«Торпедная атака»

Крадучись, не выходя из тени, отбрасываемой высоким скалистым берегом, два торпедных катера обогнули полуостров Средний. Черная гладь Варангер-фиорда была почти неподвижной. Только в ярком свете луны мерцали пологие валики волн, которые катера тащили за собой в гирло узкой бухты. Заполночь приткнулись среди острых скал носом в серую дымку на горизонте, где воды фиорда смыкались с небом.

Не снимая с головы наушников, радист Костя Любимов высунулся из своей тесной рубки. Командир катера капитан-лейтенант Светлов и боцман Нечитайло о чем-то тихо переговаривались, вглядываясь в озаренную луной даль.

Правее, под скалами, смутно угадывался силуэт второго катера, которым командовал лейтенант Шебалин.

Было так тихо, так покойно, что не верилось, что где-то идут бои, что враг на подступах к Москве, что всего в нескольких милях от притаившихся в засаде катеров находится финский порт Петсамо, а дальше, по отлогой береговой дуге Варангер-фиорда, норвежские Варде, Ваце, Киркинес, теперь немецкие военно-морские базы. Из Петсамо фашисты вывозят никель, а туда идут транспорты с военными грузами и войсками.

Прошел час. Все так же тихо плескалась вода о борт катера и гранитные скалы. И больше ни звука. Только в наушниках привычно попискивало и потрескивало.

К исходу второго часа по легкому движению на катере Любимов догадался: что-то случилось. Выглянул. Справа, в глубине фиорда, два темных силуэта: транспорт водоизмещением в пять-семь тысяч тонн и сопровождающий его эсминец. Корабли медленно втягивались в бухту. Они двигались бесшумно, величественно вырастая в размерах.

Сотни раз Костя Любимов наблюдал похожие картины, но то было до войны, то было в родных портах и гаванях, и всякий раз он испытывал неизъяснимое волнение. Ему казалось, что входящие в порт корабли были не просто кораблями, а посланцами далеких миров, заманчивых и непонятных. И эти два корабля были посланцами другого мира, мира враждебного и тоже непонятного. Сейчас на этих кораблях кто-то стоит вахту, кто-то спит, кто-то пишет письмо домой. И такой же радист, как он сам, прижимает к ушам наушники, вслушиваясь в эфир. Такой же и не такой.

Костя представил себя на месте немецкого радиста и поежился. Радист этот не знал о существовании Кости Любимова, не знал, что Костя видит его корабль, не знал, что его ожидает через минуту-другую. А Костя знал и от этого ли знания или от чего-то другого испытывал легкий озноб.