«Алиса. Рабство в Сети»

Алиса. Рабство в Сети (fb2) - Алиса. Рабство в Сети 1091K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елизавета Воронина

Елизавета Воронина Алиса. Рабство в Сети

Часть первая Скандал и молчание

Украина, Луцк. Февраль 2010 года

Когда все заканчивалось, ей обычно хотелось принять ванну.

Именно ванну — горячую, такую, чтобы почти кипяток. Пусть вода обжигает кожу докрасна. Пускай станет больно, ведь только боль способна напомнить ей, не другим девчонкам, именно ей, о том, что в свои без малого девятнадцать не совсем утратила смысл жизни, сохранила в глубине души хоть какие-то чувства. Стыд, например.

Когда она погружалась в горячую ванну, ей казалось: старая кожа в один прекрасный день должна сойти, скорлупа — расколоться, кокон — раскрыться, и тогда на белом свете появится новый человек. Новая она, с которой ничего этого не происходило и никогда уже не случится, она, у которой получится невозможное.

Перерождение.

Однажды она досиделась так до волдырей, и, когда вылезла, другие девушки перепугались. Юля, самая маленькая, ей недавно исполнилось всего шестнадцать, даже всплакнула, решив: это хозяин сотворил такое. Взял да и привел в исполнение не раз озвученные жутким свистящим голосом угрозы изуродовать, искалечить, избить или просто «показать всяким курвам их место». Впрочем, здесь, на фирме , по большей части пугают, чем выполняют страшные посулы.

Причинять девушкам физическую боль, увечить их никому не выгодно. Модели утратят товарный вид, пусть даже на некоторое время. А это означает только одно: фирма потеряет деньги.

Между прочим, сама Юлечка пользовалась у клиентов немалым спросом. Особенно после того, как перекрасила волосы, получив вместо природного каштанового грязновато-белый цвет. Потом заплела их в две косички, торчавшие в разные стороны. Косички делали Юлечку похожей на Пеппи Длинныйчулок из популярной сказки Астрид Линдгрен. На работу она с тех пор стала надевать юбочку-шотландку, белые гольфы, такого же цвета блузку и сандалии.

Субтильной девушке здесь пророчили большое будущее. Расчет и, как часто говорили грамотные хозяева, бизнес-план в отношении Юленьки строился не на ее рискованном возрасте, а именно на росте. Вряд ли она будет выглядеть иначе, становясь старше. Ведь спрос на лолит в Сети был стабильно огромным. Сама Юля уже перестала считать таких клиентов извращенцами. Вплоть до того, что вычеркнула это глупое слово из своего лексикона, не называя так виртуальных сластолюбцев даже ласково, как это запросто позволяли себе другие модели: « Ты мой извращенец! »

Одна из товарок, Ангелина, однажды пошла дальше в сексуальном словообразовании, придумав термин извращенчик. А потом постаралась, применив творческий подход, перевести его на английский, немецкий и польский языки с максимальным приближением к аутентичному, исконному смыслу.

Знание языков вообще считалось коньком Ангелины — или Ангела, как она часто себя именовала. Ей недавно исполнилось двадцать, Ангел была самой старшей из всех и, пожалуй, самой опытной. Девушка не любила говорить об этом, не позволяла за спиной шептаться о ее прошлом. Но все равно девчонки знали о ее опыте работы на рынке не виртуальных, а самых что ни на есть реальных сексуальных услуг. Причем она быстро поняла практическую пользу от изучения иностранных языков, в этом, несомненно, помогли и некие врожденные способности к их усвоению. Благодаря умению, как выражалась сама Ангелина, шпрехать ей достаточно быстро удалось уйти с улицы и даже из неофициальной гостиничной обслуги, перейдя в разряд девушек по вызову с приставкой «вип».

Попросту говоря, Ангел была единственной профессиональной проституткой из всех, кто входил в штат фирмы. Циничная до предела, расчетливая, точно знающая, чего и от кого хочет, Ангелина в то же время могла сыграть ту роль, которая от нее требовалась. Ежедневно в течение четырех последних лет девушка по роду деятельности исполняла десятки, если не сотни различных ролей. Используя при этом несколько языков — родной украинский, усвоенный с рождения русский, освоенный за полгода в Варшаве польский и самостоятельно изученные для нужд профессии английский и немецкий. Какая она настоящая, какой родила ее мама и воспитала добрая бабушка, уроженка уютного консервативного волынского села, не знал наверняка никто. И возможно, позабыла об этом даже сама Ангелина.

Другие девушки, работающие на фирме, неофициально договорились между собой: если кому из них и нельзя верить, то это Ангелу. Уйдя из реального секс-бизнеса в виртуальный, она, по слухам, просто спасала свою жизнь. Увлеклась очередной игрой, влипла в не очень приятную историю с ограблением и отравлением иностранных гостей в одной из львовских гостиниц и просто сбежала. Чтобы осуществить последнее, она истратила немалую часть сбережений на пластическую операцию, купила новый паспорт и сменила псевдоним. Правда, выданный в шестнадцать лет документ у той, кто называл себя Ангелиной, тоже остался. Здесь она как раз рисковала меньше: записанные в нем имя и фамилию ни хозяева, ни тем более клиенты не знали и никогда бы не узнали. Девушку больше волновала смена внешности. Ну и, конечно же, места работы, хотя род деятельности она менять отнюдь не собиралась.

Оказавшись тут, на фирме, называющая себя Ангелиной ничем — ну ладно, почти ничем! — не рисковала. Любители секса за деньги в реале очень редко, практически никогда не искали себе аналогичных приключений в режиме онлайн, полагая, очевидно, что подобные вещи ниже их достоинства. Поэтому, если Ангела искали хотя бы для того, чтобы просто поговорить, расспросить о случившемся или же официально допросить в милиции, в Сети вычислить девушку казалось значительно сложнее. К такому выводу пришла сама Ангелина.

Будучи обычно не слишком компанейской, не особенно откровенной, держась больше особнячком и даже поглядывая на товарок свысока, совсем недавно, на Рождество, во время устроенной хозяевами небольшой вечеринки, она слегка увлеклась шампанским. Так девушки из первых уст узнали небольшую часть ее непростой одиссеи. А главное, что они открыли для себя: сидеть здесь, на диванчиках, перед объективами веб-камер, выполняя довольно-таки однообразные желания любителей сладенького, чьих лиц к тому же не видишь, намного комфортнее, чем переступать порог квартиры или гостиничного номера. Последнее было настолько небезопасно, что, на всякий случай, стоило мысленно попрощаться если не с жизнью, то уж точно со здоровьем.

Отсиживая восемь часов здесь, перед камерами, девчонки, возможно, зарабатывают меньше, чем в былые времена могла поднять Ангел. Они, товарки, с замершими сердцами и открытыми ртами слушали рождественские откровения самой опытной во всех отношениях коллеги. Даже из того немногого, что та позволила им услышать, они делали однозначный вывод. Конечно, выполнять желания невидимых дядечек на расстоянии, сидя на покрытом полосатым пледом диванчике, может быть, и стыдно. Вероятнее всего, это не слишком достойное занятие. И действительно, за него платят не все деньги мира. Зато здесь, на фирме, в закрытом помещении, в этом благоустроенном двухэтажном домике на окраине Луцка, в сто крат безопаснее, чем если бы все они занимались тем же, но с живыми, реальными мужчинами.

И женщинами тоже.

Да, их было не слишком много. Однако сейчас, готовясь погрузиться в эмалированную ванну, вспомнив почему-то не только Ангелину, что вот-вот должна заступить на смену, но и Юленьку, она припомнила и такие случаи.

С ней самой женщина вышла на виртуальную связь лишь однажды.

За это больше платили. Не намного, да и не всем: завести таких дам еще нужно было уметь. Она же в своих способностях уверена не была. Как показала практика, совершенно справедливо. Втайне она надеялась, что невидимая клиентка, вышедшая на связь откуда-то из немецкой глубинки, все поймет и сама отключится. Бог с ними, с деньгами за сеанс, за короткую жизнь ей приходилось терять и больше. Однако этого не произошло. Наоборот, узнав, что она неопытна, женщина заметно оживилась — ее, оказывается, это заводило намного сильнее.

Знаний немецкого языка оказалось достаточно, чтобы понять: на самом деле виртуальная клиентка — никакая не немка. Та и не скрывала, сама выложила о себе если не все, то многое. Она — полячка, живет в городе Лодзь, у нее муж и две очаровательные дочурки. Все они ревностные католики, как и подобает полякам с религиозным воспитанием. А другого воспитания в Польше, кстати, и быть не может. В том-то и беда: пани еще в отрочестве поняла: ее влечет к женщинам сильнее, чем к мужчинам. Ей, католичке, смириться с подобным открытием было очень сложно. Но еще сложнее, намного тяжелее признаться в этом окружающим.

Безусловно, соседняя Польша — государство славянское и за такие предпочтения смертная казнь не угрожает, как если бы женщина жила, к примеру, в Иране или Мавритании. Нравы в европейской стране, конечно, посвободнее будут. Но все же ситуация была непростой, ведь страна — католическая, а католики во все времена считаются одними из самых серьезных консерваторов в мире. Так, по крайней мере, говорила ей виртуальная клиентка, не спеша переходить к делу. Видимо, женщине по ту сторону границы, матери двоих детей, находящейся за сотни километров от украинского города Луцка, до сих пор неловко самой себе признаваться в интимных предпочтениях. Именно так ее исповедь и воспринималась: женщина до сих пор не могла окончательно принять свою природу такой, какой она была. И отчаянно пыталась найти родственную душу. Где угодно — пусть даже в Сети, пускай за деньги, которые уже идут, пускай даже в режиме онлайн.

Она сидела в тот день на осточертевшем диване, слушала откровения полячки, решившейся приехать в Германию по делам фирмы мужа, и оттуда, из номера заштатной дешевой гостиницы, выйти в Интернет. Она чувствовала, как дрожит голос той, кого после всего услышанного трудно назвать клиенткой. Она слышала, буквально ощущала всей кожей, как текут где-то там, далеко, по щекам этой женщины крупные, теплые, горьковато-соленые на вкус слезы — влага отчаяния и стыда, безмерного и беспредельного. Она, словно электрические разряды, пропускала эти слезы через собственную душу.

Невидимой женщине было стыдно не только за себя — она стыдилась мужа, не менее ревностного католика. Среди его интернет-ссылок пани совершенно случайно, когда муж попросил ее отнести свой рабочий ноутбук в ремонт, обнаружила адрес. По этой ссылке и можно было попасть в их фирму. Выходит, муженек-то сам посещает здешних виртуальных девочек регулярно и не считает подобное грехом. Конечно, он старательно исполняет супружеские обязанности. Возможно, не так часто, как хотелось бы ему, но даже этого женщине казалось слишком много. Скорее всего, хождение по девочкам в Лодзи он считает слишком опасным. Может быть, муж наведывается к ним, когда колесит по делам фирмы…

Честно говоря, заметила тогда клиентка, ей к тому времени было уже все равно. Задело другое — ханжество супруга, его не раз высказываемые на публику высокие моральные принципы, требования к дочерям соблюдать все религиозные заповеди, быть скромными и честными католичками, как учит церковь. Сам же он при этом посещает виртуальные бордели, да еще откуда — из их супружеской спальни! Да, компьютер стоял именно там, с некоторых пор муж всю их небольшую трехкомнатную квартиру постепенно превращал в офис, а унаследованный от отца дом в предместье — в склад всего, что можно хранить в подобных помещениях за деньги клиентов. Они с мужем уже несколько лет просто жили вместе; он был поглощен средним бизнесом, она — посильной помощью супругу, и, если бы не это обстоятельство, они давно бы разошлись. Хотя католическая церковь не слишком-то поощряет разводы…

Но, как она поняла, слушая свою странную клиентку, уходом от опостылевшего мужа проблема отнюдь не ограничивалась. Уходить было некуда. Не к кому. Женщине, чей голос звенел невидимыми, но вполне ощутимыми слезами, нельзя было уйти к другому мужчине, даже получив после возможного развода девочек. Ведь с другим очень скоро произойдет то же самое. Чтобы изменить свою жизнь, привнести в нее радость и обрести покой, клиентка-полячка должна была уйти к другой. Но не могла себе этого позволить. Если бы и решилась, стиснула зубы и смогла — ей никто и никогда в родной Польше не позволит поступить подобным образом. Пусть даже тайно: такая тайна непременно станет явной.

Вот почему клиентка решилась на этот шаг — приехала в небольшой немецкий город Регенсбург, остановилась в дешевой гостинице, где есть беспроводной Интернет, к которому она подключилась, и впервые, может быть, за всю свою жизнь воспользовалась виртуальными услугами. Реальный интимный опыт, к чему она так стремилась, женщина пережила лишь однажды, случайно познакомившись на Золотых Песках в Болгарии с туристкой из Словакии, немолодой одинокой дамой. Было это незадолго до замужества, длилось всего несколько дней, но в памяти отложилось, как поняла слушательница, на всю жизнь. Потому-то клиентка и обрадовалась, что на экране монитора видит перед собой такую же неопытную, однако согласную на эксперимент девушку. Благодаря этому полячка почувствовала себя смелее.

К счастью для обеих, эксперимент не удался. Она искренне хотела помочь незнакомой польской женщине… Ну, пускай не до конца искренне, посекундная оплата тоже имела значение, однако она очень старалась. Но не знала, что и как нужно делать, механически выполняла неуверенные просьбы, озвученные дрожащим голосом, и, в конце концов, та выкрикнула: «Przepraszam!» [1] и отключилась. Больше таких казусов у нее на работе не случалось.

Став под душ, чувствуя, как эмалированное дно ванной приятно холодит голые пятки, она вновь мысленно вернулась к маленькой Юленьке, у которой за те несколько месяцев, что фирма начала работать в Луцке, определился круг постоянных клиентов, и среди них — две женщины. В контакт дамы вступали нечасто. Из того, что рассказывала потом Юля, было ясно: обе бисексуальны, у них нет особых проблем с реализацией своих желаний и они, в отличие от той случайной полячки, не считали себя несчастными. Наоборот. Просто однажды, видимо, решили попробовать и такой способ получения удовольствия для расширения географии и кругозора. Причем обе были подругами, иногда общались с Юленькой вдвоем и, как та говорила, ничуть не стесняясь, сами занимались своим делом.

Ну да ладно, отмахнулась она. Хватит об этом. Вспомнила об Ангеле и Юле только в связи с тем, что до сих пор не готова была относиться к тому, чем занималась и за что получала свою тысячу евро в месяц, так же просто, как эти девчонки. Кстати, разница в возрасте между ними — чуть больше четырех лет. И если Ангелина, как известно, слыла опытной и циничной, девчонка, называвшая себя Юлей, поражала при знакомстве еще больше и поражает до сих пор. Во всяком случае, ее.

Дело в том, что только Юленька из всех моделей оставалась девственницей, занимаясь тем же ремеслом с иногда даже большим, более искренним бесстыдством, чем ее товарки. Для нее, самой младшей, как и для Ангела, самой старшей из всей группы, нынешнее занятие также во многом было игрой. Но если Ангелина играла, чтобы просто заработать больше денег и, как она намекнула на Рождество, поскорее уйти из этого бизнеса, чтобы создать собственный, подобный, то Юлю все, в чем она принимала участие, пока еще и развлекало.

Девчонке безумно нравилось изображать этакую развращенную чертовку, сбежавшую с уроков школьницу, которую другие занятия, иные, тайные уроки, привлекают гораздо больше, чем алгебра, геометрия, физика, химия и литература, вместе взятые. Что касается родного языка, точнее, язычка, то им Юленька во время сеансов научилась орудовать перед веб-камерой так задорно, озорно, активно и неприлично, что уже за одно только это зрелище виртуальные клиенты готовы были выкладывать отнюдь не виртуальные деньги.

Растрепав руками волосы, она задернула полупрозрачную занавеску, отгородив себя от того мира еще одной тоненькой перегородкой, взяла гибкий шланг душа, пустила воду.

Ванну принять не получалось. Дом обогревался автономно, вот только обитало здесь постоянно не менее десяти человек. Если каждый захочет искупаться как следует, выстроится длинная очередь: вылить горячую воду из большого котла просто и быстро, а ожидать, пока вновь нагреется, — долго и нудно. К тому же, неплохо зарабатывая с помощью своих моделей, хозяева где-то могли, конечно, раскошелиться, но не в том случае, когда речь заходила о бытовых удобствах. Элементарные, разумеется, были, и считалось, что этого достаточно.

За гривны фирма не работала. Так же как и за рубли.

Разумеется, можно и даже нужно платить за минуту общения по курсу. Однако хозяева изначально заняли принципиальную позицию: с территории Украины, как и с территории любой страны СНГ, получить прямой доступ к их услугам нельзя. Ориентируясь только на Запад, они рисковали на порядок меньше. Конечно, милиция в подавляющем большинстве случаев прикрывала и страховала от ненужного внимания не только подобный, но и практически любой бизнес как в масштабах отдельно взятого города Луцка, так и всей Украины. Но неизбежная и отрицательная сторона такого прикрытия — финансовая.

Как для своих восемнадцати, она уже достаточно хорошо и четко представляла себе, что это такое — иметь дело с правоохранительными органами. Нет, если есть договоренность, милиция станет ее аккуратно выполнять. Только договоренностей надолго не хватит. Обычно правоохранители часто и даже не трудясь толком пояснить причину меняли правила игры. При этом всякий раз визит завершался выдвижением новых финансовых условий. Разумеется, суммы менялись в сторону повышения. И не факт, что сказанное на сей раз слово станет окончательным. Возмущаться, сопротивляться — себе дороже. Так было во всем, от составляющей бизнеса и степени его легальности это не зависело.

Подобное можно было обойти. Что и делали хозяева фирмы, сразу ориентируясь на экспортный вариант. Их бизнес реально было вычислить и прижать, вот только для этого нужно ехать в Польшу или Германию, чем милиция не заморачивалась, да и компетенции такой не имела. Другие же службы хозяев не особо пугали. Вот почему для обеспечения конспирации должны были постараться компьютерщики. Все эти гении современности, программисты и системные администраторы, разработчики программ и защиты от нежелательных попыток проникновения.

Луцк не страдал от недостатка таких профессиональных кадров, как не переживал кадровый голод и любой другой украинский город. Удержать таланты в любом уголке нашей страны возможно тем же способом, действующим в какой бы то ни было другой стране мира, — достойной оплатой труда. Хозяева фирмы могли себе это позволить, и в итоге позволили не скупиться на специалистов. Тем более, бизнес их напрямую заведен в Сеть, а успешность развития зависит от способностей компьютерных гениев вести себя в виртуальном пространстве достаточно гибко, смело, даже дерзко. Их офис — как они называли двухэтажный особнячок — был сверху донизу напичкан самой современной аппаратурой и техникой, что позволяло поддерживать высокий уровень сервиса, за который пользователи, живущие по ту сторону западной границы, платят охотнее, чем соотечественники и соседи по бывшему Советскому Союзу.

В общем, затраты вполне окупались. Безопасность себе и работающим на фирму моделям здесь гарантировали. После всего, что девушке, стоявшей сейчас под струями горячей воды, пришлось пережить с зимы прошлого года и что, без преувеличения, даже сегодня кажется вечностью, создавшаяся ситуация должна была ее если не радовать, то как минимум успокаивать. Жаловаться на жизнь она не имела законных оснований хотя бы потому, что сама себе такую жизнь и выбрала. У нее не было далеко идущих, как у Ангелины, планов. Однако совсем уж безголовой, фарфоровой, как Юленька, она тоже себя не считала.

Вот почему всякий раз, когда заканчивалась ее смена, она хотела хорошенько помыться.

В дверь постучали. Сперва несколько раз, но тут же — зачастили, забарабанили кулачком, как это очень часто происходило.

— Лисичка! — донесся до нее звонкий и нетерпеливый призыв. — Лиса Алиса! Ты там не утонула?

Она стояла под обжигающей струей, не спеша отвечать.

Алиса — так ее называли. Вернее, такое имя она выбрала себе сама. Придумала два года назад, когда привела сестру-подростка на тот злополучный кастинг. Сама девушка тогда не видела себя в той роли, которая предлагалась младшим. Но до сих пор помнила, как искренне пожалела, что в то время, когда она была маленькой, ничего подобного не происходило. Тогда же невольно представила себя на сцене. И родилась Алиса…

«Не надо обманывать себя, дорогуша», — сказала она себе позже. Никакой этот кастинг не злополучный. Даже не роковой, фатальный, демонический, что там еще можно придумать. Конечно, девушка, сегодня называющая себя Алисой, уже тогда наивной простушкой не была. Да, были подозрения, но в то же время их вытесняла уверенность: на этот раз все будет хорошо, с ее сестричкой ничего плохого не случится, с ними вообще ничего неприятного не произойдет. Если все-таки жизнь повернется к ним не лучшим боком, она сможет защитить девочку, всегда будет рядом.

Но время показало: она не смогла оградить от неприятностей даже себя. И не очень-то хотела. Иначе не оказалась бы здесь…

— Алиса! — снова закричали снаружи. — Ты тут не одна! Сколько можно, каждый раз одно и то же!

— Вы дадите помыться? — откликнулась она наконец, прекрасно понимая — не дадут. В ванную уже очередь, девушки хотят привести себя в порядок и закончить на сегодня. Вряд ли кого-то из них, кроме нее, вело под душ острое желание отмыться, очиститься, переродиться.

— Может, тебе спинку потереть, быстрее будет?

Юленька. Конечно, Юленька, маленькая нахальная дрянь. Каждый раз пытаясь заставить себя относиться к девочке иначе, убеждая себя мысленно: она жертва, ее должно быть жалко, попала в сети, коготок увяз — всей птичке пропасть, Алиса терпела полное фиаско. Ведь на самом деле эта девица старшего школьного возраста была самой испорченной из всех, самой развращенной и в недалеком будущем того и гляди перещеголяет Ангелину по части цинизма, жадности, расчетливости.

Впрочем, что касается жадности, тут уже можно подводить какие-то первые итоги…

— Уже выхожу! — выкрикнула Алиса, даже не трудясь прикрутить воду, чтобы не так шумела. — Сейчас!

— Сейчас — через час! — прокричала в ответ Юленька. — Правда, чего ты там всю дорогу пропадаешь?

Тот случай, когда Юля испугалась волдырей товарки, произошел в самом начале, незадолго после их первого знакомства. Тогда еще девчонка реагировала на подобные вещи острее. Нет, ее и сейчас достаточно несложно запугать. Но Юля уже научилась отличать пустые угрозы от реальной опасности и совершенно справедливо решила для себя: денежный штраф — более серьезное наказание, чем оплеуха или даже синяк под глазом. Правда, синяк лишал на некоторое время возможности работать, как и волдыри на видных местах. Вследствие же терялся заработок. Однако Юленька поняла: с хозяевами надо вести себя хорошо, с клиентами держаться послушно и отвязно, не совать нос туда, куда не просят, — и карьера восходящей звезды Интернета обеспечена.

Ей даже до сих пор удавалось избегать физической близости с теми, кто, пользуясь положением, мог этого потребовать. На фирме подобное не поощрялось, чтобы лишний раз не настраивать моделей против работодателей. Из-за этого многие горели. Но Алиса уже успела разузнать: за пределами двухэтажного особнячка девчонка, которую в обычной жизни звали иначе, слыла активной «динамщицей»: получала удовольствие от того, как действовали ее рабочие приемчики на парней в реальной жизни. И не меньше, а может, даже больше, тешась, когда их жадные ожидания не шли дальше выданного ею щедрого аванса…

— Пять минут! — прокричала Алиса, мысленно не любя себя за признание необходимости считаться с этой соплюхой и в таких мелочах, как очередь в ванную. — Ничего тебе не будет!

— Смотри, подружка, время пошло! Тоже мне, подружка…

Убрав мокрые волосы под сооруженный из турецкого полотенца тюрбан, Алиса обернула еще влажное тело другим полотенцем, широким, пушистым и розовым. Сейчас ей нужен был фен. Его приладили к стене на втором этаже, рядом с ванной, приспособив напротив зеркало. Фен не был ничьей собственностью, предназначался для общего пользования, и к нему могла образоваться не меньшая очередь, чем в единственную ванную комнату.

Алисе удалось его захватить. Девушка изо всех сил старалась сдерживать эмоции, не показывая никому своего острого желания старательно вымыться всякий раз, когда оканчивалась ее смена. Ведь причину не скроешь, и вот этот факт может обернуться для нее серьезными неприятностями. Запустив теплый воздух нажатием кнопки, Алиса перевела работу фена в нужный для нее режим, скинула тюрбан с головы, обдала приятным дуновением лицо, затем — волосы, помогая себе массажной щеткой. Сейчас, глядя на себя в большое зеркало, сделанное в форме неправильного прямоугольника, девушка вновь, как это часто случалось в последние недели, припомнила один разговор. Хозяева считали его очень важным, возвращаясь к этой теме снова и снова, не уставая повторять:

— Вам нравится все, чем вы здесь занимаетесь! Силком никто никого из вас не заманивал, в плену не держит, документы не отнимает. Того, чего вы боитесь и справедливо боитесь, больше ни с кем из вас не случится. Вам снимают квартиры, у вас на руках документы, вы работаете в две смены, как на любом промышленном производстве.

Нет, все-таки пани Сана, как все здесь называли эту женщину, была хорошим, даже отличным психологом. Алиса понятия не имела, осознают ли другие модели, что с ними происходит. О таких вещах товарки никогда между собой не говорили. Ну или так: если обсуждали, то не публично, а друг с другом. Занимались этим девушки, считавшие себя близкими подругами. Она же, за все недолгое время так ни с кем серьезно не сойдясь, периодически ловила на себе взгляды — любопытные, подозрительные, заинтересованные, не поймешь какие. Потому Алисе приходилось только гадать, кто из товарок хотя бы отчасти разделяет ее личные убеждения и опасения.

Сделанные ею выводы заключались в следующем. Пани Сана, дипломированный психолог, успевшая некоторое время поработать по профессии и даже защитить кандидатскую диссертацию, во время подобных поучений объясняла моделям вещи, считавшиеся очевидными. Неужели кого-то держат на цепи в подвале, морят голодом, избивают хлыстом или регулярно насилуют, заставляя ежедневно усаживаться на диваны перед веб-камерами и ждать вирутальной связи с очередным иностранным сластолюбцем? Разве кто-то из хозяев чем-то унижает их человеческое достоинство? Наоборот, на моделей работает целая небольшая индустрия: косметологи, парикмахеры, гримеры, те же веб-дизайнеры и прочие технари. Получается, что сами модели должны выполнить, по сути своей, чисто механическую работу, получить за нее неплохие деньги, и при этом даже необязательно улыбаться.

— Вас не подвергают насилию, — говорила пани Сана. Ее приятный грудной голос звучал по-домашнему уютно, расслаблял, обволакивал, и только самый черствый, неблагодарный человек мог допустить, что эта женщина способна доставить неприятности кому бы то ни было. — Я не вижу причин, почему ваша работа, на которую вы согласились добровольно, без принуждения, не должна вам нравиться. Каждой из вас, девушки! Вы даже не видите лиц тех, кто смотрит на вас! Мне кажется, если все станут относиться к работе хотя бы наполовину так, как наша Юленька, играючи, большинство проблем для каждой из вас отпадут сами по себе. Не понимаю, что должно смущать вас в том, что вы делаете. Единственное важное условие — не сидеть с лицом мученицы! Не улыбаться натужно! Не показывать никому, что вас якобы принуждают делать то, что вы делаете! Искусственность, имитация оргазма ни здесь, ни там, вашим клиентам, не нужны! Они не за это платят деньги! Их жены имитируют оргазм, они не выполняют ни одной из просьб, адресованных вам! За этим люди заходят к нам! Если они увидят искусственность и наигранность здесь, наш бизнес быстро перестанет существовать. И вот в этом, котики, будет вина каждой из вас.

Зловещих ноток в голосе пани Саны при этих словах так и не прибавлялось. Но Алиса, за пережитый год научившаяся читать между строк, точнее, между слов, угадывая истинный смысл интонаций, прекрасно понимала скрытую природу происходящего.

У них не было тех свобод, о которых регулярно упоминала пани Сана. Никто из моделей не мог, не имел права быть собой. Алисе не нравилось делать то, что она делает, то, что девушка всякий раз смывала с себя горячей водой, растирая тело жесткой мочалкой из морских водорослей. Никто из них не мог уйти из фирмы просто так, потому что надоело. Даже Ангел, имея определенный опыт, пока что не составила четкого плана действий. Скорее всего, прикидывала Алиса, она попытается решить проблему своего пребывания на фирме самым простым способом — в один прекрасный день выкупить себя. И даже привести на свое место новую модель, менее искушенную, прельщенную перспективой заработать много, как ей может показаться, денег. И это, по прикидкам Алисы, станет новым этапом, новым уровнем профессионального роста той, которая называла себя Ангелиной.

Итак, произнесла про себя Алиса, глядясь в зеркало неправильной прямоугольной формы, все они здесь свободны настолько, насколько вольно могут чувствовать себя обезьяны в зоопарке.

Да, обезьяны. Иного определения девушка подобрать не могла. Видела мартышек в широких просторных клетках несколько раз, вместе с классом бывала на экскурсии в киевском зоопарке. Обезьян кормят. У них есть некие бутафорские джунгли, жалкая имитация деревьев, по которым приматы могут беззаботно лазать. А посетители платят в кассу деньги, чтобы подойти к клеткам и улюлюкать в ответ на ужимки хвостатых обитателей. Если же обезьяны перестанут кривляться, люди не будут на них смотреть, и, значит, сократится число посетителей зоосада. Ведь взрослые, а особенно дети обычно ходят туда смотреть не на сонных львов, розовых фламинго, ленивых крокодилов за стеклом — всем нужно развеселое обезьянье шоу.

Животные похожи на людей, но выглядят заметно глупее. Именно это забавляет людей в обезьянах.

Вот что дало основания Алисе сравнивать не только себя, но и своих товарок с дрессированными мартышками. Неужели пани Сана будет всерьез утверждать, что они вольны делать, что хотят, несмотря на регулярную кормежку и минимальные условия для существования…

Сильно, до боли зажмурив глаза, Алиса решительно тряхнула почти высохшими волосами. Подняла веки, переждала, пока осядут микроскопические звездочки. Не удержалась — показала себе язык. Вот так. Этих мыслей озвучивать нельзя. Их никто не должен даже угадать.

— Мне все нравится, — проговорила девушка тихо. — Мне хорошо. Мне тепло. Мне очень хорошо. На сегодня все закончилось, я иду домой.

Несколькими движениями расчески приведя волосы в относительный порядок, Алиса, не снимая окутывавшего тело полотенца, накинула то, которое превратила в тюрбан, на плечи и прошлепала вниз, в кухню. Ей захотелось кофе. Выбор предлагался небольшой: наколотить растворимый, приторный на вкус, после которого вздувало живот, или запарить молотый, что тоже имело свои недостатки: осадок всплывал на поверхность, прилипал к губам. Алису это всегда раздражало. Но даже такое скудное предложение отведать кофе все равно было лучше, нежели заварить чай в пакетиках, обычно — один из самых дешевых сортов.

Когда она спустилась в просторный холл, из которого можно было попасть в две «рабочие» комнаты, охранник как раз впускал сменщиц. Первой деловито вошла Ангелина, сухо кивнула всем, изобразив приветствие, и скинула шубку, встряхнув ею при этом. С обеда пошел легкий снежок, талые снежинки обдали Алису холодными брызгами, девушка ойкнула, повела плечами, поморщилась.

— Аккуратней…

— Ой-ой, какие мы нежные, — беззлобно, не вложив в свои слова подчеркнутой иронии, ответила Ангел. Она была занята тем, что расстегивала сапоги. Алиса и не подумала обижаться — такова уж была у той манера общения.

Тем временем в холл впорхнули остальные девушки. Как часто случалось, они договаривались и вызывали знакомого таксиста, именуя его «нашим» или «своим». Алиса не догадывалась — знала наверняка, что иногда девушки расплачивались с ним собой, не считая это проституцией. Экономия денег была не абы какая, но все же: две из них, называвшие себя Стелла и Марго, посылали часть заработанного домой. Обе были сельскими, причем уроженками самых отдаленных сел Волынской области, где даже в ягодный или грибной сезоны нельзя толком заработать.

Обе жили в неполных семьях, причем одна из них, Стелла, вообще с бабушкой, мать-алкоголичку давно лишили прав, а отца убили в тюремной драке. Обе говорили родным, что устроились работать в Луцке официантками в крутых заведениях, получают зарплату и щедрые чаевые, а посетители не пристают, потому что в заведениях с этим строго. Вот эти самые чаевые девчата домой и посылают.

Алиса не знала, верили им или нет. Вероятно, все-таки верили: сама она совсем недавно убедила маму, что занималась несколько месяцев в Польше совсем не тем, о чем пишут свои разоблачительные статьи журналисты. Сперва удивлялась — быстро поверили ей дома. После убедилась: мама очень хотела верить в такое, удачное и счастливое для дочери развитие событий. Она желала ей добра, как всякая мать. Правда, как недавно убедилась девушка, представление о добре и счастье у ее мамочки оказалось несколько специфическим…

Пока новая, свежая смена приводила себя в порядок и особнячок наполнялся еще не нагревшимся морозным щебетанием, Алиса все-таки прошла в кухню, включила чайник. Взяв с подоконника яркую жестянку, в которую здесь пересыпали натуральный кофе, она встряхнула ее, сняла крышку и заглянула внутрь, чтобы убедиться: ошибки нет, ей ничего не показалось, весь кофе выдули. Она даже догадывалась кто: Юленька обожала кофеек с шоколадными печенюшками, совершенно не боясь располнеть, наоборот, даже как будто стремясь превратить себя в этакую пышечку. Чего не скажешь об Ангелине: эта избегала всего сладкого, планировала время так, чтобы посещать спортклуб, и, если не знать, чем именно она занимается, можно было предположить, что девушка задействована в модельном бизнесе: рекламирует одежду, позирует фотографам для рекламных сюжетов и собирается посвятить этому всю свою дальнейшую жизнь. Между прочим, хозяева, на которых они все работали, официально занимались вполне успешным модельным бизнесом, издавали собственный журнал и даже собирались осенью отправить девушек в Киев на конкурс красоты с международным жюри.

Алиса специально поинтересовалась, так ли это, и убедилась — не врут. Об итальянской актрисе Орнелле… Мутти, кажется, да, Орнелле Мутти, которая будет возглавлять жюри, девушка ничего не знала, не видела ни одного фильма с ее участием. Но зато имена Памелы Андерсон и, особенно, Жан-Клода Ван Дамма, тоже заявленных в судейских списках, приводили в благоговейный трепет не только Алису. Впрочем, в сказку о Золушке, которая по мановению волшебной палочки попадет на бал, дабы взглянуть на эту роскошь хотя бы одним глазком, Алиса не верила. С ней ничего такого не произойдет, так же как со Стеллой, Марго, большинством других моделей, особенно с Юленькой. В столицу из Луцка повезут Ангелину и еще нескольких отобранных и специально подготовленных.

Алиса же подозревала: в то время как Ангел будет дефилировать по подиуму в купальнике, состязаясь за корону Мисс Украины и стараясь понравиться знаменитому Ван Дамму, сама она заступит на обычную утомительную смену, улыбнется маленькому круглому объективу веб-камеры, приветственно помашет рукой и проговорит очередному клиенту стандартные, ничего не значащие для нее фразы. Она постарается, как того требовали правила поведения, держаться естественно, попытается убедить себя: ей нравится работа, она расслаблена и получает ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Чего, все кофе выдули? — обиженно спросила Марго, тоже зайдя в кухню и увидев в руках Алисы пустую жестянку.

— Малой скажи спасибо. — Алиса кивнула на потолок, давая понять, где сейчас находится Юля.

— Малая борзеет, — вздохнула Марго, доставая банку с растворимым напитком. — Тоже мне, звезда зажглась. — А вы не завидуйте, — холодно бросила Ангел, пройдя между девушками к столу, включив на ходу чайник и выудив из шкафчика коробку с травяными смесями в пакетиках. — Она не такая дурочка, как кажется.

— Никто не считает ее дурочкой, — пожала плечами Марго. — Наоборот, умная слишком.

— Скорее — хитрая, — уточнила Алиса, поправляя сползающее с груди махровое полотенце.

— Девка должна быть хитрой, — поучительно произнесла Ангелина, бросая в кружку с изображением котенка сразу два пакетика. — Сколько раз говорила, учу вас, учу… О себе надо думать. Если не хотите зависнуть, ищите себе замену. Развиваться надо. Забыли разве, что малую я лично за ручку сюда привела? И процент с этого на карман получила. Надо быть гибкими, девки. Время такое.

Подобные разговоры Ангел затевала уже не впервые. Алиса догадывалась: хозяева доверяли Ангелине больше, чем остальным девушкам, потому профилактические беседы та заводила с подачи либо пани Саны, либо мамы Вали, а то и обеих. В свете событий прошлого года, когда фирма чуть не попала под «колпак», мама Валя уже не рисковала лично заниматься вербовкой моделей. Значит, эти функции следовало переложить на плечи девушек. Алиса, получившая за минувший год некоторый опыт, видела в этом прямой резон: стоило кому-то из них привести в бизнес новенькую, она автоматически становилась сообщницей. Втягивание в занятие этим бизнесом, как уже успела выяснить Алиса, может повлечь за собой минимум пять лет тюрьмы. И хотя она пока не могла вспомнить ни имен тех, кого реально осудили за проституцию или сутенерство, ни даже судебных процессов в любой другой стране, необязательно Украине, рисковать и подставляться девушке все равно не хотелось.

Но к этому шло.

Пока что хозяева действовали через Ангела, которую девчонки откровенно побаивались. Даже несмотря на ее рождественскую попытку подружиться. Однако ощутимых результатов как не было, так и нет, и Алиса подозревала: вскоре с каждой из них проведет беседу пани Сана. Если это не поможет — прикажет мама Валя. Ее слово станет последней инстанцией. Не выполнить, ослушаться — поиметь серьезные проблемы. Разумеется, финансовые, ничего другого с моделями здесь, как уже упоминалось, делать не собирались. Однако девушки тут именно из-за денег, и наложенные штрафы не перечеркивали их работу. Наоборот, трудиться на диванах перед веб-камерами модели продолжали, как и раньше. Просто заработок уходил в счет неожиданно, на ровном месте появившегося долга.

А долговая яма затянет.

Работать бесплатно Алиса не собиралась. Нечто подобное с ней уже происходило, причем не так уж и давно. Больше девушка такого допускать не собиралась. И скорее всего, ей таки придется однажды, наверное в самом ближайшем будущем, постараться привести за руку новенькую, хотя бы одну. Получить за это свои сребреники. Выкурить для релаксации самокрутку с травкой: этому она научилась, но старалась не практиковать без крайней нужды. После чего отправляться на диван, накрытый клетчатым пледом.

Знай свое место, Алиса!

Закипел чайник. Она хотела сперва залить кипятком растворимый кофе в своей чашке, но Ангел решительно подставила собственную кружку, и Алиса ошпарила пакетики, полезные для фигуры, тонуса и здоровья в целом. Налив наконец себе полчашки, девушка старательно размешала кофейный порошок ложечкой, добиваясь появления пены и хоть какой-то схожести с настоящим кофе. Марго занялась чаем, совсем по-детски увлекшись глупой игрой: макала пакетик в кипяток, вынимала его оттуда, снова опускала и повторяла при этом:

— Входит — и выходит. Входит — и выходит. Входит — замечательно выходит.

Когда вошла Стелла, в кухне сразу стало тесно. Алиса, прихватив с собой кофе, вышла в холл. Здесь можно было расположиться в кресле, выпить чашку в относительно спокойной обстановке и, несмотря ни на что, попробовать настроить себя на лучшее.

Юленька еще не появилась из ванной.

Отработавшие свое модели собирались по домам, лениво перебрасываясь ничего не значащими фразами с теми, кто пришел на смену. Операторы проверяли аппаратуру, готовясь запустить следующий шестичасовой сеанс. Сигнал, похоже, шел сегодня идеально.

За окном уже окончательно стемнело. Сумерки в феврале ранние.

Свой кофе Алиса допила до половины, когда громыхнуло.

Дверь под напором непонятно какой внешней силы слетела с петель, ввалившись внутрь и громыхнув еще сильнее. Вылетела внутренняя дверь, тяжелая, бронированная. Кто и как открыл дверь внешнюю, такую же мощную, превращавшую домик в маленькую крепость, ни перепуганную Алису, облившуюся остатками горячего кофе, ни других девушек в тот момент не занимало. А когда из клубо́в оседающей пыли внутрь влились бойцы в шлемах, бронежилетах и с автоматами наперевес, разрозненные крики перешли в дружный, густозависший в воздухе истошный вопль. Казалось, все голоса сплелись в один…

Хотя почему казалось: так оно и было.

Охранники моментально легли на пол, послушно и как-то слишком уж поспешно положив руки на мощные бритые затылки. Ребята из технического обеспечения сами, не дожидаясь команды, становились к стене, упирались руками и выкрикивали: «Не стреляйте! Не стреляйте!» И это при том, что вряд ли кто-то из бойцов действительно собирался открывать огонь. А девушки — те разлетелись в разные стороны, прикрывая лица: вслед за спецназовцами, вооруженными автоматами, появился крепкий мужчина с видеокамерой на плече.

Когда Алиса вскочила с кресла, полотенце упало на пол. Оказавшись перед стволами полностью голой, девушка нашла спасение за дверью ближайшей к себе комнаты — именно там, где всего-то час назад работала, сидя на диване. Сорвав на ходу плед, Алиса не завернулась в него, скрывая наготу, она упала плашмя на диван, прикрываясь пледом сверху. Когда кто-то попытался стащить его, открыть хотя бы ее голову, девушка завизжала на всю силу легких, даже закашлялась, и ее оставили в покое. Так она лежала, свернувшись калачиком, притянув колени к груди и слушая, как громко топают тяжелые мужские шаги, мат смешивается с женским визгом, грубые голоса отдают отрывистые распоряжения.

Внезапно стало тихо. Смолкли крики, унялась ругань, даже ботинки как будто стали топать тише. Алиса не шевелилась, лишь сердце ее забилось громче, когда к дивану подошел кто-то невидимый, рука тронула девушку за плечо, и над головой прогудело миролюбивое:

— Вылезай, одевайся. Кино кончилось.

Киев. Сентябрь 2010 года

Вот уж не поймешь, где сейчас интереснее — в зале дворца «Украина», в просторном фойе или перед входом, на ступеньках, по обе стороны красной дорожки.

Ольга Жуковская оказалась здесь в тот вечер совершенно случайно. Вернее, не совсем случайно: ее просили побывать на церемонии, посмотреть на красавиц и потом сделать развернутый репортаж. Случайным был лишь выбор исполнителя.

Начать с того, что Жуковской недавно стукнуло тридцать. Для женщины — не возраст, как, впрочем, и любой другой для настоящей женщины. Ольга даже улыбалась, вспоминая себя лет семь назад. Тогда отказывалась верить, что девушки, едва успевшие перешагнуть рубеж двадцатилетия, уже чувствовали себя если не совсем старушками, то пожившими и повидавшими многое тетками — уж точно. К слову, не только подружки-погодки, даже обычные ровесницы запросто обращались друг к другу «тетка», отчасти наследуя мужское словечко «старик», которым в общении жонглировали парни постарше. Однако, развивая тему, девчата с большой долей иронии продолжали: к тридцати эти «старушки» стремительно начинают молодеть. И к сорока вполне уверенно ощущают себя двадцатилетними, сожалея о своем стремлении выскочить замуж до двадцати пяти и на тот момент полагая, что потом девица-перестарок рискует остаток жизни прокуковать одна.

Так что в свои тридцать Ольга Жуковская окончательно распрощалась с комплексами незамужней женщины, чувствуя: ее время пришло именно сейчас, по жизни она уже не помчится сломя голову, а двинется неторопливо, с оглядкой, полностью отвечая за свои поступки и решения.

Именно потому она спокойно относилась к так называемым светским мероприятиям. Если совсем уж точно говорить, госпожа Жуковская ими практически не интересовалась. Ни как журналист, ни как человек. Ольга слабо разбиралась в особенностях национальных глянцевых собраний. А из толпившихся у входа и бурно здоровающихся друг с другом людей, разодетых по такому случаю кто во что горазд, то есть в свое самое лучшее и эксклюзивное, не опознавала никого. Впрочем, пришла она сюда не ради того, чтобы потом перечислять список встречающих. Для луцких друзей намного важнее были те, кого собрание приветствовало восторженным ревом, удивительным образом сочетающимся с оглушительным, на грани истерики визгом.

А со своего места Ольга Жуковская могла прекрасно видеть, как из дорогих автомобилей выходили, шли, казалось, прямо на нее, улыбались именно ей и махали руками в знак приветствия только ей одной самые настоящие небожители. Звезды без кавычек, кумиры миллионов, ради созерцания которых люди у телевизоров лихорадочно нажимают на кнопки пультов, отыскивая нужный канал.

Короткое, выше колен, почти до середины бедра, полупрозрачное, нереально воздушное черное платье, сознательно не скрывающее ничего, — это дефилирует Памела Андерсон. Черный костюм, небрежно расстегнутый ворот рубашки — заметно постаревший, но не слишком скрывающий того Жан-Клод Ван Дамм. Стильная в своей роскошной скромности Виктория, жена известного отечественного миллионера и не менее известного, даже модного со времён недавних выборов украинского политика. Еще одно знакомое лицо, — кажется, одна из титулованных украинских красавиц… как же ее… нужно будет почитать пресс-релиз или потом глянуть в Интернете — уж там-то такое модное событие, как десятый, юбилейный конкурс красоты «Мисс Украина», пропустить не должны.

Да, наблюдая за дефилирующими знаменитостями, Ольга Жуковская ощутила — это зрелище пока ей интересно. Уже есть о чем рассказать читателям, жадным в провинции до подобных историй, услышанных из первых уст.

…Оказалась Оля здесь и сейчас по одной простой причине: больше попросить написать репортаж было некого. Устроившись в Киеве корреспондентом скучного профильного издания и занимаясь текстами о коммерческой недвижимости, Жуковская никакого иного удовольствия, кроме материального, от работы не получала. Другого заработка здесь у нее не было, этот позволял снимать квартиру на окраине, чувствовать себя независимой и понемногу строить дальнейшие планы собственного развития, в которые не входило скорое замужество. Тем не менее Жуковскую светская хроника интересовала так же мало, как сегменты рынка столичной недвижимости. Ее по-человечески занимали и даже беспокоили темы, за которые либо платили мало, либо не платили ничего.

Так сложилось, что некоторое время она работала в системе государственной социальной службы. По роду деятельности общалась с обычными, уставшими под спудом нерешенных проблем людьми. И в какой-то момент Ольга поняла: она, сама того не желая, собрала массу реальных человеческих историй, перед которыми «Тысяча и одна ночь» меркнет. Жаль только, что рассказывать их можно в кухне вечерком или случайным пассажирам в вагоне поезда, когда едешь в родной город либо в командировку по служебной надобности. Слушатели есть, даже читатели могут появиться, только все равно их меньше, чем желающих увидеть фотографию чуть прикрытой черным бюстгальтером груди Памелы Андерсон. Следовательно, тематика, привычно именуемая социальной, сегодня интересовала мало кого из владельцев газет, телеканалов, а также интернет-изданий.

Жуковская же хотела поведать миру именно такие вот истории: о маленьких людях, живущих маленькой жизнью в своих маленьких квартирках, каждый из которых переживает трудности несоизмеримо большие, чем богатые и знаменитые, обитающие в красивых домах, даже на собственных островах, куда их доставляют личные пилоты на частных самолетах. Впрочем, будучи достаточно умной, трезвомыслящей женщиной, Ольга отдавала себе отчет: даже если вдруг мир забудет о груди Памелы Андерсон и озаботится проблемами ее ровесницы, у которой подозрение на рак груди, больная мать и муж-алкоголик, все равно такой вежливый голый интерес ничего в судьбе этой несчастной не изменит.

Так или иначе, с Ольгой связались старые друзья из родного Луцка, которые занимались интернет-журналистикой. Инвестор готов поддерживать проект, если посещаемость сайта вырастет. Добиться такого результата в короткий срок можно единственным способом: дать людям то, что они хотят увидеть, прочесть и обсудить, — яркое событие с непосредственным участием их земляков. Вернее, землячек: самые красивые девушки Волыни вышли в финал конкурса красоты. Сегодня здесь, в главном зрелищном зале Украины, они будут бороться за звание «Мисс Украина-2010». Весь город сейчас держит за них кулаки.

Ведь финал такого конкурса — не для победы. Пусть девушки пролетят. По большому счету, так даже лучше. Всегда есть повод поговорить об интригах, нечестной игре, подлянках, подставах, махинациях организаторов и спонсоров, каждый из которых — безусловно! — тянет «своих». Словом, посплетничать есть о чем. Главное — посещаемость сайта таки возрастет. Значит, инвестора попустит, проект не закроют, финансирование какое-то время не сократят, за что друзья будут благодарны Ольге Жуковской чуть ли не до конца дней своих.

Именно поэтому Оля согласилась прийти сюда, посмотреть, послушать и оперативно написать. С профессиональным фотографом договорилась, ему заплатят за оригинальные снимки. Сама она решила не брать с друзей денег. Тем более по киевским меркам это не деньги, пускай лучше бросят финансовые усилия на фотографа — картинки намного важнее. Своим гонораром Жуковская предложила считать бонус в виде пригласительного билета, добытого коллегами еще полтора месяца назад в «Глянце» — модельном агентстве, готовившем волынских девушек к отправке на престижный конкурс и официально представлявшем «Мисс Украина» на Волыни.

«Хоть посмотрю, как все это происходит», — сказала себе Ольга.

Оказавшись среди фанатов и завсегдатаев светских мероприятий, Жуковская преследовала еще одну немаловажную цель — слушать. Углубившись в шуршащую гущу сплетен, одна невероятнее другой, она фиксировала все, даже не пытаясь фильтровать полученную информацию. Так еще лучше: читатели отдают предпочтение именно сплетням, а кто какие выводы для себя сделает, ее не касается. Провожая взглядом очередного звездного гостя, Жуковская, словно губка, впитывала в себя доносившееся со всех сторон:

— Они тут, у нас, деньги зарабатывают!

— Кто — они? Все зарабатывают!

— Они! Памелу хоть возьми! Помело она, а не Памела! Кому сейчас нужна у себя дома? В тираж вышла!

— Никуда не вышла! Ты видела, какая пошла, вся из себя!

— Вот за то, что такой деловой колбасой ходит, серьезные деньги и получает! Ладно, давай так: ты хоть одно кино с Памелой видела?

— Ну…

— Без «ну», видела или нет?

— А ты?

— Я не видела! Мне оно сто лет надо! И ты не видела! Никто не видел, а Памела кругом — звезда! Накачала себе все силиконом и сияет! Деловая сильно, как и Ван Дамм!

— Оп-па! До Ван Дамма тебе чего?

— Мне — ничего! А подружка моя, знаешь, Катя такая есть… Ну… Катя…

— Ладно, знаю не знаю — что подружка? С Ван Даммом спала?

— Ой, у тебя одно в голове — спала не спала! Ты когда с ним кино видела в последний раз? Правильно, я тоже давно! А здесь, в Киеве, его вживую увидеть легко и просто!

— Где это ты его видела?

— Я сама не видела! Мне подружка рассказывала, говорю же…

— Ясно с тобой все. Агентство ОБС — одна баба сказала!

— Так, ты слушай, не перебивай. Ван Дамм завис в Киеве давно. Он тут пока еще звезда. Такая же, как они все здесь…

— Ой, если они для тебя все такие звезды, чего ж ты сюда рвешься?

— А чтобы посмотреть, насколько я права!

— И насколько?

— Я абсолютно права! Слушаешь или нет?

— Слушаю.

— Значит, так. Говорят, Ван Дамма здесь, в Киеве, опекает какой-то крутой бизнесмен. Или политик. Или политик и бизнесмен. Короче говоря, фанат крутого мужика из фильмов его юности. Фанат, когда пацаном еще был, бегал в видеосалоны смотреть пиратские копии с фильмами Ван Дамма…

— Девочки, я читала где-то, что те салоны были знаете чьим бизнесом? Юлькиным!

— Оставьте в покое Юльку! При чем тут она? Не она Жан-Клодова фанатка! Не дадите рассказать, балаболки! В общем, тут Ван Дамму хорошо. Квартиру оплачивают, кормят-поят бесплатно, девушку себе нашел, отвисает по полной. На содержании как бы. Ну и звезда, понятное дело. Торгует лицом. Думаете, ему не платят за то, что он тут в жюри сидит?

— Ха! Он на девочек в купальниках может глядеть каждый день без всякого жюри!

— Но то ж бесплатно! А тут ему девчонок покажут, он щеки надует и денег за это получит. Зарабатывает мужик…

— Ой, да ладно вам! Я считаю — заслужил! У человека темная полоса. Каждый имеет право попасть на черную линию! Видите, не переживает, довольный, веселый даже! Наш бы дядька давно сбухался б из-за меньшего.

— Слушай, а ты сама на него не нацелилась?

— Отстань уже! Смотри лучше — Ваня Ургант и Вера Брежнева!

— Точно! Ой какая! Вот кого уважаю, так это ее!

— Девочки, а они что — пара?

— Кто — они?

— Ваня и Вера.

— Возьми еще и раззвони всем подряд! Ургант и Брежнева — ведущие церемонии, ты не читала разве?

— А ты веришь тому, что пишут? Вон Брэд Питт и Джоли сначала просто снимались в одном фильме, потом любовь закрутили. Думаешь, у этих такого не может получиться? Ты точно знаешь, о чем они там договорились между собой?

— Постойте, что, правда — у Вани с Верой роман?

— Говорят — да.

— «Говорят» — или да?

— Я свечку не держала!

— Ладно, тема стремная, еще подхватят. Пускай без меня. Слышал кто-то про Пэрис Хилтон, почему ее нет?

— Должна была быть?

— Должна, обещала.

— Кому, тебе?

— Точнее, обещали. Организаторы обещали.

— Стойте, я знаю! Считайте — инсайдерская информация. Хилтон забрали в аэропорту с кокаином!

— Опять?

— С наркотиками — не опять, первый раз. Обычно ее пьяную где-то принимают.

— И что за интерес, если б к нам сюда приехала пьяная баба?

— В этом интерес: пьяная баба в жюри конкурса красоты! Было бы о чем писать. Пока скучно.

— Почему тебе скучно?

— Без скандала.

— Я тебе подкину скандальчик. Тоже, считай, инсайд: из Одессы аж пять участниц! Хотя должно было быть… ну, знаю, меньше, наверное. Вся Украина, как я понимаю. Там у кого-то есть интерес, в Одессе. Модельное агентство с кем-то связано общим бизнесом.

— Я вас умоляю! У кого-то, с кем-то, кто-то, где-то… Есть конкретика?

— Додумай сама. Умная. Не первый год в тусовке.

— Она? Она точно первый, второй!

— Так внимание — Мутти пошла!

— Кто?

— Орнелла Мутти! Она у них в жюри главная на этот раз!

— Я знаю, кто так рулит в жюри! Я не знаю, кто такая Орнелла Мутти! Модель?

— Дура!

— Мутти — дура?

— Ты дура! А она — актриса известная! Кино видела с Челентано? «Укрощение строптивого»? Или ты не знаешь, кто такой Челентано?

— Не смешно, кстати… А кино видела сто раз. Так это она? Кино сколько лет назад снималось? Ей тогда сколько?

— Сколько б ни было, она не выглядит на тот возраст. Глянь, какая ляля пошла! Идет — словно пишет!

Провожая взглядом итальянскую актрису, которая посылала в разные стороны воздушные поцелуи, Ольга Жуковская еле сдерживалась, чтобы не повернуться к щебетавшим позади нее девушкам. Судя по репликам, это были не обычные тусовщицы — каждая наверняка представляла какое-нибудь издание, собиралась писать об увиденном. Именно поэтому Жуковской хотелось вмешаться, втолковать гламурным девицам, кто такая Орнелла Мутти, чем она знаменита и почему достойна большего внимания, чем вместе взятые Ван Дамм, Памела Андерсон и не приехавшая в Киев скандальная наследница миллиардов Пэрис Хилтон.

Воздержалась Ольга по одной простой причине: не в меру болтливые девицы здесь, на крупном светском мероприятии, чувствуют себя как рыбы в воде. Пусть не все знают, как выглядит Орнелла Мутти и уж точно не смотрели «Истории обыкновенного безумия» и «Любовь Свана». Для них незнание — не помеха. Зато они сильны в другом — прекрасно ориентируются в закулисье, знают все сплетни, наверняка имеют прямые источники информации и лично знакомы если не с самими организаторами, то уж точно — с людьми, приближенными к ним. Ольга в их глазах наверняка выглядит старушкой, случайно оказавшейся на чужом празднике жизни. Мало того что пришла, так еще и поучает…

Нет, Жуковской нужно было узнать и услышать не сплетни о том, где, с кем и сколько пьет бельгиец Ван Дамм, который в Киеве обрел чуть ли не вторую родину. Ее ухо сейчас зацепило более важную информацию: девушки, вышедшие в финал, уже на этом этапе представляют не всю страну.

Допустим, сплетницы не врут, размышляла Жуковская, провожая взглядом очередного известного светского красавца. Пускай сгущают краски, но все же не обманывают и ничего не путают. Если так, то получается: пахнет не придуманным, не высосанным из пальца, а реальным скандалом. Узнать бы, какими регионами пожертвовали организаторы ради того, чтобы вывести сразу пять одесситок. И кстати, выяснить, как можно пообщаться с землячками, волынскими красавицами. Ради них Ольга, собственно, здесь и тратит свое время.

Воспользовавшись паузой между подъездами лимузинов — неожиданно получился слишком большой разрыв в «гламурном конвейере», — Жуковская полуобернулась и, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как бы между прочим, проговорила:

— А про луцких девчонок не слышали ничего такого?

— Каких?

— С Волыни. «Глянец».

— Почему — «Глянец»?

— Агентство «Глянец». — Ольга даже предположить не могла, как быстро может начать терять терпение, глубоко вдохнула и повторила: — Девочки от модельного агентства «Глянец».

— Нету такого агентства в релизе, — категорично отрезала девица с разноцветными волосами, скрывавшая лицо за двумя большими кругами дымчатых очков.

— В смысле? — не поняла Жуковская.

— В прямом.

— Это не та фирма, которую сняли с пробега? — прозвучало слева.

Ольга резко обернулась на голос. Лицá говорившей в сентябрьских сумерках не разглядела, но голос узнала. Тот самый, озвучивший похожую на скандал историю с непропорционально большим представительством одесситок. Голос чуть хрипловатый, который идет далеко не всем, но ее собеседнице он подходил идеально.

— Почему — сняли? С какого пробега?

— Фигурально. Выражение такое.

Собеседница даже в сумерках выглядела если не на много старше прочей тусовочной братии, то уж точно спокойнее и опытнее. Инстинктивно, повинуясь только собственному опыту общения, Ольга Жуковская почувствовала: словам этой молодой женщины можно доверять больше, чем ни к чему не обязывающей болтовне других, у которых языки без костей и не на привязи.

— Это я поняла. А сняли — почему? За что?

— Дисквалификация, — это длинное слово собеседница выдала без затруднения, на одном дыхании, с легкостью опытного спортивного комментатора.

— Как? Кто? Кого?

Вопросы посыпались с языка Ольги один за другим, словно кто-то нажал пальцем на невидимую гашетку и не убирал его, выпуская наружу непрерывные словесные очереди.

— Этого я не знаю, — ответила собеседница. — И никто не знает. — Затем последовала пауза, после чего Жуковская услышала короткое: — Отойдем?

Они выбрались из толпы, переместились ближе к дверям, ведущим в кассы. Здесь Ольга смогла рассмотреть новую знакомую получше. Высокая, худощавая, коротко стриженная, одетая довольно сдержанно, совсем не похожая на своих коллег, с которыми, вне всяких сомнений, была знакома не первый день и даже не первый год. От нее веяло каким-то необъяснимым спокойствием. Так ведут себя люди, знающие, что делают, и готовые отвечать за каждое свое слово.

— Интересуетесь девушками из «Глянца»? — переспросила она, не называя себя.

— Да. Меня зовут Ольга, я…

— Не надо спрашивать о них здесь, — мягко перебила собеседница, так и не представившись в ответ. — Знаете кого-то лично из них?

— Нет.

— А кого-то из руководства «Глянца»?

— Мои знакомые с ними в контакте.

— Что же ваши знакомые информацией не владеют? Хотя можно понять, — тут же добавила она. — Если здесь табу, то там, на месте, и подавно. Такой скандал никому не нужен. Видимо, предупредили.

— Кто предупредил? Кого? Какой скандал? — Ольга опять не смогла сдержать бурный поток вопросов.

— Курите? — спросила собеседница и, не дождавшись ответа, достала из сумочки початую пачку длинных ароматизированных дамских сигарет, но закуривать не спешила, постучала пачкой по раскрытой ладони. — Я сама многого не знаю, Ольга. Слышала только: если скандал и вспыхнет, то запустят его специально.

— Почему?

— Вы не в курсе дела, — собеседница не спрашивала, она констатировала очевидное. — Во-первых, ни один конкурс красоты в мире не обходится без шлейфа скандалов. Так положено. Если все ровно, красивые девушки в купальниках никому не интересны. Ну выбрали сегодня одну красавицу, через год ее место займет другая. О конкурсе должны говорить, а о красавицах не говорят — их показывают.

— Это понятно, — соврала Жуковская.

— Во-вторых, — продолжила опытная собеседница, — именно поэтому скандалом на конкурсе красоты никого не удивишь. Тем более на таком, как у нас сегодня. Десятый, юбилейный. Он просто создан для светской хроники. — Только теперь она закурила, сделала первую затяжку, выпустила в сторону ароматный дым. — Для светской, Оля. Не для уголовной.

— Уголовной? — Жуковская почувствовала, как сердце опускается к пяткам. — Откуда уголовной? Зачем уголовной? Почему?

— Тут уж я не знаю, — развела руками собеседница. — Но история скользкая. Что-то произошло с «Глянцем». В чем-то нехорошем оказался замечен. Скрывали до последнего, тянули, деньги ведь вложены немалые. Если бы девушек допустили до участия, «Глянец» получил бы хоть какой-то шанс вывернуться красиво. Только там, вроде, служба безопасности вмешалась… Дошло сюда, до Киева. Здесь международные партнеры, их фамилии станут фигурировать в некрасивой истории… Даже если они ни при чем… Куда там: наверняка ни при чем! Одним словом, независимо от причастности ту же Орнеллу Мутти начнут склонять в нехорошем контексте. Вот почему моделей «Глянца» просто сняли. И предложили другой скандальчик.

— Одесса? — догадалась Ольга.

— Именно. Пусть обсуждают, кто чья любовница, кто какое место купил и где у кого большое мощное лобби, а не тему торговли людьми.

Теперь Жуковская не нашла слов даже для глупого вопроса.

Собеседница же, чувствуя ее состояние, сделала новую затяжку, повертела сигарету в длинных тонких пальцах, полюбовалась на красный огонек, отыскала взглядом урну, бросила туда окурок. Зачем-то потерла палец о палец, будто стряхивая с подушечек невидимую грязь.

— Лучше остальное у знакомых своих выяснить, — посоветовала наконец. — Здесь вам, новому человеку, никто ничего не скажет. Да и свои тоже привяжут языки. Будут завтра обсасывать те скандалы, которые им позволят. Корпоративная этика, Оля. Знаете, что это такое?

Жуковская молча кивнула.

Под шквал аплодисментов и радостные крики у нее за спиной проходил по живому коридору очередной очень важный гость.

Киев — Луцк. Октябрь 2010 года

Предложение остановиться дома у родителей Ольги коллеги отмели сразу и категорически.

Отчасти Жуковская их понимала. Вежливый отказ не означал, что польские коллеги игнорируют законы традиционного украинского гостеприимства. Бывая в разных городах, как по долгу службы, так и по личным делам, Ольга тоже старалась селиться отдельно. Даже если там у нее обитали университетские друзья, родственники, родственники друзей или просто знакомые, она не спешила пользоваться ответным приглашением и стеснять людей, пусть и на одну ночь.

И дело вовсе не в желании вести какую-то разнузданную ночную жизнь, предполагавшую появление под утро в компании случайного нетрезвого знакомого. Наоборот, Жуковская вполне отдавала себе отчет в том, что к тридцати годам сформировалась в довольно консервативную, не слишком открытую личность. Да, журналистика, которой она занималась профессионально, предполагала прежде всего открытость, наличие широты взглядов, отсутствие комплексов, готовность принять, чтобы понравиться собеседнику, иную точку зрения, при этом не отказываясь кардинально менять свою. Однако Ольга и здесь нашла приемлемый для себя выход: выбрала себе не слишком экстремальную, на первый взгляд скучноватую деятельность, зато работать надо было не с людьми, а больше — с текстами. При этом применять способности анализировать, раскладывать соображения по полочкам, делать, возможно, не всегда правильные, но в любом случае нудные и логичные выводы.

Впрочем, период жизни, отданный работе в системе социальных служб, при сильном желании с ее стороны, по ее собственной инициативе, вполне мог если не кардинально изменить Ольгину сущность, то уж наверняка внести коррективы в ее внутренний мир.

Ведь без прямого общения с живыми людьми, которых переполняли эмоции, и чаще всего не слишком позитивные, вариться в огромном бурлящем социальном котле было просто невозможно. Так и пойти ко дну недолго.

Оля понемногу, шаг за шагом, училась не только выслушивать и понимающе кивать, но и в самом деле понимать, проникаться чужими бедами, делать нужные выводы. Опыт она приобрела бесценный. Только вот ее совершенно, как говорят, не характерная для женщин склонность к системности, порядку и анализу не была в полной мере применима к происходившему вокруг.

Именно потому Жуковская сменила род занятий. Реально, ощутимо помочь сотням заплаканных, рано постаревших, потерявших всякий интерес к течению жизни людей она не могла. А выслушивать, записывать и что-то обещать без надежды на выполнение обещаний Оле не позволяла совесть.

Нежелание вести вечерами напролет необязательные, ни к чему не обязывающие разговоры, результат которых даже сложно назвать общением, — вот одна из причин, почему Ольга Жуковская могла запросто пожертвовать даже реальным комфортом гостьи, обещанным ей друзьями или родственниками. Вторая причина вытекала из первой: Ольга остро нуждалась в свободе действий, возможности самой решить, как планировать свой день. Она не хотела зависеть от радушных хозяев, которым с утра надо или на работу, или по своим делам; гостья же либо подстраивается под них, либо — что для нее было на порядок хуже! — получает хозяйский ключ, что явно корректирует ее день и с чем приходится считаться.

Исключением, вне всяких сомнений, для нее был родительский дом в Луцке, просторный, с уже достроенным вторым этажом, где в комнатах еще приятно пахло свежей древесиной. Мéста под его крышей хватило бы не только польской журналистке Агнешке Збых и ее спутнику, фотографу Юранду Чинскому, с первых же минут знакомства попросившему называть его Юрой. Родители Оли, честно говоря, сами не знали, для чего им такой большой дом. Просто отец, начав зарабатывать понемногу, не видел другого применения деньгам, кроме как вложить их в модернизацию собственного жилища. Потому и он и мама всегда искренне радовались любой возможности наполнить дом людьми, хотя бы на короткое время.

Ольга предложила польским коллегам остановиться у нее. Однако поляки предпочли двухкомнатный гостиничный люкс, что по цене равнялось двум одноместным номерам.

Жуковская сперва обиделась: как так — отвергнуть традиционное гостеприимство! Но, поставив себя на место коллег, поняла их. Агнешка и без того находится на чужой, как показали первые попытки работать в заданном направлении, неприветливой, где-то даже враждебной территории. Подобные обстоятельства должны оставлять человеку возможность для маневра.

Это значит, ко всему прочему, не связывать себя никакими обязательствами перед посторонними людьми. Кто знает, как повернется без того изначально непростая ситуация. Посторонние, или, как выразился Юра-Юранд, мирные граждане, пострадать не должны.

Итак, гостиничный жилец — лицо, можно сказать, официальное. Ни от кого не прячется, у всех на виду, намерения чисты, задачи ясны.

Хотя Ольга подозревала: коллегам в украинском городе Луцке придется работать по правилам, применимым к деятельности агентуры во вражеском тылу.

…Для нее все началось с честного и откровенного признания: просьбу луцких друзей выполнить не смогла. Фотографий сделано много, тут деньги вложены не зря. С текстом — проблематично: волынских девушек в конкурсной программе не оказалось, хотя те были заявлены. Другой информации коллеги от агентства «Глянец» не получали. Однако тут же признали: о «Глянце» в последнее время вообще мало что слышно. Поблагодарив Олю за потраченное время, друзья пообещали разобраться в ситуации на месте.

Получилось у них довольно-таки быстро и оперативно. То ли потому, что Луцк — город небольшой, то ли потому, что выпустить джинна из бутылки просто пришло время. Звонок догнал Олю вечером в маршрутке, и, услышав быструю, возбужденную речевку, она поняла: в салоне переполненного микроавтобуса такое не обсуждается. Попросила перезвонить, вышла на ближайшей остановке, нашла сквер, устроилась на лавочке в его глубине. Ольгу объяли мягкие, теплые сентябрьские сумерки, и даже не верилось, что уютный вечер на лавочке сейчас омрачится неприятной новостью.

Когда перезвонили, Жуковская крепче прижала трубку мобильника к уху и, стараясь говорить негромко, но отчетливо, попросила звонившего Сашу Пташука:

— Еще раз, я не услышала толком.

— Хоть раз, хоть еще раз, хоть еще много-много раз, Ольчик! — затараторил тот. — В общем, история паскудная. Валю Ворон, которая рулит «Глянцем», объявили в розыск. Офис опечатан, девчонки залегли на дно, никого выцарапать нельзя. Все буквально сегодня с утреца завертелось, прикинь.

— Что там за канитель?

— Хлопцы в милиции, которые с нами дружат, держат рты на замках. Но один намекнул: наша тетя Валя Ворон и весь ее «Глянец» как-то связаны с порнушным бизнесом.

— Сашко, — вздохнула Жуковская, для чего-то оглядевшись по сторонам, — умный ты хлопец вроде… — Спасибо, сестра!

— На здоровье, братец. Так вот, ты неглупый человек, давно своим делом занимаешься. А я — обычный читатель, потребитель. Если тебе так больше нравится — обыватель.

— Ты мне нравишься, как себя ни называй.

— Ага, ладно, жене от меня привет передай. И не морочь голову. Смотри: я никогда особо так не интересовалась всякими гламурными делами. Но даже я знаю: как только где-то речь заходит о модельном агентстве, любом, даже самом проверенном, все равно кто-то да и ляпнет о связи владельцев с торговлей девочками, секс-бизнесом и всяким таким. Думаю, «Глянец» наш замечательный не исключение.

— Да, только это теперь уже не слухи. Офис опечатали, говорю же тебе.

— Бизнес-разборки. Рейдерские захваты. Не мне вам всем об этом рассказывать.

— Не тот случай, — Пташук довольно хохотнул. — Там не просто плохо пахнет — там смердит, сестричка. Боюсь, скоро навоняет не только на весь город, но и на всю страну. Короче, твою новость про отсутствие волынских красавиц на юбилейном «Мисс Украина» мы даем. Извини сразу — без ссылок на тебя, вся эта каша тебе не нужна.

— Да ладно, не претендую я… А какая каша?

— Без масла и комками.

— Слушай, Сашко, хватит дурака валять!

— Никого я не валяю! С мыслями собираюсь. Хочу вот попробовать правильно тебе все пояснить.

— Ты не бойся, валяй неправильно, как есть. Я девочка большая, все пойму.

— Молодец! Как поймешь — нам потом расскажешь. А то мы толком ничего понять не можем. Короче говоря, слыхала про зимний штурм у нас?

— Какой «штурм Зимнего»? — попыталась пошутить Жуковская.

— Ха, можно сказать — штурм Зимнего! Самый настоящий, со спецназом! Отправили на захват взвод в бронежилетах, гранаты со слезоточивым газом, дымовые шашки, пиротехника. Крепость брали — так это все выглядело.

Эта история из жизни родного города прошла мимо Ольгиных ушей.

