Мы сидели на бревнах за Мишкиным сараем, и Колька сказал:
— А у Витьки вчера кобеля сперли… Должно быть, шпионы! Витька чуть с ума не сошел. Еще бы! Хороший кобель был… умный, огурцы ел.
Мы посмотрели на него и ничего не ответили, но задумались. Второй день мы сидели на бревнах и думали, чем нам заняться.
Шел июль, были каникулы, почти все наши ребята разъехались: в Крым, в деревню, в пионерский лагерь. Нас осталось трое: Колька, Мишка и я. Витька в счет не шел, он был еще маленький, дошкольник. А Зинку мы в компанию не принимали, уж очень она командует, чуть что: «Я — Чапаев! Я — Чапаев!» — а какой из нее Чапаев, когда она девчонка.
Мы жили в старом четырехэтажном доме. Рядом стоял такой же дом, и они были похожи друг на друга, как близнецы. Двор был общий, но его с незапамятных времен перегородили унылым зеленым забором.
— Это чтобы жильцы не путались, — говорил управдом. — Так оно спокойнее.
Забор был пограничной линией. По ту сторону начинались владения Васьки по прозвищу Кардинал Ришелье и его многочисленной компании. Они нам не давали проходу, да и мы им тоже. Вражда велась с незапамятных времен. Она к нам перешла по наследству. Старики говорят, что все началось с разбитого носа Петьки Малыгина, который нынче на пенсии. Тогда, мол, забор и поставили.
Половину нашего двора занимали сараи. В них ничего не хранилось, кроме ненужного хлама, но все они были заперты на громадные замки.
Для нас наступили тяжелые времена. Дело в том, что наши вечные враги из 76-го дома почти все остались в городе. Наверное, нам назло. Они захватили всю улицу и катались на Сережкином велосипеде. Сережка жил в нашем доме, но, когда ребята разъехались, стал подлизываться к соседям После этого мы прозвали его Чомбе. Когда Кардинал появлялся на улице в сопровождении своего верного телохранителя Сашки Лопуха, Чомбе подкатывал к нему и говорил:
— Ваше преосвященство, карета подана!
Васька садился на велосипед и гонял без рук.
В руках он обычно держал «Пионерку» и читал ее вслух Сашке и Чомбе, которые бегали за ним следом.
Ваську даже управдом боялся. Как-то управдом купил шесть кур и петуха. Они с неделю нахально разгуливали за сараями в наших владениях и даже забегали на соседний двор.
Васька предъявил нам ультиматум: если мы за двадцать четыре часа не ликвидируем курей, то он за своего брата матроса не ручается. Про петуха Васька ничего не сказал.
Мы ему ответили, что нам на это наплевать — куры не наши, а управдома, пусть с ним и разговаривает. И Васька поговорил. Закатил такой скандал! Он обозвал управдома «мелкой буржуазией» и пообещал, что это дело так не оставит. И ушел. Вернулся он с милиционером, и живность пришлось ликвидировать. После этого управдом стал нашим союзником и, что бы ни случилось, ругал соседей. Даже когда мы случайно завалили в нашем дворе дореволюционную беседку с вензелями, он заявил игрокам «в козла», которых мы оставили без убежища:
— Несомненно, Васькиных рук дело. Все они там в семьдесят шестом известные хулиганы и головорезы!
— Конечно, Кардинал, — поддакивали мы ему. — Кому же еще?
— Какой там кардинал?! — шумел управдом. — Ва-а-ська!
Напрасно мы объясняли ему, что Васька похож на Ришелье из трофейного кинофильма «Под кардинальской мантией», управдом твердо стоял на своем:
— Не знаю как кардинал, а Васька тут при чем, и без милиции дело не обойдется.
В последнее время нашим врагам крупно везло. Месяц назад возвратился с флота Васькин брат — матрос. Кардинал нарисовал красной тушью якорь на руке, а всем говорил, что выколол. В этот же самый день из их дома выехала бездетная тетка Марья и въехала женщина с двумя мальчишками-близнеца-ми. Они сразу же себя проявили. Когда к ним на балкон залетел наш мяч, они, хотя и были с нами незнакомы, продырявили его в трех местах и бросили обратно. Теперь у Кардинала стало три телохранителя: Сашка Лопух и братья башибузуки, как прозвал новичков управдом, увидев наш израненный мяч. А вечером того же дня Кардинал Ришелье выменял у Чомбе за шесть подков и подшипник одноглазый противогаз, и Васькина армия получила три дальнобойные рогатки. У нас же была только одна, вторую увез Митька в Крым охотиться на медуз.
Положение было отчаянное. Мы решили с соседями не связываться и заняться чем-нибудь полезным. Да и наши мамаши категорически заявили, что нечего домой шишки носить. И вот мы уже второй день сидим на бревнах и придумываем полезное занятие.
Когда Колька сказал о пропаже Витькиного кобеля, мы задумались. А Колька бубнил:
— Витька на толку-у-чку собирается, там сколько кобелей продают — ужас! И все ворованные.
— Поможем Витьке кобеля разыскать, — оживился Мишка. — И будем владеть им по очереди. Сегодня твой, завтра мой…
— А мой? — возмутился Колька.
Мы заспорили, начали делить дни недели, но тут пришел Витька со своим кобелем. Оказывается, Марсика никто не воровал, просто он был в отлучке, и Витька нашел его на соседней улице.
— Ты нам все дело испортил, — вскипел Колька.
— Подумаешь, кобель, — протянул Мишка. — Лапу дает, а она всегда грязная.
— У меня тоже кобель был, — вмешался я. — Только его по-настоящему украли, это когда я еще не здесь жил.
Витька обиделся и заплакал. Мы смутились, и Колька стал его успокаивать.
— Ну ладно, может, еще и украдут…
Витька повеселел и уселся рядом с нами.
— Эх, что бы такое придумать, — ныл Колька.
— Вот если б пожар случился, — сказал я, — на соседнем дворе. В «Пионерке» случай описывали, как один четвероклассник самостоятельно пожар потушил и ему медаль за это дали…
— Сейчас пожары редкость, — вздохнул Мишка. — Потому и в газетах пишут.
— Давайте футбольную команду организуем, а кобеля вратарем, — предложил Колька.
— А что! — согласился я. — Вот в Америке обезьяна на воротах стояла. Совершенно свободно. Сухой вратарь!
Мишка слез с бревен.
— Может, попробуем?
С мячом мы никогда не расставались, хоть он и был латаный-перелатанный. Но тут заныл Витька:
— А что мама скажет…
Мы пообещали его сделать центром нападения, и о маме он больше не упоминал. Я отмерил одиннадцать шагов, поставил два кирпича. А между ними Колька вбил кол, к которому мы привязали Марсика.
Мишка гордо похлопал себя по правой ноге.
— Смертельно!
— Может, не надо, — захныкал Витька.
— Да ладно, я левой.
Кобель растопырил лапы и внимательно смотрел на нас.
— Все понимает! — восхищенно сказал Колька.
Мишка разбежался и ударил левой ногой по мячу. Кобель испуганно прыгнул, мяч стукнул его по голове и откатился в сторону.
— Держи-и-ит! — заорал Колька. — А ты боялся. — И он похлопал Витьку по плечу.
Кобель метался от штанги к штанге и лаял. Маневрировал.
— Теперь с правой, — сказал Мишка. — В девяточку.
Мишка начал разбег с другого конца двора, от самого дома. Когда он, задыхаясь, подбежал к мячу, кобель прижался к земле и заскулил.
— Сейчас возьмет, — предсказал Колька.
Второго мяча кобель не взял. Мяч ракетой пролетел над Марсиком, и в соседнем доме уныло зазвенело стекло. Кобель взвыл и со страшной скоростью помчался через двор, мы — за ним. Он выбежал на улицу, пронесся между передними и задними колесами идущего грузовика и скрылся в сквере. Колька на бегу пожал Витьке руку.
— Он у тебя способный! — и почему-то добавил — Даже обидно…
Витька надулся от гордости.
— Ты его еще плохо зна-аешь…
Кобель исчез, теперь надо было исчезнуть и нам. Мы завернули за угол и чуть было не сбили с ног какую-то женщину.
— Невоспитанные! — закричала она.
Нам некогда было с нею спорить. Мы бежали к реке, которая была в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Там в укромном месте находился разрушенный блиндаж, о котором никто не знал, даже Кардинал Ришелье. Мы всегда отсиживались в нем, ожидая, когда улягутся страсти во дворе.
В блиндаже было прохладно и сыро.
— Ишь — невоспитанные… — проворчал, отдышавшись, Мишка. — Тоже мне!
И тут меня осенило.
— Знаете, с завтрашнего дня давайте станем вежливыми? Все удивятся, начнут завидовать. И вообще нам будут все прощать.
— Трудно… А? — испугался Мишка.
Но Колька уже загорелся и закричал:
— Ничего, вытерпим!
— А с врагами будем вежливы сквозь зубы, вот так. — И я процедил: — С-спасибо!
Только Витька ничего не сказал. Он вздыхал о своем кобеле.
К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ВЕЖЛИВОСТЬ
Вечером папа не стал смотреть телевизор, а занялся моим воспитанием. Он посадил меня на вертящийся стул от пианино посредине комнаты и стал расхаживать вокруг.
— Ты уже взрослый… Перешел в пятый класс!
Это было его обычное вступление.
— А думал ли ты о том, — говорил он, — что все начинается с малого?! Сегодня ты разобьешь форточку… завтра — окно… послезавтра — витрину в гастрономе. А что дальше??? Начнешь курить…
Он вынул папиросу и закурил.
— Начнешь пить и будешь воровать… — он замолчал, подыскивая слово, и неожиданно сказал: — телевизионные антенны.
Когда он дошел до антенн, я затосковал. Дело в том, что месяц назад у нас унесли с крыши антенну с двадцатиметровым специальным шнуром, который нигде не купишь, и с тех пор мы перешли на комнатную. Это событие глубоко потрясло отца, тем более, что шнур, как он говорил, ему достали через третьи руки, да и то с трудом. Об антенне он мог говорить часами.
Меня спас приход матери. Она долго рассуждать не любила.
