«Лейтенант Каретников»

Бригада располагалась в лесу – каждый взвод в отдельной землянке. Землянки были очень тесные, и спали мы только на боку, – о том, чтобы лечь на спину, не могло быть и речи. Если кто-нибудь выходил ночью, то, вернувшись, уже на находил своего места, – каждый во сне успевал подвинуться на сантиметр, и свободное пространство на нарах тут же заполнялось. Поэтому, если кто-нибудь, да еще не один, получал внеочередной наряд и отрабатывал его ночью, это было всеобщим благом и удачей. Вместе с нами, в такой же тесноте, спали командиры отделений и помкомвзвод Пащенко.

Только один лейтенант Каретников спал с удобствами, его место, достаточно широкое, с краю, у печки, было отгорожено от остальных крепкой доской, ребром врезанной в нары.

В темноте раннего зимнего утра звучала труба. Трубач возле штаба поворачивался в разные стороны, и она звучала то звонче, то глуше. Мы, суетясь, натягивали брюки, которые почему-то назывались «шаровары», накручивали портянки и, втиснув ноги в ботинки, выбегали из землянки, – обмотки мы совали в карман, чтобы намотать их потом, сделать это сразу мы не успевали.

Лейтенант Каретников в это время еще спал, укрывшись с головой зеленой шинелью с расстегнутым хлястиком.

Мы в нательных рубашках выскакивали на переднюю линейку. Передняя линейка тянулась очень далеко и вправо, и влево, там, в других ротах и батальонах, шла своя, хотя, конечно, очень похожая на нашу жизнь.

Мы вслед за помкомвзводом шибко бежали по передней линейке, потом по задней, потом сворачивали на лесную тропинку, тут он давал команду остановиться, сойти направо и «открыть затворы, свернуть курки», что означало – оправиться. Потом мы снова бежали по тропинке, опять попадали на заднюю, потом на переднюю линейку, и, сделав большой круг, оказывались возле своей землянки.

Когда мы возвращались, лейтенант Каретников брился. При свете коптилки-фитилька, вставленного в сплющенную наверху гильзу, он скоблил щетину широкой опасной бритвой, заглядывая в прислоненное к гильзе дамское зеркальце с изображением Большого театра на обороте.

Он поднимал голову и с некоторым удивлением смотрел на нас своими серыми глазами.

Я не знал его имени и отчества и никогда не интересовался этим.

Это был лейтенант Каретников. Обозначенный этими двумя словами он и живет в моей памяти. Так называли мы его тогда.