«Коварство мыльных пузырей»

Жизнь, любовь и безделушки

– Да что у вас здесь творится?!

–  Ты что, не видишь? Творится любовь… [1]

Мне оставалось до верха от силы метра полтора. Позади – пропасть. Вверху – победа над собой и собственными страхами. Я преодолею себя, справлюсь с боязнью высоты, со слабостью в руках и вскарабкаюсь на вершину. Я смогу. Пальцы в тальк, чтобы не скользили по гладкому камню. Еще рывок. Покрепче ухватиться за небольшой выступ. Нога на захват. Опля! Давай, Птица, держись! Под тобой двенадцать метров пустоты. Вот так. Держись. Молодец. Смотри внимательнее. Так, где тут у нас зацеп? Кисть встряхнуть. Слабые руки. Надо поработать с эспандером. Не вытягиваю я… Нога… Рука… Рывок… Ух! Ааааа! Мама!!!

Мгновение пустоты и свободного падения.

Сердце ухнуло вниз. В груди все оборвалось. Адреналин ударил в нос. Чтоб тебя!

Страховочная веревка натянулась. Швах плечом об стену! Черт! Бумс спиной! О-о-о-о! Как же развернуться?

– Ярослава, ногами упирайся, ногами! – орали снизу.

Да я-то стараюсь! Только как тут найти, куда ногами упираться, если мир перед глазами танцует?!

Меня осторожно опустили на землю.

– Молодец, – похлопал меня по плечу Денис. – Отлично справилась. До того места и профи не всегда доходят.

– С таким инструктором, как ты, – тут же польстила я мужчине, отстегивая страховку. – Может, еще раз?

– Не, Яр, давай в другой раз. Отдыхай, – кивнул Денис и направился к другим ребятам.

Честно говоря, я и сама решила, что на сегодня хватит. Руки устали. Значит, так: мое слабое место – руки, потому что пальцы не удержали, а у самурая все должно быть надежным. То есть над этим надо поработать.

– Привет, – топтался передо мной парень. – Круто лазишь. Давно тренируешься?

– Второй час. А что? – посмотрела я на него с подозрением.

– Нет, я имел в виду не сегодня, а вообще.

– А, ты про это… Неделю, наверное…

– Ух ты! Солидно, – уважительно затряс он головой. – Меня Матвей зовут.

– Прикольно. Ярослава, – протянула я руку.

– Чем занимаешься? – Он пожал ее.

– Когда чем. А ты?

– Так же, – рассмеялся Матвей. – Подстрахуешь?

– Валяй.

– А я тебя потом кофе угощу, если ты не против.

– Заметано.

Матвей не сунулся на сложную трассу. Прошелся по стенду почти доверху, потом смело прыгнул вниз и плавно приземлился.

– Вечный кайф! – воскликнул радостно.

– Ты бы знал, как страшно вниз смотреть. А если представить, что под тобой обрыв и ты висишь на краю мира, то вообще…

– Ага, – перебил парень. – Надо летом в горах полазить. Сейчас за зиму научиться, а потом в Крым рвануть!

– Да-да, – поддержала я его. – И на скалы! А на закате заниматься на самой вершине йогой и петь мантры.

– Нет, мантры – это нудно. Лучше песни под гитару.

– Ты у меня одна? – улыбнулась я.

– …Словно в ночи луна… – пропел он.

– …Там за туманами…

– …Дальними странами!

Мы рассмеялись. Глаза у Матвея были лучистые, светло-голубые в темно-серую крапинку. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки, от чего лицо становилось добрым и солнечным. Он провел руками по коротким волосам, взбивая их, и галантно указал жестом на выход.

– А ты чем занимаешься? – спросил он после того, как в кафе мы заказали латте с кленовым сиропом.

Я пожала плечами:

– Всем по чуть-чуть. Днем учусь в школе…

– Надеюсь, в старших классах? – прищурился Матвей.

– А для тебя это так важно? – ухмыльнулась я.

– Конечно! Встречаться с малолеткой как-то стремно.

– Фига себе! А с чего ты решил, что я буду с тобой встречаться?

– Ну как с чего? Мы же уже познакомились, я пригласил тебя в кафе на свидание, стало быть… Никакой высшей математики.

– То есть ты ко мне у стенда пошло клеился? – захохотала я.

– Слушай, а как я должен был к тебе еще клеиться? Только так. Ты же отказалась падать со стены, поэтому я не смог совершить подвиг. Следовательно, пришлось брать тебя по-другому.

– И как же? – Я почувствовала, как внутри все заклокотало от какой-то идиотской веселой злобы.

– Пусть это останется моим маленьким секретом, – состроил он невинную мордочку, и я растаяла.

– А если у меня есть парень и поэтому я ни с кем не знакомлюсь?

Что? Получил? Держи последнюю модель губозакатывательной машинки!

– Еще скажи: «Я не буду есть мороженое, у меня дома пельмени!» – вальяжно развалился Матвей на стуле. – Парень не стена, пну, он и подвинется.

– А если я буду против?

– Вот ты заладила: «Если, если…» Если бы да кабы, во рту выросли грибы.

Я обиженно заткнулась.

– Так, продолжаем разговор. Мы остановились на школе. А чем ты занимаешься после школы?

– Хожу на японское фехтование, – насуплено сообщила я. – И еще йогой начала заниматься. Только у меня на нее времени нет, и мне скучно.

Матвей вдруг подпрыгнул и стукнул себя ладонью по лбу:

– Ну точно! А я все гадаю, где такие гибкие и сильные девчонки берутся. Японское фехтование – это бои на мечах?

– На боккенах, катанах…

– Все-все-все, не продолжай! Я уже понял, – замахал он руками.

– Ну, если ты такой догадливый и все про меня знаешь, то давай поговорим о тебе. Ты кто? Откуда? Чем занимаешься?

– Матвей Ветров, лучший форвард по итогам прошлого года в нашей сборной по хоккею, – явно с удовольствием сообщил он.

Я окинула его пристальным взглядом.

– Юношеской сборной, – зачем-то уточнил Матвей. – А то ты сейчас напридумываешь… Мы в прошлом году стали чемпионами мира. Я отличился особенно…

– Пф… – не позволила я ему договорить. – Надо же, сколько пафоса. А я футбол люблю.

– А я скорость.

– А у меня есть подруга, она тоже скорость любит. Она на мотоциклах хочет научиться кататься.

– Нет, у меня с чувством самосохранения все в порядке, поэтому юные самоубийцы – это не ко мне.

– Думаешь, у меня самосохранение работает?

– А то! Если б у тебя его не было, ты б полезла на стенд без страховки, навернулась с верха и обязательно бы сломала шею.

– Да ты оракул.

– Я реалист.

– Какие слова мы знаем.

– Ты мне нравишься, Ярослава. Предлагаю обменяться телефонами.

– Угу, может, тебе еще дать мой имейл, страничку вконтакте и ссылку на сайт?

– Вот любишь ты все усложнять. Нет, не умоляй меня, я не возьму все это. Обойдемся просто номером твоего телефона.

– Прикольно. Я тебе сейчас дам номер своего телефона, а вдруг ты какой-нибудь маньяк окажешься?

– И обязательно стану названивать тебе среди ночи и дышать в трубку. Не ломайся. Я не люблю долго уговаривать.

– А ты наглый.

– Я настойчивый, – скромно повел он плечом, и мы опять рассмеялись.

Я продиктовала Матвею номер. Он при мне записал его в телефон, тут же мне позвонил и сбросил вызов.

– Смотри-ка, не обманула, – удивился.

– А должна была? – кокетливо приподняла я бровь.

– От рыжей девушки с кошачьими глазами можно ожидать любой подставы.

– Типа комплимент мне сделал? – хохотнула я.

– Типа нельзя?

– А ты типа не типкай.

– А ты типкай да не типкай типа, – передразнил меня Матвей высоким противным голосочком. – Кстати, это мой номер. И не говори, что я тебе ни разу не звонил.

Я закатила глаза, кое-как сдерживая хохот.

– Пойдешь со мной на хоккей?

– Когда?

– В субботу. У нас отборочные матчи начались.

– Вечером?

– Я бы сказал, все-таки днем.

– Днем не могу, у меня занятия с собакой, а вечером тренировка в школе.

– Слушай, ну я же лучше собаки.

– Ой, не факт.

– Вот и проверим. Короче, в субботу ничего не планируй. Ты идешь на хоккей.

– Погоди, что я там делать буду? Там же одни мужики!

– А говорила, что футбол любишь…

– И какая тут связь?

– У тебя есть два дня, чтобы подумать, какая тут связь. Все, дорогая, труба зовет, я ушел.

Матвей стремительно поднялся, кинул на стол пятьсот рублей, поцеловал меня в щеку и унесся. Я ошалело смотрела ему вслед, не понимая, как реагировать. Хм… Прикольный чувак.

По улице я шла с глупой улыбкой от уха до уха. Кажется, она озаряла мне путь не хуже какого-нибудь фонаря. Даже прохожие улыбались в ответ, а какой-то дядька так и сказал, что, мол, такой красавице, как мне, всегда надо ходить с такой улыбой на пол-лица.

Дома я подхватила Лорда и Ферри, и мы пошли месить грязь под радостные тявканья пекинеса и прыжки кери-блютерьера. Из головы никак не шел Матвей. Надо будет его «погуглить», как говорит Женька, моя лучшая подружка. Интересно, с парнями я на «ты», совершенно не парюсь от их наличия или отсутствия вокруг себя. А тут вот… Знаете, тут вот коленки как-то волшебным образом трясутся. Матвей очень симпатичный. У него светло-русые вихрастые волосы и удивительные глаза. Он какой-то весь позитивный. Все время улыбался, шутил, смеялся. Вроде бы мы с ним кофе пили всего минут двадцать, а я уже чувствую, что он мой. Такое бывает. Видишь человека в первый раз, а он тебе уже как будто родной брат. Варька, это моя вторая лучшая подружка, говорит, что это все от переселения душ зависит. Вот якобы ты в прошлой жизни с этим человеком дружил, а в этой жизни просто его нашел. Бред, конечно. Но что-то в этом однозначно есть.

– Привет! Замерзла?

Ахмед чмокнул меня в щечку. Мартин с ходу налетел на Феррика, напугав щенка. Лорд огрызнулся на противного подвижного добермана и снова принялся медитировать около лужи. Лужи – это личный фетиш Лорда. Да-да, если верить теории Варьки о переселении душ, то в прошлой жизни мой пекинес обязан был быть бегемотом, потому что обожает лежать в грязи на брюшке.

– Зря ты не пошел со мной, – протянула я ему жвачку. – Сегодня было клево. Я по самой сложной трассе дошла почти до самого верха. Чуть-чуть не хватило, сорвалась.

– Боже! Ты не ударилась? Высоко? – округлил он глаза, закидывая подушечки в рот.

– Не-е-е-е, – засмеялась я. – Я ж на страховке. До двенадцати метров всего метра полтора не дотянула. Плечом только сильно ударилась. Надо будет помазать мазью от ушибов. А инструктор такой типа: «Тебя где, Ярослава, так учили лазить? Техника хромает, ноги ставишь неверно, но идешь хорошо». А там, оказывается, надо правильно вставать на кончики пальцев и опираться, ну еще с центром тяжести играть…

– Хорошо, что я с тобой не пошел, – смутился Ахмед. – Я бы там точно мог лазить только по детской стене. Или в кафе бы посидел.

Нет, Ахмед, очень плохо, что ты не пошел. Там твою девушку на хоккей пригласили.

– Слушай, а ты что в субботу делаешь? – жалобно посмотрела я ему в глаза. Идея, конечно, так себе, но стоит попробовать. В конце концов, я же предупреждала Матвея, что у меня парень есть.

– Суббота… Суббота… – Ахмед, прищурившись, посмотрел на луну, и я снова захихикала.

– Лунные циклы, что ли, высчитываешь?

– Нет, – отмахнулся он. – В субботу у меня конференция. Я должен пойти от нашей группы.

– А может, не пойдешь? – подергала я его за рукав, состроив жалобную рожицу.

– Я выступаю, – улыбнулся Ахмед. – Хочешь, пойдем со мной.

– Подумаю, – насупилась я.

Что делать? С Матвеем будет однозначно интереснее, но он мне никто, а с Ахмедом жутко скучно, но он мой парень.

– Яра, не делай такое лицо. Тебе не идет, – захохотал он.

– Обхохочешься, – проворчала я, отворачиваясь.

Ахмед обхватил меня за плечи и прижал к себе, дотрагиваясь щекой до моей щеки.

– Я же знаю, что тебе не нравятся мои конференции и семинары, так что можешь не думать.

– Там очень скучно, и я ничего не понимаю. Но если ты хочешь, чтобы я тебя поддержала…

– Лучше сходим после твоей тренировки в кафе.

– Да, но она полдевятого заканчивается.

– Не проблема. Или боишься, что мама не отпустит? – пихнул он меня в бок локтем и снова засмеялся.

Я обиженно засопела, а потом захихикала – уж больно Ахмед заразительно смеется. Вот только… А что? Днем на хоккей с Матвеем, потом на тренировку, а вечером в кафе с Ахмедом. Ай да Ярик, ай да гений!

– Твое имя Тихиро?

– Да.

– Больно длинное. Теперь тебя будут звать Сэн, поняла?

– Девчонки, все пропало! – рухнула я на стул в классе.

– Интернет подорожал? – оторвалась Точка от ноута.

– Там пошел дождь, а я в белых брюках! – замерла Настя с помадой в руке.

– У тебя плохой гороскоп? – расширила глаза Варя, аккуратно откладывая в сторону иголку с нанизанным на нее бисером.

– Я даже знаю, почему он плохой, – ухмыльнулась Волоточина. – Анна Петровна очень интересовалась на первом уроке, куда ты пропала.

– Да ну ее, – отмахнулась я. – Информатику все равно отменили, а литературу я еще не готовила.

– А мы «Грозу» по ролям читали, – улыбнулась Варя. – Я была Катериной.

Женька снова уткнулась в ноут, Настя принялась мазать губы помадой, а Варя вздохнула и вопросительно глянула на меня:

– Ну, так что у тебя пропало?

– Я познакомилась с парнем. Ну, точнее, это он со мной познакомился.

– Да ну! – ахнула Настя.

– Ну да! – закивала я. – И он пригласил меня на свидание.

– И ты пойдешь? – округлила глаза Козарева.

– А Ахмед? – нахмурилась Варя.

– Ха, может, он маньяк какой-нибудь! – тут же напряглась Женя.

– Ой, Точка, вечно тебе всякие недоразумения мерещатся. Эх, хоть бы на самого маленького маньяка одним глазочком взглянуть…

Девчонки засмеялись, а Женька побагровела и демонстративно отвернулась.

– Я, кстати, предлагала пообщаться с твоим маньяком. Ты ж громче всех развыступалась, что не надо этого делать. А этого я «погуглила», как ты учила. В общем, звать мальчика Матвей Ветров.

Точка тут же набрала что-то в поисковике.

– Он лучший форвард по итогам прошлого года, – продолжала я. – Молодой и очень перспективный. Все журналисты пищат от восторга и говорят, что у парня великое будущее, сравнивают с Борисом Михайловым и чуть ли не предсказывают затмение самого!

– То есть затмение? – не поняла Козарева. – Лунное?

– Короче, все как один считают, что он круче Бориса Михайлова.

– А кто это? – в один голос испуганно спросили Настя и Варя.

– Да вы что! – возмутилась я. – Он играл в сборной СССР, в ЦСКА. Реально великий игрок и нападающий.

– Для шестнадцати лет не самые худшие достижения, – задумчиво протянула Женя.

– Какой хорошенький! – всплеснула руками Варя, рассматривая его фотографии.

– Покажите мне! – тут же отобрала ноут у подруг Настя. – А что… Ничего… Я б с таким в кино сходила.

– Ну-ну, – осуждающе глянула на нее Женька.

– А как же Ахмед? Ты его решила бросить? – прошептала Варя.

– Нет, – дернула я плечом нервно.

– Странно, я всегда считала, что это Настя у нас легкомысленная… – хмыкнула Женя.

– Да что они там зарабатывают, эти ученые? – мечтательно закатила глаза Настя. – Вот хоккеисты – это да… Канада… США… НХЛ… Даже я знаю, что хоккей круче. Ну, только, конечно, если твой Ахмед когда-нибудь Нобелевскую премию не получит. Тогда он будет гораздо крутее.

– Нда, а Настя у нас, оказывается, меркантильная. – Волоточина подперла рукой голову и начала открывать ссылки на статьи о Матвее.

– Жень, ну что ты все бубнишь и бубнишь. Просто… Просто… – Я осеклась, не зная, как сформулировать мысль. – Понимаете, они мне оба нравятся. Ахмед умный и внимательный, а Матвей он такой… такой…

– Перспективный! – припечатала Настя.

– А как же любовь? – надула губки Варя. – Птица, Ахмед же тебя любит.

– Любит… любит… Это ты считаешь, что он меня любит, а мне он о любви никогда ни разу ни слова не сказал. Не любит он меня.

Настя открыла рот, чтобы возразить, но прозвенел звонок. Я быстро кинула на парту учебник и тетрадь. Включила плеер и протянула Варьке капельку наушника. Сегодня мы слушаем сборник Гакта. Надо приучать Варьку к хорошей японской музыке, а то со своим увлечением скоро вообще ничего слушать не будет. Варя прикрыла глаза и потащи-и-и-и-илась. Этот урок литературы обещает быть шикарным.

– А где ты его подцепила? – спросила Женька на большой перемене, кроша круассан в блюдечко. Она всегда так делает, когда нервничает. Сама того не замечая.

– Вчера на скалодроме.

– А тебе он почему понравился? Перспективный потому что? – хмурилась Варя. Кажется, ей мой новый друг пришелся явно не по душе. – А кто он по знаку зодиака? Надо еще карты на него разложить.

– Ой, Варь, расслабься, – отмахнулась я.

– Нет, ну ты пойми, у тебя сейчас очень серьезный выбор, – затянула она важно. – Есть парень, который любит тебя, и есть ты, которая втюрилась в другого парня…

– Я не втюрилась!

– Втюрилась! Ты про него весь день стрекочешь!

– Стоп, ругань! – развела нас по разным углам Женя. – Это ее решение, и Ахмед не имеет никакого права принуждать Птицу поддерживать отношения.

– Да что вы заладили! – вспылила я. – Никто никого не бросил! Никто никого ни к чему не принуждает! Что я, в конце концов, не могу на хоккей сходить? Все равно Ахмед идет на свою научную конференцию, а я что, дома должна сидеть? Он по своим делам, я – по своим, так и хорошо…

– Угу, так и начинают рушиться отношения, – фыркнула Настя.

Варя многозначительно закивала.

– Не давите на нее, – рыкнула Женя. – Все правильно она делает. В наш век у женщины должны быть свои, – сделала она упор, – интересы. Не все должно замыкаться на мужчинах.

– Ты просто ей завидуешь, – ухмыльнулась Варька.

Ох, зря она это…

– Давайте поговорим на другую тему, – радостно перебила я всех. – Настя, как поживает твой Сережа?

Настя глупо захлопала ресничками и, малость опешив, пробормотала:

– Нормально… Только вчера с ним гулять ходили. А это ты к чему?

Вот блондинка!

Я думала весь день, что же мне делать и как с этим жить. А еще меня волновало, как подруги отнесутся к моей «ветрености», как обозвалась Варя. А что я могу поделать? С Ахмедом мне интересно, но мы даже не целовались ни разу. Он всегда держится на расстоянии, максимум, который он может себе позволить, – это потискать меня немного по-дружески и чмокнуть в щеку. Значит, я ему не интересна как девушка? Хотя, если Ахмед захочет меня поцеловать, а я не умею, то что тогда делать? Ох, как трудно быть девушкой. А Матвей… Он такой живой, такой компанейский, такой легкий. И он мне нравится. Ахмед тоже нравится. Но Матвей он такой, а Ахмед другой. Ну вот! Я уже и запуталась.

Всю дорогу из школы мы слушали Варькины радостные разговоры о том, какие стихи ей прислал Поэт в виде эсэмэс. Женька, правда, высказалась, что стихи по телефону – это верх бестактности (я не поняла почему), Настя обрадовалась и даже сказала, что эти чудесные стихи можно переложить на музыку и тогда Сережа сможет ее сыграть в своей группе. Сережа у Насти учится в музыкальном училище, а по вечерам пропадает или на репетициях в своей группе, или готовится к концертам. Совсем как мой Ахмед. Тот тоже вечно или на занятиях, или в библиотеке, или на научных конференциях. Не, я могу ходить с ним, и даже пару раз ходила, но ничего не могу с собой поделать – там так невыносимо скучно, что я постоянно зеваю и хочу спать. Да и все эти умные разговоры на непонятные мне темы… С Ахмедом лучше встречаться отдельно от науки.

– Привет, Ярослава! – сказала мне трубка голосом Матвея так громко, что я невольно прикрыла ее рукой, чтобы девчонки не слышали.

– Привет, – буркнула едва слышно.

Девочки тут же переключились на меня. Все трое. И даже Поэт их перестал интересовать.

– Ты чем сегодня занята?

– Э-э-э-э… – растерянно протянула я, судорожно соображая, какие дела можно отменить.

– Да особо ничем. А что?

Подруги окружили меня со всех сторон и чуть ли не вплотную прилипли к моей трубке.

– Тогда приезжай в «Лужу». Мы там тренируемся. А потом погуляем.

– Ну я не знаю, – прогнусавила я.

– Жду в четыре у центрального входа. И не опаздывай.

Я ошарашенно посмотрела на часы. Время полтретьего. Мамочки!!! Я же уже опаздываю!!!

– И ты пойдешь? – с осуждением спросила Варя.

– Как ты можешь? – вздернула носик Настя.

– Лети, Птица! – подтолкнула меня в сторону дома Женька. – И не смейте ей мешать!

Я сломя голову кинулась домой. Из прихожей, не обращая внимания на радость собак по поводу своего появления, закинула сумку в комнату, одежду стягивала уже на ходу. Быстро приняла душ, чесанула влажные волосы. Где моя футболка? Нет! Футболка не пойдет… Толстовка? Да, толстовка… Или свитер? Мамочки, что же мне надеть? Джинсы… Какие? Где хотя бы одни чистые штаны? Черт возьми, где хотя бы два одинаковых носка? Ну почему эти дурацкие носки никогда не выживают парами? И даже если купить десять совершенно одинаковых пар, они все равно разбредутся по квартире так, словно никогда не были знакомы друг с другом.

Я выгребла все из шкафа к ногам и принялась рыться в вещах. Вот почему так всегда – сначала нечего надеть, а потом (принялась тщательно запихивать шмотки на полки) ничего не влезает. Ага… Вроде бы вот так должно быть хорошо. Джинсы-трубы, водолазка и свитер. Вдруг там будет холодно? Шапка. Куртка. Кроссовки. Сорок минут осталось. Успею? Эх, мне бы только до метро добежать. Стоп! Стой, Птица. Если я буду бежать, то вспотею и от меня будет пахнуть явно не фиалками. Надо пшикнуться. И следующие минут десять я носилась по квартире в поисках антиперспиранта мамы. Нету. Пришлось воспользоваться Славкиным. Вроде бы не пахнет… Все, полетели.

В одну минуту пятого я подбежала к центральному входу. Матвей стоял в компании каких-то ребят с огромными сумками и пары девчонок. И он не обратил на меня никакого внимания. Не поприветствовал. Не улыбнулся. Я нерешительно топталась в сторонке, пытаясь понять, как дать ему знак, что я пришла.

– Пацан, тебе чего? – глянул на меня один из парней.

– Меня Матвей позвал, – глупо ляпнула я.

– Мотня, к тебе поклонники! – заржали ребята.

Он обернулся и только тут, видимо, понял, что это я.

– Ой, Ярик, здорово! Богатой будешь, – заулыбался он, окидывая меня несколько удивленным взглядом. – Иди сюда. Знакомьтесь. Это Ярослава.

– Че, телка, что ли? – пробасил один, самый прыщавый.

– Серега, Стас, Леха, Миха, Вольдемар, – быстро показывал он рукой на ребят. – А это Оливка и Лапа.

Девочки доброжелательно улыбнулись и кивнули мне. Как-то вот неуютно. Обе хорошенькие, очень симпатичные и одеты так… как Настя.

– Оля, – поправила сумочку на плече одна.

– Юля, – улыбнулась другая, в стильных очках.

– Ярослава, – попыталась я выдавить улыбку.

Встала чуть в сторонке. Мало ли что.

– Ну и где этот урюк? – недовольно проворчал прыщавый. Кажется, Миха. – Сказали же, в четыре ровно.

– Ребят, пойдемте в помещение, холодно, – канючила Юля.

– Ну, сейчас он придет, – отмахнулись от нее.

– Он дорогу, что ли, не знает? – фыркнула Оля.

Я стояла молча. Интересно выходит. А что это за девочки и чего они тут делают? И вообще, зачем меня сюда притащили? И почему Матвей себя так ведет?

– Все, мужики, семеро одного не ждут! – скомандовал мой прекрасный принц, подхватил сумку и пошел к дверям.

Девочки посеменили за ним. Ребята вразвалочку тоже пошли за форвардом. Я сначала постояла, посмотрела на удаляющиеся спины, а потом поплелась за толпой. Странно все это. Сам по звал, сам внимания не обращает. Надо будет попросить Варьку погадать на него. Не понимаю, что ему надо.

Они шли по длинным и витиеватым коридорам, как выяснилось, в раздевалку. Потом девочки остались в коридоре, а ребята зашли в какую-то дверь.

– Ты давно с Мотей тусишь? – обернулась ко мне Юля.

Гы, очень смешной вопрос. Я его второй раз вижу.

– Ну так… – ответила я уклончиво. – Смотря что называть «давно».

– Понятно, – чему-то своему покачала головой Оля, и они с Юлей потеряли ко мне всякий интерес.

Минут через десять девушки вдруг двинулись прямо по коридору. Я опять осталась стоять на месте, не зная, как поступить, – то ли следовать за ними, то ли стоять под дверью. Решила, что лучше идти за ними. Пришлось догонять…

– Пошли в подтрибунное, там лучше видно, – поманила меня Оля куда-то.

– Нет, Оливка, выгонят нас оттуда. Нельзя же. Идем наверх, может быть, не заметят, – потянула ее за руку подруга.

– Погоди, – высвободилась она. – Ярослава, а ты чего пришла-то?

– В смысле? – насторожилась я.

