«Клуб анонимных эйнхериев»

Вадиму Нестерову с уважением и признательностью за благое начинание и интересную идею.

Михаилу Хомскому Ouksу, Ивану Аладышкину, Нине Болдыревой, Алексею Иванову, Gogabrу, Анейрину Caerlleuadу, Константину Ананичу и вновь Вадиму Нестерову с уважением и благодарностью за материальную поддержку и еще более ценную возможность вновь поверить в себя.

Отдельное спасибо Rrenardу за ценнейшее замечание про моцион.

— Спасибо нашему доброму другу Мэтью за интересный рассказ, — говорит наш бессменный ведущий Джонсон. Вообще-то, он доктор Джонсон, когда-то преподавал психологию в Гарварде и имел процветающую частную практику. Теперь доктор пытается устроить психологическую реабилитацию нам, да и себе заодно.

— Спасибо, Мэтью! — в несколько десятков глоток тянем мы.

Мэтью, когда-то скромный американский подросток, а ныне один из эйнхериев — избранных воинов Одина, утирая слезы, спускается со сцены.

— А теперь наш друг Ярослав расскажет нам, как он очутился здесь.

Мой выход на сцену, представленную здоровенным пнем, приветствуется сдержанными аплодисментами. Прежде чем начать, я закрываю глаза и мысленно переношусь в тот день, когда начался весь этот кошмар.

Дурацкий вечер.

Окраина крупного города. Так называемый новый район. Самое начало марта. Уже стемнело. С неба мокрыми хлопьями валится снег.

Дурацкое пиво.

На квартире у друга отмечали не без потерь сданную сессию, и понесла нас нелегкая на ночь глядя в киоск за догоном. У киоска толкалась компашка, подобная нашей. Только старше, пьянее и явно в поисках приключений. Не помню, из-за чего закипела ссора. Кажется, кто-то кого-то случайно задел. В ход сразу пошли бутылки и ножи.

Дурацкое стечение дурацких обстоятельств.

Студенческая общага далеко не самого престижного вуза — хорошая школа жизни — привыкаешь не слишком задумываться о последствиях. Разбиваю бутылку об голову здоровяка в модной кепке, успеваю чиркнуть его лицу получившейся розочкой и тут же получаю в грудь десять сантиметров стали от его друга.

В тот момент я как раз орал что-то типа: «Одину слава!».

В общем, я умер с кабацкой розочкой в руке и именем Одина на устах.

Дурацкая смерть.