«Осиное гнездо»

Но, но, да но, чорт! — орал коренастый, вихрастый парнишка на худого мерина, стараясь достать его кнутовищем из-за сохи.

Мерин напруживался, дергал. Соха скрипела и, выворачивая комья земли, прыгала так, что шибала парнишку из стороны в сторону. Ему страшных усилий стоило не дать ей выскочить. Пот тек по пыльному лицу и разводил грязь. Мерин протаскивал соху десяток шагов и, тяжело сопя, становился.

— Встал… Но, да но…

Повторялась та же история. Руки ныли. Жар обухом била, разламывала голову. Звенели досадливо жаворонки, и звенело в ушах от натуги. По всему полю раскиданы скорчившиеся фигуры пахарей. Как грачи, они разевали черные от пыли рты и сухой от жары глоткой орали:

— Но, борозду, возле!

Парнишка, стискивая зубы, вцеплялся в соху и тоже орал, надрываясь и хрипя. Один раз, когда соха, вымотав все силы, вырвалась и швырнула его в пыльный крушник, он не выдержал и заревел.

— Ты што, Дикой, что ревешь-то, — подошел сосед со своей борозды, — давай-ка покурим.

Дикой успокоился и стал крутить цыгарку. Сладко затянуться дурманящим дымом, чтобы не чувствовать, как разламывает спину.

— Говоришь — туго, не берет, то-то и оно, без навоза.

— Да вон мерин — чорт паршивай…

— А што мерин-то, от бескормицы, не от лени.

Дикой посмотрел на мерина. Тот сухими губами захватывал и выгрызал, злобно стукая зубом, сухие былки.

— И то, одна шкура — не лошадь.

— А где отец-то?

— В волости третий день сидит за недоимку а пар пропустишь, поди-ка, подыми после.

Соседи покурили, и опять принялся Дикой за проклятую пахоту. Обедать приехал сам не свой, рука ложку не могла держать, вот как ухлестался.

Из волости вернулся отец. Увидя его, Дикой пробурчал:

— Посля обеда тибе… а я лошадь в полдни накормлю.

— Где накормишь-то? Луга чище тока.

— Я придумал, накормлю до отказа. Во!

— Травить не вздумай, шкуру спущу.

— Не-ет, зачем травить?

— Ну-ну, валяй.