«Приключения Каспера Берната в Польше и других странах»

Улицы Кракова занесло снегом. Вьюга мечется в узких тупичках и переулках, и только на Рыночной площади ей есть где разгуляться: она наметает высокие сугробы у ступеней Сукенниц и Мариатского костела. Сегодня праздник «Трех королей» – последний день рождественских святок и последний день каникул в Краковском университете… Итак, завтра – снова пыльные, разбухшие фолианты, снова лекции, таблицы небесных светил. А сегодня…

– …А сегодня пьем, друзья! За нашу Alma mater, за славный наш университет! За наших профессоров! За науку, за любовь, за дружбу!

– Пьем, коллеги, пьем! Пусть сильнее гудит ветер за окнами, пусть срывает черепицу с крыш у нерадивых хозяев – что нам до этого? Чокнемся, друзья, за счастливое начало нового 1511 года! А ну-ка, давайте нашу, студенческую!

Четыре оловянные кружки сошлись с глухим звоном, и четыре молодых голоса затянули «Gaudeamus».[1] Песне тотчас же стало тесно в низкой каморке, и она, рокоча, отдалась под закопченными сводами. Казалось, она вот-вот прорвет бычий пузырь, которым педель (он же содержатель общежития) затянул окна. Стекло, на его взгляд, было слишком большой роскошью для нищих студентов.

– Эх, ну и кислое же пиво у отца Кристофора! – морщась, сказал Збигнев, вытирая широким рукавом свои красивые румяные губы. – Неужели же, Каспер, нам так-таки ничего и не пришлют из дому ради праздничка?

Каспер Бернат уныло качнул рыжим чубом. Ему-то нечего было ждать: уже два года, как мать, страшась гнева отчима, ничего ему не присылала.

– Праздник, считай, уже заканчивается, – сказал он, вздохнув.

– Да, видать, не удостоимся мы нынче шляхетского угощения, – пробормотал толстый Сташек, с трудом пережевывая кусок лежалой буженины. – Дороги замело. Небось, Жердь, папаша твой, ясновельможный пан Суходольский, пожалел лошадок… А пиво как пиво, только давали бы его почаще!

– Пиво кислое, а буженина еще с прошлого года протухла… Эх, я не я буду, если не вылетит наш отец Кристофор отсюда серой пташкой! Как скажешь, Щука, а? – И Каспер опустил руку на плечо четвертого участника пирушки – худощавого, белокурого, с холодными серыми глазами. – Ты, я вижу, тоже не ешь! Это только Жбан никогда ни от чего не отказывается. Жбан, как ты смотришь, взяться нам за Кристофора?..