«Возвращение»

Элизабет Боуэн Возвращение

Мистер и миссис Тоттенхем вернулись домой.

На влажном буром гравии аллеи от самого поворота отпечатались следы колес. Стоя на пороге, Лидия Бродбент прислушивалась к затихающему вдали скрежещущему громыханью пустого экипажа, к щелканью задвижки и дребезжанью закрывающихся ворот. У нее за спиной в сумеречной прихожей мистер Тоттенхем зычным голосом командовал размещением багажа, суетившиеся слуги совершенно сбились с ног, а садовник Пор-лок, тяжело дыша и спотыкаясь, взваливал на плечи набитые кофры, цепляясь за перила так, что они жалобно поскрипывали.

Лидия слышала, как миссис Тоттенхем распахнула дверь гостиной и со свойственной ей прытью влетела в комнату, как будто рассчитывая застать кого-то врасплох. Она представила себе, как та негодующе озирается вокруг, и ждала шороха резко раздвигаемых рукой миссис Тоттенхем штор. За шесть недель уединенной жизни Лидия привыкла относиться к дому словно к живому существу. И теперь ей казалось, будто он весь поджался в нервном напряжении, подобно человеку, который старается подавить в себе злость при виде строптивой жены.

– И это все письма, Лидия? Надеюсь, вы ничего не пересылали в Уикли? Порлок, осторожней, краска! Дорогой было ужасно душно, Лидия. Жаль, что вы не заказали экипаж у Биклсфилда. Они у него куда лучше.

Миссис Тоттенхем вылетела из гостиной, смела свои письма со стола и застыла в нерешительности у подножья лестницы.

– Прикажите немедленно подавать чай. Да, сегодня в гостиной. – За открытой дверью призывно мерцали красные блики от огня в камине. – Герберт, Гер-берт!

Мистер Тоттенхем без умолку трещал в курительной. Его лицо сердито уставилось на них из раскрытых дверей.

– А я думала, ты наверху. Порлок весь в краске. Надо было проследить за ним, Лидия! – И она растворилась во мраке лестницы.

Лидия вошла в гостиную и встала у камина, протянув руки к огню. Служанка с зажженной свечой переходила от одного газового рожка к другому, оставляя за собой ряд мерцающих зеленоватым светом огоньков. Снаружи над садом сгущалась непроницаемая ноябрьская мгла. Во мраке неясно проступали угрюмые, расплывчатые очертания молодых деревьев, воздух был пропитан сыростью, тяжелым духом осеннего увядания.

Сегодня так и не удалось побыть с собой наедине. Смутное чувство опустошения и утраты постепенно овладевало ею. Некое хрупкое строение, которое она возвела за прошедшие недели полного одиночества, рухнуло, нечаянно созданная святыня – осквернена. Всеми фибрами души она ненавидела этих захватчиков, посягнувших на собственный дом. Она вновь была не в ладах с самой собой, с тем, что ее окружало. Она неотрывно смотрела на тень от своей хрупкой, долговязой фигуры, зная, что самый близкий ее круг вновь замкнулся в себе, вновь отвергает ее. Вновь, как и прежде, ей предстоит столкнуться с неприязнью Лидии Бродбент, стать предметом ее насмешек, ее беспощадного презрения. «Мы так хорошо ладили друг с другом, когда нас оставили наедине, так дружно и мирно жили, ты, я и наш дом, А теперь мы опять боимся и не любим друг друга».

Мистер и миссис Тоттенхем были совершенно непереносимы. У них не было ни детей, ни чувства юмора – одна диспепсия. Даже причуд и тех не было. В них не было ровным счетом ничего загадочного, ничего трагического или необузданного, ничего смехотворного или нелепого. Они не испытывали друг к другу ни любви, ни ненависти, знали друг про друга решительно все, между ними не было никаких тайн, никакого страха. Начало их брака оказалось глубоко и откровенно несчастливым. У нее был любовник, а он в тихой злобе месяцами пропадал невесть где. Потом любовник бросил ее, а он еще больше разбогател; они вновь съехались, купили особняк «Лавры», оплели себя фальшью и невзгодами, как паутиной, и затаились в ней. Они выезжали с визитами, принимали у себя и пользовались всеобщим уважением. У них на содержании находился взрослый племянник мистера Тоттенхема, их предполагаемый наследник.

– Лидия?

Тонкий голос эхом отозвался в пролете лестницы. Лидия избежала наверх, тихонько постучала в дверь комнаты миссис Тоттенхем и вошла, неслышно ступая по застеленному пушистыми коврами полу. Комната освещалась тусклым желтым светом. Миссис Тоттенхем стояла у кровати, уставившись на конверт и два густо исписанных листка почтовой бумаги, которые она держала перед собой на манер веера негнущимися пальцами, как держат игральные карты.