— И что там, в крепости?

— Порностудия. Самая настоящая, реальная, крутая! Нашпигованная новейшей техникой! Если точнее выражаться, не то чтобы порнографию там снимали — просто обычный бордель подпольный. Только виртуальный, знаешь. Клиенты выбирают моделей с сайта через Интернет, платят деньги и командуют девчонками, что тем надо делать. Все равно что секс по телефону, но при этом еще и все видно.

— Саша, я примерно представляю себе, как это может выглядеть…

— Ух ты! Откуда знаешь?

— Большая девочка, не слышал разве? Ладно, накрыли студию, разогнали бордель, повязали всю сказку на месте, правильно?

— Ну да.

— Это зимой случилось?

— В феврале.

— Хорошо… Тьфу, черт! Не хорошо, что такое заведение было. Славно, что накрыли. Сейчас у нас сентябрь.

Каким боком тут «Мисс Украина»?

— Нам шепнули — связь прямая. Вообще-то, по телефону о таких вещах не трещат… Ладно, я тут все равно один в кабинете. Тебя там слышно посторонним?

Вокруг прогуливались люди, не обращая на Ольгу ни малейшего внимания.

— Нет, — ответила она. — Осталось понять, прослушивают нас с тобой сейчас спецслужбы или обойдется.

— Ты у себя в Киеве такая смелая стала. А мы здесь, между прочим, чуть ли не в шпионов играем. Военную тайну приходится раскрывать, не иначе.

— Ты можешь, в конце концов, хоть что-то мне толком сказать? — Жуковская начала нервничать.

— Для того и звоню.

— Ага, а болтаем ни о чем!

— С мыслями же собираюсь!

— Собрался?

— Ага. Смотри, Оль, пока расклад такой на данный конкретный момент. Зимой накрывают порностудию. Привязывают к ней фирму «Глянец» только сейчас. До этого времени пани Ворон работала как ни в чем не бывало. Провели отборочный конкурс, выбрали красавиц для «Мисс Украина». Интервью тетя Валя давала, как сорока-белобока, всем подряд. Цвела и пахла, «Глянец» закатывал приемы, девчонки работали на местных корпоративах моделями. Встречали, улыбались, национальные костюмы, веночки, все дела.

— Понятно, понятно. Дальше.

— Дальше — они притихли. Вдруг, резко. Вот как дали приглашения на финал конкурса, так и затихли. Ясно, в Багдаде все спокойно, никто ни о чем таком не думает. Конкурс же в Киеве никто не отменял. А то, что девушки шифруются, не хотят ничего говорить заранее, — так и это объяснимо, нормальные суеверия. Ну а потом ты со своей бомбой…

— Волынских красавиц нет на «Мисс Украина». Они были заявлены, но их нет! Кто-то что-то недоговаривает. Бомба в чем, Сашко?

— А вот как раз в том, что наш «Глянец» только теперь взяли в разработку в связи с закрытием порностудии! У красавиц — подписка о невыезде! Валентина Ворон, директор агентства, официальный представитель конкурса «Мисс Украина» на Волыни, в розыске и бегах! Вот когда все вылезло!

Теперь Оля решила немного помолчать. Даже то небольшое количество информации, которое она успела получить, все равно являло собой неаппетитную и неаккуратную кучу. Разгрести это здесь и сейчас, наскоком, Жуковская не возьмется. Вряд ли это ей вообще удастся, находясь далеко от места основных событий, которым оказался, как выяснилось, ее родной город. Но хотя бы попытаться упорядочить все это можно и нужно.

— Сашко, я так и не пойму, что вылезло и чем вы там возбуждены.

— Объясняю тебе как школьной подруге и любимой соседке самый последний раз, — вздохнул Пташук. — Весть о разоблачении порностудии прожила всего несколько дней. Новости, даже самые пикантные, как бабочки — живут недолго, хотя и ярко. Каждый день криминальная хроника чем-то радует: убийство, изнасилование, контрабанда антиквариата на границе, у пацанов ночью в кафе две пятки анаши конфисковали, целый наркокартель накрыли. Порнобизнес был, есть и будет, как и проституция с алкоголизмом. Ничего экстраординарного, эксклюзивного в штурме борделя нет.

— Спасибо, успокоил.

— На здоровье. Информации о том, как развивается следствие, нам никто не даст. Тайна того же самого следствия. У нас не Америка. Точнее, не американское кино, где какой-нибудь шериф с квадратным подбородком регулярно собирает журналистов и с их помощью рапортует общественности, как продвигаются дела с защитой от преступности и торжеством правосудия. Пока дело не в суде, пока все инстанции оно не прошло, ничего конкретного нам никто не скажет.

— Не разбираюсь я в таких нюансах…

— Так я ж тебя и просвещаю, киця! Это — плохо. Но это — правильно, тут поделать ничего нельзя. Забыли мы о порностудии. Прикидываем, как бы сделать красивый репортаж об участии волынских красавиц в «Мисс Украина». Как на наших девчат глянет Памела Андерсон, как они возьмут автограф у Ван Дамма… Короче говоря, все то, что так любит читать наш небогатый на эмоции и впечатления люд. Звонок от тебя: Сашко, облом, что-то странное. Волынских красавиц на конкурсе нет. Причина непонятная, поднять тему невозможно. Начинаем выяснять на месте. Только копнули — а красавицы-то наши, с классическими параметрами девяносто-шестьдесят-девяносто, модели наши известные и замечательные, надежда региона, сидят дома. У каждой — подписка о невыезде. Вопрос: что они сделали? Ответ: ничего не сделали, проходят как свидетели по делу о порностудии. Когда подписку дали? Буквально за несколько дней до конкурса. Молчали как рыбы об лед. Кто может все объяснить? Валентина Ворон, тетя Валя, известная всему городу. Где тетя Валя? В розыске! — переведя дух, Пташук закончил: — Вот это, Оль, только сливки. Там, думаю, копать и копать. И если бы не твой звонок, мы об этой странной истории не скоро бы узнали.

— Допустим, — говоря, Ольга старалась удержать в голове понемногу складывающийся, слишком шаткий пока что каркас из мыслей. — Ты говоришь, еще совсем недавно эта самая Ворон цвела и пахла. Почему ее дернули именно теперь?

— Менты местные прикрывали до последнего, — последовал простой ответ. — У меня конкретных фактов нет. Их ни у кого нет. Одни догадки. Но то обстоятельство, что наша милиция пани Ворон и ее «Глянец» страхует давно и успешно, на самом-то деле секретом не является. Доказательства — да, нужны. Вот их сейчас, как я понимаю, смежные ведомства и собирают. Только пока, для затравки, нам и этих догадок с головой хватит. Теперь слушай, — Жуковская догадалась, что Пташук подбирает нужные слова: — Понимаю, не твой профиль, все такое… Может, все-таки попробуешь узнать чего-то побольше? Знаешь, киевский экслюзив, такое разное… — Нет.

Ответ вырвался машинально, Оля даже не успела сама себе признаться в нежелании, точнее, неумении заниматься подобными темами. Теперь она слегка взволновалась: как бы друг детства и юности не решил, что она ответила ему слишком уж резко.

— Оль, Оль, ты не того… Не спеши с ответом, короче. Инвестор наш почуял золотую жилу. Мы уже запустили предварительную информашку, и ее уже тиражируют, постят, перепощивают. Ссылки на наше издание уже в ведущих информационных агентствах на хороших местах. И как мы понимаем, это не конец, только начало.

Тему-то мы собираемся развивать…

— Развивайте, флажок вам в руки и большущий барабан!

— Да дослушай ты до конца, господи! Наш хозяин денег тебе за старания подкинет. Сколько — не знаю, но не обидит. У него уже на завтра несколько серьезных встреч с людьми, готовыми начать вкладывать в нас конкретные деньги. Развитие, понятно тебе? Вот за содействие тебя и стимулируют… Ольга Жуковская вздохнула.

— Сашко, сколько ваш хозяин может мне предложить?

— Суммы киевские, не наши. Тебе надо только озвучить.

— Нет, — повторила она, теперь уже зная, как правильно объяснить свой отказ.

— Почему?

— Деньги на ветер. Подведу, не отработаю. У меня здесь, в Киеве, нет знакомых из той среды, в которой вертятся подобные свежие сплетни. Их можно завести, начинать все с ноля. Только я не хочу, Пташук. Времени у меня на это просто нет. Своей работы хватает с головой.

— Ладно, — голос собеседника заметно поник. — Такая ты… Хорошо, пускай так. Может, подскажешь, к кому с такими предложениями обратиться?

— Не подскажу, — отрезала Оля. — Не завела еще знакомых. Рада, что помогла. Дальше сами уже.

— Тогда будь здорова, — совсем понурым голосом проговорил Пташук и отключился.

Пока общались, сумерки сгустились еще больше. В сквере поредело, только за пластмассовыми столиками уличных кафе, открытых в это время суток, расположились любители вечернего пива с чипсами. Жизнь шла своим чередом, даже так — неспешно, размеренно и неторопливо, как в ее Луцке, городе, который в эти минуты готовятся всколыхнуть действительно бомбовой для периферии новостью.

Жуковская спрятала телефон в сумочку и, чуть помедлив, нырнула пальцами в одно из отделений, выудила оттуда прямоугольник визитки. Вчерашняя знакомая на прощание дала ей свои координаты, написав тот телефон, по которому проще и легче дозвониться. Зачем она сделала это, Ольга не знала. Также не поняла, почему интерес хорошо информированной женщины к ее персоне этим и ограничился: ее, Ольги Жуковской, номера телефона та не попросила.

Вертя визитку в пальцах, Оля неожиданно для себя подумала: а ведь со стороны выглядит все так, будто таинственная незнакомка вынырнула из сумерек, выбрала для каких-то своих целей именно ее, раскрыла некую страшную тайну — и растворилась, оставив легкий след. На всякий случай.

Сейчас Ольга колебалась. Ведь она соврала Пташуку. Вполне могла набрать вот этот номер, напомнить о себе, поведать вчерашней собеседнице историю, которая, скорее всего, заинтересует опытную женщину. В конце концов, номер можно дать Саше и умыть руки, считая свою миссию выполненной полностью, на все сто…

Еще не до конца понимая, почему не хочет больше иметь ко всему происходящему никакого отношения, Оля решительно поднялась, подошла к урне, выбросила визитку. Развернулась, чтобы уходить. Что-то вспомнила, вернулась обратно, достала плотный прямоугольник, решительно разорвала его пополам, потом — еще раз пополам.

И только когда белые обрывки снежинками упали на обертки от чипсов и мороженого, Ольга Жуковская почувствовала, что полностью удовлетворена. Ей внезапно стало очень спокойно. Захотелось подпрыгнуть, отбить чечетку на дорожке, выложенной фигурной плиткой.

Так она и сделала. Проходивший мимо парень одобряюще махнул рукой, сам исполнил нечто похожее. Дав ответный салют, Ольга пошла к остановке, не объяснив себе, почему вдруг у нее на душе стало так легко.

Она не подозревала, как скоро вновь окажется в гуще истории, от которой подсознательно хотела отстраниться…

Полячка, представившаяся по телефону Агнешкой, владела русским языком довольно-таки сносно. Хотя акцент, конечно же, слышался, но слух не резал. Наоборот, звучал мягко, даже уютно.

Оля Жуковская, в силу своего возраста, не принадлежала к поколению, для которого Владимир Высоцкий был и остался непререкаемым авторитетом. Ее родители, несмотря на то что родились и выросли на Западе Украины, также выделяли Высоцкого для себя в некую отдельную нишу, принимая его, и еще Сергея Есенина, чуть ли не единственными личностями русской культуры, достойными почитания и всяческого уважения. Именно о Высоцком, точнее, его жене Марине Влади подумала Ольга, когда услышала акцент своей новой знакомой Агнешки Збых.

Благодаря родителям, старавшимся не пропускать ничего из того, что нынешнее телевидение показывало о жизни и творчестве Высоцкого, Оля всякий раз имела возможность послушать, кроме прочего, фрагменты интервью Влади, без которой ни один из документальных фильмов об актере и поэте не обходился. Акцент этой француженки русского происхождения засел в памяти Ольги накрепко. Потому, услышав, как говорит Агнешка, она тут же провела параллели. Хотя ничем больше, начиная с внешности, новая знакомая французскую актрису не напоминала. А русский язык выучила, потому что ее отец, польский коммунист, несколько лет работал в Советском Союзе в каком-то обществе, названия, как и смысла деятельности которого, Агнешка не помнила, не могла объяснить и, похоже, даже не собиралась.

Она сама при встрече решила рассказать немного о себе. Парень, сопровождавший Агнешку, высокий шатен, представленный ею как Юранд, при этом больше помалкивал. Он, пояснила пани Збых, в совершенстве владел английским, а к русскому имел почему-то стойкое предубеждение. Ольга, выслушав это, пожала плечами, что означало «да ради бога», однако все прекрасно понимала.

Юранд выглядел лет на десять моложе спутницы, та, в свою очередь, лет на пять была старше самой Ольги. Это могло означать и, вполне вероятно, так и было: родители Юранда Чинского — ярые антикоммунисты. Коммунистическое движение и оккупация «красными» Польши привели к не совсем хорошим, по мнению Ольги, последствиям, но, учитывая обстоятельства, — к результату, вполне объяснимому. А именно: русский язык для части поляков, к которой, вне всяких сомнений, относились старшие Чинские, чьи убеждения наверняка разделял этот парень, стал языком врага. Но для Агнешки Збых русский считался всего лишь иностранным. Похоже, Юранда такое отношение его спутницы к «языку оккупанта» вполне устраивало. Ольга Жуковская, почти год посещавшая курсы английского, и сама при желании могла на поверхностном, примитивном уровне общаться с Юрандом.

Впрочем, языковой барьер казался таким только в начале их встречи. Вскоре о нем забыли, и Агнешка, быстро перейдя с Ольгой на «ты», уже беседовала с ней как со старой знакомой, иногда переводя Юранду те фразы их разговора, которые считала ключевыми. Парень продолжал помалкивать, кивал и пил кофе маленькими глотками.

Жуковская так и не поняла, для чего Агнешка выдала ей короткую биографическую справку о себе. Да, отец работал, точнее, непонятно чем занимался в каком-то обществе польско-советской дружбы. Его дочь даже ходила в обычную советскую школу, правда, не первую попавшуюся, как говорится, ближайшую к дому, но и не элитную, закрытую, куда водили своих чад чиновники партийного актива. Однако, как только в СССР объявили курс на перестройку, а коммунистов начали открыто и часто критиковать, товарищ Збых очень быстро, буквально в считанные месяцы, что-то куда-то написал, забрал семью и выехал в Варшаву. Уже через месяц после возвращения широко выступал в прессе и на телевидении, рассказывая о том, как скверно ему жилось при коммунистическом режиме и сколько раз он вынужден был держать фигу в кармане, смиряясь, унижаясь и терпя. Агнешке это в дальнейшем помогло, ее долгое время считали дочерью раскаявшегося и потому прощенного грешника.

Так она оказалась на передовых позициях польской журналистики. При этом считалась одним из лучших специалистов по проблемам государств бывшего Советского Союза и даже несколько лет проработала в Киеве собственным корреспондентом одного известного информационного агентства. Вот почему сейчас именно ее, Агнешку Збых, послали сюда, в Украину: она знала страну, и ей было проще собрать нужный материал.

А на Ольгу поляки вышли совсем уж просто. Короткую информацию, связывающую отсутствие волынских красавиц на конкурсе «Мисс Украина» с порнобизнесом в Луцке, к которому, опять же, по непроверенным пока данным, причастно известное модельное агентство «Глянец», перепечатали в Польше сразу несколько информационных агентств. Ведь все дело в том, что именно в Польше чуть меньше года назад всплыла та же история, фигуранты которой слишком быстро почуяли пристальное внимание к себе, оперативно свернули деятельность и исчезли.

Будучи полностью уверенной в том, что эти две истории являются звеньями одной цепи, Агнешка Збых, занимавшаяся «польской» темой, и появилась в Киеве. В информации, на которую ссылались агентства, фигурировала Ольга Жуковская как основной источник. Ребята из интернет-издания, на которое пыталась работать Оля, запросто дали полячке ее координаты. И вот они уже сидят в открытом кафе неподалеку от Золотых Ворот. Погода в начале октября стояла, на удивление, теплая, благоприятствуя посиделкам на свежем воздухе. Это, как говорили в новостях, следует считать прямым последствием аномальной жары, подвергшей не только украинцев, но и жителей других стран Европы серьезному испытанию.

— Мне очень хочется вам помочь, — сказала Ольга, когда они перешли наконец к делу. — Но честное благородное слово, не знаю как.

— Ты ведь была там, на конкурсе, — напомнила Агнешка.

— Мне там нечего было делать.

— Но ведь ты приходила туда.

— Дальше фойе не зашла. Когда узнала, что наших девушек нет в программе, сразу стало неинтересно. То есть, — тут же поправила себя Оля, — сам по себе конкурс красоты — действо занимательное. Никогда не видела, как все происходит вживую. В общем, не скажу, что совсем зря потеряла время. Только ничего больше не знаю.

Поговорила с какой-то более осведомленной дамой, все.

— Контакты ее у тебя остались?

— Она давала. Но я выбросила визитку.

— Зря. Непрофессионально.

— Наверное. Только тема не моя — зачем мне мусор в кармане? Но потом, когда ты позвонила и обрисовала проблему, я поняла, что к вопросу придется вернуться.

Нашла контакты без проблем. Однако… — Что?

— Пользы от них нету, от контактов в открытых источниках. Абонент не может принять звонок, и так уже несколько дней. Хочешь — сама попробуй.

Ольга протянула Агнешке свою визитку с записанными на обороте нужными и такими бесполезными телефонами. Та, недолго думая, достала трубку и спокойно набрала указанный номер. Послушав ответ, полячка, сохраняя прежнее спокойствие, набрала другую комбинацию цифр. Ольга знала: эффект будет тот же, потому сдержанно улыбнулась, празднуя маленькую победу. Эта пани что себе думала: киевская коллега не знает, как пользоваться телефоном, визитками, как надо выполнять свои профессиональные обязанности? Ишь, решила поучить, как нужно работать… Так и хотелось выкрикнуть детское: «Что, съела?»

Повторив попытку несколько раз, Агнешка так же, как некогда Ольга, повертела плотный прямоугольник перед глазами, затем свернула пополам, потом — еще раз, аккуратно уложила на дно пепельницы, куда Юранд тут же опустил очередной, третий окурок.

— Не против?

— Думаю, ты права. Там наверняка поменяли пароли и явки.

— Скорее всего, — проговорила Агнешка. — История, сама видишь, не простая. В нашем случае, когда это все всплыло в Польше, коллеги столкнулись с тем же самым. Еще вчера контакты нужных людей были на руках и они выходили на связь. А сегодня — как отрезало. Так или иначе, Оля, мы здесь имеем дело с международной группой. Уже интересно, согласись?

— Да, — кивнула Жуковская. — Только вот я не занимаюсь криминальной хроникой. Вообще стараюсь держаться от всего этого подальше. Слишком много криминала вокруг, я нервы берегу.

— И я не занимаюсь криминалом! — в тон ей ответила Агнешка. — Наверное, это моя вина… Нет, не наверняка — точно, моя. Не все тебе рассказала, и ты не очень правильно меня понимаешь.

— То есть?

— Есть благотворительный фонд, — начала полячка, устроившись настолько удобно, насколько позволял ядовито-красный пластмассовый стул. — У вас, в Украине, такие фонды тоже работают. В России до недавнего времени их также хватало, но сейчас стараются закрыть или ограничить поле деятельности. Что-то связанное с политикой, я не особо вникаю.

— Правильно. Я тоже. Про наши здешние фонды я, кстати, тоже мало знаю.

— Это как раз и не так важно. Для понимания, зачем мы с Юрандом здесь и чего я от тебя хочу, точнее… — тут Агнешка сразу поправила себя, — вернее, о чем я тебя прошу, хватит и короткого пояснения. Фонд занимается проблемами торговли людьми в тех государствах, которые контролировал Советский Союз. Польша — не исключение, но наши коллеги работают и собирают материал на Балканах, в Словакии, Чехии, Словении, Венгрии, Румынии. Конечно же, Россия и Украина тоже попадают в сферу интересов. И я, — Агнешка изобразила поклон, — считаюсь в нашем офисе главным специалистом именно по вашей стране. В общем, речь идет не о разоблачениях или скандальных публикациях, которые в лучшем случае проживут несколько дней и забудутся. Мы пишем книгу.

— Вы с Юрандом?

— Мы все. Точнее, — Агнешка щелкнула пальцами, — сперва такой задачи перед нами не ставили. Собранный материал нужно отдавать аналитикам, они составляют какие-то свои умные графики, высчитывают некие средние баллы, статистику… Одним словом, сухая арифметика. После это все станет основой для отдельной книги и в дальнейшем будет служить, как надеются наши боссы, чуть ли не главным и авторитетным источником информации для тех, кто занимается проблемами торговли, как говорят у нас в офисе, живым товаром.

— Я так понимаю, — вставила Ольга, — эти планы в какой-то момент резко поменялись.

— Нет, — покачала головой Агнешка. — Все остается в силе. Для других групп. Но я предложила, помимо прочего, написать книгу. Идея возникла сама собой. Завязка любопытная: связь провинциального модельного агентства как с порно- и секс-бизнесом, так и с конкурсом красоты. Многие говорят, что подобные мероприятия — чуть ли не собеседование для будущих проституток.

— У вас в Польше тоже такие слухи ходят?

— Оля, они курсируют везде! Я занимаюсь этим вопросом дольше тебя. И могу, если хочешь, многое рассказать.

— Как-нибудь потом. — Ольге по-прежнему не хотелось погружаться в скользкую тему с головой, но чем дольше длился их разговор, тем меньше у нее осталось поводов отказать Агнешке. — Идею книги, как я поняла, одобрили?

— Да, — кивнула полячка. — Мы с Юрандом здесь именно для сбора материала, который позже будет художественно обработан. Правда, книга не совсем должна быть художественной, полностью выдуманной. Иначе я взяла бы деньги, поселилась в отеле, Юранд бы каждый день пил пиво, а я за две недели сочинила бы что-то увлекательное.

— Так тоже можно?

— Многие так делают, Ольга. Но только не я. Итак, мы действительно хотим собрать материал для книги и побеседовать с реальными людьми, участниками событий.

— Я не участвовала. Даже, повторюсь, рядом не стояла.

— А здесь, в Киеве, впрямь ничего важного, кроме конкурса красоты, не происходило. Нам нужно ехать в Луцк, твой родной город. Там ты знаешь всех.

— Я не знаю тамошних проституток, — теперь Ольга улыбнулась искренне, ее позабавило предположение Агнешки.

— Но ты знаешь город, — гнула свою линию полячка. — У тебя там друзья, которые помогут выйти на нужных людей. В конце концов, ты — женщина. Общаться нам придется преимущественно с молодыми девушками. С мужчинами, сама понимаешь, о подобных скользких вещах не говорят.

— И ты тоже.

— Я иностранка. Полячка. Поверь моему опыту: с иностранцами жители небольших городов здесь, в Украине, да и в России, на контакт идут очень неохотно. И кстати, я прошу тебе помочь не бесплатно. За помощь, консультацию тебе положен гонорар.

— Заманчиво. Но у меня работа…

— Сумма компенсирует потерянное время. От тебя требуется лишь уладить вопрос и получить неделю отпуска. Как у вас говорят, за свой счет. Вернее, за наш.

«Она уже требует, — отметила про себя Жуковская. — Я еще ни на что не согласилась. И вряд ли соглашусь. А эта польская пани уже требует, чтобы я отпрашивалась с работы».

— Меня могут не отпустить.

— Ты даже не пробовала. Ольга, нам очень нужна твоя помощь. Ты уже подошла к этой истории. Пусть не вплотную, пускай тебя она не задела, но все равно — очень близко. Я бы на твоем месте не упустила шанс.

Ведь материал шикарный.

Теперь на спинку стула откинулась Ольга. Поморщилась, когда ветерок дунул ей в лицо дымом от очередной сигареты Юранда. Парень заметил это, несколькими взмахами руки разогнал дым, чуть помедлил, раздавил наполовину скуренную сигарету о дно пепельницы. Для верности накрыл сверху белым блюдцем, взглянув на Ольгу с чувством выполненного долга.

— Долго ты хочешь подумать? — спросила Агнешка. — А то у нас не слишком много времени. Фонд платит за оперативность и скорость.

«Иди ты к чертовой матери со своим фондом», — подумала Ольга.

— Не знаю, чем смогу помочь. Но попробуем. Будем считать, что это интересно, — сказала Жуковская.

Уже следующим утром, еще до того, как забрезжил рассвет, троица выехала из Киева в Луцк.

Мужчина, открывший им дверь, был небрит и неприветлив.

Увидев его, Ольга тут же настроила себя на запах водочного перегара, который непременно должен исходить от такого мужика . Но ожидания не оправдались. Опыт, полученный Жуковской во время работы в социальных службах, сейчас подвел. Да, в подавляющем большинстве случаев так выглядели крепко пьющие отцы семейств, как правило, безработные, живущие за счет жен, торгующих носками на уличных базарах. Либо разведенные по той же, алкогольной причине инфантильные дяди, либо же бобыли, убежденные холостяки, которым от жизни надо было не слишком много: крыша над головой, телевизор, чтобы смотреть футбол, необременительная работа, дающая минимальные средства к существованию. А именно возможность покупать кильку в томате, хлеб, дешевые сосиски, яйца и пиво, без которого футбол не воспринимается как зрелище.

Но этот человек был небрит и смотрел недружелюбно, вероятнее всего, по другой причине. Ольга со своим опытом легко определила: перед ними не запойный алкоголик, даже не бытовой пьяница — просто очень злой, чем-то слишком расстроенный человек, которому именно теперь меньше всего хочется общаться не только с посторонними, стоявшими в дверях, но даже с собственной женой. Небритый поглядел перед собой осмысленно, пронзил каждого из троих лютым взглядом, словно прожег лазером, и выплюнул грубое:

— Кого надо?

— Онищук Людмила Петровна здесь живет? — спро сила Жуковская, в последний момент с трудом сдержав желание ввернуть милицейское словечко «проживает».

— Чего надо?

— Люда живет здесь?

— Вам какое дело?

— Мы звонили, — Ольга тут же уточнила: — Я звонила, разговаривала с матерью… Вашей супругой, наверное… Мама Люды, Татьяна Людвиговна…

— Я знаю, как звать Людкину маму, — огрызнулся небритый. — Какого милого вам всем от нас нужно?

Чего нас в покое не оставят?

— Может быть, разрешите войти?

— Нет. Пошли вон отсюда!

Мужчина попытался закрыть дверь. Ольга быстро двинула ногу вперед, как часто делала раньше. Но Юранд, также мгновенно оценив ситуацию, опередил Олю: живо отодвинув ее плечом, сунул ногу в твердом, крепком ботинке, вовремя помешав небритому запереть свою маленькую крепость. Только теперь Жуковская оценила этот поступок: ее туфли явно проигрывали по устойчивости обуви молодого поляка. Мужчина изнутри надавил сильнее, что грозило бы Ольге переломом или другой неприятной травмой. Ботинки Юранда, дизайном напоминавшие армейские берцы с высоким подъемом и мощным носком, натиск выдержали.

— Лапу убери! — гаркнул небритый.

— Надо поговорить! — повысила голос Ольга. — Мы же договаривались…

— Со мной никто не договаривался! Вас трое — вот и болтайте друг с другом! Забери копыто, я тебе сказал!

Выйду — сломаю, и ничего мне не будет!

Юранд, по-прежнему сохраняя молчание, в полсилы толкнул дверь плечом.

— Э! Я ментов вызову! — заорал мужик.

— Вряд ли, — вырвалось у Ольги. — Проще все-таки с Людой поговорить. Милиция, уважаемый, вам уже не поможет. Она вам уже не помогла.

— Ага! Вы все помогаете!

— Мы просто хотим поговорить, — повторила Жуковская.

— Пускай этот… лапу свою заберет! — не унимался небритый.

Изнутри послышался женский голос:

— Петя!

— Да! — рявкнул хозяин в ответ.

— Люди, правда, поговорить хотят. Не бушуй, пускай заходят.

— Я их не звал сюда! Чего им надо? Чего лезут в нашу жизнь? Мало Людке врачей вызывали? Теперь еще эти вот «долечивать» приехали! Идут они лесом, Танька, ясно тебе?

— ПЕТЯ! — прикрикнула женщина.

Давление изнутри ослабло. Теперь Юранд легко распахнул дверь и отступил, пропуская вперед Ольгу и до сих пор хранившую молчание Агнешку. Все трое вошли в небольшую и совсем неуютную прихожую. Петр Онищук, уперев руки в боки и поставив ноги чуть шире плеч, преграждал им путь, хотя и впустил на свою территорию.

— Не морочь людям голову, Петя, — сказала невысокая женщина в синих, явно мужских тренировочных штанах и турецком байковом халате на молнии. — Заходите, не бойтесь. Он у нас нервный в последнее время.

— Понятно, — произнесла Жуковская.

— Что тебе понятно, ты, курица?! — взвился небритый, но жена вновь повысила голос, и теперь с гневом смешалось отчаяние.

— Сколько можно? Все уже видели, какой ты страшный! Хватит уже, Петро, хватит! То на соседей кидаешься, то теперь вот на посторонних…

— Соседи мне теперь тоже никто! — огрызнулся Онищук.

— Ты скоро сам себе никем станешь! Иди полежи, твое любимое занятие! Давай, давай!

Скрипнув зубами и снова попытавшись прожечь незваных гостей взглядом, хозяин повернулся и, сгорбившись, удалился в недра стандартной трехкомнатной квартиры.

— Вы его уж простите, — вздохнула женщина. — Он после того случая и в самом деле с соседями разругался. У нас, знаете, как? Начинают: ага, дочка проститутка, легких денег захотела, конкурсы ей подавай. Что, говорят, красивее никого во всем городе нету? Знаете, — она понизила голос, — Петя с работы собирается увольняться. У нас тут и так с этим самым трудоустройством не очень. Зарплаты не киевские, понимаете… — В Киеве вряд ли выше, — вставила Ольга.

— Мы же не про это говорим?

— Верно, не про это. Почему увольняется?

— То же самое — из-за Людки. Только там мужики его жалеют и постоянно советуют набить морду ментам.

— Прямо-таки всем? — брови Ольги удивленно прыгнули вверх. — Вот так прийти в управление с дубинкой и начать молотить первых попавшихся милиционеров в форме?

— Вам смешно, — укоризненно заметила Татьяна Онищук. — А у нас тут весь город в шоке до сих пор.

Виноватых ищут, найти не могут. Ладно, люди не должны этим заниматься, милиция обязана. Так милиция же и не чешется! Они там все повязаны! Начнут искать тех, кто заправлял «Глянцем», — все полезет наверх! Им, ментам, тогда самих себя придется сажать. Когда такое бывало? Ой, чего мы стоим? Пойдем в кухню, что ли…

Кухня также оказалась стандартной и тоже не радовала уютом. Полное с верхом мусорное ведро стояло не в шкафчике под мойкой, где ему обычно хозяйки определяли место, а возле подоконника, на всеобщем обозрении. Стол был заставлен грязной посудой, которая, судя по всему, не уместилась в мойку. Татьяна попыталась исправить оплошность: быстро перегрузила тарелки со стола, заполнив теперь эмалированную мойку с верхом. Поискав и найдя серенькую тряпочку, женщина смахнула с поверхности стола хлебные крошки, кивнула, указывая гостям на табуреты.

— Извините. В последнее время все из рук валится.

На Людку — и вовсе смотреть страшно.

— Она дома?

— Дома. Сидит у себя в комнате, выходить не хочет. Вы мне звонили? — Татьяна повернулась к Жуковской. — Да. Я работаю в Киеве, но вообще-то местная…

— Знаю я тетку вашу, — махнула рукой Татьяна Онищук. — На базаре у нас стоит, с овощами. Это ж она договаривалась, а мы подруги. Так что решила вот уважить.

— Спасибо. Я — Оля, — напомнила она. — Это Агнешка и Юранд, польские коллеги. Мы хотели бы пообщаться с Людой. Конечно же, на условиях полнейшей анонимности. Это, кстати, наше главное условие. Можем даже подписать какие-нибудь документы о неразглашении…

— Отстаньте вы со своими документами, — отмахнулась Татьяна. — Верю я вам. Даже если бы не верила, все равно. Людка-то наша и так уже звезда… как говорится, на букву «пэ».

— Что это значит? — впервые за все время разговора подала голос Агнешка.

— Я тебе после объясню, — сказала Ольга, снова переключив внимание на собеседницу. — Так или иначе, фамилия вашей дочери нигде, ни в каком контексте упоминаться не будет. Даже имя поменяем. Нас, меня и моих польских коллег, интересует сама схема. Вы ведь не думали, что Люда была задействована в секс-индустрии?

Услышав слово «секс», Татьяна Онищук покраснела. Однако быстро взяла себя в руки, собралась с мыслями.

— Значит, там какая была ситуация. Людка — вроде как модель. Ее в рекламе снимали. Чтобы с мужиками за деньги… Я такого не знаю, но после всего этого… ну… вокруг «Глянца», у меня такие мыслишки вертятся. Но вот насчет того борделя, который зимой штурмовали, — нет, там ее точно не было!

Это Ольга знала. Приятели передали ей список всех одиннадцати задержанных там девушек, купленный у их товарища, работающего в розыске. Они же, коллеги, подобрали ей несколько красивых, профессионально сделанных фотографий Люды Онищук — одной из пяти тех, кто должен был представлять Волынь на «Мисс Украина» под эгидой агентства «Глянец».

— На самом деле тот, гм, бордель, о котором вы упомянули, пока нас мало занимает. Хочется больше узнать о работе «Глянца». Владелица-то в бегах. А Люда ваша, считайте, одна из пострадавших.

— Так и есть, — в голосе Татьяны впервые прозвучали деловые нотки. — Вы хотите интервью, правильно?

— Поговорить, — уточнила Агнешка.

— Я смотрю телевизор. Это называется интервью.

Тысяча долларов.

Все трое переглянулись.

— То есть? — переспросила Ольга.

— Люда поговорит с вами за тысячу долларов. Ей никто пока ничего не компенсировал. Вот такое решение. — Ваше?

— Наше! — теперь Татьяна Онищук говорила вызывающе. — Наше решение! И отец не против! Только глядите, если он вмешается, слупит с вас в три раза больше. Он злой, видели, нет?

Ольга легонько хлопнула в ладоши, поднялась с грязной табуретки.

— До свидания.

— Как хотите, — развела руками Татьяна. — Только я не понимаю, что вам было нужно на самом-то деле? Бесплатно дочку мою мытарить, у которой и так нервный срыв?

Ольга повернулась и двинулась к выходу.

— Постой!

Жуковская обернулась, встретилась взглядом с Агнешкой.

— Что?

— Пани права. Так делается. Расходы на подобный случай у нас предусмотрены. Тысяча — много, но разговор того стоит.

— Думаешь?

— Знаю. Пани Онищук — пятая из тех, с кем мы пытались договориться о встрече. И то, Оля, мы ей не один раз звонили, пока она уговаривала дочку. Остальные молчат и боятся. Так что мы согласны.

Жуковская пожала плечами.

— Мне-то что.

Татьяна молча протянула руку.

— У нас такое правило — деньги вперед. Все, сразу. Люде укол сделали. Придет в себя, очухается — мы поговорим. В моем присутствии, это условие такое…

— Нормальное условие, — согласилась Агнешка и что-то сказала Юранду по-польски. Тот, кивнув, полез во внутренний карман куртки.

От Ольги не ускользнул блеск в глазах Татьяны Онищук, матери несостоявшейся «Мисс Украина», когда она сперва увидела деньги в руке парня, а потом то, как он пересчитывает купюры. И наконец когда пересчитывала их сама.

Жизнь в Киеве научила Олю Жуковскую выключать на ночь мобильный телефон. Для киевских знакомых, коллег по работе и тем более руководства считалось вполне нормальным позвонить ближе к полуночи по поводу, понятному только звонившему. Если остатки совести все-таки не позволяли кому-то набрать номер после 24:00, ее забрасывали эсэмэсками. И такое «счастье» глубокой ночью могло сообщить о своем приходе противным пикающим сигналом, в то время когда Ольга уже спала.

Но здесь, дома, ее никто не мог побеспокоить. Ритм жизни в Луцке кардинально отличался от киевского, по убеждению Оли, крепнувшему с каждым днем, — в лучшую сторону. Тут все вокруг шло тихо, спокойно, размеренно. Громкий скандал с разоблачением подпольной порностудии стал скорее исключением, отклонением от привычной для местных жителей нормы, чем ежедневной составляющей их бытия. Как в тех же Киеве, Львове, Харькове, Донецке — вот откуда, из городов-миллионников едва ли не ежедневно поступали новости, больше похожие на сводку боевых действий. Тот железный занавес молчания, которым от них отгородились, казалось, все вокруг, Оля пыталась объяснить именно тем, что событие, привлекшее ее и польских коллег в Луцк, стало для города сенсацией со знаком «минус».

Так или иначе, здесь, дома, Ольга, укладываясь спать, не выключала телефон. Не потому, что ей нравилось держать трубку в режиме приема, — просто она могла себе это позволить, получая от подобной мелочи ни с чем не сравнимое удовольствие.

Благодаря этому Жуковская и смогла узнать новость, самую важную для нее на данный момент.

Когда телефон ожил, она, вскочив, заметила: за окном медленно сереет рассвет, то есть наступает раннее утро и, вероятно, нет еще и семи часов. Первая мысль, пронзившая голову: «Я в Киеве, и что-то срочное по работе». К счастью, она моментально улетучилась, Оля поняла, что она дома, в своей постели, повернула растрепанную голову на звук, увидела беснующийся телефон, не желавший прекращать трезвон, протянула руку, взяла трубку, поднесла ближе к глазам.

Пташук.

«Какого черта?» — хотелось выкрикнуть ей, но вместо этого, успокоившись, как ни в чем не бывало ответила: — Да, Саша.

— Они уезжают! — прокричал он ей в ухо. Ольге пришлось даже чуть отвести трубку, чтобы крик не резал слух. — Уезжают они, слышь?

— Доброе утро, — зачем-то ответила Жуковская, чтобы хоть что-то сказать, — она пока не понимала, что происходит.

— Какое доброе! Ты там во сне разговариваешь? Олька, я тебе не снюсь! Они уезжают!

Встряхнувшись и окончательно отогнав сон, Ольга переспросила:

— Кто уезжает? Куда уезжает? Зачем?

— Людка Онищук с мамкой своей! Ночью по телефону на первую маршрутку до Киева два места забронировали!

— Зачем? — Ольга спрашивала механически, в голове вертелись совсем другие мысли.

— Ты у них спроси! Короче, диспетчер на той фирме, ну маршруточной, перевозчики… — Понятно, понятно, дальше!

— Значит, там моя знакомая работает! В смысле, сидела на телефоне, ее смена! Знала, что мы контачим с Людкой Онищук, а Людку весь город знает!

— Ясно. Ты резину не тяни!

— Я объясняю, какие дела! Татьяна заказала два места, а знакомая моя только вот сейчас додумалась мне позвонить! Они, знаешь, почти всегда подтверждают у пассажиров, которые бронируют билеты: едут те или передумали. Потом только прикинула себе так…

— Ладно, мне все ясно! — выкрикнула Оля в трубку, хотя на самом деле поняла слишком мало, кроме одного: надо предупредить Агнешку, что ее главные герои рубят концы. — Откуда едут, от «Луческа»?

Так называлась гостиница на городской окраине, рядом с которой была стоянка междугородных маршрутных микроавтобусов.

— Ну да…

— Ты с машиной?

— Я это… — зависла короткая пауза. — В общем, день рождения вчера… Короче, за руль не сяду… — Идиот! — вырвалось у Жуковской.

— Кто знал! — начал оправдываться Пташук. — Слышь, я тебе сейчас своего таксиста подгоню, знакомого. Он работает, меня домой вез, мы в кабаке загудели.

А машину свою я там же, возле кабака, оставил…

— Текста много! — раздражению Ольги уже не было предела. — Звони своему таксисту, пускай едет ко мне! Я уже готова!

— Ты одетая спала? — у Пташука еще хватало сил на попытки сострить.

— Для особо тупых повторяю: готова буду через пять минут! Быстро, не гуляй… алкоголик!

Чтобы прекратить дальнейшие, никому не нужные препирательства, Ольга сбросила звонок, снова встряхнула головой, окончательно приходя в себя, быстро извлекла из памяти телефона номер Агнешки.

Только бы она не отключала телефон!

Так и есть. Женский голос по-английски объяснил, что в данный момент связь с абонентом невозможна. Закусив нижнюю губу и подумав еще, Ольга решительно набрала номер Юранда. Ее запаса английских слов должно было хватить для того, чтобы до парня дошла суть чрезвычайного происшествия и он принял необходимые меры.

Гудок. Еще один. Третий.

Юранд взял трубку после четвертого, Ольга услышала полусонное:

— Allo, listen to [2] .

—  This is Olga [3] , — Жуковская старательно выговаривала слова. — I urgently need Agnes [4] .

—  Tak, oczywiście [5] , — перешел он почему-то на польский, и уже меньше чем через минуту в трубке послышался такой же сонный голос Агнешки:

— Что случилось? Что-то важное?

Ольга сама себе удивилась: наверняка ее польские коллеги спят в одной постели, разница в возрасте не помеха, но почему-то об этой стороне их отношений она за все время знакомства и общения с ними так и не задумалась. Конечно же, их постель ее не касается. Вряд ли она вообще кого-либо касается. Но именно сейчас осознание, что Агнешка и Юранд не просто коллеги, но и любовники, несколько сбило ее с толку. Однако, сообразив вдруг: время не просто идет, а уходит стремительно, бессмысленно и необратимо, Ольга отбросила ненужные мысли.

— Люда бежит!

— Какая Люда, куда бежит?.. Постой, ЛЮДА?

Только теперь до Агнешки дошло.

— Почему, что случилось?

— Не знаю пока. У них спросим. Они с мамашей вместе делают ноги!

— Делают… Ах, да! — Ольга услышала, как Агнешка быстро говорит что-то Юранду по-польски, потом она снова перешла на русский: — Их надо остановить!

— Мимо кассы, — выдала Жуковская.

— Мимо чего? Какая касса?

— Ладно, — вздохнула Оля. — Смысла нет, короче говоря. Они уже должны отъехать от вашей же гостиницы. Если уже не уехали… Скорее всего, поехали.

— Давно?

Ольга скользнула взглядом по циферблату настенных часов.

— Минут пятнадцать назад. Или двадцать. Или тридцать.

Снаружи, за окном, прогудела машина.

— За мной такси приехало, — Ольга встала. — Выходите на улицу, ждите меня. Буду минут через десять.

Тут ехать недолго, здесь у нас все рядом.

Она влезла в джинсы, натянула свитер прямо на футболку, в которой спала, подхватила сумочку и выбежала из своей комнаты. Мама, разбуженная странным движением в доме, стояла в дверях супружеской спальни. Она попыталась что-то спросить, но Оля пропустила ее слова мимо ушей, даже не расслышала, чего мать хочет. Влетела в ванную, брызнула водой на лицо, сунула ноги в кроссовки, только потом сообразив: обулась на босу ногу, сдернула с вешалки куртку и, отмахнувшись от ненужных вопросов, вылетала из дому.

Таксист, наверняка предупрежденный, куда ехать, сразу стартонул с места. А когда Ольга полезла в сумочку за деньгами, предупреждающе поднял руку:

— Ты не спеши. Сашко ваш мне по жизни должен. Рассчитаемся.

Вести машину Юранду было легко. Он пока еще плохо, как любой приезжий, тем более иностранец, ориентировался на местности. Но сейчас перед ним стояла довольно простая задача: догнать маршрутку, идущую на Киев по трассе. Другой дороги просто не было, нужно было двигаться в одном направлении — туда, откуда они недавно приехали.

К тому же они получили дополнительную информацию, вне всяких сомнений, она должна была помочь. Водитель следующей маршрутки, отходящей на Киев через час после первой, пояснил: коллега минут на десять задержался. Обычно так не делается, у них движение четко по графику, но в этот раз позвонил какой-то пассажир, сказал, задерживается, умолял его подождать, и человеку пошли навстречу. Так что на момент, когда Ольга подкатила к гостинице, а Юранд с Агнешкой уже ждали ее в машине, беглянки находились в пути не час, как прикинула Жуковская, а всего минут сорок.

Конечно, водитель будет нагонять время, ведь график движения никто не отменял. Однако преследователи все равно имели преимущество: маленький автобус, перевозящий людей, так или иначе обязан ехать медленнее и не мог себе позволить мобильности. Особенно после дождя, прошедшего ночью. Короткого, но сильного — асфальт еще не успел высохнуть.

Юранда же легкие последствия дождя не останавливали. К тому же он если не видел пока перед собой цели, то наверняка знал, кого догоняет — номер маршрутки им сообщили. Перепутать или ошибиться было невозможно. Надо лишь прибавить газу, старясь не превышать допустимой скорости, дабы не попасться гаишникам, и внимательно смотреть на дорогу.

Разумеется, самое первое, простое и логичное действие, которое они предприняли, — попытались дозвониться до Татьяны Онищук. Номера телефона самой Люды, главной фигурантки, у них по понятным причинам не было: родители просто никому его не давали. Как и подозревала Жуковская, свою трубку Онищук отключила. На всякий случай набрали номер отца — тот же результат. У Оли был еще номер домашнего телефона, однако, судя по монотонным гудкам, его тоже выключили, на всякий случай. Поэтому иного выхода не было, план «Б» не предусматривался, пришлось отправляться в погоню, на перехват.

Когда они рванули с места, Ольга поняла: фотограф Юранд Чинский наверняка хороший специалист, профессионал в своем деле. А вот водительские способности раскрывает только теперь. «Надо будет при случае спросить, не собирался ли парень сделать карьеру профессионального автогонщика», — про себя подумала Ольга. А пока что она вжалась в спинку заднего сиденья, напряженно отдавшись дороге и погоне.

Они ехали молча. Никто из троих даже не пытался заговорить, каждая пара глаз напряженно всматривалась вперед. Машина пронизывала серый октябрьский рассвет, легко обходила идущие впереди легковушки, минивэны и фуры. Им уже удалось догнать и, убедившись в том, что номера другие, оставить позади несколько похожих маршруток.

Нужную настигли ближе к Ровно. У въезда в город транспортный поток на трассе становился интенсивнее, здесь водителям приходилось сбрасывать скорость. Это сыграло на руку преследователям: маршрутка, которую они догоняли, показалась впереди. Время погони заняло около часа. Как дальше действовать, никто из троицы понятия не имел. Но выбор планов был невелик. Юранд, чуть прибавив скорости, обогнал несколько автомобилей, которые отделяли их от микроавтобуса, выровнял свою машину слева от него, напротив водительской кабины, несколько раз посигналил.

Сначала водитель не понял, что гудят ему. Потом, увидев, как интенсивно жестикулируют две женщины, что-то от него требуя, он, не опуская стекла со своей стороны, кивнул, как бы спрашивая: чего, мол, надо. Агнешка и Оля продолжали махать руками, Юранд — гудеть. На них уже стали обращать внимание, и водитель наконец опустил-таки стекло, высунул голову и выкрикнул:

— Чего привязались?

Агнешка, сидевшая впереди, тоже опустила стекло:

— Стойте! Стойте! Остановитесь!

— Какого черта! Чего надо?

— Очень важно! Стойте!

Пожав плечами, водитель поднял стекло, увереннее устроил руки на руле и прибавил газу.

Юранд, закусив нижнюю губу, сделал то же самое. Опасность создавшейся ситуации состояла в том, что подобная гонка могла привлечь внимание стражей дорожного порядка, и в таком случае пришлось бы многое объяснять. Но видимо, Ольге Жуковской и остальным этим утром улыбалось счастье: гаишников в поле зрения не оказалось, а движению на трассе они пока особых проблем не создавали.

У Юранда было бесспорное преимущество, которым тот не преминул воспользоваться: маршрутка все-таки не могла увеличить скорость, как бы того ни хотелось водителю. Поляк же без особых сложностей вырвался вперед, обогнал преследуемого метров на двести, пропустил идущий между ними пикап, а потом вывернул руль вправо, плотно заняв место и оказавшись точно впереди микроавтобуса. Какое-то время они шли так, водитель маршрутки даже дал короткий сигнал для профилактики. Но Юранд не обратил на это внимания, чуть сбавил скорость и внезапно полуразвернул машину, перекрывая микроавтобусу ход.

Ольга, хотя сама машину не водила, прекрасно поняла суть маневра. Юранд обозначил намерение перекрыть движение на всей трассе, что не понравится никому. Разумеется, на таран водитель маршрутки не пойдет — это же не воздушный бой. Времени для принятия единственно верного решения Юранд ему не оставил, а водитель, в свою очередь, такое решение принял: свернул вправо, ближе к обочине, давая понять: гонку проиграл, готов выяснить отношения.

Как только он так сделал, Юранд вновь двинулся с места, также выруливая на обочину. И притормозил, практически не парализовав движения. Если кто-то из водителей машин, идущих следом за маршруткой, что-то и почувствовал, то быстро успокоился, когда критичная ситуация не получила неприятного развития.

Теперь расстояние между ними составляло не более ста метров. Мужчина, сидевший за рулем маршрутки, выскочил первым и даже прихватил монтировку, наверняка собираясь устроить хулиганам серьезную разборку. Юранд тоже вышел из машины, но идти навстречу не спешил. Не потому, что испугался разъяренного водителя, — просто объясниться с ним поляк мог либо на родном языке, либо по-английски, либо языком жестов. Ни один вариант бы не сработал против разводного ключа. Вместо Юранда к остановленной маршрутке направились Ольга с Агнешкой, причем Жуковская поймала себя на мысли: совершенно не чувствует страха, хотя в подобных ситуациях испуг — абсолютно нормальное чувство. Агнешка также умело скрывала свои эмоции. Оле пришла в голову неожиданная мысль: польская коллега сейчас целиком и полностью надеется на украинскую, ее знание психологии местных людей и, как следствие, умение вести с ними переговоры.

— Я поубиваю вас тут сейчас! — заорал водитель на ходу, потрясая импровизированным оружием.

— Нам поговорить надо! — выкрикнула в ответ Оля, выставив при этом руку перед собой, словно защищаясь. Однако в голову сразу пришла другая мысль, и она подняла обе руки на уровень плеч, демонстрируя тем самым, что сдается, сопротивляться не собирается, готова отдаться на милость победителя.

То ли этот жест покорности и одновременно доброй воли возымел действие, то ли мужчина из маршрутки понял наконец, что лупить женщин монтировкой не стоит, — так или иначе, но он опустил руку. Хотя продолжал пылать гневом.

— Слышь, девки, что тут за игрушки у вас?

— Извините! — быстро проговорила Оля. — Простите нас, но такие обстоятельства… Так получилось… — Что у вас там получилось? Дуры вы, я так себе вижу!

— Нам срочно нужно поговорить с двумя вашими пассажирками.

— Я здесь каким боком?

— Никаким, — признала Ольга и дальше ляпнула совершенно, как ей показалось, глупую в своей простоте фразу: — Вы их просто везете.

— Везу, — согласился водитель. — А вы мне мешаете работать! — И лишь после паузы, прокрутив что-то в голове, спросил наконец с долей подозрительности: — Кого это я везу такого важного, интересно?

— Можно, мы сами с ними поговорим? — вступила Агнешка.

Услышав иностранный акцент, водитель чуть снизил градус собственной агрессии. Даже зачем-то спрятал руку с монтировкой за спину.

— У меня график вообще-то. Начальство штрафует…

Агнешка сунула руку в задний карман джинсов, вытащила несколько сложенных розовых купюр («По двести гривен», — машинально отметила Оля) и протянула водителю.

— Компенсация.

Тот, не мешкая ни секунды, даже не дав себе времени обдумать ситуацию, просто взял деньги. Сунул в боковой карман своей потертой джинсовой куртки, зачем-то оглянулся по сторонам, словно подозревая за собой слежку, причем, похоже, с воздуха. И только потом пожал плечами, сделав шаг в сторону:

— Ладно. Если сильно надо. Только это… времени все равно мало… Как-то там шустрее разбирайтесь…

Войдя в салон, Оля сразу же увидела обеих Онищук: мать и дочь сидели в третьем ряду, плечом к плечу, разве что Люда чуть опустилась вниз, будто стараясь спрятаться от посторонних глаз. Татьяна же встретила взгляд Ольги прямо, смотрела на нее вызывающе, даже выдержала ее взгляд, но, как и дочь, промолчала.

— Чего случилось? — поинтересовался кто-то, перекрикивая голоса одесситки тети Песи и ее великовозрастного сына-толстяка Эмика — пассажирам в качестве лекарства от дорожной скуки включили известный сериал «Ликвидация».

— Сейчас поедете дальше, — успокоила их Жуковская, сделала несколько шагов по узкому проходу, приблизившись к матери и дочери, и укоризненно произнесла:

— Зачем же так, Татьяна? Мы договаривались…

— Ни о чем мы не договаривались! — огрызнулась та в ответ. — Оставьте нас в покое, я еще вчера просила.

— Люда… — обратилась Оля к притихшей девушке, но мать, словно хищная птица, защищающая гнездо, подалась влево, закрывая дочь своим телом и отгораживая ее от посторонних.

— Не надо девочку трогать! Со мной говорите!

— Люди смотрят, — как можно спокойнее сказала Жуковская. — И слушают.

— Пускай все слышат, как вы мне надоели! Как достали нас и нашу семью своими…

— Хватит! — теперь Оля чуть повысила голос. — Мы в самом деле задерживаем людей, других пассажиров. И наши дела никому не интересны. Давайте выйдем, поговорим… Ровно пять минут, обещаю.

— Никуда я с вами не пойду! — отрезала Татьяна.

— Напомнить, почему мы здесь?

Вздохнув, Татьяна обреченно выбралась в проход, двинулась к выходу. Агнешка вышла первой, пропуская ее. Ольга, еще раз бросив полный жалости взгляд на Люду Онищук, проговорила, обращаясь к остальным пассажирам:

— Извините нас, — и добавила, сама не зная зачем: — Такие дела… Личные…

— Так решайте! — послышался с заднего сиденья мужской голос. — У меня поезд вообще-то!

Когда все трое вышли из маршрутки, Агнешка легонько взяла Татьяну за локоть, отводя к обочине. Та агрессивно вырвала руку. На своих собеседниц смотрела с неприкрытой враждебностью.

— Мы не будем сейчас выяснять отношения, — начала Жуковская. — У нас нет отношений. Не хотите общаться — дело ваше. И мы с Агнешкой вас прекрасно понимаем. Вы отказались, как и остальные. Сперва согласились, потом — передумали. Бывает.

— Бывает, — охотно кивнула Татьяна, почувствовав, что ее готовы понять и даже простить. — Для чего гонки устраивать?

— Вы деньги взяли, — отчеканила полячка. — Вам заплатили, сколько вы захотели.

— Мало! — не сдержалась Татьяна.

— Может быть, — легко согласилась Агнешка. — Только вы, пани, назвали именно такую сумму. И получили ее. Кто может гарантировать, что, если бы вам дали больше денег, вы так же не сбежали бы с ними? Это — нечестная игра, пани Онищук.

Помолчав, Татьяна ухмыльнулась.

— Слушайте, тетки, а кто видел, что я у вас деньги брала? Может, я расписку вам дала? Или вы с собой юристов приводили? Не докажете! Понятно? Не дока-же-те!

— Никто не собирается доказывать. Передумали говорить — просто верните деньги.

— Какие деньги? — Татьяна сделала круглые глаза. — Какие деньги? Откуда они у меня? Мы все потратили, за участие в конкурсе красоты нас чуть ли не догола раздели! Вы были у нас дома, видели, как мы живем! Муж безработный…

— Стоп! — Оля жестом прервала ее словесный поток. — Хватит. Агнешка, мы станем требовать с нее деньги?

— Не вижу теперь смысла, — покачала полячка головой.

— Вот, правильно! — Татьяна радостно потерла руки. — Теперь оставите нас в покое?

— Да, — кивнула Агнешка. — Претензий никаких. Скажите только, зачем вы взяли деньги и решили сбежать.

— Какие…

— Вы взяли деньги, пани, — жестко повторила Агнешка, перебив ее. — Мы не собираемся у вас их отнимать. Почему вы сбежали с деньгами?

— Давно хотели, — сдалась Татьяна, с лица которой сползла улыбка, — давно думали выехать из Луцка хоть на время. У нас родня под Черниговом. Часть денег мужу оставила, часть с собой беру. Пускай Люда посидит там хотя бы месяц, пока все забудется.

— Думаете, забудется?

— Очень на это надеюсь.

— И что, тысячи долларов хватит на все про все?

— Других денег все равно нет, — женщина развела руками. — Только предупреждаю сразу, в следующий раз я этого нигде уже и никому не скажу. Вы не обеднеете, а у нас другого шанса не будет.

Агнешка вздохнула.

— Я не вижу смысла продолжать разговор, Оля.

— Я тоже, — согласилась Жуковская. — Езжайте дальше, езжайте, куда хотите. Только вам придется вернуться обратно, рано или поздно. Или вы совсем собрались бежать из Луцка?

— То уже не ваше дело! — вызывающе сказала Татьяна Онищук.

Больше говорить было и впрямь не о чем. Ольга и Агнешка, не сговариваясь и даже не попрощавшись, повернулись и двинулись обратно к своей машине. В салон уселись молча, подождали, пока маршрутка проедет мимо них дальше, Юранд даже махнул ей вслед.

После этого завел мотор, добрался до первого знака поворота, развернулся и направил автомобиль обратно в Луцк.

— Спасибо, — рука устроившейся напротив девушки потянулась к предложенной пачке сигарет, но быстро отдернулась.

— Что? — спросила Агнешка. — Пани не курит дамские? Пани любит крепкие, мужские?

— Пани нравится все. Просто пани бросает курить, — последовал ответ.

Жуковской не очень нравилось, как ее польская коллега с самого начала повела разговор с новой знакомой. Понятно, ее уже один раз обманули. Как говорится, кинули на деньги. Однако это совсем не значит, что с другими девушками, внезапно давшими согласие побеседовать, надо держаться холодно, строго, даже иронично. Учитывая непростые обстоятельства, вокруг которых клубился густой туман тайн, новая знакомая могла решить: к ней относятся с определенной долей пренебрежения.

Конечно, может рассуждать девушка, кто они, а кто она в их глазах. Они ухоженные, даже успешные каждая в своей профессии тетки , хотя, по прикидкам Ольги, собеседница всего-то лет на десять-двенадцать моложе ее и годится в младшие сестры. Но Жуковская опять поставила себя на место этой девушки. И вновь увидела за столиком в кафе, расположенном на одной из городских окраин, трех женщин разного возраста. Одна из которых — лучанка, загнуздавшая Киев, другая — варшавская пани, которая даже выглядит иначе, чем киевская, но все равно обе столичные жительницы чем-то похожи. Третья — девчонка из древнего, однако провинциального города, у которой теперь, после всего , нет будущего.

Точнее, такого будущего, о котором она, безусловно, мечтала с юных лет, как всякая девочка, только-только научившаяся мечтать. Возможно, у нее был шанс. Или даже не так: девушка сама приняла за шанс тот путь, который вел в никуда. Теперь из этого никуда она должна двигаться либо вперед, по той же дороге, либо подальше отсюда. Туда, где не нужно прятаться и отсиживаться какое-то время по примеру Люды Онищук. Девушке хотелось переродиться. Сбросить с себя кокон, как это делают гусеницы, превращаясь в беззаботных бабочек. И кокон этот — прошлое, совсем недавнее, о чем не хочется вспоминать.

Только вот мечты о перезагрузке собственной биографии так и останутся мечтами. В глазах девушки Ольга читала: та прекрасно понимает, что с ней произошло. Отдает себе в этом отчет, видит перед собой примеры более взрослых женщин, похожей на которых она, скорее всего, никогда не станет, и сбежать, подобно Люде Онищук, пускай даже на время, не сможет.

Опыт социального работника, полученный Ольгой, сейчас безошибочно подсказывал ей: после всего пережитого минимум за последний год эта девушка, согласившаяся на встречу с ними сама, без всяких уговоров с их стороны, стала старше. Возраст человека никак нельзя определить, отталкиваясь от указанных в паспорте года и месяца рождения. Таких примеров масса, Ольга имела возможность в этом лично убедиться.

Она видела десятилетних девочек, у которых, казалось, никогда не было детства, ведь обычные и привычные детские игры заменял ежедневный уход за матерью-алкоголичкой. Такие девочки в рассуждениях и понятиях о жизни могут дать фору взрослым, которые, как им казалось, достаточно умудрены жизнью. Знакомилась она с тринадцатилетними пацанами, способными смело разговаривать с дружками беспомощных отцов, мелкими воришками и наркоманами, и дружки часто после таких разговоров старались обходить парнишек стороной. Сами же мальчишки, редко появляясь в школе, а чаще всего — совсем забросив ее, не только находили честный способ зарабатывать, но и, бывало, договаривались о работе для папаш. В то время как их матери не видели ничего и никого вокруг себя, ежедневно ходили на работу с копеечной оплатой.

Да, эти дети рано взрослели. И рано умнели.

Впрочем, по поводу «умнели» у Ольги часто возникал ряд вопросов. Можно ли назвать слишком умным того, кто сознательно, ради сиюминутного и краткосрочного решения денежных проблем или получения некоего сомнительного удовольствия, готов был сломать собственную жизнь? Почему такие взрослые дети ничему не учатся, не принимают во внимание печальный опыт родителей-неудачников или окружения, часто состоящего из таких же вот лузеров? Вопросов в то время у Ольги появилось значительно больше, ответов на них она никогда не находила, но это не значило, что Жуковская не пыталась их найти.

Вот как она объяснила сама себе, почему решила помогать Агнешке Збых заниматься тем неблагодарным во всех отношениях делом и (что сейчас намного важнее!) желание найти ответы на некоторые из подобных вопросов, которое прочитывалось в глазах сидевшей напротив них девушки.

Ничего особенного новая знакомая из себя не представляла. Но только на первый взгляд. Ольга, увидев ее, сразу это поняла и очень надеялась: то же самое не ускользнуло от внимания Агнешки. Девушка сделала с собой все возможное, чтобы как можно меньше привлекать внимание окружающих. Оделась в джинсы, спортивные тапочки, больше похожие на кеды, чем на кроссовки, мешковатый серый свитер, максимально скрывавший очертания груди. Образ неприметной провинциалки довершала такая же неброского цвета курточка, которую можно купить на первом попавшемся рынке.

Немаловажно то, что девушка почти не пользовалась косметикой и коротко постриглась. Если наблюдать за ней, идущей по улице, издалека, то она определенно не будет отличаться от мальчишки. Еще бы сигарету в зубы…

Вывод, согласно которому девушка, по личному определению Ольги Жуковской, сознательно обезличила себя, сложился очень просто. Там, где она оказалась на целых шесть месяцев, ценится прежде всего яркая внешность и соответствующая фигура. На девушек в той сфере смотрели как на товар. Ну а всякий товар должен иметь товарный вид. В конце концов эту девушку среди прочих отобрало модельное агентство «Глянец», а безликих девчонок туда не пустили бы дальше входной двери. «Значит, — мысленно сказала себе Оля, — прежде, не так уж и давно, новая знакомая была если не типичной красоткой, то уж никак не тем гадким утенком, представшим перед нами здесь и сейчас». Возвращаемся к тому, с чего начали, — нынче девушка не хочет казаться красивой.

«Психологу бы тут поработать», — мелькнуло в голове Жуковской…

— Почему вы согласились? — спросила она, почувствовав, как затянулось молчание.

— Я пока ни на что не соглашалась, — парировала девушка.

— Как? Вы же приехали… Позвонили сами…

— Приехала, — кивнула она. — Позвонила. Не вам, тому парню… Вашему дружку…

— Дружок — это собачья кличка, — вырвалось у Ольги. — Саша Пташук — мой старый товарищ и коллега. И давайте вообще сначала начнем, ладно?

— Что вы хотите начать? — последовал наполненный откровенным равнодушием вопрос.

— Разговор, — вздохнула Жуковская, окончательно убедившись: с этим ежиком пойдет не так просто. — Беседу. Вы же для этого приехали?

— Давайте на «ты», — предложила она, тут же исправившись: — В смысле, вы меня на «ты». Я вас — на «вы». — Если так удобнее… — Да, так удобнее.

— Хорошо, — легко согласилась Ольга. — Только вопрос все равно как был, так и остался: почему ты сначала отказалась от встречи с нами, как все остальные, а теперь вот сама вышла на контакт?

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Что, должна быть причина?

— Наверняка.

— Почему?

— Потому, — терпеливо повторила Жуковская, — что ты сперва не захотела общаться. Теперь перехотела. Позвонила Пташуку сама, попросила, чтобы тот связался с нами, назначила место встречи. У тебя что-то изменилось?

— Многое, — печально усмехнулась девушка. — И не только сегодня или там вчера, позавчера…

Агнешка легонько хлопнула рукой по столу.

— Мы по кругу ходим, не кажется вам? — не произнесла — выплюнула вопрос. — Прямо игра в «ромашку» получается… Или как это называется у вас, «верю — не верю», такое что-то?

— Вроде того, — согласно кивнула Ольга.

Так же как полячка, она чувствовала: разговор пока ни о чем. Никто не понимает цели встречи, потому они просто так болтают языками. При этом приглядываясь, прислушиваясь, точнее, пристреливаясь друг к другу. Разумеется, с точки зрения их новой знакомой все это можно объяснить, растолковать, понять. Однако следовало учитывать и другое обстоятельство, не менее важное: Агнешка Збых, хоть и была на своем месте, занимаясь в данном случае делом, невероятно устала. И от замкнутых девчонок, и от их истеричных родителей, и от тотального заговора молчания. Так чувствует себя человек, безуспешно пробивающий маникюрными ножницами или пилочкой для ногтей проход в мощной каменной стене.

Потому Ольга решила оставить свою дипломатию. Прекратить ходить вокруг да около, пытаясь подобрать к девчонке специальные ключики. Она сыграла в доброго полицейского. Пускай теперь инициативу перенимает Агнешка и включается в игру, примеряя на себя роль полицейского злого.

Похоже, полячка поняла, а скорее, ощутила, чего ждет от нее коллега. Выпрямила спину, сделала маленький глоток остывающего кофе, поинтересовалась:

— Как тебя зовут?

— Мы это оговаривали, кажется.

— Твое имя мы оговаривали?

— Наоборот. Как меня по-настоящему зовут, вы не будете спрашивать.

— Ладно, — согласилась Агнешка. — Я не так задала вопрос. Как мы можем к тебе обращаться?

— Алиса.

— Из Страны чудес? — не сдержалась Ольга.

— Да, чудес хватало, — снова грустно усмехнулась называвшая себя Алисой.

— Ты не поняла. Книжка такая есть… Сказка…

— Кино с Джонни Деппом, — сказала Алиса. — Я видела этой весной. Только на название повелась. Тогда не до кино нам всем было… Ну, свое кино… Ничего не хотелось, даже есть. А тут вдруг потянуло, скачала с Интернета… Вернее, — Алиса снова запнулась, — подружка одна мне принесла. Я попросила, она скачала и принесла. У меня после… ну… не знаю, как сказать… В общем, вот здесь, — подушечка указательного пальца коснулась виска, — что-то переклинило на тему Интернета, компьютера — вообще, всего такого… Не могла себя заставить включить комп, страх какой-то появился… Объяснить этого тоже не могу… — Девушка добавила неожиданно, кажется, даже для самой себя: — Извините… Не получается объяснить.

— Ничего, все понятно, — попыталась приободрить ее Оля. — Значит, Алиса. И книжку, сказку, ты не читала, — вырвалось у нее вдруг непонятно зачем.

— А что такого? — похоже, та не удивилась и не обиделась. — Не читала. Я много чего не читала. Про книжки говорю. От журналов наоборот… эта самая… аллергия, во.

— От журналов?

— Да, всяких там женских. Глянцевых. Нам, чтобы не скучали, когда делать было нечего, их пачками приносили. Заботливые.

— Кто? Хозяева? — быстро спросила Агнешка.

— Хозяева, — опять грустная улыбка. — Вот вы так просто это слово сказали… Можно подумать, у вас обеих были хозяева. Или сейчас есть хозяева, до сих пор. Или вы считаете нормой, что хозяева у вас, таких из себя, есть…

Алиса явно начинала заводиться, ничего хорошего это не сулило, и Ольга, стараясь действовать незаметно, легонько толкнула Агнешку под столом ногой.

— Przepraszam, — быстро произнесла полячка. — Извини, я что-то такое сказала… Хотя знаешь что? — Агнешка в один глоток допила кофе, взяла сигарету, закурила, используя эту паузу для того, чтобы собраться с мыслями и правильно сформулировать следующую фразу: — Знаешь что… Пока я так и не поняла как цели твоего звонка, так и причины, толкнувшей тебя после всех отказов самой искать встречи с нами. Ты вольна встать, повернуться и уйти. Разговор будет закончен сразу же, как только он станет тебе неприятен. Мы — женщины и прекрасно понимаем тебя и твое состояние. Но давай договоримся с тобой сразу вот о чем, — она, стряхнув пепел в глиняную квадратную пепельницу, повторила: — Вот что давай оговорим и обсудим. Все, что с тобой произошло, вся эта история, в которой ты оказалась и которая для тебя, как я понимаю, еще не завершена, — грязная. Согласна?

— Да.

— От нее дурно пахнет. Согласна?

Вместо ответа Алиса кивнула, спокойно взяла сигарету.

— Пани же бросает курить.

— Бросает, — согласилась девушка. — Да бросить не может.

Ольга не курила. Но слишком часто оказывалась в компании курящих, чтобы сейчас обращать на это внимание.

— Итак, — продолжила Агнешка, — история малоприятная. Но если, повторяю, если мы начнем с тобой обо всем говорить, обижаться на каждое слово и краснеть, словно невинное дитя, ты не будешь. Мне кажется, краснеть надо было раньше.

— Мораль читаем? — Алиса затянулась, демонстрируя, насколько она опытная курильщица. — Ну-ну, послушаю. Мне уже читали не раз. Может, новое что-то…

— Никакой морали! — снова вмешалась Ольга, боясь потерять даже этот хрупкий, едва обозначенный контакт. — Агнешка хочет сказать: раз уж мы заговорили о той истории, то лучше сразу называть вещи своими именами. Либо так, либо никак. Полутонов здесь нет и быть не может. — Теперь сама Жуковская стала заводиться и чувствовала, что не может молчать. — Ты, Алиса, занималась проституцией. Продавала себя, пускай не тем способом, с которым этот бизнес связывают обычно. Однако ты оказывала услуги сексуального характера и получала за это деньги. Выходит, продавала себя, с какой стороны ни взгляни. Но ни я, ни моя польская коллега совсем не собираемся осуждать тебя. Тем более — воспитывать. Читать, как ты говоришь, мораль.

Нас бы кто воспитал… Ну меня во всяком случае… — И я не ангел с крылышками, — вставила Агнешка.

— Что-то я совсем вас уже не пойму, — заметила Алиса. — Знаю, чем я занималась, не надо специально объяснять…

— И наверняка знала, на что идешь! — Жуковская произнесла эту фразу так, будто объявляла за собой большую победу. — Знала ведь? Или тебя насильно заставили? Хитростью втянули, обманули, заманили в сети… Было так или нет?

— Нет, — ответ прозвучал на удивление спокойно. — Вы правы. Знала, что мне предлагают. И согласилась вполне осознанно. Только все было не совсем так, как вы мне сейчас говорите. Начиналась вся история иначе. Там совсем другие обстоятельства возникли. У нас все девчонки понимали, чем занимается «Глянец» на самом деле, уже после первых же так называемых собеседований. — Сигарета дымилась в пальцах, Алиса увлеклась, даже несколько оживилась. — Они там вычисляли каждую на раз. Что мама Валя, что пани Сана…

— Это вы так называли Валентину Ворон и Оксану Мороз? Ваших… — у Агнешки снова чуть не вырвалось «хозяев» или «хозяек», но в последний момент она вывернулась: — …ваших нанимательниц? Владелиц «Глянца»?