— Мяча ты больше не увидишь, — сказала она. — А если я узнаю, что опять играешь, мы поговорим иначе.
Над этим пришлось задуматься…
Когда я ложился спать, то вспомнил, что новый день начинается с двенадцати ночи. Чем бы таким вежливым ознаменовать начало этого торжественного дня? И я решил пожелать родителям спокойной ночи.
В одиннадцать часов они заснули. Я тоже хотел спать, но крепился. Через каждые десять минут бегал на кухню и подставлял голову под кран, чтобы освежиться. Когда стрелки показали пять минут первого, я на цыпочках подошел к двери спальной и прислушался. Из-за двери доносилось что-то отдаленно напоминающее рычание. Это храпел папа. Мама говорила, что он всегда храпит, когда спит на спине. Я осторожно открыл дверь и закричал:
— Спокойной ночи, папочка! Спокойной ночи, мамочка!
Ой, что потом началось!.. Я убежал и заперся в ванной комнате. Папа долго убеждал меня выйти. Но я не поддавался ни на какие уговоры. Папа угрюмо сказал. «Ну, мы еще увидимся с тобой завтра», — и вроде бы ушел. Но на всякий случай я не выходил. Постелил в ванне два полотенца, чтобы не было жестко, положил под голову мочалку — так и заснул.
Я проснулся от стука в дверь. По шуму в комнате я догадался, что родители проспали и опаздывают на работу.
— Так ты все-таки выйдешь? — спросил папа.
— Нет, благодарю вас, — вежливо ответил я.
— Пойдем, пойдем, — суетилась мама. — Завтрак на столе. — Это уже относилось ко мне.
— Большое спасибо, мамочка… До свидания, папочка, — робко сказал я.
Папа даже замычал от злости и хлопнул дверью. Я выждал еще некоторое время и вышел. Никого! Хорошо еще, что моя старшая сестра Клава уехала на все лето пионервожатой в лагерь, а то бы все не обошлось так гладко. Она студентка пединститута и даже была в нашей школе на практике, а способностей учителя у нее совсем нет. Чуть что — сразу дерет меня за уши, и никаких разговоров.
Я позавтракал, хотя у меня и не было аппетита, и все думал, почему это у меня так получается: что ни сделаю — все не то. Кольке и Мишке, наверное, уже за вежливость дали на мороженое, а я всю ночь в ванне пролежал, и где же тут справедливость.
Я захлопнул дверь и побежал по лестнице. Встретил нашу соседку и остановился.
— Здравствуйте, Наталья Ивановна. Как вы поживаете? Как ваше здоровье, как ваш ревматизм — ничего себе? У меня сегодня тоже всю ночь кости ныли, должно быть к непогоде…
А она как зашумит:
— Ты что, издеваешься надо мной!
Я так и скатился по лестнице. И что это с ними? Раз в жизни решил стать вежливым, а тут — на тебе, каждый огрызается, ну и жизнь!
Ребята, как всегда, сидели на бревнах.
— Здравствуйте, мальчики!
Они насупились и промолчали. Я решил, что им здорово влетело за вчерашнее окно.
— Ну как? — подмигнул я Кольке.
— A-а… Хотели выдрать, а потом отложили на завтра, то есть на сегодня. Силы копили, что ли? А утром забыли, я так и думал.
— А у тебя что? — спросил я у Мишки.
— Ничего, мне велели с вами не водиться.
— Это почему же? — вскипел я и добавил — Скажи, пожалуйста.
— А я ведь на вас все сваливаю.
— Это нечестно! — взвился Колька.
— А вы на меня сваливайте. Кто вам мешает?! И все шито-крыто.
— Эх ты, — сказал я. — Конечно, здорово придумано, но как-то нехорошо. А вы были вежливыми сегодня?
— Я за-а-был, — протянул Колька.
— И я, — вздохнул Мишка.
— Как же так! Мы договаривались!
— Ну ладно, постараемся, — пообещал Колька и чихнул.
— Будьте здоровы! — сказали мы с Мишкой в один голос.
Колька даже оторопел и почему-то ответил:
— Очень рад!
— Ну, и дурак же ты приличный, — захохотал Мишка.
Колька обиделся на слово «приличный» и заорал:
— Сам ты приличный!
— Надо говорить «спасибо», — ввязался я.
— А вы сначала предупреждайте, а то как рявкнули, я даже растерялся, — надулся Колька и вдруг оживился. — Слышали новость, у Витьки кобеля сперли. Должно быть, шпио…
Он посмотрел на нас и осекся.
— А я что — я ничего. Пропал! Витька опять на толкучку собирается. Там кобелей ворованных знаешь сколько!
Тут появился Витька. Он ел хлеб с вареньем и размазывал слезы по щекам.
— Приятного аппетита, — рявкнули мы хором, даже не сговариваясь.
— Че-го? — удивился Витька, подавился от неожиданности и закашлялся.
Минут пять мы хлопали его по спине. Говорят, это помогает, особенно Мишка старался. Колька вынул из Витькиных рук бутерброд и машинально съел.
— Ну и жрать же ты здоров, — сказал он Витьке. — Почти одно варенье.
— А у меня кобель пропал, — заныл Витька, когда к нему вернулся дар речи. Он жалобно посмотрел на нас и стал со свистом облизывать пальцы по очереди.
— Эх ты, растяпа! — возмутился Колька. — Я бы такого кобеля из дому не выпускал и кормил бы одними котлетами.
— Вам хорошо-о, — всхлипывал Витька. — А я хоть пропадай!
Пришлось отправиться на поиски. Колька шел и все время бубнил:
— Только с договором, найдем — чур на всех.
У ворот нам встретился управдом.
— Здравствуйте, — оживился Мишка. — Как ваше здоровье?
— Здравствуйте, — бодро ответил управдом. — Ничего!
— Здравствуйте, — сказал Колька. — Как вам спалось?
Управдом подозрительно покосился на него, подумал и загадочно процедил:
— При-вет.
— Здравствуйте, — неуверенно проговорил я и неожиданно для себя выпалил: — Как здоровье жены?
Управдом ничего не ответил и грозно наморщил лоб.
— А у меня Марсик пропал, — пропищал Витька. — Вы не видели Марсика?
— Какого такого Марсика? — взъярился управдом. — И вообще чего вы ко мне привязались? «Как ваше здоровье, как вам спалось, как жена поживает»! Вы еще про деда спросите… Что у меня дел нету, что ли! Все с намеками. Стекла бьете, а мне за вас отвечать!
— Это не мы, — испугался Витька. — А может, вы ви-идели Марсика?
Управдом отчаянно махнул рукой и куда-то побежал. Уж очень он какой-то нервный.
Поиски мы начали со сквера.
— Ищите следы, — приказал Мишка.
И мы разбрелись в разные стороны. Следов не было. Так я ничего не нашел. Мы снова встретились, и Колька спросил:
— А какой размер его лап?
— Большой, — неуверенно прошептал Витька.
— Так дело не пойдет, — заключил Колька. — Разобьемся на две поисковые бригады. Я с Витькой пойду к реке, а вы в город. Но сначала надо спросить у милиционера.
Милиционера было так же трудно найти, как и Марсика, но мы его все-таки разыскали. Витька боялся к нему подходить. При виде милиции он почему-то чувствовал себя виноватым. Тогда Колька схватил его за руку и смело подтащил прямо к милиционерским сапогам.
— Ты хозяин, ты и говори.
— Здра-авствуйте, — жалобно сказал Витька. — Как ваше здоровье?
— Здравствуйте, — улыбнулся милиционер и отдал Витьке честь. — Отличное!
Витька сразу повеселел, и его голос зазвенел на всю улицу:
— А у меня кобель пропал, вы его не видели?
— Не встречал, — вежливо ответил милиционер и снова отдал честь.
Витька так и расплылся и тоже отдал честь, но левой рукой.
— Хороший милиционер, — рассуждал Мишка, когда мы отошли. — Общительный!
Колька и Витька пошли к реке, а мы с Мишкой поплелись по улицам. Целый час бродили мы по солнцепеку и не встретили ни одной собаки.
— И куда они днем деваются! — удивлялся Мишка.
Мы заглянули даже в 76-й дом. Глазастые братья башибузуки заметили нас и обстреляли гнилой картошкой. Мы еле ноги унесли.
Так и вернулись ни с чем. На бревнах нас уже ожидала первая поисковая бригада. Мы посмотрели на них и уселись рядом. Витькин кобель исчез бесследно. И тут Мишке пришла в голову нелепая мысль, ну, просто глупейшая. Так мы ему об этом и сказали.
— А ты хорошо смотрел в сарае? — заявил он Витьке.
Витька обиделся и раскричался:
— Что у меня глаз нету? Надень очки! Пошли в сарай посмотрим, ну, пошли…
И мы пошли. Дверь была полуоткрыта.
— Сами смотрите, — шумел Витька.
Мы с Колькой в сарай не пошли. Что мы, глупые! А Мишка вошел. Мы стояли у двери и смеялись над ним. Вдруг как кто-то залает.
— Разыгрывает, — усмехнулся Колька. — Подражает, а похоже.
Тут дверь открылась, и, мотая хвостом, вылетел Марсик. За ним появился Мишка с видом победителя. Витька бросился к Марсику, стал гладить его и внезапно как заорет на Мишку:
— Тоже мне футболист! Что ты с моей собакой сделал! У нее от твоего футбола седые волосы выросли!
Он схватил Марсика за веревку и потащил домой.
— А договор, — закричал Колька. — Чур на всех! Мы нашли, а он зажилил.
Но Витька убежал. Мы опять уселись на бревнах и снова думали, что бы нам такое сделать полезное.
— Чего приуныли? — послышался чей-то голос.
Мы подняли головы и увидели дядю Костю из 34-й квартиры. Он работает токарем на заводе, и все говорят, что у него золотые руки.
— Да та-ак, — промямлил Мишка.
— Чем так сидеть, — сказал дядя Костя, — лучше бы двор в порядок привели, деревья посадили, цветы.
Он усмехнулся и ушел.
Когда я вернулся домой, меня больно отодрали за уши.
