«Жизнь Штефана Великого»

Лишний раз оправдывались вещие строки поэта Михаила Эминеску:

Но истинное величие славных эпох и славных имен никогда не умирает, оно не боится поругания. Каждый наступающий век отражает их по-новому. Давно исчезли конкретные свидетельства былого величия, стираются, рассыпаются в пыль древние памятники, а народная молва хранит благодарную память о героизме предков. Вместе с накопленным трудовым опытом передаются от поколения к поколению песни и легенды о них. И наступает пора, когда из песен и легенд, со стертых каменных памятников повесть о былом переходит на неумирающий язык письменного искусства. Так было с подвигом Игоря Святославича, с храбрым Роландом, с Сидом Кампеадором, с Иваном Грозным, Петром I и др. Так было и со Штефаном Молдавским. Вдохновленный многочисленными произведениями народного творчества, в которых воспевались подвиги молдавского князя, в начале 30-х годов нынешнего столетия обратился к образу Штефана известный в ту пору писатель Михаил Садовяну. Песня нашла своего замечательного певца, певец нашел свою песню.

Можно без преувеличения сказать о Садовяну, что отличительной чертой его могучего дарования является необыкновенная способность проникать взором за ту завесу, которая в сущности представляет сумму наших понятий о природе и ее жизни. Если обычно принято противопоставлять восторженность поэта трезвому, всевидящему взгляду ученого, то в даровании Садовяну счастливо сочетаются эти отнюдь уж не такие противоположные качества. В отличие от огромного большинства людей, он наделен своеобразным «вторым зрением», он видит такие формы, чувствует такие движения, слышит такие звуки, которые недоступны простому человеческому восприятию. Природа жива для писателя не только теми внешними движениями, которые наблюдаем мы, но и внутренней диалектикой своего непрерывного развития и борьбы. Поэтому каждая картина природы для него неповторима, каждая — чудо, которое он с вечно юной жаждой и любовью впитывает в себя.