«Архиплут»

Любезный читатель! Этого человека я встретил на кладбище, я ничего не сделал, чтобы войти с ним в сношения, — он первый ухватился за меня. Я только сел на скамью, на которой до того сидел он, и сказал:

— Я не мешаю вам?

Тогда он ответил:

— Вы нисколько не мешаете, — и немного отодвинулся. — Я вот смотрю на всё это мёртвое царство, — и он движением руки указал мне на могилы.

Мы были на Христовом кладбище.

Чем больше подвигалось вперёд утро, тем оживлённее становилось всё там, наверху: один за другим приходили каменщики и рабочие, старый сторож уже сидел в своей будке и читал газету; то там, то сям появлялись женщины в чёрном, — они то сажали цветы, то поливали их, то подрезывали траву, которая была чересчур длинна. А в больших каштановых деревьях громко чирикали птички.

Я совершенно не знал его. Это был широкоплечий молодой человек, небритый, в слегка поношенном платье. Морщины на лбу, исполненный важности голос, привычка задумчиво щуриться во время беседы, — всё это делало его, как говорится, «пожилым, видавшим виды мужчиной».

— Вы не здешний?

— Я девять лет пробыл за границей.

Он откинулся назад, вытянул ноги и стал смотреть на кладбище. Из кармана сюртука у него виднелись немецкие и французские газеты.

— Как грустно вот на таком кладбище! — сказал он. — Так много мёртвого на маленьком пространстве! Так много сил убито, и так мало толку от этого!

— В каком это вы смысле?

— Да ведь это — военное кладбище.

— Ага, вот что! Вечный мир, — подумал я про себя.

Он продолжал:

— Самое же позорное во всём этом, — это культ, которым окружают мёртвых, это способ оплакивать их.

— Это лишено всякой цели.

Он сделал быстрое движение и встал.

— Знаете ли вы, что в этих гранитных могилах целое состояние? Здесь по песку рассыпают дорогие цветы, здесь устраивают себе удобные скамьи, чтобы сидеть на них и плакать, воздвигают из обломков каменные инструменты — целый капитал, превращённый в камни. Кладбище — это одно из наименее доступных банкротству мест в городе. Да, здесь есть о чём подумать, не правда ли? — продолжал он. — Однажды вложенное сюда, это богатство остаётся навеки, оно неприкосновенно, ибо оно мёртво. Оно требует кроме того своего управления, — своего присмотра, своих слёз и своих цветов, которые повсюду валяются и вянут на песчаных холмах. Одни венки до пятидесяти крон каждый!