«Цугцванг»

Я развернул картину по часовой стрелке на девяносто градусов, уперся рукой в стенку и, чуть наклонившись, попытался проникнуть разумом в замысел автора.

Картина была небольшой. Пластиковый квадратик размером где-то с мою ладонь. На картине были изображены прямоугольные треугольники — автор, по-моему, стремился найти опровержение теоремы Пифагора. Квадратик этот был прикреплен к стене таким образом, чтобы его можно было вращать вокруг центральной точки. Лично я сделал это четырежды, и судя по следам вокруг картины, был не первым.

— Как вам это? — спросил у меня подошедший хлыщ в голубом махровом халате поверх черных семейных трусов. — Интересно, правда?

Я покосился на подошедшего, поднял левую руку и развернул картину градусов на сорок пять против часовой стрелки, звякнув об стену бутылкой в висящем на запястье пакете. Потом я отклеился от стены и попытался, делая различные жесты руками, сказать несколько слов в защиту картины. Бесполезно.

— Слушайте, — спросил я наконец, — вы не знаете, кого тут нужно укусить за задницу, чтобы это произведение искусства убежало со стенки?

— Вы, я так понимаю, тоже художник? — ответил хлыщ вопросом на вопрос, слегка, как мне показалось, надменно.

Я вздохнул, покрутил головой и, обнаружив на противоположной стене относительно свободное место, предупреждающе поднял палец.

— Я сейчас.

Стараясь ступать как можно тверже, я подошел к этому свободному месту, поводил ладонью по стене, извлек из пакета уже немного помятый лист дешевой бумаги с моим художеством, пришпилил его красной булавкой, а затем сделал приглашающий жест. Хлыщ изогнул бровь и усмехнулся, я же, не дожидаясь его дальнейших действий, прогулялся до диванчика неподалеку, уселся поудобнее, откинулся на спинку и закрыл глаза. Не то чтобы мне очень нравилось изображать из себя пьяного, но это входило в правила игры.

Минут через пять-шесть я открыл глаза и обнаружил у своего рисунка группку почитателей человек в восемь (мне удалось расслышать такие термины, как «перспектива», «колорит» и «олигофрен»), а на своем диванчике — чувака лет сорока, в строгом костюме цвета кофе с молоком, при галстуке и в черных зеркальных очках, сквозь которые просвечивала безудержная жалость, каковую он, похоже, со страшной силой испытывал ко мне. Я встряхнулся, заглянул в пакет и сказал:

— Здрасссте.