«Ладья викингов. Белые чужаки»

Ладья викингов. Белые чужаки (fb2) - Ладья викингов. Белые чужаки (пер. Татьяна Всеволодовна Иванова) (Сага о Северянах - 1) 1252K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джеймс Л. Нельсон

Джеймс Л. Нельсон Ладья викингов. Белые чужаки

Лизе от влюбленного викинга…

Пролог Сага о Торгриме сыне Ульфа

Жил однажды человек по имени Торгрим сын Ульфа, по прозванию Торгрим Ночной Волк. Жил он в Эуст-Агдере, что в норвежском округе Вик[1].

В юные годы Торгрим стал хирдманом — дружинником могучего ярла, обитавшего по соседству. Ярл этот, Орнольф сын Храфна, был известен как Орнольф Неугомонный: три лета подряд Орнольф водил отряды в морские набеги на берега Англии и Ирландии.

Торгрим был отличным бойцом и незаурядным поэтом, иными словами, обладал двумя талантами, весьма ценимыми среди викингов.

Вскоре Орнольф отметил его заслуги, сделав командиром хирда, своей правой рукой. Торгрима уважали воины и любил Орнольф.

Добычи в то время хватало, и Орнольф значительно приумножил свое состояние, а вместе с ним и все, кто тогда отправлялся с ярлом за море. Три года спустя Торгрим оставил его и вернулся в свои владения в Эуст-Агдере. Богатства, которые он получил во время викингских походов, позволили ему купить еще больше земли, скота и рабов и стать одним из самых преуспевающих хозяев в округе.

Орнольф Неугомонный все так же ценил Торгрима и не забыл, как верно тот ему служил. Когда Торгрим решил, что пришла пора жениться, Орнольф предложил ему в супруги свою вторую дочь Халльберу, известную как Халльбера Прекрасная.

Жена Орнольфа славилась своим скверным характером и острым языком, но все его дочери выросли учтивыми и покладистыми. Орнольф любил их и не стал бы выдавать замуж против их воли. Поэтому его предложение Торгриму было сделано с той оговоркой, что сама Халльбера согласится на брачный союз. Однако Торгрим был добрым и умным человеком, к тому же весьма богатым, и Хальберра с радостью согласилась стать его женой.

На свадьбе Торгрим вручил Орнольфу выкуп за невесту — пятьдесят серебряных монет, а Орнольф отдал Торгриму хорошие земли на севере округа в качестве приданого.

Брак Торгрима и Халльберы оказался удачным, они любили друг друга, и хозяйство их процветало. У них было трое детей. Старшего сына звали Одд, среднего — Харальд, младшей же дочери дали имя Хильд. Сыновья его были трудолюбивыми, отличались крепким здоровьем и тоже стали хорошими хозяевами. Когда Одд вырос, Торгрим отдал ему во владение надел на севере округа, тот самый, который получил в качестве приданого, и Одд покинул дом, чтобы трудиться на собственной земле.

Через десять лет после рождения Хильд Халльбера вновь понесла, но она была уже немолода, и все закончилось печально. Несмотря на усилия повитухи и множество жертв, которые Торгрим принес богам, Халльбера умерла при родах, спасти удалось лишь ребенка. Родилась девочка, и Торгрим назвал ее Халльберой в честь матери.

Орнольф Неугомонный, наслаждавшийся достатком и уютом, все же не утратил желания ходить в викингские походы, а потому купил драккар, собрал команду и поинтересовался у Торгрима, не согласится ли тот вновь стать его помощником.

Прежде Торгрим был доволен своей жизнью земледельца и не интересовался морскими походами. Но после смерти Халльберы ему стало тяжко без нее в том же доме. К тому же Торгрим не хотел отказывать Орнольфу, своему тестю, поэтому, предвкушая грядущие битвы, он согласился. Шел 852 год по христианскому календарю; прошло семь лет с тех пор, как ирландцы утопили Торгилса — викинга, провозгласившего себя королем Ирландии.

Харальду, второму сыну Торгрима, уже исполнилось пятнадцать, он был силен, как взрослый мужчина, и готов стать викингом, а потому Торгрим взял его с собой.

И вот что из этого вышло.

Глава первая

Знает лишь тот,

кто много земель

объездил и видел,

коль сам он умен,

что на уме

у каждого мужа.

Старшая Эдда[2]. Речи Высокого[3]

Шторм был ужасным и лишь набирал силу. Ледяные брызги налетали со всех сторон, серые громады волн накатывались на стонущий от напряжения корабль.

А Орнольф Неугомонный буянил во хмелю.

Он стоял на носу драккара, своего любимого драккара, которому дал имя «Красный Дракон». Могучей рукой он обхватил изогнутую шею деревянной носовой фигуры, которая в пятнадцати футах над его макушкой увенчивалась головой дракона с оскаленной в ухмылке пастью. Дракон имел устрашающий вид, но в тот миг Орнольф Неугомонный выглядел еще ужаснее.

Его рыжие с проседью волосы прядями облепили голову и спину, мокрая борода сбилась в колтуны, похожие на морские водоросли. Плотная туника, перехваченная на толстом брюхе широким кожаным поясом, пропиталась водой. Он громким голосом препирался с богом Тором.

— Бог грома и молний, а? — вопил он в толстое покрывало темных туч, низко нависавшее над морем. — И это все, на что ты способен? Чтоб убить Орнольфа, тебе понадобится нечто большее!

Нос драккара вскинулся на волне, словно рука самого Одина подняла Орнольфа к небу, и тот торжествующе завопил. А затем корабль заскользил с волны — вниз, вниз, в промежуток между двумя валами. Левый борт по весла погрузился в море, зачерпнул воды, и та волной хлынула к центру корабля. Там она разбилась о мачту, окатив сундучки, привязанные к палубе, а также и без того мокрых воинов, которые ничуть не разделяли восторга Орнольфа по поводу этого шторма.

— Ха! — заревел Орнольф в небеса. — И все? Даже я могу пустить струю побольше!

И, желая показать Тору, что он не шутит, Орнольф отпустил шею дракона, выудил из штанов свой член и принялся мочиться — то через борт, то на палубу, — пытаясь при этом удержать равновесие на ныряющем вверх-вниз носу драккара.

На другом конце корабля Торгрим сын Ульфа вел судно по бушующему морю, крепко вцепившись в рулевое весло у правого борта. Он отвернулся от веера брызг и сплюнул соленую воду, стекавшую по лицу и попадавшую в рот. Вой ветра заглушал безумные выкрики Орнольфа, и все же Торгрим слышал достаточно, чтобы мысленно пожелать старику заткнуться.

«Он навлечет беду на наши головы лишь ради того, чтобы показать Тору, будто не страшится даже бога…» — думал Торгрим. Сам он больше почитал Одина, но попытки злить Тора не одобрял.

В центре корабля сгрудились почти все шестьдесят воинов, отправившихся с Орнольфом в этот поход; они кутались в одеяла и меха, спасаясь от холода и соленых брызг. Прочие громко вопили, вычерпывая воду ведрами или кожаными шлемами и выплескивая ее в подветренную сторону. Драккар, хоть и был длиной в сотню футов[4], представлял собой простую открытую ладью. Круглые деревянные щиты, развешанные в ряд на низких бортах, были слабой защитой от ветра.

— Давай же, Тор, жалкий ты слабак! — кричал Орнольф. — Если у тебя есть для меня молния, я готов поймать ее! Вот сюда! — Он попытался задрать задницу к небу, но живот мешал ему нагнуться.

Воины, собравшиеся в центре, переглядывались, качали головами и сверлили своего ярла злобными взглядами. Торгрим был не единственным, кто желал Орнольфу поскорее заткнуться.

Сын Торгрима Харальд занял свое место в дружине. Харальду исполнилось пятнадцать, но выглядел он чуть старше своих лет. Ум его не отличался остротой, но парнишка восполнял этот недостаток силой и рвением. Ростом он уступал остальным, но уже почти сравнялся с ними шириной плеч. Борода у юнца пока не росла, но, если не считать этого, Харальд выглядел как взрослый воин. И сейчас он в числе прочих выплескивал воду за борт, орудуя своим шлемом вместо ведра.

Красно-белый полосатый парус драккара был туго натянут на рее, рей же развернут от носа к корме и поднят на пять футов, чтобы уменьшить скорость судна до минимума. Со всех сторон драккар окружали мрачные серо-стальные волны, верхушки которых расцветали белым, когда те монотонно следовали одна за другой. Нельзя было разглядеть ничего, кроме бесконечных водяных холмов по обе стороны корабля. А затем, когда море вздымало драккар все выше и выше, сквозь ливень и рваные тучи проглядывали низкие зеленые берега Ирландии — в нескольких милях с наветренной стороны.

На носу продолжал бесноваться Орнольф, обеспокоенный недобрыми взглядами викингов не больше, чем солеными брызгами, летевшими на него со всех сторон. «Один поворот руля, — подумал Торгрим, — и я направлю корабль вдоль волны, и та смахнет Орнольфа, как надоедливую муху. Но, конечно же, он этого делать не станет. Он ведь помощник Орнольфа, правая рука. И к тому же Орнольф — его тесть.

— Харальд! — позвал Торгрим сына, а затем еще громче, пытаясь перекричать ветер: — Харальд!

Юный Харальд обернулся, щурясь от брызг. Его щеки были ярко-красными, он улыбался, но Торгрим ясно видел, что за этой улыбкой таится страх. Нет, его не огорчило то, что сын испуган. Харальд был все еще юн, и Торгрим припоминал, как сам испытывал страх в этом возрасте. Он вспоминал вкус страха, словно вкус еды, которую пробовал лишь однажды и настолько давно, что ощущение почти выветрилось из памяти. Теперь Торгрим ничего не боялся. По крайней мере в реальном мире — мире мужчин и штормов.

— Подойди на корму! — крикнул Торгрим, и Харальд, отложив шлем, заспешил к нему, проскальзывая между воинами и перепрыгивая через морские сундуки. Он был проворен, как могут быть проворны лишь пятнадцатилетние.

— Да, отец?

— Твой дед достаточно испытывал судьбу! Возьми веревку и привяжи его к мачте!

Харальд улыбнулся приказу. Он был единственным человеком на борту, который мог так поступить с Орнольфом.

Осмелься кто-нибудь другой на подобное, и Орнольф швырнул бы наглеца в море, но ярл никогда не причинил бы вреда любимому внуку.

Харальд схватил веревку, свитую из полос моржовой кожи, и заспешил к носу корабля с такой легкостью, словно шагал по тропинке в их родном Эуст-Агдере, а не пробирался по скользкой, наполовину затопленной палубе трясущегося драккара.

Торгрим наблюдал за ним, любуясь грациозной поступью сына и припоминая времена, когда и сам мог двигаться с той же ловкостью. Торгриму исполнилось тридцать восемь. Два с половиной десятка лет, проведенных в боях и за выпивкой, в тяжелой работе и на палубе драккара, сделали свое дело. Иногда он поражался тому, что Орнольф, будучи на шестнадцать лет старше, до сих пор занимается тем же. Впрочем, неугомонность Орнольфа давно вошла в легенды и не зря стала его прозвищем.

Оказавшись на носу корабля, Харальд обошел покачивающегося ярла и захлестнул веревкой форштевень[5]. Торгрим видел, как движутся губы, как жестикулируют руки, но не слышал ни слова из сказанного. А затем Харальд обвязал веревкой широкую фигуру Орнольфа и затянул узел, против чего тот совершенно не возражал.

Харальд знал, как управиться с дедом. Дед и внук были очень похожи, и Торгрим считал, что это не всегда к лучшему.

Теперь Харальд снова целеустремленно двигался к корме, но Торгрим мог лишь мельком поглядывать на него: он полностью сосредоточился на том, чтобы держать корабль носом к открытому морю, не позволить ему повернуться боком к волне, иначе драккар тут же утонет. Поверх туники Торгрим носил накидку из медвежьей шкуры, плотно запахнутую и подвязанную, и какое-то время та спасала его от холода и влаги, но теперь она промокла насквозь и стала тяжелой, как боевая кольчуга. Руки, державшие руль, уже начали болеть, но Торгрим хорошо чувствовал корабль и не осмеливался доверить рулевое весло кому-то другому. Не было на борту ни одного викинга, равного ему по опыту или умениям в этом деле.

— Отец! — Харальд добрался до кормы и стоял теперь в нескольких шагах от Торгрима.

— Что?

— Дед говорит, что видел корабль. Вон там! — Харальд указал поверх подветренного борта, где сейчас не было видно ничего, кроме вала морской воды, гонимого ветром прочь.

— И что?

— Ну, он говорит, надо посмотреть, что за судно!

Торгрим кивнул. Грабеж. Вот о чем в первую очередь думал каждый на борту, и временные неудобства — например, шторм, грозивший убить всех, — ничуть не умеряли их жадности.

Они находились в месяце пути от норвежского Вика. За это время они успели разорить деревню на северо-восточном побережье Англии, где, впрочем, почти не нашли добычи, а затем после короткого боя захватили датский торговый корабль. Тот, как выяснилось, был доверху набит ценными товарами — мехами, железными топорами, янтарем, рулонами тканей, моржовыми бивнями и точильными камнями. Теперь Орнольф прокладывал курс в Дуб-Линн, норвежскую крепость в Ирландии, где они собирались продать добычу. И они всегда были не прочь ее приумножить.

Очередная волна из бесконечной их вереницы подхватила драккар, подняла его к небу, и Торгрим скользнул взглядом по южному горизонту, пытаясь разглядеть замеченный Орнольфом корабль, но ничего не увидел. Тот наверняка опустился между волнами, в то время как драккар взмывал вверх.

— Ты видишь этот корабль? — спросил Торгрим.

— Нет! Но, может, сейчас смогу!

Харальд протиснулся мимо Торгрима, поставил ногу на борт, оттолкнулся и подпрыгнул, когда корабль собрался в очередной раз нырнуть вниз. Держась за старнпост[6] медвежьей хваткой, он, перебирая ногами, стал подниматься все выше и выше.

И вскоре прокричал:

— Да! Да! Вон он, прямо по ветру! — Харальд соскользнул с мокрого резного бревна на палубу. — Небольшой, — добавил он, словно извиняясь, — но прямо по ветру.

Торгрим кивнул, осмысливая услышанное. Безумная это затея — в такой шторм приближаться к другим кораблям, не говоря уже о том, чтобы пойти на абордаж, но ему и в голову не пришло отказаться от нее, как не посетила бы подобная мысль никого из собравшихся.

— Скажи остальным, что мы меняем курс и идем на корабль! Пусть готовятся брасопить рей, пока мы поворачиваем!

Харальд улыбнулся и зашагал вперед. Торгрим внимательно следил за погодой, то и дело поглядывая на середину корабля, где Харальд сообщал остальным новости. Викинги, еще минуту назад мрачные и недовольные, сбросили свои промокшие одеяла и меха и теперь широко улыбались в предвкушении боя и добычи. Словно само небо открылось и окатило их солнечным светом и медом.

«Молю Одина, чтобы оно того стоило…» — подумал Торгрим. Вполне возможно, тот корабль окажется всего лишь жалкой рыбацкой шлюпкой, не стоящей риска атаки в таких неспокойных водах.

Орнольф на носу драккара провозился с полминуты, пытаясь развязать узел, затянутый Харальдом на веревке из моржовых кож, а затем вынул кинжал и просто перерезал ее, после чего двинулся к остальным, выкрикивая приказы. Воины, присев вдоль бортов, готовились к развороту паруса перпендикулярно мачте и килю и отцепляли брасы от крепительных уток[7].

— Видишь это, Торгрим? — пробасил Орнольф, присоединяясь к своему помощнику на корме. — Стоит показать Тору, что яйца у тебя не меньше, чем у него, и он тут же роняет подарок прямо тебе на колени!

— Мог бы целиться и получше!

— Эх вы, юнцы, мягкотелые, словно женщины! Ты не знаешь, что такое настоящий бой!

Торгрим улыбнулся в ответ на насмешку Орнольфа. Он не считал себя мягкотелым и давно не чувствовал себя юным.

— И я прослежу, чтобы мой внук не стал женоподобным слабаком, как вы, прочие, уж можешь быть в этом уверен!

Торгрим слушал Орнольфа вполуха, уделяя больше внимания волнам, которые рассекал корабль. Он крепче сжал рулевое весло и ждал, терпеливо ждал плоского участка между волнами, небольшого проема между валами, куда он мог повернуть драккар.

И вот такой проем показался, не идеальный, но надеяться на лучшее не приходилось. Он с силой налег на руль, наблюдая, как высокий драконий нос разворачивается, уходя от ветра, и как команда в центре корабля расправляет большой парус.

Очередная волна поднялась под драккаром и толкнула его в сторону. Торгриму пришлось нажать на весло, чтобы не позволить кораблю уйти слишком далеко. Ветер теперь дул в спину, и корабль, раньше боровшийся с ним, мчался, вскидывая корму вверх и скользя по водным громадам вниз, пока новая волна опять не поднимала его кверху носом. От одной только мысли о том, что жертва вот-вот окажется прямо у них в руках, викинги заметно повеселели.

— Вон там! Вон там! — Орнольф вытащил меч и указывал им вперед.

Другой корабль как раз взбирался на волну, в полумиле под ветром. «Ирландцы», — подумал Торгрим. Это оказался куррах, и довольно большой; он шел, насколько можно было рассмотреть, под лоскутным парусом. Наверняка рыбак или береговой торговец, и вряд ли на борту имелось что-то ценное.

Но викинги уже готовились к битве.

Воины, собравшиеся в центре корабля, уже вынимали мечи из ножен, взвешивали в руках секиры и копья. Круглые щиты снимали с бортов. Коткель Яростный размахивал секирой по широкой дуге, заставляя остальных пригибаться и отскакивать в стороны. Некоторые считали Коткеля берсерком, но, даже если он таковым не являлся, разница была невелика.

Олаф Желтобородый и его брат-близнец Олвир закрепля — ли щиты на руках. Вефорд сын Вестейна, известный как Вефорд Быстрый, сбросил свой тяжелый меховой плащ на палубу. Харальд надел шлем и поправлял его, пока тот не сел идеально. Торгрим размышлял над тем, хватит ли у рыбаков духу дать такой бой, который насытит этих изголодавшихся по славной драке мужчин.

Поднявшись на следующую волну, они увидели, что расстояние до добычи сократилось наполовину: весельный куррах с небольшим парусом не мог состязаться в скорости с драккаром. Торгрим почувствовал, как подступает безумие битвы, и стал дышать глубоко и размеренно, не желая сдаваться на волю духов.

Драккар ринулся вниз, в проем между волнами, и снова вверх, еще ближе к ирландскому судну, которое мчалось сейчас со всей скоростью, полностью раскрыв парус. Добыча заметила волка.

«При таком ветре их тряпка долго не продержится», — подумал Торгрим, и тут же, словно его мысли были материальны, мачта курраха сломалась и рухнула. Парус накрыл нос курраха, тот развернулся вокруг своей оси и закачался на волнах.

Теперь драккар летел прямо на цель, викинги радостно вопили, подгоняя его. Они столпились у борта, в то время как Торгрим пытался сдержать корабль, который несся вперед, как сани, сорвавшиеся со склона и почти не управляемые. Скорее они погибнут, пытаясь поставить корабль борт о борт к курраху, чем в стычке с ирландскими рыбаками.

Торгрим налег на рулевое весло и откинулся назад, разворачивая драккар. На куррахе рубили упавшую мачту и парус, пытаясь очистить место для боя, мечи и секиры взлетали в воздух, а воины в кольчугах выстраивались у борта, готовясь встречать северян.

Торгрим дождался нужного расположения волн и резко потянул руль, ставя драккар борт о борт с куррахом. И тут он впервые заметил, что в этой простой рыбацкой лодке слишком много хорошо вооруженных людей.

Глава вторая

…утром дремота

работе помеха —

кто бодр, тот богат.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Два корабля сшиблись друг с другом, левый борт драккара врезался в правый борт курраха. Удар был сильнее, чем хотел Торгрим, но в бушующем море он с трудом управлял кораблем. Будь куррах покрепче, такое столкновение могло бы отправить оба судна на дно, но обшитая кожей лодка не могла сравниться с драккаром, сложенным из дубовых брусьев.

Торгрим оставил весло и поспешил вперед, туда, где викинги готовились перепрыгивать на куррах. Вефорд Быстрый оказался первым. Вскинув секиру, он поставил ногу на борт и с воплем прыгнул через узкий промежуток между кораблями, прямо на шеренгу воинов курраха, которых было около двадцати. Коткель Яростный, бросившись за ним, опередил Орнольфа, слишком грузного, чтобы соперничать со своими воинами в скорости.

Коткель прыгнул, и юный Харальд собирался последовать за ним. Но тут Торгрим ощутил, как драккар уходит вниз. Он успел вытянуть руку, поймать Харальда за ворот и оттащить назад в тот самый миг, как корабль рухнул вниз по волне, а куррах взлетел высоко над их головами. Коткель повис на борту.

Волна прошла, резко уронив куррах, и на миг корабли снова встали борт о борт.

От Вефорда Быстрого мало что осталось. Он оказался в одиночестве среди ирландцев, и его успели разрубить на части за те секунды, на которые волна развела корабли. Мечи и секиры все еще крушили его тело.

— Хватайте крючья! — взревел Торгрим. — На абордаж!

Сейчас они не могли драться — следующая волна уже поднимала драккар на свой гребень, и им оставалось только смотреть вниз, на кровавое месиво, только что бывшее Вефордом Быстрым, и на Коткеля Яростного, все еще висящего на борту.

А затем они двинулись вниз, и полдюжины абордажных крючьев взлетели в воздух, впились в кожаный борт курраха, сковывая суда вместе.

Один из защитников курраха вскинул меч, взявшись за рукоять двумя руками, и нацелился на Коткеля, который мог лишь наблюдать за полетом смерти. Олаф Желтобородый послал вперед свое тяжелое копье, и оно попало мечнику прямо в грудь. Ирландец рухнул на спину, а Коткель подтянулся на руках и взобрался на борт курраха, опередив других викингов, с воплями ринувшихся вперед.

Торгрим высмотрел место на палубе курраха и прыгнул туда, но куррах был вдвое короче драккара, пространства для боя почти не осталось. Он выхватил из ножен меч, который прозвал Железным Зубом, и поднял щит в боевую позицию — как раз вовремя, чтобы отбить летящую ему в голову секиру. Шлем он надеть забыл.

Секира вонзилась в деревянный щит с такой силой, что Торгрим содрогнулся всем телом. Он отвел щит в сторону. Взмахнувший секирой воин зачем-то вцепился в ее рукоять, открывшись, и Торгрим нанес удар.

Его меч вздернул тунику ирландца, вспорол ткань и соскользнул с пометой под тунику кольчуги.

«Уж точно не рыбак, чтоб его», — подумал Торгрим. Рыбаки не носят кольчуг. Кольчуги — для богачей.

Торгрим Ночной Волк чувствовал, как красное безумие — так он называл это наваждение — собирается в уголках глаз. Он пытался сдержать эту пелену, остаться в реальном мире. Дыхание его стало быстрым и резким.

Воин отпустил секиру, так и застрявшую в щите Торгрима, и потянулся к мечу, но слишком поздно. Торгрим вогнал клинок ему в горло, и струя красной крови смешалась с веером морских брызг.

Вокруг раздавались крики и стоны, и Торгрим, обернувшийся в поисках следующего противника, понял, что едва может передвигаться в толпе бьющихся воинов. Зрение прояснилось, алая дымка боя растаяла, ожили прочие цвета.

Он стоял почти на самой корме. Бросив взгляд налево, Торгрим увидел одного из ирландцев, который отчего-то не дрался и даже, опустившись на колени, повернулся спиной к битве. Торгрим решил, что тот либо молится, либо извергает рвоту, — ничем другим не объяснишь столь безумное поведение, — но затем увидел, как воин достает что-то из углубления между досками.

Ирландец поднялся и обернулся. Он был молод, не старше двадцати лет, и ничуть не похож на крестьянина или бедного рыбака. Он носил кольчугу, на его поясе висели меч и кинжал, и выглядел он как человек, привыкший командовать.

В руках он держал сверток, обернутый тканью, размером с краюху хлеба. Он встретился взглядом с Торгримом, и несколько секунд они стояли и смотрели друг на друга, а затем юный ирландец повернулся, чтобы бросить сверток за борт.

— Нет! — заорал Торгрим и прыгнул.

Он не знал, что было в этом свертке, но коль ирландец рисковал жизнью ради того, чтобы спасти его от северян, значит, Торгрим просто обязан его заполучить.

Сверток был уже над водой, когда меч Торгрима поднырнул под защищенную кольчугой руку и ударил, разворачивая ирландца на месте. Нечто, обмотанное тканью, упало обратно на палубу курраха.

И снова они стояли лицом друг к другу. В руках ирландца не было оружия, но Торгрим не видел ни намека на страх в его взгляде. Торгрим ждал, когда тот потянется за мечом, зная, что сможет разрубить ирландца пополам, пока тот будет извлекать из ножен свой длинный клинок. Но вместо меча ирландец выхватил кинжал и вскинул перед собой с легкостью и уверенностью, которых можно достичь лишь после долгих лет тренировок.

Торгрим замер. Тяжелый щит и меч против легкого и быстрого кинжала при недостатке места для маневра… То была интересная тактическая проблема, но жажда боя в крови норвежца заставляла его презреть неудобства. Он шагнул вперед и вскинул щит, одновременно нацелив острие меча в горло ирландца.

Он промахнулся. Ирландец быстро уклонился, и меч Торгрима впустую рассек воздух. Юноша схватился за край его щита и резко дернул, заставив Торгрима потерять равновесие. Теперь тяжелое оружие норвежца стало ему помехой.

Торгрим увидел кинжал, поднырнувший под щит и стремившийся дальше, под кольчугу. Красный туман снова подступил к глазам Торгрима, и ему казалось, что клинок ирландца движется медленно, очень медленно. В тот же миг он уронил Железный Зуб и схватил ирландца за руку с кинжалом, сжав ее так, чтоб тот не смог бросить оружие, даже если бы захотел.

Они застыли, напрягая все мышцы, и мощи каждого было достаточно, чтобы удержать противника, — идеальный баланс силы и сопротивления. Их лица находились в нескольких дюймах друг от друга, и даже сквозь кровавый туман Торгрим мог видеть ненависть в глазах юного ирландца.

А затем юноша заговорил. Торгрим не знал гэльского языка, но ярость в словах ирландца была понятна и без перевода.

Красное безумие несло с собой силу, и Торгрим чувствовал, как та струится по венам, ощущал, как внутри нарастает крик. Он открыл рот и завыл, краем сознания поражаясь тому, что способен издавать подобные звуки.

И внезапно ирландец стал для Торгрима слабым, как ребенок. Викинг выкрутил его руку назад и вогнал кинжал в его грудь, с легкостью пробив острым жалом кольчугу. В нескольких дюймах от него глаза ирландца расширились, он кашлянул раз, затем снова и снова, и кровь заструилась из его рта, а тело обмякло. Торгрим позволил ему упасть на дно корабля.

Секунду он просто стоял, выжидая, когда успокоится дыхание и схлынет боевое безумие, захлестнувшее его, как волна. Мир вернулся на положенное ему место, и Торгрим осознал, что вокруг тихо.

Он обернулся. Бой закончился. Все два десятка кельтов были мертвы. Ни один не сдался, все бились до конца с противником, превосходившим их числом. Торгрим никогда не видел ничего подобного, даже в боях викингов против викингов.

А затем он вспомнил о свертке и упал на колени, украдкой бросив взгляд через плечо. У него было ощущение, что содержимое свертка лучше никому не показывать.

Он опустил щит и взял сверток в руки, заметил желтый металл, ярко блеснувший даже в приглушенном грозовом свете. Торгрим развернул слои ткани.

Это была корона. Торгрим видел короны и раньше — в Норвегии хватало королей, но таких — никогда. Ленту чистого золота в четверть дюйма толщиной и два высотой венчали филигранные зубцы. На каждом из зубцов и вдоль всей ленты сияли драгоценные камни и куски полированного янтаря, изящные и неброские — насколько это возможно для короны. Вся поверхность была покрыта узорами, похожими на переплетающихся чудовищ и весьма популярными среди северных мастеров.

Торгрим смотрел на корону, поворачивая ее в руках. Красота этой вещи заворожила его, словно магия, околдовала. Он не осознавал, сколько времени просидел так, разглядывая ее.

И лишь заслышав крик Коткеля, он сумел отвести от нее глаза, после чего ощутил укол вины. Он снова сунул корону в тряпки, подхватил щит и прикрыл им добытый сверток. И только затем поднялся и повернулся лицом к друзьям-северянам.

Харальд был невредим, если не считать царапины на щеке, кровь из которой раскрасила его бледную кожу. Он смеялся громче обычного. Торгрим узнал тот энтузиазм, который следует за битвой по пятам. Сам он был слишком стар и закален боями, чтобы вновь испытать то же чувство, но в юные годы переживал его много раз. В дни юности все ощущалось острее — и схватки, и пиры, и игры с женщинами на ложе. С возрастом все тускнело.

Харальд помогал Сигурду Свинье стягивать кольчуги с убитых ирландцев.

— Торгрим! — Орнольф скатился с палубы курраха. — Столько усилий, и все впустую!

— Да? — Торгрим поудобнее перехватил корону, ощутив кислый привкус стыда.

— Эти ублюдки… — Орнольф пнул одно из безжизненных тел, наказывая мертвеца за свое разочарование. — У них было при себе немного серебра, и кольчуги довольно неплохие. Мечи тоже годные. Даже странно для кучки рыбаков. Но кроме этого — ничего!

— Не думаю, что это рыбаки.

— Не рыбаки? А кто тогда, береговые торговцы?

— Я не знаю.

Корона, как оказалось, была единственным сокровищем двадцати хорошо вооруженных воинов. За всем этим явно скрывалась какая-то история, но не осталось никого, кто мог бы ее рассказать.

Глава третья

Глупый надеется

смерти не встретить,

коль битв избегает…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Крепость Дуб-Линн, приземистая и уродливая, сколоченная на скорую руку, стояла на болотистых берегах реки Лиффи. Смотреть здесь было особо не на что. Небольшой деревянный форт со стенами в сотню футов длиной располагался на расстоянии в четверть мили от реки. Обращенная к суше бревенчатая стена форта протянулась с запада на восток, изгибаясь к Лиффи и образуя огромный полумесяц, словно деревянный щит, который прикрывал город от нападений со стороны всей Ирландии.

Дорога с дощатым настилом, утопавшим в вездесущей грязи, спускалась от крепости к докам, которые тянулись от мелей до глубокой воды.

По обе стороны дороги теснились дома — небольшие, одноэтажные, построенные из смешанного с глиной лозняка и крытые соломой. В них жили и держали свои лавки столяры, кузнецы, ювелиры и купцы. Только два деревянных здания казались большими и основательными: храм Тора на юге и медовый зал[8] возле доков.

Дуб-Линн и в лучшие дни не пленял взоры, но сегодня, под низкими тучами, отбрасывавшими серые, коричневые и болотно-зеленые тени, под холодным дождем, которым ветер хлестал со всех сторон, город казался особенно отвратительным.

Орму сыну Ульфа до этого не было никакого дела.

Он стоял в воротах форта и смотрел вниз, на склон, выходящий к реке, совершенно уверенный в том, что именно невзрачный вид города и приносит ему все растущую прибыль.

Дуб-Линн, несомненно, не мог соперничать с крупными торговыми центрами вроде Копенга[9] в вестфольдском округе Норвегии или датского Хедебю[10]. Пока не мог. Но Дуб- Линн однажды займет свое место среди величайших портов мира. Орм был уверен в этом. Именно поэтому после кровавой бойни он выгнал отсюда норвежцев, основавших город, и объявил это место своим.

Процветанию Дуб-Линна уже было положено начало. Толпы людей месили грязь на дороге, пряча головы от ветра, сутулясь в меховых плащах, и они, как и Орм, понимали, какое будущее ждет Дуб-Линн. Это были ремесленники, купцы и воины, которые прибыли в Дуб-Линн, чтобы поселиться здесь. Они привезли с собой своих женщин, ирландок и северянок, сопровождавших их в качестве жен или рабынь.

И теперь, глядя на заполненную людьми дорогу и переулки, где гудела деловая суета, несмотря на грозу, глядя мимо доков на покачивающиеся на волнах драккары, куррахи, кнорры и торговые корабли из северных земель и теплых стран, Орм вполне мог бы радоваться. Но не радовался.

Он не сводил глаз с изувеченного штормом драккара, который боролся с течением. Рей сломанным крылом свисал с гарделя[11], покосившись в сторону моря. Высокий ахтерштевень[12] тоже был сломан, на бортах не хватало изрядного количества щитов. В одном месте, справа по носу, планширь[13]провалился внутрь.

Асбьерн сын Гудрода, хорошо известный как Асбьерн Толстый, стоял за спиной Орма. При виде драккара он тихо присвистнул.

— Магнуса, как я вижу, здорово потрепал шторм, — сказал он.

Орм хмыкнул. Его совсем не трогали заботы Магнуса, его волновал лишь возможный успех. Потому что, если Магнус вернулся с пустыми руками, он пожалеет, что не утонул во время шторма. Уж Орм позаботится об этом.

Драккар еле полз по волнам к доку, так что больно было смотреть. Орм резко развернулся на каблуках.

— Если он когда-нибудь причалит, отправь Магнуса ко мне, сразу же, — сказал он Асбьерну.

Орм натянул свой меховой плащ повыше на плечи и провел рукой по густой бороде, отжимая воду. А затем двинулся сквозь ветер и дождь обратно в свои покои.

Прошел час, прежде чем Орм дождался стука в дверь. К тому времени он сидел в роскошном деревянном кресле, закинув ногу на подлокотник и сжимая в руке чашу теплого сидра. Низкий квадратный очаг, больше похожий на костровище, располагался, по обычаю северян, в центре комнаты. Огонь ревел, заливая желтым светом земляной пол и мрачное убранство домика, построенного возле северного угла внутреннего забора форта. Тот дым, который не мог выбраться через окна, скапливался под камышовой крышей.

Нетерпение Орма уже давно превратилось в жгучую ярость, но, после того как раздался долгожданный стук, он лишь сделал долгий глоток сидра, выжидая, когда Магнус постучит еще раз.

— Входи!

Дверь со скрипом открылась. На пороге стоял Магнус сын Магнуса. Штормовой ветер ворвался вслед за ним и разбросал бумаги, лежавшие на столе возле кресла Орма, но пропитанный влагой меховой плащ Магнуса и его длинные волосы, прилипшие к голове, мокрые от дождя и соленых брызг, даже не шелохнулись. Асбьерн маячил за спиной Магнуса, едва не подпрыгивая, — то ли от излишнего рвения, то ли из-за нестерпимой нужды: Орм не мог определить, от чего именно.

Магнус зашел в дом, Асбьерн шагнул следом, закрыв за собой дверь. Магнус слегка склонил голову. Он был красив и чисто выбрит. Магнус знал, что заслужил свою репутацию, и, претендуя на большее, плохо воспринимал свое подчиненное положение.

— Ну? — спросил Орм.

Магнус покачал головой.

— Ты потерпел неудачу?

— Они потерпели. Они либо не осмелились выйти в море, либо их потопил шторм. Так или иначе, в реку Бойн они не вошли.

Орм сжал губы в тонкую линию и уставился в темный угол. «Будь проклят этот наглый ублюдок…» — подумал он. Магнус редко терпел поражение, но, если уж такое случалось, умел ловко выкрутиться, доказывая, что это было вовсе не поражение или что виноват в нем кто-то другой.

— Откуда ты знаешь, что они не зашли в реку? Откуда ты знаешь, что они сейчас в нее не входят? Прямо сейчас, когда ты стоишь тут и заливаешь водой пол?

— Мы продержались в устье, сколько могли, пока мой корабль не дал понять, что дольше не выдержит. Мы раз шесть едва не потонули. И если уж мой драккар едва уцелел, то ни одна ирландская лохань не сумела бы выкарабкаться.

Орм хмыкнул. Магнус вполне мог оказаться прав. Орм и сам удивился, увидев возле доков потрепанный корабль Магнуса, поскольку считал, что тот наверняка потерян. Будь на месте Магнуса любой другой человек, он наверняка заслужил бы завистливое уважение Орма тем, что ухитрился уцелеть в такой шторм посреди открытого моря. Но Магнус, как искренне считал Орм, и без того купался во всеобщем уважении. Обойдется.

— Полагаю, — сказал Орм наконец, — о твоем провале мы не узнаем, пока эти ирландские ублюдки не насадят наши головы на копья, чтобы поднести своему Иисусу. Ладно, хорошо. Можешь идти.

Магнус ответил очередным быстрым поклоном, развернулся и вышел. Асбьерн остался, явно дожидаясь возможности завести разговор о новой интриге, но Орм был уже по горло сыт своим толстым и приторно-льстивым советником.

— Ты тоже можешь идти, — рыкнул он на Асбьерна.

Тот, мудро промолчав, бросил на Орма тоскливый взгляд и поспешил за дверь.

«Чтоб его…» — подумал Орм, не зная даже, кого проклинает. Всех, наверное.

От Магнуса не было никакого проку. Тот ничего не нашел, ничего не решил, зато подбросил новых сомнений. И ему не хватило такта самому утопиться!

Кельты представляли собой совершенно неорганизованное стадо голодранцев, и королей у них было примерно столько же, сколько овец, а потому особой тревоги они не вызывали. Однако, если они найдут способ объединиться против северян, дело примет совсем иной оборот.

Орм осушил свой кубок.

— Проклятье! — рявкнул он вслух.

Морриган, рабыня-ирландка, которую он заполучил вместе с Дуб-Линном, настороженно выглянула из смежной комнаты, и Орм швырнул в нее кубком. Мало ему было проблем с захватом и удержанием города, с тем, чтобы отстроить его и укрепить, как ни один идиот норвежец никогда не смел бы и надеяться. Теперь ему приходилось ждать ирландского удара из-за спины и норвежской мести с моря. Порой Орм задумывался, стоит ли эта овчинка выделки.

Глава четвертая

Рано встает,

кто хочет отнять

добро или жизнь…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Торгриму сыну Ульфа снились волки.

Ему часто снились сны о волках. В этих снах он не мог видеть себя, но видел других волков, и его глаза находились на одном уровне с их глазами; он бежал в стае, ловкий и неутомимый.

После таких снов он просыпался без сил, иногда весь в крови, не зная, откуда та могла взяться.

Сейчас он видел себя бегущим с волками, и его глаза горели таким же алым светом, как и у других зверей стаи. Они мчались по густому лесу, где гигантские деревья были едва различимы во тьме.

Торгрим чуял стаю поблизости, слышал рычание, клокочущее в звериных глотках, приглушенный топот лап по лесной подстилке.

Он нес что-то в своей пасти. Окровавленное, теплое, тяжелое. Недавно убитое. И принадлежащее только ему.

И вдруг его бег прекратился. Он остановился, и другие волки обступили его — незнакомая стая, чужаки, готовые на него наброситься. В лунном свете сверкали их клыки, слышалось их злобное рычание. Стая смыкалась вокруг него, настороженно, но целеустремленно, и Торгрим попятился. Для боя ему понадобятся зубы, но он не хотел выпускать зажатую в пасти добычу. Он попытался издать звук, но не смог.

А затем они бросились на него. Торгрим чувствовал жаркое дыхание, видел спутанную шерсть, острые клыки и то, как приближаются к нему оскаленные злобные пасти. Он встряхнулся, вскинулся, начал драться, все также отказываясь выпускать из пасти свою проклятую ношу.

И вдруг Торгрим проснулся — рывком, словно перешагнул порог. Секунду назад он дрался с волчьей стаей — и вот уже лежит в своих мехах на корме драккара. Ночь выдалась холодной, дождь сменился легкой моросью, а Торгрим был весь в поту. Воздух вырывался изо рта резкими горячими выдохами, как после долгого бега.

Некоторое время он просто лежал, широко раскрыв глаза и не двигаясь. Волчьи сны делали его усталым и слабым, словно он только что перенес тяжелую болезнь. Сквозь тьму и туман он едва различал мачту над головой и висящие мягкие полукружья снасти. Вчера с наступлением ночи они завели драккар в небольшую бухту, вытащили нос на галечный пляж и закрепили его на берегу. Они ели и пили до потери сознания, а затем рухнули спать на корабле.

Торгрим прислушался к ночи. Нос драккара скрежетал по гальке, когда волны размеренно поднимали и опускали корму. Так и не стихший ветер трепал снасти и свернутый парус. Вода билась в борта.

Он думал о волках.

Какое-то время спустя он поднялся и сел. Харальд спал рядом, раскинувшись на спине и приоткрыв рот. Порез на его щеке казался темной линией на светлой коже. Харальд не отличался красотой, но, широкоплечий и сильный, был по-своему привлекателен. Торгрим любил Харальда всем сердцем и часто волновался за него, но всегда скрывал это от сына.

Несколько минут Торгрим сидел и смотрел на спящего Харальда, а затем сбросил тяжелый мех и выбрался из-под покрывала. На нем были лишь туника и плащ, и холодный влажный воздух заставил его задрожать. Шестьдесят воинов храпели и бормотали во сне громче стада кабанов, роющихся в земле, но Торгрим почти не слышал этих звуков, настолько он к ним привык. Он осторожно двинулся между грудами мехов, разбросанными по палубе: похожие на погребальные холмы в долине, они скрывали спящих воинов. Наконец он добрался до самого большого холма, вполне соответствовавшего статусу ярла Орнольфа Неугомонного.

Торгрим потряс Орнольфа за плечо, но тот лишь издал недовольное слабое хрюканье. Впрочем, Торгрим не питал иллюзий, заранее зная, как непросто будет разбудить тестя. Орнольф, как обычно, первенствовал за столом. Некоторые пытались с ним сравняться, опрокидывая чашу за чашей. Они так и остались валяться на берегу — кто-то спал, а кто-то, возможно, и умер.

Торгрим снова его встряхнул.

— Орнольф… — сказал он тихо и толкнул его сильнее.

Целых пять минут Торгрим непрерывно тряс его и звал по имени, и только после этого Орнольф наконец открыл глаза. Минутой позже он уже сидел.

— Торгрим… что?

— Пойдем со мной.

Орнольф, постанывая, фыркая и рассыпая проклятия, выбрался из мехов и последовал за Торгримом на корму. У левого борта, как раз напротив рулевого весла, к палубе был привязан морской сундучок Торгрима. Он остановился там, опустился на колени возле сундука, и Орнольф присел рядом. Торгрим немного подождал, убеждаясь, что они никого не разбудили, и позволяя Орнольфу перевести дыхание.

— На том куррахе было кое-что, — шепотом сообщил ему Торгрим. — И я подумал, что другим не стоит этого видеть.

Он осторожно и медленно открыл сундучок, сунул руку под шерстяные плащи и туники, нащупал грубую ткань. И так же медленно вынул сверток. Он собирался развернуть его, показать содержимое Орнольфу, но Орнольф выхватил сверток у него из рук и развернул сам, что вызвало у Торгрима странное глухое раздражение.

Грозовые тучи все еще закрывали луну и звезды, света было мало, но все же достаточно, чтобы Орнольф увидел и оценил то, что держал в руках. Ярл молчал, разглядывая корону со всех сторон, проводя пальцами по тонкой гравировке.

— Никогда не видел ничего подобного, — сказал он наконец.

— Я тоже.

— Ее одной хватит, чтоб сторицей окупить наш поход. Но что мы будем с ней делать? Сомневаюсь, что во всей Ирландии найдется достаточно монет, чтобы выплатить нам истинную стоимость этой короны.

Торгрим покачал головой.

— Я бы не стал ее продавать, это неразумно. Думаю, ее не стоит даже брать с собой в Дуб-Линн.

Орнольф оторвал от короны взгляд — впервые с тех пор, как она оказалась у него в руках.

— Почему нет?

— Мне кажется, это не просто побрякушка мелкого королька. Она должна иметь особое значение. На борту того курраха было двадцать ирландских вельмож, и все они пожертвовали жизнью, чтоб защитить эту корону. Она оказалась единственной ценной вещью на их корабле.

— Ха! Ирландцы! Кто знает, почему они творят то, что творят?

Торгрим нахмурился. До сих пор он надеялся: ему не придется говорить того, что он вынужден был сказать.

— Я видел во сне… что другие захотят отнять ее у нас. И убьют нас за нее.

Даже в темноте Торгрим увидел, как округляются глаза Орнольфа.

— Ты видел корону… во сне?

— Не видел. Но она была там, я ее чувствовал.

— Волки?

Торгрим кивнул.

— Что ж, хорошо. — Орнольфа больше не требовалось убеждать. — И что, по-твоему, нужно сделать?

— Давай закопаем ее на берегу. Ты и я. Прямо сейчас. Остальным говорить не будем. Там она будет в безопасности, пока мы не раскроем ее секрет.

Орнольф задумчиво кивнул головой.

— Хорошо, — ответил он.

Торгрим вернулся к своему спальному месту и забрал оружие. Как и любой настоящий северянин, он с детства знал поговорку «Никогда не отходи от дома без меча своего и секиры». Скорее Торгрим вышел бы на улицу голым, чем отправился куда-то без оружия.

В трюме драккара он отыскал лопату и вынул ее медленно, осторожно, чтоб не издать ни звука. Они поступали правильно, и это было к лучшему. Торгрим не мог объяснить почему, но чувствовал, что это именно так.

Глава пятая

Согласно Истине Принца, у каждого времени года есть своя хорошая погода.

Завет Моранна[14]

Съежившись от холода, натянув плащ поверх шлема и кольчуги, Маэлсехнайлл мак Маэл Руанайд[15] из клана Уи Нейлл[16] стоял во тьме под проливным дождем. Его окружали телохранители — небольшая группа элитных воинов, лучших профессиональных солдат королевства. За телохранителями выстроились личные королевские стражи. В общей сложности здесь собралось около двадцати тяжеловооруженных воинов.

Маэлсехнайлл — ри руирех, верховный король, коронованный в Таре[17], в сердце ирландского королевства Брега, — мог бы призвать под свое начало сотни воинов, возможно, что и больше тысячи, если бы захотел. Но для нынешней ночи двадцати было более чем достаточно.

Воины переступали с ноги на ногу, стряхивали с себя дождевые капли, но ни звука не было слышно за шумом ливня.

Стражники были вдвое младше самого Маэлсехнайлла, и тот тщательно следил за тем, чтобы не выказать перед ними слабости. Если они начинали сбиваться с шага, Маэлсехнайлл шел быстрее. Если кто-то засыпал на посту, Маэлсехнайлл стоял в дозоре вместо заснувшего.

Стоит королю ирландцев проявить признаки немощи или старения, претенденты на его трон и правители соседних королевств бросятся на него, как стая волков.

Маэл услышал, как кто-то движется в зарослях впереди. Телохранители напряглись, взяли копья на изготовку, первые охранники выступили вперед по обе стороны короля, как им было положено. Затем раздался голос гонца, все еще скрытого тьмой и дождем:

— Фланн мак Конайнг[18] вернулся, мой государь.

— Подойди, — ответил один из стражей.

Фланн мак Конайнг, главный советник и начальник королевской охраны, вышел из темноты — черная фигура с мечом и щитом в руках. Он тоже носил кольчугу: роскошь, дозволенная лишь королю и элите его воинства. Следом за Фланном показались еще двое воинов.

— Государь, — начал Фланн, быстро поклонившись, — они до сих пор лежат в засаде, но, похоже, готовятся уходить. Десять человек. Воинов.

Маэлсехнайлл кивнул.

— Как они вооружены?

— Мечи, секиры, копья и щиты. На двоих кольчуги.

— Что ж, хорошо. — Маэл повернулся к охраннику: — Они оставляют свой пост, но все же смогут нам ответить. Мы последуем за Фланном мак Конайнгом. Действуем быстро. Они вооружены лучше нас. Одного из кольчужных приказываю взять живым.

Маэлсехнайлл вынул из ножен меч — мечами, как и кольчугами, обладала лишь элита — и направился вслед за Фланном.

Прошло больше года с тех пор, как он в последний раз обнажал меч в битве. И долгие годы с тех пор, когда он в последний раз ввязывался в безымянную схватку наподобие этой. Но сегодня все было иначе. Сегодня они охотились отнюдь не на стайку жалких воров, угонявших скот. Их враги представляли собой угрозу Таре, угрозу самому королевству Брега, и Маэлсехнайлл не мог допустить ни единой ошибки в бою.

Ирландцы бесшумно двигались в темноте, мягкие кожаные сапоги вязли в грязи. Дождь закапал с окантовки шлема, Маэл моргнул и вытер лицо. Слева он видел возвышенность, по которой вилась дорога из королевства Лейнстер, расположенного к югу от реки Лиффи, к Таре. Именно по этой дороге должно было следовать посольство из Лейнстера.

Фланн мак Конайнг вскинул руку, пригнулся и двинулся вправо, жестом послав охранников налево. Маэлсехнайлл следовал за охраной, пригнувшись, как Фланн, хотя все его суставы ныли в этом неудобном положении, также страдая из-за сырости. Но, несмотря на боль, он сумел приноровиться к беззвучным движениям своих воинов. Все ирландцы владели искусством незаметного перемещения во тьме. Их враги были медведями, мощными и грубыми, а они были лисами, хитрыми и ловкими.

Они пересекли дорогу едва ли не ползком, извозившись в грязи, и спустились по берегу с другой стороны. Вдоль дороги тянулись заросли густого кустарника, в котором легко можно было укрыться. Из-за него враг и облюбовал это место.

Охранник указывал путь, и миг спустя Маэлсехнайлл увидел их — наблюдателей, сидевших на корточках у дороги в сорока футах от них и неотрывно глядящих на юг. Маэл вышел вперед. Отсюда он собирался вести своих воинов. Жестами он велел стражам выстроиться в ряд, удерживая копья на уровне пояса.

— Готовимся, — тихо сказал он.

Маэл повернулся лицом к врагу и поудобнее перехватил меч. Он чувствовал, как колотится сердце, как кровь струится по жилам. Боль и усталость ушли — он больше не был пятидесятилетним королем, он снова стал юным принцем, полным жизни и сил, бесстрашным, отчаянным. Он вскинул меч, сделал шаг вперед, и еще один воин двинулся одновременно с ним. Грязь слегка замедляла их шаги. Он чувствовал, как поднимается к горлу боевой клич. Маэл находился уже в двадцати футах от врагов, когда те начали понимать: что-то не так. Темные фигуры оборачивались к нему, и даже в полутьме Маэл увидел на их белых лицах потрясение и ужас. Боевой клич сорвался с его губ, долгий пронзительный вопль, который тут же подхватили воины, шедшие за королем.

Ирландцы скатились на врага с возвышения, как неотвратимая сила. Маэл увидел, как слева поднимается один из дозорных. Широкоплечий верзила с секирой что-то завопил на своем северном наречии, но тут же, не успев размахнуться, оказался на острие ирландского копья.

Еще один маячил впереди. Мазлсехнайлл мельком отметил густую желтую бороду, шлем, кольчугу. Парировал удар меча, сделал выпад, ощутил, как клинок скрежещет по металлическим звеньям.

Викинг щитом отбил его меч в сторону и ответил размашистым ударом, который Маэл отразил собственным щитом. Из всех ирландцев Маэл оказался единственным, чье оружие было не хуже, чем у викингов, но это не имело значения: на стороне ирландцев были внезапность и численный перевес.

Маэл атаковал викинга, их мечи скрестились с громким лязгом, в суставах отдалась резкая боль. Маэл заметил, что один из его воинов готовится ударить викинга копьем в горло, и шагнул вперед, закрывая обзор своему бойцу.

— Живым! Этот нужен мне живым! — закричал король.

И тут же рядом возникли еще несколько телохранителей, которые окружили викинга со всех сторон с копьями на изготовку. Викинг оглянулся, и его лицо превратилось в маску ярости, он заревел что-то на своем наречии, которого Маэлсехнайлл не понимал. Для него чужие слова были просто шумом.

Викинг взмахнул мечом, описывая широкую дугу, и один из охранников прыгнул вперед, вцепился в затянутую кольчугой руку, блокируя движения. Второй схватился за щит, и, несмотря на яростное сопротивление, викинга швырнули на землю. Он кричал и отбивался, воины с трудом удерживали его.

Мазлсехнайлл подошел и остановился над бьющимся на земле викингом. Прочертил кончиком меча длинную царапину на шее пленника, следя за тем, чтобы рана оказалась болезненной, но не смертельной. Это, похоже, успокоило викинга. Он перестал бороться, поднял на Маэлсехнайлла выпученные глаза, раскрыл рот. Он что-то говорил, но для короля ирландцев речь чужака все так же оставалась бессвязным набором звуков.

Фланн мак Конайнг появился на дороге над ними. Кольчужная рубашка издавала металлический звон с каждым его движением. Он перебрался через насыпь и встал рядом с Маэлсехнайллом.

— У нас один убитый и двое легко раненных, государь, — доложил Фланн. — Все северяне мертвы. Простите, тот, что носил кольчугу, тоже случайно попал под меч.

— Не важно, — ответил Маэл. — У нас есть этот.

Он указал на уже неподвижного викинга, простершегося у его ног. Воины, которые его повалили, теперь стояли по обе стороны поверженного врага, придавив ногами к земле его конечности.

— Снимите с него шлем, — приказал Маэл, и они это сделали, но в глазах пленника не угас прежний вызов.

Ирландский король помолчал, всматриваясь в лицо чужака. Эти фин галл , эти белые чужеземцы стали главной напастью в его землях. Маэл развернулся к Фланну:

— Ты что-то нашел?

— Нет, господин. Немного припасов, оружие, вот и все.

Маэл кивнул.

— Спроси его, откуда он родом.

Фланн, немало попутешествовавший в своей жизни, провел в северных землях достаточно времени, чтобы освоить язык чужаков. Он повернулся и заговорил с распростертым на земле викингом. Тот сначала лишь смотрел на него с лютой ненавистью. А затем выплюнул одно короткое слово.

— Он сказал «Йеллинг», государь, это датские земли.

Так, значит, это дуб галл — даны. Маэл приблизился и ударил викинга клинком плашмя по виску, так что тот охнул от боли.

— Спроси его снова.

И вновь тот ответил единственным словом: «Дуб-Линн».

— Спроси его, откуда он знал, что посольство из Лейнстера проследует по этому пути.

Фланн перевел слова:

— Он говорит, что они ничего не знали о посольстве. Просто поджидали путников, которых можно ограбить.

Это была ложь, к тому же довольно неубедительная. Устраивая набеги на ирландские поселения, северяне действовали большими группами, зачастую конными, а не пешими. Они разоряли монастыри и королевские замки, а не лежали, затаившись в кустах у дороги, на которой в лучшем случае могли перехватить пару коров на пути к ближайшему рынку.

Маэлсехнайлл вытянул руку с мечом так, чтобы острый кончик застыл в дюйме от глаза норвежца. Пленник содрогнулся и отдернул голову, но отодвинуться ему не позволяли, а острие оставалось на той же дистанции.

— Скажи ему, что он лишится вначале левого глаза, затем правого.

Фланн перевел, и викинг, похоже, понял, что хватит испытывать терпение короля. Слова полились потоком.

— Он говорит, что пришел сюда по приказу Орма, который сейчас является королем Дуб-Линна, — сказал Фланн, когда викинг наконец остановился. — Им велели дождаться, когда на тракте появятся люди, не крестьяне, а знать. И затем убить их всех, взяв то, что найдут у них.

— И что они должны были найти? — спросил Маэл.

Северянин ответил односложно.

— Корону, — перевел Фланн.

Некоторое время Маэлсехнайлл смотрел на викинга, но думал совсем о другом. Корона Трех Королевств… откуда этому приезжему ублюдку о ней известно? Знает ли он, что означает эта корона?

— Спроси его, откуда он узнал о короне. И почему думал, что ее будут везти именно тут?

Фланн спросил и перевел ответ: викинг ничего не знал и действовал лишь так, как приказал ему правитель.

Маэлу пришлось немного поработать ногами и навершием меча, но ответ не изменился, и король вынужден был поверить, что викинг говорит правду. Орм явно знал о том, какое значение имеет эта корона, и был не настолько глуп, чтобы распространять столь важные сведения.

Остался лишь один вопрос: как Орм это выяснил? И чем может обернуться его осведомленность? Маэлсехнайлл посмотрел на северянина, лежащего у его ног. Повинуясь инстинктивному желанию, он едва не вонзил меч ему в глотку.

Он даже шагнул вперед, чтобы сделать это, но тут же в голове Маэла зазвучали пылкие речи его придворного священника, сварливого старика со скрипучим голосом, поучавшего о том, что есть прощение и что им не является.

— Свяжите его, — приказал Маэл, отступая на шаг. — Милостью Христа мы позволим ему жить.

Рабство вместо смерти. Викинг мог считать себя счастливчиком. Возможно, изнурительный трудна королевских полях поможет ему освежить свою память.

Глава шестая

…как знать, в этом жилище

недругов нет ли.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Едва Доннел, перегонщик овец, открыл глаза, у него мелькнула мысль: «Дождя нет». Второе утро подряд на рассвете небо оказывалось чистым, обещая солнечную погоду, чего бедняку вроде Доннела было достаточно, чтобы считать день счастливым.

Он сел. Вчера они с братом Патриком устроились спать на лугу, где улеглась отара. Они находились в пяти милях от дома и в двадцати милях севернее Дуб-Линна. Еще два дня, и отара доберется до города, где дуб галл заплатят серебром за свежее мясо.

Для начала он пересчитал овец. Каждое утро он делал это, едва открыв глаза. Четырнадцать. Отлично. Затем он поискал глазами брата.

И не увидел его, что показалось странным. Патрик был на несколько лет младше Доннела, но обычно на него можно было положиться. Доннел сбросил истертое покрывало и встал. Утренний бриз с океана был холодным, пришлось натянуть капюшон плаща на голову, прежде чем взяться за посох.

Патрик отошел довольно далеко от отары и стоял теперь на краю высокого утеса, спускавшегося к берегу и уходившего в море. В море брат и смотрел, повернувшись спиной к овцам. Доннел не мог понять, почему Патрик так глупо себя ведет.

Покачав головой, он, спотыкаясь, побрел по высокой траве, мокрой от росы, в сторону брата.

— Патрик, ты чем там занимаешься? — крикнул он, подойдя достаточно близко, чтобы брат мог расслышать его слова сквозь шум ветра.

Патрик обернулся.

— Доннел, иди сюда, посмотри!

Доннел заторопился к нему. Утес был высоким и крутым, и, если бы ветер дул в другую сторону, Доннел не рискнул бы приблизиться к краю.

Он остановился рядом с Патриком. Под ними белел песок бухты Барнегираг, за ней мерцала в первых лучах утреннего солнца морская вода.

— Это же лодка, да? — спросил Доннел.

— Конечно, лодка. И довольно большая.

Какое-то время они молчали, глядя вниз, на разбитый куррах, увязший в песке. Тот слегка покачивался в набегавших волнах, словно бился в предсмертной агонии, из последних сил пытаясь высвободиться.

— Может, спустимся и посмотрим? — спросил Патрик.

Доннел обернулся через плечо на пасущихся овец. Те, как и положено овцам, предпочитали остаться на поле сочной травы, а не двигаться куда-то по воле пастухов. Овцы никуда не денутся. А вот на борту разбитого корабля, особенно такого большого, могут найтись неведомые сокровища.

— Пойдем.

Пастухи пробрались через заросли высокой травы там, где с пастбища сбегала крутая тропинка к пляжу. Они часто гоняли отару мимо этой бухты и несколько раз спускались вниз, поэтому хорошо знали опасную дорожку. На некоторое время мысли о сокровищах курраха пришлось отбросить прочь, беспокоясь больше о том, как спуститься по крутому склону, все еще мокрому после недавних дождей и готовому осыпаться под их ногами.

Наконец они добрались до мягкого песка, который волнами, словно море, тянулся до самого утеса, и пересекли пляж, направляясь к месту крушения. Вблизи стало ясно, что корабль куда больше, чем им показалось сначала, — не меньше пятнадцати метров в длину.

Он лежал, наклонившись под странным углом, палуба покосилась в сторону моря. Мачта была сломана, и единственный рей лежал поперек палубы, обломки держались лишь на остатках паруса. Корпус на первый взгляд казался неповрежденным.

Доннел и Патрик замедлили шаг возле курраха. Что-то в этом разбитом корабле наводило на мысли о призраках, о душах погибших в шторм, еще не улетевших на небеса, и пастухи ощутили, как слабеет их решимость увидеть то, что скрывалось на борту.

Медленно, словно крадучись, они подошли по песку к самому борту курраха. Вместе потянулись и уцепились за борт, поднялись выше и заглянули…

— Иисус, Мария, Иосиф! — завопил Доннел. Они с Патриком дружно отскочили и принялись лихорадочно креститься, а потом бросились прочь.

Примерно в двадцати футах от корабля паника улеглась, и оба остановились, чтобы обернуться. Несколько минут они молча глазели на корабль. Затем Доннел наконец заговорил:

— Это же просто мертвецы. Они теперь совсем не опасны.

Патрик кивнул. Оба вновь зашагали рядом, на этот раз огибая киль корабля с той стороны, которая позволяла на него взобраться. Отсюда они видели всю палубу — и раздутые, бледные как мел трупы на ней, колыхавшиеся на волнах. Видны были и зияющие раны, начисто промытые от крови дождем и морем.

— Как думаешь, что тут случилось? — прошептал Патрик, но Доннел ему не ответил. Вместо этого он взобрался на борт, спрыгнул на палубу и начал осторожно обходить мертвых.

— Их прикончили фин галл, насколько я понимаю, — сказал Доннел.

Секрет был не в том, кто убил этих людей, а в том, кто эти мертвецы.

— Они рыбаки? — спросил Патрик.

Доннел покачал головой: слишком уж их тут много. К тому же, хоть тела и были обобраны и раздеты, даже то, что на них осталось, не позволяло сомневаться в том, что эти люди были богатыми и знатными, а не таким простонародьем, как он или Патрик.

— Не знаю… — начал Доннел и ахнул, попытался заорать, однако сумел издать лишь невнятный приглушенный звук.

А затем завопил Патрик, и Доннел снова обрел голос и завопил тоже, пронзительно и дико, вновь впадая в панику.

Он смотрел вниз. Один из мертвецов, с белым лицом и глазами навыкате, схватил Доннела за лодыжку.

Глава седьмая

…насмешник такой

не знает, что нажил

гневных врагов.

Старшая Эдда. Речи Высокого

К тому времени, как драккар «Красный Дракон» добрался до устья реки Лиффи, солнце уже клонилось к закату, ослепляя алым светом, ветер дул ровно и сильно. Воины Орнольфа готовились грести против течения.

Два дня бушевала непогода, заперев их в бухте, где Орнольф и Торгрим закопали корону. Ветер завывал вокруг, заглушая ливень, а викинги сгрудились на палубе под навесом, который натянули для защиты от дождя. Они слышали звуки, доносящиеся с берега: то могли быть тролли или кто похуже. Чтобы хоть чем-то занять себя и справиться со страхами, викинги ели и пили до беспамятства. Затем шторм наконец утих, небо прояснилось, но ветер оставался сильным. Они пошли под парусом, и Торгрим внимательно запоминал метки, которые должны были привести его назад в крошечную бухту.

Двумя длинными галсами[19] они добрались до берега и вошли в устье реки Лиффи, но ветер не позволял им приблизиться к крепости Дуб-Линн. Ворча и ругаясь, викинги сняли парус и сели за длинные весла.

Теперь Торгрим стоял на своем месте у рулевого весла, щурясь в ослепительных лучах оранжевого заката, и вел корабль меж илистых берегов и низких зеленых холмов.

А Орнольф Неугомонный снова буйствовал.

Опять он торчал на носу драккара, сжимая кубок в руке и осыпая проклятиями и богов, и всех, кого мог разглядеть на берегу. Другой рукой Орнольф держался за форштевень, к которому обычно крепилась голова резного дракона. При приближении к земле голову всегда снимали, чтобы земные духи не пугались ее вида, и Торгрим часто размышлял о том, чем резная голова ужаснее пьяного Орнольфа.

Он оглядывал южный берег реки. Тут и там были разбросаны дома, некоторые прятались за круглыми каменными стенами или сплетенными из камыша заборами. Недалеко от воды расположилась церковь. «Так близко от крепости викингов… Там наверняка нет ничего ценного», — подумал Торгрим. По крайней мере уже нет.

Люди тоже встречались — пахарь с упряжным волом, спешивший завершить свою работу до заката, дети, что-то собирающие на поле. Женщина стирала в реке белье, и Орнольф прокричал ей какие-то слова, когда драккар проплывал мимо. Та подняла глаза, провожая корабль взглядом. Торгрим подумал о том, понимает ли она северное наречие, и решил, что нет. Иначе она сбежала бы в ужасе от того, что Орнольф предлагал ей.

Викинги, привыкшие к веслам, гнали драккар вперед мощными размеренными гребками. Юный Харальд греб вместе с остальными, и Торгрим наблюдал за ним, когда. Харальд не смотрел в его сторону. Не так давно мальчик едва справлялся с веслом, пусть ни за что не признался бы в этом. Вместо того чтобы жаловаться, Харальд сжимал зубы, налегал на весло и притворялся, что вовсе не напрягает все свои детские силенки.

Но теперь он греб с той же легкостью, что и старшие, — подавался вперед, отправляя весло к носу, откидывался назад и тянул его на себя, снова и снова, в размеренном механическом ритме, темп которого викинги при необходимости могли удерживать большую часть дня.

Торгрим успел отвернуться прежде, чем Харальд заметил, что за ним наблюдают. Орнольф орал:

— Ах вы, дублинские ублюдки! Прячьте жен и дочерей, если не хотите, чтоб Орнольф Неугомонный всех их сразу поимел!

Торгрим сплюнул в реку и пожелал Орнольфу заткнуться. Он чувствовал, как возвращается мрачное настроение.

Закат. Это часто случалось на закате и усиливалось с наступлением темноты.

Днем Торгрим сын Ульфа был довольно приятным человеком. Он, к слову, славился своим необычайно спокойным характером. Люди с радостью принимали от него приказы, делились своими проблемами, предпочитая обращаться к нему, а не к сварливому Орнольфу. Но как только солнце садилось за горизонт, Торгрим становился раздражительным и искал драки. Сам он привык называть это наваждение духом волка, который приходил во тьме и заставлял его огрызаться и злиться. И Торгриму это не нравилось. Он пытался сопротивляться, но поделать ничего не мог.

Теперь же солнце садилось за низкие холмы, а порт уже виднелся выше по реке: несуразного вида деревянный форт в окружении убогих хижин и грязных дорог. Два здания возвышались над остальными, и Торгрим догадался, что это, должно быть, храм и медовый зал. Особенно не приходилось гадать, в котором из зданий будет восхвалять бога его команда, как только корабль поставят у причала.

— Тише ход! — рявкнул Торгрим, и весла перешли на медленный ритм, аккуратно подводя драккар к докам.

Торгрим оглядел скопление разномастных судов у причала — океанские кнорры, несколько драккаров, мелкие боевые корабли и куррахи. Довольно много кораблей. По всей видимости, Дуб-Линн действительно был торговым центром, как заявлял Орнольф.

У дальнего края дока Торгрим заметил свободное место. Он налег на весло, разворачивая драккар и направляя «Красный Дракон» к намеченной точке.

— Еще раз, и суши весла! — крикнул он.

Команда сделала один долгий размеренный гребок и втянула весла через отверстия в бортах, чтобы уложить их на палубе отточенным синхронным движением, а Орнольф в это время вопил: «Ха! Вы гребете, как стайка старух! Хорошо, что Орнольф здесь и готов пройтись по всем дублинским девчонкам, потому что вы и на это не способны, хромые вы хрены!»

Торгрим сердито нахмурился, стараясь смотреть только на причал, к которому подходил «Красный Дракон». Харальд, как всегда, готовился первым спрыгнуть на берег, а сейчас стоял на носу рядом со своим крикливым дедом и держал в руках толстый швартовочный канат.

Нос развернулся к доку, и Харальд прыгнул над водой, хотя, если бы он подождал еще минуту, корабль подошел бы к настилу вплотную и через борт можно было бы просто перешагнуть. Парнишка с грохотом приземлился на доски, споткнулся, побежал вперед и накинул канат на судовую утку, затягивая узел по мере того, как драккар подходил ближе.

— Сразу видно, что мой внук — единственный на этом корабле, кроме меня, у кого есть мозги и яйца! — завопил Орнольф.

Викинги один за другим переступали через борт; кто-то направился к докам, другие просто осматривались. Некоторые из них и раньше бывали в Дуб-Линне, но большинство впервые сошло здесь на берег, не скрывая своего любопытства.

Орнольф прибежал на корму.

— Хей, Торгрим, мы добрались! И мы еще живы!

Обычно люди старались не приближаться к Торгриму так поздно вечером, опасаясь его дурного настроения, но Орнольф отличался то ли бесстрашием, то ли глупостью. К тому же они много времени провели вместе и прошли бок о бок через такие передряги, что теперь не могли друг на друга сердиться.

Орнольф передал Торгриму полный до краев кубок меда[20] и тот с радостью принял его и осушил.

— Трюм у нас полный, так что выручим тут целое состояние, — сказал Орнольф, и Торгрим кивнул. — Нужно еще приготовить какой-нибудь дар тому жалкому ублюдку, который у них тут главный, — продолжил Орнольф, — чтобы показать наше уважение.

— Я посмотрю, что у нас есть подходящего его чести, — ответил Торгрим.

— Хорошо, хорошо. Ну а я поведу моего дорогого внука в медовый зал и научу его пить и гулять, как подобает мужчине! Ты с нами?

— Нет.

Торгрим размышлял, не запретить ли Харальду эту прогулку. Ему не хотелось отдавать сына на попечение Орнольфа, который мог оказать на него дурное влияние. Халльбера Прекрасная, мать Харальда и дочь Орнольфа, когда-то умоляла Торгрима держать мальчика подальше от деда, и теперь Торгрим задавался вопросом, не пришло ли время почтить ее память, припомнив свой обет. Торгрим любил Харальда больше жизни, но это не мешало ему признавать, что парнишка не блещет умом и с легкостью может перенять скверные привычки Орнольфа.

Однако Харальд больше не был ребенком. Он изо всех сил старался занять свое место среди мужчин. И запреты ничуть этому не помогут.

Торгрим чувствовал, как злость сжимает виски. Когда им овладевал дух волка, думать становилось очень сложно.

— Я останусь на корабле. Дай мне десять воинов, — сказал Торгрим и взялся привязывать руль, пока с языка не сорвалась какая-нибудь глупость.

Вскоре он услышал, как Орнольф, стоя на носу, распространяется о том, какой разгром устроите Дуб-Линне вместе со своей командой. И только потом, подробно рассказав людям о грядущих удовольствиях, он велел дюжине викингов остаться, что, конечно же, вызвало взрыв проклятий и ожесточенные споры.

— Отец…

Торгрим поднял взгляд. Харальд стоял рядом с ним. Мальчишка словно держал перед собой невидимый щит, не пропускавший ярость Торгрима. Даже в самом мрачном своем настроении, ненавидя весь мир, Торгрим все еще любил своего сына.

Торгрим что-то промычал в ответ.

— Отец, я с радостью останусь с тобой на вахте или сменю тебя, чтобы ты мог пойти с остальными.

Торгрим выпрямился и посмотрел на сына. «Добрый и честный юноша», — подумал он. Эти черты характера Харальд унаследовал от матери. Потому что, черт возьми, он явно не мог позаимствовать их ни у Орнольфа, ни у самого Торгрима.

— Нет. Иди. Ты это заслужил, — отрывисто проговорил Торгрим.

Харальд кивнул, пытаясь скрыть облегчение, а затем повернулся и поспешил прочь. Орнольф Н еугомонный уже вел своих людей по дощатому настилу в сторону медового зала.

Торгрим сел на ахтердеке[21], завернувшись в меховую накидку, и уставился на воду. Викинги, которых вынудили остаться с ним, уселись кружком на палубе и принялись напиваться, бросая недовольные взгляды на корму. Они винили Торгрима в том, что им пришлось остаться. Торгрим понимал это, и ему было наплевать.

Торгрим не знал, как долго он смотрел на то, как река Лиф- фи медленно тает в закатных сумерках. Его ничто не отвлекало, и поток мыслей превратился в неконтролируемый поток отвратительных эмоций: злости, уныния, ненависти… Он знал, что должен встать, пройтись, чем-то заняться, — сидя здесь, он лишь потакал мрачному настроению, — но просто не мог себя заставить.

С носа корабля доносились голоса, но Торгрим не обращал на них внимания, думая, что это снова жалуются те, кого не взяли в медовый зал.

И вдруг раздался громкий звук удара, заставивший его подпрыгнуть: кто-то поднял и уронил палубную доску. Торгрим с раздражением оглянулся в сторону звука. Уже воцарилась глухая ночь, на востоке мерцали бесчисленные звезды. Викинги, оставшиеся на корабле, поднимали палубный настил, чтобы показать сложенный под ним груз. Кто-то, кого Торгрим не узнавал, взобрался на драккар, чтобы осмотреть его. Олаф Желтобородый держал для него фонарь.

Торгрим с рычанием поднялся и двинулся вперед. Его люди спешили убраться с дороги, и их бледные лица, полные тревоги, бесили Торгрима еще больше.

— Это что такое? — требовательно спросил Торгрим.

Сигурд Пила нервно закашлялся.

— Этот малый сказал, что должен подняться на борт.

Торгрим взглянул на пришедшего сверху вниз. Тот был одет как северянин. Как богатый северянин. Роскошные одежды обтягивали его пышные телеса.

— Я Асбьерн, — представился незнакомец, потирая руки. — Смотритель порта.

Он говорил надменно и строго. Викинги переминались с ноги на ногу. Кто-то прочистил горло. Торгрим ощущал, как внутри нарастает гнев.

— И что с того?

— Я пришел проверить ваш груз. О пределе иная доля должна отойти королю Орму.

Торгрим лишь молча смотрел на него. В молодые годы, находясь под влиянием волчьего духа, он к этому моменту уже прикончил бы смотрителя, но возраст научил его сдерживать ярость и гнев. Довольно долго.

Сигурд подошел ближе.

— Торгрим, позволь мне с ним поговорить, не стоит тебе утруждаться.

— Нет, — ответил Торгрим, отталкивая Сигурда в сторону, не сильно, но с чувством. И, обратившись к Асбьерну, сказал: — Проводи свой осмотр и убирайся. Расчеты произведем утром.

Асбьерн хмыкнул, но, похоже, понял, что в данном случае следует отступить. Он склонился над снятым настилом, продолжая рассматривать товары. Команда «Красного Дракона» поднимала доски, а Торгрим, едва держа себя в руках, наблюдал за процессом.

— Это датские товары, — заметил Асбьерн, и в его тоне прозвучал намек на осуждение.

— Да, — сказал Торгрим.

— Но вы же норвежцы?

— Да. А ты разве нет? И разве это не норвежская крепость?

— Нет, не норвежская. — Асбьерн снова потер руки, словно пытаясь избавиться от грязи, в которой якобы перепачкался в трюме «Красного Дракона», и это окончательно вывело Торгрима из себя. — Дуб-Линн теперь датский порт, он является таковым уже больше года. А вам, — Асбьерн ткнул Торгрима пальцем в грудь, подчеркивая свои слова, — придется многое объяснять!

Торгрим смотрел на палец так, словно не верил собственным глазам. Он слышал, как кто-то охнул. Его собственная рука змеиным броском метнулась вперед и схватила толстый палец, прежде чем Асбьерн успел его отдернуть. Торгрим повернул палец, ощущая, как кости чужака стонут, готовые сломаться. Сигурд Пила вцепился ему в руку, Снорри Полутролль — в плечи, и они поволокли его прочь, пока Асбьерн визжал, как свинья. Торгрим почувствовал, как палец Асбьерна выскальзывает из его хватки.

Викинги «Красного Дракона», оттащив Торгрима на безопасное расстояние, крепко удерживали его на месте.

— Тебе лучше убраться отсюда, и прямо сейчас, — сказал Сигурд Пила портовому смотрителю.

Асбьерн метнул на Торгрима полный ненависти взгляд, Торгрим ответил таким же, но обоим хватило ума держать свои рты на замке.

— Утром я вернусь, — сказал Асбьерн, пятясь с корабля, и в его голосе звенела угроза.

Торгрим повел плечами, но викинги знали, что отпускать его еще рано, пусть даже они рискуют нарваться на драку после ухода смотрителя.

Асбьерн торопливо шагал прочь, и только когда он скрылся во тьме, Торгрим стряхнул удерживающие его руки и вернулся на корму. «Глупо, глупо…» — думал он. Черное настроение не лишило его рассудка, особенно теперь, когда схлынула слепая ярость. Он знал, что совершил серьезную ошибку, но не мог сопротивляться духам, которые им овладели. Толстый палец, направленный на него в оскорбительном жесте, до сих пор маячил у него перед глазами.

Он прислонился к покачивающемуся ахтерштевню и уставился на крепость Дуб-Линн. Тут и там горели огоньки, ярко сияли окна медового зала, освещенного очагом и фонарями. Слабый бриз доносил по реке звуки буйного веселья.

Датский? Дуб-Линн теперь датский? Разве такое могло произойти?

«Запросто могло произойти», — вдруг понял Торгрим. Даны и норвежцы часто бились бок о бок, но столько же часто воевали друг с другом. Точно так же и англичане с ирландцами, давние враги, порой не имели другого выхода, кроме как вместе давать отпор северянам.

Он подумал о короне. Сон велел ему не привозить корону в Дуб-Линн, и теперь стало понятно почему. Но даже без короны ситуация складывалась довольно рискованная.

— Сигурд Пила, — позвал Торгрим, вновь выходя вперед.

Сигурд поднялся. Выглядел он обеспокоенным.

— Пойдешь со мной. И вы пятеро. — Жестом он указал на половину оставшихся на борту. — Остальные несут вахту до нашего возвращения.

— И куда мы идем, Торгрим? — поинтересовался Сигурд Пила.

— Искать Орнольфа. У нас проблема, которую я только что усугубил. Нам нельзя медлить.

Глава восьмая

Нету в пути

драгоценней ноши,

чем мудрость житейская,

хуже нельзя

в путь запастись,

чем пивом опиться.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Асбьерн Толстый бежал по дощатому настилу дороги, пока сбившееся дыхание не заставило его перейти на шаг. Он остановился, тяжело дыша, и охнул, баюкая палец пострадавшей руки.

Асбьерн представлял себе проблемы в виде сложных запутанных узоров, которые так любили вырезать северяне, — длинных змееподобных тварей, переплетающихся друг с другом. Его мысли следовали вдоль поворотов событий, пока он не расплетал клубок, выяснив, к чему тот ведет: к опасности, к возможности, в никуда.

Он размышлял о норвежцах, этих глупых сучьих выродках, которые явились прямо в датский порте полным трюмом датских же товаров. Сумеет ли он стребовать с них нечто ценное за то, что сохранит это в тайне? Мысленно он проследил вероятность до конца. И снова зашагал вверх по холму.

Нет. Орм так или иначе узнает об этом, и, будь на месте Асбьерна кто-то другой, Орм пришел бы к выводу, что смотритель порта либо нечист на руку, либо глуп. Глупым Асбьерн не был.

