«Икотка/Отчитка»

Илья Соколов Икотка/Отчитка

…даже собственный портрет, то есть вам давали какую-то кошмарную кашу, а это и были вы, но ключ от вас был у зеркала.

Владимир Набоков, «Приглашение на казнь».

В некоторые вещи не поверишь, пока не увидишь их в зеркале.

Стив Айлетт, «Ангельская пыль».

Икотка

Дачный домик соседа словно застраховался от окружающего мира, накрывшись темнотой пару минут назад. Лето заканчивалось, и чуть поехавшая крыша соседского жилища как будто бы немного сожалела об этом. Во всяком случае Ларисе казалось именно так.

Это была школьная красотка, ожидавшая будущего (последнего) года учебы как чего-то по-настоящему важного, что принесет совершенно особые перемены в ее пока довольно скучной жизни.

Ларисе просто хотелось поскорей потерять невинность. И лучше это осуществить вместе с Никитой, который, конечно же, нравился не только ей одной. Молоденькая девушка мечтала о том, как на выпускном вечере, весело переходящем в ночь, она будет блистать, вызывая привычную зависть у одноклассниц, непременно будет в роскошно сшитом на заказ платье, а красавчик Никита будет рядом, любящий и нежный.

– Замечталась, подруга? – вопрос с налетиком ехидства заставил чуть вздрогнуть Ларису. На лоджию второго этажа (была еще одна, чуть больше, образовывавшая почти веранду на первом этаже) вошла Настюха. С ней Лариса дружила с детства, учились они в разных школах, но продолжали общаться до сих пор, делясь между собой буквально всем: от болезненных ощущений во время месячных до наилучших чувств при поцелуях и обнимашках с парнями.

Если Лариса уже сейчас являлась эффектной шатенкой с чудесным носиком и синими глазами, то Настя всегда была (и оставалась) курносой симпатяжкой с немного пухлыми губами, темно-рыжей шевелюрой и хитрым взглядом зеленых глаз. Настю в ее классе называли лисой.

– Просто смотрю на дом соседа. – Лариса повернула свое красивое личико к закадычной подружке. Сразу высоко за ней начинали «рождаться» первые звезды.

– Значится, твои родители точно на ночь не приедут? Могли бы заняться чем-нибудь… непристойным.

Настенька игриво прильнула к бортику закрытого балкона. Девчонка смотрелась в этом начале ночи очень двоично: как бы еще довольно по-детски и в то же время девушкой, вполне способной на то, чтобы сексуально привлечь богатого мужика с кризисом среднего возраста.

– Не приедут. Мы же уже взрослые девочки. А им самим тоже есть чем заняться… Хочешь парням позвонить? – с юной похотью улыбнулась Лариска.

– Возможно. Да просто пообщаться… Скучно ведь полночи телевизор смотреть.

– Можем папиного коньяку чуть-чуть взять. Музыку послушаем.

Через минуту предложение Ларисы воплотилось в реальность. Коньяк, чтобы не так обжигал, смешивали с соком. Получилось неплохо. Слушали все подряд, под приятным воздействием алкоголя разговорились об волнующих особенностях мальчишеских тел. Обе юные особы сошлись на том, что нравятся им широкие плечи, по возможности мускулистый торс и крепкие, упругие задницы.

Выпив еще по одной, девчушки продолжали мечтать вслух.

* * *

В лесу неподалеку «черные копатели» заканчивали рыть при тусклом свете фонарей. Фары машины не зажигали, чтобы поберечь аккумулятор, да и без того многое, так сказать, проявлялось…

Вот лопата одного из «подпольных археологов» со звонким дребезжанием брякнулась о внушительную железяку. И вызвало это, казалось бы, незначительное событие такую радость, что подельнички уже сейчас были готовы распечатать те четыре бутылки водки, которые бережно хранились в багажнике автомобиля.

Металлический короб подняли из ямы (где он благополучно пролежал несколько сотен лет), порадовались его дорогостоящему внешнему виду. Открыли. Процедура не потребовала особого труда, – все замочные засовы, словно разъеденные какой-то кислотой, почти уже не держали чугунную крышку. Под нею находилась темнота.

* * *

Лариска и Настюха отлично проводили время. Сок почти закончился, коньяк еще оставался. Спутниковый сигнал передавал в телек какое-то подобие ужастика с явным намеком на комичность почти всего происходящего внутри экрана. Звук решено было выключить, чтобы не мешал разговорам. Негромко звучала подборка легкой музыки.

Изрубив последнего из друзей-копателей лопатой, одержимый страшной сущностью, которая резво выпрыгнула из железного гробика, как смерть из двери Ада, направился в сторону огоньков дачного массива… Он шептал и шептал, вышагивая по дороге во тьме. Словечки осквернителя могил испугали бы любого (впрочем, как и он сам), встреченного в этот темный час. Лицо убийцы-гробокопателя превратилось в подобие морды мертвого зверя, оскалившего свою вонючую пасть и говорившего при этом на разные голоса…

* * *

Старый сторож дачного поселка совершал стандартный обход вверенной ему территории. Овчарка на поводке шла рядом, размеренно виляя хвостом. Фонарь в руке сторожа выхватывал моменты пространства: заборы разных по дороговизне убранства участков, далекие очертания темнеющих домишек, песок дороги, по которой навстречу старику с собакой вынырнул какой-то мужчина.

