«Дорога на Берлин»

Борис Леонтьевич Горбатов

Дорога на Берлин

В сборник включены произведения советского писателя Бориса Леонтьевича Горбатова (1908 - 1954), рассказывающие о бесстрашии и мужестве советских людей в годы Великой Отечественной войны.

...Прямо на зрителя несутся пулеметные тачанки.

Кони в мыле.

Снежный прах из-под копыт.

На передней тачанке подымается молодой солдат.

Вытянув вперед руку, кричит:

- Дон, ребята!

...Во весь экран - сияющее восторгом боя, юное и красивое лицо Васи Селиванова, младшего лейтенанта. Растрепался чуб из-под фуражки.

- Пишите, товарищ корреспондент! - говорит он кому-то, кого мы не видим. - Веселый был бой! Кровь не успевала замерзать на клинках - такая была рубка! Горячий пар валил от полушубков - такая была скачка! Марш-марш, лихое дело!

- Разве вы кавалерист? - удивляется корреспондент. (Сейчас мы видим его спину.)

- Нет, к сожалению! - смущается Вася. - Но я... приблизительно выражаюсь. Для печати.

- А вы, товарищ Селиванов, давно на войне?

- Давно-о!.. - улыбается Вася. - Уже двадцать четыре часа.

Сумерки... По широкой улице донской станицы идет хмурый немолодой офицер, старший лейтенант Дорошенко. Приглядывается к хатам, словно хочет отыскать знакомую.

Нашел.

Стучит в оконце.

- Кто? - выглядывает из окошка старик. - А, пожалуйте, пожалуйте!..

Дорошенко входит в хату. Молча снимает шапку, опускается на лавку у печи, протягивает к огню руки - сперва левую, на которой нет пальца, потом правую.

Старик стоит перед ним.

- Стало быть, не признал ты меня, дед? - спрашивает, наконец, офицер.

Старик всматривается.

- Не взыщи, батюшка, - отвечает он.

- А я целые сутки у тебя жил.

- А-а! Жил, жил!.. Много тут прошло, жило... Запамятовал я...

Вдруг резко встал Дорошенко, рывком отстегнул полевую сумку от ремня, швырнул на стол. Старик испуганно следил за ним. Что-то взял из сумки Дорошенко, бросил на стол. Глухо звякнуло серебро: два георгиевских креста на стареньких ленточках.

- Возьми свои кресты, дед!

Старик растерянно посмотрел на кресты, потом на офицера, потом опять на кресты.

- Может, я что обидное тогда сказал? - пробормотал он. - Так извините...

- Нет, чего уж! - усмехнулся офицер.

- Это за немцев кресты. Ерманцами мы их тогда звали. Ты уж не осуди, родимый! Горькое у меня в те поры сердце на вас было.