– Ну, ты пришла на тренировку посмотреть или слюни попускать?

– Чего-о-о? – прищурилась я с еще большим подозрением.

– Не понимаешь? Я спрашиваю – ты хочешь тренировку посмотреть или ты фанатка?

– А в чем разница?

Юля закатила глаза и принялась мне объяснять как какому-нибудь дауну:

– Подтрибунное помещение – это что-то типа VIP-зоны. Там только игрокам, тренерам и кому-то своим разрешено находиться. Там хорошо видно, как ребята катаются.

– Не, я это… – непроизвольно замахала я рукой. – Хотела посмотреть на тренировку и вообще…

Оля ухмыльнулась:

– Если вообще, то идем наверх. Там безопаснее.

– А почему? – тупила я.

– Ну потому, что нельзя присутствовать на закрытых тренировках, – кажется, начала злиться Юля.

И мы уселись на самый дальний ряд. На лед вышли игроки. С высоты нашего птичьего сидения они очень напоминали ягодки рябины на городском снегу. Чего-то даже не хочется спрашивать, кто из них Матвей.

На трибунах было прохладно. Юля с Олей что-то обсуждали свое, женское, я в дискуссии участия не принимала, наблюдала, как народ гоняет по льду туда-сюда маленькую шайбочку. Если бы девочки хотя бы объяснили, что и как, возможно, мне не было бы так тоскливо. А так я могла думать только о замерзших ногах, холодном носе и задубевших руках. Интересно, когда же это все закончится? Главное, не начать зевать. У Ахмеда на конференциях, может, и не так интересно, зато гарантированно теплее. А потом я выпью самую большую чашку кофе, какую только продают в том кафе, куда мы пойдем с Матвеем. Просто ужасно холодно. Я подняла воротник свитера. Уши замерзли…

Мы ждали ребят в фойе, сидя на лавочке. Оля и Юля спорили, выиграют ли «наши» ближайшую игру. Произносили какие-то умные слова и ни о чем не говорящие мне фамилии. А я мечтала о горячем напитке. Сбитень, чай, какао – меня бы что угодно устроило. Эх, так хочется самой выйти на лед и прокатиться пару кругов, чтобы согреться. Кстати, надо будет вытащить девчонок на каток, а то совсем зачахнут без физкультуры.

– А вы вообще с кем? – решила спросить я у девушек.

А то вдруг они обе с Матвеем, а меня ему чисто для компании не хватало.

– Да мы вообще с мальчишками, – призналась Юля.

– Мы хоккей любим, – заулыбалась Оля.

Я вздохнула. Фанатки.

– А я футбол, – призналась честно.

– О, футбол это тоже здорово, – поддержала меня Оливка.

– А почему Оливка? – не удержалась я. – Почему Матвей вас так назвал?

– Оливка от Оли, созвучно, – одарила она меня мягким взглядом. – А Лапа, ну…

– Ну, это что-то типа «миленькая». Ой, какая лапа! А ты, судя по всему, тот самый Ясень, про которого говорил вчера Матвей.

– Почему Ясень? – чуть не подавилась я жвачкой.

– Ну, Ярослава. Сокращенно Яся. Значит, Ясень.

Ольга рассмеялась, а я надулась.

– Логика тут у некоторых на грани фантастики.

– Мотька любит всем клички давать, – расшифровала смех подруги Юля. – Но они у него чаще всего безобидные.

– Ага, и смешные.

– Да, «дуб» было бы уже не так смешно, – фыркнула я.

Мальчишки вышли возбужденные и раскрасневшиеся после душа. В руках опять сумки и клюшки. Я наконец-то выловила взгляд предмета своего обожания. Матвей подошел ко мне, взял под локоток и отвел в сторону.

– Ярослава, мы тут это… В кафе хотели после тренировки, но, сама видишь, вещей много. Ты, может, это… домой?

– Почему домой? – Я сегодня проявляла удивительные чудеса сообразительности.

– Потому что в кафе мы не пойдем. Я сейчас домой поеду, отец звонил. И, ты извини, но я не смогу тебя проводить.

– А меня и не надо провожать. Что я, маленькая, что ли? Сама не дойду?

– Не обижайся, я правду говорю. Мне домой надо. Я б с радостью, но… Давай в субботу погуляем, после матча. Я вещи отцу отдам, и мы с тобой куда-нибудь затусим.

– Хорошо, – улыбнулась я, хотя в груди все неприятно крутило.

– Только у меня просьба будет, – замялся он, старательно отводя глаза в сторону.

– Какая?

– Оденься поприличнее. Я понимаю, что не предупредил тебя заранее, но… Чего-нибудь такое…

– Какое? – приподняла я бровь.

– Ммм… Эээ… – зажестикулировал он. – А то все решат, что я встречаюсь с парнем.

Я рассмеялась:

– Ну, какой же я парень?

– Издалека – вылитый, – припечатал он.

– Хорошо, договорились, – недовольно произнесла я, поджав губы.

Да у меня в шкафу нет ни одной юбки! Даже парадно-выходной! И в чем же мне тогда идти?

– Ладно, я пойду. Мне еще уроки делать. Спасибо за компанию.

– Давай, – махнул он мне рукой.

Я развернулась и быстрым шагом пошла к выходу. Надо позвонить маме и попросить денег на одежду и новую обувь. Интересно, она сильно меня убьет?

Дойти-то ты дойдешь. Но вопрос – вернешься ли ты?

– Я докажу ему, что могу быть женствной! – бубнила я вчера всю дорогу, путаясь в кетах с одеждой.

Я помню, как Настька меня одела в прошу раз, когда мы ездили к Кириллу в институт. Пом как на меня оборачивались парни на улице. Я сокая, красивая, яркая. У меня красивые глаз отличная спортивная фигура. Мой новый ими скромно висел на вешалке, прибитой к две Я тяжко вздохнула и отправилась умываться. У обещало быть недобрым.

– Ну как?! Как?! Как они это делают? – лобно вопила я, кое-как выпутывая расческу шевелюры. У меня и волос-то – два пера, а равно запутались так, что только ножницы меня спасут от позора. – Ну и что мне делать с этим? – уставилась я на торчащую в волосах расческу, сложив руки на груди.

– Ярослава, хватит ванну занимать! – заорал Слава, мой средний брат, пиная дверь ванной.

– Отстань! – огрызнулась я, предпринимая последнюю робкую попытку избавиться от мерзкой расчески.

– Ярослава! Будь человеком! – колотился Слава.

Я открыла дверь. Брат мухой влетел в помещение и быстро вытолкал меня вон, даже не взглянув на мою катастрофу на голове. Я решила оккупировать зеркало в коридоре. Если Настька в своих кудрях не путается, то и я смогу.

Минут через десять интенсивной борьбы с расческой последняя сдалась на радость победителя. Я решила, что больше не буду сушить голову феном и круглой расческой, потому что у меня не так много волос, чтобы так над ними издеваться. Остатки былой гордости я взбила руками, обмазанными в геле Ростика, и обильно залила лаком мамы. Н-да… Когда Настя со мной колдовала, я выглядела лучше. Теперь надо накраситься.

Мамина косметичка словно издевалась надо мной – в ней было всего так много, что я не знала, за что хвататься. Так, Настька мазала меня каким-то кремом телесного цвета. Потом пудра. Потом… Стоп! А ведь под глазами она тоже чем-то мазала… Понять бы чем… Кажется, я догадалась, отчего Козарева всегда рыдает, что она слишком рано встает… Ладно, и так сойдет.

– Мамина помада, сапоги старшей сестры? – Слава смотрел на меня так, словно видел впервые.

– Отстань, – буркнула я.

– Ты б это… Яр… – Брат поморщился.

– Что это? – зло прищурилась я.

– Не ходила бы так на улицу.

– Почему? – кокетливо покрутилась я перед ним. – Я же классная?

– Угу, классная… Только окружающие не поймут.

– У меня юбка приличной длины, – с вызовом посмотрела я на него.

– Зато лицо – как ритуальная маска шамана из племени тумба-юмба. Ты ж людей распугаешь.

– Ты мне завидуешь!

Славка захохотал, а я, изящно повернувшись на каблуках, вылетела в тамбур. Еще не хватало, чтобы он мне настроение испортил. Брат называется. С таким братом и врага не надо.

До подъезда Варьки я еле доползла. Мамины сапоги отчаянно жали. У нас с ней один размер, но моя нога немного шире. И то, что дома вызывало легкий дискомфорт, на улице превратилось в огромную проблему. Я едва перебирала ногами по скользкому асфальту, ругая на чем свет стоит эластичные колготы, в которых жутко мерзли ноги, и голову без шапки, которая, казалось, покрылась коркой лаково-гельного льда.

– Птица? – замерла в дверях Варя, вытаращившись на меня так, словно я чудо чудное.

– Так я теперь буду ходить всегда, – гордо выпятила я грудь.

– А может, не надо? – кривилась она.

– Что? – бросила я на нее недовольный взгляд.

– Как-то непривычно… – пробормотала подруга тихо.

– Привыкнете, – сказала как отрезала. – Я должна стать женственной.

– Несколько радикально, тебе не кажется?

– Подруга называется. Вместо того чтобы поддержать и порадоваться за меня, ты вон как…

– Яр, мне нравится, но твой макияж и прическа. Что ты сделала с волосами?

– Зачесала назад и закрепила гелем.

– Но… – Варька смотрела на меня и непроизвольно морщилась. – А зачем?

– Чтобы было красиво.

– А лицо… Оно же вот-вот пойдет трещинами.

– Тебе поговорить не о чем? Я сказала, что теперь буду так ходить всегда. Что непонятного?

Они решили меня довести? Подумаешь, сменила имидж. Зачем так реагировать?

Варя нервно дернула плечом, укуталась в шарф, и мы пошли в школу. Впрочем, пошли – это круто сказано. Через пятнадцать шагов я ухватила ее за руку, и она меня повела.

– Нет, вот объясните мне, как люди ходят на шпильках? – ворчала я.

Варька смотрела на меня снизу вверх и вздыхала.

– Я не люблю каблуки. Они неустойчивые.

– Ты просто ничего не понимаешь в них. Главное, чтобы каблук… А-а-а-а! – Я едва не спланировала в грязную лужу.

Спасибо Варе, что не дала упасть. Выровняв тело в пространстве, я сглотнула и задумалась, а существует ли замена обуви на шпильке. Но с другой стороны… Настя же как-то на них ходит! И весьма успешно, между прочим. Хотелось плакать. Нет, красота требует жертв.

– Ты это из-за своего спортсмена? – вдруг спросила Варя.

– Я не знаю, Варь. Понимаешь, он меня вчера пригласил… Ну ты слышала… Тренировка, потом в кафе… А сам… Ну… В общем, я пришла, а он как будто со мной не знаком. И… Понимаешь… Мне показалось, что он отшил меня, потому что я оделась неправильно. А я ж оделась, как мне удобно… Ты ж знаешь, что я не люблю все это. – Я показала ей на сапоги, синие коленки и все время задирающуюся юбку.

– Ярик, но ты же сама все понимаешь. Зачем делаешь так, как тебе не нравится?

– Потому что он нравится мне.

– А Ахмед?

– Ахмед тоже нравится. С ним классно гулять с собаками, но мы такие разные. Он любит науку, а я спорт.

– Ну и что?

– Как «ну и что»? Вот вы с Поэтом одинаковые! Ты любишь литературу, и он пишет литературу.

– Слушай, любить литературу и писать книги – это не муж и жена, это четыре разных человека, – смеялась подружка. – А ты, как мне вчера сказали карты, совершаешь ошибку.

– Я не верю в это, ты же знаешь.

– Ох, смотри сама. А хочешь, приводи этого Матвея в «Слона». Мы с девочками на него посмотрим и все тебе скажем.

– Угу, точно. Пара фраз от Жени, и я больше никогда его не увижу.

– Ты переоцениваешь Точку.

– Самое главное, чтобы я ее не недооценила.

Дорога до школы показалась мне всеми кругами ада. Ноги разъезжались на льду, подворачивались, и я очень боялась сломать лодыжку. Ведь тогда я не смогу тренироваться, да что там говорить! Я вообще не смогу ходить! Варька жаловалась на маму. Они опять поругались из-за какой-то юбки, которую ей якобы не разрешили надеть. Варвара мечтала уйти из дома, но пока не понимала куда, «хоть к папе едь, если бы только он мне обрадовался». Папа у Андреевой где-то осел на Севере, ну и, в общем, сложные у них отношения в семье. Не то что у нас. Мне бы вот только от братцев своих избавиться…

– Смотрите-ка! – раздался звонкий голос Лепры. И я от неожиданности аж подпрыгнула. – Наша цапля с коробчонком скачет.

– Красавина, тебе чего надо? – вскипела во мне кровь.

Не будь я на каблуках и в юбке, обязательно бы ее шуганула. Лепра у нас королева красоты. Она такая холеная, словно породистая лошадь, вся из себя в дорогой сбруе. Иногда так по коридору вышагивает, словно по подиуму идет перед всеми модельерами мира. Она такая складная… Все при ней. Только вот язык поганый.

– Яр, не надо. У тебя сейчас позиция неустойчивая, – прошептала Варя.

– Да я ей сейчас покажу, кто из нас неустойчивее.

– Яр, – дернула меня за руку Варя, – пошли отсюда.

Щеки мои полыхали огнем.

– Я всегда так буду ходить, – повторила я упрямо.

Варя промолчала.

– Меня не сломить. Она вздохнула.

– Я все равно докажу свое право быть красивой.

– Самое главное, чтобы ты сама себе нра вилась.

– А я нравлюсь.

– И это отлично. Но все равно в плане макияжа надо с Настей посоветоваться. Она тогда тебя накрасила не так вызывающе. И это… Ярик… – Варька посмотрела на меня жалобно-жалобно. – Ярик, тебе очень идут волосы.

Пришло мое время вздыхать. Если бы ты знала, Варечка, что не получается у меня волосы укладывать.

Мы поднялись в кабинет и заняли свои места. Я вытянула уставшие с непривычки ноги и спряталась за наушниками.

Перед самым звонком прибежали Настя и Точка.

– Ой, Птица, ты брови, что ли, выщипала? – бросила на ходу Женька.

– Кто тебя учил так губы красить? – подавилась Настя.

– Я так буду ходить всегда, – строго сказала я, прекращая всю их болтовню.

– Креативно, – фыркнула Волоточина.

– Смело, – уважительно протянула Настя.

Наверное, декабристы на выселках чувствовали себя гораздо лучше, чем я в школе. Не, ну там мужики, черные избы с мочевым пузырем вместо окна и они – вся из себя такая интеллигенция. Вот и я была сейчас тоже убогой, безрукой интеллигенцией, которая наивно полагала, что кефир сразу в пакетах на деревьях растет. Неприспособленная я к жизни в теле женщины. Ну, то есть не конкретно в теле женщины, а в ее примочках – шпильках, макияже, прическе, одежде. Это так утомительно и совершенно не по мне. А самое ужасное – ни тебе щеку почесать, ни глаза потереть, ни в руку подбородком упереться. Но ладони так и тянулись, так и тянулись к лицу: то глаз предательски зудел, то нос чесался, то еще чего-нибудь. И как Настя ходит целый день накрашенная? Я уже к обеду всю свою красоту рукавами растерла. Зато одноклассники отрывались – шушукались и по смеивались. Учителя сначала шарахались, потом все как один спрашивали, хорошо ли я себя чув ствую. Я криво улыбалась и говорила, что теперь так буду ходить всегда. Они усмехались, но ничего не говорили. Точка утверждала, что у меня такой решительный вид, что даже Монсеррат Кабанье, наша директриса, должна была согласиться с моим решением. Только Пушок… Грымза! Физичка выгнала меня с урока со словами, чтоб я «умылась, а то такой слой косметики может по вредить моим мозговым импульсам». Забила я на импульсы. Сорок пять минут курсировала по коридору – училась ходить ровно, держать осанку и смотреть на всех так, словно я богиня. Если бы только окружающие знали, как плохо чувствовала себя богиня на каблуках, как болели ее ножки и как нервировала юбка. Вот даже в футбол на перемене не погоняешь с друзьями, пиная чужую сумку, эх… Ладно, до конца всего два урока, уж как-нибудь переживу. Мне бы день простоять да ночь продержаться…

– Яра, привет! – раздался в трубке радостный голос Ахмеда на последней перемене, когда мои несчастные конечности окончательно опухли от мозолей в неудобной обуви, а подошва покрылась кровавыми волдырями.

– Привет, – расцвела я в улыбке.

– Можешь спуститься вниз, у меня для тебя подарок.

– Какой?

– Увидишь.

Я тяжело вздохнула и похромала на первый этаж. Спускаться вниз в сто раз хуже, чем подниматься. Где вы, мои кроссовочки? Где вы, мои милые?

Лицо Ахмеда надо было видеть. Оно вытянулось, глаза расширились, а рот приоткрылся. Потом он причудливо изогнул брови.

– Я так буду ходить всегда, – спокойно и твердо сообщила я ему.

– По-моему, несколько ярко, нет? – проблеял он, внимательно осматривая меня с ног до головы.

– В самый раз. Ты против?

– Вовсе нет, – замахал он руками, пятясь назад. – Но…

– И никаких но!

– Диск, – суетливо протянул он мне пластиковую коробочку.

– Мияви! Родной! – Чуть не скончалась я от счастья.

Потом покосилась на окна нашего класса и решила, что не буду его целовать. А то помада на щеке останется.

– До вечера, – осторожно и мягко пожал он мою руку.

– Да, звони, – улыбнулась я, прижимая диск к груди. Настоящий, из Японии, как у них! Боже-боже-боже! Хотелось взвизгнуть от счастья.

Ахмед не удержался, хихикнул, рассматривая меня, а потом быстро пошел к машине. Опять с родителями куда-то ездил. Я поежилась под колючими порывами ветра. Надо идти в школу, а так не хочется.

Сказать честно, до дома я еле доковыляла. Девчонки то шли быстро, то еле ползли. У меня горели ступни и мучительно хотелось разуться. Я ползла за ними, проклиная ту минуту, когда согласилась пойти до дома пешком. Вроде бы идти всего несколько остановок, но уж лучше бы я поехала на маршрутке. Диск Мияви был надежно спрятан в сумке, и мне не терпелось услышать японские страдания. Почему-то под Мияви мне удобнее всего тренироваться. Как-то вот настраивает он меня. Мои ноги… Кто придумал шпильки? Какой садист? Мои ноженьки…

– Девчонки, может, в «Слона»? – Глаза Вари горели огнем, а на щеках выступил румянец.

Ну точно, Поэт туда притащится. Опять будет институт прогуливать.

– Не, я пас. У меня это… – Я показала сапоги.

– Птица, может, мне тебе несколько мастер-классов провести по хождению на каблуках и макияжу? – любезно предложила Настя.

– Не сегодня, – вздохнула я, думая о том, что мне еще гулять с собаками.

Пойти в сапогах или все-таки влезть в кроссовки?

– Ничего, привыкнешь, – подбодрила меня Козарева.

Я кисло улыбнулась. Дайте сесть куда-нибудь. Возьмите меня на ручки. Я вам все прощу, только, пожалуйста, избавьте меня от этих мучений.

– Не кисни, Птица. Ты же хотела быть женщиной? Теперь вот мучайся, – улыбалась с издевкой Женька.

Добрые у меня подруги, ничего не скажешь. Только как быть и что делать? Я должна стать красивой. И к завтрашнему дню я обязана научиться ходить на шпильках.

– Настя, а как ты ходишь на каблуках? – вымученно выдала я.

– Птичечка, тут самое главное – удобная колодка и комфортная высота. Потом можешь поднимать ее. Я вот так привыкла к каблукам, что даже дома бегаю в тапочках на танкетке.

– Ыыыы, – простонала я. – Мне нужны другие сапоги. Эти жмут.

– Вот поэтому ты и ходить не можешь, – авторитетно заявила Настасья.

– Так вы идете в «Слона» или нет? – топнула ногой Варя.

Я закачала головой.

– А мы с радостью, да, Жень, – подхватила Настя Точку под ручку. Женька состроила недовольную мину, но отказываться не стала.

– Пошла я, – махнула я подругам.

– Ты аккуратнее. А то хорошо, если только ногу сломаешь, – порадовала меня Варя.

– Да-да, – поддакнула Настька. – На каблуках можно и голову разбить при падении…

– Ой, молчите все. Мне и так уже плохо, – торопливо засеменила я прочь.

Мучительно хотелось расстегнуть сапоги и пойти домой босиком. Плевать, что грязь, лужи, лед и реагенты, плевать, что промокну, плевать, что замерзну, главное, что больше не будет так больно.

Дома я обследовала площадь повреждения. Из-за слишком узкого голенища ноги немного отекли. Хуже было со ступнями – в районе больших пальцев образовались плотные мозоли, и ходить было больно даже по полу босиком. Я дохромала до ванной и залегла в горячую воду в надежде, что кожа распарится и натоптыши пройдут сами собой. Как бы не так! Легче не стало. У мамы никакой косметики для ног не нашлось. Не помогло и лежание на кровати с задранными вверх конечностями. Мне реально было больно ходить. И как я такая хромая пойду завтра на свидание? Ох, еще же вечером гулять с собаками… Можно, я спрячусь за плинтусом?

Ты что, туфли с собой возьмешь? И носки сними!

Утро я опять провела перед зеркалом. В два часа дня начинался матч. Я позвонила Матвею, тот велел приходить и найти Оливку или Лапу. Зачем мне нужны эти девушки – не объяснил. Может быть, у них есть какие-нибудь билеты? Непонятно, если честно. И вот… Юбка, блузка, колготы и сапоги, макияж и прическа… Я больше не Ярик и не Птица… Я – Ярослава. Умница и красавица. Только ступни все равно от этого болеть меньше не стали.

– Мам, эта куртка не подходит под мой новый имидж, – вышагивала я по квартире со своей любимой курточкой в обнимку. Она была такая удобная, такая славная, я так ее любила.

– Яся, чем я могу помочь? – вышла с кухни мама. – Я не могу покупать тебе каждую неделю новую куртку.

– Да, но я же не знала, что все так получится! – возразила я.

– Отлично! То есть если ты в следующий раз влюбишься в мотоциклиста, то мне тебе надо будет купить защиту и мотоцикл? – возмущенно потрясла мама половником.

– Ну, Женьке же обещали купить весной! – не сдавалась я. – А я хочу быть человеком! Меня ребята стесняются.

– Что-то я не заметила, чтобы тебя Ахмед стеснялся. И вообще у них так не принято ходить.

– Это все у тебя, мамочка, стереотипы. И с чего ты решила, что я пойду на свидание с Ахмедом?

Мама смешно округлила глаза.

– А с кем и куда ты идешь? – осторожно спросила она.

– На хоккей, – ничуть не соврала я.

– С кем?

– С Лапой и Оливкой.

Надо же, как мне пригодились новые подруги!

Мама только вздохнула. И ушла обратно варить суп.

Я вернулась к шкафу. Вещей так много, что непонятно, как они вообще сюда все влезли. Н-да, моя любимая куртка больше не подходит под мой новый образ, а другой у меня нет. Самый страшный зверь «нечего надеть», живущий у Насти, видимо, переехал жить ко мне. Как же выкрутиться?

– Яся, – крикнула из кухни мама, – можешь взять мое пальто.

Ура! То, что доктор прописал. И я унеслась в родительскую спальню.

Сегодняшний поход на каблуках мало отличался от вчерашнего, кроме того что рядом не было надежного локтя Вари. Я сильно волновалась, потому что настолько красивой Матвей меня еще не видел. Как он отреагирует? Что скажет? Надо ему понравиться. Я аккуратно ступала по обледенелому асфальту, мысленно молясь, чтобы не рухнуть в лужу. Ноги скользили. Если я и дальше буду идти с такой скоростью, то никогда в жизни не попаду на хоккей. Как же удобно в кроссовках! Бежишь, ни о чем не думаешь.

В метро каблук провалился в решетку, и я чуть не осталась без ноги – мне показалось, будто ступню оторвало. Я не могла думать ни о чем другом – только о собственной походке и внешнем виде, который доставлял мне великий дискомфорт. Хотелось плакать. Хотелось вернуться домой и переобуться. Мои любимые багги сиротливо лежали в кресле. Моя теплая толстовочка валялась там же. Мои кроссовочки стояли на батарее, а я, как раненый красноармеец, как убитый самурай, как истерзанный бледнолицыми индеец, как несчастный беглый раб, куда-то крадусь в этих орудиях пыток. Но я смогу, я сильная. Настя же как-то ходит на каблуках. Впрочем, по-моему, Козарева родилась на шпильках.

К «Луже» стекался народ. Преимущественно мужчины. В редких случаях девушки. Я чувствовала себя отвратительно. Здесь не было моих парней, с которыми мы бегали на матчи, не с кем было обсудить ход игры, да, по большому счету, я и в игре не сильно понимала. Я пританцовывала от холода у центрального подъезда, наблюдая, как группы мужчин проходят в помещение. Девушки есть, но очень мало. Ни Оливки, ни Лапы я не заметила. Билета на матч у меня тоже не было. От этого становилось тоскливо и грустно. Матвей меня обманул? Он не ждет? Почему-то было очень обидно, что я вот так вся нафуфырилась, напихтерилась, как последняя дура, шпильки напялила, ноги болят, голова замерзла, а он… Я от расстройства аж всхлипнула. И Ахмеду ведь не позвонить, потому что он на своей конференции какой-то заумный доклад читает. Вот что мне делать? У меня два парня, и ни один меня не любит. Да и я не очень понимаю, кого из них люблю, а кого нет. Сложная у меня жизнь, врагу такую не пожелаю. Неожиданно телефон в кармане завибрировал. Матвей!

– Яра, ты где? – недовольно спросил он.

– Я тут… – рассеянно закрутила головой. – Около центрального входа…

– Что ты там делаешь? – раздраженно поинтересовался Матвей, явно с трудом сдерживая себя. – Мы где вчера договаривались? Ты позвонила Оливке?

Договаривались? Я не помню… На лбу выступила испарина.

– У меня нет ее телефона, – пискнула я.

– А позвонить и спросить нельзя было? – злился он.

Я промолчала. И как я сама не догадалась?

– Иди к служебному входу, я попрошу Оливку тебя встретить, – грозно велел Матвей и отсоединился. Я хотела спросить, где он находится, но постеснялась. Покрутила головой, не понимая, у кого можно спросить. И пошла вдоль стены, в надежде найти этот загадочный служебный вход.

