«Слуга государев»

Слуга государев (fb2) - Слуга государев 15968K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Олег Станиславович Рясков

Олег Рясков Слуга государев Исторический роман Полная версия

Часть первая

Пролог

Зимой и ранней весной 1709 года военные действия России и Швеции свелись, скорее к маневрированию и мелким столкновениям, а после того, как Меншиков по приказу Петра взял Сечь, шведский король Карл XII, находясь в крайне затруднительном положении, из-за отсутствия должного снабжения провиантом и припасами, решился оставить зимние квартиры и осадить Полтаву. Этот небольшой городок хоть и был обнесен десятисаженными каменными стенами, но охранялся небольшим гарнизоном под начальством полковника Келина. По уверениям Мазепы именно в Полтаве можно было раздобыть довольствие — издавна этот город славился развитой торговлей. К тому же, осадой Полтавы Карл надеялся принудить Петра I прийти на помощь к осажденным, и сблизится для решающего сражения. Шведским войскам это было жизненно необходимо: Турция медлила начинать войну с Россией, армия таяла на глазах, успех компании становился все менее очевидным. В апреле шведские полки генерала Шпара, высланные к Полтаве, начали осадные работы. А в начале мая шведы пытались захватить город приступами, но каждый раз откатывались, неся большие потери.

Маленькая крепость стойко защищалась всякий раз, как противник шел на приступ. Возможно, на неудачах осаждающих сказывалось отсутствие у шведской армии осадных орудий, так или иначе, крепость держалась, но маневр Карла удался. Петр, наконец-то, выдвинулся к Полтаве. Несмотря на то, что русского царя мучила лихорадка, он отказался отлеживаться и намеревался со дня на день прибыть к полкам с подкреплением.

Глава первая

С верхних веток вспорхнуло несколько птиц, обронив листву с кроны деревьев на тропу под копыта ступающим шагом лошадям. На лесной дороге показались два всадника. Несмотря на лето, они кутались в плащи. Солнечные лучи почти не проходили сквозь листву и стоявший в лесу плотный туман, как холодное дыхание окутывал путников. В растворяющихся сумерках таинственная лесная чаща, окутанная седой пеленой, лишь изредка оглашалась карканьем ворон и зловещей дробью дятла. Причудливые столетние дубы с гигантскими корнями, выступающими над мхом, сплетались ветвями где-то наверху и образовывали плотный ковер из листьев, казалось, защищая это спокойствие от суеты мирской.

Зеленая форма выдавала во всадниках русских солдат, а сумки, повешенные через плечо, не такие тяжелые, как у стрелков, говорили, что эти двое были, скорее всего, курьерами. Туман путался в ветвях, сопровождая заезжавших все глубже по лесной дороге всадников… Лошади, захрипев, заволновались, почуяв неладное. Солдаты переглянулись.

Внезапно дорогу им преградило с шумом рухнувшее старое дерево. И без того нервные кони шарахнулись в сторону. Послышался нарастающий свист, и один из солдат, со стоном, рухнул на землю. Второй — вскинул ружье и начал оглядывать листву, откуда донесся странный звук. Свист снова рассек воздух и сухая ветка, обломившись, упала на плечо испуганного юноши. Не долго думая, он развернул коня вспять. Но тут же, что-то с силой ударило курьера в затылок, сбив наземь шляпу. Раненный судорожно вцепился в загривок понесшей лошади, которая унесла его прочь из чащи.

Когда поверженный курьер открыл глаза, с трудом приходя в сознание, он как во сне увидел сквозь расступающийся туман фигуру в длинном черном плаще. Бесшумно ступая по траве, незнакомец приблизился к лежащему на земле солдату. Тонкой рукой он ловко обшарил карманы и сумку гвардейца, и, нащупав письмо, спрятал его за пазуху. Раненный, решив не выдавать себя, прикрыл глаза, нащупывая рукоять шпаги.

Туман над лесом рассеивался, яркое солнце, светило незнакомцу в спину, оставляя лицо в тени. Каким легким не было движение раненного, незнакомец в черном плаще уловил его, встал, в руке сверкнуло лезвие. Спасшийся курьер, бежавший без оглядки замер, услышал, как лесную тишину прорезал предсмертный крик его товарища.

Глава вторая

В русском лагере было тихо. Яркая луна освещала палатки, косые тени от которых расчерчивали землю. Возле редких ночных костров сидели и негромко переговаривались караульные солдаты.

— Уж, какой раз такое приключается! Федор-то, — солдат кивнул в сторону палатки с раненым гвардейцем, — единственный, кто выжил, да и то ничо толком не видел…

— А я говорю вам, этот черный всадник — дьявол!

— Да, и Яков-то из Семеновского… сказывал про него, мол нечисто там!

Вот уже несколько дней в лагере только и было разговоров, что о черном всаднике. Они будоражили людское воображение, и всаднику приписывали все новые и новые подвиги.

— Говорят, что ховался в тех местах беглый стрелец, ну после бунта ихнего. Но царевы людишки того стрельца выследили на болотах да там же, у его шалаша, и вздернули. Вечерело, и они значит решили заночевать тут же у костра. А до шалаша того токмо одна тропа и была по болоту-то. Выставили они одного в дозор да и спать улеглись значит, а на утро-то дозорный воротился. Смотрит, лежат они все с порезанными шеями, а повешенного нет. И лошадь одна пропала. С тех пор и ходют слухи, что мстит он за души стрелецкие.

— А лошадь его по болоту да по воде, как по земле, ходит… Послышались шаги. Солдаты оглянулись и увидели двух офицеров. Даже в ночной темноте они узнали светлейшего князя Александра Меншикова и Григория Воронова, кто был с самим царем с потешных полков. Офицеры подошли к палатке, где лежал раненый курьер. Григорий вздернул полог и, пропустив Меншикова, вошел следом за ним.

При виде высоких гостей раненый попытался приподняться, но те остановили его жестом. Григорий кивнул на солдата:

— Вот он, герой.

Меншиков склонился над курьером:

— Ну что, братец? Кто это был? Разглядел?

— Я толком не разобрал. Все случилось внезапно. Помню, как дерево поперек тропы повалилось, лошади заметались, да будто тень, какая, по кустам мелькнула. А перед этим только свист слышал! — испуганно перекрестился солдат.

— А что, товарищ твой? — поинтересовался Григорий.

— Так, у меня как лошадь понесла…я, ваш благородь, и видеть его, не видел, томко крик слышал. Кричал, страшно, аж жуть как…

— Эх, толку-то с него как с козла молока: «лошадь понесла», «не разобрал, ваше благородь»! — с досадой махнул рукой Александр и вышел из палатки.

Григорий лишь задумчиво протянул:

— Тень говоришь? Ну-ну!

Он еще немного постоял над раненным, осмысливая услышанное, и пошел догонять Меншикова, благо тот далеко не ушел, а стоял в задумчивости возле палатки. Увидев Воронова, он укутался в плащ, словно озноб пробрал:

— Неладно стало в этих краях, это уже третий разъезд! Ты ж родом отсюда? Места эти знаешь! Поезжай-ка ты туда, Гришка! Погляди, что к чему. Да и письма, курьерские может, сыщешь. Негоже им в чужих-то руках оказаться. Григорий посмотрел на темное небо, усыпанное звездами, и тихонько затянул:

— Эх, судьба моя, судьбинушка…

— Ты чего, Гриш?

— Да ты не волнуйся, Сашка, съезжу! Не впервой!.. Ночь- то, какая!!!

— Да, и еще… — Меншиков глянул у сидевших поодаль караульных у костра: Средь солдат поговаривают про какого-то черного всадника…

Гришка вопросительно вскинул брови, а Меншиков продолжал:

— Ну, дескать, появляется ниоткуда, исчезает в никуда…рыскает, мол, по окрестностям.

Гришка, ехидно глянув на князя не выдержав, захохотал. Меншиков укоризненно покачал головой:

— Ну чего ты ржешь?! Людишки Богу душу отдают!

— А ты, стало быть, веришь? — Гришка весело взглянул на Александра.

— Ты ж меня знаешь!

— Вот и я поверю, только, когда этого черта за хвост поймаю!

В нахальных глазах Воронова читались удаль и отвага. Он с усмешкой провел рукой по пшеничному усу и пошел к кострам. Меншиков на всякий случай перекрестился, и направился к своей палатке.

Глава третья

На Версальский дворец опускался вечер. Из экипажей, то и дело останавливающиеся у ограды выходили все новые разодетые гости. Когда возле железной решетки остановилась очередная роскошная карета, с гербом, на котором лев раздирал пасть змию, и из нее вышел человек в легком плаще и треуголке, многие из приехавших придворных зашептались — прибыл один из самых заметных придворных, кому благоволил сам король — шевалье Шарль де Брезе. Поприветствовав наблюдавших за ним придворных легким кивком, он направился к залитому огнями дворцу. Идущие навстречу дворяне, кланялись ему, провожая почтительными взглядами, что выдавало в нем человека не только знатного, но и пользовавшегося уважением. Правильные черты, его лица, очаровавшие придворных дам, сулили легкие победы над женскими сердцами, а аккуратно постриженные усы над тонкими губами придавали ему несколько лукавый вид. В свои неполные двадцать пять лет он стал завидным женихом — почти все родственники, включая отца и старшего брата, отбыли в мир иной, сделав его владельцем одного самого крупного во Франции состояния. Осиротев, Шарль обрел в короле единственного благодетеля. Людовик помнил заслуги старшего де Брезе, служившего ему верой и правдой еще со времен Фронды.

Гладкий паркетный пол просторной анфилады отозвался эхом под каблуками его туфель, а гости дворца учтиво расступались, пропуская бравого красавца. Он, как и все гости, спешил на карточную вечеринку к Принцу Филиппу Шартрскому Герцогу Орлеанскому[1]. Сдержанно отвечая на поклоны, он подошел к салону Венеры, который в этот вечер занял герцог, устроив там карточную баталию.

Последние годы король все больше пребывал под влиянием набожной мадам де Ментенон. Пышные праздники, коими славился французский двор, стали редкостью, и игра в карты оставалась, чуть ли не единственной забавой придворных. Сам король, в свое время, увлекшись карточной игрой, умудрился в течение вечера проиграть шестьсот тысяч ливров, после чего его пыл поостыл. Однако, сегодня его Величество ожидали на карточной игре. Поговаривали, что недавняя «размолвка с Мадам», которая своей чопорностью и религиозностью почти отвадила короля от мирских развлечений, давала шанс Герцогу Орлеанскому на некое сближение, а визит короля на карточную игру еще более отдалял короля от спальни мадам де Ментенон. По Версалю поползли слухи, что поводом для ссоры послужило чрезмерное внимание короля к молоденькой фрейлине герцогини. И, поэтому, виновница сей истории, молоденькая мадмуазель де Монтеррас, по приказанию герцога, предусмотрительно была усажена за центральный стол, где обычно играл король.

Де Брезе, войдя в салон, отдал плащ и шляпу лакею, и окинул взглядом собравшееся общество. Карточная вечеринка была уже в разгаре, но столы, расставленные по кругу и накрытые зеленым сукном, были почти пусты. Небрежно брошенные на них карты говорили о прерванной игре. Все столпились у центрального стола, где соперничали играя в poque[2] граф Ла Буши обозначенная нами мадмуазель де Монтеррас. Ставками игроков служили золото и драгоценности — на столе горкой лежали и монеты, и украшения.

Граф Ла Буш — лет тридцати господин в черном парике, с красивыми, не лишенными коварства, глазами, уверенно повышал ставки, он был увлечен скорее очаровательной соперницей, нежели самой игрой. Мадмуазель Шарлотта де Монтеррас — внезапно вознесенная молвой в фаворитки стареющего короля Людовика XIV, совсем еще юная особа, лукаво поглядывала поверх карт. И хоть на ее хорошеньком личике застыла светская улыбка, но наиболее наблюдательные из гостей могли заметить замешательство, охватившее прелестную соперницу графа. Совсем недавно появившись при дворе, Шарлотта, взятая, скорее из-за прелестной внешности, нежели из-за знатного происхождения, она все еще смущалась всеобщему вниманию. А нешуточные ставки и количество золота на столе и вовсе повергали ее в шок.

За этой игрой и следили придворные, негромко переговариваясь между собой. Лишь один из них, недавно вернувшийся из России, беседовал с кардиналом на темы далекие от игр:

— Право, Ваше преосвященство, уверяю, это отнюдь не сплетни! Война войной, но в лагере русских всерьез говорили, что в окрестностях объявилась нечистая сила… Тонкие брови служителя церкви удивленно изогнулись на худощавом лице.

— Да что Вы!

Придворный не замедлил пояснить его преосвященству:

— В образе всадника апокалипсиса этот демон разъезжает по полям и лесам, забирая людские души. Стоит русским послать гонца, его на следующий день находят мертвым! Лошадь его по болотам, как посуху идет, а как руку поднимет — деревья валятся!

Епископ принял снисходительный тон и со вздохом протянул:

— Немудрено сын мой… Россия — страна дикая! Люди там темные, на легенды падкие! Уж вам то, просвещенному представителю Европы не следует уподобляться язычникам! Однако, пойдемте к столу, сдается мне, юная фаворитка сегодня в выигрыше не просто по воле случая.

— Вы полагаете, ей подыгрывают?

В этот момент в салон вошел Герцог Орлеанский вместе со своим неизменным любимцем, Де Гишем. Теребя свой сандаловый веер и отвечая на приветственные поклоны, он, направился к центральному столу, продолжая свой рассказ:

— …Никто не знает, уж зачем, графиня Ла Шер завела обезьянку…

Де Гиш, оживился:

— Видимо, ей наскучило окружение! Захотелось свежего лица! О, смотрите! Мадмуазель де Монтеррас проиграет все, что подарил ей король!

Герцог Орлеанский запечатлел на устах кривую ухмылку:

— Тсс! Это всего лишь сплетня. Кто знает, вдруг это ожерелье из сундуков ее покойного старика-отца. Хотя его Величеству иногда надо отвлекаться от молитв в обществе Мадам! Так о чем я?

— Об обезьянке!

— Да, и вот представьте себе, эта обезьяна вспрыгнула на голову ее супруга…и стянула парик!

Де Гиш, не переставая следить за игрой, поинтересовался:

— И все сразу увидели его рога? Герцог притворно вздохнул:

— Увы, лишь только лысину…

Его взгляд остановился на Де Брезе:

— А, вот и наш герой — любовник! Гроза вдов и жен! Де Гиш вполголоса произнес:

— Последнее время он тоже вертится около Монтеррас! Герцог Орлеанский пожал плечами:

— После распространившихся слухов все торопятся выразить ей свое почтение!

— И что король? — переспросил окончательно сбитый с толку интригой приятеля де Гиш.

— Насколько я понял, после ссоры с Мадам, он не прочь развлечься! Но, он стар и ленив! Правда, если расставить сети, куда заплывет мадмуазель, он вряд ли откажется… проверить улов! — Герцог насмешливо покосился на де Монтеррас. Де Гиш также глянул на прелестную фрейлину:

— Да, только наша милая рыбка может и не захотеть быть пойманной!

— Увы, времена, когда фрейлины ловили любой намек короля прошли. Тем более эта провинциалка! Она в фрейлины-то попала, разве что, благодаря просьбе своего дяди!

— Этот Монтеррас, при дворе появлялся дважды, кажется, на казнь Равальяка[3] и в день победы над Фрондой! — уточнил Де Гиш.

Герцог рассмеялся. Его смех, по-видимому, долетел до мадмуазель де Монтеррас. Ее взгляд случайно упал на вошедшего де Брезе. Он тут же учтиво поклонился.

Игра за столом приближалась к кульминации, ставки с каждым разом делались все значительнее. Игроки пасовали один за другим, предпочитая не вмешиваться в схватку лидеров — обворожительной мадмуазель и насмешливо поглядывавшего на свою соперницу графа.

Увидев, что девушка собирается снять с шеи колье и поставить его на кон, Де Брэзе, направился к игровому столу. Проходя за спиной графа, он не преминул ознакомиться с его картами и встал за спиной девушки.

Де Монтеррас, тем временем, все-таки сняла с себя колье и придвинула его к золотым монетам и прочим драгоценностям, лежавшим на столе в качестве ставки.

Все в зале изумленно уставились на нее. Герцог воспользовался моментом и произнес негромко, но вполне разборчиво:

— Подарок короля!

Слова разнеслись среди придворных с быстротой молнии. Да же те, кто не верил в интрижку короля с фрейлиной, стали сомневаться.

Ла Бушскорчил ехидную гримасу. Его ответом на ставку послужил перстень с огромным алмазом.

Стоявший поодаль Герцог Орлеанский, выражая солидарность мадмуазель де Монтеррас, пожурил ее:

— Право, мадмуазель, нельзя так рисковать… Господин Ла Бушсегодня в ударе!

Де Брезе подхватил мысль герцога:

— Да, у графа все шансы на победу, на нем столько всяких побрякушек! — Шарль понизил голос: Но эта была последняя!

Мадмуазель де Монтеррас, захлопав ресницами, невинно запротестовала:

— И как же мне отыграться?

— Доверьтесь мне! — улыбнулся де Брезе.

— Интересно король обидится, если увидит свой подарок на графе? — опять обронил вполголоса Герцог. Он недвусмысленно кивнул на бесценное колье. На этот раз его услышали уже за столом. Сидящая за рядом с Ла Бушем придворная дама оценила шутку:

— Это было бы забавно, Вы будете его носить, граф? Де Брезе тоже нашел шутку удачной:

— Вряд ли граф наденет женские украшения… Хотя, кто знает? Вкусы меняются!

Граф Ла Буш изменился в лице. Его задели слова этого повесы. Слегка наклонив голову влево, он повернулся к Шарлю и стараясь не терять непринужденного тона спросил:

— Шевалье изволит шутить? Или к его слова я могу отнести на свой счет?

Де Брезе, мастер в подобных пикировках, поддразнивая графа, также наклонил голову, ответив в тон собеседнику:

— Шевалье изволит шутить, причем, где захочет, когда захочет и с кем ему пожелается… А счет всегда можно оплатить! Главное, чтобы кредитор не скрылся. Все замерли. Это был почти прямой вызов. Но в перепалку вмешался Герцог Орлеанский. Открытая ссора за столом не входила в его планы:

— Господа! Так что же, игра? Ставки или карты на стол?

Де Ла Буш, отпив вина, поставил бокал перед собой, словно отгораживался от дальнейших ставок:

— Ход за мадмуазель!

Вокруг разочарованно вздохнули, понимая, что де Монтеррас вряд ли продолжит — все ее золото и украшения уже лежали на столе. Она обернулась к Де Брезе:

— Шевалье! Помогите! Как быть? Бросить карты? Ведь у меня ничего не осталось!..

Молодому человеку, знавшему карты соперника очаровательной кокетки, не составило труда сделать правильный выбор. Насмешливо глядя на графа, он снял с шейного платка красивую брошь с алмазами, не уступавшими по своей цене перстню графа, и положил рядом в качестве ставки:

— Ничего не бойтесь, мадмуазель! Выигрыш Ваш! Мадмуазельпролепетала:

— Господи! Я вся горю!..

Ла Буш скривился в усмешке. В зале придворные застыли в ожидании. Последняя ответная ставка решила исход партии — графу осталось только вскрыть карты. Он медленно, одну за другой, выложил их на стол и откинулся в кресле. Вокруг стола восторженно загудели. Карты были неплохие: три короля и разномастные туз с десяткой. Но карты де Монтеррас оказались сильнее: три валета и две восьмерки — «полный дом». Зал взорвался восторженными возгласами. Выигрыш был столь значителен, что с этой минуты, де Монтеррас, грозило стать жертвой не только сплетен, но и зависти.

Ла Буш побледнел и, бросив на стол платок, встал из-за стола. Придворные дамы продолжали щебетать:

— Боже мой!!!

— Это же целое состояние!

Мадмуазель де Монтеррас, все еще не веря выигрышу воскликнула:

— Да на это можно построить дворец!

Граф поклонился сопернице, и кисло улыбнулся:

— Разве что, небольшой!

Де Брезе, нагнувшись поцеловать руку счастливицы, произнес:

— Надеюсь быть в нем первым гостем!

Наблюдавший за любезностями около победительницы Герцог Орлеанский сквозь зубы процедил Де Гишу:

— Где первый гость — там и второй!

Де Гиш прибавил к изречению друга:

— Занимайте очередь, господа…дворец будет маленьким! Уединившись в нише возле окна, Герцог Орлеанский и Де Гиш продолжали внимательно следить за происходящим. Задуманный план начал осуществляться. Оставалось лишь поставить точку. Герцок окликнул проходящего мимо Ла Буша и пригласил знаком присоединиться к их компании.

— Де Брезе сегодня блещет остроумием! — сказал он подошедшему де Ла Бушу.

Де Гиш, подхватил графа под руку:

— Да-да! По поводу женских украшений!

Герцог Орлеанский многозначительно посматривая на Де Брезе беседующим с де Монтеррас, нарочно растягивая каждое слово, изрек:

— Шутка удалась, а счет-то остался неоплаченным! Ла Бушоглянулся к де Брезе и усмехнулся:

— Вы предлагаете мне дуэль?

Де Гиш уловил хитрую гримасу Герцога и, поняв, что она является руководством к действию, бросил, подливая масло в огонь:

— Друг мой, уверяю, спуская такого рода остроты, вы скоро обрастете коростой! Да, и потом, чем вы рискуете, имея таких секундантов?

В ту же секунду раздался громкий возглас церемониймейстера:

— Его Величество король Франции Людовик XIV!

Гости встали и почтительно расступились, застыв в глубоком поклоне. Людовик XIV шел не спеша, время от времени кивком головы приветствуя своих подданных. Граф Ла Бушпридвинулся к Де Брезе и, склоняясь в почтительном поклоне, прошептал:

— Черт бы вас побрал, Де Брезе! Надеюсь, вы умеете играть и в другие игры, кроме карт?

Молодой франт покосился на ля Буша:

— Если вы ищете учителя по играм, я готов, но урок будет платным!

Тот утвердительно кивнул:

— Я проиграл лишь золото. Шпага осталась при мне! Завтра, в полдень в люксембургском саду!

Де Брезе оглянулся на мадмуазель де Монтеррас. На ее лице все еще оставался румянец, выдававший недавнее волнение. Когда с ней поравнялся король, от него не скрылось то необычное состояние, в котором пребывала раскрасневшиеся фрейлина:

— Мадмуазель! Вы сегодня так обворожительны! И что вогнало вас в такую краску? У вас такой вид, словно вы загнали лань на охоте!

Де Монтеррас склонилась в реверансе еще ниже:

— Быть подле Вашего Величества столь трепетно для меня, что поневоле приводит в смущение!

— О мадмуазель! Я слишком хорошо знаю женщин, чтобы верить их на слово! — усмехнулся король и обернулся к своему секретарю:

— Что скажете, Филипп?

— Думаю, Ваше Величество, скорее азарт игры склонил мадмуазель к этому состоянию! — почтительно ответил тот, но герцог Орлеанский загадочно усмехнувшись, подытожил:

— Хотя, кто знает, чужая душа — потемки! А внешность бывает обманчива!

Король внимательно посмотрел на племянника и снова обратился к де Монтеррас:

— Слышали, мадмуазель? На счет внешности! Мой племянник прав. Хотя в этой игре это скорее плюс, чем минус! Филипп, пригласите мадмуазель за наш стол!

И не удостаивая более никого вниманием, он направился к одному из карточных столов. Будто по команде гости рассыпались по салону. На другом конце Версаля было почти пусто. Мадам де Ментенон, испытывая унизительное чувство от пренебрежения к своей персоне со стороны Людовика, едва сдерживала свой гнев. Как никто другой она знала, что значит это охлаждение. К тому же сплетни о королевской благосклонности к молоденькой фрейлине достигли и ее спальни. Но она не подозревала сколь далеко шли планы племянника короля. Подозвав де Гиша, герцог задумчиво произнес:

— Кажется, я знаю, как проучить этого наглеца.

— И как же? — Де Гиш заранее потирал руки от предвкушения удовольствия.

— Напишем два любовных письма: от нашего героя к мадмуазель и наоборот. Готов поспорить, они встретятся. А когда тропинка будет протоптана, мы подскажем королю, где и когда занять место в первом ряду.

— Погодите, а как же дуэль?

— Дуэль, — герцог Орлеанский многозначительно поднял палец, — дуэль штука шумная, мой друг, и в этой истории — это самое главное! Аминь!

Глава четвертая

Ранее утро в Версале, окруженном застывшим пейзажем регулярного парка, выдалось тихим и ясным. Холодный пробирающий воздух, деревья, не смевшие шелохнуться, и начинающее синеть небо наполняли первые часы зарождающегося дня чистотой и умиротворением. Прозрачное утро отличалось от бурной версальской ночи, как роскошная кокотка от прекрасной, но застенчивой камеристки. Погасли канделябры, факелы, жирандоли, и только солнце, тронув макушки парковых деревьев оранжевым светом, подчеркивало силуэт здания. Природа оберегала сон короля Людовика, отправившегося в свои покои из-за карточного стола лишь в пять утра. Гости, пришедшие накануне выглядели заспанными и слегка помятыми, как это обычно бывает после шумной вечеринки.

Шарль направлялся к своей карете, когда детский голос окликнул его по имени:

— Шевалье де Брезе! Вам письмо!

Он обернулся и увидел арапчонка, протягивающего аккуратно сложенный листок.

Де Брезе неторопливо взял послание… Аромат духов, исходящий от бумаги, заинтриговал его. Он отошел в сторону и развернул записку. Она состояла всего из двух строк:

Жду вас сегодня, преданный друг.

Шарлотта де Монтеррас

Пробежав глазами текст письма, де Брезе прикрыл уже распахнутую слугой дверцу кареты. Столь откровенное приглашение его озадачило. Привыкший к быстрым победам, Шарль был, однако, обескуражен таким стремительным развитием событий. А поскольку мадемуазель де Монтеррас совсем недавно появилась в Версале, это выглядело и подавно странно.