— Это тебе для начала, — учил папа.
— За что? — кричал я.
— Сам знаешь, — сказала мама.
Я обиделся и на этот раз не пожелал им спокойной ночи.
ДЖУНГЛИ
Я только что встал, когда Колька ворвался ко мне и затараторил:
— Знаешь, Алька, сон такой видел — страх! Иду вроде по нашему двору и вижу пальмы стоят, а по ним обезьяны прыгают. Я прямо живот над ними надорвал. И попугаи какие! Кругом всякие фикусы, кактусы, столетники. Львы рычат. А посредине двора стоит баобаб. А вокруг него питон… пятьдесят два раза обвился, сам считал. Тут смотрю, выскакивают Кардинал и братья башибузуки и начали на питона надираться. А он зачмокал губами и проглотил их всех по очереди.
— Да брось врать, — сказал я.
— Ей-богу! Их потом вытаскивали подъемным краном. Не веришь? У Витьки спроси, я ему уже рассказывал.
Колька, конечно, здорово врал, но насчет фикусов мне понравилось. Что, если и вправду посадить в нашем дворе джунгли?
— А что? — поддержал меня Колька. — Я согласен. Правда, обезьян негде достать, но все равно Кардинал Ришелье с зависти подохнет!
Мы пошли осматривать двор. Вокруг разрушенной беседки гонял на велосипеде Чомбе и переругивался с Витькой и Мишкой, которые сидели на крыше сарая. За Чомбе бегал Марсик и лаял.
— Уберите животное, — орал Чомбе. — Она мне все спицы поломает. Я Ваське скажу, он вам покажет.
Мы посвятили Мишку и Витьку в наши планы. Витька от радости чуть не свалился с сарая.
— Давайте сажать скорее, я с Марсиком буду охотиться…
А Мишка сказал:
— Пошли к управдому.
— Зачем? — удивился я.
— За лопатами. Сначала надо ям нарыть побольше.
Управдом нас внимательно выслушал.
— Молодцы, — похвалил он. — Это дело хорошее— двор очистить, сад посадить.
Но лопат почему-то не дал.
— Да не пропадут лопаты, — убеждал Колька. — Я фуражку под залог оставлю.
Это, очевидно, убедило управдома.
— Ладно, дам, но с одним условием: после работы приносите обратно.
Он выдал нам три лопаты и носилки и произнес краткую речь:
— Это не двор, а Кара-Кум. Сплошные бугры, даже смотреть противно. Ходишь днем и спотыкаешься… — Он смутился. — И не коситесь на меня. Рук до всего не хватает! Под моим началом таких дворов знаешь сколько — штук пять!
И он. ушел ругаться с шофером, который привез лес для новой беседки.
Начались землеройные работы. Мы копали, носили, снова копали. Часа через два лопаты начали валиться из рук. А тут еще камни, стекло, железки.
— Это же цемент, — говорил Колька и давал Марсику облизывать ссадины на руках. — Помогает!
Витька лопату поднять не мог и работал руками. Он ползал на четвереньках, собирал щепки, камни и даже обгорелые спички и торжественно относил на свалку за сараи. Мы решили немного отдохнуть, бросили лопаты, а Витька как заорет:
— А у меня мозоль!
Мы посмотрели, и, правда, хоть маленькая, но мозоль. Колька тяжело вздохнул:
— Везет же, и откуда она у него? Не иначе — нарочно. А тут копаешь, копаешь…
Начали собираться зеваки. Пришла Зинка с подругами и какие-то первоклассницы с бантиками. А Чомбе побежал на соседний двор доносить.
— Ну чего уставились! — разозлился Колька. — И так дышать нечем. Из-за вас размаху нету.
— Хочу смотрю — хочу не смотрю! — заявила Зинка и шмыгнула носом. — Вы что, клад ищете?
— Не твое дело, — отрезал Мишка.
— Это нечестно, — разволновалась Зинка. — Мы тоже люди, мы тоже хотим двор очищать.
И как она догадалась?
— Давайте носилки, — завизжали девчонки.
Мы начали совещаться, а они схватили носилки и потащили землю за сараи.
— Свяжись с ними, — проворчал Колька. — Надоест, сами уйдут.
Но они не ушли. Выпросили у управдома еще одну лопату и носилки, и вообще они нас замучали. Мы еле успевали за ними.
Чомбе уже успел оповестить Кардинала Ришелье и снова вертелся возле нас.
— Чего стоишь, — накинулась на него Зинка. — Давай работай.
— Нашли дурака, — ухмыльнулся Чомбе и укатил на велосипеде.
— Гляди, — толкнул меня в бок Мишка.
На заборе сидела вся Кардиналова компания и внимательно наблюдала за нами.
— Эй вы, — крикнул Ришелье. — Зачем это вам понадобилось?
— Молчите, — зашипел Мишка.
— Воображают, — сплюнул Сашка Лопух.
— Хулиганы, — заныли братья башибузуки. — Весь двор разрыли.
Остальные гоготали:
— Работнички липовые! Бурлаки на Волге… А этот, этот, глянь, щепку понес. Надорвешься!
— А у меня мозоль! — закричал Витька.
— А у нас кобель пропал, — дружно ответили с забора.
Потом они заголосили «Эх, дубинушка, ухнем», да так громко, что с улицы пришел милиционер и прибежал управдом.
— Это что у вас? — спросил милиционер.
Управдом растерялся:
— Самодеятельность…
— Неплохо! — похвалил милиционер. — Только потише.
И ушел.
Управдом погрозил Ваське кулаком, и вся компания исчезла. Остался только Васька, из принципа. Минуты две он смотрел на управдома как загипнотизированный, а потом нехотя спрыгнул.
Так продолжалось целую неделю. Теперь у нас тоже были мозоли. По вечерам нам иногда помогал дядя Костя и некоторые другие сознательные взрослые. Мы здорово наловчились орудовать лопатами, а хор Ришелье стал петь значительно лучше. Слушая их пение, управдом тосковал.
— Какой хор пропадает!
Вскоре им надоело над нами смеяться, и они больше не появлялись. А управдом пришел и радостно сообщил:
— У себя копают.
И почему-то погладил Витьку по голове.
Родители потихоньку мной гордились. Я слышал, как мама говорила соседке:
— Наконец-то он (это я) делом занялся.
А папа мне сказал:
— Все начинается с малого. Сегодня ты очистишь двор. Завтра освоишь бульдозер. Послезавтра станешь главным инженером Братской ГЭС.
Теперь они каждый вечер желали мне спокойной ночи.
Однажды пришел Чомбе и, не глядя на нас, проворчал:
— Дайте мне лопату, я копать буду.
Мы страшно удивились, но потом узнали, что это мать велела ему работать с нами.
— Я от него отказываюсь, — заявил Колька.
Мне тоже не хотелось с ним связываться. Но девчонки нашли выход.
— Отвести ему плантацию, — предложила Зинка. — И пусть сам ее обрабатывает как прикованный.
Мы очертили лопатами большой квадрат в углу двора, и Чомбе начал ковыряться в земле. Через пять минут он с воплями прибежал к нам.
— У вас земля как масло, а мне железобетон подсунули!
Он выхватил у Мишки лопату и начал показывать, как у нас легко работать. Лопата наткнулась на камень и погнулась. Мишка рассвирепел:
— И как у тебя руки не отсохли. Такой инструмент погнул. Катись отсюда!
Чомбе сел на велосипед и укатил. Но мать снова прислала его к нам. Он ходил по своей плантации и ныл:
— Это же гранит… Сюда бы бульдозер…
В конце концов мы все-таки расчистили двор, только участок Чомбе выделялся, как заплата на новых штанах.
Все собрались и смотрели, как Чомбе работает.
— Экскаватор бы сюда, — стонал Чомбе.
— И два бульдозера, — поддакивал Колька.
— Да-да, — соглашался Чомбе.
— Смотреть противно, как ты работаешь, — не выдержал Мишка. — Иди лучше на велосипеде катайся.
— Правда?! — обрадовался Чомбе. — Только вы маме скажите, что это я сделал.
Он вскочил на велосипед и укатил. Мы управились с его участком в тот же день.
Управдом ходил сияющий и спрашивал:
— Чем бы вас таким отблагодарить?
— Подарите нам фикус, — попросил Колька.
— Или кактус, — сказал я.
Управдом растерялся:
— То есть как? Надо с женой посоветоваться…
Но фикус он нам подарил.
А дядя Костя пожал нам всем руки, как взрослым, даже Витьке и девчонкам, и громко объявил, что осенью будем сажать деревья.
Мы собрали на бревнах расширенный совет и от девчонок пригласили Зинку.
— Что сажать будем? — спросили мы у нее.
— Конечно, и яблони, и груши, и вишни, и смородину, и…
— Ага! Мы сажать будем, — взвился Колька, — а те все отрясут!
— Что же теперь делать, мальчики?
Тогда мы раскрыли ей великую тайну джунглей. Зинка сразу загорелась.
— Только где мы тропические деревья достанем? — спросила она.
— А у нас уже есть управдомовский фикус, — похвастался Колька. — Вот только пальм нет и кактусов, но мы их возьмем на время из учительской в школе, все равно без дела простаивают.
Девчонки достали еще один фикус, три кактуса и какое-то загадочное растение, несомненно тоже тропическое. Для начала мы посадили их вместе с горшками за сараями, чтобы никто не затоптал.
— Теперь их поливать надо, — сказал Колька. —
Знаешь, какие ливни в Анголе — захлебнешься… годами идут.
— В какой Анголе? — удивилась Зинка.
— Видала кино «Пятнадцатилетний капитан»? В Анголе — значит, в Африке.
Мы устроили в джунглях настоящий тропический ливень. Вылили на растения тридцать пять ведер воды, и там образовалось болото. Но Колька сказал, что так и положено. Ухаживать за джунглями мы поручили девчонкам.
Через несколько дней во двор въехала машина с песком. Мы накинулись на нее и разгрузили за несколько минут.
— Ну и темпы! — изумился шофер. — Вас бы в пожарные.
Теперь малыши целыми днями копались в песке. Особенно Витька усердствовал.