Сначала пожилому сторожу показалось, будто это была только тень, но в последующую секунду-другую пугливый и в то же время свирепый лай верной овчарки отчетливо дал понять о приближавшейся угрозе…

Незнакомец уверенно продолжал идти в их направлении. Тяжелые, мертвецкие шаги. Сторож с собакой, в свою очередь, остановились. Свет фонаря, слегка подрагивая, наконец наткнулся на забрызганную кровью одежду, чудовищное подобие лица, дергающиеся руки мужчины со скрюченными пальцами. И в этом начале ночи, посреди пустующих дач, слышен был шепот, безумный и страшный, который заставил свет фонаря дрожать еще больше.

Старый сторож спустил собаку с поводка. Она, злобно зарычав, бросилась на жуткого мужика (одержимого искателя закопанных ценностей).

Собачьи челюсти сомкнулись. Хрустящий звук, «лопнувшее» горло; овчарка вцепилась клыками в плоть, весьма остывшую за время пребывания в ней инородной сущности.

«Черный копатель» повалился на спину, тщетно пытаясь скинуть с себя овчарку, которая отчаянно рвала челюстями его горло. В темноте что-то произошло: человек, придавленный к земле собакой, резко затих, совсем перестав двигаться; брызги крови из прокушенной шеи медленно сходили на нет. Овчарка, трусливо заскулив, бросилась прочь от тела, исчезнув во мраке за поворотом.

Обомлевший сторож хотел позвать ее, но не успел.

* * *

Один из соседей по даче Ларискиной семьи, проводивший почти весь летний период года в своем ветхом домишке, выпил уже половину первой бутылки водки из двух, заявленных на сегодняшний вечерок. Звался этот типичный выпивоха Парамонычем, был он одиноким, немного жалким и уже давно ничего, кроме алкоголя, не любил.

По маленькому пузатому телевизору показывали какой-то фильмец про ментов и бандитов. Парамоныч задумчиво (но не фокусируясь на чем-то конкретном) следил за развитием глуповатого сюжета на пыльном экране, когда в калитку стали долбить, словно пытаясь прорваться на тихий участок.

Века пролежав в земле, мертвый голос, перебравшись теперь в тело старого сторожа, захотел новой крови, новых эмоций. Испуганный Парамоныч услышал сначала крики, потом рыхлые матерки, а после этого – звериное рычание, но уже не от калитки, а из-за входной двери. В дачу стали ломиться; Парамоныч схватил со стола нож и нерешительно поднялся с табуретки.

Пропойца приблизился к хлипенькой двери, руки его чуть тряслись, а снаружи продолжал бушевать нежданный пришелец. Для гостя, просто решившего глупо пошутить, вел он себя слишком вызывающе…

Парамоныч с тревогой услышал, что ночной «гость», перестав долбиться в дверь, обходит дачу кругом. Через не уточненное число частых сердцебиений хозяин дома увидел, как в маленьком окне что-то мелькнуло. Туповато вглядываясь в темноту, Парамоныч сделал несколько шагов в сторону окошка, за которым сторож их дачного кооператива оскалил пасть, полную не пойми откуда взявшихся костяных зубов, напоминавших когти хищного существа.

Кошмарный старик перестал улыбаться. Дальше послышался утробный клекот и звон разбитого стекла.

* * *

Немножко убавив громкость музыки, девчонки продолжали наслаждаться приятным началом летней ночи. Мягкий свет от беззвучного телека чудесно сочетался с настроением юных особ: они ожидали от жизни сейчас только любви и романтики. Ларисе мечталось о красивейших отношениях, которые у нее будут с Никитой, к примеру (или же с другими парнями из школы). А Настена желала пока лишь секса с каким-нибудь классным студентом.

Всю легкость размышлений прервал пугающий вопль, от которого подружкам сделалось по-настоящему не по себе.

Крик повторился. Девчонки выпорхнули на лоджию. В свете дачного фонаря по пыльной песчаной дороге раскачивался сосед. Поскольку был он заядлым пьяницей, можно было бы хоть как-то объяснить его такую поступь. Но вот лицо его выглядело абсолютно зверской мордой больной бешенством обезьяны.

Сосед резко повернул голову в сторону девушек-школьниц. Беззаботный хмель слетел моментально. Лариса и Настя, обе сразу побледнев, во все глаза следили за тем, как Парамоныч (а это был, конечно же, он) бросился «на штурм» высокого забора из металлических листов. Ларисе даже почему-то показалось, что это все часть какого-то дурацкого розыгрыша.

– Он спятил, что ли?! – Настя, не на шутку испуганная, не отводила взгляда от карабкающегося на железную преграду мужика. Ее подруга уже подумала о вызове полицейских, чтобы те доблестно защитили школьниц.

Ведомый кошмарной сущностью, рискуя сильно повредить пальцы, Парамоныч суетливо подтягивался на руках, но перебраться через высокий забор у него никак не получалось… И вот тогда произошло то, что произошло.

Удивляясь еще больше, девчонки увидели, как неадекватный сосед-алкоголик отпрянул от забора, а затем хромоного побежал прочь. Через мгновение-другое Парамоныч исчез в темноте.

Все еще слегка шокированные, Лариса и Настя прошли обратно в комнату на втором этаже. Разноцветно мерцал телевизор, летняя ночь «закипала» снаружи. Лариса вырубила едва слышную музыку: теперь ей не хотелось развлекаться; слишком уж страшным был, так сказать, визит безумного соседа в своей неожиданности.

