«Мои часы»

Мои часы (поучительная маленькая история)

Мои замечательные новые часы полтора года работали не отставая и не убегая, не ломаясь и не останавливаясь. Я уже поверил в непогрешимость их суждений о времени, и начал считать, что они созданы вечными и их конструкция нерушима. Но как-то ночью из-за моей забывчивости я позволил им остановиться. Я переживал так, как будто это было верной приметой, предвещающей беду, однако затем приободрился, установил часы наугад, и приказал всем предзнаменованиям и суевериям отступить.

На следующий день я пошёл в ювелирный салон, чтобы установить точное время. Старший в этом заведении взял у меня часы. Он сказал: «Они отстают на четыре минуты. Нужно сдвинуть регулятор». Я пытался остановить его, пытался заставить его понять, что часы идеально отмеряли время. Но нет: всё, что этот кочан капусты мог видеть – это то, что часы отстают на четыре минуты, а значит регулятор нужно немного сдвинуть. Итак, пока я страдальчески вытанцовывал вокруг него, умоляя его оставить часы в покое, он хладнокровно и жестоко совершил свой гнусный поступок.

Мои часы стали спешить. Они убегали всё быстрее и быстрее изо дня в день. За неделю они заболели жестокой лихорадкой, отбивая до ста пятидесяти ударов в тени. По истечении двух месяцев они оставили все хронометры города далеко в тылу, тикая уже на тринадцать дней впереди календаря. Где-то далеко в ноябре они радовались снегу, в то время как вокруг ещё крутились октябрьские листья. Это ускоряло арендную плату за дом, оплату счетов и подобные траты, а потому я никак не мог больше терпеть такое.

Я отнёс их к часовщику. Он спросил, ремонтировались ли эти часы раньше. Я ответил, что нет, они никогда не нуждались в ремонте. С видом дорвавшегося до жертвы злодея он нетерпеливо вскрыл корпус часов, вставил себе в глаз небольшую лупу и уставился в механизм. Помимо регулирования, - сказал он, - нужна чистка и смазка – приходите через неделю.

После чистки, смазки и регулирования мои часы замедлились до такого уровня, что их тиканье напоминало удары похоронного колокола.  Я начал опаздывать на поезда, я пропускал все назначенные встречи, оставался без обедов. Так я постепенно переместился во вчерашний день, затем в позавчерашний, потом в прошлую неделю, и вскоре ко мне пришло осознание того, что я одиноко болтаюсь где-то посреди позапрошлой недели, а весь остальной мир пропал из моего поля зрения. Я поймал себя на том, что в глубине души испытываю дружеские чувства к мумии в музее, и даже хотел бы обменяться с нею новостями.

Я снова пошел к часовщику. Пока я ждал, он разобрал часы на детали, а потом объяснил мне, что «барабан вздулся», и что уменьшить этот барабан он мог бы за три дня.

После этого часы в среднем работали правильно, но не более того. Половину дня они бежали как сумасшедшие, при этом так скрипя, хрипя, кашляя, чихая и фыркая, что от этого шума я не мог слышать собственных мыслей, и пока это происходило, не было в стране таких часов, которые имели бы шанс за ними угнаться. Зато в течение остальной части дня они начинали отставать и валять дурака, и делали это до тех пор, пока остальные часы, ранее оставленные ими позади, их снова не настигали. В результате этого, по истечении суток они приходили к финишу правильно и как раз вовремя. Они честно показывали «в среднем правильное время», и никто не мог бы сказать, что они наработали больше или меньше, чем были обязаны.

Однако «в среднем правильное время» вряд ли можно отнести к достоинству часов, и я отнёс их к другому часовщику. Он сказал, что сломана ось баланса, я же порадовался, что не произошло ничего по-настоящему серьёзного. Сказать откровенно, я понятия не имел, что такое ось баланса, но не хотел казаться невеждой перед посторонним.

Ось баланса он починил, но избавившись от одной проблемы, я получил другую. Теперь часы какое-то время работали, потом какое-то время стояли, потом опять работали, и так по кругу, причём интервалы они выбирали на своё усмотрение. И каждый раз, как часы начинали работать, я получал отдачу не хуже, чем от старого ружья. Несколько дней я провёл, подкладывая на грудь что-нибудь мягкое, но в конце концов отнёс часы к очередному мастеру. Он разобрал их на части, повертел эти обломки под своей лупой, сказал, что проблема, похоже, с «волоском», что-то починил, и они снова пошли.

В итоге часовщик всё сделал неплохо, за исключением одного: каждый раз без десяти десять стрелки сходились, наподобие ножниц, и дальше продолжали свой путь вместе. Даже мудрейший человек в мире не смог бы определить время по таким часам, поэтому я снова отправился в мастерскую.

На этот раз тип в мастерской сказал мне, что в часах «хрусталик погнулся и пружина искривилась». А ещё он заявил, что часть ранее сделанной работы придётся переделывать заново. Но всё-таки он устроил всё как надо, и часы стали работать превосходно, за исключением того, что иногда, спокойно проработав часов восемь, они как будто со цепи срывались: начинали жужжать как пчела, а стрелки вертелись с такой скоростью, что становились неразличимы и казались тонкой паутиной на циферблате. Они наматывали сутки за шесть или семь минут, а затем с грохотом останавливались.

С тяжёлым сердцем я пошёл к новому часовщику, и снова смотрел, как он разбирает мои часы на кусочки. На этот раз я приготовился устроить ему жёсткий допрос, так как положение уже становилось серьёзным. Часы изначально стоили двести долларов, а на их ремонт у меня ушло уже две или три тысячи. Ожидая, я присмотрелся к часовщику и узнал в нём старого знакомого – пароходного механика, к тому же не из лучших. Как и другие часовщики, он тщательно осмотрел все детали, а затем так же уверенно вынес свой вердикт.

Он сказал:

«Они выпускают слишком много пара – надо бы прикрутить предохранительный клапан».

Тут я раскроил ему череп и оплатил его похороны.

Мой дядя Уильям (ныне, увы, покойный) часто говорил, что хороший конь остаётся таким, пока не закусил удила, а хорошие часы – пока до них не добрались часовщики. А ещё он интересовался, что происходит с неудавшимися лудильщиками, оружейниками, сапожниками, механиками и кузнецами. Но никто не мог ему сказать.

Оглавление