— Не песочек — мечта, — говорил он малышам. — Со дна моря. Тут раковины есть, только их искать надо.
И малыши целыми днями перекапывали песок до самой земли, но раковин так и не нашли.
Мы иногда им помогали строить разные замки и крепости. Я собирал вокруг себя малышей и рассуждал совсем, как папа:
— Сегодня ты копаешь песочек, завтра ты будешь рыть яму для котлована, а послезавтра построишь высотный дом на Котельнической набережной с лифтом. Видали открытку?
Кардинал и компания тоже очистили свой двор, но, как мы единодушно решили, у них было гораздо хуже.
— Качество не то! — определил Мишка.
ШХУНА-БРИГ "ПИЛИГРИМ"
— Слышали новость, — сообщил я ребятам. — Кардинал и компания на моторке в поход собираются.
— Врут, — процедил Мишка.
— Да что ты! Уже весь город об этом знает. Их Васькин брат повезет. Он сейчас в яхт-клубе работает. Километров за двести или триста пятьдесят! Чомбе хвалится: охотиться будем на гусей диких, рыбу ловить бреднем…
Ребята совсем приуныли.
— И почему у меня нет брата капитана? — огорчился Колька. — Везет же всяким!
Мы сидели на берегу реки и грустно смотрели на воду. И почему мы такие неудачники? Вот и джунгли завяли. Это все девчонки! Надо было тропические ливни устраивать, а они из кружки поливали.
— А может, плот сделаем, — сказал я.
— Зачем плот? — удивился Мишка, — Давайте, лодку.
— Лучше корабль. Шхуна-бриг «Пилигрим»!
Смотрел «Пятнадцатилетнего капитана»? — затараторил Колька.
— А из чего делать будем? Доски нужны, гвозди всякие, инструменты… — задумался Мишка. — Там у меня в сарае штук пять досок лежит. Еще те досточки! Отец из них шкаф уже два года делает.
— А во дворе доски валяются, — заметил Колька. — Про них-то мы забыли.
— Так те для беседки, — ответил я.
— А мы немного возьмем, штук шесть, сказал Колька. — Только, чур, меня слушаться. Ведь в корабле главное что? Капитан, форштевень и киль!
Мы с Мишкой даже рты раскрыли: и где он таких слов набрался? Но сделали вид, что все нам понятно.
— Конечно, форштевень, — поспешно согласился я.
А Витька по малолетству спросил:
— Что это такое?
— Ну, нос, — снисходительно объяснил Колька.
Мы еще раз окунулись и пошли осматривать материал. Мишкины доски мы одобрили. Они были гладкие, толстые, и от них пахло смолой.
— Озон! — засопел носом Колька. — Как в лесу.
— А у меня тоже есть дощечки, — засуетился Витька. — Еще лучше этих.
Витькин сарай никогда не закрывался на замок, потому что там, кроме двух чурбанов и Марсика, ничего не было.
— Ну, где же твои дощечки? — угрюмо спросил я.
— А вот они. — Витька показал на сломанный ящик. — Потрогай, какие гладкие. Одна в другую заходит!
Колька усмехнулся:
— Твои дощечки нам не подойдут.
Витька чуть не заплакал от обиды.
— Нет, ты потрогай, — кричал он, — какие гладкие. Настоящий озон!
Мы засмеялись, а Колька начал успокаивать Витьку:
— Ну ладно, не ерепенься. Доски твои не годятся, а вот чурбан у тебя заберем. Дубовый! — Он щелкнул пальцем. — Слышишь… не гудит. Мы из него форштевень сделаем.
— Правда? — обрадовался Витька и гордо посмотрел на Мишку.
— И второй заберем, — продолжал Колька.
— Второй-то зачем?
— На шпангоуты пойдет.
Мы с Мишкой понимающе закивали головой и поддакнули:
— В самый раз на шпангоуты.
— А может, второй не надо? На чем отец дрова рубить будет?
— Да у вас и дров нету, — заметил Мишка.
— А вдруг будут, — ныл Витька.
— Ну, ладно, ладно, — отрезал Колька. — Решили— значит, берем!
— Ну, разве что на шпангоуты, — загрустил Витька. — А что это такое?
— Ну, крепления такие, распорки, — отмахнулся Колька. — Да и что это за бриг без шпангоутов.
Мы перекатили чурбаны в Мишкин сарай, и Колька сказал:
— Ну что ж! Для начала хватит.
Теперь надо было подумать об инструменте.
— Назначаю сбор к вечеру, — приказал Колька. — С пустыми руками не приходить.
Вечером мы подсчитали трофеи. Больше всего у нас оказалось молотков: четыре молотка и кувалда. Кувалду притащил Витька, еле донес. Мишка добыл тиски и рубанок, Колька — напильник и ножовку. А я достал больше всех — наждачную бумагу, ватерпас, шило, цыганскую иглу, пять больших гвоздей и тридцать маленьких, и даже театральный бинокль Бинокль Колька сразу забрал себе:
— Это для капитана.
А маленькие гвозди забраковал:
— Ими только подошвы приколачивать.
Мы разложили все на полу и долго любовались нашим богатством. Мишка покопался в углу и добавил в кучу тяжелый топор-колун.
Вот только клещей и плоскогубцев не было.
— Гвоздей мало, — сказал Колька страшным голосом.
— А я знаю, где гвозди достать, — радостно зашипел Витька. — Из сараев повыдергивать.
— Зубами? — спросил я.
— Плоскогубцы нужны позарез, — вздохнул Мишка.
— Их можно руками выдирать! — возмутился Витька. — Они еле держатся.
И мы пошли выдирать гвозди. Колька, как увидел первый гвоздь, так и присосался к нему как магнит. Гвоздь не поддавался. Зато поддалась доска. Колька выдрал ее вместе с гвоздем и шлепнулся на землю. Сюрприз! Тянул он один гвоздь, а в доске их оказалось целых четыре. Один другого больше.
— Ну, что я говорил, — гордо сказал Витька. — Тут что досок, что гвоздей, — и он широко показал на сараи, — видимо-невидимо. Непочатый край!
— Ржавые они, — сморщился Мишка.
— Это ничего, — утешил я его. — А наждачная бумага зачем?
Колька, ободренный первыми успехами, вцепился в другой торчащий гвоздь. Но тот сидел крепко, и доска тоже не отрывалась. Тогда мы притащили тиски, зажали в них шляпку и сообща выдернули гвоздь и… опять вместе с доской,
— Ужас! — сказал Колька. — Еще пара гвоздей, и от этого сарая ничего не останется.
Мишка порекомендовал сараи не ломать, а то шум будет и всякое другое. Мы вздохнули и прибили доску на место тем же гвоздем. Колька разозлился и сказал, что четыре гвоздя лодку не сделают. Мы прибили и первую доску и ушли в сарай.
— Придется к управдому за гвоздями идти, — проворчал Мишка.
— Витька сходит, — заявил Колька.
— Почему я? Все я, да я, — разозлился Витька. — Не пойду-у! Давай мои чурбаны назад.
Мы стали уговаривать Витьку:
— Ты маленький, незаметный… К тебе доверия больше, и вообще управдом к тебе хорошо относится… Помнишь, он тебя по голове гладил…
— А что за это дадите? — спросил Витька.
— Ты будешь у нас самым главным рулевым, — пообещал Колька.
— Ну, если главным… — задумался Витька и согласился. — Так уж и быть.
Он ушел к управдому, и мы долго ждали его.
Витька пришел хмурый и без гвоздей.
— Чуть-чуть он мне гвозди не дал. Да, говорит, нету. Я ему и Марсика под залог на два дня давал, а он велел мне отвязаться и не приставать со всякой ерундой…
Когда стемнело, мы решили переправить все материалы и инструмент в блиндаж на берегу реки. Доски мы переносили быстро, по моему методу. Я и Колька были одинакового роста, Мишка — чуть выше нас, а Витька — нам по плечо. Мишку мы сделали сутулым, заставили его немного согнуться. Положили доску на плечи, Витька в самый раз уперся в нее головой и обнял сверху руками. Так и носили. Мы таскали доски в блиндаж проходными дворами, чтобы никто не заметил. Где было темно, шли тихо. А освещенные места перебегали. В таких случаях доска прыгала и стучала Витьку по голове, а он мужественно молчал. Зато на следующий день Витька ныл, что ему, мол, большая нагрузка на голову, что он шишками усыпан и что спать пришлось, обложив голову двадцатью пятаками старого выпуска, и в тюбетейке, чтобы они не выпали.
С чурбанами тоже пришлось повозиться. Мы отпустили Витьку, чтобы ему дома не нагорело за то, что неизвестно где дотемна шатается.
Чурбаны мы катили.
— Не иначе, в нем пудов сто, — кряхтел Мишка.
Он все мерил на пуды, как и его бабка.
Главное было — докатить до обрыва. Холм полого спускался к реке. Мы дружно нажали, и чурбан так и загудел в темноту. Инструмент мы перетащили минут за пять. Мишка и Колька заграбастали все сразу, а я нес пять гвоздей и шило.
Утром Колька показал свой чертеж лодки. Больше всего нам понравилась надпись на борту: «Шхуна-бриг «Пилигрим». Сзади у лодки был руль, а на носу— красный флажок и огромное кольцо для якоря.
Колька нам все наглядно объяснил: где корма, где киль и шпангоуты. А Витька все спрашивал, где будет сидеть главный рулевой.
Но Колька сказал, что раз он гвоздей не достал, то рулевым ему не быть.
Витька захныкал:
— А где мои чурбаны? Я с вами больше не играю…
И тогда мы сделали его самым главным впередсмотрящим.
— Пока можно и без гвоздей обойтись, — решил Колька. — Начнем с чурбанов. Будем делать форштевень.
Он боялся, что Витька передумает.
Мы делали форштевень целых два дня. Чурбан был большой, а вы бы посмотрели, что от него осталось. Какая-то кривая дубинка. Из второго чурбана мы сделали корму, что-то вроде треугольника. Потом мы изготовили распорки, сбили их снизу доской, а к доске приколотили форштевень и корму. И наступил, как сказал Колька, самый ответственный момент: мы принялись за борта. Прибили доску одним концом к форштевню. Теперь ее надо было загнуть точно по шпангоутам и прикрепить к корме. Мишка как нажал, так доска и треснула.
