«Покушение на «Аврору»»

Ветер дул с моря. Когда на островах невской дельты зимой ветер дует с моря, тогда сыреют панели, набухает снег, покрываются белой пленкой фасады домов. А если ветер дует не один день, то небо застилается серым, как борта кораблей, войлоком и посыпает город мелкой и липкой пудрой.

В этот день ветер дул с моря. Ветер гнал на город сплошную стену мокрого снега.

На Николаевском мосту стоял, крепко вцепившись в перила, человек. Здесь метель была особенно сильна, но человек не замечал этого. Только когда ветер хлестал особенно сильно, человек плотнее натягивал папаху и проводил по лицу и побелевшей бороде рукой, упрятанной в варежку. Его ноги почти по колени скрылись в навьюженном снегу. Он упорно смотрел вперед. Так могут смотреть только моряки, когда, застигнутые в море пургой, они ищут проблески маяка, чтобы определять место корабля и провести его между мелей и рифов.

Человек не спускал глаз с Невы. Он пытался рассмотреть черневший сквозь снежные потоки силуэт корабля, стоявшего во льдах Невы.

На мост вбежал солдат. Он низко пригнулся и, прячась от ветра под перилами, стал быстро приближаться к человеку в папахе. Взял его за рукав. Тот вздрогнул и судорожно сунул правую руку в карман.

— Не бойсь! Свой...

— Ну как? — дрожащим голосом спросил человек в папахе.

— Как? Ясно клево! — ответил солдат.

— Значит?.. — В голосе прозвучала нотка радости.

— Значит — гони монету! — начал развязно солдат, — все сделано, как было уговорено... Пойдем-ка отсюда, — вдруг заволновался он, — а то, чорт его знает, вздумается фейерверку раньше начаться...

Они пошли. Дойдя до середины моста, человек в папахе остановил своего спутника и, наклонившись над перилами, протянул руку в сторону невидимого за вьюгой корабля.

— Завтра, — торжественно проговорил он, — завтра в двенадцать часов дня произойдет то, исполнителями чего история избрала меня, капитана первого ранга российского императорского флота Стрельницкого, и тебя, дезертира Ивана Ковшова... Дезертир — и прекраснейшая страница истории... — горько усмехнулся он.

— Ну, ты... того, — грубо оборвал солдат, — историями после займешься, а сейчас, батя, рассчитываться надо. Денежки, брат, счет любят.

Стрельницкий улыбнулся.

— Дурак ты, Ковшов.