Где, Савлий, царь скифов, твое властолюбие, где ярость битв, буйство пьяных разгулов?
Болел Савлий недолго. Лихорадка настигла внезапно и принялась терзать, словно пантера оленя. Напрасно вокруг шатра, где на подстилке из козьего войлока метался и бредил царь, знахари сыпали пепел костей, сожженных на круглом жертвеннике. Напрасно поили больного горячительными отварами, а на раскаленные камни у изголовья бросали черные жилистые листья и мелкие красноватые корешки, выкопанные в новолунье. Ни пепел, ни дым, не принесли облегчения.
Три дня и три ночи, сидя на пятках, восемь гадателей раскладывали и перебирали ивовые лозы. Прутья ложились то полной луной, то ее половиной, но имя духа, наславшего немочь, не открывали. Липовой коре посчастливилось не более. Восемь по восемь раз было пропущено гибкое лыко между пальцами, не касавшимися ни рукояти ножа, ни тетивы лука. Выпытать злое имя не удалось. А как прогнать зло, если не знаешь, каким именем оно зовется? Без имени нет на него управы.
«Пусть кость, вырванную из пасти черной собаки, сожгут и развеют по ветру», — пошептавшись, сказали гадатели.
Сказанное было исполнено, и снова без проку.
Всю ночь Савлий метался, хрипел и хватал сам себя за горло. На рассвете стан огласился криками. Кричали и плакали так, что пасшийся неподалеку табун царских коней в страхе умчался в степь.
— Умер! Оу-о! Умер! — вопили женщины.
Мужчины стали готовится к кочеванию.
Те же знахари, что варили отвары и растирали коренья, вскрыли тело умершего. Бормоча заклинания, они удалили все внутренности, взамен положили сухие травы и пахучие смолы, в кожу лица втерли прозрачный пчелиный воск.
Теперь, не страшась разрушений, Савлий, сын Груна, внук Лика и правнук Спаргапейя мог отправится в сорокадневный переход. Предстояло объехать все стойбища и кочевья, раскинувшиеся на пути к Борисфену[1]. Сорок дней — это почти полторы луны, время долгое. Надо его пережить.
Спешите, скифы, увидеть царя! Спешите пройти с ним последнее кочевание. Идите те, у кого не счесть лошадей, и те, кто владеет одной кибиткой. Сюда! На зов бубенцов, на клекот оберегов! За Савлием! Оу-о!
Влажная степь гудела от криков и конского топота. Прятались голенастые ибисы, кидались в лощины зайцы, замирали в норках сурки. И только жаворонки, повиснув в недосягаемой голубизне, продолжали петь весенние песни.
2 Ночь Акинака
Комментарии к книге «Скифы в остроконечных шапках», Самуэлла Иосифовна Фингарет
Всего 0 комментариев