— Добро переводишь! — ужаснулся Колька и сам стал загибать новую доску.
И загнул. Мы прибили ее к корме последним гвоздем, и Колька упер руки в бока:
— Дело мастера боится!
А доска взяла и треснула по всей длине. Витька обрадовался:
— Теперь у нас две-е доски.
Это нас совсем доконало.
— Ничего. — Колька незаметно вытер нос о Мишкино плечо. — У нас еще одна доска осталась… Только гвоздей маловато, совсем нету.
Мы сидели в блиндаже и уныло советовались, где раздобыть гвоздей и досок.
— Вот вы где! — раздался голос Чомбе. — Прячетесь! Думали, не найдут!
Колька замахнулся на него кувалдой, и Чомбе исчез, вроде его и не было.
— Пронюхал, — нахмурился Колька. — Сейчас Кардинала приведет.
Только мы забаррикадировали вход остатками «лодки», как появился Кардинал и компания.
— Вылезайте из моего блиндажа, — не своим голосом заорал Кардинал.
Мы чуть не лопнули от злости.
— Только сунься, — пригрозил Колька. — Как доской ляпну!
Витька начал гладить Марсика против шерсти, чтобы разозлить:
— Куси!
— Разнесем в щепки, — сказали братья башибузуки и стали колотить ногами по «лодке».
Марсик наконец залаял, и братья отступили.
— Давайте без волкодава. Стукнемся один на один! — завопил Кардинал.
— Живыми не уйдете, — орал Чомбе и кидал в дверь песком.
Мы выпустили против Кардинала Мишку. Они замахали руками, и Мишка нечаянно расквасил Кардиналу нос. Кардинал упал на спину и стал задумчиво смотреть в небо, чтобы остановить кровь. Потом он вскочил, зажал нос в кулак и бешено помчался в яхт-клуб, надрываясь:
— Сейчас брата приведу…
— Ага! — сказали братья башибузуки. — Доигрались!
Мы не на шутку струхнули. Мишка вернулся и начал бормотать:
— Я не нарочно… И что это за нос? Вот у меня нос! На ударь, на ударь, — лез он к Витьке.
Витька ударить постеснялся. Он осторожно потрогал Мишкин нос мизинцем и с уважением протянул:
— Тве-ердый…
— Вот они! Вот они! — загалдела Кардиналова компания. — Окопались!
— А ну, выходи по одному, — раздался взрослый голос брата матроса.
Мы стали друг друга подталкивать и спорить, кому выходить. А Витька сказал, что у него совесть чиста, и вышел первым.
— Эти? — показал на нас брат матрос и усмехнулся.
— Они, — прогундосил Ришелье.
— А где же этот здоровый, мордастый? — удивился брат матрос. — Он? — и показал на Витьку.
Витька испугался.
— Это не я. Я очень маленький. Это Мишка!
— Значит, Мишка. А ну, покажись, Мишка.
Мишка подумал и вышел вперед.
— За что же ты его?
— Сейчас он ему треснет, — радостно сказали братья башибузуки.
Матрос посмотрел на них, и они притихли.
— Он первый начал, — оправдывался Мишка. — Сам задирался. А потом жаловаться побежал.
Матрос нахмурился.
— Эх ты, Вася, а еще моряком хочешь быть.
Кардинал молчал, как на уроке арифметики.
Больше на эту тему матрос не распространялся.
— Что за сооружение? — указал он на развалины лодки.
— Шхуна-бриг «Пилигрим», — осмелев, ответил Витька.
— А кто у вас капитан?
— Ну я. — Колька ткнул себя пальцем в живот.
— Так, показывай свою посудину.
Мы вытащили из блиндажа остатки нашего брига.
— Ну и корыто, — сказал матрос. — Вы что, на него бомбы сбрасывали?
— Через неделю зайдите посмотреть, — петушился Колька. — Если бы у нас материал был, мы б такой фрегат закатили… Двухпалубный! Даже гвоздей нету.
Матрос улыбнулся.
— Загляните ко мне завтра в яхт-клуб. Потолкуем. — И ушел.
Чомбе положил Мишке руку на плечо:
— Пошли на велике покатаемся…
Мишка стряхнул руку и отвернулся.
Тогда Чомбе подлез к Кардиналу:
— Вася, ты здорово этому бугаю чуть не дал…
Кардинал отпустил Чомбе гулкий щелчок. Чомбе похлопал себя по макушке и плаксиво сказал:
— Облысеть можно…
Потом он побежал к реке и сунул в воду голову.
— Привет, — помахал нам рукой Кардинал и удалился со своей армией.
Если б не матрос, они б нам так всыпали!
— Пойдем завтра в яхт-клуб? — спросил Мишка.
— Не иначе — какая-то хитрость, — задумался Колька.
Но на другой день мы все-таки пошли в яхт-клуб. А потом стали ходить туда очень часто. Кажется, и нам наконец повезло. Матрос записал нас в морской кружок и договорился с родителями, чтобы нас отпускали. Три раза в неделю он занимался с нами после работы. Одно плохо: Кардинал, Сашка Лопух и братья башибузуки тоже попали в этот кружок. Мы делали вид, что не замечаем их. Остальные после поражения Кардинала от него откачнулись и записались в кружок авиамоделистов при Дворце пионеров.
Сначала мы звали матроса дядя Толя, а потом просто Толя, и он не обижался.
Витьку в кружок не записали. Маленький. Но он все равно ходил на занятия вместе с нами.
Толя рассказывал нам о больших кораблях, навигации и матросской жизни. Часто мы бороздили плес на шестивесельной шлюпке, и Толя учил нас грести. Мы садились на левую сторону, а Кардинал и братья башибузуки — на правую, и старались перегрести друг друга. Но как-то не получалось. Толя сидел на руле, рядом с ним пристраивался Витька и командовал:
— Рраз — рраз, два…
Толя научил нас вязать морские узлы.
Как-то мы втроем купались, и Колька похвалился, что развяжет любой узел, потому что один приемчик знает. Мы связали Кольку его же рубашкой и штанами и уплыли на другой берег.
— Все равно развяжусь, — кричал нам вслед Колька.
Часа через два мы вернулись. Колька все так же лежал на солнышке и дергался. Говорить он уже не мог, потому что охрип. Мы еле сами развязали. Потом Колька говорил, что мы его неправильно завязали, и все пытался показать на мне и Мишке, как надо правильно завязывать морские узлы. Но мы, конечно, отказывались. Мишка так и сказал:
— Благодарю вас покорно.
Вскоре Толя стал нам объяснять устройство шлюпки. Теперь мы ясно видели свои ошибки. Доски у нас были слишком толстыми, а конструкция шпангоутов неправильной.
— У меня для вас новость! — однажды объявил Толя. — Нашему кружку разрешили построить небольшую шлюпку и завтра привезут материал.
— Ура! — завопили мы.
— Не так громко. Лодку еще надо построить. А то у нас уже был печальный опыт.
И он подмигнул нам.
Лодку мы построили. Если говорить правду, ее сделали я и Толя. Но и остальные не сидели сложа руки. Мишка и здесь сломал две доски, а Колька одну. Но все это мелочи по сравнению с тремя сломанными досками Кардинала Ришелье.
Мы все ловко научились шуровать рубанком, а гвозди забивали с двух ударов. Мишка теперь говорил всем знакомым мальчишкам нашей улицы:
— Лодку построить — раз плюнуть. Были бы золотые руки! Когда вырасту, буду строить атомные ледоколы.
Мы зашпаклевали лодку и покрасили в две краски, нижнюю часть — красной, верхнюю — синей.
Большой спор разгорелся из-за названия. Оказалось, что построить легче, чем назвать. Что только не предлагали!
— Кардинал Ришелье, — кричал Сашка Лопух.
— Пилигрим! — орали мы.
А Витька нам изменил. Когда Толя спросил его мнение, он скромно потупился:
— Черноморочка…
Васька Кардинал ничего не, предлагал. Он, наверное, думал о том, как сделать, чтобы его выбрали капитаном.
Конец спорам положил Толя:
— Назовем эту лодку так же, как Колькину — «Пилигрим».
И Колька побежал выписывать белилами на носу лодки непонятное красивое слово «Пилигрим».
ПОДНИМАЕМ ПАРУСА
В воскресенье состоялся спуск «Пилигрима» на воду. Он проходил в торжественной обстановке. Братья башибузуки ударили в дырявую кастрюлю, хор имени Кардинала Ришелье рявкнул «Эх, ухнем». Витька что есть силы загудел на расческе с папиросной бумагой, а Толя, Кардинал, Мишка и я потащили лодку к воде. Колька бегал вокруг нас и умолял:
— Полегче… Полегче… Киль поцарапаете.
Он уже считал себя капитаном и командовал нами.
Когда до воды осталось не больше метра, Колька остановил нас и дернул матроса за рукав:
— Толя, мне с тобой посоветоваться надо.
Они отошли в сторону. Колька что-то сказал, и Толя захохотал:
— Ладно.
Колька вытащил из-за пазухи бутылку хлебного кваса и привязал ее шнурком от ботинка к кольцу на носу лодки. Мы ничего не понимали.
— Так полагается! — важно разъяснил Колька. — Когда корабль спускают на воду, о его борт всегда разбивают бутылку шампанского.
— Это не шампанское, — завопил Кардинал. — Это квас! По четырнадцать копеек бутылка… Корабль испортишь!
— Главное, чтоб шипело!
Хор с новой силой грянул «Эх, ухнем», и Колька ухнул — только пена полетела.
— А теперь за дело, — скомандовал Колька. — На-ва-лись.
Мы столкнули лодку на воду, и все полезли в нее. Прибежал хор, и лодка чуть-чуть не утонула.
— Я главный рулевой, — негодовал Витька, стоя по горло в воде. К лодке он даже не смог пробиться.
