«Архангельскiе поморы»

Съ трескомъ, дымясь, догораетъ лучина въ маленькой, дымной избушкѣ Антона Безроднаго; на улицѣ льетъ проливной дождь, воетъ рѣзкій, холодный вѣтеръ. Время не раннее, часъ двѣнадцатый ночи. Давно ужь спятъ на полатяхъ ребятишки Антона: два мальчика да дѣвочка; спитъ у печки въ углу и старая, глухая тетка Антона, накрывшись дырявымъ овчиннымъ полушубкомъ. Не спятъ только самъ Антонъ, не старый еще, невысокаго роста, плотный мужикъ съ маленькой русой бородкой, да жена его Матрена.

Антонъ примостился поближе къ лучинѣ и разсматриваетъ очень внимательно старое кремневое ружье съ попорченнымъ замкомъ; онъ то на свѣтъ прикинетъ его, то въ дуло подуетъ. Матрена сидитъ у печки. Въ рукахъ у нея прялка, но работа что-то плохо подвигается впередъ. Вотъ Матрена выпустила веретено и о чемъ-то задумалась. Невеселыя, должно быть, были эти думы, потому что лицо ея становилось все пасмурнѣе и пасмурнѣе. Вотъ губы у нея задрожали, и она вдругъ тихонько заплакала.

Нахмурилъ брови Антонъ и взглянулъ на жену исподлобья.

— Это еще что? — сказалъ онъ. — Хоронить ты меня собираешься, что-ли?

— Да какъ же, Антонъ Степанычъ, — жалобно говорила Матрена, — все оно какъ-то… Дорога теперь дальняя такая, да и вѣтры нонѣ стоять… А вдругъ, Боже чего сохрани…

— Ну-у, закаркала, вѣтры, вѣтры!.. А ты бы еще Бога благодарила, что повѣтерь Онъ намъ посылаетъ — ѣхать хорошо будетъ.

Матрена глубоко вздохнула и опустила голову.

— Ноетъ у меня что-то сердце, Антонъ Степанычъ, ноетъ, — говорила она, — чуетъ, видно, что-то недоброе… Останься-ка дома, голубчикъ, а? право, останься…

Антонъ съ удивленіемъ взглянулъ на жену и улыбнулся.

— Да ты ошалѣла право, Матрена! — сказалъ онъ. — Ишь ты слово какое вымолвила: останься. Да развѣ мнѣ можно остаться-то, а? Вѣдь ты ѣсть-то да пить захочешь, ребята тоже захочутъ, — такъ какъ же?.. А деньги-то эти, что я у Василія Семеновича впередъ забралъ… Ты это какъ полагаешь?

Матрена Молчала.

Антонъ опять взялся за ружье и началъ его разглядывать.

— Вотъ чѣмъ пустяки-то молоть, — сказалъ онѣ, — скажи-ка ты лучше, все ли приготовила на дорогу?..

— Все приготовила, родимый, все… Рубахъ тебѣ четыре выстирала, полушубокъ починила, пироговъ да шанежекъ