Он быстро добрался до крепости, миновал стражу у входа, не удостоив часовых приветствием, и пересек внутренний двор. Затем остановился, перевел дыхание, подошел к двери Орма и постучал. Он как раз собирался постучать второй раз, когда Орм велел ему входить.

В главной комнате дома горела единственная свеча; слабый свет исходил также от тусклых углей в очаге. Орм поправлял тунику, направляясь к гостю, босые ноги и ступни казались мертвенно-бледными в темноте. Асбьерн мельком подумал, не развлекался ли тот со своей рабыней. Если да, то вторжение явно его не обрадовало. Впрочем, так или иначе, поводов для радости не было.

— В чем дело?

— Тот драккар, что пришел на закате… Он норвежский.

— Норвежский? — Орм нахмурился, на лбу собрались складки.

Асбьерн знал, что эта новость задела короля за живое. Слухи о том, что под началом Олафа Белого собирается флот, ходили уже давно. И с тех пор, как Орм захватил Дуб-Линн, он беспокоился о том, что норвежцы могут вернуться и отнять свой порт силой.

— Чего они хотят? — спросил Орм.

— Похоже, что торговать. Мне показалось, они не поняли, насколько здесь все изменилось.

— На тебя напали?

— На меня набросилась половина команды. Я едва сумел убежать.

Орм смерил Асбьерна скептическим взглядом с головы до ног. Асбьерн знал, что не производит впечатления человека, способного пережить жестокое нападение, а потому поскорее продолжил:

— Они прибыли с краденым товаром, напали на смотрителя порта и ведут себя так, словно не знают, кому теперь принадлежит Дуб-Линн… Либо они полные дураки, либо ведут какую-то игру.

Орм кивнул и отвернулся, глядя в огонь очага, как часто делал, когда глубоко задумывался.

— Где они сейчас?

— В медовом зале.

— Пошли Магнуса. Скажи, чтобы держал рот на замке и слушал. Пусть выяснит все, что можно.

— Да, мой господин, — ответил Асбьерн.

Ну конечно же, без Магнуса не обойдется. Асбьерн начал мысленно изучать новую змееподобную тварь. Он искал путь, который закончится поражением норвежцев и в то же время унижением Магнуса сына Магнуса. Или, что еще лучше, смертью Магнуса.

Торгрим провел свой маленький, но хорошо вооруженный отряд по дощатому настилу до самого медового зала. Ночь была тихой, и шум внутри звучал все громче по мере их приближения. То был дикий гомон буйных мужчин, оказавшихся вдали от дома и вне тех немногих ограничений, которые накладывала на них домашняя жизнь. Торгрим слышал обрывки песен и стихов, смех, крики и вопли, как мужские, так и женские. Нахмурившись, он ускорил шаг.

Дверь распахнулась, и Торгрим шагнул внутрь, шагнул из темной спокойной ночи в освещенный огнем очага, наполненный звоном и грохотом медовый зал. Здание имело пятьдесят футов в длину и состояло из единственного зала, через который тянулся дубовый стол. В дальнем углу находился огромный очаг, масляные светильники свисали с потолка, заливая все вокруг оранжевым светом и подчеркивая глубокие тени.

Здесь собралось множество мужчин — крупных, хорошо вооруженных и пьяных. Они подносили кубки к губам, позволяя меду стекать в густые бороды. Блюда, которыми был уставлен стол, к этому времени почти опустели. Обглоданные кости, огрызки и куски хлеба — вот и все, что осталось от пира.

Женщин было меньше, но все же достаточно. Они двигались по залу, подносили еду и доливали мед в кубки, терпели грубые слова и не менее грубые прикосновения. Рабыни — некоторые с севера, некоторые местные. Торгримом настолько овладело мрачное настроение, что он даже не замечал, как красивы эти прислужницы.

Он шагал все дальше через зал. Его появление в сопровождении вооруженных воинов не вызвало у собравшихся ни малейшей реакции. Он видел, что члены его команды рассыпались по залу небольшими компаниями, предаваясь общему веселью. Если они уже знали, что их, горстку норвежцев, окружают многочисленные даны, то ничем этого не выдавали или же не считали это важным. Все они были викингами и занимались тем, что викинги умеют делать лучше всего.

Харальд сидел ближе к середине зала, и его румяное безбородое лицо выглядело здесь неуместно юным. Щеки паренька покраснели, глаза казались стеклянными. Грести как мужчина он уже научился, а вот в выпивке еще не приобрел должных навыков, особенно по сравнению с дедом.

Что касается разврата, то тут, по всей видимости, Орнольф не преуспел в обучении. На коленях Харальда сидела девушка — довольно юная, очень тощая, с грязными светлыми волосами. Харальд смеялся так, словно наслаждался каждой минутой проведенного с ней времени, но Торгрим знал своего сына и различал фальшивые нотки в его смехе, видел изрядное смущение под маской показного удовольствия.

— Харальд! — рявкнул он.

Харальд поднял взгляд и покраснел еще сильнее. Он что-то сказал девушке, столкнул ее с колен с такой силой, что та приземлилась на задницу, и заторопился к Торгриму.

— Отец! У нас проблемы? — Рука Харальда тут же рванулась к рукояти меча.

— Возможно. — Торгриму приходилось говорить громче, чем хотелось бы, чтобы перекрыть шум. — Где Орнольф?

Харальд умудрился покраснеть еще сильнее.

— Он… ну, в последний раз я видел его у очага…

Торгрим кивнул. Ему было плевать на то, чем занят Неугомонный. Торгрима давно ничто не смущало. Слишком многое он повидал с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать.

Он двинулся в конец зала, пробираясь сквозь толпу и переступая через тех, кто растянулся на полу, тех, кто проиграл в поединке с выпивкой. «Сколько раз, — подумал Торгрим, — я уже оказывался в таком же окружении?» Это было похоже на Вальгаллу: буйный пир, повторяющийся из ночи в ночь. И теперь Торгрим гадал, не потеряет ли подобное времяпровождение своей привлекательности после смерти.

В нынешнем настроении атмосфера зала никак на него не влияла.

В десяти футах от очага он уже ощущал жар огня на своем лице. Торгрим отошел вправо, к теням в дальнем углу. И там, среди разбросанных покрывал и сбитых мехов, обнаружил Орнольфа Неугомонного. Штаны ярла болтались на лодыжках. Взгромоздившись на девушку-рабыню, он яростно с ней совокуплялся. Тело девушки сотрясалось от каждого мощного толчка. Ее глаза были широко распахнуты, рот открыт, она явно задыхалась — то ли от страсти, то ли из-за того, что ее придавила туша Орнольфа.

Торгрим окликнул своего тестя. Тот с недовольным видом обернулся через плечо, но его лицо прояснилось, когда он увидел, кто к нему обращается.

— Торгрим! Рад видеть, что ты перестал болтаться дерьмом в проруби и пришел пировать!

— Нужно поговорить, — сказал Торгрим.

— Ну так говори… — откликнулся ярл, не теряя ритма.

Торгрим знал, что Орнольф вполне способен совокупляться, как северный олень во время гона, и при этом вести беседу, но, будучи в мрачном настроении, Торгрим подобного не выносил.

— Поговорим, когда закончишь, — сказал он и отошел.

Он остановился возле очага, на краю хаоса, царящего в зале, словно стоял на утесе над кипящим прибоем. Те, кого он привел с собой, уже растворились в толпе, присоединились к своим товарищам, ну и пусть. Силу нужно показать на дороге, а не в медовом зале. Если даны решат напасть, викинги все равно не сумеют отбиться.

— Эй, давай, выпей со мной! — взревел голос у него над ухом, так близко, что кричать уж точно не имело смысла.

Торгрима обдало вонючим дыханием, и он обернулся. За ним стоял великан, на шесть дюймов выше самого Торгрима и фунтов на пятьдесят тяжелее. Он протягивал кубок. Мед плескался через край.

Торгрим принял напиток, поблагодарив кивком.

— Вежливый муж предложил бы тост, — сказал верзила угрожающим тоном.

Торгрим почувствовал, как внутри нарастает злость, несмотря на все усилия ее удержать. Он отсалютовал кубком, что выглядело довольно неискренне.

— Ты что, слишком хорош, чтоб сказать тост в мою честь?

Верзила шагнул ближе. Он явно искал драки. Торгрим повидал уже много подобных ублюдков. Что ж, в эту ночь он выбрал не того человека и не в том настроении.

— Ну?

Торгрим глотнул еще меда и выплеснул остатки в лицо незнакомцу. Тот закашлялся, вытер глаза — и больше ничего не успел сделать. Торгрим рванулся вперед и ударил его в висок с такой силой, что боль отдачи прожгла руку от кулака до плеча, а верзила рухнул на пол, словно мешок без костей.

Торгрим разглядывал потерявшего сознание великана и пытался расслабить пальцы. Рука болела, но настроение явно улучшилось.

— Торгрим!

Он качнулся, подавшись вперед, словно голос Орнольфа ударил его физически, и лишь потом осознал, что Орнольф от души хлопнул его по спине. Другой рукой ярл поддерживал штаны. Он принялся их завязывать, не отвлекаясь от разговора.

— Я всей душой люблю ходить в набеги, — говорил Орнольф. — Но эти долгие морские путешествия… без женщин… тяжело они мне даются. — Совокупление всегда ввергало Орнольфа в задумчивость. — Тут полно женщин, выбери себе одну, — предложил он.

— Возможно, — ответил Торгрим. Сам он любил женщин не меньше, чем все остальные викинги, но в вечернем злобном настроении его воротило от одной мысли о спаривании. — Ты знал, что Дуб-Линн теперь датский порт?

Орнольф недоуменно прищурился.

— Норвежский, — ответил он.

— Уже нет. По крайней мере так мне сказал портовый смотритель. Даны под предводительством какого-то ублюдка Орма выгнали отсюда норвежцев уже больше года назад.

Орнольф удивленно оглянулся.

— Ну да, я заметил, что тут полно данов, но не знал, что они теперь контролируют порт.

— А у нас с тобой трюм набит крадеными датскими товарами.

Орнольф лишь махнул рукой в ответ.

— Не важно. Сыновья датских сучек такие же жадные, как и все. Дай им хорошую цену, и им будет плевать, пусть даже мы отняли свой товар у их матерей, хорошенько их трахнув на сдачу!

— Я сломал палец смотрителю порта. Или почти сломал, — сказал Торгрим.

— А, чтоб меня! Я-то уж начал думать, что ты сегодня не будешь развлекаться!

Торгрим отвернулся, злясь на нежелание Орнольфа видеть всю серьезность их положения.

«Или это я стал ворчлив, как старуха…» — подумал он.

Но кто-то уже шагал к ним — высокий, хорошо сложенный мужчина, чисто выбритый и с тщательно расчесанными волосами до плеч. Он был одет так, что каждая деталь его наряда буквально кричала о богатстве и власти. Синие глаза смотрели спокойно, но он ничего не упускал.

— Добрый вечер, господа. — Незнакомец поклонился, вежливо, но без излишнего подобострастия. — Меня зовут Магнус сын Магнуса. Вы, насколько я понял, недавно в Дуб- Линне. Приветствую вас.

— И кто ты такой, чтобы нас приветствовать? — поинтересовался Торгрим.

— О, не слишком важная птица.

Тон у Магнуса был обезоруживающий.

— Рад встрече! — Орнольф сунул Магнусу свою мясистую ладонь, Магнус принял ее и пожал.

— Не выглядишь ты неважной птицей, — заметил Торгрим.

— Я помощник Орма, владыки Дуб-Линна, вот и все, — сказал Магнус.

— Так, значит, ты дан? — спросил Орнольф. — Много вас тут, данов?

— Да, — ответил Магнус. — Но это не имеет значения. Даны, норвежцы, шведы — всех нас привела сюда общая цель: обосноваться в этом диком месте и начать торговлю. — Он улыбнулся той улыбкой, какой часто выигрывают переговоры.

Ну, Торгрим, видишь? — взревел Орнольфи повернулся к Магнусу: — Я говорил Торгриму, что вы, даны, вовсе не такие уж двуличные ублюдки, как считает большинство.

— О да, — вновь улыбнулся Магнус. — Не такие.

— Ну что ж, — заключил Орнольф, — я буду рад выпить с тобой и назвать тебя своим другом.

«Надобно в дружбе верным быть другу и другом друзей его, — вспомнилась Торгриму древняя мудрая поговорка. — С недругом друга никто не обязан дружбу поддерживать[22]. Интересно, кто здесь друг, а кто недруг?»

Глава девятая

Пей на пиру,

но меру блюди

и дельно беседуй…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Для того, кто объявил себя не такой уж важной птицей, Магнус сын Магнуса пользовался слишком явным уважением. По крайней мере так казалось Торгриму Ночному Волку. По одному слову Магнуса пирующие освободили конец стола, чтобы он, Орнольф и Торгрим могли устроиться тут в относительной тишине. Стоило ему взмахнуть рукой и кивнуть, как тут же на столе появились мед, вино и угощение.

— Итак, полагаю, ваш набег был удачен? — поинтересовался он, едва они осушили свои кубки и Орнольф вонзил зубы в цыпленка.

Торгрим, не удержавшись, издал глухое рычание. Он не желал отвечать на вопросы, и ему не нравился этот Магнус, чересчур приветливый и лощеный. Однако Торгрим понимал, что его собственные поспешные действия поставили викингов в сложное положение, а потому придержал язык.

— Удачным? — вскипел Орнольф, выплевывая куски цыпленка. — Чертовски неудачным! Англия когда-то была раем, золото валялось повсюду, церкви и монастыри ломились от побрякушек. Всех трудов было — нагнуться да подобрать. А теперь? Выгребли все начисто. Когда я был в твоем возрасте, когда у мужчин были яйца, мы выскребли Англию до дна. И теперь ни черта не осталось!

— Неужели? А я слышал, что у вас под палубой полно товара.

— Слышал? — переспросил Торгрим. — От кого, от той жирной свиньи, которая рылась в трюме нашего драккара?

Магнус улыбнулся.

— Это был Асбьерн. Да, он таки жирный и воистину свинья. Мне сказали, что ты чуть не сломал ему палец. Жаль, что не перерезал глотку.

Торгрим кивнул. Так или иначе, а узнать, что Асбьерн не пользовался всеобщим расположением, было приятно.

— Кое-что нам перепало, как бы ни жаловался Орнольф.

Магнус кивнул, и, похоже, его мысли двинулись в новом направлении.

— Во время последнего шторма вы были в море. Тогда и повезло? Повстречали там ирландцев?

Торгрим отрицательно покачал головой.

— Ха! Ирландцев в море? — взвился Орнольф, но тут же осекся, взглянув на Торгрима. Его улыбка померкла. — А, нет. Ни одного не попалось.

Торгрим наблюдал за Магнусом. Отдана не укрылось, как неловко осекся Орнольф.

— Уверены?

Торгрим откинулся назади скрестил руки на груди.

— Нам действительно повезло. Попался торговец, груженный товаром по самый планширь. Как выяснилось потом, датский. Тут, кажется, не нужно объяснять, отчего мы решили о нем помалкивать.

— И это все?

Торгрим перехватил взгляд Магнуса, и долгое время они сидели, не сводя друг с друга глаз и не шевелясь. Торгриму вспомнился юный вельможа, с которым он сражался за корону, и тот момент, когда они схватились, не позволяя друг другу двигаться. То же самое он чувствовал и теперь, только напрягалась воля, а не мышцы.

— Это все.

Магнус отвернулся и кивнул, но скорее самому себе, а не Торгриму. Затем он вновь повернулся к викингам и улыбнулся так тепло, словно все неприятные моменты остались позади.

— И все же поход был удачен, — сказал Магнус. — А мы, даны, не слишком расспрашиваем торговца о том, откуда его товар. Мы ведь живем в опасном мире.

— Ха! — заревел Орнольф. — Золотые слова! В опасном, покуда норвежцы в море и их ведет Орнольф Неугомонный! Выпьем же, Магнус сын Магнуса!

Орнольф отсалютовал кубком, Магнус ответил тем же, и они выпили. Магнус поднял руку, и распорядитель медового зала тут же возник рядом, словно соткавшись из воздуха.

— Вали, эти люди — мои гости. — сказал Магнус, указывая на Торгрима и Орнольфа. — Они и все те храбрецы, что прибыли с ними. Пусть сегодня их кубки будут всегда полны, за это ты отвечаешь передо мной!

— Да, господин, — ответил Вали, попятился и принялся выкрикивать команды девушкам-рабыням.

Девушки заметались по залу, наполняя кубки норвежцев до краев, а затем им пришлось наполнять их снова, поскольку те столь же быстро пустели.

Торгрим выпил еще, насладился ощущением теплого сладкого меда, стекающего по горлу. Он огляделся. Веселье било через край: рев, пение, вопли пьющих и дерущихся, слившись воедино, достигли пика. Вскоре они начнут стихать, пока все присутствующие не повалятся на пол — спящими либо мертвыми. Он видел подобное множество раз. Пиршества были похожи на битву, которая, достигнув кульминации ярости и безумия, не могла длиться долго: люди падали наземь один за другим, приближая неминуемый финал.

Юный Харальд, сидевший на другом конце стола, уже рухнул лицом вниз. Став первой жертвой пира, он храпел с открытым ртом, положив щеку на тарелку. Выглядел он как ангел на фоне окружавших его варваров.

Торгрим Ночной Волк улыбнулся, осушил кубок, отставил его и встал.

— Благодарю за гостеприимство, Магнус сын Магнуса, но я должен идти.

— Уже? Разве ты не выпьешь со мной еще чашу?

— Да забудь о нем! — крикнул Орнольф. — Он хуже старухи, когда на него находит ворчливое настроение! Я выпью с тобой еще чашу, пока меч в моих штанах остывает, прежде чем снова нырнуть в горнило страсти!

Торгрим оставил их и начал проталкиваться сквозь толпу пирующих. Он помнил, что на борту «Красного Дракона» сейчас не осталось никого, кроме тех шестерых, которым он велел сторожить драккар, и это ему не нравилось. Он был тревожным по натуре, а странные события этого вечера лишь разжигали в нем подозрительность.

Торгрим оглядел медовый зал, высматривая своих людей и размышляя, стоит ли приказать им вернуться на корабль. Все они смешались с данами и не отрывались от кубков, уже превзойдя и Орнольфа в его лучшие дни. Вытащить их из зала не представлялось возможным, Торгрим решил даже не пытаться.

Он остановился там, где спал юный Харальд, и с силой потряс парнишку за плечо. Впрочем, это не возымело никакого эффекта: тот лишь издал слабый, едва различимый стон и попытался отмахнуться от Торгрима.

«По крайней мере он еще жив», — подумал Торгрим. До сих пор он не был в этом уверен. Торгрим поставил сына на ноги, нагнулся, подхватил его за пояс и забросил на плечо, как мешок с зерном. И зашагал из медового зала в ночную прохладу.

После жаркого, дымного и вонючего зала влажный чистый воздух казался особенно приятным. Да и Харальд был не такой уж тяжелой ношей. Торгрим без труда добрался по дощатому настилу дороги до причала, у которого покачивался «Красный Дракон». Воины, оставшиеся на борту, выглядели ничуть не трезвее тех, кто пировал в медовом зале, что, впрочем, не мешало им до сих пор негодовать из-за несправедливого решения Орнольфа.

Под их мрачными взглядами Торгрим взобрался на борт и положил Харальда на кучу мехов. Затем он потянулся и огляделся. Ночь была тихой, если не считать плеска воды и приглушенного шума, доносящегося из зала, однако нервы Торгрима были натянуты, а чувства обострились, как у волка. Он ничего не мог поделать. Стая сбежала, и он остался один.

Торгрим подошел к сидящим воинам.

— Датский ублюдок по имени Магнус заказал бесплатную выпивку для тех, кто прибыл на нашем корабле. Так что вам лучше поспешить в зал, пока Орнольф ее всю не выпил.

Мрачные лица, словно по волшебству, просветлели, викинги вскочили и помчались к медовому залу, очевидно опасаясь, что Торгрим очнется и вновь погрузится в свое обычное ночное настроение.

Торгрим наблюдал, как они бегут по дощатой дороге. Эти люди ничем ему не помогут, случись здесь какая беда. Да и сам Торгрим в своем черном настроении был куда опаснее шестерых пьяниц. Пусть себе бегут.

Он отошел на корму, вытащил свои меха из укрытия и лег.

В такие ночи он боялся засыпать, зная, что неизбежно придет волчий сон, но забытье, похожее на смерть, сумело его одолеть.

Торгрим снова оказался в странной волчьей стае, но на сей раз драгоценности в его пасти не было. Волки кружили вокруг него, наблюдая, но он не мог понять, готовятся ли они к атаке, И определить, друзья это или враги. Напряжение звенело, как туго натянутые снасти на ветру.

А затем волки кинулись на него. Повинуясь невидимому сигналу, стая атаковала, клыки сверкнули белым, и Торгрим бросился в схватку, рыча и огрызаясь на убийц, рвущихся к его горлу.

Он проснулся весь в поту, сел и тут же ощутил холодное прикосновение железа под подбородком. Первые утренние лучи окрасили город Дуб-Линн серо-синим цветом, а на борту «Красного Дракона» толпилось с десяток вооруженных людей. Торгрим измерил взглядом длину копья и уставился в бородатое лицо воина, который удерживал смертоносное острие у его шеи. Тот явно рассчитывал на то, что этой угрозы будет достаточно, чтобы предостеречь Торгрима от поспешных действий. Он ошибался.

Торгрим крепко сжал в кулаке медвежью шкуру, которой накрывался, набросил ее на копье и вскочил с Железным Зубом в руке. Копейщик умер, пытаясь высвободить древко, — меч Торгрима почти начисто снес ему голову.

И не успел труп копейщика упасть на палубу, как Торгрим бросился на следующего, рванувшегося вперед с секирой наперевес и боевым кличем. Торгрим был одет только в штаны и тунику, времени схватить щит у него не оставалось. Пришлось ловить острие секиры клинком Железного Зуба, а левой рукой нанести не слишком удачный удар.

Воин с секирой был крупным мужчиной, и даже полноценный удар вряд ли помог бы Торгриму. Противник двинул ногой вверх, и Торгрим едва успел сжать колени и защититься от выпада, который положил бы конец схватке. Затем противник толкнул его щитом, Торгрим потерял равновесие и неловко попятился.

Кто-то стоял за его спиной, Торгрим этого не осознавал.

Он прыгнул вправо, не сводя глаз с несущегося к нему острия секиры, и только тогда заметил жало копья, промахнувшееся мимо спины на пару дюймов. Он повернулся, вогнал Железный Зуб в живот копейщика, схватил его за воротник туники и толкнул вперед, прикрываясь им, как щитом, в тот самый миг, когда секира должна была размозжить ему голову.

Секира рассекла череп копейщика. Торгрим бросил его и прыгнул в сторону, пытаясь отыскать место для боя. Никого из команды на борту не было, и перед глазами Торгрима мелькнул образ того, как викинги просыпаются с похмелья на полу медового зала и видят то же, что увидел он, — занесенные над ними жала копий. Станут ли они драться? Некоторые станут, но это им не поможет.

Харальд стоял на коленях на носу драккара, сцепив ладони за головой, в окружении четырех воинов с мечами и копьями, и Торгрим порадовался тому, что сын не стал сопротивляться. Он запросто мог бы броситься в самоубийственную атаку, как поступил его отец.

Воин с секирой вновь наступал на Торгрима, и еще двое прикрывали его, и два человека оказались у Торгрима за спиной. Они кружили, словно волки, заставляя отражать удар за ударом. Копья пытались ужалить, дразнили, дергались, чтобы заставить его раскрыться для удара. Воин с секирой теперь оказался у него за спиной. Торгрим успевал отслеживать его лишь краем глаза, и это было плохо. Следовало найти способ прикрыть спину.

— Живым! — раздался властный приказ. Магнус сын Магнуса в дорогом алом плаще, с мечом в руке и с сияющим шлемом на голове, взошел на корму. — Этот нужен мне живым.

Внезапно Торгрим заметил какую-то возню на носу. Харальд вскочил, оттолкнул ближайший наконечник: копья, одновременно вырывая оружие из рук другого воина.

— Харальд! Нет! — Торгрим кричал, не замечая, что по- прежнему отбивает удары копий.

Бой против стольких воинов стал бы славной смертью для берсерка. Но не для Харальда.

Сын Торгрима не обратил внимания на крик. Он закрутил Копье, снес первого воина ударом древка в висок, перехватил Оружие и достал острием второго. Но отражать атаки со всех сторон одновременно он просто не мог. И тот, кто стоял за его Спиной, вонзил острие своего копья в плечо Харальда.

Парень закричал от боли, и это был самый жуткий звук из всех, какие только Торгриму доводилось слышать. Харальд выгнул спину и упал. Торгриму тоже хотелось кричать, но горло словно сдавило.

В тот самый миг, как он отвлекся на Харальда, воин с секирой размахнулся и стукнул его обухом в затылок. Торгрим рухнул вперед, Железный Зуб выпал из руки и зазвенел по палубе. Копейщик едва успел убрать оружие, чтобы Торгрим не налетел на него всем телом.

Торгрим повалился на палубу, едва успев выставить перед собой руки. Голова кружилась, перед глазами плыло. Чьи-то сильные ладони схватили его за плечи, дернули назад, заставили сесть. Он поднял взгляд. Сквозь туман в голове пробивалось алое пятно — плащ возвышающегося над ним Магнуса.

Магнус заговорил, его голос звучал словно издалека, и Торгрим с трудом разобрал слова:

— А вот теперь, Торгрим, нам нужно побеседовать. По-настоящему.

Глава десятая

Гостю вода

нужна и ручник,

приглашенье учтивое…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Незнакомец прибыл, когда Маэлсехнайлл мак Маэл Руанайд готовился к войне. Главный зал в Таре, глинобитные стены которого поднимались к толстым балкам потолка на такую высоту, что отблески огня из большого очага едва достигали тяжелых перекрытий, обычно служил местом пиров и празднеств, но сейчас превратился в центр подготовки к грядущей битве.

Двое слуг суетились вокруг Маэла, затягивая кожаные ремни его доспеха, выкладывая мечи, копья и щиты для того, чтобы он оценил их. Прочие слуги точно так же сновали вокруг других мужчин, стоявших в большом зале. То были ри туата — вожди кланов, которые поклялись в верности Маэлсехнайллу и обязались воевать за него. В тишине, предшествующей хаосу, который наступит, когда им придется вести своих людей в битву, они проверяли свое оружие и доспехи. Выезжать собирались на рассвете.

Главный зал стоял на пологом холме, на котором сейчас собралось не менее трехсот человек: они сидели вокруг костров или спали в своих палатках. Опытных воинов здесь было около сотни, и они составляли основу армии Маэлсехнайлла, остальные были новобранцами. Не слишком грозная сила, явно недостаточная для того, чтобы выгнать ненавистных северян из Дуб-Линна, но обстоятельства заставили Маэла временно отложить эту цель. Завтра они выдвинутся на юг. Через три дня нападут на королевство Лейнстер.

— Туже, туже, — зарычал Маэл, и слуга изо всех сил дернул за ремень нагрудной пластины.

Маэлсехнайлл заметил суету в зале, какое-то движение, словно внимание всех присутствующих внезапно сосредоточилось на чем-то одном, и он понял, что в зал вошла его дочь. Король обернулся, вырвав ремень пластины из рук слуги.

Бригит вошла в зал через западный вход. В ее каштановые волосы были вплетены крошечные цветы. Искусно сшитое платье подчеркивало ее безупречную фигуру. Ри туата глазели на нее — кто украдкой, а кто и в упор. Многие из них с радостью Взяли бы ее в жены, но среди собравшихся не было человека, достойного того, чтобы Маэлсехнайлл соблаговолил отдать ему единственную дочь.

В свои семнадцать лет Бригит уже стала вдовой. Когда ей исполнилось четырнадцать, Маэлсехнайлл выдал Бригит за Доннхада Уа Руайрка, руи ри — предводителя кланов Гайленги, что на границе с Лейнетером. В долгосрочной перспективе это принесло бы выгоду. Маэлсехнайлл знал, что проще заключить союз с Доннхадом, чем подчинять его.

Однако брак с Бригит не удовлетворил Доннхада Уа Руайрка. Он вместе с братом Кормаком продолжил набеги на север, грабил Слайне и другие земли кланов, подчинявшихся верховному правлению Маэлсехнайлла мак Руанайда. Налетчики Доннхада угоняли скот, разоряли церкви и монастыри, захватывали рабов. Особой угрозы они не представляли, но вызывали раздражение своими выходками, а Маэлсехнайллу мак Руанайду не нравилось, когда его раздражают.

Маэл повел своих воинов на юг, и они с Доннхадом Уа Руайрком сошлись в битве. Армия Маэлсехнайлла сокрушила врагов, убив всех, кроме тех немногих, кто сбежал с поля боя вместе с братом Доннхада, Кормаком Уа Руайрком.

Эта победа положила конец предательству лейнстерцев. Маэл принял правление над Гайленгой, силой взяв то, что Доннхад не желал уступить по договору. Он приказал привязать Доннхада к столбу и лично четвертовал его на глазах у тех командиров Гайленги, которые пережили разгромный бой. Они слушали, как Доннхад из последних сил вопит, глядя на собственные внутренности, валяющиеся на земле передним, и Маэл надеялся, что это произведет на них должное впечатление.

Бригит вернулась домой в Тару. Маэлсехнайлл готовился вновь выдать ее замуж, как только найдется подходящий кандидат, но дочь, взрослея, приобрела определенную репутацию благодаря своему острому языку. По выражению ее лица Маэлсехнайлл понял, что дочь собирается эту репутацию оправдать.

— Отец, я уверена, что это ошибка. — Она остановилась в нескольких шагах от Маэла и скрестила руки на груди.

Маэлсехнайлл тихо вздохнул.

— Аббат Глендалоха постановил, что Корону Трех Королевств следует отдать мне, Корона не прибыла, и если только дуб галл не украли ее по пути, это значит, что Ниалл Калле решил придержать ее для себя.

— Даже если так, он не сможет объединить все три королевства.

— Ри туата будут подчиняться тому, кто наденет корону. Ниаллу Калле нужно преподать достойный урок.

Ниалл Калле, ри руирех — верховный король Лейнстера, лежавшего на юго-востоке Ирландии, был не из тех, кому стоило доверять. Маэлсехнайлл подозревал, что тот вступил в сговор с северянами и собирался использовать дуб галл лзахвата Бреги. Такое уже случалось, ирландцы порой заключали союзы с викингами. С некоторых пор викинги играли заметную роль в системе управления Ирландией, и без того запутанной.

И вполне понятно, что Ниалл Калле не желал отдавать Корону Трех Королевств Маэлсехнайллу.

— Ты не знаешь наверняка, он ли удерживает корону, — настаивала Бригит. — Тебе не кажется, что вначале стоит отправить к нему посольство?

Маэлсехнайлл покачал головой. И как только его дочь вообще осмеливалась вмешиваться вдела мужчин! Ее мать никогда не позволяла себе обсуждать военные планы Маэла.

Втайне Маэл надеялся на то, что Ниалл Калле действительно окажется предателем. Он с радостью ухватился за шанс преподать ему урок, разграбить его города, обчистить монастыри и захватить земли, продав его людей в рабство.

— Что ты думаешь… — начал он, но его снова прервали, на сей раз Фланн мак Конайнг, в полном боевом облачении ворвавшийся в парадную дверь.

— Государь! — Фланн торопливо поклонился. — Явился человек, который желает вас видеть. Он из Лейнстера[23].

Маэлсехнайлл кивнул. Он старался не встречаться с Бригит взглядом, но знал, что дочь на него смотрит.

— Хорошо. Велите ему входить.

Фланн мак Конайнг поспешил прочь из зала. Миг спустя он вернулся и остановился у двери, пропуская гостя из Лейнстера.

Для королевского посланца тот имел весьма неприглядный вид. Одежда его была разорвана и запятнана кровью, волосы и борода слиплись в колтуны. В прорехах виднелись повязки. В свете пламени очага Маэлсехнайлл заметил нездоровую бледность на лице гостя. Его сопровождали два юных пастушка, на плечах которых он, похоже, повис всем своим весом.

Гость явно ступал с трудом, но Маэлсехнайлл не сделал ни шага навстречу, заставив того пересечь весь зал.

Наконец все четверо прибывших — Фланн, лейнстерец и пастухи — остановились перед Маэлсехнайллом. Пастухи опустили лейнстерца на колени и сами почтительно склонились перед королем.

— Государь Маэлсехнайлл мак Руанайд! — Голос у лейнстерца оказался сильным, несмотря на его состояние. — Меня зовут Кербалл мак Гилла, я руи ри клана Уи Муирдайг.

Я прибыл из Лейнстера по приказу короля Ниалла Калле.

И я единственный выживший из его посольства.

С минуту Маэлсехнайлл молча смотрел на него, и никто другой не смел проронить ни слова. Наконец король заговорил:

— Ты привез Корону Трех Королевств?

— Государь мой Ниалл велел доставить вам корону. Но по пути нас атаковали фин галл и похитили ее. Остальные… погибли. Нас перерезали, как овец.

— Ты лжешь, — сказал Маэлсехнайлл. — Мы поймали и убили северян, поджидавших ваше посольство в засаде.

У них не было короны.

Кербалл мак Гилла встретил взгляд Маэлсехнайлла, не дрогнув.

— Нет, господин. Король Ниалл подозревал, что северяне устроят засаду на той дороге, поэтому послал нас морем. Мы попали в шторм и уже решили, что погибнем в буре, когда на нас напали норвежцы. Мы сражались до последнего бойца. Северяне бросили меня умирать, но милостью Господа я сумел выжить. Мой куррах выбросило на берег в бухте Барнегираг, где меня нашли эти люди. — Он кивнул на двух пастухов, которые с опаской взглянули на короля.

И вновь повисла тишина. На сей раз ее нарушила Бригит. Она шагнула вперед, взяла Кербалла за руку и помогла ему подняться.

— Ты с честью выполнил свой долг, Кербалл мак Г илла, — сказала она. А затем повернулась к слугам Маэлсехнайлла: — Отведите досточтимого Кербалла в гостевые комнаты королевского дома, пусть его как следует накормят и обработают его раны. А пастухам дадут поесть на кухне. — Обратившись к последним, она добавила: — Я сама прослежу, чтобы вас наградили за службу.

Слуги заняли свои места по сторонам Кербалла мак Гилла, и небольшая процессия медленно двинулась прочь из зала. Маэлсехнайлл ничего не сказал. Когда они скрылись за дверью, он повернулся и пронзил взглядом переминающегося с ноги на ногу Фланна мак Конайнга.

— Как фин галл смогли захватить Корону Трех Королевств и почему я об этом не знал? — процедил Маэл сквозь зубы. Низкое рычание в его голосе свидетельствовало о том, что он всерьез разозлился. — Почему северянам известно о короне больше, чем мне?

— Государь… я не знаю. Морриган не прислала ни слова. Либо она ничего не слышала, либо с ней что-то случилось.

— Выясни. Ты, лично. И быстро.

— Да, господин Маэл.

Фланн поклонился и попятился к выходу. Он осмелился повернуться к королю спиной, лишь отойдя на безопасное расстояние, после чего бросился прочь из главного зала.

— Теперь ты не будешь атаковать Лейнстер? — Бригит умела задать вопрос так, что он звучал наполовину утверждением, наполовину приказом.

— Мы подождем вестей от Фланна. — Маэлсехнайлл взглянул дочери в глаза, пытаясь принять угрожающий вид. — Аты не суй свой нос вдела мужчин!

— Да, отец. — Судя по тону, угроза ее ничуть не впечатлила.

Глава одиннадцатая

Глупый не спит

всю ночь напролет

в думах докучных…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Удар копья не убил Харальда сына Торгрима. В нем текла кровь Торгрима Ночного Волка и Орнольфа Неугомонного, а это значило, что его не так-то просто отправить на тот свет. Однако вскоре пришла лихорадка — безмолвный ночной убийца. И она испугала Торгрима больше, чем глубокая незаживающая рана на плече Харальда. Та лишь нанесла физический урон телу его сына, а вот лихорадку напустили духи, которых он не мог увидеть и с которыми не знал, как бороться.

Их держали в большой комнате огороженного частоколом форта. Судя по огромному тяжелому столу, стоявшему посредине, здесь когда-то располагалась столовая гарнизона. Харальд вопил от боли, когда его волокли сюда с палубы «Красного Дракона», а Торгрим, теряя сознание, с гудящей головой, еще пытался драться. Крики сына жалили его куда сильнее клинка.

Воины Магнуса бросили их в эту комнату, к другим членам команды драккара.

Из шестидесяти трех викингов, отправившихся в Дуб-Линн с Орнольфом Неугомонным, уцелел пятьдесят один. Вефорд Быстрый погиб на куррахе. Двое умудрились до смерти упиться дареным медом Магнуса. Еще девять, проснувшись, как и Торгрим, от прикосновения копий к горлу, ввязались в драку и уложили дюжину солдат Магнуса, прежде чем отошли в Вальгаллу. Еще четверо попали в тюрьму ранеными.

Бывшую столовую никто не назвал бы идеальной тюрьмой, поскольку в ней было слишком много окон, но, похоже, она оказалась единственным помещением, способным вместить всех пленников.

Три дня они провели в заточении. И условия были ужасными. Кормили редко — протухшей едой. Раненым оставалось лишь терпеть боль, поскольку товарищи ничем не могли им помочь. Двое уже томились у врат Вальгаллы, без всякой надежды на погребальные почести.

Орнольф Неугомонный большую часть времени бесновался, но, поскольку выпивки им не давали, на трезвую голову его ругань чаще походила на жалобы. Впрочем, не менее громкие, чем обычно.

Они не знали, что их ждет впереди. Никто не приходил к ним в тюрьму, кроме трэлла, носившего им еду.

Тем не менее Торгрим сын Ульфа всячески пытался поднять боевой дух своих товарищей. Он славился этим врожденным умением, которым обладал, пока солнце сияло на небе и дух волка не вступал в свои права.

На четвертый день заточения Торгрим взобрался на стол. Это уже стало частью ежедневного ритуала.

— У меня есть песнь о великой битве в медовом зале! — выкрикнул он

Он собирался прочесть полные мрачной иронии стихи о событиях той хмельной ночи, когда их всех предали.

— Давай же, Торгрим! — крикнул в ответ Снорри Полутролль, и остальные согласно загудели.

Торгрим знал: ничто не дает такого ощущения единства, как общая история, и лучше всего рассказывать подобные истории стихами. Поэзия была столь же неотъемлемой частью жизни северян, как битвы или земледелие.

И Торгрим заговорил громким и чистым голосом скальда:

Храбрец Орнольф подобен богу был. Он женщин всех любил, он мед из рога пил. Так много на пиру он на себя взвалил, Глаза залил И пенис утомил, Что пал героем он без капли сил.

Викинги заулыбались, забыв на время о своем незавидном положении. Они подбадривали его криками, и Торгрим позволял им вопить. Для них это было облегчением, а ему давало время придумать следующие строки. Слагая стихи, он чаще всего импровизировал на ходу.

И вот за ним пришли Пожиратели павших, И пировали они на плоти Орнольфа Кровью его, загустевшей от меда, Что все еще тек в его теле, Пока и сами валькирии Не рухнули пьяными…

Еще минут десять Торгрим декламировал одну за другой героические строфы, пока его товарищи не развеселились, включая даже Орнольфа. Что ж, этого хватит на некоторое время. Боевой дух команды напоминал тонущий корабль, а единственным, кто мог вычерпать их печаль, был Торгрим.

И он черпал, черпал изо всех сил, но не знал, насколько еще его хватит.

Торгрим слез со стола. Харальда и прочих раненых устроили в дальнем углу, на плащах и туниках, которые сняли с себя другие заключенные. Торгрим останавливался рядом с каждым, спрашивал, как идут дела, пытался приободрить и развеселить. Гигант Бьерн, которому одно копье попало в живот, а другое в грудь, в разговорах уже не нуждался. Торгрим приложил ладонь к его бледной коже, решив, что тот уже отошел в мир иной, но ощутил под рукой тепло. Бьерн цеплялся за жизнь со свойственным ему упрямством.

И наконец Торгрим добрался до Харальда. Лицо парнишки горело нездоровым румянцем, дыхание срывалось, на коже проступили бисеринки пота. Желудок Торгрима скрутило, и он сжал зубы, чтобы сдержаться и не позволить тому, что творилось у него на сердце, отразиться на лице. Его сын, его любимый мальчик…

Торгрим пытался относиться к Харальду непредвзято. Пытался обращаться с ним как с остальными ранеными викингами. Сам Харальд хотел от него такого отношения, к тому же не клину воину выделять своего сына из числа других братьев по оружию.

Имелась и еще одна причина. Торгрим не желал, чтобы их тюремщики, Магнус или Орм, узнали, что Харальд — его сын и внук Орнольфа. Иначе парнишку используют, чтобы давить на вожаков. Его будут пытать и убьют на глазах у Торгрима и Орпольфа, дабы заставить их говорить. И Торгрим и правда не знал, что случится с ним после этого. Но понимал, что ничего хорошего в любом случае не выйдет.

Он опустился на колени рядом с Харальдом, как делал это рядом с другими воинами.

— Как ты, парень?

Харальд открыл глаза.

— Я в порядке…

Торгрим велел Харальду не называть его отцом, пока они в плену.

Он кивнул. Нет, паренек был не в порядке. Лихорадка пожирала его заживо. Торгрим поднял одну из подвесок-талисманов, которые разложил вокруг постели сына, маленький серебряный молот Тора, и потер его между пальцами. Талисман не помогал, как и молитвы Тору и Одину. Если бы в этой тюрьме можно было что-нибудь принести в жертву, Торгрим сделал бы приношение не задумываясь. Он уже размышлял о том, не предложить ли богам себя, пытался найти, чем перерезать себе горло, но оставлять Харальда и других воинов на попечение Орнольфа он все же не желал.

«Я знаю сотни способов убить человека и ни одного способа спасти», — распекал он себя.

Следовало срочно что-нибудь предпринять, иначе Харальд умрет. Торгрим мягким движением накрыл ладонью руку сына.

— Ты отдыхай, парень. Сон — лучшее лекарство.

Торгрим не знал, правдивы ли эти слова, но другие лекарства были ему неизвестны. Когда Харальд закрыл глаза, а его дыхание немного выровнялось, Торгрим развязал шнурки своего ботинка из козьей кожи и стянул его. В потайных кармашках внутри он спрятал шесть золотых монет. Торгрим выудил одну и снова натянул ботинок.

Обеденный зал был окружен стражами, а значит, был не такой уж надежной камерой. Торгрим выглянул в одно из окон, посмотрел вправо и влево. Увиденное не вдохновляло: там стояли закаленные безжалостные воины с мечами, копьями и щитами.

Он двинулся к следующему окну, где обнаружил более подходящего кандидата: человека, чье лицо еще не было отмечено той же печатью жестокости.

— Эй, ты! — громким шепотом позвал Торгрим. — Эй! Стражник обернулся и нахмурился, но не так злобно, как, похоже, намеревался.

— Что?

— Подойди сюда.

Стражник обернулся. Никто больше не обращал на них внимания. Заключенные явно не впервые пытались поговорить со стражей, поэтому он приблизился.

— У меня здесь раненые, о которых некому позаботиться, — начал Торгрим, — и я опасаюсь за их жизнь.

Стражник в ответ не сдержал улыбки:

— Вам всем стоит опасаться, вы же норвежские пираты.

— Это так. Но все равно я хотел бы сделать все возможное. В этой крепости кто-нибудь умеет лечить?

Его собеседник нахмурился. Торгрим показал ему золотую монету, при виде которой тот не смог скрыть удивления.

— Это все, что у меня есть, — сказал Торгрим. — Приведи того, кто может помочь моим людям, и монета твоя.

Стражник медленно кивнул.

— Есть тут кое-кто, — сказал он.

За вожаками пришли прежде, чем Харальд дождался какой-либо помощи. Прошло немного времени, дверь распахнулась, и Торгрим поднял взгляд, надеясь увидеть стражника и старую каргу с корзиной целебных трав. Но вместо них обнаружил вооруженных мужчин с копьями на изготовку. Их вид не оставлял сомнений: здоровье пленников интересует их меньше всего.

Стражи ступили внутрь, и Торгрим тут же поднялся. Вслед за стражей вошел высокий мужчина, спокойный и властный, и Торгрим предположил, что это и есть тот дан, Орм, которого упоминал Магнус. За незнакомцем следовал сам Магнус, за Магнусом — тот толстяк, которому Торгрим чуть не сломал палец.

— Прошу прощения, — сказал Орм, сделанным простодушием разводя руками. — Надеюсь, я не отвлек вас от важных дел.

Торгрим сплюнул на пол.

— Уж всяко важнее, чем говорить с такими, как ты.

Он смотрел мимо Орма, мимо других, надеясь отыскать путь к побегу. Но за дверью виднелось столько вооруженных мужчин, что надежда тут же растаяла.

— Я предполагал услышать нечто подобное, — сказал Орм. — И все же вынужден настаивать на том, чтобы побеседовать с вами. — Он обернулся к тем, кто остался позади: — Это тот самый человек?

Толстый коротышка с надменным лицом кивнул.

— Да, именно он командовал драккаром. И напал на меня.

— Хорошо… — начал было Орм, но Магнус перебил его:

— Подождите, господин. — Он взглянул Торгриму в глаза, и Торгрим выдержал его взгляд. — Этот человек не главный. Он лишь помощник. А вот тот, — Магнус указал на Ор- нольфа, который сел на скамью у стола, — ярл Орнольф, предводитель викингов.

— Ты сам говорил мне, что Орнольф — старый дурак, а этот Торгрим думает за двоих, — напомнил Орм.

— Именно так. И поэтому я вначале попытался бы добыть сведения у дурака, а затем перешел бы к умному.

Его слова, похоже, задели Орнольфа.

— Дурак? — взревел он, пытаясь встать. — Дайте мне меч, и мы еще посмотрим, кто тут дурак!

Орм проигнорировал это требование. Он лишь кивнул на Орнольфа, и стражи схватили ярла под руки, толкая и волоча его к двери.

— Я вам легкие вырву через рот, всем вам, ублюдки, вырву! — кричал Орнольф, пока его тащили из комнаты.

Орм подошел к Торгриму, и их лица оказались на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Некоторое время оба молчали, Орм изучал лицо противника, Торгрим отвечал тем же.

— Посмотрим, что нам расскажет твой ярл, — произнес наконец Орм. — А затем я поговорю с тобой.

Он развернулся и вышел из комнаты. Один из стражей грохнул дверью, а Торгрим все стоял и смотрел в ее грубые доски.

На это он не рассчитывал. Отчего-то он был уверен, что уведут его, но они забрали Орнольфа.

«Что Орнольф им расскажет?» — спрашивал себя Торгрим. Выложит ли он Орму все как есть? И если да, то какой смысл данам оставлять кого-то из них в живых?

Глава двенадцатая

Муж неразумный

на сборище людном

молчал бы уж лучше…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Орнольф Неугомонный лежал на полу в огромной груде мехов. Вскоре он сумел приподняться на руках и яростно выпучить единственный глаз, который еще открывался, на окруживших его данов. Он сплюнул на пол кровавый комок.

— Все вы шлюхины дети… Я вам легкие вырву, ублюдки… — выдохнул он, едва шевеля потрескавшимися кровоточащими губами.

А затем Орм ударил его в висок, и Орнольф снова рухнул в меха.

Магнус был впечатлен. Старика били несколько часов: Магнус трудился над ним поочередно с Ормом и двумя стражниками. А в итоге они не добились почти ничего, упрямство ярла оставалось непоколебимым.

Последний удар заставил его потерять сознание, и некоторое время Орм ловил ртом воздух, глядя на неподвижное тело.

— Он мертв? — спросил Магнус.

Орм ткнул викинга ногой. Орнольф глухо застонал.

— Воды сюда, — сказал Орм.

Один из стражников подскочил с ведром и выплеснул волу в лицо Орнольфу. Ярл открыл глаза. Орм присел рядом с ним на корточки, схватился за длинные, рыжие с проседью волосы.

— Вы — часть норвежского флота? Флота Олафа Белого? — спросил Орм.

Он задавал этот вопрос так часто, что Магнус сбился со счета. Его уже тошнило от этого вопроса. Орнольфу же, по всей видимости, также надоело отвечать «нет».

— Да, мы часть флота Олафа! Из тысячи драккаров! Мы вас свяжем, сукины дети, и будем трахать, пока не сдохнете! — Голосу старика был поразительно сильным для избитого до полусмерти человека.

Орм отпустил прядь его волос, и Орнольф ударился головой о пол. Магнус скрестил руки на груди и мысленно восхитился стариком. Тот отрицал, что они были частью какого бы то ни было флота, и в этом Магнус ему верил. Орм, скорее всего, тоже, но он слишком боялся мести норвежцев, чтобы теперь отступиться. И к тому же он очень любил подобным образом допрашивать людей.

Орм пнул Орнольфа в живот, и тот снова застонал.

— Тором клянусь, если не скажешь правду, я вспорю тебе брюхо и сожгу у столба за пиратство и налет на датский корабль!

Магнус знал, что это не пустая угроза. Он видел, как Орм казнил многих, и наверняка он сделает то же с Орнольфом. Но на — кажут его не за ограбление датского купца. До купца никому не было дела. Нужно было заставить Орнольфа или его людей признать, что они являются частью норвежского флота, либо, если не выйдет, убедиться, что они таковой частью не станут.

Магнус был по-своему заинтересован в этом допросе. Корона Трех Королевств… Орм не догадывался, что эти норвежцы могли обнаружить куррах, которого не встретил Магнус, зато Магнус это понял, и неудачная оговорка Орнольфа лишь подтвердила его подозрения.

Ранним утром, когда Асбьерн еще спал, а Орм был занят другими делами, Магнус тщательно обыскал драккар. Под предлогом поиска доказательств предательства он и его люди едва не разобрали корабль по бревнам. Подняли каждую доску палубы, заглянули в каждый темный угол. Они нашли игральные кости, несколько монет и маленькую статуэтку Тора, которая завалилась за ахтердек. Но короны они не обнаружили.

Орм вновь присел, всматриваясь в окровавленного Орнольфа, затем выпрямился.

— Этот бесполезен. От него мы ничего не добьемся.

— Оставь его мне, — сказал Магнус. — Я дам ему немного отдохнуть и попытаюсь снова.

Орм перевел взгляд с Орнольфа на Магнуса. Магнус знал, что Орм повсюду видит предательство, что, впрочем, его не удивляло. Он действительно был окружен предателями.

— Что еще ты надеешься из него вытянуть?

Магнус пожал плечами.

— Узнаю, когда вытяну.

Орм колебался, его откровенное недоверие к Магнусу боролось с желанием получить хоть какие-то достоверные сведения от толстого ярла.

— Хорошо, — сказал Орм наконец. — Дай мне знать, скажет ли эта свинья что-нибудь интересное.

С этими словами он быстро вышел из комнаты.

Магнус проводил его взглядом, затем сел, расслабился и принялся ждать, когда Орнольф немного восстановит силы. Корона Трех Королевств представляла не меньшую угрозу для правления Орма, чем тот же норвежский флот. Именно поэтому Орм так отчаянно стремился ее заполучить. И именно поэтому Магнус собирался оставить ее себе, если сумеет выяснить ее местонахождение.

Когда дверь наконец открылась, закат уже давно миновал и дух волка вонзил в Торгрима свои зубы.

Торгрим прислонился спиной к дальней стене, неподалеку от метавшегося в поту Харальда. Его товарищи отодвинулись подальше, опасаясь находиться рядом с ним, когда он в таком настроении.

При звуке открывающейся двери Торгрим поднял взгляд. За несколько часов до этого им вернули Орнольфа в таком состоянии, в каком Торгрим его еще никогда не видел, а Торгриму доводилось видеть Орнольфа Неугомонного изрядно потрепанным. Он было подумал, что теперь настала его очередь. И он не собирался им помогать.

Первым вошел стражник, который в правой руке держал меч, а в левой — чадящую лампу с тюленьим жиром. Кто-то из спавших вскинулся и, ворча, заслонился от ее слабого света. Торгрим узнал охранника, которому предложил золото. Тот шагнул в сторону, и за его спиной появилась женщина, закутанная в плаще капюшоном. Торгрим вскочил.

— Я привел целительницу, — сказал охранник, когда Торгрим приблизился.

Он запер за собой дверь, явно нервничая. Торгрим не знал, кого он боится больше — пленников в комнате или стражников снаружи.

Торгрим взял у него лампу, с трудом подавив острое желание вогнать носик светильника в сердце стража, и передал ему обещанную золотую монету, а затем вторую.

— Вот еще одна, ее дали мои люди, — едва сдерживаясь, сказал Торгрим. — Прими нашу благодарность.

Стражник кивнул. Он выглядел довольным, несмотря на смятение, и Торгрим был рад, потому что этот человек мог понадобиться ему снова.

— Безопасность рабыни в ваших руках, — сказал стражник и исчез за дверью.

Торгрим повернулся к целительнице, которая вскинула руки и сбросила скрывающий ее лицо капюшон. Викинг ожидал увидеть сморщенную старую каргу — у северян все целительницы были такими, — но эта женщина выглядела совершенно иначе. Она была молода, не старше двадцати лет, как показалось Торгриму, и красива, несмотря на худобу и слишком большие глаза на узком лице.

Она посмотрела на него с таким вызовом, что, будь на ее месте мужчина, ему бы не поздоровилось, учитывая то, в каком настроении пребывал Торгрим. Но на женщину — тем более женщину, способную исцелить Харальда, — он реагировал по-другому.

— Меня зовут Морриган, — сказала она. — Я рабыня Орма.

— Ты не из данов, — заметил Торгрим. Она говорила на северном наречии, но со странным акцентом.

— Нет. Я ирландка.

— Откуда же ты знаешь наш язык?

— Когда мы с братом были маленькими, мы жили среди вас, северян, в Йеллинге. А теперь я стала рабыней. Вначале у фин галл, теперь у Орма. — Она пыталась скрыть горечь в голосе. Торгрим знал, что из ирландцев получаются хорошие, спокойные рабы. Эта явно была исключением.

— Ты пришла сюда с разрешения Орма?

Морриган улыбнулась.

— Конечно нет. Он жестоко меня накажет, если узнает об этом.

Торгрим ощутил, как дух волка начинает развеиваться, словно утренний туман. Было нечто такое в этой рабыне, что влияло на духов и заставляло верить, что она умеет исцелять.

— Меня зовут Торгрим сын Ульфа. Тебя наградят за смелость, — заверил он девушку. — Пойдем.

Он провел ее к дальней стене, где на мехах и плащах лежали раненые. Первым был Олвир Желтобородый с глубокой рубленой раной, шедшей от плеча через грудь до самого живота. Без повязок рана выглядела жутковато, как канава в белом песке.

Морриган села рядом, поставила свою большую корзину на пол и начала исследовать рану, присматриваясь, принюхиваясь, ощупывая. Торгрим поднес лампу поближе. Спящий Олвир заерзал и застонал.

— В этой ране уже поселилась гниль, но, возможно, еще не поздно, — тихо сказала Морриган. Торгрим не понял, к нему ли она обращается или к самой себе. Он не ответил.

Она достала из корзины какой-то пушистый клубок.

— Паутина, — пояснила она, словно думала, что Торгрим ей не доверяет.

Очень осторожно Морриган размотала мягкий сверток и залепила им рану Олвира. Глаза его широко раскрылись от изумления, он попытался сесть, но Торгрим удержал его за плечо.

— Не двигайся, Олвир Желтобородый. Эта рабыня — целительница.

Олвир застонал и снова улегся. Морриган уверенными движениями вытащила из корзины скатку льняной ткани и небольшую баночку с маслянистой мазью. Покрыв этой мазью ткань, она положила ее на рану Олвира.

— Это припарка из тысячелистника. Большего я сделать пока не могу, — сказала она. — Нужно подождать и посмотреть, как пойдет исцеление.

Торгрим кивнул. Они двинулись к следующему раненому, которому Морриган оказала такую же помощь, затем к следующему.

— Нужно было послать за мной сразу же, — упрекнула его Морриган. — Со старыми ранами лекарству справляться сложнее.

Торгрим снова кивнул, ничего не ответив.

Затем они подошли к Гиганту Бьерну. Морриган внимательно его осмотрела, ощупала раны, вглядываясь в каждую при свете лампы. Она вынула еще одну маленькую баночку и с помощью Торгрима влила немного содержимого в рот великану.

— Шлемник поможет ему заснуть, но больше ничего сделать нельзя, — сказала Морриган, и они двинулись дальше.

Минуты бежали, прошел уже час, и беспокойство Торгрима нарастало, как прилив. Он хотел, чтобы Морриган занялась Харальдом до того, как ее присутствие обнаружат. Хотел, чтобы она забыла обо всех остальных и сосредоточила усилия на его сыне, но он не смел попросить ее об этом или хоть как-то дать понять, что Харальд для него дороже других раненых. Он не знал, какие у нее отношения с Ормом, не знал, какие сведения она готова будет передать хозяину в обмен на некоторые поблажки.

Орнольф Неугомонный был следующим. Его лицо заплыло от ударов, одежда была разорвана, синяки и порезы виднелись в прорехах туники. Морриган оглядела его и подняла взгляд на Торгрима.

— Эти раны совсем свежие, — сказала она.

— У Орма и Магнуса были к нему вопросы.

Морриган кивнула.

— Мне показалось, что я узнала руку Орма. Но почему он?

— Он наш ярл. Он наш вождь.

Морриган вновь посмотрела на Торгрима.

— Разве не ты главный?

— Я лишь дружинник Орнольфа. Второй после него.

Целительница кивнула и вынула из корзины очередную маленькую склянку.

— Пастушья сумка, от кровотечения. — Целительница смешала сушеные травы с водой в кружке. — Нужно заставить его это выпить.

Торгрим помог ей приподнять голову Орнольфа. Морриган поднесла кружку к губам ярла, и Орнольф, не приходя в сознание, тут же вылакал содержимое до дна — когда речь шла о выпивке, у него всегда срабатывали инстинкты.

Они вновь уложили Орнольфа, и Морриган обработала его раны паутиной и тысячелистником. Затем она дала ему глотнуть из другой склянки, в которой, по ее словам, была настойка из. тысячелистника на меду. Торгриму пришлось силой вырвать эту склянку из рук Орнольфа.

— Ему очень нужен отдых, а мед поможет ему заснуть, — сказала Морриган. — Думаю, он выживет, если только Орм не продолжит допросы. И не сожжет его заживо у столба.

Торгрим кивнул.

— А теперь посмотри вот этого. Мне кажется, ему совсем плохо, — сказал он, кивая на Харальда и изображая безразличие.

Морриган подняла голову и впервые, как он понял, взглянула ему в глаза.

— Хорошо, — коротко ответила она и передвинулась к Харальду, опускаясь рядом с ним на колени. — Совсем мальчишка.

Целительница убрала влажные от пота волосы с его лба.

— Он достаточно взрослый, чтобы ходить в набеги, — сказал Торгрим.

Морриган вновь взглянула на него, и Торгрим увидел на ее лице отвращение. Она подняла с пола подвеску — серебряный молот Тора.

— Что это?

— Молот Тора. Способ попросить помощи у бога.

— Неудивительно, что у него лихорадка. — Морриган сунула молот в ладонь Торгрима, потом собрала остальные амулеты, включая статуэтку Одина на восьминогом коне Слейпнире и крошечную серебряную валькирию, и добавила к молоту: — Держи их подальше от мальчика.

Она потянулась к своей шее, сняла ожерелье и надела его Харальду на шею. Серебряный крестик с умирающим богом Христом лег на грудь парня.

Рука Морриган совершила жест, который Торгрим часто подмечал у христиан: коснулась лба, живота, обоих плеч. Она пробормотала что-то над Харальдом, какое-то заклинание, как показалось Торгриму. От христианской магии ему было не по себе. В другое время он велел бы ей прекратить, но сейчас он впал в отчаяние, а его собственные боги ничем не сумели помочь.

Произнеся заклинание, Морриган принялась возиться с ранами Харальда, продолжая бормотать себе под нос, и Торгрим не мог не заметить, что она проявляет больше внимания к юноше, чем к остальным. Целительница аккуратно промыла его раны, обработала их паутиной и мазью тысячелистника, затем бросила в воду какой-то порошок.

— Это ивовая кора, она поможет от лихорадки, — объяснила Морриган, помешивая питье. Вместе они заставили Харальда его проглотить. — Я оставлю тебе немного этого средства. Проследи, чтобы стражи его не нашли. Давай ему питье трижды вдень, утром, днем и вечером.

Торгрим кивнул. Ему отчего-то было трудно говорить в присутствии Морриган.

Целительница встала.

— Я закончила. Постараюсь вернуться завтра.

Торгрим проводил ее до двери, покопался в сумке, висевшей у него на поясе, и вытащил одну из золотых монет, которые заранее достал из ботинка.

— Вот. — Он протянул ей золотой. — И прими мою благодарность.

Морриган взяла монету и посмотрела на нее со странной ухмылкой:

— Плата за исцеление фин галл. Никогда не думала, что увижу подобное.

Она спрятала монету в карман, взяла лампу, задула пламя и исчезла.

Торгрим остался один в темноте. Он все еще ощущал запах Морриган, хотя в комнате было не продохнуть от вони немытых мужских тел и горящего тюленьего жира.

Впервые с того момента, как Харальда взяли в плен, он увидел слабый проблеск надежды. В первую очередь — надежды на то, что сын сможет выжить. Это было хорошее, сильное и светлое чувство, но стоило Торгриму ощутить радость, как в тот же миг она растаяла под гнетом реальности.

Харальд может выжить… но надолго ли?

Магнус и Орм не отпустят их. Будут еще допросы, а затем их казнят. И лучше бы Харальду умереть в беспамятстве лихорадки, чем дожить до того наказания, которое изобретут для них Магнус и Орм.

Глава тринадцатая

Видно, настал конец света, раз уж селяне выходят биться против благородных семейств.

Оскорбление, произнесенное королем Тары в адрес своих врагов

Морриган чувствовала, как солома из матраса впивается в ее спину, словно десятки крошечных лезвий. Орм навалился на нее сверху, и под его весом ей трудно было дышать. С каждым толчком Орма она ударялась коленом об стену, что причиняло ей боль.

Она смотрела в потолок широко раскрытыми глазами. Толстые балки и обмазанные глиной камыши между ними едва виднелись в лучах занимавшейся зари. Когда-то, лежа под Ормом, она мысленно улетала далеко-далеко, за много миль отсюда, в чудесное место, где ее не сможет насиловать тот, кто назвался ее хозяином. Но не сегодня.

Сегодня сознание Морриган было полностью сосредоточено на происходящем. Она оценивала расстояние до ремня Орма, брошенного на край постели, и серебристой рукояти кинжала на этом ремне. Ее глаза разглядывали паутину под потолком, но разум видел совсем иное: как ее рука неслышно вытаскивает кинжал из ножен и вонзает его между ребрами Орма, как он вскидывается от внезапной боли, как она выкатывается из-под него, вынимая кинжал из его тела, и вонзает его еще раз.

А затем она видела, как в дверь вбегают стражники с мечами на изготовку, застают ее, задыхающуюся, с кинжалом в руке, залитую кровью Орма. Смотреть на Орма, застывшего в агонии с выпученными глазами и мертвенно-бледной кожей, было приятно, но дальнейшие видения всегда заканчивались тем, что ее вешали, топили, четвертовали или сжигали у столба. Ни одно преступление не наказывалось так жестоко, как убийство господина рабом. Подобное не прощалось, и кара служила предупреждением остальным.

И потому до нужного момента, когда Морриган сможет не только отомстить, но и выжить, чтобы отпраздновать месть, она вынуждена была терпеть худшее из рабских унижений.

Наконец Орм хрюкнул, застыл, полежал какое-то время неподвижно, придавливая Морриган своим телом, а затем поднялся.

— Мед кончился. Узнай, есть ли свежий, — сказал он, выходя из комнаты и завязывая на ходу штаны.

Морриган не шелохнулась. Она лежала не шевелясь, ожидая, когда уляжется ненависть, напоминая себе, зачем находится здесь. Вначале одной лишь мысли о цели было достаточно, чтобы пройти сквозь любой ужас, но теперь этого не хватало. Как ее Господь и Спаситель, в миг ужаснейших испытаний она порой начинала сомневаться.

В конце концов она заставила себя подняться с низкой кровати и поправила одежду. Почувствовав, как семя Орма стекает по бедру, она подошла к лохани, чтобы помыться. Морриган давным-давно решила: если она когда-нибудь поймет, что понесла от Орма, она убьет дуб галл и себя заодно.

В главной комнате дома было еще темно и прохладно. Морриган раздула огни очага в центре комнаты, подбросила в него хвороста и торфа и как следует разожгла огонь. Если очаг погаснет, Орм ее изобьет. Дуб галл ненавидел темноту.

Снаружи доносились звуки шагов прислуги и стражников, возвращавшихся с ночного дозора, утренних работ и забот. А затем раздался стук в дверь.

Морриган выпрямилась, обернулась к двери и некоторое время молча смотрела на нее. Странно было услышать стук так рано утром, когда Орм уже ушел. Иногда, если случалось что-то важное, один из многочисленных рабов-ирландцев приносил ей слухи. Возможно, сейчас явился именно он. Она прошла через комнату и открыла дверь.

На пороге стоял пастушок, совсем юный и слегка испуганный.

— Что тебе нужно? — поинтересовалась Морриган. Она обратилась к гостю на родном гэльском языке. Мальчишка явно был не из северян.

— Ты Морриган? — спросил пастушок. — Рабыня Орма? — Да.

Паренек переступил с ноги на ногу.

— Мой господин велел передать тебе, что у него есть добрые овцы на продажу, для королевского стола, и тебе нужно их увидеть.

— Передай своему господину отказ. Дуб галл едят свиней.

— Мой господин велел передать тебе… — пастушок замялся, словно подбирая слова, — что эти овцы прибыли с высоких холмов Тары, и тебе очень нужно самой на них посмотреть.

Тара… Господин этого парнишки явно не был пастухом, догадалась Морриган. Она оглянулась, внезапно испугавшись, что за ними могут наблюдать, однако стоявшие по эту сторону частокола стражники, воины и рабочие совершенно не интересовались беседой рабыни и пастушка. Даже те, кто охранял помещение с пленными норвежцами, выглядели скучающими и сонными. Как бы то ни было, все равно никто из них не понимал гэльского языка.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросила Морриган.

— Доннел.

— Хорошо, Доннел. Подожди минутку, и я сейчас же пойду с тобой.

Морриган поспешно вернулась в дом, нашла свою шаль и набросила на плечи, взяла корзинку. Рассветный кошмар, который обычно преследовал ее несколько часов, был забыт. Она заторопилась к двери и последовала за Доннелом, который явно хотел как можно скорее выбраться за пределы частокола, подальше от владений чужеземцев.

Они двинулись по дощатой дороге, причем Доннел шел на шаг впереди, затем оказались на шумном рынке, где другие ирландки — рабыни или жены — и немногочисленные северянки торговались за еду, одежду и домашнюю утварь. Овцы блеяли в небольшом деревянном загоне, у калитки которого стояли двое пастухов. Один был чуть младше Доннела, второй намного старше. Один — настоящий погонщик овец, второй — наверняка нет.

Морриган подошла к загону и принялась разглядывать животных, словно действительно интересуясь покупкой. Она заговорила первой, тихо и на гэльском.

— Брат, зачем ты пришел?

Фланн мак Конайнг непринужденно огляделся, прежде чем заговорить. Грубый шерстяной капюшон плаща обрамлял его лицо и серо-белую бороду.

— Аббат Глендалоха провозгласил, что Корона Трех Королевств должна принадлежать королю Маэлсехнайллу мак Руанайду.

Морриган тихо ахнула и вскинула голову, встретившись с братом взглядом.

— Наконец-то… — сказала она.

Фланн кивнул.

— Ниалл Калле должен был отправить ее под охраной в Тару, но корона так и не прибыла. Господин Маэл был уверен, что Ниалл Калле решил оставить корону себе. Он уже готовил армию к походу на юг, когда к нам прибыл гонец. Эти молодые люди, — Фланн кивнул на пастушков, которые пытались выглядеть как можно неприметнее, — привели его. Ниалл, по всей видимости, решил, что безопасней отправить корону на корабле. Он снарядил куррах, собрал команду из своих самых доверенных вельмож и отправил его на север. Гонцом был один из них, единственный выживший. Куррах захватили северяне.

Морриган покачала головой.

— У Орма ее нет, — сказала она. — Короны нет в Дуб-Линне.

Фланн некоторое время молчал. Затем ткнул овцу посохом, пытаясь изображать погонщика.

— Маэлсехнайлл был крайне недоволен тем, что после таких событий мы не получили от тебя ни весточки.

Морриган нахмурилась. Ярость горьким вкусом оседала на языке.

— Я страдаю здесь так, как Маэлсехнайлл не может себе даже представить, лишь для того, чтобы он знал о том, что замышляют северяне. И если он не услышал от^ меня о Короне Трех Королевств, то лишь потому, что ее здесь нет.

Фланн кивнул головой.

— Именно так я и сказал господину Маэлу. Возможно, ее захватили другие северяне, не местные.

— Возможно…

Если бы в Дуб-Линне появился столь важный предмет, как эта корона, это не осталось бы для нее незамеченным. В городе ничто не ускользало от внимания Морриган.

— На прошлой неделе из порта выходил только один драк- кар, на нем плыл Магнус сын Магнуса. Его отправили за короной, но он ее не нашел. Кроме него… — Она запнулась.

— Что?

— Ну конечно… — сказала она больше самой себе, поскольку странные события прошлой недели вдруг обрели смысл. — Торгрим…

Морриган не догадывалась, где находится корона, но она была уверена в том, что знает, кому об этом известно.

За Торгримом пришли глубокой ночью, и это было не слишком удачным решением с их стороны. Он сгорбился в дальнем углу большой комнаты, подальше от стены, у которой стонал Харальд. Он спал и во сне бежал с волчьей стаей. Вкус крови горел во рту, алая пелена ярости застилала глаза.

Его схватили за руки и рывком заставили встать. Все еще потерянный в мире сна, он ударил локтем в челюсть одного из пришедших за ним. Левый кулак сбил с ног второго, и Торгрим потянулся за мечом, которого не оказалось на поясе.

Но люди Магнуса были готовы к драке, и, несмотря на поразительную ярость человека, который даже еще не проснулся, они сумели накинуть витую кожаную удавку ему на шею. Они затягивали ее до тех пор, пока дыхание викинга не превратилось в свист. Его голова раскалывалась от злобы и недостатка воздуха. Запястья ему завели за спину, и чьи-то сильные руки уже наматывали на них веревку.

Перед Торгримом — но слишком далеко, чтобы броситься на него, — стоял Магнус. Он держал лампу. Желтый свет пламени выхватывал из тьмы его алую тунику, но большая часть лица скрывалась в тени. За его спиной еще четверо мужчин пытались скрутить запястья Коткеля Яростного, который дрался с ними, как медведь. Отряд копейщиков удерживал прочих воинов Орнольфа от попыток броситься на помощь.

— Ведите их, — сказал Магнус, когда Торгрима и Коткеля наконец сумели скрутить настолько, что они уже не могли сопротивляться.

Магнус первым вышел из комнаты. Стражники вытолкали за ним Торгрима и Коткеля, следом двинулись остальные даны. Сквозь пелену ярости, захлестнувшую сознание, Торгрим все же сумел поблагодарить богов за то, что они не выбрали Харальда.

Магнус провел их в одну из комнат крепости: небольшую, освещенную пламенем очага, благодаря которому помещение казалось даже уютным. Стражники, толкавшие Торгрима, схватили его за плечи и швырнули в стену. Падая, он споткнулся и ударился об нее лицом — смягчить падение он не мог из-за связанных рук.

Он перекатился на спину и взглянул вверх. Стражники привязали веревку к скрученным за спиной запястьям Коткеля и перебросили второй ее конец через низкие балки потолка. Трое потянули ее к себе, и Коткель, крича и ругаясь, взлетел к потолку.

Над Торгримом возвышался Магнус.

— Где корона? — спросил он.

Торгрим довольно долго смотрел на него, прежде чем ответить. За это время Коткель перестал орать от боли и принялся осыпать данов проклятиями.

— Спроси Коткеля, — ответил Торгрим, кивая в сторону подвешенного товарища. — Он, похоже, сегодня более разговорчив.

— Может, и спрошу. Но, возможно, тебе самому захочется об этом рассказать. Чтобы прекратить страдания своего товарища.

— Возможно, не захочется, — огрызнулся Торгрим.

Магнус развернулся и ударил Коткеля мечом плашмя по пояснице. Коткель выгнулся и снова закричал.

Торгрим стиснул зубы. Он хорошо относился к Коткелю, но не настолько, чтобы подчиниться Магнусу ради его спасения. Он готов был идти на жертвы ради очень немногих людей в этом мире, а когда дух волка завладевал его телом, Торгрим не испытывал жалости, только злость.

— Гейр, давай железо, — сказал Магнус, и один из его подчиненных, вытащив из очага раскаленный на конце железный прут, направил его в лицо Коткелю.

— Корона для вас ничего не значит, — продолжил Магнус. — Просто безделушка. Так спаси жизнь своим товарищам и себе, скажи мне, где она. Я могу даже заплатить тебе за нее.

Торгрим зарычал и с трудом поднялся на колени. Способность мыслить то и дело покидала его, уступая место чистейшей ярости.

— Какая корона, сукин ты сын?

Магнус повернулся к Коткелю.

— Где корона?

— Не знаю я ни о какой короне, шлюхин выродок! — выдохнул тот.

Магнус кивнул, и Гейр прижал раскаленный прут к лицу викинга. Коткель завопил — жутко, пронзительно. Комната наполнилась запахом жженой плоти, и в этот момент Торгрим прыгнул.

Стоя на коленях, он оттолкнулся от пола и буквально перелетел через комнату как раз в тот миг, когда железо коснулось плоти и крик Коткеля заглушил все остальные звуки. Торгрим врезался в Магнуса и отшвырнул его на Гейра, державшего железо. Все трое рухнули на пол, но Торгрим мгновенно вскочил и, рыча, принялся пинать врагов ногами. Он попал Магнусу в челюсть, как только дан попытался встать, и припечатал ногу Гейра, ощутив, как ломаются под ступней кости.

Гейр завопил от боли еще громче Коткеля. Магнус успел приподняться, и Торгрим рванулся к нему снова. Магнус перекатился вправо, уходя от пинка, и под ним оказалось раскаленное железо. Вскочить ему удалось, но туника уже загорелась.

— Ты, ублюдок! — заорал Магнус, пытаясь сбить пламя.

Торгрим снова бросился на него, но один из стражников опередил его, и огромный кулак понесся к викингу по широкой дуге. Торгрим уклонился, но большего ему не позволили связанные руки. Стражник поймал его прямым ударом справа, а затем швырнул на утрамбованный земляной пол.

Для Торгрима бой закончился. Его руки остались связанными за спиной, эффект неожиданности был утерян.

Он обозвал Магнуса последними словами и сжался, когда тот ответил сокрушительным пинком в голову. Больше Торгрим ничего сделать не мог. Оставалось лишь терпеть боль и пытаться хоть как-то смягчить удары, уклониться и пропустить их по касательной. Но вскоре он слишком ослабел даже для этого.

Магнус бил первым, затем его сменили стражники. Через какое-то время они отступились от Торгрима и заставили его наблюдать за тем, как терзают Коткеля, что было куда хуже побоев. Хоть Торгрим и ценил жизнь Коткеля не слишком высоко, тот все равно был одним из его товарищей. Чем наблюдать, как тот извивается под пыткой раскаленным железом, как подгибаются его ноги, лучше испытывать ярость данов на себе.

Некоторое время спустя они оставили Коткеля и вернулись к Торгриму. Били его, пока он не потерял сознание, затем отливали водой.

Когда он снова пришел в себя, даны вынудили его смотреть, как они вспарывают живот Коткелю Яростному, который до последней секунды сыпал проклятия на головы палачам, пока не повис безжизненно над кучей собственных внутренностей. Затем они снова взялись за Торгрима.

Он ни секунды не сомневался, что разделит судьбу Коткеля, и вскоре понял, что даже ждет момента, когда они с ним покончат. Сознание все чаще ускользало от него — Торгрим уже не знал, среди людей он или среди волков, собственная ли кровь заливает ему рот или же кровь добычи. За миг до того, как окончательно ускользнуть из мира темницы и данов в мир леса и стаи, Торгрим расслышал слова Магнуса:

— Достаточно. Я не хочу, чтобы он умер. Дайте ему отлежаться, и мы допросим его еще раз.

Глава четырнадцатая

С недругом друга

никто не обязан

дружбу поддерживать…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Прошли почти сутки, прежде чем Торгрим пришел в себя, и еще два дня, прежде чем он смог встать на ноги, но даже это показалось Морриган истинным чудом.

Будучи рабыней Орма и единственной целительницей в порту Дуб-Линн, она видела немало людей, переживших сильные побои. Но мало кто мог выдержать то же, что и Торгрим, и выжить. Не говоря уже о том, чтобы так быстро прийти в себя.

Чтобы вылечить раны пленников, Морриган приходила к ним трижды в день, и сохранить это в тайне никак не удалось бы. Магнус не хотел, чтобы Торгрим умер, а потому убедил Орма, что норвежец будет полезен живым, Орм, в свою очередь, приказал Морриган позаботиться о пленных. Морриган такой поворот событий весьма позабавил.

Она отправилась на рынок, чтобы купить нужные травы для восстановления здоровья викингов: ей было велено выходить пленников для того, чтобы их и дальше можно было избивать. Пастушки Доннел и Патрик вместе с Фланном мак Конайнгом продали почти всех овец, но оставались на рынке в надежде сбыть с рук последних. Любой наблюдатель не мог не задаться вопросом, отчего Морриган испытывает столь длительный и жадный интерес к овцам, если не собирается их покупать. Но никто не смотрел в ее сторону.

— Магнус ни слова не сказал о короне, но я уверена, он считает, что корона у Торгрима, — тихо сказала Морриган на родном гэльском.

Они с Фланном прислонились к загородке, глядя на овец. Доннел и Патрик рыскали вокруг, внимательно высматривая тех, кто мог заинтересоваться Морриган, но никто не обращал на нее внимания.

— Ты тоже думаешь, что корона у Торгрима?

— Нет. Будь корона у него, Магнус обнаружил бы ее, а Торгрим к сегодняшнему дню давно уже был бы мертв. Но я уверена, что Торгрим и вправду знает о ее местонахождении.

— Магнус ничего не сказал Орму?

— Нет. Он ведет собственную игру. Возможно, намеревается оставить корону себе. Или потребовать за нее выкуп.

— Все белые чужаки — ублюдки. Они предают и обманывают даже друг друга.

Ирландцы, конечно, были не лучше, поскольку разоряли земли друг друга, продавали в рабство своих же сородичей, грабили церкви и монастыри собственной христианской веры. Но Морриган не стала указывать своему сердитому брату на двусмысленность его обвинений. У них были более неотложные проблемы.

— Торгрим силен, силен, как никто другой. Думаю, вскоре он будет готов.

— У нас мало времени. Опасность растет с каждой минутой. Если Магнус или Орм опередят нас с короной, мы проиграем.