— Я так понимаю, у них там по этому бизнесу какие-то свои были расклады. Никто из нас особо не вникал — оно нам надо. Уже потом, когда в милиции все растолковали, дали почитать протоколы, стало чуть яснее. И то не намного, все равно дело запутано, закручено. Чтобы следов не найти. Только, похоже, там пани Сана сначала вела свои дела. А мама Валя — свои. И они не просили их так называть — это мы между собой, — девушка аккуратно положила недокуренную сигарету на край пепельницы. — Как я понимаю, они сперва погрызлись, потом попробовали вместе работать, а затем вообще сообразили: нашли друг друга и одним делом занимаются. Я не о том: обе на раз просекали, кому из девчонок что можно предложить. И каждая соглашалась на предложение добровольно. Это уже после мы понимали: все, влипли, надо для себя что-то решать. Так что с самого начала, чтобы вы знали, никому из нас прямым текстом не говорили: сядете перед камерой и будете ублажать извращенцев через Интернет. Но и пропагандировать семейные ценности в этой самой… как ее… социальной рекламе тоже не предлагали. По возрастающей все шло. И не так просто, как все прикидывают себе.

— Все? Кто — «все»?

— Да хоть вы.

— Ладно, Алиса, — подвела краткий итог Агнешка Збых. — Похоже, разговор у нас получится. Сразу предупреждаю: денег за исповедь тебе никто не предлагает.

— И не надо. Я бесплатно пришла! — с вызовом сказала девушка. — У меня условие есть. Не одно даже. Не про деньги… — Говори.

— Вы ведь книжку будете делать, как я понимаю?

— Правильно понимаешь.

— Говорить будете только со мной?

— Кроме тебя, никто из подопечных «Глянца» общаться не хочет. А так — почему, есть еще желающие. Там же много всего происходило, эти истории тоже надо собрать, сложить, обработать…

— Короче, я для вас остаюсь Алисой. Так и в своей книжке меня называйте.

— Приемлемое условие, — кивнула Агнешка. — Вообще-то, мы собирались изменять все имена. Думали даже название города поменять, но это уже совсем будет неинтересно. Просто я хотела сама выбрать тебе имя…

— Алиса, — упрямо повторила девушка. — Там я была Алисой. И расскажу вам про Алису. Так мне проще.

— Вроде как не про себя, — пояснила Ольга. — Бывают такие моменты.

— Согласна, — повторила Агнешка. — Дальше что?

— Пишите свою книжку. Я расскажу, что знаю. Кто-то другой расскажет, что знает и видел. Но напечатать ее, книжку вашу, я прошу не раньше чем через три года. И вот тут, уважаемые, я буду умная. Юрист знакомый есть. Свой человек, хочет представлять в суде интересы девушек из «Глянца».

— Зачем юрист?

— Подготовит бумаги. А вы подпишете. Если раньше срока книга выйдет — это станет нарушением договора. Штраф плюс изъятие тиража из продажи. Будете нарушать?

«А она и впрямь старше и умнее, чем девчонки ее возраста», — отметила Ольга. Вслух же не сказала ничего, взглянула на Агнешку. Та пожала плечами.

— Я не решаю такие вопросы. У меня есть заказчик, издатель… С другой стороны, на сбор и подготовку материала тоже уйдет какое-то время. Ведь «Глянец» в Польше у нас тоже отметился… В общем, год смело можно работать. Потом — издательские дела…

— Или так — или никак, — отрезала Алиса.

— Почему именно через три года? — не поняла Ольга. — Что должно через три года случиться?

— Наоборот — как раз ничего и не должно. Забудется все. Здесь, в Луцке, по крайней мере. Хоть пальцем показывать перестанут. Другая жизнь начнется и у меня, и у всех остальных. К тому же там еще суды должны быть, это дело затянется, много слишком важного народу замешано. Местного уровня, конечно… Да, и сразу третье условие: никаких диктофонов и записей. Я говорю — вы слушаете. Идет?

— Идет. Но вот по поводу второго условия…

— Выясняйте, — ни Ольга, ни Агнешка не подозревали, что Алиса окажется такой жесткой. — Решайте этот вопрос. Если условие выполнимо, будем общаться. Нет, значит, нет. Кроме меня, вам никто из наших девчонок ничего не скажет. А я так понимаю, именно наши истории для вас главное.

— Верно понимаешь, — признала Агнешка. — И шантажируешь нас этим, похоже.

— Как хотите, так и думайте, — снова пожала плечами Алиса. — Мне домой ехать или у нас что-то будет?

— Что, и времени на размышления нет? — удивилась Агнешка.

— А у вас что, телефона нет? Звоните сейчас к себе в офис. Думаю, у вас телефонная связь нормально налажена.

Судя по виду Агнешки, ей не слишком-то хотелось выполнять Алисины команды — именно так звучали сейчас слова девушки. Но, сжав губы в одну тонкую линию, полячка кивнула, встала из-за стола, вышла на улицу, на ходу вынимая телефон и подыскивая нужный номер.

Пока ее не было, Ольга даже не пыталась поддерживать разговор с девушкой. Алису, похоже, это устраивало.

Вернулась Агнешка через десять минут. Она излучала уверенность и удовлетворение.

— Мы можем общаться, — проговорила с явным облегчением. — Хочешь — верь на слово. Не хочешь — волоки своего юриста, составим нужный тебе договор. Только меня заверили: раньше чем через два года книга не выйдет в свет.

— Через три, — напомнила Алиса.

— Два с половиной, — не моргнув глазом, продолжила Агнешка торги. — Последнее слово. Ни вашим, ни нашим, как у вас тут говорят. Ну, работаем?

— Ладно, — вздохнула Алиса. — Все равно из меня это лезет. Выговориться хочется. Знаете, это как душ… Под душем постоять… Вы спрашивали, чего я согласилась…

— Можешь не объяснять. Я так и подумала, — ответила Ольга.

— Здесь начнем? Вообще-то, нам, как говорила, издалека зайти бы…

— Как удобно, — развела руками Агнешка. — Если поедем к нам в гостиницу, хоть до утра проговорим.

— В гостиницу не поеду.

— А кафе — неудобно, согласись, — сказала Жуковская. — Ко мне домой тогда. Там лучше всего. Никто не помешает — это гарантия.

— Хорошо, — легко согласилась Алиса. — Только давайте еще кофе выпьем.

— Выпьем, — кивнула Ольга.

— Заодно расскажу, с чего вообще для меня все началось.

Девушка, назвавшая себя Алисой, устроилась поудобнее.

— Значит, так. Два года назад захотелось волынским девчатам стать настоящими звездами кино…

Часть вторая Погасшие звезды

Луцк. Лето 2008 года

Никакого алкоголя. В любом виде, пусть даже самого дорогого, самого модного или то и другое вместе.

Никакого кофе. Он портит цвет лица, меняет цвет зубов, медленно и уверенно разрушает эмаль. К тому же, как прочла Валентина совсем недавно, оказывается, кофе в определенной степени является мочегонным средством, что в отдаленной перспективе может привести к нарушению обмена веществ. А эта проблема, в свою очередь, способствует появлению лишнего веса.

«Странно, — подумала тогда молодая женщина, — вот почему так: нарушение обмена веществ прямо пропорционально повышению веса, а не наоборот. Как-то удивительно устроен человек: снижению веса не способствует ничего, ни одно из нарушений нормальной работы организма. Получается, для того чтобы растолстеть, не нужно делать практически ничего. Для этого в подавляющем большинстве случаев даже есть необязательно, вот какая штука получается!»

Собираясь пятнадцать лет назад стать моделью и работать только в модельном бизнесе, Валентина Ворон уделяла серьезное внимание данной проблеме и вопрос изучила настолько досконально, насколько это можно было сделать тогда, когда в стране, лишь два года как возникшей на политической карте мира, еще не было Интернета. Ладно, какой там Интернет — офис с компьютером уже считался престижным и выгодно отличался от офисов, в которых компьютера не было. Не компьютеров — именно одного «компа», монитор которого занимал две трети стола, а на какие кнопки там надо нажимать, мало кто вообще себе представлял.

Казалось бы, оставались книги, журналы, справочные пособия, информацию можно было получать оттуда… Но проблема-то как раз и состояла в том, что книги тоже начали исчезать из продажи! Вернее, книжек на самом-то деле появилось намного больше, издатели даже процветали, но печатали в основном детективы, любовные романы, фантастику — то, чего люди долгое время были лишены. Валентина Ворон не относила себя к книголюбам, читала, признаться, от случая к случаю. Однако, если ее не занимала художественная литература, это отнюдь не означало, что другие книги Валю не интересовали. Наоборот, все, где можно прочесть, как стать красивой, здоровой и цветущей, ей было крайне необходимо. А такой литературы издавалось катастрофически мало. Мода на здоровый образ жизни придет много позже. Тогда, когда все начиналось, гражданам, вынужденно сменившим почти все приобретенные профессии на одну — торговать всем подряд на базаре, ни о красоте, ни тем более о здоровье думать и заботиться было недосуг.

Оглядываясь назад, Валентина Ворон отдавала себе отчет: лично ей устраиваться в новой жизни было и проще, и сложнее одновременно. Проще, потому что внешностью природа не обидела, хотя блестящей, ослепительной красавицей она не была. Увидев, как зарождается модельный бизнес, поняла: это для нее. И сделав свой выбор, Валя уже могла предъявить «богам красоты» саму себя. Здесь же заключалась и сложность, главная ловушка: как продать внешность, при этом не продавая тело. То есть как устоять на узком шатком мостике, отделяющем модельный бизнес от откровенной секс-индустрии, иногда прикрытой этим бизнесом, а чаще всего совсем неприкрытой. К своим тридцати трем годам Валентина могла признаться себе: ей чаще удавалось устоять. Хотя ситуаций, когда она не удерживалась от падений, тоже хватало.

Об этом не хотелось вспоминать… Но что поделать, в памяти время от времени всплывают именно такие моменты.

Начиная свой путь если не наверх, то, по крайней мере, вперед, Валентина Ворон сразу решила наложить на себя как можно больше ограничений. «В конце концов, это дисциплинирует», — сказала себе она. Разумеется, во времена, когда не было ничего , ограничивать себя, например, в том же кофе было гораздо проще. Он везде дорогой, растворимый и некачественный, зачем этот параграф… Однако, когда постепенно кое-что все-таки начало появляться, отказаться от обрушившегося на тебя вдруг становилось намного сложнее. Валентина даже помнила времена, когда она позволяла себе слишком много, без принуждения, по доброй воле, исключительно ради желания попробовать. Но всякий раз могла остановиться только благодаря тому, что, изначально взяв курс на ограничения, приучила себя к дисциплине.

Результат налицо. Борясь с собой и собственными искушениями, в свои нынешние тридцать два года Валентина Ворон не выглядела, конечно, на десять лет моложе, но и не стремилась к этому. Каждое утро и каждый вечер видела перед собой в зеркале молодую, красивую, стройную, спортивную, прекрасно сложенную, полную жизненных сил, планов и энергии зрелую, опытную женщину. «Наверное, именно таких называют леди», — подумалось ей как-то раз. Факт, что сегодня она из-за целого ряда причин не осталась в ежегодно набирающем силу и размах Киеве, а вернулась в родной Луцк, меняющийся медленнее, отнюдь не удручал госпожу Ворон. Наоборот, развернуться как следует она могла именно здесь. Ведь имела ряд преимуществ, из которых следовало выделить не внешность, по-прежнему броскую, а приобретенный опыт. Причем во всех сферах того бизнеса, в котором девушка Валя оказалась не в таком уж далеком, если так разобраться, одна тысяча девятьсот девяносто третьем году.

Да, она трудилась так, что с нее сходило семь потов. Ей не удалось стать лучшей, к чему стремится в своей профессии любой человек. Но Валентина Ворон добилась большего: она заработала имя. Возможно, ее не так часто узнавали, как ей бы этого хотелось. Однако в профессиональной среде Валентина приобрела достаточную известность и, повзрослев, могла вести любые деловые переговоры сама. С возрастом не вышла в тираж, не цеплялась за любую возможность остаться на подиуме либо же в студии, но поднялась сперва на тот уровень, когда могла заключать персональные, эксклюзивные контракты. А в скором времени — искать и привлекать новых девушек, что само по себе приносило не слишком большой, зато стабильный доход.

Тяга к красоте в этом сложном мире часто стоит дороже, чем реальная красота.

Сейчас, сидя на стуле с ортопедической спинкой перед ноутбуком в комнате, которую определила под небольшой личный кабинет, Валентина Ворон прикрыла глаза, откинулась, скрестила пальцы рук, положила их перед собой на стол. Нужно было принять решение. Даже так: возникла потребность в решении. А утренний просмотр новостей в Интернете подкинул мысль, которую надо как следует обдумать. Если правильно повернуть дело, это — шанс.

Но думать вот так, сидя перед монитором, Валентина Ворон не привыкла. Читать вдумчиво, когда нужно сидеть ровно, держать осанку и пялиться при этом на плазменный экран, молодая женщина так и не научилась. Потому собиралась сделать проще, как привыкла: включить принтер, пустить интересующую страничку на печать, когда принтер выплюнет страничку, взять ее, прочесть еще раз, встать, заварить себе зеленого, а еще лучше — травяного чаю, без сахара. Затем выйти на террасу. И, прихлебывая из чашки, подумать, что со всем этим можно сделать.

Она привыкла действовать именно так. Так принимают решения многие. Вот только в подавляющем большинстве случаев стимулируют себя либо алкоголем, либо — кофе, либо же — кофе с алкоголем пополам. Здесь никакого реального стимула на самом деле нет, давно сделала вывод Валентина. Просто люди думают, что спиртное, кофе или хотя бы крепкий чай мобилизуют, стимулируют, убыстряют течение мысли. А ведь на практике — все не так. Например, бытует мнение: бокал вина расслабляет женщину, делает более сговорчивой, даже возбуждает, а несколько рюмок коньяку либо другого крепкого алкоголя положительно влияют на потенцию мужчин. И то и другое — абсолютные мифы, разрушающиеся на практике в десяти случаях из десяти. То есть если женщина готова расслабиться и позволить мужчине многое, ей необязательно для этого выпивать вина, пусть даже самого ароматного и дорогого. А если у мужчины проблемы с потенцией, спиртное их только усугубляет. Но ведь должны же люди придумать что-то для собственного успокоения!

То же самое и с кофе как тонизирующим средством. Когда-то Валентина сама верила в подобные байки. До тех пор пока не поняла: если она валится с ног, кофеин ее не удержит. А если не может встать утром, воспетая в мифах чашка крепкого кофе ее не поднимет. В жизни многое на самом деле зависит не от того, что ты пьешь или ешь, а от желания либо нежелания что-то делать.

Сейчас Валентина Ворон зацепилась за нужную информацию и, посидев немного с закрытыми глазами, решительно поднялась, послала, как и планировала, страничку на печать, босиком прошлепала в кухню, принялась заваривать травку. Не удержалась, насыпала в чайничек не две, а четыре чайные ложки: даже травяной напиток иногда можно сделать покрепче.

Пока чай настаивался, Валентина вернулась в кабинет. Взяла лист бумаги. Подошла к открытому окну, прочла еще раз, теперь уже прокручивая в голове каждую строку. Сообщение было обычным, сухим, даже строгим. Но за ним, как подозревала молодая женщина и в недавнем прошлом модель, крылось многое. При правильном подходе открывались неограниченные возможности.

Заварился чай.

Вернувшись в кухню, Валентина Ворон взяла чашку, процедила светло-коричневый напиток, чтобы травинки не липли к губам; осторожно, боясь обжечься, сделала первый глоток.

Надо подумать…

Восемь лет назад Валентина оказалась в крайне сложной для себя ситуации. Выход виделся только один: превратиться в проститутку, пускай даже элитную, с тщательно выверенным списком постоянных клиентов. Но когда стало совсем невмоготу и даже бежать, бросив все, не означало спастись, Валентина вдруг получила предложение, от которого в данной ситуации невозможно было отказаться.

У нее появился шанс стать женой одного очень известного и влиятельного публичного господина, для которого выход в свет с красавицей женой, непременно моделью, да плюс еще с хорошей репутацией, крайне необходим, неотъемлемая часть имиджа. И по большому счету, спасение репутации: слухи о его «неправильной» ориентации к тому времени понемногу набирали обороты.

Брак был не фиктивным. Он спасал Валентину Ворон от неизбежного падения. Это не тот случай, когда можно было со временем встать на ноги и очиститься. Нет, жизненные обстоятельства толкали ее в такую пропасть, из которой обычно не выбираются. Не потому, что сил не хватает, — никто не даст, такова объективная реальность. Влияния же нового супруга с лихвой хватало на то, чтобы от Валентины отстали все и навсегда.

Правда, молодой женщине тогда было понятно: можно позволить продать себя в рабство, а можно продать себя в жены. Разница — только в уровне дальнейшего комфорта и глубине падения. В конце концов, логика подсказывала: из двух зол следует выбрать меньшее и сделать это как можно скорее. Когда же Валентина согласилась на брак, очень скоро поняла, насколько правильным оказался сделанный выбор.

Торговля собой имела, как оказалось, чисто формальный, юридический характер. На самом же деле ей не пришлось продавать не только душу, но даже тело. Ведь слухи о гомосексуализме мужа оказались отнюдь не слухами. Он сам подтвердил их, когда супруги остались наедине. Валентина до сих пор не могла понять, почему ее тогда не удивило это признание, не оскорбило и не оттолкнуло. Она просто кивнула, затем пожала плечами, а после состоялся деловой разговор.

Итак, среди обязанностей Валентины будет: появляться с мужем на различных светских мероприятиях, давать интервью, говорить о полной гармонии в их отношениях, позировать на пляжах престижных курортов, где семейной паре положено регулярно отдыхать. А еще: объяснять, что к появлению детей не готовы они оба. В общем, исполнять роль жены везде, кроме супружеской постели. Большого загородного дома хватало на всех, и даже прислуга, которой обзавелся по статусу ее новый супруг, не подозревала, что они спят в разных комнатах.

Еще одно условие было обязательным: никакой личной жизни, никаких любовников. Что же, это также оказалось выполнимым. Помогла приобретенная уже привычка Валентины ограничивать себя во всем, в чем считала нужным. Отказ от секса, даже случайного, молодая женщина восприняла как отказ от кофе, крепкого чая, конфет, шоколада и прочих сладостей. Тем более взамен она получала бонус: муж покупал для жены небольшое модельное агентство. Так чтобы без лишнего размаха, но при этом жена не скучала, могла заниматься тем делом, с которым ее ассоциирует свет. В конце концов, абсолютная глупость, если у супруги влиятельного человека, не так давно трудившейся в модельном бизнесе, у самой нет агентства моделей…

Понимая, что все это несерьезно и муж просто от нее откупается, Валентина Ворон, тем не менее, старалась пользоваться полученной возможностью по полной. Она заводила знакомства, осваивала азы ведения такого бизнеса, изучала все подводные камни и течения. И это для того, чтобы убедиться: желание работать с размахом упирается в ее личные, человеческие возможности. Она не могла реализовать сложных проектов. Ей не хватало идей. Когда же таковые возникали, Валентина не могла воплотить их в жизнь.

Она понимала, в чем тут дело. Не хотела себе в этом признаваться, но так все и было: чтением лишь модных журналов и брошюр по диетологии и косметологии мозг не натренируешь. Лучше и качественнее мыслит всякий, кто активно читает художественную литературу, беллетристику, развивающую воображение и способствующую, как было принято говорить уже в то время, креативности мышления. Не будучи приученной к чтению в детстве и юности, Валентина также понимала: догнать упущенное, засев за книги, ей не удастся. Потому, разобравшись таким образом в себе, молодая женщина пришла к выводу, что следует оставить все как есть. Благо, от воплощения в жизнь каких-то оригинальных идей ни ее ближайшее будущее, ни будущее возглавляемого ею агентства не зависят. Так и решила работать дальше.

До тех пор, пока муж не захотел развестись. Произошло это полгода назад.

Бизнес вдруг начал давать сбои, перспективы для развития исчезли, а он, в отличие от Валентины, хотел не стоять на месте, довольствуясь тем, что имеет, а двигаться вперед. Появилась возможность перебраться в Германию, к тому же там к однополой любви относятся лояльно. Проявлять свою истинную сущность так уж поспешно супруг не собирался и после отъезда, понимая: это обязательно ударит по Валентине. Но, верный правилу соблюдать договоры, он сам сказал: и о нем, и о ней в стране должны основательно подзабыть. Только тогда он сможет по прошествии определенного времени вести тот образ жизни, какой хотел давно, без опаски подставить кого-нибудь на бывшей родине под скандал.

С ней реализовать такой план проще: все это время Валентина Ворон была в орбите средств массовой информации прежде всего как его супруга, а уже потом — бывшая модель и владелица агентства. Между нами, девочками, говоря — ничем не примечательного. С ним сложнее: он более известен. Но если перестать мелькать в свете, прессе и на экранах — это возможно.

Валентина не возражала и против такой ситуации. Тем более люди, создавшие ей некогда невыносимые условия и подтолкнувшие к браку, который привел к вынужденному и длительному аскетизму, уже давно исчезли. Кого-то судили и посадили, кого-то убили, кто-то потерял былое влияние. Разводясь, Валентина Ворон ничем не рисковала.

Но здесь муж вновь выдвинул несколько условий.

Сперва это показалось ей неприемлемым. Она даже была готова угрожать мужу скандалом, если он не пересмотрит свои позиции. Хотя их было озвучено немного, всего-то две. Зато какие! Первая — ликвидировать принадлежащее ей агентство любым цивилизованным способом, так как вкладывать деньги в него муж больше не собирается. Вторая — свернуть все киевские дела и вернуться обратно в Луцк, где ей будет куплен дом и даже оставлены деньги на первое время. К тому же у нее остается автомобиль, что, впрочем, и так понятно: это ведь подарок на тридцатилетие. Но дальше, госпожа Ворон, крутитесь, как хотите…

По сути, развод возвращал Валентину туда, откуда она начинала свой профессиональный путь. Только тогда, будучи семнадцатилетней, она жила с родителями. Теперь же получала собственную крышу над головой — не в машине ведь жить! — и некий стартовый капитал. Но перспектив для дальнейшего развития, гарантий того, что она сохранит тот уровень жизни, к которому привыкла, Валентине Ворон никто не давал. Пусть это прозвучит банально и упрощенно, однако ее ближайшее будущее выглядело так: она будет жить в доме, ездить на машине и покупать еду, пока деньги не закончатся. После чего нечем будет платить за бензин и еду, крыша над головой — слабое утешение, и Валентине ничего другого не останется, как искать покровителя. В городе Луцке.

Вряд ли ей удастся найти его на тех же условиях, что и в Киеве. Можете называть это какими угодно словами, но Валентина Ворон в свои тридцать два начнет чем дальше, тем откровеннее предлагать себя богатым мужчинам местного масштаба, что мало чем отличается от банальной проституции — того, от чего Валя с таким трудом спаслась.

Однако, чуть поостыв, молодая опытная женщина взвесила предложения мужа более трезво. И чем больше думала, тем больше здравого смысла в них находила.

Взять хотя бы киевское агентство. Было ли оно для госпожи Ворон бизнесом? Скорее делом, которым ей нравилось заниматься. С возможностями развиваться и идеями для дальнейшего развития у нее, как она сама признавала, могли возникнуть серьезные трудности, стоило исчезнуть дотациям. Оставшись одна, Валентина начнет биться словно рыба об лед, спасая себя и дело. Но коль скоро ничего толкового не выйдет, и усилия госпожи Ворон в лучшем случае будут выглядеть смешными, а в худшем — подтверждением ее неумения вести даже элементарные дела, гораздо проще цивилизованно расстаться с киевским агентством, чем публично потерять репутацию.

Потому, рассудила Валентина, муж, как и в большинстве случаев, оказался прав, демонстрируя умение просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Оставшись владелицей модельного агентства, молодая женщина получала бы, как в той известной поговорке, чемодан без ручки: его тащить тяжело и неудобно, а бросить, чтобы пойти дальше налегке, — жалко. Потому лучше и вернее продать агентство, а вездесущая пресса напишет либо о поглощении бизнеса жены известного господина более крупными игроками, либо — о продаже бизнеса как надоевшей игрушки. Обе версии супруга устраивали — тогда еще никто не знал о его планах перевести основные активы за границу и покинуть страну.

Последующий переезд из большого Киева в небольшой Луцк также имел на выходе свои преимущества, осознанные Валентиной чуть позже. Муж стремился, чтобы его как можно скорее забыли. Его утомила публичность. Жена, оставшись после развода в столице, так или иначе привлекала к себе внимание публики, но уже — как «бывшая». Это накладывало на Валентину Ворон определенные обязанности. Например, регулярно вести светскую жизнь. И уж конечно, обзавестись новым спутником — куда же без него? Но рано или поздно скандальная правда о бывшем муже ударит бумерангом не только по молодой женщине — в какой-то степени пострадает репутация нового избранника. Следовательно, бывшая жена «голубого» станет в большом и жестоком городе парией. Придется не только навязываться сомнительным личностям, но и постоянно оправдываться, отвечая на вопрос: «А как это вы не знали?» Получается, уехать из Киева и на какое-то время позволить себя забыть — также неплохой и, кажется, единственно верный тактический ход.

Потому, когда они с мужем вновь вернулись к этому разговору, Валентина Ворон вела себя иначе. Была не столь требовательной и категоричной. Обсуждались прежде всего финансовые условия их расставания: она банально торговалась, прося больше денег на первое время, чем пообещал супруг. Тот, поднаторев в бизнесе, на торги пошел и, как всякий опытный переговорщик, добился золотой середины. Валентина получала меньше, чем просила, но больше, чем предлагалось изначально.

…Вот почему госпожу Ворон в то июньское утро привлекла прочитанная в Интернете информация. Уже почти полгода, как она жила здесь, в Луцке, предоставленная самой себе и уже несколько раз пообещавшая местной прессе открыть в родном городе некое грандиозное дело. Как-никак, она не ушла из модельного бизнеса. Просто сменила место жительства. В родном городе как-то комфортнее. Но идей, простых для воплощения, полностью отвечающих ее креативным способностям, на горизонте пока не возникало.

До сегодняшнего утра. До того, как она прочла в Интернете о том, что для участия в съемках большого международного проекта нужны модели. Возраст — от десяти до шестнадцати лет. Конечно же, кастинг проводится в присутствии родителей.

Киев. Лето 2008 года

— От меня можешь ничего не скрывать, подруга. Если я пойму, в чем тут фокус, то нам же с тобой легче будет.

— Почему здесь должен быть какой-то фокус?

— Слишком просто все, дорогая моя. Пришел, тебя увидели, ты победил.

— Почему тебя настораживает простота?

Разговор происходил в Киеве, в небольшом уютном офисе, приютившемся в недрах Подола. Никакой броской вывески при входе не было. Просто номер квартиры на дверях и два уведомления. Первое сообщало, что объект находится под охраной, второе — что ведется видеонаблюдение. Случайные люди звонили в эту дверь крайне редко, хотя жизнь в офисе если не била ключом, то уж точно не стояла на месте. Приходили сюда только по предварительной договоренности, и почти все посетители уединялись в самой маленькой из четырех комнат достаточно просторной квартиры в доме старой, довоенной постройки.

Тут нужно понять, что «самая маленькая» — это помещение в двенадцать квадратных метров, обстановка которого могла только порадовать любителей еще не вошедшего в моду скандинавского минимализма. Непременный рабочий стол с ноутбуком и специально подобранной под декор настольной лампой, два канапе с обивкой сдержанных тонов на низких ножках и с низкими же спинками, стеклянный столик между ними. Все. Если хозяйке кабинета, она же хозяйка этого офиса, нужно поработать, ей вполне хватало стола и компьютера, подключенного к беспроводному Интернету. Если надо принять гостей, все размещались напротив друг друга за столиком.

Одну из оставшихся комнат переоборудовали в небольшую студию. Здесь мебели не было вообще, кроме разве что стула на высоких ножках и с высокой спинкой. Зато когда включались все осветительные приборы, даже кондиционер не справлялся. Всякий раз приходилось регулировать температуру, и это было обязательной процедурой. Ведь если модели, позирующей в данный момент, слишком жарко или же слишком холодно, снимка, который можно удачно продать, не получится. Допустим, жару хорошо переносит подавляющее большинство молодых девчонок. Им комфортно и уютно в купальниках. Но если в помещении душно, модели покрываются капельками пота, начинают тяжело дышать, течет косметика. Девушки, чем дальше, тем больше, не могут сосредоточиться. Испарина, покрывающая тело, придает ощущение, что на него натянут липкий, потому — противный и неудобный комбинезон. Это все равно что с непривычки оказаться на борту подводной лодки, люки которой уже задраены… Или в зале ожидания провинциального вокзала, где собралась куча плохо помытых людей, а вентиляции никакой.

Когда же в студии прохладно, девушки через какое-то время тоже начинают чувствовать себя не лучшим образом. Тело покрывается гусиной кожей, расслабиться и с головой погрузиться в процесс работы также не удается. Чаще всего не получается придать лицу нужное в данный момент выражение, сохранить его и удерживать до тех пор, пока мастер не будет удовлетворен результатом. Ведь с фотографии на потенциального заказчика не должна смотреть уставшая, напряженная, утомленная как жарой, так и холодом девица. Покупатель красоты хочет видеть естественность, непринужденность, доступность, призыв, романтику, неприкрытое желание, зовущий и манящий взгляд.

Две остальные комнаты занимали работающие в офисе девушки. Из мужчин здесь появлялись только приходящие фотохудожники, которым платили почасово, и, если не был занят, заходил выпить кофе водитель. Хозяйка офиса сама любила водить машину, однако возникали ситуации, когда удобнее, чтобы за рулем сидел шофер. При такой необходимости хозяйка садилась в машину, проходящую как служебный автомобиль. За руль же своего, личного, она никогда никого не пускала.

Звали ее Нонна Серебряная. Имя придумала мама, понравилось его значение: посвященная Богу. Красивую фамилию унаследовала от отца. В свое время фамилия вызвала мамин интерес к отцу. Но время показало: кроме этого, практической пользы от родителя Нонны никакой, потому мать прогнала его и растила девочку сама. А поскольку она и в мыслях не имела, что дочь должна каким-то образом ограничивать ее личную жизнь, девочка со школьной скамьи приучилась к самостоятельности.

Еще в нежном возрасте Нонна решила ни в коем случае не менять фамилию. Именно по этой причине не состоялся первый, обещавший стать довольно перспективным в плане возможностей брак. Кандидат в мужья, начинающий пивной король, решивший бросить дерзкий вызов уже раскрученным и популярным брендам, который был старше ее всего на каких-то десять лет, дорожил своей фамилией не меньше. Мужчина имел вполне реальные перспективы закрепиться со своим пивом на рынке, мечтал о собственном пивном королевстве и, как всякий король, хотел принца. То есть наследника престола, дела и капиталов. У него и в мыслях не было, что вместо принца на свет может появиться принцесса. Когда Нонна намекнула кандидату на такое развитие событий, тот лишь пожал плечами: подумаешь, всего-то делов, станешь рожать до тех пор, пока не получится пацан.

Прикинув свои перспективы, девушка на выданье огорчилась. Мало того что непременным условием для заключения брака становилась утрата красивой оригинальной фамилии, так ее же еще заставят рожать наследников, превратив в подобие племенной кобылы. Ключевым здесь оказалось слово «заставят» — Нонну Серебряную никто никогда ни к чему не принуждал. Потому она и вычеркнула пивного короля из списка своих жизненных планов. Как показало время, правильно сделала. Продержавшись чуть больше года, пивной король прогорел со своим новым пивом. Бизнес поглотили более сильные, пришлось продавать дешевле стоимости, и вообще, после не слишком долгих раздумий он решил в такие игры больше не играть, согласившись на должность обычного управляющего одного из заводов, причем далеко от столицы.

Оценив ситуацию, Нонна поняла: все это вполне могло случиться с ней. И очень обрадовалась, что благополучно избежала незавидной участи — мало того что позволила ради будущего сменить фамилию, так еще и будущего нет… Жена управляющего филиалом пивзавода на периферии — что может быть скучнее! Именно тогда Нонна сделала неожиданный для себя вывод — смогла каким-то образом почувствовать и предвидеть опасность. И решила, что такие знаки послала ей попытка кандидата в мужья посягнуть на ее фамилию, по сути замахнуться на ее единственное и неповторимое «Я». «Значит, — сказала она себе, — всякий следующий кандидат, выдвигающий подобные условия, должен быть немедленно вычеркнут из списка».

Ее нынешний супруг, не посягающий на свободу жены и купивший ей модельное агентство, поставил только два условия, которые Нонна определила для себя приемлемыми.

Первое: он не против детей, но он ими заниматься не будет. Конечно, дети должны знать, что у них есть отец, видеть его, общаться с ним. Однако вся, как сказал муж, текучка, связанная с воспитанием подрастающего поколения, должна полностью лечь на плечи матери. Если нужны средства, пусть Нонна озвучит и обоснует сумму. Таким образом, детство их десятилетнего Илюши отличалось от ее собственного формальным присутствием в доме отца, зарабатывающего деньги. Все остальное время мальчик проводил с няней, чьи услуги оплачивались мужем до определенного момента. А когда пришло время идти в школу, его возила или сама Нонна, или шофер из ее фирмы. Няня же должна была убирать в доме несколько раз в день и следить, чтобы мальчик делал уроки.

Собственно, условие номер два касалось купленного бизнеса. Муж изначально заявил: ничего в этом не понимает, но, даже если бы понимал, не собирается превращать вложение денег в игрушку для супруги. Подобно тому как это практиковали его приятели, откупаясь от своих половин и обеспечивая им лекарство от скуки. «То, что называется бизнесом, должно развиваться как бизнес», — объяснил супруг Нонне. Из чего следовало: его инвестиция станет пускай и крупной, но одноразовой. В дальнейшем пусть небольшие, зато свои собственные деньги жена должна зарабатывать сама. И если у нее не получится выходить хотя бы в ноль, если все завалится, значит, Нонна занимается не своим делом.

Приняв и это, госпожа Серебряная после основательных раздумий и профессиональных консультаций решила идти по единственно приемлемому для себя пути. А именно: не разворачиваться на широкую ногу. Не рекламировать себя на каждом углу. Не ставить перед собой нереальные задачи. Нужно найти свою нишу, занять ее, основательно закрепиться на выбранном рубеже и стараться не потонуть. Развитие, если оно возможно, придет со временем.

Получилось именно так, как задумала Нонна. Офис она содержала сама. Услуги Илюшиной няни — тоже, оформив ее сотрудницей фирмы (о чем, кстати, не жалела). Ведь теперь эта женщина за одну зарплату выполняла больше поручений, чем девушки из офиса. Няня частенько их разгружала и совершенно не жаловалась на жизнь. По сути, она превратилась в нечто вроде исполнительницы хозяйских желаний. Госпожа Серебряная называла ее своей помощницей, и незамужняя женщина средних лет с двумя высшими образованиями стала чуть ли не самым доверенным ей человеком.

Вообще, репутацию Нонна Серебряная построила себе, можно сказать, отменную. Те, кому положено, знали ее не только как человека слова, но, что более важно, человека дела. Самостоятельность приучила ее больше слушать, чем говорить, из услышанного делать выводы, и большинство этих выводов оказывались верными.

Например, именно способность долго анализировать и быстро реагировать помогла Нонне заключить несколько выгодных долгосрочных контрактов с рекламными фирмами, делавшими моделей, которых предлагало агентство «Серебро», своими постоянными «лицами». Причем контракты составляли юристы мужа — тут он, выслушав супругу, охотно подключил собственных «бойцов». Обязательства сторон были прописаны так, что разрыв контракта в одностороннем порядке предполагал серьезные штрафы для инициаторов разрыва. Ну а поскольку агентство «Серебро» даже не думало сокращать свой «рынок сбыта», под угрозой санкций всегда оказывались партнеры. Разорвать отношения без риска для себя можно только в одном случае: если фирма-партнер прогорает и ликвидируется. Конечно, были в жизни каждого кризисные времена. Однако, когда такие периоды наступали, партнеры отказывались от услуг других агентств, даже если те, спасая клиентуру, охотно шли на понижение тарифов. Зато «Серебро» всегда оставалось при своем. Именно этому Валентина Ворон в свое время пыталась научиться у Нонны Серебряной. Когда жила в Киеве и вертелась в этом бизнесе, она считала ее одной из близких подруг. Сама же Нонна относилась к Валентине как опытный воин к новичку, которому в силу ряда личных качеств никогда не достичь такого уровня, не прыгнуть выше головы. Несколько раз Нонна пыталась намекнуть подруге, что та занимается не своим делом. Или же, если все-таки хочет им заниматься, нужно не размахиваться широко, а пытаться делать в этом бизнесе то, что действительно умеешь. Однако от Валентины Ворон слова госпожи Серебряной отлетали словно горох от стены. В то время Валентину еще пока спонсировал муж и думать о будущем развитии было недосуг. Теперь же, оказавшись вдруг не у дел и зацепившись за важную для себя информацию, Валентина Ворон позвонила Нонне Серебряной, договорилась с владелицей агентства «Серебро» о встрече. Она села за руль с первыми лучами солнца и уже к обеду была в Киеве, в офисе подруги.

Оказалось, Нонна кое-что знает об этой теме. Сама не заинтересовалась, данное предложение не входило в сферу ее интересов. Но дать несколько советов давней приятельнице была готова.

— На самом деле, Валюша, все очень просто, и в этом — прелесть ситуации, — заговорила хозяйка «Серебра», осушив половину высокого стакана негазированной воды, которую пила вот уже несколько лет ежедневно, заменяя тем самым чай, кофе и даже алкоголь, которым, впрочем, никогда особо не увлекалась. Воды же обязательно употребляла не менее двух литров в день, в офис и домой ей поставляли дорогие марки, чем Нонна гордилась: мол, если экономить на всяком кофе и вине, то на самом деле выходит недорого, даже дешевле, чем у других. — Люди подошли к решению проблемы нестандартно. Понимаешь, для кино и телевидения часто бывают нужны дети. Хоть для съемок в фильме, хоть в студийном павильоне. Есть такие программы, зрителями которых вполне могут быть мальчики и девочки в возрасте до шестнадцати лет включительно. Согласись, если у них приятные открытые лица, на такого ребенка всегда интересно смотреть.

— Есть такое дело, — согласилась Валентина. — Сама, бывает, включу телевизор, увижу какое-то личико, и так хочется пальцем ткнуть: во-во, смотри-смотри, глянь-глянь!

— Да, дети популярны и делают рейтинги, — кивнула Нонна и снова пригубила стакан с водой. — Но не будешь же ты тратить время, искать их по школам и дворам, ловить на улицах, как это делали раньше!

— А как это делали раньше?

— Ой, Валь, ну ты что, с другой планеты? Никогда не слышала сказок о том, как шел по улице мальчик… Ладно, необязательно мальчик, пускай девочка. Даже лучше, если девочка. Короче говоря, шла по улице девочка, ела мороженое. Вдруг ее останавливает бородатый дядька в темных очках, подзывает к себе. Девочка напугана, сердце в пятки, мама ей сколько раз говорила: нельзя останавливаться на улице и заговаривать с незнакомыми бородатыми дядьками в темных очках! Что делать? Кричать? Стыдно. Бежать? Догонит — дядька высокий, ноги длинные. Испугалась девочка. А дядька улыбается, наклоняется к ней и спрашивает: «Девочка, ты хочешь сниматься в кино?» Девочка сначала не поверила, а дядька не отстает: пошли, говорит, к твоим родителям, они еще не знают, какую кинозвезду вырастили… Так дети становились артистами, если верить старым-старым сказкам.

— Признайся — сама придумала?

— Художественное оформление мое, — улыбаясь, подтвердила Нонна. — А ситуация, Валюш, вполне реальная для прежних времен. В больших городах, особенно в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, где там у нас еще кино снимали, всякие помощники режиссеров не только на улицах по сторонам глазели. Отсиживали на каждом дет ском спектакле! Пометки себе делали, таскали детей на пробы. Это время, деньги… Конечно, раньше и детское кино, извини меня, снимали чаще, делали больше. Но спрос на детей все равно остался. Хоть кино, те же сериалы. Хоть телевидение. Хоть реклама. А времена меняются, подруга. Тот окажется прав, кто раньше других поймает волну, вот как эти ребята, — она кивнула на распечатанное Валентиной объявление.

— То есть ты их знаешь?

— Лично их, эту контору — нет. Только о них хорошие отзывы. Я тут потратила на тебя немножко времени, самой интересно стало. Сделала пару звонков, проверила кое-что. В общем, рекомендации обнадеживают. Говорю же, одни мои приятели сами удивляются, как до такого раньше не додумались: провести кастинг и собрать базу телегеничных детей в возрасте от десяти до шестнадцати лет! Скажу тебе даже больше: у этого агентства… как они там себя окрестили…

— «Дрим», — Валентина на привычный манер произнесла английское слово, что значит « мечты ».

— Ну да, «дримзы», мечтатели, — кивнула Нонна. — Неплохое название, между прочим. Вроде по-английски пишется, а большинство людей это слово понимает. Потом, сняться в кино или же чтобы тебя показали по телевизору — мечта для многих, даже для тех, кто никогда раньше об этом не помышлял. Когда же речь заходит о детях, я вообще молчу: даже если дите не хочет, родители его сами за уши потащат. Тут не столько детские амбиции играют, сколько родительские. Особенно у кого девочки симпатичные. И заметь, подруга, при таких раскладах батьки сами деньги несут, в конвертах и без конвертов, чуть ли не в зубах. Потому, кстати, я с детьми никогда не работаю, только с совершеннолетними и только с их письменного согласия. У меня юрист все это заверяет, чтобы не возникало никаких вопросов. Ладно, в этих морях ты сама плавала. Детишки — дело впрямь новое.

— Разве?

— Многие брались. Но не у всех был системный подход. У этих «дримзов» он, кажись, имеется. Да вот хотя бы в том, что именно сейчас тему с земли буквально подняли! Говорят, кризис надвигается. Только детские лица и детские улыбки, подруга, детская непосредственность дефолту, как говорится, не подлежат!

— Это все лирика, Нон… Какая там на самом деле ситуация? Как это все выглядит?

— Достаточно просто, чтобы считаться гениальным, — снова усмехнулась Серебряная. — Как я поняла, проведя легкую разведку, у агентства « Dreams » уже есть договоренности с несколькими продакшн-студиями. Те, чтобы не искать специально детскую массовку, просто будут брать тех, кого им предложат. Кого-то пригласят в сериал на роль, допустим, ребенка главной героини, без слов, если со словами — вообще круто… Но повторяю, в основном пока юные фото- и телегеничные дарования нужны для фотосессий и массовки в студиях. Знаешь, почему еще это сработает?

— Ну?

— Деньги! — Нонна характерным жестом потерла большой палец об указательный. — Есть, кажется, какой-то закон, который запрещает коммерческое использование детей в таких случаях. Одно дело, когда карапуза снимают для рекламы детского питания, тут да, тут без оплаты не обойдется. Но здесь взрослая массовка деньги получает и расписывается за них! Причем, чтобы все по «белому», переписывают номера паспортов. А у детей паспортов-то нет! Родители, по идее, могут за своих чад эти денежки получить. Только фокус в том, что тогда выходит: родители вроде как торгуют детьми, в аренду сдают, все такое. А это уже незаконно. При желании любой подкопается, и коли не посадят кого-то показательно, то уж взяток да штрафов снимут на серьезную сумму. Что на выходе получается?

До Валентины вдруг дошло. Осенило сразу, неожиданно, внезапно.

— «Дримзы» получают деньги, которыми могут ни с кем не делиться!

— Молодец. А дальше? Или это — все?

— Нет. Родители детей, которым повезет и которых отберут, в лучшем случае сочтут случившееся подарком судьбы.

— Что, есть и худший случай?

— Деньги понесут. Не сами требовать станут, а понесут в клювах!

— Чем же такая ситуация плоха?

— Ты меня проверяешь на вшивость или я не поняла? Ладно, ну тебя, — Валентина отмахнулась. — Брать деньги в подобных ситуациях означает связать себя обязательствами. Конечно, на это можно наплевать. И многие так и делают, когда касается взрослых людей. Сами знали, куда влезать. Но тут дети замешаны, и, уж если от родителей взял мзду, будь добр — отрабатывай, пристраивай чадо к делу. Так что здесь или совсем не брать, или оговаривать все риски. С другой стороны, — Валентина выдержала паузу, что-то прикидывая, — если брать с родителей, то со всех сразу. Избирательно не работать. Сунет тебе какая-то мамаша, допустим, тысячу, остальные проигнорируют.

Кому эта тысяча поможет?.. Нет смысла связываться.

— Ты в какой валюте меряешь, подружка?

— Как в какой?.. В гривнах… наверное…

— Выше бери. Забудь о гривнах. Там, когда начинают разговоры, сразу называют суммы в долларах. Если очень повезет, то и в евро. Реально во всей этой истории вполне могут крутиться серьезные деньги, если не делить их на всех. Сколько человек в этом агентстве « Dreams » задействовано? Думаю, не больше пяти. Хотя бы потому, что двоим такой проект можно придумать, но никак не раскрутить. Ресурсов не хватит. Даже если им перечисляют за приглашение одной детской массовки, допустим, пять тысяч долларов, по тысяче на брата чистыми они уже имеют. Это если они именно так договорились. Но ведь могут быть совсем другие расклады и цифры побольше. К тому же, если ребята там засели ушлые, съемки планируют не менее трех раз в неделю. Пока лето, каникулы и сезон, дело у них на лад пойдет. А студиям, тут я повторюсь, головной боли меньше. Чужие деньги считать нехорошо. Не люблю я этого, подруга, своих бы досчитаться. Но все равно, даже по самым скромным подсчетам, история выгодная всем сторонам. Особенно родителем — какое моральное удовлетворение, когда их детишек показывают в телевизоре!

Допив воду, Нонна Серебряная откинулась на спинку канапе, вытянула ноги.

— Объяснила я тебе?

— Понятно и доступно, спасибо.

— Не за что, обращайтесь. Теперь я задам вопрос: тебе там, в твоем Луцке, от этого понимания какая польза?

Валентина медлила. Наконец проговорила, негромко и осторожно, словно боясь кого-то спугнуть:

— У них эти кастинги как долго продолжаются?

— Позвони узнай. Телефон указан.

— Но ты же больше знаешь, Нон… Не говори, что не интересовалась.

— Не скажу, — легко согласилась Нонна Серебряная. — Принимают заявки до конца следующей недели. Сегодня — пятница, кстати. Отними уик-энд. Потом три дня — просмотр и отбор. С восьми утра до восьми вечера. Конвейер, но я их понимаю: на улице этого не проведешь, аренда же нормальных помещений стоит дорого. Видимо, стартовый капитал не слишком велик. В любом случае там, уверена, уже сотни заявок.

— Я привезу им из Луцка автобус с детьми, — сказала Валентина Ворон уверенно. — Даже два автобуса. Только мне нужны гарантии, что у нас не будет конвейера. И наших никто не станет мариновать в общей очереди. Мне нужно полдня. Даже если отберут из общего количества человек шесть-десять, уже хорошо.

— Для кого?

— Для меня, Нон… Мне надо с чего-то начать в родном городе. А здесь хоть и лотерея, но всякий, кому выпадает билет, получает гарантию. То есть даже если я соберу из Луцка и области два автобуса детей в возрасте от десяти до шестнадцати лет и из общего количества отберут хотя бы шестерых, то это в масштабах города и области уже можно считать успехом.

— Как имиджевая акция — ничего, — согласилась Нонна. — Все-таки кое-чему ты научилась, подруга. Только вот чем я смогу тебе помочь?

— Ты сказала, есть какие-то общие знакомые… — Через две головы третья.

— Если позвоню я напрямую по указанному телефону и озвучу предложение — дела не будет. Таких, знаешь, хватает. Но если через кого-то — гарантий больше. Мне нужно встретиться с кем-то из «дримзов» лично. Поговорю, сделаю несколько предложений о сотрудничестве…

— Почему ты думаешь, что тебя послушают?

— Им, Нон, бардак за эти три дня тоже не нужен. Сравни: или сидят прибитые духотой девчата и проверяют списки живой очереди, мамы рвутся вперед, а дети хнычут от тоски, или им привозят уже готовый автобус… — Ты же про два говорила.

— Хорошо, пускай два, — легко согласилась Валентина. — В любом случае у меня будет дисциплинированная группа, очередность сформируется заранее, процесс пойдет без задержки. Мне кажется, это важный момент.

— Может быть, — повела плечами Нонна. — Вполне может быть, кстати. Оптом оно всегда проще, с индивидуальным подходом тяжелей. Ладно, — она легонько хлопнула в ладоши. — Пойди тут через дорогу выпей кофе…

— Только не кофе!

— Тогда чайку. Там хороший есть, с чабрецом. Я тебе позвоню часика через пол. Узнаю, как можно подкатиться к агентству « Dreams » с черного хода. Есть у меня подозрения, что ты там не одна такая желающая.

Луцк. Лето 2008 года

Все сложилось в голове Валентины Ворон, когда она ехала назад.

Она возвращалась в Луцк, выехав из вечера в сумерки, и делала противоречивые выводы. Разговор с представителем агентства, спокойным мужчиной лет сорока, который представился Игорем Олеговичем, произвел на Валентину самое благоприятное впечатление именно благодаря его уверенности в том, что он делает. Они встретились через пару часов после обеда, что госпожа Ворон, прекрасно знавшая киевский деловой ритм, вообще сочла чудом. Ведь обычно со второй половины дня пятницы все встречи, даже самые важные, в Киеве переносятся на вторую половину дня понедельника. В идеале же — вообще на утро вторника.

Даже если тема важна для обеих сторон, нет в этой жизни ничего такого, что не терпит отлагательства в выходные. Валентина прекрасно усвоила эту истину. Потому спешила в Киев тем утром, в глубине души подозревая: пятница — не тот день, когда ей, настойчивой провинциалке, кто-то вообще готов будет уделить время и внимание. Тем не менее планы на удивление свершились, результатами встречи и договоренностей молодая женщина и недавняя владелица модельного агентства была в целом довольна. И теперь в полной мере смогла осознать гениальность фразы из старого, но упорно не стареющего фильма «Кавказская пленница». Как там:

«Тот, кто нам мешает, тот нам поможет».

Именно эта фраза стала ключом к сделанным Валентиной Ворон противоречивым выводам.

Да, с одной стороны, заявки для участия детей в кастинге «звезд», как назвал это собеседник, в агентстве « Dreams » принимали еще семь дней. Вроде бы времени достаточно. Однако, с другой стороны, нужно отминусовать субботу-воскресенье. Собеседник признал: хотя на телефоне теоретически будет сидеть все это время некая девочка, все равно практика показывает, что дозвониться в выходные и получить вразумительный ответ довольно-таки сложно.

К тому же он подтвердил опасения госпожи Ворон: за то время, что они объявили о поиске юных дарований для гарантированного участия в кино- и телесъемках, по заявкам уже намечается явный перебор. Права оказалась и опытная Нонна Серебряная: сжатые сроки для проведения отбора претендентов прямо связаны со стоимостью аренды помещения. В такой ситуации отказывать вроде бы и нужно, фильтруя участников, но в то же время нежелательно. Ведь именно в последний день может объявиться мальчик или девочка, которые станут для агентства настоящей находкой. Вывод: отказывать вряд ли станут, но и в выходные девушка с телефоном будет принимать преимущественно служебные звонки. Либо же, если кто-то вдруг прорвется, переадресует всех на понедельник.

Результат: уик-энд, который мог помешать дерзким планам Валентины, на самом деле давал ей возможность для маневра. Как, опять же, она верно рассчитала, людям из « Dreams » намного легче было бы поработать с заранее сформированной и укомплектованной группой детей, чем своими, прямо скажем, пока еще слабыми силами наводить порядок, выстраивая в очередь огромную галдящую толпу мальчишек, девчонок, а также их родителей. Преимущественно матерей, каждая из которых готова вцепиться в прическу другой, чтобы отстоять право именно своего талантливого чада стать «звездой» экрана. Тогда как госпожа Ворон гарантировала нужное количество кандидатов, порядок и дисциплину. К тому же напомнила о себе и своем недавнем профессиональном прошлом, что, похоже, сыграло важную роль в разговоре.

Вот почему им меньше чем за час удалось договориться. При этом Валентина Ворон не без удовольствия констатировала: сведущая подруга Нонна ошиблась в прогнозах. Предложение, которое она сделала Игорю Олеговичу, оказалось, по его собственному признанию, простым, как все гениальное. Или гениальным, как все простое. Короче говоря, подобного подхода, пути, предложенного ему Валентиной, никто до этого времени не смог сформулировать и озвучить. Оценивая услышанное, Игорь Олегович жонглировал словечками « креатив » и « экслюзив », не облегчая их ироничным смыслом. Конечно же, он его принял.

И настала очередь Валентины впрягаться и напрягаться.

До следующей пятницы она должна подобрать детей. И уже, получается, через понедельник их ждали в Киеве, прямо у входа на киностудию имени Довженко. Волшебное слово «киностудия» сработало: Валентине самой вдруг захотелось поучаствовать в кастинге, и она безмерно жалела, что во времена, когда была в требуемом возрасте, ничего подобного никто не устраивал. Проходили только песенные конкурсы, а петь и танцевать она как не умела, так и не научилась.

Теперь госпоже Ворон оставалась самая малость: набрать детей. За этим, рассудила она, дело не станет.

Вернулась поздно, спала плохо, и уже на следующее утро, нарушив собственное правило и напившись для тонуса кофе, Валентина уселась с телефоном в кресло. Есть процедуры, которые не делаются быстро в Украине, и уж точно в городе Луцке. Однако Украина потому и уникальная страна, что ход подобных событий здесь можно ускорить. Для этого надо иметь знакомства вроде тех, которые Валентина завела, играя в недавней жизни роль жены своего известного в определенных кругах мужа. Потому первый звонок сделала ему и, когда он ответил, поняла: удача и дальше будет на ее стороне. Ведь по стечению обстоятельств бывший супруг прилетел по делам из Берлина в Киев, понял Валентину с полуслова, сухо и четко пообещал дать контакты нужных людей и сделал это в течение ближайших тридцати минут — выслал несколько номеров. Добавив от себя:

«Хоть и суббота, но люди уже в курсе дела».

Так еще до обеда Валентина Ворон получила гарантированную поддержку: она может за выходные подготовить нужные документы, в понедельник с утра нести их туда, куда положено, и уже к среде, по максимально ускоренной процедуре, ее новое агентство будет официально зарегистрировано в Луцке. С названием долго не мудрила, первый вариант — «Амур» — быстро забраковала как фривольное, остановившись на вполне, как ей показалось, нейтральном: «Глянец».

Теперь госпожа Ворон из частного лица превратилась в официальное. И вполне имеет право организовывать и проводить конкурсные отборы, подобные тому, который она собиралась устроить. Начать намеревалась прямо с понедельника, но, подумав, решила взять старт все же со вторника: возня с бумагами и поиск подходящего помещения отнимут достаточно много времени. Но запустить информацию необходимо как можно скорее.

Потому, выпив еще кофе и окончательно махнув рукой на табу, Валентина позвонила знакомому, владевшему популярным в городе интернет-изданием. Дальше — личная встреча, обещание предоставлять информацию о происходящем только ему одному, и уже к утру воскресенья на сайте «висело» нужное госпоже Ворон объявление. Конечно, она знала: день не самый подходящий. Однако вскоре поняла, как ошибалась в людях, предполагая, что по выходным они ничего не читают. Объявление восприняли буквально. А именно: известная в прошлом модель и владелица одного из крупнейших киевских модельных агентств, гордость города и красавица Валентина Ворон открывает новое агентство, и первый ее шаг — набор детей, которые будут сниматься в кино и на телевидении.

Конечно, ей пришлось отвечать на посыпавшиеся звонки уже к вечеру. Объяснять: на самом деле все не совсем так, она приглашает не всех подряд, и сперва просмотр с прослушиванием пройдут здесь, а уже потом лучших она сама повезет в Киев для участия в следующем этапе. Воистину, слово «киностудия», упоминаемое Валентиной раз за разом, было-таки волшебным. И даже на расстоянии гипнотизировало, как удав кроликов. «То ли еще будет», — предположила Валентина.

Не ошиблась. Уже с понедельника телефон разрывался. Казалось, он даже раскалился. Госпоже Ворон пришлось на время, пока утрясала бюрократические и организационные формальности, отключить его. Когда же обо всем договорилась и снова включила — решила даже не утруждать себя, считая количество пропущенных вызовов. Все равно каждый перезвонит. Что и случилось: взбудораженные родители, сто процентов мамаши, требовали посмотреть и послушать именно их ребенка, а то и двух, утверждая: только их дети рождены, чтобы стать «звездами» экрана. Шестнадцатилетние звонили сами, преимущественно девушки, и этих, как ни странно, откликнулось меньше всех. Возможно, предположила Валентина, они уже достаточно взрослые, чтобы позволять родителям делать что-то вместо себя, но еще не достаточно уверены в своих силах, чтобы вот так просто рискнуть и набрать указанный номер.

Особенно запомнился один звонок. Девушка, назвавшись Алисой, спрашивала, может ли она поехать вместе со всеми, но не для участия в кастинге, а сопровождая двоюродную сестру. Разговор отложился в памяти благодаря прежде всего своей необычной серьезности. Ведь он начался с просьбы девушки встретиться лично, чего ни до нее, ни после никто из звонивших не добивался.

Первое впечатление от Алисы стало, на диво, приятным. Позже, пытаясь объяснить себе собственные ощущения, Валентина Ворон нашла, как ей показалось, единственно верный ответ. Увидев юную лучанку, она тут же вспомнила себя в молодости. Тогда, в свои шестнадцать, Валя часто стояла перед зеркалом, наблюдая за довольно-таки привлекательным внешне созданием, которое природа не обделила ничем, кроме разве что не совсем удачного места рождения. Уже в переходную пору между отрочеством и юностью Валюша Ворон считала себя кладом, ждущим, пока его найдут. Или же бриллиантом, требующим шлифовки и огранки. Вот почему вначале, когда делала первые шаги на пути к мечте, она позволяла мастерам лепить из нее все, чего требует дело, которому девушка намерена была посвятить свою жизнь.

Конечно же, Валентина тогда подумать не могла, что судьба исполнит трюк под названием «колечко» и она окажется там, откуда так стремилась вырваться. Зато теперь госпожа Ворон видела перед собой не ослепительно красивую, но все-таки миловидную молодую особу, которую, по-хорошему, следовало бы приодеть, причесать, накрасить, как того требуют правила, обучить двигаться, улыбаться в нужный момент, а когда потребуется — изображать холодный и от того еще более возбуждающий, манящий, зовущий взгляд.

Одним словом, тут было с кем и с чем работать. У Валентины мелькнула мысль заняться один раз благотворительностью, сосватать юную Алису в агентство «Серебро», где из нее под чутким руководством Нонны сделают если не суперзвезду, то вполне востребованное и профессионально подготовленное «лицо». Но тут же она мысль отогнала, даже не сдержалась — махнула рукой, словно избавляясь от навязчиво жужжащей рядом мухи. Алиса зацепилась вопросительным взглядом за этот жест, — похоже, приняла его на свой счет, и госпожа Ворон немедля поспешила успокоить девушку:

— Ничего-ничего, не обращайте внимания… Или можно на ты?

— Можно. Вы же старше, — непринужденно ответила Алиса и закусила губу, поняв, что, возможно, задела ненужные струны в душе новой знакомой. Девочка тут же смутилась: — Ой, извините… Я не то хотела… Короче… Я совсем не хотела…

— Расслабься, — милостиво и благодушно произнесла Валентина, хотя невольное замечание на счет разницы в возрасте таки задело ее. Однако сначала сработали приобретенные навыки профессиональной выдержки, ей удалось сохранить легкую улыбку и ничем не выдать праведного гнева. А затем до Валентины дошли одновременно две вещи: Алиса тонко чувствует субординацию и, стало быть, способна научиться контролировать ситуацию, как и себя, а самой Валентине, девочка права, действительно, уже никогда не будет шестнадцать.

Элементарная математика показала: Алиса младше ее ровно вдвое, между ними — то, что принято называть напыщенным словом «поколение». И вряд ли девушка так прямо подчеркивала свое некое возрастное превосходство. Вероятнее всего, девчонка хотела выказать уважение прежде всего к опыту сидевшей напротив женщины. Сделав такие выводы, Валентина пригласила Алису в любое из центральных кафе, где той казалось удобнее.

— Все нормально, — продолжила она, получая видимое удовольствие от явного смущения девушки. — Я действительно старше. Только вот в мамы тебе вряд ли гожусь. Скорее в старшие сестры.

— Наверное, так, — согласилась Алиса.

— Хорошо. Кстати, сразу хочу тебе сказать: неплохо выглядишь. Если нужен профессиональный совет — милости прошу.

— Совет?

— Это я так, мыслю вслух. Вдруг решишь пойти по моему пути. Возможностей, кстати, теперь и в родном Луцке на первое время достаточно. Тот же конкурс красоты… Не пробовала?

— Участвовала в школьном.

— Чудесно! И что, первая красавица?

— Третья, — щеки девушки еще сильнее зарделись. — Спасибо, конечно, Валентина Павловна…

— А вот тут давай договоримся! — госпожа Ворон сделала рукой предупреждающий жест. — Не знаю еще, о чем ты хочешь поговорить, но уговор: без Павловны. Меня зовут Валентина — этого достаточно. Есть?

— Поняла, — послушно кивнула Алиса. — Значит, Валентина, дело у меня вот какое. Двоюродная сестра, Лена, ей четырнадцать. Девочка хорошая, талантливая.

Вам она наверняка подойдет…

— Стоп! — Валентина снова повторила свой упреждающий жест. — Мне пока никто не подходит. По большому счету, я вообще никому ничего не обещаю. Берусь только доставить всех, кого выберу, в Киев на кастинг. Дальше решать буду уже, к сожалению, не я. Конечно, талантливые дети никуда не денутся и агентство, которое я здесь открываю, наверняка продолжит с ними работу. Правда, немного в другом направлении и только с теми, кто пожелает сам. Но, повторюсь, мне лично подходят все. Есть, конечно, некие критерии, для того я и приглашаю желающих на предварительный конкурс.

Считайте это экзаменом.

— Лена сдаст вам экзамен! — горячо заверила Алиса. — Девочка, говорю же, очень хорошая, так хочет многого в жизни добиться! И это шанс для нее! Отличный шанс! Я знаю, что говорю!

— Мне приятно, что ты так озабочена судьбой сестры, Алиса. Пускай даже двоюродной. Не понимаю только, в чем сложность.

— У нее мама… Тетка моя… — девушка вздохнула, старательно обдумывая следующую фразу. — Выпивает она. — Алкоголичка?

— Нет-нет! — поспешно ответила Алиса. — Она, вообще, нормальная. У них отца, дядьку моего, машиной сбило несколько лет назад. На велосипеде ехал, а там пьяный за рулем. Хуже того, оказался какой-то местный начальник, то ли прокурорский, то ли просто городской, я плохо разбираюсь. В Киеве у него концы, замяли дело… Тетке компенсацию не заплатили, потому что сразу не взяла, решила в суд пойти… Наивная…

— Мне жаль, что ты в свои шестнадцать такие вещи понимаешь, — вздохнула госпожа Ворон. — Поверь мне, я не такое знаю, сама повидала… Впрочем, почему «не такое». Такое же самое, фамилии только меняются и должности. Ох! Так что там с теткой твоей?

— Отказалась, значит, от компенсации, — Алиса тоже вздохнула. — А потом, когда поняла, что дело безнадежное, и согласилась взять деньги да покончить со всем поскорее, ей дали понять: мол, надо было брать, когда давали… Теперь поздно, как говорится, пить «Боржоми»… — Сколько детей осталось?

— Лена старшая. Братик еще, Сережа, десять лет. Только я про Лену…

— Поняла. Твоя тетка не занимается дочерью, и ты решила принять посильное участие в судьбе сестры.

— Вы как по-книжному сказали. Именно так и выходит. Тетя на базаре торгует, на хозяина ишачит. Зарплата маленькая, процент с реализации к ней полагается. А бывает, за день той реализации гривен на двести. Дают ей двадцатку. Что на нее купишь?

— Знакомая ситуация, — согласилась Валентина. — В самом деле, кроме водки, ничего.

— Вы не думайте, она не всегда так! — заступилась за родственницу Алиса. — На нее волнами находит. Сейчас как раз волна пошла, период не лучший. Моя мама с малым сидит, его вообще должны вот скоро в село к бабушке вывезти. А Лена, понимаете, переживает сильно. Если же ей повезет в Киеве, то она получит шанс. И мамка ее, я уверена, воспрянет духом, почувствует хоть какую-то надежду. Вдруг да одумается, увидит, что у Лены будущее есть…

— Хорошо, — проговорила Валентина. — Как я поняла, сама Леночка записаться на отборочный конкурс не может, а ее мама по этому поводу пальцем о палец не ударит и ничего предпринимать не намерена. С этим закончили. Ты поступила совершенно правильно, Алиса. Без родителей я просто не имею права отбирать куда-то детей. Тем более не то, что в другой город везти, даже вывозить за пределы Луцка. Получается, ты как близкая родственница готова ее сопровождать. Верно?

— Правильно, — кивнула Алиса.

— Но есть одна загвоздка, девочка. Ты ведь тоже несовершеннолетняя. Тебе самой шестнадцать… — Через месяц стукнет семнадцать!

— Ну пока же не стукнуло, — Валентина позволила себе усмехнуться чуть шире. — Значит, за тебя я тоже должна нести ответственность. И ты, по большому счету, без согласия своих родителей и даже без их сопровождения, если уж совсем следовать букве закона, со мной никуда выезжать не имеешь права. То есть, — быстро поправила себя она, — это я не имею права брать тебя с собой на подобные, гм, мероприятия без сопровождения родителей или хотя бы — без их письменного согласия.

— Моя мама согласна! Отец тоже не будет против!

— Замечательно, — спокойно продолжала Валентина Ворон. — Но это что касается тебя. А вот сопровождать несовершеннолетнюю двоюродную сестру ты, тоже несовершеннолетняя, вряд ли сможешь. И здесь письменное согласие твоей тетки не поможет. Понимаешь, я сама не хочу проблем. Для себя. Неважно, как вы там договоритесь между собой, кто кого с кем и куда отпускает. Малейшая проверка, малейшая жалоба, что-то пошло не так, как я планирую, — все, я получаю такое, о чем лучше не думать и не знать. И от чего, кстати, я долго не отмоюсь. Мне это не нужно, хочу, чтобы ты меня услышала. Люди мы взрослые, ты сама вызвала меня на этот разговор, теперь я тебе отвечаю. Помочь — хочу. Проблем, прости, — нет.

— Никто не хочет проблем, — согласилась Алиса.

— Хорошо, что ты это понимаешь.

— Но ведь все пойдет так, как задумано! — вырвалось у девушки. — Почему сразу настраивать себя на худший вариант? Я не знаю, сколько народу с нами поедет, но взрослых там будет более чем достаточно.

— Я объясняю тебе, девочка, все возможные варианты развития событий, — спокойно ответила госпожа Ворон. — Это вовсе не значит, что я тебе отказываю. В конце концов, если допустить, что мама Лены возьмет ответственность на себя, отпуская дочку с тобой… — Возьмет!

— Не перебивай, это невежливо.

— Извините.

— То-то. Дослушай до конца. Ты отвечаешь за Леночку. Но кто отвечает за тебя? Я? Снова допустим, что ты отвечаешь сама за себя. Ездят у нас в маршрутках, электричках и поездах ребята твоего возраста без какого-либо эскорта взрослых. Однако у нас не просто поездка из пункта А в пункт Б и обратно. Речь идет о мероприятии, имеющем явный коммерческий оттенок. Меня при желании даже могут обвинить в незаконном использовании труда несовершеннолетних, если рядом с тобой никого не будет из твоих родных.

— Но ведь и желания такого ни у кого не возникнет! — снова не сдержалась Алиса.

— Повторяю, — строго сказала Валентина. — Пока что я взвешиваю варианты. Кстати, советую тебе, независимо от того, продолжим мы наше общение или нет, научиться делать то же самое. Мы ведь говорим, в сущности, ни о чем.

— Почему?

— Я даже не знаю, подойдет ли мне твоя Леночка. Вернее, — уточнила она, — подойдет ли она там.

— Но ведь вы решаете…

— А вдруг я ошибусь? В любом случае, Алиса, приводи сестру на просмотр. Приходите пораньше. Боюсь, там такое столпотворение меня ожидает, что со второй половины каждого дня я не смогу адекватно реагировать и толком соображать. Приходите. Там поглядим.

Немолодая женщина…

«Стоп», — одернула себя Валентина Ворон. Если эта настойчивая тетка привела с собой девочку четырнадцати лет и называет ее своей дочкой, значит, она ее мама.

Зная свою вотчину и четко представляя возраст, в котором на Волыни чаще всего выходят замуж, она без особого труда подсчитала: та, которую назвала теткой и воспринимала как немолодую женщину, в лучшем случае старше ее самой всего-то года на три-четыре, в худшем — это ее ровесница.

Такое случается, и не только в Украине с Россией и Белорусью, взятыми вместе или по отдельности, кому с какой позиции удобнее смотреть. Не всякая женщина, рано вышедшая замуж, после тридцати стремительно начинает дурнеть. Есть такие, которые в пятьдесят выглядят как некоторые в тридцать, да еще умудряются заводить молодых скороспелых и необременительных любовников. Возраст, как и время замужества, тут не главное. Чаще всего немолодыми становятся те женщины в возрасте до тридцати пяти лет, для которых замужество и ребенок, если не куча детей, — единственное, к чему стоит стремиться в этой жизни. Родив, такая не то чтобы растворяется в своих чадах — она при этом постепенно теряет интерес к себе как к личности. Эти матери семейств просто тянут лямку, перестают следить за собой, а мужья или другие мужчины, если они у них есть, со временем начинают терять к ним всякий интерес.

К слову сказать, из своего личного опыта, часто наблюдая за окружающими, особенно с недавних пор, оставшись без мужа, Валентина Ворон обратила внимание на одно немаловажное обстоятельство. А именно: мужик, который перестал хотя бы из элементарной вежливости интересоваться собственной женой, на самом деле не нуждается в женщинах вообще. В свою очередь, подавляющее большинство жен также не пытаются найти своим равнодушным мужьям замены. Людей, еще несколько лет назад считавших себя парами, созданными друг для друга, уже ничего не связывает. Ну разве что, кроме общего раскладного дивана — свадебного подарка, брачного ложа и спального места. При этом муж необязательно должен быть горьким пьяницей и неудачником, а жена — ничего из себя не представляющей бесцветной клушей с волосами, знавшими только ножницы, расческу да фен, и ногтями, годами не видевшими профессионального маникюра.

У таких людей, решила для себя Валентина, нет цели. Ни общей, ни личной. Они просто живут под одной крышей, ежедневно выполняют скучную, однообразную работу, делают вид, что радуются праздникам, а неудач с ними не случается только потому, что такие просто не могут себе представить, какая она — госпожа Удача. Каждый считает, что жизнь удалась, ибо они просыпаются утром первого января каждого года с одной и той же мыслью:

«Ну вот, пережили, все опять повторится сначала».

Единственное, что способно хоть как-то оживить людей, подобных тетке, оттеснившей Валентину в угол, — их дети. Точнее, будущее детей, еще туманное, но уж наверняка не такое, каким является настоящее родителей. Понимая на подсознательном уровне, что живут не так , что какая-то, несомненно, важная мечта не сбылась, люди, к категории которых относится и эта женщина, готовы идти на все, лишь бы дать некий призрачный, эфемерный, прозрачный, словно канифас, шанс выйти хоть куда-нибудь.

— Возьмите, — негромко проговорила женщина, стараясь сунуть прямо в руку Валентины картонную папку.

