«Концессия»

Было бы величайшей ошибкой думать, что концессии означают мир.

Ничего подобного!

Концессия — это не мир с капиталом, а война в новой плоскости.

На заре к Владивостокскому порту приближались два парохода.

Они шли из просторов, покрытые брызгами, пеной и блестящими кристаллами соли по верхней кромке бортов. Материк, невидимый за пеленой утреннего тумана, был совсем близок.

Первый, «Трансбалт», шел из Черного моря с грузом соли для камчатских рыбалок, штормовал в Индийском океане и, потрепанный, но победивший, подходил к Владивостоку. В Шанхае он взял уголь и пассажиров — китайцев: в третий класс — восемьдесят, в первый — одного, одетого по-европейски.

Туман с вечера стоял неподвижной стеной. Палубы, переходы, мостики — все было мокрое, скользкое. Пассажирам, привыкшим к бою машин, казалось, что судно неподвижно.

Перед зарей потянул ветер. Сначала легкий, незаметный, он даже не казался ветром, а дыханием какого-то скрывающегося в тумане исполинского существа. Но уже через четверть часа ветер стал настоящим ветром, хозяином неба и моря. Он ворвался в туман, разодрал его на-двое, сверху до низу. И все увидели несравненную голубизну утреннего неба и такую же несравненную голубизну воды. Разодрав туман, ветер погнал его на запад. Он сбивал его в плотные клубы, превращал в облака. Спустя час, розовые облака мчались над кораблем, и вокруг стало широко, привольно и хорошо.

Китайский пассажир первого класса, гражданин Китайской республики Лин Дун-фын, высокий и худощавый, вышел на палубу, поднял воротник пальто, сунул руки в карманы и сел на диван встречать утро. Он ехал во Владивосток не впервые. Но тогда Владивосток был в России, а теперь в СССР.

Последняя полоса тумана исчезла на востоке, и Лин Дун-фын увидел над горизонтом ослепительную булавочную головку, через минуту она стала шаром, море из алого превратилось в золотое и вдруг засверкало, как павлиний хвост.

В этот момент рулевой рассмотрел вершину горы Русских на острове Русском. Пассажиры третьего класса торопливо принялись за сборы.