– Не знаете, мой муж уже забрал свою почту? Он что, не заметил писем?

– По-моему, почта мистера Тоттенхема лежит нетронутой на столе в прихожей. Вы хотели бы что-то ему показать? – Вся их корреспонденция была общей, ничего личного.

– Нет, нет, Лидия. Пожалуйста, закройте дверь. Чай готов? Здесь сквозит, так хочется погреться у камина. Можете распаковать мой дорожный несессер, вон он – на диване.

Теперь опять начнет донимать своими бесконечными поручениями. Лидия уже давно свыклась с ними. И как она могла забыть об этом?

Пока она доставала гребенки и щетки, миссис Тоттенхем вертелась перед зеркалом.

– Пожалуйста, зажгите газ. Терпеть не могу полумрак. – В ее взгляде, обращенном к окну, откуда в комнату через кружевные, цвета пергамента занавески слабо пробивался последний дневной свет, Лидия прочла крайнее раздражение. Чем же она была так взбудоражена, срывая шляпку и приглаживая свои завитые, выцветшие волосы?

Она склонилась к зеркалу; тревожно улыбаясь, она придирчиво выискивала на своем белом, дряблом лице следы былой красоты. Стоя на коленях у дивана и доставая из холщовых мешочков туфли и флаконы, Лидия следила за ней с вялым любопытством.

– Вы видели мою фотографию, – неожиданно спросила миссис Тоттенхем, – когда мне было двадцать пять лет? На шкафу, в плюшевой рамке, неужели не знаете?!

Лидия ответила, что знает.

– Хорошая фотография, правда? Как вы думаете, я похожа на нее сейчас?

– Сходство безусловно есть, особенно учитывая…

– Учитывая что? – Какой у нее резкий голос.

– Ну, изменилась мода, да и… время…

– Разумеется, я не вчера фотографировалась. Сама знаю. Но на вид я гораздо моложе мистера Тоттенхема. Представляете, один джентльмен в Хайдро принял нас за отца и дочь. В самом деле.

Ее голос звучал то безапелляционно, то доверительно, почти просительно. Она говорила все тише, пока не замолчала вовсе.

В комнате сделалось вдруг беспокойно и как-то тревожно. «Бедный, бедный дом, – подумала Лидия. – Твою тишину нарушили, не дав тебе ничего взамен».

– Чай, наверное, уже готов, – напомнила она. Миссис Тоттенхем резко повернулась, и Лидия, к своему изумлению, увидела, что она накрасила губы. На ее бледном, выцветшем лице они горели ярким, жирным пятном.

Миссис Тоттенхем поймала на себе ее взгляд.

– Чересчур, да? – робко заметила она и принялась тереть рот тыльной стороной ладони, пока не размазала помаду по щекам. – С дороги так осунешься, что немножко краски не помешает… самую малость, для настроения. – Оправдания, которые она бормотала себе под нос, предназначались не для Лидии.

Они услышали, как в коридоре гремит поднос с чайной посудой. Лидия потушила свет, и они приготовились спускаться вниз. В полумраке миссис Тоттенхем поймала ее за руку.

– Не говорите мистеру Тоттенхему, что я открыла одно из писем. Я покажу ему все остальные. А это – оно от одного моего старого знакомого…

Хриплый голос звучал просительно – такое ее платная компаньонка слышала впервые.

Из гостиной они увидели, как мистер Тоттенхем несется по траве к дому, поняв по освещенному окну, что чай подан. В его повадках было что-то быстрое и неуловимое. Лидия так и не могла окончательно определить, крадется и мечется он – как преследователь или как преследуемый?

– Гнусный вечер, гнусный, – тараторил он, пересекая заставленную мебелью гостиную. – Объяснялся с Порлоком: сад хуже не бывает, сплошной кустарник. Яблоки он продал?

Этот вопрос он метнул в Лидию, резко повернувшись к ней, но при этом отведя глаза, как будто не переносил ее вида. Поначалу ей казалось, что она ему отвратительна. Она знала, что нехороша собой, но со временем поняла, что он норовит, когда только возможно, вообще ни на кого не смотреть.

– Насколько я знаю, хорошо продал. Я думала, он написал вам об этом.

– Да, да, верно. Прощелыга этот Порлок. Дикки бывал?

– Не часто. Он просил передать, чтобы его письма впредь пересылались в Илэм.

Упоминание об Илэме, видимо, доставило удовольствие дяде Дикки. Он опустил чашку, хихикнул, скривился и метнул косой взгляд на жену.