Слуга тихонько откашлялся, отвлекая Шарля от глубоких дум. Еще раз перечитав письмо, юноша окинул взглядом окна дворца. Мадемуазель де Монтеррас жила в правом крыле.

Шарлотта готовилась ко сну, предаваясь пьянящим воспоминаниям об удачной игре, невероятном выигрыше и бескорыстной помощи шевалье де Брезе. Все это окрыляло. Ее неискушенный ум еще не в полной мере осознал, насколько ей приятно внимание этого кавалера, но сердце, очевидно вполне созревшее для роковых страстей, билось сильнее от одной только мысли о Шарле. Не будучи воспитанной при дворе, она еще не преуспела в искусстве кокетства, и бурная версальская ночь была переполнила ее впечатлениями.

Камеристка завершала последние приготовления Шарлотты ко сну, но тут в комнату вошла горничная. Она держала в руке письмо:

— Это, должно быть, для вас, мадемуазель. Письмо лежало под дверью, на полу!

Шарлотта развернула листок бумаги, прочла и быстро сложила его, будто от самой себя пряча столь откровенные строки.

Поднявшись из-за стола, она проследовала в спальню, где вновь перечитала повергшее ее в смятение послание…

Мадемуазель, смею надеяться, что те знаки внимания, коими Вы одарили меня за карточной игрой, не просто женское лукавство, ибо я потерял покой и сон и теперь не могу прожить ни минуты, не думая о Вас.

Отныне и навеки Ваш

Шарль де Брезе

Шарлотта присела на кровать. Отец всегда учил ее быть искренней и не бояться собственных чувств. Подчиняясь им, Шарлотта понимала, что де Брезе ей нравится. К тому же она высоко ценила оказанную ей услугу. «Может ли это быть началом романа?» — спрашивала она у себя самой не один раз за эту феерическую ночь и не находила ответа. Столь смелое, горячее признание шевалье окончательно сбило ее с толку…

— Спасибо, Элиза, — отпустила горничную Шарлотта, желая остаться в одиночестве.

Покидая покои своей госпожи, горничная чуть не столкнулась в дверях с незнакомым красавцем. Это был Шарль. Он улыбнулся, прижал палец к ее губам и, достав из кармана золотую монету, многозначительно поводил ею в воздухе. Элиза не смогла устоять ни перед золотым, ни перед приятным незнакомцем.

Де Брезе открыл дверь и вошел в спальню. Шарлотта задумчиво смотрела в окно на восходящее солнце, все еще держа письмо в руках. Скрип двери заставил ее повернуться.

— Это вы?

Несмотря на то что всего несколько мгновений назад девушка думала об этом красавце, она все равно почувствовала себя застигнутой врасплох. Этот молодой человек, внезапно ворвавшийся в ее жизнь, стоял перед ней в ее спальне и, казалось, ждал ее решения… Смутившись, она отошла в глубь комнаты. Тишину разорвал горячий шепот шевалье:

— Не бойтесь, мадемуазель! Видите! Всего несколько строк, и я здесь, — Шарль восхищенно смотрел на девушку.

Положив шляпу и сбросив плащ, он направился к ней. Шарлотта попыталась отступить, но уперлась в стену. Шарль, медленно приблизился. От неожиданной близости у нее закружилась голова, и несколько секунд она еще пыталась противостоять неразумным порывам страсти, но, почувствовав на губах жар его поцелуев, она замерла. Кружевной пеньюар соскользнул с округлого плеча…

Тем временем, получив вознаграждение, довольная Элиза направилась было к себе, но женское любопытство вернуло ее к дверям спальни. Она тихонько заглянула в щель и обомлела: ее госпожа пылко целовалась с молодым шевалье. К великому разочарованию горничной, ей не пришлось долго наблюдать любовную сцену — кто-то больно дернул ее за ухо. Обернувшись, она увидела строгую камеристку, жестом приказывающую ей удалиться.

Как только служанка скрылась, дверь маленькой прихожей вновь заскрипела и в комнату вошел де Гиш. На его немой вопрос, сопровождаемый нетерпеливым кивком в сторону спальни соблазненной фаворитки, камеристка наклонила голову в знак подтверждения. Де Гиш положил на край столешницы несколько золотых и скрылся.

Наступал четверг — день аудиенции у Людовика XIV. Этикет, продуманный до мелочей, позволял, однако, всем собравшимся чувствовать себя достаточно непринужденно. Вчерашняя картежная вечеринка была предметом жарких речей, все наперебой спешили высказать свое мнение о азартном поединке м-ль Де Монтеррас и графа де Ла Буша, которого, к удивлению многих, не было среди присутствующих. Так же не появился в этот день во дворце и де Брезе. И что самое удивительное, герцог Орлеанский, вместе де Гишем, тоже отсутствовали.

Глава пятая

В полдень в Люксембургском саду появилась богато отделанная карета. Смотритель, подметавший палую листву с дорожек, прервал свою работу, разглядывая пышно разодетых молодых людей вышедших из нее. Он догадывался, зачем столь знатные вельможи появились в этом месте. Люксембургский сад был излюбленным местом дуэлянтов. Граф Антуан Ла Буш поджидал своего противника в обществе секундантов: герцога Орлеанского и де Гиша. Он выглядел внешне спокойным. Неторопливо переговариваясь со своими приятелями, он угощался виноградом из собственной шляпы. Вся эта идиллия походила бы на пикник, если бы, кроме закусок и пары бутылок вина, на траве слуги не разложили корпию и бинты. Решимость, во что бы то ни стало, наказать молодого повесу крепко засело в голову графа.

Де Брезе не заставил себя ждать. Вскоре и его карета замелькала в листве. Он также прибыл в обществе двух друзей. Дуэлянты поприветствовали друг друга и разошлись по разные стороны лужайки, которой и надлежало стать полем боя. Ла Бушснял камзол, вытащил шпагу и протянул ее де Гишу. Шарль тоже снял камзол, ловким движением перехватил свою шпагу за лезвие и тоже отдал своему секунданту. Тот подошел к середине поляны, где его ожидал де Гиш. Они педантично сверили длину клинков, и вернули оружие соперникам.

Шарль несколько раз сжал и разжал правый кулак. Его пальцы дрожали. То ли от утренней прохлады, то ли от волнения, его била нервная дрожь. Он пытался совладать с ней, но тщетно. Спокойствие покинуло и графа. Он вдруг побледнел, а его волевой подбородок стал предательски подергиваться. Секунданты вполголоса перекинулись парой дежурных фраз, о невозможности примирения и готовности дуэлянтов к поединку. Соперники сошлись в центре поляны, где, по этикету, обменялись приветствиями, подняв клинки. Потом, встали в позицию, устремив шпаги, друг на друга.

— Представление началось! — прошептал герцог Орлеанский и скрестил руки на груди. Дуэлянты некоторое время стояли без движения, словно изучая друг друга. Первый пробный выпад сделал Антуан. Звякнули шпаги. Удар был отбит. За первым выпадом последовал второй, потом третий. Эту тройную атаку Шарль отбил, вышел на «фланконаду», затем, «парадой прим» отбив шпагу противника вверх, и низким, почти стелящимся, выпадом поцарапал колено противника. Но, за столь глубокий маневр пришлось расплатиться. Граф вопреки ожиданию, не отскочил назад, а остался на месте, оставаясь в отличной позиции для атаки сверху. Шарль получил удар, который рассек ему воротник и оцарапал щеку. Дуэлянты разошлись на время. Раны были легкие. Де Гиш вопросительно взглянул на Антуана. Тот осмотрел раненное колено. Рассечение было не глубокое, но каждый дуэлянт знает: даже небольшая кровоточащая царапина в начале дуэли может повлиять на исход. Он с досады срубил ближайший куст, вышел обратно на позицию и махнул рукой сопернику, дав понять, что готов к продолжению поединка. Де Брезе воспользовался паузой, чтобы остановить кровь: оборвал свой манжет, приложил его к щеке и, промокнув рану, выбросил его в траву. Поединок продолжился.

Кружа по поляне, противники выбирали момент, удобный для атаки. Наконец, Шарль, сделав ложный выпад, выманил соперника на ответный, и, сделав «дегаже», на долю секунды отвел шпагу в сторону, за что граф поплатился: подпустив Шарля на недопустимо близкое расстояние, за что поплатился. Двумя прямыми выпадами Де Брезе, заставил графа попятиться. Наблюдавшие за ходом поединка секунданты расступились, и Антуан, уже почти не успевая парировать удары соперника, лишь отступал назад, пока не уперся спиной в карету. Последний укол попал в цель. Ла Буш вскрикнул — шпага де Брезе, скользнув по ребрам, попала ему в бок. Шарль отошел на два шага. Ла Буш опустился на ступеньку кареты. Переводя дух, он выставил вперед шпагу, отгораживаясь от противника и пощупал рану. Красное пятно, расползалось по рубашке. Кровь быстро пропитывала ткань, значит время у него немного. Через три минуты он уже не сможет драться. Это понял и Герцог Орлеанский:

— Ну что, господа, может, довольно?

Довольно? Ла Буш не ответил герцогу. Нет, уж! Доиграем свою партию до конца!. Стряхнув кровь с руки, он внезапно скатился со ступеньки на землю, нырнул под шпагу де Брезе, и, оказавшись фактически под ним, молниеносно нанес укол снизу вверх. Шарля спасло чудо: шпага Антуана, скользнув по амулету, висевшему на груди, и проткнула плечо пониже ключицы. Рука повисла, как плеть. Он перехватил шпагу другой рукой, и из последних сил обрушил эфес на голову соперника. Изо лба графа хлынула кровь, он сделал пару неверных шагов и упал к ногам соперника.

Выронив шпагу, Шарль посмотрел на свои руки. Пальцы перестали дрожать, но все плыло перед его глазами. Он пошатнулся. Ноги больше не держали его, и он упал подле графа.

Глава шестая

Из-за складок огромного балдахина, свисавшего над ложем де Гиша, доносился женский смех, оглашая высокие своды спальни. Через несколько минут тяжелый полог откинулся, и из-за них возникла покачивающаяся фигура обитателя покоев в съехавшем на бок парике. Нетвердой походкой, путаясь в разбросанной на полу женской одежде, он подошел к столику у окна, налил бокал вина и трясущимися руками поднес его к губам. Две юные фрейлины, оставшись в кровати, лукаво переглядываясь, всем своим видом призывали продолжить любовную игру. Но молодой человек пребывал явно в ином состоянии, вылечить которое, не могли, ни вино, ни женщины: из головы не выходила дуэль. Что-то будет. Гроза вот-вот обрушится на виновников. Черт, о чем только думал его высочество? Что эти два олуха потыкают друг в друга зубочистками и разойдутся? В любом случае не о той кровавой бойне, о которой теперь гудел весь Версаль. В коридоре послышались гулкие шаги. Вот оно! Дверь распахнулась, и де Гиш увидел офицера в сопровождении двух гвардейцев. Капитан вошел в спальню и, покосившись на дам, отчеканил:

— Сударь! Вам надлежит незамедлительно прибыть к королю!

Девушки притихли в кровати. Де Гиш застыл с бокалом. Нечасто, вот так, его звали к королю и ничего хорошего, судя потому, что доставить это известие поручили капитану гвардии, оно не сулило. Молодой человек глянул на посланника и опрокинул бокал. Терять уже нечего. Разве что, увидеться перед встречей с герцогом. Да именно. Пусть сам объясняется. В конце концов, я всего лишь сопровождал его. Вот так и скажу. Решено. Он кликнул слугу и начал одеваться.

Людовик XIV позировал для портрета, когда герцога Орлеанского и де Гиша ввели в его кабинет. Они почтительно остановились у входа, раскланялись с секретарем короля и посмотрели в сторону ширмы скрывавшей короля — из-за нее взору открывались только букли высокого парика, да царственные туфли. Людовик стоял неподвижно и многозначительно молчал. Герцог Орлеанский тоже не спешил вступать в диалог.

Де Гиш, заметно волнуясь, прошептал, обращаясь к герцогу:

— И как вы теперь решите эту проблему?

Герцог Орлеанский еле слышно обронил в ответ:

— Думаю, за нас уже все решили.

Филипп, за многие годы научившийся чувствовать любые нюансы настроения своего короля и понимавший даже его молчание, это знак действовать самому, оповестил вошедших:

— Его Величество не в духе. Тому причиной эта дуэль. Право, Ваше высочество, развлекались бы вы пьесами или иными шалостями…

Взглянув в сторону портрета, он продолжил:

— Вы бы знали, чего стоило мне упросить Его величество не доводить дело до открытого процесса. Подумать только, в секундантах — сам герцог Орлеанский, принц крови! А Вы? — повернулся он к де Гишу.

— Я? — Де Гиш поднял испуганные глаза на секретаря.

— Да, Вы, сударь мой! Король не скоро простит Вам подобное поведение. Кстати, этот раненный…один из дуэлянтов, де Ла Буш, кажется, он же ваш приятель? Соблаговолите передать ему послание короля!

Филипп подошел к краю ширмы и вопросительно посмотрел на Людовика. Тот, не прерывая позирования, лишь утвердительно кивнул. Секретарь понял, что аудиенция закончена.

Выйдя из зала, герцог облегченно вздохнул и неторопливо направился к выходу. Придворные, толпившиеся в анфиладе парадных комнат, смотрели на него и де Гиша с плохо скрываемым интересом. Внезапно раздался легкий ропот, и придворные переключились на кого-то в противоположном углу приемной. К королю гвардейцы вели Де Брезе. Он был бледен, и тем не менее, шел твердым шагом. Приблизившись к Герцогу Орлеанскому и его спутнику, он отвесил им учтивый поклон. Герцог, не ответив прошел мимо, что так же вызвало негромкий ропот среди придворных. Однако он быстро стих: в дверях королевского кабинета показался Филипп и обратился к Де Брезе:

— Король ждет Вас, шевалье!

Глава седьмая

Большим кабинетом Людовику служил Салон Войны. Живописные медальоны и росписи придворного художника Шарля Лебрена, расположенные на потолках и сводах, прославляли Его Величество, отождествляя царственный образ с героями античной мифологии. Аллегорические композиции были посвящены военным победам Людовика XIV, и декор Салона Войны состоял в основном из воинских атрибутов. По мнению художника, занимавшегося оформлением интерьера, эти росписи должны были помогать Королю-Солнцу при принятии судьбоносных решений, вселяя уверенность в несгибаемых силах Франции, ну и, вероятно, подавлять волю инакомыслящих. Так или иначе, грозные символы войны на Шарля Де Брезе особого впечатления не произвели. Правда, виной тому, скорее всего, были раны и отуманенное лихорадкой сознание. Когда он вошел в кабинет и учтиво поклонился, Людовик уже закончил сеанс позирования:

— А, это вы, Де Брезе! — он подошел к мольберту и, оценив работу, пробормотал «Прелестно». Потом сделал едва заметное движение головой. Этого было достаточно, чтобы секретарь, поклонившись, удалился вместе с художником.

— Ваш отец верой и правдой служил мне до самой смерти, — начал король, — А Вы… Вы, право, оскверняете его память. Про вас стали ползти слухи, порочащие вас! Сударь, даже я слышу, что королевский двор шепчется о вашей дуэли! Вы, что забыли о законах? Такой блестящий вельможа должен служить примером для окружающих, а вы!

Людовик тронул де Брезе за плечо, и тот слегка вздрогнул от боли.

— Ну, вот видите! И, как Ваша рана?

— Благодарю вас, лучше. Ваше Величество, полагаю, не будет прислушиваться к пустозвонам, которые распускают эти сплетни о дуэли? Произошла случайная стычка…

— Сплетни?! В каждом сплетне есть доля правды, к тому же они приносят вред не только вам, но и иным персонам, которых винят в случившимся! — Людовик нагнулся и ласково погладил собачку, примостившуюся на кресле:

— Не правда, ли, моя дорогая?

После небольшой паузы король подошел к столу, приглашая де Брезе следовать за собой.

— Я решил вас наказать, и единственная возможность получить прощение — исполнить поручение, с которым я вас посылаю. Не буду скрывать, поездка — отнюдь не сахар, но… раз вы рветесь в бой! Я дам вам шанс отличится!

У молодого человека все похолодело внутри. Учтивый тон короля лишь прелюдия.

— В России царь Петр воюет с Карлом Шведским. Мы не намерены вступать в войну, но мы хотим знать о каждом вздохе этого государя варваров. Мне нужен преданный человек вблизи Петра. Кто сможет составить подробный отчет о военных действиях!

Король взял со стола бумаги и тубус, сделанный из кожи:

— Это — ваши паспорта на въезд в Россию. А это верительныеграмоты, — король указал на второй небольшой кожаный тубус, опечатанный королевской печатью, — вы передадите его царю лично. Более не ищите Ла Буша для дальнейшей сатисфакции! Он тоже понесет наказание. Справедливость требует этого. Прощайте.

Вручив бумаги Шарлю, он направился к дверям. Тяжелые створки раскрылись, и правитель Франции покинул Салон Войны.

Придворные, среди которых была и мадмуазель де Монтеррас, с поклоном расступились перед Его Величеством. Людовик подошел к девушке, склонившейся в реверансе:

— Мадмуазель, я слышал, после игры в карты вы стали богаче Фуке. Но говорят, если везет в игре — не везет в любви. Кстати, вы не знаете причины вчерашней дуэли? От его пристального взгляда не укрылись замешательство девушки, не укрылся и взгляд ее обращенный на де Брезе. Людовик обернулся и искусно разыграл удивление:

— Вы еще здесь? Не медлите ни минуты, отправляйтесь тотчас…

Людовик направился по анфиладе в покои Мадам, а Шарлотта осталась стоять, ловя насмешливые взгляды и слыша язвительный шепот за спиной. Обескураженная холодным поведением Людовика, она перевела глаза на Шарля. Тот ободряюще улыбнулся ей. Придворные двинулись вслед за королем.

Глава восьмая

Колеса застучали по деревянному мосту, спугнув нескольких деревенских ребятишек, ловивших с него рыбу. Карета де Гиша въезжала во владения Антуана де Ла Буша. За это время наперсник герцога Орлеанского уже пришел в себя, а после того, как избежал наказания, которое неминуемо должно было обрушиться на всех участников дуэли, включая секундантов, жизнь и вовсе казалась ему безоблачной.

«Да, осталось разрубить этот узел и больше не попадать под раздачу из-за глупостей», — пробормотал он себе под нос, выглядывая из окна кареты. Там, в туманной дымке, ему открывалась красивая панорама: заброшенный, но живописный парк с вековыми деревьями, статуи античных богинь, слегка позеленевших, и кое-где увитых плющом. И, наконец, красивейший пруд с водяной мельницей. «Да, милый граф совсем неплохо устроился. Как жаль, что ему довольно скоро придется сменить этот райский уголок на дорожный плащ», — с иронией подумал де Гиш. У парадного подъезда роскошного дома де Гиша встретили мраморные львы. Слуга отворил дверь, и молодой повеса вошел внутрь.

Граф Ла Буш головой полулежал на подушках в кровати с перевязанной головой. Когда в спальню вошел де Гиш, вертя в руках тубусы короля служанка, сменив ему повязку, убирала окровавленные бинты. Со своей обычной милой улыбкой он произнес:

— Как Ваше самочувствие, друг мой? Антуан кивком головы отпустил служанку:

— Сносно, хотя могло быть и хуже… Слава богу, что удары в живот пришлись вскользь… А вот, голова еще побаливает…

Де Гиш подождал, когда за служанкой закроется дверь:

— Дуэль наделала много шуму! Король не доволен Вашими попытками продырявить друг друга.

Граф посмотрел на тубусы в руках де Гиша:

— Не томите! Судя по всему, у Вас новости из Версаля.

— Вы правы! Вам поручено отбыть в войска Карла XII… — сладким голосом начал было придворный, но закашлялся «Черт, это сложнее, чем я думал», — подумал он.

— И? — прервал его раздумья Антуан.

— И подробно информировать Его Величество о ходе военных действий! Считайте, что еще легко отделались. Король не терпит дуэлянтов! Граф, широко раскрыв глаза, в упор посмотрел на приятеля. Это что шутка?! Мало того что они втянули его в эту дуэль! Еще и нотацию о нравственности читать! Запредельное лицемерие! Однако де Гиш не заметил молнию, сверкнувшую во взоре раненного. Он, наливая себе вина из графина, отвернулся к окну и, разглядывая пейзаж, продолжил, как ни в чем не бывало:

— Слава Богу, он, кажется, не знает причины дуэли, не то…сами знаете!

— Вы пугаете меня Бастилией? — прервал его де Ла Буш, стараясь скрыть охватившее его волнение под презрительнойулыбкой.

— Кто знает… Оставляю вам королевский указ и это послание. Его надо передать королю Карлу лично. Возможно, вскоре все забудется, и Вы сможете вернуться.

Прощайте! — де Гиш невозмутимо положил королевские тубусы из кожи на край стола, затем учтиво поклонился и вышел. Ла Буш в ярости откинулся на подушки. Взгляд его упал на картину, висевшую на стене, там Иисусу одевали терновый венок, а рядом стоял молодой красивый человек и улыбался.

— Иуда! — Антуан в ярости вскочил с кровати и с бешенством сбросил на пол все склянки, стоявшие на столике возле кровати.

Глава девятая

Фрегат мерно покачивался на волнах. Ветер, хоть и не сильный, гнал его довольно быстро. Де Брезе подошел к борту. Рядом с кораблем кружило несколько чаек. Как жаль, что подобно свободным белоснежным птицам, он не мог изменить не своей судьбы, не предначертанного рукой Людовика пути в неведомую варварскую Россию. В задумчивости он зашел в каюту, сел за стол и взял перо.

Мадмуазель! Не прошло и недели, как я расстался с парижским светом, и надеюсь, что вы еще не забыли своего верного слугу. Что касается меня, то я даже не представляю, как можно забыть наше свидание.

Если вы найдете, хотя бы минутку, чтобы вспомнить бедного изгнанника, пошлите мне воздушный поцелуй, который долетит до меня, несомый амурами. Надеюсь, что пылкость короля еще не затмила вашей памяти нашу встречу!

Ваш Шарль.

Он перечитал письмо и аккуратно закрыл письменный прибор. Надев камзол и шляпу, он вышел на палубу. Свежий морской ветер, надувая паруса, неумолимо направлял шхуну к незнакомому берегу.

Шарль подошел к капитану.

— К вечеру будем в гавани, шевалье! — сказал тот и протянул юноше подзорную трубу.

Капитан не ошибся. Еще не стемнело, когда судно причалило к берегу. Де Брезе поблагодарил капитана, возвращавшегося во Францию, и протянул ему письмо:

— Я буду признателен, если вы сможете передать мое послание в Версаль адресату.

— Непременно, сударь. Позвольте дать вам совет: наденьте в дорогу что-нибудь попроще.

Старый морской волк указал на роскошный наряд Шарля. Де Брезе поклонился ему в знак благодарности, передал любовное послание и сошел на берег.

Здесь же, в порту, выложив два экю и прибавив к этому расшитый кафтан, он получил дорожный плащ, лошадь и сбрую. Но, несмотря на то, что наряд его теперь был более чем скромен, молоденькие торговки портового рынка перешептывались и не сводили с него восторженных глаз. Их совершенно не смущал тот факт, что очаровательный путешественник не обращал на них никакого внимания.

Шарль был погружен мыслями о предстоящем странствии. Проехав с полдюжины миль, де Брезе уже ругал себя за то, что так поспешно отправился в путь. Следовало бы заночевать в порту. Лошадь продвигалась по разбитой дороге крайне медленно, скользя копытами по грязи.

Неожиданно она остановилась перед бревном, преградившим дорогу. Возле нелепой конструкции, напоминавшей колодезный журавль и символизирующей границу, кутаясь в длинный плащ, стоял солдат, укутанный в плащ. Он вскинул ружье и что-то крикнул.

Из деревянного домика, расположенного неподалеку, вышел офицер. Де Брезе спешился, передал поводья солдату и подошел к офицеру, предъявив ему документы. Тот долго водил пальцем по врученным паспортам, смешно шевеля губами. Затем осветил лицо путника факелом, вернул ему бумаги и махнул рукой солдату.

Преодолев необходимые формальности, Шарль продолжил путь, считая, что въехал в Россию.

Глава десятая

По лесной тропе ехали три всадника. Григорий Воронов, возглавлявший маленький отряд, двигался неторопливо, изредка останавливаясь и прислушиваясь.

Наконец троица достигла поляны, явившей собой арену печальных событий — среди высокой мокрой травы с раздробленной головой лежал убитый курьер.

Григорий спрыгнул с лошади, распугав ворон, клевавших окровавленную плоть, и осмотрел землю вокруг. Его внимание привлек след на тропе. Отпечаток был небольшой, чуть более ладони. Солдаты тоже спешились. Один из них поднял с земли курьерскую сумку для секретных бумаг. Она была пуста. Служивый сплюнул:

— Никак, разбойнички балуют!

Воронов не ответил. Присев над трупом, он осмотрел карманы его одежды. В них оказалось несколько медяков. Потряхивая монеты в ладони, Григорий заметил:

— Разбойнички, говоришь? Что-то не похоже. Денег не взяли. Зато при покойнике ни одной бумаги нет. Вот ведь, история какая!

* * *

Проехав еще примерно три лье, де Брезе оказался в небольшом селении, состоявшем из нескольких домов, в окнах которых брезжил тусклый свет. Это была польская деревня, служившая скорее всего пристанищем для путников. Приметив двухэтажное строение, Шарль направился к нему в надежде найти там ночлег. Проезжая мимо изб, он с опаской вглядывался в темноту. Из-за изгороди надрывалась лаем собака, напоминавшая волкодава. Улица была пустынна, но француз чувствовал на себе взгляды невидимых обитателей деревни.

Двухэтажный дом был окружен деревянной изгородью. Ворота оказались открытыми, и де Брезе въехал в большой двор. Он спешился в грязь, привязал лошадь и, на всякий случай проверив оружие, вошел в дом.

