«Балтийская легенда»

Издается к 60-летию Великой Октябрьской социалистической революции

Эта необычная встреча произошла в бытность мою корреспондентом в одной из Балканских стран. Я не называю ее по той простой причине, что в событиях, о которых собираюсь рассказать, страна никакой роли не играет.

Здесь, на чужбине, окончил свой век донской казак Прохор Елизаров. Мне не привелось его видеть, он умер года за два до моего приезда в возрасте семидесяти шести лет. Случай свел меня с его женой, которую казак увез из родной станицы в суматохе деникинского отступления. Евдокия Петровна успела захватить с собой лишь узелок с кое-какой одежонкой, икону — родительское благословение да старые серебряные часы мужа, которые он почему-то не носил.

Однажды в Турции, куда вначале попали бежавшие из Новороссийска донцы, Евдокия показала мужу часы. Своим сюрпризом она надеялась его порадовать. Вышло же наоборот. Прохор побледнел, крепко выругался, что с ним бывало крайне редко, и вырвал часы из рук оторопевшей жены.

— Зачем ты взяла их с собой?! — воскликнул казак. — На них проклятье лежит… Ох, горе мое, горе!..

Прохор долго сидел, задумавшись, и по временам тяжко вздыхал: видимо, одолевали его какие-то невеселые мысли. Притихла и Евдокия. Хоть и непонятно было поведение мужа, да боялась она разгневать его своими расспросами.

— Ну будь что будет! Авось бог от нас не отступится. Сбережем до черного дня. — С этими словами Прохор завернул часы в чистую тряпицу и упрятал на дно переметной сумы, где лежали его пожитки.

Умер Прохор Елизаров, сидя за столом. Евдокия куда-то отлучилась. Вернулась — он уже похолодел. На столе лежали часы, а на полу валялась тряпица, в которую завернул их казак еще тогда, в Турции.

Эту странную историю мне поведала Евдокия Петровна. Несмотря на свои семьдесят лет и тяжелую скитальческую жизнь, она была еще бодрая, работящая старуха. Я сидел в ее доме где-то на окраине города. Как сейчас помню убогое жилище с подслеповатым оконцем, сквозь которое едва пробивался дневной свет. У окошка стояли расшатанный стол и два табурета, в углу — кровать, застланная ветхим одеялом. Над изголовьем кровати — потемневшая от времени икона.

— А где же эти часы? — спросил я.

— Сейчас, милок.