А Насте в это время становилось не по себе. Рыжеволосая девчушка ощутила внутренний холод, ей стал слышаться голос, звучащий, казалось, совсем не в мире живых. Настюхин слух уловил далекое рычание (хриплое, страшное), нарастающее с каждой душной секундой.

Лариска, сев в кресло, на котором любил расслабляться с бокалом коньяка ее отец (считавший дочь самой большой удачей в своей богатой жизни), с волнением посмотрела на подругу: с Настеной явно творилось что-то не то, впрочем, наверняка, от увиденной сцены в исполнении соседского алкаша.

Страшнейшая сущность, осознав почти до конца, в каком времени она оказалась, решила проверить состояние своих сил…

В телеке включился канал с белым шумом. Настюха закашлялась, но тут же резко перестала. А потом она произнесла несколько слов. На непонятном, будто древнем, языке. Но не этого испугалась ее приятельница. У Насти голос стал напоминать какой-то свирепый аппарат, который намеренно хрипел и даже скрежетал.

А дальше юная красавица Лариса сквозь тусклый полусвет, «шипящий» в комнате, разглядела следующее: лицо Настюхи медленно исказилось улыбкой совершенно сумасшедшего человека; мерзкие метаморфозы прокатывались по телу девчонки, заставляя ее трястись горячечной дрожью.

И вот эти быстрые «пляски» схлынули, оборвались. Противный шелест неразборчивых слов из девичьего рта раскрасил комнату кошмаром.

Настенька обнажила клыки. Та тварь, что овладела ее телом, хотела убивать…

Подружка бросилась на Ларису в кресле и почти впилась только что появившимися когтями школьнице в щеки, но Ларисе удалось вывернуться, оттолкнув нападавшую в сторону дивана.

Бутылка из-под коньяка, пустовавшая на низеньком столе, полетела в жуткое существо (бывшее Настей пару минут назад) и больно ударила в плечо, отскочив после, разбилась об пол. Расторопная Лариска, схватив свой мобильник, кинулась вон из комнаты.

Сбежав по лестнице (и при этом умудрившись не споткнуться в сгущавшейся темноте), девушка рванула ручку двери, ведущей в спасительный (?) двор, на себя, но та не поддалась. Юная хозяйка дома сама заперла ее примерно полчаса назад.

Из комнаты наверху послышались скрежет и шорох, которые вызвали у Ларисы самый «холодный» страх в ее не слишком длинной жизни. Из-за угла, улыбаясь, выглядывала Настюха. Ее рот кривился в оскале немыслимого чудовища, каким-то образом все-таки оказавшегося в нашем «сугубо материальном» мире. И она/оно стала спускаться по темной лестнице; осмотрительно, не торопясь, чтобы не свернуть себе шею при досадном падении…

Лариса с по-настоящему панической дрожью в руках стала нащупывать едва видный замок, еле как провернула круглую защелку и… когтистая рука Насти резанула девчушку по спине.

Вскрикнув от яростной боли, Лариска справилась с теперь незапертой дверью и вывалилась на веранду. Ночь конца лета, чуть подсвеченная уличным фонарем между дачами, была теплой, цикадно-сверчковой, тихой… какой угодно, но только не сбежавшей из кошмарного сна безумного фаната ужасов.

Поспешно поднявшись, девушка решительно кинулась прочь, благополучно миновав крыльцо. Позади себя Лариса чувствовала (а главное – слышала) шелестящий… шепот, что ли; он будто впивался в голову, противно гладил по затылку.

Калитка (в данном случае – высокая железная дверь) была основательно заперта, – Ларисе всегда требовалась минимум минута-полторы, чтобы отпереть ее. Сейчас у испуганной школьницы столько времени не было.

Тогда девчонка решила спрятаться на территории семейного участка, такого знакомого, такого некогда безопасного.

Из дома вышла подруга. Хищно спустившись с крыльца, Настюха стала прислушиваться. Лариса уже успела забежать за сарай с садовым скарбом; он располагался в одном из углов дачного участка…

Бегло оглядев тьму вокруг, мерзкая гадина под видом учащейся старших классов скрылась из поля зрения, зайдя за дом. Не зная, что и думать, Лариса волнительно выудила сотовый телефон, который умудрилась в этой страшной суматохе даже засунуть в карман обтягивающих спортивных штанов, обычно надеваемых при поездке на дачу.

Пульс, казалось, выстукивал 400 ударов в минуту. Царапины на спине жгло как кислотой. А номер отца уже высветился на экране мобильника. Пошел вызов…

Лариса услышала в трубке сиплое рычание, насмешливостью отдаленно напоминавшее голос Насти. Которая (незаметно выйдя из-за дома) стояла и смотрела на перепуганную жертву. Улыбочка чудовищного существа, глаза, чернеющие злостью…

Уронив сотовый телефон в траву, Лариска в отчаянии ухватилась взглядом за приоткрытую дверь сарая рядом с собой. Одержимая кошмарной трансформацией подруга пошла на девчушку. Лара судорожным рывком распахнула сарай для инструментов. Его внутреннее пространство слегка подсвечивал уличный фонарь между ночных дач.

Древнее существо внутри Насти, приближаясь с каждым уверенным шагом, стало верещать как сверло, проникавшее в довольно твердый материал. Лариса схватила тяпку, прислоненную к деревянной стене.

