«Поправка на человечность»

«Нет, долго так не протяну, — тоскливо думал Шарапкин, по привычке укладываясь спать. — Совсем зачахну и умру. И поминай, как звали…»

Четвертый месяц его мучила бессонница, и никаких хоть мало-мальских улучшений он не замечал.

Но в этот вечер все случилось по-иному…

Шарапкин лег в постель и принялся уныло глядеть в потолок, уверенный заранее, что пролежит так не один бесконечный час, и тут…

Веки, вдруг отяжелев, сомкнулись, и Шарапкин совершенно незаметно погрузился в благодарный сон.

Часы показывали полночь…

А дальше было вот что.

Никто из жильцов его большого дома, впрочем, этого не помнит, да и немудрено, поскольку происшедшее коснулось одного Шарапкина, точней, имело отношение ко всем, но только он один впоследствии мог рассказать, что же стряслось на самом деле. Он, правда, знай себе помалкивал, но извинить его легко: кому охота делаться посмешищем в глазах других?! А основания на то были…

Короче, в полчетвертого утра — или примерно в это время — счастливый сон Шарапкина был прерван, оттого что вся квартира заходила ходуном.

Брякнули, срываясь, шпингалеты на окне, и рамы растворились, впуская в комнату ночной холодный ветер.

Не на шутку перепуганный, Шарапкин сел в постели. Он хотел позвать на помощь — и не смог.

От окна прямо к нему, разматываясь, будто тугой рулон бумаги, катилась полоса ярко-оранжевого света.

Рядом мирно спала жена, за тонкою стеною, в детской, тихо посапывали двое сыновей…

Никто ничего не видел.

Видел только он — Шарапкин, но его, на горе, словно паралич разбил…

Говорят, впрочем, в эту ночь кругом творились чудеса: у всех картежников горели карты прямо на руках, у тех же, кто поганое замыслил, единовременно случилось лютое брожение в желудках, а все выпивохи, к тому часу захмелевшие, вмиг протрезвели, но — пойди теперь проверь!.. Это все — свидетельства, так сказать, косвенного ряда, а прямых-то указаний нет, не слышно, чтобы кто-то самолично видел…

Между тем дорожка света подобралась совсем близко, нащупала край одеяла и вдруг, точно корова языком, слизнула бедного Шарапкина с постели.

И понесла — через всю комнату, к окну…

А затем уж началось и вовсе необыкновенное.