Толя велел всем вылезти на берег. Мы неохотно покинули лодку, потому что захватили самые лучшие места. Все вылезли, а Витька забрался в лодку, уселся на место рулевого и стал выжимать тапочки. Толя засмеялся и сказал Витьке:
— Никого не пускай.
Витька так посмотрел на нас, что мы чуть не лопнули от зависти.
В первое плавание пошли Толя, Витька, Колька и Кардинал. Они сделали широкий круг по плесу и вернулись назад. Потом катались все по очереди. Эх, какая это была лодка!
К концу дня в нее набралось ведра два воды.
— Протекает, — напугался Колька и накинулся на Витьку: — Это все ты! Тапочки выжимаешь…
— В порядке вещей, — успокоил Толя. — Это пока она не набухнет.
Лодка набухала целую неделю, а мы каждый день ходили и смотрели, как она набухает.
Однажды вечером папа мне сказал:
— Ты возьмешь в дорогу компас, который я тебе подарил в прошлом году?
— В какую дорогу? — удивился я.
— Ну и хитрец! Я все знаю, Анатолий Сергеевич приходил и целый час уговаривал маму отпустить тебя в поход.
Если бы я был маленьким, я бы, конечно, заскакал от радости. Ох, и молодец же наш Толя, Анатолий Сергеевич!
А папа продолжал:
— Все начинается с малого. Сегодня ты построишь лодку. Завтра поступишь в мореходное училище. А послезавтра станешь капитаном китобойной флотилии «Слава»!
Но тут в папины мечты вмешалась мама. Она говорила целый час: что меня знает, что я каждый день без спроса на речку бегаю и что я там наверняка раз пять утону.
А папа разволновался и стал доказывать, что мне пора быть самостоятельным, что три дня — это не месяц, что Анатолий Сергеевич обещал за мной присматривать особо.
Но в общем я ее уговорил. Хорошие все же у меня родители! Не то, что у Витьки. Его в поход не пустили ни под каким видом.
— Я любознательный. — напрасно плакал Витька. — Я гербарии собирать буду. Вы во мне ученого губите…
Ох, и плохо же быть дошкольником!
В поход отправились: наша тройка, Кардинал Ришелье, братья башибузуки и Сашка Лопух. Поехали, собственно, только кружковцы. Чомбе тоже напрашивался, но мы ему устроили легкий экзамен по морскому делу. Он даже узел не мог завязать, и мы отпустили его на все четыре стороны.
— Не очень-то и хотелось, — обиделся Чомбе. — Там вас комары загрызут. Приветик!
Он сел на велосипед и укатил.
Провожать нас пришел весь двор. Девчонки поднесли Толе букет цветов, а Толя их дал подержать капитану Кольке, потому что был занят. Колька понюхал цветы:
— Это, конечно, не тропики, но в дороге пригодится…
И запихал букет в карман.
Витька нас провожать не пришел. Его вместе с Марсиком заперли дома, чтобы не сбежали.
Родители надавали Толе кучу советов. Толя их внимательно слушал и кое-что даже записал, из вежливости.
Мы отправились в поход вверх по течению на двух лодках — моторке и «Пилигриме». Наш бриг должен был идти на буксире. Мы уходили в плавание на целых три дня.
— Побываем в верховьях, в пионерском лагере, — говорил Толя. — А назад пойдем на веслах.
Мы погрузили наши рюкзаки с провизией, весла, удочки. На моторке поместился Толя, Кардинал и компания, а мы уселись в своем «Пилигриме». Толя запустил мотор. Провожатые засуетились, зашумели, стали махать нам руками и пошли по берегу.
— Ну, теперь они пойдут за нами до самого лагеря, — мрачно буркнул Мишка.
— Ноги не промочи, — закричала Колькина мать.
Наш капитан покраснел:
— Не люблю долгих проводов.
Можно было подумать, что он сотни раз уезжал куда-нибудь на три дня.
Вскоре родители отстали и скрылись за поворотом. Но Мишка все беспокоился, вставал и смотрел: идут они за нами или нет.
— Наконец-то мы в открытом море, — сказал Колька. — Как настроение у команды?
— Плывем, — заулыбался Мишка.
— Это пока вас не укачало, а потом сразу скиснете. С новичками так всегда бывает, — предсказал Колька.
Канат между лодками был коротким. Мотор поднимал волны, и наш «Пилигрим» то и дело зарывался носом. Колька сунул палец в воду и сразу определил, что наша скорость не больше двух узлов в час. Мишка сидел на спасательном круге на дне лодки и уплетал огромный бутерброд с ветчиной. Колька мрачно посмотрел на него:
— Зря ешь! Укачает.
Мишка испугался и положил бутерброд на скамейку. С моторки донесся ехидный голос Кардинала:
— Эй, на «Пилигриме», ноги не промочили?
Колька чуть не подавился Мишкиным бутербродом.
— Вы нам скорость сбиваете, — завопил Сашка Лопух. — Тащи вас на буксире.
Мы промолчали. Колька сидел на корме и делал вид, что рулит. А рулил-то Толя. Мы с Мишкой легли на дно лодки и смотрели в небо. Небо было синее-синее, как Зинкино платье. Солнце пекло. А потом вдруг появилась туча. Мишка лениво сказал:
— Сейчас дождь ударит.
Но мы плыли, плыли, а дождя все не было. Часа через два мы доплыли до леса, сразу стало прохладно, и захотелось есть, но мы с Мишкой крепились, боялись укачает.
Речка стала уже. Мы держались обрывистого правого берега. Там было глубоко, и течение медленней.
Интересно смотреть, как деревья уплывают назад, медленно-медленно, словно нехотя… Вот только есть нам очень хотелось.
— Здесь бы рыбку половить, — заорал Кардинал. — Тут подлещиков пропасть! Давай остановимся на минутку.
Толя сказал, что часа через два будет такое место, что все закачаются. Но Кардинал не мог утерпеть. Он забрался на нос лодки и начал забрасывать удочку. Но лодка шла быстро, и ничего не получалось. Потом крючок за что-то зацепился, и удочка согнулась. Кардинал завопил, как взрослый:
— Подсак!
Дернул, и леска оторвалась.
— Наверное, сазан, — застонал Кардинал.
Схватил удочку Сашки Лопуха и стал разматывать леску.
— Не трожь, — закричал Сашка и стал тянуть удочку к себе.
Кончилось это тем, что они уронили удочку в воду, и нам пришлось ее вылавливать. Хорошо еще, что наши удочки были с нами. Толя рассердился и пересадил к нам Кардинала, а к себе забрал Мишку. Это был тонкий ход. Толя знал, что мы Ваське развернуться не дадим. Ришелье сел на носу и демонстративно повернулся к нам спиной. И мы целый час с ним переругивались шепотом, чтобы брат не услышал. А когда он нам уж очень досаждал, мы нарочно попытали голос. Тогда он стушевывался и отчаянно шипел:
— Да тише-е… Тише-е… Подмазались к братеню, пилигримы несчастные… Вот за борт выкину!
Когда мы начали думать, что еще минута — и умрем с голоду. Толя причалил к берегу у двух высоченных сосен.
— Привал!
Все выскочили на берег.
— Без меня в воду не лазить, — улыбнулся Толя. — А если кто нарушит (и он посмотрел на Ришелье), отправлю домой.
Мы решили, что он просто так говорит. Ведь город был уже километров за сорок. Но в воду не полезли, хотя купаться ужас как хотелось.
Ришелье схватил Сашкину удочку и побежал в камыши.
Мы плотно поели, а Кардинал как залез в камыши, так и не вылезал. Только удочка свистела.
Здесь было отличное место для купания. Песчаная коса, и глубоко, по горло. Толя надул волейбольную камеру, и мы играли в воде в волейбол.
Мы уже все уселись в лодке, а Кардинал все махал удочкой.
— Погодите, клюет, — умолял он.
Дай ему волю, он так бы там и остался. Но, когда мотор затарахтел, он сразу прибежал.
— Смотрите, — похвалился он и вывернул карман, — какой окунь!
Окунь и вправду был ничего, с Мишкину ладонь.
Кардинал начал ругаться: вы, мол, поели, а о нем забыли, а у него в животе судорога.
— Приложи ухо, — лез он ко мне.
Я и приложил. Там что-то заскрипело.
— Правда! — согласился я.
— А ты не веришь! Я объявляю голодовку.
И Кардинал полез в мой рюкзак. Он умял десять пирожков с капустой, как один, и заныл:
— Разве это еда! Может, там еще что осталось…
И снова полез в мой рюкзак. Пришлось отобрать.
— Плевал я на вас, буду голодать. Скелет назад привезете! — пригрозил он и улегся па носу.
Я лег на дно лодки и заснул. Когда я проснулся, солнце уже садилось. По воде тянулись длинные тени, и река была похожа на тетрадь в косую линейку.
Впереди река разветвлялась на два рукава. Мы поплыли по левому.
— Василий, — закричал Толя и указал на правый рукав. — Вот где рыба настоящая водится. Там такие окуни!
— Давай остановимся, — оживился Кардинал и стал разматывать удочку. — Ну, на полсекундочки.
— На обратном пути, — ответил Толя. — Мы еще посидим на зорьке.
Мы плыли еще с час, но тут мотор словно начал заикаться: то ревет, то чихает.
— Видать, водоросли вокруг винта обмотались, — сразу определил Колька.
Мотор взвыл и заглох. Нас стало быстро сносить. Толя, не унывая, скомандовал:
— Весла на воду.
Мы начали грести. Как Толя ни старался завести мотор, ничего не выходило.
— Давайте к берегу, — сказал он. — Все равно пора на ночлег устраиваться.
Мы причалили в очень неудобном месте. Берег здесь ощетинился корягами и был похож на ежа. Колька шевелил веслом тину.
— Здесь, наверное, муха цеце водится. И лихорадка, как в Анголе.
— Какая еще цеце? — удивился Толя.
— Смотрел кино «Пятнадцатилетний капитан»?
Толя махнул рукой.
— Здесь их целые полчища, этих цеце.
Мы привязали лодки к корягам. Кардинал схватил мою удочку и убежал ловить рыбу. Толя стал ковыряться в моторе:
— Разведите костер и поставьте палатку. А сумеете?
— Сумеем! — уверенно ответил Колька.
Он у нас все знал и все умел.
— А я рыбу буду ловить для ухи, — донесся из-за кустов голос Кардинала. — Уже одна есть!
Я никогда не думал, что так сложно поставить палатку. Мы в ней запутались, как в бредне. Всякие веревки, дырки, колышки — ничего не поймешь. И вообще я опасался, что мы ее установим вверх ногами.
— Давайте спать на свежем воздухе, — предложил Колька. — Оно и полезней!
Но, когда его укусил первый комар, он передумал:
— А все-таки лучше спать в палатке. Надежнее!
Палатку мы кое-как установили, и тут налетели комары. Сбывалось пророчество Чомбе. Раньше здесь летали разведчики, а теперь они привели целые полчища своих родных и знакомых. Они накинулись на нас, словно не ели целую неделю. Оно и понятно — места необжитые. Мы прыгали и отбивались ветками.
— Теперь я понимаю, — додумался Колька, — почему женщины веера в театр берут. На всякий случай!
— Костер! Костер! — завопили братья башибузуки.
Но дело с костром затянулось, потому что они заспорили с Мишкой, что он не разожжет одной спичкой. Мишка обиделся, положил две газеты и зажег. Газеты вспыхнули.
— Ну что? — гордо спросил Мишка.
Братья башибузуки скорбно молчали. Газеты сгорели, а хворост даже не задымился.
К нам подошел Толя.
— Ну как мотор? — деловито осведомился Колька.
— Дело серьезное. — Толя закурил. — Починю завтра. А о чем спор?
— Да вот, — влез Сашка Лопух, — хвастался, что с одной спички зажжет, и не зажигает.
— Это дело нехитрое, можно и четвертушкой спички зажечь!
— Как это?
Толя расколол спичку вдоль на четыре части и запросто зажег костер. Когда пламя высоко поднялось, мы набросали листьев. Повалил дым, как из вулкана, и комаров сразу стало меньше. Они, наверное, улетели искать Ришелье. Мы решили, что рыбы не дождешься, и начали варить обыкновенный кулеш. Опять налетели комары — пришел Кардинал. Он весь распух от укусов, но торжествовал:
— Уха будет! — и начал выворачивать карманы. Из них сыпались пескари. Кардинал их пересчитал.
— А где еще два? — Он подозрительно покосился на Кольку. — Но все равно на всех хватит, даже без этих двух.
— Мелочь какая-то, — буркнул Колька.
— А зато в них рыбьего жиру сколько, — обиделся Кардинал. — За неделю не выпьешь!
Мы почистили пескарей и бросили в кулеш для навару. Уха получилась отличная, с комарами и песочком. Я ел, и у меня на зубах хрустело. И откуда песок взялся? Не иначе — из пескарей.
Кардинал сам разливал уху по мискам. Он всё боялся, что кому-нибудь перепадет лишний пескарь. А они все разварились. Остались одни головы. Кардинал выловил их и положил себе в миску.
— В них сплошной фосфор. Память прибавляет… Когда мы съели уху, Кардинал вдруг вскочил как ужаленный и вытащил из заднего кармана ощетинившегося окуня.
— Забыли, — горестно прошептал он и густо обсыпал окуня солью. — Он еще пригодится.
Братья башибузуки облизывали ложки.
— Давайте сказки рассказывать, только пострашнее.
— Я знаю быль о привидениях, — раздался от реки голос Кардинала.
Он ожесточенно скреб миску песком, чтобы блестела.
Быль превзошла все ожидания. Страшнее я никогда ничего не слышал. Рассказывал Кардинал жутким голосом и озирался:
— В темном-претемном лесу темной-претемной ночью заблудились два пионера. Разожгли они костер и стали греться. Вдруг слышат — ветки хрустят…
В кустах что-то громко треснуло. Все испуганно насторожились.
…— И подходит к ним старое-престарое привидение и говорит басом (голос Васьки перешел на шепот): «Здорово, пионеры!»
— Здорово, пионеры! — рявкнул кто-то басом из-за кустов.
Даже Толя вздрогнул. А Кардинал метнулся в палатку, только его и видели. Из кустов вышел Сашка Лопух и захохотал, словно его щекотали. Он, оказывается, светляка ловил и все подслушал.
Кардинал из палатки больше не показывался, и конец этой страшной были мы так и не услышали.
КАРДИНАЛ РИШЕЛЬЕ
Всю ночь я не мог заснуть. Мама говорила, что на новом месте всегда не спится. Да и какой тут сон, когда сзади ворочался Кардинал и что есть силы дышал мне в затылок. Того и гляди, что-нибудь подстроит. Это хорошо, что у меня бессонница.
Мишка лежал рядом с матросом и храпел, как папа. И где он так научился!
Предчувствие меня не обмануло. Под утро, когда тьма стала немного жиже, я услышал, как Ришелье осторожно приподнялся и прошептал:
— Алька, ты спишь?
Я ему хотел ответить, но раздумал. Тогда Кардинал спросил у Мишки:
— Мишка, ты спишь?
Так Кардинал перебрал всех по очереди, но никто ему не ответил. Он окликнул меня еще раз. Я снова промолчал. И Ришелье начал пятиться к выходу. И чего это он задумал? Кардинал приколол клочок бумаги к пологу палатки и исчез. Я бесшумно разбудил Кольку и Мишку и объяснил им, в чем дело. Мы осторожно выбрались из палатки и при свете Колькиного фонарика прочитали записку, пришпиленную рыболовным крючком к палатке.
Я уплыл вверх. Догоняйте. Если разойдемся, на обратном пути встретимся. На этом месте.
Василий.
Мы услышали плеск весел.
— Пилигрим! — ужаснулся Колька и хотел поднять шум.
Но Мишка предложил самим выследить Кардинала и узнать, что он задумал. Кардинал плыл вниз.
— Следы заметает, — решил я.
Мы помчались за ним по берегу. Было очень темно, как всегда перед рассветом. Мы пробирались через кусты, обдирали руки. Ветки больно хлестали нас по ушам. Было страшно, но как ни странно, нас успокаивал плеск весел ниже по реке.
— Похлеще всяких джунглей, — бормотал Колька, — наставили всяких ловушек…
Он с шумом куда-то провалился.
— Яма для слонов! — послышался его голос. — И кол торчит…
Но это оказался старый окоп.
Мишка пыхтел далеко сзади. Мы ему просигнализировали, что впереди окоп. Но он все равно в него свалился.
Плеск весел удалялся. Берег стал пологим, и мы побежали. Начинало светать, поднимался туман, похожий на папиросный дым, и казалось, что лес и река курят. С каждой минутой становилось светлее. Мы промокли от росы.
— И откуда роса берется, — рассуждал Колька, как взрослый. — Может, земля потеет?
В башмаках у него так и хлюпало. Впереди нас черным пятном шла лодка. Еще секунда, и она скрылась за поворотом.
— Уходит, — разволновался Колька.
И мы так понеслись, что я думал, у меня ноги оторвутся.
Мы выскочили за поворот и остановились. Это было то самое место, где река делится на два рукава.
— Километров пятнадцать отгрохали. За что? — опечалился Мишка. — Как на соревнованиях.
Кардинал исчез. Ниже тоже его не было видно. И мы сразу решили, что он завернул в рукав. Здесь стеной стоял камыш высотой с хорошее удилище. Почти как бамбук. Ветерок шевелил метелки камыша, и они шелестели. Мишка вдруг стал в позу и продекламировал:
Дремлет чуткий камыш, Тишь, безлюдье вокруг!Мы с Колькой на него так и уставились,
— Ты чего? — испугался я.
— Никитин! — Мишка гордо засопел.
— А-а…
Мы шли гуськом, подминая под ноги камыш, чтобы не увязнуть.
— Так всегда дикие кабаны пробираются, — сказал Колька. — Один за другим, как в «Зоологии».
Он шел впереди с рогатой палкой в руках.
— Это от змей. А здесь их — ух!
Мы с Мишкой остановились.
— Со мной не пропадете. Пусть только гадюка сунется, я ей голову палкой прижму и под воду, чтоб захлебнулась. А хвостом она как ни крути, все равно не вырвется. Самбо!
Мы шли и внимательно смотрели под ноги. Но ни одной змеи не встретили. Зато лягушки кругом так и прыгали.
Мы думали, что этому камышу и конца не будет. Под ногами чавкало. Мишка тоскливо смотрел, как лопаются пузыри.
— Вот завязну. Вот сейчас завязну… Я тяжелый. А ты хорошо знаешь дорогу, Коля?
Неожиданно камыш кончился, и мы выбрались на твердое место. Рядом блестела вода затона. Мы подползли по-пластунски и раздвинули заросли. Немного левее нас, под деревом, наклонившимся к воде, сидел в лодке Кардинал, в одних трусах, расставив веером наши удочки. Я свою сразу узнал по красному поплавку.
— Рыбу ловит, — разочарованно протянул Колька. — Я так И думал.
На коленях у Кардинала лежал мой рюкзак, и Ришелье ел мою полукопченую колбасу огромными кусками. Мы дружно проглотили слюну.
Колька показал кулак спине Кардинала:
— Питается, как будто голодный.
Вдруг мой поплавок скрылся под водой. Кардинал отбросил рюкзак, схватил удилище и насторожился.
— Заглатывает, — подал голос Мишка.
Кардинал резко подсек, и удилище стало то сгибаться, то выпрямляться.
— Сом! Как в сказке, — повернул голову Мишка.
Видно, здоровая рыба Кардиналу попалась. Они мучили друг друга с полчаса. Только Кардинал ее подтащит, а она снова уходит на глубину. А леска у меня тонкая — 0,3.
— Тащи, — шипел Колька. — Под жабры хватай.
Если бы не Толин подсак, не видать бы ее Кардиналу. Когда Васька вывалил рыбу в лодку, мы остолбенели. Рыба ему попалась что надо. Я таких и во сне не видывал. Она блестела, как начищенная Кардиналова миска, и шевелила черно-красными плавниками.
— Язь, — определил Мишка. — Бывают и побольше!
