«Зверь»

И как человекам положено однажды умереть, а потом суд…

Они, как бессловесные животные, водимые природою, рождённые на уловление и истребление, злословя то, чего не понимают, в растлении своём истребятся.

Молодая и, в сущности, малоопытная человеческая самочка сидела на каменной скамье набережной и всерьёз обдумывала возможности суицида. Беспросветная бессмысленность существования обернулась для неё ещё и цепью житейских неприятностей. Ей не хотелось поднимать промёрзший задик с сыроватой плоскости гранита, не хотелось серых сумерек, вместо дневного света, сумерек, которые тянулись низким потолком крышки гроба из лета в осень, из осени в зиму. Ей совсем ничего не хотелось. Разве что забиться, как в детстве, в большой шкаф, будто в уютную маленькую комнатку, и свернуться калачиком на каких-то одеждах или белье, упавших на шкафное дно.

Я бы мог легко помочь той самочке с уходом из жизни: я просто подтолкнул бы её к шагу, а она шагнула — и её бы не стало. Но, во-первых, такое не было бы чистым самоубийством с её стороны. А во-вторых, мне совершенно не за что было ей помогать. Разве только за то, что она — человек. Но я знал людей. И я догадывался, я гладил по пушистой шёрстке умную уверенность в том, что размышления о самоубийстве в данном случае так и останутся умозрительными, забудутся под новыми молодыми впечатлениями, смоются потоками жизнелюбивых гормонов. Ну а мне предстояло плыть по своим делам. Мне предстояло пройти мимо. Зато у меня не получалось по-человечески, с лёгкой душой забывать, улитка памяти постоянно нарастала, тяжелила. Для простоты забывчивости у меня отсутствовала человеческая душа. Но я помнил.

Как-то меня проглатывали живьём, не коснувшись зубами, широко раздвинув челюсти. Пищевод давил и толкал к желудку, грубо драл кожу. Липкая слюна разъедала кожу там, где понежней. Когда глотают живьём, выход один: умереть ещё в пищеводе, ещё до того, как желудок зажмёт своими складками, начнёт перетирать и растворять струйками соляной кислоты. Растворяться в кислоте заживо — очень мучительно. И я успел шагнуть из тела и той жизни ради другого себя, в другом теле, на берегу другого моря.