Я плелась вдоль здания и тут заметила, как ко мне навстречу спешит Оливка, кутаясь в легкую кофточку. А дальше все вышло, как в сказке: «Иван-царевич сел серому волку на спину, а волк побежал так скоро, аки стрела, и бежал он долго ли, коротко ли, наконец прибежал в государство царя Афрона ночью», то есть таки мы попали в «Лужу» и понеслись куда-то тайными тропами не то в раздевалку, не то куда-то еще.

– Ты что? – тихо ругала меня Оливка. – Как ты могла опоздать! Моте нельзя волноваться перед матчем. Ему настрой нужен. А ты… Как ты можешь быть такой безответственной.

– Я очень долго ждала вас около центрального входа, – робко оправдывалась я, привнося в свои слова немного неправды.

– Зачем ты там стояла? Это же какая глупость! Надо же было сразу сюда идти! Эх, Ясень, как ты могла?

– Не называй меня так, – скромно попросила я.

– Проходи, садись на второй ряд к Лапе, – открыла она дверь и кивнула куда-то в сторону.

Я несмело вошла в помещение. Здесь было полно мужчин, фотографов и еще кого-то.

– Что это? – шепотом спросила я.

– Тут пресса сидит. В VIP пропусков не было, ребята договорились, чтобы мы тут побыли.

Мы прошли на свои места. Лапа, увидев меня, заулыбалась, поздоровалась и даже спросила, как дела. Будто мы такие подружки, куда деваться. Я осторожно вытянула начинающие гудеть ноги. Скоро начало матча. Ох, чем бы себя занять…

– Эх, жалко, что ты пропустила раскатку, – счастливо захлопала ресничками Юля. – Они сегодня такие классные.

– Такие же, как и на той неделе, – снисходительно улыбнулась Оливка, пропуская какого-то фотографа вперед.

Наблюдать за журналистами оказалось очень интересно. Они лениво перебрасывались фразами, настраивали технику и поругивались между собой, кто где будет стоять. У них была какая-то сложная субординация – кто-то пытался доказать, что, кто первым встал, того и тапки, кто-то суетливо бегал вдоль бортика в поисках лучшего места, кто-то активно отгонял фото-«мух» от своего лакомого места-кусочка. Я едва держалась, чтобы не расстегнуть молнию голенища. Все-таки все дело в сапогах – они мне жмут, поэтому так неудобно. Когда же начнется? Ждать – это так утомительно. По льду ползала машина, которая не то заливала лед еще раз, не то чистила его. В громкоговоритель монотонно объявляли состав обеих команд. На трибунах народ дудел в трубы и махал флагами. Музыка орала на всю. Фотографы оживились и принялись настраивать оборудование. Я выглядывала из-за их спин и пыталась понять – будет ли мне видно или нет. Лапа и Оливка над чем-то хихикали в сторонке.

Прошло еще минут десять. Наконец-то свет погас. Луч выхватил какого-то мужика на льду, который что-то зычно говорил в микрофон. Трибуны с переменным успехом реагировали на голос. Я едва сдерживала зевоту. Все-таки футбол гораздо интереснее хоккея. И вот чудо случилось!

– Приветствуем вратаря и стартовую пятерку команды гостей! – объявил мужик на льду.

И трибуны начали шуметь. Я заметила, что игроки толкутся перед бортиком. Что же они не идут?

– Вратарь команды Леонид Петров! – торжественно объявил дядька. И на лед выскользнул игрок в форме вратаря. – Защитники…

Аааа! Так вот оно что! Он всех по одному представляет. Как сложно жить… Между тем народу на льду становилось все больше и больше. Я внимательно рассматривала спортсменов. Когда же будет Матвей? Где же он? Потом зал громко приветствовал команду хозяев. Вот и Матвей Ветров. Его номер семнадцать. Я расправила от удовольствия плечи – это мой парень, и я горжусь им. Под табло скакали девушки в коротких юбчонках и с мочалками в руках. Они браво дрыгали ногами, махали руками и строили какие-то пирамиды. Иногда я косилась на них и не могла понять, что такого интересного в этом черлидинге? Настя занималась им, пока ее не выгнали из группы из-за глупости, ну и чего? Вот прелесть – все игру смотрят, а ты вместо этого ногами машешь. Фу!

Хоккей оказался весьма увлекательным занятием, как я поняла буквально минут через сорок. Я внимательно следила, как шайба летает надо льдом, как ребята жестко сталкиваются у бортиков, как несутся вперед, кажется, не замечая ничего на свете. Трибуны кричали, ревели, скандировали. Журналисты азартно переговаривались и тоже кричали от радости. Оливка и Лапа, стоящие чуть в стороне от меня, радостно попискивали и что-то выкрикивали типа: «Давай-давай! Не будь лохом! Бей!» Потом мы дружно орали: «Шайбу! Шайбу!» И я решила купить себе дуделку, чтобы поддерживать ребят на льду. Матч был горячим. Его нельзя было сравнить с тренировкой, на которой я ужасно замерзла. Тут меня то в холод бросало, то в жар. Я то подскакивала, то садилась на место. То ерзала в кресле, то едва ли не крошила пластмассовое сиденье пальцами от напряжения. Я ловила взгляд Матвея, но он был целиком и полностью сосредоточен на игре. Хотя пару раз мне казалось, что он заметил меня.

Финальная сирена поставила точку в матче. Пять – два в нашу пользу! Мы с девчонками кричали, прыгали, обнимались и целовались. Я забыла про ноги и сапоги. Я не подумала, что девочки какие-то не мои. Я была счастлива! Это было так восхитительно. Столько эмоций, столько адреналина, столько восторгов! Мотька! Мой Матвей! Забил три шайбы из пяти! Три! Он лучший! Он самый крутой! Он самый-самый! Ребята радовались по-своему. Они ликовали, стукали друг друга по головам тяжелыми перчатками, иногда зацеплялись клюшками и орали! Это был такой момент, я так была за них рада…

– Какая тренировка? – искренне недоумевал Матвей, когда мы стояли в холле у выхода.

– Ну, моя тренировка, по японскому фехтованию… – оправдывалась я. – Просто нас, девушек, мало в группе. Ларисе будет не с кем тренироваться. У нас ребята хорошие, но мы с ней давно в паре. Мы всегда стараемся ходить в паре…

– Какая может быть твоя тренировка, когда я выиграл? – нахмурился он.

И я поняла, что сейчас меня поставят перед выбором. Лариска мне этого не простит.

– Ну, хорошо, – нехотя согласилась я. – Только это нездорово – пропускать занятия.

– Ха, – усмехнулся Матвей. – Можно подумать, ты добилась каких-то результатов, из-за чего твои тренировки нельзя пропускать.

Я так обалдела от этих слов, что даже задохнулась от возмущения. Матвей, не обращая на меня никакого внимания, подхватил сумку и пошел вперед. Я, стараясь выглядеть хотя бы на 25 баллов в Настькиной системе исчисления внешнего вида принцесс, гордо захромала за своим принцем. В конце концов, он же сегодня победитель, могу я позволить себе ради такого праздника побыть рядом с ним? Когда еще возможность представится?

Матвей молча шел к машине. Все равно, ну как Лариска будет без меня? Как я без тренировки? Я же так привыкла к ним…

– Пап, познакомься, это Ярослава, – кивнул в мою сторону Матвей вышедшему из машины мужчине.

Я криво улыбнулась:

– Здрасте.

Он окинул меня внимательным взглядом.

– Кто такая? Откуда? – спросил строго.

– Девушка, – отозвалась я.

Ему что, всю биографию надо выложить?

– Я вижу, что не мальчик, – фыркнул мужик и потерял ко мне всякий интерес.

Матвей загрузил сумку в багажник, о чем-то перекинулся несколькими короткими фразами с отцом. Тот дал ему пару тысячных купюр, еще раз покосился на меня, сел в машину и уехал. Фуф, слава богу, я уж думала, что он никогда не свалит.

– Куда пойдем? – обернулся ко мне парень.

– Куда хочешь. Мне все равно, – пожала я плечами.

Он, кажется, даже подавился, когда услышал такое.

– То есть тебе все равно? – округлил Мотя глаза.

– Ну, вот так, такое бывает, да, – начала психовать я.

Тренировки для меня самое дорогое… Я еще успею домой переодеться…

– Еще скажи, что кафе-мороженое тебя тоже устроит, – презрительно изогнул он губы.

– Угу, пельменная в самый раз будет, – ухмыльнулась я ядовито.

– Как все сложно, – закатил он глаза и шумно выдохнул. – Ладно, пойдем, куда я хочу. Осталось понять, пускают ли туда малолеток.

– А сам-то! Ты всего на полгода старше меня.

– Да, но я уже полмира объездил и многого добился, приятно познакомиться. А кто ты? – рассмеялся Матвей.

Я сначала хотела обидеться на его выпад, а потом передумала. Ведь правда, кто я? Обычная девчонка. Он – лучший нападающий и капитан команды… А я ведь даже не староста класса.

Матвей потащил меня в центр, сказав, что только там можно найти приличную забегаловку. Я изо всех сил старалась сделать три вещи – не сломать больные ноги в гололед, не потерять из-за всего этого лицо и поддерживать по возможности разговор. Впрочем, последнее не очень-то и надо было, ибо Матвей не затыкался ни на секунду. Он рассказывал мне о поездках, тренировках, о том, как мечтает попасть в НХЛ, потому что только там оценят его талант и мастерство, только там можно действительно зарабатывать деньги, которые позволят иметь ему все. Он говорил о своих друзьях, называл известные фамилии и обещал познакомить с самим Владиславом Третьяком – вратарем-легендой. И хотя я никогда не фанатела от хоккеистов и была далека от самой игры, но имя этого человека знали абсолютно все. Если Матвей меня с ним познакомит… Оооо! Это будет самый счастливый день в моей жизни!

Красная площадь – это не для слабонервных. Никогда не думала, разгуливая по ней, что она такая ужасная… Нет, все было так, как было до меня и будет после: собор, лобное место, музей, мавзолей и звезды на башнях, но я неожиданно обнаружила под ногами… брусчатку! И через дюжину шагов это «открытие» заставило меня потерять самое главное – лицо. Каблуки скользили по отшлифованным миллионами ног камням, проваливались в расщелины между булыжниками, ноги подворачивались, я кое-как удерживала равновесие, а вцепиться в Матвея не могла – вдруг он подумает, что я не умею ходить в такой обуви. Он продолжал балаболить, я пыталась улыбаться, хотя все мысли были заняты только одним – надо как-то добраться до асфальта.

– Матвей, давай зайдем в ГУМ. Там есть кафешки, – потянула я парня за рукав в сторону магазина, когда поняла, что пересечь площадь не смогу физически.

Он оторвался от своего рассказа, удивленно повернулся ко мне и спросил:

– Ты вообще представляешь, о чем меня просишь?

Да! Да, черт побери! Я очень хорошо это представляю. Я закатила глаза, взмахнула руками не хуже Насти и восторженно выдала:

– Ты такой классный! Неужели ты готов нести меня на руках до самого конца?

– А что не так?

– Брусчатка. Она очень скользкая и вся кривая, я вот-вот сломаю ноги.

Матвей захохотал:

– Да ты и на асфальте-то явно далека от эталона.

– Зато у меня джинсы настоящие, а не поддельные, – зачем-то ляпнула я. На самом деле я понятия не имела, какие у него джинсы, но почему-то захотелось его как-то «ущипнуть».

Он резко остановился:

– Это ты типа меня только что оскорбить решила?

Я насупилась.

– У меня настоящие джинсы.

Качнула головой.

– Мне отец привез из Штатов.

– У меня такие же, только женские. Там ткань другая.

– Да ладно, – хохотнул он, но глаза сверкали от гнева.

– Клянусь! – никак не могла остановиться я. В конце концов, почему я должна ему уступать? И у меня болят ноги, почему он не хочет понять меня? – Там ткань другая.

Я выдула большой пузырь из жвачки и лопнула его.

Матвей поморщился и прищурился:

– Врешь!

– Я завтра буду в них, сравнишь, – растянула я губы в умильной улыбочке, еще раз надувая пузырь. Почему-то хотелось действовать ему на нервы. А еще хотелось сесть! Просто сесть и вытянуть ноги. Прямо сейчас.

– О’кей, заметано! – тряхнул он челкой и (какое счастье!)… потопал в сторону ГУМа. А вот Ахмед подал бы мне руку…

Домой я приползла поздно вечером еле живая. Уже в лифте вспомнила, что не гуляла с собаками, что забыла про Ахмеда, что не позвонила маме и что вообще все-все вылетело из головы. Зато вечер я провела чудесно. И хоть ноги гудели и отваливались, хотелось встать на четвереньки и так ползти домой, все равно настроение было приподнятое. Матвей выиграл матч, развлекал меня, гулял со мной, смотрел на меня – что может быть лучше? Только я одного не понимаю – что он чувствует? Ахмеда я тоже не понимаю, но его действия по отношению ко мне какие-то более выраженные, что ли? Ну то есть я вижу, как он на меня смотрит, как дотрагивается, всегда подает руку, когда я выхожу из транспорта, как поддерживает, как мы занимаемся с собаками… Он какой-то другой, мне с ним спокойнее. Зато с Матвеем однозначно интереснее. Он такой же, как я, – веселый, активный, спортивный.

– Ярило, рассказывай! – потребовал Варькин голос в трубке.

Я только-только выползла из ванной и развалилась на кровати, вытянув ноги. Ферри протиснулся между мной и стеной и лег так, что мне пришлось подвинуться на самый край.

– У меня конечности сейчас отвалятся, – честно призналась я, почесав щенка за ушком. – Весь день на каблуках… Кажется, мне ступни в жерновах помололи.

– Я не понимаю, с какой целью ты на них зимой влезла. Разве что решила сломать лодыжку и не поехать в Японию весной.

– Типун тебе на язык, ведьма, – огрызнулась я с улыбкой.

– Рассказывай, не томи, – приказала она.

– Да чего рассказывать? Выиграли мы матч, потом пошли в кафе. Прошагали полгорода, посидели в «Япоше»… Ели суши там… Роллы всякие… Варь, да чего я тебе рассказываю, ты небось с Поэтом так же гуляешь…

– Но, в отличие от тебя, я его не бросаю, – буркнула подружка.

– А я никого не бросала, – жестко отрезала я. – Ахмед мой друг, Матвей… – запнулась… А кто для меня Матвей?

– Вот, да, и кто же для тебя Матвей? – как будто подслушала Варька.

– Друг… – неуверенно протянула я.

– Это ты мне заливаешь?

– Варь, чего ты от меня хочешь? Я не собираюсь никого бросать. Просто мне нравятся оба. Каждый по-своему.

– Ну-ну, не рассказывай мне сказки, я уже большая.

– А чего задаешь вопросы как маленькая? Разложи мне карты на Матвея. Хочу узнать, что он за человек.

Она как будто бы только этого и ждала. Сразу оживилась, ящиками стола захлопала, бумажками зашуршала. Я довольно улыбнулась. Все-таки Варька хорошая. Ее так легко «сбросить» с неудобной темы.

– Я тебе короткий пасьянс разложу, а то мне лень ковыряться в ваших событиях, – явно врала она, потому что, насколько я знаю Варвару, ее хлебом не корми, дай только поковыряться в чьих-то событиях.

Варя что-то пробормотала невразумительное. Я поудобнее закинула ноги на стену и принялась ждать резюме нашей главной предсказательницы будущего. Щенок положил голову мне на грудь, глянул в глаза и вильнул хвостом.

– У тебя выпало Восьмерка Чаш – прошлое, Двойка Пентаклей – настоящее и Суд – будущее.

– Гениально. А главное, все так понятно.

– Вот если ты две секунды помолчишь, то я тебе объясню все. Слова не даешь вставить, – выговаривала она немного сбивчиво. Варя так всегда говорит, когда пытается одновременно думать. – Вот смотри, что было. Восьмерка Чаш в разных раскладах обозначает разное. Ты находилась в том периоде жизни, который можно назвать созерцательным, и держала дистанцию.

– Ну, что-то в этом есть, да, – кивнула я.

– И у тебя был какой-то период охлаждения к партнеру. Надо было бы ваши отношения отложить на потом. Так было бы лучше во всем.

– И чего теперь об этом говорить. Давай о будущем.

Варя несколько секунд молчала, и мне даже показалось, что нас разъединили.

– Двойка Пентаклей говорит о нестабильности и шаткости положения. В общем, сейчас тебе как никогда требуется немалая доля изворотливости, чтобы поддерживать дела на нынешнем уровне, не давая им «съехать по наклонной».

– Ой, вот спасибо, дорогой друг! Только твоих плохих прогнозов мне и не хватает для полного счастья.

– Нет, возможно, если бы карты тащила ты, то и результат мог быть другим. Но мне ты можешь доверять, – авторитетно заверила меня хитрая Варька. – И если тебя все-таки интересует, что будет дальше, то можешь помолчать еще две секунды.

– Хм… Что, настолько все плохо, что тебе хватит ровно двух секунд для объяснений?

– Птица, вот же ты зануда! Слушай. Двойка еще говорит, что ты переживаешь сейчас, и советует не суетиться, иначе дела ухудшатся окончательно.

– Ты это могла заметить и без своих карт, – почесала я голову. Тоже мне новость.

– Ну а вот будущее у тебя…

– Туманное?

– Как бы так тебе сказать…

– Доктор, я буду жить? – закатилась я от смеха.

– Будешь, но плохо. Третий аркан у тебя Суд. Аркан говорит, что у тебя намечаются какие-то изменения и, возможно, все обрушится. И хотя твои перемены не будут внезапными, все равно это уже началось, только ты пока этого не видишь. Так же это указывает на твой беспокойный характер, которому нужны «встряски», и вот эти «встряски» выйдут тебе боком. К тому же это плохо отразится на твоих друзьях, Ярослава. И мой тебе совет: завязывай ты со своими встрясками. Ни к чему они.

– Ох, Варечка, с таким воображариумом тебе книги писать надо. Думаю, это было бы круто!

Варечка пробормотала, что я сто пудово еще три раза пожалею, потом сослалась на маму и ушла спать, бросив меня в одиночестве в куче собственных мыслей. Все мои отношения с Матвеем вылезут мне боком? Вот и как это понимать? Ахмед узнает и уйдет? Но ведь мы никогда не были парой… просто дружили… гуляли вместе… Что такого? Подумаешь, я стала дружить еще с одним! Не вижу в этом ничего плохого. Я общительная девушка, и у меня могут быть друзья. Скучать теперь, что ли, пока Ахмед ходит по своим конференциям? Ферри во сне задрыгал лапками и загавкал. Я осторожно погладила его по шее. Только вот вопрос: а если бы Ахмед меня не любил, то подарил бы мне щенка?

– Дедушка, Хаку не дышит!

– Дышит, дышит. Волшебные раны – дело серьезное .

Разговор с Ахмедом был не из приятных. Мы гуляли на нашем пустыре, играли с собаками, только вот он был каким-то холодным, а я глупо улыбалась. А потом он спросил, как его зовут. Вот так, в лоб, без каких-либо подготовок. Я не ответила. Ну, точнее, ответила, но все это было похоже на какой-то детский лепет. Зачем-то принялась убеждать его, что он думает глупости, что у меня никого нет, что просто у меня подростковый кризис и из-за этого нестабильный эмоциональный фон (это мама папе утром объясняла про Славку – моего среднего братца: мол, он потому такой дурной, что в нем еще гормоны играют). Ахмед вроде бы поверил… Вроде бы… Настроение испортилось. Но я действительно не понимала, что со мной. Я улыбалась, а на душе скреблись кошки, что-то внутри завязывалось узлом, стягивая все до боли, до крика на весь мир, но при этом хотелось прыгать от счастья и танцевать. Еще звонила Лариса, спрашивала, почему я пропустила тренировку. И надо же было это сделать при Ахмеде. Мне кажется, он слышал, как я выкручивалась… Между нами, я совершенно не умею врать. Точка говорит, что у меня все на лице написано. Какое-то ужасное состояние – я из-за Матвея вру всем: подружкам, парню, родителям. От этого некомфортно. Ужасно некомфортно.

Мы дошли до моего подъезда. Я нерешительно остановилась на ступенях и стала почти одного с ним роста. Ахмед внимательно смотрел на меня. Я не выдержала его взгляда, отвернулась.

– Пойду я, мне еще уроки делать…

На самом деле у меня очень замерзли ноги – гулять в короткой юбке оказалось в высшей степени непрактично, – но уходить почему-то не хотелось.

– Давай, – бросил он, развернулся и пошагал прочь, свистнув собаке. Мартин радостно понесся на детскую площадку.

Я недоуменно смотрела, как пятнистая куртка скрылась за голыми кустами. Одна моя половина кричала, что надо бежать за ним и остановить, что он уходит навсегда, а другая нашептывала, что теперь проблема решилась сама собой, не надо будет ему врать. Я несильно стукнулась головой о стену – как же все плохо, что делать, как быть?

– Еще раз треснись, как-то ты любя, – хохотнул Славка, жертва гормональной активности.

– Пошел к черту, – огрызнулась я, загоняя собак в подъезд.

Ферри ломанулся вперед, но Лорд тут же хватанул его за лапы и злобно рыкнул. В другой день меня бы это повеселило, сейчас я кое-как сдержалась, чтобы не наподдать злобному пекинесу. Славка смеялся.

– Слушай, ты, эмоционально неустойчивая личность, скажи мне, как мужчина, вы вообще чувствуете, что у женщины появился другой?

Слава привалился плечом к стене и глянул на меня, как Ленин на буржуазию.

– Да у тебя на морде написано во-о-о-о-о-о-от, – он расставил руки, – такими буквами: «Я по уши влюбилась!»

– Че, правда? – напряглась я. Мы сели в лифт и поехали на свой этаж.

– Чистейшая.

– Черт… – нахмурилась. – А что делать?

– В смысле «что делать»?

– Ну, мне просто нравится один парень, но я еще не понимаю наших отношений. А Ахмед… Как ты думаешь, он меня любит?

Славка задумался, наморщив лоб, а потом совершенно серьезным тоном произнес:

– Не любит.

У меня в душе все оборвалось.

– Если бы он тебя любил, то никогда бы не подарил собаку. А то вот теперь мучайся с ним. – Слава взглядом указал вниз, где Феррик активно пытался развязать его шнурки.

– Ферр, фу, – строго прикрикнула я на щенка. – Идиот, – проворчала, демонстративно задев брата плечом, когда выходила из лифта. – Вот почему ты не можешь нормально ответить на вопрос? Хлебом тебя не корми, дай поиздеваться…

– А я не ем хлеб, – хихикал он.

– Оно и видно, – съехидничала я.

Дома вместо уроков я засела в Интернете. Сначала зашла на наш сайт и немного поболтала с подружками. Но мне это быстро наскучило. Отвечать в миллионный раз на одни и те же вопросы: «Ярик, сколько тебе лет?» и «Как дела?» – быстро надоедает. Читать, что ты ненастоящая, как-то неприятно, потому что, ну, как я могу доказать, что существую? Или вот новая фишка была – Настю и Варю пригласили на свидание с группой девушек куда-то за Урал. Так и написали: мол, завтра в 10 ждем вас у школы по такому-то адресу. Мы-то с Женькой посмеялись, а вот Настя на самом деле на встречу собралась. Хорошо, когда узнала, сколько туда лететь на самолете, передумала. Как говорится, «лучше вы к нам!». Удивляюсь, как у Женьки хватает сил и выдержки каждый раз объяснять одно и то же… Почему-то меня сегодня ничего не радует. Забила в поисковик «Матвей Ветров». Смотрела видео с ним, листала сотни фотографий. Мотя очень красивый. Такой, что хочется им любоваться и любоваться… Кажется, я стала сентиментальной. Вот уж точно говорят, что любовь отключает мозги. Ферри ткнулся мокрым носом мне в голую ногу. Хочет поиграть. Я запустила мячик прямо по коридору. Все животные нашего дома словно только этого и ждали! Кошки рванули за мячом откуда-то из-за угла, из-под постели вылетел Лорд и понесся по паркету, поскальзываясь по дороге, Ферри пытался догнать игрушку, но ему быстро объяснили, кто в доме хозяин. Сначала добычу перехватили кошки, потом с громким, противнейшим лаем в эту кучу влетел Лорд и нагло отобрал у них мячик. Ферри робко предпринял попытку вытащить из почти беззубой пасти старикашки игрушку, но получил нагоняй от пекинеса и ретировался, поджав хвост.

– Лорди, иди сюда, – позвала я собаку.

Тот, громко пыхтя, направился ко мне. Отдал мячик и вильнул хвостом.

– Господи, тебе по человеческим меркам лет триста, а ты все туда же.

Я снова запустила мяч в коридор. И опять гурьба собако-кошек кинулась вперед, обгоняя собственные уши и хвосты. Я вот думаю, если от меня все отвернутся, будут ли животные меня любить так же сильно, как я их? Наверное, будут, хотя совсем не факт. Что же так тоскливо-то? Ахмеду, что ли, позвонить… Может, все не так, как мне кажется? Может, он ушел просто потому, что… замерз? Торопился? Были какие-то дела дома? Может, я все сама себе надумала? Почему-то некстати захотелось поплакать. Да что это со мной в самом деле? Эй, Птица, встряхнись! Еще чего не хватало! Будешь каким-нибудь эмой по вечерам, а днем превратишься в гота и будешь ходить со скорбной рожей, словно на твоих плечах покоится вся печаль этого мира. То есть не рожа, а лицо. Тебе надо научиться выражаться так, как выражаются приличные девушки. Ходить в юбках и на каблуках. Укладывать волосы каждое утро и наносить макияж. Как же я не хочу быть такой… Но Матвею нравится. Я должна соответствовать его уровню. Вернулась к своим открытым страничкам: «Ну, попытался Ветров прорваться в НХЛ, да кто же его пустит, там нужен уровень, а ему не хватает», – писали в комментариях. Надо будет спросить у Моти, что это такое. Когда это он в НХЛ пробивался? «Да ему никто слова не давал, все отец!» Да, отец у нас строгий. Меня как будто сканером просветил, до сих пор мурашки по спине бегают. Лорд недовольно царапнул меня лапой по ноге. Ферри нетерпеливо танцевал рядом. Я вздохнула и запустила мяч обратно в коридор. Дверь надо закрыть. Надоели они мне. На столе завибрировал мобильный. Я улыбнулась, посмотрев на дисплей.

– Я не понял, и по какой причине ты мне сегодня за день ни разу не позвонила? – недовольно проворковал мой хоккейный бог.

– С чего бы мне тебе звонить? – улыбнулась я, развалившись в кресле.

Все проблемы разом куда-то ушли. Он улыбался мне с фотографии, а я улыбалась ему.

– Ну, хотя бы для того, чтобы сказать, как ты счастлива, что я у тебя есть.

– А ты у меня есть?

– То есть ты не рада тому, что такой парень, как я, обратил на тебя внимание?

– А должна быть рада?

– Все рады. Не думаю, что ты исключение.

– Ты такой наглый, – поморщилась я, улыбаясь от счастья так широко, что щеки заболели.

– Одевайся, едем клубиться. Жду тебя через три часа на «Охотном ряду».

Я посмотрела на часы. Девять часов вечера.

– Прости, ты хочешь, чтобы я в двенадцать часов ночи приехала на «Охотный ряд»? – вкрадчиво спросила я.

– А в чем проблема? Или ты трусишь?

Нет, я не трушу, просто меня мама не отпустит. Да и уроки я так и не сделала…

– Ох, я ж забыл, что ты маленькая. Ну и сиди дома, пока.

Мне в ухо запикало. Я покосилась на телефон, не понимая, что произошло. Мама не отпустит. Да и страшно мне как-то… Как я одна поеду куда-то на ночь глядя…

– Ма-а-а-ам, тут такое дело… – замялась я в дверях.

Мама повернулась ко мне. Она читала книгу, лежа в постели.

– Тут, понимаешь, как бы тебе объяснить, – переминалась я с ноги на ногу.

Она вздохнула:

– Вот когда созреешь, тогда и приходи, а сейчас ты меня отвлекаешь.

Я хотела было выйти, а потом вернулась обратно.

– Мам, меня в ночной клуб пригласили.

– А ты завтра в школу не идешь?

– Иду.

– Тогда о чем мы сейчас разговариваем?

– Мам, если я не пойду, он решит, что я малолетка и трусиха.

Мама нахмурилась, а потом удивленно спросила:

– Ахмед в своем уме?

Я сглотнула. Прошла в комнату и села перед постелью на колени.

– Это не Ахмед. Я не… – Закашлялась, вовремя сообразив, что три дня знакомства на маму явно не произведут никакого впечатления. – В общем, мы неделю назад познакомились. Это хоккеист Матвей Ветров. Он такой здоровский, мам. Мне еще никогда не было так хорошо.

– Ярик, ты уроки сделала?

– Да! – пристально посмотрела я ей в глаза.

– Врешь ведь. Ведь не умеешь, зачем врешь, Яра?

– Мам, я сделаю. Прямо сейчас.

– Он за тобой заедет?

– Нет. Мне надо в двенадцать подъехать на «Охотный ряд».

Мама недовольно закатила глаза:

– Тем более нет.

– Мам, ну пожалуйста. Он так мне нравится!

– Яра, если бы ты нравилась ему, он бы за тобой приехал, а потом бы привез обратно. А вот это «надо подъехать»…

– Мамочка, я тебя очень-очень прошу.

– Нет, Ярослава. Нет, нет и нет.

– Ты же знаешь, что я могу за себя постоять.

– Разговор окончен. – Мама опять взяла книгу в руки. – И хватит там живность по квартире гонять. Люди спать ложатся.

– Хорошо, – буркнула я.

Вместо уроков я решила отработать пару ката. Как-то меня это расслабляет. Я достала боккен, встряхнула руками и начала двигаться по комнате, стараясь максимально настроиться на работу. Стасик, мой мелкий брат, свесился из-под потолка.

– Ярик, – захныкал он, – мне страшно.

– Что тебе страшно? Спрячься под одеяло и ничего не узнаешь.

– Мне страшно! Вдруг ты меня убьешь.

– Марш спать! – сорвалась я на брата.

Швырнула боккен и ушла в душ. Хоть там одна побуду.

Стоя под теплыми струями воды, я размышляла вот на какую тему… А что, если я убегу из дома? Да, скажу всем, что пошла спать, а сама тихонечко выйду из квартиры и поеду на встречу с Матвеем. Он же будет меня ждать, да? Как же он без меня?

Часам к одиннадцати наш дом угомонился. Стасик крепко спал. Мама с папой вроде бы тоже легли. Славка смотрел телевизор, а Ростик, мой старший брат, на дежурстве до утра. К этому времени я разложила на кровати все свои «женские штучки» и поняла, что мне нечего надеть. В этих юбках Матвей меня уже видел. И кофточки тоже… Черт, я становлюсь Настей. Той тоже надо три часа, чтобы выбрать, что надеть. Решила, что ночью одной в городе небезопасно, поэтому надо взять удобную обувь и джинсы. Никаких шарфиков на шею – у врага должно быть минимальное преимущество. Достала короткий пуховичок. Вроде бы вот так нормально. Осталось накраситься… Черные стрелки, черные тени. Меня в темноте можно принять за гота или вампира… Волосы зализала гелем. Ладно, все равно под шапкой примнутся.

– Слав, – пришла к брату.

– Че?

– Через плечо. Дай денег. Он повернулся ко мне:

– Куда ты собралась на ночь глядя?

– Надо.

– Не, Ярище, прости, но сеструха у меня одна, и я не собираюсь потом искать ее труп по помойкам.

– Типун тебе! Ну дай, Слав. У меня совсем нету.

– Куда ты собралась?

– В клуб.

– В какой?

– Не знаю. С другом.

– С тем самым?

– Ну, тебе какое дело?

– Интересная ты такая!

– Тебе жалко, что ли?

– Ярик, если с тобой что-нибудь случится, я что родителям скажу?

У меня внутри все опустилось. Я пропала. Матвей будет думать, что я малолетка… Я всегда буду ходить с этим мерзким ярлыком. Подошла, села рядом с ним на диван и вздохнула:

– Славик, он говорит, что я маленькая, понимаешь? А я-то большая! Я не маленькая, Слав. Я уже выросла.

Он обнял меня:

– Славочка-Ярославочка, он не оценит этого. Парни никогда не ценят девчонок, которые за ними бегают. Будь независимой, не лебези перед ними. Пойми, чем больше и активнее ты будешь бегать, тем меньше шансов быть с ними.

– Что же мне делать?

– Сколько ему лет?

– Шестнадцать.

Славка захихикал.

– Он лучший хоккеист нашей сборной. Он полмира объехал! Матвей Ветров! Знаешь такого?

– Честно говоря, нет. Давай вот что сделаем. Хотя ты можешь за себя постоять, но мне так будет спокойнее. Сейчас.

Брат быстро переоделся.

– Куда ты? – вытаращила я глаза.

– С тобой, – застегивал он рубашку.

– Никуда ты со мной не пойдешь! Меня засмеют!

– Кончай галдеть, утомила, – отмахнулся он. – Посмотрим, кто над кем смеяться будет. Готова?

– Я не пойду! Ты представляешь, что он подумает обо мне?

– Готова, я спросил?

– Готова, – поджала я губы.

Ну вот, теперь Славку придется в ночи защищать…

Мы шли молча. Слава достал сигареты и закурил. Никогда не видела, чтобы он курил. Заметив мой недовольный взгляд, он протянул пачку мне. Я фыркнула и отвернулась – совсем, что ли, с ума сошел? Я же спортсменка! В кроссовках было так хорошо и уютно, комфортно. Я чувствовала легкость во всем – не надо больше держать осанку, не надо бояться упасть, не надо смотреть, куда наступаешь. Жаль, что наушники дома оставила. Сейчас бы какую-нибудь драйвовую мелодию, и я бы летела.

Мы спустились в метро. Через двадцать минут я встречусь с Матвеем. Стало немного волнительно. Надо еще как-то от Славика отвязаться.

– Короче, слушай сюда. Вот тебе тысяча рублей. Конечно, не пошикуешь, но бутылку воды себе купишь, если вдруг твой кавалер не будет за тебя платить. Я буду делать вид, что не знаю тебя. Поеду с тобой.

Я задохнулась от возмущения. Вот еще!

– Не бойся, не запалят меня. Просто я не знаю, кто это и можно ли тебя с ним отпускать.

– Что еще за контроль? – рыкнула я, сверкая глазами и раздувая ноздри.

– Какой, к черту, контроль?! – взбесился брат. – Ты сколько знаешь этого парня? По башке дадут, в машину погрузят и за город отвезут!

– Я видела его друзей.

– Зашибись счастье! Вот когда я буду уверен в том, что с тобой все хорошо, тогда и свалю. А пока я за тебя отвечаю.

– Это еще почему?

– Потому что ты моя сестра, а я твой брат. Между прочим, старший.

– Да ты даже драться не умеешь.

– Я буду их силой мысли распугивать.

Динамики сообщили, что следующая остановка «Охотный ряд». Славка одернул куртку, поправил шарф.

– Все, я тебя не знаю, ты меня не знаешь, не обращай на меня внимания, но помни, что я рядом.

И ушел в другой конец вагона. Я осталась одна. Тоже поправила все. Как же ноги дрожат. Страшно…

На платформе почти не было народа. Только редкие пассажиры да уборщица, которая мыла полы специальной машиной. Я покрутила головой в поисках Матвея. Хм… Мы же договаривались. Часы показывали без пяти двенадцать. Может, он сейчас подъедет?

В пятнадцать минут первого Славик начал мне намекать издалека, что надо ехать домой, если мы не хотим из центра идти пешком. Я в который раз набрала номер Матвея. И он – надо же – снял трубку!

– Привет! – сказала я, изо всех сил стараясь не показывать, что мне неприятна сложившаяся ситуация.

– Здорово, коль не шутишь, – усмехнулся он.

– Ты не пошел в клуб? – закусила я губу.

– Почему? Я давно тут.

Меня словно ледяной водой облили.

– Ты хочешь, чтобы я пожелал малютке спокойной ночки? – засюсюкал парень.

Я мысленно стиснула бешено стучащее сердце в кулаке и с мерзейшей ухмылкой выдала:

– Нет, что ты? Хотела пожелать тебе нескучной ночи.

– Да, ночь у меня будет что надо, – блаженно протянул он.

– Развлекайся, мальчик.

– Спокойной ночи, маменькина дочка.

Меня трясло. Было так кошмарно стыдно и неприятно, что не описать словами. Если бы со мной не потащился брат, я бы, может быть, как-то пережила этот позор, но Славик шел в мою сторону, я сидела на корточках, прижавшись спиной к стене, и кое-как уговаривала себя не разрыдаться. Буси не плачут. Я должна быть сильной. Я не какая-нибудь там слабачка, которая ничего не может! Я справлюсь с этой ситуацией.

– Слыш, Ясь, ты только не реви, – несильно пихнул меня Слава коленом в плечо.

– А что, похоже, что я буду рыдать? – зло зашипела я, посмотрев на него снизу вверх.

– Нет, я так, чисто для профилактики. Да и потом… Он все равно не узнает о том, что ты рыдала, а передо мной-то что реветь?

– А я и не реву.

– Вот и не реви.

– И не буду.

– И правильно. Поехали домой. Вон поезд нас ждет. Опять полчаса на платформе будем стоять.

Я резко вскочила и кинулась к вагону. Придержала закрывающуюся дверь, чтобы Слава успел. Мы сели и как по команде вытянули ноги.

– Скажи мне честно, я такая ужасная, что мне ночью забивают свидание, а потом не приходят?

Славка окинул меня внимательным взглядом:

– Ты просто очешуительно прекрасна! Только я тебя умоляю, не красься так больше.

Я хмыкнула.

– Плохо, да?

– Нет. Я бы сказал страшно.

– Иди ты.

– Кто же еще, кроме брата, скажет тебе правду? – засмеялся он.

А мне почему-то хотелось умереть от стыда здесь и сейчас. Нет, я не буду плакать. Не дождетесь!

Нечего глупости болтать. Что может делать такая нескладеха? Людям сюда приходить не следует.

Что может быть хуже утра понедельника? Только ночь накануне. Когда мы со Славкой вернулись, собаки подняли такой лай, что всех разбудили. Мама была несколько удивлена, куда это мы с братом ходили при полном параде. Слава честно врал, что мы только до магазина сбегали и обратно. Но по моему лицу мама, похоже, догадалась, в какой именно «магазин» мы ходили. Она велела нам валить спать, пообещав утреннюю головомойку. Уроки-то я, между прочим, так и не сделала… Так что головомойка обещала быть весьма серьезной. Я вроде как хотела заняться домашкой, но, открыв тетрадь и посмотрев в учебники, закрыла все обратно. Славкина нестабильность оказалась заразной. Я все-таки становилась эмо – слишком эмоциональной и плаксивой. Но ведь он старше меня всего на полгода! Какая же я малолетка? Варькин Поэт вообще взрослый уже и ничего, ни разу ее не обозвал маленькой. Ахмед старше меня вообще на два года и тоже… Почему Матвей меня не любит? Я ведь даже юбку теперь ношу. Слезы потекли сами собой. Ну точно, буду эмой. А ну и ладно. Эмой так эмой. Все через это проходят.

Естественно, утром я еле разодрала опухшие от рыданий глазенки. Испугала всех мужчин в доме своим неумытым лицом с подтеками косметики и неестественно торчащими в разные стороны волосами. Стасик даже заплакал.

Два какаду, живущие на кухне и принимающие в жизни нашей семьи весьма активное участие, тут же принялись свистеть и трясти хохлатыми головами, всем своим видом показывая, что вошедшее чудище им не нравится. Я никому не нравлюсь. Даже себе. Лорд на меня рыкнул. Он ел из большой миски Ферри, категорически игнорируя свою. Видимо, наивно полагал, что у соседа еда всегда вкуснее. Ферри пил воду и не обращал ни на кого совершенно никакого внимания. Кошки ели из миски Лорда. Почему наши кошки тырили собачий корм, для нас всегда было загадкой. Их мисочки стояли на подоконнике (чтобы собаки не достали), но у собак всегда вкуснее. В свою очередь из кошачьих мисок иногда питались попугаи. Точнее, не питались. Они играли с кошачьей едой, скидывая ее на пол, где ее подбирал Ферри. Вот такой круговорот еды в природе. Не хватало только черепахи и хомяка для полного счастья. Если бы не плохое настроение, я бы обязательно порадовалась за наш зоопарк, за то, какие они у нас все дружные и замечательные, но… Мама долго рассматривала меня, потом хлопнула по плечу и сказала:

– Если тебе надо будет поговорить, то не стесняйся. Лучше матери тебя никто не поймет.

Вот и вся головомойка. Иногда плохо выглядеть – это очень даже хорошо. Только вот в школу теперь приходится выходить на пятнадцать минут раньше.

В раздевалке я почти не слушала, что обсуждали Варя, Настя и прилипшая к нам с самого утра Ласкина. Они как-то загадочно перешептывались и пересматривались, явно задумывая какую-то пакость. Волоточина влетела за две минуты до звонка, взъерошенная, с блестящими шальными глазами.

– Ты чего вся в черном? – мимоходом бросила она мне. – Кто-то умер?

– Почему это?

Женя неопределенно махнула рукой, вешая куртку на крючок и быстрым шагом направляясь к лестнице.

– В готы переквалифицировалась, – на ходу сообщила я. – Уж больно на каблуках ходить неудобно. Не выходит из меня гламурной кисы.

Все засмеялись. Даже Настька, видимо не уловив, где опасность. Странно, но я уже несколько дней ходила на каблуках, а легче не становилось. Ноги все так же болели и ныли, мне было неудобно, а самое главное – я не чувствовала себя устойчивой.

– Ты чего такая кислая? – пихнула меня локтем Варя.

– Не выспалась. Ходила вчера на свиданку в полночь.

– С вампиром? – Ласкина тряхнула хвостиками.

– С оборотнем? – заломила Варя ручки.

– Ненормальная! – фыркнула Женя.

– Как романтично! – закатила глаза Настя.

– Какой ужас, – вздохнула я.

– Это же очень опасно! – вдруг в один голос воскликнули Варя и Лена.

Все, сейчас начнется.

– Ага, такое только Птица могла придумать, – рассмеялась Женя.

– Это чтобы никто не видел, как ты на каблуках ходишь? – не унималась Андреева.

– Ярик, ты аккуратнее, сейчас столько маньяков вокруг, – подергала меня за рукав Ласкина. – Ты очень рисковый человек.

– Да ладно! Настоящий риск – это когда красишь ногти, а жидкости для снятия лака нет. Вот тут не дай бог рука дрогнет, сразу всю работу смажешь, – поделилась наболевшим Настя.

И я порадовалась, что мы уже пришли в кабинет. Иначе я бы им тоже чего-нибудь умного завернула.

Урок по основам безопасности жизнедеятельности шел как обычно – первую половину занятий полковник честно проспал, вторую что-то бормотал невнятное про организацию инженерной защиты населения от поражающих факторов чрезвычайных ситуаций мирного и военного времени. Варька вязала какие-то узлы, пыхтела, высовывала язык, кусала губы, мучилась, но старательно запихивала кончики нитей в петли. Я слушала диск, который подарил мне Ахмед. Надо же, сейчас нашла его в сумке… А до этого совсем позабыла, позабросила. Интересно, а он придет сегодня на пустырь или нет? Чего-то я по нему уже соскучилась.

– Что с тобой? – шепотом спросила Варя, когда гундеж полковника стал совсем невыносимым.

– Ахмед, кажется, не оценил того, что я в кого-то влюбилась.

– Я бы тоже не оценила, – дернула плечом Варя. – Между прочим, я тебя предупреждала.

– Иди отсюда, тоже мне, ворона местная, – нахмурилась я.

Варя тяжело вздохнула, как бабушка, которая в очередной раз проучила внуков.

– А куда ночью моталась?

«Только, Ярик, давай договоримся. Мы никуда с тобой не ездили, никого не ждали и вообще не было ничего». – «Почему?» – «Потому что я не хочу, чтобы все считали мою сестру лохней, которую развели, как малолетку. Сама понимаешь, говорить будут на тебя, а у меня репутация». – «Была б репутация».

– Никуда. Так… пошутила…

– А спортсмен твой как?

– Нормально. Чего ему будет?

– Я слышала, что его опять в Штаты зовут. Вчера по телевизору говорили. Типа какой-то клуб хотел его купить, а его отец чего-то там против был, вроде как денег они за него мало дали. Матвея твоего показывали. Ох, Птица, такой он хорошенький! А ты с ним уже целовалась?

И вот что мне ей ответить? Не то чтобы мы целовались, мы и за руку нормально не держались.

– А то, – посмотрела я на подружку игриво. – Конечно целовались. Куда ж без этого!

– Я бы с ним тоже поцеловалась, – хлопнула она невинно ресничками. – Красавчик такой.

– А я сегодня пойду на тренировку, – мечтательно хрустнула я суставами, от всей души потягиваясь. – Знаешь, как я по ним соскучилась?

– Странно, мне казалось, ты все бросила ради своего хоккеиста.

– Подкалывай-подкалывай, мелкая ведьма.

Варька прыснула в кулачок, уткнувшись лбом в парту. Только плечи вздрагивают. Как-то я не подумала… Если я поздно вернусь, то Ахмеда уже не увижу. Эх, хоть бы он мне знак какой подал – типа люблю тебя, все сделаю, звезду там с неба, или луну, или чудище какое морское да цветочек аленький. Я бы хоть могла из чего-то выбирать… Я шмыгнула носом. Надо еще на йогу ходить регулярно. Она расслабляет, а то у меня не жизнь, а сплошной стресс.

В обед, когда я окончательно проснулась на уроке физики (и то только потому, что Пушку приспичило пообщаться со мной у доски, где я получила тройку с пятью минусами и угрозу больше никогда ничего не получать выше двойки), позвонил Матвей. Он был бодр, весел и говорил так, словно вчера ничего не произошло. Звал на тренировку, сказав, что на ней будут чуть ли не все хоккейные звезды. Я подумала-подумала и решила, что надо ехать. Заодно вечером и с Ахмедом увижусь. Лариску только жалко – опять пропущу занятия. Но, с другой стороны, когда еще лично с Третьяком познакомишься?

Мотя встретил меня точно так же, как встречал до этого, – сделав вид, что понятия не имеет, кто я такая. Он был со своими ребятами, шутил, что-то обсуждал, травил байки и всячески развлекался. Мы же с Лапой и Оливкой держались в стороне. Только девочки между собой болтали и хихикали, а я стояла как не пришей кобыле хвост – ни туда ни сюда.

– А что сегодня за мероприятие? – решилась спросить я.

– Да обычная тренировка, – пожала плечами Оливка. – Только потом будет что-то типа совещания, вот они и хотели посмотреть, как команда тренируется.

– И что? Будет сам Третьяк?

– Почему нет? Он такой классный дядька. У меня и фотографии с ним есть, и автографы, он даже мне личную ручку как-то оставил.

– Ух ты! Вот прям так? Запросто?

– Ага. Чему ты удивляешься?

– Не могу поверить.

Девочки рассмеялись. Нам разрешили пройти в зал в ту самую ложу, где в прошлый раз находилась пресса. Только в этот раз около окна стояли какие-то мужчины в количестве пяти человек и беседовали. Мы же забились в угол и старались не попадаться им на глаза. Среди мужчин я узнала знакомый профиль. Третьяк Владислав Александрович – живая легенда хоккея. У меня аж ноги подкосились от восторга. Больше я не видела никого. Вообще. Я наблюдала, как он общается с людьми, как говорит, как жестикулирует и улыбается. Мне было интересно абсолютно все, я ловила любое его движение, старалась запомнить его навсегда, чтобы потом рассказать внукам, что находилась в одном помещении с человеком, который еще при жизни вошел в историю. Владислав (тут я особенно возгордилась, ведь наши имена так похожи!) Александрович несколько раз поймал мой взгляд и два раза улыбнулся мне. Представляете, он улыбнулся лично мне! Ни кому-то там вдалеке, а именно мне, Ярославе Сокол! Потом пришли Матвей и его тренер. Мотя был в форме и тапочках. Это так смешно выглядело, что я невольно заулыбалась. Они что-то обсудили с Владиславом Александровичем. Я робко переминалась с ноги на ногу, не понимая, как можно попросить у него автограф. Мотя вообще в мою сторону даже не глянул. Ну как так можно? Видимо, мужчины как раз и ждали этого разговора с тренером и капитаном команды. Как только те ушли, они тоже засобирались. И я поняла, что вот он мой звездный час! Со всех ног я кинулась за группой, крича от нервов нечто вроде:

– Помогите!

Мужчины замерли и повернулись ко мне.

Я тоже замерла. Криво улыбнулась и жалостливо посмотрела Владиславу Александровичу в глаза.

– Вы что-то хотели? – спросил он приветливо.

– Автограф, – прошептала я. И только тут поняла, что у меня нет ничего, где бы он мог расписаться.

– А хотите, я вас сфотографирую? – раздалось за спиной.

– Пожалуйста, – взмолилась я.

– Хорошо, – согласился Третьяк.

Мужчины как-то так сразу рассосредоточились полукругом. Я подошла к Третьяку и робко притулилась рядом. Он обнял меня за плечи. Мне надо было куда-то деть руку, которая так и просилась ему на талию. Поерзав у него по спине рукой, я таки ее пристроила – на пояснице. Оливка сделала пару снимков.

– Спасибо, – забормотала я.

Он… пожал мне руку, пожелал быть всегда здоровой и ушел. Я обессиленно рухнула на ближайший стул. Это неправда! Такого не может быть! Сам Третьяк жал мне руку и говорил со мной. Такого не бывает. Это сон. Я теперь год мыться не буду, чтобы не смыть с себя его объятия! Я теперь всю жизнь буду этим гордиться и всем рассказывать!

Стоит ли говорить, что вечер в обществе Матвея я провела в разговорах о кумире? Я шла и восхищалась им, завидовала Мотьке, что он может вот так запросто общаться с теми, на кого до сих пор молятся фанаты. И даже тот факт, что все эти высокопоставленные люди приехали ради него, уже о многом говорит. Матвей рассказывал о том, что летом несколько месяцев прожил в Штатах, что зовут играть туда и он очень хочет уехать, потому что там рай для игроков, перспективы и настоящая жизнь. И сейчас идут переговоры, которыми занимается отец, и вроде бы все успешно, но пока, увы, он вынужден сидеть тут и гнить на местных базах. Он почему-то ругал русских тренеров и своих ребят в команде, повторяя явно навязанные кем-то слова. Его ничего не устраивало – ни русская школа, ни русские площадки для занятий, ничего… Я слушала, и так мне становилось обидно, ведь он сам русский, а как позволяет себе ругать наших. Выходило как в басне: «Мы знаем, есть еще семейки, // Где наше хают и бранят, // Где с умилением глядят // На заграничные наклейки… // А сало… русское едят!» И от этого становилось неприятно.

– Давай поднимемся ко мне домой. Надо отцу договор отдать, а то мне надоело его в руках таскать, – сказал он. И я без каких-либо задних мыслей пошла за ним.

В квартиру он меня не пригласил. Попросил постоять на лестнице, сказал, что быстро. Матвей действительно вернулся через несколько минут.

– Пошли, что ли, туда, – кивнул в сторону подоконника.

Я послушно последовала за ним. Ведь там можно было сесть. Ветров как-то совершенно не заботился о моем физическом комфорте на встречах с ним. Кое-как взобравшись на подоконник, я с наслаждением почувствовала, как в ногах затеплилась жизнь.

– Расскажи о себе, – попросил он, положив мне руку на коленку. Его ладонь была теплой, что отлично чувствовалось через тонкие колготы.

– А что тебе рассказать?

– Ну, например, как прошел твой день?

Да, уж об этом тебе точно знать не надо. Еще спроси, как прошла моя ночь, отчего у меня до сих пор глаза красные и веки припухшие.

– Да нормально он прошел, как обычно, – замялась я, всячески увиливая от неприятной темы. – На тренировку опять не попала, а так хотела. Вот у меня там есть подружка, я тебе говорила, Лариска…

Его рука поползла по моей ноге под юбку. Я замолчала, как завороженная наблюдая за движущейся конечностью. Матвей как-то грубо притянул меня за шарф к себе и впился в губы, протискиваясь слюнявым языком сквозь зубы. Я сначала так обалдела, что даже забыла о сопротивлении. Но когда его рука нагло ухватила меня за грудь! Ооооо! Вот тут я не стерпела. Я со всей дури, с размаху врезала ему по морде и спрыгнула с подоконника.

– Ты чего, олень комнатный, вообще мозги высморкал? – заорала я на всю лестницу.

– Ты идиотка?! – кричал он в ответ, ощупывая разбитый нос.

– Только тронь меня еще раз!

– Да пошла ты! – швырнул он в меня веником, который стоял около мусорки.

Романтик, черт бы его побрал!

Ну, я и пошла. Точнее, рванула вниз по лестнице.

Всю дорогу домой меня трясло не то от гнева, не то от пережитого надругательства, не то от холода. Как он мог?! Да как он посмел?! Да что он вообще себе позволяет! Лапать меня! Да он в своем уме? Ахмед никогда не позволял себе лапать меня! Вот олень-то комнатный! Вот гад! Вот извращенец! Как он вообще посмел подумать о таком?! Я все расскажу Ахмеду. Он его за меня порвет. Хотя нет, не буду… Как я объясню Ахмеду, что делала поздно вечером на другом конце города с посторонним парнем. Нет, Ахмеда в это дело впутывать не будем.

– Варя! Помоги! SOS! Help! – кричала я в трубку, торопливо перебирая ногами и постоянно оборачивась.

– Ярочка, Яра! Птица! Что случилось! – испуганно кричала она.

– Ты представляешь, этот баклан недоделанный меня лапать начал! – возмущалась я.

– Да ты что? Надо было сразу ему кулаком в глаз!

– Ну вот мне приятно, что мы мыслим с тобой одинаково, – улыбнулась я. – Я ему так врезала и говорю: «Ты совсем больной?», а он мне говорит: «Ну и вали отсюдова». Я и ушла.

– Правильно! – горячо поддержала меня Варвара. – Так их всех! Все нервы они нам выматывают, противные! Так им и надо!

Угу, Варька, значит, опять с Поэтом что-то не поделила, а то сейчас бы убеждала меня в кристальных помыслах Матвея.

– Нет, ну какой гад, а! Как он мог! Птица, он ничего тебе не сделал?

Я усмехнулась:

– Не, главное, чтобы я нос ему не сломала. А то, кажется, слишком сильно ударила.

– Так ему и надо. А ты сейчас что делаешь? Кажется, задать вопрос глупее и нельзя.

– Я? Не поверишь, мужественно убегаю. Варя засмеялась.

– Держись там, мысленно я с тобой.

В переходе наша связь оборвалась. Я грустно вздохнула и повесила трубку. Ахмеду, что ли, позвонить? Интересно, он уже с Мартином погулял или нет? Было бы так здорово, если бы он был на нашем месте. Немного подумав, я решила пройти через пустырь. Конечно, опасно и очень страшно, но вдруг там Ахмед ждет меня.

Ахмеда не было. Видимо, уже погулял с собакой. Без меня.

– Ты просто молодчина! Я так волновалась, ведь ты недотепа! Не бойся, если что-то будет непонятно, спрашивай у меня. Что с тобой?

– У меня коленки трясутся.

Состояние великой разбитости размазывало меня по кровати, словно нож – размягченное масло по хлебу. Адреналин к вечеру убрался обратно туда, где он обитает, а вот осадочек, как говорится, остался… Как-то глупо я поступила. Парень решил меня поцеловать, а я ему кулаком в нос. Хм, некрасиво. Не по-женски это. С другой стороны, меня еще никто так бесцеремонно не хватал за грудь. Хотя меня вообще еще никто не хватал за грудь, если быть до конца объективной. Я чувствовала, что во мне разговаривают две Ярославы. Одна – правильная – говорит, что порядочные парни не пристают к девушкам, не лапают их и не лезут противным слюнявым языком в рот. Другая – не совсем правильная – ругается с первой, что-де он привык к нормальным девушкам, которые не дерутся из-за поцелуев. «А что, – пожимала вторая плечами. – Вон Ахмед не лез к тебе целоваться, и где он теперь?» – «Ахмед был порядочным до мозга костей! А тебе только поцелуи подавай!» – дула губы первая. Прям не Ярослава Первая, а Варя Вторая. Что же мне делать? Позвонить-таки Ахмеду? Но что ему сказать? Не рассказывать же про Матвея. На хоккей позвать? Нет, как я с Ахмедом появлюсь у Матвея? Они же подерутся, мне придется их разнимать, и еще неизвестно, на чью сторону я могу встать. Я опустила ногу и попала прям на пекинеса. Лордик недовольно заворчал, перевернул толстую тушку на спинку и снова захрапел. Черт, в этой квартире шагу не ступишь, чтобы в кого-нибудь не вляпаться! Ферри спал с кошкой в обнимку. Я не могла рассмотреть, с которой из трех. С самой мелкой, наверное. Они очень сдружились. Я даже иногда думаю, что теперь Ферр наверняка считает, что он кот. Просто вот такой крупный, дурной кошак, который вместо «мяу-мяу» орет «гав-гав».

– Яри-и-и-ик, – заканючил Стасик, едва переступил порог комнаты.

– Что? – обернулась я, устало глядя на брата.

– Мама сказала, что ты должна меня помыть, – гнусавил он.

– А почему мама тебя сама не помоет? – вторила я таким же гнусавым голосом, противно растягивая слова.

– А потому что она читает книгу, – захныкал брат. – А завтра в школу. И мама сказала, что, если я не вымоюсь, меня утащит Мойдодыр. Он так и говорил, что надо мыться по утрам и вечерам, а нечистым трубочистам по попе даст.

– Стыд и срам, – тяжко вздохнула я, поднимаясь, стараясь заодно не раздавить Лорда.

Пекинес недовольно поистерил, пощелкал зубами и ушел под кровать. Вот бы так и пнула этот кусок войлока. Что за гад? Лежит на моей ноге, еще и огрызается, когда прогоняешь!

Стасик снова заскулил, что боится Лорда. Иногда я думаю, что кому-то очень сильно не повезет в этой жизни, когда она получит Станислава Антоновича в личное пользование.

Уложив брата спать через час, я проверила почту, посмотрела сообщения на телефоне и с грустью констатировала, что ни один из моих мужчин мне не звонил, не писал и никому я не нужна. Какой-то человек-пустое место, честное слово. Ну и ладно! Займусь обратно спортом и не буду забивать себе голову всякими глупостями.

Варька выпорхнула из подъезда, сияя, словно отполированная ледышка, аж в глазах закололо.

– Помирилась? – спросила я наобум, вспоминая наш последний разговор.

– Да мы не ссорились. Так… У Кира было плохое настроение. Ты как?

Я продемонстрировала чуть припухшую кисть.

– Надо набить руки, а то вон видишь – чуть что и опухло.

– Ярик, ты же девушка, – покачала она головой, а глаза блестят, улыбка игривая. – А чего это ты сегодня не в юбке?

Типа подколола?

– Ляжки мерзнут, – буркнула я.

– Аааа, – с загадочным видом протянула Варька. – Я думала, что все, передумала быть Птица человеком.

Я хотела ответить ей грубо, но лишь одарила презрительным взглядом.

– Не переживай, Ярик. Прямой удар – кратчайший путь к цели. Сама подумай, он же теперь тебя на всю жизнь запомнит, потому что сомневаюсь, чтобы его хоть кто-нибудь в жизни бил по лицу за поцелуй.

Мои губы против воли растянулись в улыбке.

– Не напоминай, – махнула я рукой. – И ведь все само собой получилось, понимаешь? Если бы он предупредил… А то хвать за самое ценное. – Я прижала руку к груди и нежно себя погладила. Варька залилась звонким смехом.

– Представляю! Это что же надо было сделать, чтобы Ярик от страха руками начала размахивать?

– Отстань, противная! И вообще, тебе не по рангу ржать. Ты у нас эмогот. Ты только рыдать можешь.

– Я и рыдаю, – гоготала она все громче. – От смеха!

– Птица! – услышали мы за спиной Настин голос.

Козарева, быстро переставляя ножки, стремительно нас догоняла. За ней топала улыбающаяся Евгения.

– О, нет! – закатила я глаза, когда заметила, что подруги смотрят на меня с неподдельным любопытством – как будто я марсианин. – Я убью тебя, лодочник! – зашипела я на Варьку, которая в полусогнутом от смеха состоянии уползла куда-то в сторону.

– Птичечка, ты как? Ты не сильно ударилась? – подлетела ко мне Настя и схватила за руки.

– Ярик, я тобой горжусь, – хлопнула меня по плечу Женя.

– Варя, ты трепло! – закричала я, кидаясь на подругу. Варька ловко отбежала в сторону, отмахиваясь от меня сумкой. Настя с Женей тоже принялись хохотать. – Я вас не люблю!

– Мы тебя тоже! – хором закричали они. Настя повисла у меня на шее и обняла, всхлипывая от смеха.

– Исчезни, а то сейчас весь тональник об меня вытрешь, – сняла я ее.

Вместо того чтобы отвязаться от меня, Варя и Женя, гогоча на всю улицу, подошли и тоже повисли на мне, как груши на березе, одна другой краше. Ну вот и как на таких обижаться?

Уроки отвлекли от грустных мыслей. Да и вообще я как-то еще утром для себя решила, что не стану расстраиваться по пустякам. Ведь кому стало плохо от того, что меня у них больше нет? Только им – моим мужчинам. Где они еще такое сокровище найдут, как я?

– Девчонки, чего мне делать-то? Я запуталась, – честно призналась я на большой перемене, сидя в столовой.

– Ты ему еще позвони и извинись, дура влюбленная! – строго отозвалась Женя.

– Даже не собиралась, – честно соврала я.

– Вот и это правильно! – понизила голос Настя. – Эти мальчишки обожают, когда за ними бегают. А если на них не обращать внимания…

– Станет только хуже, – скептически закончила Варя.

– Н-да, – сказали мы в один голос, тяжко вздохнув.

Телефон на столе подпрыгнул и завибрировал, ненавязчиво двигаясь в мою сторону. На дисплее высветилось сердечко и имя Мотечка.

Мы переглянулись. И, прежде чем я успела схватить телефон и спрятать свой позор, девчонки дружно захохотали надо мной.

– Тихо вы! – рявкнула я на них, трясущимися руками пытаясь попасть пальцами по кнопке приема вызова. Наконец-то мне это удалось. – Да, – тихо вымолвила я, чувствуя, как сердце выскакивает наружу.

– Это ты, мой отважный воин? – насмешливо поинтересовался Мотечка.

Я бы, может быть, что-нибудь и ответила, но сердце долбилось о челюсть, из-за чего зубы стучали, а мышцы парализовало.

– Ну? – кое-как выдавила я из себя, стукаясь лбом о столешницу.

– Еще скажи, что ты обиделась, – фыркнул парень.

В таком скрюченном положении я смогла только хмыкнуть. На спину легла чья-то рука. Наверно, Варя. Она ко мне ближе всех сидит.

– Не, а чего ты залупилась? Ну был не прав… За что по лицу-то сразу?

– Зато как сразу все дошло, – пробормотала я.

Вот бы сделать так, чтобы голос не дрожал.

– Я, между прочим, ни у кого в жизни не просил прощения, тебе понятно? – гордо ответил Матвей.

– Оно и видно, – наконец-то набрала я силы.

Матвей хихикнул:

– И создал Бог Ярика… Существо получилось злобное, но забавное.

– Я не поняла: у тебя челюсти снова жмут? – как можно грубее с широченной улыбкой спросила я.

– Короче, злобная, но забавная, жду тебя вечером на том же месте, в тот же час.

– У меня тренировка! – попыталась возразить я.

– А мое какое дело? – искренне возмутился он. – Все, чао, бамбино. В то же время, в тот же час!

И повесил трубку. Вот зараза!

Я недоуменно уставилась на телефон.

– И что мне теперь делать?! – закричала истерично.

– Не ходить! Спятила? Ни в коем случае! Даже не думай! – загалдели подруги наперебой.

– Но он позвал и извинился!

– Кончай с голосами в своей голове разговаривать, – прищурилась Точка. – Это было что угодно, но не извинение.

– Опять будет приставать! – Голос Варьки был таким ядовитым, что, казалось, с нее уже можно яд собирать для примочек.

– Но он позвал… – проскулила я, жалобно глядя на девчонок.

– Не вздумай! – грозно сдвинула выщипанные бровки Козарева.

– Но он…

– Ты же не пойдешь? – шипела Андреева.

– Пойду, – тихо буркнула я.

Настька вздернула нос и гордо, словно ее только что страшно оскорбили, произнесла:

– Ободок тебе в помощь.

– Женя! – тоскливо посмотрела я на Волоточину, которая сосредоточенно что-то искала в Интернете.

– Сейчас, пять сек. – Пальцы проворно бегали по тачпаду, листая страницы. – Вот! Нашла! Записывай номер.

Я взяла трубку, нажала «Создать контакт» и принялась послушно заносить телефон в базу.

– Двести пятьдесят один, записала? Девяносто пять…

– Девяносто пять, – повторила я. – А что это за номер вообще?

– Да, девяносто пять… – Она пальцем тыкнула в монитор, присматриваясь, видимо потеряв номер. – Это Российская ассоциация кризисных центров для женщин «Остановим насилие».

– Что?! – вытаращила я глаза.

– Записывай номер дальше, – деловито велела она. – Думаю, что вечером этот номер тебе очень даже пригодится. Ну, в крайнем случае, завтра или в ближайшие дни. Или, на худой конец, Матвея туда можно будет отправить, если у тебя физподготовка окажется круче.

– ЧТО?! – возмущенно подскочила я, опрокинув стул. – Вы в своем уме?

– Это ты не в своем уме, если собралась идти к нему на свидание, – с обидой сказала Варя. – Пойдемте, девчонки, нам тут нечего делать с этой жертвой собственной безалаберности.

– А сама-то?! Когда в Питер автостопом укатила, много думала?

Варя вспыхнула. Щеки пошли красными пятнами. Фиалковые глаза стали едва ли не черными.

– Со мной был Поэт. Со мной ничего не могло случиться.

– Ну и где ты подобрала своего Поэта? Там же, на обочине! – Остапа несло так, словно у него вдруг случился приступ мозговой диареи. И самое ужасное, я не могла никак заткнуть открывшуюся течь.

– Стоп! Вы что? Вы совсем, что ли, с ума сошли? – Настя отпихнула Варю в сторону, а Точка встала так, чтобы успеть ухватить меня, если мы решим подраться.

– Хватит. Что за детский сад, штаны на лямках? Вон Лепра на нас косится. Нам вместе надо быть, а не ругаться.

Варя ничего не ответила, повернулась и ушла. Теперь обрыдается вся, эму моя готичная.

Я зло подняла стул, демонстративно его поставила на место и села, вытянув ноги. Пусть Лепра подавится! Сложила руки на груди. Да как они смеют мне указывать, что делать? Да кто они такие, чтобы я их слушала? Это моя жизнь, и я буду делать то, что считаю нужным. Лепра с лепрозорием направилась в мою сторону. Только ничего не говори, а то я сейчас и стулом метнуть могу в эту хорошенькую, но абсолютно безмозглую головку.

– Что же вы тут куриных боев не устроили? – повела Красавина плечом.

Я одарила ее презрительным взглядом и ухмыльнулась. Молчи, Ярослава, молчание – золото. Да и разозлит это ее больше, чем твой ответ. Нет, не буду молчать!

– Тебе не понять, – притворно вздохнула я и посмотрела на нее наивными глазенками. – У тебя слишком мало мозга, чтобы оценить степень наших высоких отношений.

Я резко поднялась. Красавина, Петрова и Улманис шарахнулись в сторону.

– Вот это правильно, – одернула я кофту и важно указала пальцем в потолок. – Меня надо бояться. Не разочаровывайте меня, девушки. – Развернулась и пошла в класс. Они что-то тявкали мне в спину, но разве ж мне это интересно?

Дома я поняла, что уже три раза ходила в этой юбке на свидание к Моте. Вдруг он решит, что у меня другой нет? Самое забавное, что другой у меня действительно нет. Кажется, господин Чернышевский должен быть счастлив: его любимый вопрос преследует меня который день… Я перерыла мамин шкаф в надежде найти юбку, которую хотя бы теоретически могла бы надеть. Вся проблема заключалась в том, что мама была… как бы это… В общем, мама была значительно толще меня, и в ее юбки и брюки могло поместиться две Ярославы и один Стасик как минимум. Можно, конечно, поискать одежду на антресолях, но что-то я сильно сомневалась, что это хоть как-нибудь изменит ситуацию. И тут меня осенило! Да, я же гений! Ай-на-нэ-на-нэ! Я ринулась к шкафу и достала… платье! Вуаля! Опля! Платью не обязательно хорошо сидеть на талии, достаточно, чтобы оно просто не сваливалось с плеч! Впрочем, в мамином платье я стала похожа на беременную малолетку. Я почесала затылок. А если попробовать вот как. Я порылась у себя в закромах и достала зеленые колготы. Так, будем делать из себя хиппующую плесень, как сказала бы Варька. Где-то должен быть зеленый свитер. О\'кей, свитер тоже есть. Отличненько! А теперь… брюки превращаются… превращаются… в элегантные шорты! (Это я из платья сделала сарафан, оторвав рукава с мясом.) Длина такая тоже не годится, поэтому подол я сделала покороче, оставив нитки торчать в разные стороны. Так, Ярик, главное, чтобы мама оценила твой смелый дизайнерский шаг. Наконец-то я облачилась в свой новомодный костюм – зеленые колготы, примерно такого же цвета легкий свитерок, а поверх всего этого черное льняное платьице. Теперь надо накраситься, поставить волосы ежиком и отрыть свои осенние высокие ботинки. Сапоги на шпильках видеть не могу. На шею просилось что-то такое, чтобы отвлекать внимание от изувеченной проймы. Пришлось найти ярко-оранжевый шарфик. Ох, какая ж я хорошенькая. Завтра так в школу пойду.

На свидание к Матвею я летела как птица – расправив крылья и чувствуя потрясающую легкость во всем теле. Какое счастье, что ботинки хоть и оказались скользкими и холодными, зато ногам не было настолько неудобно, как в сапогах на шпильках. Мне казалось, что мир вокруг улыбается, что я нашла секрет счастья и теперь мне надо поделиться им с окружающими. Те в свою очередь смотрели на меня хмуро и совершенно не желали улыбаться в ответ. А я хочу улыбаться, хочу светиться, я обязательно буду придумывать свое маленькое счастье. И я обязательно стану для него Самой Лучшей Девушкой На Свете!

Матвей вместо «здрасте» заинтересованно оглядел меня с ног до головы.

На губах кровавая болячка и синяк на щеке. Значит, по носу я не попала, только губы ему разбила. Уже хорошо. Нос ведь и сломать можно.

– Что это на тебе? В детский дом прислали гуманитарную помощь? – хохотнул один из его друзей.

Я покраснела. И мой наряд уже не казался мне таким интересным.

– Отвалите, дураки, – чуть повысила голос на парней Лапа. – Ярик, ты шикарно выглядишь.

– Спасибо, – растерянно промямлила я, страстно желая убиться о ближайший столб.

– Нет, правда, ты красотка, – поддержала подругу Оливка. – Смелый наряд.

– Папа привез из Парижа, – зачем-то соврала я.

Мальчишки захохотали. Лгать я никогда не умела… Настроение стремительно летело в пропасть. Я широко улыбнулась. Я всегда улыбаюсь, когда мне больно. Не дождетесь, не увидите моих слез.

– Так, закончили ржать! – командирским голосом велел Матвей, подходя ко мне и обнимая за талию. – Мне нравится. Тебе очень идет зеленый.

Кто-то хихикнул. Матвей метнул в его сторону злой взгляд, и этот кто-то тут же заткнулся.

– Хочу, чтобы каждый из вас сказал Яре комплимент.

– С ума сошел? – начала вырываться я.

– Стой спокойно. Пусть отдуваются. А то если они над тобой ржут, то и надо мной тоже. Ну-ну, господа, не стесняемся. Хвалим Ярославу!

И ребята, приняв игру, начали наперебой говорить мне комплименты. Я краснела, бледнела, тыкалась Моте носом в плечо и мечтала, чтобы они поговорили уже о ком-то другом. Все-таки он у меня такой хороший. Я так его люблю!

А дальше все было, как и в предыдущие разы. Ребята пошли переодеваться, а мы с девочками засели на трибунах. Потом была тренировка. Мы уже болтали о своем, как добрые подружки. Они мне нравились. В них не было той сумасшедшинки, какая была у нас с девочками, но с ними было уютно. Оливка очень спокойная, милая и интеллигентная. Она говорила тихим голосом, никогда его не повышала, но при этом никто не смел ей перечить. Какая-то вот монументальность в ней была – если я так сказала, значит, так и должно быть. И точка. Лапа была более подвижной и шумной. Она могла громко смеяться, всегда шутила, и я видела по крайней мере трех ребят, которым она была небезразлична. Сама же Лапа, по ее собственному утверждению, любила хоккей. А я вот что-то не знаю, кого люблю.

– А ты чего такая грустная? – спросила Оливка.

Я покосилась на Мотю. Он даже не сел рядом со мной в кафе, куда мы пошли после тренировки, и вообще опять делал вид, что я пустое место.

– Из-за него, что ли? – проследила Лапа за моим взглядом.

Девчонки засмеялись.

– Тебе надо не обращать на него внимания. Мотька так со всеми, не ты первая, не ты последняя, – на ухо зашептала мне Лапа. – Он любит окружать себя поклонницами. Знаешь, какая до тебя была красава? Глаз с него не спускала, в драку чуть что лезла. А уж какая красотка – ноги от ушей. И после тебя еще будут. Смирись. Офигенская новость! Не я первая…

– Стопудово я последняя, – собственнически посмотрела я на Матвея.

Откуда что взялось, ведь никогда же не была ревнивой.

– Что ты такая грустная, царевна ты моя? – спросил Мотька.

Ребята заржали, а он только расправил грудь и задрал нос.

– Да так, – тихо ответила я. – Поссорилась с подругами днем.

– Помиришься.

И все тут же утратили ко мне интерес.

Интересно, это компания такая… странная или я настолько невезучая, что от меня все отвернулись? Я посмотрела на часы… Опять не попадаю на тренировку к себе. Уже неделю не занималась. Что сказать сэнсэю? На душе стало еще хуже. Никогда не пропускала сразу так много занятий. Да и с собаками надо сегодня выйти погулять пораньше, вдруг Ахмед придет, а меня нет.

– Ярик, я не пойду тебя провожать. – Матвей смотрел куда-то в сторону.

Я, грешным делом, подумала, что он меня наконец-то бросил. Почему наконец-то? Потому что я слишком много жертвую ради него, не получая ничего взамен.

– Ну и отлично, – улыбнулась я, заматывая шарфик на шее.

– Просто у меня завтра матч ответственный, – оправдывался зачем-то он. – Режим… Ты ж сама спортсменка, должна понимать…

– Я понимаю.

– Нет, ты не обижайся, мне приятно и все дела, но я должен хорошо выспаться, чтобы завтра отлично сыграть. К тому же я капитан команды – двойная ответственность. На матче будут очень важные люди…

– Что ты оправдываешься?

– Я не хочу, чтобы ты думала что-то плохое.

– С каких это пор тебя интересует мое мнение?

– Интересует. И мне не нравится, что ты думаешь плохо.

– Я ничего не думаю.

– Думаешь. Придешь завтра?

– Во сколько?

– В два.

– У меня занятия заканчиваются полтретьего.

– Тебе какая-то школа важнее меня?

Вопрос был некорректным с самого начала. Ну, конечно, я приду. Я же должна тебя поддержать. – А ты уверен, что я тебе нужна?

– Кто-то же должен меня поддержать.

– Как те, кто были до меня и будут после? – не удержалась я. – Извини, у меня нет ног от ушей.

– Меня твои ноги вполне устраивают. Так придешь на своих прекрасных ножках?

– Может быть.

– Буду ждать.

Я кивнула, махнула ему рукой и пошла к метро. Завтра важный матч… Ладно, иногда можно и школу прогулять…

Простите, пожалуйста, на печати сидел червячок. Я испугалась и раздавила его!

Матч проходил очень напряженно. Мы с девочками сидели на трибуне и активно болели за наших. В ход шли дуделки и громкий свист (у меня даже щеки заболели). Сзади мужчины скандировали совершенно нескладную считалку: «Есть на свете лучший хоккеист, нападающий Ветров, и играет он за нас! Золото – лучшая награда! Хоккей – лучшая игра! И золото у нас навсегда!» Пушкин должен был покончить с собой, признавшись прилюдно, что зря потратил свою жизнь на бездарное рифмоплетство. От громкого многоголосья закладывало уши. Но я как-то не обращала внимания на такие мелочи. Если получилось догадаться о следующей рифме, мы кричали вместе со всеми, если нет – дудели в дудку.

– Ребята устали от этого марафона плей-офф! – старался переорать гул трибун мой сосед слева, жалуясь своему соседу.

Я навострила уши, сделав вид, что совершенно не слушаю их разговор.

– Посмотри, как они играют! Они же все на обороне сидят. А надо нападать! Сколько моментов упустили.

– Это потому, что Илюхи нет.

Кто такой Илюха, я не знала, поэтому горечь от его отсутствия не тронула мое сердце. Но все равно стало как-то беспокойно.

– Слыш, Оливия, а кто такой Илюха, которого нет, и почему это плохо?

– Ты чего? – вытаращила она глаза. – Да это ж лучший наш оборонец. Я так переживаю, что мы без него проиграем. Вон видишь, как нас прессуют?

Вот это мы попали! Я поискала глазами Матвея. Ну же, Мотечка, давай, шевели булками, покажи им класс!

– Ветров – суперкласс! Сейчас жару всем задаст! – проорал мужик за спиной.

Я выхватила дудку у Лапы и задудела на весь зал.

– Давай, Мотя! Ату их!!! – крикнула так громко, как только могла.

Счет был равный: пять – пять. Наши стояли не на жизнь, а на смерть. Я видела, как соперники то и дело поддевают друг друга, как с силой врезаются в бортики. Игроки резво носились по льду. Сосед гундосил, что наши, как мухи вареные, игры нет, все плохо. Я же видела, как Мотька выкладывается, как ребята яростно обороняются, как стремительно нападают. Я нервничала, подпрыгивала и кричала со всеми эти ужасные считалки-речевки. Вдруг… Вдруг Матвей толкнул одного из соперников. К нему подлетел другой игрок и со всей силы, с разворота ударил кулаком в лицо. Мотька рухнул кулем. Парень двинул ногой в коньке ему по бедру, наклонился и еще раз стукнул головой о лед. Зал как-то замер на мгновение, словно кто-то выключил звук у телевизора, а потом взорвался воплями – радостными и осуждающими.

– Это мое плечо, вообще-то. – Оливка недоуменно косилась на меня, а я неожиданно заметила, что зубами вцепилась в ее руку.

Наверное, надо было извиниться. Я скорчила гримаску – нечто среднее между извинением и недоумением, – поправила на ней одежду, вытерла слюни с кофты и, прыгая чуть ли не по головам зрителей, кинулась вниз к стеклу. «Матвей», – стучало в голове истерично. Живой ли? Что с ним? Как он? Матвей! Миленький! Мотечка, хороший мой! Как же ты так? Мотя! К стеклу меня не пустили. Я видела, что к Ветрову подбежали врачи, про себя ругала команду, которая окружила друга и закрыла от зрителей лежащее тело. По льду осторожно шли санитары с носилками. Все так серьезно?! Меня тряхнуло как будто от сильного разряда тока. Мотя, что с тобой?! Мотечка… Ты живой? Охранник преградил мне путь. Я хотела его отпихнуть, но он как-то так очень жестко осадил меня. Теперь на руке обязательно останутся синяки. Впрочем, не до них сейчас. Ребята расступились. Матвея переложили на носилки и понесли в нашу сторону. Я, прыгая через чужие ноги, как горная коза прыгает через валуны, полезла к другому проходу. Перевесилась через заграждение.

Мотя лежал на носилках, придерживая какую-то штуку на лице. Лед, что ли? Он сильно пострадал? Ему что-то сломали? Ну хоть живой, уже хорошо. Ни за что его теперь не брошу. Что бы ни случилось, буду рядом. Ведь мы друзья, а друзья должны поддерживать и помогать друг другу.

– Мало тебе вломили! Нужно было еще! – крикнул парень рядом.

Я аж поперхнулась. Да как он смеет?!

– В своем уме? – заорала я на него. – Ему нос сломали!

– Мало ему. Нужно было и зубы выбить, – усмехнулся он.

Если бы между нами не возник верзила, которому я оказалась едва по грудь, я бы точно вцепилась в эту наглую веснушчатую рожу.

– А что он? – возмущенно рявкнула я на дядьку, от расстройства двинув ему рукой по груди.

– Да он прав потому что, – беззлобно отозвался тот. – Ветров грязно играет. Всегда соперников со спины атакует, оскорбляет. Все об этом знают. Он легко отделался. Гордеев себя еще сдержал.

– Сдержал? – подпрыгнула я. – Да вашего Гордеева надо на рее повесить!

– Ты базар-то фильтруй, – миролюбиво предупредил мужик. – А то я не посмотрю, что баба.

– Да, я вижу, вы с одной колхозной грядки. Лежащих на земле добиваете, с девушками деретесь. Настоящие мужики, – ехидно «плюнула» я в него.

Он поморщился.

Я глянула через заграждение. Все внимание было приковано к Моте. Он что-то говорил журналистам. Странно, обычно журналистов не пускают. Как они прорвались? Охраны, что ли, нет? Воспользовавшись, что охранник пялится на моего парня, я ловко перемахнула через заборчик и оказалась в нескольких метрах от друга. Охранник заметил. Растопырил руки, намереваясь выгнать меня вон.

– Я его девушка. Дайте пройти, – нагло заявила я, выставив вперед проходку, словно святое распятие перед вампиром. Охранник присмотрелся к моему бейджику на веревочке, который разрешал проход в любую зону, потом еще раз что-то сопоставил в голове и отступил, пропуская меня ближе к группе папарацци.

– Почему вы не ответили? – услышала чей-то вопрос.

Убила бы!

– Я пропустил удар и оказался в нокауте. Все произошло слишком быстро, хорошо, что не потерял сознание. Надеюсь, что смогу досмотреть игру у бортика, если врачи разрешат.

– Вы планируете еще отыграть этот сезон или считаете, что он для вас закончен?

– Если врачи разрешат, то надену маску и выйду на лед.

– Со сломанным носом?

Ой, мамочки! Что же это такое? Ему сломали нос?

– Не думаю, что нос станет помехой в игре. Дышать мне не тяжело.

– Какие ощущения?

– Больно. – Мотя попытался улыбнуться.

Левый глаз сильно оплыл, на скуле явно остался след от удара. Нос распух. В левую ноздрю вставлен ватный тампон, чтобы предотвратить кровотечение. Мотечка… Как же ты так?

– Почему вы не приняли вызов Гордеева?

– Потому что я играл в хоккей, а не дрался на ринге.

– Как ты думаешь, Гордеев хотел спровоцировать вас или это просто эмоции?

– В случае проигрыша команда Гордеева теряла все. Я считаю, что это была спланированная провокация.

– Но ты ведь сильный противник, ты мог ответить, зачем он напал на тебя, когда мог напасть на более слабого.

– Вы сами ответили на этот вопрос – я слишком сильный противник.

– Господа, – влез в импровизированную пресс-конференцию врач, – игрок нуждается в отдыхе. Прошу вас. – Он жестом попросил всех разойтись.

И когда все отступили, я, наоборот, шагнула вперед и взяла его за руку. Нас тут же начали фотографировать. Мотька слабо растянул уголки губ.

– Надо было бить снизу, – буркнула я обиженно.

– Там защита, – с трудом хихикнул он.

И я заулыбалась, стыдливо отворачиваясь.

– Господа, господа, я хочу сделать заявление! – громко заявил его тренер, и все журналисты дружной толпой переместились к мужчине. Мотя устало откинулся на носилки и прикрыл глаза.

Его увезли в больницу. Врач сказал, что надо сделать обследование. Меня с ним не пустили. Мы стояли в холле с девочками и угрюмо молчали. Точнее, Лапа начала возбужденно причитать, но Оливка быстро ее осадила.

– Все, девки, можно идти по домам. Парни отдыхать поедут, нам тут ничего более не светит. – Лапа раздосадованно убрала трубку в куртку.

Я кивнула, глядя в пространство. Лапа стукнула меня по плечу:

– Что, Ярочка, не весел, ниже плеч голову повесил?

– Матвей… Как вы думаете, как он там? Я звонила, он не берет трубку.

– Все пучком будет. Это спорт. У нас еще мягко, а во взрослом хоккее нет ни одного хоккеиста со своими зубами.

– Ну вот не выдумывай, – фыркнула Оливка. – А как же Третьяк? Сама недавно передачу смотрела, где он говорил, что у него все зубы свои.

– Так Третьяк кем был? – протянула Лапа, словно говорила с глупенькими детками.

– Вратарем? – неуверенно спросила я.

– Вот именно. У него ж маска. А эти… Эх, да что там, девчонки, шрамы украшают мужчин. Видели, как Мотьку распахали? Там не нос, там теперь блин будет.

– Целый у него нос, – угрюмо пробормотала я, надевая куртку. – Когда нос ломают, то дышать тяжело. У него кости лица могут быть сломанными.

– А ты откуда знаешь? – прищурилась Лапа.

– От верблюда… Я тоже спортом занимаюсь, и у нас тоже на тренировках бывают чепэ различного масштаба.

– Спортом? – приподняла Оливка бровь.

– Каким? – заинтересованно смотрела на меня Лапа.

– Японским фехтованием. Кэндзюцу. Учусь в японской школе Тэнсин Седэн Катори Синторю.

– И пояс черный есть? – с недоверием спросила Лапа.

– Есть. В Японии полгода назад получила. Сенсей Отакэ Рисуке лично сертификат вручил.

– Врешь! – покривилась она.

– Почему это я вру? Девчонки переглянулись.

– Ну и? – требовала я ответа.

– Мотька с тобой никогда бы не связался.

На ум резко пришла грубость, типа чего это я лицом, что ли, какая-то корявая и на меня теперь парень не может обратить внимание, но прикусила язык и сурово сдвинула брови.

– Я его уже пару лет знаю. Ни разу у Мотьки не было нормальной девчонки. Все как одна красивые… (Это типа мне комплимент?) Но такие дуры. Он с ними погуляет недели две, максимум месяц и под зад коленкой. А они потом за ним бегают, умоляют вернуться.

– Надо же когда-то начинать общаться с нормальными девчонками, – хмыкнула я.

Они улыбнулись.

– Ты ему не нужна.

– Это он так сказал?

– Я его знаю. Я рассмеялась.

– Плохо ты его знаешь. Мы познакомились на скалодроме, у нас много общего, нам хорошо вдвоем. Нам есть о чем поговорить.

– Значит, продержишься на неделю больше. Мотька не из тех, кто любит долгие отношения. Впрочем… Ну, может, ты хороша в чем-то другом? – испытывающе глянула она на меня.

Я превратилась в смесь сока свеклы и морковки. Казалось, что у меня даже кофта окрасилась этим бордово-оранжевым цветом.

– Понятно, – махнула рукой Лапа и засмеялась. – А ты забыла, что ли, чего она учудила? Мотька рассказывал же утром.

– Как она ему по морде двинула? – хихикнула Оливка.

Они вдвоем захохотали. Только мне было не смешно.

– У вас какие-то мухи в голове, – покрутила я пальцем у виска. – Все, аривидерчи, сеньориты. У меня еще дел полно.

– Давай-давай, – усмехнулись мне в спину.

– Синдзимаэ! – с милейшей улыбкой послала я их к черту.

У метро я прогулялась туда-сюда в тщетных попытках дозвониться до Матвея. Потом вспомнила, что его увезли на «скорой», а одежда должна была остаться в раздевалке. Кто ее заберет? Приезжал ли папа? Вообще, был ли он на матче? Потоптавшись на холоде, я все-таки решила, что надо проверить. Вдруг никто не подумает о вещах? Хотя вот мои бы шмотки Лариска обязательно бы забрала. Ярик! Ну ты идиотка, каких мало! Да Мотьку же сразу в больницу забрали, а телефон должен в шкафчике остаться. И вот что ты названиваешь, спрашивается? Я почесала затылок. Но если вещи забрали, то на звонки должны были ответить? Ведь логично? И я почти бегом поскакала обратно к спорткомплексу. Надо забрать его вещи и телефон. Мотька мне не простит такого ротозейства. Отвезу их ему домой, а потом доеду до больницы под предлогом, что надо передать телефон. Надо узнать, как он. Вдруг ему что-то надо, а я тут грязь сапогами пинаю. И надо будет попросить у родителей какой-нибудь запасной одежды. Он же в форме, ему же неудобно…

У служебного входа я наткнулась на уже знакомый автомобиль и не менее знакомый силуэт мужчины с внушительного размера сумкой. Он что-то обсуждал с тренером и еще двумя мужчинами. Говорили они громко и по большей мере не сильно культурно. Отец Матвея возмущался, почему виновник происшествия отделался таким мягким наказанием – отстранением на четыре игры. Мужчины ему объясняли, что подадут апелляцию, будут куда-то там жаловаться. Я стояла невдалеке и, что называется, «грела уши», иными словами злостно подслушивала, пытаясь понять, как же там все-таки Матвей. Но о Матвее они как раз не говорили. Все больше о Гордееве.

Когда они наконец-то разошлись, я не слишком решительно начала намекать отцу Матвея, что хотела бы с ним пообщаться. Он видел меня, но то ли знаков моих не понимал, то ли одно из двух. Пришлось стать наглой и идти без всяких там намеков.

– Здравствуйте, вы меня помните?

Мужчина глянул на меня сверху вниз взглядом Цезаря, отчего я испытала страстное желание упасть ему в ноги и начать умолять не бросать меня в терновый куст. Он отвернулся, ничего не ответив. Я подошла ближе и спросила погромче – вдруг он не расслышал:

– Я хотела спросить, как Матвей. Вы уже были у него в больнице?

– Нормально. Сегодня там переночует, завтра домой поедет, – все-таки соизволили мне сообщить царственным тоном.

«Слушайте, я не узнаю вас в гриме. Кто вы такой? Сергей Бондарчук?» Я кое-как собрала улыбку в кучку и засунула ее подальше. Место не подходящее.

– А в какой он больнице? Может, мне съездить, передать что-нибудь?

– Все в порядке, ты не слышала, что ли? – сорвался он на крик.

– Простите, – попятилась я прочь. – Понимаю. У нас у всех был тяжелый день.

Он не ответил. Сел в машину и громко хлопнул дверью. Я отошла в сторону, чтобы не мешать ему разворачиваться. Автомобиль сыто заурчал. Я пошла прочь. Ну и ладно. Завтра позвоню. Завтра Мотя уже будет с телефоном. К тому же, если он вменяемо разговаривал после травмы, значит, не все так плохо, как может казаться. Надо дожить до завтра. А там уже…

Около меня остановился автомобиль. Стекло опустилось.

– Садись, – приказал мужчина.

С чего бы это вдруг? Я и с места не двинусь.

– Садись, я тебе сказал, – раздраженно прикрикнул он.

И я, быстро обогнув тачку, открыла дверь. На переднем сиденье валялся какой-то пакет из спортивного магазина. Он небрежно скинул его на пол. Что-то звякнуло железное. Я села так, чтобы не касаться пакета ногами, – не хотелось бы его заляпать своими грязными копытами.

– Ты давно с Мотькой? – сурово спросил он.

– Иногда мне кажется, что целую вечность, – уклончиво отозвалась я, не сильно понимая, зачем ему это знать.

Он стрельнул в мою сторону глазами. Я попробовала вежливо улыбнуться.

– Кто такая? Откуда?

– Ярослава. Из Москвы.

– Где учишься? Сколько лет?

– А зачем вам?

– За забором. Я задаю вопросы, ты отвечаешь.

– Мы на допросе? – ехидно хмыкнула я.

Он резко притормозил, и я по инерции дернулась вперед, едва не ударившись головой о панель.

– Я задаю вопросы, – жестко произнес он. – Ты отвечаешь.

– А почему я должна вам на них отвечать? – не сдавалась я, схватившись для надежности за ручку над окном.

– Потому что я должен знать, кто ошивается около моего сына.

– Я не ошиваюсь около него, – почему-то стало очень обидно.

– Оно и видно, – хмыкнул мужик.

– Я не ошиваюсь, – твердо заявила я, дергая за ручку, чтобы выйти. Пимпочки на дверях щелкнули, заблокировав выход. Я с ненавистью посмотрела на Ветрова-старшего. – Только троньте, – зашипела разгневанной гадюкой.

Он рассмеялся.

– Где живешь? – спросил мягко.

– Вам какое дело?

– Подвезу тебя до дома.

– Улица Дружбы. За МГУ.

– Район хороший. Уже приятно. Мама не волнуется, что ты на хоккей ходишь? Все-таки тут мужиков много, обидеть могут.

– Нет, она знает, что я могу за себя постоять. Он громко и неприятно захохотал. Я отвернулась к окну. Какой же мерзкий тип.

– Вы только с матерью живете?

– Нет, с братьями и папой.

– С братьями? Надо же! Их у тебя много?

– Трое.

– То есть ты из много деток?

– А какое это имеет значение?

– Большое. Много вас таких за моим сыном бегает. Мотька молодой, глупый еще. Или думаешь, я не вижу, что тебе от него на самом деле надо? Увидела молодого, перспективного, значит, думаешь, охмурить можешь?

Я отчаянно не понимала, к чему он мне все это говорит.

– А зачем? – спросила я самым наивным голосом, каким только могла спросить.

– А затем, чтобы выбраться из своей нищеты и свалить за границу. – Он ухватил меня за куртку и притянул к себе, дыхнув в лицо ментолом жвачки и табаком недавно выкуренной сигареты. – Я тебя насквозь вижу.

Что бы я там ни говорила про свои руки, но силушка в них была. Ухватив его за основание кисти, я резко вывернула ее так, что сустав хрустнул. Мужчина вскрикнул от боли. Машина вильнула, и мы едва не вылетели с трассы. Я разжала пальцы, хотя в таком положении могла делать с ним, что хотела, – для работы с болевыми точками особой силы-то не надо.

– Настройте получше диоптрии в вашем микроскопе. Картинка сбоит. Дверь откройте.

– Сидеть! – приказал он мне словно собаке.

И это было все. Совсем все. Меня прорвало. Меня взорвало. Меня вывернуло наизнанку. Я распахнула пакет, выхватила оттуда… гантель… и со всей дури двинула по боковому стеклу, разбивая его.

– Сдурела? – не своим голосом взвыл он, резко останавливая машину и включая аварийку.

Дверь снаружи открываться отказывалась. Подцепить и поднять пимпочку у меня не получилось. Черт… Это мне в окно, что ли, придется вылезать?

– Откройте дверь, иначе я буду кричать! – завопила я, угрожающе занося гантель над головой и всем своим видом показывая, что не струшу – ударю.

– Больная! – истерил мужик, нервно дергая блокиратор. Он еще кое-как называл меня, но приличные девочки вслух такие слова не произносят.

Наконец-то дверь открылась, и я, выставив вперед гантель, словно она могла меня спасти, выскочила из машины на проезжую часть. Слава великому Одину, на дороге никого не было – машины стояли на светофоре метрах в пятидесяти от нас. Я швырнула спортивный инвентарь обратно в машину и постаралась как можно быстрее убраться с дороги, пока меня не раскатали другие автомобилисты.

Домой я неслась, как раненный во все места лось. Меня трясло. Во мне кипела раскаленным маслом злость, прожигая все внутри. Как он смел? Как мог? За что он так меня оскорбил? «Многодетка…» «Я знаю, что тебе от него надо!» Да кто еще за кем бегает? И вообще у меня есть парень, это Матвей навязался на мою голову, никак не отстанет!

Я влетела в квартиру, запуталась в кинувшихся под ноги собаках и случайно наступила на какую-то кошку. Ух, как я зол! Мама выглянула с кухни в коридор на звуки воплей обиженных животных.

– Яся, что с тобой?

– Он сказал, что я многодетка! – заорала я на мать. – Он говорил так, словно я второй… Нет!

Третий сорт! Так, словно я хуже бомжа! Я ненавижу его, мама!

Она поджала губы и посмотрела на меня с интересом.

– А ты?

– А я разбила ему окно в машине! – Я запустила сапогом в стену, едва не угодив в тумбу со склянками.

– Молодец. Горжусь тобой. – Она развернулась и ушла обратно к скворчащим сковородкам.

Я повесила куртку в шкаф и проследовала за ней.

– Ты понимаешь, мам, Матвей…

– Матвей?

– Ну мой новый парень… Так вот, он сегодня на матче пострадал. Его избили на льду и забрали в больницу.

– С ним все хорошо?

– Не знаю, не могу дозвониться. А его отец начал меня спрашивать: мол, кто я, откуда. Обещал подвезти до дома. А когда узнал, что я из многодетных, начал оскорблять.

– Я считаю, что ты поступила правильно. Морковку будешь? – Она протянула мне кусок моркови, который было уже неудобно тереть. Я разрезала кусок на три части – одну съела сама, две скормила попугаям. – Тебя никто не имеет права оскорблять, ты должна уметь постоять за себя. Только, Яся, я бы хотела, чтобы ты понимала одну вещь. Важно не то, как тебя обозвали, а то, как ты ответила. Мне кажется, что ты погорячилась.

– Прости, мам, я не думала в тот момент, как отвечать.

– А ты попробуй думать на шаг вперед.

– Думаешь, что он теперь окончательно во мне разочаруется?

– Хм… Спроси у папы, что бы он стал думать о девушке своего сына, если бы она разбила ему стекло в машине?

– Папа бы оценил, – гордо выпятила я грудь.

Мама усмехнулась.

– На самом деле меня сейчас волнует другой вопрос. По какой причине ты пропустила занятия в школе?

– Мамочка, матч был… Я не пропускала… Я это… У Моти тренировка была… А потом матч…

– Ясно. В общем, объясняться с Керн будешь сама.

– Можно, я упаду тебе в ноги и буду там валяться? – Я обняла ее сзади и поцеловала в затылок, уткнувшись носом в волосы.

– Не подлизывайся. Иди займись уроками.

Я решила, что не стоит задерживаться. А то ведь мама может и по голове настучать за прогулы.

– Раньше был и обратный поезд, но теперь он ходит в одну сторону. Что, все равно поедешь?

– Угу. А обратно по шпалам дойду.

Меня отпустило только к вечеру. И вот именно тогда я поняла, что это было все… Матвей не простит мне разбитого стекла в машине. Я могу сколько угодно объяснять, что его отец меня оскорблял, но портить чужое имущество – это уже слишком. Я мерила широкими шагами комнату. Я старалась заняться йогой, чтобы расслабиться и привести мысли в порядок. Ничего не помогало. Меня клинило. Это конец. Его отец против наших отношений, а Матвей подчиняется ему беспрекословно. Он не пойдет против него, не посмеет. Оливка недавно рассказывала, что Мотя очень зависим от отца. Тот ведает всеми его делами, заключает контракты, достает агентов. Он вообще очень жесткий и хваткий человек. В целом уже тогда было понятно, что и девушку они будут выбирать из своего круга или просто выгодную. А я… Я из многодетных. Такое клеймо на всю жизнь. И никому ведь не докажешь, что я нормальная, что это стереотипы, у меня все есть, мы не нуждаемся. Я выросла в любящей семье, уважающей меня и считающейся с моими идеями. Я не какая-то там оборванка и голодранка. Я порядочная и хорошая. Брат свесил ножку. Я поправила Стасику конечность, чтобы во сне он ее не вывернул случайно, накрыла одеялом и сама легла в постель. Феррик, который всегда ходит за мной тенью по квартире (и даже в туалет, между прочим), тут же запрыгнул ко мне и улегся в ногах, тяжко вздохнув. Почему-то терять Матвея мне не хотелось совершенно. С другой стороны, что я приобрела? Я осталась без Ахмеда. Девчонки за день мне ни разу не позвонили и не спросили, почему я пропустила занятия. Даже Варька, которая звонит сто раз на дню, не соизволила кинуть эсэмэску с простым вопросом: «Ты где?» Но подружки же должны понимать, что я люблю его и не могу без него жить.

Рано утром, убедившись, что телефон до Моти не добрался, я позвонила Оливке и узнала, в какую больницу его отвезли. Надо ехать к нему и разговаривать, объяснить, что была не права, что мне стыдно и вообще. Нет, он не поверит и не станет слушать. Я ж его за простой поцелуй по лицу ударила, потом вот у отца стекло разбила в машине. Они решат, что я дикая, психопатка и вообще ненормальная. Все-таки его отец ничего мне не сделал, а я разбила окно. Что же делать? Нет, надо ехать и расставлять все точки над «и», пока это не сделали за меня.

В отделение травматологии я попала практически тайком. Охранник на проходной стоял насмерть и категорически отказался меня пропускать, потому что есть приемные часы и ему все равно, что в это время я буду в школе. Пришлось обойти больницу и перелезть через забор. В юбке и на шпильках делать это было совершенно неудобно. Но на что только не пойдешь ради любимого человека. На входе в приемный покой также стоял охранник. Этого я решила взять измором. Ведь отойдет же он когда-нибудь куда-нибудь. Дядьки хватило на полчаса. Его позвала какая-то медсестра, и он покинул пост, предварительно заблокировав вертушку. Ох, можно подумать, такие мелочи меня остановят. Я и тут довольно легко преодолела препятствие на пути к намеченной цели. Какая ж я зайка, это что-то!

Матвей лежал в отдельной палате, очень уютной, похожей на комнату в гостинице, только вместо обычной кровати – больничная. Он смотрел телевизор. На подоконнике я заметила две корзины с цветами и пакеты с фруктами. Какие-то плюшевые зверюшки везде разбросаны. На тумбочке тарелка с остатками ужина. Я улыбнулась, взглядом спрашивая, можно ли мне войти. Он хитро прищурился, насколько позволяло разбитое лицо, и поманил меня к себе. Я села на стул рядом с кроватью.

– Как ты?

– Ерунда. Кость под глазом сломана. Вижу пока не очень хорошо, но врачи говорят, что вроде бы не смертельно и зрение восстановится. Ты мой телефон не привезла?

– Нет, твои вещи отец забрал, – смутилась я, сильно покраснев.

– А, ну хорошо. Там, наверное, все обзвонились. Вчера, видишь, сколько всего наслали. Бери фрукты, на подоконнике валяются. Хоть магазин фрукты-овощи-игрушки открывай.

– Цветы тоже тебе?

– Поклонницы, – протянул он, сгребая мою руку в свою.

– Почему это вчера произошло? Ты же вылетел из игры. Это ужасно.

– Яра, что ты, как маленькая? – Он смотрел на меня удивленно и даже как-то разочарованно. – Гордеев дисквалифицирован на четыре матча. Это очень сильный игрок, который мешал нам выиграть. Мне пришлось его провоцировать на агрессию. Без Гордеева они никто. Если бы не он, мы бы выиграли всухую. Я задирал его всю игру. Что я только не делал, чтобы он ошибся. И вот в итоге все вышло так, как мы и хотели, даже лучше. Мы устранили соперника. Путь к победе свободен. Я несколько секунд смотрела на него, приоткрыв рот и хлопая ресницами, как кукла. У меня в голове не помещалось, что можно так с кем-то поступать.

– Так это была подстава? – выдавила я из себя.

– Чистейшей воды, – самодовольно улыбнулся Ветров.

– Но это же нечестно. Это же не по правилам. Это неспортивно, в конце концов!

– Это победа, Яра. Нам нужна победа. И мне плевать, как мы ее получим.

– Да, но…

– А кто тебе сказал, что спорт – это честная борьба?

– Я всегда побеждала в честном бою.

– Да? Не ты ли мне рассказывала, как тебе били по рукам?

– Я сама виновата, это хромает техника. Он захохотал.

– О чем ты говоришь? Какая техника? Тебя просто выводили из строя, провоцировали, устраняли. Какая же ты наивная еще. Честно! Спортивно! Может быть, те, кто жрет колеса горстями, а потом приходят к финишу первыми, тоже поступают неспортивно?

– Это подло.

– Ох, какая ты правильная, – вздохнул он. – Мало тебя в жизни били, значит.

– Меня вообще не били.

– Оно и видно. Не была бы ты тогда такой наивной дурочкой.

– Это ты типа меня оскорбил?

– Это я типа тебе комплимент сделал, – передразнил он меня.

Я постаралась успокоиться. Сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Посмотрела на изуродованное лицо, где и я оставила свою отметину.

– Интересно соревноваться самому по себе, а не кто кого перехитрит, – сказала шепотом.

– Там, где крутятся огромные деньги, интересы спортсменов никому не нужны, важен результат. Мне поставили задачу. Я ее выполнил.