— Значит, сегодня, — сказала Морриган.

— Он будет готов?

— Сегодня.

Морриган наполнила корзину и натянула плащ на плечи. Сумерки давно миновали. Стараясь не шуметь, она зашагала к двери. Она не знала, спит ли Орм. Если да, она не хотела его будить, а если нет, она не хотела с ним разговаривать.

Морриган как раз коснулась задвижки, когда дверь в спальню распахнулась.

— Куда собралась? — поинтересовался Орм.

Морриган повернулась к нему, не поднимая взгляда.

— Я собиралась позаботиться о пленных, господин.

Орм хмыкнул и двинулся через комнату прямо к ней. Морриган подумала, что он решил овладеть ею прямо здесь, и внутренне собралась, однако у дана было совершенно иное на уме.

— Как думаешь, почему Магнус так озабочен судьбой этих норвежцев?

— Я не знаю причины, господин. Может быть, он считает, что они обладают знаниями, которые могут быть вам полезны?

Орм снова хмыкнул. Понять, что означает этот звук, было сложно.

— Если что-то услышишь, дай мне знать.

— Да, господин.

Орм хмыкнул в последний раз, развернулся и зашагал обратно в спальню. Морриган посмотрела ему в спину, представляя, как вгоняет в нее кинжал, а затем открыла дверь и вышла в темноту. В маленькой крепости было тихо. Стражники, стоявшие у ворот и вокруг тюрьмы норвежцев, были сонными и скучающими. В нескольких окнах виднелся свет ламп. Даже обычный шум из медового зала, расположенного чуть дальше по дороге, звучал сегодня тише обычного.

Кругом царили тишина и спокойствие, и это было хорошо. Это означало, что дуб галл не настороже, растеряли обычную подозрительность. Морриган сбросила шаль с головы и запрокинула лицо к небу. Первые капли дождя из туч, собиравшихся с самого утра, упали на ее щеки. И это было еще лучше.

Она пересекла двор в направлении обеденного зала, где держали пленников. Стражники к ней привыкли, особенно с тех пор, как она перестала скрывать свои визиты.

Один из стражников прислонился к дверному косяку, его копье стояло рядом у стены. Он выпрямился, только когда Морриган приблизилась, и шагнул к ней.

— Добрый вечер, Морриган.

— Добрый вечер.

Стражник вытянул руку, и Морриган передала ему корзину: ритуал, который они повторяли трижды в день. Стражник заглянул внутрь, поворошил скатки ткани и паутины, перебрал склянки, проверяя, не спрятано ли под странными зельями оружие. Затем вернул корзинку Морриган и кивком пригласил ее войти.

Она открыла дверь и шагнула внутрь. В комнате, как обычно, было темно, ее освещала единственная масляная лампа на столе. Морриган оглядела запертых здесь воинов.

Торгрим скорчился у стены в дальнем углу, и Морриган снова задалась вопросом, отчего тот всякий раз стремился сесть как можно дальше от своих товарищей после наступления темноты. Он поднял голову, услышав, как открылась дверь. Их взгляды встретились, и викинг поднялся. Двигаться ему было больно, Морриган это видела, и все равно она невольно залюбовалась им.

Орнольф тоже не спал, он сидел за столом, почти оправившись от полученных ран и травм. Морриган оставалось лишь восхищаться силой и выносливостью северян.

Торгрим взял лампу и проводил Морриган к ее первому пациенту. Это тоже стало рутиной. Она пыталась вначале осмотреть Торгрима, пыталась с самого первого дня после допроса у Магнуса, но викинг подобного не терпел.

Рана Олвира Желтобородого заживала довольно неплохо, тысячелистник справился с гнилью прежде, чем та справилась с Олвиром. Тот, кого называли Гигантом Бьерном, до сих пор был жив, хоть Морриган и не понимала, как такое возможно. Она даже почти поверила, что он сможет выжить, и с радостью приписала бы себе этот успех, но знала, что на самом деле благодарить нужно нечеловеческую силу викингов.

Пациентов у нее стало меньше. Орнольф больше не нуждался в помощи целительницы, хотя Морриган и давала ему из жалости вино на травах и медовую настойку тысячелистника. Остальные тоже оправились достаточно, чтобы не нуждаться в лечении.

— А этот? — Торгрим кивнул на лежащего в углу парнишку.

Они опустились на колени рядом с ним. Юный викинг все так же метался в поту, лицо горело от лихорадки.

— Жар все не унимается.

— Это я вижу, — сказал Торгрим с фальшивым равнодушием в голосе, которое Морриган сразу же раскусила.

Занимаясь раной парнишки, она не могла не заметить, насколько тот похож на самого Торгрима. Телосложением они отличались — младший был шире в плечах и крепче, — но глаза и рот выдавали родство. Как и нос.

— Как его зовут?

— Харальд.

Торгрим старался ничем не выдать своих чувств. Морриган слышала эту нарочитость.

— Харальд все еще в опасности. Но он силен, как и все вы, фин галл, он молод, и в этом его преимущество. — Она вынула из корзины склянку с целебным медом. — Помоги мне.

Торгрим придвинулся и поднял голову Харальда, а Морриган поднесла горлышко бутылки к его губам. С юным Харальдом она еще не перемолвилась ни словом, поскольку он находился либо в бреду, либо без сознания в минувшие дни, и все же паренек ей понравился. Было в его лице нечто искреннее, оно ничем не напоминало хищные и подлые лица тех, кто ее окружал. Именно такие юноши фин галл, способные принять любовь Христа, положат конец зверствам викингов.

— Хорошо.

Они уложили голову Харальда обратно на покрывало. Морриган оглядела комнату. Вне освещенного огоньком лампы круга все терялось во тьме. Стражников внутри не было. Им не хотелось находиться рядом с таким количеством врагов.

— Иди сюда, дай мне взглянуть на тебя, — сказала она Торгриму, и тот придвинулся, опустившись на колени, чтобы ей было удобнее.

Морриган поднесла лампу к его лицу, изучая многочисленные раны и синяки, оглядела длинный глубокий порез на его руке.

— Хорошо заживает.

Она опустошила корзину, нанесла на рану мазь из тысячелистника, забинтовала полотном. А затем открыла фальшивое дно корзинки и кивком велела Торгриму заглянуть внутрь. В свете лампы заблестели клинки десяти кинжалов.

Торгрим посмотрел на них, затем на Морриган. И ничего не сказал.

— Орм убьет вас всех, если вы не сбежите, — чуть слышно выдохнула Морриган. — Но большим я ничем помочь не могу.

— Большего нам и не нужно, — сказал Торгрим, кивая на оружие. — Но почему ты нам помогаешь? Вы, ирландцы, больше всего на свете любите наблюдать, как северяне убивают друг друга.

— Я исцелила твоих людей и не хочу смотреть на то, как их прикончат. К тому же я христианка. Мне невыносима мысль о жестокой смерти невинных людей.

Торгрим улыбнулся, чего Морриган еще не видела, и она поняла, что ее слова не обманули этого человека.

— Ты, наверное, думаешь, что я такое нее дитя, как Харальд, — сказал Торгрим. — С каких это пор ты стала считать нас, викингов, невинными людьми?

Они услышали хрюканье, больше похожее на звук, с которым просыпается животное, а затем ботинки из козьей кожи затопали по земляному полу. Орнольф Неугомонный подошел к ним и с некоторым трудом опустился на колени рядом с Морриган.

— О чем вы болтаете? — спросил он. — Что-то не так с Харальдом?

Морриган всмотрелась в его лицо. Орнольф никогда не беспокоился о здоровье других викингов. Почему же старый ярл так переживает за юного Харальда?

— Морриган принесла нам это, — сказал Торгрим, кивая на корзину.

Орнольф наклонился, заглянул внутрь, и лицо его просияло, словно небо, на котором солнце вырвалось из-за туч.

— Один всеблагой! — сказал он, к счастью понизив голос до шепота. — Да мы их всех перережем!

— Я хотел узнать, почему она принесла нам такой подарок, — продолжил Торгрим. Морриган видела, как портится его настроение.

— Почему? — повторил Орнольф громче, чем Морриган хотелось бы. — Да какая разница почему!

— Это вполне может быть ловушкой.

— Ловушкой? Ха! Этот ублюдок Орм вздернет нас и вытащит наши внутренности крюком! Какие тут могут быть ловушки?

Торгрим поморщился. Морриган ничего не сказала. Но они оба знали, что в одном Орнольф, несомненно, прав. Норвежцы могли считать себя покойниками, их ждала ужасная смерть — их, словно свиней, будут терзать на глазах у веселящихся данов. Морриган же давала им шанс сбежать или, если побег не удастся, умереть с оружием в руках. И обсуждать тут действительно было нечего.

— Вы должны уходить сегодня, — сказала Морриган.

— Сегодня и уйдем, — заверил ее Орнольф.

Глава пятнадцатая

..должен один

знать, а не двое, —

у трех все проведают.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Торгрим Ночной Волк прижал ладонь к потолку, удерживая равновесие, а другой рукой вгонял лезвие кинжала в сухую глину между стеблями камышей. Он балансировал на спине Скегги сына Кальфа, стоявшего на столе на четвереньках. Спина Скегги не уступала столешнице ни шириной, ни надежностью, Торгрим порой забывал, на чем стоит.

Он резал и кромсал сухой камыш, который легко поддавался острому лезвию и падал вниз невесомым дождем, засыпая Скегги и стол.

—Другой, — тихо сказал Торгрим, и Снорри Полутролль передал ему новый кинжал взамен затупившегося.

Торгрим старался работать над лазом как можно тише и даже сам не слышал звуков, которые издавал, поскольку их заглушал начавшийся дождь.

Еще один слой камыша осыпался вниз, и Торгрим почувствовал влагу — дождевая вода сочилась сквозь прохудившуюся крышу.

— Погасите лампу, — прошептал он, и кто-то задул пламя.

Торгрим срезал оставшиеся полосы камыша и подставил лицо ночному дождю и ветру.

Он постучал носком ботинка по спине Скегги. Тот медленно поднялся на колени, Торгрим переступил на его плечи, и Скегги встал на ноги, приближая Торгрима к прорехе, которую тот вырезал в крыше.

Дождь был сильным, края лаза стали скользкими. Торгрим вогнал нож в балку крыши и использовал его как упор. Убедившись, что не соскользнет, он огляделся.

Обычно столовый зал обходил дозором целый отряд стражников, но сейчас он не видел ни одного. «Собрались под скатами крыши, — догадался Торгрим, — прячутся от дождя». Ворота крепости едва виднелись за пеленой сумерек. Возле них тоже наверняка стояли стражи, но и их поглотила тьма.

Он перекатился на живот, держась за рукоятку кинжала. Дождь молотил по голове и спине, ручьями стекал с бороды. Торгрим просунул голову в прорезанный им лаз.

— Давайте, — прошептал он.

В дыре появилась голова Снорри Полутролля, стоящего на могучей спине Скегги. Снорри быстро выбрался и откатился, пользуясь кинжалом, как упором. Выглядело это так, словно он хотел убить свою тюрьму. Один за другим викинги вылезали на крышу, пока их не собралось здесь шестеро, с кинжалами на изготовку, в то время как еще шестеро выстроились ждать своей очереди внизу.

Те, что очутились наверху, немедленно рассредоточились вдоль края крыши, а затем замерли там неподвижно. Ливень поглотил порт Дуб-Линн, словно накрыв город своей ладонью.

Торгрим вновь огляделся. В руке он сжимал рукоять кинжала, каждый мускул был напряжен и готов к действию. Боль от побоев ушла, и его тело, которое еще недавно едва слушалось его, теперь наполнилось энергией. Он стал хищником, он вел свою стаю на охоту.

Викинги ждали его сигнала. Торгрим кивнул и вырвал кинжал из балки, ощутил, как начинает сползать вниз. Викинги справа и слева от него последовали его примеру и, помогая себе руками, заскользили по мокрому камышу.

Край крыши казался серой линией на фоне густого мрака, царящего за ним, краем пропасти, по другую сторону которой ждала смертельная битва. Торгрим чувствовал, как внутри поднимается дикая ярость. Его ноги соскользнули с камыша, он оттолкнулся и спрыгнул на невидимую землю внизу, восстановил равновесие и пригнулся. Под ногами хлюпала грязь.

Торгрим резко обернулся, не разгибаясь, и выставил кинжал перед собой. Он услышал, как с тихим всплеском приземлились пятеро его товарищей. Сам он очутился чуть правее двери, у которой наверняка должен был стоять стражник.

— Хей! — раздался голос.

Не предупреждение, не вызов, скорее выражение страха и удивления. Неудивительно, что человек испугался при виде странных черных существ, падающих с неба в такую ночь.

Торгрим сделал два шага вперед. Сквозь темноту и дождь на фоне тюремной стены он различал силуэт стражника, который пытался вытащить меч. Но было поздно. Торгрим бросился на него, захватил в горсть влажные волосы, дернул назад. Стражник успел издать лишь сдавленный всхлип, и Торгрим перерезал ему горло. Горячая кровь, смешавшись с холодными струями дождя, брызнула в лицо Торгриму, когда он опускал труп на землю.

Снорри возник рядом, поднял засов на двери и толкнул ее внутрь. Торгрим нагнулся, чтобы вытащить меч из ножен на поясе трупа. Приятно было снова ощутить вес оружия в руке. Торгрим опять почувствовал себя целым, и он знал, что больше не выпустит меч из рук, пока не окажется на безопасном расстоянии от Дуб-Линна или не погибнет.

Викинги, остававшиеся внутри, выскользнули в открытую дверь во главе с Орнольфом, который не мог выбраться через прорезанный Торгримом лаз на крыше, будучи слишком толстым для этого. Торгрим жестом велел им рассредоточиться, затеряться в темноте у дома. Сам он вместе с Орнольфом двинулся вдоль бывшей тюрьмы, а пятьдесят воинов растворились в ночи и притаились в тенях у стен. Всех стражников убили и забрали у них оружие.

— Свейн! — шепотом позвал Торгрим:. — Отдай меч Орнольфу.

Свейн Коротышка, который слезал с крыши вместе с Торгримом, вышел вперед и неохотно протянул тольжо что отвоеванный меч ярлу.

— Оставь себе кинжал, — сказал Торгрим, но Свейн явно не обрадовался такому обмену.

— Идем по краю частокола, — скомандовал Орнольф. — Держимся в тени, снимем стражников, как только доберемся до ворот.

Торгрим кивнул. Трезвый Орнольф был хорошим вождем, пусть и не таким веселым.

— У кого есть оружие, те идут со мной впереди.

Тревогу пока никто не поднял, но долго им так везти не будет. Торгрим знал, что главный бой еще даже не начался. И все же они выбрались. Стая оказалась на свободе.

Морриган присела у окна, подглядывая в щелку между ставнями. Прямо за внутренним двором крепости находился обеденный зал, в котором держали викингов. Она молилась, чтобы ливень скрыл их побег, и благодарила Господа за ответ на ее молитвы. Однако теперь стена дождя не позволяла ей самой увидеть или услышать происходящее.

Она прищурилась и подалась вперед, уверенная, что заметила движение в темноте. За мерным шумом льющейся с неба воды она различила приглушенный звук удара. Полночь миновала около двух часов назад. Торгриму пора было действовать.

Звуков стало больше: плеск, топот ног, бегущих по влажной земле, достаточно тихий, чтобы не различить его, если не прислушиваться. Но Морриган была уверена в том, что ей не померещилось: Торгрим устроил побег. Теперь ее очередь.

Морриган переложила нож в левую руку и вытерла о платье вспотевшую ладонь, прежде чем взяться за него снова.

С нее было достаточно Дуб-Линна и бесконечных мук рабства. Так или иначе…

Она поднялась и прислушалась. Орм храпел в своей спальне. Она дождалась его возвращения из медового зала, притворяясь спящей у очага, спиной к двери, и слышала сквозь стук дождя по крыше, как он раздевается, как ворочается и охает, пытаясь заснуть. Вскоре он стал дышать громко и размеренно. Он спал уже больше часа.

Комнату освещало лишь слабое красноватое мерцание углей в очаге, но Морриган хорошо изучила этот дом и передвигалась быстро и бесшумно. В спальне не было окон, в ней царила непроглядная тьма, которую не рассеивали отблески света из соседней комнаты. Морриган ничего не видела, поэтому замерла, выжидая, не проснется ли Орм. Но слышалось лишь его сопение.

Она вынула нож из-под плаща и приблизилась к низкой кровати Орма. Он накрылся одеялом с головой, Морриган видела лишь темный холм на постели, но этого было достаточно.

Ей хотелось остановиться, прислушаться, удостовериться, что он спит, но внутренний голос кричал: «Нет! Нет! Сделай это!» Она столько раз мечтала об этом моменте, но воплотить мечту в жизнь оказалось труднее, чем ожидала Морриган. Она никогда не убивала людей, хоть и не считала грехом убийство такого мерзавца и язычника, как Орм сын Ульфа. И все же она содрогалась от мысли о том, что ей придется вонзить нож в спину спящего.

И вдруг Орм пошевелился, издав тихий звук, и Морриган захлестнула паника. Однако вскоре страх ушел, а с ним и нерешительность, все связные мысли исчезли. Она шагнула вперед, высоко подняв нож, и вогнала клинок в одеяло и лежащего под ним человека.

Нож вошел в мягкое, а затем на что-то наткнулся — на кость, предположила Морриган, но ей не хотелось об этом думать. Она вытащила нож и вонзала его снова и снова, пока последний удар не загнал оружие по самую рукоять.

Орм бился, крича громким и тонким голосом, как могла бы кричать женщина, но Морриган почти не слышала этого звука. Она пятилась прочь от бьющегося под одеялом тела, от пронзительного вопля, заполнившего комнату. Пятилась, пока не нащупала дверь спальни, а затем: выбежала прочь, через зал и входную дверь. Струи дождя хлынули ей в лицо, и она ахнула. Но ощущение было приятным, чистым и сильным, и такие же чувства дарило убийство, которое она только что совершила. Кровь Орма значила для Морриган не больше дождевой воды, стекавшей сейчас по ее коже.

Орм продолжал вопить тем же странным, слишком высоким для мужчины голосом. Морриган показалось, что за пеленой дождя она видит какое-то движение у ворот. Она бросилась к столовой, кТоргриму, который должен был вывести ее из Дуб-Линна.

В это время Торгрим как раз вернулся в тюрьму, чтобы проверить раненых.

— На покрывала, на покрывала, по человеку на каждый угол! — скомандовал он викингам, которых привел с собой, чтобы забрать товарищей, и тут зазвучал крик — жуткий, тонкий и протяжный.

— Тор всемогущий! — ахнул Олаф Желтобородый. — Призрак? Или тролль, как думаешь?

— Олаф, заткнись и поднимай своего брата, — огрызнулся Торгрим, не слишком уверенный в том, что Олаф ошибся.

Царила глухая ночь, наполненная дождем и смертью, как раз такая ночь, когда можно столкнуться со злыми духами.

Какое бы существо ни издало тот вопль, он наверняка привлечет внимание стражников. Торгрим выглянул за дверь. Сквозь пелену дождя бежали люди, направляясь к небольшому дому у частокола.

— Орнольф! Идем! — позвал Торгрим.

Вот он, их шанс! Крики отвлекли стражу.

Орнольф, держа меч наготове, жестом велел идти вперед и сам повел викингов под частоколом, где их движение не так бросалось в глаза.

Торгрим вернулся в обеденный зал.

— И вы тоже! За остальными!

Раненых подняли на покрывалах и потащили к дверям. Харальда несли последним. Торгрим услышал, как его сын тихо застонал. В складках покрывала он смог разглядеть только прядь русых волос на бледной коже. Парнишке придется непросто. Торгрим даже задавался вопросом, не жертвует ли он жизнью сына, пытаясь спасти свою.

Звуки боя и дождя слились в единый гул вето голове. Он чувствовал, как изнутри поднимается ярость, как ночь смыкается перед глазами и все другие шумы заглушает звук его собственного тяжелого дыхания.

Под хлещущими с неба холодными струями к нему приближался какой-то человек. Торгрим шагнул вперед, вскидывая меч. Смахнув левой рукой капли воды и влажные пряди со лба, он зарычал. Если этот человек — не один из его воинов, он сейчас превратится в труп.

—Торгрим!

Это прозвучало так, словно сам дождь заговорил женским голосом. Торгрим вгляделся пристальнее.

— Торгрим! — позвал человек, бегущий к нему.

Он опустил меч.

— Морриган?

По голосу он узнал юную целительницу, но только когда она приблизилась вплотную, он удостоверился, что это действительно Морриган. Ее длинные волосы облепили лицо, грубый шерстяной плащ пропитался влагой. Слепая ярость вдруг испарилась, как дым на ветру.

— Где твои товарищи? — спросила Морриган.

— Пошли вдоль забора к воротам. Что это за вопли?

Только сейчас он осознал, что крики стихают.

— Орм. Я вогнала нож ему в спину. Пора идти, иначе стражники бросятся за нами.

— Нами?

— Я тоже иду. Или они убьют меня за то, что я сделала.

Торгрим кивнул. Он не видел Орнольфа и остальных, потерял их за пеленой дождя, и вдруг он понял, что больше не хочет красться.

— Пойдем.

Он зашагал вперед, к воротам, размеренно и быстро. Туника стала тяжелой от воды, дождь слепил его. Морриган следовала за ним по пятам. Он все еще слышал крики из дома Орма, но знал, что времени у них мало.

— Кто идет? — раздался голос стражника, стоящего у ворот и неразличимого во тьме.

— Торгрим Ночной Волк из Вика! — рявкнул Торгрим, не сбиваясь с шага.

Стражник вышел из теней с мечом на изготовку и щитом на руке. Он казался сильнее и крупнее Торгрима, к тому же носил кольчугу. «Этого будет сложно убить», — подумал Торгрим. Он ощутил смятение воина. Стражник не знал, что происходит и кто есть кто. Его, скорее всего, просто встревожили крики.

— Кто ты такой? — спросил он, и Торгрим ударил его мечом в шею, так быстро и неожиданно, что дан лишь в последний момент успел вскинуть щит и попятиться.

Торгрим и рассчитывал попасть в щит. Он позволил мечу отскочить, развернулся и, словно косой, полоснул стражника на уровне пояса. Однако он не застал его врасплох, его меч уже готовился парировать удар. Раздался лязг железа, клинки завели знакомую песню. Торгрим вскинул меч над головой и нацелился на руку противника. Тот увернулся, клинок скользнул по кольчуге, и Торгрим отпрыгнул, готовясь к его контратаке.

Они закружили лицом к лицу, не сводя друг с друга глаз и надеясь заметить слабое место в обороне противника. Но стражник мог позволить себе тянуть время, а Торгрим был лишен этого преимущества. Торгрим прыгнул, заставив противника реагировать. Стражник отбил меч Торгрима щитом и атаковал сам.

Торгрим пнул его ногой, отклонил меч в сторону и тут же воспользовался возникшей брешью в защите, чтобы направить клинок в лицо чужака. Тот вздрогнул и не успел закрыться, меч викинга зацепил его бороду, и Торгрим почувствовал, как кончик клинка вспарывает кожу.

Верзила заревел и занес меч, отбросив Торгрима раньше, чем тот успел нанести серьезную рану. Но Торгрим первым пустил кровь в этой схватке и знал, какой эффект это окажет на противника.

Он не ошибся: стражник пришел в ярость и в бешенстве рубанул мечом, однако Торгрим по-волчьи уклонился, стремясь вогнать клинок в открывшуюся шею противника. Весь мир для Торгрима сосредоточился в этой схватке. Не существовало ничего за ее пределами. И поэтому, когда Морриган позвала его по имени, он мельком удивился, откуда доносится этот звук.

— Торгрим! Сзади!

Верзила ударил Торгрима щитом, заставив пошатнуться, и тут слова Морриган и ощущение движения за спиной заставили его осознать опасность — так быстро, что связная мысль не успела оформиться. Он прыгнул вправо, рухнул плечом в грязь, перекатился, вскакивая на ноги, в то время как тот, кто напал на него сзади, впустую вспорол мечом воздух.

Шанса на второй удар Торгрим ему не оставил. Он прыгнул, оттолкнувшись пятками, выставив меч перед собой, и клинок вошел прямо под мышку нападавшему.

Торгрим развернул вопящего противника, используя его тело как щит против первого стражника, и понял, что вытащить собственный меч будет сложно. Стражник атаковал.

Торгрим уклонился, толкая умирающего перед собой. Он искал выход из положения, когда из ночной темноты появились Скегги сын Кальфа и Снорри Полутролль с мечами в руках. Не успел дан развернуться лицом к новой угрозе, как Снорри вогнал свой клинок ему в шею. За спиной запыхавшегося Снорри Торгрим увидел открывающиеся ворота и команду «Красного Дракона», рассредоточившуюся вдоль стен.

Из крепости раздавались крики, звенел тревожный колокол. На постах наверняка стояло множество стражников, и теперь они выбегали во двор.

— Торгрим, не отставай! — крикнул Снорри. — У нас нет времени на твои игры!

Они развернулись и бросились к раскрытым воротам. Торгрим вспомнил о Морриган и обернулся. Она застыла в нескольких шагах от ворот. Девушка сбросила капюшон плаща, дождь стекал по ее лицу и длинным волосам. Викинг махнул ей рукой, подзывая, и побежал за своими товарищами.

Глава шестнадцатая

…как знать, в этом жилище

недругов нет ли.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Рабыня наконец перестала вопить, и Орм решил, что она мертва. Он столкнул с себя ее тело, и та перекатилась на спину, рука ее свесилась с края кровати. Орм взял ее с собой из медового зала, поскольку ему надоело совокупляться со своей костлявой ирландской домоправительницей. Он ожидал от нее многого, но уж точно не того, что она заслонит собой нацеленный в него кинжал убийцы.

Орм не знал, сколько их там таится во тьме, проклятых ублюдков, и не знал, покинули ли они дом. Поэтому он просто ждал и прислушивался, пока рабыня кричала, прощаясь с жизнью, но даже когда она смолкла и вернулась ночная тишина, Орм все еще не мог понять, как обстоят дела.

Он откинул покрывало и медленно выбрался из кровати. Босые ноги шаркнули по земляному полу, рука нащупала рукоять меча и вытащила оружие из ножен. Орм проклинал дождь, стучащий по крыше и скрывавший все остальные звуки.

Но вскоре он понял, что с улицы доносятся какие-то крики. Орм склонил голову, пытаясь разобраться, что же происходит. Норвежский флот? Магнус поднял восстание? Он не знал.

Орм стоял голый и, внезапно и остро ощутив собственную уязвимость, бросил меч на мертвую рабыню и поднял с пола свою тунику. Орм как раз натягивал ее через голову, когда услышал грохот распахнувшейся входной двери.

— Ублюдки! — завопил Орм, одернул тунику и подхватил меч.

Если они явились его убивать, он уйдет как мужчина, передав свою душу валькириям.

Он толкнул дверь спальни и выскочил в главную комнату с мечом наготове. Их там оказалось четверо или пятеро — темных силуэтов, едва различимых на фоне мерцания углей в очаге. Орм бросился к ближайшему.

— Убить меня собрался, скотина? — заревел он, полосуя воздух мечом.

Человек, стоявший перед ним, успел лишь охнуть и неловко парировать его удар. Орм кинулся на него снова.

Кто-то сунул в угли очага факел. Тот затрещал, и комната озарилась ярким светом. Орм увидел, что к нему ворвался полуодетый Магнус сын Магнуса со своими доверенными людьми.

— Сукин ты сын! — зарычал Орм, но злился он прежде всего на себя: «Почему я не убил этого ублюдка, когда у меня был шанс? Теперь он убьет меня».

Орм снова атаковал, а Магнус парировал удар, и при этом на его лице отражались лишь удивление и замешательство.

— Господин, нет! — крикнул Магнус, отпрыгнув и приготовившись к очередной атаке. — Мы услышали крики… и пришли…

Орм остановился и вгляделся в свете факела в лица обступивших его людей. Мрачных выражений, свойственных убийцам, он не заметил. И опустил меч.

— Вы в порядке, господин? — спросил Магнус. — Что это был за крик?

— Кто-то пытался убить меня, но по ошибке прикончил рабыню.

— Рабыню? Морриган?

— Нет. — Орм взглянул на матрас у очага. — Где эта тварь?

— Ее здесь не было, когда мы пришли, господин, — ответил Кьяртан Быстрый Меч, начальник стражи, стоявший за спиной Магнуса.

Орм оскалился. Он постепенно осознавал, что здесь произошло.

— Двуличная ирландская шлюха… — пробормотал Орм, проталкиваясь мимо Магнуса к двери и шагая наружу, в дождь и хаос.

Он видел, как в темноте бегут воины, как у ворот начинается бой. Слышал звон стали, видел, как распахиваются ворота частокола. Он охнул и развернулся вправо. Стражей у обеденного зала не было. Распахнутая дверь чернела пятном на стене.

— Вот ведь сволочи! — заорал Орм в ночное небо. — Проклятые норвежцы сбежали! Магнус, собирай людей! К оружию! Мы должны остановить их раньше, чем они доберутся до корабля!

— Да, господин. — Магнус развернулся, чтобы уйти.

— И проследи, чтобы наши воины действовали организованно. Не позволяй им бежать толпой. Если норвежцы устроят ловушку, их перережут, как овец.

Магнус остановился.

— У норвежцев нет оружия, господин.

— Нет, но они умны, а разум опаснее мечей. Будь осторожен.

Магнус поспешил во двор, Орм побежал следом, в одной тунике и с мечом наголо. Грязь чавкала под босыми ногами. «Никогда больше, — думал Орм на бегу, — никогда больше я не позволю вероломным ублюдкам остаться в живых».

Орнольф вывел своих воинов за частокол. Торгрим прикрывал последних, вооруженных хуже всего, пока те пятились к воротам, ожидая атаки. Атаки не было, но она наверняка не заставит себя ждать.

— Они знают, что мы на воле! — крикнул Торгриму Снорри Полутролль. — Глядите, как забегали!

Даны действительно засуетились: выскакивали из домишек, стоявших под частоколом, размахивали оружием. Уже разобравшись, что произошло, они не рисковали нападать в одиночку или по двое. Они собирались в отряд, а когда соберутся, наверняка построятся «свиньей» и пойдут захватывать «Красный Дракон».

— Нужно добраться до корабля, — сказал Торгрим.

Он ускорил шаг, к его ритму подстроились остальные, и наконец они вышли из главных ворот на дощатую дорогу.

— Закрыть ворота! Закрыть ворота! — закричал Торгрим, и Снорри с Сигурдом Пилой налегли на тяжелые деревянные створки, сдвигая их на место.

Засова снаружи не было, а значит, ворота не задержат данов надолго, но хотя бы замедлят. Они остановятся перед ними, чтобы подготовиться к опасности, которая может ждать снаружи.

Торгрим развернулся и заспешил по дощатой дороге туда, откуда Морриган махала ему рукой, стоя рядом с тремя пастухами, один из которых был вооружен мечом, а двое других — копьями. Дело принимало совсем уж странный оборот.

— Подождите! — крикнул Торгрим товарищам, и те остановились.

— Торгрим, это мои друзья, — сказала Морриган, и по ее тону можно было догадаться, что она сознает, в какой отчаянной ситуации они оказались. — Они здесь, чтобы помочь!

Торгрим с подозрением взглянул на пастухов. Те не были похожи на воинов. Двое младших, по правде говоря, казались испуганными до смерти.

— Твой корабль готов, они об этом позаботились. Мы должны идти! Скорее, иначе они нас догонят! — выпалила Морриган, и Торгрим кивнул.

Рядом возник Орнольф.

— Торгрим! Нам нужно раздобыть оружие! Бесполезно бежать без оружия, они выследят нас, как собаки!

Орнольф был прав, и Морриган была права. Боевое безумие уже овладевало Торгримом, и он не хотел думать — он хотел драться. Невольно он бросил взгляд на медовый зал. Окна светились слабым отблеском угасающих очагов. Перед глазами мелькнул образ пьяных воинов, валяющихся на полу, словно павших после великой битвы.

— Там! — Он указал в ту сторону острием меча. — Там должно быть оружие! Ограбим медовый зал — и на корабль!

— Торгрим, позволь мне проводить раненых на корабль! — вмешалась Морриган. — Они вас только задержат.

— Да, да, отнесите их на корабль, — сказал Торгрим.

Он соглашался на все, что она предлагала. Похоже, целительница как-то странно влияла на его мысли, и Торгрим подумал, что она может воспользоваться этим колдовством в собственных целях. Но на подобные размышления не было времени.

— Те, кто несет раненых, ступайте за Морриган! Остальные идут со мной и Орнольфом. Вперед!

Морриган махнула рукой тем, кто нес раненых на покрывалах, и они заторопились за ней по дощатой дороге. Торгрим и Орнольф повели вооруженную часть отряда к медовому залу, который утесом возвышался над темнотой ночи.

Торгрим задержал людей у входа. Изнутри не доносилось ни звука. Обычно это означало, что все перепились и заснули. И никакой дождь не мог бы заглушить шум пира викингов в разгар веселья.

— Вы, — Торгрим оглянулся на свой отряд из двадцати человек, — обойдите зал, войдите через заднюю дверь, ловите тех, кто будет пытаться сбежать. Остальные следуют за мной и Орнольфом.

— Нам их убивать? — спросил Снорри.

Торгрим нахмурился. Разумно было бы отправить на тот свет столько врагов, сколько получится, невзирая на обстоятельства. Но даже в боевом безумии Торгрим не хотел рубить тех, кто находился без сознания. Он считал, что боги не одобряют подобных поступков.

— Только если будут сопротивляться, — ответил он. — Идем.

Орнольф двинулся к главному входу, другие воины помчались к заднему. Огонь в большом очаге угасал, факелы на стенах потрескивали, догорая. В зале находилось не меньше сорока человек, спящих за столами, распростертых на полу, храпящих с открытым ртом. Все они были хорошо вооружены. Люди Орнольфа рассредоточились по залу. Они вынимали мечи из ножен спящих, вытаскивали щиты из-под безвольных тел, выхватывали кинжалы и срезали ими сумки с поясов. Снорри Полутролль хотел даже стянуть кольчугу с человека, похожего на него сложением, но Торгрим велел ему остановиться.

Торгрим повернулся к Халлю сыну Гудмунда и Эгилю Ягненку.

— Найдите мешки, соберите в них всю еду, которую сможете обнаружить. Скегги, следи за дверью. Так, чтобы тебя не видели.

Торгриму казалось, что их обыск тянется бесконечно долго, пока снаружи шумит дождь, а внутри храпят спящие. Только раз тишину нарушило протестующее бормотание потревоженного воина, но резкий удар в висок рукоятью клинка заставил его замолчать.

— Торгрим! — шепотом позвал Скегги, сидевший удвери. Торгрим быстро пересек зал и присел рядом с ним.

Дверь была лишь слегка приоткрыта, и сквозь щель они могли видеть дощатый настил дороги, ведущей к залу. Дождь каскадом струился с крыши, хлестал их по лицам. Даны приближались.

Их было не меньше сотни, и шли они «свиньей» — не спеша, осторожничая. Торгрим мог разглядеть щиты, копья, шлемы. Они были слишком хорошо вооружены.

«Рабское отродье… — думал Торгрим, наблюдая, как они проходят мимо медового зала и движутся дальше по дороге. — Они не знают, что мы здесь…»

Да и откуда им знать? Они явно решили, что норвежцы сразу же поспешат на корабль.

— Оставайся здесь, — прошептал Торгрим. — Скажи Орнольфу, что я ушел. Ждите меня, я вернусь.

Не успел Скегги ответить, как Торгрим уже выскользнул за дверь, беззвучно ступая по земле в своих ботинках из козьей кожи и пригибаясь в тени медового зала. Дождь хлестал по лицу, но Торгрим этого не замечал. Он собрался, готовый ко всему, чувства обострились, как у волка. Он чуял запах данов даже сквозь дождь, мог слышать звон их кольчуг, их мягкие шаги подоскам дороги.

Он двигался вдоль края здания, пригнувшись, держа меч наготове в опущенной руке. Чувствуя землю сквозь подошвы ботинок, чувствуя ночь всей кожей, он двигался во тьме и был частью тьмы, беззвучный, как дух.

Торгрим Ночной Волк перебрался через цизкий забор, обрамлявший медовый зал, и двинулся вдоль края дощатой дороги, ныряя в тень прилегающих к ней домов. Он улавливал обрывки разговоров данов. Те тревожно переругивались. Их пугала эта ночь, и, не будь Торгрим сам ее частью, он тоже мог бы испугаться.

Они уже приближались к реке, и внезапно Торгрим подумал о Харальде, которого занесли на драккар. Беспомощный, он сгорал от лихорадки на борту. Даны убьют его, не задумываясь. Торгрим двинулся быстрее, обогнул лавку кузнеца, перепрыгнул забор, побежал вдоль дороги. Кто-то выглянул в окно, глядя прямо на Торгрима, но не заметил его в темноте.

Торгрим добрался до берега раньше данов, которые шли осторожно, с опаской. Кто-то прятался в кустах у воды, он чувствовал это так явно, словно видел собственными глазами. Торгрим обошел его по широкому кругу, стараясь держаться подальше от реки. Убрал меч в ножны, вытащил вместо него куда более быстрый кинжал.

Он оказался в десяти футах от человека, таившегося в засаде, ощутил во рту вкус его крови, но тут ж понял, что это Олаф Желтобородый — с мечом в руке он следил за дорогой.

— Олаф… — шепнул Торгрим, подбираясь ближе.

Олаф обернулся. Торгрим видел, как широко раскрываются его глаза. Олаф явно не ожидал услышать свое имя из-за спины.

— Торгрим! Молотом Тора клянусь, я решил, что это не ты, а ночной дух.

— Это я. Где Харальд? И где остальные раненые?

— Ирландская целительница унесла их, как она сказала, в безопасное место. Я оставил людей у дороги, чтобы они предупредили нас о приближении данов. Мы рассеялись. Спрятались.

Торгрим кивнул:

— Хорошо.

Они замолчали, глядя, как даны приближаются к драккару. Их отряд стал двигаться быстрее, когда они осознали, что засады не будет. Достигнув дока, клин распался, некоторые воины взобрались на борт «Красного Дракона» в поисках сбежавших пленников или намека на то, где они могут быть.

— Проклятье! — услышал Торгрим и узнал голос Орма. — Куда они подевались?

Никто не ответил. Никто не знал.

— Они наверняка еще в порту. — Это был голос Магнуса.

— Найдите их, чтоб вас! Двадцать человек остаются тут, остальные — обыскать город!

Торгрим придвинулся к Олафу Желтобородому:

— Оставайся здесь. Прячься.

Олаф кивнул, и Торгрим исчез, растворившись в ночной темноте. Он старался держаться подальше от дороги, двигался между домами, пересекал огороды, перепрыгивал через низкие плетни из камыша. Он пригибался и тяжело дышал на бегу, но перемещался быстро и тихо, как волк по лесной тропе.

Добравшись наконец до медового зала, он проскользнул внутрь через задний ход, с неудовольствием отметив, что тот никем не охраняется.

— Орнольф! — позвал он.

Ярл обнаружил бочку меда и наверстывал упущенное за неделю воздержания в датском плену.

— Орнольф, даны взошли на корабль. Поставили там небольшую охрану, остальные прочесывают город. Это наш шанс.

— А, проклятые даны! — взревел Орнольф, заставив спящих вокруг него пьяниц вздрогнуть. — Да пусть приходят, я их всех трахну! Добрый мед снова сделал меня могучим!

Добрый мед также сделал Орнольфа никудышным вожаком, как с печалью отметил Торгрим.

— Вы трое, — он выбрал тех, кто рылся в карманах одного из спящих, — берите эту бочку меда и несите ее на корабль. — Он знал, что Орнольф не тронется с места, если мед не пойдет вместе с ним. — Остальные пусть собираются.

Орнольф оказался не единственным, кто добрался до меда, но беды в этом не было. Любой викинг, достойный таковым называться, лучше дрался во хмелю.

Торгрим снял со стены один из коптящих факелов, подошел к очагу и разворошил угли. Довольно быстро факел снова разгорелся.

— Эгиль Ягненок! — позвал Торгрим.

Эгиль, стройный и жилистый, в отличие от большинства собратьев, с длинной шеей и редкой порослью на щеках, которую он гордо называл бородой, подбежал к Торгриму.

— Бери этот факел, — скомандовал Торгрим, — забирайся наверх, поджигай крышу.

Эгиль Ягненок посмотрел на высокую крышу, оценил взглядом выступы и выемки на стенах, затем кивнул, взял факел и начал карабкаться вверх.

Остальных Торгрим повел через заднюю дверь наружу, в ночь. Дождь немного поутих, оставаясь размеренным, но больше не лил как из ведра. Викинги сгрудились в темноте у кустарника. Они слышали далекие крики, доносившиеся из города, который обыскивали даны, но при этом не сводили взгляда с медового зала.

Первый язык пламени был не больше огонька свечи. Он промелькнул на камышовой крыше медового зала, затанцевал и затрепетал под дождем. Но как только всем показалось, что огонек вот-вот погаснет, возник еще один, затем еще, и вскоре всю крышу окутал огонь: занялись нижние, сухие слои камыша.

Стропила, поддерживавшие крышу, были просмоленными, а балки покрывала кора. Медовый зал чудесно заполыхает.

Открылась задняя дверь. Эгиль Ягненок показался в проеме — темный силуэт на фоне яркого огня.

— Идем, — сказал Торгрим.

Они направились к воде по пути, которым Торгрим пришел оттуда. Мешки с едой и бочка меда замедляли их шаг, но это было не важно, поскольку у данов появились другие поводы для беспокойства.

Воины Орма заметили пожар, когда викинги были еще далеко от реки. Их крики звучали все громче и чаще, особенно после того, как они осознали масштаб катастрофы. Медовый зал ярко пылал.

На дороге появились люди. Они выскакивали из домов и лавок, на бегу натягивали туники через голову, кричали, чтобы несли воду и топоры, созывали народ.

А медовый зал все горел.

Торгрим Ночной Волк вел норвежцев вниз по холму, мимо лавок, через заросший кустами участок, где остался в дозоре Олаф Желтобородый.

— Ни один из тех, кто охраняет драккар, не ушел, — сообщил Олаф.

Торгрим кивнул. Дисциплинированных воинов сложно отвлечь от выполнения приказа. Эти окажутся умелыми противниками.

Разум Торгрима советовал ему тщательно продумать тактику — обойти, атаковать с двух направлений, напасть на данов сзади. Но он был не в том настроении, чтобы заниматься подобной ерундой.

— Те, кто несет припасы, забирайтесь на «Красного Дракона» как можно скорее, рубите все канаты, кроме одного. Остальные — за мной. Убейте столько врагов, сколько сможете. Помните: нам нужно не победить, а сбежать.

Он развернулся и помчался через кустарник, даже не оглянувшись, чтобы проверить, идет ли кто следом.

Охрана драккара оставалась настороже, застать ее врасплох не удалось. Торгрим видел, как поворачиваются к нему головы, как поднимаются мечи, пока он перепрыгивает через низкие заросли шиповника и пробирается сквозь высокий камыш на склоне холма, спускающегося к реке.

— Кто идет? — прозвучал вопрос.

Торгрим ощутил, как из его горла рвется вой, и выпустил его наружу, занося меч над головой. Он выл, вопил и скалил зубы, размахивая трофейным оружием.

Первый из данов, шагнувший ему наперерез, погиб на месте. Разогнавшийся при спуске с холма Торгрим просто смел его меч в сторону и буквально пробежал по противнику — прыгнул, наступил на щит, опрокинул. Дан упал на спину, а Торгрим удержался на ногах, стоя на нем. Он вогнал меч ему в грудь и бросился вперед, снося плечом следующего.

Викинги с «Красного Дракона» волной хлынули на данов, наполняя ночь воем, но даны были готовы: боевой клич встречали боевым кличем, меч — мечом. Щиты ударили в щиты, мечи зазвенели под дождем, копья искали добычи.

Торгрим рычал и размахивал оружием, рубил и колол, но его новый противник был хорош, очень хорош, он парировал каждый удар и искал возможность для собственной атаки. Он был в кольчуге и со щитом.

Торгрим прыгнул. Дан отбил его клинок щитом, атаковал, и Торгрим едва успел отскочить. В десяти шагах от них Олаф Желтобородый и Свейн Коротышка схватились с Магнусом сыном Магнуса.

— Свинья! — рявкнул Торгрим.

Он рубанул мечом по широкой дуге, заставив противника вскинуть щит и попятиться, и забыл о нем. Торгрим бросился вперед, оставляя врага позади, пробился сквозь толпу и оттолкнул Свейна в сторону, занимая его место.

Они с Магнусом встретились взглядами, когда тот отбивал очередной удар Олафа Желтобородого, и взаимная ненависть стала так очевидна, словно они прокричали о ней вслух. Торгрим бросился вперед, направляя меч Магнусу в горло, тот в последний момент парировал удар.

Тут Торгрим заметил, что за меч в руке у Магнуса. Железный Зуб! Магнус бился мечом, украденным у Торгрима. Его Железный Зуб в руках врага!

Торгрим заорал, ударил Магнуса, промахнулся, ударил снова, бросаясь в ту бешеную атаку, после которой на поле обычно оставались лежать два трупа. Ночь в его глазах окрасилась алым, разум замолк, человеческая часть души ускользнула, оставив звериную суть.

— Торгрим!

Его клинок скрестился с мечом Магнуса — его собственным мечом! — но отлетел в сторону. Торгрим рванулся ближе, одновременно уходя с линии удара.

— Торгрим!

Кто-то звал его. Чей-то голос выкрикивал его имя, и звук был похож на маяк в море алого тумана.

— Торгрим! На корабль!

Его схватили чьи-то руки и потащили прочь, другие воины нападали на Магнуса с копьями, не позволяя приблизиться, а воющего Торгрима, тщетно размахивающего мечом, волокли куда-то назад.

А затем внезапно он почувствовал что-то странное под ногами. Он споткнулся и рухнул спиной на шероховатую влажную поверхность. Над головой качнулось черное небо, дождь заливал лицо, и весь мир шатался, словно земля ушла из-под ног и потеряла надежность. Торгрим не знал, что случилось.

«Корабль! Мы на борту корабля!» Осознание этого пришло к нему не сразу. Викинги затащили его на драккар и отчалили. «Красный Дракон» покачивался на стремнине. Торгрим сказал своим товарищам, что им нужно сбежать, а не победить, и сам же проигнорировал свой приказ.

Боевое безумие понемногу развеивалось, и Торгрим заставил себя встать. Корабль уже отошел от пристани футов на двадцать. Копье со свистом пронзило дождь и пролетело в футе от лице Торгрима, второе копье впилось в доски палубы у его ног. У некоторых данов были луки, и теперь в воздухе свистели стрелы. Одна попала в руку Торгерду Трещине, тот завопил и рухнул на дно корабля.

Даны бесновались на берегу, но ничего не могли сделать, кроме как бросать копья и посылать стрелы. Их было слишком мало, чтобы погнаться за «Красным Драконом» на другом драккаре. Поэтому они были вынуждены ждать подкрепления, но все остальные воины тушили пожар в медовом зале.

Орнольф уже стоял на носу, поливая данов отборной руганью. Копье вонзилось в шею дракона в нескольких дюймах от толстого живота ярла, но Орнольф, похоже, этого не заметил. Другие норвежцы, более рассудительные, чем их вождь, готовили к гребле длинные весла.

Торгрим поднялся на свое место у руля и с удивлением обнаружил там Морриган.

— Как ты сюда попала?

— Спряталась на борту во время битвы.

— Хорошо.

Торгрим схватился за широкое рулевое весло и толкнул его, разворачивая драккар от пристани. Первые несколько весел были уже на местах, и викинги заработали ими. «Красный Дракон» начал набирать скорость.

И только тогда Торгрим спохватился и быстро оглядел драккар. Он не увидел того, кого искал, и обернулся к Морриган:

— Где Харальд?

Глава семнадцатая

Холодны женские советы…

Северная поговорка

Орм сын Ульфа сгорал от желания кого-нибудь убить. Больше всего на свете ему хотелось вогнать меч кому-нибудь в брюхо, и, если бы он сумел обнаружить хотя бы одного из тех, кого считал ответственным за происшедшее, его желание исполнилось бы.

Он готов был убить охранников тюрьмы, но Торгрим и его люди позаботились об этом заранее. Он собирался убить предательницу Морриган, но она исчезла, сбежала с норвежцами, как он полагал.

Орм мечтал о том, чтобы прикончить Магнуса сына Магнуса, поскольку подозревал, что тот каким-то образом связан со случившимся. Но доказательств у него не было. Магнус всегда клялся Орму в своей непоколебимой верности. Магнус бросился в его дом, защищать Орма или мстить за него, когда понял, что на его господина напали. К тому же Магнус имел множество преданных последователей, которые вряд ли станут подчиняться Орму после его смерти. Убийство Магнуса могло создать больше проблем, чем решить.

Он хотел убить Асбьерна Толстого. Без особых причин. Просто потому что хотел.

Но он сдержал свой порыв. Орм достаточно прожил на свете, чтобы знать: убийство людей без достаточных оснований, лишь по собственной прихоти, приводит к нежелательным последствиям.

Первые лучи солнца окрасили серым небо на востоке, и только тогда Орм сумел как следует поразмыслить о сложившемся положении. Прежде всего, прежде чем искать норвежцев, нужно было справиться с пожаром в медовом зале. Этот зал был общественным и духовным центром Дуб-Линна. Без него Орму придется столкнуться с огромными трудностями, пытаясь удержать хоть в каких-то рамках угрюмый неотесанный сброд, каким было его воинство.

К тому времени, как он добрался до зала, крыша занялась уже полностью, спасти ее было невозможно, оставалось лишь сдерживать огонь, не давая ему поглотить и стены. Орм принял командование над небольшим отрядом, и вместе они оттащили от дверей рухнувшие обломки крыши. Они сбивали огонь тряпками, заливали водой, которую по цепочке передавали от реки, вытаскивали мертвых и полумертвых людей из пламени. С остальным справлялся проливной дождь.

После нескольких часов тяжелого труда пожар был потушен, а стены медового зала спасены. Заменить камышовую крышу будет несложно. Пока что Дуб-Линн был в безопасности.

Орм вернулся домой, велев своим людям убрать мусор, оставшийся после пожара. Магнус последовал за ним. Позвали и Асбьерна Толстого, проспавшего весь ночной переполох.

Орм тяжело опустился в свое деревянное кресло.

— Принеси мне эля, чтоб тебя черти драли! — рявкнул он и только потом вспомнил, что приказывать теперь некому: его рабыня сбежала.

— Позвольте мне, господин.

Магнус достал два кубка и наполнил их. Отчего-то он был необычайно заботлив. Орм решил, что Магнус боится наказания за то, что упустил норвежцев. Что ж, его страх нельзя было назвать необоснованным.

В дверях появился запыхавшийся Асбьерн Толстый. Магнус сел. Асбьерну он кубка не предложил.

— Господин Орм! Во имя Одина, что тут произошло? — с трудом отдышавшись, спросил Асбьерн.

Некоторое время Орм молча смотрел на Асбьерна и размышлял, как этот боров умудрился проспать ночной хаос. Асбьерн отличался умом, но это было его единственное достоинство.

— Норвежцы сбежали, — ответил Орм наконец, вдруг ощутив страшную усталость.

— Будь они прокляты! — выдохнул Асбьерн.

— Далеко они не сбегут, — сказал Магнус. — Я забрал парус с их корабля.

— Я велю снарядить за ними драккар, — затараторил Асбьерн. — С сотней воинов. Поднимается юго-восточный ветер, мы догоним их еще до полудня.

Орм кивнул. Разумеется, Асбьерн лишь пытался вернуть его расположение, и все же он был прав. Разумные решения приветствовались вне зависимости от подоплеки.

— Погодите минуту, господин… — сказал Магнус.

Он подался вперед на своем кресле, и Орм подумал: «Сейчас узнаем, что на уме у этого скользкого типа…»

— У меня появились определенные подозрения, господин, — продолжил Магнус. — Когда я допрашивал Торгрима, он обмолвился кое о чем. Я считаю, что именно эти норвежцы захватили Корону Трех Королевств.

Орм выпрямился, даже не пытаясь сохранить невозмутимый вид. Корона Трех Королевств? Это было единственное, чего он боялся больше норвежского флота.

— Что он сказал? — Великодушие, которое Орм проявлял к Магнусу, быстро сходило на нет.

— Он лишь раз почти проговорился, не более того. Начал рассказывать и тут же одернул себя. После этого я не смог выбить из него подробности. Он крепкий парень. А допросить Орнольфа о том же я не успел.

Все трое помолчали, обдумывая услышанное. Асбьерн повернулся к Магнусу:

— Ты обыскал их корабль. — Он, похоже, обвинял, а не утверждал. — И сделал это, не уведомив ни господина Орма, ни меня. Если у них была корона, теперь она наверняка в твоих руках.

Орм видел ярость в глазах Магнуса, но голос его оставался спокойным:

— Короны не было на борту. Если бы я нашел корону, то сразу же вручил бы ее господину Орму и нам не пришлось бы переживать по этому поводу. Но викинги наверняка спрятали ее где-то по пути, прежде чем прибыли в Дуб-Линн.

Орм ударил кулаком по подлокотнику кресла.

— Так почему, во имя Одина, мы не гонимся за ними на самом быстром из наших кораблей?

Асбьерн подскочил и перебил Магнуса, который открыл было рот для ответа:

— Потому что они не станут ее забирать, если будут знать о погоне. Стоит норвежцам увидеть хорошо вооруженный драккар, преследующий их, и они ни за что не пойдут к тому месту, где спрятали корону.

— Итак… — начал Орм, но его перебил уже Магнус, желавший все же принять участие в этом разговоре:

— Мы последуем за ними по суше, господин. У норвежцев остались только весла. Всадники легко догонят их по берегу. Если они собираются забрать корону, идя под веслами, то далеко от берега они не отплывут.

Орм кивнул, размышляя о мужчинах, сидящих перед ним. Он не доверял ни Асбьерну, ни Магнусу. По правде говоря, он вообще никому не доверял. Именно поэтому Орм не решался покинуть Дуб-Линн, чтобы принять участие в погоне за короной.

— Хорошо. — Орм откинулся на спинку кресла. — Вы отправитесь за ними, вы оба.

Асбьерн первым нарушил воцарившееся после его слов молчание:

— Господин, но…

— Вы оба отправитесь за викингами. Магнус, выбери из своих воинов двадцать лучших. Ты, Асбьерн, выбери своих. Этого будет достаточно, у норвежцев мало оружия. Следуйте за ними. Когда они высадятся на берег за короной, атакуйте.

Некоторое время оба его советника молчали. Затем, словно одновременно осознав, что тот, кто первым бросится выполнять приказ господина, наверняка завоюет его расположение, они вскочили и поспешили к двери.

Орм насмешливо наблюдал за тем, как они выбегают на улицу. «Меня окружают двуличные ублюдки», — подумал он, надеясь на то, что два предателя, действуя в собственных интересах и стремясь превзойти друг друга, достигнут большего, чем смогли бы поодиночке. Или они друг друга уничтожат. Его устроили бы оба варианта.

Викинги на «Красном Драконе» недолго радовались тому, что им удалось избежать неминуемой и мучительной смерти. Обнаружив пропажу паруса и осознав, что придется садиться за весла, они разразились проклятиями и жалобами.

— Всем заткнуться! — рявкнул Торгрим, которому надоел их унылый ропот.

Если бы Харальд был здесь и в добром здравии, он наверняка схватился бы за весло, благодаря судьбу за предоставленный шанс.

Они пробирались в темноте по реке Лиффи. Скегги устроился на носу, проверяя длинным веслом расстояние до илистых берегов. Один раз они чуть не сели на мель, но сумели вернуть драккар на глубину, прежде чем повредили дно. Им повезло с приливом, который начался одновременно с их побегом. Грести было тяжелее, зато они не рисковали застрять на мели или увязнуть в прибрежном песке.

Они добрались до устья реки как раз к тому моменту, когда первые лучи солнца окрасили небо на востоке. Дождь сменился моросью, а затем совсем прекратился, и восходящее солнце вернуло Торгриму надежду, покидавшую его в темное время суток. Открытое море под килем — и никаких драккаров, идущих следом.

Орнольф шагал по драккару с чашей меда в руке.

— Тяните, парни, тяните! — кричал он гребцам, пытаясь их подбодрить. — Будем грести до самой Норвегии, если понадобится, зато данские выродки не выпустят нам кишки!

Попытки ярла поднять боевой дух товарищей особого эффекта не возымели.

Орнольф взобрался на корму.

— Где Харальд?

Морриган сидела у ног Торгрима, прислонившись к борту и с головой накрывшись плащом, чтобы согреться. Услышав вопрос ярла, она подняла голову, и Орнольф удивился, заметив ее.

— Это кто? — спросил он у Торгрима.

— Морриган. Ирландская целительница, — ответил тот.

Орнольф присмотрелся к ней получше.

— Ага, нуда. И что она тут делает?

— Она принесла нам кинжалы, помнишь? И зарезала Орма. Она решила, что ей лучше не оставаться в Дуб-Линне.

— Тут и думать нечего! — проревел Орнольф и добавил, обращаясь к Морриган: — Повезло тебе. И нам повезло, всегда хорошо иметь красотку на борту. Но где Харальд?

— Спроси у Морриган, — сказал Торгрим.

Орнольф посмотрел на Морриган. Та ответила:

— Похоже, вас всех очень интересует этот Харальд.

— Конечно, меня интересует Харальд! Он мой внук и единственный стоящий мужчина на этой лоханке кроме меня!

— Понятно, — ответила Морриган и убрала с лица прядь волос. — Харальд слишком болен, чтобы путешествовать на корабле. Как и остальные раненные. Те пастухи — и с ними мой брат, Фланн мак Конайнг, — проследят за тем, чтобы их доставили в безопасное место. Я покажу вам путь, и вы сможете их забрать.

«Фланн мак Конайнг? Что-то не очень похоже на имя бедного пастуха», — подумал Торгрим.

— Ну, значит, мы вдвойне твои должники, — сказал Орнольф. — Однако же мне не нравится то, что моих воинов разделили.

Торгриму это тоже не особенно нравилось. Он подозревал, что Морриган о многом умалчивает.

«Красный Дракон» давно покинул устье Лиффи, нос драккара высоко взлетал на волнах и низко нырял, спускаясь с них, и это подсказывало Торгриму, что они наконец вышли в открытое море. Пришла пора принимать решение.

— Орнольф, мы отошли от берега, — сказал Торгрим. — Куда направимся?

— Забирать Харальда, конечно. Эта рабыня покажет, куда плыть. — Он поглядел на Морриган. — Так куда?

Морриган не ответила. Она поднялась быстрым плавным движением, потянулась и стащила капюшон с головы. Тор- грим вдруг понял, что ни разу не видел ее при свете дня, вне стен их темной камеры. Она оказалась еще моложе, чем он думал, с гладкой кожей и миловидным лицом, на котором выделялись изящные скулы. А во взгляде ее была твердость, которой он раньше не видел. Подобная суровость больше подходила вождю, ведущему своих воинов в битву, чем рабыне-целительнице.

Морриган наконец заговорила, и ее тон вполне соответствовал ее взгляду:

— Вначале нам нужно кое-что обсудить.

Торгрим напрягся и нахмурился. Он не знал, что ему предстояло услышать, но догадывался, что ему это не понравится. Внезапно все поступки Морриган, — то, что она лечила их, принесла им оружие, убила Орма, помогла с ранеными, — приобрели совсем иное значение, словно Торгрим впервые увидел их в ярком свете дня, как и лицо рабыни.

— Говори, — сказал он.

— Существует корона, древняя корона, которую отдали на хранение аббату Глендалоха. Ее называют Короной Трех Королевств. Аббат провозгласил, что корону следует вручить королю Тары Маэлсехнайллу мак Руанайду. Ее отправили на куррахе в сопровождении двадцати благородных воинов. Но в Тару она так и не прибыла.

Торгрим молчал и старался не смотреть на Орнольфа. Наконец он выдохнул:

— И что?

— Я думаю, что корона у вас.

— Можешь обыскать корабль, если хочешь. Магнус обыскивал и ничего не нашел.

— Я знаю, что ее нет на драккаре. Вы слишком умны, чтобы везти ее в Дуб-Линн. Я уверена, что вы ее где-то спрятали.

— Что за Корона Трех Королевств? — спросил Торгрим. — Чем она так важна?

— Это вас не касается. Это дела ирландцев, а не фин галл. Корона важна, вот и все, что вам нужно знать.

— Будь проклята твоя наглость, женщина! — рявкнул Орнольф. — И будь проклята эта корона, и проклят тот, кто ее получит!

Морриган оставалась бесстрастной.

— От этой короны зависит будущее Ирландии. А также будущее Харальда и ваших людей.

— Харальда?

Когда Торгрим понял, что она имеет в виду, ярость, словно шторм, закипела у него в груди. Он злился на Морриган и ее предательство, а еще на себя — за то, что так глупо попался в ее ловушку.

— Ах ты ведьма! — зарычал он. — Где мой сын?

— В безопасности. Он не пострадает. О нем хорошо позаботятся. А когда корона будет возвращена моему господину Маэлсехнайллу, которому принадлежит по праву, ваши люди вернутся к вам.

На этот раз Торгрим разрешил себе посмотреть на Орнольфа и увидел, что ярл, дед Харальда, тоже пришел в ярость, как и он сам, и точно так же чувствует себя связанным по рукам и ногам.

Не тратя слов, Торгрим толкнул рулевое весло, разворачивая нос «Красного Дракона» на север, в направлении маленькой бухты, где под серым песком была спрятана Корона Трех Королевств.

Глава восемнадцатая

По слову Истины Принца великие армии движутся на страны врагов.

Завет Моранна

Бригит вытерла мокрой тряпицей вспотевший лоб юного чужака. «Эти фин галл — очень красивый народ», — подумала она. Раненый — его называли Харальд — был весьма хорош собой: светловолосый, с волевым подбородком, на несколько лет младше ее самой, невысокий, но прекрасно сложенный, сильный, даже несмотря на изматывающую лихорадку. В лучах солнца, падавших из единственного окна, его кожа и волосы словно светились. Он был похож на ангела в сиянии небесной славы.

Харальд напрягся и застонал. Бригит убрала тряпицу с его лба и подалась вперед в надежде, что он что-нибудь скажет. Юноша то и дело произносил странные фразы на северном наречии, которого она не понимала. В Таре язык фин галл знал только Фланн мак Конайнг, и Бригит потребовала, чтобы он научил ее некоторым словам.

Фланн прибыл позавчера вместе с двумя пастушками и дюжиной воинов, которые выехали с ним в Дуб-Линн, а затем ждали с лошадьми и повозками за частоколом крепости, чтобы доставить Фланна и заложников обратно в Тару. Раненых северян разместили в комнатах огромного королевского дома, целители заботились о них, а стражники охраняли двери, как и положено поступать с заложниками, а не пленниками.

Бригит отложила тряпицу и взяла миску с похлебкой, стоявшую на столе у кровати. Набрала ложку бульона и коснулась ею губ раненого, который инстинктивно проглотил содержимое. Затем она проделала это еще раз.

Из коридора донесся звук шагов. Бригит ожидала, что этот человек, кто бы он ни был, пройдет мимо, но ошиблась. Дверь открылась, Бригит обернулась и увидела, что в комнату входит ее отец. Он был одет для приема, не для войны — алый плащ ниспадал почти до самого пола, зеленую тунику покрывала изысканная вышивка.

— Это тот самый? — спросил он.

— Да.

Маэлсехнайлл подошел к постели раненого и принялся рассматривать Харальда, словно тот был каким-то неведомым, но крайне отвратительным зверем.

— Он выживет?

— Он силен. Гормлайт приходила осмотреть его и сказала, что Морриган отлично справилась с лихорадкой. Он скоро придет в себя. Я уже вижу, что ему лучше.

— Хм! — произнес Маэл, совершенно равнодушный к жизни и смерти фин галл. — Никак не могу понять, отчего Господь не уничтожит всех этих варваров.

— Спроси отца Гилберта.

— Спрашивал. Он тоже этого не понимает.

Маэлсехнайлл наблюдал за тем, как Бригит кормит Харальда бульоном.

— Он что-нибудь говорил?

— Издавал звуки. Но я не знаю, был ли в них смысл.

— Возможно, стоит прислать сюда Фланна, пусть послушает. А ты попробуй догадаться, что на уме у этих злобных тварей.

Бригит посмотрела на отца, услышав в его голосе знакомые нотки.

— Но он всего лишь мальчишка.

— Мальчишка… Волчонок тоже кажется милым щенком, но с возрастом превращается в злобного зверя. Поэтому их нужно убивать, пока не выросли.

— Но ты не можешь убить Харальда! И других викингов тоже. Они ведь заложники! Когда тебе вернут корону, их придется отпустить.

Маэлсехнайлл не ответил, он лишь смотрел на Харальда — одновременно с любопытством и отвращением, с ненавистью и равнодушием.

— Конечно, — сказал он, а затем развернулся и вышел из комнаты.

Магнус сын Магнуса наблюдал, как последнюю из пятидесяти лошадей заводят на борт драккара и привязывают у борта. Воины, расположившиеся ближе к носу и корме, снимали длинные весла с креплений вдоль бортов и передавали тем, кто устроился на сиденьях для гребцов. На носу собрались те двадцать воинов, хорошо вооруженных, одетых в кольчуги, которых он отобрал для охоты на норвежцев. У руля стояли люди Асбьерна, тоже в полном вооружении.

Путешествие по воде будет недолгим — им предстояло преодолеть всего три сотни ярдов к северному берегу Лиффи, а затем они двинутся верхом вдоль изрезанного побережья Ирландии.

Асбьерн Толстый, отдуваясь, поднялся с причала, где наблюдал за погрузкой телеги на принадлежащий ему кнорр. Он тоже надел кольчугу, черную от масла, хранившего ее от ржавчины. Видно было, что надевали ее редко. Асбьерн перевязал ее поясом, с которого свисал меч с вычурной гравировкой на серебряной рукояти.

«Сколько же коров пришлось зарезать, чтобы хватило шкур на пояс для этой жирной свиньи!» — подумал Магнус.

— Надеюсь, ты прав, Магнус, и норвежцы отправились на север, — сказал Асбьерн, когда сумел перевести дыхание. — Потому что, если они поплыли на юг, все будет напрасно.

— Они отправились на север, — сказал Магнус. — За ними проследили.

— Подобная дальновидность впечатляет. И заставляет задуматься, как много ты знал наперед.

—Думай что хочешь. Дальновидность способен развить только тот, кто участвует в битвах. Женщинам, детям и тем, кто сидит дома, словно… советник… подобного не понять. Что в повозке?

— Еда. Покрывала для сна. Я забочусь о своих людях.

— Мои люди заботятся о себе сами. Телега нас только задержит. Оставь ее.

— Я оставлю ее, только когда сам так решу. Я не подчиняюсь твоим приказам.

«О да…» — подумал Магнус. Два вожака, каждый со своей дружиной, отправляются с одним и тем же заданием. Лучшего способа организовать провал просто нет. Магнус был уверен, что Орм это знал и планировал. Впрочем, не важно. Кьяртан Быстрый Меч махнул рукой со штирборта[24]. Всех лошадей уже погрузили, все гребцы заняли свои места и подняли весла в воздух.

— Отправляемся, — сказал Магнус и зашагал к сходням, не оглядываясь, чтобы проверить, идет ли за ним Асбьерн.

На то, чтобы добраться от южного берега Лиффи к северному, драккару понадобилось двадцать минут. Первых лошадей уже отвязали и вели по сходням на берег, Магнус спрыгнул в густую траву. Асбьерн, решивший переправиться на собственном кнорре, препирался с командой, требуя, чтобы с телегой обращались осторожнее.

Всех лошадей уже свели на сушу, а телега так и болталась на канатах. Магнус подошел к краю илистого берега.

— Проклятье, я же говорил тебе, что телега нас задержит!

— Выбирай ходом! — крикнул Асбьерн своим людям, когда телега просела.

Те потянули за канаты, и телега медленно поползла вверх, с палубы на длинные сходни, тянувшиеся над илом до твердой почвы.

— Мы потеряем куда больше времени на поиски пищи, если не снимем телегу с кнорра, — огрызнулся Асбьерн. — Эй, помалу, помалу!

Телега встала на сходни, и шестеро воинов схватились за нее, чтобы она не упала в реку, набрав ход. Веревки убрали, и доски сходней опасно прогнулись под ее весом.

— Я восхищен тем, как ты заботишься о своих людях, но мне кажется… — начал Магнус, и тут сходни с громким треском разломились пополам. Телега и державшие ее воины рухнули в речную грязь. — Догонишь нас, когда разберешься с этим, — закончил он и зашагал прочь, прежде чем Асбьерн нашел что ответить.

В двадцати шагах от реки его воины вместе с воинами Асбьерна седлали своих лошадей.

— По коням! — крикнул он в ту сторону, зная, что приказ выполнят только его люди.

Кьяртан Быстрый Меч протянул ему поводья коня. Магнус нашел ногой стремя и взлетел в седло. Он поправил щит на спине, убедился, что меч находится в нужном положении, и его воины сделали то же самое.

Асбьерн вскарабкался на берег по сломанным сходням, пытаясь не увязнуть в густом иле. Он не мог позволить Магнусу уехать без него.

— Вперед! — крикнул Магнус.

Развернув коня, он пнул его пятками в бока и пустил рысью в сторону холмов, прислушиваясь к топоту копыт двадцати лошадей за спиной.

Они оказались на открытой местности. Зеленые поля, словно океанские просторы, раскинулись вокруг. Тут и там росли небольшие рощицы, между полями тянулись неровные каменные стены. Как только они добрались до пологих холмов, на востоке мелькнула полоса морской глади, залитой солнечным светом. Отряд двинулся дальше.

Лиффи и крепость остались далеко позади и скрылись из виду, когда Магнус решил обернуться в седле посмотреть, кто за ним следует. Его собственный отряд двигался тесной группой. Их отличали ярко раскрашенные щиты и суровые лица. Некоторые воины Асбьерна оказались рядом, и Магнус понял, что это хорошие бойцы, опытные и надежные. Вскоре они вольются в его отряд.

Последним ехал Асбьерн, неловко державшийся в седле. Его толстые щеки раскраснелись, лицо заливал пот, но Магнус сочувствовал разве что лошади, несущей столь тяжкий груз. Асбьерн ненавидел скачки, но ненависть к Магнусу была сильнее. Он не мог позволить сопернику верховодить. Магнус натянул поводья, останавливая коня, и спрыгнул на землю. Тридцать воинов последовали его примеру. Асбьерн спешился последним, с громким пыхтением и стонами.

Драккар викингов виднелся примерно в миле от берега, именно там, где Магнус рассчитывал его увидеть. Корабль медленно шел на север под веслами, без паруса, несмотря на хороший юго-западный ветер. Расстояние не позволяло разглядеть детали, но равномерные взмахи весел говорили сами за себя. Магнус улыбнулся. Он мог себе представить, как бранятся гребцы.

— Отличная работа, Магнус, — заявил Асбьерн, очутившийся у него за спиной. — Они действительно тут.

— Действительно тут, — повторил Магнус. — Ведут нас неспешным шагом к Короне Трех Королевств.

— О да, неспешным, — хмыкнул Асбьерн. — У нас было достаточно времени, чтобы разгрузить мою телегу. Но меня вынудили оставить ее позади с половиной моего отряда. А у нас теперь нет еды.

Магнус повернулся к Асбьерну. Пришло время уязвить его речью. Настоящий клинок он вонзит в него позже.

— Мои люди обеспечивают себя как викинги, а не как женщины, повсюду берущие с собой провиант. — Он оглянулся и посмотрел на север, а затем повысил голос, чтобы его слышали все: — В пяти милях к северу отсюда, в месте, называемом Балдойл, находится монастырь. Его уже несколько лет никто не грабил. Мы это исправим, возьмем все, что нужно, и последуем за драккаром. Что скажешь, Асбьерн?

Он снова обернулся и посмотрел на Асбьерна, который, похоже, не обрадовался его словам. Если он согласится, это будет выглядеть так, словно Магнус здесь главный, а он, Асбьерн, ему подчиняется. С другой стороны, его же воины ополчатся против него, если он попытается запретить им ограбить богатый монастырь.

— Господин Орм будет недоволен тем, как ты игнорируешь его приказы и разоряешь наши собственные земли. — Отговорка Асбьерну явно не удалась.

— Те из нас, кто ходил в набеги, знают, что такие дела нужно делать быстро. Если двинемся галопом, закончим прежде, чем драккар с нами поравняется.

Магнус осмотрелся. На лицах воинов отражался волчий голод, они улыбались в предвкушении. Теперь они на его стороне. Лидерство, набеги, бои — это была его территория, не Асбьерна, и Асбьерн совершил фатальную ошибку, решив ступить на чужое поле.

Глава девятнадцатая

Язычники опустошили святилища Господа, пролили кровь святых на наши алтари…

Из письма Алкуина в Линдисфарн[25]

Весла драккара «Красный Дракон» поднимались и опускались в размеренном ритме, которому вторили тяжелые выдохи гребцов. Ветер был попутным и сильным, но в отсутствие паруса ничем не мог им помочь. Викингов утешало лишь то, что им не приходилось грести против ветра.

Торгрим держал рулевое весло, направляя корабль на восток, пока тот не обогнул широкий мыс у северного края дублинской бухты, больше похожий на полуостров. Затем он повернул на север и оглянулся. Эгиль Ягненок сидел на привязанном рее, обхватив мачту рукой, как девчонку в медовом зале. Виду него был довольный. Торгрим велел Эгилю следить, нет ли за ними погони, высматривать угрозы с моря и любые корабли, с которых можно было бы стащить парус. Но за все это долгое и тихое утро он никого не заметил.

Морриган сидела на морском сундучке у левого борта, неподалеку от Торгрима, и жевала кусок хлеба со свининой из запасов, набранных викингами в медовом зале. А набрали они немного, пятидесяти воинам на борту корабля этого хватит разве что на день. Завтра придется пополнять припас.

Морриган всматривалась в горизонт и не замечала, что Торгрим ее изучает. Плащ она сняла, оставшись в тонком платье и переднике. Голова была не покрыта, волосы высохли и оказались светло-каштановыми. О чем бы она ни думала, мысли ее никак не отражались на лице.

— Так где Харальд? — спросил Торгрим.

Его злость поутихла с наступлением дня, и он снова мог контролировать свой голос.

— Он в безопасности, если дуб галл… если твои соотечественники его не убили.

— Орм и его товарищи — даны, они не мои соотечественники.

Морриган пожала плечами, словно считала всех северян одним народом.

— Харальд и другие раненые сейчас в большом доме Тары.

— Тары?

— Во владениях ирландских королей Бреги. Когда заберем корону, я покажу вам путь туда.

Торгрим в очередной раз бросил взгляд на горизонт. Морриган рассказывала все больше, но воспользоваться этими сведениями они сейчас не могли. Торгрим понятия не имел, где находится эта Тара. Пока что, судя по всему, им оставалось лишь выполнять указания Морриган.

— Что представляет собой Корона Трех Королевств? — спросил он.

Морриган подняла взгляд, и Торгрим ощутил, как какое-то странное чувство на секунду возникло между ними. Некоторое время девушка молчала, словно подбирая слова.

— Это тебя не касается, — сказала она.

— Еще как касается. На данный момент это главное мое дело.

Морриган кивнула, признавая истинность его утверждения. Она собралась было ответить, но тут сверху завопил Эгиль Ягненок:

—Дым, я вижу дым! На берегу, по левому борту!

Все викинги одновременно посмотрели в том направлении, однако ритм весел не сбился ни на миг. Столб темного дыма поднимался откуда-то с суши, верхушку его трепал ветер. Дыма было так много, что сомневаться не приходилось: он явно шел не из очага и не из трубы кузницы. Где-то возник пожар — либо случайно, либо после того, как кто-то намеренно бросил факел.

Морриган вскочила и уставилась на дым. Нахмурившись, она вцепилась руками в борт.

— На веслах — удвоить ход, быстро! — крикнул Торгрим, и гребцы с готовностью подчинились, в то время как Торгрим налег на руль, разворачивая драккар к берегу.

Морриган дым заставил беспокоиться, Торгрим же увидел в нем шанс.

На корму взобрался Орнольф.

— Эй, Торгрим, что у нас там такое?

— Не знаю. Спроси целительницу, она, похоже, уже догадалась.

Орнольф посмотрел на Морриган:

— Ну?

— Я тоже не знаю.

Они быстро приближались к берегу, что позволяла малая осадка драккара, летящего над белыми баранами волн прибоя. В полумиле от берега, прямо напротив дымного столба, Торгрим велел гребцам сушить весла. Те зашумели, заскрипели и загрохотали весла в уключинах, а потом воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь мягким плеском воды о корпус корабля.

Викинги смотрели на дым и прислушивались. Вскоре, едва различимые на таком расстоянии, до них донеслись звуки: треск пламени, крики жертв, лязг железа. То были звуки набега, знакомые викингам, словно голос возлюбленной.

— Это монастырь в Балдойле, — тихо сказала Морриган.

— Эгиль Ягненок! — крикнул Торгрим, запрокинув голову. — На берегу есть драккары?

Эгиль ответил не сразу, вначале оглянувшись.

— В пределах видимости никого.

— Ха! — воскликнул Орнольф. — Так тут орудуют не северяне?

Морриган нахмурилась еще больше и отрывисто произнесла:

— Видимо, нет.

— А вы, ирландцы, грабите своих не хуже, чем мы треплем вас, — сказал Торгрим.

Если не викинги устроили набег на монастырь, значит, там и впрямь ирландцы грабили ирландцев, что, как он знал, случалось довольно часто.

Какое-то время все молчали, наблюдая за поднимающимся дымом и прислушиваясь к слабым звукам боя. «Красный Дракон» медленно поднимался и опускался на морских волнах.

— Вот этим и важна корона, — сказала Морриган наконец, и Торгрим вначале не понял, к нему она обращается или к себе.

— Что?

— Корона Трех Королевств. Вот зачем она нам нужна. Чтобы прекратить этот позор… эти распри между ирландскими королевствами.

Орнольф и Торгрим внимательно ее слушали.

— Это очень древняя корона, — продолжила Морриган. — Ее выковали давно позабытые друиды, задолго до того, как в Ирландию пришла истинная вера. И всегда хранили в королевстве Лейнстер, к югу от Бреги.

— Где находится Брега? — спросил Торгрим.

— Вот это Брега. — Морриган кивнула на берег. — Все эти земли к северу от реки Лиффи.

Торгрим кивнул. Теперь он лучше понимал, где держат Харальда. Но ненамного.

— Ирландские короли всегда сражались друг с другом. У нас много ри туата, правящих небольшими кланами, ри руири, повелевающих ими, а есть еще короли над королями — ри руирех. Они постоянно воюют между собой. И даже когда Ирландия приняла истинную веру, это не изменилось. Лишь корона способна остановить распри, и то ненадолго. Кому бы из ри руирех ни досталась корона, он станет общепризнанным королем Бреги, Лейнстера и Миде на западе. Он сможет собрать армии трех королевств, и те будут верны ему.

Орнольф издал невнятное хмыканье. Торгрим представил корону такой, какой он в первый раз ее увидел, развернув сверток ткани на разграбленном куррахе.

