«Я смотрю на звезды»

Вы знаете высокий кирпичный дом Капера?

Не знаете?

Хотите — покажу. Я как раз иду туда по очень важному делу. Меня ждет мой друг Винцукас. Живет он, правда, не в самом доме, а в подвале. Но в подвале, по-моему, интересней.

Вы — бьюсь об заклад — обязательно спутаете туфли директора гимназии Олекаса с штиблетами провизора Моносзона. Винцукас — никогда.

Думаете, из крохотного подвального окошка видны только ноги? Ошибаетесь. Видны еще голуби и колеса, колеса и голуби…

А главное — в подвале хорошо хранить тайны. Темно. Тихо. И совсем не страшно, когда рядом Винцукас.

Бабушке очень не нравится, что я дружу с ним.

— Не твоей он веры, — квохчет она. — Чем плох Мойшка?

Мойшка-Сорока — сын мясника Гирша, здоровенного детины с красным, лоснящимся, как протертые штаны, лицом. От него шарахаются все коровы и телки местечка. Одни собаки уважают его и ходят за ним следом.

Мойшка-Сорока — плакса. Рогатку отнимешь — в слезы, подножку поставишь — в слезы, коржик попросишь — в слезы. Куда ему до Винцукаса!

Бабушка придумала, что он не моей веры.

Одна у нас вера.

Я верю в сны, и он верит.

Он верит в клад, закопанный на огороде ксендза, в золото, которое можно добыть из песка, если сто раз без запинки шепнуть, таинственное заклинание. И я в это верю.

Винцукас научил меня делать затейливые дудки из коры молодого клена и свистеть в два пальца. Ах, как приятно свистеть в два пальца!

Лучше нас в местечке свистит только полицейский Гедрайтис. Но в этом нет ничего удивительного. Ведь у него настоящий свисток с цепочкой, купленный в Каунасе.

Дядя Мотл-Златоуст клянется, что президент платит Гедрайтису за свист двести литов в месяц.

Мы свистим даром, и, честное слово, у нас здорово получается!

Что нужно для того, чтобы найти клад на огороде?

Я говорю:

— Нужно иметь счастье.

Винцукас говорит:

— Нужно иметь лопату.

В одном мы сходимся оба:

— Нужно, чтобы кудлатый разбойник, пудель настоятеля Рекс, сидел в конуре, а привратник Антанас — в трактире.

Да вот если бы еще ограда была пониже!

Во всем местечке нет другой такой ограды. Дядя Мотл-Златоуст клянется, что она ближе к богу, чем ее хозяин.