— Дуракам счастье! — прохрипел Колька, у него от волнения пересохло в горле. — Со мной тоже был такой случай.
— Ну, теперь он застрял надолго. И как бы его на берег выманить? — Мы хотели захватить «Пилигрима» и вернуться назад. А Ришелье пусть прогуляется по берегу. Мы же бегали, даже ночью.
— Ого-го-о! — вопил Кардинал, прижав рыбу к груди.
— Как в прериях, — сказал Колька. — Словно лошадь.
Кардинал ошалел от радости. Он, как обезьяна, прыгал по лодке и хохотал. Потом Ришелье стал взвешивать язя на вытянутых руках. Рыба внезапно ударила хвостом и шлепнулась в воду. Кардинал рывком бросился за ней. Вынырнул он без рыбы. Выражение лица у него было непередаваемое.
— Не поверят, — простонал он и, скрестив руки на груди, стал плавать на спине взад и вперед по затону.
Мишка подпер кулаком щеку:
— Переживает!
Изредка Кардинал останавливался и, пробормотав: «Утоплюсь», продолжал плавать. Наступил удобный момент взять «Пилигрима» на абордаж, но нам было интересно посмотреть, что Васька еще выкинет. Кардинал плавал и кролем, и на боку, и по-собачьи. Вот только стилем баттерфляй у него не получалось.
— Тренируется, — бросил Колька. — Как в цирке!
Кардинал вылез из воды и вскарабкался на дерево. Высоко!
— Местность обозревает, — прошипел Мишка, и мы прижались к земле.
Как Васька нас не заметил — непонятно.
Кардинал стоял на суку и смотрел в воду. Прыгать он боялся. Он начал раскачиваться. Сук обломился, Кардинал перевернулся в воздухе и врезался в воду прямо головой. Он не появлялся, и мы начали беспокоиться.
— Утопился! — испугался Колька.
Мы бросились в воду. Я нырнул и чуть бок не ободрал о корягу. Если б не Мишка, мы бы Ришелье не нашли. Мишка нырнул глубоко-преглубоко и вытащил Ваську за волосы. Голова у Ришелье была в крови, и он не шевелился. Мы отбуксировали его к берегу и стали делать искусственное дыхание. Кровь из головы все текла и текла. Ришелье открыл глаза, бессмысленно посмотрел на нас и снова закрыл.
— Оживает, — обрадовался Мишка.
Изо рта и ушей у Васьки хлынула вода. И он начал дышать свободнее. Колька располосовал свою белую рубаху, и мы кое-как перевязали Ваське голову. Эх, Зинку бы сюда. Она бы по всем правилам перевязку сделала. Два года у нас санитаркой числится.
Колька сбегал за лодкой, и мы уложили Ваську на дно, сунули ему под голову рюкзак и нажали на весла. Кардинал часто терял сознание, а, когда приходил в себя, стонал так, что у меня сердце сжималось.
— Тебе легче, Вася? — спрашивали мы его, но он не отвечал.
Мы вышли из рукава на реку. Кому-то надо было бежать к Толе. Мы бросили жребий на спичках, и Мишка вытянул самую длинную.
Но Колька решил, что Мишка на лодке нужнее, и побежал сам.
— Жмите, — крикнул он нам. — А мы вас на моторе догоним.
Ваську надо было срочно доставить в город. Каждая минута дорога.
Без рулевого идти было трудно. Лодка вихлялась, Мишка злился и ругал меня:
— Сильней загребай.
Потом он не выдержал, велел мне сесть на руль и стал грести сам. Пятки у него скользили, он не мог упереться в планку. Иногда весла вылетали из воды, и Мишка чуть не падал.
Васька истекал кровью.
Когда Мишка совсем выдохся, я его сменил. Мишка, держа руль, перегнулся через борт и жадно пил воду. Васька очнулся и спросил:
— Это вы?
И снова потерял сознание. Через час мы сменили ему повязку. Кровь запеклась и больше не текла. Я посмотрел на рану, мне стало страшно, и руки задрожали.
— Отвернись.
Мишка перевязал сам.
Я никогда не думал, что весла могут быть такими тяжелыми. Поднять и опустить! Поднять и опустить! А солнце пекло. Я задыхался, руки отваливались, болели, ныли. И тут я заплакал, и не было стыдно — мне было не до этого. А Мишка кричал:
— Давай, давай…
И все оглядывался, не идет ли за нами моторка. Я потерял счет времени. Оно растянулось, как резина. Поворот, еще поворот, снова поворот! Давай, давай! Скрип, скрип…
— Машина!
Я подумал, что Мишка сошел с ума. Но действительно позади нас по прибрежной дороге шел грузовик. Мы врезались в берег. И я помчался навстречу.
— Чего тебе, — спросил шофер.
— Васька… у нас в лодке… Его в город надо… Умрет, — запинаясь, бормотал я.
— Деньги есть? — спокойно спросил шофер.
Я молчал.
— Иди, иди, не хулигань.
Он сунул в рот папиросу, и машина унеслась, а я захлебнулся в облаке пыли. Я сел на дорогу, и, если бы Мишка не втащил меня в лодку, я так бы и остался там, потому что больше всего в этот момент мне хотелось умереть. Номер машины я запомнил на всю жизнь — ХЕ 13–87.
Снова лодка, солнце, Васька.
Толи все не было, и вскоре мы поняли, что надеяться нам не на кого. Мы держались середины реки, где течение было быстрее. На Ваську я старался не смотреть. Но перед глазами все время качалась грязная царапина на его пятке.
— Пить, — шевельнулись Васькины губы.
И мы скорее поняли это, чем услышали. Мишка смочил ему губы водой. Кардинал не узнавал нас. Я не заметил, как кончился лес и началось поле. Мы с Мишкой снова сидели на веслах, и снова лодка выписывала по реке зигзаги. Васька очнулся и тихо спросил:
— Рыбу…
— Что-о? — кричал ему Мишка, как глухому.
— Видели?..
— Видели, Вася, видели. Громадная!.. Ты только держись.
Толи все не было. Река словно вымерла. Никого… Мы плыли, как во сне, и несколько раз врезались в берег. Я помню только, как неожиданно позади осталось то место с соснами, где мы играли в мяч, а Васька поймал окуня.
— Больше я не могу…
— Можешь, — спокойно сказал Мишка.
И я смог, и все началось сначала: поворот, еще поворот, снова поворот. Река была гладкая, как каток. Потом мы выдохлись совсем, и нас несло по течению. До города оставалось километров двадцать.
Вдруг сзади затарахтел мотор.
— Толя, — сказал я очень громко, а Мишка меня не услышал.
Лодка шла по течению. Васька не шевелился и даже не стонал. Мы боялись к нему притрагиваться. Сзади показалась моторка.
Я вскочил — это была какая-то долбушка с подвесным мотором. Она поравнялась с нами.
— Дядя, — сказал Мишка парню в красной майке, сидящему за рулем.
Он нас потащил на буксире. Тарахтел мотор, парень еще и греб веслом, а мы сидели и смотрели в воду.
Город выплыл навстречу сотнями огней, телевизионной антенной с бусами красных огоньков, башенкой яхт-клуба.
Парень остановил какую-то «Победу», и Ваську увезли. Я не помню, как зашел домой, свалился в постель, и мне казалось, что я гребу, гребу, гребу огромными стопудовыми веслами.
Разбудил меня Толя:
— Ты и так уже проспал больше суток.
Я вскочил.
— Что с Васькой?
— Доктор сказал, как в кино: «Мы ничего бы не смогли сделать, если бы его привезли на час позже». Вчера ему сделали операцию, и самое страшное позади. Эх вы, пилигримы…
— Где же вы были? — спросил я.
Толя слабо улыбнулся:
— Вас догоняли. Мотор-то я так и не починил. Мы пришли в город часа через два после вас.
Он почему-то смутился и осторожно пожал мои забинтованные руки:
— Ты обязательно к нам заходи. На охоту пойдем. И Мишка пойдет, и Колька…
— И Вася, — сказал я.
— И Вася…
Матрос еще посидел немного, и мы пошли в больницу.
Мама расщедрилась и дала целых два рубля на апельсины.
СНОВА СИДИМ НА БРЕВНАХ
Наступило 31 августа. Завтра в школу.
На наших бревнах сидело человек пятнадцать. Собрались все, кто разъезжался на лето. Они перебивали друг друга, рассказывая о своих приключениях. Эдин купался в Азовском море во время семибалльного шторма. Другой убил из рогатки двенадцатиногого спрута, какого и в музее не найдешь. Третий совершил восхождение на Эльбрус. А Митька Костин помог пограничникам задержать иностранного агента с фотоаппаратом. А нам и похвастаться было нечем. Разве что лодку построили, а кому это, кроме нас, интересно. Эх, и неудачники же мы! Даже поход провалился.
На велосипеде прикатил Чомбе:
— А я двор очистил, и все об этом знают!
— Мы тебя с нашего двора выпишем, — возмутился Колька.
Вдруг на балкон выскочили братья башибузуки и как шарахнут вдвоем из отцовой двустволки. Мы так и посыпались с бревен. Витька закрыл кобеля своим телом.
Один Колька не испугался.
— Салютуют!
На балкон вышел Кардинал Ришелье.
Мишка так обрадовался, что ни с того ни с сего закричал:
— Ура! Физкультурный привет!
Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что в 20.00 собрались все мальчишки и девчонки нашего и 76-го дома, и от зеленого забора даже щепок не осталось. Мы их спрятали в Витькином сарае — все равно он не запирается. Управдом здорово сначала переживал:
— Какой забор поломали…
Но потом здраво рассудил:
— А может, оно и к лучшему. Спишем за ненадобностью.
Утром 1 сентября мы двинулись в школу целой толпой.
— Давай я твой портфель понесу, — сказал мне Васька и заулыбался, словно ему подарили ножик с тремя лезвиями и вилкой.
— А я твой!
Тут из подъезда выскочил Витька-дошкольник и закричал:
— А у меня кобель пропал!
Колька важно надулся:
— Ищи его сам. Нам некогда.
Комментарии к книге «Неудачники, или Как сломали забор», Юрий Тихонович Воищев
Всего 0 комментариев