Миссис Тоттенхем не слушала. Она сидела совершенно прямо и неподвижно, уставившись в пространство, и крошила пирог на тарелке.

– Эй, Молли! Дикки уехал в Илэм. Слышь ты? Опять наш малютка Дикки в Илэме! А мне ни словом не обмолвился. Вот прохвост!

И вновь комната огласилась его визгливым хихиканьем.

Он протянул свою чашку Лидии, и она пристально следила за тем, как его горло судорожно сокращалось при каждом глотке.

– Эй, Молли! Не забудь, завтра мы едем к Ганнингам. Запиши себе, запиши, детка, и пусть там распорядятся насчет кеба. – «Там», как всегда, относилось к Лидии. – Ганнинг – отличный малый, – сообщил он камину.

– Этот пирог совершенно несъедобен, Лидия. И где вы его только покупали? – Ее ворчанию явно не хватало убежденности. Она просто хотела лишний раз подчеркнуть, что недовольна тем, как ее компаньонка ведет хозяйство.

– Пирог от Берча. Я очень сожалею, миссис Тоттенхем. Не угодно ли еще чаю? С дороги приятно выпить горячего, не правда ли?

Лидия почувствовала, будто поймала на себе свой собственный взгляд, что привело ее в крайнее замешательство. Она с насмешкой прислушивалась к своей словоохотливости и слащавой предупредительности. «Одно слово, безупречная компаньонка», – язвительно хмыкнуло ее враждебное «я». – «А как быть со всеми теми высокими понятиями и принципами, о которых мы говорили наедине? Еще вчера нам казалось, что ты искренна». – «С дороги приятно выпить горячего». – «Нечего сказать!»

Теперь внимание миссис Тоттенхем привлекло зеркало над камином. Она машинально допила чай, опустила чашку на блюдце и подошла к камину, приглаживая и ероша волосы. Муж смерил ее презрительным взглядом. «Хорошенькая у меня дочурка», – прошамкал он набитым ртом. Это язвительное замечание относилось к той ошибке, которую допустил джентльмен в Хайдро.

Миссис Тоттенхем закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.

Лидия начала собирать чайную посуду, а служанка со скрежетом опустила на окна жалюзи. Вытянув ноги к камину, мистер Тоттенхем скрипнул стулом. В комнате было жарко и пахло чаем и пирогами; от жары не чувствовалось привычного запаха обивки и увядшего папоротника.

В прихожей было холодно и тихо. Ничто уже не напоминало о послеобеденном нашествии, приоткрытой дверью ее комната манила воспоминаниями последних шести недель. Ее взгляду предстали высокие голые окна, выступавшие во мраке грязно-белыми очертаниями.

На столе лежала открытая книга. В порыве безысходности она захлопнула ее. Теперь ей будет не до чтения, не может же она читать, когда они находятся в доме, отрываться от книги из-за ее вздорной, несмолкаемой трескотни, из-за его крадущихся, семенящих шажков. Если бы только эта комната действительно принадлежала ей, если бы она была здесь в неприкосновенности! Она готова была бы оставить им весь дом на поругание, будь у нее лишь несколько футов непроницаемой тишины, чтобы удалиться от мира, уйти в себя.

Не пойди она сейчас наверх сама, миссис Тоттенхем все равно позовет ее, а сидеть и ждать здесь, в этой комнате, было выше ее сил. Она смутно представляла себе газетные заголовки: «Таинственное убийство в «Лаврах». «Трупы на дне водоема». «Бесследное исчезновение компаньонки». Во мраке проступали зловещие картины ее воображаемого преступления.

Миссис Тоттенхем на этот раз не обошла дом. Она не выговорила Лидии, что в комнатах затхлый запах и что шторы не задернуты.

Лидия терялась в догадках.

– Вы знаете Севенокс?

Вопрос смутил ее. Зачем миссис Тоттенхем этот Севенокс?

– Н-нет, едва ли. Пару раз бывала там проездом из Орпингтона.

– Там живет один мой знакомый… некий мистер Мортон. Сегодня я получила от него письмо. Он недавно вернулся из колоний и купил в Севеноксе дом. Забавно, что он вдруг объявился. Право же, забавно.

Впрочем, судя по всему, она не находила в этом ничего забавного. Ее голос срывался от волнения. Из рассказов миссис Тоттенхем Лидия знала решительно все про знакомых, хотя и редко вникала. Но мистера Мортона она не помнила.

– Он хочет побывать у нас. Как вам сказать… думаю, что мистеру Тоттенхему это вряд ли понравится.

– А мне всегда казалось, что у вас общие друзья. Как хорошо выстираны ночные рубашки! В Хайдро, должно быть, отличная прачечная.