Чудовищная школьница приготовилась к атаке в прыжке. Ее безумный голос оглушал своей противоестественностью. Мерзкий звук являлся прямо-таки экстрактом ужаса…

Лариса, собрав все силы, с размаху врезала тяпкой куда-то в сторону нападавшей. Садовое орудие вонзилось добротно заточенным острием в шею рыжеволосой симпатяжки Настеньки.

Злобная тварь, пролежавшая сотни лет в подземной темноте, погруженная в некий сон дикой загробной жизни, противно взвизгнула. Ей можно было навредить. Ударом в горло. Как при казни. Там, где рождался звук.

Забрызгивая кровью одежду и надрывно хрипя, Настюха повалилась на землю.

Из глаз упавшей на колени Ларисы потекли первые слезы.

* * *

Следователи, занимавшиеся этим во истину чудовищным делом, терялись в догадках: что именно могло заставить вполне вменяемых людей убивать друг друга с такой жуткой жестокостью? Вероятно, имела место некая разновидность массовой истерии. Или же случилось нечто совсем уж необъяснимое.

Выживших – местного алкаша и девочку-школьницу – пытались допрашивать, но мужик вообще утратил способность произносить слова (Парамоныч только мычал и сипел, беспомощно плюясь непроизвольными слюнями), а девчушка наотрез отказалась говорить, почему убила подругу тяпкой.

Перебравшись в тело Ларисы, сущность утратила большинство своих способностей – на это повлиял тот самый удар в горло, забравший у Насти жизнь, которая даже и начаться-то по-настоящему не успела.

Ларису поместили в психбольницу для принудительного лечения. Ее внезапная невменяемость не вызывала сомнений ни у кого (включая родителей девочки).

Она ведет себя тихо. Обычно молчит. Сидит на кровати ночью и как бы в трансе, в полусне смотрит в темный угол и что-то злобно нашептывает.

Почти всех слов не разобрать, да и слишком уж страшно они звучат. Никто из соседей-пациентов не хочет знать, о чем печалится Лариса. Но одну ее фразу понять все-таки можно.

Дурдом. Палата, тьма. Девчонка на кровати. Лишь слышен шепот: «Я – икотка… Я – икотка. »

Отчитка

Все ниже во мрак, но в то же время к свету…

Дурацкий эскалатор сонной змеей полз под ногами Елены, увлекая ее к свету. Во мрак.

Девушка, закончив скучноватый день в институте (в котором многие наивно надеялись получить совсем не знания, но связи и любовь), собиралась добраться до дома – в обычную квартиру внутри типовой многоэтажки, где ждал ее сегодня только кот. Дело в том, что парень Лены уехал на заработки (примерно неделя в северном холоде, зато деньги вполне неплохие). У девушки появился шанс немного передохнуть от него. И соскучиться по этим отношениям. Ей и вправду нравился Игорь, но иногда Елене казалось, что она заслуживает гораздо большего. Она чувствовала это на уровне инстинктов. И ей никак не улыбалось выйти замуж за подобного пузатого парня, частенько злоупотребляющего пивком.

Сеть туннелей местного метро не была особо обширной: город нуждался в ней, но, конечно, сам был далеко не многомиллионным мегаполисом. А Лене нравилось. Она любила метро в любое время года: в летнюю жару за то, что можно от нее здесь укрыться; зимой потому, что в этой, как ни странно, уютной глубине земли ей легко удавалось согреться; а осенью и весной – просто любила.

Девушка, чуть пригладив крашенные в светлый блонд волосы, ловко сошла с эскалатора и оказалась на просторной станции, нарядно освещаемой множеством электрических ламп. По обеим сторонам длинной платформы, поддерживая свод, стояли блестящие металлические колонны круглой формы. Лена отметила, что людей на станции в этот час почти не было. Значит, привлекательная студентка сейчас может расслабиться, не думая над тем, как много мужчин обращает на нее внимание. Елене захотелось улыбнуться.

Но это сразу прошло, когда девушка заметила странного молодого человека, который смотрел, как она вышагивает по платформе. В его пристальном взгляде, устремленном именно на нее, «горела» то ли злость, то ли не слишком завуалированная похоть.

«Какой-то наркоман в капюшоне…» – Подумалось Лене с чувством беспокойной брезгливости. На парне были замусоленные джинсы, грязные кроссовки, толстовка с черным капюшоном под грязно-серой курткой. В общем (по разумению Елены), стандартная одежда для осени у таких вот типов.

Сама-то она старалась от моды не отставать. Особенно, если могла какой-нибудь новой шмоткой удачно подчеркнуть свою грудь или ноги.

Молодой человек продолжал пялиться на Елену, на его губах даже сверкнула ехидна улыбочка. «А вдруг он серийный маньяк-убийца?» – Внутри Лены почему-то закипал адреналин. Со страхом вперемешку. Но девушка решительно собралась, несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула, и мысли о мрачном отступили как будто сами собой.

Поезд метро прибыл на станцию.

Блондинистая студенточка Елена резво проскользнула в разъехавшиеся двери вагона мимо выходящих из него пассажиров. И только ей показалось, что теперь-то она точно в безопасности, как ее красивые глаза тут же наткнулись на пристальный взгляд из-под капюшона. Этот ехидный урод оказался с ней в одном вагоне! Она даже не заметила, как он сюда вошел. Неужели прямо вслед за ней?! Беззвучно? Как призрак?

Леночка отвернулась. Ей захотелось выйти, но поезд, закрыв двери с характерным звуком, уже начал движение вглубь туннеля, покатые стены которого замелькали в окнах состава.

Кроме Елены (и этого любителя гляделок, застывшего в нескольких метрах напротив девушки), в вагоне метро сидела скучающая бабка с «дачным» мешком, какой-то очкастый мужчина интеллигентного вида, брюнетка в зеленоватом пальто плюс с наушниками в ушах без сережек и еще совершеннейший (по виду) пропойца, прикорнувший на лавке в дальнем конце. В это время дня народу под землей действительно было немного…

Вика спокойно сидела и слушала музыку через смартфон, когда вагон поехал. Но что-то ей почудилось, какое-то беспокойство. Расфуфыренная блондинка, вошедшая на прошлой станции, вела себя довольно странно.

Вика подумала, что, возможно, у этой фифы всего лишь гормональный сбой. Или другая (чисто женская) проблема. Ничего, пройдет, дорогуша.

Но в следующую секунду-две симпатичная блондиночка, издав судорожный горловой звук, блеванула на пол вагона. В ее синеватых глазенках читался явный ужас плюс полное непонимание того, что же такое сейчас с ней происходит.

Наушники смартфона словно сами собой выпали из ушных раковин, не украшенных никакими серьгами. Вика с удивлением уставилась на девушку. Так же сделали и все остальные пассажиры (ну, кроме храпящего алкаша в дальнем конце).

– Доченька, тебе что, плохо? – успела спросить сердобольная бабушка с серым рюкзаком перед тем, как блондинку вырвало снова. А затем изо рта распоясавшейся девицы послышались совершенно безумные хрипы, переходящие в завывающий стон. Мужчина в очках, сидевший напротив, как-то по-дурацки крякнул и принял крайне обреченный вид. А Вике показалось, будто эта больная блондинка говорит одновременно на несколько голосов, диковинных и страшных.

Быстрый поезд, слава Богу, подкатывал к следующей станции…

Двери долгожданно открылись. На глазах у изумленной публики сумасшедшая девушка бросилась прочь из вагона.

– Одержимая какая-то… – пробормотал разбуженный завываниями «бомжара» в углу.

* * *

Святой отец Василий (Ленский) не имел высшего образования в привычном смысле этих слов. Когда в 19 лет он (по юной глупости) разочаровался в любви, то почему-то решил все бросить и поступить в семинарию. Экзамен по Ветхому и Новому Заветам, Катехизису и прочим божеским вещам он кое-как сдал, с изложением на церковную тему тоже пришлось потрудиться, но все получилось, на удивление.

Во время дополнительных вопросов приемная комиссия необычайно долго пыталась выяснить, знает ли Василий Псалтырь со всеми ее псалмами, как много молитв может вспомнить и без запинки прочесть. Поговаривали, поступить ему помог отличный музыкальный слух и довольно приятный голос.

Годы учебы прошли почти незаметно. Василий Ленский получил распределение в самую, можно сказать, маленькую церковь в довольно густонаселенном городе (по мнению самого выпускника духовной семинарии). В приходе его приняли очень радушно. Впрочем, радушия поубавилось, когда Василий впервые напился и заснул за алтарем во время службы. Но был все же прощен настоятелем Николаем, которому особенно выбирать послушников не приходилось. Потому что, к вящему сожалению протоиерея, духовная семинария среди поступающей молодежи престижем не пользовалась.

Постепенно Василий привык к своей новой жизни, а все местные «батюшки, матушки» привыкли к нему. В конце исповеди перед принятием сана, а впоследствии – перед возгласом «Аксиос!», словно светом Божьим окатившим свод церкви, на самый, возможно, важный вопрос духовника будущий диакон Василий ответил:

– Нет, батюшка, упаси Господь. Я никогда не женюсь.

Так бы и оставался, наверное, священнослужитель Василий обычным диаконом, если бы не одно происшествие. Во время торжественного богослужения в ночь на Пасху Господню, когда все ожидали прибытия Благодатного огня (вначале привозимого в самые крупные городские храмы), некая дама стала чудить…

Крестный ход еще не начался, а молодой диакон Василий уже позволил себе вкусить «Христовой крови». Ему всегда нравилось красное вино (впрочем, как и некоторые другие напитки, содержащие алкоголь). Он выглянул из-за дверки, скрывавшей маленький склад церковного скарба, чтобы полюбопытствовать, кто это там кричит благим матом среди толпы прихожан.

Молодой диакон с огромным удивлением увидел, как странная тетка, стоя среди чуть расступившихся обескураженных людей, выкрикивает ругательства и отчаянно трясет руками. Сам не понимая, что он такое делает, Василий покинул «укрытие», подбежал к одичавшей женщине, дотронулся ладонью до ее головы и начал громко читать молитву Иоанна Златоуста, которой можно попробовать изгнать бесов из человека.

И у него получилось.

Женщина сразу же перестала орать, преклонила колени перед дьяком; злобная сущность, вселившаяся в тело страдалицы прошлой весной, несколько раз пискнула (жалобно и протяжно), а после стала просто исчезать (незримо для себя самой). Прихожане с изумлением смотрели на все происходящее. И только Василий закончил отчитку – в храм внесли Благодатный огонь.

После этого случая верховное духовенство местной епархии взяло необычного дьячка под, так сказать, особую опеку. Его, как обладающего редким талантом изгнания демонов, было тут же решено «повысить в чине». Сам архиерей пожелал пригласить некоторых своих друзей (архиереев соседних епархий) на рукоположение диакона Василия в сан священника. И вот в торжественный воскресный день священнослужитель Василий Ленский получил в ритуальный дар от Владыки красивый епитрахиль, нарядную фелонь, специальный пояс, крест-распятие и персональный «Литургион». Он стал святым отцом. Настоящим служителем Бога.