Действовала на ощупь, ведь надо было при этом оглядываться по сторонам, посматривать, как бы никто из собравшихся не углядел маневра и не призвал к ответу. Ишь, ушлая какая! Все стоят, парятся в фойе Дворца культуры. Самопровозглашенные активисты следят за порядком в общей очереди, от шума и гама гудит голова, и дети, в основном девочки, устали так же, как их родители, преимущественно мамы. И это — первый из двух дней: больше времени для отбора подходящих кандидатур у госпожи Ворон не было, многим пришлось отказывать прямо в телефонном режиме, ссылаясь на нехватку времени и мест, и как раз они-то примчались в числе первых, захватив все подступы к актовому залу. С ходу завертев неразбериху со списками, беря наглостью, напором, горлом, «десантницы» — так окрестили их возмущенные «списочницы» — споро установили свои правила. Валентина сперва попыталась вмешаться, но быстро поняла: смысла нет совершенно. За пределами актового зала началась своя, достаточно жесткая игра на выживание, и такой расклад госпоже Ворон даже где-то понравился: в конце концов, она тоже чуть ли не зубами прогрызала дорогу вперед, так что пускай, в самом деле, и здесь выживает сильнейший. У таких, кстати, чаще всего таланту больше, чем у слабеньких, молчаливых, ждущих, когда сильные мира сего соизволят его, такого всего из себя талантливого, заметить.

Потому Валентина несказанно удивилась, столкнувшись с женщиной, с виду немолодой, точнее, не похожей на мать четырнадцатилетней девочки, умудрившейся проскользнуть через служебный вход и перехватить ее на пути в уборную. Собственно говоря, не зов природы, а срочная, какая-то болезненная потребность пусть даже в коротком отдыхе принудили Валентину объявить перерыв на пятнадцать минут. Хотелось больше, но госпожа Ворон решила держаться до конца: эта музыка не будет вечной, два дня по двенадцать часов продержаться, чистые сутки — подумаешь, бывало хуже. Вышла в дверь — а тут эта… Как же ее…

— Вас как зовут? — спросила Валентина, чуть ли не силой отталкивая от себя упорную руку с папкой.

— Людмила… Петровна, — дыхание женщины вдруг участилось, она смущенно отступила на шаг, оставив попытки всучить Валентине папку. — Люда.

— Послушайте, Людмила… Люда… Вы… Ваша дочка…

— Моя дочка, — кивнула женщина. — Это ее рисунки.

Возьмите, она собрала здесь за два класса.

— Зачем мне рисунки? — не поняла госпожа Ворон.

— Они в школе висели, на стенках. В коридоре. Когда разные выставки бывали, тематические. На разные темы. Про мир, про Украину, про маму. На тему Чернобыля даже есть. Задают же такое детям… Я сначала… Потом подумала: «Чего ж, пусть знают…» Ее рисунки посылали и на конкурсы…

— Людмила, погодите, — остановила словесный поток Валентина. — Хорошо, что девочка талантливая.

Только рисунки мне ее зачем?

— А чтобы вы лишний раз увидели, какая она талантливая! И ее надо обязательно взять в Киев!

Сейчас Валентине Ворон стало немножко стыдно за себя. Невольно общаясь с этой настойчивой женщиной, она на самом-то деле просто тянула время и заговаривала зубы. Ведь совершенно, хоть убей, не понимала, о какой из десятков талантливых девочек идет речь. Людмилу же видела вообще впервые: родители присутствуют в зале, только госпожу Ворон они абсолютно не интересуют.

— Мы не на выставку художественную едем, — отрезала она. — Рисунки — хорошо, но заберите. Не пригодятся.

— Кто его знает… Пусть возьмет на всякий случай.

Покажет там… Что, в этом кино не нужны художники?

Нет, это невыносимо уже!

— Постойте, Люда, — заговорила Валентина, держась, как ей казалось, из последних сил. — Ваша девочка… Марина… — пальнула наугад.

— Лада, — укоризненно поправила женщина. — Ладочка, Никитюк.

Точно. Лада Никитюк. Теперь госпожа Ворон поняла, о ком речь, — имя у девочки запоминающееся. Как и внешность… к сожалению.

— Конечно, простите. Лада Никитюк, разумеется да.

Поймите, тут голова кругом с этим всем…

— Я понимаю, понимаю вас, — согласно закивала Людмила. — С нами… с ними всеми разве углядишь. У нас, может, времени мало было, Ладочка не все показала. В школе говорят учителя: девочка медленно раскрывается. Как такое может быть — не представляю себе. Уму непостижимо. Но вот медленно раскрывается, говорят, хоть ты тресни. Не хотите рисунки — мы подождем, вы еще потом посмотрите. Мы там посидим, на улице, сколько надо. Погода ничего, хорошая, тепло… Жарко даже…

— Жарко, — охотно согласилась Валентина. — Для нашей Волыни как-то уж слишком. Давно такой погоды не было. Синоптики обещают дальше из года в год жаркое лето. Глобальное потепление, говорят.

— Бог с ним, то природа, — отмахнулась Людмила. — Вы про Ладочку, мама Валя…

От неожиданности ее даже передернуло.

— Почему вдруг мама?

— Вас так все между собой называют, — призналась Людмила. — Вы же для нас всех, для деточек наших талантливых… Прямо мама, серьезно.

— Я кое-кому там сама в дочери гожусь. Но вообще-то, в сестры, старшие или младшие. Вы так сразу «мама».

Неловко.

— Ничего. Вы правильное дело делаете. Вот, для Ладочки моей…

— Постойте, — жестом остановила ее госпожа Ворон, понимая: этого разговора все равно не избежать, так уж лучше сразу, без антимоний. — Ваша девочка очень хорошая. Правда, талантливая, поет-танцует, смелая, сама подготовила программу, старалась…

— Да-да, надо же уложиться, времени немного. Она и придумала, как себя показать всю, во всей красе.

— Показала, — честно призналась Валентина. — Мне понравилось.

— Правда? — в глазах Людмилы блеснул огонек надежды.

— Я не обманываю вас. У вас растет талантливая дочь, Люда. Вы не оставляйте этого так, развивайте. Она не пропадет, как мне кажется. Здесь многие из тех, кого привезли, с вашей девочкой рядом не стояли.

— Так значит… — огонек загорелся сильнее.

— Нет… — Мысленно Валентина проклинала себя за подобный вердикт.

Огонек погас.

— Почему — нет? Вы меня успокаиваете, когда нахваливаете Ладочку?

— Нет, Людмила. Не успокаиваю. Говорю чистейшую правду и очень советую развивать девочку дальше.

— И все-таки — нет?

— Нет, — повторила госпожа Ворон. — Там, куда мы собрались… Куда я повезу детей, где станут их смотреть… В общем, там другие критерии отбора. Может, у Лады вашей это с возрастом наладится… — Она наконец-то решилась, провела рукой перед своим лицом: — Внешность, дорогая моя Людочка. Личико. Там, куда мы едем, отбирают не тех, кто талантлив, а тех, кого не стыдно показать по телевизору или даже в кино. Красивых детей… Девочек, мальчиков… Не угловатых, не худых, нестандартная внешность там никого не волнует.

— Ах, ты… — выдохнула Людмила. — Моя Ладочка, значит, некрасивая? Страшненькая вам всем, да?

— Она нестандартна, — объяснила, как могла, Валентина. — Стандарты не я придумала, не я устанавливаю. И поверьте моему опыту, лучше вы пойдете домой сейчас, чем вас отправят из Киева. Меня еще спросят, кого привезла…

— Что значит — кого? — Людмила расправила плечи. — Талантливого ребенка. Который тоже хочет чего-то добиться, получить свой шанс, которому снятся сны и… Какого черта я с тобой тут распинаюсь! Мама Валя! Мамочка нашлась…

— Я, между прочим, не напрашивалась к вам. И никому из вас не навязывалась. — Валентина сдерживалась из последних сил, теряя остатки терпения. — Извините, конечно. Если вы считаете, что я виновата и должна извиниться. Но я даю реальную картину. Лучше здесь и сейчас, поверьте моему опыту.

— Дать бы тебе… по картине… Картинка нашлась, тоже мне!

Валентине больше нечего было сказать. Как, похоже, и матери некрасивой, пусть сто раз талантливой девочки со старинным именем Лада. Теперь огонь в глазах блеснул гневом, женщина повернулась и совсем не женским, каким-то строевым шагом отправилась восвояси. А госпожа Ворон подозревала: разговор на подобную тему — первый, но вряд ли последний.

Чтобы попасть в Киев к девяти утра, нужно было выезжать еще затемно. Все согласились, никто не роптал, и даже дети, преимущественно девочки в возрасте от одиннадцати до четырнадцати лет, не капризничали, не баловались, послушно расселись по местам.

Как и предполагала Валентина, набралось два автобуса пассажиров. Обеспечил их спонсор, появившийся буквально в последний момент. Если уж быть совсем точной, директор фирмы, занимавшейся пассажирскими и грузовыми перевозками, спонсором в буквальном смысле этого слова не был. То есть денег не дал. Просто выделил транспорт, за аренду которого никто не заплатил.

Госпожа Ворон успокаивала свою совесть тем, что все происходило именно в такой последовательности: сперва дочка предпринимателя, двенадцатилетняя Катя, третий ребенок в большой семье, прошла естественный отбор и Валентина решила включить девочку в группу, а уже после того ее отец великодушно предложил свои услуги. Луцк — город маленький, Валентина и не делала особого секрета из своих поисков денег на фрахт автобусов. Даже вроде ей кто-то что-то пообещал. Но раз уж человек захотел сделать такой широкий жест, препятствовать сложившейся ситуации она не собиралась. Решила принять это как добрый знак — все будет хорошо.

Как организатор, она поехала вместе со всеми, хотя, честно говоря, на своей машине удобнее, сохраняется чувство независимости, некой отстраненности от всего происходящего. Но как раз этого Валентина и не хотела. Наоборот, ей сейчас, как никогда, следовало находиться в гуще событий, с народом. Ведь получалось так, что эти двадцать восемь мам — пока что самые верные ее друзья в родном городе. Тогда как врагов она успела нажить едва не в три раза больше.

Да, родители каждого ребенка, которого Валентина отбраковала, считали ее своим личным врагом. Госпожа Ворон тут не сгущала красок: все они затаили обиду, многие прямо там, на месте, не скрывали личной неприязни. И Валентина очень надеялась: никто из тех женщин не поедет на какой-нибудь дальний хутор, где живет на отшибе широко известная в округе старуха, пользующаяся дурной славой ведьмы. Ведь все может статься, кому-то непременно стукнет в голову отомстить, ведьма нальет в блюдце колодезной воды, положит туда кольцо, даст просительнице иголку, и та станет колоть лик Валентины, который проявится внутри этого кольца.

От подобных мыслей Валентину всякий раз невольно бросало в дрожь. Она гнала их от себя с тем завидным упорством, с которым люди выгоняют из комнаты случайно залетевшую муху либо пытаются изловить въедливого комара. Однако навязчивые думы упорно возвращались, и отвлечься помогало только одно: сосредоточиться на происходящем и полностью погрузиться в процесс. Так Валентина и делала, всю дорогу поддерживая ни к чему не обязывающий разговор с девушкой Алисой. Та — кто бы сомневался! — все-таки получила возможность сопровождать двоюродную сестричку Леночку.

Из всей пестрой компании именно Алиса казалась госпоже Ворон наиболее приятной. Хотя бы потому, что девушка — а ей без малого семнадцать и Бог не обделил ее привлекательной внешностью — единственная из всех, кто ни на что не претендовал. Значит, не воспринимала Валентину Ворон как добрую волшебницу, одним мановением чудесной палочки превращающую золушек в принцесс и дающую каждой обращенной новую, счастливую и богатую жизнь. Алиса с интересом наблюдала за происходящим — и только. Но разговаривала с Валентиной не из вежливости, просто поддерживая беседу. Ее в самом деле интересовало то, чем занималась и жила госпожа Ворон.

Готова ли девушка связать с этим свое не такое уж далекое будущее, Валентина не знала, Алиса — уходила от прямого ответа.

Возможно, девушка вообще пойдет учиться, выберет другую профессию, определит иной жизненный путь. Глубоко-глубоко в душе Валентина очень хотела для Алисы такой определенности. И все-таки уже сделала заметку: будет держать девушку в поле зрения и при первой же возможности предложит стать своей помощницей. Ведь уж кто-кто, а сама Валентина Ворон четко определилась с собственным будущим, не собираясь менять род занятий. Удачный старт — и ее собственное агентство заработает, маховик раскрутится в полную силу, она станет в родном Луцке тем же, кем Нонна Серебряная — в Киеве, со своим агентством «Серебро».

Потому, беседуя с Алисой и отвечая на вопросы девушки, Валентина при этом умудрялась еще и оценивать свое нынешнее положение, прокручивая в голове список подопечных, который за короткое время выучила наизусть. Так уж вышло, что девять из двадцати восьми детей имели обеспеченных и влиятельных на уровне не только города, но и области родителей. Отдельно радовало самолюбие Валентины то обстоятельство, что так вышло случайно. Она не нарочно, просто совпало: семь девочек и двое мальчишек, отобранных ею, оказались из состоятельных семей. Если нужно оправдание, необходим какой-то противовес, госпожа Ворон готова была предъявить себе и его: среди тех, кто ей не подошел, тоже оказались дети, о чьих родителях принято обтекаемо говорить «с возможностями».

Между прочим, именно эти родители ссорились с Валентиной меньше остальных. Да, высказали претензии. Даже не обошлось без традиционного: « Да кто ты такая! » Но стоило поговорить с ними чуть дольше, такие мамы отбрасывали эмоции, проявляя готовность хотя бы выслушать аргументы, объяснения, комментарии и советы. Во всяком случае, злоба уходила. И расставались они если не приятельницами, что с учетом ситуации было бы слишком, то как минимум без лишних ненужных обид друг на друга.

Подобное, полагала Валентина, объяснялось достаточно просто. Родители, у которых были чуть большие, чем у остальных, возможности, будущее собственных детей в той или иной степени представляли. Шансов пойти вперед и кем-то стать у них имелось как минимум на порядок больше. Разумеется, не каждый родитель решит все за ребенка. Но поддержать на пути и дать приличное образование, открывающее многие двери, захочет и сможет. Тогда как прочие рассматривали каждый, даже самый минимальный шанс куда-то продвинуть или протолкнуть своих детей как первый и единственный. Вот откуда — потоки обиды, водопады злости и океаны ненависти с их стороны.

Однако вернемся к главному, одергивала себя Валентина, когда Алиса, пересевшая к ней, в очередной раз отворачивалась к окну, чтобы посмотреть на уверенный восход солнца и подумать о своем. Пусть не все девять, но ведь кто-то из них обязательно подойдет специалистам из « Dreams ». Она ощущала это и привыкла доверять собственной интуиции. Получается, их родители в какой-то мере почувствуют себя обязанными Валентине Ворон. Ладно, пускай ничего не чувствуют, пусть даже думают, что все случилось само собой. В любом случае разговаривать с ними станет намного легче, а это значит, развитием своего собственного дела она на первых порах заниматься сможет, средств для него в масштабах Луцка нужно не так уж и много.

Более того, Валентина была уверена, что из числа тех родителей, чьих детей уже сегодня до обеда завернут с неутешительным вердиктом, она также не наживет личных врагов. Ведь к тому, что сегодня произойдет, лично она не будет иметь никакого отношения. Наоборот, Валентина Ворон приложила максимум усилий, сделала и продолжает делать добрые дела. Никто не виноват, что в столице не разглядели зерно таланта в том или ином ребенке. «По большому счету, — решат “пострадавшие” родители, — что они у себя в Киеве понимают?.. Кругом большие деньги, коррупция, все давно всех продали и купили, чужие здесь не ходят. Вот и станем назло чужим развивать у себя дома свое, родное». Получается, поддержкой в той или иной мере Валентина сможет заручиться у всех присутствующих.

Разумеется, интересовали ее в первую очередь девять фамилий. Сейчас госпожа Ворон мысленно прикидывала возможности каждого и уже мысленно строила варианты бесед во время личных встреч, которые непременно последуют.

Нет, кто бы что ни говорил, она выбрала удачную стратегию поведения. Благодарный родитель — лучший друг. А помощь детям — лучшая репутация.

Вот с каким настроением, вот в каком расположении духа Валентина Ворон со своими подопечными въезжала в утренний Киев.

Киев. Лето 2008 года

Киностудия разочаровала Алису.

Но девушка тут же убедила себя: первое впечатление всегда обманчиво, плюс ко всему она и кино-то видела только по телевизору. Причем представления о том, как оно делается, как выглядит съемочная площадка и сама «фабрика грез», получала преимущественно из американских фильмов, которые сами по себе есть одна большая сказка. Однако даже с поправкой на это Алиса все равно ожидала чего-то большего.

Например, вереницы дорогих автомобилей, которые привозят на съемки знаменитых актеров. Самих «звезд», закрывающих лица дымчатыми очками то ли от солнца, то ли прячась от поклонников, а вероятнее от всего сразу. Девушке хотелось увидеть пускай бутафорские, но на экране — такие настоящие средневековые улочки, пещеры, рыцарские замки, яркие набережные и дикие джунгли. Вместо этого — обшарпанные здания из красного кирпича, похожие то ли на заброшенный завод, то ли на учебный комплекс вроде научно-исследовательского института. Алиса уже поняла, что перед ней те самые павильоны, внутри которых и строят-перестраивают разные студии, превращая одну теле- или киноплощадку в другую. Над большими железными дверями висели названия и фирменные логотипы популярных телевизионных каналов, но это, собственно, было и все, что отличало мир по обе стороны ограды.

Конечно же, младшие дети и их мамы радовались и такому.

Кто первый придумал фотографироваться на фоне каждой вывески — Алиса не знала. Только дурной пример, как часто случается, оказался заразительным и движение их общей группы застопорилось — чуть ли не каждый считал своим долгом попозировать сразу перед несколькими фотоаппаратами на фоне того или иного узнаваемого названия. Валентине пришлось всех подгонять, хотя Алиса также попала под общие настроения: Леночка захотела быть как все, и девушке пришлось проявить изрядное терпение, ожидая, пока двоюродную сестру сфотографируют вместе с остальными.

Как и подозревала Валентина Ворон, к которой уже несколько дней с чьей-то легкой руки обращались «мама Валя», у входа на киностудию, перед проходной, толпилась внушительная куча желающих стать «звездами» кино и телевидения. Но как она же озвучивала не раз и не два, между ней и организаторами существовала некая договоренность. В суть Алиса не вникала, полностью доверившись Валентине, как, впрочем, и все остальные. Стоило им подъехать, госпожа Ворон велела всем оставаться на местах, сама быстро вышла и скрылась за дверью проходной, на ходу доставая телефон. Со своего места у окошка Алиса могла наблюдать, как сгрудившиеся возле студии дети поглядывали в их сторону, вряд ли понимая, что должно произойти, но наверняка зная: там, внутри, их конкуренты, коих следует испепелить пронзительными взглядами, уж больно много сразу понаехало. Возможно, такие желания обострились, когда Валентина появилась в сопровождении высокой девушки, крашеной блондинки с волосами, собранными в простенький хвост, просторном сарафане, расцветка которого должна была натолкнуть на мысль, что он сшит из разноцветных лоскутов, и в удобных шлепанцах. На шее блондинки болтался бейджик с написанным большими буквами словом «Dreams». Она легко и стремительно прошла сквозь пеструю толпу участников, отмахиваясь от чьих-то вопросов, — видимо, ее здесь уже знали, села с Валентиной в первый автобус, громко представилась:

— Доброе утречко всем, меня зовут Инна, вы будете меня слушаться. Правда?

— Правда! — ответил ей нестройный хор, а тем временем ворота окрылись, и автобусы один за другим двинулись на территорию. Скорее всего, люди на улице что-то поняли, возможно, интуитивно почувствовали подвох — стоявшие ближе всех разом загалдели, несколько взрослых оставили детей, попытались броситься наперерез небольшой колонне, однако Инна сделала жест рукой — и демарш был пресечен в зародыше.

— Разорвут, — бросила крашеная блондинка через плечо, и Алиса не поняла, кому предназначались ее слова: Валентине, ей персонально, так как сидела она ближе других к Инне, даже вдыхала острый аромат каких-то наверняка дорогих духов, или же всем присутствующим.

— Ясное дело, — ответила в тон госпожа Ворон, говоря, как показалось Алисе, специально слишком громко, так чтобы слышали остальные — и не просто слышали, ценили труд по достоинству: — Они, эти все, выходит, до обеда будут жариться?

— Как успеем, — пожала плечами Инна. — Постараемся быстрее уложиться, жалко их всех. Прибывают и прибывают, там до сотни сегодня набежит, а то ли еще будет. Хотя, — она снова пожала плечами, — вряд ли справимся раньше. Тут же такое дело… Конвейер вроде, но на каждого должно минимально хватить времени. — Думаете, не разойдутся?

— Не надейтесь! — хохотнула Инна. — Ваши бы разошлись, Валя?

— Не разошлись бы, — призналась та. — Вот так же стояли бы, сопели, терпели.

— Когда с вами договорились, время старта для всех уже было объявлено. Прямо пока едьте! — сказала она водителю и снова повернулась к Валентине: — Да… Так не переносить же с девяти на четырнадцать! И как объяснять: приехала группа из города Луцка, потому киевлянам придется сдвинуться? Вот вы себе представляете такое объявление?

— Не представляю. Реакцию представляю.

— И я о том, — согласилась крашеная блондинка. — Выкрутимся как-то. Искусство, как говорится, требует жертв. Ваши рано встали, судя по всему. Так ведь?

— Так, — ответила Алиса, которой показалось, что вопрос задан ей.

— Ну вот, а местные выспались. Весы получаются.

— Весы? Почему весы?

— Равновесие. Баланс. — Инна согнула руки, выставила перед собой, распрямив ладони, затем пошевелила ими, по очереди опуская и поднимая, показывая нечто похожее на лабораторные весы в их школьном кабинете химии. — Вы терпите неудобства, зато проходите раньше. Они в более выгодном положении, зато терпят другие неудобства, пропуская вас вперед и мучаясь от ожидания. Так устроена жизнь, девочка. Тебя как зовут?

— Алиса.

— Красиво. Из Страны чудес?

— Не поняла… Ой, да — теперь понятно, — девушка улыбнулась. — Сразу не включилась.

— Включайся, — с важным видом дала указание Инна. — Настройся на серьезную работу. Кстати, я вижу, у тебя шанс вроде как есть, из опыта своего вижу. Здесь направо, потом опять прямо, — снова дала указания водителю Инна, затем опять повернулась к девушке: — Что скажешь?

— Может, и есть, — теперь настал черед Алисы пожимать плечами. — Только я не участвую.

— То есть?

— Я с сестрой здесь. Вот, Лена.

— Лена, — повторила крашеная блондинка, переведя взгляд на сидевшую рядом девочку, снова посмотрела на Алису, потом на Валентину: — И что, эта девушка правда не с нами? Не уговорим?

— Я не готова, — поспешно, даже как-то слишком поспешно призналась Алиса. — Школу заканчиваю, может, потом как-нибудь.

— Потом — это хорошо. Но где «потом», а где — вот оно. Попробуй, рискни, не пожалеешь.

— Верю, — Алисе хотелось как-то обратиться к Инне, только не понимала, как именно — по имени неудобно, «тетей», а тем более «мамой» ее не назовешь, не нашла решения, потому просто повторила: — Я вам верю. Только все равно не готова. В другой раз. Пока посмотрю, может, буду знать, как себя вести.

— Сложного нет ничего, — хмыкнула Инна. — Просто будь собой. Вот как сейчас, ты же никого из себя не изображаешь? Это же ты со мной разговариваешь или кто другой внутри? — она подмигнула.

— Я, — ограничилась Алиса коротким ответом.

— Молодчинка, — теперь Инна улыбнулась, тронула водителя за плечо: — Приехали. Выходим все, только покажите нам организацию свою. Не устраивайте здесь базар, хорошо?

— Да! — снова прозвучал в ответ нестройный хор.

— Валя, вы между собой договорились, кто за кем? А то если мы сейчас начнем еще в очередь становиться…

— С этим у нас порядок, — быстро заверила Инну госпожа Ворон.

— Тогда вперед. Может, и получится вас отпустить раньше, а их подержать меньше.

Те несколько часов, пока работали с ее подопечными, Валентина по большей части молчала, за всем наблюдала и ни во что не вмешивалась.

Зная, что такое кастинг, она понятия не имела, как остальные представляли себе все происходящее. Сама, честно говоря, также ожидала большего. Хотя, если разобраться, ничего лишнего здесь не увидела, как и чего-то выходящего за привычные рамки.

Агентство арендовало для своих нужд не самый большой павильон. Очевидно, использовался он нечасто. Даже с учетом общего впечатления от студийной повседневности помещение выглядело не слишком ухоженным, даже заброшенным. Здесь остро пахло пылью, темные углы отталкивали, сам павильон так и тянуло обозвать складом.

Оборудовали помещение несколькими мощными осветительными приборами. Свет падал на широкий прямоугольный белый задник. Чуть сбоку поставили стул на высоких ножках, который парень, помогавший оператору, по команде то отодвигал, то возвращал обратно. Кроме человека с камерой, здесь работал фотограф, в отличие от оператора, не стоявший на месте. Он вертелся вокруг каждой следующей модели, давал детям указания, как встать и куда смотреть, и не скрывал раздражения, когда те не могли сообразить.

Дети же, обратила внимание Валентина, изо всех сил старались угодить, но не понимали, чего от них требуют. Наверняка проще стать по стойке «смирно» в лучах света, прочитать стихотворение, спеть песню или станцевать — так готовились к отбору многие из тех, кто съехался на призыв пани Ворон. Она с содроганием вспомнила драмкружок из сельской школы, подготовивший сцену появления Свирида Голохвастова в доме Прони Прокоповны. Мальчик и две девочки старательно, с максимальным приближением, воспроизводили первоисточник — фильм «За двумя зайцами». Этому следовали все и всегда, еще в школьные годы самой Валентины. И как бывает в ста процентах подобных постановок, главный упор делался на сакральные для нескольких поколений фразочки: « Химка, не гавкай!» — «Я не гавкаю!» — «Мовчи!» — «Мовчу !» и « Барышня легли и просют! »

Тогда госпожа Ворон, поставленная перед фактом сразу тремя мамами, одна из которых оказалась учительницей украинского языка и руководителем этого коллектива, согласилась допустить артистов на свой кастинг лишь для того, чтобы, в то время как они показывали свой номер, найти причину для отказа. Ей, тем более здесь, в Киеве, на киностудии, сельский драмкружок совершенно не нужен. Сказать об этом прямо Валентина опасалась, потому нашла какие-то совершенно фантастические поводы не выбрать тех детей. Получила очередную порцию проклятий, вздохнула и попросила следующего…

Тем не менее процесс худо-бедно продвигался, и у Валентины за это время сложилось четкое понимание: люди в «Dreams» знают, что делают. Это прибавило уверенности в собственных силах, а также в правильности выбранного направления. Самоуважение выросло до небес, теперь Валентина даже поглядывала на своих подопечных свысока: мол, видали, куда я вас привезла, какие возможности перед вами открываются. И уже строила следующие, без преувеличений грандиозные планы на ближайшее обозримое будущее. Все-таки у нее есть чутье, чему-то она за пятнадцать последних лет научилась.

Погруженная в собственные мысли, Валентина Ворон не заметила, как оказалась где-то совсем далеко, а в это время фотограф закончил с последним ребенком, тринадцатилетней девочкой. Мама вплела ей в косу несколько лент, а он одним движением руки высвободил волосы, разбросав их по плечам, ленты же безжалостно полетели на пол. Что же, Валентина предупреждала эту мамашу: не стоит злоупотреблять такими элементами. Выходит, и здесь оказалась права. Когда девочка, подобрав ленточки, вышла из павильона, фотограф с оператором тут же устремились следом, на ходу доставая сигареты. Инна и другая девушка из «Dreams» , оглянувшись на Валентину, что-то сверили в своих пометках, после чего подошли к Игорю Олеговичу, все это время сидевшему на табурете и наблюдавшему за процессом со стороны — он не выходил даже на перекур. Процесс никак не комментировал, никоим образом не вмешивался, видно, полностью доверял своим помощницам. Если Игорь Олегович хотел казаться незаметным, ему это удалось. Разве что Валентина боковым зрением замечала: он также делает какие-то пометки.

Со своим шефом девушки совещались минут двадцать. Валентина вышла из павильона, прищурилась — солнце ударило в глаза. Она увидела сгрудившихся у автобусов родителей с детьми, повернулась и зашла обратно. Наверняка они ждут от нее объяснений, результатов, любой другой информации. Но пока госпожа Ворон не хотела, да и не могла ничего комментировать. Стоило ей вновь оказаться внутри, Игорь Олегович поднялся, тронул Инну за плечо, и они вместе подошли к Валентине. Другая же девушка, поправив свой бейджик, не болтавшийся на шее, а приколотый к груди слева, оставила их наедине.

«Что-то не так», — поняла Валентина. Даже в полумраке павильона она прочитала на лицах «дримзов» замешательство. «Сейчас скажут, кого ты нам привезла», — подумалось ей вдруг. Им никто не подошел, и они собираются объявить о зря потраченном времени. — Устали, Валюша? — спросил Игорь Олегович.

— Немножко, — призналась та, тревожась все больше и больше.

— Процедура не самая занимательная, — согласился Игорь Олегович, глянув на Инну. — Как вам начало? — Если дальше так пойдет…

— Что? — вырвалось у Валентины.

— Что? Ничего, — крашеная блондинка широко и, как показалось, натянуто улыбнулась. — Все отлично. Даже более чем.

Валентина почувствовала, как ноги становятся ватными. Ей стоило неимоверных усилий сдержаться, чтобы устоять, не осесть на пол или не опереться о стену из боязни упасть. Многое крутилось на языке, однако она снова едва выдавила из себя:

— Что?

— Говорю вам: нормально все. Мы даже не ожидали.

— Совпали почти все позиции. — Инна показала Валентине свои бумажки с какими-то пометками, крестиками, стрелочками, черточками, кружочками, в которых могла разобраться только она сама. — Есть отдельные разногласия, но на самом деле они большой роли не играют.

— Разногласия?

— Да, в оценках. Мы тут переговорили уже, обменялись мнениями. Они касаются выбора между хорошим и очень хорошим, Валюша, — произнес Игорь Олегович.

— Вы хотите сказать…

— Неплохо потрудились, — мужчина не дал договорить. — Это вам комплимент. Хотя… Почему комплимент… Оценка «пять», как говорили у нас в школе. У вас есть профессиональное чутье, Валя. Вы точно угадали, что нам нужно.

— Насколько точно?

— До единого человека.

Валентину Ворон снова качнуло.

— Все прошли? — на всякий случай переспросила она.

Игорь Олегович помолчал, пожевал губами.

— Скажем так: нам все подходят. Абсолютно все. Дети фактурные. Фотогеничные. Артистичные. Ведут себя естественно. Некоторые боятся объективов, однако это вполне нормальное, объяснимое явление. Особо пугливых удается достаточно быстро расшевелить. Работать нужно с каждым, но важнее тут другое, Валюша. С любым из этих детей можно работать. Думаю, на остальных, тех, которые там, — он кивнул куда-то в сторону, явно намекая на тех, кто ожидает своей очереди, — мы в подавляющем большинстве зря потратим время.

— Без предварительных кастингов, Игорь Олегович, нельзя. Предупреждала я вас, — заметила Инна.

— Теперь буду знать, — кивнул тот и сразу же отмахнулся от помощницы: — Ой, будто ты сама не знаешь ситуации!

— Знаю я все, — Инна говорила, обращаясь к Валентине. — Понимаете, эта тема, ну которой мы занялись… Дети-актеры, дети-модели, детская массовка, называйте, как хотите… Короче говоря, возникла неожиданно.

— На ровном месте, если хотите, — вставил Игорь Олегович. — Похвастаюсь вам немножко, Валюша, здесь я собой доволен. Таких услуг никто не предлагал пока, а потребности есть. Пример приведу — детское шоу, для эрудитов. Самих участников отбирают отдельно. А в зале для красивой картинки кого посадим? С улицы приведем? Мне жаловался товарищ один хороший — Игорек. Говорит, таких, бывает, наведут. Грех говорить так о детях, но следы вырождения на лицах, ужас просто. И эти лица надо людям показывать крупным планом! Где возьмется вера в человечество? А здесь мы с вами имеем картинку светлого будущего страны, без преувеличения.

— Светлые дети, светлые лица, — согласилась Инна. — Девушка бы еще вон та, Алиса, с которой я разговорилась… Вам самой не кажется, Валь, что у нее неплохие перспективы?

Госпожа Ворон не стала возражать.

— Есть. Я их вижу, вы увидели, Инна. Она сама не видит. Может, разглядит со временем. Может, нет. Так о наших делах, — ей ужасно не терпелось. — Пойдем обрадуем их?

— Не будем спешить. Вот так.

Интонации в голосе Игоря Олеговича вновь обеспокоили Валентину.

— Все же что-то не складывается, верно?

— С вашей стороны проколов нет. Спасибо огромное. С нашей… Все идет по плану. Только все это, — он обвел рукой павильон, — никому не нужно.

— Стоп. Не поняла, — насторожилась Валентина. — То есть как это — не нужно никому? К чему тогда все это, зачем?

Инна мягко тронула ее за плечо.

— Игорь Олегович немного не так выразился. То, что мы делаем, нужно нам. Надеюсь, вам тоже. И всем остальным, кто нашел в себе силы и смелость прийти. Он имеет в виду, что материал в таком виде, в каком мы его сейчас получили, никого не устроит. Пока что это — набор фотографий и несколько часов сплошного видео. Сегодня на изучение подобного «сырья» серьезные люди время не тратят.

— Тогда зачем?..

— Надо же с чего-то начинать. Получили исходники. Нужно двигаться дальше. Что такое портфолио вы, Валя, знаете наверняка.

Так. Ясно. Вот оно что. Да, Валентина должна была подумать об этом. Странно, как она самой себе раньше не задала подобный вопрос. Для модели с ее опытом работы это не есть хорошо, абсолютно непростительно.

— Да. Понимаю вас и понимаю, о чем вы.

— Согласны?

— Совершенно согласна. Каждому из детей нужен комплект фотографий, подборка, которая покажет индивидуальность, подчеркнет именно такой образ и характер.

— От себя добавлю: видео здесь приложить обязательно, — сказал Игорь Олегович. — Выбирать есть из чего. Снимков достаточное количество. Видео — тоже. Но это все нужно монтировать. Фотографии пропускать через фотошоп. Нужна красота, мы должны ее предложить. Яркие картинки. Вот из чего будет состоять наша база данных.

— Все правильно, — согласилась Валентина.

— Заказчик получает такое портфолио, смотрит фото и видео, делает свой выбор. Красивые и талантливые, а именно такая у нас последовательность критериев, оказываются на съемочных площадках. Начинают приобретать опыт, шлифоваться, набираться сил. Ваши ведь смогут, если что, приезжать в Киев из Луцка?

— Организовать это — моя задача, Игорь Олегович.

Мои возможности вы увидели.

— И очень доволен увиденным, — кивнул он. — Значит, вернемся к тому, с чего начали. Вы согласны, что портфолио необходимо?

— Обязательно. Без него будет сложно, я это признаю.

— Родители ваших питомцев должны будут подписать документы. Согласие на то, что фотографии, а также видеоклипы их детей передаются в нашу базу данных. С этим проблемы возникнут?

— Не думаю. Подписывали же здесь бумажки о том, что согласны на участие детей в кастинге. Уверена: именно такого результата они с нетерпением ожидают там, на улице.

— Хорошо. Вы им все объясните. И вот еще… Мелочь, конечно.

— На самом деле важная мелочь, — вставила Инна и, не дожидаясь, пока Игорь Олегович скажет то, к чему так старательно подводил пани Ворон, проговорила сама, так, словно махом рубила концы, росчерком пера подписывала приговор, сжигала мосты и корабли.

— Портфолио нужно делать, Валя. Отбирать снимки, придумывать образы, фоны, монтировать видео, подкладывать музыку. Сегодняшний кастинг не стоит ничего. Наоборот, вам спасибо за оперативность и понимание того, как работает наш бизнес, наша система. Но с фото и видео будут работать специалисты. Их услуги стоят денег. Надеюсь, вы отдаете себе отчет: если бы речь шла об одной-двух моделях…

— Да, — прервала ее Валентина, в голове которой внезапно не осталось ни одной мысли, она ощущала полную, даже немного жутковатую пустоту. — Конечно, вы правы. Я как-то упустила из виду такой вариант раз вития событий.

— Какой? — насторожился Игорь Олегович. — Валюша, определитесь здесь и сейчас. Эти же слова нам предстоит произносить еще несколько дней подряд и не менее сотни раз. Потому что говорить нам придется не со взрослыми адекватными женщинами, прекрасно знающими, что такое портфолио и насколько оно важно для дальнейшего продвижения артиста, модели, не знаю… Сегодня без презентаций, которые можно загнать в компьютерный файл, распечатать и красиво положить в обычный прозрачный файл, не делается ни одно дело! Тот, кто не может презентовать себя, ничего не добьется, пусть он хоть тысячу раз талантлив и уникален! Сколько жуликов зарабатывает на этом, замыливая глаза красивыми картинками! И все равно они нужны, картинки эти! Я вам даже больше скажу: их надо постоянно обновлять! Хотя… кому я это все объясняю… Вы можете поведать мне намного больше, Валюша! Мы с вами даже могли бы потолковать за кофе битых три часа!

— Я уже не пью кофе, — машинально ответила госпожа Ворон, выдав с учетом практики последних дней желаемое за действительное.

— При чем тут кофе! Кофе здесь совершенно ни при чем! — Игорь Олегович заводился. — Знаете, почему мы договорились с вами о том, как будем действовать сегодня? Именно с вами, Валя? Не потому, что вы предложили такой нестандартный ход! А исключительно из-за того, что вам не нужно долго и нудно втолковывать вещи, которые для подавляющего большинства мамаш не являются элементарными! Если бы с самого начала указали: уважаемые, каждому надо оплатить изготовление портфолио, — здесь не было бы никого!

— Перебор, — теперь к Валентине вернулась способность мыслить критически. — Согласна, желающих стало бы значительно меньше. Но не следует преуменьшать желание некоторых родителей вывести своих чад в люди таким вот способом. Когда девочки приходят в модельные агентства, у них уже есть готовые портфолио. Оплаченные самими кандидатками… Ну или так — они сами находили возможности.

— И сами принимали решения! — заметил Игорь Олегович. — Об этом тоже нельзя забывать. Вы начали карьеру в семнадцать? Вы могли решать за себя. Дети, собравшиеся здесь, не могут. Теперь их родители ошалеют, когда услышат, что нужно еще и заплатить…

— Я постараюсь объяснить ситуацию всем, — заверила Валентина. — Понимаю вас очень хорошо. Хотя, знаете, сама должна была задать вопросы, на которые сейчас получила ответы. Может, знай я все тонкости раньше…

Тут госпожа Ворон замолчала. Допустим, известно бы ей было предварительно, что кастинг — это полдела и нужно затем оплатить работу по созданию портфолио. Озвучила бы все родителям еще в Луцке. Изменилось бы что-то? Да, в неприятную для нее сторону.

Ведь если отбросить нюансы, которые в этом деле очень важны, звучало бы все так. Перебралась из Киева в Луцк потаскуха Валька Ворон, которая стала моделью через постель, а потом партнер по кровати выгнал ее, как облезлую кошку. Захотела Валька Ворон здесь, в родном городе, красивой жизни. И решила развести провинциалов: пообещать детям, что их снимут в кино, а с родителей за это денег взять. Найдутся наивные, дадут. Только не на тех напала, подруга! Петуха себе на базаре купи и ему мозги компостируй!

Да, при других обстоятельствах ее слова о деньгах иначе чем стяжательство не воспринимаются. Но дело как раз в них, в этих самых обстоятельствах! Рой мыслей быстро вернулся в голову, и теперь Валентина поняла стратегию агентства «Dreams». Одно дело, когда о деньгах говорят сразу, с ходу и в лоб, ограничивая способности человека мыслить, рассуждать и делать выводы решением вечной проблемы — платить или не платить. Они же пошли другим, более верным путем, дав каждому возможность ответить на второй, более конкретный вопрос: «Если платить, то за что?» В данном случае и родители и дети увидели реальную работу. Они уже наверняка почувствовали себя частью команды. В конце концов, потрачено время, расходуются силы, энергия, и если кому-то после всего захочется вернуться домой не солоно хлебавши, только потому, что нет денег и нет желания заплатить, — это личное решение каждого. Никакого насилия, никаких уговоров. Сделать свой выбор может любой, и если обижаться, то исключительно на себя.

— Так что же? — услышала Валентина осторожный вопрос Игоря Олеговича и сообразила: молчание слишком затянулось.

— Нет-нет, все в порядке, — ответила поспешно. — Просто поняла: ничего бы мои знания не поменяли.

Разве что — в худшую сторону.

— Вы поговорите с родителями?

— А вы разве не со мной?

— Если слово «деньги» прозвучит от меня, ваши подопечные воспримут это иначе, нежели когда с ними поговорите вы. Все равно нам вот с Инночкой и другими нашими девочками предстоят подобные разговоры в индивидуальном порядке. Мы еще наслушаемся.

— Представляю себе. Я вот ни с кого деньги за эту поездку не брала, а столько уже наслушалась и накушалась… Ой, лучше не вспоминать!

— В таком случае мы ждем решения. Каждое портфолио — пятьсот долларов. Ну или четыре тысячи гривен, если кому-то так удобнее считать. Дорого?

— С учетом видеоклипов?

— Да, с учетом монтажа видео.

— Это не очень крепко, — признала Валентина. — Такие услуги стоят дороже. Намного.

— Мы это понимаем. И вы это поняли. Потому как видите: считаем по минимуму. Можно сказать, себе в убыток пока работаем. Хотя проект, согласитесь, того стоит.

Внезапно до Валентины дошла наконец главная суть услышанного. — Постойте… — Что?

— Деньги. Никто ведь не брал с собой. Мне что, по всему Киеву бегать, искать, занимать? Времени ведь мало!

— У нас время есть. Не слишком много, вы правы. Но есть. Никто не брал с собой денег, — успокоил ее Игорь Олегович. — Пока мы будем продолжать кастинг. Конвейер должен работать, ваши конкуренты уже четвертый час маринуются. Вы же переговорите со своими. Потом вызовите Инну или нашу другую девушку, Вику. Пусть отметят в списке тех, кто точно готов заплатить. Подпишут обязательства, укажут, что согласны и претензий не имеют. Там на бумажке у каждого будет номер банковской карточки. Из любого отделения пополняется, проблем не вижу никаких. Тогда мы точно сможем узнать, какое количество детей нам необходимо. Даже можем прекратить отбор. Скажем: спасибо, до новых встреч, полный комплект. Годится вам такая схема? — Мне то что. Не я решаю.

Алиса слушала Валентину Ворон вместе со взрослыми. Дети же — кто устроился спать на сиденьях автобусов, а кто расположился на травке вокруг павильона со скучающим видом. Мама Валя старалась выражаться как можно проще, точнее, доходчивее. И все равно вопросы посыпались градом.

— За что платить такие деньги?

— Это не очень большие деньги, — вздохнула госпожа Ворон. — Поверьте мне, смонтировать профессиональное видео стоит гораздо дороже. И кстати, никто не заставляет никого платить. Мы вернемся домой, ничего не теряется. Все вы теперь узнали, что таланты ваших детей оценила не только я. Мое мнение для вас вообще ничего не должно значить. Но я готова еще раз озвучить выводы специалистов: каждый ребенок подходит по всем критериям. Агентство готово забрать их под крыло и опеку. Разве не этого мы с вами добивались?

— Валечка, если так, то платить зачем? Пускай нам платят!

— За что? — насторожилась Валентина. — Вы вообще понимаете, как это сейчас прозвучало? Пускай вам кто-то, посторонний дядя, платит за ваших детей?

Родители зашумели, поддерживая госпожу Ворон.

— Ты, правда, Тоня, слова выбирай!

— Свою малую продаешь? Хоть соображаешь?

— Нет, но тогда какой смысл?..

— Стоп! — прервала Валентина особо любопытных. — Давайте на смысле как раз и остановимся. Зачем вы все сюда приехали сегодня? Чтобы ваших детей выбрали в артисты, если совсем просто и ясно выражаться. Никто нигде не оговаривал возможности использовать детский труд и платить за него деньги. Все-таки вы собрались, собрали детей и поехали, так ведь?

— Так-то оно так, — не унималась пристыженная Антонина Марчук, мать той самой девочки с лентами в волосах. — А разве потом, когда детей начнут таскать по разным съемкам, платить не будут? Я так себе мыслю, за такую услугу этому вот агентству заплатят, разве нет?

— Вы понимаете все абсолютно правильно, — терпеливо объяснила Валентина. — Я как раз читала условия, когда общалась с нашим Игорем Олеговичем в офисе. Там, можно сказать, по-царски: пятьдесят процентов забирает агентство, пятьдесят делят между собой модели. Детям на руки денег никто не даст, получаете их вы, родители. Господи, да у детей для этого и паспортов-то нет!

— Не совсем понятная математика…

— Я тоже не бухгалтер, — ответила госпожа Ворон. — Давайте так посчитаем. Допустим, вся наша маленькая команда приглашена в Киев для участия в массовке. Я, как руководитель агентства «Глянец», обеспечиваю своевременную доставку детей на место. У меня — право сопровождать их, все вы мне доверяете. Отснялись. Заказчик платит агентству «Dreams» десять тысяч долларов. Необязательно столько, может, больше, может, меньше. Так проще объяснять. Себе фирма оставляет пять тысяч. Другую половину перечисляет нам, на «Глянец». За услуги, за опеку и все такое «Глянец» оставляет себе, к примеру, четвертую часть. Остальное делится между ребятами. Прокатались на автобусе туда-сюда — получили, грубо говоря, по сто гривен на нос. А если это несколько дней, большое шоу, запись? Там порядок цифр больше. И раз уж на то пошло, отбить вложенные деньги вы за какое-то время сможете. Если вы, родители, рассматриваете это как заработок. А вы о другом подумайте: опыт какой колоссальный детвора получает! Наконец, по телевизору всех показывают, кое-кого — даже в кино! Учтите, я дала только примерный, приблизительный расклад. Не факт, что всю группу станут приглашать постоянно. Однако тот, у кого будет портфолио, все равно имеет больше шансов. Все, мне кажется, я объяснила. Больше добавить нечего.

Она замолчала, при этом поймав себя на мысли: никогда раньше таких длинных и зажигательных речей не произносила. И что еще больше удивило Валентину, так это неожиданное осознание: ведь сейчас ни ближайшие, ни отдаленные перспективы ее детища, только что созданного агентства «Глянец», ее не слишком волнуют. Очень хочется сделать хоть что-нибудь для кого-нибудь из тех, кто полностью доверился ей. Если бы могла, выложила бы не задумываясь свои собственные четыре тысячи гривен… хоть за эту Леночку, подопечную Алисы. У семьи явно денег нет. Не наскребут лишних четыре сотни, не говоря уже о нескольких тысячах. Но ведь лишних денег нет и у самой Валентины! Если разобраться, она ведь тоже не на содержании у бывшего мужа, полученные деньги заканчиваются. Хорошо, загрузится вся компания в автобусы, вернутся взрослые с детьми домой, поругают столичные нравы — и жизнь пойдет своим чередом. Госпожа Ворон не намерена была отступать от своих планов, у нее уже имелись разработки, первый блин комом, однако ее активность без внимания не осталась. Очень скоро она собиралась наладить дело, здесь все в порядке.

Ребят жалко, не готовились к такому повороту.

…Алиса, конечно же, не могла читать мыслей Валентины. Девушка понимала другое: сейчас столкнулась с чем-то требующим от нее серьезного взрослого решения. Она чувствовала: Валентина говорит искренне, очень жалеет, что счастье — вот оно, так близко, так возможно, рукой дотянись, потрогай. Чувствовала Алиса и состояние остальных взрослых женщин — растерянность, досаду, но ни в коем случае не злость. Им не на кого было злиться. Однако и решительных мер никто из них не принимал. Позже, когда они возвращались обратно, Алиса пыталась объяснить себе самой собственное поведение. И ничего другого, кроме желания выглядеть выгоднее на фоне почти трех десятков нерешительных женщин, не приходило в голову.

— У меня есть деньги, — произнесла она, подняв руку, как в школе, и даже сделав шажок вперед.

— Ну и что? — спросила Валентина. — При чем здесь ты? Ты ведь не участвовала.

— Зато Лена им всем подошла. Понравилась ведь, правда?

— Хочешь — спроси сама. Я не знаю, по каким критериям они тут отбирают… И они про всех так говорили. Надо индивидуально — подойди. Давай прямо сейчас вместе с тобой…

— Тогда уже и мне пусть скажут! — откликнулась невысокая полная женщина, мама Гали, одной из трех десятилетних девочек, приехавших с ними, и одной из двух Галь.

— Постойте, — Валентина выставила перед собой руки. — Я спрошу, конечно. Вы имеете право знать, наверняка имеете. Только… Алиса, зачем мне твои деньги?

— Я откладывала. Заработала прошлым летом на ягодах и грибах. И этой весной еще, на березовом соке…

— Ты когда хоть учишься? — не сдержалась госпожа Ворон.

— Она хорошо учится, я знаю, — ответил кто-то вместо девушки. — Старается. Как-то успевает, я своим ее в пример ставлю. Правда, у меня хлопцы…

Эта женщина приехала с тринадцатилетним мальчиком — именно так, казалось Валентине, мог выглядеть Брэд Питт в его возрасте.

— Не сбивайте вы меня! — произнесла она. — Не сбивайте, запуталась совсем. Так для чего мне твои деньги, Алиса?

— Как раз три с половиной тысячи. Еще дома займу пятьсот. Вот на портфолио для Лены и хватит. А деньги вернутся, вы же сами говорили. Или так, или по-другому.

Не зря же мы приезжали.

— Допустим, — Валентина смерила девушку внимательным взглядом, та его выдержала. — Ладно, допустим, так можно сделать. Мама разрешит тебе?

— Говорю же — деньги мои. Личные. Не надо ни у кого разрешения спрашивать. Все равно я школу только на следующий год заканчиваю. Учиться пойду, к тому времени как раз оно и вернется. Или позже?

— Думаю, даже раньше, — машинально проговорила Валентина, оборачиваясь к живой очереди у павильона. — Слушай, Алиса, давай обсудим, когда вернемся, договорились?

— Не надо обсуждать, я уже все сказала. Приедем — принесу деньги. У них тут тоже время ограничено, правильно я понимаю? Вон сколько желающих!

Теперь и остальные обратили пристальное внимание на детей в очереди.

— Да, конкуренция большая, — отозвался кто-то.

— Что, разве зря время теряли? — то ли обиделась, то ли возмутилась мама «Брэда Питта». — Валюша, сколько той жизни? Хоть у одного моего она будет такая, как надо! А то занимается не пойми чем, от компьютера не отлазит, игрушки всякие… То старший его приучил! Так при деле, глядишь, будет! Все его увидят, даже бабушка. Может, пример кому покажет хороший…

Не зная, что ответить, Валентина Ворон подошла к Алисе, положила ей руки на плечи, коротко и крепко прижала девушку к себе. Хватило же смелости, такая не пропадет. Конкурс красоты, кажется… Надо будет с ней поработать, поднатаскать, предложить Нонне в «Серебро». Мало ли, возможности огромные, весь мир у наших ног…

На обратном пути примеру Алисы решились последовать одиннадцать из двадцати восьми матерей. Две позвонили на следующее утро. Одна — следующим вечером.

Луцк. Лето 2008 года

Гром грянул не сразу. Даже когда ни один из номеров агентства « Dreams» не ответил через неделю после того, как Валентина перечислила шестьдесят тысяч гривен на указанный счет, звонок не прозвенел. И в приближение катастрофы не верилось.

Но вскоре она поняла, что крепко влипла. Через три дня безуспешных попыток дозвониться или получить хоть какой-нибудь ответ по электронной почте Валентина села за руль и отправилась в Киев. Офис агентства, где она встречалась с Игорем Олеговичем, был не просто закрыт. Валентина Ворон выяснила: оказывается, месяц закончился, срок аренды у них истек и фирма честно съехала отсюда. Помещение же сдавалось вместе с офисной мебелью, так что своего у арендаторов ничего не было.

Отыскав в себе остаток сил для надежды, что произошло досадное недоразумение, Валентина поехала к Нонне Серебряной. И… услышала от приятельницы такое:

— Свернулись? А мне какое дело? Так бывает.

— Погоди, — проговорила Валентина. — Нон, разве не ты меня уверяла, что «дримзы» — солидная контора?

— Ага, — спокойно подтвердила Нонна. — Знаешь, как было? Ты меня попросила. Прямо скажем: немножко напрягла. Я набрала несколько телефонов. Люди в свою очередь тоже немножко напряглись. Но уже ради меня. Взяли в руки свои телефоны, тоже сделали каждый по нескольку звонков. Позже отзвонились мне. Кто-то кому-то подтвердил, что кто-то кого-то знает. И этот кто-то сказал: да, в «Dreams» люди серьезные.

— Значит, лично ты их никого не знаешь?

— Оно мне надо?

Вопрос прозвучал совершенно искренне. Валентина была уверена: Нонна Серебряная абсолютно без злого умысла подтвердила хорошую репутацию агентства с чужих слов. Причем информацию получила не из первых, даже не из вторых рук. И лишь теперь в полной мере осознала: концов не найти.

Все же Валентина Ворон не сдавалась. Она поехала на киностудию, поморочила голову службе охраны, но в результате получила какой-то телефон, связавший ее с теми, кто отвечал за аренду павильонов. Сперва ее не поняли: «Девушка, чего вам от меня надо?» Но потом с ней встретились, выслушали и в ответ пожали плечами: арендовать свободный павильон может кто угодно. Плати деньги — и все. Тем более, именно то помещение крайне редко использовалось, его приспособили под склад, и то, что какая-то фирма вообще решила заплатить за него деньги, оказалось редкой удачей. Конечно, координаты остались. Все проводилось официально, студия не частная лавочка, государственная собственность, деньги никто себе в карман не положил. Телефоны, другие координаты? Разумеется, остались!

Валентине показали адрес офиса, где она сегодня была, и один из телефонных номеров, по которым никто не отвечал. «Абонент не может принять звонок», «Временно недоступен». Какое там «временно», наверняка постоянно!

Оказавшись на грани отчаяния, госпожа Ворон сделала совсем уж невозможное. Чтобы не мозолить глаза Нонне и не провоцировать ненужных вопросов, она засела в первом же интернет-кафе, набрала «агентство “Dreams”» и получила с десяток ссылок. Почти все повторяли злополучное объявление о кастинге, но Валентине удалось отыскать первоисточник — сайт, на котором его разместили изначально. Там нашлись контактные телефоны, они, на удивление, работали. Приятный женский голос спросил, чем может помочь, и через сорок минут Валентина уже была в офисе. Здесь ее лишили последней надежды: представители упомянутого агентства отдали информацию на правах рекламы. То, что ее потом растиражировали… Ну, значит, она сама по себе оказалась интересной. Ничем больше не можем помочь? До свидания!

Деваться теперь было некуда. Валентина давно не помнила себя плачущей и курящей одновременно. Все наложенные на себя схимы она нарушила в одночасье, напившись крепчайшего кофе, чтобы хватило сил доехать до Луцка в таком состоянии, по дороге же останавливалась у придорожных кофеен еще несколько раз. А когда до города оставалось совсем немного, не выдержала, свернула к кафетерию, увидела среди прочих предложений коньяк и, не глядя на марку и цену, заказала сначала пятьдесят граммов, потом — еще столько же. Остаток пути ругала себя за это последними словами, которых, кстати, давненько не позволяла произносить вслух. Но в полной мере осознавала: если все сведется к океану таких же слов, которым ее окатят мамы, выложившие свои кровные тысячи фактически ни за что, она уже может считать, что легко отделалась.

Спать той ночью Валентина не могла. Даже две таблетки снотворного отключили ее только на короткое время — нервный стресс оказался сильнее их действия. Глупое желание проглотить весь пузырек и больше не просыпаться Валентина быстро отогнала. С рассветом, лежа на смятых простынях, лихорадочно искала варианты решения проблемы. И нашла только два, один другого хуже.

Первый — пригласить людей, доверивших ей свои деньги, и честно рассказать, как они вместе с ней оказались в дураках. Придется выслушать немало нелестных слов в свой адрес. Конечно, ее не убьют, дом не сожгут, а хвост дурной славы, как виделось Валентине, довольно скоро отвалится. Каждый день люди что-то теряют, они уже привыкли к этому, и, если так разобраться, последнее не отдал никто. Во всем этом был один серьезный негативный момент: сама Валентина Ворон, возможно, наживет новых врагов, однако не заплатит за ошибку ни копейки.

Да, она сама, по логике парадокса, материально не пострадала! В этом слабое место всего случившегося. У всех, кто пострадал от мошенников, появятся основания полагать: та, кого они называли «мама Валя», наверняка вошла в сговор с жуликами, сыграла в спектакле ведущую роль и теперь изображает невинную овечку, тоже потерявшую на этом… Но что ? Право слово, хоть бери да поджигай у всех на глазах собственную машину. Или — дом. А лучше всего — то и другое, чтобы люди увидели ее, горемычную, на пепелище и поверили наконец: она со всеми в одной лодке.

В свете этого второй выход выглядел не меньшим самоубийством и, честно говоря, всерьез Валентиной не рассматривался. Между тем как раз он-то и мог реально спасти ее положение. А именно: найти где-то деньги и вернуть их каждой из обнадеженных подопечных, не вдаваясь в объяснения. Простите, мол, не получилось, фирма честно отдает, что взяла, обратно. Не поминайте лихом, не падайте духом. Только вот у госпожи Ворон лишних шестидесяти тысяч гривен не припасено. Даже если б и были — она не так хорошо воспитана, чтобы из чистого альтруизма, замаливая чужие грехи, запросто взять и расплатиться с долгами, которых не делала. Изнутри молодую женщину точил червячок сомнения: никто никого не заставлял платить эти деньги. Люди взрослые, каждый принимал решение сам. Ведь не все же рискнули выложить по четыре тысячи. Время показало: те родители поступили умнее других, теперь имеют полное право злорадствовать, как требует давняя, уходящая корнями в глубокое прошлое украинская традиция. Значит, если такой способ неприемлем, возвращаемся к пункту номер один — каяться, плакать, валяться в ногах, просить прощения…

За что? За то, что четырнадцать взрослых женщин и одна девчонка не полных семнадцати лет оказались так же глупы, как она сама? За то, что, подобно ей, они позволили себя развести, как котят? Или за то, что сама Валентина, по воле которой все пятнадцать человек оказались втянутыми в невозместимые убытки, никак материально не пострадала? Из глубин памяти одна за другой всплывали непонятно когда зацепившиеся и оставшиеся там фразы: « Простите, что не погиб », « Извините, что уцелел », « Нет моей вины в том, что другие не пришли с войны » и прочие красивые оправдания. Разумеется, она не виновата в том, что случилось!

Да, ей больше всего жаль юную Алису, но ведь, если разобраться, девчонка сама захотела прослыть благородной, вырасти в собственных глазах, показать, как она радеет за двоюродную сестру, о которой некому толком и позаботиться. Получается, Алиса стала жертвой собственной гордыни. Да, именно так и выглядит со стороны ее якобы благородный поступок. Тоже мне, мисс миллионерша, швыряется деньгами в разные стороны… Значит, не так тяжело они Алисе достались, раз смогла себе позволить подобное.

Эти выводы Валентину не успокоили, однако теперь она яснее представляла ситуацию. Настолько определеннее, что даже принялась вынашивать мысль о временной эвакуации из Луцка. Отключит телефон, сядет в машину и… Куда? В Киев? Попроситься переночевать у одной из прежних приятельниц? Как она на это посмотрит? Может, вообще подыскать кандидата в любовники, получить статус содержанки, по примеру многих бывших моделей. Тоже вариант, надо сказать, не из худших. Правда, здесь, в Луцке, после такого демарша однозначно решат: Валентина Ворон была сообщницей аферистов, забрала шестьдесят тысяч гривен и навострила лыжи с легкими денежками в клюве… Что ж, захотят — подумают, имеют полное право. Оправдываться она ни перед кем не должна, раз вокруг одни легковерные идиоты, желающие за пятьсот долларов купить для своих детишек звездные билеты…

Тогда, лежа в собственной постели, Валентина и подумать не могла, что готовит для себя оправдательную речь. Речь, которую практически слово в слово вскоре станет повторять разным людям, представляющим закон.

Ее не арестовали — просто пригласили в прокуратуру.

Заявление написал тот самый бизнесмен-автоперевозчик, обеспечивший их группу бесплатным транспортом. За месяц, истекший со времени злополучной поездки, Валентина Ворон так и не решилась ни на один из вариантов, кормя все более настойчивых женщин «завтраками» и даже раздраженно посоветовав особо рьяным самим звонить напрямую в офис киевского агентства и выяснять, где оплаченные портфолио. В конце концов, лед тронулся, как часто случается, резко и сразу: отец семейства, у которого первым сдали нервы, пошел к своему знакомому, служившему в городском управлении милиции. А тот посоветовал идти прямо к прокурору: пусть он призовет вертихвостку и обманщицу к ответу.

Первый разговор прошел на удивление спокойно. Валентине даже показалось, что ответственный, положительный с виду чиновник средних лет с намечающейся лысиной готов понять ее.

— Получается у нас с вами, Валентина Павловна, что вы сами попались на удочку?

— Так получается, — согласилась она.

— Опытная женщина — и ничего не смогли расчухать?

— Нет, не смогла, как вы говорите, расчухать. Там, я выяснила, хорошо все закрутили. Настолько хорошо, что концов даже при желании найти невозможно.

— Было бы желание — концы найдутся.

— Да ладно! Я пробовала… Как дура, извините… Чего уж извиняться, дура и есть. Выгребаю теперь не за свое.

— Ладно вам. Почему вы, со своим опытом, не проверяли все раньше?

— Кто вам сказал, что не проверяла? Наоборот, могу дать все телефоны в Киеве, все контакты, куда я обращалась. Везде меня знают, везде подтвердят…

— Что именно подтвердят? Как вы, Валентина Павловна, изображали бурную деятельность?

— Погодите, постойте! Не я одна! Там пришла целая куча народу, родители с детьми чуть не со всего Киева! Это, между прочим, вам могут подтвердить все, кто со мной тогда ездил! Или, вы думаете, что я сама массовку согнала? Чтобы убедить наших мамаш выложить по четыре тысячи… Слушайте, там ведь не меня одну обманули!

— Своих денег вы, Валентина Павловна, нигде не платили.

— Но и никого не заставляла облегчать кошельки, разве не ясно? Я что уговаривала, угрожала, выманивала? Разве я похожа на мошенницу?

— Мошенники не похожи на тех, кем есть на самом деле. В этом их сила. Это их оружие, Валентина Павловна.

— Спасибо.

— На здоровье. За что «спасибо»?

— За то, что говорите про мошенников в третьем лице множественного числа! Меня пока к ним не причислили.

— Дело нехитрое, уважаемая. Вас ведь посадить хотят.

И посадят.

— То есть?

— Я хочу, Валентина… гм… Валентина, — он сознательно пропустил отчество, — чтобы вы поняли, как выглядит ситуация со стороны. Слушайте внимательно. Мы опускаем весь антураж, всю бутафорию, оставляем главное: вы сказали людям, чтобы вам принесли деньги, и люди принесли их вам. Лично вам в руки. От вас они рассчитывали получить за свои средства некую, скажем так, услугу. Они ее не получили. Денег тоже нет. В каждом отдельном случае — четыре тысячи гривен. Допустим, для меня такая сумма не слишком мала, но и не слишком велика. Допускаем далее: женщины несли, как вы справедливо утверждаете, не последнее. Никто после потери денег не погряз в нищете и, понукаемый отчаянием, не встал на преступный путь. Но если сложить все в одну кучу, вырисовывается кругленькая сумма. Шестьдесят тысяч гривен кто-то поднял за один раз. Нажился на чужом… не знаю, как и сказать… Не горе ведь, когда у мамы талантливое дите… Или вы всех обманывали, детишки ничего из себя не представляют?

— Дети очень хорошие! — Валентина сказала это с горячей искренностью.

— Тем более. Нажали на безотказные рычаги родительской любви, если уж совсем красиво выражаться. Так по телевизору скажут, в газетах напишут. Кого жальче: вас, бывшую модель, или детишек, которым дали надежду и тут же окунули в грязь лицом? А вы знаете, что некоторые мамаши уже справки собирают?

— Какие? Зачем справки?

— От психиатра.

— Психиатра? — глаза Валентины округлились.

— Ну, не психиатра… этого… тьфу ты, господи… невропатолога! — прокурор произнес это слово с какой-то непонятной для Валентины радостью.

— Все равно не понимаю — зачем? Для чего?

— Для суда. Готовятся подать иск против вас. И указать отдельно: своими действиями вы нанесли их детям тяжелую психологическую травму. Придется выкладывать деньги на курс реабилитации, такие доктора здесь, в Луцке, дороговато обойдутся. Соберут не только справки, но и чеки за медицинскую консультацию. Государственные больницы таких, гм, услуг не предоставляют, хорошее все дорого. Включат в исковую сумму, как возмещение морального ущерба. И приплюсуют это все к нанесенному материальному… Так что, Валентина Павловна, времена нас с вами ожидают невеселые.

— Вы-то тут какой стороной?

— Обвиняющей, — развел руками прокурор. — Пока мы с вами так беседуем, дело не завели. Заведут — глядишь, стану вашим следователем.

Что-то в его интонациях показалось госпоже Ворон подозрительным.

— Послушайте, для чего весь этот разговор?

— Для вашего же блага, — снова развел руками прокурор. — Шансов у вас нет.

— Я ни в чем не виновата.

— Тем более шансов нет. Были бы виноваты, мы бы с вами конкретные вещи обсуждали… Конкретные суммы, если хотите.

— Шантажируете?

— Зачем? Смысл? Не вижу смысла. Заявлениям дадут ход, дело заведут. Город наш маленький, слушание обещает быть громким в масштабах Луцка, даже если за большинством тех, кого вы обидели, никто не стоит…

— Никого я не обижала! Черт возьми, да вы ведь понимаете это прекрасно!

— Хорошо, не так сформулирую: большинство тех, кто обиделся на вас, — люди без особых возможностей. Но зато есть несколько человек, у которых серьезные знакомые, некоторое влияние. Да, в конце концов, замешаны дети! И дело чести — наказать виновного! Только не надо заводить старую песню о том, что вы ни в чем не виноваты! Я уже объяснил, как примерно станут развиваться события. Будут следствие, суд и приговор.

Хотите, я вам его до суда объявлю?

— Вот даже как…

— Именно так — до суда. С учетом всего случившегося вас никуда не посадят, но обяжут выплатить каждому истцу потерянную сумму плюс компенсацию. И выльется все это, Валентина Павловна, ровно в стоимость вашего дома и вашего автомобиля. Найдутся покупатели, готовые помочь вам быстро реализовать имущество. Вы, конечно, можете подавать апелляцию, только юристы вам влетят в копеечку. Залезете в долги, не дай Бог… Потому предлагаю вам, если что, соглашаться на быструю продажу всего, что имеете.

— Можно подумать, дело уже решено.

— А оно решено, Валентина Павловна. Единственная возможность для вас хоть как-то выйти из положения — не доводить до суда. Понимаете?

— Нет, — Валентина все прекрасно понимала.

— Рассчитывайтесь с потенциальными истцами прямо сейчас, уважаемая. Продавайте все, закрывайте вопросы, живите спокойно, вы еще долго-долго жить будете, молодая, красивая, чего б не жить… Начнете что-нибудь сначала. Так и замнется история.

Валентина Ворон вздохнула.

— Вопрос можно?

— Хоть сто.

— Одного достаточно. У вас ко мне все?

— Пока да.

— Я могу быть свободна? Могу идти?

— Пока — да. До свидания, Валентина Павловна.

…Через три дня ее арестовали.

Уже потом, когда все закончилось и Валентина Ворон смогла трезво, без эмоций оценить случившееся, она поняла тонкий расчет правоохранителей. Ее хотели дожать сразу, махом, в один заход. Молодая женщина по лучила свой первый опыт общения с милицией, увидела, почувствовала на собственной шкуре, а затем и поняла, как отлаженно работает эта жуткая система. И призналась себе: не героиня. Беспримерное мужество демонстрировать не собиралась. Завидную выдержку — тоже. Наоборот, готова была сломаться, сдаться, выбросить белый флаг, пойти на все выдвинутые условия. А за то, что этого рокового шага она не сделала, замерев над пропастью с уже занесенной ногой, благодарить надо, как ни странно, милицию. Не родную, волынскую, даже не киевскую-житомирскую, вот где парадоксальная логика…

Валентина без посторонних комментариев поняла: за ней не зря приехали именно в пятницу вечером. Ничего не объяснили, не позволили никому звонить. Просто предъявили соответствующие документы. А потом, действуя намеренно грубо, надели на нее наручники. Только наивному и несведущему стороннему наблюдателю могло показаться, что подобная мера ни к чему, Валентина не собиралась сопротивляться или бежать. Но на самом деле действия милиционеров выглядели абсолютно логичными, полностью вписываясь в стратегический замысел. Его же, забегая вперед, воплотить не удалось только благодаря оперативному вмешательству в ход событий житомирских слуг закона. Хотя сами они вряд ли отдавали себе отчет в том, что невольно помогли бывшей модели и незадачливой владелице только вылупившегося агентства «Глянец» Валентине Ворон выпутаться из сложнейшей, практически безнадежной для нее ситуации.

…Арестованную, точнее, пленницу, закрыли в камере предварительного заключения и промариновали там до утра понедельника. Формально действовали по закону: в субботу и воскресенье гражданкой Ворон, как и прочими обитателями КПЗ, никто заниматься не станет. Конечно же, ей положен хотя бы разговор с дежурным следователем, не говоря уже об адвокате. Однако служители отечественной Фемиды всегда готовы найти сразу несколько законных оправданий тому, почему все тянулось двое изнурительных суток.

Для Валентины сорок восемь часов слились в один сплошной временной отрезок. Сперва она кричала, требуя чего-то, хотя бы элементарного внимания, как ведет себя в аналогичных ситуациях подавляющее большинство обычных, ни в чем не повинных людей. После одна из соседок по маленькой камере, двадцатидвухлетняя проститутка Жанна, растолковала что к чему. «Просто так перед выходными никого не закрывают», — пояснила девушка. Она здесь, кстати, тоже до понедельника. Ее привезли к клиенту в гостиничный люкс, а тот после всего заявил: девчонка украла у него деньги. Разумеется, Жанна ничего не крала. Только ее слова никого не волновали: клиент всегда прав. Особенно если поселился в люксе, приехал по делам бизнеса, бывает в Луцке частенько и уже обзавелся приятелями в городском милицейском управлении. Потому несговорчивую Жанну «опустили» в душную камеру, забыв о девушке на несколько дней.

— Куда деваться? В понедельник придется нести бабло в зубах, — вздохнула она. — Даже больше, чем сбивали с самого начала. Наивная, понимаешь. Думала — проскочу, так уже бывало. Не получилось. Занимать теперь нужно.

— Почему никто не докажет, что тот мужчина врет? — возмутилась Валентина.

— Ха, подруга, — послышался в ответ легкий смешок. — Вот ты можешь кому-то что-то доказать здесь? Кто с тобой будет возиться, кто за тебя впишется? Так же как и за меня. Поняла бы я с самого начала, что полный попадос, так поискала бы и нашла зузы, черт с ними, заработается. Тогда б только мужик тот вернул свое. Считай, попользовался девочкой бесплатно, еще и поднялся на этом, скотина такая… — Теперь что?

— А вот что: сумма выкупа выросла ровно на тот процент, который с этого всего получит дядя милиционер! Так мужики просто бы выпили, посмеялись надо мной. А так еще и лишняя сотка долларов прилипнет к милицейской руке. Не кисло, скажи?

— Управы на них не найти?

— Ха-ха, кто искать будет? Проститутка? Тебе самой не смешно, дорогая? Лучше о себе подумай, твое дело совсем край.

Вывод Жанна сделала из рассказа Валентины — ей надо было кому-то выговориться, потому горькую исповедь приняла первая же благодарная слушательница.

