«Танго»

— Тань, ну? Он из машины вылазит уже!

— Иду! Щас я!

— Да че там делать-то столько? Тебя в унитаз засосало, что ли-то?

— Хамло.

Татьяна наконец отперла. Ресницы у нее были как опахала в руках султановых рабынь, губы — цвета батальонного кумача, развернутого перед решающим боем, в глазах такой блеск, как у чахоточной барышни на запрещенном докторами балу. Волосы вились, приученные бигуди; локон спадал на глаз. Такая вот почти прическа у нее в загсе была пятнадцать лет назад. Груди белые она выложила в десертные чаши вондербра, талию оковала, бедра накрыла синим ночным шелком.

— Вырядилась?

— Открывай иди.

Черный гелендеваген, угластый и суровый, курил сизым дымом в прозрачный октябрьский вечер. За рулем сидел бесстрастный водитель в дешевом костюме, медный будда фэсэошной закалки, а из распахнутой задней дверцы выбирался Филипп. Гелендеваген был ему тесен и неловок, как корсет; но, видимо, именно потому и необходим. Жирный, рыхлый, огромный, Филипп вытекал убежавшим тестом из кубической машины и сразу терял форму.

— Филя! Филька! — Тимур расставил руки пошире и стал спускаться по ступеням.

— О… Тимуррр… О… Танька… Ребята… Привет, — запыхаясь, радовался им Филипп. — Сто лет… Не изменились.

— И еще бы сто лет, если б не фейсбук! — укоризненно-покаянно сказал Тимур. — Но я когда тот твой пост прочел, не сдержался! Не сочти за лесть! Прямо вскипело все!

— Эхххех, да, так-скать, всегда на посту… Часовые родины… Днем и ночью… Хеххх… — лоснящиеся губы Филиппа растянулись сытой улыбкой.

Обнялись; Тимур утонул в Филиппе, в его мягкой груди, в его духах, дурманных и сладких, странно мешающихся с неизбывным запахом пота.

— Тимка. А Танька? Тань, ну иди.

Татьяна улыбалась ему радушно, но неприступно, свысока — с вышины крыльца; и Филиппу пришлось самому ползти к ней в гору.

— Ой, Танька… Ой. Ну ты вот ни капельки… То есть… Даже лучше… Даже намного… Как хорошее вино.

Татьяна тоже утопла в нем, забарахталась. У Филиппа запотели очки.

— Не перегрей… Вино. Ха-ха. Ну! В дом?

Тимур освободил свою раскрасневшуюся жену и потянул Филиппа внутрь. Тот втиснулся — и занял всю прихожую. Снял безразмерный плащ, прикрыл им вешалку. Шумно фыркая, умылся.

— Вот. Давай дом покажу. Кухня.

— Славно.

— Там детская.

— Сколько у вас?