В слабом свете свечей и жаровни Шарль различил ряд столов со скамьями. За одним из них сидело несколько человек, около которых, помешивая что-то в миске, стоял хозяин корчмы. Еще несколько фигур можно было разглядеть за жаровней в дальнем углу.

Все оглянулись на вошедшего.

— Это кто до нас пимшеду, панове![4]

Воцарилась тишина. Все разглядывали шевалье с нескрываемым интересом. Хозяин усмехнулся и, взяв свечу со стола, подал Шарлю приглашающий к столу знак.

Не поняв ни слова, де Брезе прошел к свободному столу, окруженному лавками, сбросил промокшую накидку и сел, жестом подозвав хозяина. Тот, переглянувшись с остальными, закинул грязное полотенце на плечо и, вытирая им руки, лениво подошел:

— Цо вельможный пан собежитши?[5]

Де Брезе снова ничего не разобрал из той тарабарщины, которую изрек хозяин, и с помощью жестов дал понять, что хочет есть и пить. Заметив недоверчивый взгляд поляка, Шарль бросил монету на стол.

Хозяин оскалился и, попробовав ее на зуб, одобрительно кивнул. Потом вразвалку направился на кухню. Остальные продолжали беззастенчиво пялиться на француза, отпуская замечания по поводу его костюма.

Наконец они вернулись к занятию, от которого их оторвал полночный гость. В ожидании ужина де Брезе не без интереса наблюдал за варварскими правилами игры в кости. Проигравший подходил к бочонку, прибитому к стене, и прижимал руку к его днищу, а выигравший метал нож, стараясь попасть между пальцами соперника. Если же нож приходился в руку, все заливались гортанным гоготом, а тот, кто ранил приятеля ножом, занимал его место у бочонка.

Игра была в разгаре, когда к игрокам присоединился молодой поляк, спустившийся с антресолей, на которых располагались комнаты для гостей.

Увлеченный зловещим зрелищем, Шарль не заметил, как из кухни вышла девушка. Она поставила перед ним глиняную тарелку с курицей и кувшин с вином. Затем, обойдя стол, остановилась в проеме двери, ведущей на кухню, и оглянулась. Хозяин не замедлил появиться, неся кружку и хлеб. Посмотрев на Шарля, он кивнул в сторону молодки:

— Як вельможный пан измарзу, есть у нас ктошь пана окжэе![6]

На этот раз француз без труда догадался, о чем речь. Уж очень красноречив был взгляд очаровательной полячки. Де Брезе посмотрел на еду, затем на юную особу и остановил свой выбор на курице, откусив приличный кусок. Игроки довольно загоготали:

— Выграуэм! Пшиятелю пшиниси бэчкел!

Очередную партию выиграл тот парень, что спустился с антресоли. Поляки называли его Энжи. Проигравший широкоскулый татарин поднялся и, подойдя к стене, приставил ладонь ко дну бочонка. Молодой поляк улыбнулся и встал напротив, держа в руках самодельный нож с роговой рукояткой. Татарин, не отрывая руки от бочонка, сделал знак подождать, взял со стола кружку и стал пить.

Энжи взглянул на притихших поляков и быстро метнул нож. Татарин даже не понял, что произошло — лезвие вонзилось в дощатое днище между пальцами. Лишь оторвавшись от кружки и увидев нож, татарин отдернул руку. Все загоготали. А Энжи со смущенной улыбкой под восторженные крики и аплодисменты забрал свой нож и поспешил к выходу.

Но не успел он подойти к двери, как она распахнулась и вошли новые гости — очаровательная, лет двадцати, девушка в накидке с капюшоном и розовощекий молодой человек в плаще, немецком камзоле и разбухшей от дождя треуголке. За ними следовали служанка и огромный баварец, фигурой напоминавший шкаф, в ливрее, видневшейся из-под плаща. Его ливрея, видневшаяся из-под плаща, выдавала в нем слугу.

В тусклом свете лампы путники не сразу заметили де Брезе и, напуганные шумной компанией, остановились в нерешительности. Француз, дожевывая, поднялся навстречу гостям и поклонился:

— Бонжур, мадемуазель, месье! Честь имею представиться — шевалье де Брезе! Прошу вас разделить со мной ужин!

Приехавшие, покосившись на поляков, подошли к столу, и молодой человек ответил с сильным немецким акцентом:

— Боншур, шефалье! Маркиз фон Шомберг и моя сестра матмуазель фон Шомберг. К фашим услугам!

Де Брезе жестом пригласил гостей за стол:

— Как приятно встретить дворянина в этой забытой Богом стране…

Подошел хозяин и вопросительно посмотрел на маркиза. Тот, обернувшись, произнес:

— Пшинистше едзэнье и пшижикуйте покуст!* Принестите поесть и приготовте комнаты— и сел напротив француза.

Шарль удивленно вскинул брови:

— Вы знаете русский?

— Што фы! Это талеко еще не Россия! Это Польша! И язык это польский! Хотя он похож на русский.

Хозяин принес чай, и маркиза, пытаясь согреть о глиняную кружку руки, сделала несколько небольших глотков. Затем она обратилась к де Брезе. У нее был приятный нежный голос, и, на удивление, она говорила по-французски почти без акцента:

— Шевалье! Вы впервые направляетесь в Россию? Едете по делам торговым или ко двору?

— Я еду ко двору царя Петра, сударыня!

Если бы гости в этот момент наблюдали за польской девушкой, то заметили бы, с каким вниманием она с этого момента стала прислушиваться к их разговору.

Маркиз оживился:

— А мы с Гретхен навещаем нашего фатэр. Он тоже при творе. Фатэр решил, сейчас фыготный момент тля моей протекции. Царь Питер благофолит иностранцам… А сейчас идет война, и дело одного лишь случая — заслужить продвижение. Гретхен подхватила:

— Он хочет сделать из России европейскую страну. Но ему, судя по местным нравам, еще далеко до этого. Да еще эта война со шведами. Она вконец измотает его!

Де Брезе не успел ответить: дверь с грохотом распахнулась и в нее влетел и растянулся на полу недавно так эффектно выглядевший Энжи. А следом за молодым поляком показалась закутанная в плащ фигура, судя по всему, офицер.

Шляхтичи заволновались, кое-кто уже сжимал рукояти сабель:

— Цо бэнджече робич? Опушчимо крэв?[7]

Хозяин с размаху ударил по столу и громко прикрикнул на них:

— Спокойне! Пшийче нотро![8] Он заметил за спиной офицера солдат с ружьями. Все быстро успокоились.

Шарль пригляделся к вошедшему. Крой мундира напоминал военную форму прошлого века, но блестящие из-под треуголки глаза выдавали в нем человека решительного и хладнокровного. Офицер — а это был не кто иной, как Гришка Воронов, — скинул на скамью промокшие шляпу и плащ, притопнул, стряхивая грязь с сапог, и, подув на кулак, огляделся. Заметив иностранцев, приветствовал их весьма мягким, если не сказать ласковым голосом:

— О, иноземский народец!

Повисла пауза. Офицер неловко поклонился, чем вызвал улыбку мадемуазель и произнес:

— Имею честь представиться — гвардии его величества сержант Воронов!

Глава одиннадцатая

Оглянувшись на все еще лежавшего и потиравшего разбитый подбородок парня, Воронов решил объяснить причины столь драматического появления:

— Балуют мужики в этих краях. Вот этот по карете вашей шарил! — обратился он по-русски к Гретхен, считая, что она поймет его, а потом укоризненно взглянул на седовласого поляка:

— Хозяин! Нехорошо!

Энжи вскочил с пола и бросил полный злобы взгляд на Григория, а затем, исподлобья посмотрев на шляхтичей, метнулся на кухню. Схватив стоящую в углу за жаровней саблю, он кинулся обратно, полный решимости отомстить обидчику, но хозяин остановил его, крепкими руками прижал к стене и стал напряженно втолковывать:

— Иле разы чи мувич! Не тутай! Кеды зрозумешь, же не вольно тего робичь в своим дому![9]

Парень волком посмотрел на старика, а затем грубо сбросил его руки со своих плеч. Девица же, до сего момента, внимательно слушавшая разговор Шарля с немцами, отвлеклась от своего занятия, подошла, развернула парня к себе и дала ему пощечину. Он угрюмо посмотрел на нее, и уселся в темной стороне кухни.

Игравшие в углу поляки снова заволновались — вошли два солдата, прибывшие с Вороновым. Хозяин, услышав недовольный гомон за столом и, опасавшийся, как бы чего не вышло, вышел из кухни и угрюмо переглянулся с сидевшими в углу людьми. Затем, молча, поклонился вошедшим. Солдаты подошли к открытому огню очага греться.

Тем временем, гости продолжили знакомство. Маркиз, коверкая слова, представил русскому сидящих за столом:

— Маркиз и маркиза Фон Шомберг.

Маркиза поддержала брата и указала на Шарля:

— А это есть шевалье Де Брезе.

Шарль отвесил чуть заметный поклон и жестом пригласил русского за стол. Григорий охотно принял приглашение, ласково взглянув на девушку веселыми зелеными глазами.

Посмотрев на немца, он усмехнулся:

— А вы смелый человек! Пуститься в такое путешествие без сопровождения, да еще в компании сестры-красавицы! Фон Шомберг, приняв слова русского как попытку предложить услуги охраны, затараторил:

— Я много благодарить вас, если вы помогать ехать с нами до лагерь царь Питер…

— Я, дорогие мои, охотно проводил бы вас, но сначала мне надобно на заставу, курьер ждет… Хотя, Бог даст, может еще и нагоню!

Маркиза тихонько переводила французу слова Воронова, и тот, услышав о курьере, обратился к нему через маркиза:

— Если бы вы смогли отправить мои письма вместе с вашими, я был бы вам весьма признателен.

Фон Шомберг перевел Григорию просьбу француза, и тот согласно кивнул:

— Отчего ж не передать, пошлем наилучшим образом! (Этого в фильме пока нет, и насчет писем, хотел ли Шарль передать их незнакомому офицеру) Мужчины поприветствовали друг друга глиняными кружками и выпили. Вскоре компания окончательно разделилась. Шарль увлеченно болтал с Гретхен, а маркиз коверкал русский язык с Вороновым, на удивление быстро сойдясь с ним на игре в кости.

— А людишки-то в этих краях, доложу я вам. Эх, не то, что раньше! Как швед пришел с войной-то, тут и подняла голову шляхта! По всему видать, не по нраву им Петр Алексеевич пришелся! — ловко играя в кости, рассказывал Григорий.

— Вы исфолиль видеть государь? — маркиз поднес лорнет к лицу.

— Изволил, изволил! — пропел Григорий, прибирая серебряные монеты, только что выигранные у Шомберга. Потом, отхлебнув из кружки, он оглядел дорожный письменный прибор француза и вполголоса спросил маркиза:

— А что за птица этот господин?

— Француз, ехать ко твору царь Питер.

— Ко двору?.. Царь-то выступил к Полтаве с войском! Какой уж там двор?! Странно это все, — пожал плечами Григорий. — Ну, да ладно, ставим двойную!

К их столу подошел хозяин:

— Цо естше кцеш? Панна может спать![10]

Усталая Гретхен переглянулась с братом и он, подав ей руку и пожелав всем доброй ночи, повел ее наверх.

Горничная поспешила за госпожой.

Григорий, подумав с минуту, подозвал двух солдат и распорядился:

— Проводить до лагеря, я нагоню вас позже.

Потом поставил свою кружку на стол и обратился к Шарлю:

— Ну, бывай француз, мне еще на заставу надо ехать. Надев шляпу и накинув на плечи плащ, он решительно направился к выходу. Вскоре уже порядком уставшему Шарлю доложили, что его комната готова, и он охотно удалился наверх.

Глава двенадцатая

Поднявшись на второй этаж, Гретхен и ее горничная оказались в полутемном коридоре, по обе стороны которого располагались комнаты для гостей. Дверь одной из них отворилась, и появилась молодая темноволосая девушка, подававшая им ужин. Хозяин называл ее Анкой. Она молча проводила Гретхен и ее прислугу до приготовленной спальни, поставила свечу на стол и удалилась. Комната была обставлена весьма убого, билье казалось влажным, свеча коптила, но не это смутило женщин. Гораздо больше их расстроило то обстоятельство, что на двери отсутствовала щеколда. Сделав несколько безуспешных попыток, они поняли, что не смогут не то, чтобы запереть, но даже закрыть ее до конца.

Когда Шарль в сопровождении хозяина поднялся на второй этаж, Гретхен готовилась ко сну, и горничная помогала ей расшнуровывать корсет. Проходя мимо приоткрытой двери, шевалье не смог удержаться и остановился, залюбовавшись точеной фигурой немки. Хозяин открыл комнату, предназначавшуюся для Шарля и оглянулся. Застигнутый врасплох, Шарль поспешил отвести глаза и подошел к своей спальне.

Заселив постояльцев, хозяин спустился вниз. Из темной части коридора вышел одноглазый поляк — давешний игрок в кости. В его руках поблескивала металлом целая груда тяжелых предметов. Хозяин тряпкой прикрыл таинственный груз и зашептал:

— Зауядай вшистко и вэшлии иэдно окиего, тшеба затшиматчь кареце![11]

Затем оба вышли через заднюю дверь.

Устраиваясь на ночлег, де Брезе обнаружил, что его дверь, как и дверь маркизы, не закрывается. Он хлопнул сильнее. Упрямое дерево все же поддалось, и дверь с грохотом захлопнулась, отделив француза от призрачной темноты коридора. Шарль проверил тубус, в котором хранилось письмо Людовика к Петру, и повесил его на шею. Затем для надежности придвинул к двери кровать и зарядил пистолеты. Сдернув перину на пол, он, не раздеваясь, лег в углу комнаты.

Но заснуть ему было не суждено — комары тут же набросились на него. Не знающие пощады насекомые противно пищали, то удаляясь, то снова заходя на атаку. Шарль нещадно хлестал себя по лицу, но мучения продолжались.

Неожиданно в коридоре послышались шаги. Шарль подошел к двери и нагнулся, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в замочную скважину. Он увидел покачивающуюся фигуру фон Шомберга. Тот был не один — его поддерживала темноволосая служанка- полячка. Пошатываясь, маркиз остановился у двери напротив.

Девица затолкала пристававшего к ней немца в комнату, и вскоре вышла, прикрыв дверь.

Оставшись один на один с комарами, Шарль проверил свои баррикады и снова лег, с головой закутавшись в одеяло.

Воронов постоял на крыльце. Ливень не прекращался. Крупные косые капли с шумом падали на землю сплошной завесой, больно били по лицу, и все кругом было затянуто густым туманом. Сделав несколько шагов, Григорий почувствовал на себе чей-то взгляд. Он вскинул пистолет и резко обернулся. И чуть не рассмеялся сам над собой. «Тоже мне вояка! На девку пистолет наставил», — мысленно выругался он, но тут же осекся: молодая полячка метнула на него полный ненависти взгляд и свернула за угол дома. Григорий крякнул, мотнув головой, а потом, прислушиваясь, осмотрел окна гостевых комнат. Все было спокойно.

Подойдя к коновязи, он отвязал свою лошадь и выехал со двора. Пустив скрылся в темноте. Тут же из темноты вынырнула еще одна фигура. Энжи проследил как Григорий пустил лошадь шагом, и пригибаясь выбежал со двора, но не за русским офицером, а напрямик, желая срезать путь через рощу.

Григорий не торопясь ехал вдоль леса по размытой дождем дороге, и Энжи не составило труда его обогнать. Дождавшись когда фигура всадника стала приближаться к дереву, за котором он прятался, Энжи, достав пистолет, приготовился к встрече. Однако, к его удивлению, когда он выглянул из-за дерева и вскинул пистолет, то увидел лишь лошадь сержанта. Сзади клацнул курок пистолета. Энжи с опаской повернул голову и увидел Григория держащего своего преследователя на прицеле и укоризненно покачал головой:

— Ох, неймется те, малой! Все помыслы — о смертоубийстве! — Воронов вырвал у Энжи оружие. — Придется остудить твою буйну голову!

В этот момент, чем-то встревоженная, заржала лошадь Григория. Он посмотрел в темноту леса и присвистнул:

— Ох, ты! А я-то, грешным делом, в сказки не верил!

На него сквозь туман надвигался черный всадник. Лицо скрывал капюшон плаща, который развивался над крупом коня. Воронов, забыв о Энжи, направил пистолет на призрака и спустил курок. Пистолет дал осечку, а всадник продолжался мчаться на него. Гришка схватился за шпагу, но тут, получив удар по голове от своего пленника, рухнул в придорожный овраг. Скатываясь вниз по крутому, заросшему кустарником склону, Григорий успел заметить, как на фоне луны проступил силуэт всадника в плаще, парящего над краем обрыва.

Видение прервал еще один удар — на этот раз о кряжистое дерево, остановивший падение Григория на дно глубокого оврага. Гришка потерял сознание, да так и остался лежать, заваленный сырой листвой.

Глава тринадцатая

Примирения с Мадам так и не произошло. Король пребывал в скверном настроении. Герцог Орлеанский поспешил пригласить Его величество посмотреть на новых соколов, присланных в подарок из одного предместья. Король сначала отказался, но потом принял приглашение, решив лично отобрать птиц для принца. По этому случаю в Версальском парке поставили шатры и столы с угощениями. Отбор птиц герцог превратил в пикник. Ясный теплый день способствовал запланированному празднеству. Людовику показали соколов и предложили испытать. Для этого, в качестве дичи, принесли клетку с голубями. Король, надев перчатку, принял сокола на руку и кивнул сокольничему. Тот открыл дверцу клетки, достал голубя и выпустил его в небо. Король сдернул колпачок с головы сокола и подкинул его в воздух:

— Ну, посмотрим, на что ты способен! Задай трепку этому трусу!

Придворные, стоявшие поодаль от его величества, обратили свои взоры вверх. Хищная птица поднялась в небо, увидела голубя и, сложив крылья, на лету сбила свою жертву, вонзив в нее свои когти. Король удовлетворенно поднял руку. Все зааплодировали.

Случайно ли или благодаря заботам герцога, но Людовик оказался рядом с мадемуазель де Монтеррас. Она была прелестна в охотничьем костюме серо-голубого цвета, пышные локоны свободно падали на плечи, а изящная треуголка придавала девушке несколько воинственный вид. Шарлотта прервала аплодисменты придворных замечанием:

— Несчастная птица! Она только обрела свободу, и тут же ее настигла смерть!

Все смокли, а король повернулся к девушке, но узнав снисходительно улыбнулся:

— Увы, мадемуазель! Жизнь жестока! Кто-то рождается быть дичью, кто-то охотником!

— Быть может, это так… Но смерть на свободе все же предпочтительнее сытой жизни в клетке…

Его величество снял перчатку:

— Вы хотите их всех отпустить и оставить королевство без соколиной охоты? — он показал на клетки с птицами: Осторожнее, мадемуазель, еще немного, и я начну подозревать вас в государственном заговоре!

— Ну, тогда казните меня, как казнили вашего несчастного голубя! — Шарлота непринужденно рассмеялась. — Кстати, сокол — тоже невольник, он летит только туда, куда укажет хозяин! — вызывающе заявила девушка.

Людовик резко обернулся к Шарлоте. Она присела в реверансе, поняв, что перешла границы.

— Соколу, мадемуазель, нужно жить по правилам и не залетать слишком высоко!

— Иначе?.. — Шарлотта решила идти до конца, понимая, что король догадывается, о ком она говорит.

— Иначе он обречен на верную смерть — солнце опалит ему крылья! — Король сделал ударение на последних словах и удалился.

Де Монтеррас, присев в реверансе побледнела.

Людовик подошел к шатру, где для него был приготовлен завтрак. Слуги широко раздвинули перед ним портьеры, заскрывающие внутреннее убранство. Перед всеобщим взором предстало королевское кресло с изображением сияющего солнца.

Соколов унесли, и придворные разбрелись по парку. То тут, то там раздавался громкий смех. Особенно весело и оживленно было возле качелей. Шарлотта, не желая принимать участие в празднике, свернула к живой зеленой галерее и остановилась в задумчивости. Ее привлек разговор двух фрейлин. За высокими кустами изгороди они не заметили ее.

— Вы слышали, что говорят о письмах, которые повезли наши дуэлянты? — услышала Шарлотта вопрос одной из девушек.

— Нет, а что?

— Да то, что бедняги обречены. В письмах — их смертный приговор!

— Что вы говорите!

— В конце пути их ждет неминуемая гибель!

— Но как вы узнали об этом?

— Ха! Тоже мне секрет! Мой супруг готовил паспорта для изгнанников! — Смеясь, девушки удалились, и голоса было уже не разобрать.

На глаза Шарлоты навернулись слезы. Де Брезе обречен? Господи, к чему такая жестокость? Стараясь скрыться в глубине галереи, она неожиданно натолкнулась на Филиппа. Он разглядел заплаканное лицо фрейлины:

— Чем вызвана грусть на столь прелестном личике?

— Я не знаю, как быть. Все так запутано!

Филипп оглянулся, словно хотел убедится в отсутствии лишних ушей.

— Любовь, мадмуазель, слишком волшебное чувство, чтобы им пренебрегать! Послушайте совет старика! Делайте то, что подскажет вам сердце! — он кивнул и пошел далее в глубь тенистой галереи. Шарлотта, вытирая слезы, грустно смотрела ему вслед.

Глава четырнадцатая

Солнце разбудило Шарля, пробив ставни золотым светом. Снаружи доносилось веселое щебетание птиц. Казалось, сама природа их голосами радовалась тому, что вчерашний безумный ливень наконец-то закончился. Шевалье поднялся, подошел к окну и посмотрел вниз. Во дворе около кареты, стоял маркиз и выслушивал своего слугу-баварца, который что-то ему объяснял.

Де Брезе направился к двери, чтобы отодвинуть от нее свои баррикады. Он взялся за кровать, но та, явно не рассчитанная на частую транспортировку, с треском сломалась. Освободив себе проход, Шарль спустился вниз и вышел из дома.

Увидев француза, немец поздоровался с ним легким поклоном, затем поднес лорнет к глазам и обратился к нему, продолжая разглядывать рессоры кареты:

— Фы не представляете себе, шефалье! Эти мужланы стали разворачивать нашу карету и шуть не сломали рессору. Право, удифляюсь, как они не разфоротили и саму карету…

На крыльце появилась Гретхен со своей служанкой. Она была элегантно одета и тщательно причесана. Ее брат перехватил улыбку, которую она послала Де Брезе, и тут же предложил:

— Сударь, фы можете рассшитыфать на место в моей карете, если, конешно, фас не стеснит мое соседство… Шарль галантно поклонился:

— Напротив, маркиз! Это неоценимая любезность! Да и путь скоротать в беседе будет веселей!

Маркиза улыбнулась ему в ответ и склонилась в реверансе. Шомберг заботливо усадил сестру в карету и, оглянувшись, вдруг спросил у Шарля:

— А куда делся наш доблестный офицер?

— Он уехал еще за полночь. Кстати, он любезно оставил нам двух своих солдат.

Маркиз был приятно удивлен и дружеским жестом пригласил Де Брезе занять место в карете.

Вскоре путешественники в сопровождении двух русских гвардейцев тронулись в путь. На козлах, держа вожжи в огромных ручищах, возвышался баварец-кучер, рядом с ним примостилась служанка. Надо заметить, что дорога оставляла желать лучшего — вчерашний ливень сильно размыл и без того разбитую колею.

Брат и сестра, пользуясь возможностью рассказать Шарлю о России и дать полезные советы, не умолкали:

— Прежде фсеко, фам надлежит понять, што добродетели, к которым фы привыкли у себя на Родине, здесь ист пустой звук. Фас мокут обокрасть или, еще хуже, убить в любой момент… — внушал Шарлю Шомберг.

— А зимы здесь безумно холодные. Поэтому, если вы хотите зимовать в России, запасайтесь шубой, — добавила, лукаво улыбаясь, Гретхен.

— Народ здесь — дикий, — продолжал немец, — и закона пошти никто не блюдет, а потому царь Питер держит фласть жестко. Наш фатэр снашала все удифлялся, а потом понял, што инаше нельзя.

Наступила пауза. Все трое задумчиво смотрели в оконца кареты. Пейзаж, открывавшийся перед ними, настраивал на умиротворенный лад. Солнце по-прежнему ярко светило, равнины сменялись перелесками. Вокруг все дышало спокойствием.

— Но эта безумная земля богата лесами, недрами. Вы полюбите ее, — тихо произнесла Гретхен.

Но оставим наших иноземцев, и перенесемся к постоялому двору. К нему нетвердой походкой подошел Воронов. Его голова раскалывалась. Бледность лица и засохшая земля на одежде напоминали о роковом падении в овраг. Остановившись у ворот, он посмотрел на коновязь. Подозрения Григория оправдались: среди привязанных лошадей стояла и его.

Воронов резко повернулся и вошел в дом. Когда он показался на пороге, хозяин не сразу признал в нем давешнего русского офицера. Тяжело дыша, Григорий подошел к столу, опустился на лавку, достал пистолет, и, смахнув, пустую кружку, положил его перед собой. Поляк оторопело стоял перед ним, ожидая самого худшего.

— У меня столько вопросов накопилось к тебе, дядя! — недобро ухмыльнулся Григорий. — Ответишь — будешь жить!

Внезапно с лестницы антресолей кто-то ловко прыгнул на стол и сильным ударом свалил Воронова на пол. Григорий не поверил своим глазам: над ним опять возвышался все тот же человек в плаще с капюшоном.

Гришка выхватил разряженный пистолет и запустил его в голову незнакомца.

