«Один год»

За завтраком, по обыкновению, Окошкин рассказывал истории, которыми его начинял начальник музея Грубник – ходячая летопись всех уголовных происшествий во всем мире.

– Вот еще тоже ничего себе фрукт был, аферист класса «экстра», – говорил Вася, засовывая в рот непомерно большой кусок хлеба с маслом и тараща глаза, – некто Отто Стефан, не слышали, Иван Михайлович?

– Не слышал.

– Это после войны четырнадцатого года случилось, после империалистической бойни, когда в Берлин, в Германию, приехала комиссия военного контроля…

– Между прочим, что Берлин в Германии – мне известно, – сказал Лапшин.

– Ну вот, – продолжал Окошкин, – вы слушайте, Иван Михайлович, это здорово интересно. Встретил комиссию прусский генерал Тюдерен, и притом в полной парадной форме. Приветствовал чин чинарем и о багаже так любезно позаботился. Багаж, конечно, пропал. На целые миллионы.

– Про миллионы – соврал, – шурша газетой, заметил Лапшин. – Сознайся, Василий. А?

Но Окошкин захохотал и не сознался. Немецкая марка тогда ничего не стоила – вот в чем все дело. Так что по тем ценам багаж, может быть, и в миллиарды обошелся комиссии военного контроля.

– А у тебя за них душа болит, да?

– Не болит, но должны же мы знать преступное прошлое, – возразил Окошкин. – Изучать должны, анализировать.

– Ты свою квартирную кражу на Васильевском лучше бы анализировал, – посоветовал Лапшин. – Уже вроде бы третий месяц анализируешь.

Окошкин сделал оскорбленное лицо и сходил к почтовому ящику за газетой. Когда он вернулся, из репродуктора доносились тоненькие звуки музыкальной передачи для детей, Патрикеевна – домоуправительница Ивана Михайловича – сердито убирала со стола, а Лапшин делал пометки в своем «псалтыре», так в обиходе называлась его записная книжка в потрепанном клеенчатом переплете. Так как Василий Никандрович не умел долго молчать, то он почитал кое-что из газеты вслух и прокомментировал Лапшину и Патрикеевне новости:

– Ничего себе собаки! – сказал Вася. – Совсем расхамились. Чиано и Риббентроп встречаются на днях в Вене – делить Чехословакию. Видали?

– То ли еще будет, – рассеянно ответил Лапшин.

Патрикеевна с хлебницей в руке сказала зловеще:

– Катятся по наклонной плоскости, вот что!

Она любила такие выражения, но употребляла их обычно несколько загадочно.