– Я понимаю…

Я рассматривала игрушки, Мотя щелкал каналами. Потом бесцеремонно положил мне ладонь на колено и чуть сжал пальцы. Стало щекотно. Я дернулась и рассмеялась.

– Мне даже нравится, что ты такая наивная. Знаешь, в этом есть свое очарование, – улыбнулся он.

– Моть, слушай, я хотела поговорить… – замялась я.

– Нет, я не буду тебя слушать, – вдруг картинно заломил он руку и трагично закатил глаза.

– Что? – перепугалась я. – Ты все уже знаешь?

– Нет. Не знаю и знать не хочу. Тьфу, это шутки у нас такие.

– Моть, я хочу поговорить о нас и наших отношениях.

– Ярик, с утра пораньше с такими вопросами, – сморщился он. – Дай мне банан. Они мягкие, а у меня челюсть болит.

Я достала банан из пакета и вернулась к нему.

– Мотя, это очень важно.

– Зачем ты все портишь? – вдруг разозлился он.

– Что именно я порчу?

– К чему все эти выяснения отношений? Поговорим о нас! Наши отношения! Нет никаких отношений. Нет и не было никогда.

Наверное, со стороны могло показаться, что приз Мисс Спокойствие обязательно должен принадлежать мне. И никому больше. Только вот внутри все дернулось и оборвалось, заломило, закрутило. Я заставила себя улыбнуться. Нет так нет. Почувствовала себя жалкой, никчемной, неудачницей.

– Я вообще-то хотела поговорить о другом, – сказала тихо.

– О чем ты можешь еще говорить? – недовольно выплюнул он.

Я закусила губу, собрала волю в кулак и четко произнесла:

– Твой отец вчера оскорбил меня, запер в своей машине и не выпускал. Мне пришлось разбить окно, чтобы выбраться. Я – не то, что думает про меня твой отец. Я не бегаю за тобой, и у меня нет по поводу тебя никаких мыслей. Мне просто было с тобой интересно, потому что я тоже люблю спорт, и мне казалось, что мы единомышленники. Я не одна из твоих девок с ногами от ушей. И никогда такой не буду.

Повернулась и ушла, чувствуя себя морально уничтоженной.

Я медленно брела к остановке, размышляя о бренности бытия. Сейчас десять часов утра. Я пропускаю занятия ради него второй день, и Матвей это знает. Я не хожу на тренировки из-за него вторую неделю, и Матвей об этом знает. Я практически не гуляю с собаками, потому что вечера провожу с Матвеем, и он тоже это знает. Он не знает только о том, что я ездила на свидание среди ночи, что рассталась ради него с Ахмедом, который никогда не позволял мне ради себя пропускать школу и тренировки, который всегда помогал мне с алгеброй и геометрией, возился с Точкой и ее программами, находил общий язык с Варей и Настей, легко общался с Кириллом и Сережей. Я вчера чуть не умерла от страха за него, а сегодня выяснилось, что все это простая подстава, потому что команде была нужна победа, а для победы им не хватало провокации. Я остановилась и задрала лицо вверх, подставляя его падающим снежинкам. Что с тобой, Ярик? Ты же понимаешь, что все это неправильно? Я люблю его, Яра. Знаешь, как сильно я его люблю… Но это неправильно, Ярик. Вспомни, что говорили тебе карты Вари. Ты остаешься одна, Ярик. Подумай над этим… Но как я могу бросить его, Яра? Я ведь так его люблю и даже не представляю, смогу ли жить без него. Я справлюсь с этим, Яра. Обещаю тебе. Мимо прошла девушка. Я проводила ее грустным взглядом.

– Света! – крикнул кто-то мне почти на ухо.

Я вздрогнула и отпрянула. К девушке подбежал парень и ухватил ее за руку. Она попыталась вырваться, но он не дал. Обнял ее и поцеловал при всех, что-то бормоча. Наверное, просил прощения. Я недовольно пнула комок снега и быстро зашагала прочь. Как же больно смотреть на держащиеся за руки и целующиеся парочки и понимать, что в твоей руке всего лишь пакет…

Я бесцельно шаталась по городу, убивая время. Заходила в магазины, сидела в Макдоналдсе, мучая отвратительный кофе и кроша несвежий маффин воробьям. У меня болели ноги, ломило поясницу и замерзли уши и нос. Домой не хотелось совсем. Голова какая-то пустая. Телефон в кармане завибрировал и затренькал мелодией Женьки.

– Да? – сказала я несколько расстроенно.

– Ну как ты там, сокол наш боевой? – весело спросила подруга. – Уже спланировала своему ненормальному в объятия?

Я вздохнула и печально сообщила горькую правду:

– Нет. Похоже, мой орел нашел себе другую орлицу. И вообще… Я для него как розовый слон в посудной лавке. Вечно не туда, не то и не оттуда…

Мучительно хотелось разрыдаться.

– Какое счастье… В смысле очень тебе сочувствую, конечно, но спортсмены народ такой непостоянный.

– Ой, а ты такая опытная, как я погляжу. Давно ты практикуешься на кошках? В смысле на спортсменах?

– Ты давай без намеков, – ухмыльнулась она. – Это у тебя сеанс психотерапии, а не у меня. Можно узнать причину, по которой ты второй день забиваешь на учебу и своих лучших подруг?

Я медлила. Что я ей скажу? Какая я дура? Тоже мне новость. Я села на лавочку и горько вздохнула.

– Ну? Не ломайся.

– Жень, я не знаю, что делать. Я его люблю, а он сказал, что между нами ничего нет и быть не может. Что мне делать? Как его вернуть?

– Люблю, трамвай куплю! – хихикнула Женька. – Птица, что ты как маленькая. Какая у тебя там любовь за неделю вызрела? Так, максимум увлечение…

– Ты не понимаешь! – Что она задает такие тупые вопросы? Совсем, что ли? – Он лучший! Он капитан! Весь мир объездил! В Америке летом работал. Он такой… Замечательный… А вчера команду спас. Лицом пожертвовал. Он очень благородный.

– Угу, я в Инете читала, что он спровоцировал Гордеева и оставил соперников без сильного игрока. Благородством так и прет. Я бы сказала даже пованивает.

– Нет, ну ты решительно вообще ничего не понимаешь! Команде нужна была победа! Он, капитан команды, подставил себя под удар!

– You\'ve lost me. Или не меня, а себя. Птица, ты у нас спортсмен, тебе, конечно, виднее, но разве победа, которая через подлость завоевывается, это победа?

Нет, конечно, нет. И Точка тут права, даже спорить бесполезно. Какая же это победа, если ты мухлюешь? Но…

– Я понимаю, но по-другому нельзя. Тогда они могли проиграть. А им так нужна была эта победа. Матвей сказал, что там, где водятся большие деньги, не важно, как ты достиг результата.

– Ну да, деньги не пахнут. Девушка, я понимаю, что вы временно заменяете нашу Птицу, пока инопланетяне над ней эксперименты ставят, но верните нам, пожалуйста, нашу Яру. Человека, для которого подлость неприемлема в принципе. Самого достойного человека из всех моих знакомых. Или хотя бы передайте там Ярику, что мы по ней очень соскучились и ждем, когда она вернется.

У меня по щекам потекли слезы. Женечка, как же мне не хватало всего этого, ты даже себе не можешь представить.

– Ярик, ты там что, плачешь? – Я закачала головой, стараясь не всхлипывать. – Серьезно?

– Нет, конечно, я не плачу… Это дождь.

– Хочешь, я приеду, пойдем вдвоем, посидим где-нибудь и поговорим?

– Нет, глупости. Разве я могу плакать? – отнекивалась я. – Жень, а можно, я тебе открою великую тайну моего позора? Ты только никому… Я такая дура… Мне даже стыдно это говорить. Но, может, ты что-то посоветуешь? Потому что я запуталась совсем.

– Не можно, а нужно. Друг я тебе или не друг.

– Ты только не смейся, ладно? Вчера после матча, когда Матвея забрали в больницу, я встретилась с его отцом. Спросила, как Мотя. А он решил подвезти меня до дома. И я… В общем, Жень, я гантелей разбила стекло в машине. Он сказал, что я из многодеток и не достойна встречаться с его сыном. Не хотел выпускать из машины. Просто если бы я не заистерила, не разоралась… А так теперь он будет думать, что я совсем больная и что мы совершенно точно не должны быть вместе с его сыном. Что делать, Жень?

Ответом мне было молчание. Я так четко видела сейчас перекошенное от удивления лицо Точки, что невольно улыбнулась.

– У них там вся семейка двинутая, как я погляжу, – ошарашенно произнесла она. – Он вообще соображает, что ты несовершеннолетняя, а он взрослый мужчина? Дурдом! Ты еще скажи, что виноватой себя чувствуешь. Крышу поймай, балда! Он создал прямую угрозу твоей безопасности, физической и моральной, удерживал тебя против воли, а ты переживаешь, что он сынку расскажет? Яра, очнись, а?

– Ну, я тоже как бы не совсем… – замялась я.

– Птица, ты меня пугаешь. Нет, я понимаю, чем он тебя покорил. Правда. Он такой яркий, звездатый, самоуверенный, на такого очень легко запасть!

– Да, но я все равно не должна была портить чужую собственность. Он же ничего мне не сделал, понимаешь? Мы просто говорили. Ну… Не совсем мирно… Просто он думает, что я чего-то хочу от их сына, понимаешь? У Моти все девушки такими были. А я не такая, ты же знаешь, я же ничего не хочу, мне просто с ним интересно. А он: «Многодетка, многодетка», словно я какая-то убогая. Я вот думаю, может, мне извиниться?

– За что? За то, что ты – это ты? За то, что у твоих родителей четверо детей и они их всех воспитали достойными людьми? Или за то, что его папаша настолько привык ограждать сыночка от жаждущих бабла девиц, что не способен разглядеть нормального человека и заранее обо всех ноги вытирает? Или за то, что ты не ползала по коврику машины, убеждая его, что ты не такая и просто трамвая ждешь? Ярик, вот уж кого в виктимности не подозревала…

– Не обзывайся! Сама ты из Википедии. Просто я повела себя не цивилизованно…

– Виктимность и Википедия – это разные вещи.

Я вдруг вспомнила, как двинула Мотьке по лицу за приставания, а потом расфигачила окно в машине его папаньки, и мне стало так смешно.

– Хи-хи-хи! Прикинь, сначала сыночку по морде съездила за поцелуй, а потом папаше стекло разбила в машине за оскорбления. Спорим, они мое имя до конца своих дней помнить будут!

Точка тоже засмеялась.

– Главное, что это ты их имена через месяц забудешь. Я бы поняла, если бы ты грузилась, что мало им наваляла, но наоборот…

– Ладно, если я и была где-то не права, то все равно они каждый раз первые начинали. Я ж только оборонялась… Эх… Что нам задали в школе? А то я как-то совсем на все забила с этими обормотями.

– Все. Я полностью в шоке. Ярик так сильно жаждет сменить тему, что переключилась на школу. Ты что дальше делать-то планируешь со всем своим мужским гаремом?

Не вышло… Эх…

– Я пока хочу одна побыть. Понимаешь, тренировки я забросила, на йогу не хожу, на скалодром не езжу, с друзьями не встречаюсь. Надо себя как-то в норму привести. С Ахмедом мне стыдно встречаться. Вроде как я его бросила. Славка говорил, что у меня на лбу было написано, что я влюбилась. Да и как-то непорядочно. Что он обо мне подумает: тут не вышло, пойду обратно? Я б не простила себе такого предательства. А Матвей… Думаю, все, он больше обо мне никогда не вспомнит. Я одна, Точечка, я совершенно одна… Она вздохнула и недовольно буркнула:

– А я тогда сложно наведенная галлюцинация? И Варька. И Настя. И вообще, да, Птица, ты совершенно одна. Ни подруг у тебя, ни братьев, ни родителей…

– Вы это… Есть. Но как-то… Как солнце. Оно вон тоже есть… – Я посмотрела на абсолютно серое небо. – Иногда… И вы тоже, как солнце… Есть… Ну вот, ты меня опять запутала! Ты же понимаешь, что я не об этом.

– Ярик, если бы я тебя понимала… Если бы ты, в принципе, сама себя понимала, мы бы сейчас в «Слоне» сообщения на сайте читали и ржали над своей «ненастоящестью». А не обсуждали по телефону, как ты до жизни такой докатилась. Послушай, я понимаю, чем твой Матвей тебя привлек. Но мне ли тебе говорить, что не все то золото, что блестит? Кроме этого, он наглый, самоуверенный…

– Ты плохо его знаешь!

– Да я и не рвусь его знать! Вот ты его знаешь, вот ты и скажи мне, что в нем такого замечательного? Он собачек любит? Детским домам помогает? Искренне интересуется твоими занятиями, разделяет твои интересы? И на тренировки друг к другу вы постоянно ходите, то он к тебе, то ты к нему, да?

– Не все так просто. Он очень занят. Он готовится… Матчи у него отборочные идут. Он должен быть в форме.

– А… Тогда да. Ведь ты совершенно свободна. У тебя не бывает контрольных, тебе не нужно регулярно поддерживать форму. И в Японию весной кто-то другой едет.

– Ну, до Японии еще дожить надо. А то вон Варька съездила на Светлояр и все… Хана Поэту.

– Ну, да, ты до Японии еще не доехала, а Ахмеду уже полный экстерминатус пришел.

И тогда я решила признаться ей в самом главном.

– Я не уверена, что нужна ему, – сказала и замолчала, ожидая упреков. Женя, по всей вероятности, ждала развития мысли. – Он мне ни разу в любви не признался. Правда, Матвей тоже ничего про любовь не говорил, но он другое дело. Ахмед мог хотя бы сделать вид, что любит, мог постараться вернуть. Он же мне даже не звонит! И не гуляет на пустыре. И мне кажется, это он меня бросил. Точка, я вообще запуталась в этой паутине. И чем больше барахтаюсь, тем глубже проваливаюсь.

– Слушай, ты вообще… Ты сама бы ему призналась, будь ты на его месте? Гуляешь ты с парнем, ходишь с ним на выставки, знакомишь с друзьями, стараешься не форсировать события, парень-то у тебя ого-го, чуть что – череп только в путь проломит. И тут раз, видишь, что парень как-то вдруг светиться стал, к другой девушке на хоккей ездить и вообще тебя полностью игнорирует. Самое время в любви признаваться. Если ты клиническая идиотка, конечно. Он поступил единственно возможным способом. Отошел в сторону и предоставил тебе возможность разобраться. Это называется достойное поведение, если ты не в курсе.

– Да, иногда мне тоже кажется, что он лучше. Алгебру мне помогал делать… А если я сама к нему поеду, как думаешь, он прогонит меня?

– Не поедешь – не узнаешь.

– Я поеду. В выходные. Возьму собаку и по еду. Жень, а поедем со мной. Я как-то боюсь одна.

Она подавилась и закашлялась. Надеюсь, я не очень глупо выгляжу сейчас.

– Вдруг он меня прогонит, – решила добавить на всякий случай.

Женька как-то странно хрюкнула в трубку, явно кое-как сдерживая хохот.

– Подожди! Я день в календаре отмечу! Ярик боится – это такое событие, такое событие… Если надо, я, конечно, поеду. Но если он тебя прогонит – свидетели твоего позора тебе точно будут не нужны. А если не прогонит, то вы без свидетелей прекрасно разберетесь.

– Да? Наверное, ты права. О’кей, я попробую сама. Только я тебе потом все равно расскажу. Это ты будешь виновата во всем.

– Мне не привыкать! Ладно, давай прощаться до завтра, а то у меня деньги на телефоне кончатся. Я тебе домашку кину на почту. Придешь, проверь. И нос не вешай. А то не Птица, а не пойми кто. Ты мне такой не нравишься.

– Заметано! – улыбнулась я грустно. Как говорится, даже если ты подорвался на бомбе, не отчаивайся, может быть, для тебя еще не все потеряно. Посмотрела на часы – почти семь вечера. Надо валить домой. Хватит изображать из себя эмогота.

Так что тебе теперь тоже не вернуться в свой мир. Хочешь стать свинкой? Или превратить тебя в уголек?

Его звонок застал меня на уроке химии. Я как раз пыхтела над контрольной, пытаясь объяснить строение молекулы бензола, поведать о применении его гомологов и расписать физические свойства и способы получения аренов. Не спрашивайте, что это такое. Сама в шоке! В целом контрольная была не слишком сложной, поэтому мы с Варькой даже не списывали у Женьки, а решали задачи самостоятельно, спрятав учебник и тетради под партой. Я замерла, с ужасом глядя на телефон и гадая, что ему надо и стоит ли мне прямо вот сейчас портить себе настроение на весь день? Варька покосилась на меня недовольно и указала взглядом на училку, которая внимательно следила за моими дальнейшими действиями. Я скинула вызов… и отключила телефон. Настроение с одной стороны упало совсем, с другой резко поднялось. Матвей позвонил! Он мне позвонил! Нет, я не верю своим глазам. Он! Мне! Сам! Позвонил! Интересно зачем? У меня кололо в груди, дрожали руки и все формулы и схемы выветрились из головы. Я не могла скрыть улыбки, хотелось прыгать, танцевать и вообще всячески демонстрировать окружающим счастье. А если он скажет что-нибудь плохое? Например, про машину отца… Радость на мгновение улетучилась, а потом все равно вернулась. Голова тут же начала прорабатывать различные варианты развития событий. Если Матвей скажет что-нибудь плохое, то я ему отвечу грубо и нагло. А если скажет хорошее, то буду с ним заинькой, грубить не стану и вообще буду всячески ластиться. Варя пихнула меня ногой под партой:

– Пиши давай, десять минут осталось.

Я нетерпеливо заерзала. Еще десять минут, и я узнаю, зачем он мне звонил. О-ля-ля! Какой хороший день!

До перемены я едва дожила. Перетащила сумку в другой кабинет и понеслась на крылечко звонить любимому. Девочки смотрели мне вслед, и на их лицах было нарисовано недоумение. Ну и пусть! Я люблю. Он меня любит, значит, все будет хорошо. Ой-на-нэ-на-нэ, трам-пам-пам!

– А, это ты, – утомленно-безразлично сказал мне Матвей, и мое настроение резко ухнуло вниз.

– Что хотел? – как можно более спокойно спросила я, всем своим видом показывая, что перезвонила ему исключительно из вежливости.

– В общем, у меня к тебе есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Нам надо встретиться.

– У меня школа, и я не собираюсь ее прогуливать, – сразу решила я продемонстрировать независимость. А то привык, что я несусь по первому требованию. Нашел тут дрессированную лошадь Пржевальского.

– Да я тоже как бы занят сейчас. Жду тебя в три часа на «Охотном ряду» в торговом центре. Мне там надо будет зайти в спортивный магазин, а потом можно посидеть в «Кофе Хаузе». И не опаздывай. Ненавижу, когда опаздывают.

И повесил трубку. Я сделала глубокий вдох. Ведь он знает, что я приду. Этот гад знает, что я прибегу и никуда не денусь. Ненавижу его! А что за предложение, от которого я не смогу отказаться?

Я вернулась к подругам.

– Птица, что там? – тут же облепили меня Настя и Варя.

– Все нормально. Он опять пригласил меня на свидание.

Точка закатила глаза и шумно выдохнула:

– Это не лечится.

– А ты что? – дергала за руку Настя.

Я молчала. Что им ответить? Конечно пойду.

– Система перезагружается. Пожалуйста, не нажимайте никакие кнопки, пока не завершится процесс перезагрузки, – ехидным голоском произнесла Женя, уткнувшись в ноутбук.

И непонятно – то ли она меня решила оскорбить, то ли одно из двух.

– Я не знаю.

– Птичка, ты подумай как следует, – вкрадчиво, как душевнобольной, начала говорить Варя. – Все-таки общение с ним тебя разрушает. Я опять делала расклад, у тебя там башня выходит. А это всегда саморазрушение.

– Я думаю, Варечка. Думаю.

– Желательно головой, – опять сострила Точка.

Я многозначительно посмотрела на нее, понимая, что сейчас скажу грубость. Меня спас звонок на урок. Никогда еще ему так не радовалась.

На большой перемене позвонила маме и уговорила ее приехать к метро. Мне хотелось предстать перед Матвеем такой, какой он меня еще ни разу не видел. Настя вызвалась помочь.

Мы не особо долго ходили по магазинам. Настя сразу завела нас в какой-то отдел. Полазила по полкам, пересмотрела с десяток платьев на вешалках и выбрала одно. Я даже не сразу поняла, что это такое. Оно было похоже на черно-зеленый клетчатый сарафан, но приталенное и с какой-то странной юбкой-тюльпаном до середины бедра, на которую были нашиты два кармана – все в складочку.

– Так холодно же, – робко возмутилась я. Она глянула на меня, словно рублем одарила.

Мама улыбнулась.

Потом мы выбрали мне такие черные штуки на руки, которые Настя упорно называла перчатками. У «перчаток» не было пальцев и похожи они были на обрезанные бабушкины колготы с дыркой для большого пальца.

– Арафатка у тебя есть черная, – деловито спросила Настасья, – и колготы черные, плотные?

– Черной нету…

Она вздохнула и сдернула с вешалки у кассы черный шарфик с бахромой.

– Все, поехали домой. Будем делать из лягушки принцессу.

Меня передернуло. И Козарева туда же… «Встретимся на “Охотном ряду”» – понятие весьма растяжимое. А самое главное – здесь можно встречаться где угодно, но будет как в песне: «Я вас ждал у аптеки, а я в кино искала вас». Поэтому я спустилась в торговый центр и села у фонтана. Тут и кафешка, и не потеряешься. Я пришла сногсшибательно красивой. Я нравилась себе, нравилась окружающим и чувствовала себя на все сто по тридцатипятибалльной Настиной системе. После того как подруга накрасила меня, мама сказала, что я стала похожа на юную француженку – очень стильная и игривая. Удобные высокие ботинки сделали мою походку легкой и пружинистой. Я как будто летела. Не хочу ходить на шпильках. Не мое это. Я любовалась своим отражением в витринах, поворачиваясь то одним боком, то другим. Матвею понравится, обязательно понравится. Я очень красивая.

Матвей пришел почти в четыре часа, нагруженный сумками. Он даже не извинился за опоздание. Спасибо, что вообще соизволил появиться. За час ожидания я успела выпить два латте и съесть сандвич. При этом не могу сказать, что в четыре я была ему рада так же сильно, как в три. Скорее, наоборот. Хотелось вылить недопитые остатки кофе ему на голову и удалиться. Удерживало от резких движений только одно – предложение, от которого я не смогу отказаться.

– Ты наконец-то побывала у стилиста? – вместо приветствия.

– Спасибо за комплимент, – гордо глянула я на него.

– Не, правда, выглядишь очень даже круто. Как-то в предыдущие разы ты слишком перебирала со стилем.

– Зато я хорошо запомнилась всем твоим друзьям.

Матвей засмеялся.

– Это точно! Они тебя век помнить будут.

Я снисходительно ждала, когда ж он перейдет к делу.

– Отец мне рассказал, как ты ему стекло расфигачила, – улыбался он, как заговорщик.

Кажется, мои радикальные меры в борьбе с деспотизмом его отца Мотю также знатно повеселили.

– Да, папа у тебя специфический, – ковырялась я в бумажной салфетке.

– Просто он всю жизнь мне посвятил, растил из меня чемпиона, поэтому очень оберегает от всяких подозрительных личностей.

– Я не подозрительная личность.

– Да, теперь он тебя уважает. Хотя и считает, что многодетной девке рядом со мной не место.

Я подняла на него тяжелый взгляд, всем своим видом показывая, что он меня задел. Но Моте было как-то глубоко фиолетово до моих обид. Он продолжал хихикать.

– Ты меня за этим позвал?

– Нет, что ты. Я на сборы уезжаю на базу. Врачи мне играть запретили, но разрешили тренироваться. У нас там отель есть небольшой. Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной.

Я вытаращила глаза.

– В качестве кого?

– В качестве моей девушки. Ты мне нравишься. У меня такой ни разу не было. Я бы хотел иметь с тобой более длительные отношения.

Я кое-как заглотнула колючий комок в горле. Если у вас в голове два полушария – это не обязательно мозг.

– Ты понимаешь, что ты мне сейчас предлагаешь? Мне пятнадцать лет, я несовершеннолетняя. Тебе шестнадцать. Меня никто с тобой никуда не отпустит. К тому же я учусь. У меня школа, занятия. Ты же на свою базу не на пару дней уезжаешь? У меня тренировки… Как это я все брошу и куда-то с тобой поеду?

– Ты говорила, что любишь меня.

– Ты что-то перепутал. К тому же у нас нет никаких отношений. Это ты мне сам сказал.

– Нет, так будут. Какие проблемы?

– Никаких. Кроме тех, что я озвучила выше. А потом, за чей счет банкет? Мои родители мне однозначно денег не дадут.

– То есть ты все-таки малолетка? – с вызовом посмотрел он на меня.

– Я и не скрывала этого никогда.

– И так и будешь сидеть у материной юбки?

– Матвей, давай не будем драматизировать. В моем возрасте еще рано от нее отлипать.

– Если бы ты хотела, ты бы поехала со мной. Но ты способна только языком трепать. А еще говорила, что любишь, будешь рядом…

Он еще что-то говорил. Я не слушала. Заткнула уши руками и закрыла глаза. Да, я малолетка. Да, родители меня не отпустят. У меня школа, в конце концов. И что значит поехали? Как я буду одна в чужом месте? Совсем он, что ли, ненормальный?

Матвей замолчал. Я медленно досчитала до десяти и открыла глаза. Он стоял передо мной с пакетами в руках.

– Значит, так. Мы уезжаем завтра в девять утра от центрального входа на стадион. Придешь с вещами, я буду тебя ждать. Не придешь – забудь мой телефон и не смей мне больше названивать. Я не имею дел с малолетками.

Развернулся и пошел. Я смотрела ему вслед, а в голове крутилась всего одна фраза: как же ты меня достал!

Я снова добиралась до дома очень долго, старательно заходя во все встречающиеся на пути магазины. Фантазия рисовала, как мы едем в автобусе, как держимся за руки, как гуляем вечерами и встречаем рассвет. Я мысленно говорила с ним, что-то рассказывала, делилась сокровенным, Матвей меня поддерживал и вообще был сама доброта и учтивость. Проблема только в том, что все это было в голове, а не в действительности. Я не понимала, зачем я ему. Просто не понимала…

– Мама, мне надо поговорить, – упала я рядом с ней на кровать.