– Да, но это особый случай. – Она многозначительно хмыкнула. – Мистер Мортон был мне не просто другом. Я… мистер Тоттенхем не знал его вовсе.

– Понимаю, – уклончиво сказала Лидия. – Вы познакомились еще до замужества.

– Да нет, не совсем так. Видите ли, я была очень молодой, когда вышла замуж. Совсем неопытная девчонка, дитя, одним словом.

Лидия попыталась представить себе молодую миссис Тоттенхем. Это было очень непросто.

– Когда я выходила замуж за мистера Тоттенхема, – резко сказала его жена, – я знала, что делаю. В дурах, слава богу, никогда не ходила. Моя мать воспитывала меня в строгости, но поначалу мы жили весело, принимали друзей мистера Тоттенхема и моих, в общем, не скучали. Но мне было одиноко.

Признания миссис Тоттенхем были непереносимы. Пусть уж лучше пилит.

– Так вам понравилось в Хайдро? Действительно хорошо отдохнули?

– Да, да, но я сейчас не об этом… Послушайте, Лидия, вы хорошая девушка. Прямо не знаю, рассказать вам или нет.

– Только не рассказывайте того, о чем придется потом пожалеть, – попыталась отговорить ее Лидия, трогая ручки комода.

– Понимаете, одно время мистер Мортон многое значил для меня. Потом я порвала с ним, он уехал в Канаду и там женился. Я слышала, что он несчастлив в браке, ходили даже слухи, что он развелся. Разумеется, за это время он не написал мне ни строчки – ведь я с ним окончательно порвала, но кое-какие вести до меня все же доходили. Она как будто бы была очень дурной женщиной, у них были дети. Детей он привез с собой в Севе-нокс… Он хочет видеть меня. Говорит, что много думает обо мне, спрашивает, изменилась ли я, и мечтает… Он всегда был порядочным человеком, если бы не некоторые обстоятельства, он таким бы и остался. Во многом я и сама виновата. Все это время я хранила у себя его фотографию, хотя знала, что делать этого не следует, но мне хотелось, чтобы она была со мной, чтобы я могла смотреть на нее.

Она отперла комод, поднесла к свету дагерротип и принялась внимательно разглядывать его. Лидия прислушалась к едва слышному движению этажом ниже: шагам по линолеуму, закрывающимся окнам, голосам, тонущим в скрипе дверей. Она испытала отвращение, словно миссис Тоттенхем перед ней раздевалась.

– Он пишет, что совсем не изменился. Когда работаешь, пишет он, семнадцать лет проходят мигом.

– Семнадцать лет, – глубокомысленно произнесла Лидия, – не могут не пройти бесследно для женщины. Вы думали о нем?

Миссис Тоттенхем не ответила: она неотрывно смотрела на фотографию. Ее глаза расширились, она облизывала губы.

– Наверно, вам будет приятно увидеть его вновь? – предположила Лидия. Неожиданно она ощутила живой интерес, как будто следила в микроскоп за жалким насекомым, насаженным на булавку.

Миссис Тоттенхем присела на диван и положила фотографию себе на колени. Потом вдруг сложила руки и прикрыла ими лицо.

– Я не могу, – вырвалось у нее. – После стольких лет разлуки. Все будет не то. Господи, я стала такой уродливой. Я не могу притворяться. У меня не хватит мужества рискнуть. Это так серьезно – я не перенесу, если потеряю его. Все кончено, все кончено. Сколько можно притворяться. Когда-то я была хороша собой. Как мне решиться теперь начать все сначала, если даже тогда я не смогла удержать его?

– Вы же порвали с ним. Раз и навсегда, сами говорили. К тому же это было ошибкой. К чему вам обоим ворошить прошлое, когда оно умерло семнадцать лет назад?

– Именно потому, что это было ошибкой. Больше всего меня убивает правильность моего поступка. Ведь мой муж всегда был ничтожеством, а что с того: так мы и скалимся друг на друга, цепляясь за что-то, что не нужно ни мне, ни ему.

Лидия ужаснулась, услышав ее сухое, прерывистое рыдание. И вдруг она почувствовала себя безжалостной, самодовольной и пустой. Все ее переживания, страхи и увлечения показались ей такими призрачными.

Миссис Тоттенхем вскочила, поднесла фотографию к пламени газового рожка и молча стала глядеть, как сворачиваются ее края. Нелепые букли, позвякивающие украшения, косметика, размазанная по лицу, – ничто не помешало ей сейчас быть величественной и прекрасной.

Все было кончено.

Лидия неслышно вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Дом ожил – миссис Тоттенхем вдохнула в него новую жизнь Казалось, будто в доме родился ребенок.