«Проклятье замка Кужигай»

По широкой сельской дороге гулко стучали конские копыта. Рессоры экипажа жалобно скрипели, когда колеса попадали в выбоину или наскакивали на камень. Четверка серых рысаков бодро неслась вперед, чуя, что конец пути уже близок.

Граф Антон Цагловский отложил томик со стихами Мицкевича — экипаж нещадно трясло, и читать было крайне неудобно. Мужчина выглянул в окно. Мимо проносилось безмятежное море серых, как дорожная пыль, пшеничных колосьев, с бурыми пятнами загнивающих посевов.

Тяжелый горячий воздух давил на грудь. Неожиданный порыв ветра нарушил нависшее над дорогой безмолвие, заколыхал высокие травы. Пшеничное поле заволновалось, зашептались тяжелые колосья, роняя на землю вызревшие зерна. Зашумел обрамлявший поля сосновый бор. Свинцовые тучи заволокли небо и скрыли за собой солнце. Лишенная света даже вечно зеленая хвоя приобрела унылый серый оттенок.

И кто только назвал этот край белым? Изможденный бесконечными войнами, политическими и религиозными конфликтами, он уже давно сменил свой цвет на тоскливый серый. Таким здесь было все: земля, уставшая от стонов раненых и убитых, голодных, больных и обездоленных, небо, заполоненное удушливым дымом от пожаров восстаний, лица людей, уставших от бесконечной борьбы с ветряными мельницами государственной машины, частью которой они стали чуть меньше века назад. Даже стены католических костелов, униатских и православных церквей были совершенно одинакового серого цвета.

Антон пять лет не был дома, а тут почти ничего не изменилось. Разве что соседи все больше распродавали свое имущество и уезжали, кто в центральные губернии Российской империи, повинуясь высочайшему указу, а кто в Европу или даже в Америку. Они, как крысы, бежали с тонущего корабля, потерявшие всякую надежду на обретение свободы на родине.

За семьсот верст от Виленской губернии, учась на медико-хирургическом факультете Киевского университета, Антон с легкостью мог предаваться патриотическим настроениям и осуждать тех, кто в отчаянии решил оборвать пуповину, связывавшую их с родной землей, но стоило ему собственными глазами увидеть творившееся здесь запустение, как сердце дрогнуло, накатила тоска, захотелось бежать прочь, пока не сотрется воспоминание об этом ужасном сером цвете.