Она отложила книгу и повернулась ко мне, подперев голову рукой.

– Он зовет меня с собой на сборы. Мама молчала и смотрела на меня.

– Я не знаю, ехать или не ехать.

– Какие аргументы за каждый вариант? Я подняла на нее взгляд и тихо сообщила:

– Он не любит меня. Мне кажется, я единственная, кто не вешается ему на шею. И это досадное недоразумение он хочет исправить. Но, может, я и не права.

– Почему ты думаешь, что он тебя не любит. Если он предложил тебе поехать с ним, это уже о чем-то говорит.

– Мам, его не интересуют мои дела. Он не хочет познакомиться с моими друзьями. Он всегда меня высмеивает. Не важно где и перед кем. Важно, что он всегда меня высмеивает. Я ради него так изменилась, а он, вместо того чтобы поддержать меня, постоянно опускает при своих друзьях. Его не интересует моя жизнь, мои увлечения, да ничего его не интересует. Есть только он, а все остальные – это тени в свете его величия.

– Хорошо. Но ты ведь хочешь поехать?

– Хочу. Очень хочу. Я люблю его и хотела бы быть рядом.

– Как это замечательно! Только, Ярик, скажи, разве я учила тебя не любить себя?

– Нет.

– Хорошо. Ты его любишь. Ты готова принести себя в жертву. Что ты ждешь от него? Ты же понимаешь, что он для тебя ничем жертвовать не будет? Пойми, Яся, любовь – это не только жертва, но и уважение чужих интересов. Если во главу угла встают интересы только одного человека, это уже не любовь. Я ведь вижу, что ты забросила тренировки, вижу, что ходишь грустная и вздыхаешь. Я знаю, что ты уже несколько раз пропустила школу. И это я молчу про то, куда вы со Славкой ездили ночью.

– Он тебе рассказал?

– Нет, не надо считать окружающих глупее себя. И, судя по твоему лицу, встреча не состоялась, ведь так?

Я кивнула.

– А теперь подумай как следует. Парень назначает тебе ночью встречу и не приходит на нее. Ты считаешь, что это нормально? Мало того что он ночью тебя куда-то позвал, что вообще нонсенс, так он еще и не пришел. Яся, это говорит о том, что человек тебя не уважает. Скажи, разве мы с отцом давали вам повод усомниться в нашем уважении друг к другу? Разве мы учили вас жить в неладах с собственным я?

– Что мне делать, мама?

– Что ты сама хочешь?

– Не знаю… Я хочу поехать. Я уже знаю, как идеально мы будем жить. Но понимаю, что просто не смогу с ним остаться. Понимаешь, я словно нахожусь в коме. А сегодня после этого разговора огляделась по сторонам и пришла в ужас – ни друзей, ни подруг, никого рядом не осталось. Он вытравил всех. Мой мир в последнее время состоял из одного человека. И вот он лопнул как мыльный пузырь. Я в центре абсолютной пустоты. Ну, то есть у меня есть ты, папа, мои девочки. Но Матвей как будто хочет избавить меня от всех. Вытеснить их. Из-за него я поссорилась с подругами. Сейчас он выводит меня на явный конфликт с тобой… Мама, я не знаю, что делать.

– Яся, если ты хочешь ехать с ним, то езжай. Я пойму тебя и не осужу. Но если тебя интересует мое мнение, Матвей – плохой человек. Ты правильно сказала: он мыльный пузырь – переливается красиво, летает высоко, только пустой внутри. Я не знаю, в каких ты сейчас отношениях с Ахмедом, но он ценил и уважал тебя, он прислушивался к тебе. А теперь просто сравни своих кавалеров.

– Ахмед никогда не говорил мне о любви. Может быть, он считает меня просто другом.

– Есть люди, которые не говорят. Для них признаться в любви – это серьезный шаг и огромная ответственность. Возможно, он был не готов к этому. Но то, что Ахмед тебя по-настоящему любил, было видно и без каких-либо ухищрений. А то, что я вижу по тебе в отношениях с Матвеем… Яся, тебе решать. Ты в любом случае не перестанешь быть моей самой любимой дочерью.

Я счастливо улыбнулась. Теперь выбор только за мной. И мне надо хорошенько подумать. Я посмотрела на часы: черт! Я же на тренировку опаздываю! Лариска меня убьет.

Тело, отвыкшее от нагрузки, приятно ныло. Я сидела в раздевалке, вытянув ноги, и довольно улыбалась, чувствуя, как по вискам и шее сбегают капельки пота. Лариса вышла из душа, завернувшись в полотенце. Повернулась ко мне спиной, начала вытирать влажные волосы.

– Ларик-кошмарик, я, конечно, в курсе, что ты на меня в страшной обиде, но это не повод подставлять моему лицу свою тощую попку.

Лариска обернулась, посмотрела на меня скептически и гордо ответила:

– Скажи спасибо, что мне сегодня было лень, а то я бы тебе показала, как тренировки пропускать. У нас такое важное мероприятие на носу, а ты в загул ушла. Как ты могла?

– Любовь зла… – вздохнула я.

– Фен дай, – требовательно протянула она руку. – И не рассиживайся. Я не буду тебя два часа ждать.

Я дала ей фен и, кряхтя, пошла в душ. Все-таки надо вернуть кроссовки обратно. Не могу больше на шпильках ходить, неудобно мне.

Мы брели домой и болтали ни о чем. Она рассказывала, как дела дома, жаловалась на маму, которой вдруг вздумалось запрещать ей ходить на тренировки, потому что не женское это дело. Говорила, как ей было скучно без меня и как Лешка опять отбил ей пальцы, а Максу случайно разбил бровь – пришлось вызывать «скорую» и зашивать, кровищи было море… Все-таки Борисов грубо работает. Как будто в раж входит и контроль над собой теряет. Нездорово это. Да, поединок есть поединок. Но одно дело драться на поле боя, а другое – ката отрабатывать, технику подтягивать. Я в свою очередь рассказала ей про хоккей, Третьяка и Матвея. И Мотя у меня вышел какой-то такой идеальный, что на месте Ларисы я бы в него обязательно влюбилась. А Лариска говорила, что парни парнями – они приходят и уходят, – но тренировки пропускать нельзя. И была абсолютно права. Горячие мышцы медленно успокаивались, я чувствовала приятную гибкость и легкую усталость, по которым, как выяснилось, очень соскучилась.

Ахмед опять не пришел на площадку с Мартином. Я погоняла Ферри, поиздевалась над Лордом, замерзла до костей и пошла домой, постоянно оглядываясь. А вдруг он придет? У нас же негде гулять с собаками. Вдруг он все-таки придет? Думать о поездке не хотелось. Интересно, а Ахмед заставил бы меня поехать с ним? Ведь Мотя именно заставлял, его совершенно не интересовало мое мнение…

Матвей позвонил. Я не ожидала. Он никогда не звонил вечерами. Никогда не спрашивал, как я добралась до дома, все ли со мной в порядке, как, впрочем, никогда и не провожал – у него режим, я и сама могу дойти. Он был веселым, шутил, болтал обо всем на свете. Минуты нашей беседы стремительно утекали, превращаясь в часы. Я смеялась до рези в животе. Он тоже загибался от смеха. Казалось, что нет никого роднее и лучше его. Мы даже пели какие-то песни из далекого походного детства. Хотелось прижаться к нему щекой, обнять и закрыть глаза от удовольствия. Мотька был классным. Я никогда не видела его таким, но я бы очень хотела, чтобы он таким оставался – своим парнем, который слушает, понимает, даже что-то советует.

– В общем, приходи завтра. Поедем на базу. Тебе там понравится, – сказал он на прощание.

Я не поверила своим ушам.

– Мотя, но как же школа? Я не могу все бросить в конце четверти и полугодия. Меня же выгонят.

– Что тебе важнее: школа или я?

– Зачем ты так ставишь вопрос?

– Если тебе нужен я, то ты завтра придешь, если нет, то я еще днем все тебе сказал.

Он все испортил. Весь вечер! Все наши четыре часа разговора. Все мое хорошее настроение. Все-все-все испортил. Что же ты за человек такой? Мы попрощались, я положила трубку, а сама все так же бесцельно пялилась в монитор компьютера. Не могу, не понимаю его. Он словно из меня слугу делает, ему нет никакого дела до меня. Ахмед бы так никогда не поступил.

Я зашла на наш сайт. Прочитала обсуждение на стене. Опять одно и то же, даже поговорить не с кем: «Привет!», «Как дела?», «Сколько тебе лет?», «Ты настоящая?». Нет, искусственная. Была бы настоящей, не парилась бы по пустякам, не прогуливала школу, не забила бы на подруг. Посмотрела сообщения. Некоторые веселили, другие огорчали. О, кажется, Лепра добралась до нашего сайта! Интересно, кто ей адрес сказал? «Недавно я перешла в новую школу, там я почти никого не знала… Хорошо, что нашлись девочки, с которыми я сдружилась за день! Потом со мной захотели общаться еще девчонки, они очень крутые, и я начала общаться с ними. А на третий день учебы в меня влюбились все мальчики из класса. Но почему-то только двое предложили встречаться. Я их, конечно же, тоже сразу полюбила. Помогите, кого выбрать? Что делать?» Я хотела написать, что для начала ей надо снять корону, а то сильно на мозг жмет. Просто звезда эфира. За морем царевна есть, что не можно глаз отвесть, днем солнце короной задевает, ночью звезды все сбивает. Тоже, что ли, написать? Вдруг мне что-то посоветуют умного. Потому что мне действительно страшно идти к Ахмеду. А если он меня прогонит? Я же не переживу такого позора. Я открыла форму по добавлению статей, задумалась на две секунды, а потом начала изливать душу:

«Мой белый дракон… Я никогда и никому не рассказывала о нем в дневнике. Просто боюсь, как говорит Варька, сглазить. Но это же глупо… Он, знаете, такой волшебный. Он как Хаку из мультфильма…»

Интересно, а они знают, кто такой Хаку? А вдруг нет? Посмотрела по темам. Нет, вроде бы должны знать. Анимешников на сайте много, да и мульт этот по телевизору часто показывали. Вернулась к статье.

«Такой же волшебный, легкий и загадочный. Только зовут его…»

Пальцы замерли. Хотелось написать Матвей. Но в голове прочно сидело другое имя. Я колебалась. Если напишу Матвей, то завтра поеду с ним. Если Ахмед, то никуда не поеду. Я закрыла глаза, стараясь расслабиться. Хаку… Кто ты, Хаку? Как тебя зовут? Ну же, обернись в человека, Хаку…

«Только зовут его…»

Хаку… Мой белый дракон…

«Только зовут его Ахмед. Я не знаю, люблю ли его, но я чувствую между нами какое-то единство. Я бы пошла с ним в бой. Я бы защищала его. Я бы была рядом с ним. Если бы только он разрешил мне. Но я не умею нравиться мужчинам. Научите меня кто-нибудь, как понравиться белому дракону по имени Хаку?»

Перечитывать не стала. Страшно. Слишком лично. Слишком больно. Нашла картинку, присоединила к статье и нажала отправить.

«Твоя статья добавлена на наш сайт. Как только модератор одобрит ее, она появится на твоей странице и ее смогут прочитать все твои подружки», – сообщил мне появившийся вместо моей статьи текст. А вдруг мне напишут гадости? Вдруг скажут, что я глупая и никаких драконов не существует? Все это мои фантазии. Надо ложиться спать. Утро вечера мудренее.

– Мне кажется, что мы с Хаку уже когда-то встречались.

– Ну, тогда легче. Встречи никогда не забываются. Вы просто не можете вспомнить.

Проснулась я с ощущением, что сегодня должно что-то произойти. Оно во мне пульсировало, горело красной лампочкой в голове и билось испуганной бабочкой в груди. Я посмотрела на часы – еще и шести нет. Спала всего четыре часа, а как будто продрыхла целую вечность, как будто пропустила все самое интересное, как будто кто-то умный в лоб поцеловал этой ночью. Папа тихо шебуршил на кухне, делал себе бутерброды. Я поздоровалась с ним, покормила попугаев, насыпала корма собакам и кошкам. Надо же, хочется подпрыгивать и хлопать в ладоши. Но сонный папа не поймет.

– Как там твой друг? Я слышал, ему крепко досталось? – спросил он, наливая кипяток во вторую чашку.

Я добавила в нее кофе и залила все молоком.

– А что ему будет? Живой, здоровый, только фингал под глазом.

– Нос сломали? – Папа положил передо мной бутерброды.

– Не-а, только кость под глазницей. Мозг не задет. Жить будет. Пап, слушай, хочу с тобой посоветоваться.

Он сел на табуретку и вопросительно посмотрел на меня.

– Представь себе, что Славка встречается с девушкой, которая, ну я не знаю… Из детского дома, например. Ты бы был против?

– А мое какое дело? Это же Славке с ней жить, а не мне. Хотелось бы, конечно, даму из… не знаю… профессорской семьи, но если сын влюбился в детдомовку, то почему нет? Может, она хорошая.

– А если бы ты думал, что она плохая?

– Знаешь, Яра, а я всегда, когда знакомлюсь с новым человеком, который нравится моему сыну, думаю, что он хороший. Потому что плохая девушка моим сыновьям не может понравиться.

– И ты бы даже не стал запирать ее в машине и требовать, чтобы они расстались?

Он рассмеялся:

– Ты про ту историю со стеклом?

Я кивнула, внимательно следя за его реакцией.

– Знаешь, к нам вчера приходил мужик. Тебя не было дома, ты гуляла с собаками. И он требовал оплатить счет по замене стекла.

Я побледнела и с ужасом уставилась на отца. Он явно наслаждался эффектом.

– Я спросил, что делала моя несовершеннолетняя дочь в его машине, и попросил объяснить, по какой причине она разбила ему стекло изнутри?

– А он?

– А что он? Он решил с нами больше не связываться. Нет, он, безусловно, еще может подать на нас в суд. Но не думаю, что ему теперь это надо.

– И ты на меня не сердишься?

– Ярик, как я могу на тебя сердиться? Я был вчера очень возмущен.

– То есть? – Голос задрожал.

– Почему ты ему только стекло разбила? Могла бы и по морде вдарить. Я совершенно не против, еще бы и добавил.

Я густо покраснела.

– Пап, ну ты чего же? Я же девушка. Мне драться… Ну как-то… Не комильфошно мне драться.

– Дураков надо учить, Ярослава. А с хамами иногда только силовыми методами и можно бороться.

– То есть ты за меня?

Он удивленно оторвался от бутерброда, шумно проглотил кусок, а потом вкрадчиво спросил:

– А за кого же мне еще быть? Ты моя дочь. Я всегда буду за тебя. Что бы ни случилось.

Я взяла его руку и прижала к щеке. Какое счастье, что вы у меня есть. Спасибо тебе, папочка. Спасибо, что вы у меня такие.

Прежде чем выйти из дома, я заглянула на наш сайт. Надо посмотреть, что написали подружки на мои душевные излияния. Комментариев нападало за ночь не густо. Некоторые были странными, но…

«Скажу так: ты Ахмеду нравишься такой, какая ты есть! Он встречал тебя после школы, даже щенка подарил 8))) Тем более у вас прекрасное взаимопонимание. И, заметь, ничего не приходится делать, чтобы привлечь его внимание. Но тебе все-таки надо решить, как ты к нему относишься», – написала Ксения. Я закусила губу. Надо решить, как я к нему отношусь? Да я уже вроде бы решила. Только пока не понимаю, чего там нарешала.

Вот еще один комментарий от Alex Rowe:

«+1. Яра, расслабься и будь собой. Иногда, конечно, отношения нужно форсировать, но мне кажется, у вас не тот случай». Да, случай у нас не тот. Куда же мне их форсировать? У меня и форсировать больше нечего. Нет у меня больше Ахмеда…

Яна:

«Чтобы мечта сбылась, нужно просто в нее поверить!»

Поверить в мечту? А о чем я мечтаю? Чего хочу? Надо стать собой. Просто сначала надо стать собой. Вон и Точка говорит, что меня словно инопланетяне похитили. Я подошла к зеркалу. Рыжие всклокоченные волосы: просто чистые и просто торчат в разные стороны, как было всегда. На лице нет косметики. Багги. Мои любимые, удобные багги, в которых так приятно лазить по заборам. Широкая толстовка из Японии с капюшоном, как маска ниндзя. Под ней теплая водолазка. Отражение мне улыбнулось и подмигнуло.

– Привет, Ярик. С возвращением тебя.

Я надела шапку, широкую теплую куртку и замоталась в шарф. Подумала, выбирая между высокими «Гриндерами» или зимними «Рибоками». Решила, что лучше пойти в кроссовках. Удобнее.

К Матвею я ехала с широченной улыбкой. Но не как в прошлые разы, я улыбалась не счастливо. Я чувствовала свободу. В наушниках орало что-то ободряющее. Я чеканила шаг, подстраиваясь под ритм, наслаждаясь комфортом своей обуви и теплом одежды. За спиной мои крылья были широко расправлены, казалось – только взмахни, и тут же взлечу в самую синеву. Погода, которая в последнее время была серой, слякотной и промозглой, сейчас радовала солнечным теплом и легким ветром. Асфальт подморозило, и наконец-то стало сухо. Я улыбалась солнцу. Я смеялась ветру. Я была с-во-бо-д-на!

Автобус стоял около центрального входа, и я заметила его издалека. У дверей толкались люди. Знакомые все лица. Вот и Лапка с Оливкой. Опять стоят кучкой в сторонке. Я их обожаю. Они просто какие-то члены команды. Не представляю ребят без этой сладкой парочки. Матвей, как обычно, в центре. Ну что же, он герой, ему и лавры. На нем виснут сразу две девчонки. Я хихикнула. Подвид: Лепрус обыкновенус, юбки короткие, волосы длинные, ноги от ушей, глаза большие, голубые и глупые-глупые.

– Ярослава, – стряхнул Мотя с себя девушек.

– Привет, – игриво посмотрела я на него.

Заметив, с какой ревностью и ненавистью на меня уставились две пары глаз, я рассмеялась. Как же хорошо. Как все прекрасно.

– Ты все-таки решила доказать мне, что не малолетка? – ухмыльнулся он зло.

И от этого стал выглядеть еще смешнее. Потому что теперь он должен оправдываться, а когда человек оправдывается, он всегда смешон.

– Нет, я не собираюсь тебе ничего доказывать. Хотела пожелать хорошего пути и успехов.

Окружающие смотрели на меня с интересом. Оливка и Лапа подошли ближе.

– Извини, я вчера погорячился, когда предложил поехать с собой. Конечно, кто отпустит такую малолетку?

– Не хочу тебя расстраивать, но мама меня отпустила. Но я подумала… Мыльные пузыри никогда не были в моем вкусе. Удачи тебе, Мотя. И не грусти, что я тебе не досталась. Не по Сеньке шапка. Зато вон какие красотки рядом с тобой, они тебя обязательно утешат.

Он открыл рот, чтобы ответить. И даже, скорее всего, что-то произнес, но его слабый голос потонул в громком хохоте ребят.

– А вы всегда с папироской танцуете? – Оливка размазывала по лицу слезы, выступившие от смеха.

– И в шапке? – подхватила я, кое-как сдерживаясь.

Матвей покраснел, глаза налились ненавистью.

– Так вот, с «такими» я не танцую! – загибалась от смеха Лапа, отползая в сторону.

Я подошла к нему ближе, почти вплотную. Он возбужденно дышал, ноздри широко раздувались.

– Хотела сказать, просто чтобы ты знал. Каким бы ни был спорт, какие бы деньги в него ни вкладывали, там нет места подлости. Мне жаль, что ты считаешь иначе. Прощай. И передай мои сожаления папе.

Я развернулась и пошла прочь. За спиной смеялись, хохотали, гоготали. Они что-то кричали мне. И снова мир взрывался хохотом. Я тоже смеялась. Смеялась над собой, своей глупостью, своей слепотой. Ярослава вернулась. Теперь она будет прежней, не такой идиоткой, как была. Как я могла променять своего белого дракона на этот мыльный пузырь? Где были мои мозги, когда я повелась на эту радужную красоту? Не помню, кто сказал, но как точно сказано: «Надо уметь закрывать скучную книгу, уходить с плохого кино и расставаться с людьми, которые не дорожат тобой». Сегодня утром я закрыла скучную книгу и ушла от человека, который не дорожил мной. Пусть пузырь летит дальше. Нам не по пути.

К зданию мехмата я подходила с некоторым трепетом. Зашла через корпус общежития внутрь, потому что на проходной надо было показывать студенческий, которого у меня, конечно же, не было, а через общежитие не страшно – если не смотреть в глаза вахтеру и быстренько проскочить, то он вроде как и не заметит. Прошла по длинным коридорам и переходам в учебное здание. Тут всегда очень специфический запах. Когда-то, миллион лет назад, он мне очень не понравился, а теперь я ему улыбалась. Потом долго блуждала по корпусу в надежде найти расписание занятий и понять, в какой аудитории сейчас находится Ахмед. В итоге заблудилась окончательно. Пришлось остановиться и подойти к окну. Из него открывался вид на проспект. Машины в пробке стоят. Вон там мой дом прячется за другими домами. А вон туда, левее, дом Ахмеда. Я достала телефон и решительно нажала кнопку вызова. Он ответил почти сразу.

– Яра? – тихо-тихо. Видимо, на лекции сейчас.

– Ахмед, я хотела найти тебя тут. Шла-шла-шла, переходила с этажа на этаж. И заблудилась. Найди меня, пожалуйста.

Он молчал.

Я все равно старалась улыбаться.

– Знаешь, меня похитили инопланетяне, – хлюпнула я носом, не замечая, как слезы ползут по щекам.

Он молчал.

Я все еще растягивала губы. Хотя давалось это с явным трудом.

– Я очень скучала без тебя…

Тишина.

Но хоть трубку не вешает, уже хорошо.

– Я ждала тебя каждый вечер на пустыре с собаками…

Скажи же что-нибудь! Не молчи, ответь!

– Я постоянно слушаю твой диск…

Ну, пожалуйста, ответь. Хотя бы скажи, что я тебе не нужна, чтобы я проваливала, что обидела тебя, что не достойна!

– Мне так не хватало тебя, мой белый дракон Хаку.

Кто-то обнял меня сзади. Горячее дыхание обожгло шею.

– Мне тебя тоже, моя маленькая Тихиро, – шепнул на ухо.

Я зажмурилась, вцепившись в его руку, боясь, что видение сейчас исчезнет.

– Привет, Ярик. С возвращением тебя. – И мягкие губы коснулись моей мочки.

– С возвращением меня…

Она не отвечала на телефонные звонки. Точнее, даже не так – телефон был отключен. Тетя Лена, которая десять минут назад покинула нашу квартиру, обещала уничтожить всю нашу семью. Мама все еще пребывала в шоке. Папа сказал, что с удовольствием бы запретил мне общаться с Варькой, если бы только точно знал, что я его послушаюсь. Я набрала номер Жени.

– Привет, там к вам мать Варьки пошла. Ты это… Настьку тоже предупреди, ладно?

– А что случилось? – явно спросонья терла глаза Точка.

– Да ничего… Просто Варвара сбежала из дома.

– Зачем?

– Ты у меня спрашиваешь? – разозлилась я. – Я что, ее голова? Или мозжечок?

– Не ори. – Дыхание Женьки сбилось. Она, похоже, ходила по комнате. – Почему она сбежала?

Я недовольно выдохнула ей в ухо. Ух, убить бы! И Точку тоже!

– Птица, ты адрес Поэта знаешь?

– Ну…

– Куда бы ты пошла, если бы решила смотаться из дома?

– Явно не к Поэту.

– Надо к нему съездить. Варька там. Я больше чем уверена.

– На фига она попрется в два ночи к Поэту? Да и как она к нему потащится? Метро не работает.

– Ногами, Птица! Ногами! Одевайся… Ой, стой… Похоже, Елена Владимировна до нас добралась, – понизила она голос до шепота.

– Предупреди родителей. Она мне только что всех в доме разбудила.

Ответом мне были короткие гудки. Я бессильно села на кровать и только тут заметила маму в дверях.

– Извини, – буркнула тихо. – Просто Варя говорила, что ее мама привела в дом друга и этот друг Варе очень не нравится.

– Почему?

– Откуда я знаю.

– Яся, ты ж понимаешь, что просто так в два ночи из дома не сбегают.

Я удрученно кивнула.

– К кому она могла пойти?

– К Поэту. – Мама удивленно подняла брови. Пришлось объяснять. – К другу своему. Он на «Новослободской» живет. Больше ей не к кому идти. Из подруг у нее только мы с девчонками.

– А Поэт этот… Он откуда и кто такой? Кажется, я его видела, да?

– Он был у нас пару раз. Парень… Высокий, черноволосый такой… Худой…

Мама нахмурилась, выуживая из памяти образ Варькиного Демона. Видимо, не вспомнила. А до меня вдруг дошло, что, если Елена Владимировна узнает, у кого именно ночевала ее дочка, то сживет ее со свету. Надо спасать Варьку. Причем срочно! Пока родительница не добралась до Поэта. Я с надеждой посмотрела на маму, мысленно умоляя ее разрешить мне поехать к Кириллу. Мама молча вздохнула и, всплеснув руками, ушла.

– Тоша, – услышала я. – Тоша, одевайся.

– Спятила? – возмутился отец.

– Надо за девочкой съездить.

– Тома! – пробасил он.

– Одевайся, я сказала. Ты же не хочешь, чтобы твоя дочь по ночам одна по городу шоркалась.

– С Точкой! – крикнула я из своей комнаты, быстро натягивая джинсы и водолазку.

– Тем более! Давай поторапливайся. Видишь же, что женщина не в себе. Пусть лучше у нас переночует, а завтра я с ней сама поговорю.

– С Варей? – скакала я на одной ноге в дверях их спальни, стараясь влезть в ботинок.

– И с Варей тоже поговорю. Буду вспоминать курс по психологии семейных отношений. Антон, тебя дети уже ждут.

Папа, громко пыхтя, застегивал брюки.

– Ключи возьми, – кивнул он в сторону комода. – Иди машину прогрей, горе мое луковое.

Я цапнула ключи и бросилась вон из квартиры, по дороге набирая эсэмэс Точке:

 «Срочно выходи, мы за тобой сейчас заедем».

Примечания

1

Здесь и далее в качестве эпиграфов используются цитаты из полнометражного аниме-фильма «Унесенные призраками» (Sen to Chihiro no kamikakushi). Режиссер Хаяо Миядзаки.