— Как по мне, чепуха это полная, — заявил Орнольф. — Если три королевства хотят заключить союз, так пусть заключат союз. Зачем им для этого какая-то корона?

Морриган покачала головой.

— Короли Ирландии слишком независимы — и слишком упрямы, — чтобы создать союз. Даже если ри руирех договорятся, ри туата не слишком охотно служат другим королям. Однако корона обладает мощью и властью. В ней заключена магия друидов, и пусть мы больше не придерживаемся древних путей, она хранит свою силу. Корону редко отдают правителям, и не пожизненно, лишь до тех пор, пока в ней существует нужда, затем ее возвращают. Тому, кто носит Корону Трех Королевств, все подчиняются беспрекословно.

— Дерьмо собачье, — отрезал Орнольф. — Ты хочешь сказать, что один из местных корольков, получив в руки такую власть, затем добровольно от нее откажется?

— Именно об этом я и говорю. Сила короны слишком велика, чтобы с ней играть. Ни один король не осмелится удерживать ее против воли тех, кто владеет короной.

— Я понял, — сказал Торгрим.

Он действительно понял и осознал силу короны. Раз уж короли Ирландии так стремились перерезать друг другу глотки, кто угодно, получивший власть над тремя королевствами, сможет править и целой страной. Торгрим это уяснил, хотя причины такого положения и остались для него загадкой.

— Кто владеет короной? Кто решает, кому ее передать? — Друиды Лейнстера в давние времена создали корону и легенду о ней, вложив и в то, и в другое особые силы. Они решили: когда угроза Ирландии будет велика, достойный руирех получит корону, и они же решили, когда он должен будет от нее отречься. После того как в Ирландию пришла истинная вера, корону поручили аббату Глендалоха в расположенном там монастыре. Аббат мудростью своей и делает выбор, кто и когда будет носить корону. Это непростой выбор. На памяти моих родителей и на моей памяти корону еще ни разу никому не вручали.

— Так почему же о ней вспомнили теперь?

Морриган помедлила перед ответом, не сводя глаз с далекой колонны дыма.

— Ирландия в смертельной опасности. Нам угрожают захватчики.

— Захватчики? — спросил Орнольф. — Какие?

Торгрим улыбнулся. Он догадался, что Морриган имеет в виду.

Целительница обернулась к ним, взглянула Орнольфу в глаза, и Торгрим увидел то же выражение, которое замечал за ней раньше: непокорность и решимость, словно никто и ни — что не могло остановить ее и заставить замолчать.

— К нам вторгаются дуб галл и фин галл. Северяне.

— Вторгаются? — заревел Орнольф. — Одна-две крепости в портах и редкие набеги на побережье? Это, по-твоему, вторжение?

— Это только начало. И мы должны покончить с этим, пока не стало слишком поздно. — Лицо Морриган стало суровым, она говорила резко и быстро. — Аббат Глендалоха это понимает. Вот почему он решил отдать корону моему господину Маэлсехнайллу мак Руанайду, который, единственный из всех королей, способен изгнать чуму из нашего дома. И я это понимаю.

— Орм тоже знает о короне, — сказал Торгрим.

Даны в Дуб-Линне были в безопасности, пока ирландцы воевали друг с другом, но альянс трех королевств легко мог сбросить северян в море.

— Значит, — сказал Торгрим, — вы похитили моего сына, чтобы заставить меня и Орнольфа помочь вам избавить Ирландию от моих же сородичей?

— Сородичей? Они же даны, как ты сказал, не твои соотечественники.

Торгрим улыбнулся: девчонка быстро соображала.

— Что скажешь, Торгрим? — спросил Орнольф, указывая на столб дыма на западе. — Стоит высадиться и посмотреть, что там есть полезного?

Торгрим заметил ярость, вспыхнувшую в глазах Морриган.

— Прошу не забывать о нашей цели, — сказала она.

— Она права, — заметил Торгрим. — Сейчас нам нужно заботиться лишь о том, как помочь ирландцам выгнать нас с этих земель. К тому же, — добавил он, глядя на густой дым, похожий на палец Бога, недовольно грозящий разрушителям его храма, — я не думаю, что там осталось хоть что- нибудь ценное.

Глава двадцатая

Викинги придут из-за моря и смешаются с народом Ирландии…

Берхан, ирландский пророк[26]

Как следует обчистив монастырь в Балдойле, воины Магнуса пребывали в прекрасном расположении духа. К своим воинам он уже причислял и тех, которые вышли из Дуб-Линна с Асбьерном Толстым. После этого похода они едва ли станут подчиняться лепету Асбьерна.

Викинги поднялись по небольшой косе, тянувшейся на пол-мили к глинобитной стене, окружавшей Балдойл — не самый большой монастырь Ирландии, зато уважаемый. Как и прочие ирландские монастыри, Балдойл представлял собой вполне самостоятельное поселение. Но в обычных деревнях нельзя было найти столько золота, серебра и драгоценностей, как в монастыре.

У стены пролегала канава, земляной вал за ней зарос шиповником, но все это отнюдь не являлось надежной защитой от северян.

Магнус поднялся в седле.

— Даны, за мной! — крикнул он, вскидывая меч над головой.

Он погнал коня к монастырю, прямиком через разбитые на делянки поля, окружавшие ограду. За ним двинулись тридцать пять викингов, весь общий отряд, кроме тех, кто остался возиться с телегой Асбьерна.

Сам Асбьерн тоже был с ними, держался рядом с Магнусом, отчаянно пытаясь не отставать. Однако всадником он был неумелым, а лошади приходилось нести куда больший вес, чем другим животным, и вскоре Асбьерн остался далеко позади. Магнус лично повел отряд к воротам.

В монастыре поднялась паника. Это было видно даже с расстояния в сотню ярдов. Крестьяне — bóaire, «свободные владельцы коров», как называли их ирландцы, — стремились укрыться за стенами вместе со своими семьями. Монахи в коричневых робах поторапливали их, готовясь закрыть деревянные ворота.

«Идиоты», — подумал Магнус. То, зачем пришли сюда налетчики, как раз и находилось в стенах монастыря, — для коровников было бы безопаснее остаться снаружи. Впрочем, их судьба его не волновала.

Возделанная земля сменилась дощатой дорогой, и грохот копыт стал громче. Они мчались к воротам высокого частокола. На стенах возникли люди — лучники, не менее пяти человек, но Магнуса охватило предвкушение битвы, и это его не испугало.

В двадцати футах от стены он почувствовал, как стрела просвистела у виска. Вторая отскочила от обтянутого кольчугой плеча, порвала тунику и повисла, запутавшись в ткани, постукивая его по бедру.

Однако у данов тоже были лучники, которые остановили коней и теперь осыпали стрелами защитников монастыря. Магнус натянул поводья, заставляя коня встать у ворот. Те были высотой футов в восемь, не более. Скинув стремена, Магнус взобрался на седло, перебросил щит на руку и схватился за верхний край ворот.

Копье, направленное в него под косым углом, пролетело мимо и ударило следовавшего за ним воина в грудь, и тот с криком упал на землю. Вместо него тут же возник следующий. Магнус оттолкнулся ногами от конской спины, перемахнул через забор и опустился на утоптанную землю монастырского двора.

Не успел он оправиться от падения, как на него бросился первый из защитников монастыря — монах в длинной робе, занесший меч над головой и что-то вопячций на гэльском. Он умер на острие меча Магнуса прежде, чем смог нанести удар.

«Человек Христа», — с отвращением подумал Магнус. Эти не были рождены для битв, в отличие от северян.

Другие защитники бежали к нему от здания — монахи и коровники, вооруженные палицами и копьями, но Магнус не заметил среди них ни единого воина. Он закричал, бросился в атаку, и меч запел в его руке. Меч норвежца, Торгрима. Добрый клинок, трофей настоящей схватки.

Защищавшие Балдойл падали один за другим. Магнус и Кьяртан Быстрый Меч стояли плечом к плечу, к ним присоединились другие, выстроившись непробиваемым щитом. Еще два воина перебрались через ворота, сняли засов и распахнули створки. В убежище, переставшее быть таковым, ворвались всадники. Бой был окончен.

— Церковь! Церковь! — крикнул всадникам Магнус, указывая на самое высокое из десятка зданий в кольце высокого частокола.

Это было дощатое строение с камышовой крышей и большим деревянным крестом наверху. Если в монастыре и имелось нечто ценное, оно наверняка хранилось в церкви, и добыть это следовало раньше, чем монахи успеют его спрятать.

Всадники пришпорили коней, направляясь к церкви.

С немногочисленными защитниками монастыря было покончено, и теперь монахи и коровники разбегались кто куда. Искавшие здесь спасения крестьянские семьи бросились к малым воротам в дальнем конце ограды. Среди них были мужчины и дети, которые могли стать ценными рабами, и женщины для потехи. В другое время Магнус велел бы окружить и изловить их, но сейчас ему не хватало людей для того, чтобы возиться с пленниками. И цепи он не захватил.

К тому же его ждали куда более важные дела. А еще ему нужен был дым.

Смид сын Снорри стоял на коленях, копаясь в сумке одного из погибших крестьян, — не самое прибыльное занятие он себе выбрал.

— Смид, брось это, — сказал Магнус и огляделся.

Справа находилось одно из крупных монастырских строений — круглый дом с соломенной крышей, где, скорее всего, жили монахи.

— Вот этот. — Магнус указал на дом. — Подожги его. Я хочу, чтобы через пять минут этот дом пылал. Внутри все равно нет ничего ценного.

Смид поднялся, кивнул и заторопился прочь.

Асбьерн Толстый последним въехал в ворота — потный, с раскрасневшимся лицом и сбившимся дыханием.

— Хм! — выдохнул он, оглядывая монастырь и его разбегающихся защитников, а также викингов, которые бросились в церковь. — Орм будет недоволен. Орм будет очень недоволен.

— Ты разве не должен приглядывать за своей драгоценной телегой? — спросил Магнус, выдергивая из туники застрявшую стрелу.

— Мы отвлеклись отдела, — Асбьерн проигнорировал насмешку, — а должны ехать за короной.

— Погляди-ка сюда, — продолжил Магнус. — Надо же, телега! Еда в амбарах и на складах ждет нас. Как и золото с серебром в церкви.

Асбьерн ничего не ответил. Ему нечего было сказать. Драккар все еще виднелся с берега, и лучше было не пытаться внушить занятым грабежом викингам, что они поступают неразумно.

Магнус оставил его и зашагал к церкви, чувствуя, как силы, рожденные жаждой битвы, медленно покидают его. Где-то еще дрались, слышались крики и звон стали — там, где не успевшие сбежать решили сражаться до последнего, — но не было ничего достойного внимания. Магнус снова огляделся. В стенах монастыря располагался небольшой зал для гостей, глинобитные круглые домишки перемежались огородами и мастерскими. Магнус в прошлом разорил с десяток подобных мест.

Большая церковь стояла ближе к центру селения, окруженная деревянным забором, за которытм виднелось кладбище. Магнус подумал, что сегодня оно наверняка пригодится местным жителям. Один из данов вскарабкался на соломенную крышу, скорее всего, по приказу Кьяртана, чтобы обозревать окрестности и предупредить в случае опасности. В некоторых монастырях для этого строили сторожевые башни, но в Балдойле такой не было. Магнус размышлял, не за ее ли постройку возьмутся первым делом уцелевшие.

В церкви было темно и прохладно, глаза Магнуса не сразу привыкли к сумеркам. Два тела в монашеских робах лежали у алтаря в лужах собственной крови. Они, похоже, пытались сохранить свои святыни от рук варваров и не рассчитали собственных сил.

— Не особенно богатый монастырь, — пожаловался Кьяртан Быстрый Меч.

У его ног лежали грудой серебряные и золотые побрякушки: чаши и курильницы, подсвечники, золотая шкатулка, похожая на те, в которых хранят драгоценности. Магнус поднял ее и откинул крышку. Внутри на подушечке из красного бархата лежала косточка, судя по виду — фаланга человеческого пальца. Магнус нахмурился, размышляя, что за религия требует поклонения хрупким косточкам в золотых шкатулках.

За его спиной один из воинов Асбьерна срывал инкрустированную драгоценными камнями обложку с одной из толстых книг. Бесполезные страницы полетели в сторону. Еще трое бесцеремонно сдирали золотую окантовку с высокого алтаря.

— В мастерских такого добра должно быть больше, — сказал Магнус.

Снаружи донесся крик, другой голос ему ответил. Магнус обернулся, когда один из его воинов вбежал через широкие двери главного входа. Судя по тому, как он спешил, случилось нечто важное.

— Господин Магнус, Вифиль сын Кетиля с крыши церкви увидел, что с севера приближаются всадники.

Магнус кивнул:

— Иду.

Он зашагал по центральному проходу, между рядами грубых скамеек, вышел на двор и заморгал в ярких лучах солнца. Здание, в которое он отправил Смида, уже полыхало вовсю, камыш извергал клубы густого черного дыма. Магнус взглянул наверх, на Вифиля сына Кетиля, который стоял, расставив ноги, на скатах высокой церковной крыши.

— Вифиль, что видишь?

— Всадники, господин Магнус. Пятьдесят или больше, приближаются с севера. Едут быстро.

Асбьерн, оказавшийся рядом, с отвращением хмыкнул.

— Потрясающе! Теперь из-за тебя мы застрянем в этом отвратительном месте.

Магнус не снизошел для ответа.

— Кьяртан, — сказал он, обращаясь к тому, кто вышел за ним из темноты церкви, — поставь лучников на стенах и у ворот, выстрой людей вдоль частокола. Но не всех. Пятерых оставь собирать все ценное, что сумеют найти.

—Да, господин Магнус.

Асбьерн не смог сдержаться:

— А ты не хочешь спросить моего мнения по поводу того, куда отправить людей? Я что, не имею права голоса, когда распоряжаются моими собственными воинами?

Асбьерн думал, что задает риторический вопрос. Магнус так не считал.

— Нет. У тебя нет этого права, — отрезал он и зашагал к воротам.

Когда Магнус добрался до верхушки лестницы, которую прислонили к земляному валу, и нашел себе место среди растущего там шиповника, всадники уже были как на ладони. Вифиль ошибся в подсчетах, причем в худшую сторону: к ним приближалось не меньше сотни воинов. Солнце сияло на доспехах и остриях копий. Два ярких штандарта развевались на длинных древках. В отдалении громыхали два фургона, запряженные десятком лошадей. Полноценное ирландское войско, полностью экипированное, устремилось на защиту Балдойла.

Магнус огляделся. Лучники рассыпались по стене, за воротами воины выстроились в линию, сцепив щиты, с мечами в руках, готовые встретить врага, который прорвется через ворота точно так же, как это сделали они сами меньше часа назад.

Магнус снова взглянул на север. Всадники скрылись за столбом черного дыма, который поднимался с горящей крыши, но вскоре вновь появились в поле зрения. Скорости они не сбавляли.

На то, чтобы добраться до ворот, у всадников ушло еще пятнадцать минут. Возглавлял войско молодой мужчина с короткой каштановой бородкой, в ярко блестевшем шлеме. Он был одет в белую тунику поверх кольчуги и алый плащ. Выглядел он как король, каковым и являлся. В двадцати футах от ворот он сделал своему отряду знак остановиться.

Над стеной вскинулись луки.

— Лучники! Луки опустить! — скомандовал Магнус, и те немедленно подчинились.

Ирландец в белой тунике приблизился, за ним ехал еще один, не так хорошо одетый, но явно не простой воин. Вожак вскинул руку и заговорил — с сильным гэльским акцентом, но на языке северян.

— Господин Магнус! — позвал он.

— Господин Кормак Уа Руайрк, — откликнулся Магнус. Он взглянул вниз, на Кьяртана, стоявшего с правого края шеренги воинов со щитами: — Кьяртан, все в порядке. Открыть ворота.

— Открыть ворота? — Асбьерн, стоявший довольно далеко за стеной щитов, замахал руками: — Я запрещаю вам…

Он опоздал. Кьяртан уже отбросил засов и налег на створки. Стена щитоносцев рассыпалась, викинги расступились перед ирландским войском, неторопливо заезжающим внутрь. Ирландцы и северяне обменивались настороженными взглядами, как две стаи волков, внезапно столкнувшиеся среди леса.

Кормак Уа Руайрк медленно спешился и протянул Магнусу руку. Магнус пожал ее и похлопал Кормака по плечу. Они встречались всего лишь во второй раз, хотя гонцы уже больше месяца носились от одного к другому. Ирландец выглядел точно так, каким запомнил его Магнус, — сильным, умным, властным. Королем, достойным своего титула.

— Я требую объяснить, что происходит! — заявил Асбьерн, страдая от одышки, и Магнус уловил панические нотки в его голосе.

«Правильно, самое время паниковать», — подумал он и обратился к Кормаку:

— Господин Кормак, это Асбьерн сын Гудрода, известный как Асбьерн Толстый.

— Отличное имя, — согласился Кормак.

Его люди рассеялись по двору монастыря, не спешиваясь. В их действиях не было ничего угрожающего, зато становилось ясно, на чьей стороне численный перевес.

— Асбьерн, — продолжил Магнус, — это досточтимый Кормак Уа Руайрк, король Гайленги.

Асбьерн уставился на Кормака. Тот смерил его насмешливым взглядом и обернулся к Магнусу:

— Кто он? Что он здесь делает?

— Орм навязал мне его в компаньоны. Но вообще-то он никто.

— Никто… — выдохнул Асбьерн.

Магнус резко повернулся, вскинул кулак и ударил Асбьерна в лицо. Асбьерн попятился, плюясь кровью, затем споткнулся и рухнул на землю. Магнус в тот же миг оказался над ним. Выдернув меч из ножен на поясе толстяка, он отшвырнул его в сторону. Никто даже не попытался вмешаться, в том числе и воины Асбьерна.

— Где корона? — спросил Кормак.

— Нас как раз к ней ведут. Еще день или два пути.

Кормак нахмурился:

— Я думал, она будет у тебя.

— Я тоже так думал, — ответил ААагнус. — Но вышло иначе.

— Не забывай, на что способен этот сукин сын Маэлсехнайлл. После того как он забрал у моего брата Доннхада свою шлюху дочь, он привязал его к колу и лично вырвал его внутренности. Мне говорили, что вопли Доннхада можно было услышать за милю. С нами он поступит точно так же. Если у меня не будет Короны Трех Королевств, нам не остановить его и не захватить Брегу.

— Еще день или два. Не больше.

Кормак ответил прямым тяжелым взглядом.

— Лучше бы тебе не ошибаться, досточтимый Магнус, — сказал он.

Впервые с тех пор, как Магнус сын Магнуса заключил союз с ирландцем, он задумался, не совершил ли тут ошибку.

Глава двадцать первая

Варвары придут к вам от меня… народ язычников, который поработит вас…

Откровение Иисуса, ирландский текст IX века

Лихорадка оставила Харальда сына Торгрима на второй день после прибытия в Тару. Он словно шагнул из мира снов в реальность, из раскаленной кузницы — в ночную прохладу. Только что он пылал и тонул в море кошмаров и вдруг пришел в себя в тишине и уюте.

Его глаза были закрыты, и он не спешил их открывать, желая прежде собраться с мыслями. Харальд не знал, где находится. Прислушавшись, он различил отдаленные звуки: приглушенные и непонятные. И в воздухе не было знакомых запахов.

Он открыл глаза и уставился в потолок из деревянных досок с резными балками. Комнату заливал солнечный свет. Харальд видел верхнюю часть каменных стен, покрытых белой штукатуркой.

Он хотел сесть, но понял, что это ему пока не по силам. Зато он смог повернуть голову вправо. Харальд увидел гобелен на стене и полированный стол с серебряной чашей и графином. Комната была богато убрана, гораздо лучше тех, к которым он привык, роскошнее, чем палаты в доме его деда в Эуст-Агдере, — самом богатом доме из всех, которые он когда-либо видел.

Слева раздался тихий звук: у кого-то перехватило дыхание. Харальд резко повернул голову. Звук издала девушка, которую он не узнавал. Он вглядывался в ее лицо, она смотрела на него, и первое, о чем подумал Харальд, была ее необыкновенная красота. У нее были зеленые глаза и темно-каштановые волосы, которые напомнили ему пышную гриву коня, на котором когда-то ездил отец.

Девушка склонилась над ним и положила ладонь ему на лоб. Кожа у нее была гладкой и мягкой, прохладной и очень приятной. Незнакомка произнесла что-то напевным голосом, но ее слова не имели смысла.

Харальд вдруг испугался, что она — валькирия, явившаяся, чтобы забрать его душу. А может, он уже в Вальгалле? Это было бы, конечно, неплохо, но ему хотелось провести на земле, в Мидгарде[27], еще какое-то время. Девушка повернулась к двери и снова заговорила, на этот раз громко и властно. Голос из-за двери ответил, и Харальд услышал удаляющиеся шаги.

Она вновь повернулась к нему и улыбнулась, Харальд тоже попытался улыбнуться. Губы его пересохли и болели от малейшего движения. Девушка взяла влажную тряпицу, отерла его лицо, и Харальду стало все равно, где он находится.

Вскоре дверь открылась и вошел какой-то мужчина, явно важный, как понял Харальд, глядя на его одежду и манеры. Он посмотрел на Харальда, но в его взгляде не было ни заботы, ни мягкости, и Харальд, решивший было, что он среди друзей, напрягся.

— Ты очнулся, — заметил незнакомец.

Харальд кивнул.

— Как тебя зовут?

— Харальд, — хрипло произнес он.

Его голос звучал очень странно. Только теперь Харальд понял, что вошедший говорит на его языке, и у него сразу же появилось множество вопросов.

— Как зовут девушку? — первым делом поинтересовался он.

Незнакомец нахмурился и посмотрел так, словно не желал

отвечать.

— Бригит, — сказал он наконец. — А я Фланн мак Конайнг, главный советник господина Маэлсехнайлла мак Руанайда, правителя Тары и верховного короля Бреги.

Харальд кивнул. Похоже, эти слова должны были его впечатлить, но, по правде говоря, он не понял, что сказал ему этот человек. Понял лишь, что девушку зовут Бригит.

— Где я? — Только теперь Харальд поинтересовался об этом. — Где мой отец? Где Орнольф и другие?

— Кто твой отец?

— Торгрим Ночной Волк.

— Он ярл, командующий вашим драккаром?

— Нет. Орнольф наш ярл. Где они?

Чужак нахмурился.

— Они придут за тобой. Корона, которую вы захватили, принадлежит моему господину Маэлсехнайллу. Они должны ее возвратить. До тех пор ты останешься здесь.

Харальд прищурился, рассматривая его. Похоже, в словах чужака таилась угроза, но смысл ее ускользал.

«Корона?» — подумал он. Он не помнил никакой короны, но, похоже, он многого теперь не мог вспомнить.

— Что за корона? — спросил Харальд и по лицу собеседника понял, что ему полагалось бы это знать, а не задавать подобные вопросы.

— Корона, которую вы, фин вы, северяне, захватили на куррахе.

Харальд кивнул. Куррах он помнил, помнил бой в штормовом море. Вефорд Быстрый погиб тогда, изрубленный ирландцами. Но никакой короны он там не заметил, однако решил пока что об этом не говорить.

Тем не менее чужак смотрел на него с той же неуверенностью. Он что-то сказал Бригит, и она ответила, а затем он развернулся и ушел.

Харальд смотрел на девушку. «Красивая… Как же она хороша!» — думал он, уверенный в том, что нашел бы ее прелестной, даже если бы не был так слаб и она не заботилась о нем.

— Бригит… — попытался он произнести ее имя.

Она улыбнулась в ответ и сказала:

— Харальд.

Выражение ее лица и тон ее голоса были такими, какие бывают у матери, склонившейся над постелью смертельно больного ребенка. Харальду стало не по себе.

Маэлсехнайлл пока не мог прикончить этих финн галл, что его весьма огорчало. Как и то, что он вынужден был терпеть их под собственной крышей, кормить и окружать охраной.

Захват заложников был вполне распространенным обычаем, и существовали определенные правила их содержания. Но раньше заложники всегда были христианами, а не языческими свиньями.

Маэлсехнайлл был недоволен.

И недовольство его только усилилось, когда он выслушал Фланна мак Конайнга.

— Он знает, где корона, и лжет, отрицая это, — сказал Маэл, но это прозвучало скорее как вопрос. — Все фин галл лгут. Они просто не умеют говорить правду.

— Я так не думаю, господин Маэл, — возразил Фланн. — Он молод и простодушен. Мне кажется, он и вправду ничего не знает о короне.

— Так ты считаешь, что корона вовсе не у этих свиней?

— Я не знаю.

— Твоя сестра сказала, что корона у них. И сама она все еще с ними.

— Да. Морриган, как правило, не ошибается в подобных вещах. Но теперь у меня появились сомнения, и, как ваш главный советник, я решил, что должен предупредить вас.

Маэл кивнул и провел пальцами по своей коротко подстриженной седой бороде. Идея с заложниками целиком и полностью принадлежала Фланну, точнее, Фланну и его сестре Морриган. Требовалось немало мужества, чтобы признать перед лицом короля, что эта идея могла оказаться неудачной. Но Фланн был храбрым человеком и редко ошибался, за что Маэлсехнайлл и держал его при себе.

— Этот Харальд еще совсем мальчишка. Его могли не посвящать во все детали. Сколько галл у нас в доме кроме него?

— Двое, господин.

— Приведи их сюда.

Десять минут спустя северян поставили на колени на каменный пол перед низким деревянным троном Маэлсехнайлла. Этих звали Олвир Желтобородый и Гигант Бьерн, как сообщил Маэлу Фланн. Имена выветрились у короля из головы сразу же после того, как он их услышал. Он не желал знать имена фин галл, как не интересовали бы его имена кабанов и оленей, на которых он любил охотиться.

Маэл повернулся к тому, кого называли Гигантом Бьерном. Этот казался не только самым крупным, но и самым глупым из двоих. Даже когда он стоял на коленях, его макушка находилась на уровне груди Маэлсехнайлла. Волосы дикаря были спутаны, борода напоминала дикий кустарник. Руки его были связаны за спиной.

— Что вы сделали с короной? — спросил король, и Фланн перевел.

— Знать ничего не знаю про корону, — ответил Гигант Бьерн. — Что за корона-то?

— Та, что вы захватили на куррахе, — сказал Маэл, и голос его стал тише — опасный знак для тех, кто хорошо его знал.

— Да на куррахе ничего и не было. Мечи, кольчуги — мы их забрали. А больше ничего.

Маэлсехнайлл ударил Гиганта Бьерна в живот, и огромный варвар сложился пополам, хватая воздух ртом. Маэл ждал. Гигант Бьерн что-то крикнул, плюясь от ярости. Фланн не стал переводить. Общее значение слов викинга Маэлсехнайлл понял и так. Он кивнул стражникам, те подняли фин галл и снова поставили на колени.

— На куррахе была корона, и вы ее забрали. Что вы с ней сделали?

Фланн перевел слова. Гигант Бьерн лишь обжигал его взглядом в ответ. Маэл не собирался больше тратить на него время. Гигант Бьерн определенно ничего не знал, и его допрос был скорее демонстрацией для Олвира Желтобородого.

— Что вы сделали с короной?

— Не было никакой короны.

— Ты христианин?

Этот вопрос явно застал Гиганта врасплох. Он не ответил, и Маэлсехнайлл попытался снова:

— Ты веришь в Иисуса Христа? Ты признаешь Его своим Богом?

Гигант Бьерн выглядел крайне растерянным:

— Иисуса Христа? Мои боги сильнее твоего. Я не стану пресмыкаться перед Иисусом, как вы! — Он сплюнул на пол, словно подчеркивая свои слова.

Маэлсехнайлл вытащил из ножен обоюдоострый кинжал. Он выполнил свой долг, насколько считал нужным он сам и отец Гилберт: предложил язычнику шанс на спасение. А затем он перерезал гиганту горло, вспоров шею от уха до уха. Гигант Бьерн рухнул на бок, извиваясь, стуча ногами и издавая булькающие звуки. Кровь заливала каменный пол, унося с собой его жизнь.

Маэлсехнайлл повернулся к Олвиру Желтобородому, который широко раскрытыми глазами наблюдал за тем, какая участь постигла его строптивого товарища. Настала его очередь, а если окажется, что Олвир Желтобородый тоже ничего не знает, придет черед того, кто назвался Харальдом. До сих пор его жизнь хранил лишь тот факт, что Харальд был внуком ярла, то есть заложником, достойным сделки.

— Где корона, которую вы захватили на куррахе? — спросил Маэлсехнайлл у Олвира Желтобородого.

Фланн перевел.

Глава двадцать вторая

…ибо как знать,

когда на пути

копье пригодится.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Торгрим Ночной Волк был подхвачен речным потоком, холодным, глубоким и быстрым. Он греб изо всех сил, но тщетно: вода сжимала его в своей хватке, крутила и несла. Как бы он ни боролся, шансов спастись не было.

Он чувствовал, как тело бьется о камни на дне, но никак не мог вырваться из кошмара. Вода царила в его сне, а не он сам. Торгрим ощутил, как ярость заглушает его бессилие.

И внезапно он понял, что больше не беспомощен, что его положение не безнадежно. Он почувствовал, как по телу разливается огненная сила, и вдруг осознал, что уже не тонет в реке, а стоит на берегу — могучий, готовый ко всему.

Он выскользнул из-под мехового покрывала, мягко и бесшумно пробрался мимо спящих на палубе воинов. На носу сидел часовой, но он не слышал Торгрима и не обернулся.

Торгрим тенью скользнул через борт корабля на галечный пляж, куда «Красный Дракон» затащили на ночь. До бухты, где они с Орнольфом закопали Корону Трех Королевств, оставался еще день пути. Последние угли в костре, разведенном чуть раньше на берегу, светились в темноте драконьими глазами.

Торгрим двинулся вдоль кромки прибоя — быстрый, внимательный, ловкий — и исчез в кустарнике, который рос неподалеку от пляжа. Там засели враги, он чувствовал их нутром — множество опасных врагов. Ведомый инстинктом, Торгрим двинулся сквозь заросли. Плеск волн и крики козодоев заглушали звуки его шагов.

Глаза словно светились, пронзая взглядом тьму. Рот его приоткрылся, дыхание было коротким и резким. Кто-то находился поблизости, Торгрим чуял его запах, и, хотя в свете мерцающих звезд он мог видеть лишь темные силуэты, нос безошибочно подсказал ему место, где прятался чужак.

Торгрим обошел его по широкой дуге, выбрался из кустарника на открытое пространство и побежал по влажной траве неслышной волчьей трусцой. Запах чужака с силой ударил в ноздри — застарелый пот, древесный дым, мед и острая вонь железа. А затем Торгрим увидел его, затаившегося под кустарником: пригнувшись, он смотрел в сторону пляжа, где отдыхал драккар. Соглядатай не видел, как Торгрим Ночной Волк подходит сзади.

Торгрим остановился в двадцати футах от чужака. Лишь от него, Торгрима, зависело, будет тот жить или умрет, а соглядатай даже не знал о нависшей над ним опасности. Но нет, сегодня он не умрет, по крайней мере от руки Торгрима. У духов земли и троллей леса могли быть иные планы, однако Торгрима беспокоил не этот дозорный, а те, кто отправил его наблюдать. Торгрим повернулся и побежал вверх по холму, на сушу, прочь от моря.

Лагерь обнаружился примерно в миле от берега, расположенный так, чтобы его нельзя было сразу найти. Торгрим двигался размеренным шагом, и, как только он добрался до вершины холма, отделявшего сушу от моря, нос подсказал ему, где прячутся чужаки. Он прошел мимо трех дозорных, расставленных по периметру так, чтобы и мышь не проскочила.

Действительно, лагерь, разбитый на поляне в окружении дубовых деревьев, хорошо охранялся. Со всех четырех сторон дежурила стража. Если бы лагерь располагался на открытом пространстве, Торгрим не осмелился бы к нему подойти. Но тот, кто выбрал это место, хотел скрыть его за стволами деревьев. И те же стволы и кроны спрятали и Торгрима.

Он двигался между деревьями, мягко ступая по подстилке из листьев и желудей. Он чуял множество запахов, мешавших ему: дымящихся углей, пищи на костре, немытых тел. И лошадей. Здесь было много лошадей. Он слышал, как они нервно топочут и фыркают во тьме.

Торгрим добрался до края поляны и выглянул в просвет между деревьями. Там тоже стояли часовые, настороженно вглядывающиеся в ночь. В какой-то миг один из них уставился на Торгрима, казалось, прямо ему в глаза. Но он не видел Ночного Волка.

Торгрим обошел лагерь по кругу и насчитал не менее двух сотен воинов. Почти все они спали на земле, но стояли тут и два больших круглых шатра — такие мог взять в военный поход какой-нибудь благородный вельможа. Шатры светились изнутри — несмотря на поздний час, там горели фонари.

В дальнем конце лагеря его взору предстало странное зрелище: толстяк, почти голый и покрытый грязью, с цепью на шее, скорчился, привязанный к колу в земле. Неподалеку, сидя на камне, скучал стражник. Толстяк тихонько плакал. Было в нем что-то знакомое, словно он уже снился когда-то Торгриму, однако вспомнить его не удалось.

Он дважды обошел лагерь, подмечая и запоминая все возможное. Эти люди были его врагами. В молодости Торгрим начал бы убивать их немедленно, по одному, методично и совершенно бесшумно. Но с тех пор прошло много лет, и опыт приучил его вначале думать, планировать и лишь затем убивать, если это необходимо. Торгрим скользнул в темноту.

Торгрим проснулся до рассвета. Он чувствовал себя таким уставшим, словно всю ночь где-то бегал. Конечности его так ослабели, что он не был уверен, сможет ли пошевелиться. Руки были в грязи.

Рядом с ним спала Морриган, прижавшись спиной к его груди. Торгрим обнимал ее одной рукой, но совершенно не помнил, как очутился в таком положении.

Со стоном приподнявшись на локте, он огляделся. Солнце еще не встало, звезды медленно сдвигались над головой — единственный признак того, что время не остановилось. «Красный Дракон» мягко покачивался на набегавших волнах, поскрипывал и скрежетал по гальке.

Ночь начала отпускать его разум, словно туман, который, рассеиваясь, вдруг открывает незнакомый пейзаж. Он вспомнил часовых. Он вспомнил лагерь.

Торгрим сел и запустил пальцы в волосы. Морриган потянулась, перекатилась на спину и сама приподнялась на локтях.

— Что случилось? — шепотом спросила она.

Торгрим покачал головой. Он пока не был уверен. Все постепенно обретало ясность. Морриган же ждала и молчала. Она была терпеливой женщиной. Торгрим уже отмечал это раньше. Ему это нравилось.

— Там, на суше, люди, — сказал он наконец. — Больше сотни. Они следят за нами.

Морриган широко раскрытыми глазами уставилась на пляж, словно ожидая увидеть во тьме собравшуюся армию.

— Кто они?

— Я не знаю.

Долгое время они молчали. Морриган придвинулась ближе к Торгриму, буквально вжалась в него, что удивило викинга, но не оскорбило.

— Магнус, — произнесла Морриган наконец. — Магнус или Асбьерн.

— Кто?

— Они были главными помощниками Орма, северянина из дуб галл, который правил Дуб-Линном, — ответила она. — Пока я его не убила. И сейчас его люди будут нас искать.

— Да.

Теперь Торгрим вспомнил. Ему казалось, что все это случилось очень давно. Но это действительно были люди Орма. Торгрим все не мог понять, отчего те не послали драккары в погоню. При таком ветре они бы с легкостью догнали «Красный Дракон», лишившийся своего паруса, и без труда расправились бы с плохо вооруженной командой. Но, оставив «Красный Дракон» без паруса, всадники с той же легкостью могли преследовать драккар, оставаясь незамеченными.

Они услышали бормотание, шорох, а затем грохот и напряглись. Рука Торгрима легла на рукоять меча. При свете звезд Орнольф, перебиравшийся через борт драккара, показался им старым медведем, едва пробудившимся от зимней спячки. Правой рукой тот поддерживал штаны и остановился завязать их, только очутившись на палубе.

— Орнольф! — хриплым шепотом позвал его Торгрим, и ярл заковылял на корму.

Те небольшие запасы меда, которые они захватили, убегая из Дуб-Линна, разделили между всеми членами команды, и Орнольфу досталась доля куда меньшая, чем он привык. Поэтому у Торгрима были причины надеяться на то, что ярл пребывает в относительной трезвости.

Орнольф присел на палубу, посмотрел на Торгрима и Морриган и многозначительно улыбнулся, что Торгрим проигнорировал.

— Там, на суше, люди. — Торгрим кивнул в сторону пляжа. — Больше сотни. Возможно, две сотни. Они разбили лагерь в миле от берега, но в кустах сидят их дозорные.

Орнольф повернулся и посмотрел наберет, в точности как Морриган, и так же, как она, не увидел обещанной армии.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Я их видел, — ответил Торгрим.

Орнольф вгляделся в его лицо.

— Это был волчий сон?

Торгрим помедлил.

— Да, — ответил он наконец. Он не был уверен в этом.

Орнольф кивнул. Торгрим знал, что для его тестя волчьи сны являлись надежнейшим доказательством чего бы то ни было. Сны почти никогда не ошибались.

— Это люди Орма. Больше некому за нами гнаться, — сказала Морриган. — Они наверняка догадались, что мы отправились забирать корону, и нападут, как только она окажется у нас.

— Будь проклята эта корона! — Орнольф так повысил голос, что лежавшие рядом люди зашевелились и недовольно забормотали во сне.

— Без короны мой господин Маэлсехнайлл не освободит Харальда, — сказала Морриган. — Я хотела бы, чтобы было иначе. Но это так.

В ее голосе звучала искренность, которая удивила Торгрима.

Все трое помолчали, и предрассветный сумрак наполнился плеском волн и шелестом листьев под утренним бризом, шепчущим с берега.

— Что ж, хорошо, — сказал наконец, Орнольф. — Мы достанем корону и привезем ее этому ублюдку Маэлсехнайллу.

«Да, — подумал Торгрим. — Но теперь все будет иначе».

Прежде за ними охотились. А они были словно глупые птицы, которые не видят подкрадывающегося хищника. Теперь же они станут волчьей стаей, которая позволяет врагам гнаться за собой, пока не выберет подходящего момента для атаки.

— Давай установим драконью голову на носу, — сказал Торгрим. — Если на этой земле живут духи, пусть знают, что им стоит нас бояться.

Глава двадцать третья

Люди с острыми черными копьями отравят плоды благородного правления.

Ирландское стихотворное пророчество

Бригит вовсе не была обязана ухаживать за заложниками. Ее отец гневался из-за того, что она взяла на себя этот труд, она, дочь верховного правителя Тары. Но в душе она испытывала сострадание к слабым, к тем, кто не мог позаботиться о себе сам.

Бригит считала, что проявляет лишь христианское милосердие, и убеждала себя в этом, сидя у постели Харальда. Маэлсехнайлл предпочел бы держать фин галл в каменной темнице, кормить их свиными объедками и близко не подпускать к дворцу. Но с заложниками так поступать было нельзя. По крайней мере до тех пор, пока Бригит оставалась членом его семьи.

Король не одобрял ее поведения, однако они были слеплены из одного теста, а потому ри руирех предпочитал не спорить с дочерью.

Харальд спал, как следует перекусив, впервые с того дня, как попал в Тару. Остатки обеда лежали на подносе, куски пищи валялись и на полу.

Бригит пыталась накормить его бульоном после того, как лихорадка отступила. Она принялась поить его с ложки, решив, что в таком ослабленном состоянии его желудок не примет твердой пищи. Однако Харальд, будучи северянином, считал иначе.

Он объяснялся с ней жестами, поскольку общаться иначе они не могли. Мягко оттолкнув ложку, он другой рукой показал, что хочет съесть что-то посущественнее. Бригит покачала головой: ей казалось, он не понял, что это тоже еда. Харальд помотал головой и стал жестикулировать еще более выразительно, всячески показывая, что хочет что-нибудь пожевать. Бригит улыбнулась и кивнула. Настоящая еда! Харальд был сильным юношей и уже мог есть самостоятельно.

Вожди кланов, ри туата , собравшиеся в Таре для объявленного Маэлсехнайллом похода на Лейнстер, не уехали. Они все еще надеялись ему пригодиться или же хотели добиться милости короля, а еще лучше — самой Бригит. Ри туата пировали день и ночь, для них на бойне забивали скот, а на кухне готовили пишу в избытке, так что ее можно было раздобыть в любое время суток. Бригит отправила туда одну из рабынь с поручением, и через десять минут та вернулась с подносом. Она принесла тушеную говядину и капусту, хлеб грубого помола и масло, кашу в миске и полный рог меда.

При виде еды Харальд воодушевился, и на лице его проявилась такая страсть, какую Бригит привыкла видеть в глазах вожделевших ее мужчин. Он сел, спустив ноги с края кровати, чуть покачнулся, но тут же обрел равновесие. Отдышавшись, он потянулся к подносу и набросился на еду, как положено викингу.

Бригит пыталась жестами объяснить, что есть нужно медленно, что опасно так быстро глотать тяжелую пишу, но голод затмил все доводы разума. Он пожирал обед, и Бригит, глядя на него, вспомнила отцовских охотничьих псов, которым порой бросали куски мяса.

Бригит сидела и наблюдала за ним одновременно с облегчением и с отвращением, поскольку Харальд, поглощая еду, пользовался только ножом и пальцами. Ри туата не отличались изысканными манерами, но даже их повадки казались утонченными по сравнению с тем, как ел этот юный северянин.

Прошло минут десять, пока Харальд рвал пищу на куски, жевал, глотал и вытирал рот рукавом не слишком чистой туники, после чего он отставил поднос и снова лег на кровать со счастливым вздохом. Впервые с тех пор, как принесли обед, он взглянул на Бригит и улыбнулся ей — так тепло, с таким искренним восхищением, что воспоминания о его манерах тут же вылетели у нее из головы. Он произнес какие-то непонятные слова, но по тону она угадала, что он поблагодарил ее. И после паузы добавил: «Бригит».

— Пожалуйста, Харальд, — ответила она, и он с улыбкой кивнул.

Так они просидели некоторое время, затем Харальд снова уснул с приоткрытым ртом, и его дыхание было тихим, размеренным, без натужного хрипа. Бригит решила, что Харальд обладает необычайно крепким сложением. Она ожидала, что лихорадка ослабит его надолго. Но он выглядел так, словно просто пробудился после долгого сна.

«Юность…» — подумала она и вспомнила себя, какой была несколько лет назад.

Бригит все сидела и смотрела, как он спит, любовалась сильным подбородком и светло-русыми волосами длиной ниже плеч.

«Неужели это лицо язычника и убийцы?» — спрашивала себя она и думала о том, какие зверства творили на ее земле викинги, вспомнила ограбленный монастырь на острове Ионе[28], в котором погибли десятки людей, о разорении островов Ратлин и Скай, Инисмюррея близ Слайго и Роскама в заливе Голуэй[29].

И все это сделали сородичи Харальда?

В памяти всплыло, как ее отец заживо потрошил ее мужа, Доннхада Уа Руайрка, а она смотрела на это из своего окна в замке Гайленги. Он заслужил весь ужас этого наказания, но все же она не могла вспоминать его казнь без содрогания.

Бригит осенила себя крестом — этот жест часто сопровождает проявление человеческих слабостей — и тихо вышла из комнаты.

Пока Харальд спал, она направилась по коридору в комнату, где держали другого викинга, человека по имени Гигант Бьерн. Бригит считала своим христианским долгом заботиться обо всех заложниках, но, по правде говоря, оставшихся двоих она навещала лишь изредка, посвятив почти все свое время Харальду, и старалась не думать о причинах такого поведения.

В коридоре у двери нужной комнаты не оказалось стражи, и Бригит удивилась: как такое могло случиться?

Она остановилась у массивной дубовой двери, обитой железом, быстро распахнуть которую не сумел бы никто. Бригит прислушалась, но изнутри не доносилось ни звука. Она негромко постучала, что вообще делала крайне редко — Бригит нечасто доводилось стучать. В ответ не раздалось ни звука.

Она медленно подняла засов и чуть приоткрыла дверь, ровно настолько, чтобы заглянуть внутрь. В комнате царил разгром: кровать лежала на боку, столик рассыпался на части, крест, висевший на стене, а теперь сломанный, валялся в углу. Казалось, что в комнате побывал разъяренный медведь. Но сейчас в ней никого не было.

Бригит закрыла дверь и, прищурившись, вгляделась в сумрак коридора. Интересно, куда подевался Гигант Бьерн? Наверное, у отца закончилось терпение и он велел перевести фин галл из королевского дома в темницу. А Харальда пощадил, заметив особое внимание дочери к чужаку.

«Если бы он это заметил, он лично перерезал бы Харальду горло», — возразила сама себе Бригит и зашагала по коридору в направлении главного зала, где слуги и рабы готовили вечерний пир. За столом несколько ри туата уже напивались медом. Они поприветствовали девушку взглядами и словами, выражавшими глубокое почтение к ее высокому происхождению, на что Бригит не обратила внимания. Ей нужен был коридор, ведущий в южное крыло дома. Там держали второго викинга, Олвира Желтобородого.

У двери в его комнату стояли стражники, два хорошо вооруженных воина, а значит, он был внутри. Она подошла к двери и остановилась, ожидая, что стражники ее откроют, однако те медлили. Бригит заметила, что они обмениваются странными взглядами.

— Откройте дверь, — велела она, но стражники не пошевелились.

По коридору разнесся звук шагов, и стражники с благодарностью уставились на Бриана Финнлиата, начальника стражи Тары, который своим обычным быстрым шагом приближался к ним.

— Мастер Финнлиат, — произнесла Бригит, приветствуя его.

Бриан Финнлиат служил у ее отца начальником стражи, сколько Бригит себя помнила, и, несмотря на то что он поклялся защищать весь королевский дом, девочка стала его любимицей. Он вырезал для нее деревянные мечи и учил ее драться. А когда один из ри туата, будучи пьяным, произнес грубое слово в ее адрес, Брайан избил его до полусмерти, но сохранил ему жизнь, не доложив о случившемся Маэлсехнайллу.

— Бригит, дорогая, что случилось?

— Я хотела проверить, как себя чувствует, но эти люди не дают мне пройти.

Бриан Финнлиат нервно оглянулся, в точности так, как ранее это сделали стражники.

— Госпожа, я не думаю…

Продолжить он не успел. Бригит повернулась и, прежде чем кто-то из троих мужчин успел ей помешать, подняла засов и распахнула дверь.

Олвир Желтобородый находился внутри, как она и предполагала. Он сидел на полу, привалившись к кровати. Рука безвольно лежала рядом с телом, вывернутая под неестественным углом. Спутанные волосы и борода покрылись коркой высохшей крови. Туника была мокрой, он, похоже, обмочился. Олвир взглянул на Бригит единственным глазом. Второй скрывала распухшая и окровавленная плоть.

Бригит ахнула, вскинула руки ко рту и попятилась. Она почувствовала, как ладонь Бриана Финнлиата ложится ей на плечо, и стряхнула ее. Сглотнув, она развернулась и побежала прочь.

Глава двадцать четвертая

Гнев их мне не страшен.

Я тринадцать воинов

В битве предал смерти.

Бранный труд был тяжек,

Я его исполнил.

Сага об Эгиле[30]

Харальд спал, глубоко и крепко. Его тело расслабилось и отяжелело во сне, словно покоилось на пуховых перинах, окутавших его теплом и уютом, как коконом.

Ему снилось море. Он стоял на борту «Красного Дракона», вот только драккар был куда длиннее настоящего, и мачта без паруса и снастей возвышалась, словно огромное дерево, до самого неба. Все его товарищи находились рядом, а также отец и дед. И Бригит тоже была там.

Корабль двигался мелкими неровными рывками, словно снимаясь с прибрежной мели, нос его был направлен к какому-то каменистому берегу.

А затем Харальд проснулся. По крайней мере ему так показалось. Он видел комнату, но как-то смутно. Было темно, однако рядом мерцал неяркий желтый свет, что Харальда обрадовало — он ненавидел темноту. На его плече лежала чья-то рука.

Он повернул голову. Бригит склонилась над ним, тряся за плечо.

«Бригит… — подумал он. С тех пор как прошла лихорадка, он думал только о ней. — Милая Бригит, иди ко мне…»

Он словно очутился в раю. Ему было тепло, он отдохнул, рядом стояла прекрасная ирландка, которая пришла, чтобы разделить с ним ложе. Но все это казалось странным, и Харальд начал подозревать, что так и не проснулся.

Он огляделся, пытаясь понять, где находится. Бригит он помнил, но что еще он знал? Где он?

Харальд изо всех сил старался угадать, что это за место: если он его узнает, то сразу станет ясно, сон это или нет, реальна ли Бригит или перед ним лишь прекрасное видение.

Но все же она стояла рядом и тянула его за руку. По всей видимости, она собиралась поднять его с постели. Харальд же вставать не желал. Куда больше ему хотелось, чтобы Бригит легла с ним рядом. Несмотря на все подстрекательства деда, Харальд еще никогда не был с женщиной — и сама мысль об этом заставляла его нервничать. Но отчего-то он чувствовал, что с Бригит все будет иначе. Что они с Бригит растают и сольются в единое целое, похожее на теплый мед, и все пройдет замечательно.

Однако девушка настойчиво тянула его за руку, и Харальд, сбросив ноги с края кровати, сел, хоть его и очень огорчала необходимость покидать теплое мягкое ложе.

Как только он поднялся, Бригит отвернулась, словно искала что-то. Харальд оглядел комнату, освещенную лишь масляной лампой, которую Бригит, похоже, принесла с собой. Он начал осознавать ситуацию. Его держали в этой богато убранной комнате, но он не знал почему. Он помнил ярла, который с ним говорил, — Харальд предположил, что это был именно ярл, — того, который назывался Фланном. Только когда тот ушел, Харальд понял, что Фланн не ответил ни на один из его вопросов, лишь сказал, что отец скоро придет за ним.

Отец… Харальд не задумывался о своем отце, об Орнольфе, об остальных. Мыслей было слишком много, а он очень ослаб и увлекся красавицей Бригит. Но теперь, сидя на кровати, он вдруг ощутил такое чудовищное одиночество, которого ранее не мог себе и представить. Это было не то одиночество, к которому он привык, работая на весенних полях Эуст-Агдера, но гораздо более глубокое чувство. Словно он очутился в открытом море и все, что он знал, исчезло из виду.

А затем Бригит вновь оказалась перед ним. Ее серьезное личико в форме сердечка обрамляли распущенные темные волосы. Она протянула Харальду его ботинки, и он уставился на них, не понимая, чего от него хотят, но все же кивнул.

Бригит сунула ему обувь, вновь требовательно взглянула на него, и Харальд натянул ботинки, решив, что именно этого она от него добивается. Он наблюдал за Бригит, наматывая кожаные шнурки на лодыжки и завязывая их. В ней что-то изменилось. На ней был тяжелый шерстяной плащ, который обычно надевают на улицу. Раньше она плаща не носила.

У ее ног стояла корзинка со швейными принадлежностями. Оттуда Бригит достала большой сверток темной ткани, после чего жестом велела Харальду подняться, и он послушался.

Сверток оказался чем-то вроде робы из грубой шерсти крупного плетения. Бригит подняла эту вещь и надела на Харальда через голову. Ночь была теплой, лишняя одежда ему вряд ли понадобилась бы, но он чувствовал, что с Бригит сейчас лучше не спорить, а потому одернул робу и просунул руки в рукава.

Харальд рассматривал свободное одеяние, а Бригит повязывала веревочный пояс вокруг его талии. Подобные робы Харальд видел на христианских жрецах в монастырях, которые викингам доводилось грабить. Похоже, они с Бригит сейчас куда-то отправятся.

Бригит потянулась вверх и набросила капюшон одеяния Харальду на голову. Тот оказался большим и застил взгляд, но Харальд снова не стал спорить. Бригит отступила на шаг, оценивающе на него посмотрела, затем кивнула, явно довольная, чему Харальд обрадовался.

Бригит взяла масляную лампу и корзину, затем беззвучно подошла к окну у дальней стены комнаты. Окно было прикрыто массивными деревянными ставнями и заперто снаружи на ночь. Харальд уже проверял его несколько раз. Однако сегодня, похоже, оно было открыто, и Бригит, задув огонек лампы, бесшумно раскрыла ставни и выглянула наружу.

В комнату хлынул ночной воздух, прохладный, влажный и свежий, а вместе с ним и отдаленные звуки. Харальд подошел к Бригит, стремясь поскорее выглянуть в окно, втянуть полной грудью ночную прохладу и, возможно, коснуться девушки, но он все так же не понимал, что она задумала.

Колени его слегка дрожали, когда он шагал по комнате, в голове все плыло. Давно он не стоял на ногах так долго. Харальд припомнил, что в последний раз это было еще на драккаре.

Харальд подошел к Бригит, но она положила ладонь ему на грудь, заставляя остановиться. Он повиновался. Девушка снова выглянула в окно, посмотрела вправо и влево, а затем, к удивлению Харальда, выбросила корзину в окно, быстро и ловко вспрыгнула на подоконник и оказалась снаружи. Затем еще раз оглянулась и сделала рукой приглашающий жест.

Кое-что становилось понятным. Бригит хотела, чтобы он ушел с ней. Харальд не знал почему. Он теперь в опасности в этом доме? Но раньше ему казалось, что он у друзей.

Бригит снова жестом позвала его за собой, уже настойчивее, и он тоже перебрался через подоконник, спрыгнул наружу. Харальд чувствовал себя довольно неуклюжим, руки и ноги плохо слушались его.

В темноте началось какое-то движение, послышался топот бегущих ног, и внезапно рядом оказались три большие собаки. Они тяжело дышали с глухим рычанием. Харальд застыл, внезапно испугавшись, — он не любил собак, — но Бригит протянула руку, нагнулась, и псы, принюхавшись к ней, начали тереться об нее, напрашиваясь на ласку.

Прошедшие несколько дней были солнечными и теплыми, однако сегодня все окутал легкий туман, оседая холодной моросью на лице и ладонях Харальда. Это было приятно. Бригит подняла корзинку и зашагала прочь, Харальд и собаки двинулись за ней.

По пути Харальд осматривался, пытаясь определить, куда же на самом деле попал. Он не помнил, как давно здесь находится. Луна, скрытая густыми облаками, заливала все вокруг слабым светом. Харальд видел круглые домишки с камышовыми крышами, над которыми возвышалось огромное деревянное строение. Харальд предположил, что это либо храм, либо медовый зал. Вдоль утоптанных дорожек тянулись плетни, разделявшие поселение на участки. Значит, тут были фруктовые сады и огороды. Он чуял запах лошадей и дыма.

Селение, диаметр которого был не менее мили, окружала двадцатифутовая стена. В темноте Харальд не мог определить, из чего она сделана, но если она была похожа на стены, которые он видел в Дуб-Линне, то наверняка из земли и дерева.

Ночь была чудесной, несмотря на легкий дождь, и Харальд наслаждался прогулкой после долгого заключения. Начав двигаться, он почувствовал, как к нему возвращаются сила и ловкость. И это тоже порадовало его.

Бригит остановилась так резко, что он едва не налетел на нее. Девушка обернулась и посмотрела на него. Они были примерно одного роста. На ее лице отражалась тревога, что удивило Харальда — сам он наслаждался прогулкой.

Она протянула руку и поправила капюшон, чтобы тот полностью закрыл ему лицо. Теперь он почти ничего не видел, но не возражал, только гадал, что же она задумала и что вообще происходит.

Осознание было внезапным, как вспышка молнии. Она решила, что они должны вместе сбежать! Она влюбилась в него, но ее отец отчего-то не разрешает ей выйти за него замуж — наверное, потому, что Харальд северянин или же он слишком молод, вот она и взяла дело в свои руки. Только в этом случае происходящее обретал о смысл.

Харальд почувствовал, как ощущение тепла обволакивает его, подобно волне. Он улыбнулся Бригит, и она нежно улыбнулась в ответ. Тогда понятно, почему она не столь беспечна, как он, Харальд. Девушке, разумеется, не так легко далось решение отдать свою жизнь человеку, с которым она даже ни разу не разговаривала.

Походка Харальда стала пружинистой и быстрой, он следовал по пятам за своей будущей женой. Он уже видел, что они движутся в сторону ворот — главных, судя по размеру. Харальд попытался определить время. Похоже, стояла глухая ночь.

В двадцати футах от ворот Харальд заметил человека, который вышел из тени. Юноша вздрогнул — он не рассчитывал никого здесь встретить. А затем еще один человек пошевелился с другой стороны ворог. Стражники! Бригит не сбивалась с шага, и Харальд решил поступать так же.

Один из стражей заговорил. Слов Харальд не понимал, зато уловил тон: почтительный, но при этом настойчивый. Бригит что-то сказала в ответ, указывая на Харальда. Харальд как можно ниже надвинул капюшон.

Второй стражник рассматривал Харальда, в то время как тот рассматривал его. Стражник был в шлеме, но без кольчуги. На поясе у него висел кинжал, в руке он держал копье, а не меч. Второй стражник, который до сих пор разговаривал с Бригит, был вооружен точно так же.

С точки зрения викингов, они были практически голыми — так и подумал о них Харальд. Ни один северянин не вошел бы даже в медовый зал, будучи настолько легко вооруженным, не говоря уже о том, чтобы стоять на страже.

Харальд повернулся к Бригит, все еще объяснявшейся с первым стражником. Их голоса стали громче, тон напряженней — разговор уже больше походил на ссору. Внезапно второй стражник шагнул к Харальду и быстрым движением сбросил с его головы капюшон. Все замолчали. Оба стражника выглядели довольными, Бригит — испуганной, едва ли не панически.

«Глупость какая-то, — подумал Харальд. — Зачем вообще заводить разговоры? Два стража с ножами и неудобными копьями, совершенно не подготовленные?» Харальд же с детства готовился к будущим битвам и бывал в них чаще иных княжеских дружинников. Он знал, как быстро решать такие проблемы.

«А хватит ли мне сил?» — подумал он. Он все еще ощущал в конечностях некоторую слабость.

Однако прогулка, а до того хорошая пища пошли ему на пользу. Пусть он пока не в том состоянии, чтобы занять место в шеренге воинов со щитами, но справиться с двумя плохо обученными стражниками он сможет.

Харальд выдернул копье из рук ближайшего стража. Тот, застигнутый врасплох этим молниеносным движением, даже не сопротивлялся. Он попытался издать звук, видимо, возражая, но Харальд двинул его древком в живот. Стражник согнулся, охнул, не в силах вздохнуть, и Харальд встретил его голову коленом, отбросив назад, в грязь.

Он обернулся в тот самый миг, когда второй стражник вскинул копье. Харальд ожидал этого, а потому ушел с линии удара и, орудуя собственным копьем как посохом, двинул стражника древком в висок. Шлем глухо зазвенел, стражник зашатался, пытаясь обрести равновесие, но тут Харальд, вновь взмахнув копьем, ударил его в голову с другой стороны.

Стражник рухнул на колени. Харальд вскинул копье, направляя острое жало в грудь противника, так чтобы тот умер быстро и беззвучно. Он напряг мышцы для броска и вдруг ощутил ладонь на плече, удерживающую его, услышал, как Бригит тихим шепотом говорит: «Нет!»

Он повернул голову, чтобы взглянуть на нее. Глаза Бригит были широко раскрыты, она качала головой. Отчего-то она не хотела, чтобы он убивал стражника. В горячке боя он и забыл, что она стоит рядом. Собаки прыгали вокруг, тяжело дышали, рычали, но не вмешивались.

«Он ее сородич», — понял Харальд. Она же ирландка, как и этот стражник.

Она не была северянкой. И ему придается об этом помнить, если он хочет прожить с ней всю жизнь.

Харальд кивнул, и наградой ему было облегчение, отразившееся на лице Бригит. Стражник так и стоял на коленях, покачиваясь. Кончиком копья Харальд подцепил его шлем, сбросил и стукнул стражника древком по голове, как дубиной, чтобы оглушить. Стражник выживет, но тревогу сможет поднять еще не скоро.

Харальд бросил копье, схватил противника за ноги и поволок в темноту у ворот. Туда же отправился и второй. Ножи он забрал, засунув за свой веревочный пояс, копья тоже стали добычей. Ноги его подгибались, а дышать становилось все труднее.

Бригит подняла тяжелую перекладину, запиравшую ворота, толкнула створки, раскрывая их ровно настолько, чтоб мог протиснуться один человек.

— Пойдем, — прошептал ей Харальд, жестом приглашая Бригит следовать за ним через ворота, но Бригит медлила, качая головой.

Харальд повторил жест снова и снова. Бригит все так же качала головой, указывая на ворота и на него, словно хотела, чтоб он ушел один.

Харальд раздраженно нахмурился. До сих пор взаимная любовь позволяла обходиться без слов. И как ему убедить девушку, что все будет хорошо, что он защитит ее? Харальд снова позвал ее, но она не тронулась с места.

— Ты… иди… один, — сказала она.

Харальд не понял слов, но догадался, что она слишком испугана, чтобы дальше следовать своему плану и бежать вместе с ним. Но он уже мужчина, а не мальчик, и Торгрим научил его тому, что значит быть мужчиной. Помимо прочего, мужчина обладает способностью принимать решения, вести людей.

Он переложил копья в левую руку и быстро шагнул к Бригит. Прежде чем она смогла как-то отреагировать или хотя бы пошевелиться, он нагнулся, обхватил ее правой рукой за бедра и выпрямился, вскидывая девушку на плечо.

— Ой! — изумленно воскликнула она, и в голосе ее почти не было злости.

Харальд в три шага преодолел расстояние до ворот, унося свою истинную любовь к их новой совместной жизни.

Глава двадцать пятая

…утром дремота

работе помеха —

кто бодр, тот богат.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Погода стояла прекрасная — выдалось целых пять солнечных дней подряд, и это на побережье Ирландии. Но рассвет положил конец этой необычайной удаче.

Еще ночью легкий туман покрыл все вокруг сыростью. Затем, вскоре после восхода солнца, небо затянула низкая пелена грозовых туч и дождь зарядил уже всерьез.

Магнус сын Магнуса остановил своего коня на возвышенности, чтобы оглядеть море. Он почувствовал, как первые струйки дождя пробираются под плащ и между звеньями кольчуги, растекаясь холодными мокрыми пятнами на шерстяной тунике. Он протер глаза, провел пальцами по бороде и уставился на то место, где драккар скрылся за пеленой дожил и тумана.

— Это была ошибка, — сказал Кормак Уа Руайрк, поднявшийся на возвышение вслед за Магнусом. — Мы сглупили, не захватив их, когда у нас еще был шанс. А теперь кто знает, когда мы увидим их снова?

Кормак обращался не к Магнусу, а к всаднику, сопровождавшему его, — Ниаллу Куарану, своему главному помощнику. Ниалл был из тех, кого ирландцы называли ри туата. Насколько понимал Магнус, это означало, что Ниалл считает себя королем какого-то убогого захолустья.

— Нет, не ошибка, — сказал Магнус. Его невероятно раздражала привычка Кормака говорить так, словно Магнуса рядом нет.

— Если дождь не утихнет, — сказал Ниалл, обращаясь к Кормаку, — мы так и не узнаем, где они высадятся на берег.

«Узнаете, — подумал Магнус. — Мог бы и сам догадаться, если бы хоть немного разбирался в кораблях, ты, тупой надутый овцелюб».

— Идти они могут только под веслами, я об этом позаботился, — сказал он вслух. — А значит, не быстрее всадника, едущего умеренным шагом. К тому же драккар не может пристать к берегу где угодно. Только в определенных местах они сумеют втащить драккар на пляж. Если мы последуем вдоль берега, расставляя всадников через каждую милю, чтобы они проверили такие места на расстоянии дневного перехода, мы, клянусь молотом Тора, найдем драккар.

Кормак и Ниалл обменялись взглядами. Магнусу показалось, что Ниалл едва заметно ухмыльнулся.

— Молотом Тора, надо же, — повторил Кормак, и они вместе с Ниаллом поочередно коснулись своего лба, живота и плеч в христианском жесте.

Магнус не знал, что означают эти движения, но был уже сыт по горло их снисходительным тоном. Он пнул коня пятками, разворачивая его так, чтобы оказаться перед Кормаком и взглянуть изгнанному руи ри Галейнги прямо в глаза:

— Не забывай, Кормак…

— Господин Кормак, — поправил его тот.

— Не забывай, Кормак, что без меня ты не сможешь найти корону, а без короны ты навсегда останешься тем, кем являешься сейчас: царьком, лишенным власти даже над тем жалким коровьим пастбищем, которое гордо называешь королевством. Пресмыкайся перед своим богом, сколько хочешь, а я буду заключать сделки с моими, но не смей больше меня передразнивать, иначе, клянусь всеми моими богами, мы скрестим мечи.

Он пришпорил коня и погнал его по мокрому полю, туда, где слуги еще только начали разбивать лагерь. Даже холодный дождь, стекающий по лицу, не мог охладить его пылающие от гнева щеки.

Магнус и Кормак, вожди союза ирландцев и данов — на редкость шаткой коалиции — были не единственными, кто видел, как в дожде и тумане исчезает «Красный Дракон». Сгорбившись в кустах, натянув на плечи меховой плащ, Торгрим Ночной Волк смотрел, как туман поглощает его корабль. С тяжелым чувством — Торгрим не любил расставаться со своим кораблем — он наблюдал, как драккар медленно растворяется в серой мгле, словно переходит из этого мира в иной, что заставляло Торгрима нервничать.

И не только его, судя по бормотанию и шорохам у Торгрима за спиной.

Он сунул руку под меховой плащ и сжал в кулаке два серебряных амулета, свисавших на шнурке с его шеи: молот Тора, подаренный отцом много лет назад, и крест, который Морриган дала ему в тюрьме Дуб-Линна. Защищенный двумя талисманами, он чувствовал себя в безопасности.

— Прекратить бормотать, трусливые суеверные старухи! — велел он своим воинам, оглядываясь, но не выпрямляясь.

Дождь стекал по волосам на лицо. Торгрим стряхнул мелкие капли.

Обычно от дождя его защищал шлем, но его собственный шлем давно угодил в жадные лапы данов, а те немногие, которые они нашли в медовом зале, Торгрим распределил между воинами.

Морриган стояла рядом с ним. Капюшон ее плаща промок и прилип к голове. Целительница ясно дала понять, что не желает оставаться на борту без Торгрима, еще и потому, что реплики Орнольфа становились все более сальными. Торгрим согласился взять ее с собой на берег. Ему не помешает человек, знакомый с этой землей и знающий местный язык.

Зашелестели ветки, и на прогалине появился Эгиль Ягненок.

— Они оставили одного воина следить за берегом, — доложил он. — Теперь у них на одного человека меньше, а у Эгиля Ягненка на один щит больше.

Он сбросил свой трофей со спины. Круглый, с выдающимся заостренным умбоном, щит был обит толстой кожей и не раскрашен.

— Это не данский щит, — заметил Торгрим.

— Нет. Этот парень был ирландцем, судя по тому, как он выглядел, — согласился Эгиль Ягненок.

Торгрим нахмурился, встретился взглядом с Морриган, которая тоже выглядела сбитой с толку. Если те, кто их преследует, — это не люди Орма, то кто же они?

— Выдвигаемся, — сказал Торгрим.

Осторожно выглянув из кустарника, он осмотрел холмистые поля, раскинувшиеся вокруг. Они оставались пустынными. Выпрямившись, Торгрим вышел на открытую местность, вдруг почувствовав себя крайне уязвимым. За ним последовал его отряд.

Они двинулись вверх по холму, держась свободным клином. Открытая местность позволяла заметить любую атаку издалека, и это было хорошо, потому что им по-прежнему не хватало оружия. Каждый воин имел меч или копье, но лишь шестеро, включая Эгиля Ягненка, разжились щитами, а на дюжину человек приходилось всего четыре шлема. Их нападения враги не ожидают, но других преимуществ у них не было.

Полмили они шагали по мокрой траве, стараясь держаться за островками кустарников и деревьев. В тусклом свете дня местность казалась Торгриму совсем другой, не такой, какой представала ночью перед волком, но он узнавал приметы и точно знал, куда они направляются.

— Держимся под прикрытием вершины холма, идем к той рощице, — сказал Торгрим, указывая на редкие заросли недалеко от вершины.

Пригибаясь, викинги перебежками добрались до края гряды и рассеялись в кустарнике. Торгрим услышал тихие проклятия и сдавленные крики: кто-то наткнулся глазом на ветку, кто-то споткнулся о переплетение лоз.

Они добрались до места, с которого можно было оглядеть поля. В полумиле от них враг разбирал свой лагерь. Большие шатры, из которых вынули центральные столбы, казались упавшими на землю великанскими одеждами. Не более десятка воинов сновало вокруг лагеря. Еще двое стояли возле запряженных повозок и ждали, когда для них подготовят груз. «Тут не больше двенадцати человек, — подумал Торгрим, — остальные уехали охотиться на нас». Если бы Торгрим искал драккар в такую погоду, он послал бы вперед всадников, велев им рассыпаться вдоль побережья и высматривать те бухты, в которых может причалить корабль. И он оставил бы слуг — с небольшой охраной для защиты от разбойников — сворачивать лагерь.

Скорее всего, именно так поступили и люди Орма.

У данов ушел еще час на то, чтобы уложить шатры и подпорки в фургоны и собрать все ящики, корзины, железные котлы, вертела и прочую амуницию полевого лагеря. Торгрим размышлял о том, как эти люди, передвигающиеся со скоростью ледников, сумели выбраться из Дании, не говоря уже о том, чтобы отбить у норвежцев Дуб-Линн.

И все же он был благодарен им за недостаток рвения, который все упрощал. Торгрим повел своих людей дальше на север, вдоль раскисшей тропы — едва ли ее можно было назвать дорогой — и затем через поля, по которым должен был ехать обоз. Они добрались до места, где тропа поворачивала в дубовую рощу. Торгрим расставил своих людей по обе стороны дороги, они скрылись в подлеске и принялись ждать.

Обоз появился, когда Торгрим уже решил, что ошибся, что даны двинулись в другом направлении. Заскрипели деревянные оси, глухо затопали конские копыта, заглушая шорох листьев деревьев. Он посмотрел влево. Скегги сын Кальфа и Свейн Коротышка припали к земле с оружием наготове, с нетерпением на лицах. Справа Торгерд Трещина, уже оправившийся от полученной в Дуб-Линне раны, и еще двое, спрятавшиеся в кустах, ждали своего часа. По другую сторону дороги скрывались Эгиль Ягненок и еще пятеро воинов.

Дыхание Торгрима стало быстрым, поверхностным, тело напряглось в ожидании боя. Он ощущал, как обостряются чувства, как в мире не остается ничего, кроме грядущей битвы. И враг появился.

Первым двигался всадник. На нем была кольчуга и конусообразный шлем. Ярко раскрашенный щит выдавал в нем дана. Торгрим выругался, помянув Тора и Одина, и пожалел, что у него нет лучников, способных спешить едущего верхом человека. Однако луки и стрелы у них отняли в Дуб-Линне, а в медовом зале не оказалось ни одного лучника.

А затем мысли о лучниках, тактике боя и прочих подобных вещах вылетели из головы Торгрима. Так круги от упавшего в пруд камня расходятся все дальше, исчезая. К горлу подкатил боевой клич, и Торгрим опомниться не успел, как уже вскочил на ноги и с воем бросился из подлеска прямо на всадника.

На лице дана в последние секунды его жизни отразилось глубочайшее изумление. Он умер, пронзенный мечом Торгрима, так и не успев понять, что за создания внезапно появились из рощи, принадлежат ли они к роду человеческому. Ведь Ирландия густо населена духами, все северяне знали об этом.

Дан еще оседал в седле, когда Торгрим вырвал меч из его тела и развернулся, чтобы встретить очередного противника. Половину обозного отряда составляли безоружные рабы, которые к этому моменту уже улепетывали обратно по дороге. Люди Торгрима не стали их преследовать.

Скегги сын Кальфа и Халль сын Гудмунда сцепились с возницей первого фургона, верзилой с густой бородой и косматой гривой, которую не сумел пригладить даже дождь. Тот атаковал и парировал копьем, пресекая все попытки северян подобраться к нему со своими мечами. Больше всего это напоминало попытку двух собак завалить разъяренного медведя.

Торгрим поспешил к ним, но прежде чем он успел вступить в схватку, воины с дальнего конца обоза, очнувшись от первого шока, помчались вперед, огибая фургоны и перепрыгивая через колеи. Держа копья и мечи наготове, они перебрасывали ярко раскрашенные и обитые кожей щиты со спины на руку. Торгрим остановился, пригнулся, уклоняясь от удара мечом в шею, атаковал, но удар пришелся на вражеский щит.

И в тот самый миг, когда новые даны рванулись в бой, когда Торгрим и его люди, казалось, готовы были сломаться под напором превосходящего числом врага, когда охранники обоза уже решили, что победа будет за ними, Эгиль Ягненок и его воины, идеально выбрав время, выскочили из подлеска, оглашая рощу воинственными криками.

Защитники обоза замешкались, сбитые с толку внезапной атакой. И в тот же миг бой завершился.

Противник Торгрима обернулся, чтобы оценить новую угрозу, и Торгрим вогнал меч ему в грудь. Верзила с торчащими во все стороны волосами упал, пронзенный тремя клинками, но успел попасть копьем в горло Халлю сыну Гудмунда.

Торгрим стоял, переводя дыхание, с мечом в руке, и оглядывался на мертвых и раненых. У него погиб только Халль, еще несколько человек получили легкие ранения.

— Эгиль, быстро на дорогу, проверь, не возвращаются ли остальные, — сказал Торгрим.

Морриган вышла из рощи. Если она и ужаснулась тому, что увидела, то умело скрыла свои чувства. Целительница подошла к верзиле, лежащему возле фургона и истекающему кровью. Та смешивалась с дождем и растворялась в дорожной грязи.

Она заговорила с ним на своем наречии. Верзила изумленно уставился на нее. Морриган повторила вопрос, и тот процедил в ответ три слова, закрыл глаза и больше не шевелился.

Торгрим подошел к ней.

— Что он сказал?

— Он ирландец. Я спросила его, кому он служит.

Торгрим оглядел убитого. Судя по одежде и оружию, тот явно не был северянином. Однако преследователей вел за собой дан, в этом они не сомневались.

— И что он ответил?

Морриган хмурилась.

— Он сказал: «Кормаку Уа Руайрку».

— Кто это такой?

— Он брат Доннхада Уа Руайрка, руири Гайленги. Доннхад был мужем Бригит, дочери моего господина Маэлсехнайлла. Пока мой господин не убил его.

Торгрим хмыкнул. Эти ирландцы, похоже, уничтожали друг друга быстрее, чем викинги убивали их, но сейчас у него не было времени разбираться в сложных отношениях, которые описала Морриган.

— Скегги, разворачивай фургоны, — велел он. — А вы отправляйтесь ловить лошадей. Снорри, скажи Эгилю Ягненку, что мы выдвигаемся немедленно.

С некоторыми усилиями, сопровождавшимися отборной бранью, викинги развернули фургоны, и обоз, сменивший своих владельцев, направился в ту сторону, откуда приехал. Торгрим сплюнул дождевую воду, попавшую в рот, и содрогнулся от холода. Утешала его лишь мысль о том, что его враг, кем бы тот ни был, остался без припасов и укрытия и в полной мере испытает те же неудобства.

Асбьерн Толстый наблюдал за схваткой, укрывшись в дубовой роще. В одних штанах, дрожащий от холода, грязный, голодный, с железным ошейником на шее, Асбьерн впервые с тех пор, как с ним все это приключилось, забыл о собственном унижении, наблюдая за гибелью своих мучителей.

Он ждал, что предатель Магнус убьет его еще в монастыре Балдойла, но их вражда была слишком глубока для этого. Магнус хотел поразвлечься. Он собирался пытать Асбьерна, заставить его страдать, сломаться от унижения.

Он раздел Асбьерна почти догола, нацепил на него железный ошейник и велел своему слуге Халлькелю Недоумку вести его за фургонами, как корову, босиком по неровной дороге. У Асбьерна в голове не укладывалось, как его судьба могла измениться так быстро.

Всю ночь он провел на привязи, как животное, на самом краю лагеря. Утро не принесло ему облегчения, а только добавило бед. Холодный дождь струился по голому телу, железный ошейник врезался в чувствительную кожу, когда Халлькель тащил его за собой.

Обоз как раз приближался к дубовой роще, когда Асбьерн споткнулся, упал в грязь и понял, что не может подняться, несмотря на то, что Халлькель яростно дергал за цепь и нещадно пинал его. Фургоны отошли на сотню ярдов, и тут из-за деревьев выскочили поджидавшие их в засаде.

Халлькель Недоумок, о чем и говорило его прозвище, был не самым сообразительным из слуг Магнуса, но хранил ему верность и строго следовал приказам. Ему было велено присматривать за Асбьерном Толстым, поэтому, вместо того чтобы бросить Асбьерна и ринуться в бой, Халлькель затащил его в лес, откуда, укрывшись в зарослях папоротника, они и наблюдали за быстрой, кровавой и безнадежной схваткой.

— Лежи тихо, — шепнул Халлькель Асбьерну, когда захватчики развернули обоз и двинулись обратно по дороге мимо их укрытия.

Асбьерн покачал головой. «Идиот», — подумал он. Асбьерн и не собирался окликать людей, только что уничтоживших всю охрану обоза. Однако, лежа тихо и неподвижно, лишь невольно дрожа и стискивая зубы, чтобы те не стучали, Асбьерн сын Гудрода увидел свой шанс.

Он не подал голос, когда обоз катился мимо, а ноги грабителей с чавкающим звуком месили грязь перед ним. Он смол — чал даже после того, как взглянул а лицо их предводителю и опознал в нем Торгрима Ночного Волка, того самого, за которым они охотились и который теперь сам стал охотником.

Асбьерн не издал ни звука, пока обоз не скрылся из виду там, откуда и появился.

— Знаешь, кто это был, кто захватил фургоны? — тихо спросил Асбьерн.

— Нет, — ответил Халлькель.

Он все еще смотрел на дорогу, туда, где исчезли их грузы и провиант. В его голосе звучало искреннее недоумение. Халлькель явно не понимал, что случилось, и не знал, правильно ли поступил, спрятавшись. И тем более не знал, что им теперь делать.

— Это ирландские налетчики, — сказал Асбьерн. — Мы, даны, им не ровня.

— Ха! — Халлькель презрительно фыркнул. — Да ни один ирландец с нами не сравнится!

— Ты считаешь, что мы, даны, воины Орма, можем разбить ирландскую армию?

— Конечно! Мы сильны, мы лучшие воины мира!

— Хмм… — Асбьерн замолчал, ожидая реакции.

— Что? Что ты хочешь сказать?

— Ну, тогда твое положение незавидное, так ведь? Ты же присоединился к ирландцам в походе против Орма, а теперь сам говоришь, что ирландцы проиграют.

Халлькель замолчал, переваривая услышанное.

— Я не присоединялся к ирландцам… — начал он, но скорее с замешательством, чем с уверенностью.