* * *

С утра пораньше в еще пустующий приход (где нес святую службу свою Василий Ленский) вбежала взволнованная женщина. Она так спешила, что даже не потрудилась повязать на голову платок, дабы не быть простоволосой.

Пробежав мимо лампадок и умиротворяющих икон, женщина угодила в непреднамеренные объятья настоятеля церкви – протоиерея Николая.

– Куда ж это вы так, матушка? Случилось что-то? – Голос «начальника» прихода, глубоким басом громыхнув по своду над алтарем, словно отрезвил страждущую. Она всхлипнула, уткнулась в рясу настоятеля и, уже готовясь зарыдать на его могучей груди, прошептала:

– У меня дочка с ума сошла…

Протоиерей-настоятель одного из городских приходов Николай (самой малой церкви, если уж честно) строго смотрел на своего «драгоценного подопечного» – отца Василия. Ничего, казалось бы, особенного в этом молодом еще священнике не было: средний рост, обычная комплекция, темные волосы, простое в принципе лицо, открытый, слегка смешливый взгляд.

«Такой с виду типичный пьяница… Даже не скажешь, что он божий избранник.» – Подумал настоятель, вздыхая. Молодой же батюшка-«избранник» не думал сейчас совсем ни о чем. Он был слегка навеселе.

Оба священнослужителя сидели в не слишком большой пристройке к храму, которая в сущности являлась личным служебным кабинетом настоятеля. Мягкий дневной свет проскальзывал сквозь стеклопакет, привнося уют в обстановку «кельи».

– Небось, опять до запасов приходского вина сподобился добраться?! – Спросил протоиерей Николай в высшей степени неодобрительно.

– Нет, Ваше Высокопреподобие, я сбегал в стекляшку через дорогу. – Тон Василия выражал как будто полнейшую бесшабашность. Для него объяснения в таком ключе были делом давно привычным.

Настоятель в раздумьях погладил рукой свою умеренно блестящую митру, лежащую на столе. Отцу Николаю частенько казалось, что в подобном состоянии покоя она смотрится намного лучше, чем во время службы у него на голове, заметно поседевшей за последние годы.

Василий же в который раз оглядел убранство церковной пристройки. Он видел кабинет настоятеля (в котором тот любил молиться вечерами) много раз, но не переставал удивляться тому, насколько здесь спокойно и даже красиво.

Почему-то суровый уже с утра, протоиерей Николай восседал за столом сравнительно скромных размеров (но не прямо за ним, а у торца, словно бы спеша на службу, которая вот-вот должна начаться). Скрижали на мантии настоятеля почти сверкали, подобно подсвеченным изнутри картинам или обложкам. Наперсный крест изрядных размеров на его могучей груди блестел в лучах дневного света.

В дальнем углу (там, где сидел подвыпивший Василий) на высокой подставке, как на манекене, выжидательно застыла протоиерейская фелонь, носимая при обрядах поверх рясы. Епитрахиль на стене радовал взор празднично-дорогой вышивкой. С ним рядом имелась полка с книгами: Евангелие, Псалтырь и некоторые церковно-богослужебные издания.

– Когда бороду-то посильней отпустишь? Все же ведь как у служки сопливого… – протоиерей осекся, поймав взором улыбку Ленского. Тому, похоже, все равно, какой длины у него борода. А борода была короткая. Очень.

– Дело для тебя есть, Васька. – Настоятель Николай опять тяжко вздохнул, будто пытаясь справиться с внезапной нехваткой кислорода. – К нам чуть свет женщина одна обратилась. Несчастье у нее. Говорит, в дочку бес вселился. И мучает ее страшно…

Отец Василий скучающе кивнул, изображая максимум внимания.

– В общем, надо ей помочь. – В голосе протоиерея теперь появились чуть ли не умоляющие нотки (правда, выглядел он при этом довольно сурово).

– А помогать, конечно, должен я?

–  Ты же избранный Богом, Василий! – В раздражении громыхнул настоятель.

– А может, у меня просто многовато родинок на лице?

Высокопреподобие сделал вид, что не услышал Васькиного вопросика, в котором ирония, по разумению настоятеля, хлестала через край, отливая нахальством.

– Василий, сам ведь знаешь… – молвил протоирей Николай уже более спокойным голосом. – Обряд тебе проводить. Больше некому.

– То есть вы мне благословение свое даете? – насмешливо спросил священник, поднимаясь со своего места, такого некстати удобного (особенно сейчас).

– Считай, что так, горемычник. Адрес вот возьми. – Преподобный протянул подопечному бумажку из блокнота, лежащую под митрой все это время. – Все! Иди, чтоб я тебя сегодня в храме не видел… Но долг свой перед Господом исполни.

Когда священник нетвердым шагом выходил из «кельи», протоиерей Николай незаметно и быстро перекрестил его спину. Затем опять вздохнул. И перекрестился сам.

«Такой ведь молодой… А всем нам подмога и опора.» – Мысль настоятеля словно бы выпорхнула в единственное окно пристройки-кабинета, как птица.

Отец Василий, к слову сказать, еще не достиг возраста Христа.

* * *

По улицам гулял обычный денек поздней осени. Ясно и немного морозно. Чуть депрессивно, но не более того…

Прохожие неизменно обращали внимание на мужчину в рясе, изредка бросая в его сторону даже насмешливые (реже – какие-то свирепые) взгляды. А священник меж тем направлялся в свой излюбленный бар. Точнее, это местечко лучше было бы назвать уютной кафешкой.

Василий, идущий на дело святое, заказал себе пару больших бокалов пива. Без спешки выпив их, сходил в туалет, а после этого купил еще один такой бокал, можно сказать, на ход ноги.

Оказавшись-таки перед домом с нужным номером, отец Василий достал свой наперсный крест и на удивление ловким движением повесил его себе на шею.

На звонок домофона откликнулись почти моментально.

Дверь в квартиру на этаже открыла женщина, которая выглядела так, будто страдала бессонницей год или два. Только отец Василий, поздоровавшись, переступил порог, как из дальней комнаты раздался отчаянный крик (словно вопль душевнобольного человека).

– Иконки у нас все падают… – обреченно произнесла мама одержимой, еле сдерживая слезы.

Трехкомнатная квартира, казалось, в свете должна утонуть. Василий, посторонив хозяйку, бесцеремонно прошел по небольшому коридору. Его черная ряса контрастировала с таким освещением почти безбожно.

То, что он увидел (в предполагаемой по всем законам домоустройства спальне), слегка его отрезвило. Даже так.

–  Бойся священника ? – ехидно прорычала белокурая девушка на кровати. Вены на ее лице напоминали червей. Волосы – немножко тоже.

Она сидела/лежала под явно теплым одеялом. Ее, похоже, одолевал нещадный холод. И что-то еще. Или кто-то.

Никак не представляясь перед одержимой, отец Василий начал отчитку…

Девушка орала, материлась и скрежетала зубами. В какой-то момент она задвигалась на простыне, как во время полового акта. Да еще и стала стонать. Очень характерные звуки.

Молитва Василия Великого на нее вообще никак не подействовала.

– Обычный пьяница пришел меня отмаливать ! – Это был не вопрос, а утверждение. Насмешливое плюс уверенное на сотню процентов. Тут же насквозь испуганная мать просунула лицо в приоткрытую «пасть адской комнаты», но священник жестом «отогнал» заплаканную женщину, чтобы не мешала процессу.

–  Или он пришел меня отпевать ?!

Белобрысая девица пристально уставилась на отца Василия с издевательской улыбкой. Безумной, психанутой, безумной.

Он, по правде говоря, уже не знал, что делать дальше. Поговорить с этой тварью? А что потом? Она его уболтает отказаться от церкви? Убить любимых (которых у него и нет)? Что-то большее? Себя убить?!

Девчонка на кровати могла уничтожить своей беспощадной гримасой, выражающей уродскую радость. Волосы, побелевшие еще сильней, будто бы въелись в кожу девчушки.

Отец Василий провел рукой по своей голове. Он был донельзя озадачен всем происходящим… Отчитка не сработала.

Сидя на кухне и отдыхая, Ленский пытался привести мысли в порядок. Одержимая орала из комнаты про поклонение доллару великому, про мудрые реформы, про часы патриарха, про уровень развития молодежи, про правильную реакцию на оппозицию, про семя сатаны, про яростную глубину ток-шоу, про правду офисной жизни, про важную самоуверенность, про школьный успех, про черную дыру судьбы, про осенний каннибализм, про вежливость автомобилистов… Ее мать, прикрыв рот рукой, стояла у окошка и тихо плакала. Святой отец отметил про себя, что скоро стемнеет.

Что же не так с этой белобрысой девицей? Почему молитвы не помогли в ее случае? Появился повод усомниться в их силе? Очень странно…

В дверь позвонили, «выдернув» отца Василия из раздумий. Он вдруг понял, что трезвеет. Весьма некстати.

Хозяйка квартиры, все-таки пребывая в некотором ступоре, пошла открывать. Оказывается, это пришла ее старшая дочка. Видимо, она, переживая за сестру и мать, рассчитывала навестить их. И навестила.

С неожиданной улыбкой она поздоровалась со священником. И даже решила представиться. Ее звали Елена.

Выглядела она настолько красиво, будто сама, не нуждаясь в принципе ни в чем, была «повинна» в такой красоте. За ней, наверное, должны были ухлестывать ну просто все подряд. По возрасту – ещё студентка. Волосы сияюще белые.

Понимая, что по-своему задерживает «счастливое общение красавицы с семьей», Ленский отважился предпринять еще одну (последнюю) попытку отчитки.

Он снова прошел в комнату, где лежала одержимая. Девчушка, вроде бы, не обращала на священника никакого внимания. Наверняка, нарочито.

Отец Василий вынул из прорези в рясе карманную Библию, где у него были вклеены разные подсказки/шпаргалки для проведения обрядов (если вдруг он в пьяном виде что-нибудь забудет). На пороге комнаты также появилась блондиночка Елена. Ей, похоже, не терпелось поглядеть на изгнание бесов.

Василий вновь начал читать молитву. В какой-то момент он почему-то отвлекся, бросил взгляд в сторону, будто забыв о столь знакомой книге. В зеркале на двери шкафа-купе священник увидел демона, который выглядел как парень в капюшоне. На том месте, где у него были небольшие рога, капюшон чуть вздымался. И бес улыбался отцу Василию. Ехидно и хитро.

Конечно же, это была Лена. Только Ленский смог разглядеть демона внутри этой красотки. Да и то в зеркале.

Ее «зараженная одержимостью» сестра медленно выбиралась из-под одеяла. Точнее сказать, стала просто выползать из-под него. Василий почему-то сразу же понял, из-за чего не подействовала молитва его великого тезки. Девочка не была одержима демоном в каноническом смысле этого слова. Она просто пребывала под его властью. Но только как под гипнозом.

А настоящий бес затаился в ее старшей сестре. Елене.

Блондинка-студентка резким ударом руки выбила подсказку/Библию из ладони священника. Подавив растерянность почти моментально, отец Василий (наплевав на свершившийся факт временной потери Святого Писания) схватился за свой крест и практически ткнул его в красивейшее лицо демона. Где-то за спиной девушки, в прихожей, поражая выражением глаз, маячила мать, напуганная дальше некуда.

Блондинка Лена, уставившись на блестящее распятие, ядовито зашипела, задергала головой. Ее сестра ничком упала с кровати, зарычав-застонав-заблеяв на разные голоса.

Василий продолжал читать. По памяти. Почти что наугад. Надеясь на бога. Хотя бы на бога…

И чудо свершилось.

Бес в зеркале, частично потеряв облик молодого человека (из-под капюшона на священника теперь смотрела тварь абсолютно адская), насильно прохрипел нечто невнятное; глаза его сверкали прямо-таки липкой ненавистью; и повернулся к отцу Василию спиной; перед демоном в зеркале разверзлась угловатая пасть огненной тьмы, там падали искры, словно привычный снег в преисподней; после чего – парень в капюшоне растаял в адской амальгаме.

Ленский звонко вздохнул. Зеркало стало «спокойным».

Сестра отмоленной Елены плакала, лежа на полу. Мама девчонок, упав на колени и беззвучно рыдая в ладони, прижалась к обоям стены.

Смотря на отражение побледневшей студентки (она больше не выглядела такой неотразимо красивой), отец Василий окончательно понял, что воля Бога свершилась.

Психушка

Выйдя из метро под ультрамарин глубокого неба весны (щедро подсвеченного солнышком), молоденькая девушка Ульяна Пятницкая почувствовала особую радость. Редактор наконец-то поручил ей настоящее (и первое вообще) репортерское задание.

Ульяна с какой-то наивной гордостью вышагивала по тротуару. Ее это задание в кулуарах редакции, кстати, считали просто провальным.

Пятницкая переехала сюда из другого города, поменьше. Там у нее остались мама и папа, а еще старшая сестра Прасковья. И ее муж-экстрасенс Кирилл, который когда-то спас Ульянку от самого настоящего утопленника.

Очень симпатичная, худая, с на удивление большой грудью, Ульяна продолжала учиться на факультете журналистики, подрабатывая внештатным корреспондентом. И эта ее работа началась буквально только что…

Журналистка направлялась в местный дурдом. Договоренность у нее имелась. В общем, Пятницкую ждали в психушке (как бы странно это ни звучало).

Ей предстояло встретиться с девушкой по имени Лариса, которая примерно полгода тому назад, пережив ряд загадочных и страшных событий, убила свою ближайшую подругу. Не из-за денег, не из ревности. А как-то просто так. На первый взгляд.

Вот молодой «практикантке» Пятницкой и поручили взять своеобразное интервью у этой пациентки дурдома. С чем она собиралась справиться если не блестяще, то уж хотя бы более чем приемлемо.

Проникнув на территорию за забором (на входе пришлось показать паспорт и согласованный с главврачом пропуск, подписанный главредом), Ульяна прошла в здание. «Желты дом» навевал особую тоску своими коридорами. И даже некий страх, немного.

Поднявшись в одиночку на нужный этаж, журналистка замерла прямо напротив священника, судя по рясе и кресту. У него было несколько совсем небольших родинок на лице. Ей это понравилось, почему-то.

– Девушка! Ну а вы-то здесь зачем? – Задав нежданный вопрос, священник глуповато усмехнулся, прислоняясь к стене, чтобы (возможно) удержать равновесие.

Святой отец пребывал в изрядном подпитии, как показалось Пятницкой.

Вот к ним уже спешил санитар. Или доктор? Поприветствовав посетителей и уточнив цели визита, мужчина в грязноватом халате повел их по коридору. Оказывается, им нужна была одна и та же палата.

– Вас, кстати, как зовут? – спросил по пути застеснявшуюся девушку симпатичный святой отец. – Какое-нибудь непременно красивое имя?

– Ульяна… – негромко отозвалась журналистка.

– А меня, если тебе интересно, девочка, звать Василием.

Ее вдруг удивило, какой приятный у него голос. Лицо Ульяны украсил мягкий румянец. Она совершенно не ожидала встретить здесь такого интересного мужчину.

Священник шел рядом с ней, пусть чуть покачиваясь, но шел, наверное, к очень важной цели…

– Вот, святой отец, она здесь. Можете приступать к обряду. – Произнес «белый халат», открывая ключом нужную дверь. – Может, он и поможет.

Работник дурдома отступил в строну, пропуская в палату еще и Ульяну. Внутри довольно светлого помещения раздался крик. Дикий, страшный, но и полный испуга; крик сущности, пребывавшей в по-настоящему отчаянной ситуации.

Пятницкая, конечно, вздрогнула. А ее старший спутник решительно ступил внутрь палаты.

Святой отец Василий Ленский сел на кровать забившейся в угол Ларисы. И спросил:

– Так значит, ты икотка?

ОглавлениеИкоткаОтчиткаПсихушка