«Следы на песке»

Памяти моей матери

Поппи впервые увидела его в тот момент, когда он замахнулся, чтобы бросить собаке палку. Изгиб руки на фоне сизого неба, собака, плывущая в ледяной воде, и его красный шарф — единственное яркое пятно среди лишенного красок пейзажа. Ей понравилось, как он наклонился потрепать собаку по голове, не обращая внимания на то, что с мокрой шерсти на него фонтаном летят брызги. Когда он снова закинул палку в море — на этот раз еще дальше, — она закрыла глаза и сказала себе: «Если собака сейчас ее выловит, я пойду учиться на стенографистку». Она открыла глаза, увидела едва различимую над волнами собачью морду и челюсти, сомкнувшиеся на палке, развернулась и пошла обратно в отель.

Стоял апрель, холодный пасмурный апрель. Поппи вместе с матерью и сестрами отдыхала в Довиле.[1] Из-за войны Ванбурги пять лет — с лета 1914-го — не ездили за границу. Впрочем, Довиль остался точь-в-точь таким, каким его помнила Поппи: длинные белесые дюны, дощатая дорожка для прогулок, казино, ресторан, магазины. Если бы не молодые мужчины в инвалидных креслах, которые, словно смятые подсолнухи, пытались поймать хоть лучик солнца, изнывающей от скуки Поппи могло показаться, что она по-прежнему замурована в своем унылом детстве.

Завтраки в отеле неизменно проходили под аккомпанемент жалоб матери. «Кофе просто невозможный… После всего, что мы пережили… Хлеб такого жуткого цвета, а комнаты такие холодные…» Поппи, вспоминая молодых инвалидов на пляже, готова была сказать: «Все это так, мама, но у тебя хотя бы нет сыновей!» Но она закусывала губу и молчала, предоставляя Розе и Айрис успокаивать расшатанные нервы матери.