— Ты следуешь за Магнусом. Рядом с кем сейчас едет Магнус, с данами? Нет, он едет бок о бок с ирландским королем, который мечтает сбросить всех нас в море. Что случится с теми, кто следует за Магнусом, когда Орм победит ирландцев, как ты предрекаешь? Посмотри на меня, — продолжил Асбьерн. — Я мог бы присоединиться к Магнусу. Однако я предпочел пережить унижения, которым он меня подверг, но не пошел против Орма, чтобы не испытывать на себе его гнев.

После этих слов Халлькель надолго замолчал. А когда вновь заговорил, его голос дрожал от страха и растерянности.

— И что же мне теперь делать? — спросил он.

— Я тебе расскажу, — пообещал Асбьерн.

Глава двадцать шестая

Ум надобен тем,

кто далёко забрел, —

дома все тебе ведомо…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Магнус сын Магнуса ехал вдоль края обрыва. Слева от него мокрые поля расстилались до самого горизонта, их обычный ярко-зеленый цвет поблек в дожде и тумане. Справа крутой скалистый берег резко спускался к самому краю прибоя.

Он вглядывался в море, туда, где смешивались вода и туман. Он очень надеялся увидеть норвежский драккар, выныривающий из серой мглы, надеялся, что норвежцы решат ради собственной безопасности держать берег в пределах видимости, ориентируясь по нему, и выдадут свое местоположение. Магнус был встревожен.

Дело казалось довольно простым. Заполучив Корону Трех Королевств, Кормак Уа Руайрк станет правителем Бреги, Лейнстера и Миде, а в благодарность за это с помощью своей ирландской армии свергнет Орма, чье место достанется Магнусу. Союз ирландцев и данов… Перестав воевать друг с другом, они смогут завладеть всей страной.

Прежде чем заключить союз с Кормаком, он несколько месяцев вел с ним переговоры, подвергая себя серьезной опасности. Одно неверное слово, предательство любого из вовлеченных в дело людей — и Орм получил бы повод убить Магнуса, осуществить свою давнюю мечту. Все это время Магнус умело лавировал и придерживался своего курса, сочетая детали плана, несовместимые, как огонь и вода. Но теперь все буквально разваливалось на глазах, и Магнус уже начал задумываться, не пора ли обрубить концы и сбежать.

Он остановил коня и посмотрел на север, вдоль береговой линии. Кормак и тот ублюдок, Ниалл Куаран, ехали куда-то без сопровождения. «Что они замышляют?» — беспокоился Магнус. Когда они получат корону, он уже не будет им нужен, и он это понимал. И Кормак с Ниаллом Куараном непросто отлично это сознавали, но и действительно собирались избавиться от него, Магнуса.

Он оглянулся через плечо. «Возможно, уже пора бежать», — подумал он. Другого способа выйти из положения он не видел. Ирландцы превосходили его отряд числом, и, хотя даны были лучше вооружены и обучены, их могли уничтожить при попытке к бегству.

«Можно рискнуть и вернуться в Дуб-Линн, сказать Орму, что на нас напала ирландская армия и все погибли», — размышлял Магнус. Скорее всего, обнаружив его отсутствие, Кормак перебьет весь его отряд, и некому будет опровергнуть его слова. Однако важнее всего убедиться, что убьют и Асбьерна.

«Асбьерна мне лучше прикончить самому, причем сейчас же, — решил Магнус. — Да». Как бы ни повернулись события в дальнейшем, оставлять Асбьерна в живых было слишком опасно. Он уже неплохо позабавился с толстяком. Пришло время покончить с ним.

Он развернул коня и направился в ту сторону, где раньше располагался лагерь. Обоз покажется оттуда, а вслед за ним и Асбьерн на цепи. Магнус услышал топот копыт, повернулся в седле и увидел, что его догоняет Кьяртан Быстрый Меч.

— Мы рассредоточили всадников на достаточном расстоянии, и я отправил Вифиля сына Кетиля, у которого самый быстрый конь, далеко вперед, посмотреть, на каком пляже норвежцы могут заночевать сегодня, — сказал Кьяртан, поравнявшись с Магнусом.

— Хорошо.

Магнус не знал, как норвежцы сумеют найти пляж при такой погоде и осмелятся ли они вообще приближаться к берегу. Вполне возможно, что они плюнули на корону и гребут сейчас обратно в Норвегию. Он поморщился, оценивая вероятности.

— Куда вы, господин Магнус? — спросил Кьяртан, когда они вместе проехали еще немного в обратном направлении.

— Вернусь к обозу. Хватит уже забавляться с Асбьерном, пора его прикончить.

Кьяртан не ответил. Он с самого начала хотел избавиться от Асбьерна. Магнус одернул плащ, прикрывая плечи. Одежда его промокла насквозь, и оставалось только надеяться, что плащ хоть как-то защитит его от ветра. Будучи опытным налетчиком и бывалым воином, Магнус давно привык к таким неудобствам, но легче от этого не становилось. Он подумал о больших удобных шатрах, которые привезли с собой Кор- мак и Ниалл Куаран, и понял, что завидует им и жалеет, что у него нет своего шатра. Ирландцы уж точно не пригласят его к себе.

— Те, кто остался с обозом, явно никуда не торопятся, — заметил Кьяртан, и его голос заставил Магнуса очнуться.

— Что?

— Наш обоз. Я полагал, что к этому времени они уже будут здесь, но что-то я их не вижу.

Магнус взглянул вдаль, туда, где терялось в мороси начало дороги, превратившейся в грязную канаву. Обоза действительно не было видно. Дождь ограничивал видимость, но все же не настолько, чтобы не заметить фургонов, если бы они находились поблизости.

— Давай-ка пнем этих ленивых псов, — сказал Магнус, вгоняя шпоры в бока лошади и пуская ее в галоп. Быстрая езда помогла ему стряхнуть раздражение, сомнения и внезапную тревогу.

Дорога пересекала пологий холм, а затем ныряла в дубовую рощу. Даже с вершины холма фургоны нигде не просматривались. Охранять обоз осталось равное количество ирландцев и данов, а также дюжина рабов, которых Кормак и Ниалл Куаран захватили для своих нужд. Магнус рассчитывал, что хотя бы даны продемонстрируют чуть больше рвения в попытке догнать основной отряд. Оказавшись у рощи, они пустили коней шагом. Деревья постепенно смыкались вокруг. Дорога изгибалась вправо. И сразу же за поворотом они обнаружили первое тело — Вестейна сына Освифа, оставленного главным при обозе. Его удалось опознать только по яркой тунике, которая бросилась Магнусу в глаза этим утром. Поверх туники была надета кольчуга. Лицо Вестейна утонуло в грязи.

— Ох, молот Тора! — воскликнул Кьяртан, а у Магнуса так свело живот, что он промолчал, не доверяя голосу.

Продвигаясь вперед по изгибу дороги, они обнаруживали все новые и новые следы катастрофы. Тут и там в траве лежали мертвые ирландцы и даны, изрубленные мечами, пронзенные копьями. Если нападавшие и потеряли кого-то из своих в этой стычке, то, похоже, забрали их тела с собой.

Магнус молча разглядывал поляну, Кьяртан за его спиной бранился за двоих. С тел убитых забрали все ценное — кольчуги, сумки, мечи, щиты. Насколько Магнус мог видеть, оружия на поляне не осталось. Он внимательно обыскал место стычки, отчаянно надеясь наткнуться на труп жирного Асбьерна с пустыми глазами, глядящими в небо. Но Асбьерна нигде не было.

— Проклятье! — рыкнул Магнус. Он развернул коня и поехал обратно под кроны деревьев.

Кьяртан спешился, рассматривая следы.

— Как думаете, разбойники? — спросил он.

— Нет, — ответил Магнус. Большинство погибших были зарублены мечами. У разбойников мечей не водилось.

— Здесь видно, где они развернули фургоны. — Кьяртан указал на развороченную колесами грязь обочины. Он выпрямился и проследил взглядом вдоль рытвин. — Направились обратно, туда, откуда пришел обоз.

Магнус кивнул, мысленно перебирая все возможные варианты последствий. Сколько времени прошло с момента нападения на обоз? Судя по состоянию тел, они пролежали здесь не меньше часа. Дождь еще не успел смыть кровь и открыть взгляду глубокие раны и лица бледные, словно полотно.

— Я могу вернуться назад и собрать отряд, — предложил Кьяртан. — Мы еще догоним этих ублюдков.

— Нет, — сказал Магнус. — Мы вдвоем отправимся по следам и посмотрим, куда они нас приведут.

Кьяртан вскочил в седло, и они тронулись в путь. Ехать по следу обоза было легко, копыта коней и тяжелые колеса фургонов оставили глубокие следы на влажной траве. Магнус внимательно искал Асбьерна или Халлькеля Недоумка, живых или мертвых, пытаясь определить, в каком положении оказался. Но их по-прежнему нигде не было.

Следы фургонов отклонились в сторону от дороги сразу же за опушкой и потянулись вниз по холму, к морю. Магнус чувствовал, как по мере приближения к берегу растут его уверенность и ужас. Они пересекли поля и объехали заросли кустарника, следуя за неизвестными грабителями к морю.

Фургоны обнаружились на пляже. Брошенные, разбитые, по всей видимости, разобранные на дрова. Их выпотрошили начисто — забрали еду, мед, оружие, утварь. И лошадей тоже не было.

— Тор, порази этих сукиных сынов молнией! — в ярости заорал Магнус.

Шумный толстяк Орнольф, вне всякого сомнения, перехитрил его, направившись сначала к морю, а затем вернувшись к тому самому пляжу, чтобы подобрать свой отряд. Но как он понял, что за ним следят с берега?

«Да будь они все прокляты!» — подумал Магнус.

Асбьерн пропал и сейчас наверняка уже находился на пути в Дуб-Линн, готовый рассказать Орму о предательстве Магнуса. Он больше не мог покинуть Кормака и вернуться в Дуб-Линн в одиночестве. Но и возможность остаться с Кормаком на тех же условиях тоже исчезнет, как только тот узнает о происшедшем. Магнус остался ни с чем.

Он соскочил с коня и подошел к разбитым фургонам. Из них действительно забрали все возможное, включая большие шатры. Эта мысль заставила Магнуса улыбнуться. Кормак Уа Руайрк и Ниалл Куаран будут спать под дождем, как псы.

Но зачем они забрали шатры?

«На драккаре их все равно не поставить, — подумал Магнус. — На драккаре им нужен парус».

Он замер, внезапно осознав, что случилось на самом деле.

— Да будьте вы прокляты! — вновь завопил он в дождь и туман.

Глава двадцать седьмая

Прежде чем в дом

войдешь, все входы

ты осмотри,

ты огляди, —

ибо как знать,

в этом жилище

недругов нет ли.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Бригит отбивалась изо всех сил. Она молотила ногами, била Харальда по спине кулачками, но тщетно. И это сводило ее с ума. Она не могла поверить в то, что юный фин галл, едва очнувшийся после изматывающей лихорадки, настолько силен. Бригит знала объятия только одного мужчины, Доннхада Уа Руайрка. Доннхад считался могучим воином, но по сравнению с Харальдом он был слаб, как женщина.

Она не кричала. Поразмыслив, не стоит ли криком привлечь внимание стражников, чтобы те бросились ей на помощь, Бригит все же предпочла молчать. Если Харальда поймают при попытке похищения, его наверняка казнят самым жестоким образом. Как бы она ни злилась, обречь юношу на публичную страшную смерть она не могла.

— Харальд! Нет! Отпусти меня! — хрипло шептала она, но слова он игнорировал точно также, как ее пинки и тычки.

«Господи помилуй, какая же я дура!» — подумала она. Бригит смотрела на дорогу, бегущую под ней, и на ботинки из козьей кожи, которые двигались в равномерном уверенном ритме. Ее похитил викинг, которого она сама же выпустила на свободу. Последняя мысль, казавшаяся особенно унизительной, привела ее в ярость, и она снова принялась молотить Харальда кулаками.

Бригит царапалась и пиналась, пока хватало сил, а затем, уставшая, безвольно повисла на его плече. Харальд даже не сбился с шага.

Она сгорала от стыда. Теперь уже и Тара осталась слишком далеко, чтобы ее крик могли там услышать, но Бригит все еще не хотела помощи оттуда. Несмотря на все слухи о том, как викинги насилуют своих жертв и затем продают в рабство в далекие земли, она была уверена, что Харальд не замышляет ничего подобного. Да, он похитил ее, но наверняка не собирался причинить ей вред.

«Может быть, он хочет сделать меня своей женой?» — размышляла Бригит. Это предположение испугало ее ненамного меньше, чем мысль о рабстве.

Когда Харальд наконец остановился и опустил ее на землю, Бригит, уже совсем истощенная борьбой, бессильно висела на его плече, как мешок с зерном. Ноги ее подкосились, но Харальд мгновенно подхватил ее, не давая упасть. Бригит заметила беспокойство в его глазах. Какие бы глупые идеи ни возникали в его норвежской голове, обижать ее он явно не собирался.

— Ну… — протянула она, когда голова перестала кружиться.

Харальд тяжело дышал, и даже в тусклом свете было видно, как сильно он побледнел. Похоже, он потратил слишком много сил на то, чтобы унести ее из Тары.

«Он может потерять сознание», — подумала она. И тогда она сбежит.

Бригит огляделась. Они находились на дороге, которую окружали темные поля и еще более темные рощи вдалеке. До рассвета оставалось еще несколько часов. Дождь усилился, и Бригит чувствовала, как быстро намокает спереди по дол ее платья, до сих пор остававшийся сухим лишь благодаря тому, что она висела лицом вниз на плече у Харальда.

Она понятия не имела, где находится. Ей редко удавалось выехать за пределы Тары, и всегда в сопровождении охраны. Ирландские земли были слишком опасны, чтобы принцесса могла путешествовать в одиночестве. И если Харальд сейчас упадет замертво, она не сумеет найти дорогу обратно.

Харальд присел, чтобы ноги могли отдохнуть. Он снова одарил ее своей глупой улыбкой, и внезапно Бригит захотелось ударить его, но она сдержалась. Пощечина ничего не исправит. Она стала думать над тем, что же может исправить положение вещей.

Несколько минут они не двигались, Харальд все так же улыбался, Бригит размышляла о том, где она находится и что ей теперь делать, а дождь все набирал силу. Наконец Харальд поднялся, кивнул Бригит, а затем повернулся и зашагал по дороге.

Бригит смотрела ему в спину. Харальд успел пройти несколько шагов, прежде чем понял, что она не идет следом.

Он остановился, обернулся и жестом позвал ее за собой. Она медлила.

Девушка не могла вернуться в Тару одна. Она не знала дороги, но даже если бы знала, ее скорее всего ограбили бы или убили по пути. Харальд не станет возвращать ее назад, потому что его прикончат, как только он покажется в Таре. Ей нельзя было оставаться здесь, среди полей, в одиночестве… Она не знала, что делать.

—А-а-ах! — Вложив в этот крик все свое отчаяние, Бригит зашагала вслед за Харальдом.

Несколько часов они шли бок о бок. Темное небо светлело, пока не стало напоминать серую волчью шкуру, дождь не прекращался, иногда стихая до мороси, иногда извергая на них потоки воды. Дорога, по которой они шагали, вскоре превратилась в длинную извилистую полосу грязи, которая липла к подошвам и хлюпала под ногами. Бригит размышляла, знает ли Харальд, куда идет. Она не думала, что тот знаком с этой дорогой, и не понимала, как он может двигаться с такой уверенностью, не зная пути.

Если бы они встретили хоть кого-нибудь, например пастуха, или группу монахов-паломников, или хотя бы бродячих актеров, Бригит спросила бы их, как вернуться в Тару, пообещав немалое вознаграждение за то, чтобы ее проводили ко двору отца-короля. Но под проливным дождем они шагали одни.

Примерно около полудня, насколько Бригит могла догадаться, голод и усталость стали невыносимыми. К тому времени она уже отставала от Харальда на несколько шагов, и, завидев большой камень, показавшийся вдруг необычайно удобным, девушка сошла с дороги и села на него. Закрыв глаза, она наслаждалась тем, что наконец-то можно расслабить ноги.

Миг спустя она снова открыла глаза. Харальд, не слыша, что она больше не следует за ним, шагал дальше. Бригит на секунду задумалась, не стоит ли его отпустить.

— Харальд! — крикнула она наконец, и тот обернулся. — Мне нужен отдых.

Харальд послушно вернулся к камню, на котором она сидела, и Бригит поборола внезапное желание почесать его за ушами, чтобы проверить, не станет ли он жмуриться и высовывать язык. Он сел рядом и улыбнулся, но Бригит предпочла его игнорировать. Она подняла корзинку для шитья, которую вначале поставила на землю, и принялась рыться под закрывавшей ее тканью. Хлебцы, которые она положила туда для Харальда, промокли, и все же их удалось вынуть, не разломав. Один она протянула Харальду, который с благодарностью кивнул. Правда, хлебец тут же развалился у него в руках, но юный викинг успел поймать кусочки и один за другим забросил их в рот. Бригит тоже принялась за еду.

Сушеное мясо оказалось вкуснее, чем отсыревший хлеб, влага только пошла ему на пользу. Когда они доели мясо, Бригит почувствовала себя чуть лучше, хоть и промокла насквозь, до дрожи.

«Этот мерзкий, жалкий норвежец привык к такой погоде, но я-то нет», — подумала она. И тут Харальд протянул руку, обнял ее за плечи и привлек к себе. Бригит ощутила тепло его тела даже сквозь слои шерстяной одежды, и ей стало легче на душе. Она немного согрелась.

Какое-то время спустя Харальд встал и помог Бригит подняться. Ноги ее болели, мышцы протестовали, ей казалось, что она не сможет выпрямить спину. А вот на Харальда, похоже, совсем не влияли ни холод, ни трудности долгого перехода, несмотря на недавно перенесенную болезнь. Бригит не хотела казаться слабой, а потому заставила себя выпрямиться и приноровиться к ритму его шагов.

Они отошли на полмили от места, где отдыхали, когда увидели дым. Бригит вначале приняла его за темную неровную тучу, низко нависшую над горизонтом, но по мере того, как они подходили ближе, убеждалась, что это действительно дым, скорее всего, от очага, растрепанный ветром на фоне облаков.

— Харальд, посмотри! — Она потянула его за рукав монашеской рясы, которую считала неплохой маскировкой, и указала на дым.

Харальд послушно взглянул в указанном направлении. Заметив дым, он мрачно кивнул и двинулся в противоположную сторону.

— Харальд, нет! — Бригит снова указала надым, пытаясь быть убедительной.

Этот дым обещал ей тепло очага, возможность высушить одежду, одеяла и еду, о которых она тут же принялась мечтать со всей страстью. А еще там наверняка были люди, которые помогут ей вернуться в Тару.

Харальд покачал головой и вновь указал в противоположную сторону. «Он думает, что там опасно, — поняла Бригит. — Или же твердо намерен меня похитить».

Это не имело значения. Мысль об уютном доме, пусть даже это окажется грубая пастушья хижина, поглотила все остальные. Бригит развернулась и зашагала в том направлении.

Она успела сделать не больше десяти шагов, прежде чем ощутила руку Харальда на своем плече, и решила, что больше не позволит себя нести. Отскочив, она ударила Харальда в висок своей швейной корзиной. Легкая корзина из ивовых прутьев не могла причинить ему особого вреда, и Харальда сбило с ног скорее удивление. Бригит хотела как следует пнуть его, но он двигался быстрее. Сделав подсечку, он опрокинул ее в грязь. Она упала, охнула, приземлившись на задницу, и постаралась подняться, пока Харальд на нее не прыгнул.

Бригит в ярости обернулась к нему, вскинув корзину, чтобы снова его ударить, однако с изумлением обнаружила, что Харальд смеется. Он медленно встал, неотрывно глядя ей прямо в глаза, поднял с земли копья, которые уронил после ее неожиданной атаки, кивнул и указал на дым. Бригит опустила корзину и тоже кивнула, шагая в нужную сторону. Она чувствовала себя главной, чувствовала, что контролирует ситуацию, — впервые после ночной стычки со стражниками. И эти ощущения ей нравились. Бригит привыкла командовать и наслаждалась властью.

Источник дыма находился в миле от них, не меньше, и скрывался за пологим холмом. Бригит и Харальд пересекли открытое место, поднимаясь к вершине, и только оттуда смогли разглядеть широкую реку внизу, казавшуюся серой под тяжелыми тучами и туманом.

Оба остановились, удивленные открывшимся видом. Внизу тек отнюдь не ручей, а настоящая река их ириной в полмили. Ее течение стремилось на восток, а поверхность бурлила от дождя.

— Бойн, — сказала Бригит. Других рек в пределах дневного перехода от Тары не было.

— Бойн, — повторил Харальд, кивая и улыбаясь.

Вид воды, похоже, изрядно его ободрил. Бригит задумалась, понял ли он, что Бойн — это название самой реки, а не просто «река» по-ирландски. Впрочем, это не имело значения. И сама река ничуть не отвлекла ее от желания добраться до цели — стоящего за ней дома.

— Пойдем, — сказала она Харальду и зашагала вперед.

Юный викинг послушно двинулся следом.

Склон холма опускался к воде, дом стоял на небольшой полянке у самого берега. Он был низким, каменным, с круглыми стенами и камышовой крышей, как и сотни других бедняцких домов в Ирландии. Земля вокруг дома была покрыта илом.

У берега покачивалась большая лодка, накрытая грубой тканью. На столбах кто-то вывесил сети на просушку, и совершенно напрасно, учитывая, что лило как из ведра.

«Рыбаки», — подумала Бригит. До нее доносились запахи рыбы, дыма от горящих дров, мокрой шерсти. Она представила себе скромную и честную семью, живущую в этом доме, добрых христиан, которые с радостью помогут незнакомцам, постучавшим в их дверь. По крайней мере Бригит хотелось на это надеяться.

Тощая шелудивая собака, лежавшая на пороге, вскочила и зарычала, как только Бригит и Харальд шагнули на истоптанный двор. Едва они подошли к дому, рычание превратилось в громкий лай и пес, сорвавшись с места, бросился к ним. Бригит увидела, как напрягся Харальд, как он вскинул одно из копий. Однако, оказавшись привязанной, собака отскочила и упала в грязь раньше, чем приблизилась на расстояние удара древком.

Бригит с усилием сглотнула. «Не важно, что тут за люди, они примут Харальда за монаха и не осмелятся причинить нам зло», — убеждала она себя.

Они подошли ближе и остановились в десяти шагах от беснующегося на привязи пса.

— Кто-нибудь дома? — позвала Бригит, пытаясь перекричать яростный лай. — Здесь есть кто-нибудь?

Прошла минута, прежде чем деревянная дверь со скрипом отворилась и на порог вышел мужчина — крупный, такой высокий, что ему пришлось пригнуться в дверях. Он шагнул во двор и оглядел нежданных гостей. Одет он был в потрепанную грязную тунику, его борода и волосы торчали в разные стороны. Выглядел он как разбойник, а не как скромный рыбак.

— Я Бригит… — сказала девушка, но хозяин дома, похоже, ее не слышал.

На пороге появился другой человек, похожий на первого, как близнец, такой же крупный и грязный. На Бригит они смотрели с удивлением, любопытством и еще чем-то странным во взгляде, чего она не желала понимать.

Бригит затошнило от страха; она ощутила, что Харальд тоже напрягся.

«Наверное, лучше уйти», — подумала она, шагнула назад и затем оглянулась. Сзади стоял третий мужчина, старше первых двоих, но такой же огромный. Он стоял прямо за ними с длинной палицей в руке. Бригит не представляла, как он там оказался.

— Я Бригит, а мой отец — ваш король Маэлсехнайлл мак Руанайд! — крикнула она и наконец дождалась хоть какой-то реакции — едва заметной улыбки на губах одного из близнецов.

Он двинулся вперед, обходя их справа, завел руку назад и из невидимых за спиной ножен достал длинный тяжелый кинжал.

Харальд вогнал одно из копий в грязь рядом с собой, и оно застыло, подрагивая древком. Второе он держал в правой руке. Бригит покосилась на него. Голубые глаза викинга не упускали ничего, взгляд скользил от одного рыбака к другому, а затем Харальд чуть повернулся, чтобы следить и за оставшимся за спиной. Если он и ощущал нечто похожее на охватившую ее панику, на его лице это не отразилось. Он выглядел… собранным. И ни капли не испуганным.

А затем «рыбак», стоявший у двери, наклонился и рывком отвязал конец веревки, удерживавшей собаку. Внезапно оказавшись на свободе, пес едва не кувыркнулся через голову, но тут же рванулся вперед, волоча за собой веревку, оскалив впечатляющие зубы и брызжа слюной. Он нацелился на Бригит.

Девушка закричала, вскидывая руки к лицу и едва успевая отвернуться, когда пес прыгнул, целясь зубами ей в горло. И тут же лай сменился воем, а затем жалобным визгом. Бригит открыла глаза и увидела, что собака бьется на земле, пригвожденная копьем Харальда.

Близнеце кинжалом злобно заревел и бросился на них, слепо и безрассудно. Бригит успела лишь ощутить, как Харальд отталкивает ее в сторону и шагает вперед, молниеносным движением хватая второе копье и бросая его в грудь разбойнику. Копье встретило противника в десяти шагах от Бригит, тот запнулся от толчка, однако не остановился. Бригит снова вскрикнула, но Харальд остался стоять перед ней, закрывая собой, и разбойник рухнул мертвым у его ног.

Харальд перепрыгнул через его тело, схватил древко копья, убившего собаку, выдернул оружие из ее тела и перебросил в руке наконечником вперед. Оставшиеся двое приближались с разных сторон, но осторожно, не желая повторять глупой и смертельно опасной ошибки первого.

Харальд пятился, все так же прикрывая собой Бригит от обоих разбойников. Старший вскинул палицу, а второй близнец поднял кинжал погибшего брата.

— Вы слышали, что я сказала? — в отчаянии закричала Бригит. — Я дочь Маэлсехнайлла! Он наградит вас, если вы поможете мне!

Почему о ни молчат?

Разбойник, вооруженный палицей, двинулся вперед, ускоряя шаг, второй закружил, уходя из поля зрения Харальда.

— Харальд! — предупредила Бригит. — Сзади!

Ветка в четыре фута длиной и толщиной примерно с руку Бригит лежала у колоды для колки дров. Бригит подхватила ее, собираясь воспользоваться ею как дубинкой.

Она оглянулась на Харальда. Тот, что сжимал палицу, находился всего в десяти шагах от него. Харальд закричал, впервые подав голос, и это был дикий боевой клич. Он вскинул руку, посылая копье вперед. Старший дернулся в сторону, а затем назад, радуясь тому, что избежал смертельного удара.

Однако его ухмылка тут же растаяла: они с Бригит одновременно поняли, что Харальд вовсе не метнул копье, но лишь притворился, а секундное замешательство противника использовал теперь для настоящего броска. Железный наконечник без промаха вошел в грудь противника, и тот упал спиной в грязь, где забился в агонии, крича и хватаясь за древко копья.

Харальд резко обернулся к оставшемуся врагу, и в его руках блеснули кинжалы, отнятые у стражников в Таре. Третий противник рванулся вперед. Ирландец был на добрый фут выше Харальда и на сотню фунтов его тяжелее, а в бой он бросился, как разъяренный зверь. Смотрел он только на Харальда, а потому не заметил, как Бригит замахивается своей веткой. Он вообще не видел Бригит, пока ветка не подсекла ему ноги. Он споткнулся, нелепо выпучив глаза, а Харальд воспользовался моментом, чтобы перерезать ему глотку.

Разбойник рухнул лицом в грязь. Руки скребли коричневую жижу, но звуков он не издавал. Харальд, и Бригит стояли над ним, переводя дыхание. А затем руки ирландца замерли и больше он не двигался.

Харальд взглянул на Бригит, выравнивая: дыхание, кивнул ей и улыбнулся. Бригит попыталась улыбнуться в ответ, а потом развернулась, согнулась и ее стошнило.

Глава двадцать восьмая

Вытянув шею, орел озирает древнее море…

Старшая Эдда. Речи Высокого

«Туман — это хорошо, — думал Торгрим. — Повезло нам с туманом…»

Он осторожно заглянул за планширь «Красного Дракона», туда, где в сотне метров все тонуло в густом белом мареве.

«Главное — внимательно высматривать скалы и тому подобное», — думал он. В тумане навигация усложнялась. А еще в тумане прятались злые духи, и Торгрим знал, что они куда опаснее рифов и мелей.

Не он один с тревогой всматривался в туман. Он видел, как викинги выстроились у бортов, то и дело оглядываясь. Когда неподалеку что-то плеснуло в воде, все дружно вздрогнули. Кто-то охнул. Торгрим подумал, что Свейн Коротышка вполне мог даже напрудить в штаны.

Северянам туман не нравился.

К счастью, команде «Красного Дракона» было чем заняться. С тех пор как драккар во второй раз за утро вышел в море, нагруженный добычей с захваченного обоза, все дружно рвали шатры на части и пытались сшить из лоскутов парус.

По швам прошлись кинжалами, разделив шатры на отдельные полотнища ткани, а затем Торгрим разложил куски на палубе и вертел детали то так, то этак, пока не сложил в нужном порядке. Затем все взялись за шила, иглы и дратву, с усердием сметывая куски ткани, пока драккар медленно пробирался в молочно-белом пространстве между мирами.

Торгрим подцепил пальцами угол паруса и оценил их работу. Ткань была провощенной, но не такой прочной, как ему хотелось бы. К тому же не хватало шнуров, чтобы усилить парус по диагонали, как сделали бы при обычных обстоятельствах.

Что ж, парус будет не идеальным, но он выдержит умеренный ветер и поможет драккару двигаться быстрее, чем способны следящие за ним всадники.

Торгрим боролся с желанием приказать остальным поторопиться. Каждый миг, который Харальд проводил где-то, где Торгрим не мог его защитить, становился для него пыткой, разъедающей изнутри. И пыткой казалось то, как медленно они двигались к его сыну, ограниченные скоростью драккара, идущего под веслами. Торчать же в непроглядном тумане без движения было уж совсем невыносимо.

Однако команда и без того шила так быстро, как только могла, и Торгрим ничего больше не мог сделать. Он отпустил ткань и зашагал обратно на корму. Проливной дождь сменился мелкой моросью. Орнольф сидел на морском сундучке и пил мед, освобожденный из ирландского плена.

— Другие будут недовольны, если ты выпьешь все в одиночку, — сказал Торгрим.

— Ха! Даже Орнольфу все это не выпить! — откликнулся тот. — Хотя попробовать не мешает.

Торгрим прислонился к бесполезному сейчас рулю и попытался не смотреть в туман. Морриган, пробравшись между гребцами, тоже пришла на корму.

— Эй, давай, выпей с Орнольфом, моя радость! — заревел ярл, но Морриган притворилась, что не видит его.

— Все почему-то очень обеспокоены, — обратилась она к Торгриму. — Что-то не так?

— Этот туман…

— А что не так с туманом?

— Сложно вести корабль, не видя берега. Можем наткнуться на рифы или еще на что-нибудь.

Морриган кивнула. Торгрим решил не говорить ей о злых духах. Он не был уверен в том, что Морриган ему поверит. Торгрим потрогал крест и молот Тора, висевшие на шее.

— Ты сможешь отыскать место, где вы спрятали корону?

— Да. А потом что?

— Мы принесем корону тому, кого Господь назначил достойным ее, — Маэлсехнайллу мак Руанайду.

— Как? По земле? На берегу нас ждет целая армия.

— Недалеко отсюда, к северу, есть река, которая течет сквозь самое сердце Ирландии, — река Бойн. По ней мы сможем подобраться к Таре на расстояние дневного перехода.

Торгрим кивнул. Драккары имели низкую осадку, что позволяло им плавать по рекам, а викингам — устраивать набеги далеко от морского берега. Возможность добраться до Харальда по реке откровенно радовала. Викингам всегда было удобнее передвигаться по воде.

Впереди Сигурд Пила и Снорри Полутролль, сшивавшие верхнюю часть паруса, поднялись и натянули полотнище. Торгрим выпрямился. Работа была закончена. Парус выглядел как уродливый бесформенный кусок ткани, настоящий позор для красавца драккара, и все же это был парус, рабочий парус, и с ним будет лучше, чем без него.

— Давайте натянем его! — крикнул Торгрим, шагая вперед и отчаянно радуясь возможности занять свои мысли чем-то реальным, привычным.

Довольно быстро верх паруса прикрепили к рею и натянули. Торгрим поблагодарил Тора и Одина за то, что даны не додумались снять оснастку, когда забирали с «Красного Дракона» сам парус. Без такелажа был бы бесполезен и лучший парус мира.

Торгрим оглядел драккар с носа до кормы. Все было готово. Он кивнул, и викинги потянули фал. Рей рывками, фут за футом, поднимался к верху мачты, парус ловил слабый влажный бриз.

— Выбирай шкоты до места! Выбирай подветренный брас!

Длинный рей развернулся. Парус затрепетал, опустился, а затем вновь наполнился ветром. «Красный Дракон» накренился немного, затем сильнее и побежал вперед, сохраняя крен, под натянутым парусом. Все молчали. И снизу, оттуда, где корпус встречался с водой, начал нарастать слабый звук: гул воды, рассеченной движением. «Красный Дракон» снова ожил.

Торгрим радостно смотрел на надувшийся парус, ту самую тряпку, вид которой ужаснул бы его раньше, а теперь он считал ее самой прекрасной вещью из всех, какие он только видел. Он окинул взглядом мачту и пелену за бортом. За краем паруса он мог различить драконью голову, возвращенную на заслуженное место на носу драккара.

А за ней виднелась лишь белизна туманного марева, отчего к Торгриму тут же вернулась прежняя тревога. Да, теперь они двигались, словно плугом распахивая серое море. Но плыли они вслепую, и лишь боги знали, куда занесет их ветер.

Кормак Уа Руайрк впал в ужасную ярость. Ниалл Куаран, которого Кормак, по всей видимости, осыпал бранью, старался держаться подальше от руи ри Гайленги.

Они стояли среди мокрых и распухших трупов на месте засады. Кормак пинал труп Вестейна сына Освифа, чье лицо утопало в грязи, и вопил странным высоким голосом. Вопил он на родном гэльском, и, видя выражение лица Ниалла, Магнус понимал, что на сей раз ему повезло в том, что он не знает этот язык.

Наконец Кормак прекратил пинать мертвеца и повернулся к Магнусу:

— Разбойники? Ты считаешь, что это были разбойники?

Магнус пожал плечами.

— Кто же еще?

— Кто еще? Ты идиот… Жалкие разбойники с палками и дубинами не смогли бы сотворить подобного! Вооруженные воины! Опытные воины! Вот кто это сделал!

— Возможно, это был Маэлсехнайлл, — предположил Магнус. — Возможно, он знает, что вы вторглись в его королевство, и решил начать охоту.

Магнус и сам в это не верил, но знал, что подобная мысль не может не задеть Кормака, и оказался прав. Ирландец остановился, его глаза расширились, а затем он помотал головой, словно пытаясь вытряхнуть эту мысль из головы. С его волос слетели капли воды.

— Сукин сын Маэлсехнайлл не мог этого сделать! Будь он тут, мы бы уже сражались, а твои грязные кишки валялись бы кучей у твоих ног!

Кормак вновь вскочил на коня и пустил того шагом к дороге, откуда следы фургонов тянулись по грязи в сторону зеленого поля.

— Вы прошли по следам, проверили, куда они ведут?

Магнус покачал головой.

— Нет. У меня есть задачи поважнее, чем выяснять, кто украл ваши бесценные шатры. Как и у вас.

— Не тебе рассуждать о моих делах, дуб галл, пожиратель овец.

Не сводя взгляда с мокрой земли, Кормак двинулся вдоль следов, оставленных тяжелыми колесами. Тех самых следов, по которым несколько часов назад ехал Магнус.

Что ж, Магнус сделал все возможное, чтобы отговорить Кормака от исследования места засады. Как Магнус и предполагал, из их партнерства не вышло ничего хорошего. Если Кормак, как раньше сам Магнус, обнаружит, что именно Орнольф устроил эту засаду, Магнус потеряет даже то небольшое уважение, которое пока что испытывал к нему ирландский король.

Но удержать Кормака ему не удалось. Кормак настоял на том, чтобы увидеть место схватки. Ниалл Куаран, как всегда, потащился за ним, как хвост за собакой.

— Эти следы ведут к морю, — сказал Кормак, продолжая изучать их взглядом.

Магнус поднял голову и посмотрел в море. Туман немного рассеялся, видимость увеличилась на пару миль, но горизонт все так же терялся в пелене мелкого дождя. «Красного Дракона» нигде не было видно.

— Зачем им отгонять фургоны к морю? — спросил Ниалл Куаран. — Наоборот, лучше увести их подальше от берега.

«Глупый тролль», — подумал Магнус. Если эти двое до сих пор не сообразили, что случилось, значит, им вообще не хватит мозгов понять, что здесь произошло.

С севера, со стороны дороги, донесся топот копыт. Всадник быстро приближался, и все трое развернули коней. К ним мчался один из воинов Кормака. Он резко натянул поводья, останавливая коня. Дышал он тяжело.

— Господин Кормак! Туман рассеялся! Мы видели корабль фин галл!

Кормак поглядел на море, затем вниз, на следы в траве, затем на вестника, явно не зная, что предпринять.

— Хорошо, — сказал он и пришпорил коня, направляясь обратно к месту засады. Проезжая мимо Магнуса, он встретился с ним взглядом. — Мы обязательно выясним, кто стал причиной твоего чудовищного провала, но позже.

«Моего? — Магнус пришпорил коня вслед за Кормаком. — Теперь он любую мелочь будет ставить мне в вину?» Но, все еще злясь на ирландца, Магнус ощутил огромное облегчение от того, что «Красный Дракон» вновь появился в поле зрения. И одновременно — ужас при мысли о том, что обнаружит Кормак, увидев корабль.

Они осторожно проехали между разбросанными телами, затем пришпорили коней, посылая их в галоп, и помчались по мокрой прибрежной дороге на север, к месту, откуда можно будет продолжить погоню за фин галл. Из-под копыт коня Кормака летела грязь, прямо в лицо Магнусу. Пришлось вытереть глаза и послать своего коня чуть в сторону, чтобы спастись от брызг.

Они ехали вдоль скал, обрывавшихся прямо в море, мимо своих людей, ирландцев и данов, расставленных на берегу, чтобы наблюдать за морем.

— Вперед, вперед, фин галл заметили! — кричал им Кормак, и наблюдатели присоединялись к отряду.

Они промчались несколько миль, после чего велели отряду остановиться. Кормак, Магнус, Ниалл Куаран и вестник двинулись дальше на север. Они оказались на самой высокой точке берега — травянистой возвышенности над холмистыми полями. Вестник направил коня к вершине, где встал, дожидаясь остальных.

— Вон там! — Гонец указал в море.

Они все посмотрели в указанном направлении и сначала не увидели ничего, кроме серой воды, тянувшейся к туманному горизонту.

— Где?

— Вон там, господин, севернее.

Они взглянули снова и на этот раз увидели корабль. Они искали его неподалеку от берега, а тот оказался на целую милю дальше.

Некоторое время они смотрели на драккар, который постепенно исчезал в тумане, а потом Кормак Уа Руайрк обернулся к Магнусу. Обернулся медленно, со странной угрозой во взгляде — Магнус никогда не видел его в такой ярости.

— Ты сказал мне, — медленно проговорил Кормак, — что у них нет паруса. И все же…

Они снова обернулись к далекому кораблю. Ошибиться было невозможно: драккар шел под парусом. «Если бы команда «Красного Дракона» не провела в тумане несколько часов, сшивая парус, корабль давно скрылся бы за горизонтом», — подумал Магнус.

— Теперь, насколько я вижу, парус у них есть, — сказал он. — Благодаря тебе.

— Мне? — Кормак едва не подавился этим словом.

— Как думаешь, из чего этот парус, недоумок ты ирландский? Они сшили его из твоего шатра! Твоего и этого… этой твоей любимой собачки! Если бы ты отправился в поход как мужчина, а не как избалованная женщина, которая жить не может без фургонов, шатров и рабов, этого не случилось бы! — Кормак был не единственным, кто умел впадать в ярость.

— И ты… ты хочешь сказать, что именно они напали на наш обоз? Фин галл?

— Конечно же, идиот! Последнему дураку это было бы ясно!

Кормак взглянул на Ниалла Куарана, затем на море, а после на гонца. Он явно не привык к подобному обращению, и это выбило его из колеи.

— А теперь, — Магнус первым нарушил тишину, надеясь перехватить инициативу, — нам нужно собрать людей и быстро двигаться на север. С таким парусом они не наберут скорость, а стоит ветру усилиться, и эта тряпка порвется в лоскуты. Никуда они от нас не денутся.

Кормак все также хранил молчание. Ответил Ниалл Куаран.

— Господин Кормак, — сказал он спокойным, почти скучающим голосом, — этот жалкий дуб галл пришел к нам с заверениями, что в одиночку может найти Корону Трех Королевств, которую, несомненно, Господь предназначил вам. Мы поверили ему на слово. Теперь же видим, что он в состоянии разве что следить за кораблем с берега. Это сумеем и мы. Как выяснилось, он бесполезен.

— Я бесполезен? — взревел Магнус. — Если я не стану помогать вам, Орнольф заберет корону и уплывет с ней, и ты, жалкий червяк, никогда ее не увидишь!

— Да неужто? — ответил Ниалл Куаран. — И что же ты планируешь сделать? Каким ценным знанием поделишься, если не считать предложения следовать вдоль берега? Если бы мы напали на них прошлой ночью, как предлагал господин Кормак, они бы уже рассказали нам, где спрятана корона. Вместо этого они захватили наш обоз и уплыли прочь.

— Ты не сумел бы заставить их говорить. Они из Вика, они не даны, и все же они северяне, с которыми вам, ирландским содомитам, не справиться.

— Ах ты, жалкий ублюдок! — завопил Кормак, и его рука рванулась к мечу, но Магнус оказался быстрее.

Все надежды на союз против Орма были утрачены. И ему не осталось ничего иного, как спасать собственную жизнь.

Меч Торгрима, Железный Зуб, вылетел из ножен. Гонец Кормака выглядел опытным воином и наверняка был самым опасным из них, но до него Магнус не мог дотянуться клинком. Зато он мог свеситься с седла и уколоть острием бок лошади, на которой тот сидел. Та заржала, встала на дыбы, попятилась, и всадник отвлекся, пытаясь удержаться в седле.

Магнус обернулся к Кормаку, уже успевшему обнажить меч.

Кормак атаковал, Магнус поймал клинок лезвием трофейного меча, отбил в сторону и ударил. Кормак изумленно вскрикнул и откинулся назад, уходя от удара. За его спиной Ниалл Куаран собирался присоединиться к схватке.

Кормак едва не вылетел из седла, и Магнус не упустил свой шанс. Его люди смогут за себя постоять, а вот сам Магнус отчаянно рисковал жизнью. Он отвел руку с мечом и ударил наотмашь, плашмя, по крупу лошади Кормака. Та попятилась, Кормак вцепился в седло, а Магнус выбрал поводья и вогнал шпоры в бока своего коня.

Конь рванулся прочь, от ирландцев и берега. Не имело значения, куда он скачет, лишь бы подальше от Кормака и его воинов.

За его спиной раздавались злобные вопли и ржание лошадей, но он не стал оглядываться, а только подхлестывал коня. Думать он будет позже. Сейчас пора удирать.

Глава двадцать девятая

Я с мечом кровавым

И копьем звенящим

Странствовал немало,

Ворон мчался следом.

Сага об Эгиле

Полумертвых стражников обнаружили незадолго до рассвета. Бриан Финнлиат, начальник стражи Тары, нашел их во время утреннего обхода. Те валялись у южных ворот, и вначале он принял их за пьяных, причем мертвецки пьяных, раз в такой холод они валялись в грязи под проливным дождем.

Бриан пнул вначале одного, затем второго, но не добился в ответ даже стона. Он присмотрелся внимательнее. При стражниках не оказалось оружия. А у одного из них на виске наливался огромный синяк.

Об этом немедленно известили Фланна мак Конайнга. Тот, кутаясь в тяжелый шерстяной плащ с капюшоном, проследовал за Брианом через крепостной двор. Стражников не трогали, чтобы Фланн мог оценить ситуацию. К тому времени рассвело, и Фланн заметил не только синяки у стражников, но и то, что при них не было оружия, и то, что южные ворота открыты.

— Что произошло ночью? — спросил Фланн. — Воры или чужаки дали о себе знать?

— Нет, господин.

Фланн посмотрел на ворота. Если бы кто-то постучал, а стражники, вопреки приказу, открыли, чужаки наверняка убили бы их, чтобы войти. Но в таком случае разве они не заперли бы ворота на засов? Открытые ворота стали бы поводом поднять тревогу. Их не заперли бы лишь в одном случае: если бы кто-то бежал из Тары и не мог задвинуть засов снаружи.

«Но кому это понадобилось? Если бы кто-то захотел, он просто взял бы и ушел», — размышлял Фланн, разглядывая неподвижные тела стражников.

— Чтобы убить их, одного человека было бы недостаточно.

— Да, господин. Вы уверены, что они мертвы, господин? — спросил Бриан Финнлиат.

Фланн с раздражением взглянул на него:

— Я предположил, что они мертвы. Ты не проверил?

— Э, нет, господин.

— Ну так проверь, чтоб тебя!

Стражники оказались живы. Невероятно, но их сердца все еще бились, а легкие дышали. Фланн велел отнести их в караульную, раздеть и уложить под шерстяные покрывала. Сам он беспокойно расхаживал рядом. Он не знал, как сообщить об этом Маэлсехнайллу, и решил подождать, пока будет о чем докладывать.

Один из стражников застонал и повернул голову. Фланн шагнул к нему в надежде на разговор, но гот еще не пришел в себя. Фланн снова зашагал взад-вперед.

Кто и зачем бежал из Тары?

Он резко остановился.

— Бриан Финнлиат, немедленно отправь людей проверить камеры фин галл.

Проклятье! Это очень плохо…

Один из стражников, очнувшись, что-то пробормотал, и тут же вернулся посланный Брианом человек.

— Фин галл, которого допрашивал Маэлсехнайлл, до сих пор в своей комнате. Он в плохом состоянии, господин. Второго, младшего, я не смог нигде отыскать.

Фланн мак Конайнг понурил голову и закрыл лицо ладонями, оценивая масштаб катастрофы. Затем он поднял взгляд.

— Оповести стражу. Готовьте собак. Мы должны поймать этого злодея.

Бриан Финнлиат начал отдавать приказы.

«Нужно сообщить господину Маэлсехнайллу», — подумал Фланн. Ему не хотелось этого делать. Ведь это они с Морриган решили, что фин галл нужно взять в заложники, и побег Харальда будет расценен как величайший просчет с их стороны.

Он подумал о том, какой властью над ним обладала Морриган, которая могла уговорить его на любую сумасшедшую затею. Она была сильной женщиной, порой слишком сильной, себе на беду.

Стражник на кровати застонал и открыл глаза, когда Фланн опустился рядом с ним на колени.

— Ты очнулся? — спросил Фланн.

Взгляд стражника заметался по комнате, а затем сосредоточился на лице Фланна. Выглядел он совершенно сбитым с толку.

— Кто сделал это с тобой? — спросил Фланн.

Долгое время стражник не отвечал, лишь смотрел Фланну в глаза, словно пытаясь вспомнить всю свою жизнь до текущего момента.

— Воды, — сказал он наконец.

Фланн нетерпеливо приказал напоить его, после чего стражник немного ожил.

— Кто это сделал? — снова спросил Фланн.

— Фин галл, — ответил наконец стражник. — Желтоволосый фингалл. Одетый как… монах.

Фланн кивнул.

— Но не один, — сказал он. — Он всего лишь мальчишка, он не сумел бы справиться с двумя стражами в одиночку.

— Нет, — согласился стражник.

— Кто тогда? Кто помог ему?

— Бригит. Бригит мак Руанайд.

Оставив трех мертвецов и пса валяться в грязи, они приблизились к дому, осторожно, почти крадучись. Ужас, который Бригит только что испытала, и убогое убранство грязной хижины ничуть не уменьшили ее желания согреться у огня.

Они подошли к двери, и Харальд поднял руку, делая Бригит знак остановиться. Она послушалась, плотнее закутываясь в плащ. Прекрасно понимая, что ее действия едва не привели их к смерти, Бригит была готова снова подчиняться юному викингу.

Харальд шагнул на порог, заглянул внутрь, посмотрев сначала влево, затем вправо. В обеих руках он сжимал тяжелые ножи. Рукоятью одного из них он толкнул дверь, раскрывая ее пошире, и вошел в дом.

Бригит ступила следом и остановилась в шаге от двери, пока Харальд медленно и осторожно осматривал единственную комнату хижины. В открытую дверь хлынули запахи из дома — капусты и рыбы, открытого очага, грязной шерсти.

Харальд вновь возник на пороге? со странным выражением лица. Его явно встревожило то, что он увидел внутри. Бригит нахмурилась и двинулась вперед, но Харальд заступил ей путь, и по его взгляду она догадалась: он не уверен, что ей стоит туда входить. Но дождь лил все сильней, а в хижине пылал очаг. Чтобы остановить Бригит, стремящуюся к огню, одного юного викинга было мало.

Она протиснулась мимо Харальда, который отступил в сторону, и с облегчением шагнула внутрь. В хижине было темно, ее освещали лишь слабые отблески пламени низкого очага, расположенного в центре единственной комнаты. Над ним с крюка свисал железный котелок. По углам лежали соломенные матрацы, покрывала и меха, стояли скамейки и всяческая утварь, которую можно найти в любой крестьянской хижине на берегах реки Бойн. Бригит наслаждалась теплом, пока ее взгляд не скользнул дальше. Она ахнула и прижала ладони ко рту.

С другой стороны очага лежали два мертвых тела, мужчины и женщины. Мужчина упал лицом вниз, так и не выпустив из рук дубинку — единственное оружие бедного рыбака. Женщина, лежащая рядом с ним, наверняка приходилась ему женой. Одна ее нога оказалась у мужчины на спине, ее невидящий взор был устремлен в потолок, а на платье огромным цветком запеклось пятно крови.

«Она, наверное, сражалась изо всех сил», — подумала Бригит. Разбойники, оставшиеся во дворе, не убили бы ее так быстро, если бы она не сопротивлялась.

Харальд что-то произнес извиняющимся тоном, стащил одеяло с матраца у стены и набросил на мертвую женщину, а затем подхватил ее тело и понес наружу. С мужчиной он проделал то же самое и вернулся в дом. Тень смерти окутала хижину, словно темная туча, но у огня было тепло.

Очаг догорел до углей и почти погас. Харальд взял палку и разворошил его, явно не имея понятия, что делает. Северяне не умели обращаться с земляными очагами. Бригит с уверенным видом взяла несколько брикетов торфа, уложенных у стены, и добавила их в очаг. Вскоре угли ожили, огонь проглотил топливо и заплясал, освещая комнату и лежащий в ней хлам.

Харальд подошел к двери и замер на пороге, оглядывая двор. У тех трех разбойников, которых они убили, могли быть друзья. Юный северянин стоял молча и неподвижно, с ножами наготове, сосредоточенный и внимательный. В этот момент он напоминал Бригит дикого зверя, хищника на охоте, настороженного, в любой момент готового прыгнуть на добычу или отбиться от врага.

Бригит понимала всю опасность ситуации, но пламя очага завораживало ее. Глядя на пляшущие и дрожащие языки пламени, она развязала плащ и отбросила его в сторону, чтобы высушить мокрое платье.

Она вся дрожала, сидя у очага, и вес мокрой ткани тянул ее к земле. Мельком она взглянула на Харальда — тот все так же вглядывался в пространство вокруг хижины, словно весь остальной мир перестал для него существовать.

Бригит заставила себя отойти от очага и выдернула одеяло из стопки у стены. Грубая шерсть пахла дымом и потом, зато была сухой. Быстро, не сводя глаз со спины Харальда, она стянула платье и позволила ему упасть у ее ног, после чего набросила одеяло на плечи. Оно было таким длинным, что подметало пол. Бригит шагнула обратно к очагу. Дрожь прекратилась, как только она согрелась под шерстяным покрывалом.

Бригит смотрела в огонь, дарящий тепло, но мысленно унеслась прочь отсюда. Ее разум запутался в беспорядочном переплетении событий последних двенадцати часов. Тара… Она казалась такой далекой. И как же это чудесно — почувствовать себя снова в тепле! Странно было стоять обнаженной, не считая шерстяного покрывала, в нескольких футах от красивого юного северянина. Это ощущение взволновало ее. Оказавшись за пределами Тары, она вдруг почувствовала себя свободной от ограничений.

Чуть позже — Бригит не знала, сколько прошло времени, — Харальд отвернулся от двери и что-то тихо сказал, приближаясь к Бригит. Голос его звучал ободряюще, но слова для нее не имели смысла. Он отложил ножи, стянул через голову монашескую рясу, похоже, стремясь как можно быстрее избавиться от мокрой одежды. Швырнув ее прочь, он только сейчас заметил, что на Бригит под наброшенным одеялом ничего нет.

Его глаза расширились, и он застыл, не зная, что делать. Бригит это казалось очаровательным. «Вот вам и слухи о насильниках и грабителях», — подумала она.

Харальд сделал еще один осторожный шаг. Бригит улыбнулась ему, он улыбнулся в ответ и оказался еще ближе. Неловко и крепко обнял ее, прижался губами к губам, довольно грубо и неумело. Бригит отстранилась. В его глазах пылало желание, а ее сопротивление привело его в замешательство.

Бригит отпустила одеяло и потянулась к поясу Харальда, чтобы развязать его и бросить на пол. Харальд, отодвинув складки одеяла, осторожно погладил ее по груди. Его ладонь оказалась шершавой и мозолистой, а прикосновение — нежным, отчего Бригит пробрала дрожь. Бригит дернула за край его туники, и Харальд стянул ее через голову и отшвырнул прочь.

Грудь у него была широкой и сильной, гладкой и безволосой, как и лицо, а мышцы на руках четко очерчивались светом очага. Бригит погладила его по груди и рукам. И снова Харальд поддался жажде, грубо привлекая ее к себе, и снова Бригит оттолкнула его назад.

— Медленно, медленно, — ласково повторяла она, и он, похоже, понял.

Муж Бригит, казненный Доннхад Уа Руайрк, оставался единственным мужчиной в ее жизни. Ей тогда было четырнадцать, Доннхаду — двадцать восемь. Бригит не испытывала ничего, кроме страха.

Но Доннхад, пусть и не настолько внимательный, как ей хотелось бы, все же не отличался жестокостью. Он не стал использовать ее тело, не задумываясь о ее удовольствии.

Брачная ночь запомнилась ей исполненной страха и неловкости. И ей было очень больно, несмотря на все попытки Доннхада о ней позаботиться.

Доннхад был страстным мужчиной. Он приходил к ней почти каждую ночь после этого, и вскоре боль прошла, сменившись чистым наслаждением, а Бригит начала предвкушать каждое соитие не меньше, чем Доннхад.

Ей не хватало этого удовольствия с тех пор, как отец казнил ее мужа, не хватало объятий сильных рук и ощущения беспомощности, когда ею овладевал столь могучий муж. Бригит порой с тоской смотрела на некоторых ри при дворе своего отца в Таре, на сильных и красивых молодых мужчин. Однако они видели в ней прежде всего способ добиться политической выгоды, затем — возможность насытить собственную похоть и только после этого — женщину. Бригит от подобных взглядов тошнило.

То же чувство, то же желание, которое влекло ее к Доннхаду, снова проснулось в ней, когда Бригит сидела у постели Харальда, ухаживала за юным викингом, пока тот поправлялся. В Таре она ни за что не позволила бы себе подобного. Но теперь все прежние правила были забыты.

Она толкнула Харальда назад, заставив отступить на шаг, и опустилась перед ним на колени. Бригит взглянула ему в лицо. Голубые глаза викинга округлились от изумления. Прежде она гадала, бывал ли Харальд когда-нибудь с женщиной. Теперь знала наверняка, что нет. Бригит ни за что бы не подумала, что викинг может быть девственником, однако это было так.

Бригит распустила завязки его ботинок, и Харальд стряхнул их с ног. Кожаный шнурок, удерживающий его штаны, сразу же поддался под ее пальцами. Бригит стянула ткань, обнажая его мускулистые ноги, и штаны последовали за ботинками. Оставшись стоять на коленях, она принялась посвящать его в вещи, о которых он явно не имел ни малейшего понятия; похоже, его представления о соитии ограничивались наблюдениями за домашними животными в Норвегии. Его дыхание стало резким и быстрым. Дважды он пошатнулся, с трудом удержавшись на ногах.

Наконец Бригит поднялась и позволила покрывалу соскользнуть на пол. Харальд разглядывал ее, медленно гладил руками ее шею, спину, груди, и теперь его прикосновения были нежными. Он словно восхищался ею.

Бригит взяла его за руку и повела за собой к соломенному матрацу. Легла первой и привлекла его к себе, чему он с удовольствием подчинился. Харальд толкнул ее на солому и нежно раздвинул ей ноги, но Бригит покачала головой и заставила его лечь рядом. Ей хотелось, чтобы наслаждение не заканчивалось, и она не думала, что финальный акт продлится долго.

Какое-то время они лежали на соломенной подстилке, гладили друг друга, пока у нее не закончилось терпение, да и у Харальда, похоже, тоже. Бригит перекатилась на спину и потянула Харальда за руку. Он тут же оказался сверху. Она ахнула от боли, когда он вошел в ее тело, — слишком много времени прошло после смерти ее мужа, — но вскоре боль прошла и сменилась чистым удовольствием. Их тела двигались в унисон, а под ними тихо шуршала солома.

Как Бригит и предполагала, все закончилось очень быстро, и ей было не так хорошо, как с Доннхадом, но тем не менее она наслаждалась ощущением слияния с мужчиной, молодым и сильным. Потом они лежали рядом, и Бригит прижималась щекой к гладкой груди Харальда. Смущения не было. А поговорить они не могли, даже если бы захотели.

Прошло совсем немного времени, и Харальд снова был готов, что удивило Бригит, — Доннхад обычно гораздо дольше восстанавливал силы. Но она ничего не имела против, и второй раз получился куда лучше первого. Харальд быстро учился, а она с удовольствием учила.

А затем они спали, согревшиеся, утомленные и удовлетворенные. Бригит чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Они спали несколько часов, и их никто не беспокоил. Просыпалась Бригит медленно. Ощутив тепло тела Харальда, она потянулась к его руке. Он сидел на матраце. Бригит приподнялась на локте и посмотрела на него. Он вглядывался в темноту, и тлеющие угли камина едва освещали его лицо. Викинг напряженно вслушивался в звуки, доносящиеся из-за стен.

И внезапно, удивив Бригит, он вскочил с постели и поспешно натянул штаны. Он указал на свое ухо, а затем на стену.

Бригит прислушалась. И различила вдалеке яростный лай собак.

Глава тридцатая

Лучше живым быть,

нежели мертвым;

живой — наживает…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Утро выдалось отвратительным, но по мере того, как солнце ползло к западу, Кормак Уа Руайрк чувствовал себя все лучше.

Магнус сбежал, умчался к себе на север, пока Кормак пытался справиться с собственной лошадью. Ниалл Куаран, вместо того чтобы преследовать Магнуса, спрыгнул с коня и перехватил упущенные Кормаком поводья. Успокоив животное, он помог Кормаку спешиться. Ниалл проявил похвальную заботу о благополучии своего господина. И пусть Кормак и предпочел бы, чтобы Ниалл отправился в погоню за Магнусом, он был тронут этим, хотя ничего не сказал Ниаллу.

К тому времени, как они справились с лошадьми, надежды догнать Магнуса не осталось. Они не стали и пытаться. Вместо этого они собрали своих ирландских воинов и уничтожили дуб галл, буквально изрубив их в куски. Спаслось не более шести человек — они удрали на юг, наверняка в Дуб-Линн.

Кормак позволил и им бежать. Так или иначе, им все равно не миновать меча: после того, как он получит Корону Трех Королевств, после того, как отомстит за брата, вырвав сердце из груди Маэлсехнайлла, после того, как сам завладеет Тарой, он поведет объединенные армии и очистит Ирландию от грязных северян.

Около полудня им вновь улыбнулась удача, точнее, то, что можно было бы принять за удачу, не узнав в происходящем божьей воли. Сначала дождь перешел в легкую морось, затем туман рассеялся и видимость улучшилась еще на несколько миль. Этого оказалось достаточно для того, чтобы рассмотреть фин галл , ведущих драккар вдоль неровного берега.

Повезло Кормаку также и в том, что фин галл по неведомой причине спустили парус.

Магнус упоминал несколько причин, почему они могли это сделать, хоть Кормак и не помнил точно его слов. Он тогда был слишком зол, оскорбленный дважды: потерей шатров в дождливый день и тем, что его шатер помог врагам бежать.

В таком состоянии он не мог прислушиваться к объяснениям глупого неудачника. Однако Магнус, похоже, оказался прав, потому что теперь парус исчез, появились весла, и драккар замедлил свой ход. Вскоре небольшая армия Кормака поравнялась с кораблем, перемещаясь по суше с той же скоростью, с какой викинги двигались на воде.

Они вовремя оказались на месте: корабль развернулся носом к западу и направился к берегу.

Кормак вместе с Ниаллом Куараном стоял на краю утеса. Его конь, оставленный в нескольких шагах позади, спокойно щипал траву. Кормак не любил приближаться к обрывам верхом. Ему становилось не по себе, тревога нашептывала, что животное может по собственной воле спрыгнуть вниз.

У подножия крутого скалистого обрыва раскинулся небольшой пляж, почти невидимый в подступающих сумерках. Драккар, находившийся сейчас в двух милях от обрыва, шел к этому пляжу прямо, как по нитке.

— Именно здесь они закопали корону, — уверенно произнес Кормак.

— Без сомнения, господин, — согласился Ниалл и после почтительной паузы добавил: — Или же здесь фин галл намерены остановиться на ночь.

— Нет. Корона здесь. И, что бы ни случилось, мы больше не позволим им сбежать.

Если короны здесь не окажется, Кормак сумеет заставить фин галл выдать ее местоположение. Трусливый Магнус не сумел сделать так, чтобы эти дикари заговорили, но он, Кормак Уа Руайрк, низложенный руи ри Гайленги, справится с этой задачей.

Приблизился всадник, развернул коня и остановил его.

— Господин Кормак, к югу есть тропа, которая спускается до самого пляжа. Сложная и опасная, но мы сможем пробраться по ней.

— Очень хорошо. — Кормак не сводил глаз с драккара. — Спустимся сейчас же, расставим людей на местах.

Чтобы сойти вниз по узкой неровной тропе, сотне воинов Кормака понадобился почти час. Кормак шел пятым, за знаменосцами и двумя пажами. Таким образом, он вел свое войско, но опасные места тропы проверяли те, кто шел перед ним.

Галечный пляж — длиной примерно в сто перчей и шириной в пятьдесят — по краям обрамляли скалы. У подножия обрыва рос чахлый кустарник, в котором воины Кормака кое-как сумели укрыться. Отряд рассыпался под прикрытием скалы, и Кормак не думал, что в вечерних сумерках, с расстояния в целую милю, викинги сумеют их обнаружить.

Вскоре все заняли свои места, притаившись за деревьями и валунами, и затихли. Все получили свои приказы. Любого, кто двинется прежде Кормака или выдаст их положение, кто так или иначе спугнет северян, посадят на кол прямо на месте.

По мере того как солнце спускалось за горизонт, драккар словно растворялся в море, пока не исчез из виду. Кормак ощутил, как внутри зарождается страх. «Могут ли они увидеть нас оттуда? Может быть, уже слишком темно, чтобы вытаскивать на берег этот проклятый корабль?» — спрашивал он себя.

А затем над водой, совсем рядом, он услышал голос, который что-то прокричал на гортанном языке галл, и Кормак ощутил огромное облегчение.

Вскоре Корона Трех Королевств окажется у него в руках.

Это произойдет после долгого ожидания, в результате тщательного планирования. После того как он столько сделал, чтобы убедить своего брата Доннхада пренебречь своим брачным союзом, дабы Маэлсехнайлл убил его и расчистил Кормаку путь к трону, после унизительной сделки с этим дуб галл, Магнусом, — корона будет принадлежать ему. Он использовал свой единственный шанс, чтобы из брата малозначительного руи ри превратиться в ри руирех трех королевств, стать самым могущественным человеком в Ирландии.

Всего через несколько минут это случится.

Кормак вздрогнул от громкого скрежета, с которым драк- кар налетел на галечный пляж. Дыхание его сбилось, а сердце вновь успокоилось. Теперь из темноты долетали голоса, фин галл перекликались между собой. Понизить голос они не пытались, не подозревая, что в засаде их ожидает враг, готовый напасть в любую секунду.

Слабый свет чуть рассеял тьму у воды, совсем рядом с драккаром. Свет разгорался все сильнее, очерчивая силуэт корабля, мачту, жуткую драконью голову на носу. Кто-то стоял на палубе с пылающим факелом в руке. К пламени поднесли второй факел, затем еще один, и еще, и вскоре и драккар, и северян, стоящих на нем, стало видно очень хорошо.

«Дураки», — подумал Кормак. Они выдали свое местоположение и ослепили себя, лишившись возможности заметить угрозу из темноты. Сами облегчили ему задачу.

Факельщики спустились по сходням на берег, за ними сошли воины, вооруженные мечами и щитами, а за ними, к головокружительной радости Кормака, спустились трое викингов с лопатами. Нести лопаты на этот пляж в темноте они могли лишь по одной причине.

Всей душой он хотел завопить и послать своих воинов в атаку, но заставил себя выжидать: «Пусть сделают за меня всю работу, пусть покажут, где спрятали корону…»

Викинги рассыпались по берегу, двигаясь медленно, и первый факельщик явно что-то высматривал на земле. Кто-то из них закричал:

— Торгрим! Еще чуть севернее!

Первый факельщик крикнул в ответ:

— Нет, нам сюда! Остальным рассеяться и смотреть внимательно!

Кормак покачал головой, изумляясь их глупости. «Смотреть внимательно!» А сам ослепил своих воинов светом факела.

— Тут! — крикнул тот, кого назвали Торгримом. Несколько человек подошли к нему и уставились на ту часть пляжа, куда показывал их вожак. — Вот метка, которую я оставил. Корона здесь.

Факельщики отошли в сторону, их сменили те, кто нес лопаты, и Кормака охватила паника, как только под ними заскрипел крупный песок. Если северяне найдут корону, они могут вернуться с ней на корабль, прежде чем он успеет их остановить.

Кормак вскочил, охваченный ледяным ужасом при мысли о том, что слишком долго просидел в засаде.

— На них! Атакуем! — закричал он, выхватывая меч.

По пляжу разнеслись дикие вопли, послышался топот бегущих ног, лязг железа: ирландские воины выскочили из-за кустов и камней и помчались к фин галл , стоявшим в десяти перчах от них.

Кормак тоже бежал в первой волне нападающих, выкрикивая свой боевой клич и размахивая мечом.

Неожиданная атака удалась. Сквозь шум битвы Кормак мог различить панические вопли фин галл. Те, кто держал факелы, швырнули их в наступающих врагов и побежали обратно к кораблю. Только их вожак остается стоять, сжимая в одной руке меч, а в другой факел, и крича:

— Вернитесь! Вернитесь и сражайтесь, трусливые идиоты! Но крики были бесполезны. Он остался один, и он не мог справиться с армией Кормака в одиночку. В воздухе просвистело копье, метя в круг света, отбрасываемого факелом, и лишь на несколько дюймов разминулось с целью. Это и положило конец его сопротивлению. Викинг тоже отшвырнул свой факел, развернулся и помчался к берегу.

Кормак не собирался преследовать северян. Он подбежал к месту, где из песка до сих пор торчала лопата и где галл начали копать, и замер. Он ни за что не упустит эту возможность после всего, что пришлось преодолеть, чтобы сюда добраться.

В гаснущем свете факелов Кормак оглядывал пляж, пытаясь отыскать упомянутую фин галл метку, но все камни выглядели одинаково. Впрочем, это не важно. Он видел, где они начали копать. Именно здесь он отыщет корону.

Со стороны прибоя доносились всплески, крики и другие звуки сражения. Кормак попытался рассмотреть, что там происходит, но теперь факелы слепили уже его, и он ничего не видел. Вскоре под ногами захрустела галька и в круг света вошел Ниалл Куаран.

—  Мы не сумели остановить фин галл, — доложил он. — Они поднялись на борт и уплыли в море прежде, чем мы успели им помешать.

— Не важно, — ответил Кормак.

Они пришли сюда не за фин галл, плевать он хотел на фин галл. В данный момент он находился так близко к Короне Трех Королевств, как за всю историю Ирландии удалось лишь горстке избранных. Все, чего он сейчас отчаянно желал, — ощутить эту корону в руках, на голове.

— Поднимите факелы, не дайте им погаснуть, — рявкнул Кормак.

Ему хотелось схватить лопату и самому откопать корону, но подобное нетерпение было не к лицу ри руирех трех королевств.

— Ты, — он указал на одного из своих воинов, — бери лопату и копай вот здесь.

Тот кивнул, схватил лопагу и вогнал ее в песок.

— Осторожнее, идиот! — завопил Кормак.

Корону, скорее всего, не стали закапывать глубоко. Еще не хватало получить древний символ власти разрубленным пополам.

Воин поумерил энтузиазм и принялся копать осторожно, слой за слоем снимая песок и гальку. Факельщики собрались рядом, чтобы хорошенько осветить яму, остальные стояли за их спинами, с нетерпением ожидая возможности посмотреть на легендарную Корону Трех Королевств.

Яма становилась все шире и глубже, Кормака охватывало беспокойство.

— Вы, с факелами, отойдите. И остальные пусть держатся подальше. Ниалл, расставь стражу по периметру пляжа. Мы здесь — идеальная мишень, а все пялятся лишь на дыру в земле!

Ниалл Куаран отозвал людей прочь, отдал приказы часовым, которые должны были расположиться на всех подходах к пляжу. Кормак с раздражением глядел па все растущую яму в песке. Он поежился, когда Ниалл Куаран, вместо того чтобы остаться с другими воинами, вернулся наблюдать за раскопками.

— Что за ерунда, — сказал Кормак спустя двадцать минут и указал на другие брошенные лопаты. — Пусть еще несколько человек роют здесь.

Вскоре уже пять человек с лопатами перепахивали пляж. Настроение Кормака ничуть не улучшил тот факт, что оставленные фин галл лопаты был и его собственными, захваченными вместе с обозом.

Яма становилась все глубже и глубже, пока ее дно не начало наполняться морской водой. Тогда ирландцы принялись рыть рядом, расширяя область поиска.

Они уже начали выдыхаться, и Кормак позвал людей им на смену, а когда обессилели первые сменщики, позвал новых. Самые темные часы ночи они провели, перекапывая пляж. Затем факелы с треском погасли и некоторых воинов отправили собирать ветки и дрова для костра. Его сложили на краю ямы, чтобы в свете его пламени сразу же увидеть первый проблеск золота в грязи. Вею ночь одни поддерживали огонь, а другие выбрасывали все новые слои песка из ямы.

Рассвет был мрачным, полным густого тумана. Кормак потянулся и понял, что сумел заснуть, хотя не помнил, как и когда сел на песок. Он быстро встал.

Его люди все еще копали, но уже без всякого энтузиазма Яма насчитывала двадцать шагов в ширину и уходила на шесть футов вниз, до самой кромки морской воды, затопившей ее дно. Горизонт был пуст, фин галл давным-давно уплыли. Корона так и не нашлась.

Глава тридцать первая

Недруг сражен,

Торольв отомщен.

Стая волком

Топчет врагов.

Сага об Эгиле

Фланн мак Конайнг устало шагал от бараков стражи к главному дому. Мокрый плащ давил на плечи, но еще тяжелей было предвкушение грядущего разговора.

Маэлсехнайлл завтракал во внешней комнате своих спальных покоев. Стражник у двери объявил ему о приходе Фланна, и Маэл велел тому входить.

— Фин галл, господин Маэл, младший из них… — запинаясь, начал Фланн.

— Угу, — ответил Маэлсехнайлл, засовывая в рот кусок хлеба. Он прожевал и сглотнул.

Фланн выжидал. Если он сообщит новость, пока у короля полный рот еды, тот наверняка подавится и умрет.

— Что с ним? — спросил Маэл. — Умер от допроса?

— Нет, господин. Другой фи галл. Юный, по имени Харальд.

Фланн не стал напоминать королю о том, что Харальд был самым важным заложником, внуком Орнольфа, ярла. Он думал, что лучше бы Маэлу об этом забыть.

— Да, да. — Маэл помахал рукой. — Ручной зверек моей дочери. Так что с ним?

— Ах… ну… похоже, что он сбежал…

Маэл резко вскинулся.

— Сбежал? Как?

— Мы пытаемся это выяснить, господин.

— Не важно. Мы его поймаем. — Маэлсехнайлл поднялся, и на его лице появилось выражение странного голода. — Устроим охоту, заставим еще побегать.

— Да, но помимо этого, господин… — Фланн чувствовал, как его внутренности стягиваются в узел. — Похоже, что он похитил вашу дочь, господин. Похитил Бригит.

Маэлсехнайлл замер, буквально застыл на месте, и только взгляд его прожигал Фланна насквозь. Фланн десятки лет провел в сражениях, три раза чуть не умер от ран, но мог бы поклясться, что самым жутким в его жизни стал именно этот момент.

— Он… похитил ее?

— Да, господин.

Это была ложь, продуманная ложь. Стражник был вполне откровенен и дал понять: фин галл не похищал Бригит, это она помогла ему сбежать. Но об этом Фланн не собирался сообщать Маэлсехнайллу. Это было бы уже чересчур.

— Господин, он… — начал Фланн, но король его перебил:

— Что ты стоишь тут, дурень? Отчего не воз плавил погоню?

— Господин, я послал за ним стражу с собаками. Те уже взяли след, и я…

— К дьяволу стражу! К дьяволу, жалкий ты идиот! Поднимай ри туата, пусть собирают своих людей! Немедленно! Я хочу, чтобы все их воины через двадцать минут уже выехали из Тары! Мы обрушимся на этого жалкого северного ублюдка, словно ярость Господня!

— Да, милорд!

Фланн развернулся, готовый выбежать из комнаты и собрать армию Тары в поход. Но Маэл его остановил.

— Фланн мак Конайнг, — сказал он, и Фланн обернулся к своему королю. Не нравился ему этот тон, совсем не нравился.

— Да, господин?

— Это ты привел волка в мой дом. Ты и твоя сестра, ваши проклятые хитрые планы. Я этого не забыл.

Фланн ждал продолжения, но король ничего не добавил. Ему и не нужно было.

— Да, господин.

Фланн торопливо вышел, прошагал мимо спален к большому залу, где те ри туата, которые не напились накануне до полусмерти и не страдали от похмелья, сошлись на завтрак.

В дверь он ворвался, сбив с ног рабыню-подавальщицу с высокими кружками эля.

— К оружию! К оружию! Фин галл сбежал и похитил принцессу Бригит!

Какое-то время никто не шевелился и ничего не говорил. Все смотрели на Фланна с тем же молчаливым изумлением, с каким ранее смотрел на него Маэлсехнайлл. Фланн почти слышал, как в этих пустых головах ворочаются мысли. Тот, кто спасет Бригит от фин галл, наверняка завоюет ее расположение, а вдобавок и милость Маэлсехнайлла.

Ри туата поднялись, подобно прибою над скалами, и вскочили со своих мест, перепрыгивая через скамьи. Они звали своих пажей, требовали принести оружие, седлать лошадей, оповестить своих воинов, веля всем браться за оружие. Фланн никогда не видел, чтобы они так спешили — даже на звон обеденного колокола.

Прошло не двадцать минут, как требовал Маэлсехнайлл, но лишь немногим больше, и все воины Тары были уже в седле — те, кто имел коней, — или же вооружены и готовы к маршу. Из трехсот воинов, собранных для нападения на Лейнстер, почти две сотни давно оставили Тару. Почти все новобранцы вернулись к своим наделам, но профессионалы — наемники и ри туата не спешили расставаться с Тарой, где их бесплатно кормили и поили.

Именно они и выступили в этот поход. Задача была важной, и тем не менее они воодушевились в предвкушении забавы и в надежде получить личную выгоду и славу.

Возглавил армию сам Маэлсехнайлл. На нем был доспех, который убрали было прочь, когда отложили атаку на Ниалла Калле. Фланн ехал рядом; он надел свой шлем, кольчугу и тунику, накинув сверху тяжелый плащ. Он уже весь промок и пребывал в дурном настроении, которое, впрочем, вряд ли бы улучшилось при другой погоде.

Бриан Финнлиат, неловко трясущийся в седле, подъехал к нему и остановился рядом. Поверх кольчуги он натянул свою неизменную тунику, на зеленой ткани которой был нашит широкий красно-белый крест.

— Я послал людей с собаками во всех направлениях, мой господин, — доложил он. Дышал он тяжело, а смотрел едва ли не с отчаянием. Он любил Бригит, как родную дочь. Да и часто бывал для нее лучшим отцом, чем Маэлсехнайлл. — Но простите, милорд, под таким дождем тяжело взять след, вода смывает запах.

Маэлсехнайлл ничего не сказал, и никто не осмелился ничего добавить. Он внимательно вглядывался в горизонт.

С вершины высокого холма Тары открывался обзор на несколько миль вокруг, а дальше зеленые поля терялись в дожде и тумане. Вода стекала с краев его шлема, как дождь со скатов крыши, но король этого, похоже, не замечал. Его бледно-голубые глаза щурились от дождя.

Фланн заерзал в седле. Ему казалось, что он должен хоть что-нибудь сказать, но тут Маэлсехнайлл наконец заговорил:

— Он пойдет к воде. Он северянин, всех северян тянет к воде. Начальник стражи!

— Господин! — Бриан Финнлиат придержал коня.

— Бери своих людей и собак, ступайте по северному тракту. Вели рассеяться, чтобы охватить как можно большую территорию. Мы тоже разделимся и будем ехать следом. Клянусь небесами, они устремятся к реке Бойн.

Вначале Харальд не слышал собак. Он проснулся в теплом уютном месте, где они с Бригит наслаждались друг другом. Все еще в полусне, он ощущал лишь покой и негу, не вполне осознавая, где находится.

Почувствовав, что девушка прижимается к нему всем телом, он вспомнил о том, что здесь случилось, и обнаружил, что уже возбужден и готов продолжать. Желание было очень сильным, оно захватило все его существо, не оставив места никаким связным мыслям. Он перекатился на бок и мягко толкнул Бригит в плечо, подминая ее под себя. Вечером она показала ему немало чудес, о существовании которых он не знал, но, пусть они и пришлись ему по душе, больше всего ему хотелось перейти к основному занятию.

Бригит все еще спала, но тихонько мурлыкнула в ответ на прикосновение, отчего Харальда тут же словно накрыло обжигающей волной: он чуть не взорвался от этого звука. И все же, понемногу просыпаясь, он начал ощущать, что, помимо желания, его охватывает странная тревога. Что-то было не так.

Он провел губами по нежной шее девушки, накрыл ладонью ее грудь, и в этот момент осознал причину своей тревоги.

Собаки!

Харальд резко развернулся, сел и уставился в темноту. Он чувствовал, как Бригит потягивается, обнимает его за талию и приподнимается на локте. Чувствовал, что она на него смотрит, но все его внимание принадлежало теперь тому, что происходило за глинобитными стенами хижины.