Противник Григория оказался умелым фехтовальщиком. Он отбил пистолет шпагой и кинулся на сержанта. Воронов еле успел увернуться от точного выпада. Их шпаги встретились. Незнакомец пытался размашистыми ударами старался загнать Гришку в угол. Воронову пришлось отступить назад. «В Венгрии что ли учился, гаденыш?!» — чертыхнулся он про себя. Уж больно ловко наносил противник удары, сила которых была хоть и не велика — это тебе не с локтя рубить — но парировать Гришке их приходилось почти наугад. Еле заметным движением кисти этот дьявол в капюшоне весьма ловко орудовал клинком. К тому двигался с кошачьей ловкостью, и, несмотря на поджарую фигуру, обладал не дюжей силой. Хозяин, тем временем, кинулся прочь в освободившийся проход, и избежал обещанного возмездия. Тем временем противник Воронова выхватил из жаровни горящее полено и стал орудовать им одновременно со шпагой. После одного из ударов он почти ослепил Гришку, да так, что когда тот, отмахиваясь налево и направо вслепую, наконец, протер глаза, в таверне уже никого не было. Конское ржание и топот копыт указало на то, что владелец черного плаща скрылся прочь со двора, вслед за хозяином.

И лишь на полу лежала обугленная головешка.

«Чертовщина какая-то!» — Григорий с досадой стукнул кулаком об пол.

Глава пятнадцатая

Карета въехала на длинный мост через болотистую речушку, и вдруг, внезапно с грохотом перекосилась. Колесо попало в трещину бревен моста.

— Что случилось? — Гретхен, испуганно смотрела на молодых людей.

Де Брезе выглянул в окно и увидел, как кучер, спрыгнув на землю, пытается вытащить колесо, застрявшее в проломе гнилых досок моста. Солдаты, сопровождавшие карету, спешились и помогали ему. Наконец, им удалось справиться с нелегкой задачей.

Но едва карета продвинулась чуть вперед, раздались выстрелы, и двое солдат замертво рухнули в воду. Стреляли с берега. Оттуда же послушался громкий свист и улюлюканье. Дикий страх обуял толстого слугу- баварца. С замиранием сердца он оглянулся и признал в нападавших вчерашних поляков из трактира. Немец бросился к карете, но выстрел сразил его наповал.

— Это засада! — воскликнул Шарль, достав пистолет и вынув шпагу из ножен. Они не решались выйти из кареты прислушиваясь к звукам из вне.

Горничная, спрыгнув с мостика, опрометью бросилась бежать по ручью, но поскользнулась и упала. Подняв голову, девушка увидела клинок занесенный над своей головой. До сидевших в карете молодых людей донесся ее крик.

Маркиз тоже вытащил пистолеты из дорожной шкатулки. Тревожно взглянув на побледневшую сестру, по щекам которой катились слезы. Внезапно дверца кареты с треском распахнулась, и в проеме возникло наглое лицо шляхтича.

— Пшиехали хлопчики! Выходьте!

Де Брезе не раздумываясь ему пустил пулю в лоб и быстро закрыл дверцу.

Загрохотали выстрелы, мелкие осколки оконного стекла рассыпались по полу кареты и спугнули лошадей. Те понесли, вынося карету на другую сторону моста. Грохнул очередной выстрел. Пуля попала Гретхен в грудь. Она охнула и упала на руки брату. Стомак ее платья стал багровым от крови. Шомберг с ужасом смотрел на сестру. Еще не веря в ее смерть, он старался привести ее в чувство. Неуправляемая карета вильнула в сторону перил моста и задела их. От удара оборвалась подпруга, и карету кинуло в бок. Она вылетев с моста, рухнула в воду. Ручей был мелкий. Поляки обступили карету со всех сторон. Открыв дверцу первый из шляхтичей получил удар шпагой в шею, и, застонав скатился под ноги товарищей. Фон Шомберг, обезумевший от смерти сестры, выскочил из кареты, держа в одной руке пистолет, в другой — шпагу. Де Брезе выбрался за ним.

Скрестив шпагу с саблей татарина, первым подоспевшим к карете, немец парировал его удар и нанес ему легкий укол в грудь, заставив попятиться. Сзади раздалось гиканье. Молниеносно обернувшись, маркиз выстрелил в поляка, который несся на него с копьем наперевес, но, тут же был сбит с ног другим всадником. Де Брезе был не в силах ему помочь. Он лишь увидел, как татарин, оправившись от ранения, целится в грудь немца из короткой фузеи. Раздался выстрел, и Шомберг упал. Затем разбойники повернулся к Шарлю. Они окружали его, обступая с трех сторон. Все вместе они наверняка его одолеют. Медлить было нельзя. Воспользовавшись тем, что расстояние до татарина было небольшим, де Брезе двумя прыжками сократил его. Увернулся от сабли татарина, он нанес ему два режущих удара. Первый — по ноге, второй — в горло. Татарин схватился за шею и упал в ручей. Шарль увидел, как конный шляхтич, сбивший с ног немца, описал полукруг и уже возвращался к нему. Другой поляк, вооруженный алебардой, поджидал своего товарища и не торопился нападать. Чтобы не оказаться между двумя противниками, де Брезе снова бросился на ближайшего поляка. Внезапность решила бы дело, но ему не повезло. Парируя клинком удар алебардой, Шарль потерял шпагу, которая переломилась. Противник, ухмыляясь, подходил к Шарлю, занося оружие для решающего удара. Конный шляхтич замедлил шаг, понимая, что теперь французу никуда не деться.

Глава шестнадцатая

Де Брезе отбросив бесполезный обломок шпаги, почувствовал спиной холодные опоры. Глянув вверх, он увидел приклад фузеи погибшего русского солдата в начале нападения. Только она была заряжена! Проверять времени не было. Схватив ее, он взвел курок и выстрелил в ближайшего противника. Грохнул выстрел. Когда дым рассеялся, Шарль убедился, что грабитель с алебардой упал. Жалобно заржала лошадь. Шарль увидел, как оставшийся в живых шляхтич, ударил ее шпорами и двинулся на него с копьем на перевес. Отступать было некуда, разве что спрятаться за опору моста. Вдруг раздался выстрел. Поляк выронил копье и рухнул навзничь. Де Брезе поискал глазами спасителя и увидел Григория, сжимавшего пистолет. В изнеможении француз опустился на колени. В голове у него все перемешалось: нападение, шляхтичи, Гретхен, Шомберг, этот русский, неизвестно откуда появившийся…

Придя в себя, Шарль медленно поднялся и, пошатываясь, побрел к перевернутой карете. На дне ее лежала мертвая Гретхен. Де Брезе провел рукой по щеке девушке и осторожно закрыл ей глаза. Потом он собрал тубусы и вылез из кареты.

— Вот ведь нелегкая принесла их на погибель сюда! — сказал Григорий, сочувственно покачав головой заглядывая в карету.

Француз молчал. Он не понимал языка. Он вообще не понимал происходящего, бессмысленности стольких смертей. Русский офицер, хотя и спас ему жизнь, был ему неприятен. Мертвая Гретхен, по которой ползали мухи, все еще стояла перед глазами. Шарль отошел к дереву. Его стошнило. Оправившись, он сказал:

— C’est horrible! Il faut les enterrer![12]

Странно, но русский понимающе кивнул:

— Да, к мертвякам привыкнуть надо, этого добра-то я насмотрелся досыта.

Когда могилы поднялись небольшими холмиками над землей, Григорий воткнул в них перевязанные в виде крестов сучья, и присев, задумался, стараясь воедино связать все события последних дней. Он больше не сомневался в том, что главным звеном всей цепи загадочных происшествий был черный всадник.

Неожиданно невдалеке с дерева вспорхнула птица. Воронов, не меняя позы, скосил глаза в сторону леса — там, среди зарослей, снова маячил черный силуэт. Гришка потянулся, было, к пистолету, на секунду упустив дьявольскую мишень из вида, а когда снова взглянул в сторону всадника, то увидел лишь покачивающиеся кусты.

Он мотнул головой, бормоча себе под нос:

— Н-да… Чуется мне неладное здесь что-то… Как медом намазали нашего французика!

Воронов посмотрел на Шарля, продолжая бормотать:

— И вьется вокруг него эта черная мушка. Так мы ж тебя на живца-то и возьмем!

Приняв единственно верное, как ему казалось, решение, он в полный голос обратился к французу, поясняя свои слова жестами:

— Эх! Дело у меня важное… Да тебя, мил человек, оставлять в этих-то краях одного негоже, сгинешь! Слышь, француз,

— Гришка обернулся к Шарлю: пропадешь ты один, вместе поедем!

Шарль, ободренный поддержкой русского, одним махом вскочил на лошадь. Григорий усмехнулся в пшеничные усы этакой поспешности, но про себя отметил ловкость, с которой Де Брезе, несмотря на перевязанные шею и руку, управлялся с ретивым животным. Едва новоиспеченные компаньоны скрылись из виду, как на мост въехал всадник в черном плаще. Осмотрев карету, словно убедившись, что все кончено — он поехал вслед за путниками.

Уже несколько часов француз и русский ехали молча, думая каждый о своем. Неожиданно Григорий остановился на развилке и заговорил:

— Эх, в деревню бы заехать. Слушай, француз! Как там тебя? Меня Гришкой зовут. А тебя?

Показав на себя и жестами дав понять, что он — Гришка, Воронов вопросительно стал тыкать указательным пальцем в Шарля. Тот еще раз подивился странному языку, но подкрутил ус и произнес:

— Chevalier de Brézé!

— Дебрезе? Ну и имя! Ладно,! Послушай меня, давай заедем ко мне, в деревню.

И Григорий, выразительно жестикулируя, стал объяснять Шарлю, зачем надо свернуть с основной дороги:

— Понимаешь? Спать… ночлег… Баньку истопим, раны опять же надо промыть. Здесь неподалеку, до ночи будем. Де Брезе понял, о чем речь, и в ответ, надеясь на догадливость Гришки, разборчиво произнес:

— Je dois être au plus vite a la cour du tsar! Je suis en mission.[13]

Услышав почти русское «тцар» Григорий согласно закивал:

— Да и мне надо к царю! Но надо себя в порядок привести. Он красноречиво показал на грязные бинты на теле Де Брезе и, не дожидаясь согласия, взял поводья его лошади и повернул с главной дороги.

— Ты не знаешь, дурашка, что такое баня! Вот попробуешь сам, потом проситься будешь. Да и раны твои подлечим, отоспимся. А какие у нас бабы! Ты таких во Франции, поди, и не встречал! А? Де Брезе? У вас там бабы-то есть? Шарль, даже не пытаясь разобрать, о чем говорит Гришка, пробормотал:

— Quel chemin merdeux![14]

— Ну, вот и я говорю, без баб — никуда. Понял, басурманская твоя душа? Вон, гляди, опять дождь начался…

Так, разговаривая, путники скрылись за пригорком. Всадник, шедший след вслед, также направился за нашими путниками на восток.

Глава семнадцатая

Солнце близилось к закату, и было решено заночевать в лесу. Гришка принялся разводить костер безуспешно пытаясь разжечь сыроватый мох, А Шарль побродив по округе, набрал охапку веток и сучьев. Когда он подошел к Григорию, и бросил рядом несколько сучьев, то с ужасом обнаружил, как сержант, раздувая пламя, подкладывает порванную бумагу — его очередное недописанное письмо к де Монтерас.

Шарль закричал:

— Bon sang! Mais c’est ma lettre! Mais qu’est-ce donc pour un pays! Quelle sorte de gens est-ce la?![15]

Григорий от неожиданности подпрыгнул на месте и, озираясь, схватился за пистолет. Затем посмотрел на француза. Тот выхватил дорогие сердцу записи и, потрясая ими перед лицом Григория, закатил длинную речь:

Comment peut-on prendre les lettres d’autrui et les bruler! Est-ce que tout le monde ici est aussi bete?! Mais c’est d’une laideur…![16]

При этом Шарль в лицах показал, насколько вероломен поступок Григория:

— Venir en sourdine, prendre la lettre, la lancer au feu! Je n’ai même pas eu le temps de l’ecrire correctement![17]

Он топнул ногой и в сердцах швырнул письмо обратно в огонь. Григорий уставился на француза, затянулся трубкой:

— Ну, ты спел, братец! Я, прям, заслушался! Неужто у вас там все так лопочут? -

Шарль окончательно вышел из себя:

— Il est vraiment grand temps de te donner une leçon! Allez, prends ton epee![18] он обнажил шпагу.

Григорий покосился на нее и вздохнул:

— Ну вот, только и дырявить друг друга в лесу, краше места не нашел!

Шарль шпагой подкинул оружие к ногам Гришки:

— Alors, mon “héros”! C’est autre chose que de voler des lettres, non!? Allez, vas-y! Tayaut! Montre-toi donc, montre ce que tu sais faire, espece d’ours russe![19]

Де Брезе махнул шпагой, призывая противника встать. Но Гришка не успел ответить — из чащи действительно вышел медведь. Шарль обмер. Могучий зверь, явно недовольный вторжением людей в свои владения, рыкнул и, встав на задние лапы, пошел на него.

Шарль в страхе попятился, и упал, споткнувшись о корягу. Гришка же, не вставая, осторожно взял горящую щепку и кинул ее в медведя. Тот отпрянул от огня, опустился на четыре лапы и, недовольно порыкивая, удалился.

Шарль сел на поваленный ствол березы, отвернувшись от Гришки и кусая от злости кулаки. Григорий хлопнул товарища по плечу и, переступив через березу, сел рядом:

— Да ты не серчай… за письма. Ну, огонь-то надо было разводить — надо! А бумага-то быстрее, чем мох, занялась. И потом, честно тебе скажу, я перед этим-то, посмотрел на нее, на бумагу эту. Ну и ничего понятного. Вот и подумал, что неважная та бумага. Да и зверя вон, отпугнули! На-ка, выпей!

Григорий протянул Шарлю флягу. Тот передернул плечами, но потом взял и приложился. От выпитого у него перехватило дыхание.

Придя в себя, де Брезе достал свой письменный прибор и стал что-то царапать подобием свинцового карандаша. Вечерело. Его вновь замучили комары, и Шарль беспрестанно хлопал себя по лицу.

Григорий заметил мучения француза:

— Это ты так себя изведешь. Ты поближе к огню садись, не бойся, не сгоришь! А я вот веточек ельных подложу, они, знай, мушкару-то отпугивают!.. Вот ты скажи! Ежели человек родился на свет божий, то зачем?

Шарль уставился на русского, пытаясь разобрать смысл его слов. Григорий продолжал, в то же время деловито разматывая тряпицу, в которой было что-то припасено:

— Вот Господь награждает нас жизнью. Рождается человек, живет себе, а какую судьбинушку выбрать, иной час не знает сам. А я вот прислушиваюсь, есть ли мне знак, какой свыше…

Он разложил яблоки среди углей. Шарль с интересом следил за ним. Григорий простодушно продолжал:

— Вот ты, например, подался к нам в Россию! С чего это вдруг, а-а? Ведь неспроста все! Значит, знак был. Я вот рос себе, рос, а потом мне сон приснился… Стою я, значит, на бревне. А подо мной река. И будто зовет меня кто-то. А я, значит, вперед перейти должен, да шибко страшно. И вдруг с того берега меня царь окликает. Проснулся я, и на следующий же день подался в шутейное войско Петрово. Пацаном еще был. Ох, и наломали мы тогда дров с Петром Алексеечем! Хе! Да ты закусывай!

Гришка ковырнул прутиком запекшееся яблоко, и стал дуть на него, перекидывая с руки на руку. Затем отдал его Шарлю. Тот обжегся и уронил яблоко на землю. С недоумением посмотрел на русского.

— Это ты не так, ты его остуди и ешь! Вот так надо! — и Григорий показал, как надо расправляться с яблоком: Шарль с брезгливостью смотрел на скудное угощение. Потом опять принялся писать:

«Votre Majesté!

Envoyé par la grâce de Dieu dans ce pays de barbares et ayant échappé par miracle à la mort lors d’une attaque de brigands, je me suis arrêté chez un officier russe qui m’a aimablement proposé son aide pour arriver à la cour du tsar Pierre. J’espère que ce bref répit me remettra d’aplomb et me permettra de remplir rapidement la mission que vous m’avez confiée.

Je reste le fidèle serviteur de votre Majesté,

Chevalier de Brézé.»[20]

Глава восемнадцатая

На постоялый двор, который не так давно покинули Шарль и немцы, через распахнутые ворота въехал граф де Ла Буш. Кругом не было ни души. Он слез с коня. Повсюду на земле были видны запекшиеся капли крови. Дверь была полуоткрыта, за ней чернела внутренняя часть дома. Француз приоткрыл ее шире и остановился, прислушавшись. Но кроме скрипа распахнутой двери и ставней, никаких иных звуков в доме не было. Ветер беспрепятственно гулял по осиротевшему дому.

Внезапно на улице заржала лошадь. Граф резко обернулся и увидел всадников в синей форме. В деревню входили шведские войска. Несколько драгун заехали во двор. Заметив незнакомца, они окружили его. Придворное платье вызвало град насмешек:

— Vem är This mannen?[21]

— Han gick till en fest![22]

Появившийся следом за ними статный офицер оборвал шутников:

Он слез с лошади и, надменно оглядев графа, обратился к нему:

Де Ла Буш, несколько ошарашенный таким приемом, но, желая произвести приятное впечатление, учтиво поклонился, заговорив по-французски:

— Честь имею представиться, граф де Ла Буш. Я прибыл по поручению короля Франции Людовика XIV. У меня послание к его Величеству королю Карлу!

— Честь имею представиться, граф де Ла Буш. Я прибыл по поручению короля Франции Людовика XIV. У меня послание к его Величеству королю Карлу!

— Честь имею представиться, граф де Ла Буш. Я прибыл по поручению короля Франции Людовика XIV. У меня послание к его Величеству королю Карлу!

Офицер покосился на бумаги и пожал плечами. Он перешел на родной язык графа:

— Короля сейчас нет здесь. Письмо вы можете передать мне. Я его адъютант, — тон его ответа не предусматривал никаких возражений.

Де Ла Буш, поколебавшись, все же возразил:

— Я должен вручить королю послание лично! Надеюсь, что вы известите государя о моем прибытии.

— Непременно, сударь, — с иронией сказал офицер, — как только его величество найдет для этого время! А пока располагайтесь с драбантами!

И он подозвал жестом солдата:

— Поселите курьера с остальными!

Вояка дал знак де Ла Бушу следовать за собой. Тем временем шведская армия занимала деревушку. По дороге тянулись повозки с оружием, солдаты, браво маршировали, офицеры приглядывали себе избы для постоя. Пока Антуан беседовал с адъютантом, несколько офицеров-драбантов прошли в дом и когда граф в сопровождении шведского солдата переступил порог, они уже успели развести в очаге огонь и привести в порядок заброшенное помещение.

Ла Буш осмотрелся по сторонам и снял шляпу:

— Добрый день, господа! Разрешите представиться, граф де Ла Буш.

Появление француза в пышном придворном платье с кружевами настроило шведов на шутливый лад, а подчеркнуто вежливое обращение и горделивая осанка еще больше раззадорили офицеров. Какого черта, и этот французик будет учить их хорошим манерам?

Старший по званию обратился к Антуану на французском слегка передразнивая придворную манеру француза:

— Простите, сударь, вы изволили прибыть по делам военным или развлечения ради?

— Мсье, — ответил уязвленный до глубины души граф, — я приехал сюда воевать так же, как и вы! И не думаю, что наше знакомство надо начинать с такого рода острот…

— Ну, коли так, — вмешался один из офицеров, — вы не откажитесь поучаствовать в небольшой экспедиции?

— Вы же наверняка любите охоту? — уточнил другой. Ла Буш спокойно снял портупею и отстегнул шпагу:

— А что за дело?

— Поляки донесли, что рядом находится лазутчик, его проследили, — начал пояснять старший офицер. Остальные подхватили:

— Вот вам и охота! Выступаем рано утром!

Но граф оставался непреклонен:

— Да, но мне необходимо увидеть короля Карла!

— Не волнуйтесь, — заверил его старший офицер, — наш Карл появится в лагере не раньше, чем послезавтра.

Один из драбантов, отличавшийся плотным телосложением, подошел к Антуану и, повертев в руках его шпагу, положил ее на стол со словами:

— Вам придется подобрать что-то посерьезнее. Эта спица годится только для вязания кружева в Версале.

Реплика вызвала новый взрыв хохота. Ла Бушскрипнул зубами. Чувствовал он себя прескверно. Надменные шведы с их грубоватыми шутками порядком раздражали француза.

— А раньше вы служили? — поинтересовался старший офицер у графа.

— Да, два года — в драгунском полку! — ответил тот. Драбант, шутивший по поводу шпаги, открыл сундук, который только что занесли солдаты:

— Вот, возьмите, примерьте, сшил новый, — он накинул синий мундир на плечи де Ла Буша, — да мне узковат. Думаю, что вам будет в пору…

— Да! Не годится в вашем платье быть в полку, — подхватил старший офицер, — могут принять за маркитантку!

Взрыв хохота снова раздался в доме. Тем временем во двор въехали двое — всадник в черном плаще с капюшоном и молодой парнишка. Оба спешились, и паренёк, взяв лошадей под уздцы, повел их к стойлу. Всадник же поздоровался со старшим офицером, вышедшим навстречу гостям. Поговорив, они направились к дому.

Войдя, незнакомец скинул капюшон, и перед военными предстала молодая, темноволосая девушка. Это была Анка, служанка из трактира. Окинув Ла Бушпристальным взглядом черных глаз, она прошла наверх. Генерал последовал за ней.

— А это наша сумасшедшая милашка! — прошептал французу один из шведов.

Граф полюбопытствовал:

— Кто эта молодка? Горничная короля?

— Ну что вы! — наперебой запротестовали офицеры. — Эта особа не чета маркитанткам! Она — наши глаза и уши! Она-то и донесла о русском лазутчике.

Со двора донеслись женские голоса и смех. Старший офицер подошел к окну и подозвал Антуана:

— А вот это наши горничные…

Ла Бушвыглянул в окно и увидел нескольких девиц на только что вкатившейся во двор телеге. Они, кокетливо смеясь, спрыгивали на землю, осматривались и оживленно переговаривались между собой. Заметив молодого смазливого поляка, что стоял возле дома, держа под уздцы лошадей, одна из девиц подошла к колодцу. Вызывающе глядя на парня, она зачерпнула воды из стоящего рядом ведра и стала бесцеремонно обтирать шею и грудь. Поляк смущенно отвернулся. Маркитантки рассмеялись.

Часть вторая

Глава первая

Просторный зеленый луг, поросший высокой травой, был залит летним солнцем. В низине на опушке дворовые Григория Воронова занимались ежегодным покосом. Заметив двух приближающихся наездников, крестьянки опустили наточенные косы и выпрямились в тревожном ожидании. Гости ехали не спеша. Но стоило русскому офицеру спрыгнуть с коня и, широко раскинув руки, с хохотом завалиться в сочную зеленую траву, как дворовые признали своего хозяина.

Когда Воронов и Де Брезе скрылись в избе, на горизонте появился черный всадник. Убедившись, что путники остаются в этом месте на ночлег, всадник повернул коня и скрылся.

Горячий пар застилал все вокруг. Де Брезе попробовал, было, сопротивляться, но Григорий немилосердно хлестал его по спине мокрым березовым веником, командуя при этом: «Терпи, француз, лежи-давай!».

В парилку ступила Прасковья, складная молодая крестьянка, лет двадцати, в одной деревенской рубахе до пят. Де Брэзе оглянулся и увидел, как в просвете дверного проема сквозь намокшую ткань проступали ее пышные формы. Прасковья принесла холодного квасу в черпаке. Григорий жадно отпил и передал живительный напиток Шарлю. Тот слегка замешкался, но все-таки взял черпак, пытаясь каким-то образом прикрыть свою наготу березовым веником. Крестьянка, не обращая никакого внимания на смущение гостя, забрала грязную одежду и вышла, прикрикнув на ребятишек столпившихся у бани. Воронов улыбался:

— Ну, чего, теперь понял, что такое русская баня?!

Затем, традиционно, последовало застолье в избе. Прасковья хлопотала вокруг Григория и гостя, украдкой посматривая то на одного, то на другого. Дворовые крестьянки помогали ей. Старый дед также присоединился к столу, немало не заботясь, о том, что надо поздороваться он угрюмо пил и ей не подымая глаз от стола.

Из-за печки насторожено таращились детишки-погодки — девочка, лет семи, с курицей мирно дремлющей в руках, и мальчик, чуть поменьше. Шарль обратил внимание, как оба они похожи на Воронова.

У стены за прялкой сидела старуха и ворчала, взирая на Прасковью и захмелевшего уже Григория:

— Нешто креста на тебе нет? Который год девку позоришь

— замуж не берешь! То, как гром среди ясного неба нагрянет на день, а потом и поминай, как звали. Ни роду, ни племени. Вот уж нету на тебя управы! Были б мужики в деревне, ох, тебе бы ребра пересчитали бы за девкин-то позор! — заключила она, посматривая на старого деда, видимо надеясь, что тот поддержит ее.

Воронов нехотя обернулся на ворчунью, затем на деда, выпил водки и, закусив огурцом, сказал, недоумевающему Шарлю:

— Что верно — то верно! Нету мужиков в деревне! Нету! Все в полках у царя нашего батюшки!

Гришка устало уронил голову на стол. Старый дед, также сидевший за столом и не принимавший участия в беседе не выдержал:

— Да, видали мы это ново царево войско, срам, да и только…

Он повернулся к Шарлю, призывая его в свидетели:

— Мужики — в чулках ходють..! Н-да! Кончилась Россея, как Петька стрельцов извел!

Тут не выдержал уже Гришка:

— Ты на кого, борода, полез…да я ж тебя зарублю за такие слова

Но дед тоже вошел во вкус:

— Да руби…руби рубака!

Гришка, вконец разомлев, стал искать шпагу на боку совсем забыв, что она мирно висит в сенях, потом потеряв равновесие завалился со скамьи:

— Где ж шпага то моя, Прасковья?

Девушка подняла его и оттащив от деда увела за печь где пьяный голос Гришки был еле слышен, а потом и вовсе затих.

Шарль, смущенный таким поворотом событий, поднялся с лавки. Здесь, в доме Григория, ему все казалось удивительным.

Затем он выбрался из избы и пересек двор. Войдя в сарай, Шарль пристроил вещи у старой бочки, вскарабкался на по лестнице на сеновал и лег, подстелив под голову кафтан. На деревню спустилась ночь, рядом заухал филин. На горизонте солнце уже слегка высвечивало розовеющее небо, и кромка леса подернулась золотом. В предутренней тишине только бряцанье оружия выдавало приближение военного отряда. Темная масса людей довольно быстро двигалась по дороге, среди них угадывались всадники. Шарля разбудили первые лучи солнца, заглянувшие сквозь щели скошенной соломенной крыши. Он открыл глаза и увидел кур, сидящих прямо над ним на насесте. Со двора раздались крики. Он узнал голос Григория:

— Нет, ну ты подумай, русскому офицеру дать в глаз. А? Ну, никакой субординации… Креста на тебе нет! Послышался звук удара. Де Брезе осторожно подобрался к щели в крыше, раздвинул покрывавшую ее солому и посмотрел вниз. На дворе было полно шведских солдат. Один из драгун толкал все еще хмельного Гришку к телеге и приговаривал:

— Fy fan! Skynda dej![23]

Григорий в одной рубахе со связанными сзади руками, вяло пошатываясь, не спешил выполнять шведские команды. Под глазом у бравого русского сиял огромный синяк. Возмущенный швед вновь ударил его прикладом, и Гришка завалился на землю. Бабы сбились в кучу.

Быстро одевшись, Шарль поискал руками шпагу. Не нащупав ее, он вспомнил, что оставил портупею внизу, у входа. Было ясно, что забрать их и остаться незамеченным не представляется возможным.

Со двора опять раздались крики. Вернувшись к наблюдательному пункту, Де Брезе понял, что дела плохи. Гришка пытался встать, а шведский пехотинец подгонял его прикладом к телеге, в которую солдаты кидали награбленное. Но видя, как избивают любимого, Прасковья, до сих пор с негодованием наблюдавшая за грабежом дома, не выдержала. Она сорвалась с места, накинулась на одного из державших Гришку солдат и стала колотить его обеими руками. Швед с силой отшвырнул ее на землю. Потеряв голову, Прасковья схватила лежавшие неподолеку вилы и кинулась на обидчика. Гришка что-то закричал, пытаясь остановить ее, но было поздно. Шведский офицер оглянулся на Прасковью и дал команду:

— Larm… galen, skjut![24]

Двое из солдат покидали мешки с добром и скинули с плеча фузеи. Один из них сплюнул:

— Här har du, skitstövel![25]

Раздались выстрелы. Прасковья рухнула на землю, так и сжимая вилы в руках.

Григорий, уже привязанный к телеге, рванулся с такой силой, что веревка не выдержала. Он бросился к любимой, сел возле нее, приподняв ей голову и не веря, что она мертва, и начал гладить ее трясущимися руками по волосам, приговаривая как в бреду:

— Ну, вставай! Будет те лежать-то. Холодная земля!

Потом стеклянным взором посмотрел на солдат, уткнулся головой в землю и завыл страшно. Шведы переглянулись. Офицер, старший по званию, кивнул солдату. Тот ударил Гришку прикладом и, дернув за обрывок веревки, поволок к телеге.

Шарль, сжимая кулаки, смотрел на эту страшную сцену, осознавая, что бессилен помочь. Неожиданно позади себя он услышал шорох соломы. Обернувшись, Де Брезе увидел под навесом одну из девок. Она, очевидно, воспользовалась суматохой во дворе и заскочила в сарай, а теперь забившись в угол, смотрела из-за укрытия на шведов испуганными глазами.

В этот момент из офицеров повернулся, и Де Брезе, увидел его лицо. От неожиданности он чуть не вскрикнул

— это был де Ла Буш, одетый в синюю шведскую форму. Граф стоял спиной к телеге. Тем временем сержант подозвал еще двоих, и вместе они направились к сараю, служившему Шарлю укрытием. Де Брезе перевел обреченный взгляд на плащ и один из тубусов — послание царю Петру, они так и лежали, доступные каждому вошедшему.

Войдя в сарай, шведы сразу заметили и девку, забившуюся в угол, и тубус Шарля.

— Titta![26]

— Varifrån är?[27] — озираясь по углам, спросил один из солдат.

Шарль отпрянул назад и солома предательски зашуршала. Солдаты вскинули головы:

— Man måste titta uppe![28]

Тут же под сапогами заскрипела лестница. Медленно, с опаской он поднимался наверх. Двое других, переговариваясь и разглядывая найденную шпагу, стояли внизу. Над ухом де Брезе клацнул взводимый курок пистолета. Шарль оглянулся. Рядом с ним мышонком пристроился семилетний сынишка Григория с непонятно откуда взявшимся седельным пистолетом. Чуть дальше в одной рубашонке сидела и дочка, в испуге поглаживая курицу, пристроившуюся у нее на коленях. Парнишка волчонком посмотрел на Де Брезе. Шарль отрицательно поводил головой и, зажав ему рот рукой, отобрал пистолет. Потом, прижав палец к губам, быстро отпустил его и прицелился в то место, где должна была появиться голова противника. Потом снова глянул на детей и отложил пистолет — взгяд его остановился на курице.

Солдат уже почти поравнялся с деревянным настилом, как вдруг на него с шумом вылетела наседка. Солдат отпрянул от неожиданности. Перекладина лестницы подломилась, и он с криком пал к ногам расхохотавшихся товарищей.

— Nå, besegrade ni alla små kycklingarna?[29]

Продолжая смеяться, двое шведов вышли во двор, а третий, отряхиваясь, повернулся к девке. Та в страхе метнулась в другой угол. Сержант отдал офицеру тубус Шарля найденный в сарае. Тот медленно распечатал его и прочитав, ухмыльнулся, найдя глазами ла Буша:

— Если в Вашем послании тоже самое, то я Вам не завидую! Антуан взял письмо и пробежал глазами. Только сейчас до него дошло, что за судьбу для них уготовил Людовик.

Спустя короткое время шведский отряд, спешно поджигая дом, покидал двор с груженой награбленным добром телегой. Ла Буш долгим взглядом посмотрел на разгоравшееся пламя, потом резко развернул коня и присоединился к шведам. Шведы уходили, разделившись на две группы — одна, с плененным Гришкой, свернула обратно к лесу, другая — двинулась дальше видимо для дальнейшей разведки. Офицер поглядывая на оставшуюся на привязи лошадь поинтересовался у сержанта о судьбе солдата не вернувшегося из сарая, Сержант ухмыльнулся, ответив тому недвусмысленным жестом.

Черный дым заволакивал синее безоблачное небо. Пламя от крыш добралось до самих домов и разгорелось с новой силой. Потрескивали бревна и откуда-то доносился детский плач. Оставшийся в сарае солдат подбирался к завязкам на ее рубахе:

— Fröken,var inte rädd, jag ska inte göra Er illa[30], — вожделенно шептал он.

Та испуганно дрожала и тихо всхлипывала. Парень протянул руку к ее лицу но она испуганно оттолкнула ее. Швед повторил попытку, но девка обезумев от испуга и ненависти отвесила ему изрядную оплеуху. На этот раз не выдержал уже он и одним ударом свалил девку на землю, рывком разодрал на ней рубаху и, зажав рот, попытался расстегнуть свои штаны. Девка бешено сопротивлялась, но в какой-то момент, случайно переведя взгляд куда-то за шведа, испуганно обмякла.

В пылу страсти драгун не сразу понял причину столь резкой сдачи крепости, лишь только услышав тихое насвистывание, он отпустил девчонку и оглянулся. На его голову обрушился удар прикладом его же собственного ружья. Он рухнул на землю. Шарль кивнул девке, отвел глаза от ее наготы. Затем положил взятое ружье и подобрал валявшийся на земле плащ. Раздался сдавленный стон. Француз оглянулся. Девка, дрожа отходила в глубь сарая, а в груди насильника торчали окровавленные вилы.

Де Брезе, подошел к лошади убитого шведа, взялся за повод и вскочил в седло. Бабы окружили его — кто с вилами, кто с кольями.

Одна из них подала ему шпагу шведа. Другая, взяла вилы из рук убитой Прасковьи и стала кивать в сторону огородов, показывая куда-то рукой.

Глава вторая

Отряд двигался к реке по тропе через лес. Григорий, привязанный к телеге, мрачно смотрел по сторонам и вдруг заметил, как впереди с шумом вспорхнула птица.

«Кто-то потревожил пичугу!» — подумал он и огляделся, оценивая силы шведов. За ним ехали двое конных и шли двое пеших шведов. В телеге сидели еще двое, а перед ней шли четверо солдат и один конный офицер. Возглавляли колону двое солдат с ружьями наперевес.

Никто в отряде не обратил внимания на вспорхнувшую птицу. Тропа сузилась. Внезапно, гренадеры остановились, подняв руки:

— Halt! Titta![31]

Офицер тоже остановил лошадь:

— Vem där?[32]

Впереди, метрах в двадцати, преградив дорогу, стоял всадник. Он сидел в седле неподвижно, разве что лошадь переступала с ноги на ногу, иногда пытаясь наклонить голову и ущипнуть траву на обочине тропы. Одет всадник был не по-военному.

Гришка посмотрел вперед и сразу узнал Де Брезе. «И че ты задумал, французик?» — пробурчал он еле слышно, поглядывая на сидящих рядом шведов и оценивая свои возможности.

Офицер, возглавлявший отряд, медлил в нерешительности — неподвижность всадника его явно настораживала. Но поколебавшись мгновение и поняв, что за ним целый отряд, а его медлительность могут счесть за трусость, он все же тронул коня и подъехал ближе, удивленно разглядывая незнакомого путника. Гренадеры последовали за ним.

Де Брезе, улыбнувшись, выплюнул соломинку, которую теребил во рту, затем вынул флягу и сделал приличный глоток. Швед, удивленно переглянулся с солдатами.

Только тут раздался удивленный крик ля Буша, ехавшего позади телеги, и только теперь заметившего всадника:

— C’est lui![33]

Все обернулись. А Де Брезе отбросил флягу и, быстро выхватив седельные пистолеты, разрядил их в солдат, стоявших по обе стороны от офицера. Раздалась команда:

— Larm![34]

Но было уже поздно. Де Брезе обнажил шпагу, дал шпоры коню и двинулся на противника. Остальные солдаты, опомнившиеся после столь неожиданной атаки, вскинули ружья, но прицелиться им мешал собственный офицер, загораживающий собой узкое пространство тропы. Де Брезе, подъехав вплотную, отправил его на землю ударом шпаги. Кто-то скомандовал:

— Förberedda, sikta, skjut![35]

Четверо солдат дали залп. Де Брезе, спасаясь от пуль, поднял лошадь на дыбы, тем самым разогнав стрелявших. Гришка, лишенный все это время возможности действовать и выступавший лишь свидетелем удивительного зрелища, лихо присвистнул:

— Распетушился французик-то!

Напрягая мышцы, Воронов все же немного ослабил связывающую его веревку и повернулся к караульному. Тот, забыв о своих обязанностях, во все глаза смотрел на француза. Воронов в мгновение выхватил у зазевавшегося солдата шпагу, столкнул его на землю и рассек веревку.

Когда второй караульный обернулся, Григорий полоснул его по шее. Тот, прежде чем упасть на землю, закричал, тем самым привлекая внимание. На его возглас обернулись двое.

Григорий еле успел увернуться, скатившись с телеги, от приклада выпрыгнувшего невесть откуда шведа. В этот момент на противоположную сторону телеги вскочил Шарль. Его первый удар швед парировал ружьем, но второй рубящий удар Де Брезе нанес ему в голову.

Шведский солдат, которого Григорий столкнул на землю, кинулся, было, на Шарля, но Гришка из-под телеги полоснул его по ногам. В то же мгновение другой швед выстрелил. Де Брезе пригнулся, и пуля попала в противника, заходившего на француза сзади.

Григорий выбрался из-под телеги и, увернувшись от штыков двух шведских солдат, запрыгнул на нее, прикрывая спину Шарля. Тот, в свою очередь, парировал атаку солдата, ранее стрелявшего в него.

Несмотря на самоотверженность, перевес сил был явно не в пользу друзей. Против них оставалось еще четверо солдат, не считая драгуна и Ля Буша. На лице последнего промелькнула усмешка, когда шведы, выставив ружья, не спеша подходили к телеге, на которой спина к спине стояли Шарль и Гришка. Еще секунда — и шведы вынудят их сдаться.

Но вдруг раздался пронзительный крик. Все оглянулись.

С пригорка, скрытого деревьями, вереща, бежали крестьянки, вооруженные вилами и косами.

— Fy fan! Dom är kvinnor![36]

Шведы растерялись на мгновение, но быстро пришли в себя.

Один из солдат перезарядил ружье и выстрелил в нападавших. Бежавшая впереди молодуха в красном сарафане рухнула. Но противостоять такому натиску было невозможно. Бабы кидались на *Приготовились, целься, огонь! — солдат по трое, по четверо, нанося им град ударов. Драгуна завалили вместе с лошадью. Последнего шведа, который спасался бегством, загнали в болотце и утопили. Его предсмертный крик отозвался эхом в лесной чаще и затих:

Лишь одному всаднику все-таки удалось бежать. Несмотря на выстрел Григория, он скрылся в зарослях. Это был де Ла Буш. Находясь в арьергарде отряда, он сумел вырваться.

Когда все было кончено, Григорий бросил дымящийся пистолет и взял Шарля за плечо:

— Вот, братец, спасибо-то, право, не ожидал! Долг платежом красен!

Шарль смущенно покачал головой. Он неожиданно понял, что русский стал для него близок. И испытывая гордость за то, что смог отплатить спасением за спасение, он кивнул Гришке, и губы его тронула улыбка.

Григорий покопался в сумке убитого офицера, нашел какое-то письмо и зацокал языком:

— Вот оказия-то, повезло, так повезло! Узнать бы, какая ехидна это письмо к шведу отнесла!

Затем он открыл дорожный ящик и к удовольствию де Брезе обнаружил там его письменный прибор.

Отчаянно стегая лошадь и проклиная все на свете, Ла Буш скакал по краю леса. Не заметив на своем пути толстую ветку, он с размаху налетел на нее. Графа выкинуло из седла, и он по склону покатился к реке, пока не оказался в воде, затянутой тиной.

Не в силах встать, он с трудом поднял голову и увидел темную фигуру в плаще, …но сознание покинуло его и Антуан снова уткнулся лицом в мох. За ним незаметно для всех наблюдал всадник в черном плаще. Постояв несколько секунд, он тронул лошадь и подъехал к поверженному французу.

Глава третья

Мадам де Ментенон последнее время редко покидала Большой Трианон — семейную резиденцию Людовика XIV. С этим дворцом были связаны самые лучшие воспоминания ее жизни. Однажды, стремясь угодить ей, Людовик приказал засыпать все дорожки парка солью и сахаром. И они устроили катание на санях в самый разгар знойного лета. О, это было великолепно! А теперь? Даже придворные в Версале заметили охлаждение к ней короля. Ей жгли спину их сочувственные взгляды и шепот за спиной:

— Она воспитала его незаконных детей, а теперь он не удостаивает ее визитами!

— Ах, теперь он предпочел молоденькую фаворитку.

Но сегодня, в день рождения герцога Орлеанского, Мадам была обязана присутствовать на балу в его честь. Не зная, как поступить, она решила сказаться больной. Отпустила прислугу, подошла к окну своей спальни и постаралась отогнать грустные мысли, любуясь красотой садов и фонтанов.

Она вспомнила, как расстроился Людовик, когда ему передали слова русского царя Петра: «Версаль хорош, но в фонтанах мало воды». Король тогда был уязвлен, как ребенок. Именно здесь — в Трианоне — она утешала его. Она помнила и главную свою соперницу, мадемуазель де Лавальер. Даже когда провинциальная простушка покинула сердце царственного монарха, Мадам никогда не чувствовала себя спокойно в стенах Версаля. Здесь же, в Трианоне, Людовик принадлежал ей безраздельно. А сейчас ей предстоит это унижение. Молодая соперница. Ну что же, пусть так. Она сможет быть сильной. Пусть король увидит ее. И она, решилась, быть на балу.

Бал проходил в Салоне Марса. Воинственный дух этого великолепного зала передался и госпоже де Ментенон. Сидя в одиночестве, она оценивала диспозицию. Музыканты, расположившись на двух мраморных трибунах, играли менуэт — танец, давно уже ставший бальным.

Король в паре с мадмуазель де Монтеррас выделялся изяществом движений. Фрейлина знала, что Людовик с малых лет увлекался танцами и даже играл роли в балетах, которые ставились во дворце, и старалась быть достойной партнершей. Она была прелестна и все больше занимала мысли Людовика, он снисходительно относился ко всем ее ошибкам в танце.

Неподалеку от бывшей фаворитки в обществе де Гиша скучал, виновник торжества, герцог Орлеанский. Де Гиш всеми силами пытался развлечь своего покровителя.:

— Кстати, говорят, что Россия проигрывает войну Швеции. Похоже, царю Петру несдобровать!

Герцог пожал плечами:

— Видел я его! Этот царь Петр мужлан! А мужлан не способен управлять государством! А уж воевать и тем более!

Де Гиш моментально откликнулся:

— Да он толком и не знает, где проходят границы его империи.

Де Ментенон, до сих пор безучастно наблюдавшая за танцующими, решила, что пора сделать вид, что ей интересен разговор:

— Россия, Россия? Это где?

— Это все, что восточнее Польши, Мадам! — снисходительно ответил герцог.

В этот момент портьера, прикрывавшая дверь, дернулась, и из-за нее вышел паж-арапчонок. Он поикал кого глазами среди танцующих, остановив свой поиск на мадмуазель де Монтеррас, стал ждать окончания танца. Де Гиш сделал незаметный знак герцогу, привлекая его внимание к юному гонцу.

— Кажется, у нас посланник любви! — обратил тот внимание Мадам к мальчику: говорят сосланный де Брезе не раз пользовался услугами арапчонка, Интересно, от кого письмо на этот раз?

Де Ментенон обернулась и увидела, что паж действительно сжимает в руке письмо. Перехватив взгляд пажа, она моментально сообразила, что послание адресовано Шарлотте. Вспомнила она и молодого красавца шевалье Де Брезе. Пора открыть королю глаза. Не воспользоваться таким случаем маркиза не могла:

— Дитя мое, у вас письмо для мадмуазель де Монтеррас? — обратилась она к пажу, который чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Да, мадам, для нее…

— Она предупредила, что ждет скорой вести, и попросила меня, взять письмо, если будет танцевать! — сказала Мадам и протянула руку так естественно, что, если у пажа и были сомнения, давать письмо или нет, то они вмиг рассеялись. Он бросил взгляд на мадмуазель де Монтеррас и протянул письмо Де Ментенон.

Та с нетерпением дождалась, пока паж удалится, и развернула послание. Оно было от Шарля Де Брезе. Герцог переглянулся с де Гишем. «Кажется, сегодня старуха попытается вернуть короля себе. Посмотрим, на ком он остановит свой выбор!». Вечер обещал быть полным событий.

«Посмотрим, насколько король готов делиться своей возлюбленной с другими!» — строила свой план мести Мадам, пряча письмо.

Музыка закончилась. Мадмуазель де Монтеррас сделала финальный реверанс, и Людовик поклонился ей в ответ с галантностью молодого кавалера. Де Ментенон посмотрела на них и, склонив голову, загадочно улыбнулась, чем немало удивила придворных. Смысл этой улыбки никто, кроме герцога Орлеанского не понял.

Глава четвертая

Однако судьба в очередной раз посмеялась над планами герцога. После бала королю передали любовное письмо де Брезе, но он его не прочел. А ночью Шарлотта тайно решилась покинуть Версаль. Она всерьез задумалась об отъезде в Россию. Надо догнать Шарля и предупредить его об опасности. Вместе с Шарлем они придумают, как быть дальше, главное вместе. Только бы он был жив. Ее сердце предательски защемило, на глаза навернулись слезы. Нет, сейчас нельзя отдаваться чувствам, надо взять себя в руки и поторопиться на корабль. Шарлотта завернула свои драгоценности в шелковый платок. Этого хватит, чтобы отправиться в путь и потом обосноваться где-нибудь.

Стукнула дверь. Она испуганно обернулась, но, увидев вошедшего чернокожего пажа, с облегчением вздохнула.

— Шарля уезжает? — спросил мальчуган.

— Да, мой милый, — она подошла к арапчонку, присела и поцеловала его в лоб, — так надо, я должна…ехать!

Девушка поднялась, накинула плащ и бесшумно выскользнула из спальни. В ночи, оставаясь почти незамеченной, она прошла караульных и выскользнула из дворца. Наконец-то она обрела долгожданную свободу.

Наступило утро. Людовик XIV пребывал в самом мрачном расположении духа. Ходил взад-вперед мимо зашторенного окна своей спальни. В руке он держал письмо, которое и явилось причиной столь сильной ярости. Ла Порт участливо следил за передвижениями его Величества и ждал. Было ясно, что после письма де Брезе и побега Монтеррас, от короля последует какое-то указание. Король приблизился к маленькому столику, на котором стоял завтрак. Немного постояв около него, он снова вернулся к окну и поднял письмо.

— Как она могла? — Людовик бросил письмо на пол. Губы его тряслись, а глаза увлажнились. В сильном волнении он опять заходил взад-вперед. Его самолюбие было задето.

— Скажи мне, почему? — сказал он с горечью в голосе, обращаюсь к единственному свидетелю своих переживаний:

— Неужели она, напрочь, лишена чувств? Я мог бы дать ей все, о чем может мечтать женщина! Я приблизил ее к себе…. Она могла быть с королем Франции!!! И что в ответ?

Филипп почтительно молчал. Людовик в гневе всплеснул руками и язвительно подытожил:

— Вчера на балу она улыбается мне, как ни в чем не бывало, ночью сбегает, а на утро…На утро я узнаю, что, не успев появиться при дворе, она побывала в объятих этого молокососа! И они состоят в переписке! О, Лицемерие имя тебе женщина!

Людовик в изнеможении опустился в кресло и откинулся на спинку. Затем взял в руки серебряное зеркало, лежащее на изящном столике с фруктами, и, посмотревшись в него, медленно произнес:

— Мы стареем, Филипп!

Немного помолчав, он аккуратно положил зеркало на прежнее место и устремил свой взгляд в окно. Секретарь понял — Людовик пришел в себя и обуздал свой гнев. Но участи же м-ль де Монтеррас и шевалье Де Брезе вряд ли можно было позавидовать. Слова короля только подтвердили догадки опытного царедворца.

— Мы стареем… Но это еще не повод оскорблять короля Франции!

Глава пятая

Ла Буш очнулся от холода и застонал. Все его тело ломило, а голова, казалась, была налита свинцом. Он поднес к ней руки и с удивлением нащупал повязку. Оглянувшись и окончательно придя в себя, Антуан понял, что лежит на подстилке под навесом из веток. Вокруг его обступали вековые деревья, невдалеке потрескивая, горел костер. Он принялся искать запечатанные тубусы короля Людовика и, обнаружив их в изголовье, успокоился. С невероятным усилием Антуан приподнялся, попытался встать на ноги и тут же охнул — он босиком наступил на еловую шишку. Его сапоги кто- то заботливо снял.

Выбравшись из укрытия, он почувствовал аппетитный запах, источником которого был котелок над горящим огнем, рядом сушились его сапоги. В воздухе пахло свежестью, и Антуан понял, что находится на берегу заводи. Туман стелился по лесу, мешая разглядеть берег откуда доносился негромкий плеск. Ла Буш надел сапоги, встал и пригляделся — в реке купалась девушка.

Словно, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, обернулась. Ла Буш узнал Анку. Прекрасную полячку, похоже, француз не смутил. Он поспешил отвернуться, но, она нимало не смущаясь вышла из воды, накинула на себя одеяло и приблизилась к шалашу. Понимая, что он жив благодаря заботам полячки, Антуан хотел получить ответы на одолевавшие его вопросы:

— Почему ты помогла мне?

Анка остановилась, отжимая свои длинные темные волосы, глянула на него:.

— Враг моего врага — мой друг! — проговорила она с едва уловимым акцентом и скрылась в шалаше. Не прошло и пары минут, как Анка, уже одетая, возвратилась к костру с двумя глиняными плошками. Она наполнила их похлебкой из котелка протянула раненному. Сама устроившись напротив француза, устремила взгляд на огонь. Антуан, не произнося ни слова, ел, бросая невольные взгляды на хозяйку шалаша. Он жаждал продолжения разговора:

— Почему ты здесь?

Анка отложила плошку, протянула руки к огню:

— Наш род был известен в Польше, и мы жили спокойно до тех пор, пока король Август II не потерял свою корону, и страна не разделилась на два враждебных лагеря. Одни поддерживали Станислава Лещинского, поставленного шведами, другие — Августа. Наши соседи помогали шведам, а моя семья оставалась нейтральной. Но пришли русские солдаты и не стали разбираться. Людей потопили в Висле, их дома сожгли. Отца и двух моих братьев, как и соседей, повесили. Мне тогда было 15 лет… Отец спрятал меня с братишкой в дровянике. И сколько не говорил он, что не воевал против русских, не поверили ему. Его и двух братьев повесили. А меня и младшего брата — не нашли.

Она повернула голову к Антуану:

— Так что моя война закончится со смертью Петра.

Де Ла Бушу стало не по себе от сумасшедшего блеска глаз полячки. Царь Петр, наверное, и не предполагал, что в какой-то богом забытой польской деревеньке хрупкая темноволосая девушка вынесла ему смертный приговор, и, похоже, твердо намерена привести его в исполнение. Над лесом уже занимался рассвет, и птицы пробуждались от ночного сна.

Ла Буш забрался в шалаш за своими вещами, и на глаза ему попался тубус Шарля, найденный в доме Григория. Он поколебался, но все-таки любопытство взяло верх над порядочностью, и он развернул бумагу:.

«Любезный брат мой, Царь Петр!

Предъявитель, сего, запятнал себя в дуэлях и разврате. Буду обязан Вам, если Вы поставите его на самые опасные участки сражений, и только Богу решать, будет ли сей дворянин жить, или же искупит свое беспутство, погибнув на поле брани».

Луи XIV

Антуан дважды перечитал письмо. Затем взял в руки собственный тубус, но сломать печать не решился.

«Значит, Его величество послал нас в виде пушечного мяса! Ну, так не будем лишать удовольствия попрыгать под пулями и бравого де Брезе.» Француз выглянул из шалаша. Анка уже сидела верхом, держа за повод его лошадь. Возле нее стояли, только что подъехавшие, Энжи и хозяин постоялого двора. Хозяин что-то горячо втолковывал девушке.

Ла Буш подошел к ним. Поляки смолкли.

— Ты правда хочешь попасть в лагерь русских? — спросил Антуан у девушки.

Хозяин трактира вмешался в разговор:

— Это чистое безумие!

Анка укоризненно возразила:

— Толку от того, что ты нападаешь на фуражиров, немного…

Но хозяин двора не унимался:

— Это невозможно! Это погубит тебя и брата! Граф протянул Анке бумаги из тубуса де Брезе:

— Думаю, это поможет!

Анка и Энжи многозначительно переглянулись. Такая грамота с королевской печатью открывала вход в любой лагерь.

* * *

Прасковью и погибших девок похоронили за сгоревшим амбаром. За один день деревня пережила столько страшных событий! Набег шведов, пожар, насилие и самое страшное — гибель молодых, полных сил женщин. Григорий понуро стоял, опустив голову, над могилой Прасковьи. Почти осьмой год была ему невенчанной женой, нарожала детей, была заботливой матерью. Защищая его, полезла под пули. Корил он себя нещадно, что стал виновником гибели любимой. Пусть покоится с миром, да будет земля ей пухом!

Григорий перекрестился и посмотрел на детей. Они испуганно жались к бабке. Он присел около них. Обнял. Дети недоверчиво, исподлобья смотрели на его, словно осознавая, что виновником смерти матери был отец.

— Нет у них больше матери. Пригляди за ними пока, — тихо обратился он к старухе: Ворочусь — заберу!

Та в ответ только горестно посмотрела. Де Брезе тактично стоял в стороне. Он уважал чужое горе, ему было очень жаль Прасковью, и еще более жаль осиротевших детей, оставшихся в столь раннем возрасте без материнской ласки. Видно было, что и русский был искренне привязан к своей жене. Шарль вдруг подумал о Шарлоте, вспомнил их последний разговор, заплаканные глаза девушки. Господи, почему ты так жесток, что разлучаешь любимых?

Подошедший Григорий прервал его размышления.

— Надо ехать, — сухо произнес он и решительным шагом направился к стоящим неподалеку лошадям.

Глава шестая

Продвигаясь ближе к Полтаве, Шарль и Григорий все яснее слышали канонаду.

— О, как, Полтаву осадили, окаянные! Слышь? Орудия бьют! — покачал головой Воронов. Путники осторожно подъехали к реке и спешились в зарослях недалеко от единственного моста.

Гришка отдал поводья французу и стал осторожно пробираться к заболоченному берегу, заросшему камышами. По обе стороны от моста виднелись шведские пикеты, расположившиеся у костров. Изредка к мосту, в сторону шведского лагеря, подъезжали обозы, подходили фуражиры.

Григорий достал маленькую подзорную трубу и посмотрел на другой берег реки. Там также была охрана. Прямо при съезде с моста шведы разбили палатку. Возле нее Григорий увидел шведского офицера и не менее десяти солдат. Они досматривали прибывающие обозы, а офицер распоряжался, кому куда ехать. Далее белели палатки шведского лагеря.

«Вишь, ты! — подумал Григорий, внимательно разглядывая противоположный берег: Тут и мышь не проскочит!

Гришка направил трубу к кострам и увидел, как один из офицеров направился в сторону кустов где, собственно и сидел он сам. По всей вероятности, он шел в высокие заросли справить нужду. Воронов понял, что другого удобного случая может и не представиться. Он вытащил из-за пояса нож и тихо подкрался к солдату…

Де Брезе услышал приглушенный вскрик и треск сучьев. Вскоре появился и Воронов, он был возбужден и в руках держал шведскую военную форму. Он бросил Шарлю черный с желтыми петлицами и обшлагами плащ.

— Что смотришь? Надевай! Прости, Господи! Эх, нам бы проскочить мимо офицера на том берегу! А потом забираем правее и вдоль болота… Можно было бы и в брод, да трясина здесь, боюсь не пройдем!»

Шарль сразу понял, в чем дело. Он кивнул головой и, вздохнув, накинул плащ на плечи.

— Хогош?

— Хорош, хорош, — проговорил Гришка, тоже облачаясь в шведский мундир. — Главное, чтобы нас не прикончили наши же мужики из соседних деревень. В энтом-то тряпье, да по здешним лесам! Хе-х!

Вечера решили не дожидаться. Друзья выехали на дорогу, обогнали очередной обоз и стали приближаться к мосту.

Солдаты, готовившие похлебку, заметили их. Вид двух всадников, один из которых был в застегнутом наглухо плаще, а у другого мундир был грязный и сильно помятый не насторожил пехотинцев.

Благополучно миновав первый пост, Григорий и Шарль оказались на мосту. Впрочем, успокаиваться было рано. Офицер, которого Гришка заприметил еще из кустов, пристально смотрел прямо на него, разглядывая запачканную кровью форму. Григорий побледнел. Шарль заметил волнение русского и со всей элегантностью отдал честь офицеру, отвлекая его от

Гришки. Дорога бы свободна. Приятели дали шпоры лошадям, и через несколько минут выехали на поле, где виднелись укрепления русских.

Навстречу им галопом несся конный разъезд. В лагерь возвращался король Карл. Он скакал на лошади, во главе небольшого отряда, с которым ездил осматривать редуты, воздвигнутые по приказу Петра. Чтобы освободить дорогу кортежу, друзья съехали на обочину. Дежуривший на опушке леса швед, снял шляпу в знак приветствия, но, оглянувшись на Григория, изменился в лице. Гришка понял, что во главе отряда шведский король. Достав, пистолет он прицелился в Карла. Шарль, увидев недобрые намерения Гришки, ударил его по руке. Грохнул выстрел, пуля попала в ногу короля. Карл взвыл от боли. Двое драбантов подхватили короля и, не дав ему упасть с лошади. Отряд шведов рассыпался. Часть двинулась на Гришку и Шарля, отсекая их от русского лагеря. Часть сопровождали раненного короля. Григорий растерянно оглянулся на Шарля:

— Зачем помешал? Карлу — смерть, и войне — конец!

Они помчались обратно к мосту, за ними по пятам гнались драбанты короля. Но выезд на мост был перекрыт. Заслышав выстрелы, на нем выстроилось, около пятидесяти гвардейцев.

Но и с другой стороны путь оказался закрыт: драбанты перестроились в линию и, обнажив палаши, пустили лошадей в галоп.

Другого пути, кроме как броситься реку, не было. Гришка выстрелил из второго пистолета в набегавшего на них от берега солдата, и направил лошадь к воде.

«Видимо, все русские сумасшедшие!», — подумал Шарль, следуя за ним. Двое шведов кинулись было, к ним наперерез, но вязкий берег не дал им добежать до беглецов — они увязли в трясине. Один из них ушел в болото с головой. Остальные, не решаясь продолжать погоню, столпились на мосту и беспорядочно палили по беглецам.

Друзья, въехав в болотистую реку, оставили лошадей. Те, проваливаясь по грудь, пытались вырваться из илистой жижи, но то только глубже вязли в трясине. Гришка лежа каким-то чудом продвигался к середине реки, увлекая за собой француза. Шведы дали залп с моста. Одна из пуль попала в лошадь Григория, она забилась и тут же скрылась в болоте. Остальные защелкали по воде вокруг друзей, поднимая фонтанчики брызг. Беглецы, пригибаясь от выстрелов, достигли середины реки, там болото кончалось и начиналась чистая вода.

* * *

Карла бережно занесли в палатку и положили на походную кровать. Весь шведский лагерь гудел как улей. Весть о ранении короля разлетелась в мгновение ока. Вокруг шатра в тревоге толпились генералы. Карл не раз демонстрировал отвагу, лично принимая участие в сражениях, что привело к обожанию среди солдат, веривших в его удачу. Но многие поговаривали и о том, что в его действиях чаще преобладало авантюрное безрассудство, приводившее в немалое смущение опытных офицеров. Так взбешенный поведением польского короля Августа, долгое время сохранявшим нейтралитет в войне с Россией, он лично прискакал в его замок в сопровождении всего лишь двух адъютантов, взбежал по лестнице, расшвыряв караульных у дверей покоев, и предстал перед обомлевшим от удивления Августом:

— Если Вы, еще промедлите, хоть один день, и не встанете на чью — либо сторону, боюсь, что вместо союзника в лице Шведского королевства Вы получите злейшего врага!

Не удостоив пораженного поляка ожиданием ответа, Карл развернулся и выбежал прочь. Август настолько был испуган этим неожиданным вторжением, что пришел в себя только тогда, когда в распахнутые двери заглянули встревоженные охранники.

Вступив на трон в пятнадцать лет, король Швеции быстро научился принимать судьбоносные для страны решения. А будучи восемнадцатилетним юношей, он разгромил русскую армию под Нарвой и снискал себе славу полководца. Многие стали забывать о том, что в победе тогда на руку шведам сыграла метель. Ветер со снегом, дувший несколько часов в лицо русским, слепил солдат, не давая, толком, и разглядеть-то противника.

После этой победы Карл стал свысока посматривать на русского царя, порой недооценивая его способности. Урок под Нарвой не прошел даром. Петр перенимал военный опыт и тактику европейских стран, перестраивая русскую армию по их образцу. Затевая поход 1708 года в Россию, Карл предполагал, что это будет летняя компания. Но, вопреки его ожиданиям, он встретил мощное сопротивление уже хорошо обученной и вооруженной армии. Тогда мнения его военачальников разделились. Одни предлагали идти на Москву. Другие — перезимовать на Полтавщине. Карл решился на зимовку, что в холодной России, без амуниции и припасов было безумием. И как новое звено в цепи неудач — это ужасное и нелепое ранение, ставящее под угрозу не только жизнь монарха, но и успех всей компании.

В палатку, тем временем, вошли лекари. Офицеры молча расступились перед ними. Разрезав и осторожно сняв пропитанный кровью сапог, они стали внимательно осматривать рану. Карл без стона мужественно переносил боль. Вердикт врачей был неутешителен. Пуля угодила в заднюю часть стопы, раздробив пятку.

— Надо ампутировать! — тихо произнес один из них, выпрямляясь.

— Вы хотите сделать короля одноногим? — зло рассмеялся Карл: — Вы издеваетесь?

Генералы, как один, повернулись к испуганному эскулапу. Он потупился, но потом поднял голову и с вызовом поглядел на них:

— Лучше отнять ногу, чем потерять жизнь!

Другой лекарь, продолжая внимательно изучать рану, произнес, не поднимая глаз:

— Можно попробовать… Прежде надо удалить из раны инородные ткани и раздробленные кости…

Карл, несмотря на боль и слабость, схватил его за ворот, приблизил к себе и прошипел:

— Режь!

Без посторонней помощи он снял кафтан, отхлебнул из фляги и откинулся на кровати, стиснув зубы. Лекари склонились над его ногой, начали готовиться к операции, готовя инструменты, наводившие ужас на стоящих рядом генералов. Многие бравые вояки отворачивались и отводили глаза не в силах наблюдать эту страшную процедуру. Карл XII не издал ни звука.

Глава седьмая

Скользя по илистому дну и помогая себе руками, друзья выбрались из реки на другую сторону.

— Ну, считай, добрались, — обессиленный Григорий первым ступил на долгожданную твердь, поросшую высоким густым кустарником, и протянул руку Шарлю. — А то, я, было, нас уже похоронил! Хе! — продолжал он улыбаясь.

Де Брезе, с трудом переводя дыхание, медленно приходил в себя. Он сидел на твердой земле, жуткое болото было позади, им удалось выжить под градом пуль, и они были уже в двух шагах от русского лагеря. Но тревожное чувство не покидало его. Интуиция не обманула — из кустов выскочили одетые в зеленую форму солдаты.

— L'attention![37] — крикнул он Григорию, предупреждая жестом об опасности. Но Воронов не успел оглянуться, как вдруг охнул и стал оседать на сырую землю, оглушенный ударом приклада по голове. Выскочившие на поляну солдаты навели ружья на изумленного Шарля. Судя по мундирам, это были гвардейцы Петра. Не дав французу опомниться, они связали его и посадили рядом с бесчувственным Григорием.

— C'est l'officier russe![38] — возмущенно кричал Шарль, но французские слова еще более утвердили русских солдат, что перед ними враг.

Затем на поляне появились всадники судя по всему офицеры.

— Вот! Басурман захватили! — доложили офицеру. Тот посмотрел на Шарля и бросил оценивающий взгляд на растущее неподалеку дерево с толстой, массивной ветвью. Видимо он прикидывал рост пленника и высоту ветви.

— Так, че ждать-то? Вешать их, сукиных детей! — громогласно заявил он и развернув коня поехал прочь.

— Пойдем, басурмачик, пойдем! — громко загоготали солдаты, радуясь предстоящей потехи. Они накинули петлю на шею Де Брезе и поволокли к дереву. Шарль в отчаянии оглядывался на лежащего Гришку и старался объяснить, что произошло недоразумение.

Пожилой усатый гвардеец грубо стукнул француза прикладом в живот, а второй заставляя замолчать засунул ему в рот кляп. Теперь любой жест или попытка заговорить де Брезе вызывал у солдат взрыв хохота. Для них он был враг, а с врагом, как известно, разговор короткий.

Вон, сколько домов пожгли и девок сколько перепортили на Полтавщине. Солдаты быстро перекинули веревку через сук.

Де Брэзе, осознав неотвратимость приближающейся смерти, замычал, насколько хватило духу:

Но пожилой гвардеец невозмутимо поправил петлю на шее, беззлобно приговаривая при этом:

— Ишь, заголосил, как смертушка в глаза-то заглянула, басурманское отродье,! Не серчай, братец! Такая уж солдатская судьбинушка — помирать! Днем раньше — днем позже…

Осенив себя крестом, он звонко хлопнул по крупу лошади лозой. Лошадь пошла, веревка натянулась и горло шевалье сдавила пронзительная боль. В глазах потемнело, и последнее, что он увидел — смеющихся внизу солдат.

В эту секунду Воронов очнулся от удара и открыл глаза — в двух шагах от него на дереве хрипел Шарль. Мгновенно вскочив на ноги, он выхватил шпагу из ножен первого попавшегося на пути гвардейца и, в два прыжка оказавшись у дерева, перерубил веревку. Затем обернулся к солдатам и оскалился:

— Ну, что ж, вы, братцы делаете?

Гвардейцы явно не были готовы к тому, что «труп» оживет. Обескураженные русской речью «басурманина», застыли.

— Свят …свят… Так он вроде по-нашему лопочет! Усатый гвардеец вскинул фузею:

— Ща я накормлю его свинцовой пилюлей, так он и по- петушиному споет!

Григорий в бешенстве от недогадливости своих земляков от души выругался:

— Мать вашу! Вы что, своего от чужого разобрать не можете? Ща как дам по мордам, так признаете! Ряженые мы, из шведского лагеря бежали!

Он для убедительности потряс полами мокрого мундира. Солдаты недоверчиво оглядели его и поставили фузеи на землю:

— Ну, так сразу и сказал бы! А то как разобрать-то…

— Скажешь вам…как же, — еще больше распалился Григорий, — по маковке меня, кто надоумился? Ты, супостат?

Он погрозил вылезающему из реки солдату. Отобрав у закурившего гвардейца трубку, Григорий жадно затянулся и крикнул:

— Офицер, иди-ка сюда!

Воронов опустился на колени около лежащего на траве Шарля. На шее у молодого человека горел багровый след от веревки, его бил озноб. Григорий раз-другой легонько ударил француза по щеке.

— Ну что, очухался? — ласково спросил он у открывшего глаза Де Брезе. Потом нашел глазами вернувшегося офицера:

— В лагерь нам надо, да поживее! Дело государево!

К жизни Шарля вернула лишь холодная вода, опрокинутая сержантом из шляпы ему на лицо. Он сел, схватившись за горло, закашлялся. Бывшим пленникам солдаты услужливо накинули на плечи плащи.

Глава восьмая

Усталый и измученный, в изодранном платье и с перевязанной головой Антуан Ла Буш наконец-то добрался до лагеря шведов. Он медленно ехал верхом среди палаток, возле которых, отдыхая, сидели солдаты. Их синие мундиры, тоже были далеки от чистоты. Почти годичная компания в России порядком поистрепало полки шведов, продовольственное снабжение было из рук вон плохо, осада порядком истощила запасы пороха и пуль. Тем не менее, шведский лагерь как то жил своей жизнью.

Навстречу французу проехали знакомые драгуны, потом прошел отряд гренадер. Несколько шведов неподалеку разгружали повозку с реквизированным зерном. Другие помогали санитару перевязывать молоденького солдата, который постанывал. Около котла с пахучим варевом выстраивалась очередь. Маркитантки угощали солдат элем. Их открытые платья и распущенные волосы притягивали мужские взгляды. Да и не мудрено — средний возраст шведских войск составлял двадцать пять — двадцать девять лет.

У шатра, где лежал раненый Карл, Ла Буш увидел группу генералов, стоящих у входа. Он спешился и привязал лошадь к повозке. В это время из палатки с окровавленными бинтами в руках вышли два лейб- медика. Следом за ними появился адъютант и жестом пригласил генералов пройти к королю. Увидев де Ла Буша, он кивнул ему, как старому знакомому, и сказал по- французски:

— Король пока занят! Ждите!

Антуан проводил глазами генералов, скрывшихся в палатке, и остался у входа. Ожидая приема у короля, он заметно нервничал. Болела раненая голова, настроение было скверным.

Карл, с бледным лицом, полулежал на походной кровати. Ему только что перебинтовали раненую ногу, но рана все еще кровоточила. Однако король продолжил совещание с генералами, прерванное перевязкой:

— Мы почти вплотную подъехали к укреплениям Русских, которые они построили перед лагерем! По всему, Петр боится прямого сражения! Его надо принудить выйти в поле.

— Воюя с нами, если не брать в расчет бой у Лесной, он всегда избегал прямых столкновений! Но теперь у него в лагере почти сорок тысяч против наших двадцати семи! — возразил генерал Левенгаупт.

— Двадцати четырех. — уточнил адъютант: Последний приступ Полтавы дался нам дорогой ценой!

— К тому же, мой король, боеприпасы на исходе, да и продовольствие тоже! — решился вставить фельдмаршал Реншельд.

— Правда? — Карл резко повернулся к нему, улыбнулся, превозмогая боль, и объявил свое решение. — Тогда нам остается позавтракать в русском лагере! У них-то припасов, я полагаю, полно? Ждите приказа о выступлении! А пока распорядитесь, чтобы солдаты поспали.

Резкость тона Карла показала что он не собирается обсуждать детали. Генералам ничего не оставалось, как покинуть палатку. Адъютант доложил:

— Мой король Вас ожидает посланник Его величества Людовика французского!

Король сморщился:

— Да! Впустите посланника!

Ла Буш вошел в палатку и, оставаясь у входа, почтительно склонился в учтивом поклоне. Король жестом отпустил адъютанта и неприветливо взглянул на гостя.

— Заходите, месье! Вот, как видите, от пули не застрахован даже это король Швеции. Вы посланы с поручением?

В свое время Карл XII, получил классическое образование. Он свободно говорил на немецком и французском языках и знал латынь.

Ла Буш поклонился еще раз и передал тубус с письмом короля:

— Король Франции послал меня в качестве наблюдателя…

— Я рад, что Людовика волнует исход войны, — перебил его Карл и опустил глаза, разворачивая бумагу, — хотя, исход этот предрешен. Завтра я разобью Петра.

— Сир, я надеюсь на ваш успех, — начал, было, француз и замолчал, с беспокойством наблюдая, как король вчитывается в содержание письма.

— Людовик, по-прежнему считает себя Королем-Солнцем,

— иронично заметил Карл после недолгой паузы и вернул Ла Бушу послание: он все еще надеется, что остальные монархи Европы должны исполнять его волю. Свои руки он марать кровью брезгует!

— Если угодно Вашему Величеству послать меня на поле сражения…

Но Карл оборвал его:

— Нашему величеству угодно иметь вас подле себя и… — Карл поморщился от боли, — и послать с вами весть вашему королю о разгроме русских!

И добавил, кивнув на перевязанный лоб француза:

— Тем более что вы, как я вижу, уже отличились в ратных делах.

* * *

Очередной день клонился к вечеру. Усталое солнце покидало летнее небо. Русский лагерь, через который шли Шарль и Григорий в сопровождении гвардейцев, походил на настоящий муравейник — одни солдаты выходили из палаток и строились в колонны, другие, уже в боевом порядке, двигались к полю, меняя тех кто нес караул днем, третьи устанавливали на песочных насыпях пушки. То тут, то там слышался стук молотков — то достраивались редуты — сооружения, напоминавшие бастионы, сложенные из земляных насыпей, укрепленные деревянными бревнами и огромными плетеными корзинами, вкопанными в землю.

Друзья остановились, пропуская роту драгун. Важно бряцая оружием, те прошествовали мимо.

Неожиданно среди них раздался громкий восторженный крик:

— Гришка, сукин сын! Живой!!

Де Брезе обернулся и увидел, как с белой лошади ловко спрыгнул бравый офицер в нарядном бордовом мундире, отороченном серебром, в белоснежной рубашке с пышными кружевами и тщательно завитом парике. Он был явно рад встрече.

— Сашка! — заорал Григорий, хлопая себя по бедрам. — Франт хотел было обнять Григория, но передумал, глядя на его запачканный шведский мундир:

— Да любой золотарь почище тебя будет! — шутливо упрекнул он Воронова, и покосился на Шарля. — А это кто с тобой?

Григорий пожал плечами, не зная как лучше представить Шарля:

— Француз! Посланник вроде как!

— Шевалье Де Брезе! — поклонился Шарль, почувствовав, что речь идет о нем.

Меншиков подивился столь галантному поклону француза и, лихо подкрутив ус, махнул рукой:

— Ну, бери своего француза! Пошли к царю…

Все трое быстрым шагом направились к палатке Петра.

— Ох, ты, оказия! — вдруг остановился Гришка. — Никак казнят кого?

Неподалеку от палаток, на поляне, стояли связанные по рукам поляки. Они горячо молились и прощались друг с другом. Одного из них солдаты уже волокли к колоде, заменявшей плаху. Послышалась барабанная дробь. Сбив пленного с ног, они кинули его на колоду. Палач вскинул топор — и голова покатилась по траве.

Григорий, хлопнув по плечу ближайшего конвоира:

— Это за что ж их, братец?

— Наших фуражиров вырезали, ироды!

Подойдя поближе, Григорий узнал в одном из пленников хозяина постоялого двора. Тот спокойно смотрел вдаль, на темные верхушки деревьев, и, казалось, оставался безучастным к происходящему.

— Вот, дядя, и свиделись, — покачал головой Григорий. Тут же послышался приказ:

— Старика давай!

— Этого пока не трогать, — произнес Григорий. — Пока, суть да дело, до царя дойду, а там и побалакаем, — обратился он к недавнему врагу.

— Балакай, не балакай, один черт, — безучастно отозвался старик, — как невзлюбил Петька стрельцов, так почитай, вся моя жизнь наперекосяк пошла. Избег я было из стольного града, так и здесь, на болоте, меня нашли… Эх, затянул бы ты тогда, солдатик, петлю покрепче, давно бы кончились мои земные муки. Зато долго эти места все стороной обходили. Черного всадника боялись… Никто не знал, кто он Черный всадник…

Гришка со злой ухмылкой глянул на старика:

— Эх дядя, сидел бы ты и дальше в своем болоте …и чего ж тебя на фуражиров то потянуло?!

Глава девятая

Царь Петр стоял в глубине шатра и, склонившись над столом, внимательно изучал карту. Вместе с ним военный совет держали его ближайшие сподвижники: фельдмаршал Шереметев и генералы Карл Ренне, Аникита Репнин и Вилим Монс.

Меншиков вошел без церемоний, зная наверняка, какой новостью можно порадовать Петра Алексеевича.

— Мин херц! Гришка-то Воронов воротился! От самой Польши, напрямки прошел! Нету там шведов более!

Петр, одобрительно протянул Воронову чашу с вином.

— А что, корреспонденцию пропавшую нашел?

— Нашел, государь!

— И что с курьерами сталось?

— Шляхта балует, государь! — кивнул на невидимых врагов Гришка: Почуяли шведскую руку…разладились грабежами.

Меншиков не выдержал и встрял в разговор. Лукаво посмотрев на Гришку и беззлобно подначивая его, он усомнился:

— А что, про черного всадника в тех местах попусту балакают?

— Отчего ж попусту? Видал я его! — серьезно ответил Григорий, не желая поддаваться на провокацию приятеля.

— Да ну?

— Вот те и ну!..

— А чего ж не привел-то, али око видит да зуб неймёт?

— не унимался подшучивать Меншиков, не желавший делать из Гришки героя.

— Ймёт-неймёт, дайте срок — разберемся! Вот француза этого тот всадник трижды извести хотел! — Гришка оглянулся на Шарля. — И решил я сначала сопроводить, его к тебе, государь. Вроде, как посланник он…

Де Брезе, поняв, что речь идет о нем, протянул свои оставшиеся проездные документы:

— Chevalier de Brézé! Le Roi de France Louis Quatorze m’a envoyé apprècier la situation.

Петр кивнул Монсу, и тот, взяв бумаги, перевел:

— Это паспорта на въезд. Король Франции Людовик Четырнадцатый посылает оного дворянина в качестве наблюдателя! И зовут его шевалье Шарль де Брезе..

Меншиков, хрюкнув в рукав, язвительно заметил:

— Да уж, без энтого француза мы войну точно продуем! Куды ж нам, нерадивым, без этакой опоры!

Де Брезе стоял в растерянности, но собравшись с духом решил вступить в разговор и рассказать о потерянном тубусе с личным письмом Людовика, но Воронов опередил друга. Пытаясь представить де Брезе в самом выгодном свете, он в запальчивости ответил Меншикову:

— Ну, опора — не опора, а супротив десятерых шведов он один не побоялся выехать вызволять меня из полона!

— Ох, мин херц! Никак, соглядатая прислал Людовик! А? — не успокаивался Меншиков, недобро глядя на француза.

Петр, который снова вернулся к столу и склонился над картой, затянувшись трубкой, поднял голову.

— Соглядатая, говоришь? — с сомнением переспросил он. Он уже знал, как ему поступить с французом.

— Гришка! — окликнул он Воронова. — Бери француза и дуйте в первый редут! Вот там пущай и глядит! Как швед пойдет, без команды — от туда ни на шаг! Иди сюда, смотри, — Петр пригласил к столу Григория и Шарля.

Оторвав пуговицы с мундира Репнина, он расставил их на карте в виде буквы «Т», затем ткнул концом обкусанной трубки в карту:

— Это должно рассечь неприятельские колонны. Маневрируя, Карл подставит фланги под ваших стрелков!

— А стрелков то сколь в редуте-то?

— Три сотни не считая артиллерии! Главное — удержаться как можно дольше. И расчленить шведа!..

— Расчленить, значит! Это с трестами душами-то? — переспросил Григорий.

Петр строго оборвал его:

— Да не скалься ты! Знаю, долго не продержаться! Но отойдете только по команде. Как совсем жарко станет — труба заиграет — перейдете во второй редут.

— Ну пойдем… расчленять! — тронул Шарля за локоть Гришка, укоризненно посмотрел на Меншикова и вышел из шатра. За ним последовал и Шарль.

Уже стемнело, но лагерь продолжал жить своей суетливой жизнью при свете костров. Друзья подошли к первому редуту, напоминавшему маленький ромбовидный бастион с выходом в тыльной части. В нем солдаты уже установили две пушки и гаубицу.

Гришка, сделав знак подождать, куда-то исчез, и Шарль сел возле одной из пушек. Да, прием у русского царя он запомнит на всю жизнь. Этот тяжелый взгляд, быстрая страстная речь, выходка с пуговицами… Впрочем, она никого не удивила. Все-таки русские очень странный народ. Услышав конское ржание, француз повернул голову — рядом с редутом по направлению к лагерю проехали два всадника.

Вскоре вернулся Григорий и принес горшки с едой.

Один из них он протянул Шарлю.

Глава десятая

Наступила ночь. Но Петр еще не ложился, держал совет с генералами. Все понимали, что со дня на день будет генеральное сражение. Шведов почти каждый день беспокоили мелкими атаками. Они были вынуждены даже траншею прорыть — отгородится от набегов русских на свои аванпосты. Но самым горьким поражением было то, что в Полтаву пробилось подкрепление русских в тысячу штыков, да еще и с припасами. Все это снижало шансы Карла на легкую победу. Оставшись зимовать и послушавшись совета гетмана Мазепы, сулившего легкую победу над Полтавой, шведский король рассчитывал, что найдет в городе и припасы, и зимние квартиры. Но Полтава выстояла. Снабжение армии было из рук вон плохим. Обоз пополнялся раненными и больными. Численность армии таяла. Предприняв очередную попытку взять крепость, и потеряв почти полторы тысячи человек убитыми, Карл отказался от дальнейших попыток штурма и выжидал, надеясь на генеральное сражение.

Полог царского шатра откинулся, и появился начальник караула. Не решаясь отвлекать государя, он обратился к Меншикову, стоявшему у входа:

— Ваше сиятельство!

— Ну, чего тебе? — Меншиков оглянулся на вошедшего. За его спиной, в открывшемся просвете, он увидел силуэты двух всадников. Офицер мотнул головой в их сторону:

— Там поляки. От короля вроде… с письмом каким-то!

Меншиков, позевывая, вышел из шатра и оглядел посыльных: это были совсем молоденькие паренёк и девушка. Фигуру девушки скрывал плащ, на бледном лице лихорадочно блестели огромные темные глаза. Александр Данилович подождал, пока офицер принял из рук поляка тубус. Открыв его, достал письмо, бегло пробежался по нему глазами. Написано по басурмански. Он задержал взгляд на печати. Похоже и впрямь послание важно! Он повернулся к курьерам:

— Ну-ка, ты! — он указал на паренька: пошли со мной!

— и направился к палаткам.

Паренёк глянул на спутницу. Та утвердительно кивнула. Он слез с лошади и последовал за Меншиковым.

— Жди здесь! — обернулся Александр к поляку у входа в шатер. Он был ярко освещен изнутри, и тени присутствующих скользили по его полотняным бокам.

— Мин херц, тут поляки вроде важную бумагу привезли! Глянь-ка, государь! — послышался голос Меншикова, и Энжи, а это был именно он, увидел, как к тени Светлейшего князя присоединилась другая, значительно выше остальных.

Поляк быстро огляделся. Слева, недалеко от него, возле костра, отдыхали солдаты. Справа, возле входа в палатку стояли двое караульных, сзади саженей в двадцати оставалась Анка, держа за повод его коня. Там же, при ней стоял и начальник караула. Больше поблизости никого видно не было. Упустить такой момент было нельзя, и Энжи, вынув из-за пазухи один из пистолетов, взвел боек, прицелился в большой силуэт и нажал на курок. Раздался выстрел.

Караульные со всех сторон бросились к шатру, но из него уже выбегали взбудораженные Петр и Меншиков.

Смертоносная пуля попала в одного из генералов. Но всего этого Энжи уже не видел.

Воспользовавшись всеобщей суматохой, парень сбил с ног ближайшего караульного, подхватив его ружье, выстрелил во второго и, кинулся тому месту, где его ждала Анка с лошадьми. Наперерез сбоку выскочило стразу трое, но тут Анка пришла на помощь. Пришпорив лошадей, она сбила с ног перегородивших дорогу гвардейцев и подъехала к Энжи. Молодой поляк отшвырнул мешавшую ему саблю, на ходу вскочил на коня, но в этот момент сзади громыхнуло. Бок обожгла резкая боль. Оглянувшись, он увидел в дыму солдат, давших в их сторону залп. Пришпорив лошадей, они помчались из лагеря. Караульные на выезде выбежали было навстречу, да сбитые с толку суматохой, так их и не остановили. Лишь когда до них добежали солдаты от царского шатра, вслед полякам загремели выстрелы, да несколько всадников погнались за ними, размахивая факелами.

Проскакав с версту, они незаметно свернули вправо к лесу. Погоня пошла дальше по дороге. Энжи остановился и беспомощно соскользнул с коня. Анка осадила лошадь и повернула обратно. Подъехав, кинулась к лежащему на траве брату. Только нагнувшись, она разглядела на его взмокшей рубахе алое пятно крови, с каждым мигом оно увеличивалось. Вдалеке раздались гиканье и посвисты. Погоня возвращалась обратно. Драгуны начали прочесывать окрестности. В отчаянии Анка обернулась в сторону дороги. Еще не видны были конники, но пыль, понятая над дорогой копытами лошадей, выдавала их приближение. Она попыталась приподнять брата и довести до коня, но Энжи отрицательно замотал головой. Не произнося ни слова, корчась от боли, он достал оставшийся за поясом пистолет, обнял сестру и сунул оружие ей в руку.

Девушка в ужасе замотала головой, решительно отказываясь выполнить немую просьбу Энжи. Но он закашлялся кровью, умоляюще глядя на сестру. На его лицо уже легла тень смерти, и Анка ясно это видела. Он умирает. Она погладила брата по волосам и нежно поцеловала. Тот смотрел на нее любящим взглядом и ободряюще кивнул. Приступ боли прервал их прощание и он снова застонал. Анка закрыла глаза и снова обняла брата. Руки нащупали курок. Спустя секунду раздался выстрел. Энжи откинулся назад. С лица ушла гримаса боли и оно стало спокойным. Девушка бросила пистолет, прижала к губам руки брата, заглушая горестный стон. Сзади раздались крики — преследователи увидели лошадей. Анка медленно встала с колен оглянулась на приближающихся драгун, и, надвинув черный капюшон на лицо, снова села в седло. Когда солдаты подъехали, то увидели лишь распростертое тело юноши на траве.

— Свят-свят! — перекрестился сержант: опять он!

У опушки виднелся силуэт черного всадника. За ним испуганные солдаты продолжить погоню не решились. И черный всадник беспрепятственно скрылся в лесу.

Глава одиннадцатая

Ночь была на исходе. Занималось утро 27 июня. И Петр, и Карл понимали, что генеральное сражение станет решающим во всей Северной кампании. Карл рвался в бой, уверенный, что выучка его каролинцев, превосходит противника. Петр же избегал больших столкновений, сводя все до мелких столкновений. И эта тактика приносила свои плоды. Войско шведов таяло, сократившись за год со ста тысяч до тридцати семи, да и то, включая обозы и интендантов. Армия русских — напротив, росла и уже достигла пятидесяти трех тысяч, включая калмыцкие отряды, подходившие к Полтавщине. Поэтому когда в палатку вбежал офицер с фразой

«Государь! Шведы вышли из леса и двинулись на редут!» Петр выдохнул. «Ну вот и дождались. Все решится сегодня!». Он встал, взял подзорную трубу и, откинув полог, быстрым шагом вышел из шатра. Его высокий силуэт выделялся на фоне зарождающейся зари. Сквозь утреннюю предрассветную дымку, у кромке леса, виднелись первые линии шведов. В лагере заиграли построение. Солдаты спешно занимали свои места в строю.

Воронову и де Брезе, с ночи оставшимся в редуте, отлично было видно, как шведская пехота выдвинулась из леса, как на пригорок у опушки шведы выкатили несколько пушек. Сизые клубы дыма окутали шведскую артиллерию. Возле редутов вскинулась земля. Шведы начали обстрел.

Григорий:

— Эх, ежели со мной что случится, ведь некому о моих-то похлопотать, ведь сгинут они без меня… Нету у них никого боле! — он показал рост своих детей.

Шарль понял. Он снял медальон с миниатюрой Шарлотты и показал Григорию. Тот развел руками:

— Мать честная, понял! А я-то думал, ты по-нашему вообще никогда разуметь не будешь!

Тем временем шведская пехота приблизилась к редуту на расстояние ружейного выстрела и остановилась. Раздались команды:

— Первая шеренга — на колено! Приготовились, целься, огонь!

Первая линия шведов встала на колени, вторая — придвинулась к первой. Поднялись ружья. Затрещали выстрелы.

— Заряжай! — послышался очередной приказ, и первая линия, отстрелявшись, тут же отошла назад перезаряжаться. На ее место встала вторая. Очередная порция пуль защелкала по редуту.

«Как все отлажено в этой машине смерти, состоящей из живых людей», — мелькнуло в голове у Шарля, и тут же на его глазах двое из первого расчета упали. Кровь брызнула на русские мундиры.

Усатый офицер, проверив прицел по ближайшей роте шведов, взмахнул рукой и крикнул «Пали!». Грохнул выстрел. Все покрылось облаком дыма, а когда едкая пелена рассеялась, Шарль понял по расстроенным линиям противника, что усатый не промахнулся.

Глава двенадцатая

Замешательство в рядах шведов продолжалось недолго. Поразительно быстро шведские солдаты привели строй в порядок и дали очередной залп. На редут обрушился настоящий град пуль. Не молчала и вражеская артиллерия. Григорий, прячась за мешками с землей, по которым то и дело хлопали пули, ловко прыгал от пушки к пушке и подбадривал солдат. Их оставалось все меньше. Один, совсем молоденький, сидел за укрытием.

— Ну, чего ты, прямо, как дитя малое, испугался! В первый раз?! — Воронов склонился к нему и, присмотревшись, увидел, что пареньку оторвало кисть. — Ах ты, нелегкая!.. Отважный офицер оглянулся, и увидел, как солдаты прикрытия, один за другим, падали убитыми. Все внутри у Григория перевернулось, он оглядел оставшихся и крикнул:

— Ребята, а ну, залпом… дружно! Пли!

Усатый снова проверил прицел, и пушка плюнула огнем и дымом. Ядро приземлилось прямо перед первой линией шведов и, отскочив, оставило за собой кровавую колею.

Господи если есть ад на земле, — подумал Шарль: то он здесь! Две огромные массы людей, вооруженные до зубов, по воле двух человек, провозглашенными помазанниками божьими, сошлись на куске земной плоти…убивать друг друга! Зачем? Ради какой высокой цели? А он, чужестранец, вообще здесь оказался, вследствие цепи нелепых случайностей! Его участие в этой в кровавой мясорубке, определено стареющим безумцем, жаждущим одного, чтобы его жизнь была закончена здесь в этом кровавом фарсе, бессмысленном и жестоком. И опять, словно по замыслу невидимого драматурга, сзади послышался конский топот. Обходя редут, в бой пошли драгуны Меншикова. Невольный зритель, де Брезе, видел, как сомкнув линии, они на ходу лихо выстроились перед редутами и перешли в галоп. Первый же залп шведов выбил десяток драгун из седел, а передняя линия шведов ощетинилась штыками и пиками. И тут же в промежутках между ротами каролинцев, навстречу драгунам, прошли шведские конники. Но русские не дали им перестроится в линию, и сшиблись с ними перед шведской пехотой.

Поднявшаяся пыль мешала что-либо разглядеть. По крикам с поля и по лицам солдат, вставших в рост на укрепление редута, Шарль понял, что сеча идет нешуточная. Наконец, пыль рассеялась. Драгуны, возвращались, описывая полукруг. Впереди ехал Меншиков — две лошади пали под ним во время схватки, но сам он был цел. Шведы восстановили строй и снова двинулись на редуты.

Крики и стоны слились в единое дыхание боя. Дым, слепил глаза. Сквозь него можно было различать лица наступающих шведов. Шарль посмотрел на небо. И вдруг милый образ возник перед ним так ясно, что он зажмурился:

— Любимый, молю тебя: выживи, вернись ко мне, — молил голос Шарлоты. Вероятно, это и спасло его. Он вдруг понял, что должен стать частью огромного механизма, именуемого русской армией. Иначе ему не выжить. Шарль оглянулся и нашел Гришку. Тот подбадривал солдат.

Первую волну шведов отбили выстрелами из гаубицы и ружей. На перезарядку уже не хватало времени. Шведы накатили второй волной. Их пикинеры кидали связанные вместе по десятку пики через ров и по ним, как по мосткам бежали гренадеры, лезли на укрепления. Завязалась рукопашная. Сбивая лезших шведов, русские несли потери. Слишком силы были неравные.

Из прикрытия прибежал солдатик и закричал почти на ухо Григорию:

— Обходит нас швед! Если не отойдем, то в кольцо возьмут! Григорий видел, что на исходе не только заряды. На исходе были и люди — семеро артиллеристов уже лежали убитыми, стрелки прикрытия тоже несли потери. Но они держались. Несколько человек стреляли залпами, другие передавали ружья, третьи заряжали. Шарль, понимая, что каждый, кто способен держать оружие, сейчас ценнее золота, присоединился к ним. Земля вокруг русских в очередной раз вздыбилась — шведские гредадеры пустили в ход гранаты. Солдат разметало в стороны. Загорелись тын и плетеные корзины с землей — укреплений редута. Опять шведские пехотинцы полезли на укрепления. Воронов занял позицию возле одного из просветов. Противник не замедлил появиться. Крупный швед в гренадерке, скалясь, перепрыгнул через плетенку и кинулся на Гришку с ружьем наперевес. Тот не стал ждать, пока швед набежит на него, шпага против ружья со штыком — защита спорная. Схватил пальник, да и ткнул вражину в лицо, гренадер повалился, голося И держась за голову.

Шарль сбросил на лезших вверх шведов пустой бочонок, трое свалились в ров, а один повис, зацепившись за край плетенки. Француз отсек ему руку, и тот, взвыв, полетел вниз. Но с десяток шведов уже были на укреплении. Завязалась рукопашная. На Гришку выскочило сразу двое. Первый швед замахнулся на него штыком, но сержант шпагой отбил его удар и, пока тот разворачивался, уложил второго, выстрелом из пистолета. Повернулся обратно к первому, но Шарль рубящими ударами заставил его пятиться к краю, и тот попал под выстрелы своих же стрелков, которые дали залп снизу. Друзья огляделись. Уже почти все солдаты прикрытия были убиты. Шарля тоже задело — пулей сбило шляпу, со лба потекла кровь.

На укрепление лезло не менее двух десятков человек. Другие части шведов обходили слева. Григорий видел холодную ярость в глазах солдат, идущих впереди.

Мгновенно оценив близость порохового запасника к тому месту, куда подступали вражеские солдаты, он зажег факел и метнул его в бочки с порохом.

Столкнув Шарля, в траншею, он и сам прыгнул вниз. Раздался взрыв. Левую часть редута разметало вместе со шведами. Взрыв заставил их остановиться. Они отошли, помогая раненым и оглушенным.

Де Брезе взрывом откинуло на насыпь. Он сел, с трудом разбирая, кто где. В голове шумело. Кругом стонали раненые. Почти рядом лежал молодой шведский солдат с оторванными ногами и тянул к нему в мольбе руки.

Оглядевшись, Шарль увидел Григория, который возился возле последнего уцелевшего бочонка с порохом. Лицо его было испачкано копотью, из уха и со лба струилась кровь. К нему подошли четверо солдат и, воспользовавшись передышкой, стали перезаряжать ружья. Шарль поднял шпагу и присоединился к ним. В живых из русских больше никого не осталось.

Со стороны лагеря на пригорок за редутом прискакал гонец, трубя отступление. Григорий посмотрел в сторону шведов, которые вновь двинулись вперед.

— Отходим! Не удержаться более! — прохрипел он, сунув в руки Шарля факел. Затем он пробил дно бочонка, отсыпал немного пороху в подобранную шляпу и скомандовал солдатам «Пли!». Дав последний залп, они стали быстро отходить. Шведы стреляли им вслед.

Глава тринадцатая

Гришка на бегу оставлял за собой дорожку из пороха. Отбежав на приличное расстояние, он оглянулся — на первом редуте шведы уже подняли флаг. Он выхватил у Шарля факел, и бросил на пороховую дорожку. Потрескивая, пламя метнулось огненной тропой в сторону редута. Раздался взрыв. Часть шведских солдат, первыми завладевших укреплением, разметало во все стороны. Но остальные посекли-таки выстрелами отступающих. Ко второму редуту Шарль и Гришка дошли только вдвоем.

Карл, сидя на носилках, в позорную трубу увидел взятый первый бастион русских укреплений.

Он обернулся к генералам и кивнул головой:

— Сосредоточьте все силы на левом фланге! Нет смысла штурмовать укрепления! Прорывайтесь к русскому лагерю!

Все усилия армии шведов сосредоточился на левом фланге. Пройдя под огнем редутов усиленным маршем, уже не штурмуя их и не отвечая на стрельбу, шведы вышли перед основным лагерем Петра. Только часть шведского войска, кто увяз в сражении за редуты справа, продолжала штурм, не ведая, что основные силы уже вышли к русскому лагерю. Но вскоре она была рассеяна несколькими батальонами посланными Шереметьевым и в беспорядке отступила в лес.

Петр наблюдал, как прорывались шведские полки сквозь редуты. Как Меншиков схлестнулся с шведскими драгунами. Уже не раз он посылал гонцов призывая Меншикова вернуться. Но тот, вступив в бой с конницей шведов, возвращаться не спешил, опасаясь делать подобный маневр, имея за спиной шведских драгун.

— Черт, Алексашка! — вырвалось у царя, когда он увидел возвращающиеся эскадроны своего любимца. По пятам за ними шли шведские конники. Но они поплатились за столь безрассудное преследование — на них обрушила огонь русская артиллерия. Под таким огнем шведские эскадроны были вынуждены отступить.

Петр опустил трубу, повернулся и вошел в палатку.

Склонившись над картой, он оглядел обозначенные на ней укрепления и местность у лагеря:

— Шведы прорвались сквозь редуты и стоятся перед лагерем, государь! — доложили Петру.

— Знаю! Видел! — загадочно улыбнулся Петр:

— Ну что ж, значит здесь и встретим Карла…

Он вышел из шатра. К нему подвели коня. В сопровождении трех генералов царь поскакал к строившимся в две линии перед лагерем пехотным полкам. Остановившись в центре, он снял шляпу, перекрестился и обратился к солдатам:

— Воины! Вот пришел час, который решит судьбу Отечества. Так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за Отечество… и веру! Не должна вас также смущать слава неприятеля, будто бы непобедимого, — то ложь, которую вы своими победами над ним неоднократно доказывали… А о Петре ведайте, что ему жизнь его недорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего!

Глава четырнадцатая

На часах было уже семь часов утра. Две армии готовились к решающей схватке. Когда русские выстроили свои войска, шведы решились на вынужденный шаг. Из-за меньшей численности, им пришлось перестроить войска в одну линию удлинив, фронт, для того чтобы избежать окружения. Более того, между ротами пришлось делать расстояние до ста шагов, тогда как, русские стояли сплошным фронтом, да еще в две линии. В центре шведы расположили самые обстрелянные полки. Объяснялось это тем, что казачьи разъезды Мазепы донесли Карлу, что в центре русских войск расположились ополченцы. Их легко было опознать по серой форме. Сей маневр был тоже придуман Петром. Еще с неделю назад приказал он нескольким полкам поменяться формой с ополчением.

Петр обернулся к Брюсу, командовавшему артиллерией:

— Пора!

За линией русских полков раздался грохот орудий — по левой линии шведов открыла огонь артиллерия. Картечь стала выкашивать синие ряды. Поэтому разрозненная команда их офицеров к наступлению была скорее вынужденной мерой — спасти солдат от ураганного огня. На левом фланге шведы пошли вперед скорым шагом. На правом шли обычным маршем. Сблизиться и ударить в штыки — это был самый верный способ каролинеров, не раз, и не два, приносивший им победы,

Под барабанный бой первые линии обеих армий уже сошлись на ружейный выстрел. Шведы опустили переднюю шеренгу на колено и дали залп. Первая шеренга русских поредела. Вторая ответила было шведам залпом. Но те, примкнув штыки, уже перешли в бег, атакуя первую линию русских.

Сшиблись. Несколько минут был слышен только лязг оружия и крики раненных. Дым и пыль расстилаясь по полю, не давали возможности увидеть, что происходило в зоне соприкосновения линий пехоты.

Одно из ядер попало в носилки Карла, и тот оказался на земле. Тут же разнесся слух, что король убит. Ропот поднялся в рядах шведов. Чтобы прекратить панику, Карл приказал поднять себя на скрещенных пиках, и шведы продолжили атаку. Петр вместе с офицерами подъехал ко второй линии. Он взял подзорную трубу у конюшего и увидел, как шведам удалось сначала потеснить первую линию на левом фланге русских, а потом и вовсе опрокинуть. Русские начали отступать. Шведы нещадно кололи в спины бегущих солдат, клином врезались в середину петровских полков.

Лицо Петра исказила судорога. Отбросив трубу, он выхватил шпагу и крикнул:

— За мной, ребята! Как не хотели генералы удержать царя, им это не удалось. Петр помчался туда, где шведы прорвали русский строй. Вторая линия батальонов пошла за царем. Многие отступавшие гвардейцы из первой линии, увидев мчавшегося навстречу царя, останавливались, поворачивали обратно на врага. «Царь!» — пронеслось по рядам русских! Снова завязалась кровавая сеча. Петр, увлекая за собой солдат, попал под вражеский залп. Одна пуля пробила его шляпу, другая попала в офицерский нагрудник, третья — в седло. Он осадил коня. Быстро окружившие его гвардейцы телами загородили царя и дали ответный залп. Шведы уже потеряли строй, но отступать не думали. Несмотря на меньшую свою численность, они не отступили ни на пядь. Лишь когда вторая линия русских не потерявшая боевого порядка, дала залп и ударила во фронт копейщиками, шведы дрогнули. Свои копья шведские полки поломали на редутах, делая из них настилы через рвы. Шведы начали отступление, на ходу снова собираясь в шеренги. Но в этот момент в левый флаг ударил Меньшиков со своими драгунами. Под их напором шведы стали перестраиваться было в каре, ощетинившись пиками. Однако русская артиллерия разметала угол шведского построения, и драгуны Меншикова, опрокинув передний ряд, врубились в каре врага. Шведы дрогнули и отступили. Однако шведские конники под командой генерала Крейца зашли с правого фланга. Обогнули пехотные линии и сбоку врезались в стоявшую перед самым лагерем артиллерию. изрядно порубив русских артиллеристов, которые толком успели развернуть на них пушки. К приходу резервного полка, уцелел лишь один расчет. Им удалось дать залп по возвращавшимся шведским конникам. Те, смешавшись, отступили в лес.

Спустя два часа отчаянного линейного боя, уже по по всему фронту началось повальное бегство шведов.

Карл, в досаде отнял трубу от глаз, посмотрел на прискакавшего фельдмаршала.

— Пехота потеряна! Ваше Величество! Вам надо покинуть поле боя! Спасайте короля! — крикнул Рёншельд и бросился обратно к войску. Карл вскочил на ноги, но застонал от боли в раненой ноге и повалился на землю. Адъютант махнул рукой драбантам. Те подошли. Подняли и перенесли короля в повозку. Окружив Карла, драбанты понуро тронулась в сторону Днепра. Карл продолжал смотреть назад. Его взгляд упал на сотню солдат прикрывавших его отступление. Он закрыл глаза и, закутавшись в плащ, отвернулся.

Глава пятнадцатая

Гришка жадно пил из ковша. Рядом, откинувшись на плетенку, сидел Шарль. Вероятно, с еще большим удовольствием он прилег бы где-нибудь в сторонке, поскольку руки и ноги плохо слушались его, а голова после давешней контузии оставалось тяжелой. Он восхищался Григорием: этому русскому все нипочем, он, кажется, снова готов лезть в самое пекло. Григорий с сочувствием посмотрел на Де Брезе, зачерпнул воды из бочонка и протянул ему. Взгляд Шарля блуждал, потом он неуверенно взял ковш и поднес к запекшимся губам.

— Ну что вояка! Никак выжили мы? А я-то грешным делом подумал, что смертушка пришла! — подмигнул ему Гришка. Отодрав от рубахи лоскут, он перевязал раненную кисть и, затянув зубами узел, поднял глаза на друга. Шарль провел рукой по лбу, отирая запекшуюся кровь. Григорий заметил это.

— Ну ка, охланись! — по-свойски предложил он приятелю ковш, а сам ловко промыл ему рану смоченной тряпицей.

Битва затихала. Григорий, привстав, наблюдал за происходящим в подзорную трубу: солнце было в зените, и дым, окутывавший пушки, из сизого превратился в ярко-белый. Не придавая значения тому, что Шарль не понимает по-русски, Воронов делился с ним своими впечатлениями:

— Вот там и было самое дело! А! Алексашка-то наш, как в атаку подался! Видел бы ты его годков 20 назад — пирожками торговал на рынке. А сейчас — вон он, герой!..

Когда, наконец, Шарль окончательно пришел в себя, и они поднялись, чтобы идти в лагерь, их неожиданно окружили гвардейцы во главе с офицером. Подскочив к Шарлю, солдаты заломили ему руки. В глазах шевалье застыл немой вопрос.

— Вы че, опять?! — в сердцах крикнул Гришка и схватился за шпагу.

— Приказ государя! — строго ответил офицер.

Гришка вздохнул и молча развел руками, словно хотел сказать Шарлю: «Ну, тут уж ничего не поделаешь». Затем, ободряюще улыбнувшись, он обратился к нему:

— Слышь, дэ Брэзэ! Пойдем!

Петр стоял, опьяненный победой, в окружении своих преданных генералов. Меншиков, Шереметев, Репнин не подвели своего государя, показали чудеса храбрости и выдержки и теперь заслуженно разделяли с Петром Алексеевичем упоительные минуты славы. Солдаты складывали на телегу шведские знамена. Подъезжали офицеры. Петр поздравлял каждого обнимал, целовал.

— Хвалю, хвалю! — приговаривал он.

Мимо них под караулом бесконечной вереницей уже тянулись пленные шведы в грязных окровавленных мундирах, опустошенные своим поражением. На лицах одних пленных читался страх перед неизвестностью, на лицах других — покорность судьбе. Их всех направляли в Семеновский лагерь.

Тем временем к царю подвели Григория и Шарля. Вид у друзей, вернувшихся живыми и невредимыми из самого ада, был измученный: рубахи в копоти и крови. Еще не остыв после боя, Григорий прямо, без обиняков, обратился к Петру:

— Государь! Дозволь спросить, а чем те француз не мил, что под стражу взят?

Петр заговорщицки переглянулся с Меншиковым, ухмыльнулся и достал припрятанное письмо доставленное поляками.

— А это ты видел? — он взмахнул перед Гришкой бумагой. Шарль, стоя позади друга, но успел из-за его плеча рассмотреть фрагмент письма с подписью Людовика. Он понял, что это послание каким-то образом касается его.

Меншиков взял письмо из рук царя и, тыкая пальцем то в него, то в Шарля, почти закричал Гришке:

— Государя чуть жизни не лишили из-за него. А в бумаге — имя твоего француза прописано, черным по белому!

— Бумаги этой я не видел, государь, а то, как кровушку он за тебя проливал в бою, насмотрелся! — стоял на своем Гришка.

В этот момент мимо шатра проходила очередная колонна пленных, среди которых выделялся один одетый в придворный костюм. Это был Ла Буш. Заметив Шарля он неожиданно остановился и, зло рассмеявшись, заговорил по-французски:

— Ну, что? Вы довольны? Вы теперь «победитель», герой варваров!

Де Брезе вздрогнул от неожиданности, услышав знакомую речь. Он повернулся и среди пленных увидел графа. Шарль горько усмехнулся:

— Я не ослышался? Это я должен быть доволен? По-моему, вы навязали мне эту дурацкую дуэль, из-за которой мы здесь скоро сгинем!

И Петр, и его генералы, и конвоиры с удивлением наблюдали за этой перепалкой, поглядывая то на одного, то на другого.

— Не иначе, как соскучился французик по своим. Поди дружка встретил, — прищурил глаз Гришка: Побалакать-то не с кем было!

Ла Буш возмущенно повысил голос:

— Вы влезли в карточную игру, дамский любимчик, и с этого момента пошло сплошное дерьмо! Довольно, прочтите это! Может, это откроет вам глаза!

С этими словами Антуан кинул Шарлю пропавший тубус с посланием Людовика. Гвардейцы тут же обступили его. Но Петр поднял руку:

— Не тронь!

Шарль, развернув бумагу, прочел письмо и обратился к Петру, рассчитывая на перевод Монса, стоящего рядом с царем.

— Votre Majesté! Vous etes en droit de me supplicier ou de me gracier — c’est comme vous voudrez! Mais permettez-moi de conclure une affaire d’honneur avant de comparaitre au jugement dernier! Rendez la liberté a ce prisonnier!

Генерал перевел:

— Ваше Величество! Вы вправе казнить меня или миловать — на то Ваша воля! Но прежде, чем я предстану перед судом небесным, дайте закончить дело чести, Освободите этого пленника!

Петр, сложив руки на груди, милостиво выслушал Де Брезе. Ему видно пришелся по душе поступок Шарля, и он кивнув:

— Быть по сему! — он сделал знак конвоирам, чтобы те пропустили Ла Буша к палаткам.

Пока шел этот необычный диалог между французами, никто не обратил внимания, что среди бредущих пленных шведов, куталась в плащ Анка. Все дальнейшее произошло мгновенно. Григорий, случайно бросив взгляд на колонну, сразу узнал и этот плащ, и девушку — он хорошо запомнил ее взгляд, брошенный на него ночью на постоялом дворе. Сейчас такой же ненавидящий взгляд был устремлен на царя. Его пронзила догадка: «это полячка и есть «Черный всадник»!

В следующий миг он увидел появившийся из-под плаща пистолет, направленный на царя. Одним прыжком он оказался на линии огня, закричав:

— Враг! — с силой оттолкнув Петра, прикрывая его собой. Грянул выстрел. Григорий пошатнулся и упал навзничь. Пуля попала ему в спину. Шарль бросился к нему и попытался перевернуть, чтобы лучше осмотреть рану. Но Гришка схватил его за руку, остановил. Рядом склонился Меншиков. Смертельная бледность разливалась по лицу Григория. Горлом пошла кровь, и Шарлю показалось, что вместе с кровью, Григория покидает и жизнь. Слезы катились по лицу француза, но он не замечал их. Воронов, с трудом приподнял голову, нашел глазами Шарля и, шевеля посиневшими губами, проговорил:

— Ох ты, как случилось-то… Жалко!.. Катька и Алешка… Нету теперь у них ни папки, ни мамки!.. Слышь… Брэзэ!.. Ты не серчай… Я раньше тоже не шибко верил тебе, а ты… ты — хороший… Ой… больно…

Григорий откинул голову назад, его тело на миг напряглось и обмякло. Лейб-медик, вызванный Петром, лишь покачал головой. Петр тяжело вздохнул и, переведя тяжелый взгляд на Анку, которую держали схватившие ее солдаты, выдавил:

— Повесить суку!

Затем он повернулся и пошел в шатер.

В яме, куда толкнули полураздетую Анку, сидел и хозяин постоялого двора, мрачно уставившись себе под ноги. Обернувшись он увидел окровавленное лицо девушки. Глаза их встретились.

Он встал, подошел к ней. Рукавом оттер кровь с запекшикся губ и покачал головой:

— Эх…дочка прости ты меня. Я во всем виноват. Если б не я не сидеть тебе в яме. Когда стал годами стареть, отдал тебе тот черный плащ, и обрек на погибель. Когда учил я вас, сирот стрелять, месть во мне играла. Да видать силы не равные, супротив царя заговор чинить..!

Анка гордо посмотрела на него:

— Моя месть — это моя месть! Ты тут не причем. А то, что не судьба ему от моей руки сгинуть, значит, бог уготовил ему кару страшнее моей!

Перед самым рассветом пришли солдаты вытянули полячку из ямы и повели к виселице. Старик встал и из ямы следил, как вели ее на казнь.

Из своей палатки, дожевывая на ходу, вышел Меншиков. Кликнул солдат, что вели Анку. Те остановились. Вот ведь дрянь! Посмотрел он на избитое лицо девушки.

— Дрянь! — повторил он вслух сквозь зубы и отвернувшись с брезгливостью пошел дальше. Забил барабан, оповещая о казни. Натолкнувшись на французов, Меньшиков обернулся, в глазах стояли слезы, голос дрожал:

— Гришка со мной в потешных полках с малолетства был! Репнин, помнишь? — Меншиков посмотрел на стоящего рядом генерала. — Ты ж у нас поручиком в роте той был… Э-э-эх!

Генерал не отвечал, мрачно глядя перед собой невидящим взором. Меншиков постоял, дернул в досаде головой, и, уходя, кивнул солдатам.

Палач надел Анке на шею петлю. Другой конец веревки закрепил на седле кобылы и, перекрестясь, стегнул лозой.

Лошадь дернулась вперед, веревка натянулась и подняла Анку вверх.

Де Брезе отвернулся. Раздался гортанный крик. Девушка забилась в конвульсиях и затихла.

Глава шестнадцатая

Во дворце на половине короля, как всегда, толпились придворные, жаждавшие присутствовать на утренней церемонии. Но к королю прошел один лишь секретарь с последней корреспонденцией писем. Позднее мимо них проследовал виночерпий короля шевалье ле Гранье, неся в золотом блюдце угощение для любимой собачки Людовика. Придворные не расходились, гадая, чем вызваны столь существенные изменения в распорядке.

Людовик же, откинувшись в прикроватном кресле с любимой собачкой на коленях, слушал месье Филиппа, казалось, забыв обо всем. Тот зачитывал принесенные корреспонденции и последние новости:

— Ваше Величество, после сокрушительного поражения шведов под Полтавой возрождается Северная лига. К Дании и Норвегии уже присоединились Пруссия и королевство Ганновер…

— Чепуха! — усмехнулся Людовик: они никогда не договорятся!

— По нашим сведениям, — продолжил Филипп, повернувшись к Людовику после ухода слуги, — Шарль Де Брезе участвовал в генеральном сражении и остался жив! Может, судьба благосклонна к нему по воле Господа… -

Филипп сделал ударение на последнем слове и выразительно посмотрел на Его Величество.

Тот бросив остатки мяса в блюдце и спустил собаку с колен. Вытер руки салфеткой. Влетевшая в полуоткрытое окно спальни, выходящей в Мраморный двор, бабочка, и начала отчаянно биться о стекло. Людовик некоторое время наблюдал за ее тщетными усилиями, затем встал, подошел к окну и открыл створку, выпуская насекомое на волю, задумчиво произнеся:

— Судьба изменчива, Филипп!

Выбранная для решающего поединка поляна располагалась в самом центре лагеря, недалеко от места казни Анки. Ее тело все еще висело в петле, выставленное на всеобщее обозрение. Французов провели мимо этого печального места, и Шарль вдруг поймал себя на мысли, что обратно пойдет только один из них. Слишком высоко поднялась волна обоюдной ненависти, чтобы подарить пощаду противнику.

Ла Буш, за внешним спокойствием которого скрывалось чувство, близкое к бешенству, по знаку одного из офицеров, выполнявших роль секундантов, остановился перед шатром Петра.

«Мы похожи на гладиаторов!» — подумал Шарль.

В этот момент появился Петр. Лагерь загудел в приветственном «ура».

Под палящим солнцем уже собрались офицеры, солдаты и маркитантки, прослышавшие о поединке.

Петр сел на приготовленное кресло. Позади устроился Меншиков. Невдалеке встали еще хмельные после вчерашней ассамблеи шведские генералы — горечь поражения поубавилась благодаря поистине царскому радушию Петра. В знак своего уважения он вернул им даже шпаги. Французы застыли перед генералом, жестом призвавшим лагерь к тишине.

Вручив шпаги соперникам, он громко произнес:

— Противники продолжают поединок до смерти одного из них. Если один будет повержен наземь и не сможет драться, то другой вправе добить его.

Французы поклонились царю, затем друг другу и разошлись в противоположные стороны. Они сбросили с себя камзолы и жилеты и остались в одних рубашках. Приноравливаясь к оружию, дуэлянты сделали мах- другой и, завершив короткую разминку, встали один против другого.

Следуя этикету, они вначале поприветствовали царя, потом друг друга. Наконец их шпаги скрестились, и дуэль началась.

Ла Буш атаковал первым. Сделав два выпада, он заставил противника пятится. Шарль уклонился от острия клинка и, воспользовавшись инерцией соперника, пока тот разворачивался, занеся шпагу за спину, рассек Ла Бушу бок. Тот ответил размашистым веером и задел спину де Брезе.

Наблюдавшие загудели. Соперники вновь встали друг против друга. Раны были скорее царапинами. Петр переглянулся с Меншиковым, протянул бокал. Александр налил царю вина.

Шарль в досаде срубил верхушку куста. Противники вновь скрестили клинки. Сделав два рубящих удара слева, Ла Буш парировал ответный выпад справа и нанес молниеносный удар в грудь. Де Брезе на отмашке успел располосовать спину соперника, и оба разошлись, переводя дух.

Ла Буш опустился на одно колено. В толпе раздались возгласы одобрения. Антуан, явно теряя силы, уже не менял позиции, а просто выжидал, пока соперник начнет атаку.

Шарль решил не давать более передышки и покончить с ослабевающим противником. Он вновь атаковал. Однако удар был отбит.

Ла Буш рывком поднялся, против всех ожиданий парировал удар и, резко уйдя влево, сделал неожиданный выпад снизу. Де Брезе замер, схватившись рукой за клинок, и, теряя сознание, повалился на землю. Шпага Антуана пронзила ему грудь.

Настала тишина. Затем лагерь вновь загудел как улей. Петр поднялся, двинул бровями и, уходя, уважительно кивнул ла Бушу. Меншиков, свысока посмотрев на лежащего де Брезе и пожав плечами: мол, слабак иноземец, что с него взять — поспешил догнать государя.

Ла Буш отдал честь поверженному сопернику. Потом отошел от него, бросил шпагу и, зажав рану, уселся прямо на землю. Свершилось. Да, он исполнил свой долг. Поединок, начавшийся во Франции, по воли рока завершился в России. Дело чести было улажено, выскочка де Брезе наконец-то получил по заслугам. Но чувство удовлетворенности, на которое он так рассчитывал, не приходило. Более того, к горлу подкатывал комок.

Глава семнадцатая

В русском лагере праздновали победу. Накануне, после благодарственного молебна, Петр торжественно объявил награды. И теперь, собравшись в огромных, специально разбитых шатрах, победители поздравляли друг друга, не забывая помянуть и погибших с обеих сторон.

Ла Буша подвели к шатру Петра. В нем, как и везде, было шумно. Тосты звучали почти без перерыва, и после каждого раздавалась пушечная пальба. Русские и шведские генералы сидели за одним столом. Француз узнал среди них фельдмаршала Реншельда, генералов Шлиппенбаха и Розена, которых перед сражением видел в палатке Карла.

Прислуживали маркитантки. Они подносили закуски, подливали вина в кубки и повизгивали, когда господа щипали их за мясистые части тела. Шведы пили мало, чего нельзя было сказать о русских. Петр, в одном жилете, сидел, как обычно, на барабане, и туманным взором смотрел, как Меншиков, шатаясь, выбежал на середину шатра и пустился в пляс.

Увидев стоящего в углу де ла Буша, царь поманил его рукой. Тот подошел и поклонился. Петр поискал глазами Монса. Тот понял, что царю нужен переводчик, и подошел.

Царь положил руку на плечо француза:

— Устали люди… Ты не смотри на это как на свинство. Пусть веселятся как могут. Мало верных-то людей, — Петр налил себе и французу, чокнулся с ним, потом продолжил: — Знал бы ты, сколько голов уже слетело, а все ж таки никак не смирятся недруги с волей царевой…

Петр говорил медленно, ждал, когда немец переведет его слова де ла Бушу. Тот внимательно слушал. Царь продолжал:

— Не поймут, дураки, что невозможно быть России великой, живя по-старому, что нельзя без сильной-то руки управляться. — Петр сжал кулак, помолчал и вдруг пристально посмотрел Антуану в глаза. — А вот ты, например, что: служить ко мне пойдешь?

Ла Буш, не ожидавший подобного вопроса, все же не растерялся:

— Donc, si je change de pays, je change ma foi. C’est impossible!

Монс посмотрел на царя и перевел ответ:

— Менять страну — менять веру! Это невозможно!

Петр засопел. Глаза его покраснели. Выпил залпом штоф и вышел из-за стола.

Меншиков, пошатываясь, подошел к французу:

— Эх, дурак ты, братец… Царю не отказывают! Накликал ты беду на себя!

Ла Буш посидел с минуту, затем встал, отставил кубок и незаметно вышел из шатра.

Луна, прорезав кромку угрюмых облаков, освещала черные силуэты солдат. Они подбирали шведские штандарты и собирали в телеги тела убитых. Возле редутов их насчитали уже несколько тысяч, а на поле были еще сотни трупов…

Ла Буш сел на оглоблю обозной телеги, обхватил голову руками. Перед ним замелькали, сменяя друг друга, образы: Шарлотта за карточной игрой; казнь Анки; труп Прасковьи посреди двора; Григорий, обливающийся кровью; де Гиш, пьющий вино в его спальне.

Антуан вскинул голову и посмотрел на небо: полная луна светила прямо в лицо, только по краям крючковатые тени облаков зловеще плели страшную паутину. Из его груди вырвался стон, и тучи, как бы вступая в диалог, ответили ему молнией и раскатом грома. На его горячую голову хлынул дождь.

Эпилог

По лесной дороге к пограничному посту приближалась карета. Около шлагбаума она остановилась. Из сторожки вышел русский офицер и не спеша направился к ней. Дверца открылась, и офицер увидел красивую молодую женщину с темными, свободно спадающими на плечи локонами. Кутаясь в синюю дорожную накидку, она робко улыбнулась и протянула пограничнику бумаги.

— Шарлотта де Монтеррас, — прочитал служивый.

Раздавшийся шум копыт заставил обоих обернутся — с русской стороны к границе подъезжал другой экипаж. Поравнявшись с шлагбаумом, он остановился, и из него вышел Ла Буш.

Не помня себя от волнения, девушка ступила на подножку и, не обращая внимания на дорожную грязь, поспешила к графу.

— А Шарль?.. — только два слова и произнесла она.

Ла Буш молча смерил ее взглядом и широко распахнул перед ней дверцу своей кареты. Шарлотта с замиранием сердца заглянула внутрь: там, в глубине, на бархатных подушках полулежал Шарль. Он был бледен, на нем не было камзола, а из-под рубашки выглядывали бинты.

Удивление отразилось на его лице, он попытался приподняться, но, застонав, снова откинулся на подушки. Шарлотта прикоснулась к лицу Шарля, наклонилась и нежно поцеловала его.

Де Гиш в сопровождении гвардейцев короля подъехал к двухэтажному зданию, одновременно служившему и жильем, и конторой начальнику местной пристани. Выйдя из кареты, он огляделся по сторонам. У доков грузчики грузили бочки. От причала отплывал корабль.

Начальник пристани встретил гостя у дверей дома. Де Гиш нетерпеливо спросил:

— Где он?

Тот молча кивнул на дверь гостиницы. Один из гвардейцев остался с лошадьми, а остальные направились вместе с де Гишем.

Когда они вошли в комнату, Ла Буш стоял у окна с бокалом вина и спокойно наблюдал, как удаляется бриг. Де Гиш подошел поближе и увидел отплывающий корабль. Сообразив, что беглецы укрылись на этом корабле, он крикнул гвардейцу на улице:

— Живей на пристань!.. Остановить отплытие!

Де Ла Буш, не торопясь, пригубил вино и, торжественно проследовав к столу, и язвительно усмехнулся:

— Вы в серьез думаете их вернуть? Если у вас нет снаряженного корабля, готового выйти в течении нескольких минут, то их уже не остановить!..

Шарлотта поднялась на палубу. Ей захотелось подышать свежим воздухом и привести в порядок мысли — напряжение последних дней не покидало. Ветер, словно стараясь отвлечь ее от переживаний, ласково касался лица и играл шелковыми волосами. Пытаясь справится с непослушными локонами, Шарлотта обернулась и увидела Шарля.

Ему тоже не сиделось в каюте. Он шел к ней, держа за руку маленькую девочку, а через минуту белобрысый мальчуган со звонким смехом присоединился к тесной компании. Чайки, кружа над бригом, провожали их в неизвестное будущее. Казалось совсем недавно, белые птицы вот так же кружили над кораблем, уносившим Шарля Де Брезе в незнакомую Россию. С тех пор прошла вечность. Развенчана сказка о черном всаднике, нет Григория Воронова и преданной ему Прасковьи… И только зеленые Гришкины глаза с лукавым прищуром блестят на веснушчатом мальчишеском лице.

Воистину никогда не знаешь, кто поможет тебе в трудную минуту. Антуан Ла Буш, по просьбе Шарля, привез детей Григория Воронова. Шарль решил их усыновить. Когда они вырастут, он обязательно расскажет им о их семье, об отце, этом удивительном, храбром и добром человеке. Шарлота была полностью с ним согласна, к тому же малютки были так очаровательны, что не полюбить их было невозможно. Как мало они походили сейчас на тех испуганных ребятишек, что скрывались на сеновале от шведских солдат.

Посмотрев на удаляющийся берег, Шарль заметил, как к причалу подъехал гвардеец. Он что-то доказывал начальнику пристани. Тот в ответ лишь разводил руками и показывал на корабль. Де Брезе перевел взгляд на капитанский мостик. Капитан корабля сосредоточился на управлении судном и не обращал никакого внимания на суету на берегу.

Ветер с еще большей силой наполнил полотнища, и корабль, мерно покачиваясь, начал все быстрее отдаляться от берега. Там, в колониях, их всех ждала новая жизнь, и молодые люди искренне надеялись, что удача будет и дальше сопутствовать им, и они обретут долгожданное счастье.

Де Брезе склонился над столом, обмакнул перо в чернильницу и записал на листе:

В цепи последних событий я наконец-то обрел покой. Позади остались все хитросплетения судьбы, но несмотря на те испытания, в кои она меня ввергла, я благодарен ей, так как вновь нашел любовь. А в памяти моей навсегда останется человек, которого я мог назвать настоящим другом. Я счел своим долгом воспитать его детей и дать им все, что мог бы дать настоящий отец. Впереди нас ждала неизвестность, но она нас не пугала, скорее манила, манила раскинувшимися перед нами просторами…

Москва-Пхукет 2005–2006 г.

Примечания

1

Принц Филипп Шартрский Герцог Орлеанский сын Филиппа брата короля Луи Четырнадцатого

(обратно)

2

poque (пок)

(обратно)

3

Убийца короля Генриха IV

(обратно)

4

Это кто к нам пришел, панове? (польск.) Так?)

(обратно)

5

Что вельможный пан желает? (польск.)

(обратно)

6

Если вельможный пан замерз — то есть кому пана согреть!

(обратно)

7

Что будем делать? Пустим им кровь? (польск.)

(обратно)

8

Спокойно! Дождитесь утра! (польск.)

(обратно)

9

Сколько раз тебе говорил! Не здесь! Когда ты поймешь, что нельзя это делать в собственном доме?! (польск.)

(обратно)

10

Если больше ничего не желаете, то пани может идти спать!

(обратно)

11

Забирай все это. Запомни, одноглазый: завтра надо захватить карету!

(обратно)

12

Это ужасно! Нам надо их похоронить!

(обратно)

13

Мне срочно надо к царю, у меня поручение.

(обратно)

14

Ну и дорога! (франц)

(обратно)

15

Черт возьми! Это же мое письмо! Ну что это за страна! Что за люди!

(обратно)

16

Как можно брать чужие письма и сжигать их?! Неужели здесь все такие дурни?! Это же непорядочно!

(обратно)

17

Как так можно! Подойти потихоньку, взять письмо и бросить его в огонь! Я даже не успел его толком дописать!

(обратно)

18

Тебя давно пора проучить! Ну-ка, бери шпагу!

(обратно)

19

Ну что, герой! Это тебе не чужие письма воровать! Давай! Ату! Покажи себя, русский медведь!

(обратно)

20

«Ваше Величество!

Милостью Божей посланный в эту варварскую страну и чудом миновавший гибель от рук грабителей, я воспользовался услугами русского офицера, который любезно согласился помочь мне добраться до царя русского Петра. Надеюсь, что краткий отдых пополнит силы мои и позволит мне ускорить выполнение вашего поручения. Остаюсь преданным слугою Вашего Величества,

Шевалье Де Брезе.»

(обратно)

21

Что за важный синьор?

(обратно)

22

Ехал на бал, но попал на войну!

(обратно)

23

Черт возьми! А ну, давай быстрее! (швед.)

(обратно)

24

Осторожно…сумасшедшая, стреляйте! (швед.)

(обратно)

25

Сука! Получай! (швед.)

(обратно)

26

Смотрите! (швед.)

(обратно)

27

Откуда это? (швед.)

(обратно)

28

Надо посмотреть наверху! (швед.)

(обратно)

29

Ну, как, всех цыплят победил? (швед.)

(обратно)

30

Девушка, не бойся, я тебя не обижу. (швед.)

(обратно)

31

Внимание, стой! Смотрите! (швед.)

(обратно)

32

Кто это? (швед.)

(обратно)

33

Это он! (франц)

(обратно)

34

К оружию! (швед.)

(обратно)

35

Внимание! Целься! Пли!

(обратно)

36

Черт возьми! Это же бабы!

(обратно)

37

Внимание! (франц)

(обратно)

38

Это же русский офицер! (франц)

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  Пролог

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

Часть вторая

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg