«Хроники Тридесятого Царства (СИ)»

Пыльная дорога вилась, повторяя контуры леса, который темной полосой стоял недалеко от дороги. Вдоль дороги, стараясь не сильно наступать в пыль, брела согбенная от старости старуха. Она тяжело передвигала ноги, опираясь, при этом на крючковатый посох. Солнце постепенно поднималось к зениту, и вместе с ним, по окрестностям разливался зной летнего дня.

Но вот старуха остановилась и осмотрелась. Заметив что-то она решительно направилась к лесу и остановилась возле целого скопища пеньков, будто кто-то специально срубил здесь деревья, чтобы устроить небольшое место для отдыха. Нужно сказать, место было выбрано удачно, поскольку и центральный пень от когда-то столетней сосны, и пеньки поменьше, окружившие центральный пень, располагались в тени остальных деревьев. Да и высокие кусты орешника, распушив свои листья, весьма способствовали созданию зоны отдыха. Опять же, в этом месте жара почти не ощущалась. И из-за тени, и из-за ручья, который располагался сразу за кустами орешника.

Старуха подошла к центральному пню сняла с себя и положила на пень подорожную суму. Достав оттуда берестяную кружку с крышкой, старуха направилась к ручью.

Чтобы набрать в кружку воды, старухе пришлось приседать на одно колено. Сразу было видно, что делать приседание ей очень тяжело. Крючковатый посох застонал от напряжения, когда старуха, опираясь на него, стала опускаться на колено. Застонал, но выдержал, не сломался. Старуха набрала ключевой воды и, не торопясь, выпила всю кружку, утоляя жажду. Снова наклонилась к ручью, опять зачерпнула воды из ручья. Но на сей раз, поставив кружку наземь, стала вставать, опять же, опираясь на посох. И снова посох застонал от нагрузки. Впрочем, старуха не обращала на стоны посоха внимания.

Когда ей удалось подняться на ноги, она медленно согнулась в поясе, подняла кружку, предварительно закрыв крышку на ней и, развернувшись, пошла к пенькам. Там она поставила кружку на центральный пень, вынула из подорожной сумы ломоть засохшего ржаного хлеба и стала его жевать. Но не просто жевать, а предварительно размачивая кончик ломтя в принесенной в кружке воде. Собственно, и жеванием назвать то, что делала старуха было нельзя. Она, скорее, слизывала размякший в воде хлеб языком, щерясь, при этом, беззубым ртом.