Посвящается
Дмитрию Георгиевичу Федичкину
Владивосток, 1921 год...
От Светланской к Орлиной сопке идет Полтавская улица. Небольшая, мощенная булыжником. Здесь, в двухэтажном каменном доме, расположилась меркуловская контрразведка. Теперь, после переворота, день и ночь в этом здании с зарешеченными окнами ведутся допросы. Сотни людей прошли через кабинеты и подвалы дома на Полтавской. Белогвардейская контрразведка лихорадочно ищет тех, кто еще не успел уйти в тайгу, в партизанские отряды, кто, несмотря на белый террор, вел подпольную работу, печатал и расклеивал листовки.
— Дальше, дальше, — торопил Дзасохов. — Ну! Что, язык проглотил?
Перед ним стоял, едва держась на ногах, давно небритый мужчина лет сорока в изорванной рубахе с засохшими пятнами крови.
— Пить, ради бога! — хрипел он, облизывая спекшиеся губы. — Мне уже двое суток ничего не дают. Морскую воду только... Водички, бога ради...
Дзасохов поднялся, налил из графина полный стакан и поставил его на угол стола.
— Получишь, когда расскажешь.
— Да я уже все рассказал, крест святой, господин ротмистр.
— Ишь ты, бога вспомнил. Вы ж, большевики, бога вспоминаете только с его матерью.
— Да какой я большевик? Я к этим идейным сбоку припека. Все я сказал... Все. Водички дайте! — Он смотрел горящим взглядом на стакан с водой. Казалось, сходил с ума на глазах.
— Кто еще, кроме тебя, состоит членом ревкома?
— Уже говорил. Не знаю никого. Меня только-только ввели в состав от фракции эсеров. Могу сказать одно: ревком откуда-то получает подробные сведения о белых... ну, о вас. Самые секретные! Клянусь детьми своими. Только не возвращайте в камеру, иначе больше мне не жить. Они уже про меня все знают! — и заплакал.
В кабинет вошел плотный, довольно молодой мужчина. Наголо бритый, широколицый.
— Тебе чего, Щеков?
— Я просто так, Игорь Николаевич. Слышу, вы тут... Может, что понадобится?
— Это правда, что Сапего в камере бьют?
— Вообще-то да. Совсем запугали мужика. — Он потер толстой ладонью макушку.
Дзасохов протянул руку к стакану с водой и с видимым удовольствием отхлебнул.
— Послушай, Сапего... Кстати, как тебя лучше называть: Сапего, Сапего-Лимборский или просто Лимборский?
Комментарии к книге «Тревожное лето», Виктор Алексеевич Дудко
Всего 0 комментариев