— Почему? Извини, конечно, только я ведь пока еще могу кому-то позвонить в Киев…

— О! А чего же не позвонила до сих пор? Не дали? И не дадут! А когда дадут, то все, кого ты считаешь сейчас друзьями и защитниками, скажут: выпутывайся сама. Была бы другая тема, а тут же дети пострадали. За тех, кто обижает детишек, даже в нашем бардаке не вписываются.

Слушая девчонку, которая моложе ее на десять лет, Валентина с ужасом поняла: проститутка говорит чистую правду. Она, посторонний человек, прямым текстом, без всяких недомолвок, озвучила то, на что намекал несколько дней назад лысоватый прокурор в казенном кабинете. Госпожу Ворон привезли сюда, чтобы, пользуясь фактически безвыходным положением, в котором она оказалась, начать медленный и уверенный процесс получения с нее денег. Ей наглядно демонстрируют, что будет, если она упрется, начнет бороться, требовать справедливости и адвоката.

Их третьей соседкой по камере оказалась дородная тетка лет за сорок, которая если и вмешивалась в разговор, то лишь за тем, чтобы без видимой причины обругать обеих. Кто она такая и в чем провинилась — Жанне было очевидно все равно, а Валентина спрашивать не решилась. Особо неприятные часы пережила, когда молодую сокамерницу в субботу ближе к обеду вызвали и пришлось терпеть общество грубой бабищи. Как назло, тетка, по большей части дремавшая в углу широких сплошных нар, на время, пока Жанны не было, проявила неожиданную активность, заговорив с Валентиной на совершенно непонятные ей темы, к тому же требуя поддержания разговора. Госпоже Ворон, дабы не прогневать сокамерницу, пришлось изображать внимательную, благодарную слушательницу и односложно отвечать, имитируя подобие диалога. О чем пыталась побеседовать с ней та жуткая женщина, Валентина не могла понять даже при большом желании. И старалась вообще не думать о ней, не вслушиваться в слова, не искать смысла.

Когда вернулась Жанна, госпожа Ворон не скрывала радости и облегчения. Девушка без тени смущения объяснила: кто-то вспомнил, что в КПЗ сидит проститутка, вот и выдернули девочку в сауну, где сегодня отдыхали несколько местных милиционеров. Пришлось обслуживать их бесплатно — это называется «субботник», хорошо хоть не насиловали, как иногда случалось. Наоборот, даже смыла с себя тюремную липкость, к тому же позволили взять с квартиры смену белья, покормили, дали с собой продуктов. Подобный порядок вещей ужаснул Валентину — вдруг увидела себя на месте Жанны. Кто озаботится тем, что она не продается, кому какое дело, кто сидит у них в плену. Захотят совершить насилие — никто и ничто не помешает.

Есть не хотелось. Но Валентина, таки поддавшись на уговоры и доводы молодой соседки, заставила себя проглотить несколько бутербродов. Следующий после этого день, воскресенье, прошел словно в тумане: от духоты и вони камеры кружилась голова, учащалось биение сердца, позванивало в ушах, постукивало в висках. Несколько раз за день она отключалась, забываясь на час-полтора. Она измучилась, устала от всего, изошла противным липким потом и к утру понедельника призналась самой себе: уж лучше бы пытали, подвешивали на дыбу, примеряли «испанский сапог», жгли каленым железом, в конце концов просто били. Ведь так она сможет хотя бы перед собой оправдаться, почему сдалась, прекратила борьбу и согласилась на все условия. А в том, что эти условия будут озвучены и ее заставят продавать дом с машиной, Валентина уже не сомневалась, она готовилась их принимать. Сил для борьбы к утру понедельника не оставалось, средств подавно. Как мало, оказывается, нужно времени и приложенных усилий, чтобы сломать ее, раздавить, растоптать, уничтожить как личность…

Но поворот событий, случившийся тем утром, заставил Валентину поверить если не в справедливость, то в чудеса. Впрочем, о существовании высшей справедливости, Божье го промысла, Провидения тоже не стоило забывать.

Когда ее привели из опостылевшей камеры в скучный кабинет, там уже был милицейский следователь, присутствовавший при задержании. Вместе с ним Валентину Ворон ожидал знакомый плешивый прокурорский и, во что она отказалась сперва верить, моложавый адвокат, облаченный, несмотря на жаркую погоду, в костюм. Даже при галстуке. Все трое поздоровались. Затем вежливо предложили стул и — бутылку холодной минеральной воды. Валентина, наплевав на условности, жадно выпила «Боржоми» прямо из горлышка. Взглянула на собравшихся, ожидая услышать хоть что-нибудь. Но присутствующие молчали, и очень скоро молодая женщина поняла, в чем дело: они ждали появления начальника милиции.

Полковник Петр Самчук, которого Валентина знала только заочно, стремительно вошел в кабинет. Ей показалось, начальник распахнул дверь ударом ноги. Однако закрыл ее осторожно, старательно, прижал плотнее, словно убеждаясь: посторонние сюда не зайдут. Немного подумав, Самчук повернул на два оборота торчащий изнутри ключ, только после этого заметно успокоился, встал перед пленницей , протянул руку.

— Уважаемая Валентина Павловна! — проговорил он торжественно. — От лица присутствующих, как руководитель управления МВД города Луцка, как старший по званию, как офицер, и просто от себя лично приношу вам извинения в связи с тем, что вам пришлось пережить. Если вы думаете, что во всем случившемся есть наша вина, вы совершенно правы. У вас есть все основания так думать. Мы действительно виноваты, не во всем разобрались. Вернее, — полковник махнул рукой, — ни в чем мы и не разбирались, если совсем уж честно и откровенно. Виновные будут строго наказаны. Хотя со своей стороны мы все и, особенно, я очень надеемся на понимание с вашей стороны.

— Я-то что… — Валентина окончательно растерялась, перестав что-либо понимать. — Чем я могу? Что я могу?

— Просьба войти в положение, в ситуацию. Понять, почему так все вышло. Это же дети, наши дети, Валентина Павловна. Я вообще так понимаю, мужчины, — взгляд скользнул по присутствующим, — что чужих детей не бывает. Родительские эмоции, детские обиды, слезы… Они ведь все на что-то надеялись, поверили вам. Вы человек известный. Я уверен: родной город еще будет гордиться вами. Чего там: уже гордимся, не бросили нас, вернулись, искренне хотите помогать… Всем вашим начинаниям, конечно же, обеспечат, как говорится, зеленый коридор…

— Спасибо, конечно, — осторожно проговорила Валентина, имея все основания опасаться подвоха. — Я понимаю все.

— И зла не держите?

— На кого? На заплаканных детей, обманутых кем-то матерей? Искали крайнего, ясное дело. На их месте… В общем, как бы там все ни пошло, я на них не обижаюсь.

— А на нас? Здесь собрались мужчины, все готовы извиниться.

— Промолчу пока. И не надо просить прощения по приказу. Надеюсь, меня вы поняли.

— Ладно, — полковник Самчук пожал плечами. — Сейчас вы измените свое мнение. Мы с вами еще сможем стать друзьями. Будем вспоминать все, что было сегодня, не как странный и неприятный сон, а как анекдот. Поучительный для всех нас, но — анекдот.

— Вот как? Знаете, мне было совсем не смешно. Мне и сейчас не смешно.

— Согласен, забавного мало, — согласился Самчук, вновь покосившись на присутствующих, — он явно определил всем троим роль статистов либо же зрителей. — Вы трепали себе нервы, мучились чувством чужой вины, в конце концов, провели не самые приятные в вашей жизни выходные. Искренне желаю вам больше не попадать в камеру никогда.

— Спасибо.

— На здоровье. Однако забавное у нас здесь в другом: совсем неожиданно убеждаешься лишний раз, как тесен мир и как нашу жизнь определяют случайности.

— Вы философ, Петр…

— Вообще-то, Михайлович, но можно и без отчества.

— А меня все-таки лучше по отчеству величайте. — Валентина сама не поняла, зачем так сказала, почему именно эта фраза у нее вырвалась.

— Да на здоровье! Сам не люблю панибратства. Было бы предложено… Хотя у меня есть ощущение, что мы подружимся.

— Мы не враги. Против вас лично я ничего не имею, Петр Михайлович.

— Против кого имеете? — живо спросил полковник. — Гущук вам насолил, который заяву написал? Или вот следователь наш, сильно наручниками ущипнул, синяк оставил?

— Ни на кого я зла не держу, — вздохнула Валентина. — Могу расписку написать.

— Расписку не надо. А вот заявление — напишете. Не прошу вас — вы сами захотите его составить, когда узнае те, в чем дело и как нам всем повезло. Вот, господин Бельский, адвокат, поможет его составить. Он согласился представлять ваши интересы в суде.

— Мои интересы? — теперь Валентина вообще отказывалась что-либо понимать.

— Как пострадавшей стороны. Вы ведь потерпевшая во всей этой истории? Перенесли стресс, и не один. Убытки, моральный ущерб. Я говорю о вас, как директоре агентства «Глянец». Вы ведь пытались работать с теми жуликами не как частное лицо, верно?

— Значит, с жуликами… То есть мне уже верят?

— Поздравляю! — полковник Самчук несколько раз хлопнул в ладоши. — Вам не просто верят, Валентина Павловна! Вы теперь — одна из ключевых фигур. Услуги адвоката вам оплачивает старый ваш знакомый, Гущук! Я ему первому позвонил, сам, лично! Он только новости услышал, сразу, без моей подсказки, как мужчина, согласился свою кляузу на вас забрать, при мне порвал, у меня в кабинете! И сам же предложил нанять сильного юриста. Хоть и понедельник, вроде как совещания у всех. Но я кое-кому уже успел перезвонить. Такая картинка складывается занятная… Короче говоря, если вовремя и грамотно в это дело зайти, там у них, у гавриков наших… ваших… в общем, там наличность конфисковали и опечатали. Достаточно много. Деньги можно вернуть, не все, конечно. Тот же Гущук, например, готов забыть о своих четырех тысячах, еще больше потратить, только бы они гарантированно сели…

— Постойте! — выкрикнула Валентина, отчаянно пытаясь прервать словесный поток и внести в происходящее окончательную ясность. — Петр Михайлович… Люди добрые… Вы говорите о том, о чем уже знаете! Я вот вас слушаю, но не понимаю совсем ничего! Где это — «там» конфисковали? Какую наличность? Что можно вернуть? Как? Может, не конец истории мне расскажите, а начало?

— Разумно, — впервые за все время подал голос адвокат и не удержался: — Тем более что это я поднял тревогу… Или не тревогу, как правильно назвать…

— Ладно, все сейчас захотят стать героями, — ухмыльнулся Самчук. — Ну не буду больше держать вас в неведении, Валентина Павловна. Тем более все случившееся в первую голову вас касается. Значит, в субботу дело было. Информация быстро ушла, залетела в Интернет. Там ее внимательный господин Бельский и прочитал. Сначала Гущуку позвонил, своему нанимателю…

— Подождите, — вклинилась Валентина. — Я верно поняла: местный владелец маршруток нанял против меня вас, господин адвокат? Это вы должны были меня разорить?

Тот отмолчался, и молодая женщина смекнула: она угадала, попала в самое яблочко.

— Так интересно вам или нет? — вопрос полковника прозвучал сухо.

— Аж распирает.

— Тогда не надо перебивать. После будете разбираться, кто кому был врагом, а стал лучшим другом. Короче говоря, в городе Житомире киевская фирма с красивым названием «Алиса» объявила однодневный, как это называется, кастинг. Искали фотогеничных детей для съемок в рекламе молочной продукции одной очень известной торговой марки. Собирали желающих, опять же, через Интернет, но без особого размаха и пафоса. Пришли какие-то родители с детьми, человек, может, шестьдесят, может, чуть больше. И одна родительница в самый разгар всего действа показала удостоверение сотрудника милиции. Коллеги были на низком старте. Сотрудница пришла со своим ребенком, мальчишкой тринадцатилетним. Понял пацан что-то или нет — понятия не имею, да и неважно. Маски-шоу не устраивали, просто взяли под микитки, проводили до машины. Всем пришедшим объявили: кина не будет, электричество кончилось, в таком духе. А в милиции задержанных опознала специально приехавшая из Киева гражданка, одна из тех, кого так же, как и наших детишек, надули в столице и развели на деньги. Оказалось, те, кто именует себя в городе Житомире фирмой «Алиса», в городе Киеве называли себя агентством « Dreams». И дурили народ в куда больших масштабах. Что-то хотите спросить?

— Да. Как на них вышли?

— И это выяснили. В общих чертах получается вот что. Как вы наверняка догадались, по четыре тысячи гривен выложили жуликам не только наши женщины. Киевские мамы тоже тряхнули кошельками. Конечно же, не все подряд, так же как и здешние. Однако вы сами утверждаете: только в тот же день, что и вы, явилось около сотни желающих. А чесали эти «дримзы» три дня, на секундочку! Урожай — около двухсот тысяч гривен, и это включая взносы ваших подопечных, Валентина Павловна. Только киевских никто в группы не организовывал! Живут они в разных районах. Между собой практически незнакомы, очень редко встречались те, кто знал друг друга раньше. Они тоже ничего не получили, тоже поняли, что попались на приманку, кое-кто пошел в милицию. Буду откровенен, не у всех приняли подобные заявления. И я коллег понимаю: состава преступления нет, никто ни у кого не отнимал деньги силой. Связываться неохота. Только потерпевших по одному делу даже для столицы оказалось слишком много. Значит, первая волна пошла. Пока понятно все?

— Вполне, спасибо, — кивнула Валентина. — Дальше как?

— Дальше, Валентина Павловна, вмешалось то обстоятельство, что в вашем Киеве настоящих киевлян-то не так уж и много. У одной из потерпевших мамаш в Житомире осталась старшая сестра. Та от обиды позвонила ей и пожаловалась на жизнь. Согласилась, что дура, что сама виновата, что никто никогда никого не найдет, и на том разговор окончился. А у той сестры — соседка, с которой они дружат семьями. У соседки — дочка интересующего нас возраста. И вот эта самая соседка возьми вскоре после того разговора да и скажи подружке про редкую удачу — выгодное предложение снять ребенка в рекламе. Весь Житомир по телевизору увидит! Не говоря уже обо всей стране! Тут подруга насторожилась, недавно совсем похожее слышала. Предупредила соседку по дружбе. У той — брат мужа в милиции работает! Вот скажите, разве не анекдот? Анекдот или нет, а, мужчины?

Те, к кому обращался полковник, отмолчались. А Валентина ответила ему в тон:

— Не анекдот.

— Как по мне — забавно. Только так все в жизни и бывает. Ладно, остальное — дело техники. Деверь напряг своих киевских знакомых, те запустили коня: точно, есть такое дело, приносили заявления с описанием похожих схем. Надо все проверить, провести разведку боем. Тут на сцену и вышла залегендированная сотрудница с сыном. С ней поговорили тет-а-тет, и, как она вычислила, подобные собеседования проводились с каждым. Всем втирали одно и то же: ваш ребенок просто супер, но без подборки фотографий и видеоклипа — никуда. Такое стоит денег, зато — гарантия. Там, правда, меньшую сумму озвучивали. Но как раз это роли не играло. Житомирские коллеги получили, пусть и достаточно окольным путем, оперативную информацию и успешно все провернули. Вот так.

Полковник Самчук громко выдохнул, переводя дыхание, будто окончил тяжелую и неблагодарную физическую работу. После чего шагнул в сторону, становясь так, чтобы видеть не только Валентину Ворон, но и остальных собравшихся.

— Наверняка есть вопросы, — произнес он. — Лучше, чтобы в дальнейшем сохранялась полная ясность. Кучеренко, Иван Сергеевич, ты что-то хотел спросить?

Лысоватый прокурорский следователь кашлянул.

— Не так чтобы очень…

— Тебе разве все понятно? — полковник нахмурился. — Я вообще сделал всю работу сам, все выяснил лично, потратил кучу времени! А вы все услышали эту историю в полном объеме только вот сейчас, и даже спросить не о чем? Мужчины, ситуация неприятная! Уважаемый человек, женщина, молодая и красивая, провела по милости аферистов три ночи в вонючей камере! И теперь мы должны максимально прояснить для себя эту ситуацию! Здесь и сейчас!

— Я думала, аферисты к моей ночевке в камере не имеют отношения, — заметила госпожа Ворон.

— А кто имеет? Назовите имена, фамилии, разберемся и оперативно накажем.

Валентина выдержала прямой взгляд начальника милиции.

— Раз вы так уверены, что аферисты запугивали меня, что они надевали на меня наручники…

— Кто вас запугивал? Конкретно — фамилии, звания, должности. Все ваши заявления рассмотрим, всех виновных выпорем. Да так, что сидеть не смогут. Ну, я вас слушаю.

Она посмотрела на лысоватого Кучеренко.

— Не запугивал меня никто, — произнесла негромко, но отчетливо. — В моем положении все иначе воспринимается. Острее.

— Хорошо, что вы это понимаете, — с довольным видом кивнул Самчук. — Поймете, значит, и наручники. У сотрудников милиции работа такая. Если кого-то задерживают, на него надевают наручники. Вы же не обижаетесь на медсестру, которая делает вам уколы? А она ведь вас колет иглой, Валентина Павловна. Это если не больно, то неприятно — да. Или вот хирург: надо сделать операцию, вырезать дрянь из кишечника — он разрезает людям животы, оставляя шрамы на всю жизнь. Они не всегда украшают мужчину, тем более — женщину. Так что , оставляем претензию по поводу наручников?

— Нет, — отрезала Валентина.

— Выходит, во всех ваших неприятностях, пережитых за последнюю неделю, виноваты жулики! — полковник говорил так, словно вывод был очевиден и не поймет этого только дремучий дурак. — У вас появляется шанс их наказать. Пострадавшие родители напишут заявления. Правоохранительные органы возбудят дело. Следователь возьмет у вас объяснения. А потом вы поедете в Киев вместе с адвокатом, составите и подадите исковое заявление, будете представлять потерпевших. Как из этого всего можно со временем получить назад хотя бы часть денег — пускай вас не заботит. Такими темами озадачиваться будут юристы, я тоже подключусь. Там, где гро́ши, всегда необходимо личное вмешательство… Ты уже созрел что-то спросить, Кучеренко?

— Да, есть неясный момент, — сказал лысоватый. — В Житомире субчиков этих заловили, когда они предлагали сотруднице милиции заплатить за видео и фотографии. Как можно доказать, что жулики не собирались ничего такого делать, просто кидали доверчивых родителей? Они же вполне могли заявить: а мы, мол, и не обещали так называемое портфолио прямо сейчас! Не меняли товар на деньги! Есть все телефоны, контакты, даже договоры, все официально. Доказательная база имеется?

— Уже имеется, Кучеренко, — ответил полковник. — Ты, между прочим, правильно спросил. Гоп-компанию задержали до установления. И как я выяснил, все задержанные хором, в один голос, примерно так и кричали: ни с кого денег не требовали, все по согласию, фотографии надо еще сделать, видео — смонтировать, такое разное. Еще и суббота, сами знаете, как у нас любят по субботам работать. Только не забывай, и вы все тоже имейте в виду: реализация готовилась не день в день. Ждали гостей как минимум с утра пятницы. Киев находился на низком старте. Задержанных быстро сфотографировали, идентифицировали, портреты передали в столицу по электронной почте. Там, на месте, уже ждали специальные люди в компании киевских потерпевших. Те сразу опознали всю компанию, «дримзы» эти не меняли свой основной состав. Вот им и предъявили обвинение меньше чем через час после задержания. После этого наши друзья могли сколько угодно втирать, что собирались выполнить взятые на себя обязательства. Киевский эпизод перевешивал, теперь там активно устанавливают потерпевших. Мы со своей стороны столице помогаем. Еще вопросы будут?

Не стесняйтесь, мужчины. Есть неясности?

— Работы для всех будет много, — вздохнул милицейский следователь. — А потом дела в любом случае в Киев передавать.

— Поработаешь, — усмехнулся Самчук. — Зато с уважаемой Валентиной Павловной у нас теперь дружба навек, правильно?

— Да уж, с вами лучше дружить, Петр Михайлович, — согласилась госпожа Ворон, вымучив улыбку.

Валентина договорилась с адвокатом на этот же день, предложив встретиться позже.

Сначала не терпелось привести себя в порядок и даже вздремнуть — ночи в камере проходили тревожно, воздуха не хватало, спать в таких условиях невозможно. Одежду и даже белье, которые были на ней там , Валентина решила не стирать, а сразу выбросить. Долго стояла под душем, затем, несмотря на жаркую погоду и отсутствие в доме кондиционера, закуталась в махровый халат, отключила телефон, таки прихватила пару часиков глубокого сна. После, облачившись в деловой брючный костюм, госпожа Ворон поехала в контору к адвокату, чтобы обсудить план дельнейших действий. Ей очень хотелось засадить Игоря Олеговича, Инну и всю, как сказал полковник Самчук, гоп-компанию так надолго, насколько позволит действующий Уголовный кодекс. И если она сможет принять в процессе деятельное участие, то сочтет такую возможность подарком судьбы.

Однако адвокат начал разговор с другого. Для чего-то сперва убрав звук на своем телефоне, а затем вовсе выключив трубку, он, стараясь смотреть куда угодно, только не на сидевшую напротив Валентину, спросил:

— Вы вряд ли в курсе про Жанну?

— Про Жанну?

— Девушка с вами в камере сидела. Жанна. Проститутка, так ведь?

— Допустим…

— Кошмарила вас, небось. Не оставляла никакой надежды на справедливость. Подводила к тому, что лучше не бороться, а сдаться. Было дело?

— Мы разговаривали. Ничего странного и подозрительного в этом нет… Я не так чуть-чуть воспринимала ее слова…

— Нам с вами плотно и успешно работать, Валентина Павловна. Себя не обманывайте. Она ведь давила на вас, эта Жанна. Обрабатывала по-своему. Вы не замечали ничего, но борьбу продолжать не собирались. Готовы были сломаться, так ведь?

Адвокат читал мысли, с которыми госпожа Ворон проснулась сегодня в душной и грязной камере предварительного заключения. Наверняка…

— Наверняка вам лестно будет услышать: так и есть.

— Жанну к вам подсадили, — адвокат по-прежнему избегал взгляда собеседницы. — Следователь постарался, его, как говорится, креатура. Но начальник милиции знал. И одобрил.

— Зачем им всем нужно было меня раздавить? — поинтересовалась Валентина. — И не только им… Вы вон тоже против меня…

— Мне деньги платили. Меня наняли, Валентина Павловна. Тогда — для одного. Теперь — для другого. Вчера я был против вас. Сегодня — за вас. А вот милиция… Она у нас не частная. Так поступают не только с вами. Если разобраться, с вашего дела тоже прибыток небольшой. Но милиция, прокуратура, суд… Особенно милиция, Валентина Павловна. Это — шакалы. Подбирают все, не брезгуют мелочами, плохо лежит — сожрали. Может быть, на вашем печальном примере тот же Самчук кого-то собирался поучить. Мое дело — предупредить: теперь, после всего, вам придется дружить с начальником милиции.

— Я не собиралась записывать его во враги.

— Одно дело — держаться от милиции на разумном расстоянии. И совсем другое — поддерживать деловые отношения. У вас уже не выйдет соблюдать нейтралитет. Чем бы вы ни надумали заняться в родном городе, начальник УМВД непременно захочет отыскать в роде вашей деятельности свой личный интерес. Пускай даже очень маленький. Говорю вам: между милицией и шакалами разницы нет никакой. И не только в Луцке. Масштаб разгула зависит от масштаба города. Или другого населенного пункта. Все, я вас предупредил. Избежать это можно только одним способом — уехать. Другого способа нет.

Валентина откинулась на спинку стула.

— Скажите, а… гм… а вот вы сейчас меня не обрабатываете случайно по чьему-то заказу? Я должна поверить всему услышанному и бояться полковника Самчука до конца дней своих или его, как вариант? Допустим, Жанну ко мне подсадили. Готова поверить, что и другую соседку, грубую толстую тетку, тоже подослали. Почему же я должна быть уверена, что не подослали вас? Чем докажете, что не прессуете меня, не обрабатываете психологически? Попала в жернова, по полной программе, или как?

— Не верьте, — адвокат облокотился о стол, теперь уже мог смотреть в лицо собеседнице. — Вас никто не заставляет. Точно так же никто не заставлял мамочек платить тысячи гривен шарлатанам. Любой разговор, любое предложение зиждется на доверии. Полном, частичном — не имеет значения. Не хотите приобщиться к наказанию жуликов — никто вас силой заставлять не станет. Но вы ведь хотите, так?

Валентина призналась себе: за короткий промежуток времени этот адвокат уже дважды прочитал и озвучил ее мысли.

— Допустим. Зачем же вы меня предупреждаете?

— Чтобы вы знали, с кем имеете дело. Не обольщались на счет полковника Самчука и других деятелей, которые активно напрашиваются к вам в друзья. Они при первой же возможности утопят.

— Почему я должна давать им такую возможность? Я не собираюсь заниматься ничем противозаконным.

За эти дни поумнела крепко. Впредь буду вести себя очень осторожно, в сомнительные авантюры не влипать. У меня даже нет общих интересов с милейшим Петром Михайловичем!

— Вам это только кажется, — вздохнул адвокат. — За возможность работать без проблем я регулярно плачу не только налоги в казну. Начальник милиции получает небольшие подарки. Не коробки конфет и не бутылки с коньяком, сами понимаете. Здесь, в городе, у милицейского руководства множество мелких ручейков обогащения. Если вы захотите развернуть какое-то дело, вам таки проще дружить с Самчуком. И хватит, тема никогда не исчерпается. Я сказал — вы услышали.

Давайте работать.

Луцк. Октябрь 2010 года

Они все-таки один раз прервали разговор — когда подъехал Юранд и, как и договаривались, перевез всю компанию домой к Ольге Жуковской. Присутствие мужчины подействовало на Алису странным образом. Девушка втянула голову в плечи, стала отвечать односложно, а вскоре вообще закрылась, замкнулась, и обе женщины всерьез обеспокоились, как бы та не отказалась продолжать разговор.

Отправить коллегу совсем Агнешка Збых не рискнула, все-таки партнер должен чувствовать: он нужен, помогает, не лишний, его используют в командировке не только как шофера. Но на всякий случай полячка попросила товарища войти в положение и пока не маячить, поскучать немного в одной из любезно предоставленных Ольгой комнат. Если Юранд и обиделся, то не подал виду. Прихватив детектив в мягкой обложке, прочитанный примерно на треть, он удалился, предоставив женщинам продолжать свой импровизированный девичник. Как только мужчина лишил их компанию своего общества, Алиса опять оживилась.

Пока девушка рассказывала грустную историю своего знакомства с Валентиной Ворон, хозяйка дома, Ольга Жуковская, слушая ее, одновременно вошла в Интернет со своего ноутбука. Она провела родителям беспроводной, оплачивала его, и эти огромные, по мнению мамы, но совсем незначительные, как не без оснований считала Оля, расходы позволяли работать, находясь на солидном удалении от Киева. Родители же, как ни старалась дочка, с компьютером и Всемирной паутиной крепко дружить не спешили. Отец еще так-сяк освоил, но от матери какого бы то ни было прогресса Ольга даже, честно говоря, устала ждать.

Выбрав момент, когда Алиса замолчала, то ли закончив часть своей истории, то ли просто решив передохнуть, Жуковская сказала:

— А ведь правда, такое было.

— Вы думали, я вам лапшу вешаю? — с ноткой обиды в голосе протянула девушка.

— Боже упаси! Мне просто захотелось проверить, насколько ты точна. Думаю, ты понимаешь, Агнешка ведь занята серьезной работой. Я, кстати, тоже не особо готова тратить свое время на что-то не вполне соответствующее действительности.

— Зачем бы я, по-вашему, стала врать?

— Алиса, я просто проверила, хорошо? Договорились? Без какой-либо причины, ничего не подозревая. Задала поисковой системе вопрос, получила ответ. Случай имел место быть, дело вообще закрыли окончательно только летом прошлого года. На суде — десятки свидетелей. Агентство «Глянец» упоминается, фамилия Ворон фигурирует два раза. Но и только.

— Что вы хотели? Наша мама Валя там играла не последнюю роль. Но и, как говорят, далеко не первую скрипку.

— Ладно. Детали все это, — сказала Агнешка. — У меня другой вопрос сейчас, пока ты рассказывала, возник. Ты так излагаешь, как будто знаешь все тонкости и нюансы. Только я вот о чем… Уж если ваша Валентина Ворон не играла там одну из главных ролей, то ты, извини, лишь глупая девчонка, решившая помочь сестре и отдавшая свои деньги. Кстати, тебе вернули?

— Мне как раз нет.

— Обидно? — спросила Жуковская.

— До сих пор не знаю, — Алиса пожала плечами, печально посмотрела на пачку сигарет, помня, что Ольга просила в доме не курить, вздохнула: — Про те дела… Я и не утверждаю, что все было именно так. Часть мне поведала мама Валя. Мы же продолжали общаться, она тогда активно шла на контакт. Заговорили про деньги, не раз и не два возвращались к ним… Понимаете… Как бы объяснить… Если честно, то да, обида была. Однако же эти четыре тысячи я все равно не собиралась тратить на себя именно тогда. И не слишком надеялась, что они ко мне вообще вернутся. Думала-думала и решила: считай, обокрали. Залез в дом вор, нашел тайник и вынес.

— Неплохой психологический тренинг, кстати, — заметила Агнешка. — Молодец!

— Вот, — продолжила Алиса. — Значит, мы так тогда беседовали с Валентиной… Павловной, долго и обо всем. Она и пожаловалась на свою судьбу, тоже ведь влипла. Рассказала про свои бессмысленные поиски следов агентства, про следователя, про тюрьму… Про все, короче. Может, она чего привирала. Может, я поняла по-своему, сейчас что-то могу исказить. То есть у меня нет гарантий, что все вели себя так и говорили те слова, которые я тут и теперь повторяю.

— Об этом не беспокойся, — успокоила Агнешка. — Мы ведь договорились: не только шифруем тебя, но также меняем имена и фамилии некоторых фигурантов дела. Никто не сможет подавать в суд за клевету. Надо ведь сперва доказать, что персонаж, который не понравился, списан именно с того, кто обиделся на авторов. Вряд ли кто-то захочет тратить время на подобные занятия. Невыгодно, себе дороже.

— Для нас важнее, Алиса, что события, о которых ты нам повествуешь, вполне могли развиваться именно так, — подхватила Ольга. — Если хочешь знать мое мнение, пока что лично я не услышала ничего такого, чего не могло произойти, и того, о чем участники событий не могли бы говорить именно подобным образом.

— Рада, что соответствую, — без тени радости, без намека на улыбку ответила девушка. — Вы заглядываете в Интернет. Что пишут, чем все закончилось?

— Организаторов так называемого агентства «Dreams» судили по статье сто девяностой. Обвинили в мошенничестве, совершенном организованной группой. К тому же за Игорем Шеховским, называвшим себя руководителем фирмы, числилась масса грешков помельче, хотя также в сфере мошенничества. Афера с «Dreams» перевесила мелочь, ему дали семь лет. Остальным — по пять.

— Так много? — вскинула брови Агнешка.

— А в Польше что, мошенникам меньше дают? — поинтересовалась Ольга.

— Надо будет узнать, — с серьезным видом сказала полячка. — Нет, не подумайте, dziewczyny [6] , я не возмущаюсь. Просто никогда не задумывалась над тем, какое наказание несут те, кто не убивает, не калечит и не насилует. Если совсем честно, мне до сегодняшнего дня казалось: их вообще никто никогда не наказывает, они выходят сухими из воды.

— Как видишь, иногда справедливость все-таки торжествует, — заметила Жуковская, пощелкала мышью, пробежалась глазами по очередному тексту, появившемуся на мониторе. — Ага, вот еще нашла. Пишут, кое-кто из группы пошел на активное сотрудничество со следствием. Этим дали условные сроки. Думаю, подельники специально валили Шеховского. Даже на год… Тьфу, какой год — даже на день никому не хочется за решетку!

— Дело прошлое, — отмахнулась Агнешка, заметно утрачивая интерес к афере. — Занятно, во многом показательно. Но нас, как ты, Алиса, понимаешь, раскрытие афер в Украине интересует постольку поскольку. Пока что мы не приблизились к цели нашей встречи.

— Мне кажется — наоборот, — возразила Ольга. — Я, например, теперь лучше поняла, какие мотивы двигали Валентиной Ворон.

— А я вот не поняла! — тут же отреагировала Алиса. — Послушайте, не знаю, что вы хотите услышать… Что все остальные, кому адресован этот наш разговор, захотят для себя найти… Только познакомились мы с мамой Валей, считайте, два года назад. Плотно общаться по… гм… работе начали всего-то в прошлом году. Не скажу, что хорошо ее знала. Никто, кроме самой Валентины Павловны, не знает ее лучше…

— Так можно о любом человеке сказать, — заметила Агнешка.

— Признайся: так оно и есть! — сказала Ольга.

— Согласна, — кивнула полячка. — Так что же Валентина? Мы все время отвлекаемся …

Жуковская опустила крышку ноутбука. Теперь Алиса сидела под перекрестным взглядом двух пар внимательных глаз.

— Валентина, — повторила девушка. — Ва-лен-ти-на… Мне кажется, все вокруг думают, даже уверены, что она кого-то из нас заставляла заниматься тем, что мы делали. Интересно, как люди себе это видят? Идет по улице девушка, я, допустим. Иду, значит, я, никого не трогаю, думаю о своем, строю радужные планы на будущее. Принца прекрасного на белом джипе представляю. Тут скрип тормозов, подлетает зловещий черный автомобиль, из него выскакивают три звероподобных бандита, хватают меня, засовывают в багажник, увозят за темные леса. Потом держат в подвале, куда каждый день приходит Валентина Ворон, затянутая в черную кожу, и пытает меня электрошокером, лупит хлыстом, грозит изуродовать милое личико, если не соглашусь работать на нее и продавать себя за деньги. После чего я, продержавшись несколько дней, в конце концов сдаюсь — и погружаюсь в еще больший ад разврата и порока. Так вот, ничего подобного не было. Очень скучно все происходило, просто и неинтересно. Мама Валя говорила своим девушкам, чем можно заняться, и девушки, то есть мы, соглашались либо сразу, либо на следующее утро, переспав с этим предложением ночь. Никто не краснел, не возмущался: дескать, как вам не стыдно, как вы можете именно мне такие вещи предлагать… Отказов Валентина Павловна практически не получала, насколько я помню и знаю.

— Создается впечатление, что девушки с самого начала были готовы к подобным предложениям, — заметила Агнешка. — Ты сама думала о чем-то таком?

— А вы? — резко парировала Алиса. — Вы видели себя в маленькой комнате на диване перед объективом камеры? Ваши планы на будущее с рождения были связаны с тем, чтобы выполнять приказы козлов по ту строну компьютерного монитора? Брать себя за соски, медленно стаскивать трусики, поворачиваться задом, ласкать свое тело так, как им хочется, даже использовать для этого всякие специальные игрушки, не всегда мягкие? Познакомьте меня с девчонкой, которая спит и видит себя именно на такой вот работе, мечтает о такой вот жизни?

Она замолчала, тяжело дыша. Воцарилась неловкая пауза.

— Прости, — проговорила наконец Агнешка. — Извини. Я должна была вести себя деликатнее. Больше такого не повторится.

— Ладно, чего уж. Можете не выбирать выражений.

— Мне хотелось бы закончить мысль, — осторожно вмешалась Ольга. — О мотивах, двигавших Валентиной Ворон. Мне кажется, она изначально стала строить свое дело так, чтобы в поле ее зрения попадали девушки, которые наверняка не откажутся от подобных предложений. Есть ведь разные типы людей. Одним такое претит, другие готовы хорошо подумать, третьи не видят в подобном заработке ничего особенного. Даже, извини, Алиса, еще раз, могут удивиться, если этого им не предложат сразу. Валентина Ворон получила жесткий урок, обжегшись на истории с агентством «Dreams». И усвоила его. Потому дальше, как я склонна думать, вчерашняя модель пошла по пути наименьшего сопротивления. Если она просто занимается модельным бизнесом, рано или поздно может снова влипнуть в историю. Либо прогореть, как имела возможность наблюдать на примерах своих киевских знакомых. Здесь же изначально предполагается прикрытие на многих уровнях. Срастив модельный бизнес с секс-индустрией и порнобизнесом, Валентина такое прикрытие получала. К тому же, возможно, был еще один момент. Здесь уже звучало, что Валентина Павловна не обладала или, скажем так, обладала, но не в полной мере качеством, которое называется «креативность мышления». Оно помогло бы не скатиться до банального бюро сексуальных услуг, как это удалось той же Нонне Серебряной. Амбиции есть, реализовать сложно, даже невозможно. Вот Валентина и пошла по пути наименьшего сопротивления. Мне кажется, я права.

Алиса снова вздохнула.

— Так, может, вы сами дальше продолжите?

— Я только пробую обосновать ее поведение, решение… — Ольга Жуковская в который раз почувствовала свою слабость перед девушкой, которая была почти в два раза младше ее.

— А я вот как раз этим голову себе не забивала! — заявила Алиса. — Хотите совсем честно? Можете морщить свои носы, но сначала, первое время, это даже нравилось… Нет, не так — это забавляло. Развлекало, отвлекало, думайте, что хотите. Знаете чем? Честностью. Оксана Мороз, пани Сана, как она с первой же встречи просила себя называть, не обманывала, не плела паучьих сетей. Каждая из нас знала, чего она хочет. Ну а мама Валя увидела в этом свою выгоду. Правда, сначала они чуть друг друга не разорвали…

— В каком смысле? — оживилась Агнешка.

— В переносном. Ладно, сами сейчас все поймете. А происходило это так…

Часть третья Польский капкан

Луцк. Осень 2009 года

Алиса не считала себя обязанной ни агентству «Глянец», ни лично Ворон Валентине Павловне, его родительнице, создательнице, маме Вале. За прошедший год девушка почувствовала, что достаточно повзрослела и поумнела, чтобы перестать верить в благие намерения женщины, решившей принять некое участие в ее судьбе. Оценив происходившее, она нашла простой и четкий ответ на вопрос, зачем нужна Валентине Ворон и ее «Глянцу».

На самом деле это вчерашняя модель, а нынче хозяйка «Глянца» считала себя обязанной своей юной подопечной.

Общаться с девушкой Валентине было комфортно. И она этого не скрывала: ведь только так, проявляя участие к Алисе, к ней лично, госпожа Ворон разом оправдывала всю прочую свою деятельность. Получается, девушка из бедной семьи, которую владелица модельного агентства приблизила к себе, стала для нее самой кем-то, а точнее, чем-о вроде индульгенции на отпущение грехов. А в том, что женщина, которую все девчата уже по сложившейся привычке называли между собой «мама Валя», давно не без греха и «Глянец» не приют для непризнанных талантов, Алиса давно убедилась.

К чести самой владелицы, Валентина не слишком скрывала это, не изображала святую невинность и лишь слегка пряталась за глянцевым фасадом. Подобная приоткрытость плодоносила даже скорее и чаще, чем строгое и чопорное «Серебро». Все, чего касалась рука Валентины Ворон, носило привлекательный оттенок порочного и потому запретного, загадочного, желанного.

…Прошлой осенью, когда проблемы госпожи Ворон окончательно утряслись, она сама позвонила Алисе, узнала о ближайших планах девушки, услышала: «Закончить школу», ответила: «Скучно». Когда она пригласила Алису к себе в только что открывшийся офис, там уже нетерпеливо ожидали встречи пятнадцать девушек ее возраста. Лишь некоторые выглядели старше, пусть даже не на много. Но, как успела выяснить Алиса, «старушками» считали себя те, кому исполнилось двадцать или чуть перевалило за этот возраст. Этих выдавала косметика. То ли девчонки хотели казаться ярче, то ли свежее, то ли еще что-то не подвластное разумению Алисы: какую бы цель они ни ставили перед собой, боевой раскраски для ее достижения не жалели.

И все же в тот день Алиса поймала себя на мысли, что госпожа Ворон поступила с ней не очень хорошо. Позвонила, пригласила, а тут — вон сколько таких, как она. С каждой, небось, Валентина тоже пообщалась лично. Объявлений, приглашающих луцких девушек на кастинг от имени агентства «Глянец», Алиса не видела. Оно и понятно. Недавняя громкая история — пускай сама Валентина вышла из нее достойно и даже на короткое время стала героиней, бросившей вызов аферистам, — все еще тянулась за ней и упомянутым названием длинным темным шлейфом. Менять же вывеску госпожа Ворон вряд ли собиралась — тогда уж и хозяина нужно сменить, так или иначе подобная деятельность станет ассоциироваться с ней персонально. В конце концов, есть определенный кураж в том, чтобы продолжать идти по выбранному пути, пусть он и начался для идущего не слишком гладко.

Когда к девушкам вышла Валентина, броская, стильная, сдержанная, буржуазная, в сопровождении помощницы, словно сошедшей с журнальной картинки, — это явление впечатлило. Некоторые из девушек даже встали, одна так вообще не сдержалась — несколько раз хлопнула в ладоши. Но поддержки не получила, смутилась и повела себя еще хуже: скукожилась, втянула голову в плечи, моментально утратив всякий вид.

— Меня зовут Валентина Павловна, — представилась хозяйка офиса, обведя присутствующих быстрым взглядом и лишь чуть-чуть задержав его на Алисе. — С каждой из вас я знакомилась лично. Тем не менее это первая наша встреча в таком составе. Потому познакомимся уже со всеми теперь официально. Вы пришли сюда, чтобы стать моделями, верно?

Ответом было молчание.

— Значит, верно, — госпожа Ворон одарила девушек открытой улыбкой, подобные она много лет изображала перед объективами фотоаппаратов и видеокамер. — Давайте сразу определимся: здесь у нас только те, кому уже есть полных восемнадцать. Исключения возможны лишь в том случае, когда я общалась предварительно с родителями. В любом случае мои ближайшие планы распространяются на девушек в возрасте не моложе семнадцати.

Устроившись на рабочем месте, кивком пригласив помощницу сесть на стул рядом с собой, Валентина поставила локти на стол, переплела пальцы рук перед собой. Губы продолжали улыбаться. Глаза оставались холодными.

— Себя прошу в дальнейшем называть Валентиной, без отчества. Так удобнее. Если у нас все получится и мы станем одной дружной семьей, обращаться друг к другу по именам для членов большой семьи вполне нормально. Не называете же вы дома каждый свою маму по имени-отчеству.

Девушки отреагировали вежливым смешком.

— Сразу к делу, — госпожа Ворон хрустнула сплетенными пальцами. — Буду честна с вами, девочки, — не все останутся. Пока что меня устраивают анкетные и внешние данные любой из вас. А именно: каждая в разное время участвовала в конкурсах красоты. Пусть даже в масштабе своей школы или другого учебного заведения, пусть организовывались и проводились действа дилетантами, не суть важно. Главное — у вас есть некий опыт. И его вы сможете развивать, пополнять, закреплять, укреплять и так далее. Судя по тому, что вы все здесь, такое желание есть. Верно?

— Верно, — ответил нестройный хор голосов.

— Отлично. Значит, попробуем работать. И сразу первая приятная новость: вы все прошли кастинг. Для тех, кто будет приходить сюда после вас, подобной лафы уже не предусмотрено. Отбор я планирую в дальнейшем жесткий и достаточно серьезный. Кстати, это касается уже и вас. Так что можете сами решать, какая это новость — приятная или не очень. Спрашивайте, девочки. Вижу по глазам — вопросы есть.

Алиса перехватила взгляд Валентины. Первая мысль — речь именно о ней. Но тут же поняла: госпожа Ворон смотрит на девушку, сидевшую рядом, справа от нее. Та смутилась, заметила, что все увидели это, и растерялась еще больше.

— Не стесняйся, — подбодрила хозяйка. — Ну, ты Катя Рокитнюк, правильно?

— Да, — пискнула та в ответ.

— Так что ты хочешь спросить, Катя?

— Что с нами будут делать?

Оказалось, пискнула она не от смущения. У нее голос такой, тонкий, дискант в чистом виде. Это придало и без того глупенькому вопросу еще больший комический эффект, и девушки не сдержались — прыснули от смеха. Валентина же подарила покрасневшей Кате добрую материнскую улыбку.

— С вами, дорогуша, ничего страшного делать не собираются. Может, ты не так хотела вопрос поставить? Вероятно, собиралась спросить, что вы будете здесь делать?

— Да, — снова пискнула Катя Рокитнюк. — Мы что должны делать?

— Работать, — охотно ответила госпожа Ворон. — Наше модельное агентство… как бы вам правильно объяснить… В общем, не знаю, чего вы ожидаете, но «Глянец» не ориентирован на демонстрацию разной одежды. Дефилировать по подиуму под музыку, участвовать в сезонах моды вроде «Волынь-2009» и так далее лично я не настроена. Перед вами ставятся задачи, соответствующие названию нашего агентства. А именно стать лицами глянца. То есть фотомоделями. После того как Бог сподобил изобретателей на фотошоп, работа может показаться несложной: мол, то, чего каждую из вас лишила природа, можно дорисовать с помощью компьютерных программ. На самом деле компьютер не добавит каждой ничего, только подчеркнет то, что не всегда удается разглядеть невооруженным взглядом. И чем естественнее вы будете себя вести перед объективом, тем больше шансов продолжить карьерный рост. Здесь, кстати, и начнется здоровая конкуренция между вами. Потому работать придется не только на износ, но и навылет. Понимаете, о чем я?

— Нет, — совершенно искренне ответили невпопад несколько девушек.

— Конечно же, сразу вникнуть сложно. Постараюсь объяснить, девочки. Если совсем уж коротко, то… считайте нашу сегодняшнюю встречу, так сказать, кастингом постфактум. Начнется естественный отбор, и тут уже я ничего не смогу сделать. Кто не выдержит, не будет соответствовать — извините, но придется попрощаться.

— А потом? — вырвалось у девушки, сидевшей ближе всех к рабочему столу хозяйки.

Это почему-то вновь вызвало всплеск смеха. Подождав, пока девушки успокоятся, Валентина поучительным тоном проговорила:

— Между прочим, вы зря здесь все смеетесь. Вера… ты ведь Вера, Демиденко? Так вот, Верочка Демиденко права. Если мы с кем-то попрощаемся, я искренне буду жалеть об этом. И винить себя. Значит, чему-то не научила, в чем-то не убедила, где-то не помогла. Но хочу сразу предупредить и одновременно успокоить: «потом» есть у каждой из вас. Жизнь не заканчивается. Наоборот, только начинается. Где бы вы себя ни пытались после «Глянца» найти и реализовать, кое-какой если не профессиональный, то жизненный опыт у вас будет. Я хочу научить вас, девочки, в первую очередь трудиться. Наука, скажу вам, не лишняя, кем бы вы после ни решили работать. А современная молодая женщина должна, просто обязана работать! Мы ведь не можем себе позволить от кого-то зависеть? От какого-нибудь позднего ребенка с пивным пузиком, который лежит на диване, смотрит свой футбол, пьет пиво и отрыгивает.

Девушки опять засмеялись. Теперь уже, как заметила Алиса, все чувствовали себя уверенно. Впрямь как дома.

И это общее ощущение передалось и ей.

— Теперь так, — Валентина расплела пальцы, легонько хлопнула в ладоши. — Уже есть договор с рядом частных предпринимателей нашего города. Модели агентства «Глянец», то есть вы, будут готовить календарь на следующий, две тысячи десятый год. Двенадцать месяцев — двенадцать фирм. Каждый месяц — страницу календаря, оплачивает отдельный заказчик. Наша задача — стать лицом конкретного заказчика, конкретной фирмы. Задействованы будут все, в сюжете может быть и две модели, и даже больше. Мы должны создать такие образы, чтобы как минимум год определенный месяц и та или иная фирма прямо ассоциировалась с каким-либо лицом. Например, у нас за городом есть спортивно-оздоровительный комплекс «Энергия». Там — фитнес-клуб, сауна, тренажерный зал и прочее. Значит, девушки, которые будут сниматься в интерьерах комплекса, должны выглядеть постоянными его посетительницами. Нужны не фарфоровые личики, а уверенные в себе лица современных девушек, следящих за собой, умеющих сочетать работу и релакс и в то же время дающих надежду: именно такими обязательно станут те, кто придет в «Энергию» покупать абонемент. Мне объяснять дальше? Или сразу начнем работать?

Конечно же, общее желание было начать трудиться прямо сейчас, и Валентина Ворон препятствий этому не чинила. Более того, всячески поощряла подопечных, поэтому девчонки с завидным энтузиазмом взялись за дело. Но, как потом отметила Алиса, мысленно употребив новое для себя слово «парадокс», именно стремительное, с низкого старта включение в систему модельного бизнеса быстрее, чем при иных обстоятельствах, помогло девушке понять: она здесь не приживется.

Вот почему Алиса не чувствовала себя обязанной той, кого уже по привычке именовала мамой Валей. Ни хозяйка «Глянца», никто другой, кого та стремительно для обычно неспешного Луцка ввела в свой небольшой бизнес, не приложил усилий для того, чтобы девушка нашла себя здесь и не сделала шаг на одну ступеньку вниз по лестнице будущего…

Ей совсем недавно исполнилось восемнадцать. Алиса подозревала, что в таком возрасте ее сверстницы либо переоценивают свои возможности как женщины, либо, наоборот, недооценивают себя. Сама девушка, как ей казалось, больше тяготела ко второму варианту. Дома Алисе редко удавалось остаться наедине, одиночество в последнее время она вообще почитала за счастье, подарок судьбы, Божью благодать.

Правда, когда провалила экзамены, с этим стало чуть полегче. Мать с самого утра уходила на базар, где стояла шесть дней в неделю, кроме понедельника, получая от хозяина контейнера с некрасивой женской обувью деньги — процент от реализации. Ассортимент, которым она торговала, поражал убогостью и безвкусием даже в наше время, когда народ перестал покупать что попало, активно используя возможность выбирать. Но мама, чья зарплата прямо зависела от проданного за день, все же имела что-то благодаря резиновым и войлочным тапочкам.

Прочую обувь хозяин периодически объявлял акционной. На сладкие слова «акция» и «скидка» покупались сельские жительницы средних лет, ведь больше эта очевидная обувная дрянь никого не привлекала. Алиса однажды не удержалась, спросила у матери, где хозяин берет такой ужас, летящий на крыльях ночи. В ответ мама лишь пожала плечами, невольно покосившись на свою обувку: на ногах носила то же, чем торговала, добрый хозяин позволял иногда заплатить всего половину суммы или вообще мог подарить пару на выбор. Но что касается тапочек всех размеров, расцветок и калибров, то здесь товар пользовался активным спросом. Дело в том, что тапки регулярно поставлял хозяину на лоток некий част ник, клепавший их чуть ли не с помощью конторского клея, войлока, кусков пластмассы и резины.

Подобная домашняя обувка брала вызывающей простотой и не менее вызывающей дешевизной. С маминых слов, тапки брали чаще всего постоянные покупатели. Их ценили за одноразовость: уже через три недели, максимум месяц, новинка приходила в негодность, и ее не жалко было выбрасывать: чашка кофе в любом из центральных городских кафетериев стоила либо столько же, либо чуть дороже. Потому людям, особенно живущим в частном секторе, не жаль было «убивать» такие тапки. Ведь если заплатишь дороже, становишься рабом не только тапочек — вещей как таковых. Дешевая обувка, которая приходила в негодность после пятого или, если повезет, десятого использования, выполняла очень важную социальную функцию: избавляла людей от рабства, отучивала дрожать над каждым порванным носком или чулком, приучала к мысли, что все вокруг на самом деле не более чем мусор. Вот так люди покупали заведомое барахло, а мама Алисы имела с этого от семидесяти до ста двадцати гривен в день.

На жизнь не жаловалась — это не имело смысла. Не получив даже законченного среднего образования, мама сперва работала в родном колхозе. После, выскочив замуж, перебралась в город, где устроилась рабочей на насосный завод. Отец сначала просто пил, потом бросил семью и продолжал пить, после («Неожиданно даже для самого себя», — подумала Алиса) бросил пить, перебрался подальше от города, в одно из отдаленных сел, женился там, и однажды его, трезвого, сбила машина, когда ехал ночью на велосипеде. Мама же держалась за официальное рабочее место до последнего, даже когда не платили. Но переместилась на базар после того, как пошли ничем не подкрепленные слухи: завод якобы выкупили и новый владелец хочет, чтобы у всех работников, включая уборщицу, было высшее техническое образование. Кто пустил такую «утку», ни мама, ни тем более Алиса представления не имели. Только мать сочла это даже большим издевательством, чем невыплата заработной платы, и уволилась.

Работу на базаре сыскала на удивление легко — плохой обувью никто торговать не хотел. Новый хозяин официальным трудоустройством решил отчасти компенсировать женщине мизерный заработок. И мама, так и не поняв до конца, какую же роль теперь в стране играет стаж и наличие трудовой книжки, все же решила: пусть хотя бы так, хоть какая-то легализация. Конечно же, Алисе и ее младшему брату рано постаревшая женщина не желала подобной жизни и судьбы.

Итак, об одиночестве. Еще этой весной девушка ходила в школу, после забирала младшего братика Кольку, кормила его, делала с ним уроки и фактически заменяла мать, а летом проводила с мальчишкой все каникулы, чтобы не предоставлять парня самому себе. Вместе они собирали березовый сок, лесные ягоды, и это давало семье некоторое финансовое подспорье. С началом нового учебного года братик уходил в школу, мать — торговать тапочками, Алиса же оставалась дома наедине с собой. Потому могла раздеться до трусиков, а когда и наголо, встать перед старым трюмо, посмотреть на себя в полный рост в зеркало, оценить свои физические данные и сделать в полной тишине маленькой квартиры тот единственный вывод, которого не избежать.

Да, она красива. Не писаная красавица, не бомба, не кинозвезда — это была спокойная славянская красота, та, что могла дать и даже дававшая нужный эффект только на конкурсах красавиц. Когда не нужно никого из себя изображать, ничего из себя строить, ничего с собой де лать — просто привести лицо в порядок, подобрать нужное платье, удачный купальник, подчеркивающий все, что положено в таких случаях, — и выйти на публику, показаться, как говорится, во всей красе.

Дальше Алиса пойти просто не могла. Как бы ни было стыдно и неприятно восемнадцатилетней девушке это признавать, она все-таки отдавала себе отчет: к внешности обязательно следует приложить хотя бы некое подобие интеллекта. Алиса не идеализировала Валентину Ворон, особенно после той противной истории с детским кастингом. У девушки даже иногда шевелилась черная мыслишка: вот ни пропали бы тогда деньги, ни решилась бы она сдуру помогать двоюродной сестричке, может, собственная жизнь сейчас бы и наладилась. Правда, мысль эту она зло прогоняла: нечего винить маму Валю, та последние тысячи силой не отнимала. Вернуть не получилось, так что же, вешаться теперь, травиться? Не дождетесь. Однако же, отметив про себя слабые, как ей казалось, стороны владелицы «Глянца», Алиса признавала: Валентина Ворон красавицей в «глянцевом» смысле не родилась, но сумела ею стать, приложив к внешности другие данные. Возможно, выдающимся интеллектом мама Валя и не отличалась. Между тем старательности и профессиональных талантов ей определенно было не занимать.

Да, мыслила Валентина Павловна прямолинейно. Не искала новых путей, делая свой выбор в пользу проверенных ходов и давно работающих шаблонов. Не предлагала никому ничего нового, зато прекрасно знала: старое забывать ни в коем случае нельзя. В конце концов, заметная, откровенно неприкрытая стандартность мышления опиралась на большой профессиональный опыт. Госпожа Ворон знала, что нужно заказчику от модели.

И четко представляла себе, от какой из девушек реальнее всего добиться выполнения ясно поставленной задачи. В конце концов, она сама должна предложить заказчику такую картинку, которую он хотел увидеть. Учитывая, что большинство этих господ — люди с еще меньшей фантазией, обычно работа принималась на «ура» и другие варианты просто не рассматривались.

Однако это отнюдь не значило, что Валентина собиралась халтурить. Наоборот, хозяйка «Глянца» старалась выжать из подопечных тот максимум, на который способна каждая из них. Она имела чувство вкуса, стиля — не утонченное, на ремесленном уровне, но, как оказалось, вполне достаточное, чтобы понять, кто на что годится. И девушка Алиса ни в одну из схем Валентины Ворон не вписывалась. Как-то в сердцах она бросила своей модели, когда они остались наедине: — Вот не угадала я с тобой, девочка…

— Почему? — настороженно спросила та.

— Потому… Красивая, личико на месте, все остальное в норме. Ты… как бы лучше… точнее…

— Ладно, мама Валя, как есть, так и говорите.

— Тогда не обижайся: красивая, но… не талантливая. Вот, сказала.

— Почему? — Алиса даже не старалась скрыть обиду, хотя никогда не хотела выглядеть ни в чьих глазах обиженной дурочкой.

— Попробую объяснить, — вздохнула Валентина. — Видишь ли, Алисочка, я очень хорошо к тебе отношусь. Можно даже сказать, по-матерински люблю. Мы познакомились не при самых лучших для обеих нас обстоятельствах, я это переживаю до сих пор. Но даже при всем моем желании помочь тебе я не смогу этого сделать. Ведь когда ты, допустим, проходишь фотосессию в фитнес-клубе, ты даже сама не веришь, что можешь ходить туда регулярно! Тебе неуютно возле тренажеров! У тебя к этому всему спортивному великолепию непонятное для меня отторжение. И женщины, которые увидят тебя в рекламе фитнес-клуба, также не поверят в то, что тебе нравится туда ходить, что именно там ты стала такой стройной, красивой и жизнерадостной! Ты не готова сыграть ни эту роль, ни какую-либо другую! Я не верю в твое удовольствие, когда ты снимаешься в сауне, в дорогом кафе, в салоне красоты! Тебя все эти интерьеры тяготят! Алиса, красавица моя, неужели тебе проще и комфортнее позировать на ферме, среди коров, в халате доярки — с твоей-то внешностью, девочка!

Алиса слушала, закусив губу и глядя в пол. После, чуть помолчав, задала вопрос:

— Что же мне делать?

— Ничего не делать! — недовольно ответила Валентина. — Девать тебя некуда. Пока трудись, меняйся, ищи себя. Там видно будет…

Именно после того разговора Алиса окончательно поняла: госпоже Ворон все-таки стыдно за тот случай. Она решила опекать девушку, даже если ей будет это не выгодно. Только Алису унижала такая благотворительность. Ей хотелось казаться нужной, приносить пользу, быть хотя бы на своем месте в жизни. И если моделью стать не суждено, это место придется искать самой, проходя другие пути, дороги, тропинки.

Вот почему девушка не испытывала по поводу «Глянца» слишком уж горячих чувств. Потому не почувствовала никаких сомнений, придя в гостиничный люкс на кастинг, после того как прочитала не слишком броское объявление. Алиса просто пыталась найти себя, не особо уходя в сторону от того, чего уже успела вкусить. Ей на какой-то миг показалось: дело не столько в ней, сколько в самой Валентине Ворон, ее нежелании прикладывать дополнительные усилия к работе с такими, как она. Красивыми и, увы, лишенными других талантов.

Самое странное — тот разговор в гостиничном номере ее почему-то совершенно не удивил. Видимо, ничего другого ей по жизни предлагать и не собираются.

Ей назначили время. Просили не опаздывать, иначе придется пропускать вперед следующих и ожидать в хвосте очереди. Желающих, как и подозревала Алиса, оказалось слишком много. Поймав себя на мысли, что это чуть ли не первый ее кастинг, ведь в «Глянец» ее пока взяли только за красивые глаза, она вдруг поняла, что очень волнуется. Надеясь успокоиться и привести себя в норму, унять дрожь в руках и сумбур в голове, девушка по уже сложившейся привычке встала перед зеркалом, внимательно посмотрела на свое отражение.

Так. Нужно вспомнить все обрывки фраз, пожелания и длинные монологи, которые она уже слышала от Валентины Ворон не только в свой адрес. Значит, главное — удобная одежда. Надевать нужно не лучшее, парадно-выходное, а то, в чем чувствуешь себя комфортно. Это само по себе расслабит, привычная одежда успокаивает, создает прежде всего психологический комфорт. Немного подумав, Алиса остановила свой выбор на юбке из стрейчевой ткани — джинсовая, купленная на базаре, показалась девушке слишком уж простой, грубоватой, даже в чем-то вульгарной. Край же стрейчевой опускался чуть ниже колен, и Алиса решила, что так останется больше загадок. Слишком длинная может оттолкнуть, консерваторов на таких кастингах не любят. Слишком короткая, наоборот, вдруг да покажется вызывающей, составит нежелательное легкомысленное впечатление.

Алиса подобрала блузку в тон юбке, выбор невелик, однако он был. Теперь нужно обуться. Здесь Алиса вновь призадумалась. Ей хотелось надеть туфли на высоком каблуке. Пусть она, как уверена мама Валя, не талантливая. Зато достоинства своей внешности и фигуры знает очень хорошо. Потому каблук только подчеркнет природную стройность и пропорциональность ножек. Девушка уже собиралась так и сделать, но в последний момент замерла, задумалась, глядя на свое отражение с одной туфлей в руке. Вообще-то, Валентина Ворон предостерегала от каблуков на кастинге. Разве что организаторы требуют этого специально. Удобнее для подобных случаев будет все-таки обувь на низком каблуке, а в идеале — без него. Если ты волнуешься — а волнуешься ты непременно, этого не избежать никому! — в самый неподходящий момент каблук может подвернуться, потеряешь равновесие, начнешь махать руками, будешь выглядеть нелепо и смешно, все испортишь. Резон в этом был, и Алиса достала легкие осенние мокасины. Ну вот теперь вроде нормально.

Дальше — косметика. Обычно девушка ею не злоупотребляла, однако в последнее время того требовала не очень успешная работа в «Глянце». Но и по поводу косметики у Валентины Ворон также имелись свои рекомендации. Разумеется, здесь тоже учитывались нервы. Пусть даже помещение, куда приглашают, не окажется душным, а в идеале там будет кондиционер, напряжение даст о себе знать, результат — капельки пота, слишком старательно и выгодно наложенный грим потечет.

Однако в подобных случаях мама Валя была еще более категоричной: там, куда вас пригласят на кастинг, кондиционера нет и быть не может. Там даже окна не всегда открывают, их в большинстве помещений вообще нет, как в том же зале Дворца культуры, куда Алиса год назад приводила двоюродную сестру. Правда, то помещение хотя бы изначально предназначено для большого количества людей. Девушек же приглашают на просмотры чаще всего в совершенно неприспособленные для этого залы, точнее, комнаты. Хорошо, если они просторные. Но если сейчас назначили кастинг в гостиничном номере, пусть даже люксе, это отнюдь не значит, что там будет чем дышать. К тому же Алиса подозревала: раз это профессиональный просмотр для съемок в телефильмах, там обязательно поставят хотя бы один осветительный прибор. Под его лучами придется работать, и это тоже способно нивелировать все старательные игры с косметикой. Значит, решила она, придется ограничиться минимумом, без которого уж точно никак.

Наконец важное, может быть, даже самое главное — как себя настроить. Вспомнив советы и пожелания госпожи Ворон, девушка выделила для себя наиболее приемлемые и подходящие.

Во-первых, Алиса соглашалась с тем, что никто не ожидает увидеть готовую «звезду». Потому, если хочешь обратить на себя внимание, поменьше напускной «звездности». Ты одна из многих, таких эти прекрасные люди чуть ли не ежедневно наблюдают десятками, а вот работают с единицами. Нужно показать им: вот есть готовый материал, драгоценный камень, требующий профессиональной шлифовки и огранки. Надо дать понять, что ты еще ничего особенного собой не представляешь, но в то же время обладаешь огромным скрытым потенциалом. И вот ты пришла, чтобы дать возможность тем, кто хочет открыть в тебе талант и зажечь «звезду», сделать это.

Иными словами, желательно показывать уверенность в собственных силах, однако Боже сохрани от наглости и самоуверенности.

Во-вторых, о чем часто предупреждала мама Валя и на что настойчиво просила делать поправку: никто не ждет именно вас. Однако рассказать о себе все равно придется. Потому жизненно важно заранее продумать, как себя представить. И это должен быть по возможности короткий и в то же время яркий, интересный рассказ. Здесь Алиса начинала стопориться. Свою жизнь, с самого дня рождения, она не считала такой уж интересной. Да чего уж там — она вообще неинтересна. В ее короткой биографии нет не просто ярких, но даже хотя бы немного привлекательных страниц. Конечно, с учетом того, что такой рассказ должен уложиться где-то в две-три минуты, можно найти возможность для маневра. И сыграть ту девушку, которую организаторы кастинга ожидают увидеть.

Только вот в таком случае Алиса упиралась в ту же проблему, которую ей не так давно озвучила госпожа Ворон и с чем девушка, по большому счету, была согласна. Как ни прискорбно, она не умела играть. Любая попытка выглядела искусственной. Превращала все ее потуги в некрасивые скучные кривляния. Делала привлекательную девушку наигранной и неестественной.

А этого видеть никто не хочет.

Алиса привычно закусила нижнюю губу, еще раз критически взглянула на себя в зеркало. Получается, Валентина Павловна права. Перед ней стоит задача продать себя. Звучит некрасиво, зато очень точно передает суть происходящего. Не нужно строить иллюзий. Для тех, кто сейчас ожидает ее и ей подобных в гостиничном номере, не имеет значения, что у девушки Алисы не только милое личико, но и богатый внутренний мир. Что она родилась красивой, однако пока еще не стала счастливой. Наконец, что она уже личность, и эту личность огромная просьба не менять, всего лишь корректировать, настраивать на лучшее.

Если эту истину для себя принять, убеждала ее Валентина, большинство вопросов отпадут сами по себе и станет намного комфортнее. Тогда мысль о том, что она принесла себя незнакомым людям как самый настоящий живой товар, уйдет глубоко, перестанет мешать.

Кто не продает себя? Практически любой, кто приходит куда-нибудь в поисках работы. Сколько вы готовы заплатить, господа, за то, что я буду оказывать вам услуги? Мало. Ах, ты еще и торгуешься! Ничего, другие окажутся сговорчивее… Постой, тебя устраивает цена? Милости просим! Примерно так все вокруг и происходит: когда продать нечего — продают себя.

Единственное, что смущало Алису до сих пор, даже когда она уже вышла из дому и потопала к остановке маршрутки, — тот факт, что она и сейчас не была уверена до конца, хочет ли продолжать пробовать себя как модель. И связывает ли свое будущее с модельным бизнесом. Хотя, впрочем, там, куда она шла, сулили некие телесъемки. Алису это не пугало и не отталкивало даже с учетом предыдущего опыта.

Более того, позвонить по указанному телефону девушку подвигнул именно прошлогодний скандал, от которого она сама невольно пострадала, не участвуя в нем активно. Ей вдруг стало интересно: все ли вокруг так разводят легковерных девчат посулами сделать из них «звезд» кино и телевидения?

Если здесь получится то же самое, Алиса уже решила для себя не искать ничего на стороне, а держаться «Глянца», пока маме Вале не надоест и она сама не попросит ее уйти. Идеально — пусть это случится весной. Так пройдет время, она будет чем-то занята, после непременно заставит себя сесть за книги, как следует подготовится, поступит куда-нибудь, начнет учиться какой-нибудь профессии, какой именно, пока еще не знает. Алисе не хотелось, подобно маме, торговать на базаре плохими тапочками. Но и собой тоже приторговывать особого желания не было.

Конечно, нет гарантии, что выпускница вуза сможет найти себе работу. Однако девушка больше всего на свете хотела чем-то отличаться от матери, не получившей никакого образования вообще. Да и младшему брату как-то нужно помогать, своим примером показывать: учиться необходимо, без этого — никак.

Подъезжая тем утром к гостинице, Алиса если и была в чем-то уверена, так это в том, что номер с ненавязчивым выколачиванием денег не пройдет. Как только ее назовут суперзвездой, предложив за это заплатить, она вежливо попрощается и уйдет с гордо поднятой головой. Никто не сыграет с ней в «наперсток» либо же в другую азартную игру. Дураков нет.

— Познакомимся. Меня зовут Оксана Мороз. Приятно, когда ко мне обращаются — Сана. Еще лучше — пани Сана.

Невысокая, чуть полноватая женщина с короткой, но стильной стрижкой выглядела лет на тридцать с небольшим. Но Алиса даже не подумала проводить параллели с Валентиной Ворон — вчерашняя модель выглядела, как казалось девушкам, безупречно всегда и везде. Даже когда они работали, мама Валя старалась следить за собой, то и дело поправляя прическу, грим, а иногда вообще могла переодеться дважды в день. Если это и выглядело причудой, то вполне объяснимой. Очень может быть, что так ведут себя все, кто в недавнем прошлом сам позировал или демонстрировал одежду на подиуме. А вот Оксана, точнее, Сана, явно пришла из другого мира, вышла из иной среды.

Новая знакомая показалась Алисе слишком уж простой. Уж если кого и называть мамой , то пани Сану. Женщина, сидевшая в кресле у журнального столика, казалась частью интерьера. Она была достаточно уютной, домашней, простоватой, чтобы представлять модельный бизнес. Алиса тут же мысленно поправила себя: пока что никто не говорил, что Сана этот бизнес представляет. Ей просто нужны модели, цели определены и озвучены, отбор может проводить кто угодно, и заказчик не исключение. Если упоминались телевизионные съемки, очень может быть, что пани Сана как раз из мира телевидения.

— Присаживайся, — собеседница жестом указала на кресло напротив.

У окна расположился мужчина лет сорока, с седыми висками, на щеках и подбородке легкая небритость, и вообще в нем было что-то не наше . «Наверняка запах», — ответила на собственный вопрос Алиса. В номере мягко пахло не только женскими духами — Алиса учуяла аромат хорошего мужского парфюма, скорее всего туалетной воды. Этот запах у девушки почему-то стойко ассоциировался либо с киевлянами, которые периодически появлялись в офисе «Глянца», либо с иностранцами. Вообще, мужчина выглядел каким-то уж совсем не своим, и Сана, словно угадав ее мысли, сделала рукой легкий жест:

— Это Эрик. Он понимает русский язык. Даже немного освоил украинский, у него во Львове дальние родственники.

— А сам он откуда?

— Вот сейчас ты правильно задала вопрос… — она сверилась со своим списком. — …Алиса. Ты ведь Алиса, верно? В свою очередь пришла?

— Ну да…

— Хорошо. Так вот, Алиса, ты спросила очень правильно. Эрик — из Польши, из Варшавы. Но если тебя заинтересует, кто он, ты крепко задумаешься. По отцовской линии его бабушка — немка. По материнской — полячка. А мама родилась от брака поляка с украинкой. Можно ли назвать его немцем? Не уверена. Поляком? Разве что из-за гражданства. Интересно?

— Любопытно, — вежливо ответила Алиса.

Эрик подарил ей слишком уж широкую улыбку, приветственно помахал растопыренной ладонью.

— Познакомились, — Сана устроилась поудобнее, положила ногу на ногу, одернула брюки, расправляя образовавшиеся складки. — Ты указала, что имеешь опыт работы моделью.

— Не слишком большой. Только начинаю.

— Нравится?

— Пока не знаю.

— Данные ничего, — оценила Сана, и девушке показалось — она повела себя так, словно присматривает на птичьем рынке подходящую зверушку. — Когда ты сейчас вошла, я подумала, что ты чувствуешь себя не очень уверенно. Так, нет?

— Угадали, — Алиса решила подыграть.

— Я не гадалка, дорогая, — строго заметила пани Сана. — Не цыганка, не ведьма, что было и будет — по кофейной гуще не скажу. Я профессиональный психолог. Знаешь, что это такое?

— Ага, — кивнула девушка. — Вы людей наблюдаете, изучаете.

— Люди не морские свинки и не крысы, — строго заметила Сана. — Хотя, Алиса, в целом ты верно отметила, молодец. Да, психологи работают с людьми, и я не исключение. Потому у нас здесь странный кастинг будет.

— Почему — странный?

— А потому, дорогая, что мы вот с Эриком ничего особенного от тебя требовать не станем. Не нужно изображать что-либо, чего тебе не хотелось бы. И в дальнейшем, если мы договоримся, тебе также не придется слишком уж напрягаться. То, что мы хотим предложить, своего рода игра.

— Для взрослых, — вставил Эрик, и Алиса уловила акцент, не слишком заметный, но иностранец проклюнулся даже в такой короткой фразе: звук «з» прозвучал мягко — взьрослых — так соотечественники не говорят.

