«Акулина»

Так уж случилось, что имя Александра Хазина стало известным, что называется, широко сразу после одного высокопоставленного цитирования: «В трамвай садится наш Онегин. О бедный милый человек! Не знал таких передвижений его непросвещенный век. Судьба Онегина хранила — ему лишь ногу отдавило, и только раз, толкнув в живот, ему сказали: „Идиот!“ Он, вспомнив древние порядки, решил дуэлью кончить спор, полез в карман… но кто-то спер уже давно его перчатки. За неименьем таковых смолчал Онегин и притих».

Было это спустя год после войны — в сорок шестом.

Нам, старшеклассникам того времени, стихи про «возвращение» Евгения Онегина, увы, нравились. Кто-то даже продекламировал их на открытом уроке с участием представителей гороно, налегая в ответе, как и требовалось, на неправоту автора относительно окружающей великолепной действительности, за что и получил оценку ниже неудовлетворительной.

В отличие от цитировавшего он не знал тогда, что есть в поэме и другие строки:

Можно представить, как жилось тогда автору. «Не хуже, чем Зощенко и Ахматовой», — скажет он мне потом. А как жили они, я узнал от Михаила Леонидовича Слонимского, их соседа по дому № 9 на канале Грибоедова, постоянного сотрудника «Известий», где я работал в шестидесятые годы собственным корреспондентом по Ленинграду.

Трудно жили. Писали, но не печатались. Поклонников как-то поубавилось. Лишь некоторые, завидя на улице издали, не переходили на другую сторону. Дома вдруг стало тихо и тревожно.

Но находились и те, кто вроде Ольги Федоровны Берггольц, героини ленинградской блокады, вели себя так, будто ничего не произошло. Бывали друг у друга. Чем могли — помогали. Если кому-нибудь нездоровилось — ухаживали, приносили еду…

Мужества Хазину было не занимать. Он прошел фронт военным корреспондентом, на страницах армейской газеты «Знамя Родины» выступал под именем бойца Трофима Бомбы, литературного сородича Василия Теркина. Награжден орденом Красной Звезды.