«Спасайся кто может»

— Конечно, не может быть и сомнения в том, что дисциплина вещь хорошая, — сказал ночной сторож, — но не всегда-то она хорошо действует. Вот, например, мне не разрешается курить здесь на пристани, и когда мне захочется пососать трубочку, я должен итти в "Королевский трактир", или же забираться на плашкот. Но в "Королевском" я уж не могу наблюдать за пристанью, а на плашкоте раз, пока я курил, пришел дурак-лодочник и отчалил, прежде чем я заметил, что он делает, и провез меня таким образом до самого Гринвича. Он говорил, что часто проделывал такие штуки со сторожами.

Не было хуже человека в отношении дисциплины, чем капитан Таскер, с которым я плавал на "Пиголице". У него было что-то такое неладное в мозгу. Он был аккуратный человек, весь гладко выбритый, кроме маленьких бакенбард, и всегда старался как можно более походить на морского офицера.

Я не имел и понятия о том, каков он на самом деле, когда поступил на пароход, и он вел себя очень тихо и смирно, пока мы не вышли в открытое море. Но тут-то чорт[1] и начал показывать рога.

Боцман у нас вмешивался решительно во все. Мы все как есть делали по его свистку.

Хотя мы и не совершали правильных рейсов, но у нас было много пассажиров, ехавших с нами в Капштадт, и все они были очень высокого мнения о капитане. Был один молодой лейтенант, который говорил, что капитан напоминает адмирала Нельсона[2] и их с капитаном, бывало, водой не разольешь, — такие стали друзья.