— Правильно, — кивнула Сана. — У нас тут, чтобы ты знала, уже три девчонки убежали со слезами на глазах. Две сказали, что им семнадцать, одна поскромничала — шестнадцать прикрутила. Все трое дылды изрядные, хочу тебе сказать. Там такие глазюки, такие манеры… Кое-что в жизни повидали. Вполне могут потянуть на тот возраст, который указали. Только ведь я потому и психолог, что вижу все в реальном свете. А на самом деле ни у одной из них паспорта не было! Ты вот с паспортом пришла, верно?

— Так велено.

— Так правильно, — поправила Сана. — Я посмотрела документы, поняла — проблем с законом не предвидится, ты взрослый человек. Эти же, извини, писюхи как сговорились: все три документы дома забыли. Ха, сказали бы еще: мама не дает! Дорогая, они у меня долго не отпирались! Двум по четырнадцать, одной вооб ще — тринадцать. Самое интересное: я ведь не сразу их на чистую воду вывела, Алисочка! Они сперва предложение выслушали, и все, как одна, согласились, не задумываясь! В их-то нежном возрасте!

— Разве предложение непристойное?

— Что непристойного в эротике?

Оксана Мороз произнесла эту фразу будничным тоном, и девушка машинально кивнула, соглашаясь. Дошло до нее не сразу, потом ее догнало понимание происходящего, и Алиса почувствовала, что краснеет.

Нет, она отнюдь не считала себя юной ханжой. Маме вряд ли следует знать, что ее дочка — уже не девица, хотя сама Алиса относилась к своим интимным похождениям равнодушно. Ничего, кроме желания, поскорее отделаться от навязчивого кавалера, нацелившегося после танцев получить это , девушкой в тот весенний вечер не двигало. Она, разумеется, не испытывала недостатка во внимании — как же, школьная красавица. Но вполне отдавала себе отчет: своей внешностью ни пользоваться, ни тем более спекулировать не умеет. И не уверена, хочет ли научиться. Потому, не избегая компаний, старалась при этом поддерживать имидж именно недоступной, холодной красавицы, этакой Снежной королевы.

Конечно, Алиса подозревала: ее считают странной красавицей. Даже, может быть, Спящей. Только никого не собиралась разубеждать, с определенного момента так и вовсе стало удобнее. Тем более что именно к школьным красоткам окружающие относились спокойнее: если девчонка сама никого не провоцировала, не искала лишних приключений, ее, пусть даже увенчанную бутафорской короной, все, кто обычно интересовался красавицами , считали несовершеннолетней, малолетней и, за исключением уж совсем отмороженных, предпочитали не рисковать, ничего с малой не закручивать. Алису подобное положение вещей абсолютно устраивало.

Тот первый опыт весенним вечером не запомнился ничем, вопреки бытующим мнениям. Алиса не испытала совершенно никаких ощущений и осталась вполне удовлетворена тем, что парень оказался приезжим, гостил у своего брата, пацана из параллельного класса, и даже не пытался после всего искать свою кратковременную подружку.

После Алиса впервые в жизни позволила себе увлечься молодым человеком, студентом-первокурсником, несколько раз водившим ее к себе в комнату общежития, когда там, по предварительной договоренности, никого не было. Но однажды обязательства нарушились, Алисе это было неприятно, и, хотя студент извинился, девушка решила с ним порвать. Тому способствовали длительные майские праздники, вслед за которыми студента засосала сессия, и он сам забыл о ней.

Нет, девушка не считала себя ханжой, консервативной, зашоренной барышней, забитой селянкой и кем там еще называют хоть в глаза, хоть за глаза девиц, краснеющих при слове «секс». Она не могла похвастаться большим опытом, но собеседница сейчас от нее таких отчетов не требовала, как вряд ли потребует в ближайшем будущем. Однако разговор, который пани Сана завела как бы невзначай, между прочим, легко и непринужденно, заставил Алису невольно задуматься: почему о таких вещах незнакомая женщина, к тому же при незнакомом взрослом мужчине, да еще иностранце, заговаривает именно с ней.

Тогда девушке в голову не могло прийти, что Оксана Мороз заводила те же самые разговоры с каждой из предыдущих соискательниц и готовилась делать подоб ные предложения следующим, ожидающим в холле на этаже. Ее озадачил сам факт: взрослая дама, интеллигентная, культурная, образованная, не сделала относительно Алисы никаких специальных выводов. Выглядела девушка так же, как все, если даже не скромнее, в глазах ничего бесовского не читалось — откуда же у Саны уверенность в том, что ей можно предлагать раздеваться для эротических сессий и что она — согласится…

Хоть прямого предложения и не прозвучало, пока пани Сана только намекнула, девушка уже поняла: на самом деле озвучено то, ради чего ее сюда приглашали. И снова закусила Алиса нижнюю губу: намек ее удивил, но не шокировал. Она не воскликнула, вспыхнув от гнева: «За кого вы меня принимаете!» Нет, она продолжала сидеть, с явным любопытством ожидая, что же будет дальше. Ее действительно интересовало происходящее. И что, пожалуй, более важно: как далеко она готова зайти в подобном разговоре.

Оксана Мороз все это время внимательно изучала девушку. Видимо, эффектом осталась довольна — откинулась на спинку кресла, поудобнее уложила полные руки на подлокотники, переменила положение ног. Эрик между тем даже не шевельнулся, сидел словно изваяние, бездыханная недвижимая статуя.

— Почему ты не спрашиваешь ни о чем? — поинтересовалась пани Сана. — Тебя ведь так и распирает, верно ведь?

— Допустим, — осторожно проговорила Алиса, чувствуя, как ступает на тонкий лед. — Значит, я должна сниматься голой? Порнография? — это слово далось девушке с определенным трудом, но все-таки она выдавила его из себя.

— Ошибка достаточно распространенная. — Сана взглянула на Эрика, как будто приглашая его в свидетели, снова повернулась к Алисе, глаза женщины искрились. — Разницы между эротикой и порнографией в нашей стране и не только в нашей не видят и видеть не хотят. Ты можешь себе представить, Алисочка, что в радикальных мусульманских государствах, как и в некоторых закрытых религиозных общинах, порнографией считается реклама женского нижнего белья? Между тем это так, будь уверена.

— Я верю, — кивнула Алиса. — Вы занимаетесь созданием рекламы женского нижнего белья?

— Смешно, — искорки в глазах собеседницы погасли. — Я хочу, чтобы ты почувствовала разницу. На самом-то деле, Алиса, реклама белья изначально, в основе своей наполнена эротикой и сексом. Красивая девушка в красивом белье вызывает у мужчин больше неприличных, как считается, фантазий, чем если бы ее сфотографировали полностью голой. Тогда как упомянутая тобой порнография для очень многих скучна по определению. Если нет загадки, если видим, извини, как мужик вставляет и вынимает, а девка старательно стонет, уже получаешь ответы на все вопросы. Неинтересно, хотя у людей без фантазии чистое порно, без примесей, имеет бешеный успех. Но сразу тебе скажу, как говорю остальным: мы не занимаемся порнографией.

— А чем?

— Правильный вопрос. Мне нравится, Алиса, что ты задаешь правильные вопросы. Похоже, мы если не договоримся, то хоть приятно пообщаемся. Я тебе скажу, чем мы однозначно не занимаемся. Ни тебя, ни кого-то другого ни я, ни Эрик не собираемся принуждать к вступлению в половую связь с мужчиной или с мужчинами. Перед нами стоит другая задача: показать красивую эротическую картинку. По большому счету, Алиса, тебя в случае твоего согласия участвовать в наших проектах никто не станет принуждать снимать трусики перед камерой, если ты будешь чувствовать себя некомфортно. — Значит, все-таки перед камерой?

— Да, мы снимаем ролики, — проговорил Эрик, снова смягчив звук « л» , получилось — « рольики ».

— Для чего?

— После полуночи телеканалы, обычно кабельные, показывают программы для полуночников, — Сана перешла на сухой деловой тон. — Бывает эротика, откровенно граничащая с порнографией. Есть ночные шоу, где на экране появляется модель под определенным номером. Никакого секса, девушка под музыку вертится на кровати, меняет позиции, обнажает грудь, ласкает соски. Игра такая. Зритель возбуждается, звонит по телефону горячей линии, и выбранная модель ему отвечает. Фокус, Алиса, в том, что их разговора уже никто не видит и не слышит, на экране возникают другие модели. А с так называемым клиентом разговаривает по телефону совершенно другой человек! Девушка, модель, уходит отдыхать. Мужчину на другом конце провода удерживает профессиональная актриса или, как вариант, психолог. Вопрос читается в твоих глазах, Алиса! — собеседница подалась вперед, щелкнула пальцами. — Да-да, ты угадала! Я немного работала в таком телевизионном шоу. Как видишь, тебе и другим девушкам предлагается только показывать себя под приятную музыку. Чем это отличается от рекламы белья, развешанной на больших бордах по всем городам? — Это все?

— Нет, конечно. Есть и более простой вариант. С участием моделей снимаются семиминутные ролики. Таких роликов — шесть. Они монтируются, получается фильм на сорок две минуты. Остальное время продается владельцем канала под рекламу, полуночник же почти час наслаждается созерцанием красивых девушек. Здесь, кстати, раздеваться догола совсем не обязательно. Хотя практика показывает: многие сами этого хотят, даже настаивают на полном обнажении. Если есть что показать и если за это неплохо платят, то к чему изображать святую невинность?

Пусть это был вопрос, Алиса не спешила на него отвечать. Сана же, в который раз переглянувшись с Эриком, опять щелкнула пальцами:

— Ага, вот еще что! Самое главное забыла! Прости, когда с утра повторяешь одно и то же, голова забивается мусором, — женщина легонько хлопнула себя ладошкой по лбу. — Все будет происходить не здесь, подальше от случайных любопытных глаз соотечественников. Когда мы с Эриком соберем группу, то поедем за границу. В Польшу, если точнее. У Эрика там хорошие крепкие связи. Страна хоть и католическая, поверь мне, поляки к подобным вещам относятся намного спокойнее и толерантнее, чем у нас в Украине. Да и другие соседи, россияне, также не особо лояльны к нашему бизнесу. При том что проституция легальна де-факто, вот как и у нас. Не только в Украине, масштабы города Луцка могут поразить, если мое воображение вообще чем-то можно поразить… Обращаю твое внимание, Алиса: девчонок, работающих в подпольных борделях Украины и России, на улицах не похищают! Не заставляют торговать собой, не морят голодом, не держат на цепях в подвалах, где из мебели — грязный матрац, рабочее место, так сказать… Не каждая на такое решится, согласна, как психолог тебе говорю. Но так же, как психолог, скажу и вот что: девушки, идущие на панель, делают это добровольно. Исключительно для заработка. Не видят ничего дурного в том, чтобы поторговать собой, находясь под хорошей крепкой защитой. Для этого нужен определенный психологический настрой. У девушек, о которых я веду речь, такой настрой есть. К тому же они не продают себя в рабство, вольны уйти, когда хотят. У многих есть дети, а высший пилотаж — мужья, знающие, чем занимаются жены!

— Откуда вы…

— Оттуда! — не дала ей закончить Сана. — Работала некоторое время в некой социальной службе, адаптировала вчерашних проституток к жизни за пределами квартир-борделей.

— Получалось?

— Не всегда. По большей части нет, признаюсь совсем честно. Но ты знаешь, именно там, в центре, я многое поняла. Опять-таки, благодаря образованию.

— Например?

— Примеров я уже привела тебе достаточно, — ответ прозвучал неожиданно сухо. — Заговорилась я с тобой. Уложились в пятнадцать минут, как видишь, однако у тебя, в отличие от многих, приходивших сюда, наверняка вопросов больше. Мне же хотелось бы услышать ответ. Короткий, положительный или отрицательный. Все целиком и полностью зависит от твоего согласия, Алиса.

— Подумать есть время?

— Обязательно, девочка! Только если можно, думай недолго. И сама понимаешь, не стоит распространяться о подробностях нашего собеседования.

Алиса хотела ответить, но не успела. В дверь постучали, сразу же толкнули снаружи, широко распахнули.

— Вы что, не видите, мы работаем! — резко бросила Сана вошедшим, которых девушка не разглядела.

— Как раз вижу! Предлагаю поработать вместе!

Алиса вздрогнула, услышав голос Валентины Ворон.

В городе Луцке обитает чуть больше двухсот тысяч человек. Алиса никогда специально не интересовалась этой цифрой. Но вряд ли кто-то из граждан вообще интересуется, сколько народу живет вокруг. Хотя бы в подъезде собственной многоэтажки, не говоря уже об улице, где стоит дом, тем более в микрорайоне. Тем не менее спроси любого взрослого человека, и тот без подготовки ответит на подобный вопрос, выдаст хотя и приблизительную, но в то же время не слишком далекую от истины цифру. Люди каким-то образом знают , сколько человек вмещает их населенный пункт.

Алиса редко выезжала за пределы родного города. Если же выбиралась, то чаще в район окрестных сел, когда наступал сезон ягод, грибов или березового сока. Один раз ей досталась какая-то очень дешевая путевка в санаторий на Шацких озерах, и там, к слову сказать, девочке тогда не слишком понравилось. Конечно, бывала она и в Киеве, та роковая прошлогодняя поездка оказалась не первой. Хотя Алиса слабо представляла себе масштабы столицы. И все-таки понимала: ее Луцк не самый большой, но и не самый маленький населенный пункт на карте страны.

Ее город не село и даже не крошечный городок, однако же районный центр, где большинство людей знает друг друга. Если не здоровается, то хотя бы узнает в лицо, легко вычисляет чужаков. И при этом каждый взрослый житель обязательно идентифицирует начальство , прежде всего местное. Чем больше город, тем меньше знакомых лиц встречаешь на улицах. Однако принцип, требующий знать важных сограждан в лицо, по большей части сохраняется. Их портреты мелькают на рекламных щитах перед очередными выборами, они комментируют что-то официальным тоном в газетах, Интернете. Вот почему Алиса, обернувшись на голос мамы Вали и увидев рядом с ней высокого мужчину в милицейской форме, тут же вспомнила: это Петр Самчук, полковник, начальник городской милиции.

Не зная, как реагировать на это неожиданное появление, в частности надо ли вставать, девушка словно прилипла к креслу. Не поднялась навстречу незваным гостям и Сана. А вот Эрик при виде милиционера сполз с подоконника и как-то неловко, по-рачьи, отступил в сторону, будто надеялся раствориться в дальнем углу или укрыться за портьерой.

Тем временем полковник Самчук прикрыл дверь плотнее, увидел торчащий в замке ключ, запер изнутри на один оборот, подумал — и повернул еще раз. После чего обвел присутствующих тяжелым взглядом, протянул:

— Та-ак. Значит, та-ак. Документы покажем?

— Почему сразу документы? — пани Сана понемногу приходила в себя. — И вообще, милиция… С какой стати, зачем, что происходит?

— Это мы у вас хотим спросить, — вступила в разговор Валентина Ворон, взглянув на Алису так, будто увидела ее только сейчас: — Кстати, здравствуй, Алиса.

Что ты здесь делаешь?

— Мы беседуем, — ответила вместо нее Сана.

— Я не вам вопрос задаю. Девушку спрашиваю, — отрезала Валентина.

— Может, вы объясните, в конце концов…

Похоже, Оксана Мороз уже окончательно опомнилась, она решительно встала, однако не уравняла шансов. Госпожа Ворон оказалась выше ее на целую голову, и Сане приходилось смотреть на собеседницу снизу вверх, даже вот так, стоя и расправив плечи.

— Нет, это вы должны объяснить, — перебила госпожа Ворон. — Если не скажете, спрошу вот у Алисы. Думаю, девушка охотно расскажет, чем вы тут занимаетесь.

— Ладно, — парировала Сана. — По-вашему, чем мы здесь занимается? — она демонстративно обвела люкс рукой. — Гостиничный номер.

— Девушка у вас в гостях? — быстро спросил полковник Самчук.

— Да. У вас другая версия, господин полковник?

— Те, которые в коридоре, тоже в гости пришли? — милиционер кивнул на запертую дверь.

— Это запрещено? Об этом написано в Уголовном кодексе? Какая статья? Что мы нарушили? Какое наказание?

Сана выдавала вопросы, словно стреляла из пулемета, но пули, видимо, оказались холостыми. Половник никак не отреагировал, а Валентина подошла к креслу, в которое и дальше вжималась Алиса, встала за спинкой, положила руку девушке на плечо.

— Расскажи мне, девочка, о чем вы тут говорили с этими прекрасными людьми?

Еще не до конца поняв, что же такого преступного она совершила, Алиса судорожно сглотнула, пытаясь протолкнуть обратно ком, вдруг образовавшийся в горле, и провела языком по небу, смачивая внезапно пересохший рот.

— О работе, — проговорила негромко.

— У тебя разве нет работы?

— Пока есть. Но я ищу, — маленькая доля защитной агрессии Саны вдруг передалась и ей, заговорила громче и увереннее. — Да, что такого? Вы сами сто раз говорили: я не гожусь вам, не талантливая, такое разное…

— Ага, здесь как раз ищут таланты, — сказала Вален тина. — Как там раньше было… А, ты не помнишь: «Алло, мы ищем таланты!» Между прочим, я тоже не помню, кого искали под таким девизом, просто сама фраза запомнилась, слоган, как теперь говорят. Значит, ты обиделась и пришла сюда по объявлению. Мы вот с Петром Михайловичем тоже его заметили. Очень интересно стало нам, почему вот так вы всё проводите.

Теперь она вновь обращалась к Сане.

— Что мы нарушили? — опять спросила та. — Вломились с милицией, пугаете мне гостей, прессуете…

— Вы, уважаемая, уж коли знаете слова, так употребляйте по назначению, — строго отчеканил полковник Самчук. — Никто вас не прессует, как вы тут выражаетесь. И если начнем… не дай Бог… Тогда вы почувствуете разницу.

— Пугаете? — брови Саны взлетели. — Запугиваете? При свидетелях?

— Кто свидетель? — начальник милиции искренне удивился, это было слышно и заметно. — Вон тот мужчина? — кивок на испуганного Эрика. — Это соучастник, уважаемая. Если, конечно, вы не назовете его организатором, когда вас начнут по-настоящему, как вы говорите, прессовать. А девушка — потерпевшая. Может, конечно, пойти как свидетель, но показания даст не в вашу пользу.

— Она обиделась на меня, Петр Михайлович, — госпожа Ворон картинно надула губы. — Конечно, я ведь не педагог. Работаю с моими девочками как могу. Они у меня не витают в облаках, вредно. Изначально лишаю их иллюзий. Теперь поняла свою ошибку. Или попрощаюсь с такими обидчивыми, или назло себе продолжу биться с ними. Словно та рыба об лед. Хотелось бы, конечно, чтобы и Алиса поняла свою ошибку…

— Какую? — спросила девушка.

Ответ последовал не сразу.

— Может, и не ошибку, — проговорила наконец госпожа Ворон. — Чтобы разобраться, нам нужно кое-что обсудить тет-а-тет с гостями нашего города. Кстати, извините, виновата, представлюсь: Ворон Валентина, возглавляю модельное агентство «Глянец». Вот визитка, на память.

Она протянула Сане глянцевый прямоугольник — только имя Валентина позолоченными тиснеными буквами и номер мобильного телефона. Та взяла, повертела в руке, положила на столик.

— Очень приятно. Я… мы с Эриком, конечно же, слышали о вас. Молодая, но довольно-таки успешная как для начинающих фирма. За год вы многое смогли, я заходила на ваш сайт.

— О! Приятно! — воскликнула Валентина с деланной радостью. — Почему же в офис не зашли? Договорились бы о встрече, нашли бы точки соприкосновения, дружбу свели. Вас как зовут, мы только в одностороннем порядке познакомились.

— Оксана. Мороз. Лучше Сана — мне так привычнее.

— Хорошо, Сана. Ваш партнер, как мы уже услышали, Эрик. Ну а со мной — начальник городского управления внутренних дел полковник Самчук Петр Михайлович.

— Обязательно начинать знакомство вот так, с милицией? Не просто с милицией к тому же — с главным милиционером города… Пугаете… Может, я и не права с вашей точки зрения, что не сочла нужным встречаться с вами. Возможно, это моя ошибка, хотя я, убейте, не пойму никак, в чем она заключается…

— Вот опять вы словами бросаетесь! — воскликнул Самчук. — То вас прессуют, то убивают!

— Момент! — сказала госпожа Ворон. — Петр Михайлович, если Алисе нечего нам сейчас сказать, может, отпустим девушку домой? А заодно — всех остальных. Скажите… нет, вам не надо, вы в форме, не так поймут. Я сама сейчас выйду и скажу… Ой, опять не то! — она легонько коснулась подушечкой указательного пальца лба. — Вот вы, Сана, сами сейчас выйдете к девушкам в коридор и скажете: ваш кастинг переносится на завтра, будет проходить здесь же. Если вам удобнее тут, а не у меня в офисе…

— У вас в офисе?

— Верно, — кивнула Валентина. — У меня в офисе не надо с учетом… сами знаете чего.

— Не знаю! — пани Сана держала оборону из последних сил.

— Узнаете, — пообещал Самчук тоном, не сулящим ничего хорошего.

— Поговорим после, — госпожа Ворон чуть повысила голос. — Итак, кастинг продолжится завтра или отменится завтра. Все зависит от того, о чем мы договоримся. Алиса, ты тоже можешь прийти. Хотя… С тобой уже закончили? Надеюсь, ты нашла себя, подходишь пани Сане и ее немногословному партнеру?

Девушка наконец решилась подняться.

— Пойду, — проговорила она, стараясь не смотреть на Валентину.

— До свидания. Сама откроешь дверь?

Сана отпустила ожидающих девушек до завтра. Вернувшись, уже сама заперла дверь. Когда они остались без посторонних, резко сменила тон. Теперь Алиса увидела бы не опытного, тонкого, осторожного психолога, а жесткую управительницу, помещицу средней руки, привыкшую решать проблемы самостоятельно, отдавать распоряжения и требовать неукоснительного выполнения.

— Говорите прямо: какого черта вам надо?

— Осторожно, — предупредила Валентина. — Начальник милиции здесь.

— Так что же? Рабочий день, при исполнении. Но имела бы милиция ко мне… к нам с Эриком претензии, как раз начальник милиции лично сюда, в номер, не пришел бы. Прислал бы оперов, нас привезли бы в управление… — Опыт есть? — поинтересовался Самчук.

— Моделирую ситуацию. Слушайте, хватит, ладно, тут уже нет лишних ушей! Вы правы, девчонкам нечего делать при подобных разговорах. Но раз пришел сам милицейский начальник, значит, заранее знал, куда идет и с кем будет встречаться. Вы ведь наверняка выяснили, что Оксана Мороз — это я самая, по чужим документам не живу, ни в чем предосудительном не замечена, к уголовной ответственности не привлекалась. Других данных у вас на меня быть не может.

— Есть, — парировал Самчук. — На вас, на мужчину вот этого, есть у нас материальчик. Валентина Павловна успела переговорить с девушками, которые уже прошли этот ваш так называемый кастинг. И я почему-то не удивляюсь, как просто девчонки рассказывают, на какие интересные ваши предложения согласились.

— Понятно, — вздохнула Сана. — Скажите, кто-то пожаловался? Кого-то принуждали, применялось насилие?

— Если бы это случилось, уважаемая, тогда ситуация, которую вы чуть раньше смоделировали, вполне имела бы место быть. Я об операх, приводе в милицию, задержании, тюремной камере. Между прочим, это просто устроить.

— В самом деле? На основании чего?

— У девушек есть родители, — перехватила инициативу Валентина. — К тому же вы, Сана, опрометчиво поступили, сперва обсудив с несовершеннолетними все ваши дела, а потом отказав им на том основании, что девочки не достигли положенного возраста. Сразу надо было их отправлять. Понимаете? Не жадничать, не играться. Теперь вы подставились, Сана.

— Как интересно?

— Ах, интересно? Я вам расскажу во всех подробностях! Тоже смоделирую ситуацию. Я, известный в Луцке человек, прихожу к родителям школьниц. Излагаю, как вы предлагали несовершеннолетним участвовать в порнобизнесе…

— Где вы видели порнобизнес! — взорвалась Сана.

— Не надо перебивать! — также повысила голос Валентина, Эрик же отодвинулся еще дальше в угол, его уже совсем не замечали, и, кажется, он был этому очень рад. — Перебивать не надо! Сейчас скажете: эротика, именно легкая! Кого вы пытаетесь этим обмануть, Сана? Хотите секрет? У меня девушки с самого начала снимаются в эротических фотосессиях, только не здесь, а в Киеве. Ездят специально, я договорилась. Так работать намного проще и рентабельнее! Кому нужны все эти глянцевые картинки? Нет, конечно же, за них платят, модели охотно работают. Только сегодня заказчик есть, а завтра нет. Сегодня клиенту нужно одно лицо, завтра — другое, он не станет использовать одних и тех же. Зато голая натура требуется всем и всегда! Девушки охотно позируют, некоторые даже готовы идти дальше эротики, и я уже разрешаю это тем, кому доверяю больше остальных. Секс в любом виде — стабильные деньги. В бедных странах, вроде нашей, — деньги единственные. Девушки теперь сперва зарабатывают вот так, потом, у кого хватает силы воли, выходят, начинают учиться, осваивать нормальные профессии, кто-то уезжает подальше… Для них это проще, чем для нас, Сана! Они уже не видят в продаже себя ничего страшного и предосудительного! Вы согласны?

— Как психолог, да, — признала Мороз.

— Теперь — совсем близко к телу. Мы с вами знаем, о чем говорим. Родители этих соплюх и других девушек понятия обо всем не имеют. Как только я озвучу, что вы со своим другом предлагали их дочерям сниматься голыми за деньги, у матерей не возникнет других ассоциаций, кроме как «проституция» и «порнография». Моделируем дальше? Они дружно пишут заявления, и ваши действия, дорогие друзья, попадают под статью сто пятьдесят шестую Уголовного кодекса Украины — развращение несовершеннолетних. Это до трех лет. Если на вас еще не повесят торговлю людьми, причем международную, ведь ваш друг, как я понимаю, иностранец. Ну вот, в общих чертах. Петр Михайлович, дальше как у нас пойдет дело?

— Раскрытие международного канала торговли людьми — вопрос серьезный, — ответил Самчук. — Знаете, уважаемая, я ведь за вас медаль могу получить… — Прямо-таки медаль?

— Не орден же… Хотя бог с ней, с медалью. Благодарность — вернее. Сотрудникам, которые по вашему делу будут работать, премию выпишут, в размере оклада, тут уж я постараюсь.

— Уже дело есть? — отозвался наконец Эрик — у него получилось «дельо» .

— Не верите, мужчина, что его соорудить очень просто? К тому же никаких фальсификаций, вас привлекут на законных основаниях.

— Верю, — согласился Эрик, получилось «верью».

— Я тоже верю, — включилась Сана. — С этим разобрались, с вас станется. Согласна, мы на вашей территории, вы нас напугали. Показали кнут, обрисовали перспективу. Но ведь пряник тоже прилагается, не так ли?

— Чего ж вы раньше не поняли, что находитесь на чужой территории? — воскликнула Валентина и даже хлопнула себя по бедрам. — Не глупые же люди! Почему вот так вломились на чужое и снимаете сливки, делаете свой бизнес и не думали поискать партнеров? Тем более, сами же признались: название моего агентства вам знакомо… Зачем партизаните?

— У нас, конечно, партизанский край, — включился начальник милиции. — Давние волынские традиции, все такое. Но здесь уже не то время, партизанщина не приветствуется, так дела не делаются.

Теперь пришла очередь Саны вздыхать.

— Наконец-то все с вами понятно. Хотите участвовать. А милиция во всем этом… Ясно, ясно. Должна была сразу догадаться. До последнего боялась — банальный шантаж.

— Ошибочка, — уточнил Самчук. — Никто от вас ничего не хочет, уважаемая. То вы сильно много про себя вообразили. Агентство «Глянец» обязано участвовать в вашем этом, гм, проекте. Причем посторонних девушек вы привлекать не должны. Если вам какая-то уже подошла, но в «Глянце» она не числится, Валентина Павловна возьмет ее под свою опеку. Я же со своей стороны обеспечу законность всего происходящего. К вам никто здесь претензий не предъявит, уважаемая. Вот такой вот расклад.

— Роли распределяются. И доли, — вставила госпожа Ворон. — Придется или делиться, пани Сана, или не работать здесь.

— В таком случае, — решительно произнесла Сана, по примеру Валентины хлопнув себя по бедрам, — я принимаю решение не работать здесь. Мы все отменяем. Девушки, думаю, нас простят. Тем более они имеют такую прекрасную заботливую мамочку в вашем лице, Валюша.

Начальник милиции покачал головой.

— Нет. Не получится.

— Что — не получится? — не поняла Сана. — Мы же уходим…

— Уйти не получится. Или работаем вместе, или я запускаю машину правосудия.

Троица так увлеклась спором, что на Эрика, по-прежнему скромно и тихо стоявшего в дальнем углу, внимания никто не обращал, его окончательно перестали принимать всерьез, считая не более чем предметом интерьера. Потому Самчук и Валентина очень удивились, когда из угла послышалось покашливание. Эрик не закашлялся — это был сигнал к чему-то, демонстративное напряжение голосовых связок. Сана же, очевидно, поняла намерения своего партнера, выражение лица психолога неуловимо изменилось. Теперь оно излучало уверенность.

— Хотите что-то сказать, мужчина? — осторожно спросил начальник милиции.

— У меня не очень хорошо получается русский язык, — последовал ответ. — Сказать надо много. Слушать интересно. Вам Сана может лучше объяснять.

— Разве нужно нам что-то объяснять? — с искренним недоумением спросила госпожа Ворон.

— Думаю, пора, — на лице Саны появилась ухмылка, которую она сама наверняка считала победной. — У Эрика не хватит словарного запаса. Он мог бы кое-что вам всем объяснить, конечно. Только у меня лучше получится.

— Ну-ну, интересно…

— Вряд ли вам покажется все это таким уж занятным, — отрезала Сана. — Как вы говорите, машина правосудия? Запускаете? И у вас от этой машины ключи?

Вы ею рулите?

— Так точно, — отчеканил полковник Самчук. — Хотите покататься? Покатаем с ветерком. Вряд ли ветерок покажется вам свежим. Будете в душных камерах о сквознячке мечтать, как о манне с неба.

— Страшно, — кивнула Сана. — Да, действительно страшно. Я родилась и росла в советской Украине, выросла и стала взрослой уже в независимой. Прекрасно отдаю себе отчет, в какой стране живу и чем рискую ежедневно. Я не строю иллюзий: управы на вас, господин полковник, здесь, в городе, нет.

— Жизнь без иллюзий — это правильно, — заметила Валентина. — А разговор без длинных предисловий — еще вернее.

— Согласна, — улыбка держалась на лице Саны. — Но предисловие, как вы говорите, совсем не затянуто. Оно должно подвести вас к пониманию того, что Луцк хоть и не маленький городок, но, однако же, и не столица.

— К чему вы сейчас об этом напоминаете? — поинтересовался начальник милиции.

— К тому, что Эрик лишь один из партнеров. У него достаточно большие возможности, это он выглядит просто так скромно. Знаете, как подпольные миллионеры ездят на старых подержанных автомобилях…

— Он — подпольный миллионер? — Самчук кивнул в сторону Эрика.

— Время подпольных миллионеров отошло, слава Богу, — ответила Сана. — Легальных хватает, они не боятся демонстрировать богатство. Даже если не заработано, а на первых порах отобрано с оружием в руках и приумножено. С этого начинали богачи в более цивилизованных странах. Кстати, не всегда страны, на которые нам хочется равняться, были образцом цивилизованности, только мы отвлеклись.

— Причем заметно, — язвительно проговорила Валентина.

— Да так вот, к нашим баранам, к миллионерам. Эрик состоятельный человек. Только вот за ним, как и за мной, стоят еще более состоятельные люди. Если вам так хочется это услышать: наш основной инвестор — немецкий миллионер украинского происхождения.

— Нашел куда деньги вкладывать, — фыркнул Самчук. — В голых девок! Он что, на сиськах себе первый миллион заработал?

— Не ваше дело! — отрезала Сана. — Главное, что вы должны сейчас постараться вспомнить, господа аборигены: миллионеры нигде, ни в одной стране мира судебных исков не проигрывают. Они могут судиться друг с другом, могут договариваться, забирать иски, закрывать вопросы различными путями. Но повторяю: нигде и никогда люди с миллионами судов не проигрывают. Вы хотите бодаться с немецким миллионером? К тому же соотечественником, прекрасно знающим, что у нас здесь почем, оптом и в розницу? Пожалуйста — позорьтесь, а мы с Эриком на вас посмотрим!

Самчук и госпожа Ворон какое-то время молча переваривали услышанное. И нельзя сказать, чтобы это кого-то из них слишком смутило.

— Кто вам сказал, уважаемая, что мы вообще собираемся бодаться с какими-то миллионерами, дай им Бог здоровья? — проговорил наконец начальник милиции.

— Вы сами и сказали, — последовал ответ.

— Когда?

— Да вот только что! Повторить? Вы сулили нам арест, душные камеры и правовой беспредел. Угроза, господин полковник. Чего вы хотите этим добиться? Выкупа? Только начните — уже через сутки здесь, в Луцке, высадится десант из лучших юристов! Команда адвокатов заработает такая, что не всякий в Киеве ее перегрызет! Но столица поумнела, раскрошат пару зубов и начнут договариваться. Вас же тут, на вашей территории, разорвут. Нас — вытащат, информация о ваших делах пойдет веером, и хорошо, если вам, господин полковник, найдут работу в областном управлении, от греха подальше. Ну а ваше агентство «Глянец», которое откровенно крышует милицейское руководство города, имея с этого долю… Валечка, я даже боюсь давать прогнозы по поводу будущего вашего замечательного бизнеса после такого скандала! Ну что, мы продолжаем разговор, шантаж, как еще назвать происходящее?

Валентина Ворон, задумчиво потерев переносицу, проговорила:

— Знаете, Петр Михайлович, когда я пришла в модельный бизнес, свою карьеру когда начинала, со мной и другими девочками тоже работали психологи. Сейчас они есть в штате почти у каждого уважающего себя агентства. Опыт общения имеется. И госпожа Мороз мне психолога отнюдь не напоминает. Тон, манера, лексика… «Крышует», все остальное… Оксаночка, вы, извините, срок не мотали? Ну вот совсем вы не похожи на типичного представителя такой важной профессии.

— С волками жить, Валюша, — в тон ей ответила Сана. — Итак, мы поняли друг друга? Ошиблись, извините, больше не потревожим. Занимайтесь сами своими моделями. Мы пойдем другим путем.

— Никуда вы не пойдете! — неожиданно резко гаркнул полковник Самчук.

Улыбка медленно сошла с лица пани Саны.

— То есть?

— Нашли чем пугать — немецким миллионером! Мужчина, — он повернулся к Эрику, — вы разве забыли, от чего этому вашему, как его… мистеру Твистеру, короче говоря… Ага, так вы действительно не понимаете до конца, в какую гнилую историю придется вписывать своего покровителя? Развращение несовершеннолетних — оно и в Африке… это самое. Да три заявления от мамаш, три, — он выставил перед собой руку с тремя растопыренными пальцами, покрытыми на фалангах короткими черными волосками, — три всего бумажки перебьют любые миллионы! И откупиться не выйдет! Когда выносятся подобные приговоры, обществу это нравится! Пресса, мать ее за ногу, на седьмом небе от счастья! Мамаши выкуп не возьмут, я лично им не разрешу так делать! Миллионеры приходят и уходят, им же тут жить! Любую другую ситуацию, уважаемые, большие деньги могут переломить. Вашу — никогда! Как вы только что сказали — нигде в мире. Кем будет выглядеть в своей Германии тот миллионер, тем более не родной, украинского происхождения, который заступается за растлителей малолетних? Где будут его миллионы? Кто захочет иметь с ним дело? Об этом подумайте, — тон снизился, теперь Самчук говорил вкрадчиво. — И еще о том, что формально вы, пани Сана, и ваш польский мужчина совершаете уголовно наказуемое деяние. Если мы не работаем вместе — вы сидите. Миллионер не спасет. Третьего, как говорится, не дано.

Сана прикрыла глаза, переваривая информацию. Потом снова взглянула на Валентину, перевела взгляд с нее на Самчука, опять сфокусировалась на женщине.

— Зачем вам это надо?

— Ага! Убедились, что мы правы? Поняли свою ошибку?

— Не обсуждается, — сухо ответила Сана. — Скажите, зачем вам этот разговор? У вашего «Глянца» все в шоколаде…

— Расширяем горизонты, — развела руками госпожа Ворон. — Меня и вот Петра Михайловича очень заинтересовали ваши зарубежные каналы. Выйти на международный уровень мне хотелось давно. Признаюсь честно — амбиции взыграли. Риск сведен к нулю, здесь нас никто не вычислит. Да, кстати, если вам интересно… Какое там, конечно интересно! То, что мешало, будет помогать!

— Не поняла…

— Девчонки, те самые, которым шестнадцати нет… Вы их отправили, от греха подальше, или подумать отпустили? Я так и не поняла… — Есть разница?

— По большому счету — никакой. Их всегда можно вернуть. Девчонки согласны работать. Родители только обрадуются, если их вывезти за границу. Гори она огнем та школа, хоть денег заработают. Если подключается «Глянец» и лично я, доверие полное. Девочки никому ничего не скажут. Так что, зеленый коридор по вербовке несовершеннолетних, считайте, открыт. Конечно же, в том случае, если мы договариваемся… Между прочим, не только малолеток касается: любая другая девушка подходящего возраста, хотя бы из тех, что пришли на ваш зов, случая не упустит. На все готовы, поверьте мне.

Впрочем, как психолог, вы, Сана, это наверняка без меня знаете.

— Знаю. Тут и психологом не нужно быть.

— Так я о том же! За возможность выехать на некоторое время в Польшу, пожить там и не платить за это будут осанну петь! Вам, мне, Эрику вашему, миллионеру даже… Вряд ли он, конечно, станет знакомиться с девчонками, я так, вообще… Наконец, учтите такой еще момент. Здесь за то, чем вы предлагаете заниматься нашим девушкам, платят меньше. И повторюсь, получать деньги приходится с большим риском, гарантий не так много, партнеры могут кинуть… Польша в этом плане надежнее, а уж Германия…

— Не облизывайтесь, — проворчала Сана. — Мы вообще пока что делим шкуру неубитого медведя.

— Зверь давно убит, иначе вы бы здесь не сидели, — отмахнулась Валентина. — Не надо этих сказок! Мы ведь партнеры, между нами не должно быть ничего недосказанного.

— Разве мы партеры?

— А разве нет? Или вам с господином Эриком так охота быть обвиняемыми, в суде отвечать, в тюрьме сидеть?

— Партнеры, партнеры, — снова вздохнула Сана. — Только сразу хочу сказать: ловко вы, Валюша, на своей территории провернулись. Отдаю вам должное. Не учла. Мы вообще такой город впервые осваиваем. До этого прочесывали совсем маленькие, где у молодежи, особенно девушек, перспектив на будущее и того меньше, а красавиц по-прежнему много. Надо было сделать на это поправку.

— Сана, а вот скажите, просто интересно: если бы вы сделали вашу эту самую поправку, вы бы что, таки пришли за советом, помощью и партнерством ко мне в «Глянец»?

Какое-то время после этого вопроса женщины смотрели друг на друга молча.

— Кто знает, — ответила наконец Сана. — Возможно, дальше продолжали бы чесать по районным центрам.

— Не хочется делиться, а? — начальник милиции подмигнул и грубо хохотнул.

— Эрик в Польше контролирует весь процесс. Занимается обеспечением и безопасностью. С нами работает небольшая группа, и вряд ли там, на месте, они будут в большом восторге от необходимости делить бизнес.

— Мы не делим ваш бизнес, — отчеканила Валентина. — Мы в нем просто участвуем. Хотите хороший совет? Скиньте девушкам их зарплаты. Платите половину от того, что собирались. Никто не запищит! Можете мне поверить. Знаете почему? Их взяли за границу. Для наших провинциалок это важно: поехать за кордон и ничего не заплатить за это. Особенно для нас выгодны наши дорогие несовершеннолетние: будут считать, что поймали птицу удачи, не меньше. Этим вообще треть от обычной суммы — за красивые глазки хватит.

— У меня и так не пищат, — ответила Сана. — А про малолетних… Меня, вообще-то, такое предложение не слишком коробит. Насилия нет, все добровольно. На этом этапе. Дальше могут быть проблемы, Валюша.

— Мы чего-то не знаем, Оксанка? — насторожилась госпожа Ворон.

— Ага. Не все знаете, не так все поняли… Точнее, не вы. Те, кто вам рассказал, модели ваши… наши… Словом, девочки также не до конца в курсе дела.

— Так излагайте. Мы же партнеры, пани Сана.

— Ну раз уже совсем на то пошло, предлагаю перейти на «ты». Нам ведь работать вместе.

— Не возражаю, — госпожа Ворон с улыбкой протянула собеседнице руку ладонью вверх. — Чего мы не знаем, Оксанка, какие там у вас тайны?

И Оксана Мороз, поняв, что перед ней только один выход, выложила невольным партнерам все до конца.

Ничего из услышанного Валентину Ворон не удивило.

Развиваться так развиваться.

Луцк — Щецин. Осень 2009 года

Того, что их мама Валя услышала от пани Саны, никто из рекрутированных моделей, не исключая Алису, не ведал. Разумеется, им предстояло понять все это очень скоро. Но пока думать о плохом никто не собирался. Какое там — ближайшее будущее даже не располагало к подобным помыслам, рисуя впереди исключительно радужные перспективы.

Алиса не случайно подумала тогда о радуге. В тот день, когда их автобус тронулся в сторону украино-польской границы, утро было нехолодным. Очень часто начало октября, самые первые дни прихода золотой осени, дарят людям последнее в нынешнем году тепло. Только собрались в дорогу, как брызнул вдруг солнечный дождик, шурша крупными каплями по ковру опадающих листьев. Девчонки с радостным криком рванули в салон, резко сократив время прощания с родителями, не менее довольными, чем сами модели. Стоило выехать за черту города, на трассу, как дождь закончился, и, словно на заказ, по законам жанра, впереди над дорогой образовалось семицветное коромысло радуги.

Девушки радостно завизжали, будто видели подобное зрелище впервые, прилипли к окнам, тыкали в яркую небесную арку пальцами, а когда автобус проехал под ней, это стало апогеем начала путешествия.

— Добрый знак, — проговорила Алиса соседке, высокой темноволосой Тамаре.

— Ничего доброго не вижу, — та равнодушно пожала плечами. Она вообще оказалась чуть ли не единственной из всей компании, включая сопровождающих группу пани Сану и Эрика, кого явление небесного коромысла никак не задело.

— На удачу, — попыталась объяснить Алиса, которой как раз передалась общая эйфория. — Я много слышала такого всякого.

— Меньше слушай, — отрезала Тамара.

Но сегодня никто и ничто не могло испортить Алисе настроения.

— Например, когда проезжаешь под радугой, надо желание загадать.

— Загадала?

— Не успела, — честно призналась Алиса.

— А если бы успела — чего бы загадала?

— Не знаю… — и это было честно.

— Видишь — не знаешь, — проговорила Тамара нравоучительным тоном. — Не решат, чего от жизни надо, а сразу туда же — загадывать желания. Честно, ты чего больше хочешь, денег или замуж?

От такого вопроса Алиса опешила. Ответить на него оказалось так же трудно, как с ходу придумать желаемое.

— Богатого мужа, — попыталась отшутиться она. — Радуга, говорят, вообще к удачному браку.

— Ха, нас не замуж везут, — отмахнулась Тамара. — Разве что какой-то польский пан увидит во всей неземной красоте на живых картинках, разыщет да и посватает. Приедет за мной или за тобой на белом коне… ладно, на белом «мерседесе», увезет прямо в рай. И обязательно проедет под радугой, чтобы сказка не заканчивалась.

— Ну тебя, — отмахнулась от соседки Алиса, повернувшись назад и пытаясь разглядеть удаляющуюся семицветную арку. — Скучно как.

— Так я не нанималась тебя развлекать, — парировала Тамара.

Алиса пожала плечами.

— Плохое настроение — не порть другим.

— Сильно вам тут всем его испортишь, как я погляжу.

— Еще радуга — это на удачу в путешествиях, поездках, делах. Вот так! — выдала Алиса, чтобы последнее слово оставалось за ней, потому что настроение держалось боевое и хотелось закончить разговор, пусть даже такой необязательный, на оптимистической ноте.

Она раньше не встречалась с этой Тамарой. С виду их товарка казалась старше остальных. Сколько ей лет, Алиса спросить постеснялась. Однако, судя по выражению лица и циничным грубоватым репликам, которые та время от времени выдавала, она пришла из другой сферы, другого общества. Там, где она вращалась, повидать успела если не очень много, то вполне достаточно, чтобы относиться к происходящему с будничным цинизмом.

Их было десять. Кроме Тамары, девушки чуть старше двадцати, в автобусе ехало двое младших — Юля и Света. В отличие от «взрослой», девчата своих лет не скрывали. Выбор пани Саны слегка обескуражил Алису: первой в начале следующего года только исполнится пятнадцать лет, второй же до четырнадцати оставалось целых семь месяцев. Алиса не могла понять, как матери отпустили девочек-подростков для эротических съемок. Хотя как раз этому объяснение находилось достаточно, на ее взгляд, легко: ведь сама Алиса не сказала матери, чем будет заниматься в Польше. Точнее, сказала, но обтекаемую правду: агентство «Глянец» нашло для моделей зарубежный контракт. И мама осталась довольна, согласившись, пока дочка зарабатывает деньги, придумать способ присматривать за младшим. Девушка готова была руку дать на отсечение: все остальные также скрыли от родителей щекотливый нюанс, связанный с польским контрактом.

К тому же Юля со Светой вообще оказались девочками без комплексов: рассказывали, как у обеих пьют матери да дерутся отцы, что в каждой семье по трое детей, они — средние, старшие год назад укатили в Киев учиться. Родители только довольны, что на какое-то время посторонние люди возьмут на себя ответственность за их дочерей. Даже написали необходимые для подобной поездки доверенности на имя Оксаны Мороз, а каждая девочка получила вместо паспорта проездной документ ребенка, куда оперативно поставили польскую визу.

Вообще-то, все проблемы с документами Валентина Ворон и пани Сана решили на диво быстро, словно играючи. Представляя себе, как сложно оформить заграничные паспорта с нуля, Алиса не переставала удивляться возможностям владелицы «Глянца». Еще проще оказалось найти микроавтобус. Помогала не та фирма, что в прошлом году. Подписался ехать частник, которому, как услышала девушка, обещали на все то время, пока модели будут находиться в Польше, снять квартиру, даже платить суточные. Из чего Алиса сделала успокаивающий вывод: никакой опасности, никакого капкана, ничего страшного — они вернутся назад. Их автобус с водителем — билет в оба конца, туда и обратно.

Однако же она постоянно возвращалась к мысли о Юле со Светой. Хорошо, сложные семьи, родители плевать хотели на дочерей, такое, к сожалению, бывает. Рано повзрослели девочки, и, как предположила Алиса, вряд ли они еще девочки. Но реальный возраст каждой с учетом того, на что все согласились, оставался слабым, уязвимым местом, ахиллесовой пятой самой пани Саны. Конечно, девчонки выглядят старше. Особенно Света, этой природа послала к почти пятнадцати годам довольно-таки большую плотную грудь. Юля как следует не выросла, что еще ни о чем не говорит: Сана тоже была невысокой, рост человека — не показатель. И все равно, несовершеннолетних привлекать опасно. Зачем пани Сана с Эриком так рискуют? Может быть, нужны модели именно такого типа? Не может — наверняка нужны.

Алисе сперва не хотелось даже думать о тех, кто будет смотреть на это и пускать теплые слюни. Но после она немного успокоилась, сказав себе: «На тебя, детка, также кто-то будет смотреть, и слюнки потекут тоже не холодные». Ну а свои единственные, проездные документы девочки во время съемок не будут же держать в руках. На лбах год рождения большими буквами не напишут. Так что в принципе риска нет, кроме разве неприятного осадка, оставленного этим фактом в душе самой Алисы. Не в глупых распущенных девчонках все дело. Пани Сана вполне могла им отказать, но они вместе со всеми даже вон песню завели на два фальшивых голоса, что-то из репертуара входящего в моду Стаса Михайлова.

Однако чем дальше отъезжал их автобус от города и чем быстрее приближалась граница, тем меньше у Алисы оставалось желания гадать, кто и зачем согласился на эту поездку. Девушка пришла к выводу: никто, кроме нее, подобными мыслями свои головы не забивает. Кстати, она сама приняла такое же решение. Думала недолго, договорилась с собой почти сразу же после того, как покинула гостиницу.

Правда, внезапный наскок мамы Вали и ее друга, начальника милиции, несколько сбил девушку с толку. Даже возникло подозрение: все переиграется, отменится, хотя Алиса ничем не могла его подкрепить. Но ближе к вечеру госпожа Ворон позвонила ей сама, а не через одну из девушек-помощниц, как практиковала в последнее время, спросила мнение по поводу предложения пани Саны, при этом добавила: они работают вместе, все под контролем, бояться нечего. И в процессе беседы настоятельно посоветовала Алисе согласиться — напомнила их недавний разговор, намекнула — других подходящих вариантов у «Глянца» для девушки нет. Никого и ничего из себя строить не надо: всего-то раздеться, повертеться перед камерой, не делать кислого лица, а просто облизывать, постанывая, губы.

— Знаешь, Алис, ты можешь даже не стонать, — сказала тогда мама Валя, чем удивила и убедила девушку окончательно. — Это же видео. Они при монтаже наложат музычку, в базе есть нежные стоны и даже вскрики, записанные отдельно. Улыбайся и показывай себя во всей красе. Получай за это деньги. Тебе есть что показать, так что все нормально. Когда еще такой случай выпадет.

— А вы снимались голой? — не выдержала Алиса.

— Разумеется, — запросто ответила Валентина. — Не жалею об этом ни капельки. Правда, я умела еще кое-что, кроме как показывать сиси. И потом, этот опыт у меня не был продолжительным. Просто мне удалось шагнуть дальше, такие варианты сами собой отпали. Для тебя, Алис, эта работа тоже не станет главным жизненным выбором. Хотя тебе может понравиться.

Да, она согласилась, не испытывая угрызений совести или чего-то похожего на стыд. Отнеслась к этому спокойно. А раз так, то почему другие девушки, включая Юлю со Светой, должны реагировать по-другому и придумывать иной, более подходящий мотив принять предложение Саны…

…На границе выстроилась очередь автомобилей, и пассажирки, увидев ее, приуныли. Младшие, как мысленно окрестила их Алиса, охали громче всех, чуть ли не собирались ночевать в чистом поле, ожидая, пока пропустят. Тамара, не выдержав, прикрикнула на них, пани Сана со своей стороны настоятельно попросила всех помолчать, вышла куда-то вместе с водителем, оставив компанию с неразговорчивым Эриком.

Когда они вернулись, по убеждению Алисы, случилось обыкновенное чудо: Сана собрала у всех документы, автобус между тем тронулся, по обочине обойдя ряд фур, автобусов и легковушек, и добрался до пропускного пункта. К ним уже подходил офицер-пограничник с тоненькими, как у киношных мушкетеров, усиками, заглянул в салон, просмотрел документы. Ничего не сказал и вышел. Ну а затем автобус неспешно, черепашьим темпом, но уверенно, даже с достоинством пересек государственную границу.

С польской стороны проблем не было, и вот машина уже уверенно двинулась вперед, по ровному автобану. Трясло меньше. Младшие прильнули к окну, будто надеясь увидеть в нескольких километрах от родной Украины другой мир, полный сказок да чудес. Ничего не изменилось — те же деревья, то же небо над головой.

Ничего интересного, доселе не виданного. Алиса устроилась поудобнее в своем кресле, закрыла глаза. Впереди еще много сотен километров, около семи часов пути, конечный пункт назначения — Щецин.

Город встретил их огнями, въезжали в него они вечером — в октябре рано темнеет.

Не удержавшись, Алиса, по примеру восторженных младших, тоже придвинулась ближе к окну, игнорируя недовольство Тамары. Эту, похоже, ничего вокруг не интересовало.

У Алисы создалось впечатление, что, окажись ее соседка в космосе, та отнеслась бы к этому не менее буднично. Плавала бы себе в невесомости, ритмично жевала резинку, разве что не смогла бы выйти покурить на каждой остановке. Тамара выплевала пережеванное просто перед собой, хотя Алисе казалось, что за границей так не принято. Впрочем, вряд ли и дома приветствуется полет жвачки на дальность расстояния. Просто на родине к подобному явлению окружающие относятся равнодушно. Эта же страна выглядела более чистой, чем родная. Разумеется, замечаний своей новой знакомой Алиса не делала — подозревала, что не имеет смысла.

Разглядеть толком ничего не удалось. Хотя девушка посмотрела в Сети́, куда они собираются, и уже имела общее представление о том, что Щецин — старинный город, расположен неподалеку от немецкой границы, славен историей, архитектурой и считается курортным. «Ладно, — решила Алиса. — Погляжу завтра». Им, конечно, дадут возможность погулять. Она уже представляла, как бродит по старым улочкам, слушает польскую речь, в полной мере ощущая себя иностранкой, пытается сделать в магазинах покупки, ей это удается, продавцы доброжелательны, они улыбаются, называют ее пани и стараются угодить изо всех сил.

Как только въехали, Эрик заделался навигатором. Устроившись рядом с водителем, он сперва показывал дорогу в темноте, а после шофер пустил его за руль, пошло веселее, Эрик ориентировался очень хорошо. Так автобус проехал весь город, добрался на одну из окраин, остановился возле двухэтажной виллы, обнесенной высоким забором. Еще раньше Эрик кому-то звонил, что-то говорил по-польски, и, вероятно, их уже ждали — стоило подъехать к воротам, как металлическая створка бесшумно отодвинулась вправо, пропуская гостей внутрь двора.

— Выгружаемся, девочки! — скомандовала пани Сана.

Пестрая девчоночья компания радостно выпорхнула наружу. Все устали сидеть, а Юля даже заявила громко, что у нее занемела попа.

— Занемела бы ты с нею вместе! — огрызнулась Тамара. — Как достали за дорогу своими глупостями, прямо беда! Хоть вешайся от вас, метелки!

— Сама достала! — огрызнулась Юля. — Стартуешь сразу, с места! Тебя никто не звал!

— Сильно умная! — вставила Света. — Все ей не нравится, все не так! Ты сама себе хоть нравишься, коза?

— А ну, язык в зубы, малая!

— Да ты шо? Кому — тебе?

— Поговори у меня — лицо расцарапаю!

— Хватит! — пани Сана хлопнула в ладоши. — Разошлись! Если так дальше будет продолжаться — начнутся штрафы. С первого же дня, девочки! Домой никто никого не отправит, этим пугать не собираюсь. Будем здесь столько времени, сколько положено! Но повторяю: если станете кидаться друг на друга — штрафы с каждой бойцовой рыбки! Юля, тебе все понятно?

— Нет, ну чего она…

— Еще раз спрашиваю: понятно?

— Понятно, понятно! — вступилась за подружку Света.

— Тамара, есть вопросы?

— Нету, — отрезала та, полезла в сумочку за сигаретами.

— Потом покуришь! — прикрикнула пани Сана. — Берем вещи, девочки, заходим домой. Здесь ваш дом на ближайшие два месяца, привыкайте.

Модели вошли в просторный холл. Камин в дальнем углу у стены сразу бросился в глаза, это мгновенно вызвало у младших бурю неимоверного восторга, и дом наполнился радостным визгом. Тамара скривила губы. — Детский сад, блин.

К гостям вышли обитатели — двое мужчин и женщина примерно возраста Саны. Она сказала что-то по-польски, пани Сана ответила так же, после чего женщины обнялись и расцеловались. Алиса не была уверена, что все верно заметила, тем более, не думала, что на эту мелкую деталь обратил внимание кто-то еще. Но все-таки: или ей показалось, или полячка окинула стайку девушек не гостеприимным взглядом, а глазами сказочной ведьмы, которой удалось заманить к себе в лесную чащу наивных детишек.

— Это пани Гелена, — представила женщину Сана. — С остальными позже познакомитесь. Время еще будет. Если кому-то что-то понадобится, говорить нужно пани Гелене. Она немного понимает русский язык, но польский желательно все же освоить. Мы ведь в Польше. Английский, немецкий — все приветствуется. Я предупреждала. — Вы говорили — минимум, — заметила Тамара, добавив при этом: — Прожиточный.

— На прожиточный минимум, думаю, знаний наберете. Освоитесь, все очень просто. Никто вас не заставляет толкать пламенные речи. Однако какое-то элементарное общение происходить должно. Хорошо, это все завтра. Как и любые вопросы — тоже завтра. Значит, пока не освоились, рядом всегда будем я или Эрик. Но повторяю, девочки, учитесь общаться. Наша хозяйка — пани Гелена, я тоже у нее в гостях. Прислуги нет, обслуживаете вы себя сами. Свинюшника, девочки, я не потерплю. Как в комнате, так и в голове. А ваши умные головы нужны в первую очередь вам самим. Не меньше, чем красивые тела. Тут все понятно?

— Да, — коротко ответила Тамара, за ней дружно, хоть и вразнобой повторили остальные.

— Хорошо. Теперь так. Рабочие студии у нас здесь, внизу. Спать будете наверху. Комнат у нас четыре, где-то по трое, где-то по двое. Ничего, потерпите.

— Чего терпеть? — откликнулась одна из девушек, Наташа. — Мы дома так и живем, в двух комнатах. Батя с мамкой в зале спят, на диване. Бабушка — у стены в углу, ей кресло раздвинули. Мы с малыми, с братом и сестрой, в другой комнате. Так что нового ничего, все даже по-божески. Кровать хоть на каждую есть?

— Обязательно, — усмехнулась пани Сана.

— Вот и хорошо. А то дома я на диване с сестрой сплю, она ногами брыкается.

— Выспишься заодно, — бросила Тамара.

— Правильно, — согласилась пани Сана. — Я вас размещать не собираюсь, сами решайте, кому с кем. Других вариантов нет, миритесь. Когда устроитесь, спускайтесь вниз, чай будем пить. Да, кто забыл, напоминаю: алкоголь запрещен.

— У нас нету с собой, — под общий смех заявила высокая шатенка Люда.

— И не будет, — заверила пани Сана. — Не стойте, все устали.

Алиса еще не решила, с кем разделит комнату, — получилось само собой. Тамара, положив руку ей на плечо, проговорила громко, чтобы все услышали:

— Рядом ехали, Алиска, вместе и поселимся. Двое уже есть, пани Сана! В «двушку» идем! Против не будешь?

Она была против. Не могла себе внятно объяснить почему, но была. Ей не хотелось следующие месяцы делить комнату с Тамарой.

— Нет, конечно же! Почему против? Нормально. Сама думала предложить.

Так у Алисы появились одновременно комната и соседка.

Утром принесли пиццу. Девушки набросились на нее, даже устроили шутливую баталию, хотя все пиццы оказались одинаковыми и, судя по наполнению, стандартными, недорогими. Особенно усердствовали Юля со Светой, и только высокая Люда, покосившись на куски мучного, осторожно поинтересовалась:

— Нам разве можно такое есть?

— Какое «такое»? — пани Сана или впрямь не поняла, или сделала вид.

— Пицца. Тяжелая для желудка. Калорийная. Килограммы.

— Меньше жри! — под общий хохот выдала Тамара, тут же демонстративно взяв из руки Люды не надкушенный еще треугольник из теста.

— Нет, правда, чего вы! — воскликнула Люда. — Забыли, как мама Валя целые лекции читала про диеты? Зеленый чай, травки там разные, овощи…

— Здесь не ресторан, — строго заметила Сана. — Кстати, вот хорошо, что ты, Людочка, подняла вопрос. У нас здесь будет много разных правил. Самое первое, девочки: слуг тут нет. Не предусмотрено штатным расписанием, — она развела руками и смешно пшикнула губами. — Насчет зеленого чаю — сколько угодно, бери пакетик, заваривай и пей хоть сутки напролет. Травяные смеси здесь тоже продаются. Продержишься святым духом… не скажу, что буду рада, но выбор твой, Людочка. Ну а продукты в холодильнике всегда будут, однако никакого спецпитания. Всухомятку не протянете, и вариантов есть два. Покупаем бульонные кубики или там растворимые супы либо сами себе готовите, курица и лапша, ничего другого не предлагаю.

— У-у-у! — послышалось в ответ, но девушки сейчас больше играли, чем впрямь озаботились этой проблемой.

— Правило номер два, — невозмутимо продолжила пани Сана. — Здесь нет уборщиц. Убираем за собой сами. Договаривайтесь, если хотите, друг с другом о дежурстве. Ну разве что я сама начну назначать на уборку штрафников.

Теперь девушки засмеялись.

— Ничего смешного, — выражение лица пани Саны оставалось совершенно серьезным. — Надеюсь, никого штрафовать не придется, все подойдут к своей работе ответственно. Единственное, что вас касаться не должно, — стирка. Грязное сбрасываете в большую корзину. Чтобы не мешать в кучу, раскладывайте все по кулечкам, подписывайте. Прачечная тут недалеко, будут отвозить и привозить.

— А самим можно ходить? — спросила Наташа.

— Вот и третий важный момент, девочки. Кому-то не понравится, но все равно будет так. Никто за пределы виллы никуда не выйдет. Надо подышать свежим воздухом — гуляете во дворе, там садик небольшой есть, скамейка, удобно и уютно.

Теперь дружное «у-у-у» было смесью удивления и недовольства, причем недовольства слышалось значительно больше.

— Что такое? — вскинула брови пани Сана. — Что-то не так?

— В город совсем нельзя? — обиженно спросила Юля.

— Тебе — так особенно. И подружке твоей тоже. Девочки, напомню, кто забыл: вы приехали не на экскурсию в город Щецин. Вы хотите зарабатывать деньги, и вы начнете это делать буквально с завтрашнего дня. Кто будет готов сегодня — милости прошу, но до этого мы еще дойдем. А по поводу прогулок… Документы у меня на руках, без документов гулять по чужой стране не рекомендуется. Конечно, здесь не паспортный режим, государство демократическое, вас не станут останавливать на каждом углу для проверки. Но молодым красавицам без паспортов все равно лучше не гулять. Вас же, Юля — Света, вообще мои слова касаться не должны, вы несовершеннолетние, у вас даже паспортов нет. К тому же здесь пригород, гулять особо негде, до центра далеко, такси не возьмете, автобус вас не повезет. Вопрос закрыт, договорились?

— Заграница называется, — буркнула Света.

— Именно — ты не дома! — повысила голос пани Сана. — И никто из вас не дома! Согласна, вы приехали не в тюрьму. У нас будет перед Новым годом выезд в город — это я организовать обещаю. Все, большего не ждите, работы много.

— Так мы здесь до Нового года? — протянула Юля.

— Пока да. Кто захочет, может после остаться дальше. Мы никого не держим, такой у нас с вашей мамой Валей и «Глянцем» уговор. Она сейчас подбирает на месте другую партию моделей, и времени у нее достаточно. Кто-то уедет, кто-то приедет, кому-то понравится. С этим ясно, надеюсь?

Ответом послужил дружный разочарованный вздох. Алиса расстроилась не меньше других. Как и все, впервые оказалась за границей, хотелось увидеть больше, чем дворик двухэтажной виллы в пригороде Щецина. Но девушку несколько обескуражила реакция Тамары. Вернее, отсутствие реакции. Из всех лишь ее соседка отнеслась спокойно не только к пицце, дурно действующей на фигуру, но и к вынужденному заточению. Лицо Тамары сохраняло равнодушное выражение, она продолжала невозмутимо жевать жвачку, к общему недовольству не примкнула, смотрела и слушала равнодушно. Даже чуть отступила в сторону, как бы демонстрируя пани Сане: не думайте ничего такого, я не с ними.

— Ну и давайте о делах, — вернув лицу радушное выражение, пани Сана легонько хлопнула в ладоши. — Идем посмотрим наши студии.

Ими оказались две комнаты на первом этаже. Интерьером они не отличались друг от друга. Везде — по компьютеру на столах, мощные веб-камеры прикреплены к верхним частям плоских мониторов. По два осветительных прибора по бокам, свет нацелен на широкие разложенные диваны, застеленные, правда, разными по расцветке покрывалами. Окна задернуты темными шторами, что придавало студиям мрачноватый вид. На диванах — подушки, разбросанные в творческом беспорядке. Вот и вся картинка.

— Давайте тут поговорим, — сказала Сана, жестом пригласив девушек устроиться на диване.

Сели не все, кто-то расположился на подголовнике, кому-то выпало подпирать стену, позаботиться о стульях и табуретах не пришло в голову никому. Пани Сана окинула подопечных строгим внимательным взглядом, вздохнула.

— Ладно, девочки, переходим к самому важному. Боюсь, я с самого начала плохо объяснила всем, чем вам здесь предлагают заниматься. Сразу предупреждаю, — она подняла руку: — никакого принуждения, никакого насилия. Вы приехали добровольно, зная, что придется раздеваться перед камерами. Ваши камеры — вот, — Сана показала на прикрепленные к мониторам приборы. — У каждой из вас в сутки будут свои часы. В это время камеры работают в режиме прямого включения. Вы не видите того, кто смотрит на вас. Вы даже можете с ним не разговаривать. Как только посетитель войдет в чат и начнется его время, это покажет счетчик. Время общения с каждой из вас оплачивается. В зависимости от того, кто как будет работать и кто окажется популярнее других, ваша доля будет колебаться от тридцати до пятидесяти процентов за посещение. Нужно лишь выполнять пожелания заказчика услуги… ну, если не хотите называть его клиентом. Обязательное условие: вы должны раздеваться каждый раз, делая это не сразу, как солдат в казарме, а медленно, не спеша, по возможности — соблазнительно. Если нет специальных пожеланий, действуете по стандартной схеме. Облизываете губы, закатываете глаза, поднимаете грудь, мнете пальцами соски, показываете на камеру гениталии, трогаете их пальчиками. Пальцы перед этим и после можно облизывать. В общем, демонстрируете мужикам веселые картинки. Да, и придумайте себе псевдонимы, кто хочет, конечно. Общение в чате приветствуется, так что учите языки. Обычно здесь работают английский и немецкий, словарный запас невелик, поэзия не нужна. И вот еще что… — Сана замолчала, наблюдая за реакцией девушек, потом продолжила: — Пока этого нет, для общения в чате с вами постоянно будет один из наших технических работников. Его не видно, конечно, вам будут переводить. Попросит вас какой-нибудь посетитель сунуть палец поглубже… неважно куда — вы отвечать не должны. Кивните: мол, поняла — и выполняйте просьбу. Желание клиента — закон, он платит деньги, — пани Сана снова выдержала короткую паузу. — Надеюсь, даже Юля — Света достаточно большие девочки, чтобы понять, о чем я говорю. И окончательно избавиться от иллюзий, что деньги зарабатывать легко. Слушаю ваши вопросы.

Их не последовало, зато сразу, мгновенно прозвучал ответ. Тамара звонко хлопнула в ладоши несколько раз, на лице ее играла торжествующая ухмылка.

— Уже понравилось? Я рада, — кивнула пани Сана.

— Я тоже могу втолковать особо непонятливым, — сказала та.

— Надеюсь на твою помощь в случае чего. Или ничего не случилось, все в порядке? Почему молчим, девочки?

Алиса в тот момент ненавидела себя. Ей бы провалиться от стыда сквозь землю. В ушах должно звенеть, слова пани Саны пробиваться к сознанию сквозь густой слой ваты. Голова — кружиться от обиды и понимания того, что сама себя загнала в этот двухэтажный комфортабельный капкан. Случись так, испытай девушка подобные ощущения — все было бы хорошо, все пришло бы в норму, она не потеряла бы уважения к себе как к личности и была бы этим довольна. Но ей не стыдно.

Немного досадно, чуть обидно, наверняка природа обиды в том, что сразу не смогла раскусить истинных намерений искусительницы. Однако, тут же спросила она себя, что бы изменилось? Ты, детка, гордо встала, заявила решительный протест, ушла с высоко поднятой головой, громко хлопнув дверью? Кто знает… Точнее, она сама знает: наверняка нет. Иного жизненного выбора ей никто не предлагал, и почему-то девушке казалось: вряд ли другие предложения поступят, особенно после сегодняшнего прозрения.

Впрочем, назвать это прозрением Алиса не бралась. Скорее сейчас наконец все встало на свои места, и откровения пани Саны следовало назвать определенностью. Девушка не пережила краха иллюзий, так как этих иллюзий не питала. Если обманывалась, то лишь самую малость. И все-таки из нее наружу полезло то, что сама Алиса в данной ситуации считала вызовом здравому смыслу. Только вот не бросить этот вызов девушка не могла: пока еще ее натура не позволяла ей этого.

Алиса чувствовала себя не в своей тарелке, но не от того, что поняла, во что ввязалась по собственной воле и собственной же глупости, а от непонимания, как именно надо вести себя после услышанного. В том, что необходимо как-то отреагировать, она ни на йоту не сомневалась. И была уверена: от нее ожидают реакции. Не только пани Сана — сейчас все девчонки смотрят друг на друга, пытаясь понять, как правильно себя вести.

То, что Алисе показалось замершим временем, на самом деле заняло не больше минуты. Первыми отозвались младшие и, как ни странно, задали тон остальным.

— Прикольно! — выкрикнула Юля.

— Круто! — подхватила Света.

— Нормально, метелки, — подключилась Тамара. — Могло быть хуже.

— Почему ты сейчас так сказала? — быстро спросила пани Сана. — У тебя есть опыт, ты что-то слышала, видела?

— Ой, тут не детский сад! Даже малые вон просекли давно! Всю дорогу по ящику да в газетах свистят: не ходите, девки, никуда гулять! Поманят работать официантками или там плясать в ресторанах, а у самих уже через сто метров после границы документы забирают и говорят: приехали в сказку, девочки, придется заниматься большой и чистой любовью с разными дядями. Не все эти дяди окажутся добрыми и хорошими. Я вот не знаю, пани Сана, кто сейчас вообще на такое ведется… — Ты о чем? На какое — такое ?

— На такое: что, когда зовут официантками за границей работать, они в самом деле будут именно за эту работу деньги получать. Так что нам, метелки, я считаю, еще повезло. Говорю же — нормально.

— А что нормального? — вырвалось у Люды.

— Вот-вот, Тома, — поддержала пани Сана. — Давай, растолкуй тем, кто до конца не понял, почему вам повезло.

— Слушайте меня, девки, — Тамара встала так, чтобы все могли ее видеть. — Ситуевина у нас не самая левая. Секите: отношение уважительное, условия нормальные, кормить будут. А то, что гулять не особо можно в городе… Ой, где тут гулять! Можно подумать, на экскурсию приехали. Через турфирму в таком случае надо было поездку оформлять, покупать всякие там ваучеры-шмаучеры… Не соскучитесь, некогда, работы до фига. Ага, и про работу нашу…

— Во-во, про работу! — напомнила Света.

— Не перебивай. Объясняю популярно. Секс через Интернет — самый безопасный в мире. Во всех отношениях. Кто на вас глаза таращит и со свистком своим играется, вы не видите. Есть желание — представьте себе Брэда Питта или вон хоть ди Каприо! Нету желания такого — и не надо! Показали все, на что козел хочет поглядеть, время закончилось, даже в душ ходить не надо. Никто не обзовет гнилым словом, никто не ударит — блин, метелки, вообще никакого контакта с мужиками! Вы прикиньте, показываем мы непонятно кому свои сиси-писи, никак от этого физически не страдаем, получаем нормальные бабки. Я не права, пани Сана?

— Грубовато, — картинно поморщилась та. — Но знаешь, Тома… Вряд ли я объяснила бы лучше. Можно подумать, у тебя опыт такой работы есть.

— Именно такой — нет. Есть другой опыт… Надоело, достали извращенцы до печенок… Вовремя соскочила, моих подружек вон укатало. Одна в двадцать два синяя вся, другая в двадцать четыре — укуренная в хлам, вечный праздник, так по жизни себе и шагает, хихикая. Чисто девочка из анекдота. Ну та, знаете, которая все время носит каску и улыбается с тех пор, как на нее упал кирпич. Кому интересно — расскажу. Только, — Тамара помолчала, — лучше, конечно, не спрашивайте ни о чем. А про такие вот шоу для дрочил давно слышала, никак не могла попасть в тему. Так что, пани Сана, не знаю, как остальные, а мы с вами нашли друг друга.

— Приятно. Встретились, значит, два одиночества, — подыграла ей Сана.

— Ага, что-то вроде того.

— Ну, девочки, всем все ясно? Может, у кого-то еще вопросы?

«Куда яснее», — подумала Алиса и сделала шажок вперед, поднимая руку, словно на уроке.

— У меня.

— Слушаю тебя внимательно, Алисочка.

— Пани Сана, — девушка проглотила вязкий комок, прокашлялась. — Пани Оксана, а если я… ну… как вам это сказать… Не готова к такому, короче говоря?

— То есть? — прозвучали строгие нотки. — К чему ты не готова, девочка?

— Моделью я еще могла бы. Голой сниматься, как договаривались. Тут ничего такого…

— А здесь что такого? Или Тамара не была убедительна?

— Очень, — сейчас Алиса говорила абсолютно искренне. — Даже очень-очень. Как рекламный агент. Но… как бы точнее выразиться…

— Как есть валяй, — подбодрила ее пани Сана. — Мы здесь все свои, одна небольшая семья. Кто знает, вдруг не захотим расставаться. Так что, стесняться нечего, слушаю тебя. Все тебя слушают, Алисочка.

Ей никогда не нравилось такое залитое патокой обращение.

— В общем, Тома все правильно растолковала. Со своей точки зрения. Только меня не убедила. Хорошо говорила — а я не согласна.

— С чем?

— Со всем! — теперь девушка поймала себя на том, что начинает сбиваться на дерзость. — Из того, что услышала, сделала такой вывод: мне не будет слишком комфортно этим заниматься. Трогать себя, мять, совать куда-то пальцы, поворачиваться попой к монитору, вертеть ею, пока кто-то на другой стороне… Пусть даже я его и не вижу… Вы понимаете?

— Вполне, — пани Сана не улыбалась, но, похоже, и не злилась. — Чего же ты хочешь?

— Я могу не участвовать во всем этом? — окончательно набралась смелости Алиса.

— Можешь, — прозвучал простой ответ. — Чем намерена заниматься все это время? Или ты не одна такая? Девочки, кто еще передумал, кому еще не нравится?

— Мне… наверное… — подала голос Наташа и тут же встала рядом с Алисой в знак солидарности.

— Остальные?

— Тю! — выкрикнула Юля. — О, дурные вы девки!

— Рот закрой, малолетка! — окрысилась, не сдержавшись, Наташа — Алиса была с ней знакома недавно, но и подумать не могла, что та может оказаться такой злюкой. — Тоже занятие себе нашла! По уму-разуму! Дойки не по годам отрастила, телка! Корова!

— Ага! У самой смотреть не на что! — огрызнулась Юля, и теперь очень явственно проскользнуло что-то неуловимое, уличное , чего Алиса изо всех сил старалась не замечать.

Пани Сана снова хлопнула в ладоши, на этот раз — звонко.

— Ти-хо! А ну, девочки, успокоились мне здесь! Ишь, разошлись! Чтобы я такого больше не видела и не слышала! Тоже мне, семья называется! Воспитанницы модельного агентства! Наташа, вас Валентина Павловна учила этим словам: «телка», «дойка»?

— Не, она сама доярка! — никак не могла угомониться Юля.

— Хватит, я сказала! — пани Сана старалась не повышать голос, говорила хоть и громко, но ровно. — Алиса и Наташа, вы хорошо подумали?

Алиса не ожидала, что все получится так просто.

Осталась очень довольна собой.

— Я — хорошо, — ответила с вызовом.

— И я, — поддержала Наташа.

— Пусть так, — пожала плечами пани Сана. — Домой вас никто не отправит. Будете здесь вместе со всеми, на общих правах. Голодом вас морить мы не собираемся. Может, передумаете еще. Да, деньги приготовьте.

— Деньги? — этот вопрос бунтарки задали хором, притом не сговариваясь.

— Деньги, — подтвердила пани Сана и тут же уточнила: — Доллары. А лучше — евро. Вас ведь сюда везли, документы делали, на границе кое-что зарядили. Думаете, наш автобус просто так, за ваши красивые глазки, так просто КПП переехал в обход безнадежной автоколонны? Здесь за проживание тоже платится, вилла арендована, как и все остальное. Сумма заложена в наш общий заработок. Получается, мы теряем. Или вы хотите, чтобы девушки, подруги ваши, что-то теряли?

— Нет! — поспешно выкрикнули обе.

— Правильно. Зачем других подставлять. И это я еще не знаю, что вам скажет ваша мама Валя. Вы ведь так госпожу Ворон называете? Получается, вы ее тоже подводите.

— Я все равно собиралась уходить из «Глянца», — сказала Алиса. — Только ускорим процесс.

— Хорошо, — пожала плечами пани Сана. — Это ваши сложности, ваши отношения с Валентиной Павловной. Мне же, нашей с Эриком маленькой фирме, вы обе по-прежнему остаетесь должны. Согласны? Справедливо?

Теперь пришла очередь Алисы пожимать плечами.

— Наверное… Не знаю…

— Я знаю, — отрезала пани Сана. — Это справедливо, девочки. Так что с деньгами? Отдавать будем?

— Будем, — другого ответа у Алисы просто не было.

— Ты за себя говори. Наташенька, согласна с ней?

— Отдадим, — подтвердила та. — Домой приедем, найдем… Я найду так точно. Постараюсь.

— Это только долг, не спешите. Пока неизвестно, как разойдетесь с «Глянцем», да плюс штраф, неустойка. Вы как думали? Все стоит денег в нашем сложном мире. Где возьмете, девчата?

Решение пришло моментально, Алиса после этого зауважала себя еще сильнее.

— Пани Сана, мы отработаем! Здесь! Будем как уборщицы, горничные, не знаю… Стирать, убирать, мыть, обслуживать всех, чай-кофе делать. Вот и отпадает самообслуживание. Это ведь все тоже денег стоит, так ведь, пани Сана?

Женщина хмыкнула.

— Ишь ты, быстро учишься, девушка. Молодец, хвалю, нашла слабое звено. Конечно же, денег все это стоит. Долги ваши, с которыми вы согласны, не перекроет. Но думаю, штраф погасит.

— В самом деле? — Алиса все еще не могла поверить собственным ушам.

— Почему нет? Поговорю с Эриком, он, вероятно, на такое пойдет. Больше желающих мыть туалеты бесплатно и стирать чужое белье нет? Не стесняйтесь, все нормально, девчонки. Видите, просто и совсем нестрашно. Никто ваши личности не подавляет. Не слышу? Нет желающих?

— Дурных нету, — ответила за всех Тамара.

— В таком случае, девушки, можете осваиваться. Ничего сложного, конечно же, но кое-какие тренинги с каждой из вас надо провести. Особенно с младшими девочками, там вообще отдельный разговор. Юля — Света, понятно?

— Ага! — выкрикнули обе.

— Тогда — разговор окончен. Очень правильно, что мы определились с самого начала, говорю вам как психолог.

Следующую неделю жизнь Алисы и Наташи на новом месте протекала размеренно, совсем неинтересно, однако с учетом того, от чего удалось отказаться, девушки были очень довольны создавшейся ситуацией.

Обслуживать остальных оказалось не так унизительно, как думала Алиса. Каждый день нужно было только делать чай да прибираться на этажах и в комнатах. Причем инициатива чайной церемонии, как окрестила эту обязанность Наташа, пошла от самой Алисы. Ведь вся «отработка долга» сводилась только к уборке, чувствовать себя уборщицей в восемнадцать лет не больно-то хотелось, даже учитывая создавшееся положение. Поэтому девушка решила хоть как-то разбавить общение с веником, шваброй и пылесосом.

Сперва это нравилось другим. Особенно вошли во вкус младшие — Юля со Светой. Им вообще было по душе все, чем предложили заниматься, и девчонки проявили в деле виртуального секса отнюдь не подростковую активность. Юленька, заступив на свою смену, или, как назвала этот процесс Тамара, вахту, стонала из-за двери громко, со вкусом, повторяла по-английски «yesss» , будто все звуки и впрямь мог услышать клиент на той стороне, по достоинству оценив старания нимфетки. Самое интересное, что и Юля и Света прекрасно знали: так называемый клиент их не слышит, только видит. Оказывается, сделала вывод Алиса, младшие стараются исключительно для себя, получая непостижимое для ее ума удовольствие от самого процесса.

С таким же азартом обе требовали, чтобы «штрафницы» обслуживали именно их. Другие обитательницы особняка, включая Тамару, поначалу тоже не возражали против сделанного по первому зову чайку. Но вскоре надоело, — кажется, девушки тоже нашли способ релаксировать от незатейливого процесса кипячения воды в электрочайнике и макания в кипяток разнообразных пакетиков. Вскоре появилась мода экспериментировать: смешивать пакетик зеленого с черным или пробовать на совместимость комбинации из различных травяных смесей. Так что Алисе с Наташей осталось мыть чашки после регулярных чаепитий, драить тарелки и, конечно же, убирать помещения.

Младшие же, в полной мере осознав, что благодаря легкому бунту у них появилась самая настоящая прислуга, решили воспользоваться случаем по полной программе. Алисе и Наташе ничего не стоило дать соплюхам укорот. Но сдерживало лишь понимание: своим нынешним положением и, как следствие, отношением к ним младших обе девушки обязаны только себе. Это их выбор, значит, их крест. И нести его придется столько, на сколько хватит сил. А их должно хватить до Нового года: уже через несколько дней после того, как они начали работать, пани Сана известила моделей о том, что домой все вернутся к Рождеству, потом приедет следующая группа.

Тамара, относившаяся к своей соседке по комнате спокойно, несмотря на демарш, объясняла: как видно, в этом бизнесе все делается точно так же, как в натуральной , по ее выражению, проституции. Секс-услуги в стране нелегальны и незаконны. Поэтому очень редко случается, чтобы бордель долго находился на одном месте. Девочкам снимают квартиру из нескольких комнат на полгода или на год, больше — очень редко, только в том случае, если у бизнеса крепкая милицейская крыша, разъясняла Тома. Поработав на одном месте, они в нужное время переезжают на другое. Замечают эту перебазировку лишь постоянные клиенты, которых у заурядных девчонок, дешевых, не из эскорта, обычно не слишком много. Телефонные номера же сохраняются. Их меняют в самых пиковых случаях, когда хозяева не поделили что-то с покровителями. Тогда начинается, по словам той же Тамары, общая эвакуация. «Как с “Титаника”», — добавила она при этом.

По ее убеждению, здесь работает та же схема. Вилла снята на определенное время, после которого студия просто переезжает в другой дом. Серверы тоже могут меняться, но чаще — нет, если находятся в другой стране. Судя по всему, так и было: той страной, по убеждению Томы, являлась соседняя Германия. Модели же, рассуждала она, вообще могут сменяться чаще: уж кто-кто, а любители секса в режиме онлайн получают такой выбор девочек, что, как она полагала, практически никогда или же очень редко набиваются кому-то в постоянные клиенты. Во всяком случае, за первую неделю работы, получая от пользователей только короткие письменные сообщения в чате, опытная Тамара с большой долей уверенности утверждала: дважды один и тот же человек к ней не обращался.

Общаясь с ней, Алиса убедилась: Тамара какое-то время занималась проституцией. Сама соседка по комнате об этом ни разу не распространялась прямо. Вряд ли это та тема, которую ей хотелось обсуждать. Хотя Алисе временами казалось: спроси она Тому, вызови на откровенный разговор — и ответ получит. Дело в том, что Алиса сама сторонилась подобных разговоров, пытаясь держаться подальше от параллелей, проводимых между модельными агентствами и порнобизнесом. Пример Тамары, ее отношение ко всему, что с ними происходило, подтверждал: грань эта тонка, стереть ее очень просто, а сотрется — никто не заметит.

Она ведь не могла забыть: Тома — единственная, если не считать младших, никогда не работавшая моделью, хотя была красивой девушкой с правильными формами. Раз она пошла на тот кастинг, значит, наверняка знала, точнее, ощутила неподвластным Алисе чутьем, что на самом деле никаким модельным бизнесом тут даже не пахнет. Впрочем, другие девушки приняли происходящее не менее легко.

Короче говоря, труд уборщиц намечался для Алисы с Наташей еще на два долгих месяца, с маленьким хвостиком. О том, чего ждать после возвращения, девушкам думать не хотелось. Их уже, выражаясь языком криминальных хроник, поставили на счетчик, деньги придется где-то брать, жаловаться не побежишь, и Алиса с тоской оценивала собственные перспективы: работы нет, учиться некогда, единственный способ скорее закрыть долги для девушки ее возраста с ее внешностью… Нет, она гнала от себя подобные мысли, думая: тоже мне, королева красоты, мисс школа, мисс нищета, только таких не хватает на панели…

Паузы заполняли, общаясь с пани Геленой, у которой старались учиться польскому. Даже пытались почерпнуть знания немецкого, которым полячка владела в совершенстве. Вторым источником был телевизор: здесь, в Щецине, кроме местных, польских, хорошо принимались немецкие каналы. Нельзя сказать, что язык за неделю дался, но к концу седьмого дня своего пребывания на вилле и Алиса и Наташа стали замечать за собой, что уже понимают больше, даже могут связно сказать несколько простых функциональных фраз и понять ответ. Казалось, жизнь налаживалась, младшие тоже немного успокоились, перестав капризно требовать чаю в свою комнату, а Наташа как-то предложила выход, который Алиса, прикинув все «за» и «против», не сочла таким уж невозможным.

— Останемся тут, — сказала она. — Неважно, что там говорит твоя Томка. Съедут они отсюда, здесь будут — плевать. Ты себе прикинь, им же персонал нужен. Вряд ли откажутся, если мы захотим и дальше на них уборщицами ишачить. Долг пускай списывают, думаю — выгодно. Нам тоже хорошо — не нужно дома шустрить, напрягаться. Они ведь с нас не слезут: пани Сана со своим Эриком не мама Валя, здесь калибр круче.

— Психологи и так устраиваются, — согласилась Алиса, затем сразу спросила: — Если возьмут и на шею сядут? Заявят: мы им по жизни должны. Не прокручивала такой ход?

— Есть риск, — кивнула Наташа. — Только если не попробовать поговорить, дома по возвращении рисков станет больше. Нет, конечно, все надо оговаривать, долг не может быть бесконечным, в вечную кабалу я не собираюсь. Но в любом случае я дело предлагаю, скажи? — Скажу.

Как автор идеи, Наташа даже согласилась лично переговорить с пани Саной завтра, выбрав для этого подходящее время. Алиса пообещала быть рядом, очень надеясь на успех. Правда, мелькнула мысль: «Дома ведь мама сама, с Колькой, мальчишка — школьник, совсем отобьется от рук, предоставленный сам себе, других вариантов у матери не оставалось». Если Алиса завязнет надолго, да еще вернется однажды без копейки, станет совсем худо. «Зато без дурацких долгов», — тут же ответила она себе. Худо-то худо, только все сложится намного хуже, если счета, выставленные пани Саной, придется оплачивать самой. Ладно, пусть без денег… Скажет — не получилось заработать, проела или еще что-то там. Заграница, другая страна, другие цены, иной уровень. Первый раз, что ли, без денег сидеть. Надежд особых питать не стоит.

Успокоив себя таким образом, найдя подходящее, как ей показалось, оправдание и договорившись с собственной совестью, Алиса с нетерпением ожидала завтрашнего дня. Нужно настроить себя на то, что он прояснит многое, внесет определенность.

В ожиданиях она не ошиблась. Следующий день дал ей не просто многое — он окончательно прояснил все. Расписал и определил до самой последней запятой, каким для всех, включая Алису с Наташей, станет обозримое будущее. И от этого легче ничуть не стало…

Девушек снова собрали в холле, где был камин. Пани Сана выглядела торжественно, во всяком случае, всем так казалось. Эрик стоял рядом, изображая то ли партнера, то ли телохранителя, то ли секретаря, а скорее всего, всех их, вместе взятых. Ее торжественность передалась «моделям», в воздухе витало предчувствие чего-то крайне важного. На сей раз Сана решила обойтись без привычных для нее предисловий.

— Хочу поздравить вас, девочки. С работой освоились, многим даже нравится, как я поняла. Если вообще не всем. Надеюсь, теперь вы наконец уразумели: вам здесь предлагают всего-навсего игру, пусть не совсем безобидную. Только за это «не совсем» вам и положены неплохие, как по меркам города Луцка, деньги. Поверьте, у вас будет с чем сравнить.

— Так пока нечего сравнивать, — заметила Тома под общий смешок.

— Права, Томочка, очень даже права. Как раз сегодня вам положены деньги за неделю.

— Ух ты! — не сдержалась Юля.

— И я о том же, — согласилась пани Сана. — Мы сначала думали открыть на каждую банковскую карту, чтобы денежки заходили безналом — так удобнее. Потом посоветовались вот с Эриком, решили так: никакого пластика. Пока, во всяком случае. Вас ведь надо стимулировать, вы должны понимать, за что работаете, — так появится больше старательности.

— И это правильно! — снова вставила Юля.

— Хорошая ты девочка, Юлечка, старших только перебиваешь, не надо, — улыбка на лице пани Саны появилась ненадолго, тут же исчезла. — Согласна, что поступаю правильно, не надо благодарить, хотя мне приятно. А вот вам, увы, не очень.

— Что такое? — вырвалось у Тамары, остальные тоже почувствовали недоброе.

— Ничего такого, Томочка. Мало приятного, когда целую неделю трудишься за «спасибо».

Даже Алисе, которой, как оговаривали, никаких гонораров не полагалось, внезапно стало не по себе. Вряд ли это шутка. За короткое время она успела узнать пани Сану достаточно, чтобы заподозрить подвох. Ой, какие там подозрения… Наоборот, ловушку следовало подозревать изначально, уж больно сговорчивой оказалась их леди-босс. Теперь же Алиса чувствовала: сейчас начинается то, ради чего им с Наташей позволили не участвовать в так называемых съемках. Девушка не знала, догадалась ли обо всем Наташа. Старалась не смотреть на товарку по несчастью. Зато ее соседка по комнате отреагировала именно так, как тонко рассчитала дипломированный психолог.

— Почему?..

— По кочану, Томочка, — отрезала Оксана Мороз. — Или, как любит говаривать один мой харьковский партнер, потому что гладиолусы. Может, тебя другой ответ устроит? Милые мои труженицы, я готова повторять это на разный манер. Суть не изменится: на этой неделе денег вы не получите. Если дальше будет продолжаться в том же духе, не заработаете ничего и через неделю.

«Мне сейчас лучше помолчать», — подумала Алиса. — Это несправедливо! — между тем выкрикнула она.

— Да ты что! — брови женщины наигранно взлетели вверх, и девушка совершенно не к месту отметила про себя: «Будь у пани Саны лорнет, как у дам-гувернанток в фильмах про старинную жизнь, та сейчас взглянула бы через него». — А не работать и кушать — справедливо? Ваши подруги стараются, меняются дневными и ночными сменами, трудятся не покладая рук, повышают свой уровень. Вы же хорошо устроились: тряпка, веник, пылесос. Это что, тот труд, который достойно оплачивается? Нажать на кнопку, включить чайник, вскипятить воду, искупать пакетик в кипятке, вынести мусор — за это что, где-то платят так же, как за минуту в онлайне с девочкой?

— Любой труд почетен, — Алиса все-таки пыталась сопротивляться, упрямо, хоть и безуспешно взывая к справедливости и здравому смыслу их церберши.

— Ты права, детка, — легко согласилась пани Сана. — Очень даже права. Нет позорной работы, порицаемо безделье. Бывает неблагодарный труд, бессмысленный, бесполезный. Лишенный всякого смысла. Не нацеленный на конечный результат. Слышала выражение: мартышкин труд? Вот, про это самое. Есть еще сизифов труд, когда достигаешь результата, исходя потом и кровью, изнывая от голода, жажды и жары, но в результате в этом также отсутствует смысл, что превращает старания в каторгу. Никакого созидания. Короткая лекция о пользе работы, всех касается, между прочим. Считайте это тренингом, входит в стоимость вашего вояжа. Дальше послушаете или так понятно?

«Господи, да ясно все давно, хватит», — мысленно взмолилась Алиса.

— Не совсем, — промолвила она тихо. — Не до конца. Почему остальные наказаны?

— Пока никто не наказан, — поучительным тоном ответила пани Сана. — Я принципиальный противник наказания в формате, скажем так, физического воздействия. Слишком сложно? Ладно, скажу проще. В темную кладовку с крысами, которая непременно расположена под лестницей, вас запирать никто не собирается. Тем более бить. Сечь розгами, пороть кожаными ремнями, что там еще способна вообразить буйная и больная фантазия. Это просто глупо, насилие, как говорится, не наш метод. Я психолог, не математик, не экономист. Но кое-какие элементарные вещи сейчас постараюсь тебе лично, Алисочка, растолковать, остальные пускай слушают. Хотите послушать или на этом собрание закончим, не интересно?

— Хотим, — звонко отчеканила Тамара, по умолчанию выражая общее мнение.

— Ладно, слушайте. Всё вот это, — пани Сана обвела рукой помещение, — представляет собой некий бизнесплан. И это — не весь бизнес, только малая часть. Но целое, как известно, состоит из частей. Стоит маленькой части перестать полноценно функционировать, как под угрозой окажется целое. Раковые клетки — крохотные, на первых порах серьезной угрозы для организма они не представляют. Однако затем постепенно начинаются метастазы, если больные клетки не удалить либо же радикально не вмешаться другим способом, большая сильная организация начнет сбоить. Чтобы в конечном итоге выйти из строя. Примерно такой диагноз я поставила нашему маленькому, но на то время, как мне казалось, здоровому организму неделю назад. Пока нет вопросов?

— Умно очень, — серьезно ответила Тамара. — Правильно, по полочкам.

— Прекрасно. Хватит умничать — это я себе сейчас говорю, — ухмыльнулась пани Сана. — Сейчас попроще будет. Вы все, девочки, каждая из вас, также включены в бизнес-план, о котором я уже упомянула. И вас рассматривают не как уборщиц. Даже в богатых благополучных странах технический персонал, обслуга не получают столько, сколько может заработать плохонькая модель. А ни одну из вас, девочки, я плохонькой моделью не считаю, ведь для чего-то же проводился кастинг, я беседовала с каждой, в конце концов слушала рекомендации вашей Валентины Павловны. Она опытный человек, более опытный, чем я, особенно когда речь идет о возможностях каждой модели. Потому ее мнение для меня очень важно и ценно. Итак, мы с вами приходим к пониманию того, что каждая из вас — ценный кадр… От слова «цена»: всякая имеет свою цену, и она достаточно высока, чтобы позволить некоторым саботажницам работать уборщицами просто так, потому что им это взбрело в голову. Хотите еще конкретнее? Пожалуйста! Если две модели, вписанные в бизнес-план именно как модели, из этого плана выбиваются, они лишают обещанного заработка не только себя. Их демарш влияет на общий расчет. Компенсировать потери, таким образом, мы можем не за их счет, а тоже за общий.

— Нечестно так, — Алиса, несмотря ни на что, упорно продолжала бороться или имитировать борьбу, заранее обреченную на поражение, разве что не так стыдно будет перед собой, не сдалась без боя. Кстати, девушка так и не поняла, в чем будет выражено это самое поражение: силой ее на тот диван перед веб-камерой пока никто, похоже, загонять не собирался. Она была уверена: обещание пани Саны относительно этого было искренним, нарушать его она не станет.

— Значит, нечестно, — кивнула та. — Ну вы-то у нас с Наташенькой девушки честные, это уже все давно знают. Вот и заплатите за свою честность.

— Мы и платим.

— Мало, — развела руками пани Сана. — Не годится. Расходы на ваше содержание не покрываются за счет упорного труда ваших подруг. Вот господин Эрик с помощью простейшего калькулятора покажет, что потерял за неделю большие деньги. Все из-за того, что две модели, способные не только заработать сами, но и принести прибыль, отказались делать то, на что раньше соглашались.

Терпение Алисы лопнуло.

— Мы не соглашались раздвигать ноги перед какими-то извращенцами и совать себе пальцы в промежности! — сорвалась она на крик.

— Вы не знаете, кто находится по ту сторону, кто смотрит на вас, — прозвучал спокойный ответ. — Там может оказаться мужчина, перенесший глубокую психологическую травму. И такой виртуальный контакт с девушкой для него — решение проблемы. Он стравит пар, отсидится дома, не выйдет ночью на улицу и никого не убьет. Не сорвется среди белого дня на молодой беременной женщине, невольно напомнившей ему кого-то. Он разрядился сегодня, завтра, послезавтра — никто не пострадает физически. Ты понимаешь меня? Это один аспект. Есть и другой: вы согласились раздеваться перед камерой и принимать разные позы. Разве не то же самое, только немножечко в другом формате, мы вам здесь предлагаем? Модель — это модель, она должна работать в любых условиях, если, конечно, профессионалка либо стремится стать таковой. Никакого обмана. Просто небольшое изменение, Алисочка. Кто знает, возможно, через неделю ваше безделие как-то компенсируется и другие все же начнут выходить в «плюс», зарабатывая свои гонорары. Может, нет. Пока так. Еще вопросы будут?

Их накопилось много — сейчас, за то время, пока пани Сана просвещала девчонок. Однако Алиса решила больше не спрашивать ни о чем. После услышанного сама готова была дать ответ на любой, даже незаданный, только предугаданный. Потому закусила нижнюю губу, молча покачала головой. Краем глаза увидела бледное лицо Наташи с печатью неприкрытого испуга. А на Тамару старалась не смотреть, отвернулась, даже отступила чуть в сторону. Остальные тоже молчали, и тишина ничего хорошего не предвещала.

— Вот и ладно, — голос пани Саны снова стал добрым и «уютным», она прекрасно умела им управлять, это Алиса заметила еще при первой их встрече в люксе луцкой гостиницы. — Значит, я вас оставляю, девочки. Не забывайте, у кого-то сегодня работа. Надеюсь, вы договоритесь и не поссоритесь.

Когда она вышла, звенящую тишину по-прежнему ничего не нарушало. Хотя в доме была пани Гелена, а в студиях традиционно проверяли аппаратуру компьютерщики, они либо знали о «воспитательном часе», либо тоже что-то поняли, решив ничем не напоминать о своем присутствии. Сама вилла казалась Алисе необитаемым островом, куда бурная пенная штормовая волна выбросила десятерых пассажирок тонущего лайнера. И теперь, когда потерпевшие крушение окончательно разобрались, что вокруг — открытое море, они вдали от караванных путей, а в джунглях — хищные звери, пришла пора договориться о неких правилах.

Алиса читала не очень много. Но как раз одна такая книжка о потерпевших крушение ей однажды попалась. Названия девушка вспомнить не могла, она вообще плохо запоминала заголовки. Сюжет же по непонятной причине отложился в памяти достаточно крепко, чтобы натолкнуть на аналогию.

Как и ожидалось, игру в молчанку прервала Тамара, взяв на себя инициативу и не встретив при этом возражений со стороны остальных.

—  Так , значит, подруга? — она повернулась к Алисе, уперла руки в бока. — Умная, получается? Ты одна такая умная, вокруг все — дуры набитые?

— Я не говорила так! — тут же возразила Алиса.

— Тут и говорить ничего не надо! Мы все видим! И отношение твое видим, и как ты сама себя здесь решила поставить. Вся из себя такая правильная… Изображая отвращение, Тома открыла рот, сунула туда два пальца, имитируя рвотный рефлекс.

— Ничего подобного! — Алиса выставила перед собой руку, защищаясь. — Никакая я не… эта самая! Была бы правильная — не поехала бы сюда!

Она тут же пожалела о своих словах.

— Значит, мы должны жалеть? — теперь Тамара громко шипела. — О чем? О том, что приехали сюда, что дома приходится давать за деньги вонючему быдлу, которому наплевать, кто ты и как тебя зовут? Что другой возможности хоть как-то заработать в родном городе нет? Или о том, что мы такие плохие и грязные, а вы обе — такие чистые и хорошие? Роковую ошибку совершили, теперь жалеете и раскаиваетесь? В монашки записались?

— Ты не так все поняла…

— Я правильно все понимаю! — выкрикнула Тамара и подошла к Алисе вплотную. — Кое в каких делах — так уж точно получше да побольше твоего! Всех вас побольше! — она посмотрела на молчавших девушек, потом снова повернулась к соседке по комнате. — И не собираюсь терять бабло из-за каких-то двух сильно правильных метелок, целок-невидимок!

Ее слюна брызгала Алисе в лицо мелким дождем.

— Не плюй, — попросила та, сама не зная зачем — просто нужно было что-то говорить, а слов не находилось.

— Заткнись! — заорала Тамара, и теперь ее наверняка слышали все в доме. Никто не вмешивался — это также можно считать реакцией обитателей.

— Не кричи, — голос Алисы звучал слабо, неубедительно, да и не собиралась девушка никого ни в чем убеждать. Окончательно поняла: проиграла, только вот мириться с этим не хотелось, что-то внутри, невидимый, слабый червячок сопротивления, заставлял ее вести себя именно так, а не иначе. Вероятно, она надеялась если не сохранить, то продемонстрировать остатки достоинства.

— Не буду! — снова проорала Тамара. — Ладно, не буду на тебя кричать! Связки еще рвать голосовые на всякую целку! Я тебя, метла, молча уделаю, ты поняла меня?

Уже позже, когда все закончилось и Тома отошла, Алиса осознала: та не решалась наброситься на нее сразу, подогревая себя, накручивая, разогревая, словно боец, который набирается куража. Но это должно было во что-то вылиться, дольше тянуть уже нельзя. Тамара сама от себя ожидала теперь не только криков — и… она ударила.

Била в живот, кулаком, согнув в локте правую руку. Наверняка подобный опыт у нее уже имелся. Алиса до того дня никогда ни с кем не дралась, однако что-то подсказало ей: Тома знает, куда и как наносить удар. Боль была резкой и острой, при этом несильной. Так, словно она случайно задела угол стола, не острый, а закругленный, как принято в современных офисах. Вскрикнув не так от боли, как от неожиданности, Алиса согнулась, стараясь при этом сохранить равновесие. Тамара же, отступив на шаг назад, удержала ее, схватив за лицо растопыренной пятерней. Пальцы цепко и крепко сжали кожу.

— У-у-у! — загудела Тома, с силой надавила на Алисино лицо, толкнула ее к стене, не давая упасть. Опершись о стену спиной, Алиса распрямилась, попыталась сопротивляться, даже выставила руку вперед. Тамара легко пресекла сопротивление, орудуя свободной левой. Правая же по-прежнему удерживала бунтарку за лицо, сильно прижимая голову к стене, словно пытаясь вдавить в нее черепную коробку.

— Девочки, не надо! — крикнула Наташа, решившись наконец вмешаться. Но Люда перехватила ее за локоть, остановила, не пуская. А Тома, не обернувшись на призыв, бросила:

— Стой спокойно, коза! До тебя тоже очередь дойдет!

Пальцы на лице Алисы разжались. Рука скользнула вниз, по подбородку, ухватилась за шею, сильно сдавила. Дышать стало тяжело, Алиса тут же захрипела, пытаясь поймать воздух открытым ртом, вновь замахала руками. Впрочем, слабая попытка сопротивления была подавлена уже в зародыше. Сейчас девушка просто показывала, что ей больно и неприятно.

— Жаль, морду тебе разбить нельзя, — процедила Тамара, глядя прямо в глаза жертве. — И хорошо, метелка, что ты со мной рядом. Никуда не денешься. Плохо поняла — лучше объясню, доходчивей. Хватит?

Алиса изобразила некое подобие кивка.

— Работать будем, сука?

Снова кивок.

— Точно?

Кивок.

— Смотри у меня, — Тамара ослабила хватку, отпустила Алисино горло. Девушка закашлялась — и тут же цепкая рука сгребла ее волосы.

Рывок был сильным. Жертва не вскрикнула — взвизгнула, а Тома, показав ей выдранный клок волос, изловчилась и сунула его в приоткрытый Алисин рот. Стало мерзко, унизительно, противно, создалось впечатление, что весь рот забит волосами, не иначе. Они были в глотке, на губах, на языке. Девушка быстро принялась их выплевывать, лихорадочно помогая себе пальцами. Тамара же наконец отступила, скрестила руки на груди и глядела на это зрелище, словно художник — на только что законченное полотно.

— Пойди рот прополощи, — посоветовала почти участливо и добавила: — Фу! Противно на тебя смотреть. Приведи себя в порядок. Делом займись, хватит. Есть кому убираться. Сечешь?

Алиса молча кивнула.

— Молодец. Я первое время буду наблюдать за тобой. Хочу сама увидеть, что и как ты поняла. Как урок до тебя дошел. Уговор?

Алиса взглянула на нее исподлобья.

— Чего глазюками сверкаешь? Сама виновата, подруга. Не надо ставить себя выше других. Всех касается, девки. — Тома снова повернулась к остальным. — Наталья, тебя отдельно. Будем уговаривать или обойдемся?

— Я ничего, — быстро проговорила Наташа. — Я вообще за компанию. Подумала… — Чего тут думать?

— Сама не знаю. Просто подумала… Короче, простите, девочки. Виновата.

— Вот так, — Тамара осталась довольна. — И все, хватит, приводите себя в порядок. Нам всем надо красиво выглядеть, там уже дрочилы в чатах маются.

— А чай? — задала неожиданный вопрос Юля.

— Чаю хочешь?! — искренне удивилась Тома.

— Кто его делать будет, чай…

— Ты дурная совсем, — для убедительности Тома покрутила пальцем у виска. — Прислугой к тебе тут никто не нанимался, чтоб знала. То, что было, — так, легкое недоразумение. К тому же по ходу мы его вот с девками совсем уладили. Не морочьте мне прическу, малые. Слуг здесь нет, особенно — для вас.

— Чем это мы такие особенные? — обиженно протянула Света.

— Подрастешь — поймешь! — отрезала Тамара. — Хватит, представление окончено. Цирк уехал, клоуны разбежались.

Девушки поторопились разойтись. На Алису, замершую у стены с опущенной головой, никто старался не смотреть. Даже Наташа. Точнее, особенно Наташа. Холл тут же опустел. Оставшись одна, девушка уже не сдерживалась — заплакала от обиды и унижения, со слезами на глазах продолжая выбирать изо рта оставшиеся волосы. А потом медленно, держась за стену и не переставая всхлипывать, направилась в ванную.

Нужно было действительно привести себя в порядок.

Это был последний раз, когда Алиса плакала.

Луцк. Октябрь 2010 года

Уже совсем стемнело. Оконное стекло легонько тронули робкие капли октябрьского дождика, явно не уверенного в том, вовремя ли появился. Он уже несколько раз за день пытался заявить о себе брызгами, сейчас же демонстрировал более серьезные намерения. В приоткрытую форточку потянуло сыростью, прошел легкий сквозняк, и Ольга Жуковская, поразмыслив, что бы закрыть, сделала выбор — дверь.

— Так что было дальше? — спросила Агнешка Збых.

— Угадайте, — девушка подарила полячке кривую улыбку.

— Прости, я не то хотела спросить — как было дальше?

— Ой, большая разница… Что да как… Как вы думаете, вот что было? Интересного на самом деле мало. Не делала я потом ничего такого, чего вы, взрослые женщины, не могли бы себе представить. Каждый день по нескольку часов перед камерой. Мяла грудь, вертела попой, другие подробности нужны? Или раз уже решилась вам девочка все о себе рассказать, так уж совсем все? Какие позы любили виртуальные партнеры, что чаще всего просили сделать, как повернуться?

Жуковская почувствовала в атмосфере электрические разряды — Алиса начинала заметно заводиться, а польская коллега, уже достаточно освоившись, явно собиралась нарушить договоренности, переступив обозначенную предварительно черту.

— Ладно, Алис, не стоит. Понятно все в целом.

— Вам понятно, подруге вашей — нет! Поищите в Интернете, там вам выдадут кучу ссылок, описание процесса есть везде. И то, чем мы занимались, ему полностью соответствует. Вот зайдите, зайдите, покажите хоть одно — я вам всем пальцем ткну, чего делала, а что — не успела… блин…

— Необходимости нет, — ответила Агнешка, видимо сообразив: зашла дальше, чем положено в подобных случаях. — Просто мне показалось, что ты готова рассказать для нас что-то более подробно.

— Ой, я вас умоляю! — отмахнулась девушка. — Наверное, я тут вам зря языком мету. Вы не поняли ничего, как я погляжу.

— Что мы должны понять? — поинтересовалась полячка.

Громкие выкрики Алисы таки донеслись до Юранда, уединившегося с детективом в кухне. Решив, что нужна помощь, ситуация сама не разруливается, а может, из-за того, что ему стало скучно и захотелось взглянуть вживую на женские страсти, он сунул голову в приоткрытую дверь. Со стороны это выглядело комично, Жуковская даже хохотнула. Агнешка нахмурилась, покачала головой, махнула, отправляя помощника обратно, и, когда любопытная голова скрылась по ту сторону двери, повторила вопрос:

— Так что такого мы должны понять? Чего от тебя не услышали?

— В том-то и дело! — всплеснула руками девушка. — Ничего вы за все это время от меня не услышали! Ничего нового! Ничего такого, о чем не писали, не пишут и не напишут никогда! Моя мама каждый день смотрит по телеку разные программы, где показывают, из чего на самом деле делают вареную колбасу. Она это знает. Вы это знаете. Те, кто ее делает на колбасных заводах, тоже это знают. Продавцам в магазинах очень хорошо известно, чем они торгуют. И все-таки мамка идет и покупает такую колбаску! Ее все равно делают! Дальше объяснять? Со мной ничего страшного не случилось!

Ни-че-го! Ясно?

— Давно ты так думаешь, Алиса?

— Я всегда это знала! С самого начала, как только Тамарка оттаскала меня за патлы и потом ими же накормила! Я обычная девчонка! Тот давний школьный конкурс красоты, будь он неладен, ничего не изменил. Я не единственная победительница таких конкурсов! А сколько народу в них еще участвует, мечтает участвовать? Скольких первоклассниц мамаши муштруют для всяких там идиотских мини-мисс! А конкурсы красоты в детских садах — вам как, нормально? Никто никогда не думал, даже сами девчонки: что есть у них, кроме красивого личика да симпатичного тельца, чтобы предложить на продажу? Не я первая, не я последняя! Слушайте, не сбежала бы от вас Людка — рассказала бы то же самое! Ну разве что ее не прессовали. Да, ей никто патлы не драл, так она ведь даже не засомневалась в том, что получила хорошую работу! Тереть себя ладошкой перед очком камеры, счетчик считает деньги — хорошая работа, отличная! Учиться не надо, напрягаться не стоит, думать — тем более! — Алиса, чуть передохнув, продолжила: — Да и меня, если так разобраться, по-настоящему не прессовали. Подумаешь, клок волос, новые вырастут… Разве так прессуют? То вообще недоразумение, я, как ни верти, сама виновата оказалась. Не устрой сразу демонстрацию, пойди на ту кушетку, начни мять пальцами соски перед камерой, не было бы и такой детали. Для вас это экшен, событие в книгу. Для меня — пять минут унижения, не больше. Зато потом — все по правилам, все как у всех!

Слушательницы не перебивали ее. Просто не решались — опасались, как бы девушка не распсиховалась, не сорвалась с места и не свела на «нет» усилия последних дней. Это, если считать силы и время, потраченные Ольгой Жуковской. Ведь поляки занимались данной темой уже не первый месяц. Ольга готова была подписаться под каждым словом, в сердцах брошенным Алисой.

Действительно, никаких страшных грязных тайн, никакого, как говорят журналисты, эксклюзива. Все, о чем рассказывала девушка, происходит прямо сейчас, только в другом месте и с другим девчонками… А может быть, даже в городе Луцке или его пригороде. Остановить процесс невозможно. Публикация книги, задуманной поляками, ничего не изменит и — о, ужас! — ни на что не откроет глаза. Пускай даже случится невероятное — книжку переведут на все языки мира. Даже включая суахили и мертвую латынь. Тираж при этом до стигнет нескольких миллиардов. Господи боже ты мой, да получи такую книгу в руки каждый взрослый житель Земли, ничего нового для себя он не откроет. Пожмет плечами, даже не всякий пожалеет девушку Алису: наверняка же знала, куда лезет, ее не пытали, не сажали на цепь, не морили голодом. Достаточно вырвать клок волос — и она уже согласна делать вещи, которые общественная мораль традиционно считает непристойными. При этом моралисты всех стран мира не делают ничего, не предпринимают никаких конкретных шагов, чтобы хоть у трети девочек с судьбой, похожей на удел Алисы, появился пускай маленький, зато достойный выбор.

Но при этом обе, Ольга Жуковская и Агнешка Збых, прекрасно понимали: главная ценность материала — в той самой исповеди. Местами — косноязычной, часто — наверняка отягощенной субъективными оценками, да — героиня требует сохранения ни на что не влияющей анонимности, ведь ее история ежедневно имела, имеет и будет иметь сотни тысяч повторений. Тем не менее рассказ из первых уст всегда ценнее любого авторского вымысла, делающего даже самую правдивую, возможную в реальной жизни историю чем-то похожим на современную сказку.

Алиса умолкла. Молчали и обе женщины. При этом Ольга невольно отметила: общаясь с девушкой, они чаще молчат, чем говорят и слушают. Ее пальцы машинально прошлись барабанной дробью по крышке ноутбука. Звук почему-то заставил Алису вздрогнуть, хотя получился тихим, совсем не резким и не внезапным.

— Мы можем продолжать? — негромко спросила Агнешка.

— Вас еще что-то интересует? — удивление Алисы было наигранным. — По-моему, дальше уже ничего интересного.

— Значит, дальше все-таки что-то происходило?

— Говорю же — ничего особенного.

— Например.

— Ой, как же замучили! Связалась с вами… Работа пошла, та самая, о которой я вам только что рассказала. Каждый день, по графику. У каждой девки график свой, пани Сана сама его составляла. В зависимости от того, какая из нас пользовалась большей популярностью, по количеству вызовов в чат считалось. Еще делали поправку на время суток. Обычно минимальное количество заходов припадало примерно с одиннадцати до часу или двух.

— Как это объясняется?

— У Саны никто не спрашивал. Томка нас как-то просветила. Думаю, вы уже догадались: она работала проституткой и ей в какой-то момент надоело. Ну втолковала буквально на пальцах. Если девушка в борделе выходит на смену, она работает, допустим, сутки. Диспетчер принимает звонки круглосуточно. Так вот, с утра и часов до девяти — десяти очень часто идет наплыв клиентов. Причем выстраивается даже небольшая очередь. Кто они такие? Мужики, загудевшие на всю ночь, хотят продолжения банкета, ломятся к девочкам — стравить пар. Не знаю, это Тамара нам сказала: очень часто мужикам на похмелье нужен именно секс. Еще одна категория клиентов — охранники или кто там еще сменяется утром. Если у них есть жены, те вряд ли отнесутся с пониманием к их закидонам — хочу тебя на завтрак. Вот и заходят в бордели, на полчаса, больше не надо. Здесь, в нашем случае, ситуация такая же. Тот, кто сидит на виртуальном сексе, мыслит так же, как любители, условно говоря, натурального. Короче, поняли вы или нет — я не знаю, рассказала, как могла. В любом случае наш график зависел от этого.

— И что, не всех девушек востребовали одинаково?

— Постоянных было мало. Даже виртуальные рукоблуды ищут разнообразия. Нет, никто ни в кого не влюблялся, если вы это хотите услышать, никто ни на кого не западал. Там другая картинка. Допустим, одно время одинаковая интенсивность посещений, компьютерщики видят, сколько девушек на тот момент в чатах. И за этот промежуток времени меня, к примеру, вызвали чаще остальных. Или, наоборот, реже. Могла битый час просидеть, выставляя в камеру то левую грудь, то правую, уже устала, расслабиться нельзя, постоянно улыбаемся и машем — такое вот правило. А результат нулевой. Ну, там кто-то что-то долго и нудно высчитывает, кого-то с кем-то сравнивает, потом делается вывод, примерно такой: есть промежуток времени, когда клиент ищет высокую блондинку с маленькой попой. Давайте в это время посадим на наш замечательный диван Тамару. — Она блонда?

— Нет, ну и что. Для этого есть парики. А попа подходящая. Ой, выкрутимся как-то! Тоже мне, проблема: превратить блондинку в брюнетку.

— Ладно. Нужный результат будет?

— Кто его знает… Мы такими вещами не интересовались. Нам говорили — мы делали, все.

Обдумывая, как правильно задать следующий вопрос, Агнешка несколько раз щелкнула пальцами.

— С этим мы разобрались, — проговорила наконец. — Когда вы из Щецина уехали? Перед Рождеством, как вам и обещали?

— Да.

— И когда вернулись, здесь, в Луцке, вам предложили продолжить?

— Ага. У меня не было причин отказываться. Честно говоря, другого предложения я для себя не ожидала. Только тут, у нас, вообще все скучно. Поработали с месяц, потом вы знаете — маски-шоу штурмовали, сказку повязали. Я без работы с тех пор, кстати, говорила вам, нет? Не знаю, наверное, учиться у меня уже не выйдет. Пока на базаре с мамой стою, подменяю. С малым Колькой мы по очереди, она хоть спать теперь может. Продает плохие тапочки да паршивые туфли. Хватает. Не знаю, надо ли дальше рассказывать, высасывать что-то из пальца…

— Ничего не придется, как ты говоришь, высасывать, — сказала полячка. — Там есть о чем говорить и писать. Дело в том, Алиса… В общем, ты не все знаешь. — То есть?

— Я ведь не объяснила более подробно, что нас привело именно сюда, в Луцк.

Ольга встрепенулась. Ей Агнешка тоже обрисовала причину лишь в общих чертах. Она ведь сама до конца не понимала путь, приведший поляков именно в ее родной город и по конкретному адресу — в «Глянец». Ей самой стало интересно, откуда же потянулись следы.

Алису же, похоже, это не занимало.

— Это что, важно для вас? Для вашей истории?

— Нашей истории, Алиса. Это уже наша история, хочешь ты того или нет. И — да, очень важно. Без наших знаний картина окажется не полной. Интересно тебе или нет, но послушай. Может быть, что-то поймешь, и я тебе подскажу, о чем ты можешь в этой связи нам еще рассказать. На самом деле не очень много нужно.

Только мозаику складывать надо до конца.

— Ой, уже интрига, уже вся дрожу, — в голосе девушки звучал неприкрытый скепсис.

— Хорошо, — Агнешка реагировала спокойно. — Бизнес, в который вас вовлекли, незаконен. Это одна из частей большого порнобизнеса, с которым польская полиция ведет активную борьбу. Но именно эта история перестала восприниматься делом исключительно внутренним, когда полицейское ведомство узнало: там замешана немецкая сторона. Конкретно — миллионер Стефан Олейник, гражданин Германии. К слову, его украинское происхождение, а еще точнее, тот факт, что он уроженец Волыни, выехавший из родных мест десять лет назад, сразу подсказали, где можно искать концы. Олейник обязательно связал бы свой бизнес с Украиной. Но даже в тот момент, когда доказательств этого еще не появилось, преступная деятельность уже , Алиса, имела международный характер. Для тебя не слишком сложно? Понимаешь, что это значит?

— Я понимаю, о чем вы. Но, честно говоря, не совсем уяснила, почему это так важно, — призналась девушка.

— Международной преступностью занимаются совсем другие службы и совсем другие люди, — терпеливо объяснила Агнешка. — Таким образом, господин Олейник попал под прицел уже не полиции, а спецслужб. Он руководил бизнесом из Германии, не зря выбрано место — Щецин, польский город вблизи границы. Эта твоя Тамара была права: в таких случаях у девушек нет постоянной рабочей точки. Квартиры и, как в вашем случае, виллы меняются часто. Как только вы снялись с места перед Рождеством, с той виллы съехали остальные. Свернули аппаратуру — и поминай как звали. По данным, которые мы сами получили в очень урезанном варианте, группа, возглавляемая тем самым Эриком, что-то почувствовала. Опытные компьютерщики способны зафиксировать посторонний и отнюдь не праздный интерес к себе…

— Стоп, — перебила Алиса. — Погодите. Выходит, тот тип, Эрик, был у них за главного? Я думала, он просто состоит при пани Сане. Даже, может быть, спит с ней.

Не так разве?

— Кто с кем спал — неважно. Это не имеет значения, — усмехнулась Агнешка. — На самом деле Оксана Мороз — любовница Стефана Олейника. Она управляла этой частью его бизнеса и рекрутировала девушек только в Украине. За организацию работы и безопасность отвечал Эрик Лайда. И ваша пани Сана в действительности обязана была если не подчиняться ему, то уж точно — прислушиваться. Стефан Олейник не из тех, кто позволит любовнице чем-то руководить. Он дал женщине участок работы, так она отрабатывала свою долю. Здесь все понятно?

— Ясно, — кивнула девушка, и Жуковская тоже сделала синхронный кивок — обо всем этом она также слышала впервые.

— Только отслеживать перемещение группы Эрика Лайды — Оксаны Мороз для спецслужб особого труда уже не представляло. Не хочу утомлять тебя, Алиса, совершенно ненужными техническими подробностями, в которых я сама скверно разбираюсь. Но Олейник, который, как он сам думал, предусмотрел все, в действительности совершил одну ошибку, стоившую ему потери пусть не всего бизнеса, однако же его части, в создание которой вкладывались немалые силы и средства.

— Что? — не сдержалась Жуковская и тут же, внезапно, неожиданно для самой себя нашла подходящий ответ: — Они не сменили сервер! Так ведь? Агнешка, я тоже без технического образования, я вообще в прошлом — социальный работник! Но скажи мне, солнышко, скажи: я же права?

— Права, — ответила полячка. — Они считали сервер мелочью. Думали: если переберутся из Щецина в Луцк, из Польши — в Украину, а сервер, на котором размещены их видеосервисы, к тому же — достаточно мощный, продолжат использовать, то их передвижения никто не отследит. Получается, вы начали работать в Луцке примерно с середины января 2009 года, так?

— Ну да, — подтвердила Алиса.

— Вот, — довольно кивнула Агнешка. — Значит, тогда же снова запустилась вся аппаратура. Появились сигналы, их сразу отследили соответствующие отделы спецслужб. Вот так в сферу их интересов попал ваш замечательный город, Алиса. Еще какое-то время спецслужбы готовили операцию, согласовывали свои действия, и это все, что я знаю. Подробности, возможно, всплывут. И мы дополним ими нашу книгу. Пока же у меня вопрос: ты ничего не ощущала в тот период? Никто не нервничал, все шло как обычно или, может, витало вокруг что-то такое? — Она помахала рукой, изображая в воздухе некий невидимый шарик. — Кольцо ведь сжималось тогда…

— Ой, ничего такого не было, — фыркнула Алиса. — Не знаю, может, мама Валя или пани Сана что-то чувствовали. Виду не показывали. Хотя… Если бы чувствовали… Уже ведь известно, что все прикрывалось на уровне начальника милиции. Как он прошляпил, тоже не ясно. Это уже так, если смотреть назад, на последние события. Только, говорю вам, никто ничего плохого не ощущал. Даже расширяться хотели. И перевести часть девушек из виртуального мира в реальный. Кстати, вот же, — она щелкнула пальцами, отчасти подражая Агнешке, — тогда я ведь чуть не убежала. Перед самым концом, недели за две до того, как вломились маски-шоу!

— А говоришь: вспомнить нечего, обычно все, ничего не было! — теперь Агнешка, также клацнув пальцами, явно подыграла девушке. — Сбежать хотела, значит… Далеко добежала?

— Нет, не очень, — улыбка Алисы получилась грустной. — Там вот как дело было…

Часть четвертая Страна без чудес

Луцк. Зима 2009–2010 гг.

Алису немного удивила, если не обидела мамина реакция на ее возвращение. Нет, конечно, она обрадовалась — как радуется женщина, уставшая от жизни, еще молодая, но в душе чувствующая себя лет на десять старше своего нынешнего возраста, которой с приездом дочери не придется разрываться между скучной работой на базаре и младшим сыном. Приехала — вот хорошо, будет кому за Колькой приглядывать, учебу его контролировать, уж так намаялась с ним — сил никаких нет.

Вернувшись домой, Алиса также узнала: деньги, которые она высылала уже с середины ноября, и переводы приходили регулярно, каждую неделю, но ничего для матери не решали. Она получала их и складывала в старую, серую, с серпом и молотом, сберегательную книжку, оставшуюся от бабушки, ее мамы. Та нотариально оформила завещание, указав в нем эту книжку, и теперь мать девушки хранила бесполезный кусок плотной бумаги в шкафу под бельем. На попытки дочери узнать, зачем, какая от советской сберкнижки польза, ответ всегда звучал один и тот же, пускай в разных интерпретациях:

— Правительство обещает вернуть вклады Сбербанка СССР. У бабушки там пять тысяч восемьсот рублей. Знаешь, сколько это?

— Пять тысяч восемьсот гривен? — сказала Алиса как-то наугад.

— Рядом не стояли! Это, красавица, даже не пять тысяч с гаком долларов! Доллар, чтобы ты понимала, при Союзе стоил шестьдесят копеек. Так что сама подумай, какие деньги должно нам государство.

— Мам, а они не пропали?

— Раньше мы думали, что пропали. Только меня моя мама, твоя бабушка, научила, а ее — моя бабушка, твоя прабабушка: если есть финансовый документ, его не надо выбрасывать. Сберегательная книжка — как раз такой документ.

Подобный разговор впервые состоялся, когда правительство еще не обещало выплатить долги по советским вкладам. Стоило эти выплаты начать, как мама оживилась и стала относиться к унаследованной сберкнижке словно к сакральному символу. Ведь ей каким-то непостижимым образом, отстояв несколько часов в очереди, удалось получить по ней ту самую заветную тысячу гривен, прозванную в народе «юлиной»: решение выдавать по тысяче гривен владельцам советских сберкнижек в одни руки приняла глава правительства Юлия Тимошенко. Поговаривали — это не предел и, если ее в нынешнем году изберут Президентом страны, такие выплаты продолжатся регулярно.

Той тысячи оказалось достаточно, чтобы мама стала верной и убежденной поклонницей Тимошенко. Попытки Алисы убедить мать, что та сама себе противоречит, всякий раз терпели поражение.

— Ты ж сама говорила, мам, что доллар стоил шестьдесят копеек! — митинговала она с калькулятором в руке. — Если так считать, выйдет больше десяти тысяч баксов. Даже если один к одному — тоже не тысяча гривен!

— Юля сказала: это только начало, — упрямо твердила мать.

— Начало чего, мам? Тебе выдали по теперешнему курсу где-то сто двадцать долларов! Около процента от общего долга, если вообще по вашим совковым меркам считать! Чему ты радуешься?

— Пойди заработай хотя бы тысячу! — парировала мать. — Пойди попробуй! Посмотрю я, чему ты будешь радоваться! Деньги на дороге не валяются, мне за такое неделю на базаре стоять, и то — в лучшем случае, в сезон, когда тапки живее покупают!

— И что, взяла ты выходной себе хоть на пару дней? Хозяин отпустил бы, легко! Разве нет? Что с такой суммой делать? Проесть? Или тапочек у твоего хозяина накупить?

— О, о, давай, показывай, какая ты умная!

Обычно на подобной ноте такой разговор и завершался, каждый оставался при своем, и Алиса даже забывала о книжке на некоторое время, пока случайно не натыкалась на нее в новом тайнике. Мама любила перепрятывать, точнее, перекладывать ее с места на место, а внутри всегда лежали аккуратно сложенные купюры. Стопка небольшая, однако сам факт превращения бесполезной советской сберегательной книжки в точку сбережения небольших сумм в национальной валюте новой страны девушку забавлял и печалил одновременно. Ну и опечалил совсем, когда она, вернувшись из Щецина, увидела: вместо того чтобы разгрузить себя, тратить деньги и больше заниматься Колькой, мама старательно складировала их, продолжая работать на базаре и совершенно не желая хоть как-то изменить свою повседневность.

Наконец, Алису задело, что мать абсолютно не расспрашивала дочку о том, чем та больше двух месяцев занималась в Польше. И как ей удалось заработать не ахти какие, но все-таки вполне приличные для их, прямо скажем, нищей семьи деньги. То есть, конечно, девушка готовилась врать. Даже придумала красочную историю о том, как их ежедневно фотографировали и снимки потом покупали глянцевые издания не только Польши, но Германии, Франции, Чехии и других стран. Мать, разумеется, поверила бы, но она совершенно не желала интересоваться дочкиными делами. Приехала — хорошо. Жива, здорова — слава Богу. Поедешь еще? Не сейчас? Чудесно, тогда на тебе Колька, а я — на базар.

Девушке хотелось заорать: «Мама, я ведь не для себя — для тебя стараюсь, о деньгах на каждый день теперь думать не стоит, можно ведь выдохнуть, оглядеться, увидеть, как люди живут, пожить самой немного, в конце-то концов!» Собственно, она даже собиралась серьезно, чуть ли не до скандала, поговорить с матерью — и в последний момент осеклась, сдала назад.

Встав перед зеркалом, оглядела себя с ног до головы, мысленно спросила: вот кто ты такая, чтобы учить чему-то родную мать? Жизни, например… Сама много видела, как люди живут? Город Щецин в канун Рождества, когда всех таки вывезли, как обещали, на прогулку? Или маленький объектив веб-камеры, куда надо постоянно таращиться, удерживая на личике идиотскую улыбку? Что она может рассказать матери, какой кому пример показать? Закусив губу, тряхнула головой, отгоняя глупые мысли. Нет, ничего не нужно говорить маме, ни к чему не надо призывать. Ее вряд ли изменишь, да и сама о себе Алиса готова сказать то же самое.

Кстати, к тому, что дочь начала курить, мать отнеслась равнодушно. Не курила — так закурила. Все девки кругом дымят, почему бы ее взрослой дочери этим не баловаться… Сама же Алиса даже не зафиксировала момента, когда впервые потянулась за сигаретой. Более того, теперь ей казалось — курила всегда, просто раньше за собой как-то не замечала. Пример взяла с Тамары. Та дымила словно паровоз и любила перекурить в кухне с чашкой натурального кофе.

Вообще-то, пани Сана пыталась поначалу бороться с курением именно в кухне, выгоняя девушек во дворик. Но потом поняла: то, что ее подопечные не особо хотят выходить в сырую погоду, чтобы просто постоять на воздухе с сигареткой, — вполне объяснимо. К тому же она, как психолог, увидела более глубокий смысл: перекур на крыльце — только видимость свободы. Лучше лишний раз себя не дразнить. Ну а с учетом того, что дымили, кроме Алисы и Люды, все, включая младших, да и другие обитатели виллы также были завзятыми курильщиками, никому прокуренная кухня особо не мешала. Главное — чтобы форточка все время была открытой. Алиса, а чуть позже Люда втянулись в тотальные перекуры машинально, как-то сами по себе. Причем как раз Алиса полюбила такие перекуры больше остальных.

Именно отношение к курению стало некой точкой отсчета перемен в модельном агентстве «Глянец». Кода Алиса, предварительно созвонившись с Валентиной Ворон, пришла в офис, предложение закурить девушку шокировало. До недавнего времени мама Валя не только не приветствовала сигареты — курящая модель вполне могла оказаться под угрозой увольнения, а Валентина Павловна время от времени произносила вслух патетические речевки о пагубном влиянии никотина на цвет лица. Теперь же госпожа Ворон запросто курила сама, к тому же пила кофе, забыв о своем увлечении полезными для организма травяными чаями. Алису не удивило бы даже то, если бы хозяйка агентства достала из шкафа бутылку виски и предложила ей не бокал, а обычный высокий стакан, налитый наполовину. Впрочем, эти фантазии были уже излишни: Валентина вернула в свою жизнь кофе и сигареты, но от прочего не отказалась, по-прежнему выглядела хорошо, спортивно, ухожено, деловито.

— Решила что-то для себя, девушка? — спросила сразу, даже не задав дежурных вежливых вопросов типа «Как дела?».

— Я должна что-то решать, Валентина Павловна? — удивилась Алиса. — Или нет, не так… Я могу что-либо решать?

— Угу, — кивнула та, затягиваясь и пуская в сторону тонкую струю сизого дыма. — Можешь. И должна. Наверняка планы на ближайшее будущее у тебя есть. Вопрос, готова ли ты связывать их и дальше с «Глянцем». — Валентина Павловна, а вот ваше… — Наше, Алиса.

— Да, извините… Вот наше агентство — оно что, больше ничего моделям предложить не может? Как я понимаю, вы хотите, чтобы я продолжала работать… если это можно так назвать…

— Тебе деньги платили? Платили. То, за что платят деньги, можно и нужно называть работой, девочка моя. — За другую работу мне платить будут?

— Тебе — нет. Извини за прямоту, но это мы уже обсуждали. Похоже, для тебя нашелся подходящий вариант, Алиса.

Теперь девушка увидела то, чего не заметила сразу: госпожа Ворон не только изменила привычки. Она изменилась сама, манерами стала больше напоминать пани Сану. И вероятнее всего, с тех пор общалась с такими, как Мороз, гораздо чаще, чем раньше. Ну а это, догадалась Алиса, могло означать только одно. Мама Валя тоже поняла, что ни на каком другом поприще, кроме как наладить службу регулярной поставки красивых девушек в сферы, весьма далекие от традиционного понимания модельного бизнеса, ей себя в качестве директора модельного агентства реализовать не придется.

Видимо, талантов не хватало не только Алисе. Да, девушке не оставалось широкого выбора иных путей, кроме открывшихся перед ней. Но и этой самостоятельной, более опытной женщине тоже не удалось найти другой дороги. За исключением разве что самой простой, широкой, не требующей достаточных знаний, умений, в конце концов, харизмы, необходимой для ведения полноценного модельного бизнеса.

Конечно, тот разговор получился не слишком долгим и максимально конкретным. Алисе было озвучено предложение, она его приняла, особо не задумываясь, и отправилась домой — ждать звонка. Ее позовут очень скоро. Однако было во всем этом одно обстоятельство, о котором девушка даже не подозревала. А именно: насколько оказалась права, делая выводы по поводу выбора дальнейшего пути самой Валентины Ворон.

После разговора, состоявшегося с Оксаной Мороз в октябре, у владелицы модельного агентства «Глянец» исчезли последние иллюзии. Та, кого подопечные привычно называли мамой Валей, призналась самой себе честно и откровенно: подобной встречи она подсознательно ждала. Не появись в орбите госпожи Ворон пани Сана, ей самой пришлось бы рано или поздно искать похожие пути.

До того времени Валентина еще старалась сохранить остатки пристойности. И единственное, что позволяла себе, — это благословлять девушек, согласных на эротические фотосессии для специализированных интернет-порталов. Своим главным козырем она считала ценовую политику. Избалованные столичными прайсами, киевские модели брали, как правило, на треть больше, чем предлагала госпожа Ворон. А если очень постараться и раскрутить заказчика на более крупный проект, агентство «Глянец» сбрасывало цены ровно в половину. Правда, с такой целью госпожа Ворон отказывалась от услуг собственных фотохудожников, приглашала киевских, и это все равно обходилось дешевле. Ведь если привлекать своих, им тоже нужно платить, тогда как Валентина Павловна старалась заработать максимум при минимальных вложениях. Она все еще держалась за идею вырасти до солидного уровня, иметь возможность на что-то влиять, превратить свой «Глянец» в серьезную фирму, способную выдержать любую конкуренцию, бросить и принять самый дерзкий вызов.

Единственное, что пока удалось и чем госпожа Ворон тешила самолюбие, — собственное эксклюзивное представительство в Национальном комитете конкурса «Мисс Украина». По большому счету, это была ее неоспоримая заслуга. Ведь всего за год Валентина смогла завязать весь, как она говорила, «рынок красоты» не только в Луцке, но и во всем регионе на себе и своем модельном агентстве. Агрессивное присутствие в информационном пространстве, включая стремительно набирающий влияние Интернет, дало важный для госпожи Ворон результат: все дороги, по которым на Волыни искали красивых девушек, так или иначе вели к ней. Потому представительство выглядело как нечто логичное, других вариантов у руководства комитета просто не было. И сейчас Валентина продумывала стратегию, которая поможет ее моделям если не победить на конкурсе, то хотя бы заявить о себе громко, не остаться незамеченными.

Однако далеко идущие планы уравновешивала повседневность. Ничего другого, не менее перспективного, агентство «Глянец» оказалось не в силах предложить. Попросту говоря, Валентина чем дальше, тем с большим отчаянием, граничащим с тихим ужасом и провоцирующим панику, понимала: у нее катастрофически не хватает идей. Когда она сама была в модельном бизнесе, другие думали и принимали решения за нее. Ей оставалось только соответствовать и оправдывать ожидания. Валентина старательно училась, послушно выполняла поставленные задачи, умела себя подать, при этом оставаясь не лучшей, но все же вполне профессиональной. Когда же ей пришлось руководить лично, осознала: одного желания для этого мало. У нее большой опыт работы моделью. Только для создания и активного, успешного развития собственного модельного бизнеса его катастрофически мало.

Вот почему госпожа Ворон чем дальше, тем чаще старалась убедить себя: по самому простому пути ее агентство развивается временно. Сперва надо нарастить мускулы, набраться опыта. Господи, Луиза Вероника Чикконе, прежде чем стать Мадонной, певицей, актрисой и суперзвездой, активно подрабатывала даже не в эротических, а самых настоящих порносессиях. Не брезговал подобным и другой знаменитый сегодня актер-миллионер — Сильвестр Сталлоне, название его первого фильма, «Итальянский жеребец», говорит само за себя. Ой, да мало ли кто в шоу-бизнесе с чего начинал! Однако знание, понимание чужих историй успеха саму Валентину мало успокаивало. И единственные, кто спасал ситуацию, — сами девушки, ее модели.

Сперва Валентина опасалась — имея для того все основания! — что они откажутся от предложений позировать для сюжетов, имеющих весьма условную границу между эротикой и мягкой порнографией. У нее на заре карьеры, да и потом тоже была такая возможность, сулили привлекательные гонорары, причем в долларах, что в первой половине девяностых годов прошлого века казалось пределом желаний. Как-то Валя познакомилась с девушкой из шоу-балета начинающего в те годы артиста Гарика Кричевского, и от нее узнала: весь концерт стоит четыреста «зеленых». Сумма делилась на всех, включая балет, и девчонкам в лучшем случае перепадало по двадцатке, чем они несказанно гордились. Конечно, молоденькой модели Вале обещали в пять раз больше, сотню баксов за сессию, но она всегда находила повод отказаться. При этом так, чтобы не выглядеть в глазах собеседников зашоренной, консервативной провинциалкой.

Теперь же что-то незаметно изменилось. Иногда, общаясь со своими подопечными, Валентина Ворон думала: те сами приходят к ней с надеждой, что модельный бизнес не то, чем они хотят заниматься, а то, чем, как они думают, он на самом деле является. То есть ширмой, прикрытием для полузапретного, если не совсем запретного секс-бизнеса. Стоило маме Вале только намекнуть на возможность раздеться перед камерой и получить за это некий гонорар, почти каждая девчонка охотно соглашалась, даже не краснея, наоборот, фонтанируя идеями, как лучше показать и соответственно продать себя.

Пытаясь найти таким переменам подходящее и приемлемое объяснение, Валентина в конце концов договорилась сама с собой: девушки сегодня ищут того же, что и она сама. А именно легких, простых денег, не обременительных, не требующих усилий и материальных затрат для достижения быстрого результата.

Открыв свое дело, сперва обжегшись, как в той истории с детьми для киносъемок, после «перезагрузившись» и начав все сначала, госпожа Ворон очень быстро поняла: профессиональных, да и человеческих амбиций у нее на самом деле-то минимум. Она хочет прежде всего заработать денег, быстро и много, достигнув вместе с ними определенной степени свободы.

Это желание госпожа Ворон стыдливо, будто фиговым листком, прикрывает мантрой о том, что стремится стать законодателем моды, развивать новые перспективные направления, придумывать и запускать новые тренды в модельном бизнесе, добиваться успеха на профессиональном поприще. За всеми громкими словами, грамотно сложенными в предложения и размещенными на сайте «Глянца», скрывалось непреодолимое желание стать богатой, не слишком напрягаясь. Просто богатой, можно даже не знаменитой. Любое упоминание в средствах массовой информации, всякое появление на публике преследовало единственную цель — привлечь к себе внимание каждого, кто готов заплатить деньги за девочку.

Вот так, незаметно для себя, хотя не особо сопротивляясь этому, Валентина Ворон, в недавнем прошлом модель, не очень известная, но достаточно профессиональная, начала превращаться в обычную сводню. До определенного момента, пока на ее территорию не вторглась Оксана Мороз, мама Валя еще допускала для себя и своих подопечных определенные ограничения. Но после разговора с ней, когда все карты открылись, свою последнюю черту госпожа Ворон переступила.

Конечно, атрибутика действующего модельного агентства пока сохранялась. «Глянец» проводил кастинги, работа в офисе кипела, девушки появлялись на внешней рекламе, участвовали в официальных мероприятиях, приличия соблюдались максимально. Однако в то же время пусть медленно, но уверенно развивалось другое, теневое и главное направление бизнеса Валентины Павловны, к которому примкнул начальник городского управления милиции полковник Самчук. Без его активности «Глянец» так и не освоил бы в полной мере новое для себя дело.

Основное правило, прописанное владелицей агентства, соблюдалось неукоснительно. Согласно ему ни одна из моделей не могла выполнять ту или иную работу по принуждению. Правда, пока что Валентина ангажировала лишь тех девушек, в чьем согласии, как и в отсутствии у них комплексов, была уверена на сто процентов. На самом деле она никого не собиралась уговаривать, вербовать, соблазнять — желающие находились сами. Новенькие довольно скоро узнавали, на каком поприще подрабатывают старожилки и что этот приработок и есть их основным заработком. Потому Валентине даже пришлось сдерживать наплыв, при этом лишний раз убеждаясь: согласие торговать собой вдруг перестало быть результатом длительных уговоров, запугиваний, принуждения и тому подобной мерзости. Девушек, с которыми она работала, в Украине начала двадцать первого века не останавливало практически ничего.

Будучи по природе своей любознательной, Валентина Ворон не чуралась самообразования. Собственно говоря, потому и удержалась в шоу-бизнесе, что демонстрировала не только личико с фигурой, но также определенный уровень интеллекта. Пытаясь разобраться в том, почему ее подопечные полностью лишены тормозов, которые она в их возрасте вовремя включала, мама Валя впервые после долгого перерыва полезла в книги.

Из школьного курса вспомнила Соню Мармеладову, героиню «Преступления и наказания» Достоевского, несчастную девушку, ради куска хлеба добровольно вышедшую на панель. Дальше всплыла в памяти Фантина — роман Гюго «Отверженные» в школе не учили, книга была у них дома, родители как-то купили, сдав сорок килограммов макулатуры и получив талончик на этот двухтомник. Когда Валя читала, прониклась ни с чем не соизмеримой жалостью к несчастной женщине. Ради возможности прокормить маленькую дочь Козетту та продала сперва свои волосы, потом — зубы, наконец — тело. Упоминался в школьном курсе роман Панаса Мирного «Повия», но тогда Валентина не читала книжку, теперь же нашла ее, не без интереса проштудировала, хотя текст позапрошлого века давался тяжело — результат оказался тем же. Девушка Хрыстя подалась из села в город на заработки, там ее изнасиловали, после чего бедняжка пошла по рукам, заразившись в финале венерическими болезнями. Присовокупив сюда Катюшу из «Воскресенья» Льва Толстого и Пышку из знаменитой новеллы Мопассана, владелица модельного агентства окончательно сделала вывод: во всех случаях описаны типичные жертвы обстоятельств и насилия со стороны наделенных властью мужчин.