Собаки…

Не охотничья стая, но и не один пес, это уж точно. Примерно в миле отсюда? Возможно. Если не ближе.

Харальд сбросил покрывала и вскочил, отыскивая в тусклом свете свою одежду. Штаны валялись там же, где он их сбросил. Харальд подхватил их и запрыгал по комнате, поспешно натягивая их на ноги.

Бригит теперь смотрела только на него, широко раскрыв глаза. Харальд указал на уши, а затем на стену, кивнул, и она кивнула в ответ. Он поднял с пола ее платье и кинул к ней на постель, жестом прося поторопиться и надеясь, что она поймет.

Сам он подхватил свою тунику и натянул через голову. Ткань была сырой, холодной и противной на ощупь. Он забыл подвесить ее над очагом для просушки, но в тот момент, когда он сбрасывал одежду, ему было не до разумных мыслей о мелочах.

Он прошелся по хижине, подхватил копье и приоткрыл дверь. Двор был еле виден в сумрачном синеватом свете, дождь мешался с туманом. Харальд растерялся, все вокруг казалось продолжением сна. Который сейчас час? Утро? Нет. Утром они пришли в эту хижину. А потом проспали весь день. Значит, уже вечер.

Он почувствовал облегчение, сориентировавшись во времени, но собачий лай теперь звучал ближе, гораздо ближе. Он обернулся к Бригит.

— Быстрей! — поторопил ее он и еще успел полюбоваться ее обнаженным телом, пока Бригит одевалась.

Харальд поднял с пола монашескую рясу, два ножа и второе копье. Бригит набросила на плечи свой плащ. На столе у очага лежал хлеб и немного мяса. Он кивком указал на еду, желая сказать, что ее стоит забрать с собой.

Харальд направился к двери, жестом позвав Бригит за собой, и она послушно двинулась следом с затравленным, тревожным выражением лица. Они вышли в холодную вечернюю морось. Судя по звуку, собаки были уже на той стороне холма. Зато Харальду не приходилось гадать, как убраться отсюда. Он понял, как это сделать, едва взглянув на хижину.

Он устремился в обход дома, мимо белых раздувшихся тел бандитов, и бросил копья и монашескую рясу в лодку, вытащенную на берег. Лодка выглядела забавно — двадцатифутовый деревянный каркас с плетеным из тростника навесом. Ничего подобного у северян не было. И все же лодка оставалась лодкой, и этого факта оказалось достаточно, чтобы Харальд ощутил прилив надежды и оптимизма.

Бригит стояла рядом с ним. Он видел страх на ее лице.

— Все хорошо, все будет хорошо, — сказал он, надеясь, что хотя бы тон его голоса немного ее успокоит, но, судя по всему, этого было мало.

Он взял у нее сверток с хлебом и мясом, положил его на скамью в лодке. Собаки лаяли все громче, направляясь к хижине. То были охотничьи собаки, и Харальд не сомневался в том, что охотились сейчас именно на них с Бригит.

Он подхватил Бригит на руки. Она тихо ахнула от неожиданности, когда он поднял ее над бортом и усадил на скамейку рядом со свертком с едой. Харальд схватился за нос лодки и толкнул. Лодка заскользила к воде, но поддавалась трудней, чем он ожидал. Харальд догадался, что не следовало сразу усаживать в нее Бригит, но было уже поздно, и он не хотел показаться глупым, заставляя девушку снова выйти на берег.

Он налег на борт. Лодка сдвинулась на полперча. А затем собаки показались на вершине холма и помчались по южному склону, готовые растерзать и Харальда, и лодку.

Харальд покосился на собак, на лодку, снова на собак. Теперь он тем более не мог позволить Бригит выйти из лодки, а ее вес метал ему столкнуть лодку в воду прежде, чем собаки до него доберутся.

«Вначале надо убить собак», — решил он и схватил свои копья.

Он ненавидел собак. И почему эти проклятые ирландцы держат их у себя целыми стаями?

Первый пес был уже в десятке шагов от берега и мчался к ним, раскрыв пасть и выкалив язык. Быстро темнело, и Харольду приходилось напрягать зрение. Он вытер лицо и глаза, мокрые от дождя, упал на одно колено и выставил копье перед собой, уперев конец древка себе в ногу. Так обычно охотились на кабанов, но против разъяренного пса пот прием тоже пригодился — собака прыгнула и сама наездилась на копье, умерев без единого звука.

Харальд бросил древко и схватил второе копье, отбиваясь им, как дубинкой, от другой собаки. Пес, получив удар, завизжал от боли, и его товарищи по стае подрастеряли свой пыл. Они с лаем кружили вокруг, скалили зубы, припадали на лапы. Харальд вертел копьем, отбиваясь.

Он пятился к лодке, когда услышал топот копыт, и не удивился. За стаей собак наверняка следовали всадники, намеревавшиеся схватить его и Бригит. Они были загнанной дичью.

— Один Всеотец, мне сейчас не помешает твоя помощь! — крикнул Харальд в туман и попятился.

В последний раз отмахнувшись копьем от стаи, он перемахнул через борт лодки, слишком высокий для собак.

Бригит выглядела испуганной, как никогда раньше. Она вопросительно смотрела на него, и он, во имя всех богов Ас- гарда, желал бы сейчас заговорить с ней на ее языке, но не мог. Схватив ее за плащ, Харальд заставил Бригит пригнуться к самому дну лодки и заслонил ее своим телом, натягивая сверху монашескую рясу. Сам он слегка приподнялся, но только слегка, чтобы выглянуть за борт.

Приближался всего один всадник, и Харальд вознес хвалу Одину, потому что на лучшее не мог и надеяться. Конь мчался тем же путем, что и собаки, и всадник остановил его посреди грязного двора. Всего один воин в зеленой тунике, поверх которой был нашит красный с белым крест, символ ирландского бога Христа.

Харальд снова пригнулся, скрываясь из виду. Вопрос был не в том, чтобы спрятаться, — собаки лаяли на лодку, прыгая вокруг, — а в том, чтобы обрести единственный шанс на неожиданную атаку.

Харальд ничего не видел. Ноздри ему забивал запах мокрой шерсти. Он слышал, как конь приближается, осторожно и неторопливо, к самому борту. Он сменил хватку на копье и шевельнул ногой, чтобы получше упереться в дно лодки.

Совсем рядом фыркнула лошадь, и Харальд решил воспользоваться моментом. Он сбросил монашескую робу и выпрямился с боевым кличем. Всадник действительно был рядом, всего в паре шагов, лошадь его запнулась после резкого рывка поводьев — Харальд сумел застать наездника врасплох. Он вскинул руку с копьем, согнув ее доя броска. Бригит поднялась рядом с ним, оттолкнувшись от дна лодки, и закричала:

— Мастер Финнлиат!

Харальд бросил копье.

Это был хороший бросок, сильный и меткий, но всадник был к нему готов. Он вскинул щит и принял в него острие копья. Сила столкновения заставила его покачнуться в седле, и Харальд выпрыгнул из лодки, приземляясь в мягкую грязь.

Собаки попытались вцепиться ему в ноги, но он пинками разогнал их, торопясь к всаднику. Копье, застрявшее в щите, все еще ходило ходуном от удара. Харальд схватился за древко и потянул, стаскивая всадника на землю.

Один из больших ножей был уже у Харальда в руке, и он ударил упавшего в горло, но тот успел блокировать его руку запястьем. Харальд налег сильнее, пытаясь вогнать нож в его тело, но ирландец, лежащий на земле, оказался очень сильным, куда сильнее самого Харальда. Викинг потянулся за вторым ножом, но вдруг его отбросило в сторону, прямо в грязь, и нож вылетел из его руки.

«Собака…» — только и успел подумать он. Один из псов кинулся на него. Харальд выхватил из-за пояса второй нож, вскочил и присел, готовясь отразить нападение. Бригит стояла над лежавшим на земле ирландцем; судя по всему, именно она и ударила Харальда. Но это же просто глупо!

— Нет! — крикнула Бригит. Она мотала головой. — Нет!

И тут Харальд вспомнил. Он вспомнил стражников у ворот и то, как Бригит запретила ему их убивать. Она не могла смотреть на гибель своих соплеменников. Что ж, это понятно.

Ирландец уже приподнимался, хотя и с большим трудом, все еще оглушенный падением с лошади. Харальд шагнул к нему и от души пнул ногой в живот. Обутый в мягкие ботинки, Харальд тут же почувствовал, что под туникой скрывается кольчуга, а удар не достиг своей цели, но и без того был хорош: пинок швырнул ирландца обратно на землю, что выиграло для Харальда драгоценные секунды.

— Пойдем! — крикнул Харальд, махнув девушке рукой и бросаясь к лодке, но Бригит не пошевелилась. — Пойдем! — повторил он властным тоном.

— Нет! — ответила Бригит.

Она часто употребляла это слово, и Харальд начал задумываться о том, что же оно значит. Возможно, она боится? Как тогда, у ворот.

Он шагнул к девушке, но на этот раз она его ударила, и ударила всерьез, прямо в челюсть. Это было внезапно и больно, поэтому Харальд отреагировал, машинально вскинув руку для ответного удара. Он едва успел остановить ее в нескольких дюймах от лица девушки, сообразив наконец, что делает.

Бригит закрыла лицо ладонями, уклоняясь от его кулака, поэтому и не заметила момента, когда Харальд подхватил ее и забросил на плечо.

Ирландец поднялся на колени, вытащил меч и взмахнул им по широкой дуге, но Харальд был вне досягаемости: он уже мчался к лодке с Бригит на плече, пригнувшись и с криком отбиваясь от собак. Собаки лаяли и прыгали, но не кусались.

Левой рукой и плечом Харальд налег на лодку, сталкивая ее в воду, и теперь, когда в ней не сидела Бригит, дело пошло быстрее. Бригит извернулась и принялась бить Харальда по затылку.

— Один и Тор, как же сложно с этими женщинами! — крикнул он в раздражении, когда лодка кормой вперед соскользнула в реку и закачалась на воде.

Он перебросил Бригит через борт на дно лодки, зная, что ведет себя грубо. Всадник уже вскочил и бежал к ним. Он выкрикивал какое-то слово, очень похожее на «Бригит», нацелив меч Харальду в голову.

Харальд увернулся от свистящего клинка. Схватившись за борт, он подпрыгнул, оттолкнулся обеими ногами от земли и ударил противника в грудь, отбрасывая его назад. Харальд слышал, что приближаются другие всадники — судя по звуку, галопом, — но у него не было времени всматриваться в сумерки. Он толкнул лодку дальше, на глубину. Бригит поднялась и теперь смотрела в воду. Харальд в последний раз налег на борт и запрыгнул внутрь.

Мужчина, оставшийся на берегу, что-то кричал, и теперь Харальд видел других всадников, которые приближались к нему, видел, как блестят в сумерках их доспехи. Но они опоздали.

Лодка отплывала все дальше, теперь ее захватило течение и повлекло прочь по реке. Харальд ощутил огромное облегчение. Он снова плыл. Ни разу за все время своего пленения он не усомнился в том, что отец придет, чтобы спасти его. Торгрим Ночной Волк обязательно придет за сыном и вернет его домой. И он придет по воде, как надлежит настоящему викингу. А теперь он, Харальд, тоже плывет по воде и может отправиться в место, где встретит отца по пути.

Харальд перевел дыхание и посмотрел на Бригит, которая устроилась на скамье. Он улыбнулся ей, и девушка швырнула сверток с едой ему в голову.

Глава тридцать вторая

Редко волчьей стае

Ты давал добычу.

Сага об Эгиле

После того как люди Орнольфа оставили пляж ирландцам, «Красный Дракон» устремился в море, вначале под длинными веслами, а затем под самодельным парусом. Вскоре драккар растворился во тьме и дожде. Земля полностью скрылась из виду, блестели лишь три факела на берегу, но и они вскоре исчезли. Морриган стояла на корме, где обычно и оставалась, потому что именно там был Торгрим, а только рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. Она вглядывалась в темноту. Плыть ночью было странно и непривычно. Морриган редко путешествовала на кораблях и никогда раньше не оказывалась в море после захода солнца. Было во всем этом что-то пугающее и одновременно чудесное.

Она всматривалась вперед, хотя едва различала даже северян, сидящих на своих морских сундуках или прислонившихся к борту. Команда не выглядела счастливой; судя по всему, викинги размышляли о троллях, или морских монстрах, или другой подобной чепухе, которой были полны их глупые языческие головы.

Морриган перекрестилась и опустилась на колени. Тихим, но сильным голосом она начала читать Господню молитву, которая, как она знала наверняка, защитит их от злых духов лучше, чем все плевки через плечо и жертвы фальшивым богам фин галл.

Она собиралась перейти к псалмам, когда вдруг ощутила странное беспокойство. Морриган оглянулась. Викинги злобно поглядывали на нее. Быстро перекрестившись, она поднялась.

«Глупые язычники фин галл …» — подумала она и нашла себе местечко неподалеку от Торгрима, стоявшего у руля. Тут она и устроилась на ночь.

Проснулась Морриган только утром. Сизая дымка повисла над бесконечными серыми волнами, увенчанными белой пеной. Дождь почти прекратился. Морриган медленно встала, хватаясь за борт драккара. Качка была сильнее, чем когда-либо раньше, корабль нырял, покачивался, вскидывался, и каждому движению вторил ее желудок.

Она выглянула за край паруса, но не увидела ничего, кроме воды, сурового серого океана, который тянулся, казалось, до самого края мира. Морриган посмотрела направо, вглядываясь в горизонт, но и там не было ничего, кроме воды. Ее охватила паника.

Что они задумали? Они покинули Ирландию, прихватив ее с собой?

Морриган резко обернулась. С подветренной стороны в нескольких милях от корабля темной полосой тянулся серо-зеленый берег с довольно пологим спуском к морю.

Почти все викинги уже проснулись и занимались на палубе своей обычной морской работой. Викинги выглядели спокойными, даже веселыми, пусть берег был так далеко, а волны казались Морриган опасно высокими.

Торгрим, спавший на корме рядом с ней, потянулся и сел. Морриган пронзила его взглядом, а тот, словно найдя в ее внешности что-то забавное, широко улыбнулся в ответ. Ей захотелось его ударить.

— Доброе утро, — сказал он.

— Это Ирландия? — задала вопрос Морриган, указывая на берег.

Торгрим медленно поднялся и выглянул за борт.

— Ирландия? — переспросил он.

— Не издевайся надо мной.

— Да, это Ирландия. Даже «Красный Дракон» не смог бы за ночь добраться до других берегов.

— Почему мы так далеко от суши?

Торгрим вновь улыбнулся, и на этот раз Морриган уж точно ударила бы его, если бы вдруг не испугалась, что резкое движение вызовет рвоту. Поэтому, сжав зубы, она ограничилась очередным злобным взглядом.

— Мы всю ночь держались далеко от берега. Там скалы, рядом с землей. Это очень опасно в темноте.

— Там и тролли, наверное, тоже? И злые духи?

— И они тоже.

Рука Торгрима поднялась к кресту и молоту, которые он носил на шее. Этот жест, как заметила Морриган, он в последнее время повторял все чаще.

— И как мы теперь найдем корону?

Торгрим снова покосился в сторону суши, внимательно изучая берег.

— Вот этот мыс, вон там, — сказал он, указывая пальцем. — Прямо за ним находится пляж, где я закопал корону.

— С чего ты это взял?

— Я его узнал.

Морриган вначале успокоилась, поскольку Торгрим говорил уверенно, но «Красный Дракон» продолжал качаться и подпрыгивать, и вскоре она поняла, что ни корона, ни Маэлсехнайлл, ни сама Ирландия уже не имеют для нее никакого значения. Морриган свернулась в клубок на палубе, кутаясь в плащ и отчаянно желая, чтобы мир остановился. Временами она забывалась тяжелым сном.

Некоторое время спустя викинги развели на носу огонь в переносной печке и принялись готовить свинину, захваченную в обозе. Порыв ветра донес ее запах до Морриган, и она вскочила, чтобы перегнуться через борт корабля. Ее тошнило, но в желудке было пусто, и жгучие позывы не принесли ей облегчения.

Торгрим подошел к ней и остановился рядом. В руке он держал кружку.

— Здесь вода и немного меда. Выпей, это поможет.

В его голосе звучала искренняя забота, настоящая нежность. Морриган и представить себе не могла, что фин галл способны на подобные чувства. Она приняла из его рук кружку и влила содержимое в свое пересохшее горло. Это действительно помогло ей.

Торгрим разложил на корме толстые меховые шкуры.

— Ложись, — сказал он, помогая ей опуститься. — Скоро мы окажемся ближе к земле, качка немного стихнет.

Морриган смотрела на него с благодарностью, которой не испытывала ни к кому уже очень долгое время.

— Спасибо, — сказала она.

Торгрим пожал плечами.

— Ты заботилась обо мне, когда я был ранен. И о Харальде, что куда важнее. А у тебя ведь много причин ненавидеть нас. Нас, дуб галл. — Он говорил это с улыбкой.

Морриган покачала головой.

— Это даны — дуб галл. А вы фин галл.

— А, понятно.

Она закрыла глаза. А когда открыла, Торгрим все еще сидел рядом, глядя на нее. Она не желала, чтобы он уходил.

И снова хотела услышать его голос.

— Почему у Орнольфа красивый меч с серебряной инкрустацией, а у тебя самый простой? — спросила она.

Торгрим покосился на свой меч, лежавший в ножнах на палубе рядом с ней, взял его в руки, словно впервые увидев.

— Это не мой меч, — ответил он. — Я подобрал его в медовом зале, когда мы убегали из Дуб-Линна. Мой меч — франкский клинок, он даже лучше, чем Ульфберт[31], меч Орнольфа. Называется он Железный Зуб.

«Фин галл — как дети, — подумала Морриган. — Дают названия своим мечам… Не удивлюсь, если и собственным пенисам они дарят какие-нибудь устрашающие имена».

— А почему у тебя сейчас нет… его… того меча?

— Железный Зуб у меня украли. В Дуб-Линне его стащил сукин сын по имени Магнус сын Магнуса. Знаешь его?

— Да.

Высокомерный, двуличный, развратный Магнус. Он однажды застал Морриган одну в медовом зале, куда ее отправили за кувшином зля. Он изнасиловал ее. Не потому, что хотел саму Морриган, а потому что она принадлежала Орму.

— Да, я знаю Магнуса сына Магнуса. И он действительно сукин сын.

— Молю богов устроить мне встречу с ним, чтобы я мог его убить и вернуть свой меч. Потеря клинка — что позор. Но еще хуже позволить врагу носить его.

Морриган перевела взгляд с меча на лицо Горгрима. Он казался отстраненным, подавленным, и сердце Морриган рванулось к нему несмотря на то, что речь шла всего лишь о жалком куске железа, которым убивали людей. Однако викинг, похоже, задумался не только о мече.

— Ты не испытываешь ко мне ненависти за то, что я помогла похитить Харальда? — спросила она.

Торгрим ответил не сразу. Какое-то время он смотрел на море и только затем взглянул на нее.

— Если мы, северяне, во что-то и верим, то только в месть. Месть — неотъемлемая часть нашей жизни, как драккары и земледелие. Мы не прощаем наших врагов, как это делаете вы, последователи Христа. Мы мстим. Поэтому я понимаю, отчего ты поступила так, а не иначе, и не испытываю к тебе ненависти за это. Точно так же я не испытываю ненависти к волку за то, что он режет мой скот. Но это не помешает мне убить волка.

— Так ты убьешь меня за то, что я сделала? — Мысль о том, что придется умереть от его руки, казалась ей крайне неприятной.

— Нет, если только не буду вынужден. Я благодарен тебе за то, что ты позаботилась о безопасности Харальда. Даны перерезали бы ему горло.

Морриган улыбнулась, чувствуя, как сжимается желудок, и на этот раз не только от качки. Она заверила Торгрима, что Харальду ничто не угрожает. Однако Маэлсехнайлл мак Руанайд был жестоким и властным. Тот. кто правил Ирландией хоть неделю и желал при этом остаться в живых, не мог позволить себе иного. Откровенно говоря. Морриган не знала, будет ли Маэлсехнайлл придерживаться уговора и сохранит ли заложникам жизнь. Она закрыла глаза и помолилась о без опасности Харадьда. И вскоре заснула.

Морриган не знала, сколько времени прошло, когда она вновь открыла глаза. Она лежала на своей меховой постели, но все вокруг изменилось. Свет был другим, и она догадалась, что проспала большую часть дня. Другим был и ход корабля: качка почти прекратилась, драккар стал очень устойчив.

— Слава тебе, Иисусе, — произнесла она шепотом, вспомнив, что язычники не желают слышать имя истинного Бога на борту своего корабля.

Она села. Драккар находился теперь гораздо ближе к берету. Мыс, который упоминал Торгрим, оказался совсем рядом, по левому борту, а викинги, взявшись за весла, вели сейчас корабль к дальнему концу этого мыса.

Морриган снова легла, а когда проснулась опять, драккар уже наполовину вытащили на берег, закрепили канатами и приставили к борту планку. Вооруженные викинги рассыпались по пляжу. Тусклый диск солнца пробивался сквозь тяжелые тучи, стремясь на запад. Ветер с берег а доносил сильный запах травы и земли.

—Доброго утра, моя красотка!

Морриган обернулась. Орнольф сидел на морском сундучке у противоположного борта. В руке он держал кружку, из которой сделал долгий глоток, после чего вытер пышную бороду рукавом.

— Где Торгрим?

Орнольф кивнул в сторону берега.

— Ушел осмотреться. Убедиться, что за нами никто не наблюдает.

Морриган кивнула. То, что ей пришлось остаться здесь одной, без Торгрима, ее совсем не радовало. Но Орнольф, похоже, пребывал в благодушном настроении, что случалось с ним крайне редко. Он даже еще ни разу не предложил ей совокупиться, а ведь Морриган не спала уже целую минуту.

— Это тот пляж? Тот, где вы закопали корону?

Орнольф кивнул.

— Мы обошли мыс на веслах, идти пришлось против ветра. Торгрим настоял на том, чтоб драконью голову не снимали. — Он кивнул в сторону длинной резной фигуры на носу драккара. — Не все обрадовались. Большинство говорит, что мы этой штукой распугаем только добрых духов, а злым на нее плевать.

Морриган не желала слышать подобной чепухи.

— Вы ее уже выкопали? — нетерпеливо спросила она.

— Нет. Спешить некуда, мы тут в любом случае заночуем. Лучше убедиться, что ни один из ваших овцелюбов не готовится снова на нас напасть, и только потом устраиваться на ночлег.

Это уже имело смысл, поэтому Морриган не стала спорить, несмотря на растущее желание как можно скорее заполучить Корону Трех Королевств, ощутить вес древней могущественной реликвии в своих ладонях.

— Когда Торгрим вернется? — спросила она, но Орнольф лишь пожал плечами.

— Сложно сказать, это же Торгрим, — ответил он после очередного глотка. — Так или иначе, а тебе не захочется говорить с ним: солнце уже садится.

Морриган взглянула на пляж. Она уже замечала и раньше — Торгрим был куда внимательнее и мягче, чем галл в ее представлении, но всякий раз с наступлением темноты он менялся, и его настроение чернело одновременно с небом.

— Торгрим замечательный человек, — заметила она. — Почему же злость приходит к нему после заката?

— Ха! — Орнольф хохотнул. — Ты не знаешь?

— Нет.

— Торгрим у нас оборотень. Вот почему его называют Квелдульф, Ночной Волк. Знаешь, что такое оборотень?

— Нет.

— Ну конечно нет. Вы, последователи Христа, ничего не знаете. Иногда по ночам, как только наступает тьма, Торгрим меняется. Перестает быть собой. — Орнольф медлил с объяснениями. — Превращается в волка.

— Иисус, Мария и Иосиф! — вырвалось у Морриган, и она быстро перекрестилась.

— Ну да, чары тебе не помешают. Торгрим может быть очень опасен, когда перекинется.

Довольно долго она молчала. Нет, конечно, она не верила, что люди действительно могут превращаться в волков. По крайней мере она в этом сомневалась.

— Мне кажется, что это неправда, — сказала она наконец, стараясь говорить уверенно.

— Ну да, кажется! А откуда, по-твоему, он узнал, что ирландцы следят за нами? И как вообще понял, что корону лучше закопать? Это волшебство, которое позволяет ему видеть то, чего не видим ни ты, ни я.

Морриган задумалась об этом.

— А твои люди его не боятся? — спросила она.

— Они стараются держаться от него подальше, как только стемнеет. Но такие оборотни, как он, не бросаются на своих. Он, как я уже говорил, многое знает, всякое видит. Это нам очень на руку.

И снова она замолчала, пытаясь осмыслить сказанное. Затем спросила:

— Ты видел его? Видел своими глазами, как он превращается в волка?

— Ну… — начал было Орнольф, но его прервал топот шагов по сходням.

Тьма сгустилась, и они с трудом различали силуэт Торгрима, взбегавшего с пляжа на борт. Морриган снова перекрестилась, хотя и видела, что Торгрим не превратился в волка по-настоящему.

Он добрался до кормы и тяжело опустился рядом, растянув губы в оскале, как часто делал по ночам. К его обуви прилипла грязь, на штанах кое-где виднелись прорехи. Он взглянул на Орнольфа, затем на Морриган, прищурившись, словно хотел прочитать ее мысли. Морриган поняла, что слишком уж откровенно таращится на него, словно перед нею вдруг оказалось неведомое чудовище, и быстро перевела взгляд на палубу, а затем на пляж, почти растворившийся в сумерках.

— Ну? — спросил Орнольф.

— Ирландских солдат тут нет. Они, наверное, до сих пор копаются в той бухте. В миле к северу заметили каких-то пастухов с овцами. Больше никого.

Орнольф хмыкнул.

— Хорошо. Давай же достанем наконец эту проклятую штуковину, которая принесла нам столько бед.

Он поднялся, и Торгрим поднялся следом. Торгрим с неохотой протянул Морриган руку, и она приняла ее, чтобы встать. Захватив лопаты, они направились к сходням. В центре драккара Свейн Коротышка зажег факел и присоединился к ним.

Они спустились по гулким сходням и зашагали по хрустящей гальке. Торгрим указывал путь, но двигался вовсе не так уверенно, как в прошлый раз, когда притворялся, что ищет Корону Трех Королевств. Викинги рассыпались по пляжу, некоторые сидели у маленького костерка, который Торгрим быстро оставил позади.

После того как Морриган поведала Орнольфу и Торгриму, что за корону они нашли, Орнольф известил об этом и всю команду. Он рассказал, каким образом корона оказалась на берегу, и объяснил, почему теперь они должны забрать ее и отвезти в Тару.

Морриган удивилась, поняв, что из всех северян только Орнольф и Торгрим знали о существовании короны. Но ни один из викингов не стал возражать, хотя эта задача не принесла бы никому ни малейшей выгоды. Фин галл, как оказалось, оставались верны своим предводителям.

Торгрим остановился в двух перчах от кромки воды и посмотрел вниз. У его ног лежал плоский камень, на котором, едва заметная в свете факела, была нацарапана руна: длинная линия, от которой вправо под углом отходили две более короткие. Никто не заметил бы ее, не присмотревшись.

— Эта руна означает «богатство», — сказал Орнольф, обращаясь к Морриган. — Нам повезло. Камень явно никто не трогал.

Торгрим поднял камень и отбросил прочь, открывая недавно потревоженную землю под ним. Он взял лопату и начал аккуратно снимать песок слой за слоем.

Морриган вдруг поняла, что затаила дыхание. Всю жизнь она слышала легенды о Короне Трех Королевств. Многие считали корону мифом, но она была уверена, что это не так.

И когда узнала, что корону предназначили Маэлсехнайллу мак Руанайду, а затем о том, что та пропала, Морриган не могла думать ни о чем другом. И вот теперь корона окажется у нее в руках…

Викинги подошли ближе, разглядывая яму в земле. Торгрим осторожно орудовал лопатой, вонзая ее все глубже, а затем остановился. Он передал лопату Снорри Полутроллю и опустился на колени. Сгребая песок ладонями, он вынул из ямы сверток грязной ткани.

Торгрим выпрямился, и викинги подступили еще ближе. Очень осторожно Торгрим развернул ткань. Морриган прижала ладони к губам. Ее охватила дрожь.

Ткань упала на землю, и Торгрим поднял корону над головой, позволяя всем как следует ее рассмотреть. В свете факелов золото и драгоценные камни сияли так, что Морриган едва не задохнулась. Корона была великолепной. Морриган никогда не в идела ничего подобного, а ведь она росла при дворе верховного короля Тары.

Золотой обод был широким, тяжелым и отливал насыщенным желтым цветом. Каждый зубец над обручем короны был увенчан драгоценным камнем — бриллиантом, рубином, сапфиром… Морриган могла видеть в их блеске изысканные узоры, покрывавшие всю поверхность короны. Эта вещь была неземной, потрясающей. Морриган почувствовала, что должна взять корону в руки…

Однако Торгрим передал корону Орнольфу, который, нахмурившись, принялся вертеть сокровище в руках.

— Неплохо, неплохо. Вы, ирландцы, мастера на все руки, — заявил он, вручая корону Снорри Полутроллю, который тоже рассмотрел добычу и передал дальше.

Еще какое-то время корона переходила от одного язычника к другому, ее касались руки варваров, и Морриган больше не могла этого выносить.

— Отдай немедленно! — рявкнула она, когда Эгиль Ягненок попытался передать корону Сигурду Пиле.

Она выхватила драгоценность из рук Эгиля и вцепилась в нее мертвой хваткой, готовая сражаться с любым, кто попытается ее отнять. Фин галл с удивлением таращились на нее, но отобрать свою добычу не пытались.

Это придало Морриган смелости.

— Отныне я буду хранить эту вещь, пока мы не доберемся до Тары.

— Почему ты? — спросил один из собравшихся.

— Потому что только я здесь не являюсь ни вором, ни убийцей! — огрызнулась она.

Северяне замолкли на время, а затем Орнольф нарушил тишину зычным хохотом:

— А она права, знаете ли! Клянусь молотом Тора, девчонка права!

Остальные тоже расхохотались, развернулись и зашагали обратно к своему костру, оставив Морриган стоять на берегу с Короной Трех Королевств. Теперь, когда реликвия оказалась у нее, Морриган никогда и ни за что не выпустит ее из рук.

Глава тридцать третья

Путь не близок

к другу плохому,

хоть двор его рядом…

Старшая Эдда. Речи Высокого

Асбьерн Толстый добрался до Дуб-Линна только через четыре дня, и проще всего оказалось убедить Халлькеля Недоумка в том, что тот должен ему помогать. Асбьерну и стараться-то особенно не пришлось, а Халлькель уже прислуживал ему почти как раб.

Рукоятью ножа Халлькель сбил с Асбьерна ошейник, потом отдал ему свой плащ и обувь, чтобы Асбьерн, почти голый, мог согреться. Халлькель шел первым, разведывая путь к Дуб-Линну и проверяя, нет ли других засад, а Асбьерн следовал за ним на безопасном расстоянии в двадцать шагов.

Асбьерн обращался с Халлькелем так, как обращался бы в такой ситуации со своим рабом: посылал за дровами и хворостом для костра, а также за едой, которую тот выпрашивал или воровал в небольших фортах, мимо которых они проходили. Халлькель очень боялся того, что его поймают и казнят так же, как Магнуса, — Асбьерн подробно описал ему будущую казнь этого изменника, — и изо всех сил старался угодить новому хозяину. Впрочем, убегая от врагов под дождем и ветром, холодными ночами и во время долгих дневных переходов, Асбьерн едва это замечал. Его ноги кровоточили, желудок постоянно болел от голода.

Вначале оба решили, что Магнус и его ирландские союзники попытаются их догнать. Поэтому открытые места они пересекали как можно быстрее, передвигаясь от одного укрытия к другому, останавливаясь и высматривая погоню, прежде чем снова тронуться в путь. Однако прошел день, за ним второй, а погони все не было. С тех пор они смело двигались по дороге, по открытым полям с единственной целью — добраться до Дуб-Линна и спрятаться в надежной крепости.

Но к вечеру третье го дня даже Асбьерн, совершенно не ориентировавшийся на местности, понял, где они находятся, и оценил, как далеко они от Дуб-Линна. Вначале он испытал огромное облегчение. Теперь все встречные будут подданными Орма. Он, Асбьерн сын Гудрода, наконец-то оказался в безопасности.

Незадолго до рассвета, когда Халлькель Недоумок громко храпел, забывшись обычным для дураков крепким сном. Асбьерн вытащил нож у него из-за пояса и перерезал ему глотку. Меньше всего ему нужен был в Дуб-Линне тот, кто мог опровергнуть историю, которую он сочинил для Орма. Он не станет веселить гостей в медовом зале рассказом о своих унижениях.

Дверь ему открыла новая рабыня Орма — старая, почти беззубая женщина, сгорбленная и седая. Орм, по всей видимости, решил, что хватит с него привлекательных юных ирландок.

— Асбьерн, во имя богов, что с тобой случилось? — спросил Орм, оглядев его с головы до ног.

В голосе его звучала отнюдь не тревога, а раздражение. Асбьерн выглядел отвратительно и отдавал себе в этом отчет: из одежды на нем были только плащ и ботинки Халлькеля, мокрые волосы торчали буйной копной, он весь был покрыт грязью. К тому же, залитый кровью Халлькеля, которую не потрудился смыть, Асбьерн надеялся, что выглядит как человек, вернувшийся из боя.

— Господин Орм, вас предали! — провозгласил он, нарочито пошатываясь и хватаясь за стол, чтобы устоять на ногах.

— Женщина, стул и мед для Асбьерна! — велел Орм все с тем же раздражением в голосе.

Асбьерн сел, взял кружку с медом и выпил. Он с удовольствием поел бы, плотно набив свое брюхо, но знал, что с этим ему придется подождать.

— Ну ладно, ладно, — со вздохом поторопил его Орм, — насколько я понимаю, предал меня Магнус?

— Его вероломство, мой господин, даже ужаснее, чем я мог себе представить…

Асбьерн принялся излагать свою историю о союзе Магнуса с ирландским королем Кормаком Уа Руайрком, об их совместных поисках Короны Трех Королевств. Он рассказал Орму о плане Магнуса — использовать этот союз, чтобы захватить Дуб-Линн для себя. Асбьерн не знал этого наверняка, лишь догадывался, но Орму сообщал как достоверный и доказанный факт.

Он перешел к описанию своего героического побега: он якобы убил охранника голыми руками, взял его оружие и собирался биться с часовыми, чтобы скрыться в ночи. Но, заметив, что Орм теряет интерес, а его история — правдоподобность, поспешно закончил рассказ.

Какое-то время Орм сидел и молчал, а затем внезапно швырнул кружку в стену. Та разлетелась вдребезги, оставив мокрое пятно на побелке.

— Да вырвет Тор ему легкие! — заорал Орм. — Потому что, если не вырвет он, клянусь, их вырву я!

Орм вскочил и принялся молча расхаживать по комнате. Асбьерну хватало ума, чтобы держать рот на замке. Орм наконец остановился.

— Теперь я знаю наверняка, — сказал он, — что этот сукин сын, норвежец Олаф Белый, собирает флот, чтобы отбить у меня Дуб-Линн. Насколько мне известно, они уже отплыли. И мало мне этой заботы, теперь еще ты!

— Мой господин, позвольте мне решить эту проблему. Быстрый драккар, сотня воинов — вот и все, что мне понадобится. Норвежцы идут под веслами, мы сможем обогнать их, выследить, а где будут они, там будет и Магнус с ирландцами.

— Ты говорил, что у Кормака Уа Руайрка сотня воинов и еще сорок. С ними викинги.

— Мои люди не будут драться против данов, — заверил его Асбьерн. — А у воинов Кормака только ирландское оружие, им против нас не выстоять. Сотня данов — и мы покончим с этим, а я верну вам Магнуса в цепях.

На самом деле он намеревался вернуть Магнуса в виде трупа, чтобы он ничего не мог рассказать Орму, но этим Асбьерн собирался заняться позже.

Довольно долго Орм просидел в кресле, гладя в огонь очага, расположенного в центре комнаты. Асбьерн видел, что тот колеблется, не зная, на что решиться.

— Мой господин, сейчас не лучшее время для того, чтобы вы покидали Дуб-Линн, учитывая угрозу с моря.

Орм бросил на него быстрый взгляд.

— Что ты об этом знаешь?

— Ничего, мой господин! Только то, что вы мне рассказали!

В этот миг Асбьерн понял, что сам лишил себя шанса отправиться за Магнусом в одиночку. Орм стал чересчур подозрительным.

— Я поеду, — сказал Орм и поднялся. — Я наберу команду своего драккара, я поймаю предателя, а с ним и норвежца Орнольфа, и, клянусь богами, они проклянут собственных матерей за то, что те произвели их на свет.

— Да, господин Орм, они не заслуживают меньшего. Если пожелаете, я останусь в Дуб-Линне и присмотрю за делами здесь.

— Не пожелаю! — отрезал Орм так быстро и громко, что Асбьерн вздрогнул.

Он решил молчать. Сейча с Орм всех считал предателями, и Асбьерн знал, что ему придется немало постараться, чтобы не попасть в этот список.

В самые темные часы ночи они плыли по реке Бойн, и Бригит, не сомкнувшая глаз, вглядывалась в темную воду, проклиная себя за глупость: «О чем я только думала? Я помогла этому зверю, а он отплатил за мою доброту тем, что изнасиловал меня».

Вода бурлила и плескалась о борт лодки.

«Ну хорошо, не изнасиловал…» Как бы Бригит ни злилась, она не могла обманывать себя до такой степени. Но вспоминая о том, что она отдалась викингу по собственной воле, девушка злилась еще больше.

Вначале они слышали, как по берегу мчится погоня. Всадники перекликались между собой. Бригит узнала голос Бриана Финнлиата и обрадовалась, потому что поначалу решила, что Харальд его убил. Другой голос мог принадлежать Фланну мак Конайнгу, но его заглушал лай собак.

Воины из Тары следовали за ними так быстро, как только могли. Но лодка была легкой, как листок, а течение — сильным и бурным, и несло их прочь куда быстрее, чем могли поспевать за ними в темноте всадники и собаки.

На плетеном дне лежало единственное длинное весло. Харальд поднял его и продел в уключину на корме. Поворачивая весло вперед и назад, он управлял лодкой, и делал это довольно умело.

Лай собак начал стихать, а вскоре и вовсе растворился в шуме реки и шелесте слабого дождя.

Бригит готова была прыгнуть за борт, чтобы сбежать, но это стало бы самоубийством, поскольку она не умела плавать. Какое-то время она размышляла над тем, можно ли считать этот поступок смертным грехом: она ведь не собиралась лишать себя жизни, просто таким будет самый вероятный исход. Нет, это не станет непростительным грехом, ведь разве совершают грех смелые воины, бросаясь в схватку с превосходящим их противником?

Она отмахнулась от подобных размышлений. Нет, она еще не готова расстаться с жизнью, ей хватит силы воли, чтобы сбежать от фин галл. Мысли Бригит вернулись к свертку с едой, который лежал у руля. Тому самому свертку, который она бросила в Харальда. Она была голодна, но не хотела приближаться к викингу, чтобы не провоцировать его. Бригит отщипнула кусок от краюхи хлеба и сунула его в рот. Прожевать его удалюсь с большим трудом, а от второго куска у нее так разболелась челюсть, что девушка решила больше не рисковать.

Довольно долго она смотрела в темноту и вглядывалась в воду, ругая себя и пытаясь придумать, как не попасть в Норвегию и не стать женой сумасшедшего юного викинга. Ей хотелось ударить Харальда по голове, и сильно, но в лодке не было подходящих предметов. К тому же вряд ли ей хватит сил на то, чтобы причинить хоть какой-то вред этой безмозглой голове.

Она не помнила, как заснула, скорчившись на своем сиденье.

А когда проснулась, вокруг царила странная темнота — совсем не ночная. Бригит подняла голову. Харальд натянул между бортами свою монашескую рясу, прикрывая ее от дождя. Почему-то от этого она только рассердилась.

Она села, пригнувшись под самодельным укрытием. Наступил день, и тусклый свет солнца, едва пробивавшийся с затянутого тучами неба, окрасил в серый яркую зелень речных берегов. Харальд неподвижно сидел у руля, ведя лодку по течению. Бригит предположила, что именно так он провел всю ночь. Но выглядел он таким свежим, словно только что поднялся с пуховой перины. Это тоже ее злило.

Харальд улыбнулся ей своей белозубой улыбкой, и это стало последней каплей в чаше ее злости. Бригит огляделась в поисках того, что можно было бы бросить в его большую глупую голову. Она увидела сети и веревки, какие-то мелкие инструменты, но ничего такого, что она могла бы швырнуть в него с большим удовольствием.

Пока Бригит искала оружие, ее внезапно озарило: скрыться будет гораздо проще, если фин галл не будет знать о ее желании бежать. Девушка за крыла глаза, собрала всю свою решимость, а затем встретил ась взглядом с Харальдом и наградила его широкой улыбкой. Он просиял в ответ, что лишь усилило ее желание запустить в него чем-то тяжелым, но она заставила себя сдержаться.

«Что теперь, что же теперь? — Бригит отчаянно хотелось в кустики, и это мешало ей думать. — Как мне пописать, если этот идиот сидит в лодке?»

И тут же план действий мгновенно возник у нее в голове. Она шагнула к корме, улыбаясь Харальду, и указала на берег, на заросли кустарника и деревьев возле изгиба реки.

Харальд нахмурился и покачал головой. Бригит указывала снова и снова. Харальд продолжал качать головой.

«Боже, как же мне заставить этого идиота понять?» — взмолилась она.

Бригит вздохнула, сделала вид, что присаживается на корточки, и указала на дно лодки. Белая кожа Харальда покраснела, выдавая крайнюю степень смущения. Он согласно кивнул и уставился на берег под деревьями, стараясь не смотреть на Бригит.

Лодка тихо ткнулась в илистый берег и остановилась. Харальд вынул весло и хотел уже выбраться на берег, но Бригит перепрыгнула через борт, погрузившись по щиколотки в воду. Ее обувь увязала в иле, но она не обращала на это внимания, поскольку и без того промокла от дождя.

Заглянув Харальду в глаза, она выразительно ткнула пальцем в его сиденье на лодке, пытаясь донести до него мысль, что он должен остаться там. Харальд все так же краснел и ерзал. Он кивнул и похлопал по скамейке рядом с собой, демонстрируя свое нежелание вмешиваться в женские дела.

— Хорошо, — сказала Бригит вслух, вновь наградила викинга улыбкой и побрела по грязи туда, где берег густо зарос кустарником.

Ветки цеплялись за ее плащ и путались в волосах, но она упрямо пробиралась все дальше. Оглянувшись проверить, не заподозрил ли что-нибудь Харальд, она обнаружила, что река и лодка уже окончательно скрылись из виду. Задрав юбки, Бригит присела и облегчилась — во всех смыслах слова, — а затем поднялась, ощутив резкий прилив сил. Она пробилась сквозь заросли к дальнему краю островка деревьев, туда, где кустарник выходил на открытые поля, тянущиеся до самого горизонта.

«Совсем не сложно», — подумала она, но вспомнила, что еще не на свободе. Бригит знала, что воины ее отца следуют по западному берегу реки Бойн, и надеялась встретиться с ними по пути. Однако вначале ей нужно было оторваться от Харальда.

За полем виднелся еще один островок деревьев и кустов, всего в четверти мили от первого. Она вышла на открытую местность и быстро двинулась к следующему укрытию. Снова и снова она оборачивалась через плечо, убеждаясь, что заросли по-прежнему скрывают ее от реки и лодки. Она размышляла о том, как долго Харальда будет сдерживать его смущение, и надеялась, что ей хватит времени, чтобы добраться до укрытия, а то и до следующего.

Она бежала, подхватив юбки и мешающий ей плащ, мокрая трава хлестала ее по ногам. Дышать становилось все труднее, но Бригит не позволяла себе замедлиться, разве только для того, чтобы обернуться и проверить, скрывают ли ее деревья и не бежит ли за ней Харальд.

Она уже задыхалась, когда наконец достигла следующей рощицы, буквально проломилась сквозь нижние ветки и рухнула на колени. Оглядываясь назад, на расстояние, которое удалось преодолеть, Бригит отчаянно пыталась перевести дыхание. Харальд за ней не гнался, и это было хорошо, но в мокрой траве она оставила отчетливый след, по которому ее будет довольно просто найти, когда он наконец решит отправиться за ней.

«Нельзя останавливаться…» — подумала она и заставила себя встать, чтобы пробиться через подлесок к дальнему краю рощицы. Ей нужно было найти новое укрытие, не уходя от реки слишком далеко, чтобы не заблудиться. Бригит вспомнила разбойников, которых Харальд убил возле рыбацкой хижины.

В этой дикой части страны одинокая женщина могла столкнуться со множеством опасностей.

Она добралась до дальнего края рощицы, и передней вновь раскинулись поля до самого горизонта. Вдруг она заметила всадника на расстоянии полумили; он направлялся прямо к ней. К Бригит вернулась надежда. Разбойники и крестьяне не ездили верхом. Это наверняка человек знатный или хотя бы богатого рода; так или иначе, он, скорее всего, окажется одним из воинов отца, брошенных на ее поиски.

Бригит держалась в тени деревьев, глядя, как тот приближается. На плечах всадника она видела красный плащ, под туникой угадывалась кольчуга. Несомненно, то был богатый землевладелец. Интересно, почему он едет один? Впрочем, это было не важно. Положение, богатство и даже жизнь любого подданного Бреги принадлежали Маэлсехнайллу мак Руанайду.

Бригит шагнула было из укрытия, но застыла в нерешительности. Внутри затрепетала какая-то странная тревога. «Но это же глупо», — подумала она, однако замерла на месте.

Но тут же она вспомнила о мокром следе в траве, по которому Харальд легко сможет ее отыскать. Северянин до сих пор справлялся со всеми противниками. А этот воин ехал верхом и, похоже, сумел бы одолеть Харальда.

— Эй, ты! — Бригит храбро шагнула из зарослей.

Воин с удивлением натянул поводья, и конь завертелся на месте, прежде чем всадник сумел его остановить.

— Мне нужна помощь! — Бригит шла ему навстречу. —

Я Бригит мак Руанайд, дочь Маэлсехнайлла мак Руанайда, принцесса Тары.

Всадник справился с конем и приблизился к Бригит вплотную. Он оказался красивым мужчиной с легкой щетиной на волевом подбородке: явно не брился несколько дней. Он смотрел на нее и молчал. Это заставляло Бригит нервничать.

— Мой отец вознаградит тебя, щедро вознаградит, если ты вернешь меня домой в Тару.

Всадник улыбнулся и заговорил. Бригит различила слово «Магнус», которое, возможно, было мужским именем.

Но больше она не поняла ничего, потому что, к полному ее ужасу, всадник изъяснялся не на ее родном напевном гэльском. Он говорил на хриплом и грубом языке викингов.

Глава тридцать четвертая

Потом увела за собою

Создателя драп к перинам,

Вовеки не видывал воин

Ложа пышнее и глаже.

Сага о Гисли сыне Кислого[32]

Морриган казалось, что весь ее мир раскачивается, как «Красный Дракон» в бурном течении устья реки Бойн.

Ночь они провели на пляже, где откопали спрятанную корону. Они почти не спали, расставив вдоль берега часовых, готовых оповестить о первых же признаках приближения ирландской армии, идущей по их следам.

Морриган не выпускала Корону Трех Королевств из виду. Точнее, она не выпускала ее из рук. Ей было приятно ощущать тяжесть веса реликвии, ее шероховатую поверхность. Морриган уложила корону на колени, накрыла грубой тканью и долго гладила прохладный металл, отслеживая замысловатые узоры, трогая грани камней на зубцах и в обруче. Когда никто на нее не смотрел, она разворачивала корону и любовалась тусклым желтым венцом, полировала его рукавом, чтобы тот сиял. Ей никогда, ни в жизни, ни во сне, не приходилось держать в руках ничего подобного.

Она сидела на корме, положив корону на колени и крепко прижимая ее к себе, пока Торгрим Ночной Волк не вернулся со своей очереди в дозоре. Морриган присмотрелась к нему, хотя мало что могла различить в темноте. Но он определенно был человеком, всего лишь человеком. Пусть он и оборотень, сегодня он не собирался превращаться в зверя.

— До сих пор не спишь? — спросил Торгрим, останавливаясь возле нее. — Как ты?

Она покрепче вцепилась в корону.

— Со мной все в порядке.

Пусть Корона Трех Королевств и околдовала ее своим великолепием, рассказ Орнольфа о Торгриме заворожил ее не меньше. Старики, еще цеплявшиеся за старую веру, рассказывали о людях, умевших превращаться в волков, но Морриган раньше всегда отмахивалась от подобной бессмыслицы.

А теперь она не могла отрицать, что Торгриму, похоже, действительно известно то, что скрыто от остальных. И она никогда не встречала воинов, которые сражались бы столь яростно. В Ирландии, стране, исполненной волшебства, сложно было отмахиваться от очевидного. Морриган поняла, что это ее и пугает, и восхищает.

Торгрим отошел от нее к носу драккара. Она наблюдала, как он пробирается между воинами Орнольфа хотя с первого взгляда было видно, кто в действительности ими командует, — негромко с ними переговариваясь. Торгрим был хорошим вожаком — сильным, уверенным. При этом он заботился о своей команде. Морриган заметила это еще в Дуб-Линне, когда впервые пришла обработать их раны.

Она прислонилась к борту, прижимая корону к груди и невольно задумавшись о том, какое несметное богатство держит в руках. Золото и драгоценные камни, из которых ее создали, стоили столько, что на вырученные за них деньги Морриган с Фланном могли бы прожить несколько жизней, а ведь они были родственниками короля Тары.

«И подобную вещь спрятали, отдали во владение богатым аббатам богатого королевства!» — думала она.

Торгрим наконец вернулся на корму.

— Я беспокоюсь, — сказал он.

— Беспокоишься? — Морриган, почувствовав укол вины, отвлеклась от своих мыслей.

Викинг опустился на сундук рядом с ней.

— Я беспокоюсь о Харальде. От него исходит ощущение беды. Что-то не так.

Морриган очень хотелось спросить его о волчьих снах, но она не осмелилась, отчасти потому, что боялась услышать ответ.

— У тебя… бывают предчувствия?

— О да, — ответил Торгрим. — Иногда даже кажется, что у нас с Харальдом одно сознание на двоих. Я знаю, когда он в беде, и знаю, когда с ним все хорошо. Всегда так было.

Морриган обдумала его слова.

— А у Харальда бывают такие предчувствия?

— Иногда. Иногда бывают, он знает, что со мной и что я собираюсь делать. Но не так четко, как я.

— Король не причинит ему вреда, — сказала Морриган.

Она пыталась приободрить его, но ей не хватало уверенности в том, что она говорит правду. Маэлсехнайлл порой вел себя как жестокий, бессовестный ублюдок. По правде говоря, Морриган не знала, что он способен сотворить с пленными викингами, несмотря на то что они являлись заложниками.

Вполне возможно, что Маэлсехнайлл уже давно убил Харальда. Она не знала, что будет делать после приезда в Тару, и старалась пока об этом не думать.

Торгрим взглянул на нее так, что Морриган поняла: никакими словами его сейчас не успокоить. Ее неловкая попытка лишь усилила его тревогу. Морриган видела в нем уязвимость, которой не замечала раньше, страх за сына, который может пострадать. Ей подумалось, что это единственное, чего Торгрим Ночной Волк боится.

Фыркнув, он наконец ответил ей:

— Вскоре узнаем.

Какое-то время он вглядывался в ночь, а затем спросил:

— Ляжешь спать?

— Да.

Торгрим поднялся, а затем устроился на палубе, на груде мехов, которую сложил для себя. Морриган по привычке улеглась рядом. В окружении северян она чувствовала себя уязвимой и только возле Торгрима ощущала, что она в безопасности. Даже сейчас, не зная, кем или чем на самом деле является Торгрим, она понимала, что только рядом с ним способна расслабиться.

Торгрим натянул на них обоих тяжелую медвежью шкуру, накрывая их с головой. Под шкурой было тепло, мех защищал от мелкого дождя, который так и не прекратился. Морриган крепче прижала к себе корону. Голова отчего-то кружилась. Заснула она на удивление быстро.

Морриган проснулась среди ночи, вновь прижала корону к себе и прислушалась к ночным звукам. Где-то на берегу совы перекрикивались странными голосами, от которых ее бросило в дрожь. Драккар, вытащенный на берег, тихо скрежетал по гальке в такт набегающему прибою. Кто-то, лежащий рядом, издавал раскатистый храп, громкий звериный звук, на который, по ее мнению, были способны только эти варвары.

Торгрим спал, забросив на нее руку, и Морриган чувствовала, как поднимается в мерном дыхании его грудь. Почти машинально она просунула руку под скрывающую корону ткань, провела пальцами по гладкой золотой поверхности. Она придвинулась поближе к Торгриму, и тот тихо заворчал, но не проснулся.

Морриган развернула ткань и взглянула на желтый металл Короны Трех Королевств. Корона теперь принадлежала ей. Отчего-то этот факт все менял.

Она перекатилась так, чтобы ее лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Торгрима. Он хмурился, на лбу собрались морщинки, и она подумала, что во сне он, наверное, бежит с волчьей стаей. Торгрим издал тихое рычание.

Корона оказалась между ними, и Морриган осторожно поставила ее на палубу над головой, впервые выпустив из рук с тех пор, как отняла у Эгиля Ягненка.

Она потянулась к Торгриму и прижалась губами к его губам. Его борода колола и щекотала ей кожу, но Морриган это даже нравилось. Ее охватило внезапное и отчаянное желание близости. Она слишком давно не испытывала ничего подобного.

Торгрим не проснулся от поцелуя, поэтому Морриган прижалась к нему плотнее и поцеловала его настойчиво, жадно. На этот раз он вздрогнул и открыл глаза. Он сел и принялся нашаривать меч, который всегда клал рядом с собой.

— Тише, тише, — мягко шептала Морриган, и звук ее голоса был похож на убаюкивающий шорох прибоя.

Она видела, как Торгрим расслабился, осознав наконец, что именно его разбудило. Он снова лег, теперь уже на бок, и натянул на них обоих медвежью шкуру. Их лица почти соприкасались, и какое-то время они просто лежали, наслаждаясь близостью друг друга. Затем Торгрим склонился над Морриган и поцеловал ее, а она ответила на поцелуй. Сильные руки обняли ее, привлекая к себе, и она почувствовала себя защищенной в его мощных объятиях. Она прижалась губами к его губам, теряясь в запахе, вкусе, ощущениях.

Мозолистые ладони Торгрима прошлись по ее спине, погладили волосы с необычной для сурового воина лаской.

В те времена, когда она была рабыней, Орм овладевал ею грубо, когда сам того хотел, и Морриган привыкла думать, что никогда уже не сможет наслаждаться мужскими объятиями. А теперь она дрожала от удовольствия под руками Торгрима, тая в теплом коконе из медвежьей шкуры.

Морриган отстранилась от него, схватилась за влажный ворот своего шерстяного платья и принялась стягивать его через голову. Она чувствовала, как рука Торгрима исследует ее тело, скользит по спине все ниже. Мурашки пробежали по ее рукам и шее.

Схватив подол его туники, она потянула за него, даже не пытаясь снять, а только давая понять, что хочет раздеть его. Торгрим понял ее и принялся избавляться от одежды — быстро, но не так ловко, как она.

Морриган нырнула глубже под меховое покрывало, словно в теплую пещеру, и нащупала завязки, которые удерживали штаны Торгрима на талии. Одного движения оказалось достаточно, чтобы распустить их; она помогла Торгриму стянуть и штаны. Пока он пинками сбрасывал их с ног, Морриган ласкала и гладила его, наслаждаясь тем, как он трепещет в ответ на ласку, как пытается сдержать стоны.

Она скользнула губами по его напряженному животу, запустила пальцы в густые волосы на груди, очертила старые шрамы. «Он ведь сейчас полуволк, не важно, оборотень он или нет», — подумала она, и воспоминание о его тайне лишь возбудило ее сильнее.

Она толкнула Торгрима на спину и оседлала его бедра. Грубо выделанная медвежья шкура царапала ее обнаженную спину. Тела сошлись идеально, и она задвигала бедрами вперед и назад, закрыв глаза и с трудом подавляя рвущиеся наружу стоны. Таких приятных ощущений она не испытывала уже очень долгое время.

Они двигались в унисон, потерявшись в собственном маленьком мирке под теплой шкурой, и все ужасы, которые Морриган пережила и к которым была готова, перестали существовать.

Торгрим гладил ее широкими ладонями, ласкал ее спину и груди, затем придержал за талию. Мягко подтолкнув ее, он перевернулся вместе с ней. Теперь она лежала на спине, утопая в волнах теплого меха, а Торгрим, приподнявшийся на локтях, нависал над ней. Она обвила ногами его талию, сцепила лодыжки, упираясь пятками в его поясницу, и они стали двигаться быстрее, поддавшись растущему желанию.

Морриган чувствовала, как нарастает внутри напряжение, как будто ее тело готово было разлететься на осколки. Она прикусила губу, чтобы не закричать во весь голос, и ощутила во рту медный привкус собственной крови. Закинув руки за голову, она коснулась Короны Трех Королевств, схватила ее и сжала до боли в ладонях. Торгрим быстро раскачивался над ней, и Морриган видела, как сверкают его сжатые зубы, всем телом содрогаясь от каждого мощного толчка.

Они оба вскрикнули, не в силах сдержаться, и затихли, не разрывая объятий. Сумев немного отдышаться, Морриган услышала храп спящих и скрежет киля по галечному пляжу, перекличку птиц в темноте. Она спрятала корону обратно под шкуру и вскоре заснула вслед за Торгримом.

Они проспали всю долгую ночь, и до утра их никто не тревожил.

Торгрим заерзал под шкурой первым. Морриган в полусне встрепенулась в ответ на его движение, размышляя, зачем викингу понадобилось покидать их теплое убежище.

И вдруг она подумала, что он мог превратиться, что он собирается на охоту в другой, волчьей форме. Паника вмиг овладела ею. Глаза ее расширились от страха, она откатилась в сторону.

Торгрим стоял рядом, натягивая штаны. Выглядел он как человек и на нее взглянул с удивлением.

— Не хотел тебя будить, — шепнул он ей.

Морриган молча смотрела на него. Он не отличался красотой, но и не был лишен привлекательности — той, что заставляет женщину почувствовать себя в безопасности. А это лучше, чем красота.

— Куда ты идешь?

— Мне нужно проверить дозорных, — ответил он.

Опустившись на колени, он поцеловал ее, подхватил тунику и меч и исчез в темноте.

На рассвете драккар вернулся в море, викинги сели за весла, а затем натянули парус, ловя ранний утренний бриз. Продвигаясь на север, они сделали несколько длинных галсов и оказались меж двух зеленых берегов устья реки Бойн, распахнувшихся передними, как челюсти. Словно одна из великих римских дорог, этот водный путь вел в самое сердце Ирландии.

Морриган стояла на привычном месте недалеко от руля и наблюдала, как берега становятся все ближе, радуясь, что корабль бежит по реке, а не качается в морских волнах. Океан пугал ее своей грандиозной пустотой. Кроме того, она боялась, что викинги могут отплыть к родным берегам. Ее жизнь уже несколько лет подчинялась капризам разных мужчин. Она убила Орма, сбросила рабское ярмо и не собиралась вновь поступаться своей свободой.

Юго-восточный ветер и слабый парус помогали им двигаться против течения. Морские волны сменились спокойными водами Бойн, а вскоре море совсем скрылось из виду. Морриган почувствовала себя счастливой.

Еще час они шли под парусом, а затем ветер им изменил. Пришлось опустить рей и взяться за длинные весла. Северяне задали привычный медленный ритм, который, как Морриган уже знала, они могли держать несколько часов кряду. Она больше не удивлялась их мощи и выносливости.

К полудню они преодолели немалое расстояние, но с палубы «Красного Дракона» Морриган почти ничего не могла разглядеть, разве что иногда замечала пастухов с отарами, которые бежали прочь, едва заметив драккар, да еще редкие укрепления вдоль берега. Викинги перешептывались, предлагая задержаться и устроить набег, но ограничивались лишь разговорами, не отвлекаясь от размеренной гребли.

Они прошли по широкому изгибу реки туда, где берега становились пологими и переходили в поля с редкими рощицами. У южного берега покачивалась на привязи небольшая кожаная лодка футов двадцати в длину. Она выглядела брошенной.

— Посмотри-ка, — сказал Торгрим Орнольфу, кивая на лодочку.

Орнольф только фыркнул, не впечатленный ее видом.

— Что думаешь, Морриган? — спросил Торгрим.

— Рыбацкая лодка. Я видела сотни таких же.

— Она может нам пригодиться, — настаивал он.

— Да будь она проклята! — заявил Орнольф. — Тупые ирландцы делают лодки из коровьих шкур.

Морриган ничего не сказала. Она знала, когда следует хранить молчание. В рабстве подобному учатся правде всего.

— И все же я хотел бы взглянуть, — сказал Торгрим тоном, не допускающим возражений.

Орнольф снова хмыкнул. Торгрим развернул руль, меняя курс драккара.

Драккар пересек реку, направляясь к дальнему берегу, и Торгрим велел своим людям сушить весла. Длинные весла вскинулись вверх, напомнив Морриган крылья большой птицы, и «Красный Дракон» бесшумно преодолел оставшееся расстояние до кожаной лодки. Воины, стоявшие у левого борта, перегнулись через планширь, схватили лодку и увели ее из-под носа драккара.

Торгрим прошел вперед. Он не позвал за собой ни Морриган, ни Орнольфа, но девушке стало очень уж любопытно, чем эта скромная лодочка так заинтересовала Торгрима, и она зашагала следом.

Торгрим остановился в центре драккара и взглянул вниз, на кожаную лодку. Сети, ведра, рыбацкие снасти были разбросаны на дне. Темная ряса, натянутая от борта до борта над передней скамьей, создавала подобие укрытия. Торгрим спрыгнул в лодку. И замер, не шевелясь, внимательно разглядывая ее изнутри. Затем быстрым движением он схватил длинное весло, лежавшее поперек скамей, и уставился на лопасть, щурясь и хмурясь.

Обратно на драккар он взобрался, держа весло в руках.

— Орнольф! — позвал он, и ярл подошел ближе.

Торгрим протянул ему весло, и Морриган тоже увидела, что лопасть покрыта вырезанными значками. Она узнала руны северян.

— Взгляни на это, — сказал Торгрим, держа весло так, чтобы Орнольф мог разглядеть письмена.

Тот зашевелил губами, всматриваясь.

—  Выглядят как руны Харальда, тут не спутать, сказал Орнольф. — Мало кто настолько образован, чтобы знать их, но при этом писать так же плохо, как мой дорогой внук. Ты разобрал слова?

Торгрим взглянул на весло.

— Харальд сын Торгрима… вырезал… эти… руны… И ушел… искать… свою… — На лице Торгрима появилось странное выражение. — Искать свою невесту, — закончил он и покачал головой.

— Ха! — завопил Орнольф. — Либо Харальд перепутал руны, либо успел жениться на ирландской девке!

Торгрим повернулся к берегу, всматриваясь в бескрайние поля.

— Так или иначе, но мы отправимся за ним.

Глава тридцать пятая

Люди на кораблях, воины с копьями, лишенные всякой веры,

Великим будет их набег,

Населят они половину всего острова…

Путешествие и Мак Риаглы, ирландская поэма IX века[33]

Магнус догадывался, что девчонка окажется ценной, очень ценной добычей, но не знал, как получить за нее эту цену.

Перед ним стояла не крепкая селянка и не жена рыбака, это становилось ясно с первого взгляда. Она отличалась особой, утонченной красотой, а не заурядной привлекательностью крестьянских девок — ее кожа была очень гладкой и белой. Ее одежду, пусть грязную и мокрую, сшили из дорогой ткани и умело подогнали по фигуре.

Он слушал, как она говорит, и пытался разобрать слова. Некоторые были ему знакомы — он стал немного понимать варварский ирландский язык после года жизни в Дуб-Линне и путешествия с Кормаком. Судя по всему, девчонка пыталась объяснить ему, кто она такая и насколько она важна. Он услышал имя Маэлсехнайлла мак Руанайда, а значит, если он верно понял, девчонка приходилась ему дочерью. На такую удачу он не смел и надеяться.

Он уже два дня мчался на запад от побережья. Асбьерн пропал, и Магнус решил, что тот вернулся в Дуб-Линн и сообщил Орму о его предательстве. Кормак Уа Руайрк, бывший союзник, стал его кровным врагом. Из всех, кто обладал в этой стране властью и с кем можно было договориться, оставался лишь Маэлсехнайлл из Тары.

Магнус следовал вдоль берега реки Бойн, направляясь именно в Тару. Он собирался предложить Маэлсехнайллу свою помощь и сообщить о планах Кормака Уа Руайрка, оставшегося в Бреге.

И вот, похоже, у его ног оказалась дочь Маэлсехнайлла, которая молила его о помощи.

— Меня зовут Магнус сын Магнуса, я друг твоего отца, — сказал он, надеясь, что ей известен язык данов.

Но, по всей видимости, это было не так. Девчонка лишь широко раскрыла глаза и попятилась на шаг, потом еще на один.

— Нет, подожди! — крикнул Магнус, зная, что это бесполезно.

Девчонка не понимала слов. Она развернулась и побежала в том направлении, откуда пришла.

— Ох, Тор, прибей эту суку! — с раздражением рявкнул он и пришпорил коня, бросаясь в погоню.

Девчонка мчалась со всех ног, пытаясь добраться до зарослей, где могла скрыться. Магнус обогнал ее, загораживая дорогу, она развернулась и бросилась в другую сторону.

Магнус легко мог снова догнать ее и отрезать путь к отступлению, но знал, что верхом ее не поймает. Он натянул поводья и спрыгнул на землю. Девчонка мчалась к деревьям. Мышцы его ног болели после долгих часов, проведенных в седле, и Магнус ковылял, как старик. Девчонку он догнал у самой кромки деревьев, схватил за плечо и толкнул на землю, а сам рухнул сверху, потому что ноги опять его подвели.

Он охнул, упав поперек нее, и не успел даже подобраться, чтобы встать, как она ударила его локтем в висок с такой силой, что голова его дернулась в сторону, а в глазах потемнело. Затем она ударила его ногой в живот, и Магнус задохнулся от боли.

— Ах ты тварь! — заорал он.

Она снова его ударила, выворачиваясь из его рук. У него кружилась голова, но Магнус сумел поймать девчонку за ногу и повалить обратно, как только та поднялась.

Она извернулась и полоснула по его липу ногтями. Магнус ощутил, как на щеке проступают пять жгучих полос. Девчонка пыталась снова вцепиться ему в лицо, но он перехватил ее запястье и дернул за руку, перебрасывая через себя, лицом в траву. Она билась и выкрикивала гэльские ругательства, но преимущество было на его стороне. Магнус забросил ногу ей на спину, оседлав, и потянул ее руки на себя.

С тем же успехом он мог оседлать медведя — ему ничто не угрожало, лишь пока он сидел на ней верхом. Магнус удерживал ее и ждал, когда утихнет боль от многочисленных ран и прояснится в голове. Затем он стянул с себя пояс и связал ей запястья. Это оказалось непросто, но он все детство провел, рыбача на побережье родной Дании, и привык справляться с трепыхающейся скользкой добычей.

Поднявшись, Магнус поставил девчонку на ноги.

— Я пытаюсь помочь тебе, дура, — злобно выговорил он, хоть и знал, что она все равно его не поймет.

Судя по ярости в ее глазах и словам, которыми она его осыпала, пленница не верила в его добрые намерения.

Не важно. Если она дочь Маэлсехнайлла, она для Магнуса просто бесценна. Он либо вернет ее Маэлу, завоевав его расположение, либо использует как заложницу, потребовав денег и личной неприкосновенности. Он потянул за свободный конец пояса. Девчонка отчаянно сопротивлялась — Магнусу она напоминала козу, которую нужно вести туда, куда той не хочется, — но до лошади они добрались.

Магнус дернул за привязь, и девушка упала на землю. Вначале он хотел перебросить ее через седло и везти перед собой, но она молотила ногами в воздухе, норовя угодить ему в голову. Он мог бы избить ее, чтобы усмирить, но едва ли Маэлсехнайлл поблагодарит его за это.

—Да чтоб тебя! — выкрикнул он.

Вытащив из седельной сумки моток веревки из моржовой кожи, он сделал петлю и набросил ее пленнице на шею. Другой конец он обвязал вокруг своей талии и взобрался в седло.

— Если не хочешь сломать шею, советую тебе поторопиться. — Его голос звучал спокойно, Магнус вернул себе душевное равновесие.

Он пустил коня шагом. Девчонка, на лице которой застыла маска ярости, неловко поднялась и зашагала следом. У нее не было другого выхода, если она не желала удавиться.

Они двигались через поле, и Магнус следил за тем, чтобы конь ступал медленно, приноравливаясь к шагу пленницы. Сама она спешить не желала. На этом открытом пространстве и с пленницей на веревке он чувствовал себя чересчур уязвимым для внезапных атак.

«Заложница…» — подумал он. Нет, он не сможет явиться к Маэлсехнайллу, волоча на поводке его дочь. Стать героем в его глазах не получится.

Придется найти место, чтобы ее спрятать, а затем искать Маэлсехнайлла — в надежде, что хоть один человек в Таре знает датский язык. Магнус выругался про себя.

Он думал, что эта девчонка станет переломным моментом в его судьбе, принесет удачу, но она только все осложнила. Он понятия не имел, что с ней делать. Отпустить ее он тоже не мог, потому что она наверняка отправится к отцу и расскажет, что Магнус с ней сделал, разрушив все надоеды на будущий союз с королем. Без Маэлсехнайлла здесь, в Ирландии, одинокий Магнус мог считать себя покойником.

«Но, наверное, можно просто ее убить, — размышлял он. Спрятать тело и больше о ней не вспоминать…»

Вскоре ему уже казалось, что это единственный выход из положения. Вначале Магнус принял ее за истинный дар Одина, но теперь склонялся к мысли, что к подарку, скорее всего, приложил свою руку хитрый Локи. Вот так боги и играют с людьми, даруя то, что казалось счастливым шансом, а затем переворачивая все с ног на голову…

«Можно убить ее, принести тело Маэлсехнайллу, рассказать, что я пытался спасти ее от разбойников…» — продолжал размышлять Магнус.

Он никак не мог принять решение, а царапины от ее ногтей всерьез разболелись. Магнус остановил коня, спешился, снял веревку с талии и привязал ее к узде. Вынув мех с вином из седельной сумки, он уголком туники промокнул саднящие порезы на лице. Девчонка пронзила его уничтожающим взглядом.

— Это все из-за тебя, — сказал он.

Та в ответ процедила несколько слов, не похожих на извинения.

Магнус выпил вина и достал из сумки сушеное мясо, которое чуть раньше отнял у какого-то путника на дороге. Присев на корточки, он принялся за еду. Протянул кусок и девчонке, надеясь решить дело миром, но она только плюнула в него.

Магнус встал и потянулся, отчаянно желая лечь в траву и поспать немного, но с дикой ирландской кошкой на длинном поводке он не мог себе этого позволить.

Отойдя в сторону, он сел и начал обдумывать варианты, как же все-таки обернуть встречу с ней себе на пользу. Спустя некоторое время он снова поднялся. «Поеду к Таре, там посмотрю по обстоятельствам», — решил он. Лучшего плана пока не предвиделось.

Конь щипал мокрую длинную траву, сердитая девчонка сидела на земле.

— Пора в дорогу, красавица, — сказал Магнус, подходя к ней, и в ответ услышал неразборчивое ирландское проклятие.

В этот момент его отвлекло какое-то движение на том поле, которое они только что пересекли. Магнус замер и присмотрелся.

Это был человек. Бегущий к ним человек. Пока что он находился довольно далеко, но Магнус различил светлые волосы и что-то вроде посоха в его руках, возможно копье.

Девчонка взглянула в том же направлении, что и Магнус. Если она и знала бегущего, то ничем себя не выдала.

«И что теперь? — подумал Магнус. Кем бы он ни был, человек бежал прямо к ним. — Это ее любовник? Один из воинов ее отца?»

Сбежать от этого малого вместе с пленницей он не мог, разве что волоча ее по земле за собой.

Магнус вздохнул. «Что ж, придется убить дурака», — подумал он, досадуя на очередную отсрочку.

Вытащив меч из ножен, он стал вращать запястьями, расслабляя руки. Впрочем, тот идиот бежал с такой скоростью, что бой обещал быть недолгим. Магнус сбросил щит со спины, продел руку в кожаные петли и поудобней перехватил его, поправляя.

«Всего лишь мальчишка…» — подумал он, наблюдая, как приближается противник. Одет тот был как северянин, отчего происходящее казалось еще более странным.

Паренек находился всего в десяти шагах, когда Магнус подготовился к атаке. Тот был молод и не выглядел как викинг, но Магнус знал, что сейчас произойдет. Рвущийся в бой дурачок наверняка бросит в него копье, Магнус отобьет его щитом и выставит меч, на который противник налетит на бегу. Такое уже не раз случалось, Магнус привык драться с неумелыми крестьянами.

В десяти шагах от него юный безумец занес копье. Магнус криво улыбнулся — его забавляло, насколько тот предсказуем. Он поднял щит на уровень груди, однако противник вдруг сделал то, чего Магнус никак не ожидал.

Он остановился так резко, что чуть не упал, и, вместо того чтобы бросить копье наконечником вперед, взмахнул им, как дубинкой, атакуя снизу, под щит. Удар пришелся Магнусу между ног.

Магнус вскрикнул от неожиданности и рубанул мечом, чтобы помешать копью нанести непоправимый ущерб. Но он сбился, раскрылся, а мальчишка опять взмахнул копьем, и, если бы Магнус не успел вскинуть щит, древко наверняка врезалось бы ему в висок.

Магнус попятился, чтобы перегруппироваться, выиграть дистанцию, заново оценить своего противника. Он перехватил меч поудобнее и двинулся вправо, не сводя глаз с юнца, который вновь нацелил в него наконечник копья.

«Я уже видел его раньше, — подумал Магнус. — В Дуб-Линне?» Но в Дуб-Линне не было никого, кто не знал бы Магнуса сына Магнуса. Где же тогда?

Юнец атаковал снова, чередуя уколы с размашистыми ударами. Магнус парировал. «Парень хорош в бою, но молод…» — решил Магнус. Если он будет недооценивать мальчишку, тот победит. Наверное.

— Ты не ирландец, парень, — сказал Магнус, когда они оба отступили на шаг, приглядываясь друг к другу. — Ирландцы не умеют так сражаться. Ты дан?

— Я из Вика, что в Норвегии! — высокомерно произнес парень.

— Из Вика! Я сам из Тронхейма[34], но мне пришлось сбежать оттуда из-за этих проклятых данов!

Магнус мог рассказывать о себе что угодно, потому что Кьяртан Быстрый Меч, без сомнения, мертв и возражать не станет. Возможно, мальчишку это тронет…

Юный норвежец снова напал, мельницей завертев копье и чередуя удары острием и древком. Магнус, с трудом отбивая атаки, осознал, что договориться не удастся.

«Норвежец?» Магнус тяжело дышал, но и мальчишке было не легче. И тут он вспомнил.

Проклятые норвежцы из медового зала! Только теперь он понял, что парень может быть не один, прочие викинги наверняка где-то рядом. Он оглянулся на далекие деревья, со стороны которых появился мальчишка, и охнул. К ним через поле мчалось не менее сорока человек. Отвлекшись всего на секунду, он получил серьезный удар в висок.

Магнус попятился, спотыкаясь, и следующий удар пришелся уже на щит. Но в этот раз он сам бросился на мальчишку и толкнул его щитом, пытаясь заставить потерять равновесие и раскрыться для удара мечом.

Тот попятился, и Магнус атаковал, но парень отклонился и перехватил его за запястье.

Магнус попытался изогнуть кисть, поднять клинок выше, чтобы концом задеть пареньку горло, но тот удерживал его руку с удивительной силой. А затем парнишка опустил взгляд и его глаза расширились от изумления. Он потрясенно выдохнул:

— Железный Зуб!

И настал его черед поплатиться за невнимательность. Магнус ударил его щитом, попав умбоном прямо в челюсть. Мальчишка разжал пальцы, неловко отступая назад, и Магнус полоснул его мечом по груди. Белая кожа под туникой разошлась кровавой раной. Мальчишка упал на спину, вскидывая копье. Магнус шагнул ближе, готовясь отбить копье и нанести последний удар, прежде чем паренька спасут его сородичи.

В этот миг за спиной послышалось фырканье лошади, копыта мягко застучали по траве.

Магнус оглянулся. Девчонка сумела улечься животом на седло и свеситься с него, неловко вскинув связанные руки. Она пинала коня, подгоняя его вперед. А далеко за полем, на западе, раздавался лай собак.

Глава тридцать шестая

Знаю сам:

в сыне своем

я дурного зерна не сеял.

Сага об Эгиле[35]

Магнус завопил от ярости. Он в последний раз рубанул мечом лежавшего на земле паренька, но больше от злости, чем в надежде на то, что удар окажется смертельным. Парнишка, истекающий кровью, но все еще готовый сражаться, отбил меч древком копья и сделал выпад в сторону Магнуса. Однако Магнус уже закончил с ним и бежал прочь, сжимая в руках меч и щит.

У Магнуса появились более серьезные проблемы.

— А ну вернись, жалкая сучка! — кричал он на бегу, устремляясь вслед за лошадью, которая все ускоряла шаг с каждым пинком висевшей в седле девчонки.

Норвежцы приближались с востока, еще какие-то воины скорее всего, люди Маэлсехнайлла, — спешили через поле с запада, и если Магнус не поймает коня и не успеет вскочить в седло, то те или другие выпустят ему кишки.

— Стой! — заорал он снова, потому что злость требовала хоть какого-то выхода.

Конь вырвался вперед, зато веревка, которой он привязал девчонку к поводьям, волочилась следом, цепляясь петлей за влажную траву. Магнус смотрел именно на нее.

Он тяжело дышал, ноги его слабели, но, заслышав возобновившийся лай собак и поняв, что те уже близко, он внезапно почувствовал прилив сил.

Магнус прыгнул на веревку, распростершись в воздухе, словно ныряя в воду. Уже в прыжке он понял, что если ухватится за тот край, который тянулся к шее девушки, а не за тот, который был ближе к поводьям, то, скорее всего, задушит ее насмерть. Но другого выхода не оставалось. Конь был нужен ему больше, чем заложница.

На землю он рухнул с глухим стоном, у него весь воздух вышибло из легких. Магнус ощутил, как веревка змеится прочь из-под него, бросил меч и поспешно вцепился в нее. Пальцы сжались с такой силой, словно он хватался за канат в штормовом море и от этого зависела его жизнь.

Конь натянул веревку, поводья дернулись, заставляя его развернуться, не позволяя встать. Девчонка с воплем вылетела из седла и ушиблась о землю, будучи не в состоянии смягчить падение связанными руками.

Все трое — Магнус, девчонка и конь — поднялись на ноги. Магнус был первым. Он подобрал меч, на бегу сунул его в ножны, переместил щит обратно на спину. Затем он обхватил пленницу за талию и забросил ее на плечо так резко, что ее протестующий крик превратился в сдавленный выдох.

Он видел собак, несущихся через поле, а за ними всадников в ярких туниках армии ирландского короля.

Магнус поймал поводья. Девчонку он перебросил через шею коня; она отчаянно пиналась, пытаясь попасть в Магнуса, но он предусмотрительно отступил. Найдя ногой стремя, он запрыгнул в седло. Погоня была в четверти мили от них, у него еще оставался шанс. Он пришпорил коня, разворачивая его. Ирландцы приближались с запада, викинги — с востока, а Магнус устремился на север.

Идти по следам Харальда Торгриму было легко. Даже если бы тот не оставлял таких очевидных меток, как обрывки одежды на острых ветках, Торгрим Ночной Волк и его воины прошли бы по изломанному подлеску и примятой мокрой траве, как по торной дороге.

Викинги вооружились всем, что смогли найти, — и этого, по их меркам, было удручающе мало. Все присоединились к охоте, все сорок два оставшихся воина. Для того чтобы гнаться за Харальдом и охранять драккар, у них не хватало людей. Приходилось держаться вместе, рассчитывая свои силы.

Торгрим первым услышал собак, сначала вдалеке, затем все ближе.

— Стоять, — велел он, вскидывая руку.

Он напряг слух, стараясь отрешиться от шума деревьев и переклички птиц в густых кустах. Собак было много, а значит, и людей с ними. Возможно, они охотились на зверя, но Торгрим в этом сомневался.

— За мной, — сказал он, ускоряя шаг, а затем побежал по тропке примятой травы.

Они добрались до места, где только что прошла какая-то стычка: трава примята, земля разворошена, но крови нигде не видно. «Здесь дрался Харальд?» — спросил себя Торгрим и решил, что в этом случае кто-то остался бы лежать на поле: либо Харальд, либо его соперник. По крайней мере они наверняка увидели бы кровь.

Они поспешили дальше, судя по всему, направляясь к той же добыче, за которой послали собак. Миновав очередную рощицу, Торгрим услышал новые звуки — где-то рядом шел поединок. Звенело железо, хотя и не с тем лязгом, с каким скрещиваются мечи, но все же то был звон оружия; также он мог различить топот ног и сдавленные возгласы.

Викинги выбрались из рощи. В четверти мили от них, посреди открытого поля, сошлись в бою два человека. Одним из них был Харальд, Торгрим не сомневался в этом.

— Ох, во имя богов! — воскликнул Торгрим. Его сын сражался у него на глазах, но вне досягаемости. — Идем!

Он побежал так быстро, как только мог в свои годы, когда суставы отзывались болью на каждый ухаб на дороге, все быстрее и быстрее — к своему сыну. Прошло несколько недель, полных тревоги, и вот он наконец нашел Харальда, но теперь мог потерять его навсегда, не успев прийти на помощь.

Лай собак звучал все громче, однако Торгрим сосредоточился на схватке. Он видел, как Харальд попятился, вскинул руки, а тот, с кем он дрался, рубанул его мечом.

— Нет! — крикнул Торгрим.

Харальд упал и скрылся в траве, возможно, мертвый. А его противник развернулся и погнался за лошадью, на которой виднелся еще один всадник. Он споткнулся и упал, затем снова поднялся, тоже взобрался на лошадь, и та направилась к горизонту с двойной ношей.

Харальд не умер, Торгрим знал это, в глубине души он был в этом уверен, а потому бежал и бежал, не сводя глаз с того места, где упал его сын. Он видел, как тот поднимается из травы, хватаясь за грудь, видел, как, прихрамывая, бредет к ним, медленно переставляя ноги.

За Харальдом Торгрим заметил всадников и собак.

Тридцать всадников в туниках и тускло поблескивающих шлемах пришпоривали своих коней, приближаясь к ним.

Харальд остановился и оглянулся через плечо. У Торгрима перехватило дыхание, он сам ощутил панику Харальда, который попытался ускорить свой бег. Он знал, как и Харальд, что уже слишком поздно. Пешие викинги не успеют к нему раньше, чем ирландцы на лошадях.

— Нет, нет! — заорал Торгрим в отчаянии, но не замедлил бега, наоборот, он мчался из последних сил, чтобы успеть заслонить своего мальчика от готовой настичь его смерти.

Расстояние между всадниками и Харальдом сократилось до десятка перчей, но тот все пытался уйти, тяжело хромая. Торгрим потянулся к рукояти меча и вдруг почувствовал, как сильные руки хватают его за плечи и заставляют остановиться. Он забился, пытаясь вырваться на свободу.

— Отпустите меня, сукины дети! — кричал он.

Снорри Полутролль держал его справа, Скегги сын Кальфа слева. Торгерд Трещина вцепился со спины.

— Отпустите, будьте вы прокляты! — Торгрим уже умолял их.

Всадники почти догнали Харальда, и Торгрим внутренне собрался, готовясь увидеть, как его сына пронзит копье или меч. Но вместо этого всадники окружили беглеца, заслонив мальчишку от Торгрима, — окружили, как загнанную лису в конце удачной охоты.

— Ублюдки! — крикнул Торгрим, имея в виду всех и каждого, кроме своего любимого сына.

Орнольф, который прежде отстал, спешил к нему, задыхаясь.

— Торгрим, ну-ка прекрати! — приказал он, хватая воздух ртом.

— Орнольф, скотина, вели меня отпустить, они же убьют моего сына!

Они и тебя убьют, если ты так глуп, чтобы на них наброситься! рявкнул Орнольф и тут же согнулся пополам, отчаянно пытаясь совладать с дыханием.

— Пусть схватят меня, я смогу освободить Харальда!

Торгрим кричал и бился изо всех сил. Ему удалось стряхнуть Скегги сына Кальфа и ударить того в челюсть, но только левой рукой. Особого вреда он ему не причинил, а кто-то другой тут же занял место Скегги.

— Ты трус, Орнольф, трус с черным сердцем! — выл Торгрим.

Орнольф выпрямился, встретился взглядом с Торгримом, и они уставились друг на друга, словно схватка велась только между ними.

— Я прощу тебе эти слова, Торгрим Ночной Волк, потому что знаю: ты болен от страха за сына. Так женя боюсь за своего внука. Но мы не сможем спасти Харальда, если погибнем.

— Нам нужно выжить. Нужно быть умнее. — Он с усилием втянул воздух и добавил: — Раз они не убили его сразу, тому есть причина. Ее мы и должны выяснить.

В четверти мили от них Харальду связали руки за спиной и забросили на коня. Собаки прыгали вокруг, лаяли и скулили. А затем весь отряд развернулся спиной к северянам и двинулся прочь, не торопясь, в том направлении, откуда прибыл.

Торгрим перестал бороться, и его отпустили. Он не сводил глаз с Харальда, которого куда-то увозили. А затем Харальд обернулся, изогнувшись в седле, и поглядел на тех, кто не успел прийти к нему на помощь. Этот взгляд кинжалом вонзился Торгриму в самое сердце, вот только обычный кинжал убивал быстро, а боль от этой раны, он знал, будет бесконечной.

Кормак Уа Руайрк и Ниалл Куаран сидели у очага, ели цыпленка и бросали кости в огонь. В дальнем углу помещения, где было темнее, расположились наиболее выдающиеся воины небольшой армии Кормака; они играли в кости, точили мечи или спали. Прочие — почти все люди Кормака — разместились во дворе и пристройках круглого форта, где они нашли временное пристанище.

Те, кто не ночевал здесь, разъехались по округе. Им нужно было знать, куда отплыл драккар, чем занят Маэлсехнайлл, какие монастыри стоит разорить, прежде чем возвращаться домой, в безопасный Лейнстер. Кормак все так же отчаянно желал надеть на голову Корону Трех Королевств, но если фин галл увезли ее в Норвегию, придется удовольствоваться мелким грабежом во владениях Маэлсехнайлла, а затем оставить Брегу и обдумать следующий шаг.

— Нас здесь слишком мало, — говорил Ниалл, отрывая ножку от очередного цыпленка и внимательно к ней приглядываясь. — Если Маэлсехнайлл нас обнаружит и нападет, с нами покончат тут же. От наших друзей дуб галл мы избавились сами, да еще послали с десяток воинов рыскать по округе.

Кормак только хмыкнул в ответ. Ниалла зачастую смущала его храбрость, и еще чаще он проявлял свою робость. Кормак предпочел бы, чтобы помощник укрепил его колеблющуюся решимость, вместо того чтобы усиливать его сомнения.

— Маэлсехнайлл всего лишь человек; не созвав ополчение, он не сможет собрать большую армию, а он никого не созывал. Не будь таким… не беспокойся так.

Ниалл бросил взгляд на Кормака. Они провели в форте уже два дня, ожидая вестей от разосланных во все стороны разведчиков, и терпение воинов подходило к концу. У всех появилось чувство, что удача покинула их.

Как бы Ниалл ни собрался возразить, ему пришлось подождать — в дверь застучали, и они оба развернулись в ту сторону. Люди Кормака вскочили, держа мечи наготове.

Голос воина заглушала тяжелая дубовая дверь с железны — ми полосами:

— Господин Кормак! Это Финтан, я привез новости!

Тот, кто стоял поближе, поднял засов и распахнул дверь.

Финтан, мокрый и забрызганный грязью, ввалился внутрь и поклонился Кормаку.

— Господин Кормак, я ехал на север вдоль берегов реки Бойн и там встретил пастухов, которые рассказали, что видели драккар, идущий против течения.

— И что? Ирландия кишит северянами, как собака блохами. С чего ты взял, что это тот драккар, который мы ищем?

— Я не уверен, мой господин, но пастух сказал, что на бортах висело не больше дюжины щитов, а это уже похоже на наш драккар. И некоторые щиты были ярко раскрашены, как щиты дуб галл, а некоторые были кожаными, как у нас. И голову дракона с носа не убрали, как обычно делают северяне, когда приближаются к земле.

Кормак кивнул. Это мог оказаться и другой корабль, но отчего-то он в этом сомневался. Слишком он был похож, по описанию пастухов, на тот, за которым они гнались. К нему вернулась надежда. Три года он думал лишь о том, как получить Корону Трех Королевств, а теперь мечту буквально выхватили у него из рук и вновь подвесили, как вешают морковку перед носом осла.

«Но для  чего фин галл вошли в реку Бойн?» — спрашивал себя Кормак и не находил ответа. Возможно, они решили заняться грабежом подальше от побережья? Или собирались напасть на Тару, к которой могли добраться лишь по реке?

Кормак сел, выпрямив спину. Тара! Наверное, фин галл решили объединиться с Маэлсехнайллом. Многие ирландские короли не гнушались заключать союзы с грязными северянами. Он сам это делал. С чего бы Маэлсехнайлл стал отказываться?

Пока Кормак размышлял об этом, его отчаяние и уверенность в собственной правоте все росли. Он должен остановить их!

— Готовь людей к выступлению, — рявкнул он Ниаллу Куарану. — Финтан поведет нас к драккару. И мы не остановимся, пока не захватим их или не умрем, пытаясь это сделать!

Глава тридцать седьмая

…смехом на смех

пристойно ответить

и обманом — на ложь.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Викинги с «Красного Дракона» отступали, настороженно наблюдая за всадниками, увозившими Харальда на запад. Вначале они ушли под защиту деревьев, которые прикрыли бы их спины, если бы всадники развернулись и решили дать бой. Небо все темнело, издалека доносились раскаты грома. Северяне опасливо косились на тяжелые тучи, гадая, на кого обрушится гнев богов.

Торгрим Ночной Волк расхаживал по поляне в двадцати футах от остальных и то и дело косился на поле, пытаясь понять, что происходит. Он отчаянно надеялся, что ирландцы все же нападут. Это был единственный способ схлестнуться с ними. Он сомневался, что сумеет уговорить своих товарищей напасть первыми.

Он шагал взад-вперед, сжимая и разжимая хватку на рукояти, непривычного меча. С ним никто не заговаривал. Они просто не смели, но это было и к лучшему. Не о чем им говорить.

Первым тишину нарушил Эгиль Ягненок. Он сумел взобраться на одно из чахлых деревьев и теперь осматривал округу со своего насеста в колючих ветвях.

— Приближаются всадники! — крикнул он.

Викинги, которые уже немного расслабились, вскочили, готовя оружие.

— Всего трое! — миг спустя добавил Эгиль.

Вскоре и те, кто стоял на земле, смогли разглядеть трех всадников, едущих по открытой равнине. Других с ними не было, никто не готовился нападать с фланга — по крайней мере, насколько было видно северянам.

До рощицы всадники добрались минут через двадцать.

Не доезжая до места, где выстроились северяне, они остановились и подняли что-то над головами, а затем двинулись дальше, держа странный предмет на шесте.

— Это щит, они держат щит на копье, — сообщил Эгиль со своего насеста.

Всадники имитировали обычай викингов закреплять щит на верхушке мачты, дабы сообщить, что корабль движется с моря с мирными намерениями.

— Вот сейчас и увидим, как обстоят дела, — сказал Орнольф.

Он ас ним те, кому хватило на это храбрости, — приблизился к Торгриму. Тот знал, что Орнольф больше не верит в его рассудительность и потому принял командование над отрядом, как ему следовало сделать с самого начала. Торгрим был не против. Его сейчас волновал только Харальд.

Всадники приближались, замедляя шаг. Оказавшись на расстоянии броска длинного копья, они остановили коней.

— Мы хотим поговорить! — крикнул один из них на неплохом норвежском, хотя и с сильным гэльским акцентом.

— Ну так говорите, — ответил Орнольф. — Мы не причиним вам вреда, если вы не станете врать.

Всадники пустили коней шагом и на этот раз остановились в перче от северян.

— Меня зовут Фланн мак Конайнг, я главный советник Маэлсехнайлла мак Руанайда, верховного короля Тары и Бреги.

Орнольф шагнул вперед.

— Я Орнольф сын Храфна, ярл округа Вик, а это мои люди.

— Ярл Орнольф, ты именно тот, с кем я пришел говорить, — ответил Фланн. — А также с тем, кого зовут Торгрим.

Торгрим тоже шагнул вперед и встал плечом к плечу с Орнольфом, борясь с желанием разрубить на куски всех троих ирландцев, несмотря на их поднятый щит.

— Я Торгрим.

Фланн кивнул.

— У нас есть заложник по имени Харальд сын Торгрима. Он — один из вас?

Торгрим и Орнольф хранили молчание. Минуту спустя Фланн нервно откашлялся.

— Как бы то ни было, мне известно, что он твой сын, Торгрим, о чем говорит его имя, а Орнольфу он приходится внуком. Если это действительно так, полагаю, вы захотите его вернуть. Живым.

— У вас и другие наши люди, — сказал Орнольф, — похищенные из Дуб-Линна. Олвир Желтобородый и Гигант Бьерн. Что с ними?

Фланн немного помедлил с ответом.

Они были ранены, когда их доставили в Тару, и скончались от ран.

Торгрим плотно сжал губы.

«Убийцы и твари… — подумал он. Рука сама поднялась к кресту и молоту на шее. — Один Всеотец… Христос… защитите Харальда от этих ублюдков…»

— У вас есть то, что нам нужно, — продолжил Фланн, — и то, что для вас бесполезно. Корона. Корона Трех Королевств.

— С чего ты взял, что у нас она есть? — спросил Орнольф.

— С того, что все это было спланировано, и план находится за пределами вашего понимания. Зачем же еще вы стали бы подниматься по реке Бойн, почти без оружия, на потрепанном корабле?

— Что ж, хорошо, корона в обмен на мальчика, — сказал Торгрим. Он быстро уставал от досужих разговоров. — Как мы это осуществим?

— Завтра на рассвете, — ответил Фланн. — В центре этого поля. Он указал на равнину, по которой приехал. — В том месте, где этим утром мы захватили вашего мальчишку. Я приеду один, с Харальдом, а ты, Торгрим, приедешь с Морриган и короной. Произведем обмен, и наши пути разойдутся.

Торгрим нахмурился. Этот Фланн мак Конайнг откуда-то знал, что Морриган с ними. Фланн не лгал, говоря о запутанных планах. Торгрим не доверял ему. Он не доверял никому в Ирландии, включая и Орнольфа Неугомонного, своего тестя. Некому было доверять, кроме Харальда.

— Хорошо, мы договорились, — сказал Орнольф.

— Хорошо, — ответил Фланн. — В поле, на рассвете.

Он развернул коня и вместе с двумя другими всадниками двинулся прочь, неторопливо, словно ему нечего было опасаться. Викинги смотрели им вслед.

— Ну ладно, — сказал наконец Орнольф. — Завтра заберем нашего мальчишку и навсегда распрощаемся с этой проклятой землей.

Над их головами разнесся раскат грома. Первые капли дождя застучали по листьям. У Торгрима было очень плохое предчувствие.

«Мы отдадим им корону и Морриган, заберем Харальда, — успокаивал он себя. — Они не смогут предать нас и обмануть, если встретимся только я и Фланн».

И тут еще одна мысль появилась у него на фоне тревоги. Он огляделся.

— Где Морриган?

Морриган, спрятавшись за кустами, ждала и слушала. Тяжелые капли дождя стучали по листьям и разбивались на ее плаще. Над головой неслись грозовые тучи. Ее ждала неприятная, но спокойная ночь. Никто не сумеет выследить ее под таким ливнем, как только темнота опустится на лес.

Она сидела совершенно неподвижно уже полчаса, как ей казалось. Она не слышала шума погони. Все фин галл выслеживали Харальда, а о ней просто забыли. Когда же они наконец вспомнят, будет уже слишком поздно.

Морриган поднялась и поморщилась от боли в затекших ногах. В руке она несла корзину со снадобьями и едой. Корзину тянул к земле вес Короны Трех Королевств. Видимо, Харальд каким-то образом сбежал. А значит, Торгриму не нужна корона.

Морриган зашагала через рощу. С запада все ползли грозовые тучи, скоро наступит ночь. Ей нужно было найти укрытие от дождя, пока еще не совсем стемнело. Но для начала она хотела уйти от драккара как можно дальше.

Она шагала на запад, ориентируясь по реке Бойн. Иногда через рощицы, иногда по открытым пространствам — вокруг лежала ее земля, ее родная Брега, и Морриган чувствовала себя в безопасности.

Уже почти совсем стемнело, когда она учуяла запах дыма. Морриган остановилась, принюхалась и огляделась. Ветер дул с запада, откуда и пришел дождь. Где-то впереди горел костер. Морриган задумалась, найдет ли там хижину, а если да, то осмелится ли зайти. Дождливой холодной ночью было приятно помечтать о тепле, но Морриган не знала, отважится ли попытать счастья.

«Для начала нужно взглянуть, что там», — решила она, и медленно, то и дело останавливаясь и оглядываясь, двинулась в направлении источника дыма. Ей хотелось оставаться невидимой, пока она сама не решит показаться.

На северо-западе, ближе к реке, виднелась рощица, откуда и долетали редкие клубы дыма. «Хижины там нет, значит, это охотники, или бродячие торговцы, или кто-то вроде них», — заключила Морриган. Кто-то спрятался от грозы под сенью деревьев. Ей не хотелось приближаться по полю, где ее могли заметить. Морриган нашла пятачок высокой травы, забралась в середину и замерла.

Двадцать минут спустя дождь припустил сильнее, раскаты грома, похожие на топот ног разгневанного бога, проносились от горизонта до горизонта. Дневной свет почти угас. Морриган могла различить лишь темные силуэты на темном фоне. Она поднялась, подхватила корзину и направилась кда- леким деревьям, откуда вился дым.

Добравшись до рощицы, Морриган принялась осторожно пробираться между стволами. Вскоре она уже видела отблески костра, разведенного на небольшой полянке. Продвигалась она как можно осторожнее, чтобы не хрустнуть веткой и не споткнуться, но шум дождя и раскаты грома были такими громкими, что Мюрриган не выдала бы себя, даже если бы била в боевой барабан.

У края поляны она остановилась и вгляделась вперед через густой подлесок. К одному из деревьев была привязана лошадь. Между двумя другим и было натянуто одеяло для защиты от до — ждя, а под ним трещал и искрил небольшой костерок.

Морриган глядела на него с той же тоской, с какой порой смотрела на пиры данов в Дуб-Линне, пока рабы и крестьяне голодали, что случалось каждой весной. Ей хотелось сесть под одеялом и согреть над огнем ладони.

Она перевела взгляд на сидящего у костра мужчину и попыталась понять, кто он такой. Раз у него есть конь, следовательно, он богат, однако это не означало, что он не причинит ей вреда. Морриган знала, что высокое происхождение не гарантирует благородства.

Он казался ей смутно знакомым, но в тусклом свете ей никак не удавалось рассмотреть его лицо. Один из ри туата, посещавших Тару? Возможно.

Дождь стекал по ее липу, и Морриган вытерла его ладонью. Костер на полянке начал угасать, и человек, сидевший рядом, подбросил в него хвороста. Он наклонился к огню, раздувая угли, и в этот миг взметнулись языки пламени, ярко осветив его лицо лучше любого фонаря.

Магнус сын Магнуса! Морриган ахнула, забывшись, и Магнус, резко выпрямившись, взглянул прямо на нее.

Ей хотелось сжаться в комок, скрыться, исчезнуть. Магнус смотрел в ее сторону, но Морриган скрывал подлесок. Наверное, он просто оглянулся, ей лишь показалось, что он ее заметил. Магнус наконец отвернулся и что-то сказал, словно обращаясь к другому человеку, которого Морриган не могла рассмотреть.

Магнус сын Магнуса… Что он здесь делает? Дождь и холод внезапно перестали существовать. Морриган смотрела на этого человека, на злобного ублюдка, не знавшего, что она здесь.

«Мне отмщение и Аз воздам, сказал Господь…» вспомнила Морриган древнее изречение. Месть принадлежит Господу, а не людям.

«Почему бы мне не послужить орудием Господа?» — подумала она.

Глава тридцать восьмая

Мести моей страшитесь,

Смерча мечей владыки,

Козни чинили скальду —

Себе изготовили беды!

Сага о Гисли сыне Кислого

Тьма и ярость обрушились на Торгрима с силой проливного дождя, захватили его полностью, пропитав собой до костей, пока он не утонул в них, захлебываясь ненавистью.

Он сидел, скрестив ноги, в траве, подальше от остальных, смотрел в ту сторону, куда увезли Харальда, его мальчика, беспомощного, в окружении людей, способных сотворить с ним все, что угодно.

Разум Торгрима затуманился, он не мог думать, а ярость, обычно овладевавшая им после заката, сегодня была в десять, а то и в двадцать раз сильнее, чем когда-либо раньше.

Морриган пропала. Торгрим думал, что она идет с ними, следует с отрядом на помощь Харальду. Раньше она все время была рядом — и во время нападения на обоз, и когда откапывали корону. Он просто не мог оставить ее позади. Но в этот раз, стоило ему оглянуться, как выяснилось, что Морриган нигде нет.

Несколько человек вернулись к драккару, но Морриган не оказалось и там. А вместе с ней пропала корзина и Корона Трех Королевств. Нигде не нашли ни ее следов, ни намеков на то, что кто-то напал на нее и увел с собой силой. Она просто исчезла.

Об этом Торгриму сообщил Орнольф. Никто другой не смел к нему приближаться. Торгрим отошел и сел в высокой траве.

Он не проронил ни слова. Мысли мчались потоком. Утром он встретится с Фланном. Фланн приведет Харальда. У Торгрима же не будет ничего.

Он мог обмануть Фланна, принести какой-нибудь сверток и сказать, что это корона, что Морриган сбежала или что ее решили оставить заложницей. Обманывать придется недолго, ровно до тех пор, пока он не схватит Харальда — прежде чем Фланн перережет ему глотку.

Впрочем, Торгрим сомневался, что этот план выполним. Ирландец не настолько глуп, чтобы попасться на удочку. Он наверняка остановит Торгрима в пятидесяти шагах и потребует показать корону, прежде чем отпустит Харальда.

И как только Фланн обнаружит обман, он в тот же миг убьет Харальда. Да, Торгрим затем прикончит Фланна, но сыну уже не поможет.

С этого момента мысли Торгрима растворились в темноте и потоке чувств, блуждая без всякого направления. Он сидел, охваченный слепой яростью, и вглядывался во тьму, позволяя дождю хлестать в лицо.

За его спиной под прикрытием деревьев викинги сумели развести костер, но Торгрим в нем не нуждался. Он чувствовал, как они движутся в темноте по обе стороны от него, не приближаясь. Орнольф наверняка велел присматривать за ним, чтобы Торгрим не натворил глупостей.

Дождь все усиливался, пока не хлынул сплошным потоком. Гром прогрохотал над головой, оглушая до боли в ушах. Отблеск молнии выхватил из мрака тех, кто сидел в нескольких перчах от Торгрима, съежившись и наблюдая за тем, как он таращится в ночь.

Несмотря на дождь, гром и обжигающую ярость, Торгрим вдруг понял, что умудрился заснуть, потому что увидел себя бегущим через лес. Он мчался в одиночестве, бесшумно и быстро, и прекрасно видел в темноте. Он больше не чувствовал струй дождя, и ярость тоже исчезла, оставив спокойную целеустремленность, непоколебимую решимость сделать то, что должно быть сделано. Во рту ощущался привкус крови.

Он двигался по полю, не зная усталости, — охотник, подбирающийся к добыче. Все ощущения обострились, стали волчьими. Чуть дальше он видел костер в зарослях, но там не было того, что он искал, и Торгрим двинулся дальше. Земля сама стелилась под ноги, он бежал по холмистой долине, той самой, где у него отняли Харальда, его сына. Все было странным и смутным, как и положено в беспокойном сне.

Вскоре он остановился, чтобы отдышаться, и выглянул из зарослей.

Лагерь ирландцев. Большой шатер, круглый, с остроконечной крышей, в шатре на удобном ложе спит Маэлсехнайлл. Воинов он насчитал около сотни: большинство собралось у костров, другие стояли на часах. Торгрим, надежно скрытый темнотой и дождем, прошел мимо них в лагерь, останавливаясь лишь тогда, когда молния высвечивала людей, застывших, словно статуи. Они его не видели.

Торгрим улавливал запахи лошадей и собак, но ветер был на его стороне, животные не чуяли его самого. Никто не мог услышать его в такую ночь, бесшумного и неподвижного.

Харальд был рядом. Торгрим это чувствовал. Ощущение этой близости заставило волосы на его коже встать дыбом. Но Торгрим не шевелился, лишь наблюдал. Охотник терпелив, он следит за добычей и нападает лишь в нужный момент.

Морриган тоже наблюдала, завороженная, не понимая, как же могло случиться, что Магнус сын Магнуса оказался здесь, прямо перед ней, не подозревая о ее присутствии. Он выудил из седельной сумки краюху хлеба, предложил этот хлеб какому- то человеку, скрытому в тенях по другую сторону костра, но ему не ответили. Морриган никого не видела и даже задумалась, есть ли там кто-то или же Магнус сошел сума.

Дождь становился все сильнее и шумел в ветвях, гром оглушительно грохотал над головой. При вспышках молний Морриган видела, как Магнус смотрит в небо и на деревья. Видела, как страх искажает его лицо.

«Не зря ты испугался, языческая свинья», — думала Морриган. Она знала, что северяне боятся троллей, злых духов и прочих тварей, которые, по их поверьям, могут скрываться во тьме. Она улыбнулась. Единственной настоящей угрозой для Магнуса была та, о присутствии которой он даже не думал.

Чуть позже Магнус подбросил в огонь еще веток, довольно большую охапку, и лег у костра, укрывшись влажным одеялом. Второе одеяло было натянуто между деревьями как навес, и, надежно защищенный от дождя, Магнус закрыл глаза. Морриган размышляла о втором человеке у костра и о том, почему ему не предложили укрыться. Возможно, там сидел раб. Она знала, что Магнус не станет заботиться о рабах.

Еще долго после того, как Магнус смежил веки, она стояла и смотрела на него. Кроны деревьев спасали ее от дождя. Свет от костра падал на лицо Магнуса, позволяя ей наблюдать за каждой гримасой его глубокого сна.

Медленно шел час за часом, костер уже догорал, а Морриган пришла пора действовать. Отступив на несколько шагов в подлесок, она поставила корзину перед собой, достала сверток с короной, положила рядом. Затем осторожно извлекла остальное содержимое из корзины. Добравшись до фальшивого дна, она открыла его и сунула руку в самое нижнее отделение.

Сейчас там осталось немного предметов, и пальцы легко отыскали крошечный флакон в углу. Этот флакон она заготовила в прошлом году, размышляя, при каких обстоятельствах он ей может понадобиться. Долгое время Морриган думала, что сама решится его выпить.

Вытащив бутылочку из корзины, она сжала ее в руке и стала складывать содержимое обратно. На этот раз она начала с короны, засыпав ее сверху другими вещами. В последний раз оглянувшись, она уже готова была сделать свой ход, когда услышала что-то в темноте.

Морриган замерла и прислушалась. Какой-то зверь двигался между деревьями. Она не видела его, но слышала шорох и ощущала чужака, скользящего в темноте, словно дух. Лошадь Магнуса тоже его почуяла и зафыркала, переступая ногами, натянула привязь. Морриган испугалась, что это разбудит Магнуса, но тревожные звуки заглушал хлещущий дождь.

Чем бы это ни было, оно прошло мимо. Ощущения были странными, Морриган никогда раньше не переживала подобного. Она ждала и прислушивалась, осеняя себя крестом и беззвучно шепча молитву, но боялась куда меньше, чем сама от себя ожидала. А затем непонятное нечто растворилось в ночи, как неотъемлемая ее часть.

Морриган выждала, чтобы убедиться: прошедшее через лес существо не потревожило ни Магнуса, ни второго человека у костра. Убедившись, что они спят, она медленно поднялась и осторожно зашагала к полянке с костром. Морриган перемещалась по левому ее краю, стараясь держаться подальше от Магнуса. Лошадь нервно вскинулась при ее приближении, но Морриган заговорила тихо и ласково, успокаивая животное. Она обошла маленький лагерь по кругу, пока в тусклом свете костра не увидела второго человека, который лежал неподвижно, как мертвый, свернувшись клубком у большого ствола.

Морриган приблизилась, ступая мягко и беззвучно. Человек лежал на боку, в очень странной позе, и его руки были заведены за спину. Сделав еще два шага, Морриган поняла, что руки у него связаны и веревка от них тянется к стволу дерева, под которым устроен лагерь.

«Сегодня тебе повезет, мой друг», — подумала Морриган и шагнула ближе, пытаясь рассмотреть, что же это за бедняга. Краем глаза она следила за спиной спящего Магнуса, но тот до сих пор ни разу не шелохнулся.

Оказавшись рядом с пленником, Морриган вдруг поняла, что это женщина; даже в тусклом свете костра было видно, как нежна ее белая кожа. Ирландская девушка, которую поймали и обрекли на медленную смерть в рабстве… Сделав еще один шаг, Морриган склонилась над неподвижной фигурой и с трудом сдержала возглас изумления.

Бригит? Бригит мак Руанайд? Принцесса Бригит?

Как она могла оказаться в подобном месте? Морриган перекрестилась. До сих пор она колебалась в своем намерении, но теперь ее сомнения развеялись. Определенно, ее вела рука Господа.

Морриган поспешно выпрямилась.

Вновь обретя уверенность, она поставила корзину на землю и направилась к спящему северянину, бесшумно ступая кожаными туфлями по устланной листьями земле. Вскоре она опустилась на колени рядом с Магнусом, так близко, что ощутила тепло его тела и услышала звук его тихого дыхания.

Морриган переложила бутылочку из левой руки в правую, подняла над костром, глядя, как колышется внутри темная жидкость. Затем вытащила пробку и быстро произнесла молитву. Левой рукой она крепко схватила Магнуса за нос. Он открыл глаза и рот, и Морриган вогнала бутылочку горлышком вниз ему в глотку.

Рука Магнуса взлетела, чтобы вцепиться ей в шею, и Морриган отскочила в сторону. Давясь, задыхаясь, Магнус вытащил бутылочку изо рта и вскочил, яростно отплевываясь. В руках его блеснул меч, а в глазах ярость. Ярость, замешательство и страх.

Он шагнул вперед, к Морриган, и та попятилась.

— Ты… — Магнус узнал ее, но вряд ли вспомнил, кто она такая.

Он попытался замахнуться мечом, чтобы рассечь ее пополам, но тут глаза его расширились, он захрипел и рухнул на колени, выронив меч и вцепившись руками в горло.

Дышал он быстро и отрывисто, словно в панике, и с мольбой смотрел на Морриган.

— Настойка аконита, — тихо сказала она.

Даже в тусклом свете костра было видно, как налилось кровью лицо Магнуса. Держась за горло, он рухнул на бок, суча ногами.

Морриган шагнула ближе. Она слышала о том, какое действие оказывает настойка аконита, но никогда не пользовалась ею, и сейчас выяснилось, что эффект куда сильнее, чем она себе представляла, пусть и сложно было сказать, сколько он успел проглотить.

Глаза Магнуса вылезли из орбит, сдавленный хрип рвался из горла. Руки и ноги содрогались, словно он отбивался от роя пчел. Он выгнул спину, будто пытаясь подняться, снова выгнулся и снова упал.

Судороги усиливались, пятки Магнуса стучали по мягкой земле, пальцы сгребали опавшие листья и грязь.

А затем он вдруг замер, оцепенел и застыл без движения. Широко раскрытые глаза смотрели на Морриган, и она видела в них кромешный ужас.

— Отправляйся в ад, языческая свинья, — сказала Морриган, и, словно повинуясь ее приказу, Магнус громко выдохнул, и его тело обмякло.

Морриган шагнула еще ближе. Глаза Магнуса теперь были закрыты. Похоже, он не дышал. Затем он вздрогнул в последний раз, заставив Морриган подпрыгнуть и ахнуть. Она подумала, что это было последнее усилие его грешной души, пытавшейся удержаться в теле и спастись от вечного пламени.

С минуту Морриган смотрела на него, наблюдая, как его лицо теряет цвет, словно дождь смывал с него все краски. Затем она обошла костер и навес, направляясь к принцессе Бригит, которая с ужасом следила за происходящим.

Морриган присела перед ней на корточки. Бригит смотрела на нее, как птичка, зачарованная змеей.

— Ты знаешь, кто я? — спросила Морриган.

Бригит кивнула.

— Морриган мак Конайнг, сестра Фланна.

— Верно. А теперь я могу отпустить тебя, Бригит, или убить тебя здесь и сейчас. Никто не узнает.

— Убить меня? — едва слышным шепотом произнесла Бригит. По всей видимости, она не осознавала, что Морриган рассматривает и такую возможность. — Зачем тебе меня убивать? Ты же навеки погубишь свою душу!

— Это решать Господу, не тебе.

— Прошу тебя, пожалуйста, не убивай меня! Я сделаю для тебя все, что угодно, все, что в моих силах.

— Хорошо. Тогда ты пообещаешь мне две вещи. Во-первых, ты никогда никому не расскажешь о том, что видела меня здесь, и о том, что здесь случилось. Никогда.

Бригит энергично закивала.

— Клянусь своей надеждой на Небеса.

— Хорошо. И второе: ты передашь сообщение моему брату и будешь хранить это в тайне до конца своих дней. Ты клянешься?

— Клянусь.

— Ладно.

Бригит не предаст ее, Морриган это знала. Она задумалась на минуту, пытаясь составить сообщение достаточно простое, чтобы Бригит могла его запомнить, и достаточно четкое, чтобы Фланн ее понял. Подобрав несколько слов, Морриган произнесла их для Бригит. Та прищурилась, явно сбитая с толку. Морриган произнесла их снова и заставила Бригит повторить. А затем вынула нож, который носила за поясом, и разрезала веревку, стянувшую руки принцессы.

Бригит облегченно вздохнула, растирая истерзанные кровоточащие запястья.

— Иди сюда, — позвала Морриган и завела девушку под навес, к покрывалу у костра, где было чуть уютнее, чем среди деревьев.

Морриган достала из корзины припарки и обмотала ими запястья Бригит. Та радостно улыбнулась.

— А сейчас ты должна идти, — сказала Морриган. — Река Бойн находится в той стороне, недалеко. Возьми коня этого дуб галл и следуй на север. Сумеешь отыскать Тару?

— Я думаю, да. Но люди моего отца ищут меня. Мне кажется, я найду их куда быстрее, если поеду вдоль реки.

— Вот и отлично, — ответила Морриган.

«Хорошо, что ты мне об этом сказала», — подумала она.

Ей раньше не приходило в голову, что Маэлсехнайлл наверняка разошлет повсюду людей, но как же иначе, ведь его дочь похитил дуб галл.

Иди, и помни о нашем соглашении.

— Я буду помнить. Благослови тебя Господь, Морриган, — сказала Бригит.

Она поднялась и с легкостью, привычным жестом набросила одеяло и седло на спину коня Магнуса. Через несколько минут принцесса вывела животное с поляны и растворилась в темноте.

«Все складывается даже лучше, чем я надеялась», — подумала Морриган. Рука Господня воистину вела ее сегодня. Она остановилась над северянином, которого мертвым ненавидела еще больше. Ее внимание привлек меч, лежавший там, где Магнус его уронил, не успев нанести ей смертельный удар. Серебряная инкрустация на рукояти, влажная от дождя, сияла в отблесках пламени костра. Над головой сверкнула молния, озаряя поляну светом, гром прогрохотал одновременно с ней.

Морриган нагнулась и подняла меч.

— Железный Зуб, — сказала она.

Внезапно все осложнилось.

Глава тридцать девятая

Пусть мечи сверкают!

Мы порою летней

Подвигов немало

Совершим, о воины!

Сага об Эгиле

Торгрим скользил в темноте по краю лагеря, ныряя под прикрытие кустов, шатров, телег. В центре горел огромный костер, вокруг которого стояли ирландские воины. Они ничего не видели в темноте, потому что слишком долго смотрели на яркое пламя. Торгрим чуял запах горящего дерева и жарящегося мяса. Чуял запах людей и крови.

Но ирландцы были не так глупы и не теряли бдительности. По периметру лагеря были расставлены часовые, которые не смотрели на пламя, а вглядывались в ночь; они словно стремились пронзить своим взором темноту и пелену дождя. Однако их зрение было не таким острым, как у Торгрима Ночного Волка.

Торгрим обошел запряженную ослом телегу и пригнулся, бесшумно ступая, когда увидел в десяти шагах от себя сгорбившегося под дождем часового. Тот, забросив щит на плечо, сжимал в руке копье, на которое опирался, всматриваясь в темную даль. Торгрим крался — шаг за шагом, так низко припав к земле, что его невозможно было увидеть. И так близко к часовому, что ощущал его запах. Полный силы, в прыжке он сбил стражника на землю. Ирландец умер мгновенно и молча, широко раскрыв глаза. Кровь хлынула дождевой водой из его располосованного горла.

Торгрим двинулся дальше, и в его сердце было столько же жалости к погибшему, сколько волк испытывает к оленю, загнанному на охоте.

Он обходил лагерь по кругу, пытаясь отыскать своего мальчика. На дальнем краю, в стороне от яркого костра, собралось несколько человек. Их было шестеро, некоторые сохраняли бдительность, некоторые скучали, но все без исключения страдали от холодного дождя, промочившего их до костей.

Торгрим отступил во тьму, обошел их по широкому кругу и приблизился к ним с другой стороны. Теперь он чуял Харальда гораздо острее, и это чувство трепетало у него в груди — ощущение близости своего, чувство стаи.

Прямо перед Торгримом возник часовой. Ночной Волк бесшумно подкрался к нему. Их разделяло совсем небольшое расстояние, а часовой не замечал его, пока на небе не сверкнула молния, освещая все вокруг не хуже, чем днем, и в этот миг Торгрим увидел всепоглощающий ужас, застывший на лице чужака. Тот попытался закричать, и Торгрим убил его прежде, чем вопль сорвался с его губ.

— Отец?

Голос Харальда, тихий и слабый, донесся из темноты. Он вырвал Торгрима из странного сонного состояния, словно его окатили ведром морской воды. Он пригнулся, вынул кинжал из ножен на поясе. Разум его наконец пробудился после того, как он долго действовал на инстинктах.

Харальд…

И, словно в ответ, раздался чей-то голос:

— Томрайр?

Торгрим отступил на пару шагов. Мертвый часовой теперь казался всего лишь грудой земли в темноте.

— Томрайр? — Голос приближался.

«Так звали убитого?» — предположил Торгрим.

— Томрайр! — снова раздался крик.

Прозвучали какие-то слова на ирландском, которого Торгрим не понимал, а затем тот, кто звал часового, вынырнул из темноты и увидел труп, распростертый на земле. Он поспешно опустился на колени, перевернул тело, и Торгрим прыгнул вперед, чтобы вогнать свой кинжал в горло незадачливого ирландца.

Тот вскрикнул от неожиданности, вздрогнул, и Торгрим промахнулся. Ирландец завопил от ярости и страха. Он резко дернулся, бросаясь на Торгрима и замахиваясь кулаком, хотя и не мог видеть, куда бьет. Торгрим вонзил нож ему в бок, под правую руку.

Ирландец упал, забился, и Торгриму пришлось выпустить рукоять кинжала. Дело было сделано, сигнал тревоги уже прозвучал. В лагере поднялся шум, чавкала грязь под ногами, воины мчались на звуки боя.

Неподалеку на земле лежали два копья, Торгрим подхватил их и отпрыгнул в сторону. В сумраке проступил силуэт, застывший над все еще бьющимся в агонии ирландцем, и Торгрим метнул копье очередному врагу в грудь. Раздался звук удара, стон, с которым тот рухнул на спину, и Торгрим отбежал в темноту.

Пригибаясь, он двинулся по периметру лагеря, оставляя за спиной суету и шум, которые распространялись со скоростью пожара. «Хорошо, хорошо», — думал он. Темнота и хаос — могущественные союзники. Ему нужно было лишь найти Харальда.

В пятидесяти шагах от себя Торгрим увидел дерево, крона которого едва выделялась на фоне ночного неба. Поддеревом мерцал костерок, бросая отсветы на навес, растянутый на копьях. Рядом сидели люди, пятеро или шестеро, и выглядели они именно так, как должны выглядеть охранники.

Торгрим остановился, переводя дыхание. У него была единственная возможность напасть внезапно, и, если Харальда нет под навесом, Торгрим лишит себя всякой надежды на спасение сына. Крики позади становились все громче, слышался топот бегущих ног. Ему некогда было об этом задумываться.

Он волчьей трусцой направился к дереву, постепенно переходя на бег. Ноги увязали в грязи, ледяные струи дождя заливали лицо. Торгрим не сводил взгляда с растерянных воинов, стоящих впереди. Он чувствовал, как рассудок постепенно покидает его, как его захлестывает нарастающая ярость берсерка. Ярость рвалась наружу криком, который сначала звучал как низкое рычание и все усиливался, пока он мчался по влажной земле.

Охранники вскинули копья, подхватили щиты и уставились в темноту. Они никак не могли понять, откуда раздается этот чудовищный рев. До них осталось двадцать шагов, затем десять, и Торгрим, выставив перед собой копье, бросился на ближайшего воина. Тот не видел опасности до тех пор, пока наконечник копья Торгрима не поднырнул под щит, вонзаясь ирландцу в живот.

Торгрим бросил древко. Его меч, со свистом покинув ножны, разрубил следующего противника, и только после этого он повернулся, заглядывая под навес. И увидел там Харальда, который смотрел на него широко раскрытыми от изумления глазами. Мальчик держался за грудь под распоротой туникой, опираясь спиной о дерево.

— Вставай, парень! — закричал Торгрим, парируя удар копья и пиная копейщика.

Его напарник полез на спину согнувшегося пополам товарища, чтобы добраться до Торгрима, и Торгрим рассек обоих с той же легкостью, с какой разрубил бы деревянную чурку на колоде.

Еще один бросился вперед, замахиваясь мечом, но Торгрим отбил клинок. Раздался громкий лязг железа. Кто-то кричал во все горло, скорее всего, зовя на помощь. Торгриму хотелось унять этот бесконечный вопль, но нужно было вначале разобраться с мечником, который оказался довольно неплох.

Торгрим отвел его клинок в сторону и сделал выпад, но противник уклонился и ударил по мечу Торгрима, едва не выбив его из пальцев. Локтем он заехал Торгриму в челюсть, заставив споткнуться и попятиться. Они застыли лицом к лицу, сжимая оружие.

Кто-то за спиной мечника все еще звал на помощь, а затем также внезапно, как и начал вопить, замолк, оборвав себя на полуслове.

Торгрим покосился в ту сторону. Харальд нашел копье и вогнал его в спину тому, кто так громко кричал. Мечник тоже оглянулся, отвлекшись на долю секунды, и этого оказалось достаточно. Торгрим сделал выпад, вгоняя клинок прямо в цель.

— Давай сюда! Сможешь бежать? — позвал Торгрим.

— Да, отец! — сказал Харальд, но голос его был слаб.

«Да, отец…» Два слова, которые Торгрим чаще всего слышал от Харальда — Харальда Послушного, Харальда Усердного. Да, отец… Этого мальчишку стоило спасти.

Торгрим попятился от дерева, готовясь отразить мечом следующую атаку, но охранники были мертвы, а прочие пока не сообразили, где происходит настоящая схватка. Но это продлится недолго. Торгрим взглянул на Харальда.

— Давай поторопимся, сынок, — сказал он, и Харальд кивнул.

Торгрим развернулся и побежал, Харальд устремился следом.

Они мчались в темноте по прямой, стремясь убраться подальше от лагеря, но не в том направлении, где остались Орнольф и его викинги. Придется возвращаться кружным путем, обходя ирландцев, чтобы добраться до своих, и это будет непросто.

Как только лагерь растаял в темноте, Торгрим развернулся, собираясь двинуться к Орнольфу и лагерю викингов. Он плохо помнил, какое расстояние их теперь разделяет. Может, миля, а может, и пять — он не знал, как долго бежал этой ночью.

Торгрим оглянулся на Харальда, но не увидел его за спиной. Торгриму пришлось поискать сына. Тот значительно отстал и спотыкался на бегу. Торгрим встретил его на полпути.

— Ты ранен?

Харальд помотал головой.

— Царапина, — попытался произнести он, но ему помешало прерывистое дыхание.

Левой рукой он все так же сжимал тунику на груди.

—Дай взглянуть.

Торгрим раздвинул края туники в стороны и увидел темную линию на фоне белой кожи. Из раны струилась кровь, которую размывал дождь. Это была отнюдь не царапина, но если Харальд и умрет, он падет смертью воина, а это важно, потому что тогда, если боги окажутся щедры, отец и сын будут вместе пировать в Вальгалле.

Крики звучали все громче, к ним прибавились новые звуки — лай и вой собак. Харальд взглянул на отца. Он ненавидел собак, и Торгрим об этом помнил.

— Не волнуйся, под этим дождем они не смогут взять наш след, — сказал Торгрим, вовсе не уверенный в том, что собаки не справятся с этой задачей. — Но нам действительно пора уходить.

Он обхватил сына одной рукой, принимая на себя часть его веса, а Харальд забросил руку на плечи Торгрима. Мальчишка был тяжелым, как взрослый воин. Вместе они медленно двинулись к далеким деревьям, под которыми расположился лагерь норвежцев.

Военный лагерь ирландцев они обходили по широкому кругу. Торгрим видел большой костер в центре и силуэты людей, метавшихся в разные стороны, слышал приказы, которые кто- то выкрикивал на гэльском, и лай собак.

С западной стороны он заметил воинов, седлавших коней. Всадники наверняка рассыплются вдоль флангов. Что-то странное забрезжило в голове, что-то было не так, и Торгрим не сразу понял, что именно. И тут его осенило: «Я их вижу!»

Он поглядел на восток. Темнота слегка рассеялась, черное небо постепенно начинало сереть. В это время года солнце вставало рано, и сейчас рассвет, словно убийца, подкрался к ним совсем близко.

— Харальд, теперь нам и вправду нужно поспешить, — прошептал Торгрим, ускоряя шаг, и Харальд послушно заторопился. Но дышал он теперь с заметным трудом.

Торгрим вытер мокрое от дождя лицо и огляделся. Похоже, ирландские воины решили как следует прочесать поле. Он видел их силуэты в темноте, едва различимые на фоне приближающегося рассвета. Если те рассеются по долине, Торгрим с сыном не смогут добраться до лагеря викингов.

Они торопились, хотя каждый шаг давался им с трудом, а лай собак звучал все ближе, в то время как Харальд все слабел. Им удалось добраться до места, где трава доходила им до пояса. Торгрим остановился. Он слышал, что собаки их догоняют.

— Сиди здесь, — велел он Харальду, опуская сына в траву. Торгрим вытащил меч, огляделся и сосредоточился. Он слышал, как хлюпают в грязи собачьи лапы, как их тела пробиваются сквозь густую траву, как приближается к ним стая, настигающая добычу.

Первый пес возник словно ниоткуда, соткался из воздуха и ударил Торгрима в грудь, вцепившись зубами ему в руку и заставив потерять равновесие.

Торгрим закричал, ударил собаку в висок навершием меча, затем ударил снова и снова. Второй пес вцепился ему в ногу. Торгрим ощутил, как течет по коже горячая кровь и это сводит собаку с ума. Пес рычал и рвал его зубами.

Торгрим сумел наконец отбиться от первого пса, стряхнул его с руки и рубанул клинком того, что вцепился в ногу. Он понял, что попал, услышав визг и ощутив, как разжимаются собачьи зубы. Еще одна собака вынырнула из темноты, и Торгрим ударил ее мечом наотмашь. Собака попятилась, уклоняясь от меча, припала к земле и зарычала.

Торгрим стоял над Харальдом, поворачиваясь из стороны в сторону, готовый отразить любое нападение, не важно, человека или животного. Он слышал стук копыт лошадей, приближавшихся к ним от лагеря. В тусклом свете он видел всадников, которые следовали за собачьей стаей. Они были еще далеко, но мчались быстро, а псы, несмотря на ливень, надежно держали след.

Харальд заставил себя встать.

— У меня нет оружия, — сказал он.

Торгрим вынул из-за пояса небольшой нож и передал его Харальду. Воин не должен погибать без оружия в руках. Валькириям это не понравится.

— Боюсь, отец, что ты пожертвовал своей жизнью, пытаясь спасти мою, — сказал Харальд.

Торгрим улыбнулся, искренне и широко. Одной рукой он обнял Харальда за плечи.

— Сегодня мы будем пировать в Вальгалле, мужчина и мальчик, и большего счастья в этой жизни не стоило и просить.

Уже приближались всадники, скачущие галопом, и Торгрим внезапно ощутил мир и покой в душе, каких не знал раньше.

Он поднял меч и приготовился отразить первую атаку, и в этот момент темноту прорезал крик, заглушивший и лай собак, и топот копыт, и шум дождя. От этого звука волосы вставали дыбом; Торгрим обернулся, невольно вспомнив те дни, когда он был лишь ненамного старше, чем Харальд сейчас. Ночь сотрясал дикий, безумный боевой клич Орнольфа Неугомонного.

Глава сороковая

Не все мудрецы —

глупых и умных

поровну в мире.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Орнольф беспокойно спал, с головой накрывшись медвежьей шкурой. Двадцать лет назад ее содрали с самого большого медведя из всех, которых когда-либо видели в окрестностях Вика, но ее едва хватало, чтобы накрыть огромное тело Орнольфа.

Дождь барабанил по шкуре, и это убаюкало бы его, не будь Орнольф настолько промокшим, замерзшим, трезвым и злым. Без выпивки в брюхе Орнольф был вынужден петь себе колыбельную, состоявшую из проклятий: он ругал Ирландию, ирландцев и то, что ему не пришло в голову совершить набег на более цивилизованные места.

Он наконец сумел задремать и тут же почувствовал, как чья-то рука трясет его за плечо. Просыпался Орнольф медленно.

— Да чтоб тебе Тор глаза вырвал, сукин ты сын! — заорал он на того, кто его разбудил, как только смог понять, что происходит. Что тебе нужно?

Отбросив медвежью шкуру, Орнольф уставился на Эгиля Ягненка, который тут же перестал его трясти и отдернул руку, словно от злобной собаки, которую попытался погладить.

— Это… Торгрим… — забормотал Эгиль.

— И что с ним?

— Он пропал.

— Пропал? — Орнольф резко сел. — Ох вы тупые, слепые, недоделанные больные идиоты! Куда он пошел?

— Я не знаю. Клянусь, не знаю. Я следил за ним, не сводя с него глаз. Он был на месте. Потом сверкнула молния, и он точно был там, а потом прогремел гром. И когда сверкнула следующая молния, его уже нигде не было.

Орнольф поглядел в темноту, на то место, где раньше Торгрим сражался с бессонницей. Он подумал о том, что Торгрим мог превратиться в волка, и даже хотел спросить у Эгиля, не видел ли тот, как это происходило, но догадался, что если бы Эгиль подобное заметил, он ни за что бы не промолчал.

Осыпая тихими проклятиями всех, кого только мог вспомнить, Орнольф Неугомонный с трудом встал. Эгиль протянул ему шлем, и Орнольф надел железный конус на голову, в то время как Эгиль набрасывал плащ на его плечи.

— Ты очень предусмотрителен, Эгиль Ягненок, но за Торгримом присматривал плохо, — сказал Орнольф, зная, что на самом деле Эгиля не за что винить. Если Торгрим хотел уйти никем не замеченным, он уходил, и человеческий глаз не мог за ним уследить.

Орнольф обошел вокруг костра, направляясь к открытой местности, — там, в полутора милях к западу, ирландские воины разбили свой лагерь. В темноте, сквозь пелену дождя ничего не было видно, но Орнольф устремил взгляд в ту сторону и глубоко задумался.

«Он ушел за Харальдом…» Орнольф тяжело и протяжно вздохнул, жалея себя. Насколько все было проще, когда делами занимался Торгрим, а Орнольф разве что платил за все, занятый пирами, выпивкой и совокуплением. После того как забрали Харальда, Торгрим сохранял рассудок. Помогла ему эта маленькая ирландская фея, не иначе. Но теперь она пропала, и Харальд пропал, и корона пропала. Такого Торгрим вынести уже не мог и исчез сам, оставив Орнольфа командовать северянами.

Орнольф подумал о внуке, который сейчас сидел где-то там, во тьме, и грязный ирландец угрожал ему копьем. Кровь его вскипела. Боевой дух, владевший им в юности, не совсем угас после долгих лет пьянства и чревоугодия. Орнольф чувствовал, как ярость подступает изнутри. Пришла пора действовать.

Эгиль Ягненок, поднимай людей, зови к оружию. Только женщины и рабы валяются вот так и ждут, когда их отымеют.

Десять минут спустя они выдвинулись, вышли в темное поле под дождем, мрачные и сосредоточенные, с тем немногочисленным оружием, которое сумели собрать после побега из Дуб-Линна. Они шли по мокрой траве, спотыкаясь и переругиваясь, и радовались тому, что непроглядная тьма скрывает их из виду, а дождь заглушает звуки шагов и запах. Молнии ветвились над их головами, на миг выхватывая поле из темноты, а затем раздавались раскаты грома, от которых земля дрожала под ногами.

В темноте шагать приходилось медленно, миновало никак не меньше часа, прежде чем вспышка молнии осветила ирландский лагерь, теперь уже ставший намного ближе. Норвежцы инстинктивно упали на землю, словно по приказу, и за — мерли, прислушиваясь, пытаясь определить, не вызвало ли их появление тревогу.

Они не слышали ничего, кроме непрерывного шума дождя. Минуты шли одна задругой, и новая вспышка молнии показала, что в ирландском лагере все спокойно.

— Двигаемся, — прорычал Орнольф.

Он приподнялся, все еще пригибаясь, и побежал вперед, стараясь держаться так низко к земле, как только позволял ему массивный живот. Вскоре он снова упал на землю, а за ним последовали и остальные. Скрытое приближение, так это у них называлось. Численный перевес был не в их пользу, и к тому же ирландцы были лучше вооружены, а с подобными ситуациями викинги сталкивались нечасто.

«Тут требуются мозги, а не сила», — подумал Орнольф.

Он обернулся к Сигурду Пиле, который припал к земле рядом с ним.

— Нам нужен какой-то отвлекающий маневр, — сказал он.

Сигурд Пила кивнул. Из лагеря вдруг донесся крик, за ним другой. Начали лаять собаки. Кто-то выкрикивал приказы на гэльском. Викинги насторожили уши — звуки хаоса нарастали.

— Похоже, с отвлекающим маневром справился Торгрим Ночной Волк, — сказал Сигурд.

Викинги поднялись на ноги. Молния осветила лагерь, который теперь напоминал потревоженный муравейник, воины так и носились по нему. Шум все нарастал — кричали люди, лаяли собаки, ржали лошади.

— Скоро рассвет, — сказал Снорри Полутролль.

На востоке уже виднелась серая полоса под чернильным небом.

— Выдвигаемся, — сказал Орнольф. — Строимся клином, ударим туда, где увидим слабину. Отойди, Снорри Полутролль, я поведу людей.

Орнольф встал первым перед своими людьми, которые выстроились остроконечным клином, идеальным для того, чтобы пробивать стену щитов, — если ирландцы, конечно, успеют соорудить нечто подобное.

— А теперь наступаем, — сказал Орнольф и направился к ирландскому лагерю быстрым шагом.

В молодые годы он бы побежал — при должном разгоне атака получилась бы более мощной, — но теперь он не хотел рухнуть от усталости в тот же миг, как доберется до первого врага. Он знал, что его викингам не понравится такой вялый темп атаки, но ему было все равно.

Орнольф почувствовал, как согреваются на ходу его мышцы, и принялся бить мечом по щиту. Внутри нарастало предвкушение битвы, вначале слабо тлевшее, словно уголь в камине, но заставлявшее пылать ярким пламенем все, к чему прикасалось. Это сладкое чувство слегка напоминало ему то, которое он ощущал перед тем, как завалить в постель очередную женщину. Орнольф впервые за долгое время вспомнил, за что так любил викингские походы.

В ирландском лагере царил хаос. Орнольф улыбнулся. Никто, кроме Торгрима Ночного Волка, не смог бы в одиночку поднять такую панику.

Викингов заметили лишь на расстоянии сотни шагов от ирландского лагеря. Орнольф не понимал, что кричат враги, но видел, как люди, стоящие у костра, указывают в их сторону, видел, как воины поспешно выстраиваются в ряд и соединяют внахлест свои круглые щиты, создавая непробиваемую стену. Сердце Орнольфа пело. Ничто не могло вернуть ему ощущение юности, кроме атаки на стену щитов. К тому же запасы меда у викингов давно истощились, пополнить их в ближайшее время явно не удастся, и оттого божественный медовый зал Вальгаллы казался даже заманчивой перспективой.

Орнольф перешел на быстрый шаг и почти физически ощутил облегчение тех, кто шел за ним следом. Ноги, подводившие Орнольфа не раз, обрели силу юности. Он чувствовал, как эта сила струится по телу, делая его моложе и на сотню фунтов легче. Орнольф побежал, сжимая щит в левой руке, а правой выставив перед собой меч, словно корабельный форштевень.

Уже давным-давно не звучал его боевой клич, Орнольф совсем забыл о нем в последние годы набегов. Ему просто не хватало для этого сил. То был голос его молодости, давно прошедшей эпохи, но теперь этот крик поднимался внутри, как огромная волна, сжимал внутренности, рвался наружу.

Орнольф выпустил этот клич, когда до стены щитов оставалось шагов двадцать, открыл рот и заревел во все горло. Дикий, буйный, нечеловеческий рев воскресил прошлое. Орнольф закричал снова и позволил безумию вырваться на свободу, захватить себя целиком. И все викинги за его спиной поступили также.

Брошенное ирландцами копье рассекло дождь и гулко ударило в щит Орнольфа. Оно застряло в дереве и дрожало в нем какое-то время, пока не выпало. Еще одно просвистело у самой головы Орнольфа и ударило кого-то сзади, но ярл не замедлил шаг ни на миг.

А затем Орнольф врезался в стену щитов, выставив собственный щит, со всей мощью трехсотфунтового тела, несшегося вперед с огромной скоростью.

Ирландцы, хоть и готовые к столкновению, не смогли отразить такую атаку. Тех, в кого врезался Орнольф, он смял, как бумагу, смел их в грязь и пробежал по телам дальше. Он развернулся влево, снося мечом очередного щитоносца, и викинги хлынули, как вода, в пробитую Орнольфом брешь в обороне ирландцев.

А от тех, похоже, отвернулась удача. Выстроившись в линию, воины выставили щиты один поверх другого, чтобы остановить атаку с фронта, а теперь это построение приходилось менять, чтобы отразить нападение сзади, в то время как клинки викингов мешали это сделать.

Викинги, взывающие к своим богам, полные жажды крови, ведомые надеждой на почетную смерть в бою, разорвали строй ирландцев, встречая копья мечами, а мечи — боевыми топорами. Ирландцев смутила их ярость и скорость их атаки, они начали пятиться шаг за шагом, готовые вот-вот разорвать строй.

Орнольф ревел и размахивал мечом, кромсая врагов. Перед ним возник ирландец, вскинувший меч для смертельного удара, и Орнольф ударил его щитом в лицо, заставив отступить, после чего срубил ему голову одним ударом клинка. Он уже слышал пение валькирий, и меч его рассекал одежду, доспехи, плоть, заставляя защитников строя отскакивать, спотыкаться, бежать от него подальше.

— А ну стоять! Стоять! — кричал Орнольф, полосуя мечом воздух.

Он знал, что рискует и тратит свои силы, но он все равно бы не смог гоняться за ирландцами по всему полю.

Ирландцы же ничуть не считались с желаниями Орноль- фа. Один за другим они убегали, отступали, бросали оружие и неслись прочь, а Орнольф, побывавший во множестве битв, понимал, что вскоре вражеский дух будет сломлен и ирландцы обратятся в позорное бегство.

Снорри Полутролль бился рядом с ним. Он поднял ирландский щит, и взгляду него стал бешеным.

— Как только эти ублюдки сбегут, нам нужно найти Торгрима! — крикнул он.

Ах да, Торгрим… Орнольф, охваченный боевым безумием, совсем позабыл о причине, которая их сюда привела.

А затем лязг железа заглушил топот лошадиных копыт, из пелены дождя показался всадник, который кричал что-то на ирландском языке и размахивал мечом. Его сородичи, уже готовые сдаться, внезапно приободрились.

«Лопни его глаза…» — подумал Орнольф. Теперь, вспомнив о Торгриме, ярл хотел, чтобы ирландцы поскорее убрались отсюда.

— Убейте эту свинью! — заорал Орнольф, указывая мечом на всадника.

Тот взглянул на него свысока:

— Ярл Орнольф, ты дал свое слово чести! Я убью тебя за это предательство, тварь!

— Фланн мак Конайнг, иди сюда и попробуй! — проревел Орнольф в ответ.

Фланн вонзил шпоры в бока лошади, пробился сквозь толпу воинов, разбрасывая в стороны ирландцев и норвежцев, и Орнольф приготовился отбивать его атаку.

Проносясь мимо, Фланн рубанул его наискосок. Орнольф успел поймать клинок щитом и сделать собственный выпад, но тоже промахнулся. Фланн дернул поводья, разворачивая коня, и снова атаковал, вскинув меч. Спиной к Орнольфу, совсем рядом, какой-то ирландец сражался со Скегги сыном Кальфа. Орнольф схватил его за шиворот, развернул и толкнул на Фланна, который, не сумев остановиться, зарубил своего же воина.

Фланн снова пронесся мимо, его лицо исказилось от ярости. Поле боя освещалось серым грозовым рассветом, и Орнольф понял, что его норвежцев теснят превосходящие силы врага. Ирландцы мчались буквально со всех сторон, привлеченные звуками боя.

— Скегги, нам пора подумать об отступлении! — крикнул Орнольф, но тот лишь мельком кивнул, сражаясь с двумя врагами одновременно.

Фланн ударил коня пятками, не сводя взгляда с Орнольфа. Конь опять устремился вперед, и в этот момент к утреннему небу взметнулся дикий животный вопль, который доносился откуда-то издалека, — протяжный, похожий на волчий вой, но куда более пугающий. Орнольф улыбнулся. Фланн резко повернул голову на звук. Торгрим Ночной Волк летел к ним из темноты.

Было еще слишком темно, и если бы Орнольф не узнал боевой клич Торгрима, он и не понял бы, кто к ним бежит. Торгрим был вооружен, насколько Орнольф мог видеть, одним лишь мечом. И мчался он со всех ног.

Между Фланном и Торгримом возник воин с копьем, которое он держал низко, словно собирался пронзить Торгрима, как кабана на охоте. Зря он на это надеялся. Торгрим отбил копье резким движением меча, не сбиваясь с шага, прыгнул, ступив на грудь воина, как на трамплин, и бросился прямо на Фланна. Он не промахнулся, и они оба тяжело рухнули в мокрую траву рядом с перепуганной лошадью.

Торгрим мгновенно вскочил и ударил Фланна, который еще лежал на земле, но тот был опытным бойцом. Он вскинул меч, принимая на клинок удар Торгрима, отбил его и атаковал, заставив Торгрима отскочить назад и выиграв время, чтобы подняться на ноги.

Торгрим напал снова, нанося удары в бешеном темпе, но Фланн отклонял их с той же скоростью. Орнольф с удовольствием посидел бы и поглазел на эту схватку — схватку двух талантливых мечников, — но у него был свой бой и свои противники. Свейну Коротышке приходилось хуже всех, он отбивался сразу от нескольких ирландцев, и Орнольф поспешил к нему, зарубив одного прежде, чем тот осознал приближение новой угрозы. Орнольф оставил Свейна разбираться с остальными и нырнул в мешанину боя, прорубая себе путь через ряды врагов.

Он увидел Харальда за спинами воинов, бьющихся прямо перед ним, и сердце его застучало от ярости я страха, что Харальда могут убить на месте. Внук выглядел очень плохо. Он спотыкался, прижимая руку к груди. Безоружный, он словно не замечал, что находится посреди поля боя.

— Харальд! — заревел Орнольф и помчался вперед.

Он врезался в гущу сражения, сбивая с ног своих и чужих, ирландцев и норвежцев. Орнольф думал лишь о том, как поскорее пробраться к внуку.

И не только он. Харальда заметил один из ирландских копейщиков и рванулся вперед с яростным криком. Харальд вскинул голову и отступил на шаг. Орнольф увидел в его руке небольшой нож, бесполезный против копья.

— Ах ты ублюдок! — закричал Орнольф и рванулся, словно бешеный бык, пытаясь остановить ирландца, бегущего к его внуку.

И он, и противник мчались туда, где стоял Харальд, и старый ярл понимал, что не успеет, что острие копья пронзит Харальда прежде, чем он придет на помощь внуку.

Орнольф видел, как копье нацелилось Харальду в грудь, видел, как мальчик упал на землю, а копейщик не успел на это отреагировать. Ирландец споткнулся об упавшее тело Харальда, полетел вперед, и Орнольф одним ударом меча снес ему голову с плеч.

— Харальд! — заорал он.

Он не знал, что случилось, попал ли в цельудар ирландца, не от него ли пал его внук. Однако Харальд улыбался ему, слабо, но искренне, и Орнольф понял, что мальчишка упал не случайно и не из-за раны.

— Умный парень, умный парень! — Орнольф протянул руку и помог Харальду подняться.

— Пойдем, — сказал он и вдруг понял, что Харальд не может стоять прямо: тот сгибался, прижимая руку к груди.

— Дай-ка посмотреть… — Орнольф отодвинул край туники и увидел глубокую резаную рану, тянувшуюся через всю грудь. — Ох эти ублюдки… Я им кишки вырву!

— Дед, нам нужно выбираться отсюда! — сказал Харальд, стараясь повысить голос. — Наших людей слишком мало, мы должны отступать!

— Что? — Орнольф огляделся, словно впервые увидев поле боя.

Норвежцы стояли на небольшом возвышении плотной кучкой, практически прижимаясь спиной к спине. Торгрим и Фланн все так же рубились друг с другом, но уже медленнее, начиная уставать. Ирландцы мчались со всех сторон поля, они вот-вот должны были окружить викингов.

— Красные драконы, в стену щитов, в стену щитов! Быстро, еще быстрей, отступаем! — закричал Орнольф, и его гулкий голос заглушил шум боя.

Его люди, сражавшиеся бок о бок, стали соединять щиты, формируя стену, насколько им позволяла решительная атака ирландцев. Викинги пятились, отступая шаг за шагом. Орнольф оглянулся на широкое поле, которое им предстояло преодолеть без надежды найти укрытие, прежде чем они окажутся в относительной безопасности на корабле.

— Ах, Один Всеотец, сегодня мы уж точно поднимем рога с вином на твоем пиру! — закричал в небо Орнольф, а затем подхватил Харальда, и они захромали к стене щитов, пробивая себе дорогу к товарищам — последним оставшимся викингам, которых вскоре ждала смерть.

Конь Фланна оказался между Фланном и Торгримом, и Торгрим, укрываясь за животным, пытался вонзить свой меч во Фланна, а тот действовал точно так же. Ни один из них, похоже, не обращал внимания на творящееся вокруг, поэтому Орнольф толкнул Харальда к другим норвежцам, подхватил с земли брошенный кем-то щит, отдал его внуку, а сам заторопился за Торгримом.

«Ну почему именно я должен вечно с ним нянчиться!» мысленно забрюзжал он и огрел коня по крупу мечом плашмя. Животное рванулось прочь, а Орнольф яростно атаковал Фланна.

— Торгрим, пойдем! Харальд у меня, теперь нам нужно уходить! — крикнул ярл, и они оба попятились плечом к плечу, отступая перед клинком Фланна и теми, кто присоединялся к нему с оружием на изготовку.

На плече Торгрима кровоточила широкая рана, лицо заливала кровь из другой раны — так быстро, что дождь не успевал ее смыть. Ему удалось подхватить щит и заслониться им от клинков подступавших ирландцев.

Орнольф парировал удар копья, но нападавший успел развернуть свое оружие и вогнать наконечник под рукав кольчуги Орнольфа, распарывая плоть, прежде чем Торгрим зарубил его.

— Уже недолго, а, Торгрим? — крикнул Орнольф, сердце и меч которого пели.

Они спрятались за стену щитов, которая раскрылась перед ними и сомкнулась, как только они заняли свое место в строю. Справа и слева стена щитов загибалась назад, не позволяя ирландцам атаковать норвежцев с тыла. Вскоре фланги стены сомкнутся и викинги выстроятся «черепахой». Это позволит им отбивать атаки всадников, но помешает уйти с поля.

— Недолго! — согласился Торгрим, успешно атакуя из-за укрытия. — К тому же подтягиваются новые, видишь?

Он указал в ту сторону, откуда Орнольф привел своих людей, в направлении реки и оставленного на ней драккара. Оттуда двигались воины, не меньше сотни, пешие и конные, и приближались они быстро.

Орнольф попытался присмотреться к ним, но в тусклом сером свете глаза его видели уже совсем плохо, и ярл не понял, кто они такие. Но если это новая армия Маэлсехнайлла, то почему они появились в полумиле от места битвы и бредут через поле, вместо того чтобы развернуться для атаки?

— И кто же это вылез из глубин царства Хель? — вслух поинтересовался Орнольф.

Глава сорок первая

Ирландия — едва ли не лучшая из всех известных нам стран.

Королевское зеркало[36]

Фланн мак Конайнг рванулся вперед, но его противник исчез, заняв свое место в стене щитов, выстроенной викингами. Фланн столько раз побывал в отчаянных схватках, что давно уже сбился со счета, но никогда — с тех пор как ему исполнилось девятнадцать, — не думал, что встретит соперника, способного его превзойти. До этого утра.

Однако Торгрим уклонился от боя по приказу Орнольфа, надеясь, по всей видимости, вернуться на корабль и сбежать. Но этого не случится. Численный перевес — три к одному — был на стороне ирландцев, и Фланн видел, что многие фин галл уже лежат на земле, пронзенные копьями и зарубленные мечами при первом же столкновении.

Норвежцы сформировали стену щитов, обороняясь на небольшом холме, покрытом травой. Бились они умело и отчаянно, но вскоре их наверняка одолеют, Фланн это знал.

При этом он не имел представления о том, где сейчас находится Маэлсехнайлл и почему король не присоединился к битве. Он огляделся, внезапно испугавшись, что Маэл возникнет передним, хмуро взглянет на него с высоты седла и поинтересуется, отчего Фланн не бросается в атаку. Фланн практически утратил расположение короля за минувшие недели, поскольку план по возвращению Короны Трех Королевств провалился после того, как мальчишка Харальд похитил Бригит. Фланн боялся за свое положение в Таре, боялся того, что ситуация не улучшится в ближайшие дни. Это вполне могло стоить ему жизни.

Его конь, отлично выдрессированный, убежал недалеко, и Фланн схватил поводья, забираясь в седло. Теперь он мог видеть ирландцев, которые мчались от лагеря, чтобы схватиться с викингами. Орнольф и его команда уже почти скрылись из виду за спинами тех, кто пытался добраться до них. Викингов ждал скорый конец.

А затем он заметил какое-то движение посреди поля, примерно в полумиле от места схватки. Уже давно рас свело, но день был темным и серым, а дождь до сих пор не стихал, ухудшая видимость. Да и глаза Фланна давно потеряли былую зоркость. Но то, что он мог разглядеть, больше всего напоминало шеренгу наступающих воинов.

— Доннел! — Фланн повернулся к пастуху, который стоял позади, неподалеку от лошади, с копьем и щитом. — Подойди сюда!

Доннел поспешно приблизился.

— Что ты видишь там, посреди поля?

Доннел взглянул в направлении, в котором указывал Фланн, отвернувшись от викингов, которых атаковали ирландцы. В свои юные годы он обладал отменным зрением.

— Это воины, мой господин, — уверенно ответил он. — Большинство пешие, но есть и всадники. Их там, наверное, сотня или даже больше!

Фланн нахмурился, вглядываясь в пелену дождя. Сотня или даже больше? Армия, причем явно не принадлежащая Маэлсехнайллу, иначе он знал бы о ее приближении.

— Что за дьявольщина? — вслух поинтересовался он, и Доннел, не догадавшись, что вопрос риторический, честно ответил:

— Я не знаю наверняка, мой господин, но мне кажется, что они собираются на нас напасть!

Фланн нахмурился, глядя на юношу. Ему хотелось, чтобы фин галл поскорее перебили, чтобы он мог отправиться к Маэлсехнайллу. Он не желал говорить с королем до того, как сможет сообщить ему хорошие новости, но о приближении неизвестной армии он не мог умолчать. Развернув коня, Фланн пришпорил его, направляясь к большому круглому шатру у самого центра лагеря. Воины разбегались перед ним, давая дорогу.

Фланн прибыл, когда пажи заканчивали надевать на Маэлсехнайлла доспех. Он натянул поводья, отчего из-под копыт лошади веером взметнулись вода и грязь. Маэлсехнайлл поднял на него взгляд, явно недовольный и при этом равнодушный — ему особенно удавались подобные выражения.

— Надеюсь, ты явился сказать мне, что эти языческие свиньи уже мертвы, — сказал Маэл. — Я думал, что мое присутствие не понадобится. Думал, что их слишком мало и даже ты сумеешь с ними справиться. Но, насколько я понимаю, бой еще длится, и теперь мне придется самому отправиться туда и закончить дело.

— Хорошо, что вы уже вооружились и в доспехе, мой господин, — ответил Фланн. Он не слезал с коня, потому что знал: Маэл терпеть не может смотреть на всадников снизу вверх. Внезапно желание подразнить Маэла пересилило страх перед ним. — К нам через поле приближается неизвестная армия, больше сотни вооруженных людей, некоторые из них верхом.

Маэлсехнайлл нахмурился и, прищурившись, посмотрел в сторону поля, хотя со своего места не мог рассмотреть новую угрозу.

— Кто они такие, черт их дери? — требовательно спросил он.

— Не знаю, мой господин. Но раз нам неизвестно, кто это такие, значит, это не ваши люди. А если они не ваши подданные, значит, они враги, с которыми нам придется сражаться.

Паж наконец пристегнул нагрудную пластину Маэлсехнайлла. Король повернулся к другому пажу, вырвал шлем из его рук и махнул рукой, приказывая привести лошадь. Как только коня подвели, Маэлсехнайлл вскочил в седло. И только когда его глаза оказались на одном уровне с глазами Фланна, он вновь заговорил:

Ты испортил все, за что хватался до этой ночи. Теперь мою дочь похитили, мы не знаем, где она находится, нас внезапно атакуют, а ты даже не можешь сказать мне, что это за враги. Богом клянусь, если ты не сумеешь сегодня хоть с чем- нибудь справиться, ты будешь четвертован, уж поверь мне на слово!

Маэлсехнайлл вновь посмотрел на поле, сумев наконец разглядеть шеренги воинов, которые приближались к ирландскому лагерю.

— Это не норвежцы, норвежцы так не атакуют, — сказал он. — Это, возможно, Ниалл Куаран, он родом из Лейнстера, но если это он, еще один отряд наверняка будет ждать неподалеку, готовый броситься на нас, потому что Ниалл не дурак и не станет нападать со столь малочисленным войском. Как бы то ни было, мы оставим в покое жалкую горстку грязных норвежцев, которых ты так и не сумел одолеть, и приготовимся встретить эту новую угрозу. Я буду командовать центром строя, раз уж ты не способен с этим управиться, тебе же достанется левый фланг. Мне нужны конники, чтобы растоптать этих ублюдков, как только они приблизятся. А теперь иди!

С этими словами Маэлсехнайлл пришпорил коня, направляясь к месту, где ирландцы все так же сражались с викингами, и оставив Фланна, униженного и злого, сидеть на лошади под дождем.

«Ода, ты великолепен, Маэлсехнайлл, но ты забыл о том, что уже десять раз мог погибнуть, если бы не я…» Он размышлял так, послав коня неторопливым шагом влево, туда, где гарцевали конники, готовые атаковать с фланга ряды неизвестного врага.

— Ты, ты и ты, собирайте людей здесь! — крикнул он конным ри туата , мимо которых проехал.

Вскоре всадники выстроились в линию за его спиной, и Фланн повел их к левому краю поля, где мог обойти стену щитов Маэлсехнайлла и обрушиться на врага, как только появится шанс.

— Бриан Финнлиат, собирай всех всадников, они нужны мне тут! — приказал он.

Начальник стражи кивнул и отъехал прочь, а Фланн стал проверять, все ли его воины готовы к битве.

— Мой господин!

Один из всадников, ри туата небольшого клана, жившего к югу от Тары, указывал ему на север, на линию деревьев у самой реки Бойн. Фланну потребовалась минута, чтобы разглядеть то, что привлекло внимание этого парня. Оттуда к ним приближался одинокий всадник, но кто это такой, Фланн не мог рассмотреть, мешало расстояние.

— Похоже, что это женщина, мой господин, — добавил ри туата.

Фланн прищурился, но все равно ничего не увидел, однако у него появилась догадка, которая требовала немедленного подтверждения.

— Все оставайтесь здесь, — приказал он. — А я разберусь, что там происходит.

С этими словами он пустил коня легким галопом, бросившись наперерез одинокому всаднику. Он видел, как тот спешился и кинулся к нему. Вскоре он убедился, что это действительно женщина, а ее платье и фигура подсказали ему, какая именно.

