«Профессор Шариков и его вклад в совецкую науку»

Над Швондером в лагере откровенно смеялись и даже глумились, урки так прямо и называли его в лицо "жидовской мордой". Всякий раз, когда Борменталь слышал это, в нём вскипал гнев, но… Иван Арнольдович ещё на этапе понял: блатных лучше не раздражать — иначе будет только хуже. Поэтому, бывший доктор молчал. Молчал он и тогда, когда однажды ночью четверо здоровенных блатарей подошли к шконке, на которой спал Швондер, крепко схватили бедолагу за руки и за ноги — а пятый, крепко зажав ему рот рукой, точным ударом заколол бывшего квартируполномоченного короткой пикой, откованной из разогнутой строительной скобы. З/к Борменталь видел всё это, но не проронил ни звука — и на следующий день, когда и его, и всех тех, чьи шконки были рядом со швондеровской, потащили по одному к "куму", упорно твердил одно: спал, ничего не слышал, никого не видел…

Очень скоро Борменталь "поплыл", стал превращаться в лагерного доходягу: он был уже не молод — дело шло к пятому десятку — а на скудном лагерном рационе даже здоровые мужики выдерживали недолго… А в ГУЛАГе — известное дело: не даёшь нормы — урезается пайка; это билет в один конец. Вот и зафитилил доктор: день-деньской проводил он на помойной куче возле лагерной кухни, выискивая среди отбросов хоть что-то, что можно съесть… И — кто знает? — так и сгинул бы Иван Арнольдович, превратился бы в лагерную пыль, от которой — ни памяти, ни колышка на могиле — если бы однажды, совершенно случайно не узнал в этом доходяге бывшего приват-доцента сам Фима Бриллиант…