«Мышонок»

Выскочив из главной конторы, Ленька Гормашов понесся к инструментальному цеху. До гудка оставалось 30 минут, а служебные записки надо было разнести во все девять цехов. С разбегу Ленька наскочил на сторожа и чуть не сшиб его с табуретки, на которой тот дремал у входа в инструменталку.

— Стой! — закричал старик. — Куда прешь? Пропуск!

— А ну тебя! — отмахнулся Ленька. — По сто раз тебе под нос пропуск совать, што ли!

— Ну, ты повежливей, сморчок паршивый, а то и по потылице не долго дать, — ворчливо погрозил сторож.

— Ладно, обойдемся и без этого! — крикнул Ленька смеясь и помчался между рядами жужжащих, как шмели, станков в цеховую контору.

— Получай! — он положил несколько листов на стол перед конторщиком, желтое лицо которого сплошь заросло серой щетиной. — Расписывайся скорее, а то времени нет.

Взглянув на Леньку поверх очков, конторщик спросил:

— Тебе сколько лет?

— Двенадцать. Ой, да скорей же расписывайся!

— Тебе двенадцать, а мне сорок два. Если еще раз мне тыкнешь, по носу получишь. Понятно?

— Понятно, — ответил Ленька. — Один по потылице, другой по носу. Так я и до гудка не доживу. — И, подхватив разносную книжку, побежал дальше.

После сдачи записок в токарном цеху он направился в самый дальний угол, где за станком на обдирке снарядов стоял коренастый крепыш Ваня Сычов.

— Слыхал? — спросил Ленька приятеля. — Сегодня опять какая-то контра про большевиков брехать будет, во дворе, после гудка. Только брехач уже другой — вот с такой бородой как веник. У директора в кабинете сидит.

— Кто тебе сказал?

— Никто мне не говорил, я сам видел. Секретарь в проходную звонил, чтоб после гудка рабочих не выпускали.

— В патронном цеху будешь? — спросил Ваня.

— Сейчас туда лечу.

— Ну, так скажешь моему отцу. Понял?

— Ладно, скажу. А ты мне сделал?

— Что?

— Да зажигалку.

— Начал делать, да мастер заметил и отобрал. Ты не беспокойся — сделаю. Раз обещал, значит сделаю.

— Ну, смотри ж! — и он побежал между рядами станков к выходу.

В патронном цеху Ленька подошел к худощавому смуглому рабочему лет тридцати пяти, склонившемуся над станком.

— Здравствуйте, Петр Степаныч!

— Здравствуй, мышонок!