В двадцати шагах от нее он натянул поводья, останавливая коня, и спрыгнул на землю.

— Принцесса Бригит! — закричал он, и Бригит, плача от счастья, споткнулась и упала.

Фланн подбежал к ней, поднял, сжал в объятиях, и Бригит уткнулась лицом в его тунику, содрогаясь от рыданий.

— Ну все, все, — сказал Фланн, не зная, что еще полагается говорить в таких случаях. Он был воином и не умел утешать женщин. — Ты теперь в безопасности…

С поля боя доносились уже другие звуки. Судя по всему, Маэлсехнайлл перестраивал своих воинов, отводя от викингов и формируя стену щитов. Фланну следовало поторопиться, ему предстояло организовать атаку с фланга. У него не было времени на то, чтобы утешать плачущую девушку.

— Бригит, дорогая, я должен идти. Но вначале я посажу тебя в седло и отвезу в безопасное место.

Бригит подняла на него взгляд. Глаза ее покраснели, лицо было залито слезами, волосы спутались. Фланн никогда не видел ее в таком ужасном состоянии.

— Фланн мак Конайнг, — сказала она надтреснутым голосом, вначале я должна передать тебе послание. Лично тебе.

Запинаясь, она произнесла слова, которые велела передать Морриган. Фланн нахмурился.

— Повтори это снова, молю тебя, — сказал он.

Бригит медленно повторила послание. Фланн понял, что оно составлено на норвежском, на языке фин галл, чтобы только он мог его понять, поскольку он один из всех приближенных Маэлсехнайлла знал этот язык. Фланн кивнул, разобрав наконец смысл послания.

— Хорошо, Бригит, дорогая. Теперь я отвезу тебя в безопасное место.

Фланн посадил Бригит на своего коня — он не думал, что она в состоянии следовать за ним на той лошади, на которой она примчалась сюда, — затем забрался в седло позади нее и пнул коня пятками. Оставив Бригит у шатра Маэлсехнайлла, он вернулся к всадникам, которых собирал в поход. Это были ри туата , вожди кланов, без которых Маэлсехнайлл оказался бы беспомощным в бою. Вот что делало Корону Трех Королевств столь могущественной — она гарантировала правителю верность ри туата. Сила короля зависела от поддержки этих людей. А они любили Фланна и доверяли ему.

— Слушайте все! — крикнул он, пытаясь сдержать гарцующего коня. — Вы помните свой долг?

Ри туата в ответ одобрительно закричали, вскинув мечи и щиты. Они помнили свой долг.

— А теперь слушайте, — сказал Фланн, понизив голос. — Наш государь Маэлсехнайлл сегодня отправляется в битву. Он может погибнуть, а наследника у него нет! Думали ли вы, влиятельнейшие люди в Бреге, кто примет корону, если — да не допустит того Господь — Маэлсехнайлл падет в бою?

Глава сорок вторая

Меч властителя сечи

Вражьею вспоен кровью.

Лежит недалече повержен

Тополь вепря потока.

Сага о Гасли сыне Кислого

«Неплохое место, чтобы умереть, отличное даже местечко», — думал Торгрим, занося меч поверх щита. Он ощутил, как нацеленное в него копье промахнулось, попытался в ответ рубануть копейщика, но не достал.

Стена щитов, в которую встали викинги, все изгибалась, пока левый и правый фланги не соединились. Теперь на небольшом холме возвышалась «черепаха», окруженная ирландскими воинами. Викинги отбивались от них, как огромный медведь от стаи затравивших его собак.

«Харальд здесь, и Орнольф тоже, мы умрем все вместе. Фрейя проведет валькирий по Биврёсту, и они заберут нас в Асгард, где мы будем вечно пировать в Вальгалле…» Мысль была приятной, в особенности потому, что Торгрим давно уже проголодался, а на пирах в Вальгалле, как он был уверен, столы ломились от великолепных яств. Думать об этом было весьма приятно.

Если бы еще пасть в родную землю, а не в жалкую ирландскую грязь, проклятую богами, лучшей участи он не мог бы себе пожелать.

Какой-то человек кричал на ирландском, так громко, что его было слышно даже в шуме боя. Подняв голову, Торгрим увидел всадника в блистающем шлеме с золотой окантовкой. Его плащ, надетый поверх кольчуги, выделялся меховой оторочкой, а меч сиял в тусклом утреннем свете. «Наверное, это и есть тот Маэлсехнайлл, о котором велись разговоры, — решил Торгрим, — тот самый, кого Морриган называла королем Бреги».

Всадник отдавал приказы, и воины один за другим подчинялись ему, отступая от стены щитов, чтобы самим встать в строй и составить такую же стену.

— Ну, и что теперь задумали эти сыны грязной шлюхи? — завопил Орнольф, обращаясь к Торгриму.

Торгрим опустил меч. Больше не с кем было сражаться. Стоя на холме, викинги все еще держали защитный строй, но на них уже никто не нападал.

Торгрим обернулся на поле. Подступающие воины неизвестной армии оказались теперь куда ближе, всего в четверти мили. И двигались чужаки в боевом порядке: впереди пехота, за ней всадники. На концах копий трепетали флажки, яркие туники отчетливо выделялись на фоне серо-зеленого поля.

— Эти ирландцы теперь беспокоятся не из-за нас, а из-за тех своих сородичей, — сказал Торгрим, указывая мечом на приближающихся воинов.

— Что-то их много, — согласился Орнольф. — Насколько я понимаю, нам тоже стоит из-за них беспокоиться.

Викинги отошли подальше от воинов Маэлсехнайлла, готовые встретить атаку с его стороны, но вскоре стало ясно, что ирландцы совершенно о них забыли. Торгрим искал способ выбраться отсюда. Он не хотел, чтобы его отряд оказался между двумя армиями, словно между двумя ладонями, и был раздавлен ими, но выхода он не видел.

— Давайте встанем стеной щитов вот здесь! — Он указал на участок, равноудаленный от обеих армий, и трусцой поспешил туда, ведя за собой викингов.

Там они и встали, плечом к плечу, выставив щиты. Их осталось удручающе мало, не больше тридцати, остальные лежали в высокой траве.

«Наши друзья поприветствуют нас в Вальгалле», — подумал Торгрим. Он не сомневался в том, что валькирии вознесут туда павших храбрецов.

— Стоять! — крикнул Торгрим оставшимся в строю.

Все они были готовы отразить атаку, насколько им хватит сил. Торгрим полагал, что они смогут продержаться минут десять, а затем их порубят на части.

«И все же это хорошее место, чтобы умереть», — напомнил себе он.

Кормак Уа Руайрк верхом на коне поглядывал то на строй своих воинов, то на тех, кто собрался под предводительством Маэлсехнайлла. Он с трудом справлялся с растущей паникой.

Кормак думал о теле Ниалла Куарана, оставшемся лежать на поле в полумиле отсюда. Кормак сам убил Ниалла, пронзил собственным мечом, потому что тот непрерывно спорил с ним, чтобы заставить отказаться от его плана, пока Кормак окончательно не уяснил, что Ниалл Куаран — чертов трус. Трус, недостойный жизни.

Хуже всего было то, что сомнения Ниалла Куарана пошатнули решимость и храбрость Кормака, что было совсем уж непростительно. Покончив с Ниаллом Куараном одним ударом меча, Кормак ощутил такой прилив сил и уверенности, что сам удивился.

Он гнал своих людей вперед и вперед, как только Финтан принес весть о драккаре, стоящем на реке Бойн. Вначале они двигались на север, к реке, затем на запад, вдоль ее берегов. Шли под дождем дни напролет, с рассвета до самой темноты.

А потому предыдущую ночь они крепко спали, несмотря на непогоду, и разбудили их только звуки далекого боя. Конные разведчики принесли весть: армия Маэлсехнайлла сражается с фин галл. Это был шанс Кормака Уа Руайрка, единственный шанс напасть и уничтожить врага, с Короной Трех Королевств или без нее.

И теперь они собирались атаковать Маэлсехнайлла всего в двадцати милях от Тары. Кормак сглотнул и попытался придать себе равнодушный вид, рассматривая соперника. У Маэлсехнайлла было больше людей, но меньше всадников, насколько он видел. Именно конники могли изменить ход битвы. Более того, армия Маэлсехнайлла давно сражалась, его люди устали и страдали от ран, в то время как армия Кормака неплохо отдохнула накануне.

«Я смогу одолеть этого ублюдка, смогу, — думал Кормак. И сегодня ночью его дочь окажется у меня в постели». Бригит всегда отказывала ему, утверждая, что якобы верна его брату Доннхаду, однако сегодня Кормаку это не помешает.

«Либо она согласится спать со мной, либо я отдам ее своим людям», — решил он.

Ряды противника смещались, некоторые отряды армии Маэлсехнайлла отделились от общей массы и вышли вперед. Небольшая группа из тридцати воинов выстроилась в стену щитов в сотне перчей от основных сил.

«Какого дьявола?..» Кормак нахмурился, пытаясь понять, что же задумал Маэл. Он обернулся в седле и закричал ри туата, ведущим своих воинов в боевом порядке:

— Они выслали авангард! — Кормак указал мечом на врага. Хотят отвлечь нас небольшим отрядом и атаковать с флангов! Не нападать на первую стену щитов! Обойдите ее и направляйтесь к основной линии!

Ри туата справа и слева отсалютовали мечами. Пехота во главе армии ускорила шаг, а затем побежала. Кормак видел, как воины за щитами готовятся отражать нападение его армии. В четырех перчах от них отряды Кормака раздались влево и вправо, обходя небольшую преграду, и двинулись прямо к шеренге, прикрывавшей Маэлсехнайлла.

Кормак и ри туата последовали за бегущими воинами, пустив коней легким галопом, чтобы догнать их. Кормак заметил удивление на лицах тех, кто стоял впереди со щитами: они явно не понимали, отчего их небольшой отряд игнорируют, — но тут же сосредоточился на главной цели, той стене щитов, которая защищала Маэлсехнайлла.

«Нет, Маэлсехнайлл, твой маленький фокус меня не обманет», — думал Кормак. Если это лучшее, на что способен король Тары, то он не заслуживает своего королевства.

Люди Кормака с криком врезались в ряды воинов Маэлсехнайлла. Стена щитов поддалась в нескольких местах, прогнулась, в прорехи тут же вонзилось оружие. Послышались крики умирающих. Кормак скакал вдоль рядов, размахивал мечом, выкрикивая вдохновляющие приказы, подбадривая своих людей. Все шло хорошо. Не прекрасно — они еще не разбили стену щитов, — но хорошо, и, если его воины и дальше будут атаковать с той же силой, сегодняшний день наверняка принесет им победу.

Конные ри туата атаковали, когда им это удавалось, нанося смертоносные удары врагу поверх голов пеших воинов. Конники могли принести ему победу.

А затем Кормак услышал крик справа, вне главной линии боя. Он развернул свою лошадь, посылая ее туда, откуда он смог бы увидеть происходящее.

С севера мчались всадники, обходя его с правого фланга. Тридцать или сорок человек с длинными копьями, мечами, в сияющих шлемах… Это был резерв Маэлсехнайлла, который выждал нужный момент, чтобы атаковать сбоку и рассеять строй Кормака.

— О господи! — завопил Кормак.

Внутри у него все сжалось. Маэлсехнайлл обманул его, заманил в ловушку. Он покойник, шансов спастись нет. Он погибнет, как и все те, кто последовал за ним на север, в Брегу.

Глава сорок третья

Назад туда мы поедем,

Где ждут нас. Кораблей дорогу

Пусть разведает вепрь

Небес песчаной пустыни.

Сага об Эрике Рыжем[37]

Торгрим весьма удивился, когда атакующая армия расступилась, обходя его отряд, и устремилась дальше, обратив на них не больше внимания, чем на торчащий среди поля валун.

Его товарищи, не менее удивленные, развернулись и посмотрели вслед воинам, мчащимся мимо них.

— Да Тор их всех побери! — завопил Орнольф. — Как они смеют пренебрегать Орнольфом Неугомонным!

Он вскинул меч и погнался было за ними, но Торгрим позвал его обратно. Он много лет не видел ярла в таком боевом настроении.

— Орнольф, пусть ирландцы бьются с ирландцами, а мы отправимся по своим делам. Мы сегодня и так потеряли многих, а ведь день едва начался.

Орнольф поглядел на ирландцев, затем на своих викингов и сплюнул на землю.

— Ты прав, Торгрим Ночной Волк. — Орнольф вложил меч в ножны и внезапно показался очень усталым. — Давайте вернемся на наш корабль.

Все воины из команды Орнольфа были изранены, но почти все держались на ногах, хоть некоторым приходилось опираться на товарищей. Торгерд Трещина и Свейн Коротышка натянули тунику между копьями, соорудив носилки для Харальда. Гисур сын Тори был ранен в руку, и серьезно, но рану перевязали, и он заверил товарищей, что с ним все в порядке.

Они направились к краю поля, забыв о продолжающейся битве. Решив, что хватит с них на сегодня сражений, викинги утратили к происходящему всякий интерес. Обернуться пришлось только раз, когда раздался грохот копыт конницы и им показалось, что это может быть погоня. Однако погони не было, всего лишь конники атаковали фланг противника. Норвежцы несколько минут наблюдали, как всадники сокрушают врага, ломают его строй и убивают бегущих. Кем бы ни были воины, пришедшие из-за поля и напавшие на армию Маэлсехнайлла, они явно сглупили, решившись атаковать, и теперь расплачивались за собственное неразумие.

За этой резней норвежцы наблюдали в молчании, а затем, не сказав ни слова, повернулись к ирландцам спиной и продолжили путь.

Им удалось добраться до деревьев, под которыми чернело кострище их ночного лагеря. Дальше они шли той же дорогой, по которой вчера выдвинулись на поиски Харальда. Прорубив себе путь через рощу, они оказались на берегу реки Бойн. Ирландская кожаная лодка и «Красный Дракон» все так же покачивались у берега, никем не захваченные и не испорченные.

Обрадовавшись этому, северяне взобрались через борт на палубу корабля. Они испытывали облегчение, сравнимое лишь с тем, что чувствует человек, перешагнувший порог родного дома после долгого и трудного путешествия. От родной Норвегии их по-прежнему отделяли сотни морских лиг, у них не осталось провизии, почти не было оружия, а драккар был оснащен непрочным самодельным парусом. Но они стояли на борту своего судна, а это для любого викинга, рожденного и выросшего рядом с кораблями и морем, было великим счастьем. Древние морские боги Эгир и Ран[38] могли вести себя непредсказуемо, но в том, что касалось вероломства и предательства, они не могли сравниться с людьми, обитавшими на берегу.

Торгрим оглядывал корабль от носа до кормы, оценивая его состояние. Он делал это почти машинально, за долгие годы мореходства это вошло у него в привычку. Он заметил некий странный предмет на корме, торчавший напротив руля. Там обычно стоял Торгрим, когда не правил драккаром. И именно там они с Морриган разделили ложе.

Он прошел на корму. Приближаясь к незнакомому предмету, он вскоре понял, что это меч. Пульс Торгрима ускорился. Он зашагал быстрее и вспрыгнул на возвышение у кормы.

Да, это был меч. Железный Зуб. Кто-то вонзил его острием в доски палубы.

— Как же ты сумел найти дорогу домой? — спросил он у меча, опускаясь рядом на колени и с опаской прикасаясь к зачарованному оружию.

С рукояти что-то свисало. Торгрим наклонился и присмотрелся. Он увидел тонкий шнурок, на котором раскачивался маленький серебряный крест.

Торгрим протянул руку и сжал этот крестик между большим и указательным пальцами, потер гладкую поверхность. Он подумал, что это, наверное, какое-то волшебство Морриган, христианская магия. Он оглянулся через плечо, убедился, что никто на него не смотрит, и тайком перекрестился, как это часто делала Морриган. Торгрим надеялся, что эти чары принесут ему удачу. Волшебство, которое сумело вернуть ему любимый Железный Зуб, доказало свою могучую силу.

Торгрим снял крестик с рукояти меча и надел на шнурок, на котором носил другой крест и молот Тора. Он вынул из ножен меч, которым ему пришлось пользоваться в последние дни, отбросил его в сторону и вытащил Железный Зуб из досок палубы. Какое-то время Торгрим наслаждался, ощущая балансировку и вес оружия в своих руках, любуясь красотой гравировки и узоров на рукояти и навершии, а затем вернул меч на положенное ему место в ножнах у бедра. Он снова почувствовал себя цельным и сильным.

— Эй, пошевеливайтесь там! — крикнул Торгрим усталым полумертвым викингам:, осевшим на палубу. — Давайте возьмемся за весла и оставим наконец это богами проклятое место позади!

Его товарищи, хоть и двигались без привычной живости, вскоре вставили весла в уключины и уселись на свои морские сундуки, готовясь грести. Харальд тоже занял свое место и настаивал на том, что будет грести наравне со всеми, пока Торгрим не накричал на мальчишку, приказав ему лечь.

Ирландскую кожаную лодку привязали к корме, а затем двинулись от берега на стремнину. Команда «Красного Дракона» теперь сократилась наполовину, а значит, работала только половина весел. Но течение было на их стороне, берега реки быстро проносились мимо. Дождь прекратился, и даже густой туман чуть рассеялся. Воздух был сухим, несмотря на густые серые тучи. А затем, как лучший из возможных даров, появился ветер, дувший с юго-запада, достаточный для того, чтобы викинги могли, напрягая последние силы, натянуть свой жалкий парус и отложить весла. Подгоняемый ветром и течением, драккар несся в сторону моря.

В полдень они бросили якорь на середине реки. Торгрим и еще шесть викингов с легкими ранами сели в кожаную лодку Харальда, чтобы добраться до берега. Там нашелся пастух, который дал им четырех овец в обмен на то, что ему сохранили жизнь. Овец зарезали на берегу, приготовили мясо там же и забрали его с собой, чтобы спокойно съесть на корабле. Викинги подняли якорь, поставили парус и принялись пировать, пока река послушно несла их драккар на восток.

Ночь пришла раньше, чем корабль успел выйти в море, поэтому они снова бросили якорь, поставили часовых и легли спать. Торгрим перенес свои меха на палубу, ближе к Харальду, и смотрел, как спит его сын. Лицо Харальда было расслабленным и спокойным. В этот раз обошлось без лихорадки, дышал он тихо и ровно. Вскоре Торгрим закрыл глаза и провалился в сон, глубокий и спокойный, который не стали нарушать даже волки.

Утро следующего дня принесло хорошую погоду, синее небо и свежий ветер, что привело норвежцев в доброе расположение духа, о котором они почти позабыли с тех пор, как впервые приблизились к берегам Ирландии. Вновь подняв якорь и установив парус, они лишь время от времени натягивали брасы, наблюдая, как скользят мимо зеленые поля. Викинги хохотали в голос, глядя на то, как при виде драккара пастухи в ужасе пытаются отогнать свои стада подальше от реки.

Вскоре после полудня они наконец увидели широкое устье, раскрывающее объятия зеленых берегов открытому океану. Небольшая кучка израненных воинов собралась на носу корабля; все они смотрели в море. Их взгляды были прикованы к бескрайней синей глади, мерцающей солнечными бликами, — широкому полю, по которому морской конь доставит их обратно в Норвегию, пусть без добычи, зато живыми.

Торгрим, стоя у руля, смотрел в океан и, как все остальные, испытывал облегчение. Они выбрались. Море принадлежало им так же верно, как Вик Норвегии.

Лучше живым быть,

нежели мертвым,

живой — наживает…[39]

Торгрим вспомнил эту древнюю мудрость, переданную людям самим Одином.

Для богатого пламя,

я видел, пылало,

но ждала его смерть.

Впрочем, все же какая-то добыча досталась им с Орнольфом в этом набеге. Да, они станут беднее, учитывая то, что расходы ничем не окупились, но все же останутся весьма богатыми людьми. И живыми.

Устье реки Бойн расступалось все шире, берега сменились песчаными пляжами — река растворялась в море. «Красный Дракон» стремился вперед, оставляя Ирландию позади, океан окружал его со всех сторон, и вот наконец земля пропала из виду далеко за кормой. Торгрим чувствовал, как покачивается драккар, двигаясь по волнам, и наслаждался ощущением жизни, тем, что находится в море.

И тут же Эгиль Ягненок заметил другой корабль примерно в полутора милях к северу от «Красного Дракона». Драк- кар шел под красно-белым полосатым парусом, которым команда ловко управляла, ловя ветер. Яркая цветная линия вдоль борта говорила о том, что там висит множество щитов.

«Боги продолжают играть с нами, им все еще мало, — подумал Торгрим. — Манят нас удачей и тут же отнимают ее снова».

Глава сорок четвертая

Мы никого не страшились на суше,

Мы были сильны и сражались на море.

Сага об Одде Стреле

В то время как Торгрим Ночной Волк проклинал богов за капризный характер, Асбьерн Толстый благодарил тех же богов за их милости.

Орм вышел в море в тот же день, когда Асбьерн вернулся в Дуб-Линн с рассказом о короне и о предательстве Магнуса. Для своего драккара, который назывался «Быстрый Орел», Орм собрал команду из сотни хорошо вооруженных воинов. Они вышли из гавани Дуб-Линна и теперь медленно продвигались на север вдоль побережья, надеясь, что вскоре здесь обнаружится лишенный паруса и разбитый о скалы «Красный Дракон».

Они ничего не нашли. Пока они плыли на север мимо устья реки Бойн, Орм все мрачнел, откровенно демонстрируя свое неудовольствие.

Орм боялся, и Асбьерн это знал. Он боялся, что ирландцы объединятся против него, а потому отчаянно желал заполучить Корону Трех Королевств. Он боялся, что норвежский флот во главе с Олафом Белым нападет на Дуб-Линн, а потому очень хотел вернуться в порт и защищать свою крепость. Он боялся предательства, поджидавшего на каждом шагу, а потому отказывался поручить кому-либо хоть одну из своих насущных задач.

Через день терпение Орма окончательно исчерпалось. Он приказал разворачивать «Быстрый Орел» и двигаться на юг, возвращаться в Дуб-Линн.

— Ни драккара, ни короны, ни Магнуса, — вот и все, что он сказал Асбьерну, когда драккар закончил разворот и лег на курс.

— Корона — это очень ценный приз, — сказал Асбьерн. — Возможно, норвежцы забрали ее и отплыли домой. В этом случае она больше не представляет для вас угрозы.

— Возможно, — ответил Орм и надолго умолк.

Настала очередь Асбьерна бояться. Орм наверняка обвинит во всем его — потому что больше винить просто некого.

Вот почему Асбьерн воспрянул духом, когда воин, который висел на мачте, упираясь ногами в рей, прокричал, что впереди из устья реки Бойн в море выходит драккар.

— Это, возможно, Орнольф, — брюзгливо протянул Орм, — а может быть, и нет.

Орм все еще был не в настроении.

— Вы правы, господин Орм, — согласился с ним Асбьерн. — Но драккары у этого берега встречаются нечасто, и едва ли мы столкнулись не с тем, кого искали.

Двадцать минут спустя, когда они приблизились к кораблю, Орм сказал:

— Насколько я помню, ты утверждал, что у Орнольфа нет паруса. У этого драккара парус есть.

— Верно. — Асбьерн и сам об этом размышлял. — Но посмотрите, это же бесформенная уродливая тряпка. Наверное, Орнольф смастерил парус из подручных средств. Возможно, из шатров, которые захватил у Кормака.

Орм ничего не ответил. Некоторое время спустя он пробормотал себе под нос:

— Если они вышли из реки Бойн, они, скорее всего, возвращаются из Тары, а это значит, что они доставили корону Маэлсехнайллу. Мы сможем разве что отомстить им, не более того.

Кто бы ни командовал далеким драккаром — Орнольф, Торгрим или кто-то другой, кого они не знали, — этот человек явно не желал встречаться с «Быстрым Орлом». Едва обогнув мыс к югу от реки Бойн, они натянули парус и со всей доступной им скоростью устремились прочь от данов. Это вселяло в Асбьерна надежду.

«Быстрый Орел» шел следом и постепенно нагонял их. Вскоре стало очевидно, что это даже нельзя назвать погоней. Идущий впереди драккар с плохо сшитым парусом не мог тягаться с прекрасно оснащенным кораблем Орма, за которым тщательно ухаживали и которому лишь недавно почистили корпус. С каждой милей расстояние между охотником и добычей сокращалось.

Вскоре уже можно было рассмотреть команду преследуемого корабля, весьма малочисленную — втрое меньше той, которая находилась на борту драккара Орма.

На бортах драккара, как и на «Быстром Орле», висели щиты, но лишь посередине корпуса, в отличие от «Быстрого Орла», увешанного щитами от носа до кормы по правому и левому борту. Однако их явно было меньше, чем людей на судне; по крайней мере так казалось Асбьерну.

— Кто бы они ни были, они вряд ли смогут с нами драться, — сказал Асбьерн, но Орм только хмыкнул в ответ, не сводя взгляда со своей добычи.

Впрочем, не важно. Асбьерн был твердо уверен, что это корабль Орнольфа. Он хорошо присмотрелся к драккару еще в Дуб-Линне и теперь узнал занос кормы, очертания носа и высоту мачты.

«Ты поплатишься за свое вероломство, Орнольф Неугомонный», подумал Асбьерн. Он с огромным облегчением осознал, что теперь Орму есть кого винить, на кого обрушить всю накопившуюся ярость.

Викинги на «Красном Драконе» все мрачнели с каждой минутой. Драккар преследователей сокращал расстояние между ними медленно, но неотвратимо. Торгрим чувствовал себя так, словно глядел на приближающийся шторм. Его можно бояться, можно к нему готовиться, можно собрать все свои силы на борьбу с ним, но невозможно избежать его ярости.

— Один Всеотец и Тор Громовержец, вы решили, что можно играть с Орнольфом Неугомонным в такие игры? — вопил Орнольф в ясное небо. — Скоро я буду в Вальгалле, там мы с вами об этом как следует потолкуем!

Торгрим покачал головой. Он не думал, что старик может впасть в подобное безумие, тем более что в последнее время Орнольф был трезвым, как стеклышко. Орнольф не сомневался, что попадет в Вальгаллу, а Торгрим размышлял о том, куда же могут завести ярла угрозы богам.

— Орнольф, заткни свой рот! — крикнул Снорри Полутролль, выражая тем самым мысли своих товарищей.

Викинги, как по команде, хмуро развернулись к носу судна, чтобы посмотреть на Орнольфа, а затем вновь перевели взгляд на гнавшийся за ними драккар.

— Что? Ты смеешь приказывать мне, собака? — вскипел Орнольф, вытаскивая меч. Снорри Полутролль вытащил свой.

— Прекратите! — заревел Торгрим. — Нам и без того хватит битв, и довольно скоро, насколько я понимаю, состоится еще одна, — добавил он.

Все признали его правоту. Весь драккар словно бы внезапно и тяжело вздохнул. Орнольф и Снорри вернули мечи в ножны.

Теперь они плыли почти прямо на юг, параллельно ирландскому побережью, длинный рей пытался заставить парус ловить ветер. За ними второй драккар повторял тот же курс. Обычно, когда викинги шли в битву, они убирали реи и зачастую даже опускали мачты. Но сейчас это было невозможно, слишком малочисленной была команда «Красного Дракона». Они предпочли бы не ввязываться в битву без крайней необходимости.

Торгрим размышлял, не пытаются ли даны, идущие на мощном драккаре с отличным парусом, обойти «Красный Дракон» с наветренной стороны, чтобы лишить его возможности использовать силу ветра.

Нет. Он уже видел, что они не собираются этого делать. Преследующий их драккар шел нижним течением, с подветренной стороны от «Красного Дракона», и течение ускоряло его бег. Торгрим уже мог рассмотреть щиты на его борту — несколько десятков щитов. Эти парни не беспокоились о тактике, надеясь исключительно на численный перевес.

Еще через двадцать минут Торгрим решил, что пора готовиться к бою. Он отдал приказ, и викинги с мрачными застывшими лицами разобрали немногочисленные кольчуги и шлемы, а также щиты, мечи и копья.

Харальд вооружился и занял свое место в центре корабля. Торгрим не стал возражать. Будет лучше, если его мальчик погибнет смертью храбрых. Однако никакой радости эта мысль не приносила. Тот боевой дух, который владел викингами в бою с ирландцами, покинул их. Возможно, когда зазвенят мечи и копья, Торгрим снова сумеет почувствовать опьянение битвой, но не теперь. Они ведь почти спаслись.

Орнольф пришел на корму и занял место у руля.

— Какдумаешь, что это за сукин сын гонится за нами? Какой-нибудь двуличный дан решил отправиться в набег?

— Нет. Я думаю, это Орм. Орм из Дуб-Линна.

— Да неужели? — Орнольф нахмурился. — И отчего ты так решил?

Торгрим пожал плечами.

— Не знаю. Просто те даны, будь они прокляты, отчаянно желали получить корону, и едва ли они успокоятся, пока не получат желаемого. Я предполагал, что они отправят драккар в погоню за нами.

— Я не сомневаюсь в твоей правоте, Торгрим Ночной Волк, — ответил Орнольф. Он помолчал, глядя на то, как постепенно приближается вражеский корабль. — Вот ведь ублюдки! — рявкнул он. — Их там втрое больше, чем нас, и оружие у них на любой вкус!

— Рано или поздно мы все умираем, Орнольф.

— Я не против смерти, но мне противно думать, что меня сбросят в море. Человек моего положения должен получить достойные похороны. Меня следует хоронить вместе с оружием, животными, телегами и прочим добром, и рабыню мне под бочок пристроить. Все это нужно уложить на вот этот самый драккар и отправить в море в объятиях пламени. Только так подобные мне должны отправляться в Асгард!

— Если ты хочешь сгореть вместе с «Красным Драконом», нам пора уже его поджигать. Но не думаю, что другие согласятся с этим.

— Ха! — Орнольф фыркнул. — Да это честь для них — возможность сгореть вместе с Орнольфом Неугомонным!

Торгрим улыбнулся. И у него внезапно возникла идея.

Глава сорок пятая

Лежит недалече повержен

Тополь вепря потока.

Пусть мечутся в ужасе люди,

Мужество мне не изменит.

Сага о Гисли сыне Кислого

Прошло еще двадцать минут, и драккар под красно-белым парусом подошел к «Красному Дракону» так близко, что стало слышно, как плещутся волны о его корпус, как трещит натянутый такелаж. Нос корабля всего на пять перчей отставал от кормы «Красного Дракона». Даны, выстроившись вдоль бортов, осыпали викингов ливнем стрел, но команда Орнольфа и Торгрима, скрытая щитами и высокой кормой, почти не пострадала от этого.

Торгрим ясно видел Орма, стоявшего на корме, и Асбьерна Толстого, державшегося поближе к Орму. Он размышлял о том, потребует ли Орм, чтобы они сдались. Торгрим сомневался в этом. Орм прекрасно понимал, что норвежцы предпочтут гибель в бою рабству у данов.

Да и сам Орм, скорее всего, предпочел бы такой же исход.

— Всем приготовиться! — крикнул Торгрим викингам, прячущимся за щитами. — Слушать мои приказы!

Эгиль Ягненок, сидя под высокой кормой корабля неподалеку от Торгрима, раздувал угли и подбрасывал в них щепки.

Орнольф, прогуливаясь вдоль палубы, осыпал проклятиями данов и пытался подбодрить своих воинов. Затем он поднялся на корму, неся в руке запасной щит.

— Он может тебе понадобиться, — сказал он Торгриму, и, словно в подтверждение его слов, стрела с глухим стуком вонзилась в резной ахтерштевень над головой викинга.

— Благодарю.

Торгрим вскинул щит левой рукой, правой по-прежнему сжимая руль. Оба драккара все так же мчались по морю со всей доступной им скоростью, но даны начали приближаться, слегка отклонившись с курса, и готовились встать с «Красным Драконом» борт о борт, чтобы броситься на добычу.

— Поторопись там, Эгиль Ягненок, — сказал Торгрим и получил в ответ злобный взгляд Эгиля, возившегося с жаровней.

— Снимайте щиты! — крикнул Торгрим команде.

Викинги сняли щиты с креплений вдоль борта, надели их на руки и подняли повыше, заслоняясь от непрерывного ливня стрел. Вслед за стрелами полетели длинные копья данов.

— Да кончатся у этих ублюдков стрелы или нет? — громко поинтересовался Орнольф.

«Стрелы, копья, люди — у них есть все, чего только можно пожелать», — подумал Торгрим и ощутил довольно сильный удар по щиту. Он заглянул за кромку. В деревянный круг глубоко вошла вражеская стрела.

— Готовьтесь, они идут! — закричал Торгрим.

Корабль данов почти поравнялся с «Красным Драконом» и теперь поворачивался, чтобы столкнуться бортами. Торгрим видел, как на носу и корме драккара даны готовятся бросить свои абордажные крючья на веревках, чтобы сцепить корабли. Эти воины стали бы легкой добычей для лучников, вот только на «Красном Драконе» не было ни лучников, ни луков, ни стрел.

Расстояние между кораблями стремительно сокращалось, драккар в очередной раз нырнул ближе к «Красному Дракону». Вражеские воины уже держали щиты наготове, надели шлемы и сжали в руках мечи и копья. «Ох, Тор, как же их там много, — подумал Торгрим. — Не меньше сотни, и, судя по виду, все закалены в битвах». Их ждал не бой, их ждала резня.

Драккары сошлись на расстояние в пятнадцать футов, затем оно сократилось до десяти. Поток стрел иссяк, поскольку все до единого даны готовились броситься на абордаж. Пять футов и взметнулись абордажные крючья, вцепились в борт «Красного Дракона», а даны резко потянули за веревки, притягивая корабль. Викинги «Красного Дракона» даже не пытались обрубить веревки. Они вообще не двигались.

Оба драккара все так же неслись по волнам, когда их борта столкнулись с оглушительным треском и грохотом. Крепления для щитов разнесло в щепки, оба корпуса низко загудели и затряслись.

А затем утренний воздух наполнился диким ревом множества голосов — животными воплями, с которыми даны и норвежцы ринулись в схватку. Боевой клич встречали боевым кличем, щиты сталкивались друг с другом, даны пытались перебраться через борт, норвежцы старались остановить их.

Торгрим отпустил руль — бесполезный в такой ситуации — и бросился вперед, на бегу вынимая Железный Зуб из ножен.

Один из данов сумел пробраться за щиты норвежцев и спрыгнул на палубу прямо перед Торгримом. Дан вскинул копье, чтобы отбить удар меча, но Железный Зуб рассек древко с той же легкостью, с которой топор разрубил бы прогнившую ветку.

Дан замахнулся мечом, Торгрим отступил, уходя с линии атаки, и закончил первую схватку, вогнав Железный Зуб сопернику в грудь.

Торгрим чувствовал, как алое безумие начинает скапливаться в уголках глаз, а Железный Зуб словно двигался по собственной воле. Он врезался в толпу данов, стремящихся перелезть через борт. Даны теснили норвежцев с неотвратимостью морского прилива. Стена щитов столкнулась со стеной щитов, но даны благодаря численному преимуществу сумели забраться на палубу «Красного Дракона», и новые стремились вслед за ними, окружая норвежцев из Вика.

Снорри Полутролль, чье уродливое лицо расплылось в жесткой усмешке, бился изо всех сил с двумя данами, наседавшими на него, но он не видел того, что происходило рядом, пока не стало слишком поздно: третий копейщик вонзил свое оружие ему в бок. Снорри упал с диким криком, последним ударом зарубив своего врага, а Торгрим расправился с копейщиком, хотя Снорри это уже ничем не могло помочь.

Норвежцев теснили к центру корабля, и викинги падали один за другим, отступая. Торгрим беспомощно наблюдал за тем, как рука Гисура сына Тори, та, которую лишь вчера перевязали, отлетела в сторону, отрубленная мечом, а сам Гисур, вопящий от боли, упал под градом ударов.

Торгрим выл и кричал вместе со своими товарищами, даже громче тех, кто сражался рядом. Он пробился туда, где Орнольфа окружили целой толпой. Железный Зуб прорубил дорогу для ярла.

— Торгрим! Еще не пора? — заорал Орнольф, и эти слова вернули Торгрима в реальность из безумия битвы, охватившего его.

Он снова увидел корабль и команду, а также единственную их надежду.

Он попятился, отбиваясь Железным Зубом от бросавшихся на него данов, пока не добрался до кормы, находившейся довольно далеко от места сражения. Торгрим взглянул наверх. Самодельный парус раздувал сильный ветер, и «Красный Дракон» все еще двигался вперед. Эгиль Ягненок переминался с ноги на ногу. В руке он сжимал пылающий факел.

— Эгиль! — крикнул Торгрим.

Викинг обернулся и прикоснулся факелом к парусу. Тот сразу же вспыхнул, и Эгиль побежал вперед, поджигая парус по всей длине. Сухая ткань занялась быстро, задымила, рассыпая искры, и пламя, пожирая свою добычу, стало подниматься все выше и выше.

Торгрим повернулся к тем, кто стоял у брасов.

— Давайте, давайте! — скомандовал он, и Харальд, державший наветренный брас, отпустил его.

Три других викинга потянули за свои брасы. Пылающий рей и парус развернулись поперек корабля, над головами сражавшихся, и врезались в мачту драккара данов.

Кто-то из нападавших увидел, что происходит. Торгрим услышал тревожный крик, но было уже слишком поздно. Парус «Красного Дракона», полностью объятый пламенем, и рей, который к тому времени тоже горел, подожгли и мачту, и парус датского корабля.

Через миг парус данов полыхал по всей длине, огромное красно-белое полотнище быстро сгорало, затем занялись и снасти, засияли оранжевым и желтым светом на фоне синего неба.

— Да поразит тебя за это Тор!

Торгрим обернулся на этот рев и увидел Орма сына Ульфа, который смотрел на него, нацелив клинок залитого кровью меча.

— Он поразит нас обоих! — ответил Торгрим.

Норвежцы позволили данам оттеснить себя к наветренному борту корабля. Над головой полыхали снасти обоих драккаров, куски горящей ткани и веревок сыпались на головы тех, кто сражался внизу.

Сейчас! Торгрим ударил щитом стоявшего перед ним противника, сбил его с ног на палубу, прыгнул в сторону, подальше от вражеских боевых топоров. Торгрим вскинул Железный Зуб, размахнулся по широкой дуге и одним ударом разрубил гардель.

Пылающий рей «Красного Дракона» рухнул вниз, поперек палуб обоих драккаров, развалившись надвое. Во все стороны полетели пылающие куски дерева и обрывки ткани. Даны с воплями повалились под весом горящего рея, но норвежцы не пострадали, потому что были готовы к тому, что сделал Торгрим.

Это был сигнал. Один за другим викинги Орнольфа пятились, отступали к правому борту, не прекращая сражаться с оставшимися перед ними данами, не обращая внимания на ровную стену пламени, которую создавал разделивший палубу рей.

Эгиль Ягненок согнулся и подхватил под мышки Сигурда Пилу. Сигурд истекал кровью от удара мечом, рассекшего ему плечо. Эгиль вынес Сигурда из гущи битвы, за что даны вознаградили его стрелой в бок, чего он, впрочем, не заметил. Поставив Сигурда на ноги, он дотащил его до борта «Красного Дракона» и сбросил в ирландскую кожаную лодку, привязанную под ним.

— Вперед, быстрей! — ревел Орнольф своим людям и смеялся, размахивая мечом, принимая на потрепанный щит удар за ударом.

Один за другим викинги, которые еще держались на ногах, затаскивали раненых товарищей в лодку, а затем прыгали сами. К счастью, мало кто из уцелевших данов стремился в бой. Они были слишком заняты пожаром — бросали горящие обломки за борт, пытались сбить огонь мечами.

«Бесполезно», — подумал Торгрим. Оба драккара уже горели, просмоленные борта занялись мгновенно. Со своего места на корме Торгрим чувствовал исходящий от них жар пламени. Он часто бывал на похоронах и знал: подожженный драккар уже ничто не погасит.

Кто-то высоким голосом, в котором звенела паника, отдавал приказы данам:

— Тушите огонь! Тушите же огонь, идиоты! Забудьте о норвежцах, пусть бегут, тушите огонь!

Это вопил Асбьерн Толстый. Он стоял на палубе датского драккара и размахивал руками. Он выпучил глаза, впадая в панику, и вопли его становились все более отчаянными. Он продолжал вопить, когда Орм перепрыгнул с «Красного Дракона» назад на свой корабль и одним ударом меча снес Асбьерну голову с плеч. Рыхлое тело Асбьерна падало медленно, словно подрубленное дерево с широким стволом.

Если Асбьерна до смерти пугало пламя, то Орм, похоже, и вовсе не замечал огня. Он вернулся на «Красный Дракон» со щитом и мечом наготове. Шлем он потерял где-то в гуще битвы, и теперь его волосы торчали в разные стороны, лицо было покрыто копотью, а глаза неотрывно глядели на врага.

— Быстрей, быстрей! — кричал Орнольф своим людям. Торгрим посмотрел вокруг. Все норвежцы уже сели в лодку, насколько он мог видеть.

— Орнольф, иди, я за тобой следом! — крикнул он. Орнольф с хрюканьем перевалился через борт. Торгрим вновь взглянул на палубу и не заметил никого из своих. Затем бросил взгляд на лодку. Харальда в ней не было. Он снова осмотрелся и снова не увидел Харальда.

— Где Харальд? — спросил Торгрим тех, кто сидел в лодке.

И на этот раз он увидел сына, который скорчился на самом дне: его заслонял Сигурд Пила. Их взгляды встретились, и глаза Харальда вдруг широко раскрылись.

— Отец! — крикнул он.

Торгрим резко обернулся и вскинул щит, сразу догадавшись, что ему угрожает. Меч Орма врезался в дерево, отколов кусок от края щита, и Торгрим почувствовал, как удар отдается дрожью до самого плеча. Он споткнулся, попятился, сумел сделать выпад Железным Зубом, но Орм с легкостью отразил его удар.

Торгрим шагнул назад, чтобы занять выигрышную позицию. Оба корабля полыхали, черный дым клубами вился по ветру. Орм стоял на фоне яркого пламени, в котором его воины отчаянно пытались спасти свой корабль и свою жизнь.

Орм рванулся вперед, сделав резкий обманный финт, и Торгрим едва сумел парировать этот удар. Орм толкнул его своим щитом, заставляя шагнуть назад, но меч Торгрима нашел лазейку в обороне: Железный Зуб распорол тунику Орма и заскрежетал по скрытой под ней кольчуге.

Орм отбил его меч в сторону. Он взмахнул клинком, целясь сверху по дуге, и ударил Торгрима изо всех сил. Торгрим поймал удар на щит, и тот разлетелся на куски. В руках остались только умбон и ручка, на которых кое-как держалась пара щепок.

«Будь прокляты ирландские щиты!» — подумал Торгрим и атаковал. Он снова попал, но кольчуга Орма надежно защищала его от ударов.

— Торгрим, давай к нам! — закричал Орнольф из рыбацкой лодки с таким нетерпением, словно Торгрим на борту драккара тратил время в свое удовольствие.

Орм атаковал попеременно мечом и щитом, и Торгрим ничего не мог с этим поделать, разве что пятиться — прочь от места, где к борту была привязана спасительная шлюпка.

«Это плохо», — подумал Торгрим. Железный Зуб против меча, щита и кольчуги Орма? Пусть дан не настолько силен, чтобы одолеть Торгрима в бою, но все же он очень хороший боец.

Торгриму пришло в голову, что Один Всеотец похож на большого кота, а он, Торгрим, — на мышь в его лапах, с которой тот играл, прежде чем прикончить.

Драккар покачнулся под ногами, заставив Орма и Торгрима одновременно споткнуться. Доски прогорели до ватерлинии, море хлынуло внутрь. Сквозь вопли и треск пламени они слышали шипение морской воды, заливавшей огонь. Торгрима по-прежнему звали товарищи.

— Ты убил меня, Торгрим Ночной Волк, — сказал Орм, нацелив меч Торгриму в грудь. — Но и я убью тебя тоже. Мы умрем вместе.

Драккар снова нырнул вниз, и Торгрим отступил на шаг, пытаясь сохранить равновесие, после чего поудобнее перехватил Железный Зуб.

— Вместе, — ответил он и привычным движением вогнал Железный Зуб обратно в ножны.

Он стоял перед Ормом, безоружный, раскинув руки, словно приглашая ударить.

Орм улыбнулся. Он сделал шаг вперед, вскинул меч высоко вверх и опустил его, целясь Торгриму в голову. Торгрим отскочил в сторону, и меч Орма рассек только воздух. Торгрим взглянул на растерянное лицо врага и прыгнул на Орма, хватая его за пояс и толкая назад, а затем через борт «Красного Дракона».

Торгрим едва ощутил падение, успел лишь понять, что находится в воздухе. Орм вцепился в него, и в воду они рухнули вместе. Холодное море тут же сомкнулось над ними, глотая добычу. Вода душила Торгрима и слепила его.

Пальцы Орма мертвой хваткой впились ему в шею. Торгрим заработал ногами, но ему никак не удавалось вынырнуть на поверхность. Он чувствовал, что Орм тоже пытается плыть, видел, как над головой движется светлая поверхность моря.

Он попытался разжать пальцы Орма, но тот лишь усилил хватку. Торгрим бил ногами, дергался, чтобы освободиться, но они с Ормом лишь погружались все глубже и глубже. Легкие горели, и Торгрим боролся с желанием открыть рот, чтобы вдохнуть.

В глазах темнело. Торгрим схватился за лицо Орма и надавил ладонью, отстраняя его от себя, потом ударил коленом вверх. Орм попытался уклониться от удара и разжал хватку на шее Торгрима. Торгрим давил и давил, коленом и руками, ощущая, как слабеют и соскальзывают пальцы Орма. В темной воде он видел лишь белое лицо дана, его открытый в беззвучном крике рот.

Он пнул Орма, освобождаясь, и забил, руками и ногами, устремляясь к поверхности. Силуэт Орма внизу растворялся в темных глубинах моря.

Торгрим вынырнул, отчаянно хватая воздух ртом, не в силах надышаться. Его легкие пронзила острая боль. Воздух был пропитан дымом горящих кораблей — даны получили отличные похороны. Черный корпус «Красного Дракона» возвышался над Торгримом. Над драккаром плясало пламя, языки огня тянулись к синему небу.

Торгрим развернулся в воде.

Кожаная ирландская лодка, которую нашел Харальд, плыла к нему. Вскоре она остановилась рядом, сильные руки вытащили его из моря.

Впервые с тех пор, как в Дуб-Линне у него отобрали оружие, да и впервые в жизни, если уж на то пошло, Торгрим искренне радовался тому, что враг был в кольчуге, а он нет.

Эпилог

…[Он] предрек Ирландии, что трижды корабли черных данов посетят ее берега.

Бек мак Де[40]

Двадцать семь воинов с «Красного Дракона» плыли теперь в кожаной лодке. Ровно столько их уцелело и смогло пережить испытания богов, ниспосланные с тех пор, как они ступили на зеленые берега Ирландии. И этого было достаточно, потому что, если бы в лодку сел еще один человек, она, несомненно, затонула бы.

Взявшись за весла, они гребли изо всех сил, стараясь уйти как можно дальше от пылающих кораблей. Они боялись, что лодку могут поджечь обломки драккаров или что даны доберутся до нее вплавь. Но сильнее всего их гнали прочь ужасные крики сгоравших заживо. Ветераны множества битв, которых не трогали стоны раненых, они тем не менее содрогались от этих ужасных звуков.

Но не все даны погибли в огне. Далеко не все. Некоторым удалось вцепиться в обломки, и теперь они плыли к берегу. Другие решили последовать за Ормом в королевство Эгира и Ран: эти прыгали в море, наверняка имея в запасе золотые монеты, чтобы расплатиться с Ран за путь до Вальгаллы.

За ними и следили викинги с «Красного Дракона», отплывая все дальше от горящих драккаров. Они наблюдали, как два гордых корабля погружаются все глубже в воду, пока похожие, словно близнецы, головы драконов и пылающие мачты не застыли над поверхностью, прежде чем тоже исчезнуть. Все ушло в глубину, оставив под солнцем только весла, ведра и сухой плавучий мусор. Вскоре мусор вынесет на берег, и остаток земного существования эти вещи проведут в хозяйстве рыбака или пополнят утварь жены пастуха.

Как только драккары исчезли, викинги вновь принялись неторопливо грести, медленно ведя лодку к берегу. Та почти бесшумно скользила по морю. Все молчали. Никто не спрашивал о том, куда они плывут, сменяя друг друга на веслах.

Солнце уже склонилось к западу, когда один из них наконец нарушил молчание. Это был Свейн Коротышка, который уже несколько часов работал веслом.

Скажи мне, Орнольф, мы собираемся грести к тому месту, где море сливается с краем земли, или ты все же знаешь местечко, где можно причалить?

Вместо Орнольфа ответил Торгрим:

Есть поселение норвежцев, которое называется Вексфорд, к югу от Дуб-Линна. Мы отправимся туда.

— Без еды и воды далеко мы не уплывем. Нам пригодился бы парус, — сказал Эгиль Ягненок.

— В Балдойле есть монастырь. Это недалеко отсюда. Завтра мы доберемся до него и посмотрим, можно ли там добыть необходимое.

— Балдойл? Это не тот монастырь, дым которого мы видели, когда плыли на север? — спросил Орнольф.

— Тот самый.

— И какой смысл устраивать набег на монастырь, который недавно разграбили?

— Воинов у них теперь немного, и это хорошо, потому что нас тоже мало, — ответил Торгрим. — К тому же нам нужны не ценности, а всего лишь еда и вода.

Орнольф только хмыкнул и замолчал.

Они решили остаться в море на ночь, потому что не знали, движется ли еще по берегу гнавшаяся за ними ирландская армия. К счастью, чистое безлунное небо и звезды на нем позволяли ориентироваться и прокладывать курс. Они продолжали грести на юг, лодка вздымалась и опадала на океанских волнах.

Ближе к утру, перед самым рассветом, они впервые начали подозревать, что в море они не одни. Торгрим услышал звук, который не могла издавать кожаная лодка, но не мог он прийти и из океана. Гулкий звук, словно дерево столкнулось с деревом.

Он сел прямо, прислушиваясь к темноте. Теперь раздался плеск.

— Вы это слышали? — прошептал он остальным.

— Что? — спросил Орнольф, но никто ему не ответил.

— Вот сейчас, — прошипел Торгрим минуту спустя.

Теперь из темноты доносились голоса, бормочущие слишком тихо, чтобы можно было разобрать слова. И снова раздался скрип.

— Это Эгир. Или его дочери, они решают нашу судьбу! — сказал Свейн, безуспешно пытаясь скрыть панику в голосе.

— Возможно, — ответил Торгрим. — А может, и нет. Давайте-ка сделаем наши весла бесшумными.

Они поспешно стянули туники и накинули их на уключины, чтобы те не скрипели при гребле. Теперь они продвигались очень медленно, однако все так же держали курс на юг. Торгрим вглядывался в темноту, но ничего не видел. Рассмотреть что-то прямо по курсу лодки не представлялось возможным, а она все поднималась и опадала, плывя по тихим волнам.

Но затем Торгрим вдруг увидел — или ему показалось, что он увидел силуэт впереди, еще более черный, чем окружавшая его тьма.

— Суши весла, — шепнул он, и викинги перестали грести, замерев на скамьях.

Торгрим явственно ощущал повисшее над лодкой напряжение. Он смотрел вперед.

— Эгиль, у тебя острые глаза. Что ты видишь впереди? Эгиль Ягненок посмотрел в ту сторону и сказал:

— Это корабль.

Да, теперь Торгрим в этом не сомневался. Он все яснее видел длинный низкий силуэт корабля на фоне ночной тьмы. Корабль не двигался, он дрейфовал.

— Нам нужно плыть в другую сторону, — прошептал Торгрим. Потому что это, скорее всего, не друзья. Правый борт — греби, левый — табань.

Кожаная лодка развернулась на месте и медленно поползла в противоположную сторону. Вскоре Торгрим потерял темный силуэт из виду.

— Торгрим! зашептал Эгиль Ягненок. — Там еще один! Впереди снова появилась черная тень, почти такая же, как первая, словно по волшебству этот странный корабль решил держаться прямо перед их лодкой. Они вновь повернули на юг, надеясь обойти этот корабль, но наткнулись на третий.

— Это попахивает шутками Локи, — прошептал Торгерд Трещина.

Викингов постепенно охватывала паника.

— Суши весла, — приказал Торгрим.

Он не видел смысла плавать кругами по морю, если драккары все время появляются у самого носа. Лучше дождаться рассвета и посмотреть, что происходит.

— Поспите немного, — велел Торгрим и первым подал пример, устроившись поудобнее, насколько это было возможно, закрыв глаза и замерев. Сон не шел к нему еще несколько часов.

Наконец он сумел задремать, и тут кто-то потряс его за плечо. Торгрим открыл глаза и сел. Небо на востоке постепенно серело. Торгрим протер глаза. Скоро наступит день.

— Все проснулись? — спросил он.

Торгрим не знал, что увидит с рассветом, — нечто из смертного мира или из мира иного.

И тут в двадцати футах от них зазвучал голос, призывающий команду проснуться. Торгрим подпрыгнул от изумления и услышал стоны и брань. Над водой разносились звуки, с которыми люди просыпались; они шуршали мехами, зевали, постанывали и переругивались. А затем в лучах рассвета показался корабль, словно соткавшийся из морского тумана, — длинный драккар с драконьей головой, футов в сто пятьдесят длиной. Оскаленная пасть дракона на носу возвышалась над морем, рей, который был больше, чем весь «Красный Дракон», задвигался, готовясь ловить ветер.

— Боги благие… — прошептал Сигурд Пила.

— Взгляните туда! — сказал Эгиль Ягненок.

Все обернулись к корме, затем посмотрели вправо и влево. Со всех сторон их окружали корабли, куда ни кинь взгляд, на волнах покачивались драккары. Викинги ночью ухитрились пробраться прямо в центр боевого флота.

В это время кто-то на борту драккара наконец заметил перегруженную лодку, дрейфующую в двух перчах от носа корабля.

— Эй вы, там! — крикнули им. — А ну гребите сюда!

Викинги посмотрели на Торгрима. Торгрим посмотрел на Орнольфа. Тот пожал плечами.

— Что ж, выбора у нас нет, — сказал он.

После нескольких мощных гребков лодка поравнялась с массивным драккаром. Крупный мужчина в меховой накидке и сияющем шлеме облокотился о борт, глядя вниз на неожиданных попутчиков.

— Кто вы такие? — требовательно спросил он.

Орнольф ответил не менее высокомерно:

— Я Орнольф сын Храфна, ярл округа Вик! А ты кто такой, чтобы требовать от меня ответа?

Это выглядело нелепо: Орнольф в своей лодчонке вел себя также надменно, как и воин, стоявший у борта боевого корабля, но, прежде чем тот смог ответить, с палубы донесся другой голос:

— Орнольф? Орнольф Неугомонный, старый ты развратник! Над бортом показался другой воин, намного старше первого. Его длинные седые волосы были заплетены в косу, как и седая борода.

— Олаф? — завопил Орнольф. — Олаф Белый? Это ты, старый сукин сын?

Орнольф громко расхохотался, и Олаф Белый ответил таким же раскатистым смехом.

— Что ты здесь забыл, Олаф, с этим твоим великолепным флотом? — спросил Орнольф.

— До Норвегии дошли слухи, что ублюдки даны захватили Дуб-Линн, вот мы и явились, чтобы вернуть его в добрые руки.

— Это правильно, Олаф, — согласился Орнольф.

— А ты со своими людьми присоединишься к нам, или вам так нравится грести в море, что мне вас лучше не останавливать?

— Что скажете, люди? — спросил Орнольф. — Хотите снова наведаться в Дуб-Линн? На этот раз, я уверен, они окажут нам куда более теплый прием. Вы согласны?

Викинги были согласны. А после короткой стычки с застигнутыми врасплох, оставшимися без предводителя и оказавшимися в меньшинстве данами Орнольф и его команда действительно нашли Дуб-Линн куда более приветливым, чем во время первого визита.

Погребальный пир по Маэлсехнайллу мак Руанайду состоялся через три дня после того, как армия павшего героя нанесла поражение Кормаку Уа Руайрку. Бригит, будучи его дочерью и принцессой, заняла свое место во главе стола, рядом с Фланном мак Конайнгом, который каким-то образом, по странному согласию всех без исключения ри туата, был назначен протектором королевства, поскольку Маэлсехнайлл не оставил наследников.

Один из ри туата встал, поднимая серебряный кубок.

— Благородный король Тары поразил враждебных нам фин галл и предательскую армию Кормака Уа Руайрка за одно только утро, на одном и том же поле, сначала одних, а затем других! Подобной отваги не видели раньше, и с ним не сравнятся герои грядущих дней!

Гости закричали, поддерживая тост. Фланн улыбнулся, но сдержанно, как того требовали обстоятельства, и тоже поднял кубок. Бригит возвела глаза к потолку. Она не была уверена в том, что тост произнесли в честь ее отца, а не в честь Фланна мак Конайнга, зато предполагала, что эта двойственность была намеренной. Ри туата уже льстили Фланну, как раньше — ее отцу.

«Проклятые лизоблюды», — подумала она. Еда на ее тарелке осталась нетронутой. Бригит не чувствовала аппетита с тех самых пор, как Фланн мак Конайнг казнил Кормака Уа Руайрка. То, что Маэлсехнайлл погиб на поле боя, не спасло Кормака от мучительной смерти: ему вспороли живот так же, как его брату, и род Уа Руайрков прервался. Бригит пришлось признаться себе, что к бывшему деверю, всячески пытавшемуся наставить своему брату рога, она испытывала куда меньше сочувствия, чем к бывшему мужу Доннхаду.

Кормак к тому же не выказал той храбрости, с которой Доннхад сумел принять свою смерть. В отличие от Доннхада, встретившего смерть достойно, с суровым выражением лица, Кормак вопил и рыдал, умоляя сохранить ему жизнь. Это жалкое представление ничем ему не помогло, он лишь потерял последний шанс остаться в памяти людей смелым человеком.

Воинов Кормака изрубили в куски, а уцелевшие стали рабами Фланна и других ри туата. Вскоре они наверняка пожалеют о том, что не погибли на поле боя.

Затем заговорил Фланн, но Бригит его не слушала. Она взглянула на Морриган, сидящую в дальнем конце стола. Вся эта история казалась Бригит очень странной. Маэлсехнайлл прошел через множество битв, не получив ни царапины, и вдруг погиб во время самой обычной мелкой стычки. Никто не видел, как он умер, лишь позже нашли его тело с перерезанным горлом.

Бригит размышляла о словах, которые Морриган велела ей заучить, словах на незнакомом ей языке. Они вполне могли оказаться заклинанием, которое и привело к внезапной гибели отца. Наибольшую выгоду смерть короля принесла именно Фланну и Морриган.

«Что ты знаешь об этом, Морриган?» — подумала Бригит и поспешно отвела взгляд, прежде чем Морриган сумела прочитать ее мысли. Бригит знала, что должна соблюдать осторожность. Фланн провозгласил себя протектором, пока не будет оглашен порядок наследования, но протекторы умели сделать себя королями. Единственная настоящая угроза его власти исходила именно от нее или же от ее еще не родившихся детей. Фланн и Морриган будут начеку.

Бригит оглядела сидящих за длинным столом ри туата, рассматривая их одного за другим. Вожди кланов ели и пили, как свиньи, не следя за манерами. Большинство уже потеряло человеческий облик. Она вздохнула.

Ей придется выйти замуж за одного из них. И сделать это как можно скорее. Светловолосый и голубоглазый Конлайд Уи Кенселайг выглядел не хуже прочих. Этот, наверное, подойдет.

Бригит еще не оправилась от ужаса после похищения, а также после того, как ее деверь умер страшной смертью у нее на глазах. Этим, пожалуй, можно было оправдать утреннюю тошноту. Служанки, похоже, пока еще верили, что причиной болезни стали пережитые ею потрясения, но долго это не продлится, затем наверняка поползут сплетни и слухи.

Бригит нужен был муж, а наследнику трона Тары — законный отец, которого все примут за родного, благодаря его светлым волосам и голубым глазам, таким же, как у ребенка. Особенно теперь, когда Фланн явно намеревался удержать трон для себя.

Никто, никто, кроме Бригит мак Руанайд, никогда не узнает, что в жилах ее наследника течет кровь фин галл.

Морриган показалось, что Бригит на нее смотрит, но принцесса отвернулась прежде, чем ей удалось поймать этот взгляд.

«О чем ты так задумалась, дорогая?» — мысленно спросила ее Морриган, которая не сомневалась в том, что Бригит пытается отгадать, каким образом Фланн сумел так быстро приобрести горячую поддержку.

Принцессе наверняка казалось, что эго произошло мгновенно. Но она не знала, что Фланн мак Конайнг годами завоевывал поддержку и любовь ри туата, попутно сея в их сердцах семена страха и недоверия к Маэлсехнайллу. Он долго возделывал и удобрял это поле, и теперь пришла пора пожинать урожай. Несколько драгоценных камней, вынутых из короны, несколько дюймов золота, сточенных с ее обруча, — вот и все, что потребовалось для подкупа остальных. Бригит сама доставила сообщение Морриган Фланну, когда им пришло время действовать: «Пусть Тара падет, а Фланн вознесется». Дочь короля сообщила Фланну, что пора покончить с ее отцом.

Маэлсехнайлл мак Руанайд был злым человеком. Вот и все, что можно было о нем сказать. Вместо того чтобы воевать с язычниками-северянами, он враждовал со своими сородичами-ирландцами, разорял монастыри и церкви — лишь потому, что те находились в землях другого короля, которого Маэлсехнайлл мак Руанайд назначил своим врагом.

Больше подобное не повторится. Брегой будет управлять праведный человек.

Морриган подумала о Бригит. Люди Фланна, Патрик и Доннел, завели себе подружек — служанок принцессы. Благодаря им Морриган знала все об утренней тошноте Бригит. Глупые девчонки считали, что виной тому пережитые Бригит страдания, но Морриган догадывалась об истинной причине ее болезни. Она оглядела ри туата, гадая, кто же из них отец.

А затем ее неожиданно посетила иная мысль. Харальд? Это казалось маловероятным. И все же Харальд был молод и красив. Он похитил принцессу. Даже если Бригит не отдалась ему по собственной воле, он мог овладеть ею силой.

Возможно ли это? Морриган присматривалась к Бригит с новым интересом.

Впрочем, в конечном итоге это не имело значения. Через девять месяцев может появиться на свет наследник трона Тары, если, конечно, у Бригит родится сын. У них есть целых девять месяцев, за которые Фланн должен настолько укрепить свои позиции, чтобы остаться протектором при наследнике трона.

Ну а затем, когда правление Фланна надежно упрочится в Бреге, настанет момент явить миру Корону Трех Королевств. Фланн мак Конайнг, король Бреги, станет также королем Лейнстера и Миде.

И обретет такую власть, что даже внук Маэлсехнайлла мак Руанайда не сможет бросить ему вызов. К тому времени Ирландия изменится и будет воевать с истинными врагами.

Фланна мак Конайнга не остановит никто, если Морриган произнесет свое веское слово. И она его произнесет.

Историческая справка

…не будет и камня

у края дороги,

коль сын не поставит.

Старшая Эдда. Речи Высокого

Та часть ирландского побережья, где в наши дни стоит город Дублин, была населена людьми на протяжении тысяч лет. Археологические раскопки свидетельствуют о том, что они держали собак, овец и свиней, умели делать большие компостные кучи, занимались гончарным и ювелирным ремеслом. Однако до эпохи викингов там не существовало поселений, достойных называться городом.

Впервые норвежцы появились там летом 837 года, когда флот из шестидесяти пяти кораблей с командами викингов — некоторые из них прибыли с Шетландских и Оркнейских островов — вошел в устье реки Лиффи. Они обнаружили два небольших поселка, которые, скорее всего, были построены вокруг церквей и монастырей, поскольку в Ирландии в те годы христианство распространилось уже повсеместно. Одно из поселений называлось Ат Клиах. Второе носило имя пруда, образовавшегося в том месте, где река Подль впадает в Лиффи. Он так и назывался — Черный пруд, или Дуб-Линн на гэльском.

Шестидесятипятилетняя история норвежской крепости-порта была жестокой и кровавой, как и все столкновения викингов и ирландцев.

Вскоре после того, как норвежцы основали Дуб-Линн, их силой выгнали датские викинги, осознавшие важность этого морского порта. Затем, в 852 году, еще один норвежский флот во главе с Олафом Белым явился, чтобы отбить город для Норвегии. Крепость осталась в руках норвежцев. Интересен тот факт, что среди всех жертв набегов викингов лишь ирландцы действительно различали своих врагов, которых они называли галл. Норвежцев они звали фин галл — «белые чужаки», а датчан — дуб галл , то есть «черные чужаки».

Немало археологических находок эпохи викингов можно обнаружить в центре современного Дублина, но все они датируются X веком. Историки удивляются тому, что в то время на месте города стояли два разных поселения северян. Изначальная крепость, насколько это известно, была расположена чуть выше по реке, там, где в наши дни находится сердце Дублина.

В 902 году ирландская армия выгнала норвежцев прочь из города. Еще семнадцать лет спустя они вернулись. Второе поселение, простоявшее две сотни лет, и стало фундаментом современного города.

Вначале викинги устремлялись к берегам Ирландии исключительно для набегов, и набеги эти были весьма опустошительными. Но один из аспектов культуры викингов значительно отличал их от любых других морских налетчиков: после набегов норвежцы возвращались, чтобы остаться на этой земле.

Территориальные претензии викингов были обусловлены множеством факторов, в том числе неблагоприятным для земледелия климатом Скандинавского полуострова и политическими потрясениями в его странах. Так или иначе, ирландцы (как и англичане, которые также страдали от вторжений викингов) пришли в ужас от одной мысли о том, что северяне появляются здесь, чтобы остаться. Как и коренные американцы при столкновении с европейскими колонистами 800 лет спустя, ирландцы смирились с первыми поселениями северян на своих берегах и терпели их до тех пор, пока не поняли, что это только начало.

Прочно вписавшись в ирландский ландшафт, викинги начали с тем же энтузиазмом прописываться на ирландской политической сцене. Многие современные ирландцы утверждают, что являются потомками королей, и это утверждение вполне может быть обоснованным, учитывая, сколько королей знает история Ирландии. С учетом сложной иерархии старших и подчиненных им королей, в стране насчитывалось около ста пятидесяти правителей различного ранга в любой период с V по XII век.

Большинство из них были всего лишь местными вождями, другие же управляли крупными королевствами, такими как прославленные Миде и Лейнстер. Но в период вторжений викингов единого правления Ирландии не существовало, не было и правителя, способного организовать настоящее сопротивление нашествию северян. Ирландские короли постоянно враждовали друг с другом, поэтому викинги стали для них военными союзниками. Один за другим ирландские короли решали, что не так отвратительны викинги, как те соотечественники, с которыми в данный момент они собирались сражаться, и заключали взаимовыгодные союзы, заручаясь помощью северян.

По мере того как викинги втягивались в ирландскую междоусобицу, их поселения расширялись, увеличивалось их население; северяне все глубже пускали корни. Викинги женились на ирландских женщинах, затевали вполне законную торговлю с ирландцами, завозя из Скандинавии множество своих товаров. С основания Дуб-Линна прошло больше двухсот лет, прежде чем ирландский король Бриан Бору объединил страну достаточно надежно, чтобы успешно изгнать из нее викингов. Однако к тому времени влияние северян, начиная с их ремесел и заканчивая языком и генами, настолько устоялось, что искоренить его в Ирландии не удалось, оно сохранилось и до наших дней.

Практически все географические названия, встречающиеся в этой книге, знакомы каждому, кто посещал современную Ирландию, поскольку эти названия с тех пор не изменились. Единственным исключением является Брега. В средневековой Ирландии королевство Брега (что означает «возвышенность») располагалось на территории современных графств Мит и Лаут, к северу от Дублина. Корона Трех Королевств — целиком и полностью плод моего воображения. Но если бы подобный артефакт существовал, он наверняка бы оказался в центре столь же жестоких интриг, какие описываются в этой книге. Именно так обстояли дела в средневековой Ирландии.

Глоссарий

Асгард — обитель древнескандинавских богов и богинь, своего рода рай для северных воинов.

Берсерк — воин, способный перед сражением вызвать у себя неистовую жажду крови. Берсерками, которые во время сражения вели себя как убийцы-психопаты, становились самые свирепые из викингов. Слово «берсерк» происходит от старонорвежского berserkr — «медвежья шкура».

Биврёст — в древнескандинавской мифологии мост, который соединял Асгард с другими мирами.

Брас — снасть, при помощи которой разворачивают рей в горизонтальной плоскости, чтобы отрегулировать угол паруса по отношении к ветру.

Вальгалла — большой зал в Асгарде, в котором павшие в бою воины будут пировать и сражаться до наступления Рагнарека.

Валькирии — в норвежской мифологии девы-воительницы, собиравшие души погибших на поле боя и провожавшие их в Вальгаллу. Их называли «выбирающими убитых» и в позднейшую эпоху изображали в романтическом ключе, как воительниц Одина, но изначально валькирий считали духами куда более демоническими: они якобы пожирали трупы павших воинов.

Вик — область в Норвегии к югу от современного Осло. Возможно, от него произошло слово «викинг».

Выкуп — деньги, которые семья жениха выплачивает семье невесты.

Глинобитный — созданный с применением распространенной средневековой технологии при возведении зданий. Тростник и солому сплетали в виде решетки, затем скрепляли глиной или ее раствором, сверху клали побелку.

Драккар — самый большой из военных кораблей викингов. Драккары могли иметь до 160 футов в длину и были способны перевозить до 300 человек. Драккары являлись флагманскими судами флота, кораблями королей.

Дуб галл — гэльский термин для обозначения викингов датского происхождения. Он означает «черные чужаки» и указывает на цвет их кольчуг, который им придавало масло, использовавшееся для ухода за доспехами. См. фин галл.

Клин, или «свинья» — боевой строй викингов. Воины образовывали остроконечный клин, чтобы атаковать стену щитов или любое другое защитное построение.

Кнорр — норвежское торговое судно, меньше, шире и крепче драккара. Кнорры были «рабочими лошадками» норвежской торговли, на них перевозили товары и поселенцев туда, куда путешествовали викинги.

Круглый форт — небольшое поселение, часто встречавшееся в средневековой Ирландии, состоящее из домов, защищенных круглой земляной насыпью или частоколом.

Куррах — лодка из деревянного каркаса, обтянутого шкурой, типичная для Ирландии. Они были разных размеров, самые крупные из них ходили под парусом и могли перевезти несколько тонн. Основное морское судно средневековой Ирландии.

Локи — северный бог огня и вольных духов. Локи был хитроумным трикстером, от шуток которого страдали и боги, за что он понес суровое наказание.

Один — верховное божество норвежского пантеона. Один был богом мудрости и войны, защитником военачальников и поэтов.

Перч — единица измерения, в Ирландии равная 6,4 м.

Поперечина — скамья для гребца в лодке.

Рагнарек — конец света в скандинавской мифологии, последняя битва с силами зла, во время которой все люди и боги погибнут, земля будет уничтожена, но затем возродится вновь, уже очищенная.

Рей — длинный горизонтально расположенный брус, на котором крепился парус. Когда корабль викингов шел на веслах, рей опускали продольно почти до самой палубы и привязывали к нему парус.

Скальд — поэт эпохи викингов, чаще всего при дворе короля. Скальды создавали насыщенную сложной образностью поэзию, аналогов которой в мире нет. Поэзия была важной частью культуры викингов, а умение слагать стихи высоко ценилось в их среде.

Смотритель — сборщик налогов и главный распорядитель округа, подчиняющийся вельможе, священнику или королю. Портовый смотритель отвечал за досмотр торговых кораблей, прибывающих в порт. К X веку смотрители исполняли роль, аналогичную роли современных английских шерифов.

Стена щитов — защитная линия, в которую выстраивались воины, выставив свои щиты, соединенные внахлест.

Тине — общественное собрание.

Тор — у северян бог грозы и ветра, но также защитник людей и других богов. Излюбленное оружие Тора — молот. Амулет в виде этого молота был так же популярен у норвежцев, как крест у христиан.

Трэлл — раб мужского пола у северян.

Умбон — металлическая накладка сферической или конической формы, размещенная в центре деревянного щита. Ум- бон выглядел как железная чаша, выступающая над лицевой частью щита и создающая с обратной стороны полость над ручкой.

Фал — трос для подъема рея или паруса.

Фин галл — гэльский термин для обозначения викингов норвежского происхождения. Означает «белые чужаки». См. дуб галл.

Фрейя — скандинавская богиня любви и красоты, но имеющая отношение к войне, как и все северные боги. Фрейя вела валькирий на поле битвы.

Хель — потусторонний мир в мифологии северян, скандинавский ад.

Хирд — элитное войско викингов, которое нанимал и содержал король или влиятельный ярл. В отличие от обычного войска, которое могло собраться и разойтись по собственной воле, хирд оставался постоянным и составлял костяк армии викингов.

Хирдман — воин, являющийся членом хирда.

Ярл — титул, которым награждали человека высокого положения. Ярл мог быть независимым правителем или подчиняться королю.

Примечания

1

 Значение слов, отражающих средневековые реалии, см. в Глоссарии в конце книги. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)

(обратно)

2

 Старшая Эдда — поэтический сборник древнеисландских песен о богах и героях скандинавской мифологии и истории. «Речи Высокого» — поэма, написанная от лица бога Одина, дающего наставления и посвящающего в тайны.

(обратно)

3

 Здесь и далее цитаты из «Старшей Эдцы» приведены в переводе А. И. Корсуна. (Примеч. пер.)

(обратно)

4

 30,5 м. Длина обычного драккара не превышала 60 футов (18 м.), но найдены единичные экземпляры длиной в 28 м. и даже 37 м.

(обратно)

5

 Форштевень — деревянная иди стальная балка в носу корабля, на которой закреплена наружная обшивка носовой оконечности корпуса и которая в нижней части переходит в киль.

(обратно)

6

 Старнпост — кормовая часть судна в виде рамы с опорой для руля.

(обратно)

7

 Утка — приспособление для закрепления тросов, состоящее из основания и двух изогнутых, обращенных в противоположные стороны рожков.

(обратно)

8

 Медовый зал — в Скандинавии эпохи викингов и у германских народов представлял собой длинное строение с единым пространством и служил местом для пиров, а также мог быть резиденцией правителей и их придворных.

(обратно)

9

 Копенг (каупанг) — торговое поселение или рынок в Норвегии эпохи викингов. В настоящее время этим словом принято называть наиболее древнюю из известных нам скандинавских торговых площадок, располагавшуюся в норвежском округе Вестфольд.

(обратно)

10

 Хедебю — важнейший торговый центр датских викингов, расположенный на пересечении торговых путей из бассейна Балтийского в бассейн Северного моря и из Каролингской империи в Данию.

(обратно)

11

 Гардель — снасть, подбирающая реи.

(обратно)

12

 Ахтерштевень - на парусном судне то же, что и старнпост, кормовая часть судна.

(обратно)

13

 Планширь (планшир) — горизонтальный деревянный брус в верхней части фальшборта.

(обратно)

14

 «Завет Моранна» — поучение, написанное в жанре «зеркала для принцев», популярного со времен античности, от имени легендарного судьи Моранна, дающего советы одному из ирландских королей.

(обратно)

15

 Маэлсехнайлл мак Маэл Руанайд (умер в 862 г.) — верховный король Миде (843/845—862) и правитель всей Ирландии (846–862).

(обратно)

16

 Уи Нейлл (Нейл, Ниал, Нил, совр. О’Нил) — древний род ирландских королей, потомков легендарного Ниалла Девяти Заложников, правителя всей Ирландии V в. Разные ветви клана постоянно соперничали между собой.

(обратно)

17

 В первой половине I тыс. н.э. Тара представляла собой комплекс культовых сооружений и была важнейшим центром духовной жизни Ирландии, но к IX веку потеряла свое значение и была полностью разрушена.

(обратно)

18

 Именно Фланн мак Конайнг (умер в 868 г.) в действительности был в то время верховным королем Бреги.

(обратно)

19

 Галс — движение судна относительно ветра или отрезок пути, который проходит парусное судно от одного поворота до другого при лавировке.

(обратно)

20

 Мед викингов — алкогольный напиток, который готовили из пчелиного меда, трав, можжевельника, иногда с добавлением виноградного вина.

(обратно)

21

 Ахтердек — высокая палуба на корме судна.

(обратно)

22

 Торгрим цитирует «Речи Высокого».

(обратно)

23

 Королем Лейнстера в то время был Туатал мак Маэл Бритте (848—854). Имя Ниалл Калле носили три ирландских короля, и все они умерли до описываемых в этой книге событий.

(обратно)

24

 Штирборт — правый по ходу движения борт судна.

(обратно)

25

 Алкуин (Флакк Альбин) (ок. 735–804) — ученый, богослов и поэт, важнейший из вдохновителей Каролингского Возрождения. Линдисфарн — остров у северо-восточных берегов Англии. С нападения на монастырь Линдисфарна началась эпоха викингов.

(обратно)

26

 Берхан из Клойн-Соста (VIII в.) — ирландский епископ, автор «Пророчества Берханова».

(обратно)

27

 Мидгард в германо-скандинавской мифологии — «срединная земля», место, населенное людьми, в отличие от Асгарда, обитеди богов, и Йотунхейма и подземного царства Хель, где обитал и великаны и хтонические существа.

(обратно)

28

 Монастырь, основанный святым Колумбом в 563 г., важный религиозный и культурный центр Северной Европы.

(обратно)

29

 Согласно Ольстерским анналам, остров Ратлин стал местом первого на — бега викингов на Ирландию в 805 г., но другие хроники отмечают нападение северян на монастырь на о. Инисмюррей в 795 г.

(обратно)

30

 Здесь и далее цитаты из «Саги об Эгиле» приводятся в переводе А. И. Корсуна, если не указано иное.

(обратно)

31

 Ульфберт — клеймо, своего рода торговая марка, которую носили мечи высокого качества, изготовленные в Европе IX–X вв.

(обратно)

32

 Здесь и далее цитаты из «Саги о Гисли сыне Кислого» приведены в переводе О. А. Смирницкой.

(обратно)

33

 Произведение, написанное в жанре «морского паломничества», популярного в средневековой Ирландии.

(обратно)

34

 Тронхейм город в Норвегии, который в IX веке носил название Нидарос.

(обратно)

35

 Перевод С. В. Петрова.

(обратно)

36

 «Королевское зеркало» — норвежский текст IX в. в жанре поучения, написанный в форме диалога между викингами, отцом и сыном.

(обратно)

37

 Перевод М. И. Стеблин-Каменского.

(обратно)

38

 Эгир и Ран — древнескандинавские морские божества, брат и сестра, вступившие в брак.

(обратно)

39

 Здесь и далее Торгрим вновь цитирует «Речи Высокого».

(обратно)

40

 Бек мак Де — легендарный друид, которому приписывают пророчества о судьбе Ирландии и ее королей.

(обратно)

Оглавление

Пролог Сага о Торгриме сыне Ульфа

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать восьмая

Глава тридцать девятая

Глава сороковая

Глава сорок первая

Глава сорок вторая

Глава сорок третья

Глава сорок четвертая

Глава сорок пятая

Эпилог

Историческая справка

Глоссарий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg