«Виргинцы (книга 1)»

Сэру Генри Дэвисону

председателю Верховного суда Мадраса

книгу эту с любовью посвящает старый друг

Лондон, сентября 7-го, 1859

в которой один из виргинцев навещает отчий край

В библиотеке одного из самых знаменитых американских авторов висят на стене две скрещенные шпаги: их носили его предки в дни великой американской Войны за независимость. Одна доблестно служила королю, другая же была оружием мужественного и благородного солдата республики. Имя владельца этих ныне мирных реликвий пользуется равным уважением и в стране его предков, и у него на родине, где таланты, подобные его таланту, всегда находят радушный прием.

Нижеследующая повесть невольно приводит мне на память эти две шпаги, хранящиеся в бостонском доме достопочтенного писателя. В дни революционной войны два героя этой повести, дети Америки, уроженцы Старого Доминиона, оказались во враждебных лагерях, но по ее окончании вновь встретились с подобающей братской нежностью, ибо, как ни яростен был разделивший их спор, любовь между ними не угасала ни на мгновение. Полковник в алом мундире и генерал в синем висят бок о бок в обшитой дубовыми панелями гостиной английских Уорингтонов, где потомок одного из братьев показал мне эти их портреты, а также их письма и принадлежавшие им книги и различные документы. В семье Уорингтонов вышеупомянутые портреты, для отличия от других славных представителей этого почтенного рода, всегда называют "Виргинцами"; и так же будут названы эти посвященные им записки.

Оба они многие годы провели в Европе. Они жили на самом рубеже тех "былых времен", которые мы так быстро оставляем далеко позади себя. Им довелось узнать самых разных людей и различные превратности судьбы. На их жизненном пути им встречались знаменитые люди, известные нам только по книгам, но словно оживающие, когда я читаю о них в письмах виргинцев: я словно слышу их голоса, пробегая глазами пожелтевшие страницы, исписанные сто лет назад, испещренные юношескими слезами, которые исторгла несчастная любовь, с сыновней почтительностью отправленные на следующий же день после прославленных балов или иных торжественных церемоний величественных былых времен, покрытые торопливыми каракулями у бивачного костра или в тюрьме; а одно из этих писем даже пробито пулей, и прочесть его можно лишь с трудом, ибо оно залито кровью того, кто носил его на груди.