Почему красивые девушки, пусть из не совсем благополучных семей, не умирающие с голоду, имеющие крышу над головой, при желании способные пойти другим путем, сами, без принуждения, соглашаются заниматься тем, что не соответствует прямому назначению модельного бизнеса? Валентина Павловна Ворон очень хотела разгадать этот секрет. Даже пыталась как-то поговорить по душам с одной из подопечных. Но быстро закончила разговор: поняла, как глупо она сама выглядит со стороны, в глазах модели — занудной теткой, в лучшем случае — скучной моралисткой. Решив не морочить себе голову, хозяйка «Глянца» махнула рукой, прекратила глубоко копать, пустила дело на самотек.

Это их выбор — такой вывод сделала пани Ворон. Их никто не заставляет силой. Нравится так — пускай. И призналась себе: к такой позиции ее подтолкнуло более тесное общение с Оксаной Мороз. Можно сказать, пани Сана заразила маму Валю подобным подходом к проблеме, которая, по сути, проблемой-то не является. Если сами девушки не делают из происходящего с ними трагедии, почему она, взрослый человек, должна преподавать кому-то основы не ясно какой морали.

До того как пани Сана в середине декабря вновь дала о себе знать, а затем и появилась на один день в Луцке, госпожа Ворон успела внести в свой бизнес значительные коррективы. Можно сказать, к новому деловому предложению неожиданной партнерши Валентина была готова.

Начало очередного этапа, стирающего грань между модельным бизнесом и предоставлением интимных услуг, положил полковник Самчук. В конце октября, когда девушки уже трудились в Щецине и партнерам пришли первые проценты, начальник милиции приехал к госпоже Ворон в офис прямо с утра и завел разговор, избегая ненужных предисловий:

— Валечка Павловна, твои девочки нужны.

— Что значит — нужны? В каком смысле?

Задавая вопрос, госпожа Ворон знала ответ. Просто, в отличие от многих, включая своих подопечных, всетаки старалась еще соблюдать приличия хотя бы для видимости.

— Ой, только не надо тут! — отмахнулся полковник. — Мы давно свои люди, Валентина. Девочки нужны в том самом смысле, о котором ты подумала. Подумала же или нет?

— Проехали, — она закурила. — Дальше что?

— Ну, другое дело. Деловой разговор. — Самчук тоже закурил, и женщина поморщилась: начальник милиции смолил какую-то дешевую дрянь, хотя заработки вполне позволяли ему покупать дорогие сигареты. Кстати, Валентина совсем недавно заметила за партнером и покровителем еще одну особенность: будучи любителем водки, из своего кошелька он тратился только на самую дешевую, при этом, если угощали, что случалось часто, требовал самую дорогую марку. А то и коньяк, желательно также подороже, охотно делая по возможности выбор в пользу такого же дармового виски. — Дальше так. На днях начальство приезжает из Киева. Не самое высокое, но и не маленькое. Мужчины, короче говоря. Принять надо по высшему разряду. Сауна с девочками, как понимаешь, входит в обязательную программу.

—  Мужскую программу, — язвительно уточнила госпожа Ворон, тут же развив тему: — Вот скажи мне, Петр Михайлович, у нас же равноправие полов?

— Паркетных полов или ламинированных? — вероятно, милицейский полковник решил, что это очень смешная шутка.

— Не надо дуру из меня делать, — поморщилась Валентина. — Прекрасно же понимаешь, о чем говорю.

Тебе не идет, Петр Михалыч, правда, не идет.

— А ты не грузи меня своим равноправием! — недовольно фыркнул Самчук. — То в Америке или где там еще…

— Ай-ай-ай, господин полковник! — покачала она головой. — Дремучий ты человек! Кроме милиции о равноправии все знают. Даже советская власть, насколько я помню, за это боролась.

— Ничего она не выборола! — окрысился полковник. — Ладно, для чего ты завела эту шарманку?

— Для тебя — шарманка, для меня — принципиальный вопрос. У нас — равноправие, хочет того начальник милиции отдельно взятого города или нет. Женщины не только в нашей стране уже давно занимают такие высокие посты и решают такие серьезные вопросы, что вполне могут сравняться с вашими милицейскими. Так или нет?

— Отстань, Павловна, а? По делу давай…

— Я с тобой по делу, Михалыч! Именно, что по делу, дорогой ты мой человек! Приезжает, допустим, женщина-начальник куда-то по делам, и ее принимают подчиненные. Почему в обязательной программе нету сауны с голыми мальчиками, никогда не приходило в голову?

— Тьфу!

— Не плюй, Петр Михайлович! Ответь мне на вопрос, пожалуйста. Почему женщинам не нужны сауны с пивом, таранькой и мальчиками, а мужики не могут порешать свои важные вопросы без бани, пива, рыбы и девочек?

— Хочешь — занимайся вопросом! — раздраженно бросил Самчук. — Запусти такой сервис. Предложи бабам услугу. Перспектива, работай, не сиди. Только я тебе тут не помощник, пока, во всяком случае. — Он, словно пистолет, нацелил на собеседницу указательный палец. — А пока эту свободную нишу добрых услуг не заполнила, давай решать вопросы, требующие решения. Девочки нужны без комплексов.

Госпожа Ворон задумчиво посмотрела на полковника. Ничуть не стесняясь, выдула в его сторону сизый сигаретный дым. Тот машинально развеял его, махнув рукой, сам дымил в сторону.

— Что-то не так, Павловна? — спросил Самчук.

— Все так, — кивнула Валентина. — Кроме одного. Маленькой такой детали: ты за кого моих девушек принимаешь?

— За тех, чьи подружки, в том числе малолетние, сейчас в польском городе Щецине раздвигают ноги перед видеокамерами. А платят за такое зрелище извращенцы если не всего мира, то нескольких стран как минимум.

Еще вопросы будут?

— Умыл, — согласилась Валентина. — Только вопросы будут. Например, милиции что, проституток в Луцке негде взять? Под гостиницей «Луческ» давно территорию не прочесывали?

— Мне проститутки не нужны, — последовал ответ. — Начальству, гостям моим дорогим тоже. Я что, прикажу сначала нахватать полный «козлик» шлюх, потом сам, лично, в ближайшем отделении этот самый ваш кастинг проводить? Ничего подобного, Павловна! Знаю я и уличных, и гостиничных.

— Лично?

— Имею представление, как эти кошелки выглядят. Ты, Павловна, между прочим, тоже можешь их различить. К тебе на фирму моськи не бегают. Меня же интересуют как раз не профессионалки. Тут модельная внешность — главный козырь. Ну, статус опять же.

— Статус?

— Он самый. Гости будут знать: не письки уличные пришли, целые модели из лучшего агентства.

Говоря это, Самчук растопырил пальцы на обеих руках. Так, мануально, общаются между собой обычные, ничего из себя не представляющие гопники. Госпожа Ворон пожала плечами.

— Допустим, это все, как ты говоришь, Михалыч, круто. Девушек заинтересовать надо. Они ведь не проститутки, между прочим, вот где разница.

— Ага, — кивком подтвердил полковник. — Так и мои гости — не рядовые ухари. Генералы, полковники, приличные уважаемые мужчины. Все лучше, чем… — он пожевал губами, ища подходящее сравнение, да, видно, не нашел, — …чем… ну, я не знаю кто. Сама понимаешь разницу, не маленькая. Согласна со мной или не согласна?

— Я не прикажу моделям идти в сауну и ублажать твоих уважаемых гостей, — отрезала тогда Валентина. — Ты им тоже не прикажешь, Петр Михайлович. Заставишь меня нажать на девчонок? Как, интересно? Снова камера, снова дело, опять подсадная утка? Слушай, с тех пор многое изменилось. Я ведь как-то связана с тобой, и не дай тебе бог…

— О! Уже пошли угрозы! Валя, я ничего еще не начал, ничего плохого не сделал, а ты уже пугаешь! И чем, мама дорогая? Кто кого быстрее утопит? При желании — я тебя, и мне за это ничего не сделают!

Валентина вздохнула.

— Так, господин полковник, любезностями мы уже обменялись. Угрожаем друг другу. Из-за чего? Из-за девок, которых чуть не на каждом углу пруд пруди? Окститесь, уважаемый!

— Вот именно — глупая ссора. Согласен. Девки того не стоят, — примирительным тоном заговорил Самчук. — Забудь все. Как говорится, проехали. Начнем все сначала. По-другому спрошу: есть девушки, согласные на такую работу?

— То есть за деньги?

— Валя… Валентина Павловна, слушай сюда и не перебивай, как говорят в Одессе, — начальник милиции придвинулся к краю стола. — Есть у нас в городе небедные люди, их вопросы киевское начальство с моей помощью и сможет решить. Кое-кого из них я свожу с гостями, интерес должен возбудиться взаимный. В Киеве такие же люди сидят, как и кругом, готовы помочь в хорошем деле за приличные деньги. Это лишним не бывает, сама ведь понимаешь. Общая схема ясна?

— Пока не совсем.

— Ладно, тогда и вовсе популярно тебе объясню. Мы, милиция, принимающая сторона. Принять гостей стоит денег. Из своего кармана никто платить не собирается. Местные бизнесюки, заинтересованные в решении их вопросов, напрягаются сами. И тот, кому я велю, перечислит на счет твоего «Глянца» сумму, которую ты назовешь, а я потом озвучу. Девушки несколько часов отдохнут, поправят здоровье. Заработают столько, сколько ты сочтешь нужным им выделить. Никого не обидим.

— Себя в том числе, — тут же заметила Валентина. — Ты же, господин полковник, с каждой такой сомнительной сделки процент получаешь, как мы договаривались. Выходит, часть суммы «Глянец» тебе будет должен… Или нет?

— Как это — нет? — всерьез возмутился Самчук. — Договор — он и есть договор, Павловна! Слушай, я тебе сейчас заработок обеспечил, ты еще возникаешь. Скажи: годится или нет? А то ходишь вокруг да около…

В тот решающий момент Валентина Ворон подумала, что о ее решении полковник Самчук знал заранее, даже еще не переступив офисного порога. Самое противное: она, как только начальник милиции заговорил на эту тему, тоже знала о своем решении. Пререкаясь с собеседником, женщина лишь тянула время, всячески отсрочивая момент собственного падения.

— Ничего не обещаю, — произнесла наконец. — Поговорю, конечно, есть у меня несколько кандидатур на примете. Но ничего не обещаю…

— И не надо! — хохотнул полковник. — Павловна, мне надо на твое место сесть! Я твоих моделек знаю лучше, чем ты! Вот увидишь, проблем не будет, только помани!

И… начальник милиции не ошибся. Подойдя к подбору возможных кандидатур с максимальной избирательностью, Валентина Ворон осторожно переговорила с тремя своими подопечными. Каждая поняла маму Валю с полуслова. И ни одну просьба не шокировала, не вогнала в краску, не остановила.

Дальнейшее произошло стремительно.

Уже к концу года, то есть по истечении даже менее двух месяцев, модельное агентство «Глянец» плотно освоило эскорт-сервис. Когда дала о себе знать Оксана Мороз и предложила встретиться, Валентина почему-то почувствовала: о новом направлении работы ее фирмы пани Сана хорошо осведомлена.

Партнерши встретились вновь, и госпожа Ворон опять отметила, насколько же они разные — даже внешне. Оксана Мороз не молодилась, но и не выглядела старше своих лет. Разница между ними совсем небольшая, их обеих вполне можно назвать представительницами одного поколения. Однако Валентина сейчас поймала себя на том, что испытывает к гостье легкое чувство зависти.

Не черной, нет, ни в коем случае — исключительно белой. Только это не отменяет неожиданно нахлынувшего на Валю желания стать хоть на короткое время такой же, как Сана. Невысокой, полненькой, с фигурой, которую не исправить никакими тренажерными залами: коротковатые ноги-«бутылочки» подарила ей мать-природа, как и слишком, по мнению госпожи Ворон, выпирающие груди. При этом Оксана Мороз выглядела очень уютной, какой-то домашней, надежной, своей. Ее легко представить на старомодном плюшевом диване, в свитере толстой вязки с отворотом под самое горло, нижний край которого можно натянуть на колени, укрыть им поджатые под себя ноги. Вот она пьет горячий чай с овсяным печеньем или плюшками и смотрит сериал о женских судьбах.

С некоторых пор для самой Валентины именно такое времяпрепровождение считалось максимально приближенным к идеальному. Она, признаться, слишком устала от внутренней борьбы с собой, утомилась искать компромисс между собственными мечтами, желаниями и реальными возможностями. И к усталости добавилось острое понимание: выйти из дела, в котором оказалась, уже не может. Слишком многие завязаны на ее агентстве, слишком со многими связалась сама за несколько последних месяцев.

— Чаю? — предложила госпожа Ворон гостье.

— А давайте, — махнула короткой рукой Сана. — Только с сахаром, эндорфины.

— Не поняла…

— Эндорфин. Гормон радости, — охотно объяснила та. — Он есть в бананах, кстати. Ну а в сладостях его очень много.

— Модели отказывают себе в сладком, — заметила Валентина.

— Да знаю, знаю, весь мир в курсе, что модели — это схимники, — снисходительно улыбнулась Сана. — Потому выглядят такими несчастными, буки самые настоящие. Вот такие, — она изобразила на лице гримасу, чуть вытянув губы, сдвинув брови, втянув щеки. — Не замечали за собой, когда работали?

— Нет, — Валентина ограничилась коротким ответом.

— За собой не замечаешь обычно. Я психолог, меня профессия обязывает.

— Получается, есть что-то такое, чего вы не замечаете за собой?

Женщины по-прежнему были на «вы». Обе не спешили сближаться, понимая: пока друг от друга лучше и удобнее держаться на определенной дистанции.

— Конечно есть, — легко согласилась пани Сана. — Только мне в общении с людьми мои собственные тараканы не мешают. И потом, все, что я могу не заметить в себе и видно со стороны, — мое личное, собственное, индивидуальное. Для девочек из модельного бизнеса такое тотальное несчастье — явление массовое. Широко распространяется.

— Почему вы так решили?

— Не я решила, Валентина. Практика показывает. Знаете, я ведь когда окончила университет, не сразу попала в Германию. Не сразу завела полезные знакомства, которыми мы с вами пользуемся теперь. Работала психологом в клинике для наркоманов. Жуткое зрелище, сама уволилась. Дальше сидела на телефоне доверия, есть такая штука, слышали?

— Что-то вроде психологической помощи, бесп латной?

— Ага, такая невидимая жилетка. Оправдывает существование стационарных телефонных номеров, с мобильного же на городской не позвонишь, дороговато. Так вот, как оказалось, очень часто звонят молодые девчонки. Те, которые из так называемого шоу-бизнеса.

Модели — это ведь его часть, разве нет?

— С какой стороны посмотреть, — уклончиво ответила Валентина, на самом деле так толком и не определившаяся, к чему следует относить модельный бизнес. — Вообще-то, он считается отдельным, самостоятельным. Однако в настоящем шоу-бизнесе востребован. Хоть музыкантов возьмите, модели там часто в клипах снимаются. Если показ мод, так это впрямь похоже на шоу-программу. Вы об этом хотели поговорить?

— Нет, но тема сама пришлась к слову. Короче говоря, чтобы закончить… Девчонки звонят и жалуются на жизнь. Деньги у них есть, ими восхищаются, с их участием получаются красивые глянцевые картинки, их на машинах возят, барахло дорогое, из бутиков. А счастья нет!

— Личная жизнь страдает, согласна, — подтвердила Валентина.

— О какой личной жизни вы сейчас говорите? Интимная, секс? Так у них такого добра… Ой, извините, конечно, если покажусь бестактной, но вы, по-моему, сами это знаете. Моделям, наоборот, очень важно, чтобы кто-то опекал. Воспринимают все равно как дорогих проституток, пусть это двести раз не так. Верно?

— Верно, — госпожа Ворон снова ограничилась коротким ответом.

— Так что, дело не в отсутствии или наличии в кровати какого-нибудь мужика. Люби́м ли он или обычный покровитель, таких еще называют «кошельками». Нет, Валентина Павловна, девчонки страдают от другого. Не знаю, коснулось ли это вас в ваше время… Ну понимаете, о каких временах я говорю… Словом, девушки хотят заниматься тем, чем занимаются. Желают быть теми, кем есть. И при этом ограничивать себя в удовольствиях не максимально, а минимально. Сладкое — табу для моделей. Но сладкое — это удовольствие, тот самый эндорфин. Наконец, оно питает мозг. Голова лучше работает. Соответственно, чем лучше работает голова, тем четче понимание: тебе, хозяйке головы, хочется новых удовольствий. Не только конфеты, тортики, пирожные, сладкий чай — это и алкоголь, Валентина Павловна. Разве нет?

— Мысли прямо читаете, — сейчас она сказала чистую правду, не подыгрывала своей «уютной» собеседнице.

— Конечно, не упиться в драбадан, но спиртное, кофе, сигареты, всенощные гуляния, атмосфера праздника и радости, когда тобой все вокруг восхищаются, — все это для красивой девушки очень важно. Она, как вы знаете, уже устроила свое ближайшее будущее за счет внешней привлекательности, не более того! Она красива, родилась такой, она — творенье Божье, родная дочь матери-природы, а не падчерица, как девчата вроде меня.

— Ну это вы совсем…

— Да ладно, вам же нужно понятное сравнение, все в порядке. Короче говоря, что имеет наша девушка? Внешность и фигуру. Два фактора обеспечили ее работой. Ей бы наслаждаться жизнью, ведь она не Мальвина из сказки, голова у нее отнюдь не фарфоровая, туловище — не из ваты. Такая девушка понимает: красота и молодость не вечны. Она видит это каждый день, на ее глазах модели сменяют друг дружку, словно работает один гигантский конвейер. Еще несколько лет — и придется серьезно думать, как удержаться на плаву. Глупо не радоваться, пока молода. А вот радоваться как раз и не получается! Будь добра, соблюдай режим дня, там не ходи, того не ешь, того не пей, с тем не спи, и главное табу — сладости. Настоящий наркотик, не вызывающий, как химические или растительные препараты, разрушительного действия, но привыкание не меньшее. Главное — действует безотказно. Измочалил девушку рабочий день — купила шоколадный батончик, лучше — два, сгрызла его на ночь — и стало на душе спокойно. Только вот беда — нельзя! Стресс снять нечем! Поэтому и выходит: звонят такие девушки ночью в службу психологической поддержки, натыкаются на кого-то вроде меня, изливают душу…

Вошла секретарша с чаем, Сана прервалась, поблагодарила, старательно размешала напиток ложечкой, щедро угостилась предложенной шоколадкой. Воспользовавшись паузой, Валентина поинтересовалась:

— К чему вы сейчас это рассказали?

— Знаете, понесло, — откровенно призналась пани Сана. — Зацепились мы с вами за гены радости, закончили на явном вреде от ограничений. Но в том, о чем я сейчас вам так вот спонтанно, без подготовки рассказала, есть одно очень рациональное зерно.

— А именно?

— То, чем мы с вами с недавнего времени занимаемся, а я сама занялась чуть раньше, базируется на теории, которую я вам сейчас попыталась озвучить и очертить. — Простите, не совсем поняла.

— Пожалуйста. Вы ведь прекрасно знаете, что современная жизнь со всеми ее благами и соблазнами накрыла нас стремительно. Наша с вами страна не постигала всего этого эволюционным путем. Общество потребляет и хочет потреблять дальше. Мы же с вами еще застали страну, государственное устройство которой строилось на всевозможных ограничениях. Такова психология родителей девушек, идущих сегодня в модельный бизнес.

— Разве только в модельный?

— Нет, конечно же, но мы пока говорим о нем. Психология, отношение к жизни передается очень часто на генном уровне. Извините за пафос, но у крепостного крестьянина и крепостной крестьянки в девяноста пяти случаях из ста рождается потенциальный крепостной. У этого ребенка не может быть другой жизненной установки, заложенной вот здесь, — пани Сана коснулась пальцем лба. — И вдруг однажды утром такой молодой человек узнает: он свободен, равен в правах с господским сыном, ему тоже можно все. Родители зачастую не готовы принять подобную правду, так и умирая крепостными, фактически оставаясь свободными людьми. Дети же — совсем другие. Они хотят всего и сразу, это все — доступно, оно обрушивается на них. А они не готовы потреблять разумно, их никто этому не учил, Валя, понимаете? Никто, совершенно никто! Наоборот, от них требовали смирения, они обязаны принимать различные табу. Некоторые из них, кстати, очень даже разумные, только сейчас не об этом. Развиваю мысль дальше: для того чтобы это все получить, нашим с вами девочкам ничего, как я уже отмечала, делать не надо. У них есть личики и фигуры, надо теперь немножко везения и чуть больше стараний, чем обычно. Любые ограничения, даже самые минимальные, в таких ситуациях неприемлемы. Теперь понимаете, почему ваши девушки не особо ломаются, когда получают такие вот предложения, вроде тех, что я привезла?

Валентина Ворон поняла это еще раньше. Задолго до того, как невольно спровоцировала Оксану Мороз читать ей подобие лекции.

— Не до конца, — сказала пани Ворон.

— Мне и с вами все ясно, — лукаво усмехнулась Сана. — О, здрасьте! Со мной-то что не так?

— Полный порядок, — Сана сделала глоток чаю, заметила: — Не люблю, когда теплый. Чай надо горячим пить, пусть обжигает, так удовольствие растягивается.

Улучшается мыслительный процесс.

— Вам теплый принесли?

— Как раз нормальный. Да, так вот — о вас. Вы либо не хотите понимать того, что я вам сейчас говорю, либо не готовы принимать сказанное. Прежде всего на свой счет, вас ведь эти трудности также коснулись, разве нет? И вы ограничивали себя пусть не во всем, но во многом. И бизнес свой, очень похожий на то, чем занимались много лет, решили открыть по большей части для того, чтобы вроде заниматься тем же, оставаться в струе — и одновременно позволять себе больше, чем раньше.

— Вы, Оксана, как грабитель, — проговорила Валентина.

— О! И что же я у вас украла?

— Крадут воры. Вы — грабитель, взломщик. Точнее, взломщица. Сидите тут, пьете чай и взламываете меня. Пытаетесь, во всяком случае.

— Ой, только не говорите, Валя, что у меня это плохо выходит! — пани Сана выставила перед собой левую руку, сделав жест, означающий «Стоп!». — Вы просто вошли в бизнес раньше, когда еще не так стремительно развивался мир вокруг нас. Уверена, вам не раз намекали, а то и прямо предлагали совместить профессию модели с уделом девушки по вызову. Вы отказались — это вам претило. Что же предложила девочкам я? Они по-прежнему демонстрируют свою природную красоту. Получают за это те же деньги, если не больше. И при том — внимание, Валя, — при всем при том ограничения минимальные! Зато собственная свобода — максимальная! А унижений, сломанных личностей, какие я наблюдала у проституток, ежедневно торгующих телом с риском для жизни и здоровья, нет! Все это напоминает игру, Валентина. Конечно, у игры есть правила, их надо выполнять. Но в целом они приемлемы.

— Да, — кивнула госпожа Ворон. — Если не считать, что девочки показывают себя во всей красе извращенцам.

— Не факт, — пани Сана снова глотнула чаю, прожевала шоколадный квадратик, повторила: — Отнюдь не факт. Начнем вот с чего. Ваши модели позируют для эротических фотосессий. Вы можете дать мне стопроцентную гарантию, что эти снимки не используют всякие, как вы говорите, извращенцы с той же целью, как если входят в чат с девушкой? Валечка, Валюша, а знаете ли вы, сколько одиноких мужчин во всем мире, и Украина — не исключение, сидят перед телевизорами, смотрят не футбол, а показ мод и предаются аналогичным сексуальным фантазиям? Пардон за грубость, пусть это вас не оскорбит, но, сидя без штанов, смотрят такие мужчины дефиле. Для чего покупаются так называемые мужские журналы? Валентина Павловна, современный мир открыт, никто ни от чего не застрахован. Если не знать этого, не отдавать себе в этом отчета, проще ничем не заниматься! Закрыться в своей раковине, как улитка, тогда на тебя точно не глянет сальным взглядом ни одно косматое чудовище со стаканом пива в руке.

— Вы говорите ужасные вещи, Оксана.

— Я говорю неприятные вещи, Валентина. Ужасными их делаете вы… ну, или любой другой, именно так, ужасно все воспринимающий. Поймите и признайтесь себе наконец: вы сидите сейчас за этим столом и наслаждаетесь своим статусом только лишь потому, что родились в то время, когда вам подобных предложений никто не делал. А вычислили вы с вашим другом полковником меня опять же исключительно для того, чтобы вашим девушкам сделали подобное предложение! И вы его приняли сразу, Валентина Павловна! Для себя — не для моделей. Такой способ, такая форма заработка на юной красоте для вас абсолютно приемлемы! Потому большая, огромная просьба: не изображайте ханжу, госпожа Ворон. Вам это не идет.

От нее явно ожидали ответа.

— Вы пришли ко мне в офис, Оксана, с такими вот яркими и сенсационными разоблачениями? Вы захотели составить мой психологический портрет, показать мне самой всю глубину моего собственного падения?

— Отнюдь, — Сана излучала покой и миролюбие. — Я вообще пришла по другому делу. Более конкретному. Принесла интересное предложение, хотела с вами обсудить. Этот разговор, который, я чувствую, вам не сильно нравится, вырос из обычного, ни к чему не обязывающего упоминания о сахаре и сладком как табу для моделей, охотно ими нарушаемом при первом же удобном случае. Ну дальше я описала вам типичный удобный случай. Ничего другого, никакого скрытого смысла не собиралась выявить. Вы, как говорится, сами признались.

— Опасно с вами.

— Ничего опасного. Без меня сложно, Валюша, — поучительно изрекла Сана. — Я ведь читаю людей как книги. Прочитываю. Значит, могу кое-что увидеть прежде других, узнать, предвидеть, предостеречь.

— Хотите от чего-то предостеречь?

— Да господь с вами, Валентина Павловна. Можем мы отставить теории в сторону и немного поговорить о практике?..

Посетительница ушла, оставив владелицу модельного агентства «Глянец» переваривать услышанное, делать выводы и принимать решения. Самое противное во всей этой ситуации было то, что Валентина знала: она согласится, только Оксана Мороз перешла от психологических экспериментов к конкретике. Причем согласие госпожи Ворон базировалось именно на фундаменте, старательно обозначенном пани Саной чуть раньше. Причин отказаться у Валентины не было, и отсутствие этих причин психолог Мороз объяснила совершенно четко. Ничего пани Ворон не сдерживало, стыда тоже не было — разве что за себя.

Она теоретически должна была стыдиться того, что у нее нет стыда. Но, сама у себя прося прощения за словесную жвачку, Валентина Ворон признавала: да, ей неведомо чувство стыда, ее уже не мучает совесть — от осознания данного печального факта совсем не совестно.

Новым и даже сколько-нибудь неожиданным предложение пани Саны не было. Та собиралась не возить моделей за сотни километров за ближайшую границу, заморачиваясь всякий раз визами и решением других организационных вопросов. Намного проще обосноваться здесь, в Луцке, точнее, где-нибудь на городской окраине, в частном секторе, как было в Щецине. Это сразу снимает дополнительную финансовую нагрузку и заодно — ряд вопросов. Кстати, один из них очень важный: куда это через границу везут партии девушек, причем не все из них — совершеннолетние. А именно на девчонок-подростков Оксана Мороз хотела делать в дальнейшем отдельную ставку. Практика показала: их вызывают чаще, а относятся пацанки к происходящему спокойнее, даже веселее.

Собственно говоря, в этом и заключался главный скользкий момент всей истории. Допустим, начальник милиции — человек полностью аморальный, лишенный каких бы то ни было тормозов, несмотря на то что у него самого дочь — школьница. Это не отменяет инстинкта самосохранения. Когда милиция ловит кого-то за развращение малолетних, на выходе получается очень выгодная реализация. Посадишь извращенца — непременно попадешь на первые полосы газет и в выпуски новостей как профессионал, знающий свое дело и стоящий на страже закона, что хорошо всегда. Не посадишь, найдешь предлог, чтобы выпустить, тоже неплохо, ведь если мерзавец не беден, он станет платить милиции дань всю оставшуюся жизнь, если, конечно, не наложит на себя руки.

По большому счету, как уже знала Валентина, частично испытав это на собственной шкуре, милиция имела дело с двумя категориями растлителей и насильников. Первая — невзрачный представитель социального дна или беднейшей прослойки населения, на которого можно повесить венок из аналогичных преступлений, а его задницу благополучно отправить в колонию, и пусть его там добивают остро жаждущие справедливости уголовники. Последние, кстати, числят себя при любом раскладе выше подобной сволочи. Вторая — гражданин, с которого можно что-то взять, и ради этого на такого вполне реально повесить развращение малолетних, верный способ быстро, не применяя других методов физического воздействия, получить желаемый результат. То есть снять с человека деньги и в дальнейшем пользоваться им как банкоматом. Третьего не дано.

Однако теперь вырисовывалась такая ситуация: начальнику милиции лично придется прикрывать не просто порнобизнес, а преступные деяния, в которые вовлечены несовершеннолетние. Плевать, что соплюхи вроде Юли со Светой согласились добровольно. С той же Алисы взятки гладки, она и другие всегда могут подтвердить: никто никуда их не втягивал, им это нравилось, потерпевшими себя не считают. Раз нет потерпевшего — развалится само дело. Фигуранты обойдутся штрафами, часть которых уйдет в карман того же полковника Самчука. А вот с малолетками фокус не пройдет. Они по закону сами за себя не отвечают, родители легко согласятся стать потерпевшими — и дело придется разваливать, идя на более крупные затраты. К тому же совершенно не факт, что дело в этом случае выйдет развалить — сам начальник милиции непременно попадет под удар, и его показательно высекут.

Взвешивая аргументы «за» и «против», Валентина Ворон все-таки склонялась к мысли: полковник рискнет и ввяжется. Процент, который потечет в его карман, будет, по его мнению, стоить тех дополнительных седых волос. Теперь мама Валя пыталась обдумать предстоящий с ним разговор. Заодно предложив пойти по пути, рассматриваемому Оксаной Мороз и как альтернативный, и как параллельный. Именно обустроить этот бизнес не в самом Луцке, даже не в пригороде. Вынести за пределы района, ближе к границам областей, той же Ровненской. Как вариант, запустить в самом Ровно такой же филиал, открыв для этого представительство модельного агентства «Глянец» — солидной фирме надо расширяться, ничего такого, что привлекло бы дополнительное внимание и вызвало бы лишние подозрения. Этот ход Валентине нравился несколько больше: расширение на соседний регион — пусть даже филиал и становился по сути прикрытием другого бизнеса — в какой-то мере удовлетворяло ее амбиции.

Правда, пока об этом речи не шло. Все нужно делать постепенно, и на первых порах студия должна заработать здесь, в Луцке. Как выразилась на прощание Оксана Мороз, в тестовом режиме. Так что для начала полковнику Самчуку хватит этой первичной информации.

Так и получилось, что, когда Алиса вместе с остальными вернулась из Щецина, новое рабочее место для девушек уже оборудовали здесь, не слишком далеко от дома, каких-то полчаса на такси, оплачиваемом фирмой. Ее поставили перед фактом — и Алиса факт приняла. Она уже не могла представить себя в другой роли.

Тем утром все окончательно перекосилось.

Мама впервые за много месяцев не вышла на работу. Еще с вечера заныла спина, женщина не придавала этому значения, но, окажись дочь дома, не оставила бы все так, непременно сделала бы матери укол. Обычно та активно протестовала, даже отмахивалась от шприца, словно ее намеревались подвергнуть жуткому насилию, но всякий раз здравый смысл побеждал, и уколоть ее удавалось. Однако той ночью Алиса работала, вышла на свою смену, приехала под утро и застала маму в разбитом состоянии.

Колька по устоявшейся с прошлой осени привычке собрался в школу сам, и вообще мальчишка взрослел быстро, становясь все более самостоятельным. Старшую сестру это не слишком радовало: раннее взросление в Колькином случае могло означать преждевременные сигареты, алкоголь, потом — коноплю и, наконец, наркотики посильнее. Хотя Алиса вообще не понимала, как раннее пристрастие к этому всему может называться преждевременным. Тогда получается, для алкоголя, никотина и наркотиков все же предусмотрено некое свое время … Так или иначе, повлиять на ускорение подобных процессов девушка не могла, тем более, реальной опасности не возникало. А вот с матерью — действительно беда.

Алиса позвонила ее хозяину, выслушала ворчание по поводу того, что работать некому, и тут она сама себе удивилась: достаточно жестко напомнила — сегодня обычный вторник, выторг после выходного понедельника и так либо нулевой, либо минимальный. Не страшно, если один день единственный реализатор, которого ему удалось найти за такие деньги, поболеет. Договорившись, Алиса сперва хотела вызвать врача, но тут же передумала: сходила в аптеку, купила нужное лекарство, позвонила знакомой докторше и расписала простую схему для уколов. Судя по непривычному отсутствию сопротивления со стороны матери, на этот раз дела были совсем плохи.

Перекос начался, когда женщине полегчало. «Кто знает, — подумала после Алиса, — может, разговор состоялся б и раньше, будь у нас нормальная возможность поговорить». В любом случае, поняла девушка, тема созрела давно. Устроившись на подушках и облегченно вздохнув, когда блокирующее лекарство начало активно действовать, мама проговорила ровным, лишенным всяческих эмоций голосом:

— Шла бы ты уже замуж.

— Спала бы ты уже, — машинально ответила девушка и тут же, пусть с небольшим опозданием, но осознала: никогда раньше о ее замужестве мать не заикалась, потому, подойдя ближе к дивану, чуть наклонилась, чтобы видеть лицо лежащей, и спросила: — Чего ты? С чего бы вдруг? С какого перепугу?

— У меня нормального мужа не было. Пускай хоть у тебя будет.

— Спасибо, конечно, за заботу, ма… Только давай я сама как-то решу, когда мне выходить замуж, за кого и выходить ли вообще. А вот зачем ты …

— Меня послушай, — перебила мать. — Работа тебя угробит. Мотаешься туда-сюда. С мужем всегда проще. С тобой не будет так, как со мной.

— Допустим, мам, с каждым человеком случается именно то и ровно столько, что он сам допускает.

— Умная сильно.

— Не сильно. Только и не совсем дура.

— Вот раз не дура полная, дочка, — бери и выходи замуж. Пока не поздно.

— Мне еще двадцати нет. Долго еще будет не поздно.

— Пользуйся возрастом, говорю тебе. Сейчас нормальные мужики перебирают товаром, носы воротят. Можешь не успеть, дочь.

Таких разговоров родная мать уж точно не вела с ней никогда. От неожиданности Алиса даже не нашла подходящих слов, только присела на краешек дивана, сложила руки перед собой на коленях, словно школьница, по-птичьи наклонила голову, глядя на лежащую мать новым, изучающим взглядом.

— Можешь объяснить, чего тебя понесло?

— Ты сейчас деньги зарабатываешь, сама. Лицом торгуешь, это так называется?

«Не только лицом», — подумала Алиса. Впрочем, полноценной, настоящей торговлей телом ее род занятий также вроде нельзя окрестить. Впрочем, ни сама девушка, никто другой пока еще не отдавал себе отчета в полной мере: есть ли вообще грань, некая условная черта, отделяющая то, что они делают перед веб-камерами в загородном двухэтажном доме, от профессиональной проституции. Торговля телом, как ни взгляни, оттенков и нюансов фактически лишена.

— Грубовато называется, — ответила Алиса.

— Видела я по телевизору, показывали этот ваш модельный бизнес.

— Интересно, что показывали, чего я не успела узнать?

Алиса подозревала: вот сейчас мама заговорит о сексуальных услугах.

— Девки там, в этой вашей системе, быстро стареют. Изнашиваются, одна фифа так прямо и сказала в телевизор.

— И все?

— Разве мало? Ты не тапочек паршивый, Алиса. Новую себя не купишь.

— Потянуло тебя на какую-то непонятную философию. Так сильно болит?

— Не кривляйся. Я тебе добра желаю. Ты вот начала в ночные смены ездить. У вас там студию только в такое время получается снять дешевле. Жадная она, Воронша, разве нет?

Здесь девушка предпочла благоразумно промолчать. Она сама придумала эту версию: подходящее для фотосессий помещение дешевле арендовать на ночь, чем на день. Сказка хоть как-то оправдывала ее ночные отсутствия, хотя более здравомыслящий человек давно заподозрил бы неладное. Впрочем, и эта легенда скоро могла потерять актуальность: Алиса понятия не имела, сколько они еще будут работать так, как теперь, и у нее уже не хватало фантазии — как объяснить дальнейшие ночные отсутствия, не может же ночная фотосъемка длиться вечно. Пусть даже ночное время выпадает Алисе раза два-три в неделю. Когда ее нет дома по нескольку часов днем, выдумывать проще.

— Экономная, — проговорила девушка. — Дела сейчас не очень.

— Ага, у нее всегда — не очень… А люди видят, на каком джипе катается по городу. Постоянно с разными местными начальниками. С милицейскими чуть не в обнимку. С этими… олигархами нашими…

— Мам, вот я тебя умоляю: где у нас олигархи? В наших-то широтах…

— Ищи. Не сыщешь здесь — шукай дальше. Без олигарха, дочка, тебе сейчас нельзя.

Алиса вздрогнула и откинула голову, словно получила пощечину.

— Ты что… Ты серьезно?

— Даже очень. Тебе мужик нужен, Алиса. Богатый, солидный. Пускай даже не сильно молодой. Молодые сейчас мозги коноплей прокурят, печень горилкой попортят, и все, дочка: сушите весла, пишите письма. От таких уроды рождаются. Без глаза, без пальца, с болячками разными…

— Ты это тоже по телевизору видела?

— Видела, — кивнула мать.

— Когда ты только успеваешь его смотреть.

— Зима, дочка. Базар рано расходится. И вообще… Хочешь — сама проверь, там, когда ни включишь, только про такое и вещают. Я уже просвещенная.

— Вижу.

— Плохо видишь! — повысила голос мать, неловко повернулась, скривилась, — видимо, боль в пояснице напомнила о себе. — И глядишь не туда, — продолжила уже тише. — Можно подумать, не знаешь, как Воронша ваша по жизни устроилась. Не нужна была никому. Пока молоденькая — еще так-сяк. Чуть постарше — надо богатого дядьку искать. Нашла. Пожила. Развелась. Хату вон какую получила. И живет в свое удовольствие. Вас вот, глупеньких, муштрует под себя.

Разве не так?

— Мы с ней, мама, в баню вместе не ходили. И Валентина мне не подружка, детей нам не крестить.

— Их завести сперва надо, детей-то! — снова выкрикнула мать, тут же закашлялась, опять заговорила спокойнее. — Ей поздно уже. Да и не хочет, я так думаю. Хотела бы — давно подсуетилась, муж бы еще на алименты расщедрился. Потом решал вопросы для сыночка, никуда не делся бы. Сейчас, Алиса, на вопросы не отвечают — их решают.

— Тоже по телевизору видела?

— Не первый год на базаре стою.

— Ага, то-то я слышу, новости базарные.

— Тебе вот смешно, девушка…

— Ой, мам, в том, что ты сейчас тут говоришь, смешного мало, правда.

— Я согласна, дочка. И послушай меня, не перебивай, когда еще вот так получится, — мать снова поудобнее устроилась на подушках, на этот раз двигаясь осторожно, стараясь вновь не спровоцировать боль. — Девчонки, твои красивые подружки, чего в модели подались, под Валькино крыло, как думаешь? Продать себя дороже. Чтоб по гостиницам не шляться в городе, по барам или того хуже — по вокзалам да трассам. Они вкладывают в себя. И ты вкладывай, девочка. Я в свое время про такое не думала. Я вообще думала мало, знала еще меньше. Сама ведь видишь, как живем. Полно мужиков ездит вокруг, которым для этого самого ихнего престижу нужна рядом лялька вроде тебя.

У Алисы сперло дыхание.

— Мама… Я для тебя… Я — лялька?

— Для меня ты дочка… которой я не хочу такой жизни. И я не всегда такая была. Родилась не хуже тебя нынешней с лица. Куда все ушло, не скажешь мне? Может, фотографий наших из альбома давно не смотрела?

Она права: Алиса давненько не перебирала семейные альбомы, этот неизменный атрибут любого дома уверенно уходил в небытие. На смену пришли цифровые фотографии, сложенные в компьютерную папку. Чтобы их просмотреть, надо включать компьютер специально, потому бесконечное перелистывание снимков давно перестало быть одним из любимых занятий современников.

Но тут же девушку озарила вспышка воспоминаний: давно, очень давно виденное старое черно-белое фото, на котором она сама, молодая, моложе даже себя нынешней, стоит у забора в старомодном некрасивом платье… Да, так выглядела ее мать в свои семнадцать. И такой ее Алиса не видела вживую ни разу, с самого своего рождения.

— Была я красивая, была, — повторяла между тем женщина, уже не обращая внимания на то, слушает ее дочка или нет. — Могло и у меня по-другому склеиться. Ты хоть времени не теряй. Любой ведь возьмет. Хорошо устроишься — нам с Колькой помощь…

— Мама! Я вам разве не помогаю и так! Совести у тебя нет! — взорвалась Алиса, даже вскочив на волне праведного гнева.

— Твоих денег не надо, дочка. Тебе они слишком тяжело даются. Мужикам, сволочам, легче, проще. Вот они пускай содержат и кормят. Тебя и нас заодно.

Девушка не поверила своим ушам. Она не хотела этому верить: родная мать уговаривает ее продать себя подороже. Видит в этом единственный выход, даже не подозревая: Алиса с недавних пор этим же и занимается. Тут же подумалось: рассказать бы тебе все, отхлестать правдой по глазам. Что бы тогда сказала, интересно?.. Она даже открыла рот, собираясь обрушить на мать откровения. Но промолчала, закусила губу, повернулась и вышла в соседнюю комнату, к большому зеркалу.

Встала перед ним, оглядела себя с ног до головы. И приняла решение: в самом деле, гори оно все огнем.

Собиралась недолго. Не знала, куда хочет уехать, — ей не терпелось поскорее убраться отсюда. О том, кто и когда сделает матери следующий укол, даже не подумала. Ничего, даст Бог, не помрет. Она давно живет, многое успела понять в своей и чужой жизни. Настолько много, что готова смириться, если ее дочь продаст себя пусть не первому попавшемуся богачу, ладно — не второму, зато третьему — уж непременно, наверняка. К тому же Алису только сейчас переполнила обида: маму совсем не интересует, где пропадает ее дочь. Она готова поверить любой лжи, даже не задумываясь, может ли происходить подобное на самом деле. Это оказалось, по большому счету, самым важным — мать мало волнует, чем зарабатывает на жизнь дочь и нравится ли это самой девушке.

Возможно, тому нашлись бы объяснения. Только Алиса не хотела их искать. Девушка не собиралась оправдывать поведение матери. Пусть она разбита жизнью, мало образованна и больна. Если у самой нет достоинства, не стоит полагать, что такое состояние души и подобное мировоззрение передается по наследству. В любом случае мать невольно напомнила Алисе, как называется то, чем занимается дочь, и во время разговора девушка поняла: хочешь изменить хоть что-то — меняй не раздумывая.

Уходи не оглядываясь.

Она взяла лишь рюкзачок, куда сунула три пары белья, запасные колготки, новые вязаные носки, два простеньких свитерка, в отдельный кармашек — паспорт и банковскую карточку, там лежало три с лишним тысячи. Наличных сыскалось больше, но Алиса, немного поразмыслив, решила не брать с собой все. Разделив на неравные части пачку сотенных купюр, бóльшую оставила на кухонном столе, меньшую, сложив вдвое, спрятала в нагрудный карман курки. «Живите, как хотите», — подумала девушка, припечатав деньги сверху кружкой. Колька — пацан, его должно быть жалко, только с ним как раз ничего не случится — мальчишка потому что. Его мать уж точно лялькой не обзовет и за буратину богатого сватать не станет.

Натянув вязаную шапочку почти на самые брови, Али са, уходя, бросила взгляд в комнату. Мать лежала на спи не и, похоже, дремала. Видимо, боль понемногу отпускала, бессонная, беспокойная ночь давала о себе знать, требовала компенсации. Поддавшись мимолетному порыву, Алиса хотела громко попрощаться, разбудить маму, бросить перед уходом что-то едкое, пусть надолго запомнит. Но так же мгновенно передумала: это ее бегство тоже было спонтанным, совершенно непродуманным, тем не менее уверенным решением. Стоит заговорить, показалось девушке, и она вновь все переиграет. Нет, уж делать так делать. До свидания. Точнее, прощайте. Буду звонить.

А может, не буду, как сама захочу.

Уже выйдя из дому и поправив на плече шлейку нетяжелого рюкзака, Алиса нашла ответы еще на два мучивших ее вопроса. Собственно, первый: «Куда ехать-то?» — не то чтоб очень мучил. Другой конечной точки, кроме Киева, она себе не представляла. Не потому, что имела на главный город своей страны какие-то особые виды: Алисе просто хотелось затеряться, а другие города по пути, тот же Ровно, для этих целей не подходили. Внезапно фантазия девушки понеслась еще дальше: ее неодолимо потянуло к морю. Да, зима, холод и слякоть. Это не важно, она ведь не была на море ни разу, ей не пляж нужен — хочется просто постоять одиноко на берегу, послушать прибой, пусть соленые брызги оросят лицо. Из Киева в Крым добраться зимой проще простого. Так что с этой минуты ее спонтанное бегство обрело цель одновременно со смыслом. Вопрос номер два разрешился еще быстрее: ей никто не позвонит и она ни с кем не свяжется, потому что телефона больше не будет.

Добравшись до гостиницы «Луческ», откуда маршрутки на Киев отходили каждые полчаса, Алиса подошла к урне, вытащила из кармана мобильник, вынула сим-карту, бросила в мусор. Эта трубка больше не зазвонит никогда. Телефон отправился следом. Мосты сожжены. Прощай, любимый город!

Снова поправив рюкзак, девушка подошла к белому микроавтобусу.

— Едем скоро? — поинтересовалась у водителя.

— По расписанию, — брякнул немолодой сутулый мужчина, от которого кисло пахну́ло потом и плохо постиранной одеждой.

— Трудно сказать?

— Я не говорю разве? Морочишь голову… — Не знаю я вашего расписания. Скоро едем?

— Не знаешь — садись. Поедем.

«А ведь он по-своему прав», — признала Алиса. До конца дня машина здесь стоять не будет. Сунув сутулому деньги, чтобы наверняка, девушка вошла в салон. Здесь уже сидело человек десять, из динамиков Татьяна Овсиенко пела старую как мир песню про шофера-дальнобойщика, при этом работал телевизор, закрепленный под потолком, — без звука шел какой-то глупый сериал о бизнес-леди и ее бедном, но честном и верном охраннике. Вначале дама возненавидит его за пьянство-хамство, потом захочет уволить, а в финале он спасет ее бизнес от имеющих политическую окраску рейдеров, и леди захочет выпить вместе с ним, стоя в лучах заката. Чего-чего, а такого добра Алиса насмотрелась, коротая зимние промежутки между своими сменами.

Поискав свободное место у окна с той стороны, где расположились сдвоенные сиденья, и не найдя его, она бросила рюкзак рядом с девочкой лет десяти. Та с не характерной для своего возраста активностью орудовала пальчиком по передней панели ноутбука, увлеченно просматривая в ускоренном режиме какие-то видеофайлы. Покосившись на рюкзак, девчонка с важным видом заметила:

— Занято тут. Мамка сидит.

— Я и не думала, что ты сама путешествуешь, — ответила Алиса. — Сзади тоже занято?

— Не знаю. Сама спроси.

— Где у нас мамка?

— Звонит. Тут шумно. Нас встречать должны, что-то не танцуется.

— Не вытанцовывается, наверное.

— Ага. А еще не стаканится.

Быстро утратив к Алисе интерес, девочка снова занялась своим просмотром. Забрав рюкзак, бросив его назад и не получив возражений, девушка спросила просто для поддержания разговора, как будто ее и впрямь это интересовало:

— Чего смотрим? Кино же тут крутят. Или игрушка?

— Я в игрушки не играюсь, — проговорила девочка. — Они тупят и глаза сажают.

— Зрение, — снова поправила Алиса.

— Зрение — это глаза.

— Верно, конечно, правильно. А сейчас ты зрение не портишь?

— Это наши номера. Я смотрю, где я опаздывала, — пояснила девочка.

— Куда опаздывала? — теперь Алиса совсем не понимала случайную знакомую.

— Ой, ну вот, гляди — вот же!

Девочка села боком, повернула ноутбук так, чтобы Алиса видела, быстро перемотала на несколько минут назад, привычным жестом запустила видео.

Чуть наклонившись и всмотревшись, Алиса увидела: в самом деле танцы, причем съемка не любительская, можно даже сказать, почти профессиональная. Уж в чем, в чем, а в таких вещах она разбираться научилась. Оператор с разных точек снимал танцевальный номер: четыре девочки, с виду — младшие школьницы, в коротких светлых юбочках, вызывающе открывавших белые трусики, проделывали странные, не совсем привычные для их возраста па на фоне шведских стенок. Помещение напоминало спортзал, а сам танец… Алиса даже зажмурилась, не веря своим глазам. Не может быть, это ведь…

— Вот я! — девочка ткнула пальцем в плазменный монитор, показывая себя, вторую справа, самую старательную из четверки. — Видишь, я попадаю! Мамке долбили — не попадаю, и хорошо, что она это видео заказала делать.

— Где это вы?

— Милицию поздравляем. Вот перед Новым годом, День милиции же был, — девочка говорила с ней так, словно взрослая — она, а маленькая и непонятливая — сама Алиса. — У нас при школе танцы, а милиция у нас эти… ну… шефы как бы. Я же попадаю! И мама докажет!

— Как… кому… зачем?..

Девушка пыталась в полной мере осознать и оценить происходившее с ней с самого утра, ведь случайно увиденная запись детского танца оказалась невольным и неожиданным продолжением ссоры с матерью.

— Меня с танцев хотят прогнать, — терпеливо объяснила попутчица. — Мама везет меня в Киев. Это по кажем, там с кем-то договорились. Мы им докажем!

— Ты хочешь вернуться на танцы?

— Хочу. Мне нравятся танцы.

— И ты хочешь это танцевать? — Алиса показала пальцем на монитор.

— Стрип-пластика! Классно, правда? Нам так хлопали! Вот смотри, это уже дальше, в милиции, перед Новым годом. Всех специально пригласили! А меня не взяли! — голос девочки дрогнул, видимо, обида была еще свежей.

Пальчик бойко закрыл этот файл. Ведомый им курсор отыскал и запустил другой. На этот раз здесь была сцена, камера прыгала, съемка оказалась кричаще любительской. Но Алиса все увидела и все поняла.

— Коровы, правда? — спросила девочка. — Мама в Интернет выложила, пускай все с них прикалываются!

Скажи, коровы?

Алиса не находила слов. Любительская камера бесстрастно фиксировала, как три девочки младшего школьного возраста, все в тех же юбочках и ослепительно-белых трусиках, старательно, хотя и довольно-таки неуклюже исполняют под звуки кавер-версии старой песни «Чему учат в школе» те же танцы. Только уже на специально установленном шесте. Или же он прямо из стрип-клуба, или точная его копия.

— Мама не против таких танцев? — выдавила из себя Алиса.

— Ты чего! Я же с ними не пропаду! Это мама так говорит! Мам, я правда с танцами не пропаду?

— Хватит уже на себя любоваться, — добродушно бросила розовощекая женщина в дубленке, как раз вошедшая в салон. — Девушка, тут занято.

— Мне сказали. Мы просто разговариваем.

— А, — розовощекая тут же потеряла к ней всякий интерес, хотя Алиса не была уверена, что он вообще был. — Даша любит поговорить у нас. Выключай, Даша, выключай. Батарея разряжается.

— Я просто показала…

— Дарья, я кому сказала! — женщина чуть повысила голос. — Кому надо, тому и покажешь! Девушке оно совсем не нужно!

Тем временем в салон вошли и расселись остальные пассажиры. Свободные места еще оставались. Уселся на свое место водитель. Зачем-то сделал громче музыку, не выключив при этом телевизор. Мотор заурчал.

Алиса не спешила садиться.

Автобус медленно выруливал на шоссе.

Девочки-школьницы разучивают стрип-пластику, танцуют на шесте, показывают это своим подшефным милиционерам. Наверняка старшим офицерам. И те девочки, чью стрип-пластику бракуют, плачут. Их мамы пишут это на видео, выкладывают в Интернет и везут дочек в Киев — добиваться справедливости. Каждая школьница имеет право осваивать стрип-пластику под патронатом городского управления внутренних дел.

Этой стране не нужны сказки. Ее дети верят в другие чудеса. Это чудо — шест на сцене.

— Остановите! — выкрикнула Алиса, рванувшись к выходу.

— Ты чего орешь! — гаркнул в ответ водитель. — Забыла что-то?

— Не забыла! Не еду! Выпустите меня, черт возьми!

— Тю! Вот же ж подруга!

Выскакивая из салона маршрутки чуть ли ни на ходу, Алиса совсем не думала о том, чтобы потребовать от водителя уплаченные деньги. Они не имеют ни малей шего значения. Нет таких денег, которые помогут ей сбежать отсюда. Ведь бежать некуда.

Остановившись на площадке перед зданием гостиницы, девушка поискала и нашла взглядом урну. Очень вовремя: какой-то малолетка уже прятал в карман потертой куртки ее телефон.

— Стой! — заорала Алиса. — Стоять! Отдай!

Увидев стремительно несущуюся на него девушку с рюкзаком, паренек чуть присел, оттолкнулся ногами, прыгнул в сторону, как заяц, и лихо дал стрекача. Из-за угла показался милицейский патруль.

— Вор! Вор! Украл! Держи вора! — призывала Алиса, сама пытаясь настигнуть беглеца.

Парень хотел обогнуть патрульных, но те, мгновенно оценив ситуацию и поняв, как просто стать героями, без особого труда взяли его в клещи. Миг — и беглецу уже крутили руки. На них глазели прохожие. Подбежала, запыхавшись, Алиса.

— Вор… — повторила она, тяжело дыша.

— Что украл? — строго спросил тот милиционер, что младше, с оспинами на щеках.

— Мобильник… В кармане…

— Я из мусорки достал! — разорялся парень. — Ты выкинула, сам видел! Скажи им, что выкинула, скажи?

— А ты, значит, видел. Хоть признаешь… Мой телефон. Хочу — выбрасываю. Хочу — забираю. Почему не отдал?

— Ну, гаденыш? — милиционер встряхнул парня за шиворот. — Тебе кричали, сукин сын! Что делаем с тобой? У папки денег просим?

— Нету папки! — огрызнулся парень, взглянув на Алису: — Слышь, ну чего ты, ну ладно, делов-то… Подумаешь, проехали, а, слышь, как тебя… Ну, тебе надо…

— Пошли протокол писать, — довольно проговорил старший из двоих.

Алиса уже пожалела обо всем. И об этом тоже.

— Ребята, правда… Ну его… Там делов-то, — проговорила, придав голосу просительных интонаций.

Милиционер с оспинами цыкнул зубом, сплюнул себе под ноги.

— Претензий не имеешь?

— Нет.

Рука разжалась, парень ту же отскочил в сторону.

— Он не крал телефона? — продолжал спрашивать патрульный.

— Нет.

— Телефон в мусорнике валялся?

— Верно.

— Ты его выбросила?

— Да.

— Ну и не жалей!

Подкинув трубку на ладони, патрульный с довольным видом опустил ее в карман форменных штанов.

— Вопросы будут?

Отмахнувшись от них, Алиса повернулась, снова забросила шлейку рюкзака на плечи.

Подумаешь — телефон. Кусок пластмассы. Симка где-то валяется, трубку новую купит, хоть прямо сейчас. Деньги есть и еще будут. Надо понять для себя: деваться ведь впрямь некуда. Потому, как советуют умные люди, нужно расслабиться и получать удовольствие.

— Улыбаемся и машем, — сказала Алиса пареньку, впрямь улыбнувшись и махнув ему рукой.

Тот, окончательно перестав понимать, что вокруг происходит, покрутил пальцем у виска, затем показал девушке средний палец и поспешил сбежать от греха подальше.

…На следующий день снова была ее смена…

Луцк. Октябрь 2010 года

— Дальше вы знаете, — сказала Алиса.

Ее слушательницы переглянулись. Чувствуя, что женщины ожидают от нее чего-то еще, девушка, может быть, впервые за долгие часы разговора смутилась, в глазах появилось виноватое выражение, и она проговорила:

— Через пять дней всю нашу сказку повязали. Наши девчонки под следствием сейчас, вообще-то.

— За что? — искренне удивилась Агнешка Збых.

Алиса пожала плечами, а Ольга Жуковская быстро объяснила:

— По закону все — соучастники… То есть соучастницы.

— Тогда, насколько я разбираюсь в правовых вопросах, та девушка, Люда Онищук, мать которой взяла у нас деньги и вместе с ней уехала… Она ведь не имела права этого делать. Как оно называется у вас… Подписка о невыезде, верно?

— Правильно, — утвердительно кивнула Ольга. — Только там есть нюанс. Люда и еще несколько девчат сразу, на месте, в тот же день заявили, что их принуждали. Написали заявления. Перешли в разряд потерпевших, жертв, получается. Жертвы преступлений имеют право на свободное передвижение. Уезжают когда и куда хотят. В суд явиться обязаны, конечно. Но до суда там, как я понимаю, далече.

— По нашим данным, начальник милиции Самчук на полный ход запустил машину, подключил всех, кого можно и нельзя, чтобы самому выйти из грязной истории с минимальными для себя потерями, — сказала Агнешка. — Потому ты права, суд состоится нескоро. А ты, Алиса, почему не взяла пример с Люды?

— В смысле? Почему не сбежала? Ха, я уже пробовала, только же вот рассказала вам…

— Нет, почему заявления такого не писала?

— А, вы вот о чем… Потому, что меня никто не принуждал. И Людку никто не принуждал, и Юленьку нашу, малую, и, особенно, Тамарку, которая Ангелина… Ангел… — Тамара, та самая? Она себя Ангелом назвала?

— Она такой же Ангел, как я — Алиса. Вот кто ее заставлял? Кое-что о ней я уже рассказала вам. Профессиональная проститутка, уставшая ублажать кого попало и перешедшая из реала в виртуал. Да они же с Юлькой маленькой два сапога пара! Сестры близняшки! Обе готовы при первой же возможности даже приплатить немного, чтобы оказаться в этом бизнесе, в тех студиях, на тех диванах! А смена у них… у нас у всех есть достойная — девочки в беленьких трусиках, которые изгибаются возле шестов, как змеи! Мной не занималась мать — я пошла туда, согласилась и не сильно от этого страдала! Теми девочками матери занимаются очень активно — и они будут там же! Не сразу, не именно на нашем месте. Вы понимаете, о чем я говорю, так ведь? Понимаете?

— Да-да, нам все понятно, — поспешила заверить девушку Ольга. — Все же, почему тебя устраивает та ситуация, в которой ты находишься сейчас, Алиса?

— Это честно, — ответила она просто. — Наверное, мне нужно пройти по какой-то дороге до конца. В тюрьму вряд ли посадят. Учиться… Конечно, пока ты под следствием, куда-то соваться сложно. Тем более, наша история еще на слуху.

— Ваши имена и фамилии не разглашаются.

— Кому надо, тот узнает, и вам это известно даже лучше, чем мне. Кстати, у нас дома был следователь, задавал матери вопросы. Она узнала, чем мы занимались под крылом мамы Вали в «Глянце». Думаете, возмутилась, оскорбилась, стала всех подряд обвинять? Фигушки! Когда следак ушел, она только вздохнула, покачала головой: что ж вы, говорит, дочка так неосторожно. Это теперь ты опять без работы? Понимаете, для нее то, чем я занималась, считалось вполне обычной, нормальной работой! Так думают многие! И я не полная идиотка, такой труд и подобный заработок считается нормой не только в нашей, не совсем нормальной стране. Слушайте, Интернет, как и виртуальный секс, не у нас придумали! Не в Украине, не в России, даже не в Польше! Такие студии работают чуть ли не по всему миру! Вряд ли где-то возле каждой девушки стоит потный амбал с автоматом, грозя пристрелить, если та откажется раздвигать перед камерой ноги и облизывать губки! Потому не знаю, кто там к чему Людку Онищук принуждал, жертвой чего или кого она себя считает. Думаю, перед собой оправдывается, перед родителями, родней… — Ты не оправдываешься?

— Смысла нет, — просто ответила Алиса. — И знаете что? Давайте уже как-то закругляться. Устала я, никогда так долго языком болтать не доводилось.

Жуковская поймала себя на том, что впрямь перестала следить за временем. Когда в середине осени сумерки сгущаются уже после шести вечера, всякое темное время суток невольно кажется ночью, ночь же — сплошной, бесконечной. Взглянув на циферблат, Ольга отметила: здесь, у нее дома, они говорили, а по большей части — слушали почти пять часов. Если суммировать от момента знакомства с Алисой в кафе, ее нехитрая, обычная, банальная и потому-то тяжелая, местами даже жуткая история заняла часов восемь. «Полноценный рабочий день труженика бюджетной сферы», — грустно усмехнулась Ольга. Это не прошло мимо внимания девушки.

— Что смешного?

— А? — обернулась к ней Жуковская, отгоняя свои несвоевременные мысли. — Ах, да… Нет, ничего, извини… Я о своем, ничего, все в порядке.

— Так я могу идти?

Ольга скрестила взгляды с Агнешкой.

— Конечно, можешь. Тебя никто не держит, спасибо огромное.

Алиса поднялась, потянулась до легкого хруста в костях. Несколько часов неподвижного сидения дали о себе знать, тело слегка онемело.

— Я сама пойду?

— Ни в коем случае! — поспешно сказала Агнешка. — Юранд тебя отвезет, куда скажешь. Мы же договаривались. Да, еще такое…

— Что? — насторожилась девушка.

— Ничего страшного, не волнуйся. Вообще-то, я лично узнала даже больше, чем хотела и надеялась. Несколько вопросов на дорожку, просто для себя.

— Разве вы раньше не для себя спрашивали?

— Ой, Алиса, не цепляйся к словам, — отмахнулась Жуковская.

— Мы все устали, — бросила ей полячка. — Она ни к чему не цепляется, все правильно. Мне, Алиса, важно знать разные мелочи, так лучше составляется общая картина. Ты работаешь сейчас?

— Менеджер в интернет-кафе. Это вообще отдельная история.

— Почему?

— Интересная достаточно.

— Чем же? — Теперь, когда была заметна общая усталость, ответы из девушки приходилось буквально выдавливать.

— Точно не знаю, мне наши девчонки говорили, из «Глянца». В смысле, бывшего «Глянца», там же контора накрылась по понятным причинам… Короче, прошел слушок, что всех наших на работу устраивает лично Самчук.

— Начальник милиции?

— Его пока вроде отстранили, что-то такое… Или там вместо него кто-то обязанности временно исполняет… Я в такие детали не сильно вникаю. Не в том дело. Поговаривают, Самчук через какие-то свои каналы дает указания пристраивать моделей из «Глянца», особенно тех, кто проходит по этому делу, на нормальную работу. Зарплата не главное, важно — девчата при деле и каждая знает, кому обязана.

— Вы вообще догадывались о причастности ко всему этому бизнесу начальника милиции?

— Прямо — нет. Перед нами же, сами понимаете, никто не отчитывается. Мама Валя дружила с Самчуком, этого не скрывала. Понятно, раз нас не трогали какое-то время, без милицейского прикрытия не обойтись. Следователь, который приходил к нам, вообще намекал: раскрутила историю Служба безопасности, и то лишь потому, что там нарисовалась международная преступная группа. Без этого долго бы ловили, если бы вообще занимались таким. Выходит, — вздохнула Алиса, — пани Сане надо спасибо говорить. Она спустила бизнес мамы Вали в унитаз. Жаль…

— Тебе жаль? Ты же не видела в нем себя?

— Кто знает. Я просто плохо работала.

— Ты так оцениваешь свои старания?

— Не было никаких стараний, вот какая оценка. Может, постарайся я лучше… Ай, ладно, не о чем говорить больше. Воду в ступе толчем. Отпускайте меня уже.

— Хорошо, хорошо, только я не пойму никак: если никто из вас ничего не знал о причастности начальника милиции к работе порностудии, какой смысл ему хлопотать о вашем трудоустройстве? Против него ты, например, не можешь дать никаких показаний, разве нет?

— Правильно, — кивнула девушка. — Но там всё и все завязаны, вы разве не поняли до сих пор? Если так сложится, что из-под удара получится вывести маму Валю или этот удар, как вариант, можно существенно ослабить, начальник милиции выиграет от того, разве нет? Пани Сана его мало волнует. И я вот что думаю: дело может повернуться таким образом, что ее надо будет топить, а Валентину Павловну — вытаскивать. Там же много чего от наших показаний зависит. Как мы себя поведем, так и с нашей бывшей хозяйкой сложится. Каждая из нас для нее — что-то вроде маленького спасательного круга.

— И тебя уже кто-то обрабатывает? — быстро спросила Ольга Жуковская.

— Пока нет, — Алиса повела плечами. — Слушайте, я даже не уверена, что все это правда. Слухи, говорю же вам. Только ведь работу каждая из нас нашла без проблем. Кто хотел, разумеется. По цыганской почте. Одна другой сказала, что там-то и там-то есть нормальное место. Платят мало, зато спокойно, тихо, при деле, особых знаний не нужно. Так что, — Алиса картинно развела руками, — получается, сижу в компьютерном клубе, принимаю деньги, включаю Интернет желающим сразиться в какую-то стреляющую игрушку. Пацаны хотят убивать монстров, а те, кто постарше, продуваются в виртуальном казино. Такое.

— Ты… — Жуковская не знала, как верно задать вопрос, потому спросила просто: — Ты дальше думаешь что-то? Или решила до старости сидеть в том клубе?

— У вас есть другие предложения? — вопрос прозвучал равнодушно — обе знали, что предложений нет и быть не может, потому ответом стало молчание.

— Большое тебе спасибо, Алиса, еще раз, — подвела окончательный итог Агнешка Збых, протянула девушке руку, громко позвала Юранда и, когда Чинский появился в дверях, дала помощнику указания на польском: — Отвези девочку, будь так добр, и возвращайся. Я еще немного побуду здесь, надо переварить. Потом поедем ужинать.

— На такси? — спросил Юранд тоже по-польски, ничуть не смущаясь, что присутствующие их не понимают.

— Зачем такси? — удивилась Агнешка.

— Pani, mężczyzna na pewno chce wypić. Mu niechęć siedzieć za kierownicą [7] .

Услышав это, Агнешка Збых удивилась еще больше — ей ответила Алиса, и, хотя ее польский был далек от совершенства, фраза оказалась довольно-таки грамотной и правильно построенной.

— Вот так! — не сдержалась Ольга, даже подмигнула девушке, а та в свою очередь подарила улыбку — единственную искреннюю, даже с легкой хитрецой, за все то время, что они сегодня общались. — Знай наших!

Агнешка тоже улыбнулась, показала Алисе большой палец.

— Я смотрю, ты оптимистка.

— Сама не знаю, кто я, — призналась девушка. — Вот и будет повод над этим поразмыслить. Скажите…

— Да-да, — засуетилась полячка. — Говори, говори… — Мы не оговаривали этот вопрос… Насчет денег… — Тебе деньги нужны?

— Я не Людка, требовать наглости не хватает. И вообще, нет так нет. Если считаете, что время не зря потратили… Только милостыни не прошу, сразу предупреждаю!

— Матка Бозка, какая милостыня! Много не выйдет, свои отдаю. Потом компенсирую. Не компенсирую — так и будет, — Агнешка подхватила сумочку, достала кошелек, выудила бумажку в сто евро. — Больше нет, правда.

— Даже это много, — купюра перекочевала в карман Алисы. — Чисто символически, так, оправдать потраченное время.

— Оправдала?

— Нормально. Поехали, что ли?

Юранд кивнул и вышел. Алиса двинулась за ним. Но прежде чем уйти окончательно, она остановилась в дверях, обернулась. В глазах мелькнули новые, совершенно до того не виданные собеседницами незнакомые озорные огоньки.

— Теперь смотрите сюда. Я потратила на вас время. Попросила денег — вы дали. Неважно сколько. Другое интересно: ведь я только что опять продала вам себя. Несколько часов разговоров на тему, так или иначе касающуюся секса. И вы, клиенты, получили то, что нужно, и заплатили. Разве нет? Разве за это судят?

Ответа не дождалась, да и вряд ли хотела. Повернулась, покинула своих исповедальниц, нарочито громко топая ногами.

Оставшись наедине, Ольга Жуковская и Агнешка Збых долго не могли подобрать слов, чтобы объяснить неожиданный прощальный аккорд девушки. Наконец Ольга вернулась к своему месту за столиком, присела, сложила руки перед собой на коленях и проговорила, глядя не на польскую коллегу, а на темное, усеянное мелкими дождевыми каплями окно.

— Знаешь… она ведь права.

— Знаю, — ответила Агнешка.

От автора (вместо эпилога)

Вы прочитали художественное произведение. Но при этом книга — литературная обработка реальных событий, действительно имевших место. Не все они происходили в украинском городе Луцке в указанные периоды. Однако каждое из них случилось в наше время, с нашими согражданами и их детьми. И перенести их в одно место, сведя к тому же во времени, требовала не хронология, а логика художественной литературы.

Мне очень хочется, чтобы моя книга была принята как предупреждение. Точно с теми же мыслями я садилась писать мой первый роман — «Олеся. Сожженные мечты», вышедший годом раньше и быстро завоевавший читательское признание. Пользуясь случаем, благодарю издательство «Клуб Семейного Досуга» за то, что оценило мои труды, сочло тематику острой и актуальной и что теперь мы сотрудничаем. А вам, дорогие читатели, отдельное спасибо — новая книга появилась благодаря вашему живому интересу к моему дебюту в жанре социальной прозы.

Герои этой книги носят вымышленные имена и фамилии. Все совпадения — случайны. Однако за каждым из них стоят реальные люди с реальными историями. Сюжет романа велит закончить историю в том месте, в котором она завершена, и вы только что попрощались с действующими лицами. Он не предполагает постскриптума. Но та история, которую я взяла за основу, таки имеет свое продолжение или завершение — время покажет.

В ноябре 2011 года по делу о порностудии в Луцке состоялся суд, широко освещаемый средствами массовой информации. Главные обвиняемые, натолкнувшие меня на создание образов Валентины Ворон и Оксаны Мороз, получили суровые приговоры — восемь и пять лет тюремного заключения соответственно, с конфискацией имущества и лишением права заниматься предпринимательской деятельностью. Девушки, собирательный образ которых помог создать Алису, осуждены на четыре года условно каждая. Этот судебный процесс от общественности не скрывался. Однако уже через полгода, весной 2012-го, областной Апелляционный суд, заседание которого проходило, в отличие от предыдущего, в закрытом режиме, изменил приговоры фигуранткам. Обеих женщин освободили прямо в зале суда, изменив приговор на условный, тот же суд определил для обеих трехлетний испытательный срок.

Сегодня я не готова сказать, окончена ли эта реальная история. И можно ли в наших повседневных непростых реалиях завершить ее так же, как придумывается счастливый и справедливый конец в любом романе. Менять нужно не финалы книг — важно изменяться самим. Желательно — в лучшую сторону. Поможет нам в этом прежде всего желание перемен. Еще — открытость общества, не позволяющая замалчивать малейших случаев покушения на наши честь, свободу, человеческое достоинство. Перемен нужно не только хотеть и желать — надо понять и принять для себя тот непреложный закон жизни, что никто для каждого из нас, кроме нас самих, ничего не сделает. Или же без нашего участия, при нашей тотальной пассивности, окружающая жизнь поменяется к худшему.

Вот для чего я решила писать свои книги. Ведь каждая из них — не придуманная, а наша с вами настоящая жизнь. Она касается всех и не должна оставлять равнодушной по возможности большее число людей.

До новых встреч!

...

Искренне Ваша Елизавета Воронина

Сноски

1

Извините! ( пол .)

2

Алло, слушаю ( англ .).

3

Это Ольга ( англ .).

4

Мне срочно нужна Агнешка ( англ .).

5

Да, конечно ( пол .).

6

Девочки ( пол .).

7

Пани, мужчина наверняка хочет выпить. Ему неохота сидеть за рулем ( пол .).

Оглавление

Часть первая Скандал и молчание

Часть вторая Погасшие звезды

Часть третья Польский капкан

Часть четвертая Страна без чудес

От автора (вместо эпилога) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg