«Тайное оружие фюрера (Сборник)»

Тайное оружие фюрера (Сборник) (fb2) - Тайное оружие фюрера (Сборник) 633K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Григорьевич Зеленский

Александр Григорьевич Зеленский Тайное оружие фюрера

ОЖЕРЕЛЬЕ ИЗ КРОКОДИЛЬИХ ЗУБОВ

…Сквозь воду зеленоватого цвета, насквозь просвеченную жарким кубинским солнцем, хорошо просматривалось песчаное дно, а на нем - безжизненное человеческое тело, напоминающее сейчас аморфную медузу, отдавшуюся на волю подводного течения.

- Игорек!.. - услышал Аркадий Стрешнев собственный голос, и спазм перехватил горло, а слезы навернулись на глазах. - Поднимайся на поверхность! Скорее! Твое время на исходе!..

Ответа не последовало. Только изумрудная зелень воды вокруг лодки приобретала все более насыщенный темный цвет, цвет крови.

Он не помнил, как спрыгнул в воду, забыв даже про маску и дыхательную трубку, как нырнул до самого дна и, схватив тело друга за плечи, потащил его на поверхность. Снова оказавшись в лодке, кое-как сумел перевалить через борт мертвое тело и только тогда разглядел то, что отнял у моря: акваланг, подводное ружье, кукан с двумя барракудами и тело Игоря, которое было… без головы!

Аркадий снова бросился в воду, хотел достать пропажу со дна, но сделать это ему помешала стая хищных рыб, затеявших хоровод смерти вокруг человеческой головы, и уже приближающиеся акулы, чьи плавники рассекали поверхность Карибского моря, как перископы подводных лодок.

Уже на берегу, осмотрев тело погибшего внимательнее, Аркадий обнаружил то, что не заметил при первом осмотре - это было самодельное ожерелье из зубов какой-то водяной твари, то ли акулы, то ли крокодила, зажатое в пальцах Игоря…

Этот кошмарный сон капитану медицинской службы Стрешневу снился довольно часто, хотя со времени трагической гибели лейтенанта медицинской службы Игоря Потемкина минуло уже целых шесть лет. Странным было то, что военному врачу Стрешневу, повидавшему немало смертей, постоянно снилась именно эта смерть, потрясшая его своей неожиданностью, непредвиденностью, непредсказуемостью. Впрочем, смерть всегда неожиданна, особенно когда погибает близкий тебе человек, с которым делил комнату еще в курсантском общежитии Военно-медицинской академии. Потом они оба получили направление в один и тот же госпиталь на Острове свободы, чтобы, как значилось в сопроводительных документах, «оказывать помощь кубинским властям в деле налаживания медицинского обслуживания местного населения и в первую очередь бойцов Народно-освободительной армии Кубы».

Теперь же на календаре был конец июля 1987 года, и офицер Стрешнев служил в другом месте, куда попал совершенно неожиданно для себя, - в Анголе. Именно там размещался полевой передвижной госпиталь с кубинским медперсоналом, переброшенный в Африку из-под города Сьенфуэгос, что не так уж и далеко от знаменитого Плайя-Хирон на Острове свободы. А неожиданным для Аркадия это событие стало потому, что он давно уже должен был вернуться на Родину. Однако замены ему - опытному хирургу - по какой-то причине до сих пор так и не прислали, хотя он уже «оттрубил» на Кубе два срока, между которыми, правда, был годичный перерыв, когда Стрешнев служил на космодроме Байконур.

Взглянув на часы, Аркадий понял, что опоздал на утренний обход и теперь получит втык по полной программе от сурового начальника госпиталя полковника Хуана Ринареса, участвовавшего в отражении атак контрреволюционеров еще на Плайя-Хирон и лично водившего дружбу с команданте Фиделем Кастро и незабвенным Эрнесто Че Геварой. И хотя в быту это был душа-человек, добрый толстяк, любитель выпить, закусить, и не пропускавший ни одного званого вечера, в делах службы он не давал спуску никому. Главным теперь для Стрешнева было успеть на планерку, чтобы не разозлить начальство окончательно.

Планерку на этот раз, к вящему удивлению капитана медицинской службы, да и всего медперсонала госпиталя, проводил не полковник Родригес, а подполковник Санчес, которого Аркадий знал как советского подполковника Федора Аверьяновича Романтеева - военного советника правительственных сил Анголы по вопросам разведки и контрразведки.

- Должен сообщить вам о том, что ваш полевой мобильный госпиталь должен быть немедленно передислоцирован в другое место, - Санчес-Романтеев говорил по-русски отрывисто, хрипловатым голосом на всю оставшуюся жизнь простуженного человека. При этом он зачем-то то и дело тыкал пальцем в сторону переводчика, темнокожего гиганта в пятнистой форме, сидевшего рядом с ним. - Готовится большое наступление правительственных сил против УНИТА и их пособников из ЮАР. Ни для кого из вас не секрет то, что вооруженная оппозиция нынешнему правительству Анголы, пригласившему нас для оказания помощи его вооруженным силам, готовит нанесение сокрушительного удара по Мавинге. Для этого ваш госпиталь должен оказаться ближе к месту предстоящих сражений. Точное место будет указано вашему руководству дополнительно.

Дождавшись окончания перевода своей речи, Санчес-Романтеев откашлялся и совсем уже было собрался уйти, но задержался, решив закончить выступление каким-нибудь умопомрачительным фактом из текущих событий. Для этого он достал записную книжку в малиновой обложке, открыл ее и медленно прочитал:

- «Сложившуюся ситуацию в южных районах Анголы командование армии ЮАР расценивает как чрезвычайно опасную для дружественного УНИТА и его лидера Жонаса Савимби. Поэтому южноафриканцы приняли решение об усилении своей группировки на территории Анголы, состоящей из батальона «Буффало» и разведывательно-диверсионных отрядов Recces. Кроме того чтобы воспрепятствовать передвижению ангольских бригад к Мавинге, они начали спешную переброску в район боевых действий дальнобойной артиллерии, а именно стапятидесятипятимиллиметровых гаубиц G-5. По утверждению южноафриканского руководства, эти пушки вызвали восторг у личного состава УНИТА тем, что у них очень длинные стволы. К тому же дальность полета их снарядов достигает сорока километров». Переведите это для всех!.. Спасибо! А сейчас попрошу начальника госпиталя, его заместителей и начальников отделений пройти в соседнее помещение. Все остальные могут приступить к исполнению своих обязанностей.

«Ну вот, - подумалось Аркадию, - не успели обжить одно место, как надо сниматься и перебазироваться на другое. И ведь наверняка не на курорт, как это было на чудесном острове Куба, где что ни место, то пляж, пальмы, здоровый климат. Африка - это место не для белых людей!»

Уже через полчаса капитана медицинской службы Стрешнева - рослого блондина тридцати лет от роду с явно проявившимися лобными залысинами - разыскал все тот же вездесущий подполковник Романтеев, привыкший обращаться ко всем, кто был ниже его в воинском звании, на «ты». Он сообщил буквально следующее:

- Вот что, дружище, мы должны поменять твою легенду. Ты сейчас у нас есть кто?

- Да все тот же капитан Стрешнев! - несколько раздраженно ответил Аркадий, возмущенный, что ему мешают собирать вещи к отъезду.

- Э, нет, дружище! - погрозил пальцем контрразведчик. - Это ты в Москве - Стрешнев. А в городе Куиту-Куанавале, который, между прочим, основан еще португальцами, ты у нас будешь Мигелем Родригесом. Что и подтверждает твое новое удостоверение. Взгляни! - Сказав это, Романтеев сунул в руки военного врача красную книжицу в потрепанном переплете. - Владей! И помни, что мы здесь на особом положении. Не забывай о бдительности!

- Слушаюсь, товарищ подполковник! - только и ответил на это Аркадий.

И все же вовремя свернуть полевой лагерь и отправиться к месту слияния двух рек - Куиту и Куанавале - военным медикам помешало неожиданное нападение на них десанта противника.

Бой продолжался каких-то двадцать минут, но в ходе его хирургу Родригесу-Стрешневу пришлось сменить скальпель на автомат, который он подобрал у убитого ангольца из взвода охраны. Привыкший больше спасать жизни, чем отнимать их, Аркадий вынужден был открыть огонь на поражение по двум вражеским десантникам, которые с особой дерзостью атаковали палатку хирургического отделения. И сделал он это без всякого сожаления и сомнений, поскольку перед этим прямо на его глазах была убита операционная сестра Хуанита Камехо, с которой он давно и нежно дружил. Обоих десантников он срезал одной автоматной очередью на полмагазина. С остальными нападавшими разобрались солдаты из пехотной бригады, развернувшейся в боевые цепи прямо с марша и надежно зачистившей всю местность вокруг бывшего госпитального городка. Они же помогли погрузить все медицинское хозяйство и снаряжение на специальные машины, дав для сопровождения автоколонны военных медиков несколько своих БТРов.

* * *

Майор Джим Коллиган, недавно назначенный заместителем командира полка южноафриканских коммандос, привык начинать новый день с купания голышом в бассейне. Но на новом месте службы бассейна для старших офицеров, к сожалению, не предусмотрели. Это «несчастье» выбило майора из привычной колеи на целую неделю. Он даже не сумел как следует «прочистить мозги» и «накрутить хвоста» своему предшественнику на должности начальника продовольственного обеспечения перед тем, как принять у него дела. Однако к понедельнику следующей недели он нашел выход, решив соорудить для себя этакий «лягушатник», огородив металлическими и рыболовным сетями небольшое пространство воды в речушке, протекавшей по территории знаменитого на весь мир Национального парка имени Крюгера, где в данный момент временно дислоцировался их полк.

Еще через два дня «бассейн» был готов к эксплуатации. Соорудили его подчиненные майора из взвода хозяйственной обслуги и, надо сказать, потрудились они на совесть, очистив дно реки от всякого хлама и тщательно огородив его сетями на тот случай, если вдруг их начальником захочет полакомиться какая-нибудь зубастая речная тварь.

Проведя два незабываемых утра в собственном «бассейне», Коллиган, как практичный человек, пришел к выводу, что в дальнейшем сможет использовать его для «организации деловых контактов», приглашая «больших людей в погонах и без оных» на пикники. «Зачем же простаивать таким богатым парковым угодьям без личной пользы для меня?» - так думал Коллиган. При этом он увлеченно плескался в своем бассейне и даже не замечал, что какие-то засранцы в полном снаряжении боевых пловцов подкрадываются к его голой заднице.

Это был сущий кошмар! Не помогли даже металлические сети! Они оказались продырявленными сразу в четырех местах, и как минимум две пары боевых пловцов, ухватив перепуганного майора за все четыре конечности, утянули его на дно, как это умеют делать только крокодилы. Майор Коллинз поначалу и погрешил на этих ископаемых тварей, выживших во времена оны, доживших до наших дней, а, возможно, в скором будущем и переживущих чересчур расплодившееся ныне людское племя. Не мог же он представить себе, что идет самая обычная тренировка у группы боевых пловцов из команды лейтенанта Скотта, которого все в лагере коммандос называли не иначе как Американец.

Сам долговязый Джеймс Скотт, у которого левая сторона лица время от времени подергивалась из-за нервного тика, находился в этот момент на наблюдательной вышке вместе со своим заместителем сержантом Биллом Хантором, носившем прозвище Бык из-за большой головы, «привинченной» прямо к плечам даже без намека хоть на какую-то шею. Оба внимательно наблюдали за действиями своих бойцов с помощью небольших биноклей.

- Кто это там посмел забраться в «садок» нашего интенданта? - поинтересовался Американец, заметив Коллигана, отбивавшегося от подводников и вопившего так, как будто его резали на части.

- Это Шрам, Крыса и Бушмен с Французом, - ответил Бык. - Вот черти водяные! Не видать им капральских лычек как своих ушей…

- Кроме Крысы, который уже два года как стал капралом, - уточнил Американец. - Посмотрим, что они еще придумают. Хороший трюк с переворачиванием и подныриванием. Особенно хорош Крыса, ничего не скажешь! Буду ходатайствовать о присвоении ему очередного звания. А руководству, в случае чего, объясним, что устроили новому интенданту наше стандартное «посвящение в морские дьяволы»…

В тот же день Коллиган доложил полковнику Гриффину о «хулиганах из речки», потребовав самым тщательным образом провести дознание об этом инциденте и достойно наказать виновных, как он сам выразился, «вплоть до экзекуции». На что получил следующий ответ: «Должен вам сказать, что в состав «морских дьяволов» мы вместе с Яном Брейтенбахом отбирали лучших. Вы знаете Яна Брейтенбаха? Нет? Это один из отцов-основателей нашего спецназа. Неужели вы думаете, что я и Брейтенбах полные идиоты? Мы отказывали в приеме даже квалифицированным водолазам-спасателям. На кой хрен нужны спасатели в подразделениях «дьяволов»? Брейтенбах прямо сказал, что лучше из опытного сухопутного коммандос сделать надежного боевого пловца-убийцу, чем выдающегося пловца-спасателя превратить в посредственного морского диверсанта. Так вот!.. О чем это я? Да! Позже я разберусь со Скоттом и его парнями, но не сейчас, поскольку нас срочно вызывает на совещание генерал Либенберг. Вы, майор, знакомы с генералом Либенбергом? Нет? Вот сегодня и познакомитесь…»

Генерал Либенберг считался одним из самых высокопоставленных руководителей в военном министерстве Южно-Африканской Республики, и его слово для «простого полковника», как называл себя командир 4?го полка коммандос Фред Гриффин, было законом. Поэтому он очень внимательно слушал речь седого генерала, беспрестанно мотавшего сверху вниз головой, словно строевой конь, готовый к походу, и чуть ли не заглядывая ему в рот. Больше того, Фред даже пытался записывать за ним отдельные умные слова и фразы, чтобы повторить их потом подчиненным, выдав за свои.

- Мост! Этот чертов мост! - с этого начал генерал Либенберг свое выступление на военном совете. - Он имеет стратегическое значение. Вы поняли, о каком мосте я говорю? Том самом, через который эти негодяи из ФАПЛА и их подпевалы из кубинского контингента переправляют свою тяжелую технику и личный состав на юг Анголы. Это мост через реку Куиту, черт бы ее подрал! Сама эта река, местами достигающая ста метров в ширину, ничего особенного из себя не представляет, но… - генерал поднял вверх указательный палец, - …у нее быстрое течение и заболоченная пойма, которая может достигать ширины трех-четырех километров. Ангольцы называют эту пойму, поросшую разнообразной растительностью, «шана». Именно из-за «шаны» переправить танки, БТРы и другую военную технику, даже способную плавать, нереально. Потому-то и важен этот чертов мост! Если мы его сможем уничтожить, то правительственные войска Анголы окажутся в полном дерьме. Я подчеркиваю: в дерьме!

Полковник Гриффин также подчеркнул это слово в своем блокноте, отметив для себя при этом: «генерал Либенберг - выдающийся стратег и военный мыслитель».

- Я поставил задачу уничтожить этот чертов мост с помощью авиации, - продолжал Либенберг. - В результате нашими самолетами «Мираж» и «Буканир», взлетавшими с военных аэродромов в Намибии, было совершено более семисот боевых вылетов и нанесено сто семьдесят шесть ударов по наземным объектам противника. При этом было сброшено более трех тысяч бомб. Подчеркиваю: трех тысяч! И что же мы имеем на выходе? Почти ничего. Чертов мост стоит, как стоял еще со времен крестоносцев…

«Крестоносцы, - пометил в блокноте полковник Гриффин, приписав для себя: Кто такие? Посмотреть справочник коммандос».

- Будем откровенны, наша авиация оказалась не на высоте. Она понесла серьезные потери. Упрек не только в сторону командующего авиацией, чьи «воробышки» не смогли справиться со средствами анголо-кубинских ПВО, охраняющих небо над чертовым мостом. И это можно объяснить только тем, что наши воздушные атаки в основном отбивались новейшими советскими ракетно-зенитными комплексами «Куб», «Оса-АК», «Стрела-10» и мощной зенитной артиллерией типа ЗСУ «Шилка», и ЗУ 23-2. Убежден, что управляли ими не эти черномазые задохлики из ФАПЛА и даже не кубинские коммунисты! Нет, джентльмены, управляли ими советские расчеты, советские военные советники, советские коммунисты, красные, большевики… или как там еще они себя называют?..

«Красные большевики», - черканул Гриффин, добавив: «Какой богатый арсенал слов и ругательских выражений использует генерал! Браво, Либенберг!»

- Тогда я поставил новую задачу нашему контингенту войск: использовать для подрыва моста наши разведывательно-диверсионные группы из состава Первого полка коммандос, которые хорошо помогают нашим друзьям из УНИТА. Я потребовал всесторонне изучить возможность уничтожения моста с помощью наших коммандос. И что же? Аналитики констатировали, что мост слишком хорошо охраняется днем и ночью, а потому коммандос могут понести большие потери. Достаточно, что мы уже потеряли три эскадрильи боевых «Миражей» и «Буканиров». Баста! А теперь добавлю: «К черту авиацию и сухопутный спецназ! К дьяволу в пекло!» Мы должны использовать опытных боевых пловцов из Четвертого полка коммандос, которые специализируются на морских диверсиях. Только на этот раз они должны показать всю свою боевую выучку в условиях пресноводных. Поняли мою мысль? Я к вам обращаюсь, полковник Гриффин! Вы меня поняли? Вам, как командиру Четвертого полка, и карты в зубы.

- Так точно! Слушаюсь! - вскочил с места командир полка. - Господин генерал, мне все ясно. Разрешите уточнить. «Пресноводные условия». Что это значит?

- Хороший вопрос, полковник! Вы напомнили мне поговорку: «Смотри под ноги, даже если головой до неба дорос». Это значит, что ваши подчиненные, полковник, будут воевать не только с акулами, а еще и с крокодилами! О'кей?

- Да, теперь все предельно ясно! - ответил полковник Гриффин и на всякий случай приложил руку ко лбу, отдавая честь.

Тем временем Американец и его боевой заместитель Бык, воспользовавшись отсутствием командира полка, отпустили своих подчиненных в увольнение, а сами решили расслабиться в одном из баров городка Вустер, который носил близкое им по духу название «Пристанище солдат фортуны». Как известно, за стаканчиком виски у стойки бара языки обычно развязываются быстро, вот и в этот вечер молчаливого Американца потянуло пооткровенничать с Быком.

- Забыть не могу одну «работенку» на Кубе, которую пришлось провернуть несколько лет назад, - проговорил он, отбирая всю бутылку «Белой лошади» у бармена и наполняя стаканы до краев. - Странная вышла история. В одном баре я схлестнулся с каким-то сумасшедшим кубинцем, вздумавшим отбить у меня проститутку. Ты представляешь? Кубинец, мать его, полез в драку из-за шалавы!.. Не понимаю этих коммунистов! Короче, он отоварил меня бутылкой по черепу. Я даже не успел сориентироваться! Бабах, и я уже на карачках, под мини-юбкой у своей дамы… Но я запомнил этого кубинца! Белый! Был бы черный, я бы его сразу убил. А этот, хоть и брюнет, но такая задница! Меня - бутылкой по голове!.. И главное, неожиданно! Что мне оставалось? Я проследил за этим брюнетом, разузнал о нем все, что смог. А потом… Оказалось, мой обидчик - страстный подводный охотник. Он на следующее утро даже двух барракуд подстрелил. Это было тогда, когда я его выслеживал под водой. Ну, ты знаешь, море - моя стихия. Тут уж у парня не было ни одного шанса. Я незаметно подплыл к нему и своим боевым тесаком, который больше походит на мачете для рубки сахарного тростника, отрезал мерзавцу голову. Все!.. Да и вообще, сержант, я убил слишком много людей…

- По ночам «кровавые мальчики в глазах» не мельтешат? - ухмыльнулся Бык, но Американец его не слышал, вспоминая о драгоценном для него талисмане - ожерелье из крокодильих зубов, утраченном в тот же день.

Это ожерелье давным-давно смастерил для Джеймса отчим, который являлся первейшим охотником за крокодилами во всей Капской провинции ЮАР. Тогда же отчим сказал, что это ожерелье принесет пасынку успех во всех делах и потому беречь его надо как зеницу ока. И точно, пока с ним было это ожерелье, Джеймсу все удавалось в жизни. Он стал военным, заслужил офицерский чин, вошел в элиту подводного спецназа. Одно время его имя даже не сходило с газетных полос, где его называли не иначе, как «Джеймс Бонд из Претории». Кончилась вся эта шумиха как-то сразу, когда он не смог ликвидировать Фиделя Кастро… И все из-за того брюнета, который помешал ему, отвлек внимание от выполнения важного задания ЦРУ, руководители которого собирались «принять в штат» нового сотрудника по имени Джеймс Скотт. Если бы он убил Кастро! Но не убил… Зато прикончил того брюнета. И потерял свой драгоценный талисман. С той самой поездки на Кубу все в его жизни пошло наперекосяк. Агентом ЦРУ Джеймс так и не стал. Пришлось довольствоваться участью «первого парня на деревне», точнее, в Претории. Да и газеты о нем упоминать перестали… Он мог бы уже быть майором! Мог бы, но все еще оставался лейтенантом. Чертов кубинец, чертов Фидель! Пошли они все в задницу!

От размышлений о прошлом отвлек громкий голос сержанта:

- Лейтенант, прикрой меня!

Оглядевшись, Американец быстро оценил обстановку. Дело было в том, что трое коммандос из его группы, а именно Винчестер, Кольт и Стилет, выясняли отношения с пятью посетителями бара с внешностью типичных головорезов, и дело уже дошло до поножовщины. Американец давать своих в обиду не привык и потому сразу бросился на помощь Быку, который уже вмешался в драку и теперь «валял по полу» узкоглазого здоровяка, используя запрещенные приемы рукопашного боя. Но узкоглазый сумел вывернуться и с помощью какого-то хитрого азиатского приемчика отправил сержанта в нокдаун. Зато против смертельного «вильямса» - приема из рукопашной борьбы, изобретенной еще бурами, который применил Американец, узкоглазый не устоял, как мячик отлетев от Быка и с грохотом врезавшись в барную стойку. К тому времени с остальной четверкой противников трое коммандос смогли управиться самостоятельно.

Когда все «морские дьяволы» покинули негостеприимный бар, предварительно разнеся его вдребезги, лейтенант, воспользовавшись случаем, решил поучить подчиненных уму-разуму. Выстроив их на каком-то пустыре, поросшем чертополохом, он врезал по морде и Винчестеру, и Кольту, и Стилету - каждому по очереди. И только для Быка, как сержанта, сделал исключение, поскольку Бык и так еле держался на ногах после нокдауна от узкоглазого. Но, несмотря на это, Бык нашел в себе силы и разумение, чтобы предупредить командира: «Ты рискуешь, Американец! Наши придурки пойдут на все, чтобы отомстить за нанесенную обиду. Могут, при случае, и нож всадить в спину…» На что Американец привычно ответил следующим вопросом: «А кому сейчас легко, сержант?»

В эту ночь никому из группы боевых пловцов лейтенанта Скотта выспаться так и не удалось. Вернувшийся из главного штаба полковник Гриффин объявил срочный сбор на базе.

* * *

Хуаниту убили. И это стало невосполнимой потерей для Стрешнева. Вообще-то Аркадий, знавший свои слабые стороны, считал себя человеком слишком уж чувствительным, способным переживать потери близких людей глубоко и эмоционально, что доказало его состояние после трагической гибели Игоря Потемкина. Тогда он даже вынужден был обратиться за помощью к опытному психиатру, возглавлявшему специализированное отделение в госпитале, в котором старший лейтенант медслужбы Стрешнев прослужил следующий год, находясь уже на территории СССР. Но потом его снова позвала Куба - видимо, у военно-медицинского руководства Острова свободы сложилось высокое мнение о профессиональных способностях именно этого военного врача, и потому на него был сделан официальный запрос в Главное военно-медицинское управление Министерства обороны СССР.

Погиб Игорь, убита Хуанита… Череда потерь раскручивалась, убыстряя восприятие и без того быстротекущей жизни военного медика. Что же ожидало его в дальнейшем? Новые потери? А может быть, и собственная безвременная кончина во цвете лет? Почему они с Игорем, находясь еще в академии, никогда не задумывались о собственной бренности, о возможности умереть? Даже занятия в «анатомическом театре», как назывался морг, не вызывали у них опасений за самих себя. Да, могли умереть другие, незнакомые, чужие люди. Они и умирали - сплошь и рядом. Но сами курсанты чувствовали себя бессмертными. Почему так? Просто они были молоды и глупы… Так думал сейчас тридцатилетний капитан медицинской службы, трясясь по пыльным проселкам, проходившим по африканской саванне, по которой медленно ползла колонна машин, принадлежавшая кубинскому военному госпиталю.

Хуанита Камехо была «горячей штучкой», как она любила сама себя называть в моменты близости с Аркадием. К тому же она была еще и отличной операционной сестрой, без которой, как казалось теперь Стрешневу, ему будет трудно оперировать. Хуанита всегда понимала его с полуслова, одного-единственного жеста. Теперь нужно подыскивать среди среднего медицинского персонала другую хирургическую сестру. Но кого бы ни прислали, все равно нового человека придется долго обучать, притираться к нему, «бросать в голову скальпель», как часто повторял профессор общей хирургии в их академии полковник Трофимов. Что же будет дальше? Кого пришлют?..

А гибель лучшего друга Игоря Потемкина? Ведь это именно он, Аркадий, приохотил товарища к подводному плаванию. Сам-то он занимался подводным спортом с четырнадцати лет, регулярно посещая секцию подводников в ленинградском спортклубе «Дельфин». Там он тренировался у Александра Максимовича Турина, который надеялся сделать из вихрастого мальчишки хорошего стайера. И надо сказать, молодой спортсмен-подводник быстро прогрессировал. Уже на второй год занятий он удостоился чести войти в сборную команду города и области и выступать в финале летней Спартакиады народов РСФСР, проходившей в Омске. Там Стрешнев оказался лучшим на дистанции в 1500 метров в плавании в ластах, а эта дисциплина, как знают спортивные специалисты, считается одной из самых трудных, это своеобразный марафон. Аркадий преодолел эту марафонскую дистанцию за четырнадцать минут и десять с половиной секунд. И это в четырнадцать-то лет! Каких же высоких результатов смог бы добиться Стрешнев в дальнейшем, если бы не трагическая случайность, перечеркнувшая все надежды молодого парня на блестящую карьеру в спорте. Это была самая банальная автомобильная авария, когда в «Жигули», в которых на пассажирском месте находился Аркадий, врезался грузовик. Хирурги спасли жизнь Стрешнева, но о профессиональном спорте он мог забыть раз и навсегда…

Александр Максимович Турин - тренер Стрешнева - отличался глубокими познаниями в области Священного Писания и часто использовал их в своей воспитательной работе со спортсменами. Узнав, что врачи предупредили Аркадия о невозможности его возвращения в большой спорт после автокатастрофы и что тот пустился во все тяжкие, нарушая режим, Турин приехал к нему домой и рассказал о святом пророке Науме, жившем во второй половине царствования иудейского царя Езекии в 745-714 годах до Рождества Христова. «Знаешь, чем знаменит пророк Наум? - спросил он у подвыпившего любимца. - Да тем, что выдал предсказание о падении и погибели хорошо укрепленного города Ниневии - главного города Ассирийского царства. Таким образом, Наум повторил грозное пророчество, которое уже было изречено ранее пророком Ионою. Его исполнение не было отменено, а только отсрочено. Чтоб ты знал, ниневитяне, покаявшись на малое время после проповеди пророка Ионы и, видя, что его пророчество не сбылось, снова обратились к прежним своим злым делам, стали, как и ты, пить, курить, ругаться нехорошими словами. Я уж не говорю про продажную любовь! Этим горожане Ниневии снова оскорбили и прогневили Бога, который и так долго терпел их выходки. Знаешь, чем дело кончилось? Тем, что Ниневия погибла от воды и огня, как и предсказал Наум. Город три года держал оборону против войск царя мидийского и царя вавилонского, но в шестисотом году до Рождества Христова пал из-за разлива реки Тигр, подмывшей городские стены, чем поспешили воспользоваться враги. Они вошли в город и разрушили его до основания. Правил Ниневией тогда, чтоб ты знал, царь Сарданапал, который, отчаявшись и боясь плена, повелел сложить в самом дворце большой костер, собрал туда все свои сокровища и сжег себя вместе со всеми наложницами. Уловил смысл?..» Понял тренера Аркадий только на следующее утро, когда протрезвел. Может, не совсем понял, но в общих чертах все уловил. Поразмышляв над рассказом Турина, он пришел к выводу, что Бога гневить нельзя. Надо жить достойно. И пускай из него не выйдет хорошего спортсмена, зато может получиться неплохой военный врач. Тогда же он решил поступать в Военно-медицинскую академию имени Кирова.

Воспоминания исчезли как-то сразу, мгновенно, когда на колонну спикировали два «Миража F-1AZ» ВВС ЮАР, возвращавшиеся после очередной бомбардировки моста в районе Куиту-Куанавале. И хотя боезапас у них, видимо, был на исходе, самолеты не отказали себе в удовольствии пройтись на бреющем полете вдоль колонны, расстреливая из пушек и пулеметов машины с хорошо различимыми красными крестами на крышах…

Потеряв две санитарные машины и один БТР сопровождения, госпитальная колонна достигла места назначения в указанные сроки, после чего весь медицинский и обслуживающий персонал приступил к развертыванию палаток и оборудованию госпиталя на новом месте - под прикрытием высоченных пальм на берегу реки.

А совсем рядом, в двух-трех километрах от нового лагеря военных медиков, располагался тот самый «чертов мост», над которым в настоящий момент кружили самолеты ВВС ЮАР, сбрасывая на него следующую порцию авиабомб. Но вот один из «Миражей» в небе задымил, резко пошел на снижение и взорвался прямо над госпиталем, превратившись в большой огненный шар. Несмотря на то что обломки сбитого самолета упали вблизи медицинских палаток, все, кто там находился, и раненые и здоровые, радовались так, будто уничтожили этот вражеский самолет собственноручно.

Поздним вечером в жилую двухместную палатку Стрешнева наведался подполковник Санчес-Романтеев, тот самый Федор Аверьянович - «советник по разведке и контрразведке», которого Аркадий считал «добрым хитрованом, рядящимся в шкуру простецкого парня». За плечами у контрразведчика был потертый от времени вещмешок, в котором что-то аппетитно позванивало и булькало.

- Ты, того-самого, - прохрипел малорослый мужчина, который все время еще и сутулился, будто хотел всегда оставаться незаметным, снимая с плеч мешок, - на стол накрой. Требуется твоя… нет, ваша, медицинская консультация. Как говорится, боль врача ищет.

- Сначала дело, а потом посиделки, - веско ответил Аркадий, вставая с походной койки, на которой лежал поверх одеяла до визита Романтеева. Приход контрразведчика его не слишком обрадовал.

- А где майор Винсан? - кивнув на соседнюю раскладушку, поинтересовался Федор Аверьянович.

- На дежурстве в приемном отделении.

- Да, там не соскучишься, - сочувственно покивал головой подполковник, начиная снимать с себя верхнее обмундирование и продолжая путаться в обращении к хирургу на «ты» или на «вы». - Вы, того самого… обрати внимание на эту дрянь у меня на спине. Нашел? Под правой лопаткой…

- Воспаленная атерома, - сразу выдал свой диагноз хирург. - Надо оперировать!

- Надо-то надо… Того-самого! Да только мне ее уже дважды оперировали в нашей спецполиклиннике в Москве. Ну и что? Хватает максимум на два-три месяца, а потом все по новой. Понимаешь, выделяется из нее какой-то червяк…

- Вы скажете тоже, «червяк», - усмехнулся Стрешнев. - Просто нарушается под кожей жировой обмен, протоки потовых желез забиваются и секрет капсулируется, а когда его переизбыток, начинает разлагаться и нарывать, то…

- Точно! Так распирает, что хоть волком вой. Пока кто-нибудь не вскроет и не отсосет… В смысле, не выдавит «червяка», просто места себе не нахожу. Сам-то я туда дотянуться никак не могу! Руки, понимаешь, коротковаты. Жена помогает, когда рядом. А когда жены нет, то…

- Понятно. Неуспех предыдущих оперативных вмешательств обусловлен тем, что плохо вычистили проблемный участок. Тут нельзя оставлять даже споры этого жировика…

- И ты того-самого… вы абсолютно правы! - перебил врача контрразведчик. - Но самое интересное, что эта гадость началась у меня еще во время службы в Туркмении. Там же жара хуже, чем здесь. Опять же питьевой режим. Вот в чем загвоздка! Хотя здесь, в Африке, еще хуже…

- Надо оперировать! - подвел итог капитан медицинской службы.

- Как только, так сразу, - согласился Романтеев, надевая обмундирование. - Только вот, того-самого, разгребу ворох своих дел и сразу к вам на операционный стол. За этим дело не станет.

- Что будем пить? - взял быка за рога Аркадий. - Чай, кофе, медицинский спирт?

- Нет. У меня тут все с собой. Хорошая водка и закуска прямо из Москвы от Елисеева. Кстати, вы знакомы, того-самого, с Елисеевым?

- Не имел чести, - пожал плечами Стрешнев, расставляя на прикроватной тумбочке оловянные кружки и другую посуду. Потом, подержав в руках бутылку водки, восхищенно поцокал языком: - О! «Столичная»! Это штука знатная.

- Ну да, ты же у нас будешь уроженец Ленинградской области. А Елисеев - штучка московская. Был такой купец в Москве еще той, дореволюционной. Стало быть, он-то в самом центре столицы и организовал большой хороший магазин. Его до сих пор москвичи называют «Елисеевским».

- Да, я что-то об этом слышал.

- Наливай по первой! - как старший по званию приказал подполковник. - А закусим балычком на черном хлебушке… Дефицит, между прочим, даже для Москвы.

- В Ленинграде черный хлеб называют просто хлебом, а белый - булкой… - заметил Аркадий.

- Эх, мать его, как приятно вспомнить про Родину, когда от нее далеко-далече, - вздохнул Романтеев и поднес кружку с водкой ко рту.

Они выпили по первой, закусили.

Стрешнев посидел немного с закрытыми глазами, вспоминая подзабытый вкус русской водки, - ведь последнее время пить в основном доводилось только ром да джин, не считая, конечно, неразбавленный медицинский спирт.

«Хорошо сидим, - подумалось ему. - Прямо как с Игорьком в курсантском общежитии. Добрые старые времена в академии! Но нет, брат, шалишь! - настраиваясь на критический лад, сказал себе Аркадий. - Не только из-за атеромы приперся ко мне этот Романтеев. Что-то ему от меня еще нужно. Вот только что именно?»

- Ну что, того-самого, после первой и второй перерывчик небольшой? - улыбнулся подполковник, беря в руку бутылку и теперь самостоятельно разливая ее содержимое по кружкам. Однако сразу пить не стал. Захотел что-то рассказать собутыльнику. - Видал, как бомбят мост? Того-самого, есть сведения, что в Претории порешили закупить у америкосов новейшие бомбы, которые те, в свою очередь, приобрели во Франции. Называются эти бомбы «Дю-ран-даль», - по слогам произнес Федор Аверьянович. - Тьфу на них! Язык сломаешь. Они куда эффективнее обычных фугасных бомб и предназначены для приведения в негодность взлетных полос на военных аэродромах. Одна такая двухсоткилограммовая зараза спокойно пробивает бетонное покрытие и взрывается на глубине, образуя большую воронку и вздыбливая поверхность земли на довольно большом расстоянии. Так вот, в Претории хотят с помощью такой дуры взорвать наш мост. Там старинные каменные опоры, быки, возведенные еще португальцами, и никто из инженеров до сих пор толком понять не может, чем там каменюки эти скреплялись, каким таким раствором. Секрет, видишь ты, утрачен. Но раствор тот стойкий, доложу я тебе, и обычной взрывчаткой его хрен возьмешь. Ну, вздрогнули!

Выпили по второй.

- Жарко здесь до чертиков! - наливая по третьей, пожаловался подполковник. - Ты сам-то как эту хренову жару переносишь?

- Как в танке, - зачем-то брякнул Аркадий, решив, что и ему пора рассказать что-нибудь в свою очередь. - Вы что-нибудь слышали про «холодных людей», которые подобную жару вообще на дух не переносят? Мне в свое время пришлось заниматься одним таким человеком на Байконуре. Я служил там в госпитале ракетных войск стратегического назначения.

- В отделении ожоговой хирургии под началом полковника медицинской службы Лозового… Я в курсах! - вставил контрразведчик.

- Правильно… - Аркадий поежился от излишней осведомленности собеседника о его личном деле. - Так к нам на освидетельствование поступил молодой воин, только что призванный на службу в ряды Советской армии. Он, как сказали его командиры, «симулировал неизвестную науке болезнь». Представляете, этот бедолага вообще не мог находиться под жгучим знойным солнцем Южного Казахстана. Мы его обследовали и выяснили, что у него температура тела не тридцать шесть и шесть десятых градусов, как у всех нормальных «гомо сапиенсов», а сорок один и шесть десятых. У парня были нарушены теплообменные характеристики тела. Во как! И в армию его, конечно же, брать было никак нельзя. Не доглядели медики из призывной комиссии! Этому парнишке нормально служилось бы только где-нибудь на Северном полюсе. Короче, мы его комиссовали по состоянию здоровья. Но сделать это удалось не сразу, поскольку в специальных документах на подобный случай нет ни одной ссылки. Указаний нет! Но полковник Лозовой - светлая голова - предложил комиссовать воина по статье, связанной с язвой желудка. Правда, тут пришлось всем пойти на подлог, поскольку у нашего пациента оказался всего лишь гастрит с повышенной кислотностью. Но чего не сделаешь, чтобы спасти человеку жизнь…

«И зачем я это ему рассказываю? - попробовал остановить собственный «словесный понос» Стрешнев. - Он и так знает обо мне слишком много…»

- Тут ты прав, - поддакнул Романтеев. - Жизнь солдата надо беречь. Давай выпьем за простого солдата. За все его героические муки ради родной страны, родных людей! - произнес Романтеев. - Того-самого, тост сказал, мать его! За это и выпьем.

Когда водку допили, Аркадий, не сдержавшись, поведал Романтееву всю подноготную про свою неудавшуюся личную жизнь, про то, что от него ушла жена, не захотела, видишь ли, «таскаться за мужем по дальним гарнизонам». Хотел он рассказать и другие подробности, но тут вдруг заметил, что подполковник больше его не слушает, будто узнал от Аркадия все, что хотел и теперь больше в нем не нуждается. Однако в этом он ошибся. Стрешнев очень даже был нужен Романтееву, чтобы сыграть отведенную ему роль «одинокого холостяка» в одной серьезной оперативной комбинации, задуманной в управлении контрразведки при главном штабе вооруженных сил Анголы, в котором Санчес-Романтеев был не последней фигурой, являясь советским военным советником.

- Поехали, - заявил подполковник абсолютно трезвым голосом. - Я познакомлю тебя с одной местной красоткой. Пальчики оближешь. Эта крутая бабенка мужика хочет. Причем подавай ей всенепременно белого. Ты ей, капитан, подойдешь. Ты все еще не слишком загорелый. Я тебя представлю на вилле «Порция», а ты присмотрись к хозяйке и ее окружению. У ангольской контрразведки есть на эту бабу свои виды. Хотят ее завербовать. Ты меня понял? Дело очень серьезное. В общем, капитан, тебе доверяют, и это для тебя важное задание на остаток сегодняшней ночи…

Стрешнев попытался сосредоточиться. Поднявшись на ноги, он почувствовал, что его основательно «заштормило».

- Люди пьют - так честь да хвала, а мы выпьем - так стыд да беда. Ничего, что я не в форме и не в норме? - неуверенно спросил он у Романтеева.

- Советские офицеры всегда в форме и норме, - убежденно ответил подполковник Романтеев. - Ты находишься как раз в той стадии подпития, когда женщина, даже самая опытная, никогда не заподозрит в тебе подставу. Поверь моему горькому опыту…

Окна одноэтажного дома, возведенного из камня на самой окраине городка Куиту-Куанавале, видимо, еще в прошлом столетии, были затемнены, и потому с улицы никакой жизни за его стенами не ощущалось. Но стоило только Романтееву и Стрешневу подняться по широкой каменной лестнице к парадному подъезду, войти в прихожую, на стенах которой висела неплохая коллекция чучел голов самых злобных африканских животных, как тут же на новых гостей снизошли благодатные звуки негромкой стильной мелодии и нежная игра бликов от цветомузыкальной установки.

Небольшой уютный зал, в который естественным образом переходил коридор, ведущий из прихожей, оказался полон гостей, среди которых Аркадий, к своему удивлению, разглядел и кубинских друзей - начальника госпиталя полковника медслужбы Хуана Ринареса и главную медсестру госпиталя Розалию Аттис. Кроме них здесь же находилось еще несколько старших офицеров из ангольской правительственной армии, с которыми Стрешневу приходилось иметь дело по служебной необходимости в разное время. Было тут и несколько гражданских лиц, одного из которых - губернатора Куиту-Куанавале - военный врач знал в лицо. Большинство гостей чувствовали себя на вилле «Порция» довольно раскованно, и по всему было видно, что они оказались здесь далеко не в первый раз.

- А вот и наша милая хозяйка, - сделав губы бантиком, сказал Романтеев, видя, что к ним направляется симпатичная мулатка в шикарном вечернем платье.

- Рада видеть вас у себя снова, - по-особому грассируя, сказала она по-английски, распахнув свои большие черные глаза, в которых совершенно спокойно мог утонуть, обретя вечный покой, любой мужчина от четырнадцати лет и до возрастной бесконечности.

- Милая синьора Дадина, позвольте представить вам доктора Мигеля Родригеса, который, прослышав о ваших чудесных вечерах, загорелся желанием увидеть ту, которая способна создавать праздник даже в жестокую военную пору. Он просто мечтает быть вам представленным, - на том же языке произнес подполковник Санчес-Романтеев, который мог быть весьма галантным кавалером с дамами, когда в этом имелась служебная необходимость.

- Зовите меня просто Дадина, - очаровательно улыбаясь, произнесла хозяйка виллы, дружески протягивая руку Стрешневу.

Аркадий, пожимая руку даме, позабыл разжать свои пальцы, затянув, таким образом, рукопожатие до неприличия, чем вызвал шутливую отповедь со стороны «советского кубинца» Санчеса-Романтеева:

- Молодой человек, нельзя так сразу забирать женскую руку и ее сердце в свою собственность. Синьора Дадина пока еще свободна, но, насколько мне известно, никому не позволяет интимной близости…

- Если не считать близости с моим покойным супругом, - произнесла Дадина, и ее глаза подернулись легкой пеленой грусти. - Теперь я вдова, и в мои намерения пока не входит выходить замуж снова.

Сказав это, женщина как-то по-особенному посмотрела на Аркадия, каким-то одновременно ожидающим и обещающим взглядом. По крайней мере, так Стрешневу показалось.

Пока Романтеев, по его собственному выражению, «вводил нового члена в светский дом миллионерши», всех гостей пригласили в столовую.

- Интересно, а чем здесь сегодня угощают? - поинтересовался Санчес-Романтеев, следуя за Дадиной, которая сопровождала гостей в соседнее помещение.

- Моим любимым черепаховым супом, - кокетливо ответила Дадина, грациозно повернув голову в сторону спрашивавшего.

«Богиня, - подумалось Аркадию при этом. - Как она достойно держит себя! С одной стороны, по-аристократически, с другой - просто и доступно… Как хороша, должно быть, она в постели… Пожалуй, я бы с превеликим наслаждением с ней покувыркался!..»

Экзотический черепаший суп, который Стрешнев отведал впервые, ему понравился. Это блюдо, как он узнал позже, готовилось как обычный гороховый суп, который он обожал. Только вместо копченой свиной грудинки использовалось мясо черепахи, или «консервов в панцире», как говорят африканцы. По вкусу мясо черепахи напоминало вкус нежной баранины.

Впрочем, сейчас не столько экзотические блюда интересовали Аркадия. Гораздо больше всех этих африканских деликатесов его занимала хозяйка виллы, которую Стрешнев сразу окрестил про себя: «мулатка-шоколадка». «Вот ее-то я бы с превеликим удовольствием употребил бы на десерт, - размечтался он, запивая второе блюдо из креветок, нашпигованных сыром, неумеренным количеством красного вина. - Но только боюсь, что десерт в этом доме не предусмотрен…»

В этом, как и во многом другом, Стрешнев ошибался. О «десерте» для него уже позаботился Санчес-Романтеев. Оказавшись за столом рядом с Дадиной, он шепнул ей на ушко, что «доктор Мигель - превосходный хирург и может помочь любой женщине стать еще прекраснее, поскольку специализируется на пластической хирургии…» И эта «оперативная подводка» сработала. В конце званого ужина Дадина, прощаясь с гостями, попросила Стрешнева немного задержаться.

- Мне порекомендовали вас, как опытного хирурга, - сказала она, отводя Аркадия в сторонку. - Умоляю, помогите мне! Мне просто необходима ваша консультация.

«Вот оно! - промелькнула в голове Стрешнева мысль. - То, что доктор прописал…. После черепашьего супа и креветок лично для меня приготовлен особый «десерт». Безусловно, я готов откликнуться на столь отчаянный женский крик о помощи…»

- Можете на меня рассчитывать, - дал он свое принципиальное согласие.

Когда в гостевой зале не осталось ни души и слуги погасили там свет, Дадина провела Стрешнева в свою спальню.

- Здесь нам будет удобнее всего, - произнесла она, сразу начав раздеваться. Оставшись только в одних трусиках-невидимках, которые позже получат более распространенное название «стринги», она приблизилась к торшеру и включила его, демонстрируя свои несколько обвисшие цвета кофе с молоком груди перед загоревшимися глазами мужчины.

- Вы сможете вернуть моим девочкам первозданные формы, прежнюю упругость и привлекательность? - спросила она, легко прикасаясь к своим темно-коричневым большим соскам. - Вы, как врач, понимаете, они немного обвисли, когда я перенесла первую беременность. Но мой малыш не прожил и суток после того, как появился на свет. Акушеры сказали, что он родился с какой-то патологией, унаследованной от его отца. Может, и так, но я абсолютно не виновна в смерти моего малютки! Нет, не виновна. Но мои бедные грудки! Они очень пострадали! И мне хотелось бы… - Дадина наконец взглянула на того, кому все это говорила, и удивленно округлила глаза. «Доктор Мигель» стоял перед ней абсолютно голый, а его сильно выдающийся член свидетельствовал, что Дадина привлекла его не только как пациентка…

* * *

Лейтенанта Джеймса Скотта, еще не успевшего принять душ и свои привычные «сто пятьдесят граммов на ночь», вызвал к себе полковник Гриффин.

- Какого черта? - начал «задохлик», так его называли все подчиненные из-за того, что он, когда начинал ругаться, а ругался он постоянно, всегда тужился, закатывал глаза и начинал задыхаться, как беременная баба во время родовых схваток. - Мне майор Коллиган доложил о художествах твоих ублюдков! Хрень подзаборная! Я вас всех в порошок сотру! Вы у меня кровью срать будете! Так унизить офицера… Всех сгною!

Американец не сразу осознал, из-за чего командир «гонит волну», но потом припомнил, с чего начинался этот день, и «тренировку» четверки боевых пловцов в «лягушатнике» Коллигана.

- Ничего такого из ряда вон выходящего не произошло, - пожал плечами лейтенант, собравшись с мыслями. - Просто ребята тренировались. Обычное дело. Новый человек в полку. И как положено в уважающих себя боевых подразделениях, майору устроили «посвящение в морские дьяволы». Только и всего!

- Не морочь голову, лейтенант! Знаю я, как вы умеете устраивать ваши «посвящения». Заикой можно сделаться! Меня, помнится, утянула на дно голая русалка и попыталась подбить на совершение полового акта. Но я не умею под водой! Черт бы ее подрал! У меня до сих пор на мошонке следы от ее зубов…

- Это была наша несравненная капрал Джулия Хочкинс. Она, когда вы ее уволили, далеко пошла. Сейчас стала сержантом, занимается тем, что «разводит морских котиков» в береговой охране США, - ухмыльнулся Скотт. - Недавно получил от нее поздравительную открытку, в которой она передает вам большой привет и обещает при случае «возобновить отношения»…

- Да, Джу-улия, - причмокивая, протянул полковник, припомнивший все шалости своей бывшей подчиненной, которые она регулярно допускала с ним в свободное от служебных обязанностей время. - Красивая была стервоза… Ладно, перед Коллиганом будете извиняться лично, а я его предупрежу о нашем «посвящении». В конце концов, все мы так или иначе через него прошли, а он лучше других, что ли? Хрень подзаборная! Ладно, вы свободны. Можете идти. Чертовка Джулия!.. Хотя нет! Какого черта? Я же вызвал вас сюда совсем по другому поводу… Чуть было не забыл поговорку генерала: «Смотри под ноги, даже если головой до неба дорос». Да, проклятый склероз! Минутку, только запишу в блокнот… Так вот, вашему подразделению приказано срочно убыть для выполнения спецзадания. Поднимайте, лейтенант, своих парней и отправляйтесь с глаз моих долой в Намибию. Это для начала. А оттуда в Анголу. К вам будет прикомандирован еще один человек. Он вам поставит боевую задачу. Имя и должность этого человека вам знать необязательно. Достаточно того, что он представится вам как «майор Тринадцатый». Вот теперь все! Объявляю для вашей группы сигнал «Сбор». Чтобы к пяти часам утра все были на аэродроме. Выполнять!

Выходя из кабинета командира полка, Американец подумал, что зря разрешил своим подчиненным увольнение в город. Теперь потребуется немало времени, чтобы отыскать их и собрать вместе к пяти часам утра. Хорошо еще, что Быка и троих друзей-мулатов - Винчестера, Кольта и Стилета - искать не придется, поскольку всех их он сумел притащить на базу после драки в баре «Пристанище солдат фортуны».

Эта ночь могла бы показаться кошмарной для посыльных из штаба полка, разыскивавших «морских дьяволов» из группы лейтенанта Скотта по разным притонам и другим злачным местам Вустера, если бы эта работа давно уже не стала для них привычной. В умении отыскать подвыпившего офицера или подгулявшего солдата им равных не было, и потому к ним за помощью иногда обращались даже чины местной полиции, когда дело касалось поисков исчезнувшего подозреваемого, совершившего какое-нибудь тяжкое уголовное преступление.

В общем, ровно к 5.00 двенадцать боевых пловцов при полной боевой выкладке были в сборе и ждали только «майора Тринадцатого» - того, кто должен был сопровождать их в полете. Тринадцатый появился в самый последний момент, когда транспортный самолет ВВС ЮАР уже распахнул люк для посадки бойцов. Он оказался невысоким увальнем с аккуратной профессорской бородкой на лице. Одет майор был не по форме - в цветную рубашку с воротом нараспашку и помятые джинсы. В руках он держал кофр, с какими ходят обычно фотокорреспонденты. Подъехал Тринадцатый прямо к трапу самолета на стильной машине типа «кабриолет».

- Можно взлетать! - приказал он, усевшись в салоне самолета на место рядом с лейтенантом Скоттом, весьма невежливо отпихнув того в сторону. - На базе «Немо» я проинструктирую вас о дальнейших действиях.

До особо секретной базы «Немо», расположенной в Намибии, на правом берегу реки Окаванго, военно-транспортный самолет ВВС ЮАР летел минут сорок пять на сравнительно небольшой высоте, и за все это время в иллюминаторах ничего не было видно, кроме безжизненных песков пустыни Намиб.

База представляла собой кучу бунгало на расчищенной от буйной растительности площадке, огороженной тройной линией столбов с колючей проволокой, между которыми каждые пятнадцать минут дефилировали патрули охраны со сторожевыми собаками. Охранялся и небольшой военный аэродром, находившийся рядом с базой.

- Сначала приглашаю всех на утренний завтрак, - распорядился Тринадцатый, когда самолет опустился на землю и, пробежав положенное расстояние по взлетно-посадочной полосе, остановился у отведенного ему ангара, замаскированного сверху под гигантские кустарники. - Затем я проведу с вами небольшой семинар по «зубастикам», от которого, возможно, в ближайшие дни будет зависеть сохранность ваших драгоценных шкур. А вообще-то можете чувствовать себя здесь достаточно свободно, но при этом не забывайте, что ангольские шпионы и партизаны следят за каждым вашим неверным шагом.

- Что это за семинар? - поинтересовался у Тринадцатого Американец, решивший про себя называть его «мистер Засранец» и никак иначе, из-за чересчур высокомерного поведения майора. За время полета Тринадцатый ни разу не снизошел до нормального разговора, отвечал на все вопросы коммандос немногосложно, цедя каждое ответное слово через губу, как будто делая великое одолжение.

- А там узнаете… - туманно пояснил Тринадцатый, выходя наружу и делая знак водителю тягача на летном поле поскорее отбуксировать самолет в замаскированный ангар.

«Похоже, мистер Засранец чувствует себя на этой базе как полновластный хозяин, хотя руководит здесь только какой-то вшивой секретной лабораторией», - подумалось Американцу.

«Семинар по зубастикам» растянулся на весь световой день и оказался не чем иным, как экскурсией по заболоченной пойме местной реки, находившейся примерно в трех километрах от базы.

- Видите этих крокодилов, что греются на солнышке в ожидании какой-нибудь добычи? - покусывая пустой мундштук из янтаря, спросил Тринадцатый у Американца и его солдат, когда те уже достаточно вымазались в грязи, обследовав все местные «достопримечательности». - Надо сделать так, чтобы завтра, при тренировочном погружении, вы не стали для этих красавцев легкой поживой. Для этого мы, то есть моя лаборатория, разрабатываем специальный репеллент, способный отпугивать не только речных, но и морских хищников. Репеллент уже прошел испытания на животных. Хочу, чтобы вы увидели все своими глазами. Эй, Йохонсон! Заряжай курицей!

Неожиданно для коммандос из густых кустов на самом берегу, в непосредственной близости от лежки крокодилов, возникла фигура ассистента начальника лаборатории в выгоревшей на солнце панаме с широкими полями. Этого чудика в большущих роговых очках Американец приметил еще в столовой во время завтрака. В руках у того была длинная гибкая палка, похожая на удилище для рыбной ловли, к концу которого была привязана леска со здоровенным крючком. А на крючке, как приманка, висела живая курица, оглашавшая недовольным кудахтаньем окрестности, устроив форменный протест против скармливания себя доисторическим ящерам. На глазах ошеломленных коммандос возмущенная и перепуганная курица была аккуратно подведена прямо к носу ближайшего крокодила, но тот почему-то не стал на нее бросаться. Подозрительно осмотрев курицу со всех сторон, он нерешительно отполз в сторону, а потом, как побитая шавка, поджавшая хвост, и вовсе ретировался в воду, скрывшись под корягой в реке.

- Вот так! - захохотал Тринадцатый. - Завтра каждый из вас сможет на себе почувствовать все то, что испытала наша подопытная лабораторная Пеструшка, оказавшись под носом у зубастой твари. Вы станете первыми в истории людьми, которые должны до смерти напугать крокодилов. С чем вас и поздравляю! Но на всякий случай учтите: если репеллент не сможет отпугнуть зверюгу, то бейте ее ножом в глаз, в шею или на худой конец в позвоночник. Тогда она, может быть, от вас отстанет…

«Вот сволочь! Оказывается, этот мистер Засранец еще и матерый садист, - подумалось в тот момент Американцу. - Хорошо бы попытаться скормить его самого крокодилам… Посмотрел бы я тогда, кто из нас будет смеяться последним».

За ужином, проходившем в той же «зеленой столовой», что и завтрак, Тринадцатый передал Американцу письменный приказ в запечатанном конверте. При этом сказал, что группа боевых пловцов должна совершить в ближайшие дни диверсию на мосту через реку Куиту на территории Анголы.

- Командовать этой операцией буду я, - прибавил он в конце. - Сразу хочу показать вам чертеж, на котором изображены действия каждого боевого пловца в решающей фазе операции. Вот этот чертеж!.. Стоп! Это не то… Вот! На этой салфетке я изобразил все, что надо. Прошу изучить прямо сейчас и довести до сведения каждого из ваших подчиненных.

Эта салфетка и последние слова мистера Засранца так разозлили Американца, что он чуть было не запустил пустой тарелкой в ненавистную физиономию новоявленного руководителя. Все же лейтенант сумел сдержаться, выйти из-за стола и только оказавшись в отведенном им с Быком бунгало, позволил себе выплеснуть накопившуюся злобу на собственном заместителе, со всей силы врезав тому по морде. Первый удар Американца Бык пропустил. Зато второй сумел отразить, отшвырнув лейтенанта на его собственный спальник. При этом он подумал, что с Американцем надо быть начеку. Но было бы куда лучше избавиться от него раз и навсегда. Подумав так, сержант отправился ночевать в соседнее бунгало, где разместились рядовые Фред Козински по прозвищу Шрам и Род Френсис по кличке Бушмен.

Только-только Американец приложился к горлышку своей фляжки, чтобы отпить положенные сто пятьдесят граммов перед сном, как в его ставшее одиноким бунгало ворвался растрепанный мистер Засранец, заявивший с порога:

- Кто-то рылся в моем сейфе! Исчезли важные документы и образцы «изделия ХХL». Под этим кодом значится наш секретный репеллент. Какие имеются соображения на этот счет?

- Ровным счетом никаких, - позлорадствовал в душе Скотт.

- Мне припоминается, что когда мы тихо-мирно беседовали с вами в столовой, возле нас крутился кто-то из официантов или уборщиков, не могу вспомнить кто. Вы его не запомнили? - не отставал начальник секретной лаборатории.

- Нет. Это ваши люди, мистер… э-э, майор Тринадцатый! Вам за них и отвечать, - откровенно ухмыльнулся Американец. - Спокойной ночи!

* * *

В кабинете начальника контрразведки главного штаба правительственных войск Анголы находились двое - чернокожий генерал Баллос, которого все по его собственной просьбе называли просто Дани, и советник по вопросам разведки и контрразведки полковник Романтеев. Разговор шел на английском языке, которым довольно сносно владели оба.

- Есть новая информация о деятельности пособников УНИТА на территории сопредельной Намибии. Наш агент, проходящий в секретных документах под псевдонимом Кок, прислал сведения разведывательного характера, которые должны вас заинтересовать, - сказал генерал, прикуривая гаванскую сигару от настольной зажигалки, изображающей какого-то африканского божка. - Курите, - предложил он собеседнику, пододвинув ближе к нему сигарницу.

Федор Аверьянович вынул сигару из коробки, понюхал ее, покрутил в руках и положил на место.

- Спасибо, я бросил, - эту фразу он произнес с сожалением, подумав, что на дармовщинку такую дорогую штуку можно было бы и выкурить.

- Мы давно интересовались тем, чем занимаются наши противники на берегах реки Окаванго. Там развернута секретная база ЮАРовцев, к которой и близко не подпускают местных жителей. Наконец нам удалось осуществить давно задуманное и внедрить на территорию базы своего человека, который довольно подробно сообщает нам все, что узнает, - генерал тяжело поднялся со стула и, припадая на левую ногу, еще не зажившую после недавнего ранения, подошел к стене, увешанной картами с задернутыми шторками. Поверх этих шторок Дани опустил экран для просмотра слайдов из эпидиаскопа. Затем он подключил проектор к сети и вставил в него первый слайд в пластиковой рамочке. - Вот здесь видна салфетка с небрежно сделанными рисунками, на которых явно можно различить схему действий боевой группы. Мы видим заштрихованный прямоугольник, соединяющий два квадрата между какими-то волнистыми линиями. Наши специалисты-дешифровщики установили, что это мост через реку Куиту. А вот здесь видны кружки со стрелками, направленными в сторону моста. Их ровно двенадцать. И все они разбиты на пары. Это, скорее всего, изображение боевых пловцов, которые должны будут подобраться к мосту в подводном положении и взорвать его. Наши выводы в данном случае основаны на том, что на базу, которая носит название «Немо», только что прибыла группа «морских дьяволов» под командованием лейтенанта Скотта. Это элитное подразделение морского спецназа Претории.

- А у вас есть хоть какие-то данные на этих спецов? - спросил подполковник Романтеев, автоматически взяв сигару из коробки и прикурив ее от настольного «божка».

- Кое-что имеется, - кивнул генерал, рассматривая на просвет один за другим слайды. - К примеру, вот! - И он вывел на экран картинки с боевыми пловцами, стрелявшими из подводных ружей в цель, дравшимися на ножах и менявшими прямо под водой пустые баллоны для кислорода на полные. - А здесь изображен и сам лейтенант Скотт. Это фото, переснятое из журнала «Акулий плавник», издающегося любителями дайвинга в Кейптауне. На нем лейтенант Джеймс Скотт изображен в боевом облачении, стоящий на борту военного катера и держащий в руках…

- Это что-то наподобие трепангов или медуз… - предположил Федор Аверьянович.

- Нет! Это головы убитых им африканцев! - жестко произнес генерал Баллос. - Хорошенькую рекламу сделали этому садисту журналисты, ничего не скажешь… Впрочем, чему удивляться? В Претории, где исповедуется расовая ненависть к людям иного цвета кожи, героями становятся убийцы и маньяки. Для читателей «Акульего плавника» не имеет большой разницы то, какую добычу демонстрирует их «морской дьявол», будь то рыба или отрезанная человеческая голова… Что касается самой базы «Немо», то мы решили с ней покончить. Туда будет направлено наше боевое подразделение. Уже в настоящий момент там действует разведывательно-диверсионная группа, которая должна подготовить все необходимое к штурму этой самой «Немо».

Сказав это, генерал надолго замолчал, расхаживая по кабинету и пуская кольца дыма в потолок. Федор Аверьянович не прерывал затянувшегося молчания, думая о своем. Ему припомнились секретные документы о так называемой операции «Лиоте», с которыми его знакомили перед отправкой в Анголу в «Большом доме» на площади Дзержинского.

Эта совершенно секретная операция была разработана в недрах британской СИС еще в 1950?х годах. Уже тогда были впервые сформулированы стратегические основы ведения психологической войны против СССР. Смысл операции заключался в том, что ее авторы намеривались получить результаты от нее спустя десятилетия. В СИС посчитали, что они единственные и неповторимые, что им самым первым удалось выработать стратегию перемещения центра борьбы с противником из военной сферы в идеологическую и экономическую.

«Лиоте» - это непрерывно действующая операция, главной задачей которой является выявление и использование трудностей и уязвимых мест внутри стран советского блока. В ходе операции должны использоваться все возможности, которыми располагает английское правительство для сбора разведданных и организации подрывных мероприятий. Планирование и организация операций были поручены специальной группе, возглавляемой представителем МИДа, которая создавалась на основе решения кабинета министров по вопросам коммунистической деятельности за границей, принятого 29 июля 1953 года. Организация работы по сбору и анализу разведданных и их дальнейшему использованию в свете поставленных задач возлагается на Интеллидженс сервис.

Однако высоколобые джентльмены из СИС просчитались, думая, что они впереди планеты всей. Американцы разработали аналогичную программу по развалу СССР еще раньше. Придя в начале 1950?х годов к выводам, что выиграть атомную войну невозможно, в США создали свой план разрушения Советского Союза, рассчитанный на длительный период. В его осуществлении приняли участие практически все разведывательные, дипломатические и идеологические службы Запада. А заодно и правительства многих стран.

Самый первый раздел этой программы предусматривал ведение широкомасштабной «холодной войны», направленный на подрыв советского строя с целью развала его мирным путем. Особо были выделены такие направления, как компрометация компартии, разжигание национальной вражды, сепаратистских настроений, поддержка националистических движений; пропаганда нигилизма, высмеивание таких понятий, как советский патриотизм, единство советского народа и Советского Союза.

Туда же включалось понятие «челночная дипломатия», о которой небезызвестный политик Киссинджер, занимавший самые ответственные посты в американском правительстве с 1969 по 1975 год, выразился следующим образом: «Представьте, что передо мной поставлена проблема: выдать дочку Рокфеллера за русского парня Ваню. Для этого я звоню в банк и говорю: «Хотите, чтобы вашим управляющим был русский парень Ваня?» - «Разумеется, нет!» - «А если он зять Рокфеллера?» - «Это меняет дело». Звоню дочке Рокфеллера: «Хочешь выйти замуж за управляющего банка?» - «Вот еще!» - «А если это ядреный русский парень Ваня?» - «Конечно, хочу!» Еду в Россию к Ване: «Хочешь жениться на дочке Рокфеллера?» - «На хрена она мне сдалась?» - «А если при этом ты станешь управляющим банка?» - «Идет!» Все согласны. Проблема решена».

Второй раздел исходил из необходимости наращивания новейших видов вооружений, чтобы втянуть СССР в непосильную для него гонку вооружений и истощить экономически.

Был разработан и «проект демократии», предусматривавший большую помощь тем кругам, которые находятся в оппозиции к режимам, правящим в СССР и странах Восточной Европы. Для оппозиции выделялись огромные денежные средства, большое количество оружия, типографское оборудование и так далее. Все это делалось для того, чтобы расчленить Советский Союз и уничтожить его. С тех пор и стали вещать всякого рода «радиоголоса» типа «Свободы», «Свободной Европы» и их подголоски. Успехи в их деятельности явно просматриваются…

Завершая разговор с Санчесом-Романтеевым, генерал передал ему небольшой пакет с документами, сказав:

- Здесь то, о чем вы просили меня при нашей прошлой встрече. Внимательно изучите досье на агента спецслужб ЮАР Дадину и продолжайте следить за действиями ее группы на вилле «Порция». Это очень важно!

Вторую половину дня подполковник Романтеев посвятил участию в допросе задержанного охранника виллы «Порция», подозревавшегося в шпионаже в пользу УНИТА. Это был абсолютно лысый негр со шрамом на правой щеке, который частично маскировала небольшая бородка, и которого его друзья из УНИТА называли не иначе как Штифт. Он охранял ту самую виллу, куда накануне Федор Аверьянович возил капитана Стрешнева, чтобы познакомить его с Дадиной. Перед этим Романтеев, как и посоветовал ему генерал Баллос, ознакомился с досье на саму хозяйку виллы.

Дадина Мендес была единственной дочерью от смешанного брака: отец - белый англичанин, чьи предки, как он сам считал, основали Южно-Африканскую Республику еще во времена восстания буров против колонизаторов; мать - мулатка. Отец - профессор-правовед, мать - библиотекарь в том же университете, где преподавал муж.

Семья, в которой родилась Дадина, вела относительно скромный образ жизни, живя лишь на не слишком высокую профессорскую зарплату отца. Но все это кончилось весьма неожиданно, когда отец Дадины получил огромное наследство от родного дяди, владевшего алмазными копями. Отец сразу бросил преподавательскую работу и занялся любимым увлечением - путешествиями вокруг света. В конце концов он вместе с супругой осел на каком-то острове, купив его в частное пользование. Для красавицы-дочери отец денег не жалел, дав ей возможность окончить университет, стать искусствоведом, вести богемный образ жизни, помогая нищим художникам. Она основала картинную галерею, устраивала художественные выставки и возила их по разным странам. Но потом увлеклась неким «гением», подававшим большие надежды в станковой живописи, который приучил Дадину к наркотикам. Они поженились. Сначала жизнь в наркотическом дурмане казалась простой и легкой, но кончилось все весьма печально, поскольку «гения» обвинили в «профессиональной несостоятельности», в «абстрагировании абстракций» и вообще в том, что он гомосексуалист. Последнее из обвинений особенно возмутило Дадину. На очередном вернисаже она выставилась вместе со своим «гением» в качестве «живых картинок», изображая откровенные акты совокупления. Это было слишком шокирующим явлением даже для привычных ко всему любителей авангардистской живописи в Кейптауне. Выставку закрыли, но в последний день ее работы «гений», обкурившись дурью, успел совершить «акт протеста», покончив жизнь самоубийством. При этом он попытался прихватить в загробный мир и свою супругу. Он накачал Дадину спиртным, а потом, прямо на глазах у «восхищенной публики» сделал ей и себе внутривенные уколы с сильнодействующим наркотиком. «Гения» спасти не удалось, Дадина долгое время пролежала в коме, но женский организм, как это уже доказано современной медициной, оказался более жизнеспособным, чем мужской, и она выкарабкалась с того света.

Вернувшись к жизни, богатая вдова полностью изменилась. Она стала бороться против СПИДа, наркотиков и расовой дискриминации. По крайней мере, в этом ее обвиняли потом многие газеты. Отец, продолжавший любить свою непутевую дочь, по-прежнему ни в чем ей не отказывал. Дадина увлеклась идеями, которые высказывались в программах всемирной организации «Врачи без границ», и стала жертвовать деньги на строительство больниц и школ в Анголе, даже не предполагая, что эта известная организация работает под «крышей» Центрального разведывательного управления США и спецслужб ЮАР…

Лысый охранник со шрамом запирался недолго. Выторговав для себя жизнь и возможность хорошо заработать, он тут же рассказал все, что ему было известно о вилле и ее хозяйке. «Дело в том, - сразу отметил он, - что спецслужбы ЮАР поначалу использовали богатую вдову втемную, играя, как марионеткой. Но потом она стала догадываться, откуда у «Врачей без границ» «ноги растут» и теперь требует от своих руководителей быть с ней более откровенными». Поведал он и о «секретной комнате», расположенной в пещере у пруда, куда хозяйка не пускала даже самых преданных слуг. «Я видел собственным глазами, как на днях на территорию виллы прибыла грузовая машина, и весь груз из нее был складирован именно в этой пещере. Там были какие-то ящики, обитые жестью», - добавил в конце допроса завербованный охранник.

Потом Романтеев наведался в госпиталь, чтобы расспросить капитана Стрешнева о результатах визита к Дадине. Однако поговорить с врачом ему удалось только ближе к вечеру, когда у того выдался перерыв между операциями.

Перекусывая на ходу, Аркадий коротко посвятил подполковника в детали состоявшегося у него свидания с красавицей-мулаткой. Что они «хорошо провели время и еще лучше проведут его в эту ночь».

- Значит, ты удостоился нового приглашения на виллу «Порция»? Поздравляю, - порадовался успешно начатой оперативной комбинации контрразведчик. - Должен тебе напомнить о необходимости с особой осторожностью относиться к внебрачным связям… И вот еще что: не сочти за труд кое-что проверить на территории виллы. Того-самого, там имеется небольшой пруд с золотыми рыбками, за которыми ухаживает сама Дадина, не доверяя это никому. Где-то на берегу пруда есть пещера, вход в которую строго охраняется. Но по нашим сведениям, того-самого, в пещеру ведет подземный ход прямо из спальни хозяйки. Мне нужно, чтобы ты проник в это помещение и узнал, что там хранится. Только и всего…

* * *

Мистер Засранец продолжал «доставать» Американца своими дурацкими распоряжениями. В результате рассвет следующего дня лейтенанту и его группе снова пришлось встретить в саванне - так приказал начальник лаборатории на базе «Немо», получивший «карт-бланш» на все дела, связанные с деятельностью боевых пловцов. Тренировочный марш-бросок по пересеченной местности в конце концов оказался совсем не таким уж безобидным, каким попытался выставить его в самом начале Тринадцатый, сказавший, что «хорошая пробежка по берегу реки пловцам не повредит, а будет способствовать хорошему аппетиту». Где-то в районе того самого «пляжа», где Тринадцатый и его ассистент проводили опыты над крокодилами, пытаясь скормить им живую курицу, напичканную новым репеллентом, коммандос неожиданно попали под обстрел из автоматического оружия.

- Рассредоточиться! Вести огонь на поражение! - взял руководство боестолкновением на себя Американец, спрятавшись за здоровенный пень с замысловато извивающимися корневищами.

Изготовив оружие к стрельбе, он подумал: «В кого тут стрелять? Кой черт?! Ни один черный сукин сын даже носа не высовывает из чащи».

Обстрел боевых пловцов, чувствовавших себя на суше так же уверенно, как и в воде, продолжался недолго и кончился столь же неожиданно, как и начался.

- Все целы? - крикнул лейтенант, рискнув выглянуть из-за своего прикрытия.

- Все, кроме начальника лаборатории, - ответил хриплый бас сержанта Хантора.

- Что с мистером… с майором Тринадцатым? - снова спросил Американец.

- Не найти… Он хорошо прятаться, - коверкая английские слова, произнес Поль Лафарж по прозвищу Француз.

- Уходим отсюда к чертовой матери! - распорядился лейтенант.

- Предлагаю преследовать нападавших! - вякнул было Хантор.

- У нас другая задача, - сразу пресек лишние разговоры командир. - Все отходят к базе, кроме… Быка!

- Какого черта? - не понял Хантор-Бык.

- Выполнять! - заорал Американец, да так громко, что его голос, наверное, услышали даже те, кто только что обстреливал южноафриканских коммандос.

Когда группа исполнила приказ командира, ретировавшись в сторону базы, сам Американец осторожно приблизился к Быку.

- Похоже, на нас напали только для того, чтобы похитить Тринадцатого, - высказал свое мнение Хантор-Бык.

- Возможно, - кивнул лейтенант. - Мы с тобой это и проверим.

- Надо было делать это всем вместе, - выразил недовольство сержант.

- Не хочу подвергать лишней опасности ребят. Они еще пригодятся для выполнения нашей основной задачи. Мы вдвоем справимся, - пояснил принятое решение Американец. - А сейчас приказываю тебе облазить весь периметр и как следует все осмотреть.

Бык обследовал все окрестности «пляжа с крокодилами», но обнаружил только примятую траву да стреляные гильзы от «калашникова», принадлежавшие нападавшим, растворившимся в прибрежных зарослях, как привидения. И лишь на обратном пути он приметил капли свежей крови на земле. Было совершенно очевидным, на этом месте кого-то ранили или убили, а тело затем потащили в сторону реки. Направившись по кровавому следу, сержант вскоре обнаружил того, кто тащил на себе раненого. Это был Американец. А нес он окровавленное тело начальника секретной лаборатории. Правда, «нес» - это было не подходящим словом для данного случая. Американец небрежно волочил Тринадцатого за левую ногу, словно тот не подавал уже признаков жизни.

«Какого черта? - поразился Бык. - Мне тоже не нравится этот лощеный высоколобый придурок. Но так бесцеремонно вести себя с начальством?..»

Что было дальше, об этом Хантор решил до поры до времени не распространяться. Он услышал, как Американец произнес несколько ругательных слов, типа «собаке собачья смерть» и, вытащив из ножен тесак, одним ударом отделил голову Тринадцатого от тела. Затем поднял голову убитого и, широко размахнувшись, запустил ею в ближайшего крокодила, выбравшегося из воды на «пляж». Тот благодарно поймал открытой пастью эту подачку прямо на лету и с хрустом сомкнул свои страшные челюсти. И снова Американец взялся за левую ногу обезглавленного трупа, подтащив его чуть ли не к самому носу бесстрастно взиравшего на его действия ящера. Потом, отойдя в сторону, с явным наслаждением смотрел на то, как крокодил и его собратья, поспешившие на кровавую тризну по Тринадцатому, рвут тело мистера Засранца.

Дождавшись, чтобы от начальника лаборатории ничего не осталось, Американец достал пистолет и несколько раз выстрелил в самого крупного крокодила. Потом он снова достал свой тесак, приблизился к убитому зверю и принялся быстро и сноровисто отделять верхнюю и нижнюю челюсти от крокодильей головы, так, как будто занимался разделкой туш этих тварей всю сознательную жизнь.

- Помочь, лейтенант? - крикнул Хантор, выходя из-за кустов и на всякий случай направив оружие в сторону командира.

Американец на его появление отреагировал совершенно спокойно, только обернулся и проговорил:

- Сам справлюсь! Этот чертов зубастик слопал нашего мистера Засранца и даже не подавился. Наверное, он захотел отомстить ему за вчерашнюю курицу…

- Зачем вам челюсть этой твари? - все еще не доверяя лейтенанту, поинтересовался сержант.

- Из крокодильих зубов я сделаю отличное ожерелье. У меня было одно такое. Мне подарил его отчим после нашей первой совместной охоты на крокодилов. То ожерелье было моим талисманом, но я его где-то потерял… - снизошел до объяснений Американец.

* * *

- …Знаешь, райский сад Эдема, где нагишом разгуливали Адам и Ева, находится именно здесь, в Африке. Точнее, на территории, протянувшейся от Красного моря до низовьев реки Замбези. Именно в этих местах находится Великий Африканский рифт, или разлом, и именно тут археологи отыскали самые первые стоянки древнего человека, -вещал Аркадий Стрешнев, отдыхая после бурных ласк Дадины. За ним водился один недостаток, который он пытался изжить, но пока ничего поделать с ним не мог. Он, обычно молчаливый, любил почесать язык в постели с женщиной. Этим, не мудрствуя лукаво, женщины часто пользовались, если хотели выведать какие-нибудь из его личных тайн.

- И Адам был таким же темнокожим, как и я? - удивленно округлила прекрасные глаза Дадина. - Значит, проматерь Ева была?..

- Ты на нее очень смахиваешь. Ну, просто копия! - нежно улыбнулся Стрешнев.

- Откуда ты знаешь? - кокетливо опустила взгляд женщина.

- Догадался, - ответил Аркадий и снова попытался поцеловать набухшие соски ее больших грудей, напоминавших величиной и окраской плоды кокосовых пальм.

- В первую нашу ночь ты мне ничего не рассказал о своей прошлой жизни, - заметила Дадина, вставая с постели и принимаясь «хлопотать по хозяйству», что в ее представлении означало отжать сок из свежих фруктов местного произрастания, незаметно подмешав туда порцию одурманивающего порошка, уменьшавшего внутренний контроль человеческого сознания и развязывающего язык. - Только не надо больше сказок о своем кубинском происхождении. Милый, ты такой же кубинец, как я китаянка. Я раскусила тебя еще при нашем первом свидании… Ты - русский и зовут тебя…

- Ваня, - немного напрягся Аркадий, но под давлением обнаженного женского тела, вновь припечатавшего его к ложу любви, расслабился. А уж после нескольких глотков чудесного освежающего напитка с наркотиком вообще разговорился: - Ты знаешь, дорогая, одно время я служил в госпитале ракетных войск стратегического назначения на космодроме Байконур. Это там, откуда ракеты взлетают в космос.

- Да, да, это очень интересно, «кубинец» Ваня… - нежно промурлыкала Дадина. - Продолжай говорить об этом, только, о, в убыстренном темпе!..

- Там я познакомился с полковником медицинской службы Иваном Лозовым, тоже Ваней, возглавлявшим тогда отделение ожоговой хирургии и ставшим впоследствии моим прямым начальником. А впервые я оперировал вместе с ним во время дежурства в ночь на Новый год. Запомнилась эта необыкновенная ночь двумя событиями: во-первых, в приемное отделение нашего госпиталя была доставлена молодая женщина, жена офицера-двухгодичника, исполнявшая роль Снегурочки на новогоднем офицерском балу. У нее был сильный ожог, пострадали грудь и руки. Пришлось срочно делать операцию по трансплантации кожи так называемым «методом марок». Впрочем, в профессиональные подробности этой операции вдаваться не стану, скажу только про то, что с бенгальским огнем и разной там пиротехникой шутки плохи, особенно если на тебе надета пуховая кофточка из наряда Снегурочки, которую кто-то случайно, в порыве неистового веселья, облил чем-то спиртным… Во-вторых, запала мне в память необыкновенная история, которую поведал полковник Лозовой за скромным праздничным столом в своем кабинете уже после успешно проведенной операции.

«Случилось это двадцать лет назад, когда я, курсант Военно-медицинской академии, проходил стажировку в медсанчасти мотострелкового полка, расположенного в Кызыл-Орде - областном центре Казахстана, - так начал свой рассказ Иван Алексеевич. - И вот во время одного из учебно-боевых выходов нашей части в степь ко мне в медицинский «уазик» неожиданно доставили пятнадцатилетнюю девушку-казашку из близлежащего селения, у которой был, не поверите, самый настоящий инфаркт миокарда. Прямо скажем, диагноз больше подходящий для пожилого человека, но уж никак не для юной красавицы. Впрочем, «красавицей» ее можно было назвать с большой натяжкой, поскольку выглядела девушка как столетняя старуха… Медицинскую помощь, какую мог, я ей, разумеется, оказал, а затем срочно доставил в стационар областной больницы. Что стало с ней дальше, не знаю, но мне очень захотелось докопаться до истоков ее необычной болезни. Позже я даже написал об этом уникальном случае статью в «Военно-медицинский журнал». Похоже, что у девушки было очень редкое заболевание, которое носит название прогерия, при нем старость организма достигается еще до начала полового созревания, и к пятнадцати-восемнадцати годам юноши и девушки умирают от болезней пожилого возраста, таких как инсульт, инфаркт и тому подобных.

Но все это, так сказать, плоды моих досужих научных изысканий, - продолжал свой рассказ полковник Лозовой. - Главное же состоит в том, что мне до сего дня не дают покоя слова той казашки, сказавшей мне перед расставанием: «На меня наложили проклятие духи предков за плохое поведение. Я оказала неуважение одному из наших старейшин…» Какое уж там неуважение она оказала старейшине, я понятия не имею. Но то, что она понесла тяжелейшую кару в виде почти неизвестного современной науке заболевания, - это факт. Позднее от одного из священнослужителей я узнал историю христианского святого Иакова, епископа Низибийского, заслужившего славу своими чудотворениями еще при жизни. Оказывается, и по его молитве Господь Вседержитель наслал подобную болезнь на нескольких чересчур нахальных девиц еще в четвертом веке от Рождества Христова…

Далеко не все в нашей жизни можно объяснить по-научному. И если бы я сейчас готовил ту статью о девушке, больной прогерией, для нашего профессионального издания, то, право же, написал бы ее совсем по-другому», - такими словами закончил свой рассказ полковник Лозовой…

- Ты хорошо рассказываешь сказки… Должно быть, тебе запомнилась та новогодняя ночь под звездами Байконура на всю жизнь, - шепотом произнесла Дадина, забывшая обо всем на свете и внимавшая чудесному рассказу этого странного «русского кубинца». Она хотела услышать о другом: про пушки, танки, секретные планы военных штабов, но этот рассказ почему-то заставил ее забыть о своих первоначальных планах. Чем-то этот «кубинский Ваня» поразил ее, достучался до еще не успевшего огрубеть сердца. Она вдруг вспомнила, что давно никого по-настоящему не любила. Очень давно, со дня безвременной кончины ее «гения». Так может быть, этот сильный мужчина, не только способный довести женщину до оргазма, но готовый поделиться с ней неведомыми тайнами бытия, а если будет нужно, то и спасти ее от тяжких болезней и самой смерти, сможет заменить умершего?

А Аркадию еще многое нужно было рассказать этой женщине, о которой его предупреждали как об опасной соблазнительнице, но сейчас, находясь с ней слишком близко, он не мог, не хотел думать о ней плохо. Он собирался поведать ей о гибели близкого друга на Кубе. Это случилось еще раньше, до службы на Байконуре. Он даже подумал, что исполнил свое желание и рассказал ей об Игоре, с которым вместе учился, вместе служил, а потом его друга убили. Но это было уже только тяжелым сновидением, и ничем другим…

На следующее утро Стрешнев проснулся в одиночестве. Розовый альков Дадины опустел. Она исчезла с виллы, как привидение. Куда-то подевались и многочисленные слуги и охранники.

«Что за притча? - подумалось Стрешневу, обходившему пустые роскошно обставленные комнаты одну за другой. - Куда это все подевались? Волной их смыло, что ли?» И тут ему вспомнилась просьба подполковника Романтеева, просившего обследовать пещеру у пруда. Как раз сейчас это можно было сделать без особого труда и риска.

Аркадий вернулся в спальню Дадины, внимательно ощупал доски пола и наконец прямо под роскошной кроватью обнаружил люк, открыв которой, увидел витую металлическую лестницу. Ступил на верхнюю ступеньку и, держась за поручни, стал осторожно спускаться вниз, думая о тех опасностях, которые его могут подстерегать в подземелье. Наконец очутился в узком проходе, обнаружив у подножия лестницы большой электрический фонарь.

Стрешнев, подсвечивая дорогу, медленно продвигался вперед по подземному ходу, в котором местами приходилось наклонять голову из-за низкого потолка. Наконец он вошел под своды небольшой, но хорошо освещенной естественным светом пещеры, в которой стояло несколько ящиков разных размеров. В них Аркадий нашел то, что и ожидал увидеть. Это было стрелковое оружие - от автоматов до пистолетов и боеприпасы к ним, а также собранные и подготовленные к установке бомбы с часовым механизмом.

Капитан медицинской службы, волею случая ставший разведчиком, узнал все, что ему было поручено. Теперь Аркадию необходимо было сообщить о складе боеприпасов Романтееву. Для этого он должен был как можно скорее покинуть виллу и добраться в свой госпиталь. Выйти он собирался через вход в пещеру у пруда. В этом и заключалась ошибка. Охрану у пещеры, как выяснилось чуть позже, никто не снимал, и она бодрствовала…

* * *

«Наступает твой день, Билл! - торжественно сказал самому себе сержант Хантор. - Главное, не упустить шанс, дарованный судьбой. Чертов Американец сам подставился, и было бы глупо не воспользоваться этим. Тебе, дорогой мой сержант, давно пора стать лейтенантом, чтобы зарабатывать больше денег за свой опасный труд и получить большую власть над этим скопищем подонков и дебилов, которые называют себя «морскими дьяволами». Самое время настрочить рапорт о свихнувшемся командире и занять его место…»

Уединившись в бунгало сразу после обеда, Хантор приготовил письменные принадлежности и принялся сочинять рапорт на имя командира полка полковника Гриффина, но дело это оказалось не таким простым, как думалось Быку вначале. Слова почему-то не желали складно и весомо ложиться на бумагу, норовя приобрести иной смысл и значение. А уж с отдельными фразами дело обстояло совсем плохо. Промучившись целый час, сержант наконец решил писать так, как напишется. «Не порнографический же роман я сочиняю», - успокоил себя Бык. И сразу дело пошло на лад. Вот какой текст вышел из-под его пера: «Довожу до вашего сведения, что командир группы боевых пловцов лейтенант Джеймс Скотт имеет тесак куда больших размеров, чем установлено правилами для коммандос. И это вместо обычного кинжала! Скотт позволяет себе без приказа вышестоящего начальника лишать жизни как особей мужского, так и звериного царства. Он позволяет себе лишать этих тварей головной части тела. Так, при вчерашнем тренировочном марш-броске он воспользовался результатами перестрелки с неизвестными и добил раненого Тринадцатого путем отсечения ему головной части тела. После чего как сама голова, так и безголовый труп были скормлены крокодилам. Но это еще не все! Лейтенант Скотт позволяет себе грязно думать о руководстве наших славных коммандос и других генералах. Он за глаза называет их недоносками и грязными пидорами. Особенно плохо он высказывается о командовании полка…» И так далее и тому подобное. Рапорт занял целых пять страниц. Перечитав его, Бык честно подписался внизу и, вложив листы в конверт, отправил «документ» по назначению - в канцелярию полка, воспользовавшись помощью знакомого борт-техника из экипажа самолета, вылетавшего с военной базы «Немо» в Преторию.

Гордый своим личным вкладом в дело разоблачения командира, Хантор стал даже подумывать о том, чтобы после выхода в отставку всерьез заняться литературной деятельностью. «Почему нет? - говорил он себе. - Вполне смогу сочинять всякие там порнографические романы». Почему именно порнографические? Потому что о других жанрах литературы он просто никогда раньше не слышал.

Бык с нетерпением ожидал расследования по Тринадцатому, но полковнику Гриффину было не до всяких там сержантских писулек. Готовилось крупномасштабное наступление правительственных войск Анголы против частей УНИТА и их помощников и потому он, даже не дочитав присланного рапорта до конца, сунул его в дальний ящик письменного стола и сразу позабыл о нем, как будто его никогда не существовало в природе.

Примерно в тот же день и час, когда сержант Хантор потел над своим рапортом, составлялся другой документ, который должен был быть срочно передан в штаб правительственных сил Анголы. Разведчик, подписывавший свои донесения псевдонимом Кок, зашифровал послание о перехваченном им секретном приказе командования ЮАР о немедленном задействовании группы боевых пловцов лейтенанта Скотта для подрыва важного в стратегическом отношении моста через реку Куиту. Там же сообщалось и о «группе содействия» на территории Анголы. Именно этой группе вменялось в обязанность встретить боевых пловцов неподалеку от моста и снабдить их минами с часовым механизмом. А еще они должны были совершить отвлекающий маневр, завязав бой с охраной моста. В шифровке Кока имелись все указания о времени и месте контакта боевых пловцов с «группой содействия». И эту шифрограмму Кок успел передать в штаб ФАПЛА, прежде чем охрана базы «Немо», обеспокоенная пропажей Тринадцатого, начала его усиленные поиски и в ходе них неожиданно наткнулась на «вражеского агента с рацией», как докладывал впоследствии в письменном виде начальник секретного объекта «Немо». Дальше он указывал о причинах, не позволивших захватить вражеского агента живьем, написав следующее: «Шпион при задержании воспользовался неустановленным взрывным средством и подорвал себя, рацию, а также троих наших солдат…»

* * *

Как только Аркадий Стрешнев выглянул из пещеры, то сразу же ощутил холод стали у своего правого виска. Скосив глаза в сторону, он смог разглядеть невысокого крепыша в пятнистой форме в выгоревшей панаме на голове.

- Не двигаться! - громко сказал крепыш Аркадию по-английски, а потом весело добавил, обращаясь к кому-то еще, видимо, к своему напарнику: - Смотри, Штифт, кого я поймал! Это же любовник нашей хозяйки, головой клянусь! Я видел, с каким шиком она принимала его вчера вечером в своих личных апартаментах.

- И что ты предлагаешь с ним сделать? - спросил второй, которого Аркадий увидеть еще не мог.

- Как говорится: «Он слишком много знал!» Пристрелить его и все дела.

- А может, просто передадим его с рук на руки нашей любвеобильной хозяйке и получим за него пару тысяч долларов?.. - голос второго приблизился.

- Пару тысяч?.. Звучит неплохо. Только маловато будет. За такого красавца хозяйка сможет выложить и побольше. А может, и не выложит. Лучше пристрелить его, а ей сказать, что мы убили его при попытке к бегству. Деньги те же, а мороки меньше… Короче, Штифт, ты как хочешь, а я стреляю!..

Но выстрела так и не последовало, поскольку напарник, подошедший сзади, правой рукой воткнул нож в шею крепыша, а левой закрыл ему рот, приглушив предсмертный вопль.

- Не бойся, - сказал этот второй из охраны, обращаясь к Стрешневу. - Меня предупредили о твоем возможном появлении здесь, и я помогу тебе выбраться отсюда. Но сначала скажи, что ты видел в пещере?

- Можно подумать, что ты не знаешь, что охраняешь, - криво усмехнулся Стрешнев, подумавший в этот миг, что карьера разведчика его совсем не привлекает - слишком непредсказуема и таит в себе кучу опасностей.

- Я знаю только о ящиках, а что в них находится - это должен был узнать ты, - пояснил второй. - Вашему командованию нужны достоверные сведения. Мне пока у вас не слишком доверяют…

Стрешнев немного помолчал, собираясь с мыслями и разглядывая своего спасителя. Это был темнокожий лысый человек со шрамом на правой щеке, замаскированном небольшой бородкой.

- Там оружие, боеприпасы и мины. Это все, что я увидел, - решив говорить правду, ответил Аркадий.

- Все правильно! - кивнул человек со шрамом. - Это ты скажешь своему начальнику. Не забудь назвать ему мой позывной - «Штифт». И еще. Скажи ему, что этот пруд у пещеры каким-то образом связан с руслом реки Куиту. Об этом я сам догадался, когда мой покойный приятель, вот этот самый, - говоривший небрежно пнул ногой мертвое тело напарника, - на утренней рыбалке выудил из пруда красноглазку. Эта рыба живет только в проточной воде…

- У вас тут «легкая» служба, - опять сыронизировал Стрешнев. - Можете позволить себе рыбку ловить во время караульной службы…

Но человек со шрамом даже не улыбнулся, сказав:

- Тебе пора уходить. У нас скоро смена караула. А, черт! Мы опоздали. Сюда идет разводящий со сменой. Тебе придется удирать вплавь. Скорее! Некогда думать!.. В воду! И плыви к тому берегу!

Стрешнев, словно скинувший с себя сковавшие все его тело цепи, сорвался с места и рыбкой нырнул в водную гладь пруда, постаравшись отплыть подальше от опасного места. Ему вслед прогремели выстрелы. Видимо, человек со шрамом готовил для себя алиби, чтобы обвинить в убийстве напарника неизвестного шпиона-ангольца.

…Подполковник Романтеев внимательно слушал рассказ Аркадия Стрешнева, которого привели в кабинет советника по разведке и контрразведке двое солдат-ангольцев.

- Вы оказались правы в своих подозрениях относительно виллы «Порция». Там действительно есть пещера. Кроме обычного стрелкового оружия, в ней хранятся и подводные мины с часовым механизмом.

- Почему именно подводные? С чего ты взял? - переспросил Федор Аверьянович, доставая из сейфа початую бутылку водки с этикеткой «Столичная» и наливая полный стакан для Стрешнева.

- В этом я хорошо разбираюсь, можете мне поверить, - ответил Аркадий. - Когда-то я всерьез занимался подводным плаванием и хорошо изучил особенности самого разного подводного снаряжения. В том числе и средств, применяемых при взрывных работах под водой.

- Предположим, - согласно кивнул Романтеев. - А что собирается взорвать Дадина, как ты предполагаешь?

- Откуда я знаю? - пожал плечами Стрешнев. - Женщины вообще непредсказуемы. Может, мост?..

- В точку! Хорошо соображаешь, капитан! Пожалуй, я буду рекомендовать тебя на место своего заместителя, - пошутил подполковник, заметив: - А что это ты не пьешь? Хватит греть стакан в руке, а то водка протухнет…

Глядя на то, как Аркадий смачно «потребляет водку внутрь», Федор Аверьянович думал о том, что все сведения, получаемые им от разных источников, сводятся к одному: готовится взрыв моста через Куиту и сделать это черное дело должны будут подводные пловцы-профессионалы из подразделения «морских дьяволов» ЮАР. А вот помогать им в этом должна будет «группа содействия» с виллы «Порция». Да, именно так. Все-таки вовремя сообщил весь этот расклад агент Кок, внедренный на базу «Немо». Последняя шифрограмма, поступившая от него, весьма красноречива. «Будь моя воля, - говорил себе Романтеев, - дал бы этому Коку совсем другой позывной, а именно: Цицерон. Хотя… В истории разведывательных служб, которая изучается ныне в специальных учебных заведениях как отдельная дисциплина, можно найти упоминание о выдающемся разведчике Эльясе Базне, работавшем в столице Турции в годы Второй мировой войны. За очень красноречивые и емкие по содержанию радиограммы руководители абвера дали ему позывной Цицерон. Его доклады о Тегеранской конференции с участием лидеров трех союзных держав - Сталина, Рузвельта и Черчилля - очень высоко оценили в фашистской Германии. К тому же он первым сообщил своим хозяевам термин «Оверлорд», которым кодировался союзниками план открытия второго фронта - высадки в Нормандии. И это позволило фашистам основательно подготовиться к их встрече. Подводные пловцы… Вот о чем надо сейчас хорошо подумать! - прервал ход своих размышлений контрразведчик. - И тут неплохо было бы воспользоваться знаниями капитана Стрешнева. Ведь он, кажется, бывший спортсмен-подводник и мог бы поучаствовать в подготовке аквалангистов из ангольских добровольцев, вызвавшихся противодействовать южноафриканским «дьяволам». Что ж, посоветуюсь с инструктором по подводному плаванию, назначенным генералом Дани Баллосом».

Заканчивая свой рассказ о приключениях на вилле «Порция», Стрешнев в самом конце спохватился:

- Да, забыл вам передать слова агента с позывным «Штифт», который помог мне скрыться с виллы. Он сообщает, что пруд на территории владения Дадины каким-то образом связан с руслом реки Куиту. От себя могу добавить, когда переплывал этот пруд, то чувствовал под водой довольно сильное течение. Это доказывает, что предположения вашего агента верны.

- Все это очень хорошо… - произнес в заключение беседы подполковник Романтеев. - Но сразу хочу предупредить о том, что больше ходить на виллу «Порция» не следует. Это очень опасно!

* * *

На рассвете Американец выстроил своих бойцов на вертолетной площадке рядом с двумя готовыми подняться в небо винтокрылыми «Пумами». Он собирался провести последний инструктаж подчиненных перед отправкой на задание.

- Наша задача: взорвать мост через реку Куиту, - веско произнес лейтенант. - Саму реку, достаточно глубокую и быструю, мы используем как «средство доставки» наших задниц к месту диверсии. Кроме того, получаем в союзницы силу течения реки, поскольку Куиту несет свои воды с севера на юг. Мы снабжены всем необходимым для диверсии. Аппараты дыхания с замкнутым циклом обеспечат нам скрытность при подходе к объекту. Оказавшись на месте, мы установим на опорах моста специальные подводные мины с задержкой взрыва и продолжим подводный «сплав» на юг до точки подбора. Только и всего. Подводные мины нам передадут наши люди в непосредственной близости от нужного объекта в условленном месте. Как видите, задача самая обычная. Вопросы есть?

- Сколько придется плыть до нужного места? - спросил сержант Хантор.

- Вертолеты должны скрытно доставить нас на ангольскую территорию и высадить к северу от города Куиту-Куанавале в пустынном месте. Плыть придется семьдесят километров, - сразу последовал ответ командира группы.

- А поближе подвезти нельзя? - ехидно поинтересовался капрал Майкл Мур по прозвищу Крыса, как будто торговался с таксистом где-нибудь на улицах Йоханнесбурга.

- Ну, если господин Крыса желает спрыгнуть прямо на голову анголо-кубинских ублюдков, то мы ему предоставим такую возможность… - хмыкнул лейтенант, но тут же добавил более серьезно: - Такое значительное расстояние от цели было выбрано для того, чтобы передовые посты анголо-кубинских войск не смогли засечь шумы винтов вертолетов и заподозрить высадку десанта. Изюминка всей нашей операции заключается в том, что мы должны подобраться к объекту с тыла, так сказать, из глубины ангольской территории, откуда нас меньше всего будут ожидать. Ну что, все удовлетворены? Или есть еще вопросы? Бушмен, Шрам?.. Всем все ясно? Отлично! Тогда приступим к крайней проверке снаряжения.

При этом он подумал: «Почему я назвал эту проверку именно крайней, а не последней? Видимо, становлюсь суеверным. Но все это напрасно, ведь у меня теперь имеется новое ожерелье из зубов крокодила. Этот талисман будет охранять меня всегда, как это делал его собрат, пропавший на Кубе».

В комплект снаряжения коммандос входили акваланги с замкнутой системой дыхания, гидрокостюмы, маски, ласты, удлиненные дыхательные трубки, компасы, подводные фонари и герметично упакованные пищевые рационы. Кроме того, в распоряжении группы имелись шесть разборных двухместных байдарок «Клеппер». Индивидуальное оружие коммандос состояло из пистолетов с глушителями, упакованных в водонепроницаемые контейнеры, и боевых ножей. Все это проверенное и перепроверенное имущество Американец осмотрел еще раз. Оставшись доволен осмотром, он коротко приказал: «По машинам!»

Через пять минут группа лейтенанта Скотта была уже в воздухе, а еще через сорок минут выгрузилась из вертолетов на пустынном берегу африканской реки, от которой «дьяволы» особых подвохов не ожидали…

Проводив улетающие «Пумы» взглядом, Американец приказал приступать к распаковке и сборке двухместных байдарок, которые должны были значительно облегчить его подчиненным плавание по реке до места рандеву с «группой содействия», сэкономив силы для проведения самой диверсии.

Коммандос, разделившись по двое, заняли свои места в байдарках, а когда стемнело, выплыли на середину реки, отдавшись затем на волю ее быстрого течения.

- Прямо как в туристическом походе по родным местам, - услышал Американец голос с соседней байдарки, который принадлежал рядовому Джеку Фросу по прозвищу Нож.

- За это я и обожаю нашу службу, - ответил рядовой Сэм Брокман по прозвищу Архимед - напарник Ножа.

- Хватит трепаться! - негромко прорычал Американец. Сам же при этом обеспокоено подумал: «Прав Нож, что-то уж больно все тихо и спокойно, прямо как на увеселительной прогулке. Это очень подозрительно!»

Без каких-либо происшествий боевые пловцы продвигались в течение нескольких часов, покрыв довольно значительное расстояние до нужной им цели. И все это время в голове Скотта неотвязно прокручивалась одна и та же мысль: «Не может быть такого покоя и тишины на войне. Так не бывает!..» Но так было! Жизнь дикой африканской реки привела бы в восторг настоящих ценителей матери-природы. Вот только для Американца и его «дьяволов» эти красоты были безразличны. Они могли восприниматься ими только как носители потенциальной угрозы. В любой момент из зарослей экзотической растительности могли грянуть смертельные пулеметные очереди, а гиппопотамы и крокодилы, вольготно плескавшиеся на мелководье, - наброситься на утлые суденышки, чтобы раздавить, уничтожить незваных гостей. При подобном настрое вряд ли можно испытать чувство слишком большого удовольствия от единения с природой. Да и какое уж тут единение, когда смерть следит за каждым твоим шагом?

Ближе к закату солнца лейтенант повернул нос своей байдарки, плывшей впереди других, в сторону берега. «Хватит испытывать судьбу, - сказал он самому себе. - Вполне возможно, что мы можем быть обнаружены с наблюдательных пунктов противника. Дальше пора двигаться в подводном положении».

Выбравшись на берег в месте, скрытом от чужих глаз буйной растительностью, боевые пловцы разобрали байдарки, сложили их в чехлы и затопили в воде под берегом, привязав к ним тяжелые камни вместо балласта.

- Привал, - распорядился командир группы. - Нож и Архимед заступают в караул. Нечего было трепаться не по делу. Остальным можно подзаправиться. Здесь мы дождемся сумерек и двинемся дальше.

Перекусив брикетами прессованной ветчины и галетами из «диверсионного пайка», Американец прилег на землю, убедившись сначала, что никакая ядовитая тварь не потревожит его покой. Недалеко от него расположились на отдых Бык и Француз, а чуть поодаль - остальные коммандос. Сержант Хантор что-то доказывал Французу, но тот только хихикал в ответ и повторял одно и тоже слово: «Брехня!»

«О чем это твердит Бык?» - спросил себя Американец и стал прислушиваться к его речам внимательнее.

- Я тебе точно говорю! - твердил Бык. - Его зовут Роберт Уайт. Он американец. Именно он может отрезать тебе дурную голову и пришить ее кому-нибудь другому, у кого даже такой дурной головы нет.

- Брехня! - снова отмахнулся Француз.

- Не веришь? Ну и дурак. Недавно он пересадил голову мартышке. И та все еще жива. Правда, у нее оказалось парализованным все тело. Но она может видеть и даже укусила за руку одного из ассистентов Уайта, который забыл почесать ей попку…

- Брехня!

- Ты кретин, Француз! Слушай сюда! Уайт готов заплатить бешеные деньги тому, кто согласится быть прооперированным. Почему бы тебе, Француз, не предложить ему себя, любимого. Попроси его заменить тебе глупую башку на голову какого-нибудь высоколобого лауреата Нобелевской премии…

- Брехня!

- Ну, ты и дурак!

«Что это вдруг Бык заговорил загадками? - насторожился Американец. - Несет что-то несусветное об отрезанных головах… Стоп! А может, он видел, как я прикончил мистера Засранца? Это может представлять для меня определенную опасность. Впрочем, нам всем еще надо умудриться остаться в живых и вернуться на базу. Возможно, что до этого счастливого момента кто-то из нас и не доживет…»

Когда начало темнеть, пловцы облачились в гидрокостюмы и, разбившись на боевые пары, продолжили свой путь вниз по течению. Двигались они в основном в подводном положении, используя дыхательные трубки для экономии ресурса баллонов аквалангов, которые должны были им еще пригодиться у моста и при отходе.

Оказавшись в воде, Американцу и его бойцам буквально сразу пришлось столкнуться с хищными рептилиями. Несколько потревоженных ящеров размером от полутора до двух метров, находившихся на «лежке» на берегу, ринулись в воду по направлению к проплывающей группе боевых пловцов. Бойцы знали, что крокодил очень коварен, но охотится обычно с «воды на берег». В течение многих часов рептилия способна лежать неподвижно, выставив на поверхность воды только глаза и ноздри. Как только антилопа или буйвол, пришедшие на водопой, приблизятся на расстояние броска, крокодил стремительно хватает жертву и утаскивает ее на дно, удерживая там до тех пор, пока та не захлебнется. В воде у хищника соперников нет: мощные челюсти с пилообразными зубами и огромный хвост, один удар которого способен оглушить буйвола, ставят его вне всякой конкуренции. Коммандос же рассчитывали на то, что появление в реке «большой стаи» испугает рептилий, или по крайней мере введет их в замешательство. Если же крокодилы все же надумают приблизиться к пловцам, то их отпугнет тот самый репеллент, которым так хвастался его создатель с псевдонимом Тринадцатый. На крайний случай у бойцов оставались пистолеты и ножи, им было хорошо известно, в какие места нужно наносить удар, чтобы убить крокодила. Ну а если сделать это не удастся, то… У любого человека остается надежда на Господа Бога и на то, что прочная ткань гидрокостюма выдержит хватку крокодильих челюстей.

* * *

После очередного авиационного налета противника хирургам из кубинского госпиталя работы прибавилось. У моста была разбомблена автотранспортная колонна, доставлявшая боеприпасы передовым правительственным частям, наступавшим на позиции отрядов УНИТА. Раненых на этот раз привезли довольно много, и капитан медицинской службы Стрешнев не отходил от операционного стола до того момента, пока его срочно не вызвали к начальнику госпиталя.

Оставив дела в операционной на пришедшего подменить его кубинского коллегу, Аркадий поспешил в «штабную палатку», где располагался и «отдельный кабинет» полковника Хуана Ринареса. Но его на месте не оказалось.

- Он отправился в приемный покой, - пояснила главная медицинская сестра Розалия Аттис. - Просил вас срочно туда прибыть. Но, пожалуйста, смените халат, ваш весь в крови…

- Зачем это я ему так срочно понадобился? - поинтересовался Стрешнев, переодеваясь с помощью все той же Розалии в девственно-белый халат - необходимый атрибут своей профессии.

Главная медсестра недоуменно развела руками:

- Знаю только, что с ним находится подполковник Санчес.

Полковника Ринареса вместе с подполковником Санчесом-Романтеевым Аркадий увидел сразу, как только откинул полог палатки приемного покоя. Оба понуро стояли у носилок с погибшим ангольцем, чье лицо было прикрыто полотенцем.

- Жаль компаньеро Антуана, - глухо произнес начальник госпиталя, смахнув набежавшие на глаза слезы. - Я знал его с давних пор, когда все мы еще находились на нашем родном острове. Он приезжал к нам в составе правительственной делегации. А еще он учился в Гаване. Добрый был товарищ!..

- Компаньеро Антуан в последнее время возглавлял один из важных отделов штаба ФАПЛА, на нем практически лежала основная тяжесть по организации борьбы со шпионами и диверсантами, - вполголоса пояснил Аркадию Романтеев. - А еще он лично готовил группу боевых пловцов, набранных из простых ангольских рыбаков, был их инструктором. Вместе с ними он, того-самого, направлялся к нам в этой злополучной автоколонне, которую разбомбили недалеко от моста. Осколок попал ему прямо в голову… Короче, капитан! Придется тебе взять на себе это дело.

- Какое? - не понял Аркадий.

- Ты же в прошлом спортсмен-подводник? Вот ты, того-самого, и займешься с рыбаками… э-э, - поправился Федор Аверьянович, - с пловцами из отряда Компаньероса и доведешь их до ума… В смысле, станешь их новым инструктором.

- Но… - попытался отказаться Стрешнев.

- Никаких «но», это приказ! - было ему ответом.

«Какой из меня инструктор? - подумалось Стрешневу. - Я и сам-то уже давно дисквалифицировался как спортсмен-подводник. Если только… попробовать применить опыт Александра Максимовича. А что? Тренер Турин был выдающимся воспитателем. На своем веку он подготовил более десяти чемпионов мира и Европы. И кое-какие из его воспитательных приемов я хорошо помню…»

В учебном подразделении Компаньероса оказалось всего пятнадцать человек, горделиво называвших себя «ловцами морских дьяволов». Все пятнадцать были совсем еще зелеными юнцами, которым, как подумалось Стрешневу при первой с ними встрече, надо сидеть за школьными партами, а не заниматься столь опасными играми для взрослых, как борьба с подводными диверсантами.

- Они уже многое умеют, - заметил подполковник Романтеев, знакомивший Стрешнева с его новыми подопечными. - Особенно здорово кувыркается в воде вон тот паренек с хитрованским взглядом. Это Тонго. Он может поймать самую увертливую рыбу голыми руками.

Аркадий смерил недоверчивым взглядом малорослого чернокожего паренька, больше похожего на девчонку из-за узких плечей и широкого таза. Да и остальные «ловцы» выглядели не слишком внушительно.

- Доходяги, - только и сказал Стрешнев, безнадежно махнув рукой.

- Да, они не обладают атлетическими фигурами, зато в воде очень даже шустрые, - заметил Федор Аверьянович.

- Как мне с вами разговаривать? Кто-нибудь из вас владеет английским? - спросил он, оглядывая «ловцов» одного за другим.

- Я немного говорю по-английски, - ответил Тонго, подняв руку вверх, как прилежный школьник.

- Придется нам с вами начинать все заново, - вздохнув, произнес Стрешнев. - Вам необходимо набрать мускульной силы, чтобы стать настоящей грозой для врагов, будь они хоть сухопутными, хоть водяными. А еще научиться рукопашному бою. Ну, и многому другому. Сможешь это перевести, Тонго?

- Смогу. Только я не знаю, как переводятся слова: «мускульная сила», «стать настоящей грозой» и «хоть сухопутными, хоть водяными». Я им просто скажу, что надо много трудиться. Так можно?

- Валяй! - разрешил Аркадий.

Плавали «ловцы» действительно неплохо. Они могли довольно долго находиться под водой, задерживая дыхание. В этом Аркадий сумел убедиться при проведении первых же тренировок, проходивших в одном из «тихих местечек» - небольшом озерце, окруженном со всех сторон буйной тропической растительностью. Здесь было сумрачно и прохладно из-за зеленых крон деревьев, шатром разросшихся над гладью озера.

- Тут прямо как в крытом плавательном бассейне, - удовлетворенно констатировал Аркадий, спустившись из кабины мощного «Урала», принадлежавшего его группе.

- Что такое «крытый бассейн»? - не понял Тонго, помогавший своим друзьям спрыгнуть на землю из кузова.

- Долго объяснять, - отмахнулся Стрешнев. - Скажи ребятам, сегодня я покажу им, как правильно надевать гидрокостюм и как пользоваться подводным ружьем.

Он сноровисто снял с себя форму и облачился в доспехи боевого пловца. Затем, прихватив с собой ружье для подводной охоты, произнес только одно слово: «Поплаваем!» и спиной вперед плюхнулся с берега в воду. За ним без всякого приказа тут же устремились «ловцы», которые сильно взбаламутили воду.

Аркадий для примера собирался подстрелить первую же попавшуюся на глаза рыбину, которая отличалась бы более-менее достойными размерами, но мелькавшие то там, то здесь обнаженные темнокожие тела ребят, резвившихся в воде, как морские котики, мешали ему сосредоточиться, сбивали с прицела. Стрешнев опасался, выстрелив, попасть в кого-то из них. И все же ему удалось высмотреть на самом дне ленивую толстобрюхую рыбу, чем-то напоминавшую непременного обитателя большинства российских рек, сома, которая и стала его трофеем.

Выбравшись на берег, Стрешнев только раскрыл рот от удивления: его «ловцы» успели уже развести костер, выпотрошить-вычистить десяток рыбин, размерами значительно превышавших его добычу, и теперь собирались зажарить их на углях.

- Это весьма впечатляет, - заметил Аркадий, снимая с кукана свою рыбу и протягивая ее Тонго, который только брезгливо поморщился, отворачиваясь в сторону.

- Это рыба-«вонючка», - сказал он. - У нее слишком много костей. Мы такую не ловим. Лучше попробуйте наш улов.

Но только-только поспело «фирменное блюдо», и Тонго и Стрешневу подали целую рыбину на большом листе банановой пальмы, похожем чем-то на огромный лопух, как рядом с лагерем «ловцов» остановилась машина подполковника Романтеева. Выйдя из кабины «уазика», он, вытирая платком пот с лица, поспешил к Аркадию.

- У вас тут что, пикник? - спросил он. - Не время закусывать. Хватит отдыхать! Пора приниматься за дело. Наши наблюдательные посты выше по реке обнаружили группу вражеских боевых пловцов. Наверняка это те, кого мы ждем. Все по машинам! Да, капитан, а рыбу не выбрасывайте… У меня, к вашему сведению, со вчерашнего дня, того-самого, маковой росинки во рту не было… Отобедаем в машине.

* * *

Группа лейтенанта Скотта «сплавлялась» по течению реки в подводном положении вот уже около двух часов, не испытывая особых трудностей и неудобств. Правда, раза два-три им пришлось проявить особую осторожность, «сбиваясь в стаю», когда впереди обнаруживались большие лежки крокодилов на берегу. Однако зубастых тварей пловцы пока не интересовали. Но долго ли так будет продолжаться? Ответить на этот вопрос не мог никто.

Но не только нападения крокодилов опасался командир «морских дьяволов». Американец знал, что дно реки Куиту достаточно сильно захламлено, и не одним только бытовым мусором, скопившемся здесь за сотни лет проживания на берегах реки большого количества людей. И точно, чем ближе пловцы подбирались к мосту, тем чаще и чаще попадались им обломки сбитых самолетов, гильзы от снарядов и колючая проволока, просто устилавшая дно реки. В одном из таких «проблемных мест», где глубина была сравнительно небольшой, покоился почти целый фюзеляж транспортного самолета, принадлежавшего, судя по опознавательным знакам, ангольским правительственным войскам. Кабина у него отсутствовала, как будто какой-то мифический великан отсек голову летающему ящеру. Об этом подумал Американец, увидев груду металла, называвшуюся раньше самолетом, чей хвост теперь беспомощно торчал из быстрых пенистых вод цвета человеческой мочи.

Американец высунулся из воды. Он собирался отыскать более безопасный путь, чтобы миновать обломки металла с острыми краями без ущерба для целостности гидрокостюмов. Каково же было удивление Скотта, когда он заметил стационарный наблюдательный пост на правом берегу и ангольского солдата на вышке, приникшего к стереотрубе. И самым паршивым было то, что этот наблюдатель, казалось, нагло уставился Американцу прямо в глаза.

В следующий момент с вышки ударил пулемет, и лейтенант Скотт, почувствовав резкий удар в левое плечо, на какое-то время потерял сознание от боли.

На необычное поведение командира обратил внимание сержант Хантор, плывший с ним в паре. Он тоже всплыл на поверхность и, высунув нос из воды, осмотрелся вокруг. Пловец сразу обнаружил опасность с берега и, оценив обстановку, снова скрылся под водой. Там он, дождавшись появления остальных коммандос, жестами приказал им плыть к правому берегу и вступить в бой с ангольской заставой. Сам же поспешил вперед, туда, куда сильное течение уносило тело командира.

Но не он первым догнал Американца. Несколько раньше тело лейтенанта перехватило привлеченное кровавой дорожкой двухметровое речное чудовище, которое и утянуло Скотта за ногу на дно.

Видимо, новая боль от укуса крокодила вернула сознание Американцу, и он, придя в себя, сумел осознать, чьей жертвой стал. Выхватив нож, пловец принялся беспорядочно размахивать им, нанося удары по морде хищника.

Выжить помогло лейтенанту ожерелье из крокодильих зубов, сделанное им недавно. Уцепившись левой рукой за нитку ожерелья, Американец включил в работу свои тренированные рефлексы, вспомнив, где на теле крокодила находятся наиболее уязвимые места. Теперь он уже больше не рубил воду ножом, а норовил попасть крокодилу в глаз. И это ему удалось. Хищник, не ожидавший такого отпора от жертвы, разжал свои страшные челюсти, позволив Скотту всплыть на поверхность, где его тут же подхватил сержант Хантор, вытащивший командира на берег, чтобы оказать ему помощь. Сделал это Бык совсем не из соображений человеколюбия. Понятие «любовь к ближнему» у Хантора-Быка не сочеталось с помощью «ублюдку Скотту». Да и вообще он не считал Американца своим «ближним», которого необходимо любить для спасения души. Он бы сейчас совершенно спокойно утопил Американца, но только командир знал место встречи с агентами из «группы содействия», которые должны были снабдить «морских дьяволов» подводными минами. Это и только это помешало Быку расправиться с «ублюдком Скоттом» прямо здесь и сейчас.

Остальные пловцы тем временем «наводили шорох» на стационарном наблюдательном посту ангольцев, обстреливая их из пистолетов с глушителями. Пост был составлен из волонтеров Организации народной обороны, не имевших соответствующей боевой подготовки. Этих неумех, числом в пять человек, коммандос ликвидировали в считаные минуты, сами при этом не получив ни единой царапины. Потом десятка «морских дьяволов» исчезла в пучинах вод.

И все же одному из волонтеров - радисту - удалось доползти до рации и передать в штаб о нападении на пост неизвестных врагов со стороны реки…

- Этот чертов порошок… - такими были первые осмысленные слова, произнесенные Американцем, когда он окончательно пришел в себя на мелководье у самого берега.

- Репеллент не подействовал? - удивился Бык, только что сделавший командиру инъекцию с помощью шприц-тюбика с обезболивающим лекарством.

- Кой черт! Я совсем про него забыл. Проклятая рана!.. Совсем из головы вон, что надо было использовать этот отпугивающий порошок…

Сержант, дожидавшийся воздействия анальгетика на раненого, проверил личную пластиковую упаковку с репеллентом, которую хранил за ремешком с часами и компасом на левом запястье.

- Нужно было только взрезать ножом упаковку, и репеллент, растворившись в воде, отогнал бы крокодила, - сказал он.

- Кой черт! Умник нашелся! Я и без тебя это знаю… - прорычал Скотт, пытаясь приподнять левую руку, но она плохо слушалась хозяина. Потом он заспешил, сказав: - Хватит прохлаждаться! У нас мало времени. Мы и так выбились из графика. А нас ждут. И до места встречи с «группой содействия» осталось совсем немного. Всего около одной мили. Чтобы ты знал, на правом берегу будут стоять три обгорелых хижины. Это опознавательный знак. В том самом месте под берегом есть небольшой грот, а от него идет затопленный тоннель, ведущий к внутреннему водоему типа пруда. Там нас и ждут…

«Говори быстрее дальше, - мысленно подстегивал Американца Бык. - Неужели ты думаешь, я забыл о том, как ты распускал руки в отношении моей персоны? Пока еще не один гад из тех, что обитают на земле, в небе и под водой, посмевший меня тронуть, не умер своей смертью… А, черт, наши подплывают! Надо же было так не вовремя появиться этим засранцам! И что бы ублюдку Скотту не рассказать о месте рандеву с «группой содействия» чуть раньше?..» - подумав так, Бык убрал нож, которым приготовился уже нанести удар в спину Американцу.

* * *

Пока подполковник Романтеев, капитан Стрешнев и ангольские «ловцы» добирались до виллы «Порция», контрразведчик вводил Аркадия в курс дела.

- Замысел командования ФАПЛА, того-самого, прост и потому гениален, - говорил Федор Аверьянович, прожевывая вместе со словами сочившийся соком кусок жареной рыбы. - Они займут виллу, а затем организуют там засаду. Если этот план удастся, то «морских дьяволов» перехватят на месте встречи с их «группой содействия», а в нее входят практически все обитатели известной нам виллы. В том числе и распрекрасная Дадина.

- У вас очень хороший аппетит, - заметил Стрешнев, сидевший в кабине «уазика» на заднем сидении. От слов Романтеева о Дадине и ее сознательном участии в шпионской деятельности спецслужб ЮАР у него совершенно пропало всякое желание есть. - Можете забрать и мою порцию.

- С нашим удовольствием! Добавку, того-самого, мы уважаем, - сказал Федор Аверьянович. - Я, чтоб ты знал, большой любитель рыбки и рыбалки. В молодые годы любил ловить рыбу, просиживая рассветы и закаты на омутах и ериках родной речки под исконно русским названием Прорва. Любил ловить рыбку, но не любил ее есть. Вот в чем весь фокус! Теперь же все наоборот, прямо до смешного доходит! Теперь я предпочитаю рыбку есть, а ловить - в меньшей степени. Да и некогда заниматься такой ерундой, как рыбалка. Приходится, того-самого, отлавливать всяких злоумышленников…

Стрешнев даже не прислушивался к разглагольствованиям Романтеева. Сейчас все его мысли были поглощены красавицей Дадиной, которая, похоже, приобрела над ним, точнее, над его сердцем, большую власть. Ему представился ее облик, черты ее лица, контуры обнаженного тела, ее слова, а главное, то, с каким жарким неистовством она отдавалась ему в постели. Нет, с этой женщиной не могла соперничать ни одна из тех, с кем Аркадий «крутил любовь» раньше. Даже его бывшая жена - холодная лощеная кукла - в подметки не годилась знойной мулатке, умевшей в постели буквально все. Ох уж эта его бывшая жена!.. Аркадий грустно усмехнулся про себя, вспомнив анекдот, который она ему сама рассказала незадолго до расставания. «Даже детские сказочки можно рассказывать по-взрослому». - «Это как?» - не понял Стрешнев. «Привожу пример. Сказку про Буратино знаешь?» - ««Золотой ключик»?» - «Типа того. Ее взрослая версия звучит так: «В жизни бывает по-всякому, - философствовал Буратино после брачной ночи с Мальвиной. - Из полена может получиться мальчик, а из девочки - бревно»». - «Ты сейчас о себе?» - уточнил Аркадий. «Дурак!» - ответила жена. «Я тоже так думаю», - сказал он и, тяжело вздохнув, поплелся на службу…

Когда «уазик» и машина с крытым кузовом, в которой находились ангольские «ловцы», подъехали к территории виллы «Порция», то там все уже было кончено. Тела убитых боевиков УНИТА, подвизавшихся здесь охранниками, ангольские волонтеры грузили в тракторный прицеп с откинутыми боковыми бортами.

- Ну вот, здесь уже, того-самого, и без нас разобрались, - поморщился Романтеев. - Опасаюсь, что бурная деятельность ангольских товарищей сорвет все наши планы в отношении засады. Ну, какая рыба, даже самая глупая, полезет в сети, если перед этим ее сильно от сетей шугануть?..

Стрешнева же интересовало совсем другое: смогла ли в этой бойне уцелеть Дадина? Выбравшись из кабины «уазика», он теперь пытался отыскать ее тело среди убитых. Однако ни Дадины, ни охранника, который назвался ему позывным «Штифт», когда помогал удрать из пещеры с оружейным складом, Аркадий так и не обнаружил.

Как только трактор марки «Беларусь» с телами убитых в прицепе скрылся за поворотом усадьбы, грянули выстрелы со стороны пруда.

- Туда, скорее! - прокричал Романтеев, пробегая мимо Аркадия. - Эти неумехи из «народной обороны» окончательно загубят нам все дело!..

Так оно и вышло. Идея с засадой провалилась самым бездарным образом из-за непрофессионализма волонтеров ОДП. И теперь, примчавшись к пруду, Романтеев со Стрешневым смогли увидеть лишь завершающую стадию скоротечного боя. На берегу пруда, недалеко от входа в пещеру, валялись в разных позах с десяток тел убитых, среди которых три трупа были облачены в гидрокостюмы боевых пловцов противника.

- Где мины?! - отдышавшись, прокричал Романтеев по-русски. - Где эти чертовы подводные мины, я вас спрашиваю?!

- Похоже, «дьяволы» их забрали… - ответил Стрешнев.

Романтеев, обложив волонтеров трехэтажным матом, бросился ко входу в пещеру, откуда как раз выходили двое военных. Один из них - бородатый командир волонтеров - что-то на своем языке объяснял другому - высокому ангольцу в форме со знаками различия генерала. При этом бородач виновато разводил руками, в чем-то оправдываясь.

- Ничего нельзя доверить! - в сердцах ударил правым кулаком в ладонь Федор Аверьянович. - Просто невозможно работать!.. Я же им все объяснил: что, как, где и кому! Нет!.. - но тут же, взяв себя в руки, Романтеев резко повернулся в сторону капитана Стрешнева, приказав: - Капитан, бери своих «ловцов» и жми к мосту! Сделай все возможное и невозможное, чтобы не дать им взорвать этот мост! Слышишь меня, капитан? Действуй, как на параде!..

«На параде?.. Почему так? Похоже, у нашего контрразведчика, кроме «того-самого», есть еще одна присказка», - думал Стрешнев, мчась изо всех сил к машине с «ловцами».

Вскочив на ступеньку «Урала», он дал команду водителю:

- Гони к мосту! Очень быстро!

Не успел Стрешнев со своими «ловцами» доехать до места назначения, как вся охрана моста уже была поднята на ноги по сигналу чрезвычайной опасности. Из-за этого машину капитана дважды задерживали и дотошно проверяли на подъездах к важному стратегическому объекту.

Сообразив, что так они не успеют даже на собственные похороны, Стрешнев развернул машину прямо в сторону реки, высадил «ловцов» у воды, сказав Тонго следующее:

- Переведи остальным, что диверсанты нас опережают! Не успеваем… Поэтому надо нырять здесь! Хватайте оружие, и в воду!

- Не волнуйся, командир! От нас не один враг не ускользнет! - ответил Тонго, подав какой-то замысловатый знак левой рукой своим друзьям. И тех словно ветром сдуло. Только что они спрыгнули из кузова на землю и вот уже все оказались в воде, плывя в сторону хорошо просматриваемого отсюда моста.

Аркадий тоже не мешкал. Быстро облачившись в свой гидрокостюм, который возил в кузове машины вместе с другим подводным снаряжением, он, прихватив акваланг, ласты и ружье для подводной стрельбы, заспешил к самой кромке воды, готовясь к срочному погружению.

* * *

Три сгоревших хижины на берегу первым обнаружил Француз, сразу подав знак Американцу и Быку. Лейтенант выглянул из воды со всеми возможными предосторожностями, вынул изо рта загубник от дыхательной трубки и сказал появившемуся рядом Быку:

- Это находится здесь, под самым берегом. Там должен быть подводный грот, а дальше тоннель, заполненный водой. Сержант, я поведу туда наших людей, как когда-то это сделал Одиссей, прогулявшись в преисподнюю…

- Кто такой? Почему не знаю? - поморщился Бык.

- Потому что ты Бык. Понял? Бык, и все! Мины должны находиться в затопленной лодке у берега…

- Нет уж, лейтенант! - не согласился сержант. - За минами отправлюсь я, и ни один чертов Одиссей мне этого не запретит! А ты будешь ждать нас здесь, как Пенелопа…

- Что?.. - удивленно округлил глаза Американец, не ожидавший от своего помощника таких познаний из области древнегреческой мифологии.

- Лейтенант, тебе не надо было клювом щелкать и ловить пули, когда по нам стреляли в прошлый раз. Короче, с тобой остается Француз. Это все! Значит, говоришь, мины в лодке? Ладно! До встречи в преисподней!..

Сказав это, Бык нырнул, а вместо него на поверхности показалась голова Француза, предложившего Американцу подплыть поближе к прибрежной растительности, укрывшись за которой, можно было спокойно дождаться возвращения остальных, не привлекая к себе чужого внимания.

- Сделай-ка мне еще один укол, а то я просто околеваю от боли в левом плече, - попросил лейтенант, удобнее устраиваясь на «матрасе» из подводных растений, которые сгреб ему под спину услужливый подчиненный.

- Момент, командир! Хотя и не люблю я эти докторские фигли-мигли… - засуетился Француз.

Он не боялся ни Бога, ни дьявола, но один вид белых халатов вызывал у него жуткий страх. Воткнув с излишней силой иглу шприц-тюбика в предплечье лейтенанту прямо через плотную ткань гидрокостюма, пловец сообщил:

- Порядок!

Вместе с тем как отступала боль, Американец все больше успокаивался и наконец даже смог задремать, расслабив свои натруженные члены. Собственно, это был не сон, а легкое забытье, отключившее сознание, но усилившее работу подсознания. Перед внутренним взором лейтенанта проходили четкие картины ближайшего будущего: вот он минирует опоры моста, вот уплывает от него, полностью доверившись стремительному течению реки. Плывет долго, прислушиваясь к тому, что происходит в той стороне, где остался мост. И вот до него доносится сильный гидравлический удар - это взрыв! Все! Моста больше не существует. Он выполнил приказ… Но ему еще плыть и плыть до «точки сбора», до которой целых семь часов водного пути. Но и это еще не конец. Потом ему вместе с уцелевшими «дьяволами» предстоит трудный марш-бросок по выжженной солнцем саванне, где на каждом километре подстерегает опасность… И Скотту очень захотелось плюнуть на все эти «заморочки» и навсегда остаться здесь, в этом прекрасном теплом месте, где можно просто колыхаться в воде, как водоросли, и грезить, грезить о неземных удовольствиях…

А у Быка, плывшего впереди других коммандос, в этот момент были обострены все чувства, его тренированное тело было готово атаковать врага и уничтожить его. Как только он вместе с другими пловцами оказался в сумраке подводного грота, то сразу разглядел, куда направляться дальше. «Путеводной звездой» в данном случае стал луч света, проникающий в грот откуда-то сверху. Этот луч указывал на затопленный водой узкий тоннель, в котором вряд ли смогли бы разминуться даже два пловца.

Указав направление остальным, сержант первым проник в тоннель и быстро заработал руками и ногами, устремившись к тому месту, откуда исходил свет. Этим местом оказался до самого дна освещенный ярким солнечным светом неглубокий пруд с большим количеством декоративных рыбок, будто в аквариуме.

«Осталось только отыскать лодку с минами, и я в шоколаде. А вот и она, стоит себе у самого берега…» - подумал Бык.

Подождав, пока остальные девять пловцов выберутся из тоннеля, сержант показал им в сторону лодки и сделал знак, приказывая, чтобы четверо из них взяли из лодки груз. Капрал Майкл Мур, рядовые Фред Козински, Род Френсис и Ганс Штрипке тут же ринулись в указанном направлении. Но стоило только пловцам высунуться из воды, как они были обстреляны из автоматического оружия с берега.

«Это засада!.. - промелькнуло в голове Быка. - Какого черта?!»

Трое боевых пловцов были убиты сразу, четвертый - Мур по прозвищу Крыса - умудрился спастись. Подплыв ближе к сержанту, он сделал отрицательный жест, давая понять, что никакого «груза» в лодке нет.

Бык только теперь вспомнил, что ублюдок Скотт упоминал «затопленную лодку». Оглядевшись по сторонам внимательнее, он наконец заметил развалюшку, лежавшую на дне на самом глубоком месте пруда, чуть ли не рядом с лазом в тоннель.

«Вот она где!» - обрадовался Бык, устремившись к новой цели со всей быстротой, на какую был способен. Но перед этим он успел подать знак остальным «дьяволам», чтобы те, всплыв на поверхность, ввязались в бой с противником и вытащили из-под огня тела убитых коллег.

На пробитом в нескольких местах днище затопленной лодки сержант обнаружил черный пластиковый мешок с металлическими предметами. Это были подводные мины в количестве шести штук. Теперь осталось только доставить их к мосту. И сержант подал остальным знак к отходу.

…Грезы Скотта превратились в прах сразу, как только до него донеслись звуки автоматных очередей и взрывов гранат со стороны виллы «Порция», куда отправились коммандос во главе с сержантом Хантором.

- Дело дрянь… - произнес Француз. - Бык наткнулся на местных тореро. Сейчас там происходит отличная «коррида»!

- Что ты там бормочешь, кретин? - спросил лейтенант, высовывая нос на поверхность.

- Говорю, что Бык напросился на неприятность, - ответил Француз.

- Напросился, говоришь? Кой черт! Нарвался! Ничего нельзя доверить этому недоумку! - прорычал Американец, выхватывая пистолет и проверяя обойму. Тут же добавил, обращаясь к Французу: - Приказываю: стрелять во все, что движется на берегу!

- Это совсем плевое дело, - ухмыльнулся Француз.

Минут через пять, показавшиеся лейтенанту длинными как никогда, из воды вынырнул Бык, крикнув Американцу:

- Дело в шляпе! Мины у нас. Там была засада. Троих бойцов мы потеряли. Пора отсюда смываться. Ну что, командир, сможешь доплыть до моста? - изобразив на лице подобие сочувствия, вопросил Бык.

- Вперед! - прорычал Американец.

* * *

Вода, окружавшая Стрешнева, казалось, вскипала. Она то обжигала, то обмораживала, напоминая военному врачу о прошлой службе на космодроме Байконур, в отделении ожоговой хирургии госпиталя ракетных войск стратегического назначения. Недаром же в том ожоговом отделении приходилось ему лечить не только пациентов с ожогами, а и с отморожениями тоже…

Аркадий не мог понять, почему воспоминания о службе на космодроме, откуда стартовали космические корабли, посетили его именно в эти минуты. «Может быть, все это только шутки подсознания? - подумалось ему. - Там, на Байконуре, мне так же приходилось напрягать все свои силы, использовать знания из многих наук, чтобы помочь страдающим людям, чтобы облегчить им боль, а нередко и спасти саму жизнь. Вот и сейчас я должен спасать, но только не какого-то конкретного человека, а то, во что вложен труд и надежды многих тысяч людей. Я должен спасти мост!»

Стрешнев, потерявший из виду своих «ловцов», продолжал стремительно продвигаться в сторону моста, и чем ближе он к нему подбирался, тем мутнее становилась вода, тем больше оказывалось на дне мусора, который серьезно затруднял продвижение вперед.

Решив, что плыть на поверхности будет сподручней, Аркадий вынырнул из воды, но даже оглядеться не успел, как сначала почувствовал шлепки пуль вокруг себя, а затем услышал выстрелы со стороны моста. По нему стреляли свои! Непередаваемо отвратительное чувство охватывает человека, который может погибнуть от рук своих же соратников. Подумалось: «Только не хватало заполучить дырку в башке от пули, выпущенной ангольским снайпером, которому за мою безвременную кончину, пожалуй, присвоят очередное воинское звание…» И капитан снова ушел в глубину.

Две фигуры в полном подводном снаряжении Стрешнев заметил, когда вплотную подплыл к мосту. Оба диверсанта копошились у заиленного дна, минируя опору.

«Так, двое здесь, а где остальные? - спросил самого себя капитан, готовя подводное ружье к выстрелу. - Про остальных пока следует забыть. Сначала надо справиться с этими…»

Занятые своей разрушительной работой, подводные диверсанты не сразу обнаружили неизвестного противника, атаковавшего их. Всего одно мгновение они промедлили, пытаясь понять, кто на них нападает, но этого мгновения вполне хватило Аркадию, чтобы всадить боевую стрелку в ближайшего к нему противника, угодив ему прямо в грудь. Второй «дьявол», выхватив нож, устремился к Стрешневу, но не доплыл до него каких-нибудь двух-трех метров. Помешали ему сделать это двое «ловцов» с длинными ножами в зубах. Их обнаженные чернокожие тела показались диверсанту сгустками тьмы, вырвавшимися из самой преисподней, чтобы пожрать его тело и поглотить душу.

«Ловцы» хорошо знали свое дело. Пока один из них вертелся у врага перед носом, уклоняясь от его ударов, чтобы отвлечь внимание, второй, подкравшись сзади, перерезал «дьяволу» глотку. В этом втором Стрешнев признал Тонго.

Эта схватка длилась считанные секунды, гораздо больше времени потребовалось Стрешневу, чтобы обезвредить взрывное устройство у мостовой опоры. Он сумел отсоединить мину от поверхности, сплошь покрытой мидиями, и передать ее Тонго из рук в руки, чтобы тот доставил взрывное устройство на берег.

Пред тем как уплыть, анголец, указав Аркадию на мину, показал четыре пальца на правой руке. Потом левой рукой ткнул в труп «дьявола», а затем показал пять пальцев и еще два, сообщая об успешной охоте «ловцов».

«Значит, всего четыре мины удалось обезвредить, и семеро коммандос уничтожено», - сложились в уме Стрешнева эти «арифметические знаки».

Пока Аркадий возился, перезаряжая подводное ружье, его отнесло течением на несколько десятков метров от моста. Наверное, это и спасло капитану жизнь, когда два взрыва, грянувших один за другим, обрушили центральный пролет моста. Но сильный гидравлический удар все же оглушил Стрешнева, отключив его сознание, а бурный поток унес еще дальше от места диверсии, которую капитану так и не удалось предотвратить…

Очнулся Аркадий минут через пять, почувствовав, что его, как беспомощную щепку, больше не крутит и не несет в неизвестность бурный поток, наоборот, тело пребывает в полном покое. Оказалось, что его выбросило на отмель левого берега, где река Куиту делает резкий поворот направо, и он застрял среди сучьев дерева, принесенного сюда потоком, тины и каких-то грязных лохмотьев.

Первое, что сделал Стрешнев, приподнявшись с земли и сбросив с себя грязные ошметки, это освободился от ласт и поднялся на ноги. Тогда-то ему и бросились в глаза два неподвижных тела в полном облачении боевых пловцов противника, вынесенных на отмель тем же речным потоком. Тела валялись чуть поодаль, и позы их свидетельствовали, что эти двое погибли в яростной схватке друг с другом.

Подойдя поближе, Стрешнев рассмотрел, что у одного из убитых голова была отсечена и держалась на теле только благодаря небольшому лоскутку кожи. Его убийца продолжал сжимать мертвыми пальцами правой руки большой тесак, а в левой руке у него была нитка ожерелья, порвавшаяся в ходе бешеной схватки. Это было ожерелье из крокодильих зубов, точно такое же, какое когда-то нашел Аркадий в руках своего друга Игоря Потемкина, убитого во время подводной охоты на барракуд в кубинских водах…

* * *

Через несколько дней подполковник Санчес-Романтеев был вызван в Луанду, где в генштабе Вооруженных сил правительства Анголы доложил о проделанной им и его коллегами работе по противодействию проискам врагов из УНИТА и их наймитов. В частности, он сказал:

- …Сформированное нами подразделение «ловцов» из ангольских рыбаков сделало свое дело. Это подразделение в общем и целом справилось с поставленной перед ними важной задачей. Им удалось обезвредить большинство подводных диверсантов и взрывчатых устройств, установленных коммандос из ЮАР. И все же две мины из шести взорвались, причинив мосту через реку Куиту достаточно серьезные повреждения. Оказался подорванным центральный пролет на самом фарватере реки. Из-за этого грузоподъемность и пропускная способность моста были сильно ограничены, а это, в свою очередь, поставило операцию по захвату населенного пункта Мавинги, где окопались враги, на грань срыва. И все же выход из создавшегося положения имеется. Советские военные советники-инженеры разработали план сравнительно быстрого и недорогого восстановления моста. Для этого вначале будет налажен переход через мост только для легкой техники и пехоты. Для переправы же танков и иной тяжелой техники будет выдвинуто наше подразделение понтонеров, которое смонтирует рядом с мостом так называемый ГСП - гусенично-самоходный паром…

Доклад подполковника был одобрен.

Несколько позднее в разведуправлении генштаба Романтееву сообщили о том, как прореагировали на взрыв моста через Куиту в штабе специальных сил ВС ЮАР. Там посчитали задачу, поставленную перед группой боевых пловцов, полностью выполненной. По распоряжению президента ЮАР все бойцы группы лейтенанта Скотта, как и сам их командир, были посмертно награждены высшей наградой Претории - Почетным крестом (Honoris Crux).

Вернувшись в Куиту-Куанавале, Федор Аверьянович выкроил время из своего достаточно напряженного служебного графика, чтобы навестить капитана Стрешнева, у которого после подводных взрывов выявились нарушения зрения и слуха. При этом Романтеев решил устроить для «контуженного героя» небольшой сюрприз.

- Как самочувствие? - поинтересовался контрразведчик, заходя в жилую двухместную палатку, куда снова поселился военный хирург. - Я смотрю, недолго тебя продержали в кубинской травматологии?

- Они не знали, куда меня спихнуть, - заулыбался Стрешнев. - Сначала собирались перевести в глазное отделение, потом в «ухо-горло-нос», в конце концов выперли к чертовой матери, решив, что я смогу лечиться амбулаторно. Я уж собирался снова начать оперировать, но начальник госпиталя полковник Ринарес объявил мне «краткосрочный отпуск при части на десять суток». Так что скоро все вернется в привычную колею. Отдыхать мне осталось… всего ничего! Кстати, сделаю вам обещанную операцию по поводу атеромы.

- Тут ты, герой наш дорогой, ошибаешься. Я ведь к тебе не с пустыми руками! Точнее с пустыми, но… - усмехнулся хитрый подполковник. - О твоих перемещениях по служебной лестнице пусть тебе скажет, того-самого, прямой начальник. Это его прерогатива. А я доведу до твоего сведения более приятную часть… Дадина! Можете зайти! Уж очень ей не терпелось тебя повидать, Стрешнев…

- Что?.. Дадина?.. Она жива?! - Аркадий, вскочив с койки, принялся лихорадочно наводить порядок в палатке, запихивая разбросанные предметы под подушку.

«Мулатка-шоколадка» впорхнула в палатку Стрешнева, держа в руках, словно победное знамя, бутылку игристого вина, и от ее радостной улыбки будто солнечный свет проник под тень потолочного тента.

- Здрафствуй, «доктор Ваня»! Видишь, я сама пришел к тебе! - медленно произнесла женщина по-русски, неимоверно коверкая слова, и весело рассмеялась.

- Ладненько… Так я вас оставлю вдвоем, - попятился к выходу Романтеев. - У меня дела, того-самого, срочные, да и вообще…

Проходя мимо прикроватной тумбочки у соседней койки, принадлежавшей коллеге Аркадия майору Винсану, Романтеев зачем-то прихватил пачку сигарет и зажигалку, лежавшие на ней.

Если честно, то никаких особо важных дел у Федора Аверьяновича в данный момент не имелось. Он просто вышел наружу, чтобы оставить «парочку голубков» наедине. А еще ему захотелось припомнить то, как удивила его «выходка» Дадины, которая сама заявилась в разведотдел штаба и поведала Романтееву о том, «как долго водили ее за нос» спецслужбы ЮАР, а вместе с ними и организация «Врачи без границ», проворачивая за ее спиной свои грязные шпионские делишки. Еще она сказала, что на все происходящее ей открыл глаза «доктор Ваня», которой сумел пробудить в ней огромное желание значительно больше помогать «бедным угнетенным африканцам». Больше того, благодаря тому же «доктору Ване» она решилась на кардинальный шаг в своей судьбе - креститься и стать доброй христианкой…

Что касается «шпионских игр», предложенных Дадиной, то они контрразведчика вполне устраивали. Считая себя настоящим профессионалом в вопросах разведки и контрразведки, Романтеев, конечно же, не поверил ни одному слову этой «вновь обращенной христианки». Он подумал о том, что Дадина решила заделаться двойным агентом, получая дивиденды как с одной, так и с другой стороны. И эта его убежденность в том, что он «разгадал вражьи козни», помогла Романтееву убедить ангольских руководителей подыграть «мулатке-шоколадке», снабжая ее хозяев заведомо ложными сведениями о замыслах стратегов из генштаба правительственных войск. И вообще, Романтеев очень рассчитывал на то, что с помощью Дадины ему удастся начать большую игру со спецслужбами противника и переиграть их.

Дальнейшая же судьба Аркадия была ясна. В ближайшие дни капитан медслужбы Стрешнев будет отправлен «на долечивание» на Родину.

Подполковник одну за другой выкурил три дармовые сигареты и только потом вспомнил, что «не курит». Покачав головой, Федор Аверьянович смял пачку с оставшимися сигаретами в комок и в сердцах зашвырнул ее на тент крыши соседней палатки. «Вот она - жизнь человека в погонах! Опять надо думать о главном!.. А «влюбленным голубкам» пора по клеткам… Время не ждет», - сказал он самому себе и, отдернув входной полог, решительно вошел в палатку…

* * *

Машина с красными крестами на ветровых стеклах остановилась у железнодорожной станции провинциального городка в Ленинградской области. Из нее деловито вышел высокий подтянутый мужчина в очках и с сединой в волосах.

- Аркадий Николаевич! - окликнул его водитель «скорой помощи». - Когда вас встречать из Москвы?

- Через три дня, - ответил на ходу главный хирург Центральной районной больницы Стрешнев, направляясь к привокзальной кассе, чтобы взять билет на электричку до Санкт-Петербурга.

На Московском вокзале Стрешнев сел в поезд с надписью на вагонах «Красная стрела» и занял в купе верхнюю полку, согласно месту, указанному в билете.

«Вообще-то под эту поездку на научно-практическую конференцию, посвященную вопросам эндоскопии и лапоротомии, можно было бы выкроить и целую неделю, - подумалось ему. - Но в больнице много работы и задерживаться в Москве нет особых причин. Да и жена с детьми - близняшками Колей и Олей - на столь долгое мое отсутствие своего согласия не давали. Ничего, хватит и трех дней».

Под стук вагонных колес хорошо думается, вспоминается о прошлом. Вот и Аркадию Стрешневу припомнились события пятнадцатилетней давности, когда его - военного врача - вчистую уволили из рядов Советской армии под каким-то дурацким предлогом «о сокращении офицерского состава». Стрешнев вернулся в родной Сестрорецк, устроился работать в больнице по своей армейской специальности, встретил красивую и добрую девушку по имени Любаша, которая и родила ему двух замечательных близнецов, а теперь собиралась «повторить свой успех», вновь будучи на сносях.

Жизнь, что называется, «устаканилась», как любил поговаривать нынешний тесть Аркадия Василий Иванович, работавший водителем автобуса на междугородних линиях. Но нет-нет, да и вспоминалась Стрешневу его офицерская служба в далеких экзотических странах, хотелось повидаться со старыми боевыми друзьями. И вот однажды они вместе с женой отправились в отпуск на Кубу. Там Аркадий съездил в Сьенфуэгос, где дислоцировался прежде кубинский госпиталь, но на месте его не нашел. Зато отыскал бывшую главную медсестру госпиталя Розалию Аттис. Она-то и поведала «коллеге Мигелю Родригесу» о том, что их госпиталь в конце 1987 года подвергся внезапному нападению большого вражеского десанта и был практически уничтожен, при этом весь медперсонал и раненые, которых не успели эвакуировать в тыл, были перебиты. Сама Розалия - одна из немногих уцелевших в той бойне. «Так что вам, коллега Мигель, очень повезло, что вы покинули нас несколько раньше. Сам Бог сохранил вас для жизни», - сказала она на прощание.

Двое суток в Москве пролетели для Стрешнева в делах и заботах. На третий день Аркадий участвовал в работе семинара по внедрению в медицинскую практику новых технологий и медикаментозных средств. Полновластной хозяйкой этого семинара проявила себя некая Линда Бурт - американская миллионерша, которая (по всему было видно) не жалела денег на свою внешность, изрядно тратясь на косметологию и пластическую хирургию. Поначалу Стрешнев не обратил на нее особого внимания, но когда она заговорила по-английски, как-то по-особенному грассируя, ему вспомнилась «мулатка-шоколадка» Дадина и ее манера говорить, двигаться, поправлять волосы.

«Да это же она, разрази меня гром!.. - вдруг осенило Аркадия, но он сам себе не поверил. - Нет, вряд ли. Эта лощеная леди с белой кожей, с большой грудью и с совершенно иными чертами лица, нежели у Дадины, не может быть той знойной женщиной, которая долгое время являлась мне в сновидениях. Или все это только результаты пластики, и все-таки это Дадина? Достаточно увидеть, как она по-детски светло и радостно улыбается…»

Стрешнев хотел подойти к президенту крупной фармацевтической компании, заговорить с ней, но не тут-то было. Охрана не подпустила Аркадия даже близко. Ему лишь разрешили написать ей записку, что он тут же и сделал.

«Милая Дадина, - написал он на клочке бумаги, вырванном из записной книжки. - Ты еще помнишь своего «доктора Ваню»? И не удалила ли ты свою замечательную сексапильную родинку на левой ягодице?..» - и так далее в том же духе. Стрешнев уже собирался подписать записку и передать ее охраннику миллионерши, как вдруг заметил рядом с ней подполковника Санчеса-Романтеева, собственной персоной… Он здорово сдал, постарел, но это был все тот же хитрованистый «жучок-бодрячок». Судя по всему, Федор Аверьянович возглавлял теперь охрану американской фармацевтической компании, которой заправляла миллионерша Линда-Дадина.

«Опасайся не гидры о семи головах, а человека о двух языках», - припомнилась Стрешневу древняя мудрость, высказанная некогда кем-то из восточных поэтов. И ему как-то сразу расхотелось встречаться с этими людьми, напоминать им о себе. А еще через мгновение в голове появилась четкая мысль:

«Не хочу больше этого притворства, этих игр - любовных, шпионских, карьеристских и всех прочих, какие только бывают в жизни. Нужно просто жить, жить свободно и счастливо, как дает Бог…»

ОРДЕН БЕЛОГО ОРЛА Буров

Свободный от приема пациентов день врач-экстрасенс Буров решил посвятить написанию давно обещанной статьи для научного журнала. Однако он продвинулся не слишком далеко, поскольку в прихожей прозвучал звонок.

- Кто там? - спросил Буров, заранее послав про себя пришедшего к черту.

- Откройте, милиция! - прозвучал мужской голос.

Виталий Севастьянович за собой никаких грехов не ведал и потому спокойно открыл дверь. На лестничной площадке обнаружилась группа людей, среди которых он знал только двоих. Первым был участковый инспектор старший лейтенант милиции Каблуков, которому Буров однажды помог перевоспитать потомственного алкоголика и буйного хулигана Ниточкина, наводившего страх на всю округу. Второй была дворничиха по имени Алла, которая заочно училась в Институте кинематографии на киноведческом факультете и работала в местном домоуправлении.

- Гражданин Буров Виталий Севастьянович? - спросил капитан милиции, возглавлявший всю эту группу.

- Да.

- Прошу принять участие в санкционированном обыске в квартире гражданина Телегина в качестве понятого. Сразу же предупреждаю вас, что вы имеете полное право отказаться от этого следственного действия, но это, замечу, не в ваших интересах. Зачем вам неприятности?

Подумав, что неприятности ему действительно ни к чему, а процедура обыска у Телегина, жившего двумя этажами выше, скорее всего, много времени не займет, Буров согласился.

Капитан милиции назвался:

- Следователь РОВД Стороженко. Вы, Виталий Севастьянович, и вы, Алла Борисовна, предупреждаетесь об ответственности за разглашение данных предварительного следствия.

- А что мы должны будем делать? - полюбопытствовала Алла.

- Только присутствовать в течение всего обыска и внимательно наблюдать за ходом всего следственного действия…

Говоря откровенно, Телегина из квартиры номер 320 Буров толком и не знал, видел раза два-три в месяц и отвечал на его поклоны. Жил Телегин тихо, соседи на него не жаловались. Да и вообще этот человек производил впечатление делового живчика, в вечной суете и спешке стремившегося объять необъятное - всюду попасть и везде поспеть. Но надо было видеть физиономию этого Телегина, когда он услышал об обыске! Его буквально перекосило от злости и страха. Однако он сумел взять себя в руки и боязливо проблеял:

- Предъявите ордер…

- Пожалуйста. - Стороженко протянул Телегину постановление, подписанное прокурором. - Можете ознакомиться. После этого вы вправе сделать любое заявление, которое мы занесем в протокол.

- Какие там заявления, - возвращая ордер, простужено прогундосил Телегин. - Никаких заявлений не будет. Коли в чем подозреваете, то ищите, вольным воля!..

- Значит, вы отказываетесь от добровольной выдачи похищенного? - снова задал вопрос следователь.

- Ничего не знаю и не ведаю! Никогда ни у кого не крал…

- Тогда приступим к делу, - кивнул Стороженко сотрудникам, а сам, пройдя в гостиную, уселся за стол и открыл свой портфель.

Телегин молча курил сигарету за сигаретой, а Буров зачем-то диагностировал его на расстоянии, применяя свою уникальную методику, как будто тот был его пациентом и ему необходима была консультация врача-экстрасенса.

«Э, да у тебя, друг любезный, налицо все признаки базедовой болезни, а поскольку ее провоцируют главным образом психические переживания, постоянные стрессы, значит, не так уж безоблачна и спокойна твоя жизнь».

Все дело в том, что доктор Буров обладал даром экстрасенсорного восприятия действительности. Откуда у него этот дар появился? Это долгий рассказ. Еще в те благословенные дни, когда учился он в медицинском институте, его однажды «постигла кара небесная», и это в прямом, а не в переносном смысле. Рядом с ним взорвалась шаровая молния, та самая молния, о которой наши ученые до сих пор имеют весьма поверхностное представление. Буров же после той катастрофы обнаружил способности получать информацию почти на любые свои вопросы прямо из энергоинформационного поля нашей планеты. Стоило ему только сказать про себя три заветных слова: «Готов принять истину!», как тут же, словно компьютерный файл, перед ним открывалась одна-единственная страничка со словом: «Спрашивай». И больше ничего. Оставалось только задать вопросы…

Один из оперов - высокий усатый парень - прервал размышления врача и пригласил его и Аллу пройтись по «телегинским хоромам». Они и впрямь заслуживали такого названия. Все пять комнат были заставлены мебельными гарнитурами лучших итальянских фирм. Гостиную украшала мебель фирмы «Турри» из дорогих пород дерева, сочетавшаяся с мраморными скульптурами. В других помещениях мебель, произведенная фирмами «Медеа» и «Гарофоли», окончательно убедила Бурова, что Телегин не зря суетился в этой жизни, кое-что стоящее он действительно приобрел. Один только спальный гарнитур в дальней комнате, созданный знаменитой «ОАК», сам по себе тянул на целое состояние.

У Аллы от всей этой шикарной обстановки глаза вообще вылезли из орбит, и она стала похожа на школьницу, впервые пришедшую на выставку модного художника и увидевшая там «ню»…

Буров не ожидал, что по соседству с ним проживает настоящий Крез. Подумав об этом, врач внимательнее пригляделся к Телегину. Почему-то очень захотелось пообщаться с ним на уровне «информационного поля», что он и не преминул выполнить, вызвав в своем воображении образ хозяина квартиры и задав ему вопрос: «Что тебя тревожит сейчас?» Ответ не заставил себя долго ждать…

Телегин

…О том, что обыкновенный фельдшер «скорой помощи» Валерий Булавин неожиданно разбогател, я проведал от одного из своих мальчишек-информаторов, тринадцатилетнего Вадика, к имени которого дворовая пацанва за постоянный насморк добавила прозвище Шмыга. Вадик-Шмыга обожал наличные и, прежде чем сообщить мне что-то интересное из жизни семей несовершеннолетних подведомственного ему района, всегда предварительно обдумывал примерную стоимость информации. Вот и при той нашей встрече он, шмыгнув носом, заявил:

- Новость обойдется вам в сто баксов.

- Рассказывай, - кивнул я.

- На улице Обручева в доме тридцать девять проживает один докторишка-фельдшеришка по фамилии Булавин. У него имеется младший братец Алешка - восьмилетний сопляк. Он-то и имел глупость похвастаться вчера перед своими дружбанами, что брат Валерик притаранил домой целую шкатулку старых орденов, и даже показал им какой-то облезлый крест, на котором сзади видна надпись: «Измаил взят декабря 11 1790…»

- Может, в той шкатулке и был только этот крестик, - сказал я, сделав вид, что это сообщение меня не интересует.

- Аванс! - тут же потребовал юный вымогатель, и мне пришлось раскошелиться на десять долларов, после чего он продолжил: - Нет, там было полно всяких орденов! Я о таких и слыхом не слыхивал. Например, на одном из них в самом центре есть слова «Польза, честь и слава», а на другом не по-нашему написано и при нем имеется какой-то красный с белым крестик прямо на двуглавом орле с короной…

- Ладно-ладно, будем считать, что твое сообщение не полная лажа. Вот тебе еще десять долларов, а остальные получишь после моей проверки. Может быть, даже добавлю… Так в какой квартире, ты говоришь, живет этот самый Булавин? В пятьдесят пятой? Ладно, служи дальше, и я тебя не забуду…

На самом деле меня очень заинтересовало сообщение Вадика-Шмыги, и потому, придя домой, я тут же подошел к книжной полке и отыскал справочник по старым российским орденам, из которого и узнал, что самым первым в России по приказу самого Петра Великого был учрежден орден Святого Андрея Первозванного. Всего же Петр при жизни учредил два ордена, а уже к 1917 году в России существовало восемь орденов, несколько десятков медалей и множество коллективных наград, жалуемых целым воинским подразделениям за особые боевые заслуги. Судя по тому описанию, которое дал мне Вадик, у Булавина находились по крайней мере два очень дорогостоящих ордена, и, скорее всего, одним из них был орден Святого равноапостольного князя Владимира первой степени и старейший польский орден Белого Орла, восстановленный Александром I в 1815 году, когда Королевство Польское было присоединено к Российской империи. Да только за эти две побрякушки их нынешнему держателю Булавину можно было отвинтить башку! Нельзя такие дорогие вещи хранить дома, ведь это музейные редкости, требующие особой системы охраны…

В общем, через пять минут я созвонился с Пашкой Прохоровым, которого в наших кругах гораздо лучше знают по кликухе Мозоль, и назначил ему встречу у «Гастронома», что на нашем кодовом языке означало: «Встретимся в пивном ресторане в Парке культуры и отдыха в 18.00».

Встреча состоялась, как я и планировал, несмотря на то, что на улице шел проливной дождь. Мозоль, дожидаясь меня, назаказывал пять кружек пива и сам же их все вылакал…

- Есть дело, - сказал я Пашке, когда выпил первую кружку. - Шкатулка со старинными орденами в жилой квартире дома на улице Обручева. В однокомнатной квартире проживают двое - фельдшер Булавин и его младший брат, школьник Алеша. Как обычно, понаблюдай за их распорядком дня, заранее подумай, где он может хранить ценности и…

- Не учи ученого, папашка, - прохрипел Мозоль, отдуваясь после шестой кружки. - Будет тебе шкатулка, не сомневайся…

Я внимательно посмотрел на Мозоля и про себя отметил, что от интеллигентного студента-историка, каким был Пашка еще несколько лет назад, когда мы познакомились, ровным счетом ничего не осталось. Передо мной сидел опустившийся забулдыга, готовый пойти на любое преступление, если оно сулило хороший куш. Так я подумал. И ошибся. Он оказался способен на большее…

* * *

…Пашка-Мозоль вместе с рябым подельником поджидал Булавина в его подъезде. Когда тот, возвращаясь после ночного дежурства, открыл дверь своей квартиры, Мозоль оглушил его электрошоковой дубинкой и, приказав рябому втащить бесчувственное тело в прихожую, стал неторопливо и методично обследовать квартиру. Шкатулку с орденами он обнаружил в шкафу под стопкой постельного белья, принесенной из прачечной. Полюбовавшись на сверкавшие бриллиантами кресты и восьмиугольные звезды, закрыл шкатулку и положил ее в полиэтиленовый мешочек.

- Сматываемся, - сказал он подельнику, сторожившему хозяина квартиры, все еще находившегося в отключке.

Буров

Когда Булавин пришел в себя и понял, что доверенные ему ценности исчезли, то первым делом позвонил в милицию. Милицейская группа прибыла через пятнадцать минут, но преступников, естественно, уже и след простыл. Милиционеры только предложили Булавину описать как можно подробнее похищенные ордена, что Валерий тут же и сделал.

Собственно, весь этот эпизод нападения на Булавина на пороге его квартиры и дальнейшие события разворачивались перед внутренним взором врача-экстрасенса уже после того, как замолчал голос Телегина. И это для Бурова было в новинку. Обычно информацию он мог получить только через контакт с какими-нибудь вещами или предметами, которыми пользовались те или иные интересующие его люди. Они, не ведая того, оставляли на этих вещах довольно устойчивый «видеоряд» своих дел, разговоров, а иногда даже и мыслей. В данном же случае эпизод ограбления квартиры почему-то был «показан» без каких-либо специальных усилий с его стороны. А это означало, что где-то рядом находится человек, знавший о происшедшем все подробности. Он только что «прокрутил» их в своей памяти.

И тут Буров вспомнил, что один из приглашенных в квартиру Телегина для обыска был очень похож на потерпевшего Булавина. Значит, «картинка» могла исходить от него.

Буров пристальнее вгляделся в черты лица Булавина и постарался наладить прямую связь с его сознанием, чтобы выяснить главный вопрос: как ордена попали к нему?

Вопрос не остался без ответа, и внутри его черепной коробки зазвучал голос Валерия Булавина…

Булавин

…Все началось с вызова к больному восьмидесяти пяти лет из микрорайона Митино. Я как раз немного расслабился под радио «Ностальжи», крутившее на своей частоте французскую песенку в исполнении дуэта Жана-Луи Мюра и Милен Фармер. И потому не сразу ответил на вызов диспетчера по рации, за что получил вполне справедливый нагоняй.

В общем, заказ я принял и сказал водителю медицинского «рафика» Олегу, чтобы он включал сирену и мигалку и гнал вперед.

Минут через двадцать мы были на месте, и я, прихватив медицинский чемоданчик с аптечкой доврачебной помощи, поднялся в лифте на пятнадцатый этаж башни-новостройки.

Дверь в квартире номер 237 оказалась распахнутой настежь, и я вошел в просторную прихожую без звонка.

- А вот и доктор приехал, - успокоительно проговорила пожилая дама с болезненным желтым лицом, выходя из комнаты. - Проходите сюда! Я соседка из 236?й квартиры. Возвращаюсь я, значится, из магазина, а на лестнице сидит вот этот пожилой мужчина и устало спрашивает меня, не знаю ли я, где находится Лена Троицкая, хозяйка квартиры. А как же мне, значится, этого не знать, если Лена даже запасные ключи мне доверяет. Она, отвечаю, уехала с подружкой отдыхать в Сочи. Вернется дней через десять, не раньше.

«А она разве не получала телеграмму из Франции?» - спрашивает старичок опять, а самому, чувствую, плохо, он даже на ногах стоять не может.

«Я не знаю, - говорю. - Мне она не докладывала».

«Я прадед Лены, - представился наконец он. - Зовут меня Максим Семенович. Я очень долгое время жил вдали от родины и не имел известий от своих родных и близких из России. Но мои московские друзья помогли узнать адрес правнучки, и я написал ей письмо о том, что собираюсь приехать к ней в гости, а заодно напоследок взглянуть на город, где родился и откуда юнцом-юнкером уехал в 1917 году…»

«Все ясно! - сказала я. - Значит, Лена и не могла получить ваше послание. Она уже две недели как уехала на курорт».

«Что же мне теперь делать? Я тут еще прихворнул в дороге. Мне очень нужно повидать Лену - это вопрос жизни и смерти…»

«Ясное дело, не буду же я держать вас на пороге Лениной квартиры. Она и сама бы мне этого не простила. Я вам дам ключ, и живите здесь, пока она не вернется».

«Большое спасибо!»

- Все бы хорошо, - продолжила свой рассказ соседка, - да вот дедушке стало совсем невмоготу. Уже дважды «скорую» вызывали! Но ваши коллеги, молодой человек, только плечами пожимают. Говорят, что дедушка нетранспортабелен. Укол сделают и уезжают. Нет бы человека в больницу отвезти…

- Не волнуйтесь, бабуля, посмотрим, чем можно помочь Максиму Семеновичу. Сделаю все возможное! - заверил я пожилую даму, и потом сам же пожалел, что наобещал невозможного.

Троицкий - маленький, тщедушный старичок, исхудавший до невозможности, - был болен неоперабельным злокачественным новообразованием четвертой стадии. Мне ничего не оставалось, как только сделать ему инъекцию морфия, чтобы хоть как-то облегчить на некоторое время его муки.

И вот, когда Троицкому стало немного полегче, он попросил меня выслушать его.

«Видимо, я уже не смогу дождаться приезда правнучки, а я должен ей передать очень важное сообщение. Она должна унаследовать большие ценности, но не в деньгах, а, так сказать, в материальных благах - драгоценностях, если хотите… Короче говоря, я приехал сюда, чтобы взять из тайника на Пятницком кладбище хранившиеся там все эти десятилетия коллекционные российские ордена, принадлежавшие некогда моему отцу, Семену Матвеевичу, купцу первой гильдии. Он не пожелал уехать за рубеж и погиб в Самаре голодной смертью в двадцатом… Только совсем недавно мне передали прощальное письмо от него, в котором только мне понятными знаками было зашифровано сообщение о тайнике под одной из могильных плит родового захоронения семейства знаменитых русских актеров Щепкиных-Куперников на Пятницком кладбище в Москве. Мне некому было сообщить об этом, и я, несмотря на недомогание, отправился в Россию и лично убедился, что ордена лежат все еще на том месте, где спрятал их мой отец. Я побоялся изымать их и везти с собой, ведь я могу скончаться в любой момент. Надо, чтобы Лена сама взяла ордена. Они теперь принадлежат ей. Она должна сделать это побыстрее! Я узнал, что кладбище собираются перепланировать, и тайник может быть уничтожен. Поэтому ордена нужно забрать срочно. Возьмите их из тайника сами и передайте Лене. Она… знает… как… поступить с ними!..»

Последние слова дались Троицкому с большим трудом. Произнеся их, он потерял сознание и через час скончался. Мне осталось только выполнить свой скорбный долг, вызвав к постели умершего старшего врача смены для того, чтобы он официально констатировал смерть пациента, и сообщить об умершем в местное отделение милиции…

На Пятницкое кладбище, что находится неподалеку от метро «Рижская», я отправился ранним утром следующего дня. К шести часам я подходил к еще закрытым воротам церковной ограды. Но я знал, что на территорию кладбища можно проникнуть и через «черный ход», то есть воспользовавшись обыкновенной дыркой в заборе…

Конечно, найти нужное захоронение в любом некрополе - дело, заведомо обреченное на неудачу, если ты не знаком с кем-нибудь из местной администрации. К сожалению или к счастью, у меня таковых знакомых не имелось, но было другое неоспоримое преимущество: это кладбище я неплохо знал еще с детских лет, поскольку здесь были похоронены мои отец с матерью.

Семейная усыпальница Щепкиных-Куперников, где последнее захоронение было сделано в самом начале двадцатого столетия, находилось примерно через два участка от могил моих родных. Оказавшись возле усыпальницы прославленных русских актеров, я вдруг почувствовал какое-то недомогание, точно из меня внезапно выкачали всю энергию. Ноги стали ватными, руки плетьми бессильно повисли вдоль туловища, глаза сами собой закрылись, и я без чувств рухнул на песок с гравием, которым были усыпаны дорожки между обомшелыми надгробными стелами.

Пришел в себя буквально через минуту и тут же вскочил на ноги, стряхивая песок с брюк. Что со мной произошло? Необходимо проверить собственный организм, пройти всестороннее медицинское обследование. А может, то была просто обыкновенная усталость после суточного дежурства?

Так и не найдя ответа на эти вопросы, я присел в изнеможении на скамейку и стал размышлять, где же могут быть спрятаны ордена, о которых говорил перед смертью Троицкий. К сожалению, он не успел объяснить мне, как найти точное место тайника, а искать наобум возле десятка надгробий, находившихся в этой ограде, было делом долгим. Да и кто позволит мне этим заниматься? Я слышал, что на городских кладбищах из-за участившихся случаев святотатств теперь постоянно дежурили работники милиции…

Надо сказать, что когда я потерял сознание, то, падая, довольно сильно стукнулся лбом о бордюрный камень цветника и теперь невольно потер это место пальцами. В тот же миг будто что-то щелкнуло у меня в мозгах, и я совершенно точно увидел рядом с собой фигуру пожилого человека, лицо которого чем-то напоминало Максима Семеновича Троицкого. Но это был определенно не он. Да и одежда у этого человека была скроена не по современной моде. Шляпа-канотье, костюмная пара с поддевкой, желтые ботинки…

Человек прошел совсем рядом со мной, но у меня почему-то не возникло желания окликнуть его. Настороженно оглядевшись, он прошмыгнул к самой дальней стеле и, присев на корточки, что-то спрятал под фундаментом. На меня он попросту не обращал внимания, как будто меня там и не было.

Потом, вытирая руки, странный человек быстро вышел из ограды и… исчез, словно растворился в воздухе. Призрак, да и только.

«Какая-то чертовщина», - подумал я, но все же решил проверить подсказку призрака. Зайдя за самый старый надгробный памятник, я тоже присел на корточки и внимательно осмотрел фундамент стелы. На первый взгляд, здесь ничего не было, но стоило мне пощупать рукой кирпичи, как тут же один из них совершенно свободно отделился от общей цементной кладки. В образовавшуюся щель я просунул руку чуть ли не по самое плечо и нащупал там какой-то сверток. Я убрал сверток в сумку и поспешил прочь от этого места.

Дома я развернул старую дерюжку, в которой оказалась старая же деревянная шкатулка с металлическими уголками. Когда я выложил на стол содержимое шкатулки и стал внимательно изучать отлично сохранившиеся ордена, сзади ко мне потихоньку подкрался проснувшийся младший братец Алешка и восхищенно ахнул:

- Где ты это раздобыл?! Это же для игры в войнушку незаменимые вещи…

- Не выдумывай! - строго прикрикнул я на братца, лихорадочно придумывая что-нибудь правдоподобное для отвода глаз, но в голову ничего не приходило, и тогда я брякнул: - Это я на улице нашел. Иду, а оно валяется…

- Ври больше, - сказал Алешка. - Такие вещи под ногами давно не валяются. Чур, вот этот крестик будет мой!

- Бери, только отстань, - отмахнулся я от брата, а когда он, зажав в кулаке офицерский крест, попытался похитить из горки драгоценностей еще и звезду Святого Александра Невского, я не выдержал и прогнал его.

Оставшись один, я рассмотрел наградные реликвии более внимательно. В шкатулке оказалось пять восьмиугольных звезд с бриллиантами, столько же крестов к ним и штук семь разных офицерских крестиков. Я тут же решил сделать их опись. На всякий случай…

Буров

…Оперуполномоченные уголовного розыска продолжали методично простукивать стены, ощупывать пухлые перины и подушки, заглядывать в ящики шкафов и супермодных мебельных стенок. Наличные деньги в различных валютах, в том числе и в российских рублях, сваливали прямо на стол перед следователем, и он теперь, шурша купюрами, раскладывал их по принадлежности к той или иной стране. Однако по всему чувствовалось, что не деньгами интересовались оперы и следователь, да и сам Телегин особого беспокойства пока не выказывал.

Теперь-то Буров понимал, чего опасался Иван Николаевич больше всего. Он боялся, что у него отберут старинные ордена, запрятанные где-то здесь, в квартире. В этом врач теперь не сомневался. Однако лично Бурова в данный момент больше интересовали взаимоотношения, сложившиеся у Телегина с Пашкой-Мозолем, которому Иван Николаевич давал поручения весьма деликатного свойства - ограбить квартиру, например… Что же это за дружба между ними такая?

Буров вновь остановил свое внимание на Телегине и вызвал его фантомного двойника на откровенность…

Телегин

- …Дело с экспроприацией выгорело, - пошутил Мозоль при нашей очередной встрече в пивном ресторане. - Получите по счету!

Он передал мне поцарапанную шкатулку с местами облупившейся краской от некогда яркой росписи.

- Там все регалии на месте? - подозрительно спросил я, не рискуя открывать шкатулку в этом продымленном вертепе.

- Обижаешь, хозяин! - скорчил оскорбленную физиономию Мозоль. - У Пашки всегда все тип-топ, как в гробнице Тутанхамона…

- Проверю, - предупредил я. - Не здесь, а дома…

- Когда-то, Иван Николаевич, вы, извините, заглатывали любую наживку, какую я только вам поставлял, не принюхивались…

- Да, были времена, а теперь моменты… Только ведь и ты, друг ситный, был куда честнее. Студент, увлеченный археологией. Ты помнишь, как мы с тобой познакомились?

- Еще бы! Я тогда с Витькой-Шприцем дьяковскую культуру копал рядом с музеем «Коломенское»… Помнится, вы на наших находках хорошо руки погрели!..

- Это было самым началом нашего совместного бизнеса, - улыбнулся я приятным воспоминаниям. - Меня тогда поперли из армии, сказав, что я не имею перспектив по службе. Мол, тебе уже за сорок, а ты все в старших лейтенантах обретаешься. А чего ж они хотели? В военно-строительных частях, как говорится, нет места подвигу, и потому выдвинуться и выслужиться там ой как нелегко!

- Правильно, - кивнул Пашка. - А рядом с «Коломенским» ваши воины жилой дом возводили, тогда-то мы с вами и познакомились.

- Все верно! Я после получки здорово поддатый был, ну и пошел вечером со стройки через село Дьяковское. Оно тогда еще не снесено было по генпроекту застройки микрорайона у Каширского шоссе… Там-то я вас и заприметил - двух идиотов с лопатами и мешком. Вы копошились в огороде деревянного дома, предназначенного на снос.

- Ага! Вы к нам и прицепились. Говорите: «Дайте закурить!» А потом: «А что это вы тут копаете?» Мы отвечаем: «Червей для рыбалки, не видишь, что ли?»

- А сами все норовили дерюжкой укрыть находки, - усмехнулся я.

- Конечно: каждому показывать, себе что останется?

- Ладно, ладно, я же все-таки заглянул под ту дерюжку, а там какие-то черепушки, куски ржавого железа, а в самой середке настоящий меч с рукояткой, украшенной драгоценными камнями…

- Попадались в тех раскопках и дорогие вещицы, но редко, - признался Мозоль, опустошив третью по счету кружку пива. - Пожалуй, самыми дорогими оказались статуэтки из золота да еще женские украшения в виде подвесок и блях…

- За них мне потом удалось выручить немалые деньги, если помнишь… - скромно заметил я.

- Как не помнить! Весь наш антикварный бизнес с этого, по сути, и начался. Уже потом мы из любителей-гробокопателей перешли в ранг профессионалов международного класса. Но это потом. А поначалу вы профинансировали нашу первую экспедицию в Татарстан, где мы занимались раскопками так называемой ананьинской культуры. Особенно хороший навар принес нам Старший Ахмыловский могильник!.. - Пашка даже причмокнул языком.

- Кстати, ты слышал, что ваши раскопки подстегнули местных археологов? После вас на том месте было организованно раскопано тысяча сто погребений, относящихся к пятому веку до нашей эры, - просветил я Мозоля, но того трудно было чем-то удивить.

- А вы, Иван Николаевич, думаете, что я после того, как меня поперли из университета, больше ни одной книжки не прочитал? Знаю я про тот могильник. И если бы не придурок Витька-Шприц, которому не вовремя охота пришла ширнуться, и он из-за дерьмовой дозы опия золотой браслет местным барыгам продал, то хрен бы те археологи нам дорожку перебежали…

- А при чем здесь Витька? - недоуменно пожал я плечами.

- Ну как же, сучий потрох! Тех барыг загребли в ментовку, а они, само собой, настучали на Витьку и на наш промысел. Оттуда все и пошло. Сначала фельетон появился про Министерство культуры в центральной прессе, а потом и послали специальную экспедицию, организованную Институтом археологии в Москве и местными краеведами. И возле тех могильников такие милицейские посты повыставляли, что и не сунешься…

- Витька там и погиб… - горестно покачал я головой. - Хороший парень был, работяга!

- Хорошо еще, что он в руки легавых не угодил. Убежать пытался, его и пристрелили.

«Куда это Мозоль клонит?» - подумал я.

- …Не мешало бы вам, Иван Николаевич, увеличить расценки за наш труд, за те изделия, что я для вас добываю, а то ведь инфляция, сами знаете…

Только теперь до меня дошло, чего добивался Мозоль. Действительно, благодаря его находкам, привозимым из разных поездок сначала по нашей стране, а потом и из-за рубежа, мне удалось с помощью одной крупной американской фирмы создать сеть небольших мастерских по изготовлению сувенирной продукции. Основой для моих сувениров служили самые разные изделия древних мастеров, начиная от каменных скребков и наконечников для стрел и копий и кончая золотыми украшениями. По-видимому, Пашка-Мозоль собирался отойти от бесконечных командировок и осесть в тихом кабинетике фирмы, которой я руководил. Но Мозоль чересчур много знал обо мне, о моих прошлых делах, чтобы ввести его в фирму простым клерком. Придется сразу назначить на руководящую должность.

Словно в подтверждение моих мыслей, Мозоль заявил:

- Хочу поработать в центральном офисе. Как вы на это смотрите?

- Паша, - попытался я его образумить, - ты у нас лучший специалист по разъездной работе, так сказать, главный гробокопатель фирмы. Ну и не суйся ты к бюрократам, там и без тебя бездельников хоть пруд пруди… Увольнять же никого нельзя, только дай зацепку налоговой полиции! Она тебя по миру пустит. А так льготы и уважение от администрации округа, как-никак мы создаем в нашей фирме новые рабочие места, решаем вопрос с безработицей…

- Иван Николаевич, - усмехнулся Пашка, - вот только не надо мне лапшу на уши вешать! Понимаешь? Я чертовски устал, и если вы не сделаете мне хорошо, то я сделаю вам вдвойне плохо, как говорят у них в Одессе.

- Ты что же, мне угрожать вздумал? - усмехнулся я.

- Да нет, просто напоминаю, что я про вас знаю очень много. Про появление ваших капиталов, которые вы нахапали еще тогда, когда работали на военных стройках в качестве прораба. А уж про теперешние ваши счета в иностранных банках я вообще даже не намекаю. Заметьте это и оцените по достоинству. В общем, я еду в последнюю командировку, а потом вы меня официально назначаете своим заместителем по коммерции, что ли… И вводите в правление!

Я поставил недопитую кружку на стол, выплюнул шелуху от вареной креветки и как мог спокойнее ответил:

- Я подумаю над твоим предложением. Но сначала тебе все же придется съездить на недельку в Бразилию…

«Оттуда ты вряд ли вернешься живым…» Последнюю фразу я, конечно же, произнес про себя, зачем волновать человека раньше времени. И еще подумал о том, как плохо все же знает Мозоль мое положение в фирме. Дело в том, что я не являлся официальным руководителем, как он предполагал, я был теневым боссом, а это существенно меняло дело. Я не собирался навязывать подставному директору своих людей, каждый обязан знать свое место. К тому же зачем мне нарушать правила игры, которые я сам и придумал?

Вернувшись домой, я первым делом осмотрел ордена, полученные от Мозоля. Меня сразу же насторожил тот факт, что по крайней мере одного ордена в шкатулке не хватало. Я хорошо запомнил то, что говорил мне юный шалопай Вадик-Шмыга. В шкатулке должны были непременно находиться вместе с другими орден Святого равноапостольного князя Владимира первой степени и орден Белого Орла. Но если первый орден я отыскал сразу, то второго на месте не оказалось.

Стало быть, господин Мозоль все же решился на свою игру в нашем альянсе, подумалось мне. Что же, этим он сделает свою собственную кончину еще более мучительной…

Буров

Усатый опер неожиданно позвал понятых в спальню, где, торжественно помахав руками, точно фокусник, жаждущий аплодисментов, открыл заднюю панель телевизора «Панасоник», на котором стоял еще и видеомагнитофон той же системы.

- Обратите внимание на это, - сказал он, вытаскивая из телевизора бумажный сверток. - Как видите, тут находится явно чужеродная «деталь», которую японцы при всех своих талантах в электронике придумать никак не могли…

Развернув сверток, опер вынул звезду и крест.

- Это орден Святого равноапостольного князя Владимира, - с дрожью в голосе проговорил Валерий Буланов, тихо подошедший к нам вместе со следователем Стороженко.

- Я всегда говорил, что каждому «изобретателю» подобных тайников можно спокойно выдавать авторское свидетельство, - пошутил Стороженко, у которого от этой находки явно поднялось настроение. - Опишем этот орден в протоколе.

Через мгновение Стороженко опять сидел за столом и, отодвинув в сторону разложенные стопками банкноты, внимательно разглядывал знаки ордена. Потом он взял ручку, пододвинул к себе лист бумаги и начал что-то быстро записывать.

Когда среди «команды» Стороженко появился сухопарый старичок в очках и с седой бородкой клинышком, типичный представитель академической профессуры, Буров даже и не заметил. Однако чувствовал старичок себя в чужом доме довольно уверенно, видимо, не раз участвовал в подобных следственных мероприятиях. Подойдя к столу, он взял стул и без спроса уселся рядом со следователем.

- Что скажете, Илья Филиппович, относительно этих знаков? Я пригласил вас для консультации как доктора исторических наук, профессора… - проговорил Стороженко.

- Извините, что несколько запоздал. Знаете ли, читал лекцию в университете…

Только теперь Буров вспомнил фамилию этого человека, чьи выступления неоднократно видел по телевизору в программах телеканала «Культура». Это был профессор Полянский.

- Несомненно, эти знаки принадлежат российскому ордену, учрежденному императрицей Екатериной Великой в день двадцатой годовщины ее восшествия на престол, - сказал профессор Полянский, почтительно подержав в руках звезду и крест. - Ну, вы, наверное, знаете, что святой патрон этого ордена - великий князь Владимир Киевский, немало сделавший для расширения границ Древней Руси. Во времена его правления Русь приняла христианство, и потому он был канонизирован церковью как святой равноапостольный князь…

Буров не знал, чем это объяснить, но рассказ профессора все дальше и дальше уводил его от мыслей о виновниках похищения этих орденов, погружая в глубинные изыскания. Какие-то бледные образы теснились в его сознании, приоткрывая двери в давно минувшее. Видимо, знаки ордена, как и любая другая вещь, несли в себе, в своем информационном поле, интереснейший материал, знания, которые могли помочь ему более основательно и глубоко разобраться во всем этом деле. И он перестал противиться потоку информации, исходившей от орденских знаков.

Его сознание медленно погружалось в прошлое, фиксируя отдельные картинки давней московской жизни. Он видел Кремль за речной гладью, до которого можно было добраться только на лодке, видел лодочников, торговавших вразнос всякой всячиной на Кузнецком мосту, наблюдал за дракой пьяных извозчиков, не поделивших седока…

Наконец круговерть множества мелких картинок вытеснила одна большая красочная картина, изображавшая разношерстную публику в зале. Несомненно, Буров находился в зале Московского окружного суда, где с участием присяжных заседателей слушалось дело «Клуба червонных валетов». Но еще более удивительным было то, что он мог назвать с точностью до дня, когда происходило это событие. То было 1 марта 1877 года по старому стилю. Больше того! Он знал, что теперь его зовут Александром Мазуриным и находится он среди других сорока пяти подсудимых.

Странное дело, но Мазурин почему-то совсем не боялся плачевного исхода лично для себя - ведь он не пожалел денег, чтобы нанять отличного адвоката, и теперь с нетерпением ожидал его защитной речи. Однако знаменитому господину Плевако все еще не давали слова…

- Напоминаю, господа, всем присутствующим в зале, - говорил председательствующий суда, мужчина средних лет с одутловатым лицом и большими лобными залысинами, - что в августе 1871 года начато следствие о получении с дворянина Еремеева, после приведения его в состояние беспамятства, безденежных обязательств на крупную сумму. Обвинение пало на дворянина Давидовского и мещанина Шпейера. Во время расследования оного преступления обнаружились и многие другие, в которых участвовали не токмо указанные выше лица. Все они оказались между собой связанными и выступали как сообщники. Члены этой преступной группы, выдавая себя за очень состоятельных людей, за чиновников, занимавших высокопоставленные посты, мошенническими путями собирали у доверчивых большие суммы денег и обещали вернуть их с большими процентами. Кроме того, они объявляли безработным, что на якобы принадлежавших им заводах имеются свободные места, и под видом найма брали с них залоги. Кроме того, они продавали несуществующие земли, учитывали безденежные векселя, продавали чужое имущество и прочее, и прочее. Для внушения своим клиентам полного доверия они имели в своем распоряжении билеты на вклады в различных банках. Билеты эти они закладывали и продавали. Таким образом, преступная группа получила от этих мошеннических операций около трехсот тысяч рублей. Всеми этими лицами, коих на скамье подсудимых сорок пять, в течение восьми лет, то есть с 1867 по 1875 год, было совершено пятьдесят шесть преступных эпизодов в Москве, Петербурге, Туле, Тамбове и Нижнем Новгороде.

Эти каждодневные напоминания председательствующего навязли в зубах, и Мазурин пропустил их. Ожидая выступления поверенного Федора Плевако, он вспоминал свои похождения. Разъезжая по губернским и уездным городам, всеми правдами и неправдами добывал он старинные российские ордена для богатого клиента купца первой гильдии Матвея Автандиловича Троицкого, страстного любителя и почитателя старины.

Самым первым из добытых им орденов стал орден Святого Владимира первой степени. Он принадлежал генерал-фельдмаршалу графу Валентину Платоновичу Мусину-Пушкину, которого тот был удостоен в 1789 году за успешное отражение четырнадцатитысячной армией россиян нападения тридцатишеститысячной шведской армии, руководимой лично королем шведским Густавом Третьим.

Тот орден достался ему при следующих обстоятельствах…

Мазурин

С лакеем Алексашкой, прислуживавшим в загородном имении графа Владимира Владимировича Мусина-Пушкина, Мазурин познакомился в один из ненастных осенних вечеров на постоялом дворе, куда часто забегали любители выпить со всей округи. Пропустив пару стаканчиков за счет Мазурина, Алексашка разоткровенничался:

- Наша матушка-графиня, урожденная Елизавета Бекман, сожительствовала с графом Владимиром Владимировичем ажно с 1861 года. Но поскольку у нее детей от графа не случилось, то он и жениться на ней не желал. А тут вдруг она сказала ему по секрету, что готовится стать матерью. Граф, как честный человек, тотчас принял решение сочетаться с Елизаветой Иммануиловной законным браком по церковному обряду. Но уже в то время брат графа Алексей Владимирович заподозрил Бекман, как он сказал, в «инсинуациях»… Барское слово! Черт его знает, что оно означает… Только младший брат твердо заявил, что у нашей барыни-сударыни никакой беременности нет и в помине. Что, кстати, подтверждал и местный дохтур, вызванный графом для освидетельствования беременной. Тем не менее Владимир Владимирович как-то ночью разбудил всех домочадцев и прислугу и сообщил радостную весть, что его законная супруга удачно разрешилась от бремени и родила дочь. А третьего октября девочку окрестили, назвав Александрой, и занесли в метрические книги законной дочерью графа. По этому случаю граф и позволил нам отлучиться из дома и удариться в загул. А я вот решил выпить за здоровье новорожденной…

Мазурин сразу почувствовал в этой истории запах жареного и потому заказал еще штоф водки, угостил Алексашку и стал его расспрашивать о подробностях. Наконец тот признался, что барыня держала все время возле себя двадцатилетнюю крестьянку Аграфену Азаеву. Вот та действительно была на сносях…

Большего Мазурину знать и не требовалось. Вооружившись пером, бумагой и чернильницей, он вернулся в свой номер и принялся сочинять послание дворянину Мусину-Пушкину. В том письме имелись и такие слова: «…Если Вы не желаете, чтобы позорная история, связанная с появлением на свет незаконнорожденной дочери Александры, стала известна всем, то можете купить мое молчание. Цена сравнительно невелика - знаки ордена Владимира, принадлежавшие Вашему прадеду генерал-фельдмаршалу Мусину-Пушкину… Встретимся 4 октября вечером у Лебяжьего пруда. Ваш Доброжелатель».

И эта встреча состоялась. Больной граф с трудом дотащился до указанного места. При нем находились требуемые регалии. Поначалу он согласился расстаться с семейной реликвией, только бы не навредить любимой женщине и ее ребенку. Он до последнего момента не верил в то, что был обманут супругой. Завидя же Мазурина, граф переменил свои намерения. Тяжело опираясь на трость, он подошел к нему и тут же спросил:

- Почему это вы так уверены, что Сашенька не моя родная дочь?

- У меня есть серьезные основания так считать, - ответил Мазурин.

- Я не стану вас допрашивать, - печально произнес Владимир Владимирович, держась за грудь (похоже, у него сильно болело сердце). - Однако я решил ордена вам не отдавать! Хотя и собирался сделать подобную глупость в самом начале. Но меня не поймут родственники и осудят потомки. Этот орден никогда не покинет стен родовой усадьбы нашей семьи! Слышите вы меня, бесчестный человек?! - Граф, не выдержав взятого тона, уже кричал, потрясая набалдашником трости перед его физиономией.

Однако Мазурин был готов ко всему. Не торопясь, достал пистолет и, взведя курок, наставил его на графа.

Неизвестно, что больше подействовало на Владимира Владимировича - испуг ли от вида заряженного оружия, собственное ли нервическое состояние, но только сердце его не выдержало, и граф, помертвев лицом, медленно опустился на колени и завалился на бок.

Вынув из кармана графского сюртука орденские знаки, Мазурин переложил их в свой карман и быстро ретировался через лес к дорожному тракту, где его поджидала коляска.

«Купец Троицкий будет доволен подобным приобретением для своей коллекции и не постоит за ценой», - думал он, подгоняя кучера, сидевшего на облучке.

Несколько позднее Мазурин узнал, чем кончилось дело в графской семье. Смерть Владимира Владимировича была приписана естественным причинам, и специального дознания по этому поводу не проводилось. А вот с его дочерью Александрой дело вышло громкое, на всю Российскую империю. Через пять лет после рождения Александры граф Алексей Владимирович Мусин-Пушкин заявил судейским чинам, что выдаваемый женою брата за своего ребенок рожден вовсе не ею, а находившейся у нее в услужении крестьянкой Азаевой и что это сделано его невесткой в целях закрепления за собой имущества его покойного брата.

Со слов Азаевой выяснили следующее: графиня, заметив ее беременность, уговорила отдать ей будущего ребенка. Для родов молодую женщину отправили в Москву, но с дороги тайно возвратили и поместили в сенях барского дома, рядом со спальней графини, где молодая женщина находилась до тех пор, пока не оправилась от родов. Рожденный ею ребенок был тут же у нее отобран и передан графине.

После смерти графа Владимира Владимировича его вдова долго не печалилась и вскоре вышла замуж вторично за мещанина Азбукина. Она показала, что дочь Александра рождена именно ею, и что рассказ служанки Азаевой полностью вымышлен. Затем через полгода она изменила свои показания, поведав, что ребенок рожден не ею, а привезен ее первым мужем после того, как у нее в Москве за неделю до этого случая произошел выкидыш, и что муж сам уговорил ее выдать этого ребенка за своего.

И все же Бекман-Мусина-Пушкина-Азбукина неожиданно отказалась от последнего объяснения, заявив, что дала его по уговору поверенного графа Алексея Владимировича, пообещавшего ей за это сто тысяч рублей, и поддержала первоначальное объяснение.

Однако показания врача, лечившего графиню от заболевания, при котором никакая беременность не могла быть доношена, все поставили на свои места. Присяжные заседатели пришли к выводу, что бывшая графиня симулировала беременность, а значит, должна была быть обвинена в подлоге в актах о рождении ребенка по 1441 статье Уложения о наказаниях Российской империи.

Дело это слушалось в Московском окружном суде 24 января 1873 года. Гражданский иск со стороны графа А.В. Мусина-Пушкина поддерживал все тот же Плевако, который, как всегда, мастерски справился со своими обязанностями. В результате решением суда бывшая графиня была признана виновной в подлоге, и у нее отобрали ребенка, передав его Аграфене Азаевой, настоящей матери девочки…

Буров

Все-таки его профессия давала о себе знать. Получив информацию из прошлого, он сразу же попытался продиагностировать болезни членов графской семьи. И если диагноз заболевания, от которого почил граф, ему был ясен сразу - у графа была ишемическая болезнь сердца, и он умер от обширного инфаркта, - то болезнь графини, помешавшая ей иметь собственного ребенка, заставила врача-экстрасенса всерьез задуматься. Наконец он пришел к выводу, что она страдала гипертериозом, а точнее - токсической аденомой, из-за чего и не могла нормально выносить плод.

Усатый опер вновь призвал их в самую большую комнату обыскиваемой квартиры.

- Виталий Севастьянович и Алла Борисовна, прошу вас засвидетельствовать изъятие вот этих вещиц, - сказал он.

Буров увидел письменный стол, ящики из которого находились на полу. И все же именно там, в столе, сыскари обнаружили еще один тайник и извлекли из него несколько забавных фигурок, изображавших рыцаря-крестоносца на коне и пять его пеших слуг - драбантов. Статуэтки, похоже, были из чистого золота…

И опять сознание экстрасенса заполнилось образами каких-то людей в странных одеждах, картинами давно прошедших событий. Однако прошлое в его видениях было увязано с событиями совсем недавними. Вот одна-то из этих картин, изображавшая длинноволосого субъекта по кличке Мозоль, задержала его внимание…

Прохоров-Мозоль

…Поездка во Францию запомнилась мне особенно четко. Именно там я познакомился с двумя неординарными людьми, которые так или иначе сыграли большую роль в моей судьбе…

Первым был француз русского происхождения Максим Воздвиженский. Вторым - американец Джон Джонсон. Впрочем, не буду забегать вперед.

В Париж я поехал для того, чтобы наладить контакты с группой тамошних скупщиков антиквариата, которую возглавлял моложавый человек в темных очках. Его-то и звали Максимом, хотя сам он предпочитал, чтобы его называли просто Максом.

Он встретил меня в аэропорту «Шарль де Голль» и на своей машине марки «рено» повез через центр Парижа в район Латинского квартала.

- У меня свой отель, который так и называется - «Максим», - пояснил мне по дороге Воздвиженский. - Там нас уже поджидают мои компаньоны. Поговорим о делах, а потом я предоставлю вам возможность совершить прогулку по Парижу. Собор Парижской Богоматери, Лувр, Елисейские Поля, Триумфальная арка… Что пожелаете!

- Очень хорошо, - умильно произнес я, разглядывая, как в калейдоскопе, парижские улицы, мелькавшие за ветровыми стеклами автомобиля.

К отелю, длинному трехэтажному дому, увитому плющом, мы подъехали, когда на улице начинало темнеть.

- Прошу в мой дом, - несколько высокопарно проговорил Макс, помогая мне вылезти из машины. - В моем ресторанчике при отеле нас ожидают накрытый стол и приятная застольная беседа с близкими по духу людьми. Я надеюсь, что вы с нами сработаетесь! Между прочим, ваш шеф, мсье Телегин, остался доволен нашим гостеприимством и радушием…

Воздвиженский не соврал. В небольшом ресторанчике при отеле действительно был накрыт стол, и нас с нетерпением поджидало пятеро молодых людей, старшему из которых, по-моему, не было и тридцати, а младшему - восемнадцати. Кроме них, в уютном зале не было ни души.

- Знакомьтесь, - сказал Макс, представляя своих друзей.

- Пьер, Жорж, Мишель, Серж и самый младший Пти-Андрэ. Прошу любить и жаловать. Давайте нальем сразу же бокалы и выпьем за процветание нашего совместного дела.

Мы выпили. Закусили. Снова выпили. А потом пили, уже не закусывая. Откровенный разговор завязался где-то после третьей-четвертой рюмки «Наполеона». Причем никому из нас совершенно не мешал языковой барьер. Я говорил по-русски, они по-французски, но Макс оказался классным переводчиком, и потому разговор лился естественно и без излишнего напряга.

- Так вы собираетесь поработать на раскопках в Ираке? - спросил старший по возрасту, Пьер, лысоватый брюнет с протезом на месте правого глаза.

- Совершенно верно, - кивнул я.

- Нас очень интересуют результаты вашей работы, и мы даже готовы брать оттуда любой материал…

- Кроме мелочевки! - уточнил Пти-Андрэ, у которого на левой щеке обозначился рубец от ножевого удара.

- Да, мелочевку можете забрать для своих целей. Вы же изготавливаете сувениры, насколько я осведомлен? - поддержал его Пьер, раскуривая трубку. - В прошлый свой приезд мсье Телегин показал нам некоторые образцы будущих серий. Неплохо! Мы даже согласились заключить с ним контракт на продажу этих изделий через сеть наших антикварных лавок во Франции. Но это будет позже, так сказать, в перспективе. Сейчас же нас интересуют более дорогостоящие археологические находки. К примеру…

- Включите телевизор! - довольно грубо перебил старшего Пти-Андрэ.

- Да, да! - подхватил его слова Пьер. - Жорж, не сочтите за труд включить телевизор…

Толстый увалень Жорж сидел к телевизору спиной, и ему пришлось подняться из-за стола, опрокинув стул, и нетвердой походкой подвыпившего человека подойти к стойке бара, где находился телевизор с большим экраном. Он включил его и присел на вращающийся стул у стойки.

По телевизору передавали новости дня. Неожиданно на экране появились прекрасные золотые статуэтки, изображавшие рыцаря и его эскорт, - я насчитал их пятнадцать штук.

«Интерпол сообщает, - вещал диктор. - Международная банда музейных грабителей вчера ночью проникла через канализационный канал в хорошо охраняемый выставочный зал на улице Крепелинерштрассе, что в немецком городе Ростоке, и, вскрыв сейф, выкрала уникальные статуэтки из золота, некогда принадлежавшие небезызвестному ордену крестоносцев. Позже их приобрел французский миллиардер барон Давид де Ротшильд, который вот уже семнадцать лет является бессменным мэром города Понт-Эвек. За любую информацию о похищенных драгоценностях из коллекции барона он назначил сумму в…»

- Выключи, Жорж! - махнул рукой Пьер и снова повернулся в мою сторону. - Вот такие вещицы нам подошли бы… Кстати, можете полюбоваться на эти статуэтки. Не на слайде, что показывали телевизионщики, а прямо в натуральном виде, - небрежно проговорил он и щелкнул пальцами.

Кажется, это был Мишель или Серж, я точно не помню. Только кто-то из них извлек из-под стола небольшой кофр, напоминавший сумку для переноски фотоаппаратуры, открыл его и вытащил оттуда одну за другой все пятнадцать фигурок, поставив их на стол в форме боевого каре.

- Вот это да! - вскричал я.

Только теперь до меня дошло, с кем я имею дело. С такими ребятами нужно держать ухо востро.

- Эти статуэтки вам передадут в Москве, а вы отдадите их мсье Телегину. Они приглянулись ему на выставке в Ростоке… - проговорил Пьер. - К сожалению, Павел, вам придется обратно тащиться на поезде…

- Пьер, но ведь поезд Париж - Москва отменен! - опять вмешался Пти-Андрэ.

- Ничего, Павел доберется на поезде Брюссель - Москва, идущем через Париж ежедневно. В этом поезде у нас есть свои люди и свои тайники… А что касается платы за эти безделушки, то вы отработаете все до франка на раскопках в Ираке.

«Вот теперь все ясно, - подумалось мне. - Понятно, почему я оказался в Париже. Все же темнила этот Телегин! Нет бы сразу предупредить, все рассказать, а он норовит это сделать через третьих лиц, конспиратор хренов!»

Ночь прошла сравнительно спокойно. А утром Макс потащил меня показывать Париж, при этом болтая без умолку.

- Франция! О, Франция! О ее истории можно рассказывать часами. Сначала эти земли заселяли кельты, а саму страну называли Галлия. Позже сюда пожаловали завоеватели-римляне, и Франция стала провинцией в составе Римской империи. До сих пор об этой эпохе напоминает название Прованс. В третьей четверти пятого века нашей эры юный предводитель франков Хлодвиг отвоевал их последние владения. Ему же принадлежит пальма первенства в выборе религии для народа страны. Это, как вы уже знаете, христианство. Затем на политической арене появляется легендарная фигура Карла Великого…

Признаться, Макс мне изрядно поднадоел своими россказнями, и я полностью переключился на собственные мысли. А они, надо сказать, не отличались какой-то глубиной и значимостью. Просто-напросто, когда я собирался в Париж, у меня возникло одно-единственное желание посетить дорогой французский бордель. И чтобы в нем девочки были разноцветные… Не знаю почему, но картины моих любовных утех с двумя-тремя француженками сразу просто стояли у меня перед глазами. А этот придурок Макс талдычил о Карле Великом…

Но впереди меня ожидало еще более тяжкое испытание, когда Макс притащил меня в Лувр и начал водить по его многочисленным залам.

- Вот! Вот! - поминутно вскрикивал он. - Возможно, здесь, в этом самом узком помещении, Анна Австрийская благодарила будущего капитана мушкетеров, а затем и маршала Франции гасконца д'Артаньяна за вовремя доставленные бриллиантовые подвески! В этих залах, ходах и переходах вся история Франции, как подлинная, так и литературная! Здесь зрели заговоры, здесь решали, сжечь Жанну д'Арк или не стоит. А Генрих Четвертый, принявший католичество и сам же зарезанный католическим фанатиком!.. А Варфоломеевская ночь! Тогда только в Париже одномоментно было вырезано две тысячи человек! А Великая французская революция!..

- Слушай, Макс! А не пошел бы ты куда подальше! - не выдержал я. - Лучше скажи, где тут сортир в твоем хваленом Лувре. И еще… Я хочу посетить злачные места Парижа. Уловил просьбу?

Но этот тип опять меня не понял, затащив в так называемый «американский» бар. Девочек напрокат там не давали. Зато абсолютно обнаженных официанток было хоть отбавляй, и все разноцветные, у меня даже в глазах зарябило!..

- Максик, - как мог любезнее проговорил я, допив свой «бурбон» со льдом. - Ты замечательный парень!.. Но пойми, черт бы тебя подрал! Скажи честно… Ты мужик или педик? Все эти девочки только для онанизма. Я же хочу внутрь! Ты меня понимаешь?..

- А! - Только теперь дошло до моего гида, что мне было нужно. - Тогда поедем в «Галерею Сен-Дени»!

- Какая еще, к черту, галерея?! Мне бабу надо! Теплую бабу с сиськами…

- И я о том же, - усмехнулся Макс. - Поехали, не пожалеешь…

Через полчаса мы оказались в самом центре Парижа на узкой древней улочке.

- Выбирай! - сказал Макс, медленно ведя машину.

Я посмотрел по сторонам и увидел в хорошо освещенных витринах обнаженных див на любой вкус, призывно изгибавшихся и при этом столь сладко улыбавшихся, что у меня запершило в горле.

Не знаю почему, но я выбрал типичную славянку с большими грудями-шарами и здоровенными бедрами чуть ли не во всю витрину, наверное, она показалась мне как-то роднее и доступнее в этом разноплеменном вертепе разврата. Выскочив из машины, я чуть ли не бегом преодолел несколько метров, отделявших меня от вожделенного входа в блаженство, и, как ветер, ворвался в небольшую грязноватую комнату, залитую обжигающе ярким светом, как при киносъемках.

- Лямур, - только и пробормотал я первое, что пришло в голову.

- Ты что, наш, что ли? - удивленно спросила красотка из витрины.

- Ну! - ответил я.

- Тогда бери презерватив и выбирай позу. Журнал возле умывальника… И учти, красавчик, позы под названием «экзотические» у нас за дополнительную плату…

Мне было без разницы…

Расплатившись за доставленное удовольствие, я неторопливо, с чувством хорошо и плодотворно поработавшего человека, вышел из подъезда. Причем мое место поспешил занять какой-то до безобразия черный и губастый африканец…

Машина Макса все еще стояла на том месте, где я ее покинул.

- Тебе понравилось? - спросил он, когда я влез в салон и расположился там поудобнее.

- Не очень, - признался я. - Все эти развлечения мне напоминают заводской конвейер… Нет уж! Больше я сюда не ходок. Понимаешь, нет интима, психологической глубины, проникновения внутрь…

- Начитался, понимаешь, Достоевского! - буркнул Макс и, не говоря больше ни слова, завел машину.

Я потом долго смеялся над собой. Еще бы! Побывать в Париже, чтобы поиметь молодицу из рязанской деревни… Как это по-нашему, по-русски!

Смех смехом, а на следующий день Макс познакомил меня с сухощавым подвижным американцем, который назвался Джоном Джонсоном. Перед этим Воздвиженский долго и нудно просвещал меня в отношении предстоящего визита в Ирак, но я его почти не слушал, потому что лучше его знал, что должен буду там делать… В конце концов Макс заявил:

- А сейчас поедем в «Секс-центр»!

Я невольно, как говорят в таких случаях кинологи про своих четвероногих друзей, сделал стойку.

- В какой такой «Секс-центр»?

- Там всего за каких-то десять франков можно посмотреть сногсшибательную порнуху, - пояснил Макс.

- Иди ты! - поразился я.

- Поехали, сам увидишь.

«Нет, все-таки Париж - это рай для секс-туризма. Если не сдохну в Аравийской пустыне, обязательно создам туристическую фирму, специализирующуюся на этом самом секс-туризме», - подумал я.

Фильмы оказались средней руки. У Витьки-Шприца, когда он еще был жив, имелась порнуха покруче. Жаль, что все кассеты из его «берлоги» конфисковала милиция…

Американец подсел к нам в баре, куда мы вышли из душного видеозала, чтобы освежиться парой-другой коктейлей.

- Давно мечтал познакомиться с вами, - проговорил мужик с чуть раскосыми глазами, отчего было непонятно, то ли он пристально разглядывает меня, то ли зыркает по сторонам.

- Взаимно, - сказал я, даже не удивившись, что американец чисто говорит по-русски.

- Ваш бизнес нелегок, но он меня очень занимает. Пожалуй, мы сможем быть полезны друг другу.

- Каким образом? - спросил я.

Американец, не предлагая мне сигарету, закурил сам и, задумчиво пустив колечко дыма к потолку, произнес:

- Во-первых, я помогу вам в Ираке. Там у меня хорошие знакомые. После «Бури в пустыне»…

- Так вы были в составе войск США? - спросил я.

- В войсках я не был, но… поработать пришлось! Во-вторых, я помогу создать вам совместное предприятие с нами. Вы же за это… Нет, ничего! Для начала вы просто познакомите меня с господином Телегиным. Он меня очень интересует! Скажите, у него хорошие связи в научных кругах Москвы?

- Еще бы! - воскликнул я. - У Ивана Николаевича чертова прорва знакомых - от министров до гомосексуалистов. Знаю, например, что он поддерживает дружбу с одним секретным физиком. Телегин познакомился с ним, когда участвовал в строительстве инженерно-физического института, это рядом со старинным селом Дьяковское, которое потом снесли за ненадобностью. А я там, кстати, копал дьяковскую культуру. И там же с Телегиным познакомился…

Я что-то на этот раз разговорился. Возможно, тому причиной стала крепость «кровавой Мэри», но я болтал без умолку, а американец только слушал и не перебивал до тех пор, пока мои воспоминания не иссякли.

- Итак, вы представите меня в Москве вашему шефу, а я вам хорошо заплачу…

Я хотел спросить: за что? Но потом передумал. В конце концов, вольно ему платить, когда хочется!

- От денег я еще никогда не отказывался, - улыбнулся я Максу. Тот тоже усмехнулся и хлопнул меня по плечу.

Три дня в Париже промелькнули незаметно. Провожая меня на Северном вокзале, Воздвиженский предупредил:

- В Москве подойдешь к Центральному телеграфу на Тверской в пятницу на этой неделе ровно в 14.00. У входа тебя будет ждать наш человек, который передаст посылку для Телегина.

- Как я его узнаю?

- Он сам тебя узнает… Ну, все! До встречи под палящим солнцем Ирака!

- Будь здоров, не кашляй! - помахал я ему рукой из открытого окна вагона. Поезд Брюссель - Париж - Москва, отойдя от перрона, уже набирал скорость…

Буров

…Следователь Стороженко описывал найденные золотые фигурки. Профессор Полянский, восхищенно закатив глаза, что-то пояснял следователю о монахах-воинах, немецких рыцарях, называвших себя «крейц-херами». Но до Бурова не доходили произносимые им тирады, в данный момент он усиленно наблюдал за поведением Телегина, одновременно прислушиваясь к тому, о чем повествовал его голос, будто отделившийся от своего хозяина и живший теперь самостоятельной жизнью только в экстрасенсорном сознании врача.

Телегин

…Эти золотые штуковины мне переслали контрабандой из Парижа. Вообще-то, все пятнадцать статуэток я должен был вручить большому человеку из правительства Москвы, который в свое время помог мне наладить антикварный бизнес в России, взяв на себя хлопоты по созданию сети малых предприятий для работы с надомниками. Они-то, эти самые надомники, и приносили нашей головной фирме основной доход - ведь за сувенирную продукцию, которую они производили, мы потом получали хорошую валютную выручку.

С Алексеем Федоровичем мы встречались раз в месяц в тех местах, где он сам назначал. Обычно наши встречи происходили по пятнадцатым числам каждого месяца. И если два месяца подряд я передавал ему толстые конверты с долларовой наличкой, то на каждый третий месяц должен был доставлять дорогостоящие экзотические сувениры.

Вот и ранним утром пятнадцатого марта наши пути с Хозяином вновь пересеклись в районе Поварской улицы. Его черный «БМВ» стоял у здания Театра киноактера, и я, свернув с Кудринской площади, носившей долгое время название площадь Восстания, сразу увидел его через ветровое стекло.

Припарковав свою «девятку» рядом с машиной Алексея Федоровича, я невольно подумал: вот кого Пашка-Мозоль мог бы звать-величать Хозяином! По сути дела, именно Алексей Федорович заправлял всем в наших делах. И даже мне отводились, что называется, только вторые роли.

- Приветствую вас, - поклонился я Хозяину. - Привез специально для вас уникальные игрушки…

- Садитесь, Иван Николаевич, в мою колымагу.

Когда я оказался в салоне машины, он продолжил:

- Последний раз, помнится, вы вручили мне какую-то ерундовину на цепочках…

- Это уникальные изделия из кости исчезнувших пород рыб. Они были изготовлены еще до нашей эры… Им же цены нет!

- Об этом вы расскажете своей бабушке! Или тем придуркам иностранцам, которые готовы платить вам за любую хреновину валютой… Мы с вами уговорились, подарки должны быть очень и очень дорогими, только тогда я гарантирую вашему бизнесу полную безопасность как со стороны правоохраннительных органов, так и со стороны криминального элемента. Прошу считать это серьезным предупреждением! Ладно-ладно, не обижайтесь! Скажу вам по секрету, я познакомился с одной очень приятной молодой особой. Сами понимаете, я не могу подарить ей ваши костяные крючки и наконечники для острог, хотя бы даже и на цепочках! Надо что-нибудь эдакое… Понимаете меня? Эта девушка со вкусом и из очень высокопоставленной семьи!..

- Вот посмотрите, что я привез на этот раз, - сказал я с некоторой дрожью в голосе, подумав, если уж это ему не понравится, тогда точно лавочку надо закрывать…

Поначалу я хотел отдать Алексею Федоровичу сразу все пятнадцать статуэток, но в последний момент передумал и отдал только девять.

Хозяин долго их разглядывал, чуть ли не пробуя на зуб, а потом не выдержал и, поцокав языком, восхищенно проговорил:

- Это да! То, что надо! Видите, можете работать, если захотите…

Он живо убрал статуэтки в «бардачок» и, повернувшись в мою сторону, добавил:

- Вот теперь и я хочу сделать свой взнос в наш маленький бизнес… Запомните! Михалев Никита Серафимович. Это специалист, я бы даже сказал - знаток старой Москвы. Он руководит бригадой «альтернативных археологов», которые практически живут в московских подземельях… Вот вам номер его телефона. У него ваш тоже есть. Работайте!.. Дальше. На меня вышел руководитель из Липецкой губернии. Его зовут… Впрочем, это неважно! Он рассказал о деятельности группы ребят из так называемого «Военно-исторического клуба». Пошлите эксперта в Елец. Пусть он там отыщет Игоря Костомарова. Он этим клубом руководит. Я думаю, ребят надо использовать, направить их молодую неуемную энергию в нужное нам русло… ну, вы меня понимаете!

- Безусловно, Алексей Федорович! - ответил я.

- Да, чуть не забыл, - стукнул себя по лбу Хозяин. - Старайтесь сообщать мне о том, куда вам нужно послать людей в командировки за месяц. Это касается зарубежных поездок. Сейчас стало сложнее с визами.

- Я вам говорил, что необходима командировка в Ирак…

- Помню, помню, - нахмурился Хозяин. - Не очень-то там сейчас жалуют европейцев и американцев. Не то, что было раньше! Какие там раскопки вели наши археологи, приятно вспомнить! Ладно, оформим через Институт археологии… Это не проблема! Куда еще?

- В перспективе - Бразилия! Но это ближе к осени…

- Будет вам и Бразилия. Надо расширять дело! Обрастать связями со специалистами в разных странах… Да! Не забудьте предупредить вашего эксперта, который поедет в Бразилию, что для получения визы ему будет необходимо сделать прививку от желтой лихорадки. Иначе не пустят.

- Это я учту. Скажите, Алексей Федорович, как вы смотрите на то, что мы попытаемся сделать нашу фирму совместным предприятием? - спросил я. - Ну, скажем, российско-французским или российско-американским… Как вы считаете? Стоит овчинка выделки?

- Это, вообще-то, неплохая мысль. Лучше, конечно, чтобы предприятие было российско-американское. Тогда многие проблемы решатся сами собой… Хорошо! Подготовьте ваши соображения на этот счет к нашей следующей встрече. Я думаю, что дело выгорит…

Что же, на этот раз я неплохо прокрутился, нахваливал я сам себя, сидя дома и с чувством глубокого удовлетворения разглядывая шесть золотых статуэток, оставшихся у меня. Не все же отдавать Хозяину! Он сглотнет и не подавится, а мне даже малая часть - большое подспорье.

Первым делом после встречи с Алексеем Федоровичем я решил срочно наладить контакты с очередной бригадой московских «гробокопателей». Под моей дланью их и так было немало. Все знали, что найденные под землей сокровища надо тут же, не мешкая, тащить «дяде Ване», то бишь мне. Дядя Ваня за них хорошую цену отвалит, даже авансирует новые раскопки. Дядя Ваня вообще человек добрый и отзывчивый. Ну а если какая-нибудь сволочь поведет с дядей Ваней двойную игру или не захочет играть вообще в мои игры, с теми разберутся крутые молодцы, состоящие в личной охране Хозяина. От них пощады не будет.

Посмотрим, что это за Михалев такой. Пощупаем его на предмет сотрудничества.

…Однако что-то у меня с Михалевым не заладилось поначалу. То ли я дурак, то ли он чересчур умный - одно из двух!.. Во всяком случае, первая встреча с Михалевым чуть-чуть не стала последней…

Мы договаривались о встрече возле музея «Коломенское», напротив действующей церкви. Туда я и пришел ровно в 11.00 в субботу. Михалев заявился чуть позже, держа на поводке здоровенного королевского дога мраморного окраса. Насколько я знал, щенок этой породы стоит на Птичьем рынке бешеные деньги. Говорят, с такими псами индийские махараджи охотились на львов и леопардов…

С первой же тирады Никиты Серафимовича, произнесенной в районе «Домика Петра Великого», я почувствовал, что чего-то не понимаю…

- Хочу сразу заметить, чтобы между нами не возникло недомолвок, что я с ума схожу от теории исторического круговорота итальянца Джанбаттисты Вино, жившего в прошлом столетии, - начал говорить белобрысый человек лет тридцати пяти с бородкой-шкиперкой и стрижкой под «ежик». - Каждый народ, по его вящему убеждению, проходит в развитии три этапа, или, точнее, эпохи - божественную, героическую и человеческую. Это как периоды человеческой жизнедеятельности, юность и зрелость. Так вот, уважаемый Иван Николаевич, все государства появляются только в героическую эпоху и представляют господство аристократов духа. В человеческую же эпоху на смену ему приходит демократическое государство, в котором должны торжествовать свобода и так называемая «естественная справедливость».

- И что же дальше? - удивленный таким началом нашей беседы, пожал я плечами.

- Это все! Это вершина развития человечества, его зрелость, после чего обязательно следует упадок. Общество возвращается к своему первоначальному состоянию… Фу, Султан! Сидеть! Он неравнодушен к молоденьким девушкам в мини-юбках… Да! Так вот. Все повторяется вновь - опять наступает божественная эпоха, и так без конца, по заведенному кругу. По-моему, итальянец Вино гениален в своих выводах!

- Мне кажется, что до зрелости общества нам еще далеко…

- Кто знает, кто знает…

Мне бы сразу же перевести разговор на более знакомые темы, а меня черт дернул лезть в дебри философии, в которой я не особенно-то и разбирался.

- И все же ваш итальяшка, на мой взгляд, авантюрист и волюнтарист…

- Не надо так облыжно! Вы напоминаете мне персонажа Юрия Никулина по кличке Балбес из кинокомедии «Кавказская пленница». Он тоже употреблял слово «волюнтаризм», не зная толком его значения… Волюнтаризмом называют целое направление в идеалистической философии, для которого воля - это первооснова, первопричина всего сущего. Причем существуют два вида волюнтаризма: первый - как форма объективного идеализма, - тут сразу вспоминаются труды Шопенгауэра и Гартмана, второй - как форма субъективного идеализма, - тут хорошо потрудились Штирнир и Ницше. Шопенгауэр проповедовал буддистскую доктрину отречения от индивидуальной воли к жизни и растворения индивидуального в космической мировой воле. А вот у Ницше первопричиной, движущей силой выступает свободная индивидуальная воля - «я». В результате, если в том или ином царстве-государстве преобладает политический волюнтаризм, то мы имеем на выходе самые сногсшибательные формы анархистского авантюризма или фашистской диктатуры. Ни то ни другое к добру не приведет. Так что остается только изучать «немецкую идеологию» Маркса и Энгельса, где волюнтаризму дается решительный и бескомпромиссный бой… О! Опять! Фу, Султан! Кому сказано! Лежать!

Не знаю, сколько бы еще Михалев продолжал свое философское просвещение, если бы его громадный пес, видимо, как и я, озверевший от заумных речей, не вырвал поводок из руки хозяина и не помчался к стайке молоденьких девчушек у «Братского острога». Представляете себе сцену из «Собаки Баскервилей»? Здоровенный пес молча несется на девчонок!.. Визгу было столько, что проходивший мимо милиционер выхватил табельное оружие и, толком не разобравшись, что к чему, сделал предупредительный выстрел вверх. Однако королевский дог умел держать себя в дамском обществе и заигрывал с девушками в пределах допустимых правил приличия. В конце концов девчонки перестали его бояться и даже позволили себе некоторую вольность, погладив пса.

Короче говоря, Михалев полностью переключился на женский пол, которым он, похоже, увлекался не меньше своего Султана, и мне так и не удалось обсудить с ним деловые вопросы.

Михалев позвонил мне вечером того же дня и, спросив: «Куда это вы запропали в Коломенском? - не дожидаясь ответа, предложил: Хотите посмотреть на Москву подземную?.. Тогда завтра в четыре утра подгребайте на Остоженку в район Зачатьевских переулков. Ориентируетесь? Мы вас будем ждать. Да, форма одежды рабочая…»

…Этот полуразрушенный двухэтажный дом, подготовленный к капитальному ремонту и реконструкции, находился неподалеку от Зачатьевского монастыря. И вообще весь этот район старой Москвы напоминал город после вторжения Мамая. Дома стояли нежилыми, брошенными, в некогда уютных теплых квартирах гулял теперь ветер да ютились бомжи.

Бригада Михалева состояла из пяти человек. Все это были люди серьезные, хорошо знавшие дело, которым занимались. Их имена Михалев не назвал, сказав, что привык обращаться к друзьям по кличкам.

- Вот этот - кандидат исторических наук, которого мы зовем Оглобля. Тот, что натягивает на себя резиновый костюм и запасается противогазом, - кандидат физико-математических наук, которого мы называем Молекула. А вот те двое - братья-близнецы, они же являются кандидатами филологических наук и, как ни странно, женаты на сестрах-близняшках, потому мы и зовем их Близнецами в квадрате. Видите, они выбирают кирки и лопаты?

Представление своих коллег по «гробокопательству» Михалев проводил, как я уже заметил выше, в подвале полуразрушенного дома. Одновременно он облачался в «доспехи» исследователя подземелий.

- Как видите, Иван Николаевич, все мы тут люди грамотные и прекрасно понимаем, что наш бизнес - дело малоуважаемое, - проговорил Никита Серафимович, который, как я узнал позже, был кандидатом философии. - И все же мы каждое воскресенье, а иногда будни и праздники встречаем за работой в подземельях и выуживаем из этих клоак весьма ценные находки. Да вы надевайте вот этот прорезиненный плащ, сапоги и каску с фонарем… Без нее нельзя! Техника безопасности. А что делать? На наши официальные заработки семью не прокормишь. А тут, пожалуйста, три-четыре дня в месяц поползаешь по ходам-переходам, покопаешь земельку - и наберешь кое-что на продажу…

- Кстати, я хотел бы посмотреть на «товар», - сказал я, влезая в старательские доспехи.

- Посмотрите, - пообещал Михалев. - Внизу у нас тайничок имеется. Кое-какие ценности там припрятаны. Так что, вы готовы? Тогда пошли!

По подвалу мы дошли до самого дальнего помещения, забитого всевозможным хламом. Никита Серафимович отодвинул пустые пластмассовые ящики из-под пива и, вооружившись гвоздодером, поддел крышку люка, почти не видимую глазом. По деревянной лестнице один за другим мы спустились в подземный ход, где пахло сыростью, а стены, выложенные кирпичом из обожженной глины, стали хорошим грунтом для прижившихся здесь бесчисленных колоний плесневого грибка.

- Сегодня, друзья, покопаетесь без меня в районе Коробейникова и Молочного переулков, - распорядился Михалев. - А мы с Иваном Николаевичем подскочим на базу…

Четверка «гробокопателей» двинулась вперед, и вскоре лучи от их фонарей исчезли за поворотом.

- А нам в другую сторону, - проговорил Михалев и споро зашагал-зашлепал по воде. - Осторожно, тут бездонный колодец… Чтобы научиться ходить по подземельям, нужны определенные навыки и тренировка.

Примерно минут через двадцать, если я, конечно, не ошибаюсь, поскольку время под землей течет совсем не так, как на земле, мы оказались у входа в большую трубу, по которой ливневые стоки, собиравшиеся со всех улиц этого участка города, стекали в Москву-реку.

- Мы сейчас в районе Пречистенской набережной. А у входа в сливную трубу имеется небольшое помещение…

И действительно, после слов Никиты Серафимовича я сразу обратил внимание на закрытую стальную дверь. Михалев, проговорив что-то вроде «Сим-сим, откройся!», как-то по-особенному надавил ладонью на кирпич у порожка, и тут же, звякнув запором, дверь отворилась.

- Прошу! Только не ударьтесь о притолоку…

К сожалению, предупреждение Михалева несколько запоздало, я успел со всего размаху садануться головой. Спасибо каске - если бы не она, то трепанация черепа мне была бы обеспечена.

Немного придя в себя, я с любопытством огляделся. Помещение представляло собой длинный прямоугольник с довольно высоким потолком. Здесь находилась старинная мебель - два кожаных дивана, стол, кресла и шкаф, на полках которого хранился довольно приличный чайный сервиз.

- Как мы тут обжились? - спросил Михалев. - Вам нравится?

- Как на даче! - невольно вырвалось у меня. - Здесь и вентиляция хорошая. А главное, черный ход имеется. Можно успеть уйти в случае опасности… Лихо! И где же ваши «запасники»? - спросил я, сгорая от нетерпения.

- А вы на них восседаете!

Я невольно подскочил на диване, на который только что присел. Никита Серафимович легко отодвинул диван, и я увидел очередную крышку люка. Я тут же наклонился и хотел открыть его, но Михалев предупредил мое желание.

- Погодите! Я еще блокировку не снял… Тут, знаете ли, килограмм динамита заложен на всякий случай. Если кто-то полезет из чужих, то наши запасники разлетятся в пыль и никому не достанутся. Это по моей просьбе один знакомый изобретатель сконструировал, младший научный сотрудник одного оборонного НИИ. Светлая голова!

Только после набора определенной комбинации цифр на специальном радиоустройстве люк сам собой откинулся в сторону, и я заглянул вниз. Там оказалось еще одно помещение - копия верхней комнаты, только в миниатюре.

- Спускайтесь первым, - сказал я Михалеву, подумав о том, что слишком много секретов он мне раскрыл и, возможно, теперь жалеет об этом. Возьмет да и замурует меня внизу. Сдохнешь, а никого не дозовешься…

Михалев, будто почувствовав мои сомнения, усмехнулся и проговорил:

- Да вы не бойтесь! Пока еще вы нам нужны больше, чем мы вам.

Эти слова меня несколько приободрили и успокоили. Конечно, этот «гробокопатель» был прав. И я, не опасаясь подвоха, полез вниз, цепляясь за скобы. За мной тут же спустился Михалев.

- Тут мы наши богатства и держим. Смотрите! - С этими словами Никита Серафимович зажег электрическую лампочку, осветившую узкое длинное пространство из конца в конец.

Первым делом я увидел глиняный кувшин, доверху наполненный старинными монетами. Рядом находилась деревянная шкатулка с полуистлевшими углами, в которой лежали шахматные фигурки, изображавшие мифических диковинных зверей. Потом я обратил внимание на десятки удивительно красочных изразцов, на которых также изображались какие-то зверушки, а кроме них, богатые орнаменты с экзотическими растениями. Все это сохранилось в довольно хорошем состоянии и практически не нуждалось в реставрации. Другое дело - находки, лежавшие навалом в отдельном пластмассовом ящике. Там было полно каких-то черепков от керамики, деталей от женских украшений; здесь же грудились круглые каменные пули, небольшие металлические ядрышки, перекрестье рукоятки сабли с тонкой серебряной гравировкой и другие находки.

- Обратите внимание на это! - проговорил Михалев, отвлекая меня от разглядывания «золотых россыпей». - Здесь, в металлическом сейфе, мы храним самые ценные находки…

- Да! - невольно вырвалось у меня. - От этого может закружиться голова…

Из сейфа появился сначала боярский топор с золотой инкрустацией, а затем панагия с резным костяным крестом.

- Беру все оптом! - стараясь скрыть охватившие меня чувства, проговорил я. - О ценах договоримся. Во всяком случае, я своих поставщиков не обижаю.

Чуть позже, когда первые волнения от увиденного прошли, я принял приглашение попить чайку. При этом внимательно слушал рассказ Михалева, где и при каких обстоятельствах были сделаны уникальные находки, которые пополнят теперь мои «закрома».

- Несколько кладов монет мы отыскали на Большой Никитской и Пятницкой улицах. Один из них лежал со времен правления Иоанна Грозного. На том месте как раз в прошлом располагалась Новгородская слобода. Монеты эти были отчеканены в Новгороде Великом. А на Пятницкой обнаружен клад Смутного времени. В нем много уникальных золотых монет польской чеканки. Есть там и российские деньги времен Василия Шуйского. Шахматы найдены на Большой Ордынке, на территории бывшего авторемонтного завода. Там же было обнаружено много фрагментов драгоценных украшений. Побывали мы и на Гончарной набережной, где находилась Гончарная слобода. Там нашли множество изразцов. Можно было взять куда больше, да сбыта нет.

- Будет вам сбыт! - пообещал я, отхлебывая из фарфоровой чашки глоток густого горячего чая. - А где сделаны основные находки?

- Топор найден под Трубной площадью у стен так называемого Белого города, а панагия с крестом обнаружена в колодце бывшей усадьбы Пашковых.

- Неаккуратные оказались хозяева эти Пашковы, - пошутил я. - Взяли и уронили в колодец драгоценную вещь…

- Что бы мы делали без подобных потерь! - почему-то невесело покачал головой Михалев и добавил уже о другом: - Трудно стало работать в Москве. Если раньше никому дела не было до наших изысканий, то теперь приходится конспирироваться. Муниципалы создали специальную службу под названием Центр археологических исследований при Управлении охраны памятников Москвы. Просто житья от них не стало!

- Ничего, - успокоил я Михалева. - И на них управу найдем. Есть еще большие люди в нашем государстве, заинтересованные в том, чтобы русская старина и за рубежами была в фаворе… Сейчас там большой спрос на ваши находки. У меня есть связи, не беспокойтесь!..

Буров

- …Черт возьми! Неужто отыскали еще орден?.. - Последняя фраза явно принадлежала Телегину, но относилась она не к недавнему прошлому, а к настоящему.

- Понятые! Прошу вас пройти в маленькую комнату, - пригласил нас усатый оперуполномоченный.

«Ну-ка, - подумал Буров, - что там за очередная находка?» Он начинал входить во вкус и самого обыска, и той интереснейшей информации, которая открывалась ему после каждой находки.

Все-таки опер неплохо знал свое дело. Очередную находку он сделал в диване, разобрав его до основания. Орденские знаки, завернутые в чистую белую тряпицу, лежали в одной из пары новеньких кроссовок, приобретенных хозяином квартиры впрок.

Следователь Стороженко тут же принялся описывать орден в протоколе, но прежде профессор Полянский подсказал ему:

- Это орден Александра Невского.

- Так и запишем! Знаки ордена - звезда и крест. А что добавит уважаемый профессор? - повернул голову следователь к Полянскому.

- В конце августа 1724 года из Владимира в Санкт-Петербург доставили гробницу с прахом великого русского полководца Александра Невского. Ее захоронили в церкви во имя Александра Невского, которая положила начало знаменитой Александро-Невской лавре в России. Тогда же у Петра Великого, присутствовавшего на церемонии, возникла идея учреждения специального военного ордена. Награждала этим орденом уже Екатерина Первая. В 1797 году Павел Первый постановил жаловать знаки этого ордена с «бриллиантовой добавкой», что явилось как бы высшей степенью этого ордена. Такими знаками были пожалованы, например, адмирал Ушаков за взятие крепости Корфу, генерал-лейтенант Кологривов за отличие в сражении при Аустерлице, генералы от инфантерии Милорадович и Дохтуров за отличия в Бородинском сражении…

Как и в первый раз, голоса людей, производивших обыск в квартире Телегина, ушли в сознании врача на второй план, а вскоре и совсем исчезли. Их место занял сначала далекий, а затем зазвучавший совсем рядом голос Александра Мазурина - человека, которого должны были осудить в далеком марте 1877 года…

Мазурин

…Хорошо говорил адвокат Плевако, прямо заслушаешься!

- …В числе оправдавшихся, бесспорно, первое место принадлежит Мазурину. Он - более чем невиновен: он - лакомая жертва в руках тех, кто, подобно древней распущенной римской черни, за хлеб и наслаждение поступаются всеми правами и обязанностями, поступаются тем легче, что приносят в жертву не свои, а чужие права, не свои, а чужие карманы…

…Если бы только господин Плевако знал о том, какую роль играл Мазурин в деле о похищении орденов для коллекции купца Троицкого, то вряд ли бы он уверовал столь безоглядно в его невиновность. На чем же ему и состояние сколотить, как не на преступном промысле? Однако Бог ему судья! Пускай сам отрабатывает свои тридцать сребреников…

Об орденах графского семейства Каменских Мазурин проведал довольно давно, но вот все руки не доходили заняться ими всерьез.

По его сведениям, первые ордена в семейную копилку внес сам генерал-фельдмаршал Михаил Федотович Каменский. Он обучался в Сухопутном кадетском корпусе с 1751 года по 1756?й. Тогда же был выпущен поручиком сначала в инфантерию, а затем перевелся в артиллерию. Через два года он был пожалован чином капитана. Затем служил во французской армии волонтером. Через год вновь вернулся в русскую армию и участвовал в походе против Пруссии, и тогда же за боевые заслуги был досрочно пожалован чином полковника, а затем и генерал-квартирмейстер-лейтенанта. На двадцать девятом году жизни стал бригадиром и крупным землевладельцем (в его родовом имении находилось до трех тысяч душ крестьян).

Свои ордена будущий генерал-фельдмаршал получал в следующей последовательности:

- орден Святой Анны - за военную кампанию против Порты Оттоманской в 1769 году. Тогда Каменский, будучи генерал-майором, участвовал во взятии Хотина;

- орден Святого Георгия третьего класса он получил за штурм Бендер в 1770 году;

- ордена Святого Георгия второго класса и Святого Александра Невского получил в 1774 году за блистательную победу при местечке Козлуджи, наголову разбив сорокатысячную турецкую армию, взяв с боя сорок пушек и восемьдесят знамен.

С 1783 года Каменский являлся генерал-губернатором Рязанской и Тамбовской губерний. Затем Михаил Федотович был пожалован орденом Святого Владимира первой степени за военную кампанию 1789 года.

По восшествии на престол императора Павла Первого Каменский был пожалован должностью командира Финляндской дивизии, а также стал шефом Рязанского мушкетерского полка. В 1797 году был награжден высшим орденом Святого апостола Андрея Первозванного, фельдмаршальским жезлом и графским достоинством.

Уволился из армии Каменский с правом ношения воинского мундира в 1806 году и поселился в деревне Остреленки. Там он и погиб при довольно странных обстоятельствах. Это случилось 12 августа 1809 года во время конной прогулки по лесу. Неустановленный злоумышленник подстерег его на переезде через мосток, перекинутый через малую речушку. Выскочив из-за деревьев, он ударил графа топором по голове, раскроив ее до самых плеч…

Но это еще не все! У графа подросли два сына, которые позже стали генералами от инфантерии и тоже внесли свой вклад в «семейную копилку».

Граф Сергей Михайлович Каменский стал кавалером орденов Св. Александра Невского, Св. Георгия второго класса и Св. Анны. Он скончался в 1835 году. Меньшой, граф Николай Михайлович, награжден орденами Св. апостола Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, Св. Георгия второго класса, Св. Владимира первой степени и Св. Анны. Он скончался после тяжелой болезни в 1811 году, на тридцать пятом году жизни.

Останки фельдмаршала и его младшего сына преданы земле у церкви принадлежавшего ему села Сабурово, что в Орловском уезде оной губернии.

Старший же сын успел обзавестись семьей и прижить сына. Именно этот самый Алексей Сергеевич, внук фельдмаршала, и интересовал Мазурина больше всего. Насколько он знал, слыл тот Каменский вертопрахом, записным дуэлянтом и картежником, пустившим дедовское наследство по ветру. И все же надеялся, что граф Алексей Сергеевич еще не совсем проигрался в пух и прах, кое-что приберег и для него.

Встреча с внуком фельдмаршала у Мазурина произошла ранней весной 1862 года, когда он поставил на кон в карточной игре свою последнюю деревушку. Это было Сабурово, где находились могилы его предков…

…Их было четверо за карточным столом, покрытым зеленым сукном. За окнами деревенского дома выкатилась полная луна, как рождественский блин со сковородки, но увлеченные игрой в «очко» мало обращали на это внимания.

Мазурин держал банк. Сдав всем по две карты, он не забыл и про себя. На этот раз понтеры ставили на кон не деньги, которых у них уже не было, а закладные документы на недвижимое имущество, принадлежавшее им.

Кстати, его карточными соперниками оказались местные господа - граф Каменский и его приятель барон Дебург. Обыграть в карты Мазурина им пришла охота после того, как до них дошли сведения, распространенные его доверенным человеком, что Мазурин - богач и плохо играет. Понятное дело, они не могли пропустить случая, чтобы не обчистить до нитки проезжего миллионщика, дабы тем самым поправить свое материальное положение.

Играли почти всю ночь напролет. Поначалу Мазурин и его приятель мещанин Стародубцев стали проигрывать, как и было задумано. Когда же их противники сорвали крупный куш, Мазурин пустил в ход «тузов из рукавов» и быстро возвратил свои деньги с лихвой. Тогда-то дворяне, вошедшие во вкус игры, начали делать особенно высокие ставки. В тот вечер Мазурин со Стародубцевым ободрали их до нитки, и, поставив на кон деревню, в которой и велись карточные баталии, граф практически неимоверно рисковал - либо пан, либо пропал!

Мазурин неторопливо раздал карты. В том, что у него было «очко», он и не сомневался: ведь подменить две разномастные восьмерки, доставшиеся ему при игре, на червонную даму и крестового туза из рукава ему ровным счетом ничего не стоило. А вот граф изнервничался, аж побелел весь, бедолага.

- Я прикупаю! - заявил он. - Одну… Еще одну! Перебор! - Каменский в отчаяньи швырнул карты на стол. Село Сабурово больше ему не принадлежало.

- Отыграться желаю… - севшим голосом проговорил он.

- Опомнись, Алексей! - попытался образумить его барон. - Ты же рискуешь всем! Да у тебя и нет больше ничего…

- Врешь! У меня еще знаки ордена имеются. Я отыграюсь!

- Что за орден? - поинтересовался Мазурин, так как давно отчаялся увидеть на кону заветные награды.

- Это дедовский орден Святого Александра Невского… Это мое последнее достояние!

- Играем! - решил Мазурин.

- Вы банкуете, - Каменский раздал карты и, посмотрев на свои, улыбнулся.

«Сколько там у него?» - подумал шулер. И тут же шлепнул по столу дамой пик и тузом бубен.

- Очко! - сказал он.

- У меня только двадцать… Ваша взяла! Орденские знаки вам принесут поутру. Прощайте, господа! Спокойной ночи…

Выстрел, раздавшийся из графских покоев, переполошил слуг. Когда Мазурин, ночевавший в комнате по соседству, вбежал в графские покои, то все уже было кончено - граф лежал на полу с пулей в виске, сжимая в правой руке рукоятку дуэльного пистолета.

Мазурина мало озаботило это самоубийство, гораздо больше интересовало то, принесут ли ему выигрыш. Но он напрасно тревожился: граф оказался верен данному слову. Ранним утром Мазурин получил из рук барона Дебурга орденские звезду и крест. Заодно шулер прибавил к своим пока еще скромным капиталам графскую деревушку. Кстати, надо бы съездить туда на месяц, немного отдохнуть после суда…

Буров

…Такое с Буровым происходило не впервые. Стоило ему только узнать о той или иной смерти, последовавшей после тяжкой болезни, как его подсознание само собой, не ожидая приказа, проводило диагностическую работу и выдавало ответ на еще не заданный вопрос.

Случай со смертью графа Николая Михайловича Каменского не стал исключением. Несмотря на минимум объективной информации, полученной от Александра Мазурина, касающейся смерти Каменского-младшего, я уже через минуту обладал диагнозом болезни, унесшей молодого генерала в расцвете сил в гроб. То был туберкулез! Или, как раньше называли эту болезнь, - чахотка.

Сразу за этим диагнозом последовал вроде бы немотивированный контакт с психофизической сущностью фельдшера Валерия Булавина. На самом же деле контакт произошел, видимо, из-за того, что Булавин, находясь совсем рядом с Буровым, думал или вспоминал о каком-то эпизоде из медицинской практики. И это сыграло решающую роль…

Булавин

…Как-то мне попалась на глаза тонюсенькая книженция, носившая название «Диагностика кармы». Она принадлежала перу экстрасенса Сергея Николаевича Лазарева. Первые же фразы из нее захватили меня целиком и полностью, покорив довольно точными ответами на те вопросы, о которых я и сам давно размышлял. Он писал: «Сейчас перед человечеством стоят очень серьезные проблемы, и от того, решит оно их или нет, зависит наше будущее. Принято считать, что основные проблемы порождены неблагополучной экологией, угрозой ядерной войны и десятками других внешних причин. В действительности главная причина неблагополучия заключена в самом человеке, ибо для того, чтобы изменить мир, сначала должны измениться мы сами. Изменить себя намного сложнее, чем окружающий мир, мы не имеем сейчас рычагов, средств, систем для радикального изменения своего мышления, мировоззрения, своей духовности. Пути, предлагаемые сегодняшними философами и учителями, являются в лучшем случае попыткой переосмыслить багаж накопленных знаний, в то время как главные силы необходимо направить на понимание мира, на поиски путей саморазвития. Чтобы изменить мир, воздействовать на него, его нужно понимать, ибо понимание мира - это начало его изменения».

Как ни странно, но именно эта книжка помогла мне найти общий язык с одним из моих пациентов.

Дело было так. Вызов от больного поступил в диспетчерскую телефонной службы «03» в ночь с воскресенья на понедельник.

- Вызываю «девяносто пятого»! - прорычала рация почему-то мужским басом.

- «Девяносто пятый» слушает! - ответил я.

- Говорит главный врач подстанции «скорой помощи» Новиков…

- Внимательно слушаю вас, Евгений Васильевич!

- Придется вам, Валера, срочно выехать на вызов по адресу улица Профсоюзная, дом 10, квартира 81. Пономарчук Федор Петрович, 1918 года рождения. Боль в области груди, инградиирующая под левую лопатку и в левую руку. В анамнезе имеется недавно перенесенный инфаркт миокарда.

- Все ясно, уже летим!

Мой водитель и сам все слышал, поэтому тут же развернул машину и, включив сирену и мигалку, помчался по указанному адресу.

- Это очень известный боевой генерал в отставке, - все еще не отключился главный врач. - Так что вы с ним там поаккуратнее…

- А что, Евгений Васильевич, нельзя заслуженному человеку специализированную кардиологическую бригаду послать? - делано наивным тоном спросил я.

- Валера!.. Все нарасхват. Вы же знаете, что сегодня день и ночь повышенной солнечной активности…

- И даже ночь?

- …и люди с сердечно-сосудистыми заболеваниями мрут как мухи.

- Я в курсе, Евгений Васильевич!

- Ну так не задавайте глупых вопросов! Не будем перегружать эфир. Скажу только, что кардиологическую бригаду я направлю по указанному адресу при первой возможности. А пока вся надежда, Валера, на вас.

- Все ясно! Постараюсь оправдать оказанное доверие. Отбой!

«Ишь ты, - подумалось мне, - наверное, пациент весьма серьезный, раз сам главный им занимается лично». То, что Новиков оказался на рабочем месте в столь поздний час, меня удивило меньше всего, поскольку я знал, что он готовит докторскую диссертацию на тему «Воздействие ПСА (повышенной солнечной активности) на обострение хронических заболеваний». Конечно, практические данные ему были просто необходимы, и потому наверняка он не отстанет от меня и непременно будет расспрашивать о моих ночных пациентах после дежурства. Так бывало уже не раз. Будет и теперь.

На звонок в дверь тут же ответил женский голос:

- Кто там?

- «Скорую» вызывали? - привычно спросил я.

Дверь тут же распахнулась, и передо мной предстала молодящаяся женщина в роскошном халате.

- Проходите! Федор Петрович в комнате налево.

Седой как лунь старец был в сознании.

- Проклятая кардиофобия! - проговорил он, тяжело дыша. - После инфаркта я так страшусь любых неполадок в работе своего «мотора», что даже незначительные сбои принимаю чуть ли не за катастрофу…

В том, что у пациента была острая сердечная недостаточность, сомневаться не приходилось. Об этом свидетельствовало и его полусидячее положение в кровати. К тому же я довольно быстро установил, что вены шеи переполнены, количество циркулирующей крови повышено, но при этом наблюдается понижение артериального давления, сочетающееся с повышением венозного. Дыхание учащено, усилено и затруднено…

Узнав, что в течение нескольких дней больной не принимал препаратов наперстянки, я медленно ввел внутривенно строфантин с сорокапроцентным раствором глюкозы. Затем сделал подкожную инъекцию кардиомина.

Облегчение у больного наступило почти сразу же после уколов. Теперь я мог спокойно дождаться приезда специализированной бригады «скорой помощи» и передать пациента им.

Разговор о трудах Лазарева возник по инициативе Пономарчука.

- Мне кажется, что я сам виноват в своей болезни, - сказал он, беспокойно оглаживая одеяло поверх груди правой рукой. - Недавно прочитал книжку Лазарева и выписал для себя причины, которые, по его мнению, приводят к тяжелым недугам. Вот они: обида на кого-то, убийство любви, злословие в адрес родственников. Всего этого в моей жизни было предостаточно. Отсюда делаю вывод, что все это и явилось причиной моего наказания высшим разумом…

- Основная мысль в трудах Лазарева сводится к одной очень весомой фразе: «Человечество подошло к тому рубежу, за которым либо духовное возрождение, либо гибель», - заметил я, укладывая свой медицинский инструментарий в переноску, и тут же добавил: - Спасаться будет каждый в одиночку. И спасти нас может только осознание того, что каждый ответственен за судьбы всех людей и даже за всю Вселенную.

- Красиво! - с трудом улыбнулся Федор Петрович. - Стоит только об этом подумать, тут же становится как-то легче дышать, и сердце болит куда меньше…

Так мы беседовали около часа, пока меня не сменили у постели больного приехавшие кардиологи.

Когда я уходил, Пономарчук попросил:

- Знаете что, от госпитализации я все равно откажусь… Навестите меня как-нибудь! С вами очень интересно разговаривать…

Спускаясь вниз по лестнице, я неожиданно столкнулся с каким-то подозрительным типом с бегающими глазками. Он явно интересовался тем, что происходило в восемьдесят первой квартире, и в то же время старался этого интереса не показывать…

К старому генералу я смог заехать через неделю, но его уже не было в живых.

- Он убит, - просто сказала мне та же молодящаяся дама, впустившая меня в первый раз.

- Как убит? - не понял я.

- Из-за его боевых наград… - пояснила она, горестно покачав головой. - Убийцы забрали три ордена Ленина, орден Великой Отечественной войны первой степени, три ордена Боевого Красного Знамени и орден Красной Звезды… Там были польский крест и еще несколько ценных наград…

«Постой-постой, - подумал я тогда, - уж не тот ли парень с бегающими глазками повинен в смерти старого генерала? Ведь он явно следил за квартирой Пономарчуков…»

…Я вспомнил того парня, которого приметил на лестничной площадке в доме отставного генерала. Он же участвовал и в нападении на меня, когда в моей квартире находились старинные ордена… Все сходится! Как же я не подумал об этом раньше?..

Буров

…Переход в экстрасенсорном восприятии от рассказа фельдшера к исповеди Пашки-Мозоля на этот раз произошел настолько незаметно, что Буров даже спутал их поначалу и только чуть позже переориентировался…

Прохоров-Мозоль

…Думать никогда не мешает. Но со мной иной раз происходит черт знает что, я сначала делаю, а потом думаю… Примерно так же получилось и во время моего недолгого пребывания в провинциальном Ельце.

С командой Костомарова я познакомился по распоряжению Телегина. Именно для встречи с ними я и отправился в глушь на самом медленном в России пассажирском поезде Москва - Елец, который останавливается почти у каждого телеграфного столба.

Мало того, что я из-за бессонной ночи, проведенной в обществе беспокойных попутчиков, которые зачем-то тащили с собой грудного младенца, пребывал в полной прострации, так еще и ранним утром поезд простоял битых два часа на каком-то забытом Богом полустанке и прибыл в Елец в полдень с приличным опозданием.

В общем, в городском Дворце культуры, где по воскресным дням собирались на посиделки члены местного военно-исторического клуба, я оказался в тот момент, когда все уже расходились по домам.

- А мы вас ждали-ждали… - проговорил высокий детина с бритой головой и серебряной серьгой в ухе, встретивший меня у входа. - Вы Павел Прохоров? Нам сообщили о вашем приезде из Москвы…

- Где бы нам пообщаться? - спросил я, намекая на то, что не против был бы пообедать в каком-нибудь местном ресторанчике, и тут же задал второй вопрос: - Вас как звать-величать?

- Фамилия моя Костомаров. Зовите просто Игорем…

- Игорек! Эй, Игорь! - позвал женский голос из зрительного зала.

- Прошу прощения. Я отлучусь на секунду…

Я прошелся по фойе Дворца культуры, осмотрел выставку картин самодеятельных художников и наконец оказался в большом зрительном зале. Он был пуст, и только на сцене стоял бритоголовый Игорь, а вокруг него танцевали под новомодную музыку две премилые девицы в самых что ни на есть настоящих гусарских мундирах.

- Ольга! Ты зачем сшила два одинаковых мундира? - поймав за руку одну из «кавалерист-девиц», строго вопрошал Костомаров. - Оба мундира белого цвета, а это, насколько я помню, цвет Елизаветинского гусарского полка. А ты должна была полностью воспроизвести мундир малинового цвета, принадлежавший Воронежскому гусарскому…

- Да нет у меня такой материи! Чего привязался? - довольно небрежно буркнула девушка по имени Ольга. - Нет бы поблагодарить свою будущую супругу за изящную работу, а он только ругается… Нет, Игорек, не пойду за тебя замуж, и не надейся!

Однако лично мне гораздо больше понравилась вторая «кавалерист-девица» - рослая, кровь с молоком, грудастая, с большими черными глазами, у которой ноги, казалось, произрастали прямо от самых ушей.

- Между прочим, твоя сестра Инна очень даже одобрила мое решение сшить два одинаковых мундира, - закончила Ольга.

- Кто тут, черт побери, командует парадом, я или Инна?! Почему у меня никто ничего не спрашивает? Все делают, что кому вздумается, а я должен за вас отвечать… - негодовал Костомаров, воздев руки вверх.

- Игорь! - позвали руководителя клуба из-за кулис. - Там Митрофанов на милицейской «Волге» подъехал! Тебя разыскивает…

- Сам Митрофанов?.. - перепугался Игорь. - Чего это мной сам начальник милиции интересуется? Не к добру… Девочки! Совсем забыл! Возьмите на себя гостя из Москвы. Он где-то в фойе должен меня ждать… Инна, тебе особое поручение. Будь радушной хозяйкой! Пригласи гостя на вечер, постарайся понравиться. Он нужный человек. А ты, Ольга, если будешь москвичу глазки строить, убью!.. Ты меня знаешь… Все! Убегаю! Действуйте без меня.

Костомаров испарился, оставив невесту и сестру на сцене.

- Ну что, Олюшка, пойдем обаять москвича? - с улыбкой спросила Инна, не замечая меня в зрительном зале.

- Сначала пойдем переоденемся, а то москвич не поймет, с кем имеет дело, - это, по-моему, уже было в фильме «Гусарская баллада»…

- Точно! Придумаем что-нибудь пооригинальней!..

«Какие милые девочки, - подумал я, - хотят меня развлечь. Что же, я возражать не стану».

Не торопясь, я вышел из зала, поднялся на второй этаж и пошел по длинному пустому коридору, дергая за ручки закрытых дверей. Открытой оказалась только одна в самом конце коридора. Туда я и зашел, услышав знакомые голоса и смех.

- Ольга! Давай скорее, а то гость заждался… Неудобно!

- Подождет! Надо же марафет навести…

- Ну, ты теперь полдня будешь красоваться перед зеркалом. Смотри, Игорек узнает, точно убьет…

За первой дверью оказалось две других, причем голоса раздавались из-за левой, над которой сквозь стеклянную перегородку лился мощным потоком электрический свет.

- Не балуй, Инна! Выключи осветительные приборы сейчас же! А то тебя наши кинолюбители линчуют, как преступного негра…

- А что, из меня получилась бы очень симпатичная негритоска, - дурачась, проговорила Инна.

Сам не знаю, как это получилось. Наверное, черт попутал. Только я, придурок, подставил стул и, взгромоздившись на него, заглянул в помещение, где переодевались девушки…

Когда я в последний раз занимался подглядыванием за женским полом? Давно, еще в школе, после занятий физкультурой. Но сейчас передо мной открылась совсем иная картина - спелая и сочная, готовая к употреблению Ольга в одних тесных трусиках телесного цвета крутилась у зеркала, пудря носик, а затем и маленькие груди с оттянутыми сосками. Инна, потушив лампы накаливания, предназначенные для киносъемок, лениво стягивала с себя гусарский мундир. Ментик, доломан - все это оказалось аккуратно развешенным на «плечики», и они заняли место в шкафу. Наступила очередь облегающих лосин… Тогда это и произошло. Оглядев налитые груди Инны и особенно высоко оценив ее сочные соски, похожие на спелую черешню, я неловко переступил с ноги на ногу и со всего размаху грохнулся со стула…

Как ни странно, визга особенного я не услышал, больше было гомерического хохота. Я смотрел на милых девушек снизу вверх, а они, совершенно меня не стесняясь, разглядывали меня, лежащего на полу в несколько фривольной позе…

- Чего же вы не постучались, мужчина? - прорыдала сквозь смех Ольга. - Мы бы вас и так пустили.

- Особенно если вы тот самый человек из Москвы и у вас отдельная квартира и прописка, - добавила Инна, успевшая накинуть легкое короткое платье.

- Девушки, вы мне нравитесь! - честно признался я, поднимаясь с пола. - Никогда таких не встречал, ни в Москве, ни в Париже… Так что, если Игорь не будет возражать, я на вас женюсь, на обеих сразу!

Возражений не последовало.

Всю вторую половину дня мои новые знакомые таскали меня, голодного, по городу, показывая местные достопримечательности. Вообще-то Елец мне понравился, при ближайшем рассмотрении он совершенно не соответствовал понятию «провинциальный город». Здесь немного было деревянных одноэтажных домов, преобладали трех-, а то и пятиэтажки, и все каменные. На века строили! Понравился мне городской парк своей несуетностью и тенистостью аллей. А местный краеведческий музей оказался выше всяких похвал, в нем меня особенно заинтересовал зал с археологическими экспонатами. Много там было старинного оружия и различных боеприпасов.

- Вот из таких пистолетов стреляли елизаветинские гусары, - мечтательно проговорила Инна, указывая на полку стенда, где лежал отлично сохранившийся длинноствольный кремневый пистолет.

- Нет, милая, это оружие в те века называлось иначе, - проявил я свои глубокие познания.

- Знаю, знаю, - влезла в наш с Инной разговор несносная Ольга, которая явно становилась третьей лишней в нашей компании. - Это пистоль!

- Какая ты умная! - недовольно проворчала Инна, презрительно оглядев подругу с ног до головы.

- Вы знаете… Мне, оказывается, надо спешить! - наконец заявила Ольга. - У меня отец придет с работы, а ключей у него нет. Так что, адью! И не скучайте. Желаю хорошо повеселиться!

Так мы остались с Инной одни.

Я плохо помню, как мы оказались под крышей дома Костомаровых, о чем говорили, что делали. Помню только, что пришедший Игорь застал нас в объятиях друг друга. На что философски заметил: «Вот так всегда! Заставь девчонку Богу молиться, она, дура, обязательно лоб расшибет… Либо себе, либо другому!»

После ужина Игорь предложил мне перебраться в гостиницу.

- Я снял для вас вполне приличный одноместный номер. Пошли, провожу до гостиницы. Заодно обсудим ситуацию…

Да, это назрело, потому что во время ужина поговорить с Игорем о делах мне так и не удалось - его постоянно отвлекали телефонные звонки, а между ними он успевал только выпить очередной стаканчик водки, на закуску времени не оставалось.

- Давайте напрямик, что вы хотите нам предложить? - сразу взял быка за рога Костомаров, когда мы очутились на улице.

- Я представляю крупных бизнесменов от антиквариата, - сказал я. - У нас имеются связи со многими коллегами в зарубежных странах, отлаженная система реставрации и сбыта различных древностей. Платим мы хорошо. Берем все, что только можно найти под землей в культурных слоях. Я имею в виду вещи, к которым прикасались руки древних.

- Да, я вас понял, - кивнул бритой головой Игорь. - Но мы-то занимаемся несколько другим. Нас интересует история русской армии. Мы по возможности восстанавливаем военную амуницию, оружие. Для нас какой-нибудь эполет или перевязь с офицерского мундира легких кирасир или драгун - это восторг! К тому же постоянно ездим в экспедиции по местам боев русской армии. Копаем…

- Вот именно! Копаете… - перебил я. - Это нам и нужно. Вы же можете часть своих находок сдавать нам. Почему нет?

Костомаров почесал нос и, остановившись, посмотрел на меня осоловелыми глазами.

- Почему не можем? Мы все можем! Ладно, черт с тобой! Я открою тебе коммерческую тайну, так и быть. Только тс-с! - Игорь перешел на «ты», даже не заметив того. - Видел того, кто сегодня приезжал на «Волге»? О, брат! Это сам Митрофанов! Полковник милиции, замечу… А теперь пошли! Здесь недалече…

- Куда еще? - спросил я недовольным тоном, отстраняясь от Игоря.

- Не в милицию, не боись! Посмотришь, на чем мы деньгу зашибаем. Да такую, какая твоим бизнесменам от антиквариата и не снилась.

- Может, не надо? - попытался я отыграть назад, почувствовав в этих откровениях некую опасность для себя.

- Нет уж! Ты моей сеструхе приглянулся. Это даже Ольга подметила! Значит, без пяти минут родственник… У нас, у Костомаровых, все всерьез! Если понравились друг другу - женитесь. Только так, и никаких гвоздей! Родственник, я тебе все покажу, не сомневайся… - и Игорь полез ко мне целоваться.

- Лучше я пойду в гостиницу, - утеревшись, сказал я.

- Кровная обида! Да мы уже пришли. Видишь эту сараюшку? Ничем не примечательная, так? А вот от замка ключ…

Покачиваясь на нетвердых ногах, Костомаров кое-как после нескольких неудачных попыток вставил ключ в замочную скважину и распахнул дверь.

- Заходь сюда!

Это был на самом деле обыкновенный сарай, в котором валялась всякая всячина - от садово-огородного инвентаря до каких-то старых флагов и дорогих багетовых рам для картин.

- Наш цех во втором ярусе, - пробормотал Игорь и откинул крышку люка. - Там сейчас темно - лампочка перегорела… Да и нечего тебе там высматривать! Пошел ты к черту! Мы тут оружие восстанавливаем, понял? Оставшееся после боев. Взрывчатку добываем и делаем СВУ. Знаешь, что такое СВУ? Самодельное взрывное устройство… Спрос, как понимаешь, превышает предложение… Вот чем надо заниматься, родственник! И пошел ты к черту со своим антиквариатом!..

Это были последние членораздельные слова, произнесенные Игорем, после чего он упал. Упал прямо на крышку люка, словно прикрыл ее своим телом от недоброжелателей, и тут же захрапел. Я, решив, что концерт окончен и в сарае мне больше делать нечего, ушел в гостиницу с твердым намерением утром отправиться восвояси…

Возле гостиницы я увидел Инну. «Поздновато для уважающей себя девушки», - подумал я, невольно взглянув на часы. Была полночь. И намерения Инны мне стали ясны сразу же, как только подошел к ней, взял ее за руку и заглянул в жгучие глаза. Она потянулась ко мне, поцеловала в губы и, как мне показалось, полностью растворилась во мне, в моем естестве. Больше того, она стала частью меня до такой степени, что я даже услышал ее сокровенные мысли, будто бы она шептала мне их на ушко, почувствовал те же желания, что и она…

- Не провожай меня, - сказала Инна, застегивая лифчик, который, на мой взгляд, был ей несколько тесноват.

- Не боишься, что тебя увидит дежурная внизу?

- Почему же когда мы заходили сюда, ты об этом не думал? Дежурная - моя подруга.

- Понятно! Значит, ты часто здесь бываешь…

- Успокойся, не очень часто.

- Понятно! Значит, гостиница - это тут у вас вместо дома секретных свиданий. А как же пуритански строгие инструкции гостиничного хозяйства?

- Я пошла! И учти, я прилипчивая! Теперь ты от меня никуда не денешься.

- Это я уже слышал от твоего братца, что мы с тобой, оказывается, понравились друг другу… - сказал я в пустоту - Инны уже не было в номере.

«Ага, - подумал я, - раскатала губы… Утром меня здесь уже не будет, прыгну в первый попавшийся поезд - и привет!»

Инна ушла, а я не мог оставаться один в душном квадратном помещении. Быстро одевшись, спустился на первый этаж и увидел дежурную лохматую накрашенную девицу, спавшую прямо на диване в фойе. Услышав шаги, она приподняла голову и, не открывая глаз, проворчала: «Не захлопывайте дверь!» Затем снова уснула.

Я шел по пустому городку и ни о чем не думал. Сам не заметил, как оказался на городской окраине. Там еще протекала какая-то речушка, и мне очень захотелось окунуться в ее прохладные струи, наплаваться до одури. Я начал раздеваться, но успел снять только куртку. Сзади кто-то окликнул:

- Эй, москвич! А мы тебя всю ночь шукаем…

Обернувшись, я увидел на пригорке трех крепких парней, которые на фоне начинавшего светлеть неба казались тремя богатырями с картины Васнецова, только без коней.

- Есть разговор, - сказал тот, кто меня окликнул, и, быстро сбежав с пригорка, встал напротив меня. - Тебе не кажется, москвич, что ты развил у нас слишком бурную деятельность? В день приезда успел все разнюхать… А теперь вот я не могу тебя отпустить, если бы даже и очень хотел. Но я и не хочу! Как говорится, он слишком много знал!

- Кончай балаболить, Шеремет! - проговорил хриплым голосом другой «богатырь». - Дай я его шлепну и весь разговор!

Здесь, под довольно-таки крутым берегом, тьма была особенно густой, и потому я плохо различал лица говоривших, но звук передергиваемого в автомате затвора я услышал, и очень даже хорошо.

- Получай, москвич! - прорычал парень с автоматом и полоснул очередью как-то странно сверху вниз. Меня спасло только то, что в самый последний момент я, сделав шаг назад, ушел с линии огня и, схватив поперек туловища третьего парня, стоявшего прямо за моей спиной, прикрылся им, как щитом. Так что все автоматные пули, предназначенные мне, достались ему.

В следующее мгновение в моей руке оказался пистолет, вырванный из ослабевшей руки убитого. Судя по габаритам, это был двадцатизарядный «Стечкин». В Москве, в укромном месте, у меня был спрятан точно такой же… Первые два выстрела я сделал почти навскидку, толком даже не прицеливаясь. В ответ из темноты вырвалась огненная россыпь трассеров.

«Совсем ополоумели, - подумал я, - трассирующими пулями заряжают… Тем хуже для них - легко вычислить автоматчика».

- Шеремет! Держи его! Падла! Он побежал в сторону города! - заорал хрипатый, полосуя из автомата черноту ночи.

Но он ошибся. В ту сторону я бросил кусок кирпича, попавшийся мне под руку, сам же, тихо ступая на мысочках, побежал в противоположную сторону, туда, где проходило шоссе.

На мое счастье, далеко бежать не пришлось. Из темноты вырвался трейлер, ехавший прямо по бездорожью, и осветил меня мощными фарами. Я пропустил машину вперед и увидел, что, проехав несколько метров, она остановилась. Из кабины тут же высунулась взлохмаченная голова водителя, и он спросил меня:

- Тут что, военные учения? Я только на ночевку устроился, а тут такую стрельбу подняли, мама милая, будто опять в Чечне оказался!.. Слушай, я на Москву правильно иду?

- Я покажу дорогу, - предложил я и, не дожидаясь приглашения, обежал машину сзади и вспрыгнул на подножку.

- Залезай, земеля, - сказал водитель. - У тебя, кажись, кровь на руках…

- Ерунда, - быстро нашелся я, - это портвейн из разбитой бутылки… Только хотел выпить, какие-то недоумки счеты решили сводить между собой, ну я и дал тягу, а то крайним окажешься…

- Это точно! - успокоился молодой водила, перестав на меня подозрительно коситься.

А я тем временем быстро вытер руки, воспользовавшись собственным носовым платком, который тут же выкинул в открытое окно машины.

- Сейчас направо и прямо, - сказал я, указав пальцем на придорожный указатель. - Вон она, дорога! Не возражаешь, если я составлю тебе компанию до Москвы?

- Поехали! - беспечно улыбнулся молодой водитель. - Веселей будет.

- А ты почему без напарника?

- Срочный груз, а напарник в отпуске. Сезон отпусков…

- И откуда путь держишь?

- Из Краснодара. Помидоры везу в столицу…

В общем, водила оказался парнем разговорчивым и бесхитростным. Сначала поведал о неприятностях на работе, потом рассказал о своей девчонке, которая вместо занятий любовью занимается с ним «петтингом», а попросту крутит динамо. Закончил же он анекдотом:

- Слышал новинку из серии «Про Вовочку»? Нет? Тогда слушай. Учительница говорит: «Вовочка, сделай разбор предложения: «Саша и Маша пошли в лес за грибами». Вовочка отвечает: «Это, Мариванна, просто. «Саша» - над лежащее, «Маша» - под лежащее, «лес» - место имения, а «за грибами» - это только предлог…»

Я хохотал долго и смачно, вместе со смехом скинув с себя все напряжение этого дня и этой ночи…

Телегин

…Пока Пашка-Мозоль наводил «мосты дружбы» в Липецкой области, я хорошо поработал с пацанами из подмосковного Зарайска. На учащихся местной школы меня вывел юный «агент» Вадик-Шмыга, который побывал в деревне у бабушки и заодно познакомился с ровесниками, которые, между прочим, на протяжении нескольких лет работали во время летних каникул на раскопках в Зарайском кремле, помогая московским археологам.

«Зарайская стоянка», или «Культура охотников на мамонтов» - так называли археологи эти места. С помощью добровольных помощников они отыскали множество орудий труда, сделанных руками людей около двадцати тысяч лет назад, поделки из костей мамонта.

Вадик-Шмыга уверял меня, что местные школьники отыскали куда больше ценностей, чем отдали археологам. Поняв, что правила игры при рыночной экономике несколько иные, чем при социализме, они готовы были кое-какие древности продать за хорошие деньги.

Встреча с двумя белобрысыми мальчуганами из Зарайска у меня состоялась в Кузьминском парке, где мы и обсудили наши дела.

Расстались мы, довольные результатами нашей встречи. Ребята вернулись в Зарайск с двумястами евро в карманах, я же заполучил уникальные фигурки животных, вырезанные из бивня мамонта. В следующий раз, думаю, ребятки притаранят мне скелет ископаемого в полную величину…

После встречи с мальчишками я отправился на другое деловое свидание, на которое меня пригласил американский предприниматель Джон Джонсон. Еще вчера вечером он позвонил мне и, вежливо представившись, передал привет от французских коллег.

- Вы знаете, - сказал он, - меня должен был представить вам наш общий друг Павел Прохоров, но его почему-то не оказалось дома…

- Он в служебной командировке, - объяснил я.

- Я так и подумал. Вы не против, если мы встретимся с вами без него?.. Вас устроит ресторан «Прага»?.. Тогда завтра, во второй половине дня…

Джон Джонсон оказался точным и ждать себя не заставил. Через несколько минут мы уже сидели за столиком, пили аперитив и, ожидая заказанные блюда, вели неторопливую беседу.

- Вы, насколько я знаю, хотели бы создать совместное американо-российское предприятие, - без тени сомнения проговорил американец. - Я мог бы помочь вам в вашем начинании. Тем более что являюсь представителем одной очень крупной корпорации, заинтересованной в самых тесных контактах с единомышленниками из Москвы.

- Так в чем же трудности? - насторожился я, почувствовав в словах Джонсона некую недоговоренность.

- Так, мелочь… Вы должны будете кроме своих интересов удовлетворять и наши…

- Каковы же ваши интересы?

- Давайте сначала закусим, а то мясо остынет…

Бифштекс оказался прожаренным в самую меру, а темное бархатное чешское пиво придало мясу непередаваемый вкус.

- Да, так вот, - вернулся к прерванному разговору Джонсон, утерев губы салфеткой. - Наша корпорация заинтересована в притоке свежих светлых умов из стран Восточной Европы, в том числе и из России. Мы помогаем крупным ученым, специалистам, изобретателям получить достойную их гения жизнь в Штатах. Обычно проблем с переездом не бывает. Мы заключаем годичные контракты на чтение лекций в наших крупнейших университетских центрах, делаем вызов, а затем ваши умники сами решают, стоит им возвращаться на родину или лучше остаться у нас… Как видите, ничего плохого мы не делаем…

- Э! Да я вам могу поставлять таких клиентов пачками! - похвастался я, махнув одним духом стопку коньяка.

- Нет, Иван Николаевич, - сдержанно заметил американец. - Нам нужны только те люди, кого мы сами вам назовем. На первый раз мы с распростертыми объятиями приняли бы у себя вашего доброго знакомца из МИФИ - физика-ядерщика…

- Вы имеете в виду профессора Серебровского? Это серьезный человек и крупный ученый. Только ведь мне к нему и на два метра не приблизиться, так его охраняют…

- Не надо себя запугивать! - поднял руку ладонью вперед Джонсон. - Что было, то прошло. Сейчас ваши ученые влачат весьма жалкое существование. Поверьте мне, вы не только сможете подойти к нему, а даже и поговорить, передать наши приглашения.

- Вы думаете? - неуверенно спросил я, припоминая, как мне в свое время делали втык особисты за то, что я позволил себе роскошь раскланяться с профессором Серебровским при случайной встрече в фойе Театра Российской Армии…

- Я в этом убежден! Передадите профессору из рук в руки вот этот конверт и больше ничего. Поручение пустяковое…

- Когда и где я смогу это сделать? - спросил я.

- Уже завтра. Профессор Серебровский - председатель приемной комиссии. Завтра в 15.00 он будет обходить помещения общежития, где поселились абитуриенты. Вы подойдете к нему, когда он, выйдя из корпуса, направится к машине. Скажете, что вас просили передать некоторые документы друзья из Америки…

- Так открыто? - поразился я. - А КГБ? То есть ФСБ…

- А чего вам их бояться? Америка - друг России. Она поможет… Ну а потом, как только профессор окажется у нас, мы сразу же в торжественной обстановке подпишем договор о сотрудничестве. Будет банкет и так далее. Без проблем!

- Совместное предприятие?.. Ну что же… - согласился я, махнув еще сто граммов коньяку и блаженно закатив глаза.

- Именно так! - похлопал меня по плечу Джонсон. - Эй, официант! Счет…

Профессора Серебровского в Америку я провожал лично. Он даже всплакнул в «Шереметьево-2» и обнял меня на прощание. И улетел, слава Богу! А через пару дней мы подписывали договор о международном сотрудничестве и прочие документы. Об этом, кстати, подробно писалось в ряде газет. Это событие подняло мое настроение, испорченное неудачной поездкой Паши-Мозоля в Елец. Теперь ту неудачу можно было не принимать в расчет. «Все хорошо, прекрасная маркиза! Все хорошо, все хорошо!» - пропел я про себя…

Буров

Третий по счету орден был обнаружен в ходе обыска помощником усатого оперативника - совсем еще молоденьким лейтенантом, которого следователь называл запросто «Гришей». Он отыскал орденские знаки в ванной, в коробке из-под сладких лимонных долек, которая находилась в стиральной машине.

Снова понятые засвидетельствовали находку, и доктор Буров подметил, что студентка-дворничиха Алла, уже без особого интереса выполняла свои обязанности. Она устала - ведь обыск продолжался третий час и ему не видно было ни конца, ни края…

Капитан Стороженко сразу же передал орденские знаки профессору Полянскому, и Илья Филиппович, водрузив на нос очки в массивной оправе, принялся рассказывать:

- Вообще-то орден Святой Анны появился в России из Голштинии. Он был учрежден в 1735 году голштейн-готторпским герцогом Карлом Фридрихом в память скончавшейся в конце двадцатых годов того же восемнадцатого столетия его супруги Анны Петровны, дочери Петра Великого. В России же этим орденом стали награждать с 1742 года, когда сын Карла Фридриха Карл Петр Ульрих был объявлен наследником российского престола. Первыми кавалерами ордена в России стали четыре камергера: Воронцов, Разумовский и братья Александр Иванович и Петр Иванович Шуваловы.

…Профессор истории продолжал свою лекцию, но Буров его уже не слышал, голос адвоката Плевако из девятнадцатого века заполнил его сознание…

Мазурин

- …От свидетелей вы знаете, что он - не дисконтер, что он, учитывая векселя Попову, учитывал лишь по приязни, не скидывая ни рубля. Вы знаете от Петрова, что, едва Мазурин узнал, что Шпейер обманом выманил у Еремеева вексель, как он уничтожил вексель и даже не искал вперед данных две с половиной тысячи рублей…

…Мазурин невольно улыбнулся - слушать оправдательную речь всегда приятно. Он даже начал отбивать пальцем левой руки какой-то бравурный победный марш на перилах перегородки, отделявшей его от общего зала. Но потом перестал слушать Плевако, углубившись в свои воспоминания.

Надо сказать, что семейством графа Петра Ивановича Шувалова Мазурин интересовался довольно-таки давно. Еще бы! Ведь он знал, что в «красном углу», на каминной доске московского особняка Шуваловых, хранился целый «иконостас» драгоценных орденов. И к этому-то особняку, находившемуся на Большой Никитской улице, он и искал подходы в конце 1868 года.

Поначалу он сделал ставку на лакея Ферапонта из графского дома, но тот оказался такой продувной бестией, что выманил у Мазурина задаток, напился как свинья и в тот же день утонул в Москве-реке. Правда, Мазурин успел вытянуть из него сведения о внутреннем расположении комнат дома и даже начертил что-то наподобие плана, указав на нем, как лучше и быстрее пройти к месту хранения семейных реликвий. Узнал он от Ферапонта и всю историю наград, полученных членами этой фамилии в разные годы.

Граф Петр Иванович Шувалов, меньший брат графа Александра Ивановича, служил камер-пажом при высочайшем дворе в самые последние годы царствования Петра Великого. Потом он был камер-юнкером при великой княжне Елизавете Петровне, чем, конечно же, был обязан своей супруге Мавре Егоровне, пользовавшейся особым расположением царственной особы. Поскольку в 1741 году Шувалов принимал самое деятельное участие в доставлении престола цесаревне, то он был тут же произведен в действительные камергеры, подпоручики лейб-кампании и генерал-майоры. Вслед за этим Шувалов получил два ордена - Святой Анны и Святого Александра Невского.

Младший Шувалов никогда не довольствовался тем, что имел. К 1748 году, например, он являлся генерал-адъютантом, получил дворянство, значительные земельные наделы в Лифляндии. Но ему все было мало. Он чертовски ревновал фортуну, благосклонную к некоему выскочке Никите Бекетову, который по выпуску из Кадетского корпуса в один год благодаря своей красивой внешности был произведен в полковники и поступил в генерал-адъюнкты к могущественному графу Разумовскому.

Втершись в доверие к неопытному в житейских делах Бекетову, Петр Иванович рекомендовал ему пользоваться мазью для утренних и вечерних притираний. В результате лицо Бекетова превратилось в сплошную маску из-за воспалившейся угревой сыпи. Тут же графиня Мавра Егоровна присоветовала императрице удалить Бекетова от двора, как человека легкого поведения, подцепившего дурную болезнь…

Ха-ха-ха! Определенно Мазурину нравился этот Петр Иванович, делавший карьеру не на полях сражений, а интригуя при императорском дворе.

Правда, впоследствии он несколько исправился. В 1756 году, став конференц-министром, директором монетного двора и управляющим артиллерийской канцелярии, он улучшил боевые свойства некоторых орудий и даже изобрел первую гаубицу для стрельбы разными боеприпасами, от ядер до картечи. И все же ордена он продолжал получать исправно. Например, орден Святого Андрея Первозванного получил благодаря личному участию в небезызвестном деле устранения претендента на престол Иоанна Антоновича…

Графиня Мавра Егоровна почила в бозе в июне 1759 года. Сам же граф Петр Иванович скончался в январе 1762 года. Тогда же его гробницу украсил маршальский жезл.

Сын Шуваловых Андрей Петрович заслужил четыре высших ордена и скончался в чине действительного тайного советника в апреле 1789 года. Он оставил после себя двух сыновей и двух дочерей.

Один из внуков Петра Ивановича, Павел Андреевич, стал полной противоположностью своему деду. Он честно воевал под началом Суворова, командовал стрелками во время сражения при Сент-Готарде, где и был тяжело ранен, отличился в Отечественной войне 1812 года, лично сопровождал Наполеона на остров Эльбу. Однако орденов он выслужил куда меньше своего деда-прохиндея. Умер внук скоропостижно в 1823 году.

И все же Мазурина в данном случае больше интересовали внучки Петра Ивановича. Одна из них вышла замуж за князя Голицына, другая - за князя Дидрихштейна. Именно их дети унаследовали большинство наград предков по материнской линии. Но до них Мазурину было не добраться, поскольку все эти ценности давно хранились где-то далеко от России. Оставалось одно - обчистить дом Шуваловых в Москве. И сделать сие должны были братья Урусовы, руководившие всей воровской братией в Белокаменной. Они были кое-чем обязаны Мазурину и потому не могли отказаться от его предложения.

О том, как они справились с поставленной задачей, Мазурин узнал, когда вернулся из очень важной поездки. Вот что ему поведал Матюшка Урусов, старший из братьев:

- Барин! Придется тебе накинуть четвертной - братка угорел вусмерть… Понадеялись мы на пожар с браткой. Ведь оно как бывает? Подожжешь хибару, она и полыхнет. Хозяева первым делом тащут из огня самое дорогое, что есть в доме, - спасают, стало быть. Так мы и с графским домом сделали. Петрушка - братка мой - подпалил дом с правого угла, а я, само собой, с левого - это для того, чтобы не сразу могли погасить. Тут же в доме суета началась, как только дымком потянуло. Окна, двери все пораспахивали настежь, а нам только этого и надобно. Мы с Петрушкой в дом проникли под видом добровольных помощников. Быстро отыскали хозяйские хоромы по твоей указке, но несколько припозднились. В том помещении уже находились графские люди. Они нас с браткой заподозрили и давай руки вязать. А я этого не люблю! Пришлось нам обороняться. Петрушка хромого дворецкого сразу пришиб, но и сам от кистеня не уберегся. Тут уж я разозлился и так расшвырял пятерых, что они вряд ли теперь подымутся. Только-только я успел схватить с каминной доски наиболее ценные вещи, как потолок затрещал и стал рушиться. Пришлось мне удирать без оглядки, так что и Петрушку в огне оставил. Его, сердешного, даже пожарники не смогли спасти, когда приехали… Судьба! Так что гони, барин, четвертной на помин души братки моего Петрушки!..

Двадцать пять рублей ассигнациями Мазурин выдал Матюшке тут же, и он, будучи честным вором, выложил перед ним звезду и крест ордена Святой Анны. Дело и здесь выгорело!..

Прохоров-Мозоль

…После моего возвращения из Ельца я встретился с Телегиным и обстоятельно обсказал ему то, что там со мной приключилось. Иван Николаевич остался недоволен результатами моей поездки, но мне на это было наплевать. Я все чаще и чаще стал подумывать о том, что пора наконец-то выйти из-под его опеки и начать свое дело. А тут еще и удобный случай подвалил.

Через курьера, проводника международного поезда Брюссель - Москва, мне передали просьбу французских друзей добыть для их богатенького клиента советские ордена, чем больше, тем лучше. Разумеется, я ничего не сказал об этом «спецзаказе» Телегину. Перебьется! А то ведь опять моими руками начнет каштаны из огня таскать.

Ко времени поступления заказа я имел неплохую наводку на квартиру одного отставного генерала, обладавшего большим количеством орденов и медалей. Эту квартиру мне отдал мой напарник Влад по кличке Струг. Он прибился ко мне после отсидки - мотал срок в Красноярском крае за квартирные кражи. Взял я его только потому, что к тому времени лишился своего постоянного напарника Витьки-Шприца, убитого по дури в Татарстане. Да и потом, этот Струг неплохо брал квартиры. Право же, у него было чему поучиться даже мне!

Итак, Струг навел меня на квартиру генерала, но брать ее мне пришлось с другим напарником, точнее, напарницей, и вот почему. В самый последний момент Струг куда-то запропастился. Это меня не очень встревожило, поскольку я знал, что мой напарник большой любитель женского пола и в любой момент мог променять серьезное денежное дело на временную связь с какой-нибудь вертихвосткой. Так с ним уже бывало.

Короче говоря, не найдя Струга в условленном месте, я начал подумывать, а не пойти ли на дело в одиночку, как вдруг услышал громкие голоса с кавказским акцентом и истерические женские вопли. Это происходило неподалеку от Павелецкого вокзала, на Шлюзовой набережной. Женский голос мне показался очень знакомым, и я решил взглянуть на то, что там случилось. Каково же было мое изумление, когда я увидел Инну Костомарову, из последних сил отбивавшуюся от двух толстых лысых кавказцев, недвусмысленно пытавшихся запихнуть ее в кабину новенького белого «мерседеса».

«Совсем обнаглели», - подумал я, решив их немного проучить.

Я подбежал к насильникам сзади и тут же врезал первому попавшемуся по подбритому затылку рукояткой пистолета. Второго угостил тем же самым, но только по лбу. Оба сразу же вышли из игры - хлипкие оказались толстяки, они расслабленно растянулись у колес шикарной тачки. Я же, схватив ничего не соображавшую Инну за руку, хотел уже вместе с ней дать деру, но неожиданно заметил четверых амбалов, бегущих к нам со всей мочи со стороны Кожевнического проезда.

«Не удрать!» - промелькнуло у меня в голове. Устраивать перестрелку среди белого дня тоже не лучший выход. И тогда мой взгляд упал на приборный щиток «мерса», в котором торчали ключи. Вот он, выход!

- Садись в машину! - крикнул я Инне и толкнул ее на заднее сиденье, а сам, быстро обежав «мерс» сзади, прыгнул на водительское сиденье и тут же повернул ключ зажигания.

Мотор завелся почти мгновенно, и я, развернувшись и по дороге сбив подвернувшегося под капот амбала с черными закрученными усами, направил машину в сторону Зацепского вала. Хорошо еще, что эти недоумки не стали стрелять вдогонку…

- Ты как тут очутилась? - спросил я Инну, когда мы оказались далеко от места схватки.

- Я приехала к тебе… - сказала Инна и заплакала.

- Какого дьявола? Ты же не знаешь ни моего адреса, ни где я провожу время… - повернулся я к ней, предварительно остановив машину на Профсоюзной улице, как раз напротив дома отставного генерала.

- Я думала, похожу по улицам, зайду в магазины и в конце концов тебя встречу…

- Дурдом! - усмехнулся я, пересаживаясь на заднее сиденье, поближе к Инне. - Ты хоть понимаешь, как трудно в Москве встретиться? Это ж тебе не Елец!

Инна плакала, и так беззащитно, по-детски, что я не выдержал взятого менторского тона, притянул ее к себе и принялся просто целовать без всяких слов.

Когда у нее высохли слезы, она поведала, что в Москве уже третий день - сбежала из родного дома на следующий день после моего исчезновения, ночует на Павелецком вокзале, а днем гуляет по городу в надежде встретить меня.

- А сегодня утром, - сказала она, - ко мне подошла в зале ожидания какая-то разбитная бабенка и предложила непыльную работенку с хорошим заработком. Я и пошла с ней сюда, а тут эти жирные подонки… «Молодец! - говорят той бабенке. - За такую кралю получишь вторую бутылку «Распутина»!» Такие вот дела…

- Значит, если бы я не оказался рядом…

- То меня бы похитили, изнасиловали и, скорее всего, убили, - спокойно сказала Инна. - Но ты всегда ведь будешь оказываться в нужном месте и в нужное время, правда? - Она уже улыбалась.

- Нет, я этого не понимаю!.. - развел я руками.

- Просто я тебя люблю, - объяснила Инна. - А влюбленным Бог помогает.

- Глупости! - сказал я. - Женский наив! И вообще все это невероятные совпадения!.. Такого со мной еще не бывало…

- Поедем куда-нибудь, - попросила Инна.

И тут мне в голову пришла удачная мысль.

- Слушай, раз мне сегодня так везет, то давай провернем одно дельце.

- Если тебе так хочется, давай, - нехотя проговорила Инна.

- Значит, так, - начал я ее инструктировать. - Мы с тобой журналисты и интересуемся боевой биографией отставного генерала Федора Петровича Пономарчука. Для этого нам необходимо… О! - Тут мой взгляд упал на дорогую фотокамеру японского производства, лежавшую в футляре за спинкой кресел. - Это нам может пригодиться! Ты будешь делать вид, что записываешь его воспоминания, а я его сфотографирую… У тебя есть блокнот и шариковая ручка?

- Есть в сумочке. Зачем тебе все это надо? Ты разве журналист? - удивленно вскинула вверх брови Инна.

- Ага! Писатель… - пробормотал я. - Делай, что я тебе говорю, и очень скоро будешь купаться в роскоши. Это я могу тебе гарантировать.

- Хорошо! - согласилась Инна.

- Итак, мы - журналисты… - снова повторил я придуманный на ходу повод для визита в квартиру генерала.

Инна оказалась прирожденной актрисой. Она так быстро и естественно вошла в образ деловой женщины, приняв предлагаемые обстоятельства, что я только диву давался, наблюдая за ее перевоплощением.

В квартиру Пономарчуков нас впустили без опаски, стоило только Инне представиться:

- Мы из «Красной звезды»… Как себя чувствует Федор Петрович?

- Получше, - ответила молодящаяся дама, как видно, супруга генерала. - А почему вы не предупредили о своем визите?

- Не могли дозвониться, - нашлась Инна. - С утра названиваем, а материал требуется срочно в номер.

- Федя! К тебе корреспонденты… - крикнула жена и, оставив нас в прихожей, ушла на кухню, откуда доносились вкусные запахи.

- Очень, очень приятно! - проговорил пожилой мужчина в пушистом персидском халате. - Извините, я вас не ждал и потому одет не по форме. Чему обязан?

- Требуется ваш портрет на первую страницу. Так сказать, ветеран при полном параде! - сказал я.

- Это мне не трудно. Машенька, достань мой парадный мундир, пожалуйста!

- Сию секунду, только газ в духовке убавлю, - ответила дама.

- Ого! - невольно вырвалось у меня, когда жена генерала принесла в небольшую комнату, оборудованную под рабочий кабинет, мундир с большим числом орденов и медалей.

- Да, - заметив мое восхищение, улыбнулся Пономарчук, - пришлось повоевать. Сейчас вот пишу мемуары и редко выхожу из дома. А раньше частенько надевал парадную форму, потому что постоянно приглашали выступать то в школах, то в ПТУ. К сожалению, сейчас военно-патриотическое воспитание сведено на нет. Почему-то новые власти как огня боятся самого слова «патриотизм»…

- А за что вы получили орден Ленина? - спросила Инна, присаживаясь на кожаный диван.

- Первый за оборону Москвы, второй за освобождение Гомеля, а третий за бои под Кенигсбергом.

- В какой должности прошли войну?

- Начиная от командира полка и кончая командиром дивизии.

- И все в пехоте?

- В ней самой, в матушке-пехоте! - покачал седой головой Федор Петрович. - Тяжело вспоминать, но от личного состава полка, с которым начинал воевать под Москвой, осталось меньше трети, остальные выбыли…

- Это как? - не поняла Инна.

- Кто по ранению, а большинство убитыми…

- Часто видитесь с однополчанами? - не унималась Инна.

- Ежегодно! На Девятое мая, у Большого театра.

Пономарчук поправил волосы и сел на стул.

- Ну, как будем фотографироваться? - спросил он, взглянув на меня.

Я начал расчехлять аппарат.

- Садитесь спиной к окну, а лицом повернитесь к двери, - предложил я.

- Вам же свет из окна в объектив попадет!.. - вскричал отставной генерал. Похоже, он соображал в фотоделе больше меня.

- Ничего страшного! У меня такая аппаратура, что при любом освещении вытягивает негативы…

- Да?.. - В голосе бывшего генерала послышалось плохо скрытое недоверие. - А может, вы вообще будете снимать меня «тридцать третьим» объективом?

«Что он имеет в виду?» - пронеслось у меня в голове. Это гораздо позже я узнал, что «тридцать третьим объективом» фотографы называют аппарат без пленки.

- Не волнуйтесь, снимаю! - крикнул я, но руки у меня ходили ходуном, и я никак не мог отыскать кнопку затвора.

- Э! Голубчик, да вы не на ту кнопку жмете… - Генерал стал медленно подниматься со стула. - Послушайте, а вы вообще-то кто?

Больше притворяться я не мог. Подскочив к генералу, я врезал ему японским аппаратом прямо по голове. Затем, подхватив обмякшее тело, начал неловко сдирать с него китель с наградами.

- Чего сидишь?! - прошипел я на Инну. - Отвлеки генеральшу от выхода!..

- Не могу… - выпучив на меня глаза, прохрипела девушка. - Только не это…

Наконец совладав с металлическими пуговицами, я кое-как снял китель с тела генерала.

- Пошли к выходу!

Мы оказались у двери, и я, сунув китель с наградами Инне, прошептал:

- Спускайся к машине, а я чуть-чуть задержусь…

Хорошо понимая, что оставлять в живых свидетельницу нельзя, я, однако, не мог заставить себя прикончить ее. Зачем мне лишняя кровь? Вполне достаточно будет, если она просто полежит без сознания минут тридцать.

- Сфотографировали? - спросила женщина, повернув ко мне голову, но не отходя от газовой плиты, где булькало в кастрюле какое-то варево.

- Закончили, - выдохнул я и, подскочив к женщине одним прыжком, схватил ее за горло. Я видел, как глаза у нее округлились и стали вылезать из орбит. Она захрипела, взмахнула руками и сбила с плиты кастрюлю с супом, опрокинув ее на пол. Хорошо еще, что я вовремя посторонился, а то бы кипящее варево могло меня здорово ошпарить.

Убедившись, что хозяйка в ближайшие минуты вряд ли сможет добраться до телефона, я спокойно направился к выходу и, спустившись по лестнице, вышел во двор.

Инна, трясясь от страха, ждала меня в машине.

- Зачем только я сюда приехала? Зачем?.. - причитала она.

- А что, в Ельце тебе было лучше с твоим братом-алкашом и его дружками-убийцами?.. - хмыкнул я, заводя мотор. - И запомни: теперь ты - королева! А на днях мы вообще отсюда слиняем…

- Куда еще? - устало и безразлично спросила девушка.

- Сама увидишь…

Телегин

…На этот раз Алексей Федорович поджидал меня в переулке Сивцев Вражек, ближе к Гоголевскому бульвару.

- Что там у вас произошло с группой Костомарова? - недовольно спросил Хозяин, брезгливо взяв двумя пальцами конверт с долларами из моих рук и небрежно швырнув его в «бардачок» под щитком управления.

- Не смогли найти общий язык… К тому же они там занимаются черт знает чем!.. Это, знаете ли, чревато осложнениями с властями.

- Конкретнее! - прикрикнул Хозяин.

- Куда уж конкретнее? Они оружием промышляют… На нашего человека покушались… Вооруженное нападение!

- Жив?

- Кто? Наш человек? Жив, что с ним сделается… Они там впопыхах своего дружка замочили…

- Ладно! Разберемся… Ваш человек в состоянии отправиться в Ирак?

- В состоянии, только… - замялся я.

- Что там еще, договаривайте!

- Условие у него…

- Чего-чего? - не понял Хозяин.

- Условие, говорю, выдвигает… Требует, чтобы вместе с ним туда отправилась его невеста…

- Он у вас что, с придурью? - пристально поглядел на меня Алексей Федорович.

Я тяжело вздохнул и отвел глаза, не выдержав его взгляда.

- Что делать? Посылать пока больше некого. Готовлю замену, но это будет к концу года…

- Да черт с ним! - вдруг проговорил Хозяин, махнув рукой. - Приготовьте мне ее данные. Проверю, что за птица, а там пусть улетает…

- У меня тут все записано… - Я протянул листок Хозяину.

- Ну-ка, ну-ка… Костомарова Инна. Год рождения 1977?й. Место рождения… Понятно! Это что же, родная сестра Костомарова? Из Ельца?.. Вот так номер!

Алексей Федорович немного помолчал, обдумывая сложившуюся ситуацию, потом сказал:

- Пожалуй, есть смысл поиграть с группой ее братца, используя ее саму как приманку. Я это поимею в виду. И очень хорошо, что ее не будет в России… Ладно! Пусть отправляется со своим милым в гости к верблюдам и ослам. Заодно мир посмотрит… У меня ведь, Иван Николаевич, две свои дурехи на выданье имеются. Не успеваю им путевки на заморские курорты приобретать… Скорее бы уж их замуж спихнуть, а там пусть у мужей головы болят…

Когда я вылезал из салона шикарного авто Хозяина, он сказал мне на прощание:

- Учтите, Иван Николаевич, в Ираке не должно быть никаких срывов. А что касается наших американских партнеров, то держите с ними ухо востро. Мне почему-то кажется, что для них наш бизнес - только ширма. По-моему, у них совсем другие интересы…

«Это точно, - подумал я, оказавшись в салоне родной «девятки». - Американцы, что характерно, работают на Америку…»

Подтверждением моего последнего вывода стало очередное предложение Джона Джонсона, сделанное вечером того же дня в ресторане Дома кино.

- Не хотите ли слетать в Ле-Бурже, на международный авиасалон? - задал вопрос после первого блюда, ухи с расстегаями, американец.

- А что я там забыл? - усмехнулся я, дожевывая пирожок с вязигой.

- Сейчас объясню… Считайте это нашим очередным поручением. Да, я совсем забыл вам передать! Пожалуйста, возьмите…

- Что это вы мне суете? - взяв пластиковую карточку, спросил я.

- Ничего особенного! Это два миллиона долларов в «Манхэттен-банк» на счет вашего отделения нашей корпорации.

- Что-то я не пойму… Как это?.. - У меня челюсть отвалилась от неожиданности, и кусочки пирога выпали изо рта на модный пиджак.

- Это всего лишь первый доход от реализации товаров из Москвы на нашем рынке. И что характерно, ваших товаров! Что это вы так удивились?

- Значит, сбыт налаживается, - удовлетворенно проговорил я, облегченно вздохнув и пряча пластиковую карточку поближе к сердцу.

- Да. Эти деньги можете получить в любое время дня и ночи в коммерческом банке «Веста». Он является московским представителем нашего крупнейшего банка. Так как? Вы готовы лететь в Ле-Бурже?

- Хоть сейчас! А что я должен буду там делать?

- Ничего особенного. Просто войдете в контакт с одним видным российским авиаконструктором и как бы невзначай представите ему меня… Все очень просто!

Поездка в Ле-Бурже не отняла у меня слишком много времени. Утром следующего дня я был во Франции, а вечером уже сбегал по трапу «боинга» в аэропорту «Шереметьево-2». За день я успел хорошо прокрутиться - познакомился с генеральным авиаконструктором из ОКБ имени Сухого, под благовидным предлогом представил ему Джонсона, который от щедрот своей фирмы презентовал генеральному модерновый микрокалькулятор. Тогда еще я не знал, что в нем окажется вмонтирован микропередатчик, передающий все расчеты авиаконструктора сотрудникам Джонсона… Так я оказался замешан еще и в техническом шпионаже… Впрочем, если бы я даже знал об этом заранее, что бы изменилось?..

Буров

Из коридора, куда Буров вышел, чтобы немного отдышаться, поскольку в комнате, где сидел следователь Стороженко, плавали клубы сизого табачного дыма от его крепких сигарет, ему хорошо было видно, как усатый опер двигает туда-сюда холодильник на кухне. Рядом с ним он увидел Телегина, который спрашивал:

- Вам не надоело надрываться? В десятый раз передвигаете с места на место холодильный агрегат…

- Послушайте, у вас есть отвертка? - неожиданно спросил оперуполномоченный.

- Все же решили холодильник доломать? Но учтите, за все придется платить… - сквозь зубы процедил Иван Николаевич.

- Значит, нет отвертки? Ну и не надо! Мы и так откроем…

Опер поскреб ногтем уплотнительную резинку на массивной дверце, а затем, достав складной нож, быстро и сноровисто стал откручивать винты, крепившие заднюю стенку. Первый винт, второй…

И вдруг я заметил, как Телегин изменился в лице и, подойдя поближе к усатому, прошептал чуть слышно, но так, что я мог разобрать каждое его слово:

- Погоди, старшой, не гони волну. Твоя взяла. Здесь самый дорогой из орденов. Я тебе дам десять, нет, двадцать тысяч долларов. Никто и не догадается. Слышишь, старшой? Не будь идиотом… Тебе столько в жизнь не заработать…

Но старший лейтенант милиции, отодвинув хозяина квартиры в сторону, как неодушевленный предмет, позвал:

- Понятые, ко мне! Прошу засвидетельствовать очередную находку.

Телегин, схватившись за голову, уселся на стуле с гнутыми ножками. Больше он не издал ни звука на протяжении ближайшего часа.

Понятые не отрывали глаз от рук оперуполномоченного, который отвинчивал последние шурупы. Наконец задняя стенка дверцы была снята, и они смогли разглядеть груду старинных золотых монет и орденские знаки.

- Это знаки, принадлежащие ордену Святого апостола Андрея Первозванного, - сказал подошедший профессор Полянский, поправляя очки, стекла которых у него отчего-то запотели.

- Так и запишем, - по-ученически склонив голову набок, сказал Стороженко, начиная описывать очередную находку в протоколе.

- Да, это старейший российский орден! - как перед зрительской аудиторией, заговорил старый профессор. - Он учрежден Петром Великим предположительно в 1698 году и просуществовал до 1917 года как самая высшая награда Российской империи. Этим орденом награждались как за военные подвиги, так и за отличия на гражданском поприще. Орден не был разделен на степени и имел следующие знаки: золотой крест, голубую ленту, восьмиконечную звезду и золотую цепь…

И вновь Буров почувствовал себя в шкуре подсудимого Мазурина. И это произошло так естественно, что он этому даже не удивился.

Мазурин

А в зале суда, теребя бородку, продолжал витийствовать адвокат Плевако:

- …Предприняв геркулесову работу - перечитав десятки тысяч листов, описывающих десятки лет распущенной жизни, по меньшей мере распущенной юности, и не встретив на пути ни одного светлого лица, светлого факта, обвинитель поддался чувству брезгливости… Так в притоне разврата силою захваченная честная женщина краснеет от стыда при входе постороннего человека, а он считает этот румянец непорочности средством обольщения блудницы…

…Адвокат продолжал отрабатывать свой гонорар, а мысли Мазурина витали далеко от зала судебных заседаний - в Санкт-Петербурге, где удалось раздобыть, пожалуй, самый ценный из трофеев. Достался он ему, скажем прямо, нелегко, потому-то и уступил он его купцу Троицкому гораздо дороже, чем другие ордена, добытые раньше.

За последними представителями графского рода Чернышевых Мазурин следил неусыпно целый месяц. Знал, что брат и сестра Чернышевы, оставшись без попечения родителей, умерших в одночасье от тифа на своей вотчине на Орловщине, решили распродать движимое и недвижимое имущество и отбыть на постоянное местожительство в Париж.

Городской дом в Северной столице удалось продать довольно легко и быстро, а вот свое орловское поместье граф поручил сбыть доверенному лицу - бывшему гусарскому ротмистру Кожеедову, который, разумеется, не преминул здорово надуть хозяев. Дом-то он продал, а вот денежки за него пропил… Ну да Бог ему судья.

Двадцатилетний граф Андрей Васильевич Чернышев, судя по портрету прадеда, был точной его копией. Вот только не унаследовал он от Захара Григорьевича боевого характера. А ведь род Чернышевых всегда был известен на Руси боевыми генералами. Взять хотя бы Григория Петровича Чернышева - генерал-аншефа, прославившегося в битвах против шведов. За мужество и доблесть он был пожалован двумя портретами Петра Великого, украшенными алмазами, званием сенатора, графским титулом и орденом Святого апостола Андрея Первозванного. А третий его по счету сын, Захар Григорьевич! Тот вступил в военную службу тринадцати лет от роду, пользовался благоволением императрицы Елизаветы Петровны, а затем и Екатерины Великой, которая пожаловала его званием генерал-аншефа и орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Кстати, одно время он даже являлся московским градоначальником и был удостоен за эту службу ордена Святого Владимира первой степени.

Но куда уж графу Андрею до его славных предков! Ему бы сытно поесть да сладко поспать. Вот младшая сестрица его Вера - боевая барышня. В свои пятнадцать лет и на коне скачет, и из пистолета не промахнется. Огонь-девка! Да только вряд ли ей удастся стать второй кавалерист-девицей, такой же бедовой, какой была Надежда Дурова…

Нет, нет и нет! Мельчают отпрыски некогда славных генеральских родов.

Итак, Андрей и Вера вознамерились отбыть в Европу. Их отъезду Мазурин мешать не собирался. Его, как можно догадаться, интересовал только их багаж. Потому-то он и нанял известного в округе вора Игнашку, для того чтобы тот выкрал знаки ордена Первозванного. Игнашка, помогая грузить графский багаж на корабль, «случайно» уронил небольшой саквояж в воду, рядом с пристанью. На это никто не обратил особого внимания. А зря! Ведь именно там находилась коробочка с орденскими знаками - сие Мазурин знал наверняка.

Но что за народец пошел нынче! Так и норовят облапошить, объегорить, обскакать брата во Христе… Вот и Игнашка туда же, сукин сын! Ночью потихоньку достал саквояж из воды и, вместо того чтобы принести его к Мазурину и получить на водку, как было уговорено, сразу же отправился в ближайшее питейное заведение и заложил все содержимое саквояжа кабатчику…

Нашел Мазурин мерзавца на следующее утро в невменяемом состоянии. Кабатчик, сволочь, клялся и божился, что ничего не знает и не ведает. Пришлось его малость припугнуть, а потом и пуще застращать, после чего он выложил всю правду-матку, как на исповеди.

- Не губи, - говорит, - барин! Пожалей детушек-малолетушек. У меня их двенадцать человек мал мала меньше… Продал я тот клятый орденок одному человечку. Он давно просил какой-никакой орденишко ему достать, хоть самый невзрачный. Озолочу, говорит. Вот я ему этой ночью и сбыл…

- Где он проживает? - тут же спросил Мазурин, схватив кабатчика за грудки. - И учти, если соврешь, быть тебе битому до смерти, а детушки твои спиногрызы станут сиротами…

- Упаси Господи! Все для них, маленьких, стараюсь. Даже краденое скупаю… Все для них!

- Не скули, сволочь! Говори как на духу! - Мазурин ткнул кабатчику в толстое рыло пятерней, а сам полез за пистолетом.

- О Господи! В доме мещанки Карапузовой на набережной Мойки комнаты снимает… Коллежский секретарь Портупеев. Только Христом Богом молю, не выдавайте… Охти, смертушка моя!

Портупеев слыл в департаменте продовольствия первым взяточником. Об этом Мазурин узнал после того, как навел о нем кое-какие справки. Был он человеком рисковым, и потому на арапа его было брать небезопасно. И все же Мазурин отыскал к нему подходец. Он нежно любил и чуть не боготворил свою десятилетнюю дочь Шурочку и, конечно же, отдал бы все на свете, чтобы только с ней ничего плохого не случилось.

Выкрасть барышню во время прогулки с гувернанткой для Мазурина большого труда не составило. Девчонка оказалась довольно глупенькой и с удовольствием пошла с Мазуриным взглянуть на пушистого персидского кота, якобы живущего в подвале лавки «У самовара», куда отлучилась за сдобой гувернантка.

- А кот не блохастый? - спросила Шурочка, держась за руку мошенника и спускаясь по каменным ступенькам в подвал.

- Да нет, его помыли, - успокоил Мазурин девочку, осторожно взяв ее на руки и сбежав с ней вниз.

Дверь в подвал была не заперта, и потому, не выпуская девочку из рук, он быстро миновал подвальное пространство и, поднявшись наверх с другой стороны дома, сел вместе с ней в поджидавшую пролетку.

- Куда мы едем? - удивленно таращилась на похитителя Шурочка.

- Папа просил тебя покатать по городу, - опять соврал Мазурин.

- Вот здорово! - Девочка засмеялась и даже задрыгала ножками от удовольствия.

Короче говоря, через сорок минут Шурочка была надежно спрятана в доме на окраине города, а Мазурин, пообедав в ресторане, дождался темна и отправился к Портупееву с «визитом вежливости».

В квартире Портупеевых, когда он туда наведался, царило беспокойство и даже паника. Отец Шуры вместе со своей худосочной супругой на чем свет стоит ругали гувернантку. Но француженка плохо понимала по-русски и поэтому на все эскапады родителей своей ученицы только недоуменно пожимала плечами и произносила: «Шер ами!..»

- Василий Трофимович, - сказал Мазурин, когда его проводили к взволнованному до крайности главе семейства из передней в гостиную. - Я знаю причину ваших беспокойств и мог бы вам помочь…

- Как?! Вы видели того негодяя, который украл нашу девочку? - вскочил со стула лысоватый господинчик в вицмундире.

- Случайно. Проходил мимо, вижу, здоровенный такой мужик с бородой тащит куда-то маленькое невинное дитя. Думаю, наверное, он ее украл и хочет продать цыганам, чтобы те ее танцевать и клянчить деньги у прохожих обучили.

- Так это был цыган?! - воскликнула супруга Портупеева, хватаясь за голову. - Тогда нам уже вовек не увидать нашу крошку… Увезут ее в далекие края, в дальнюю губернию и…

- Не успеют! - успокоил Мазурин женщину. - Я сумел, рискуя жизнью, проследить за бородатым мужиком. Он увез вашу девочку в пролетке, и я знаю, в какое место…

- Так что же мы стоим? Скорее в полицию! - забегал-засуетился коллежский секретарь.

- А вот полицию как раз впутывать и не надо, - покачал Мазурин головой. - Что полиция? Поймает двух-трех цыган, а остальные тем временем удерут вместе с вашей дочкой. Тогда ищи ветра в поле.

- И что же вы предлагаете? - нервно переминаясь с ноги на ногу, спросил Василий Трофимович.

- Мы подъедем к тому тайному дому и выкупим ваше дитя из неволи.

- Сие очень опасное предприятие!..

- Ничего, не в таких переделках бывали. К тому же вы можете, если боитесь, взять с собой вооруженных слуг.

- Да, да! Отличный совет! Эй, Дашка, одна нога здесь, другая там! Покличь со двора Федота и Егоршу. Пусть топоры захватят и мою коляску закладывают! А я сам вооружусь пистолетами…

- Не забудьте захватить с собой еще и орден Первозванного… - посоветовал Мазурин, хитро щурясь.

- Какой такой орден? - опешил Портупеев.

- А тот, что у кабатчика прошлой ночью приобрели.

- Это какое-то недоразумение! Я не приобретал ничего подобного!

- Не ври, Вася! Как ты можешь врать, когда жизни нашей дочки грозит опасность! - взмолилась жена, хватая мужа за руки.

- Зачем орден-то? - севшим голосом спросил Портупеев.

- Да так уж! Цыгане сказали, что отдадут вам дочку только в обмен на этот орден… Мне-то без разницы, а с ними вы без ордена не договоритесь.

- Черт побери! Откуда им известно об ордене? Небось, сам кабатчик и растрезвонил!..

- Вася! Отдай им то, что они требуют. Пожалей единственное дитя!

- Хорошо, хорошо! Я захвачу его с собой!

Вскоре вчетвером тряслись по булыжной мостовой, направляясь к городским окраинам.

- Вот этот дом, - шепотом проговорил Мазурин, когда они оказались на месте. - Я пойду один и переговорю с цыганским бароном, а вы ждите меня здесь и ни гу-гу! Потому что цыгане везде, они нас окружают! Цыц!

Мазурин, притворно пугаясь и оглядываясь по сторонам, дошел до покосившегося одинокого домишки, где его приятель Пафнутьевич жег лучину и развлекал Шурочку, показывая ей карточные фокусы.

- Сейчас папа за тобой придет, - успокоил похититель девочку.

- Не хочу к папе! Я буду жить с милым Пафнутьевичем! Он такой добрый и веселый! А дома скука смертная. Чего там делать? Не желаю!..

Знала бы она, что Пафнутьевич не такой уж добрый, как могло показаться, что на его совести была смерть двух стражников и один побег с этапа…

Вернувшись к дрожавшим от страха в коляске Портупееву и его слугам, Мазурин сказал:

- Давайте орден! Я готов помочь вам в передаче его цыганам…

- Не знаю, как вас и благодарить… А что Шурочка?

- Ребенок страдает без отцовской ласки. Плачет, бедная, ручонки к отцу протягивает…

Василий Трофимович всхлипнул и утер набежавшую слезу.

- Как я вам благодарен, добрый вы человек! Приходите к нам всегда запросто! Обращайтесь с любой просьбой…

- Да уж, конечно, не премину… Давайте сюда орден, и девочка спасена…

Орденские знаки перекочевали в руки мошенника, и он, весело насвистывая, отправился за ребенком. Однако спровадить Шуру к отцу оказалось совсем нелегко. Она истерично рыдала, прижимаясь к Пафнутьевичу, и напрочь отказывалась уходить из дома. Только пообещав ей, что Пафнутьевич всенепременно ее навестит в ближайшие дни, они кое-как избавились от нее. Сами же, не мешкая, поспешили исчезнуть из славного города на Неве…

Прохоров-Мозоль

…Инна по-настоящему поверила в то, что стала участницей самого настоящего «романтического приключения» только тогда, когда мы вышли из салона самолета и ступили на бетонное покрытие аэродрома в Багдаде.

- Не может быть! - говорила она чуть слышно. - Это же сказка из «Тысяча и одной ночи»!..

Я не знал человека, который должен подойти ко мне в зале аэропорта, и поэтому поначалу никакого внимания не обратил на полноватого приземистого мужчину с плечами атлета. Он сам подошел к нам и на хорошем русском языке представился:

- Омар Тарик. Мне описали вашу внешность, господин Прохоров. Приветствую вас в Ираке! Сейчас мы отправимся ко мне домой, если не возражаете, а завтра с утра займемся нашими делами. Девушка, как я понимаю, с вами? Ну что же… Не будем искушать местную полицию! Она в последнее время пристально наблюдает за американцами, а страдают от этого и европейцы. Не надо забывать, что мы на пороге новой войны либо с Кувейтом, либо с Саудовской Аравией. Хорошо еще, что по-русски здесь мало кто понимает, а то бы я не был с вами столь откровенен… Поехали!

Жил Омар Тарик сравнительно недалеко от международного аэропорта, и потому до его дома мы добрались довольно быстро, без каких-нибудь приключений.

Город вовсе не поразил моего воображения. Он мало чем отличался от Ташкента или Бишкека, хотя, безусловно, в нем была и своя специфика, присущая Ближнему Востоку. Но для человека, побывавшего хотя бы в одном восточном городе, остальные покажутся копией.

Багдад ничем не напоминал сказочный город султанов и халифов. Шумные улицы, разномастные автомобили, современные здания - все это, как я заметил, не приглянулось и Инне, которая даже перестала глазеть по сторонам и с гораздо большим интересом слушала рассказ Омара о его учебе в России.

- Вы можете мне не поверить, но я четыре года провел в Москве, когда учился в Военной академии бронетанковых войск имени маршала Малиновского…

- Так вы танкист? - изумился я.

- Бывший… Жизнь так сложилась, что после войны с Ираном и наших неудач в Кувейте многих военных специалистов погнали из армии. Наш лидер предпочитает кадры, подготовленные в наших собственных военных учебных заведениях. Я командовал соединением, бронетанковым соединением! Когда началась операция «Буря в пустыне», я потерял сразу половину танков, а остальные оказались без топлива… Бесхозяйственность, доведенная до абсурда!

- А вы хорошо говорите по-русски, почти без акцента, - похвалила его Инна.

- Я, знаете ли, часто встречаюсь со своими друзьями, учившимися в России. При этих встречах мы говорим только на русском языке, чтобы не потерять навыка…

Оказавшись в одноэтажном доме бывшего танкиста, мы первым делом познакомились с женой Омара и двумя его дочерьми, а затем уселись за обыкновенный обеденный стол.

- Не удивляйтесь, - улыбнулся Омар, заметив мое недоумение, - мы привыкли в России к вашим традициям и стараемся у себя дома поддерживать их. Никаких ковров, подушек не будет! Только стулья, стол и обыкновенная посуда. Но одному правилу мы все же никогда не изменяем - женщины не должны сидеть за одним столом с мужчинами!..

Как говорят, намек понял. Я тут же посоветовал Инне не нарушать местных обычаев и присоединиться к трапезе, только когда мы ее закончим и за стол сядут женщины. Похоже, моя девочка осталась недовольна, обиделась и на Омара, и на весь Ирак, но спорить не стала, а отправилась с дочками Омара полюбоваться экзотическими растениями, произраставшими во дворе дома.

- Теперь мы можем есть и разговаривать вполне свободно о деле, - сказал Омар, выпроводив из гостиной и свою супругу.

Я не стал деликатничать и тут же набил рот мясом, приготовленным по какому-то малоизвестному у нас рецепту.

Сам Тарик насыщался неспешно, успевая при этом инструктировать меня.

- Сначала мы отправимся на север страны в Синджарскую долину. Это рядом с сирийской границей, километрах в пятистах от Багдада. Затем посетим древний город Ур и окончим наше путешествие в Хатре. Там же нам предстоит встреча с вашими людьми. Так меня предупредили… Моя задача - оказывать вам содействие и охранять. Поэтому не удивляйтесь, что за нашей машиной всегда и везде будет следовать автомобиль с охраной.

- Вы бы еще танк к нам приставили, - пошутил я, не ожидая, что выпущу джинна из бутылки - поток воспоминаний о Москве и об академии.

- Таких людей я больше не встречал… Помню, когда меня принимали в академию, ее начальник, генерал-полковник Николай Васильевич Малинин, посмотрел мне в глаза, пожал вот эту самую руку и сказал: «Вы будете хорошим командиром, танкист! Я верю в это». И эти простые слова русского генерала до сих пор звучат в моих ушах. Запомнились мне и несколько преподавателей. Скажем, начальник кафедры истории военного искусства Демиденко. Как сейчас, помню его лекции, которые он читал прямо в танковом музее академии. Кстати, это он убедил меня, что танки российского производства, начиная с Т-34, - лучшие в мире по боевым характеристикам… А профессор Павлишин Ким Федорович! Чудесный человек, умница! Какой у него кругозор!..

Я почувствовал, что Омар будет еще долго разглагольствовать о своей московской жизни, и попробовал перевести разговор в русло проблем, интересовавших меня в настоящее время.

- Послушайте, уважаемый, а вы убеждены в том, что наши дела здесь пойдут успешно?

Но Омар, казалось, даже не слышал моего вопроса. Полузакрыв глаза, он откинулся на спинку стула и, раскачиваясь из стороны в сторону, продолжал вспоминать так, словно медитировал:

- …Учебным планом занятий с нами, слушателями первого курса командного факультета, было предусмотрено выездное показное занятие на базе вашей танковой Кантемировской дивизии. Занятие должно было проводиться методом показа оборудования танкового парка, учебно-методической базы соединения… Нам и показали все, ничего не утаили - танковый парк, учебный корпус части, склад боеприпасов… Но это были, как у вас там говорится, только цветы, а ягоды потом. В учебном центре дивизии, на полигоне, я увидел, как водят танки настоящие асы своего дела. Машины с изображением скрещенных дубовых листьев на башнях летали, будто птички. Говорят, что немецкие фашисты, видя на танках эмблему кантемировцев, бежали от них со всех ног… Когда же я сам сел за рычаги управления танка Т-72, то сначала не мог даже сдвинуть боевую машину с места. Разве такое забывается?

Тарик немного успокоился, пристально посмотрел на меня и извинился:

- Вам все это, конечно, неинтересно… А для меня это лучшее, что я видел в жизни…

Больше он ничего не говорил весь вечер. Молчал как рыба. Видно, обиделся, что я прохладно отнесся к его ностальгическим излияниям. Но что делать, мне было на самом деле наплевать на его прошлое. Я жил сегодняшним днем и не собирался крутить башкой и восхищенно причитать: «Как это здорово!» Никогда ни под кого не подделывался и теперь не буду. Так я решил, укладываясь спать прямо на полу, - кроватей у этого иракца, любившего все европейское, почему-то не нашлось…

Проснулся я среди ночи оттого, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. Открыв глаза, я чуть не вскрикнул от неожиданности. Надо мной склонился человек, с головы до ног закутанный в белое одеяние, чем-то напоминающее покойницкий саван. Вообще-то я не из пугливых, но тут пожалел, что не помню ни одной подходящей молитвы.

- Не бойся, русский! - тихо проговорил мужской голос. - Тебе нужно бежать…

- Это еще зачем? - спросил я, вскакивая с ковра, служившего мне постелью.

- Некогда объяснять! Опасность! Омар Тарик агент спецслужб Ирака. Я должен спасти вас…

Не понимаю, почему я поверил незнакомцу, каким-то чудом сумевшему проникнуть в чужой, хорошо охраняемый дом, но, быстро одевшись, последовал за человеком в белом. Сначала он провел меня через гостиную, где мы совсем недавно славно поужинали, затем вывел в коридор и направился в противоположную от входной двери сторону. Коридор оказался довольно длинным и извилистым. Вскоре мы подошли к маленькой дверце, распахнутой настежь.

- Черный ход, - прошептал незнакомец и первым шагнул за порог.

Я последовал за ним и оказался в небольшом дворике, огороженном высоким забором. Незнакомец собрался было уже перемахнуть через него, но я придержал его за локоть.

- Я не один. Со мной женщина…

Незнакомец покачал головой:

- Женщину не спасти. Она на женской половине, и ее охраняют…

- Ну и что из этого? Я ее выручу!

- Женщина - приманка! Головорезы будут пытать ее на ваших глазах, и вы все расскажете!

- Не верю! - пробормотал я.

- Тогда можете остаться и проверить. Но на мою помощь не рассчитывайте…

В доме уже спохватились. Раздались выстрелы, послышались чьи-то возбужденные голоса. И я перестал сомневаться. Тем более что незнакомец произнес пароль, переданный мне проводником поезда Брюссель - Москва при нашей последней встрече: «Пти-Андрэ желает тебе счастья»…

- С этого нужно было и начинать, - пробормотал я и быстро перелез через забор.

Я хорошо запомнил, что Омар, когда нас встречал, пароля так и не произнес…

- Называй меня просто шургатец, - сказал человек в белом, когда мы оказались в кабине джипа. - Для начала мы должны выбраться из города.

- На север? - спросил я, когда машина тронулась с места.

- Нет, на юг. Мы поедем туда, где работает группа моих родственников. У нас есть для вас интересные находки…

- Послушай, шургатец, откуда ты знаешь русский язык, и кто тебя прислал мне на выручку? - спросил я.

- Долгий разговор, - произнес он, беспокойно оглядываясь по сторонам. - Разговаривать будем позже, а сейчас… Вот они!

Я увидел, что наперерез нашей машине сразу с двух сторон несутся две легковушки, выкрашенные в защитный цвет. Это произошло на самом перекрестке. И если бы шургатец не прибавил газу, нас взяли бы в клещи.

Обернувшись, я заметил, что машины преследователей, визжа тормозами, повернули следом за нашим джипом. Но они уже поотстали.

Шургатец так крутанул руль, что меня сильно мотнуло, я здорово саданулся виском о ветровое стекло, чуть было не выбив его. От удара я на какое-то время потерял сознание и пришел в себя только на городской окраине.

- Мы оторвались от ищеек Саддама, - сказал шургатец, заметив, что я открыл глаза. - Слава Аллаху, обошлось без стрельбы! Я отвезу тебя в древний город Ур. Оттуда недалеко до границы с Кувейтом. Устрою встречу с родственниками, а потом помогу переправиться через границу. Если, конечно, нас раньше не убьют…

Нет, такая перспектива меня совсем не устраивала!

- Расскажите же наконец, что тут у вас происходит?! - воскликнул я.

- Кто-то сообщил армейским спецслужбам о приезде в Багдад резидента крупной банды контрабандистов, промышляющих вывозом древностей из страны. У нас за это положен расстрел на месте… Мои родственники издавна занимаются раскопками. Все мы из поселка Шургат и всегда зарабатывали свой хлеб только добыванием древних сокровищ, скрытых в подземных глубинах. Но во время войны к нам перестали пускать археологические экспедиции из других стран, и для нас теперь нет работы. Мы голодаем… Я учился в России. Окончил исторический факультет МГУ. Там же познакомился с Омаром Тариком, заканчивавшим бронетанковую академию. После войны с Ираном он стал офицером в свите самого Саддама. Большой человек! Но шургатцам он не помогает. Нам вообще никто не помогает, и поэтому мы вынуждены рассчитывать только на себя. С французами я познакомился совсем недавно, побывав в Париже. Они меня и попросили встретить вас в аэропорту, но это оказалось невозможным. Вас уже ждали полковник Тарик и его люди. Кстати, один из его телохранителей шургатец. Он и помог мне проникнуть в дом, где вас держали…

Выслушав сбивчивый рассказ шургатца, я задал вопрос, волновавший меня больше всего:

- Что будет с девушкой?

- Повторяю, она будет приманкой. Ее используют, чтобы попытаться захватить вас с поличным и сорвать наши планы. Женщина здесь - вещь, как кинжал, ковер, автомат. Дорогая вещь, и только. И зачем вам было ее сюда тащить?..

Я лишь почесал затылок и виновато пробубнил:

- Без нее отсюда не уеду.

- Ладно, мы что-нибудь придумаем…

До Вавилона мы доехали без происшествий. Затем, миновав город, помчались по прямой, как стрела, автомобильной трассе, ведущей строго на юг.

- По-моему, Омар Тарик и его люди играют с нами в поддавки, - задумчиво проговорил шургатец, которого, как оказалось, звали Камиль. - У Вавилона нас могли спокойно остановить…

- А может, наш общий друг решил проследить за нами и взять при встрече с вашими родственниками? - предположил я.

- И это не исключено. Мы сможем это проверить очень скоро, когда будем ехать через города Эд-Дивания и Эс-Самава. Там созданы крупные соединения частей самообороны. Если нас пропустят через них, то сомнений не останется.

Нашу машину так никто и не остановил. В результате к концу дня мы оказались в некогда прекрасном, а ныне полностью разрушенном городе Ур, показавшемся мне в свете закатного солнца бесконечной цепочкой холмов.

Насколько я помнил историю этих мест, жизнь здесь зародилась и развивалась весьма бурно на рубеже IV и III тысячелетий до нашей эры. Было построено целое созвездие городов-государств, которые ученые знают под общим названием Шумер. Жизнь здесь процветала вдоль рек и каналов. Так что «колыбель цивилизации», как любят называть эти места историки, представляла собой длинную и узкую полосу земли, протянувшуюся до гнилых болот, «украшавших» берега Персидского залива. Всю эту территорию делили между собой около пятнадцати городов-государств, среди которых находились Умм, Лагаш, Урук, Киш, Ур… Последний из названных являлся крупным и богатым центром в этих местах.

Новые сведения об Уре мне предоставил Камиль.

- Город этот был потерян на многие века. Еще в середине девятнадцатого столетия о нем знали только по нескольким весьма туманным цитатам из Библии. Его отыскал английский консул в Басре Тейлор в 1854 году. Сначала он обнаружил скопления древних руин, которые мои земляки называли Телль-аль-Муккаийр, что значит Смоляной холм. А чуть позже найденные глиняные таблички с клинописными текстами подтвердили, что это и есть древний Ур. Но раскопки начались только в двадцатых годах нашего столетия. Тогда-то и появились из-под земли некогда пышные дворцовые ансамбли, башни храмовых сооружений и, наконец, прекрасные царские захоронения. Основная часть сделанных здесь находок хранится в Багдаде, в специальном Шумерском зале, но в последние годы официальные раскопки здесь прекращены. Не до того нашим руководителям, воевать надо! Однако мои родственники копают потихоньку…

Разговор наш происходил на вершине крутого глинистого откоса за петлявшим невдалеке руслом Евфрата. Отсюда открывался прекрасный вид на древние руины.

- Я представлял себе остатки древнего города более внушительными, - сказал я разочарованно. - А мы видим только холмы, впадины да ямы. Где же городские укрепления? Где купола царских гробниц, раскопанных знаменитым Леонардом Вулли?

- Со времени раскопок минуло без малого шестьдесят лет… - пояснил Камиль и тяжело вздохнул, но тут же воспрянул духом и с улыбкой добавил: - И все же тут остался еще превосходный памятник городу и его жителям. Это знаменитый зиккурат Ур-Намму, постамент для главного городского храма, воздвигнутого в незапамятные времена в честь бога луны Нанна. Он отреставрирован в начале нашего века и все еще в хорошем состоянии…

Машину мы оставили у откоса и больше к ней не возвращались. Камиль повел меня по некогда цветущему городу, а теперь пустыне, ископанной шургатцами вдоль и поперек.

Стемнело. Приходилось передвигаться с особой осторожностью, чтобы не переломать ноги. Камиль же и в темноте видел как кошка, двигался куда ловчее меня и вскоре ушел вперед настолько, что я мог лишь различать белый силуэт его одежд.

- Сюда! - позвал он. - Мы пришли.

Вслед за прытким провожатым я взобрался на ближайший холм и от неожиданности замер на месте, заметив у своих ног в самый последний момент огромную яму, в которую чуть было не сорвался.

- Спускайтесь вниз! - Голос Камиля звал меня прямо из этой ямы.

Приглядевшись, я обнаружил каменные ступеньки, круто сбегающие вниз, и, больше не раздумывая, стал спускаться. Насчитав двадцать ступенек, я оказался в мрачном подземелье, освещавшемся только несколькими фонариками в руках людей, одетых как Камиль.

- Это мои родственники, - сказал мой провожатый. - Еще несколько человек охраняют нас наверху.

Затем Камиль заговорил по-арабски. Ему ответил самый пожилой из шургатцев, человек с перебитым носом и натруженными лопатообразными ладонями рук.

- Это мой отец, - гордо сказал Камиль. - Он хочет знать, какие древности вас интересуют?

- Мы купим все, что вы сможете нам продать, - быстро сказал я. - Торговаться не будем. Просто вы называете свою цену, а мы сразу платим. Точнее, платят мои французские коллеги, с которыми нам нужно будет встретиться в пограничном городке Фао.

- Отец доверяет вашему слову. У нас есть много статуэток богов и богинь, каменные орудия труда, драгоценные украшения. У нас есть древняя керамика. У нас есть глиняные таблички с письменами, а также «пули» для пращи, древние печати, грузила для рыбной ловли, литейные формы. У нас есть… У нас много чего есть! Вы возьмете все или только часть?

- Мы возьмем все, - заверил я Камиля, и тот, удовлетворенно кивнув, перевел мои слова отцу.

- Отец доволен нашей беседой и хотел бы показать вам наши находки, но на это нет времени. Наши родственники заметили приближающихся военных. Это люди Омара Тарика!

Сразу же за этими словами я услышал наверху пальбу из автоматов и пулеметов. Тут же у окружавших нас шургатцев появилось в руках оружие, и все они побежали по лестнице вверх, где уже разгорался нешуточный бой.

- Надо уходить, - сказал мне Камиль. - Отец проводит нас по подземному ходу… Подождите! Кажется, выстрелы стихли…

Действительно, на какое-то время наверху воцарилась тишина, а затем до нас донесся голос Омара, усиленный мегафоном:

- Русский Прохоров, слушай меня! Это я, Омар Тарик! Я люблю русских, но не люблю тех, кто пытается обкрадывать мою страну! Русский Прохоров, пока не поздно, сдавайся! У меня твоя женщина. Я отпущу ее к тебе с ультиматумом. Советую сделать так, как она скажет, а иначе я не могу гарантировать жизнь вам обоим! Женщина уже пошла!

- Не стреляйте, - сказал я Камилю. - Пропустите женщину и проводите ее сюда.

Камиль нехотя проговорил что-то по-арабски и, услышав согласие отца, приказал совсем еще юному гонцу передать шургатцам, чтобы они пропустили женщину. Потом он что-то добавил к прежде сказанному и только после этого выпустил руку мальчика из своей руки. Тот умчался, как мотылек, поднятый порывом ветра с цветка.

Инну привели минут через десять. Она была в полуобморочном состоянии, но тем не менее старалась держаться и даже улыбнулась мне.

- Я должна вам передать, чтобы вы прекратили бессмысленное сопротивление. Армейские части окружили весь Ур, отсюда не ускользнет даже мышь. Если вы не сдадитесь, утром вас всех уничтожат… А если вы согласны сдаться, то сложите оружие и выходите на вершину холма с поднятыми вверх руками…

- Где они нас расстреляют без суда и следствия, - добавил Камиль. - Не бойтесь! Отец выведет нас из ловушки Омара.

- Но… - попыталась что-то возразить Инна.

- Замолчи, женщина! Твое мнение тут никого не интересует. Мы и так тебя слишком долго слушали! А теперь ты будешь слушать и делать то, что скажем тебе мы, мужчины!

Инна замолчала и, как побитая собачонка, опустила голову.

- Пора уходить, - повторил Камиль. - Наши люди прикроют отход.

Минут через двадцать-тридцать мы так глубоко залезли в какой-то древний подземный ход, что даже взрыв, прогремевший сзади, показался только безопасным хлопком. По-видимому, входа в подземелье больше не существовало. Шургатцы знали свое дело.

- А как же выберутся из окружения твои родственники? - опасливо оглядываясь, спросил я у Камиля, догнав его в извилистом подземном переходе, по которому можно было передвигаться, даже не пригибаясь.

- Не волнуйся за них. Они знают много ходов, и военным их никогда не взять. Шургатцы живыми не сдаются! Да и боятся военные лезть под землю. Там десятки ловушек…

И все же я вздохнул с облегчением только тогда, когда почувствовал приток свежего влажного воздуха и понял, что мы вплотную приблизились к выходу. И точно, еще минут через пять мы один за другим вылезли из небольшой расщелины, зиявшей на середине высокого обрывистого берега.

И вот мы стоим, сгрудившись на небольшой площадке, вокруг которой, куда ни глянь, плещутся воды Евфрата, а вверху отлого поднимается гранитная стена. Деваться нам, четверым, просто некуда.

- Отец говорит, что нам придется искупаться, - сказал Камиль.

- Я плохо плаваю, - испуганно ответила Инна.

- Ничего. Долго плавать не придется… Внизу нас ждет лодка. Смотрите на отца и повторяйте за ним каждое движение…

Отец Камиля поднял руки вверх, помолился Аллаху, затем снял с себя чалму и бросил ее вниз. После этого он сиганул вслед за своей чалмой.

- У меня нет чалмы, и молитв ваших я не знаю, - сжалась от страха в комок Инна.

- Помолчи! - приказал я и легонько подтолкнул ее к краю уступа. От моего толчка Инна полетела вниз. Этого она, видимо, не ожидала и потому даже не успела вскрикнуть. А затем прыгнул в воду я сам.

Вода обожгла разгоряченное тело, когда я «солдатиком» вошел в нее вперед ногами, вздыбив мириады брызг над своей головой. Я еле успел отплыть в сторону, как в то же самое место врезалось тело Камиля.

Поддерживая Инну на поверхности воды, я огляделся вокруг и тут же увидел темное пятно моторной лодки, колыхавшейся на легкой волне под самым берегом. Туда мы и поплыли.

Первой на борт взобралась с нашей помощью Инна, за ней старый шургатец, а потом и мы с Камилем.

По-видимому, эта лодка простояла здесь несколько дней, - на ней успел осесть слой пыли. Держалась она на самодельных якорях - на двух толстых веревках с привязанными к ним большими кусками гранита. Но самым интересным было то, что в лодке прямо у нас под ногами оказались небольшие ящики и мешки с упакованными археологическими находками, обещанными шургатцами. Да, этому грузу цены не было!..

Мотор заводить не стали; наша лодка отплыла от места стоянки и заскользила вниз по течению, не производя практически никакого шума.

Мы тихо сидели в лодке, пока Инне не вздумалось поделиться со мной пережитым в доме Омара Тарика. Но едва она произнесла первую фразу, как Камиль оборвал ее:

- Ничего не говори. Звук голоса по воде разносится далеко.

Так мы и молчали до самого рассвета. А когда стало достаточно светло, чтобы различать отдельные предметы на берегу, Камиль все так же вполголоса проговорил:

- Где-то здесь должна быть полуразрушенная постройка из глины. Вот она! Теперь мы подойдем к берегу…

Камиль и его отец взяли в руки длинные шесты и принялись, отталкиваясь от дна реки, гнать утлое суденышко к берегу. Тут-то я и приметил знакомый джип возле глинобитной постройки. Кто его сюда пригнал? Видимо, шургатцы составляли весьма серьезную и мощную организацию…

Лодка с размаху выскочила на прибрежный песок, и нам навстречу вышли из постройки пятеро шургатцев, среди которых я сразу же признал подростка, служившего кем-то вроде адъютанта при старейшине рода.

Они не сказали ни слова. Сразу принялись разгружать лодку и со всеми предосторожностями, на какие были только способны, перетаскивать ящики и мешки на тележку прицепа, появившуюся возле джипа. Закончив работу, они соединили ее с машиной.

- До полного рассвета нам необходимо подальше отъехать от реки и добраться до укрытия, где мы сможем провести дневку. А следующей ночью двинемся прямо к морской границе, - пояснил Камиль, садясь за руль джипа.

Место для дневки Камиль выбрал весьма успешно. Это была довольно густая роща из финиковых пальм и других экзотических растений неизвестных мне названий, окружавшая небольшой водоем. У самого берега отец Камиля тут же отыскал известный только ему грот, невидимый с берега. Зайдя под своды грота, я обнаружил довольно просторную пещеру. Похоже, старейшина шургатцев знал все расщелины, сделанные когда-либо людьми или природными силами в этой земле.

Для машины с автоприцепом тоже нашлось подходящее укрытие - ее загнали в заросли какого-то колючего кустарника, кишевшего змеиными клубками. Я заметил, что эти страшные змеи совершенно не обращали внимания на шургатцев в белом, будто принимали их за своих. Зато за мной они пристально наблюдали злобными немигающими глазами, словно собирались загипнотизировать и заглотить не разжевывая. Хорошо еще, что Инна не видела этого жуткого зрелища, а то вряд ли бы она смогла вот так беззаботно уснуть в пещере, положив голову на мои колени.

Постепенно и я задремал, но сумел поспать не больше часа. Меня разбудили чьи-то громкие голоса, выкрики команд и топот подкованных ботинок по земле.

- Тихо! - прошептал Камиль, держа наготове автомат. - Это солдаты…

У меня душа ушла в пятки. Честно сказать, за время моего недолгого пребывания в Ираке я еще не успел как следует испугаться. Происходящее со мной здесь я воспринимал до настоящего момента как некий сон. Вот проснешься в своей постели в доме на Белореченской улице, удовлетворенно потянешься и, вспомнив перипетии сна, только усмехнешься, пробормотав про себя, что такого со мной никогда не случится…

Я изъездил Россию вдоль и поперек, бывал в разных переделках, но вот только теперь, находясь за границей, в какой-то пещере, открыл для себя чувство страха. Говорят, что боятся все, даже Герои Советского Союза. Испытывал его в тех или иных критических ситуациях и я, но вот такого утробного, первобытного ужаса почувствовать мне еще не доводилось. Теперь я твердо знал, что до самого конца жизни не смогу отделаться от этого кошмара - клубки змей под ногами, кованые солдатские ботинки и автоматы, направленные мне в живот…

Слава Богу, солдаты ушли, не найдя следов нашего пребывания. Правда, кто-то из наиболее ретивых служак сунулся было в кустарник, кишащий змеями, но тут же выскочил оттуда как ошпаренный, что-то испуганно вереща.

Итак, солдаты ушли. Над прудом раза два пролетел вертолет, и затем все стихло.

Я посмотрел на шургатцев. Они как ни в чем не бывало трапезничали, а у меня сейчас кусок хлеба встал бы поперек горла. Вот тогда-то я и решил для себя: «Укатали сивку крутые горки. Все! Хватит! Пускай-ка господин Телегин сам ищет собственную смерть в экзотическом обрамлении чужих стран. Меня он на это больше не уговорит. Пусть и не пытается».

Инна же так и не проснулась…

Как только стемнело, шургатцы зашевелились. Камиль отправился в змеиный кустарник и вскоре вывел оттуда машину.

- Пора отправляться, - сказал он. - Проскочим Басру, а там и до Фао рукой подать.

И вот опять из-под колес убегают дорожные километры. Инна все еще дремлет на заднем сиденье. Видимо, ей здорово досталось в руках врагов. Но об этом она подробно расскажет мне в России, в нашей уютной семейной квартирке в спальном районе Москвы. А сейчас…

- По-моему, нас заметили, - сквозь зубы процедил Камиль, лихорадочно вцепившись в баранку.

Это случилось сразу за Басрой, которую мы объехали по пригородным дорогам. Совершенно непонятно, что могли делать на пыльной проселочной дороге солдаты. Однако мое недоумение развеял Камиль.

- Это не солдаты, - облегченно вздохнул он, приглядевшись к подходившим людям. - Это пост самообороны, созданный для борьбы с бандитизмом и беспорядками.

Молодой шургатец высунулся из кабины и что-то сказал троим пожилым бородачам с автоматами наизготовку. Те ответили и указали дулами автоматов на автотележку, предлагая нам показать, что в ней находится.

Камиль нехотя вылез из кабины и, подойдя к старшему поста, протянул ему какие-то бумаги. Тот долго их разглядывал, вертя и так и сяк, чем напомнил мне мартышку, которая никак не могла справиться с очками. Наконец, что-то уразумев, старший вернул документы и разрешил проезд.

- Что это вы ему показали? - спросил я у Камиля, когда мы отъехали от поста.

- Ничего особенного… Это удостоверение сотрудника безопасности, - ответил Камиль.

- Липовое? - опять спросил я.

- Что? - не понял Камиль.

- Я спрашиваю, удостоверение настоящее?

- Нет, конечно. Это очень удачная подделка. Мои родственники изготавливают любые документы любой страны. Необходимы только образцы…

«Вот, значит, чем теперь промышляют шургатцы помимо археологических раскопок. Видимо, не от хорошей жизни», - подумал я.

Погоню за нами первой заметила Инна, когда мы вплотную приблизились к прибрежному городу.

- В «Тойоте», которая едет за нами, полно вооруженных людей, - заявила она.

Я посмотрел назад и убедился в правоте слов девушки. Заметил преследователей и Камиль.

- Интересно, где это они к нам прицепились? - подумал он вслух сперва по-арабски, а потом по-русски.

- Прибавьте скорость, - посоветовал я. - Может, удастся оторваться…

Камиль безнадежно покачал головой и взглянул в зеркало на отца, сидевшего вместе с Инной на заднем сиденье. Тот подал ему какой-то знак; Камиль вместо того, чтобы увеличить скорость, остановил машину и, подождав, пока отец, захватив автомат, выйдет на обочину, резко взял с места. Все это произошло на повороте дороги, скрытой холмом, и потому преследователи не могли заметить наших маневров.

Не успели мы отъехать и ста метров, как сзади рванула граната, а потом зачастил автомат. Ответной стрельбы не последовало.

- Слава Аллаху! Я еще увижу отца на этом свете, - уверенно проговорил Камиль, и впервые за время нашего знакомства на его мрачном обветренном лице появилась легкая, едва заметная улыбка.

В окрестностях Фао мы оказались минут через двадцать после инцидента с преследователями. Камиль подъехал к самой береговой черте и указал мне пальцем на моторную яхту, курсировавшую недалеко от берега.

- Нужно подать сигнал, - сказал он и, порывшись под сиденьем, вытащил армейскую ракетницу, зарядил ее и выстрелил вверх. Тут же в небе, прямо у нас над головами, расцвел зеленый «цветок», медленно опускавшийся вниз.

На яхте его заметили. Она изменила направление и направилась в нашу сторону. Подойдя поближе, французы, которых я узнал сразу, спустили с борта шлюпку; в нее спрыгнули Пти-Андрэ, Пьер и Мишель. Втроем они сноровисто подвели шлюпку к полосе прибоя, где мы уже поджидали их.

Для дружеских излияний не было времени, и потому, ограничась рукопожатиями, мы начали погрузку ящиков и мешков в шлюпку. Работали все, даже Инна, и потому на это много времени не потребовалось. Когда же весь груз оказался в шлюпке и французы начали мусолить тысячедолларовые купюры, передавая их Камилю, я заметил в небе точку, быстро выраставшую по мере приближения к нам.

- Это вертолет! - предупредил я.

- Скорее! - засуетился Камиль, не считая, сунул пачку долларов в небольшой кейс, переданный ему Пти-Андрэ. Краешком глаза я заметил, что он полон точно такими же пачками. - Прячьтесь под берегом, а я постараюсь увести вертолет за собой.

Он махнул нам рукой и прыгнул в машину. Заведя мотор, Камиль повел ее вдоль берега, в противоположную от города сторону.

Мы успели спрятаться под прибрежными камнями и укрыть шлюпку так, что сверху ее было не заметно.

Вертолет дважды облетел яхту, а потом припустил за уносившейся по берегу машиной, которую вел шургатец. Как только вертолет оказался вдали от нас, мы забрались в шлюпку, и Пти-Андрэ завел мотор. Но даже тарахтенье нашего мотора не смогло заглушить пулеметные очереди, которыми били с вертолета по петлявшему по дороге джипу. То ли пулеметчик оказался слишком плохим, то ли водитель машины очень хорошим, только вертолету поразить цель удалось далеко не сразу. За это время мы успели отплыть от берега, добраться до яхты, подняться на ее борт, и только тогда вертолет, расстреляв машину, вплотную занялся нами.

- Прячемся в трюме! - Схватив за руку Инну, я потащил ее к открытому люку.

Мы бежали по колеблющейся на мелкой волне палубе, но добежать явно не успевали. Вертолет начал обстрел раньше, чем мы оказались в безопасности. Слыша свист пуль над головой, я рыбкой нырнул в люк, а затем, высунувшись оттуда, подал руку Инне, но она почему-то не спешила в укрытие. Стояла и как-то странно раскачивалась, глядя на вертолет. Потом у нее подогнулись ноги, и она плавно, как в замедленной съемке, опустилась на палубу, из-под ее пышного жаркого тела начала растекаться дымящаяся струйка темной крови.

По вертолету открыли огонь из счетверенного зенитного пулемета, оказавшегося на корме. Я заметил, как несколько крупнокалиберных пуль разодрали бортовую обшивку, и вертолет убрался с нашего горизонта. Яхта между тем, набирая скорость, уходила мористее.

А вечером мы, сидя в крохотном кубрике, поминали погибшую Инну. К тому времени тело ее, завернутое в полиэтиленовую пленку, уже покоилось на илистом дне Персидского залива…

Телегин

…Тот телефонный звонок полностью вывел меня из душевного равновесия.

- Слушай внимательно, Телега! Дважды Батоно не повторяет. - Грубый мужской голос говорил с явным кавказским акцентом. - Нам нужен твой дружок Пашка и его телка. Если отдашь их, тебе ничего не будет… Ну, заплатишь сто тысяч зеленых за моральный ущерб, нанесенный нам твоим человеком. Но это так себе, мелочь. Завтра я с тобой свяжусь в это же время. Если не скажешь про тех, кто нам нужен, в тот же вечер сгорит один фирменный магазин в центре Москвы, торгующий какими-то глупыми сувенирами. Во второй…

- Постойте! Давайте договоримся по-хорошему… - начал я, но ответом мне были гудки отбоя.

«Начинается, - подумал я. - И что там опять этот Пашка натворил? Что тут думать! Так или иначе, необходимо обратиться за подмогой к «крыше». А ею, как известно, командовал Алексей Федорович. Значит, необходимо внеочередное свидание с ним».

Я набрал номер телефона, который Хозяин велел использовать только в самом крайнем случае.

- Необходима встреча на высшем уровне, - сказал я электронному секретарю, стандартно отвечавшему: «Хозяина квартиры нет на месте. Оставьте вашу информацию на магнитофонной ленте после третьего сигнала».

Еще я добавил:

- Повышенная срочность!

Тем же вечером Хозяин позвонил мне по заранее условленному коду: три звонка, а затем еще два звонка. На третий раз я снял трубку.

- Это я, - сказал Хозяин. - Встречаемся в 22.00 у входа в ночное кабаре «На Тверской». Знаете, где это?

- Разумеется.

- Тогда не опаздывать!

В назначенное время я остановил свою «девятку» у переливавшегося рекламными огнями кабаре и огляделся вокруг. Машина Хозяина подъехала чуть раньше и стояла теперь в нескольких метрах от места моей парковки.

Выйдя из «Жигулей», я неторопливо, будто прогуливаясь, подошел к иномарке и, открыв заднюю дверцу, уселся на сиденье.

- Что стряслось? - нетерпеливо спросил Алексей Федорович, глядя на меня через зеркало заднего вида. Одет он был в шикарный черный костюм, видимо, готовился к встрече весьма основательно, да только не со мной.

- Опять Мозоль наследил. Перешел дорожку каким-то крутым кавказцам. Иначе как бы они смогли выйти на меня, вычислить мой телефон и всю систему нашего бизнеса?..

- Это становится любопытным. Посоветуйте официальному директору фирмы тряхнуть весь персонал на предмет связи с нацменами.

- Они грозятся завтра вечером устроить поджог нашего фирменного магазинчика на Котельнической набережной… Это для начала!

- Совсем обнаглели! Я попробую им помешать, но напоминаю поговорку: «На Бога надейся, а сам не плошай».

Поговорка в данном конкретном случае мне совсем не понравилась. Получалось, что Хозяин был не уверен в своих силах и открещивался от нас.

Говорить больше было не о чем, и я тут же откланялся. Ночь я провел в своей шикарной спальне без сна, но так ровным счетом ни до чего и не додумался, заработав лишь головную боль.

Выпив кофе без всякого аппетита, я поплелся на заранее договоренную встречу с американцем. Опять начнет давать разные дурацкие задания, размышлял я, вливаясь в поток уличного автотранспорта на своих «жигулях». Как же мне все это осточертело! Поневоле вспомнишь добрым словом золотые денечки моей прорабской житухи. Тоже, конечно, не мед, но такой головной боли никогда не было…

Джон Джонсон поджидал меня в центре ГУМа, у неработавшего фонтана.

- Почему не улыбаетесь, мистер Телегин? Надо улыбаться всегда, даже на электрическом стуле… - ощерился в вечном американском «чи-и-зе» Джонсон.

- Не до улыбок! Одни неприятности… - обреченно махнул я рукой.

- Тем более надо улыбаться. Что у вас случилось? Рассказывайте…

- Наехала на меня какая-то кавказская группа. Собирается весь бизнес порушить или взять под свой контроль.

- Конкретно! Кто?

- Если б знать! Звонивший мне сказал в самом начале: «Дважды Батоно не повторяет…» Точно! Их босса зовут Батоно!

- Но ведь так в Грузии обращаются к уважаемому человеку, насколько я знаю… Ладно, я попробую кое-что разузнать. Ждите моего звонка. Возможно, эти грузины просто не знали, что вы работаете на нас, а то бы не осмелились!

Что-то уж больно американец уверен в возможностях своей организации! Конечно, они могут многое, особенно теперь, но этих кавказских отморозков вряд ли можно задавить авторитетом даже такой могущественной организации, как ЦРУ. Ну да посмотрим. Надежда умирает последней… Черт возьми, что-то я одними пословицами и поговорками начал мыслить! Не к добру…

Не очень-то я поверил Джонсону, что он сможет помочь приструнить кавказскую группировку, но все же от его моральной поддержки стало как-то поспокойнее. Я даже смог продолжить занятия с Владом Стругом, которого решил подготовить на смену окончательно зарвавшемуся Мозолю.

Со Стругом я должен был увидеться во второй половине дня в той же пивной, в которой мы частенько беседовали с Пашкой. Туда я отправился на городском транспорте.

В метро я сразу почувствовал, что за мной наблюдают. Шел за мной, совершенно в открытую, молодой грузин в малиновом пиджаке. Он все время норовил держаться рядом со мной, нахально наступал на ноги, пихался, всячески вызывал на взрыв. Но я терпел…

На переходе на кольцевую линию я было решил, что мне удалось оторваться от плотной опеки, однако ошибся. На станции «Таганская» мой преследователь опять оказался рядом. В этот момент я как раз подошел к самому краю платформы и заглянул в тоннель, проверяя, не идет ли поезд. Когда я оглянулся, грузин стоял рядом и, издеваясь, уколол меня в зад острым концом пилки для ногтей. Больше я сдерживаться не мог. Хотел наорать на него, ударить, но тут послышался лязг приближающегося поезда, и я еще раз пересилил себя, подумав, что смогу избавиться от преследователя, выскочив из вагона перед самым закрытием дверей. К этому маневру мне, однако, прибегать не пришлось.

Поезд уже влетел на станцию и, замедляя ход, готовился к полной остановке, когда тот, на кого я раньше вовсе не обращал внимания, блондин невысокого роста, подскочил к грузину сзади и сильно толкнул его на железнодорожные пути, прямо под колеса первого вагона.

Визг тормозов, ужасный вопль, людское многоголосье - на все это я не обратил внимания, отыскивая взглядом блондина, но того уже и след простыл. Тогда я решил перейти на противоположную сторону станции и ехать до «Парка культуры» по более длинному маршруту. Так было надежнее.

Встречей со Стругом я остался доволен. Он устраивал меня, к тому же как на духу выложил всю подноготную о тех делишках Пашки, которые тот проворачивал без моей санкции. Так я узнал о хищении парадного кителя с наградами у генерала Пономарчука. Жаль, что Пашка находился далеко, а то бы я его и грузинам выдавать не стал, просто пристрелил, как собаку. Ну да его счастье, что не попал мне под горячую руку…

Вечером мне опять позвонили. На этот раз говорил другой голос, более интеллигентный.

- Господин Телегин? Мы больше не имеем к вам претензий. Просим извинения за доставленное беспокойство… Всего доброго!

Вот так-так! Похоже, господа американцы слов на ветер не бросают и действительно многое могут в нашей стране.

Буров

В последующий час никаких новых находок оперативниками сделано не было. Именно тогда следователь Стороженко еще раз предложил хозяину добровольно сдать то, чего пока еще не нашли. На это Телегин только пожал плечами и развел руками. Он оставался верен тактике, избранной в самом начале, которую можно было сформулировать следующим образом: «Все, что найдете, ваше!»

- Ничего не поделаешь! Придется поднимать паркет, ломать стены, уродовать потолок… А что делать? Вы сами вынуждаете нас… - как бы невзначай проговорил следователь, ожидая ответной реакции подозреваемого. Не дождавшись, приказал: - Поднимайте паркет!

Тут же в руках у усатого опера и двух его коллег откуда-то взялись ломики, и они начали действовать прямо в гостиной, подняв целый столб пыли.

- Стойте! Погодите! - возопил хозяин, не выдержав зрелища разгрома своей жилплощади. - Я все скажу, что знаю, про те чертовы ордена… Надо было мне с ними связываться!.. Жадность!

Стороженко мановением руки приостановил ретивых помощников и предложил им пока перекурить. Затем пододвинул бланк протокола допроса, приготовившись писать.

- Рассказывайте, - разрешающе кивнул он Телегину, усевшемуся рядышком с историком.

- В коллекции был один орден, который назывался орденом Белого Орла, но лично я его не видел. Тот человек, который достал для меня эту коллекцию, Белого Орла мне не отдал…

- Орден Белого Орла?.. - перебил Телегина историк, вскакивая со своего стула. - Это прелюбопытная вещь! Он является старейшим польским орденом. А с 1815 года…

- Извините, Илья Филиппович, но об этом позже, - поднятием руки остановил профессора следователь. - Сейчас меня больше интересует то, что скажет в свое оправдание гражданин Телегин…

Но Бурова откровения хозяина квартиры в настоящий момент совсем не занимали. Гораздо с большим интересом он вновь прислушался к тому, что нашептывало ему собственное подсознание, державшее «прямую связь» с некогда жившей личностью с неблагозвучной фамилией Мазурин…

Мазурин

…Его утомило многословие адвоката, но, наверное, так было нужно. На то он и Плевако.

- …Задача защиты и ваша - идти далее, еще поискать в этом деле ошибок и возвратить его на строго законную почву. Мазурину же, а чрез него и всему обществу, да послужит его привлечение уроком!.. Мазурин ждет вашего слова, вашего разрешающего слова, как возмездия за отравленную жизнь и за безвозвратно погибшую юность!..

«Ах, чертушка! Хорошо излагает! - думал Мазурин. - Вот я и ни при чем! Другого и быть не может до тех пор, пока существует власть денег. Она сильнее любой законодательной, исполнительной и судейской власти, вместе взятых. Она правит!.. Итак, что там с пятым орденом, доставшимся мне от графа Салтыкова?.. Эта история сама по себе могла бы стать сюжетом для целого романа…

Около ста лет назад, а точнее - в холодный декабрьский день 1772 года, из Санкт-Петербурга в Москву тащился длиннющий обоз. Среди прочих саней в самой середине находились три повозки, особенно охраняемые десятью вооруженными людьми. Они спешили, а обоз тащился еле-еле. Им же необходимо было срочно доставить имущество графу Салтыкову. Ведь, посылая своих людей, граф Петр Семенович уже был прикован к постели тяжелой болезнью и мечтал только об одном - еще раз перед смертью подержать в руках драгоценные награды, заслуженные им за долгие годы ратных трудов.

Командовавший охраной егерский поручик, не выдержав медлительности мужиков-обозников, плюнул в сердцах на безопасность и приказал охране вывезти повозки из общего строя и гнать в Москву как можно быстрее.

Вскоре обоз остался далеко позади, зато впереди смелого поручика ждала разбойничья ватага, скрывавшаяся за придорожными деревьями.

Бой был смертельным. Молодой поручик успел застрелить двоих заросших косматыми бородами грабителей, а с третьим схватился на саблях. Он бы с ним справился, если бы главарь шайки - здоровенный, обрюзгший от беспробудного пьянства мужик, подкравшись сзади, не раскроил ему череп бандитской булавой. Вскоре и вся охрана оказалась перебитой, и разбойники, славя атамана, поворотили лошадей с дороги в лесную чащобу…

Как уж там делили добычу лиходеи, бог весть. Известно было одно: что не прошло и ста лет, как деревенские мальчишки из Торжокского уезда откопали разбойничий клад на заброшенном лесном кордоне, где когда-то скрывалась ватага знаменитого в тех местах атамана по кличке Хомут.

Мальчишки, разумеется, проболтались взрослым, а те, в свою очередь, прибрали драгоценный клад к рукам, что в понимании российских простолюдинов является синонимом слов «прогулять, пропить»…

Мазурин долго шел по следу орденов, но все они, кроме одного, затерялись. А вот знаки ордена Белого Орла, похоже, должны были оказаться у него.

Хранил знаки ордена некий еврей Финкельштейн, которому досталась сия награда в наследство от отца - Матвея Ароновича, державшего в Твери ювелирную лавку. Отец рассказывал Мойше, что драгоценный орден заложил ему какой-то дурной сиволапый мужик за «синенькую», хотя стоила такая вещь куда как дороже.

К закромам Финкельштейна Мазурин нашел простую отмычку: предложил ювелиру «мильон» рублей. От такой суммы любой уважающий себя иудей никогда не откажется. Тем более что никто и никогда не предлагал Финкельштейну за орден больше. И все же он немного посомневался: стоит ли расставаться с отцовским наследством? Пришлось Мазурину припугнуть его тем, что он донесет на него в полицию, и за незаконное хранение царского ордена бедный Мойша отправится по этапу. В общем, орден перекочевал в его руки, а «мильона» Финкельштейн все еще дожидается…»

Хороший человек купец Матвей Автандилович Троицкий! Слову своему купеческому завсегда верен. Сказал, что не постоит за деньгами, - сколько пожелает Мазурин, столько и даст ему за орденскую коллекцию, - и точно, дал.

Теперь Мазурин - обеспеченный человек, хватит и ему, и его потомкам, если таковые появятся. Вот только выпутается из неприятной истории, связавшей его с группой старых знакомых, «червонных валетов», и заживет по-королевски. Первым делом поедет проведать, как там живет заграница. А дальше видно будет… Денег хватит на все!

Но вот и последнее слово присяжных заседателей. Все двенадцать признали Мазурина невиновным, что и требовалось доказать…

Булавин

…Наш медицинский «РАФик» выехал на узкую улицу под названием Большая Дмитровка и, задерживаясь на светофорах, покатил в сторону Страстного бульвара. Меня почему-то клонило в сон, так что водитель принялся теребить меня свободной рукой за плечо и рассказывать пошлые анекдоты, но они что-то плохо доходили до моего сознания, и я, стараясь быть вежливым, смеялся невпопад.

Знакомое лицо я подметил у пивного погребка на углу Столешникова переулка и тут же, вздрогнув, окончательно проснулся.

- Это же один из грабителей, которого я видел дважды. Первый раз на лестничной клетке у квартиры отставного генерала Пономарчука, а во второй раз этот тип вместе с подельником ограбил мою собственную квартиру…

- Что ты там бурчишь себе под нос? - не расслышал водитель.

- Это я про себя! Слушай, притормози возле магазина мехов. Я, кажется, знакомого встретил…

- Пожалуйста, мне нетрудно, - понимающе подмигнул мне водитель. - Небось, пивка хочешь употребить? Давай, до конца дежурства недолго осталось…

Я, не обращая внимания на его слова, вылез из кабины и уставился на знакомца, узнавая и не узнавая его. Он был сильно пьян. Какие-то типы помогли ему подняться из подвала пивной и теперь усаживали в остановленную черную «Волгу». Машина и пассажир удивительно не подходили друг другу, как не подошел бы черный смокинг к обтрепанным джинсам. Но хозяину «Волги» сунули приличную сумму, и он согласился доставить пассажира, куда тот пожелает.

Я подождал, пока приятели моего знакомца вернутся в пивную, а «Волга» проедет мимо нас, вскочил в кабину «РАФика» и сказал водителю:

- Следуй за черной «Волгой»!

- Зачем?

- Потом объясню!

Водитель не стал больше ни о чем спрашивать, а с места в карьер рванул за «Волгой». Догнав ее и пристроившись сзади, он скинул скорость и поехал не торопясь, повторяя маршрут ехавшего впереди водилы. Так мы выбрались на Страстной бульвар, свернули на Тверскую и вскоре оказались на Ленинградском проспекте.

Я заметил, что «Волга» свернула на улицу Расковой и въехала под арку жилого дома.

- Давай за ней! - опять приказал я.

Мы остановились у третьего подъезда, и я, выйдя из машины, стал наблюдать, как мой знакомец пытается преодолеть ступеньки первого подъезда. Наконец дверь парадной за ним захлопнулась, и я направился туда. «Волга» к тому времени уже уехала.

Войдя в подъезд девятиэтажки, я увидел, что лифт остановился на шестом этаже. Тогда я вскочил в грузовой лифт: хотелось посмотреть, в какую квартиру зайдет поднадзорный.

Он стоял, покачиваясь на нетвердых ногах, у квартиры 155. Увидев меня, попросил:

- Слушай, дрюг! Открой мне эту чертову дверь, а то я по-маленькому хочу…

Я взял ключ из его рук и открыл замок. Пробормотав: «Мы где-то встречались…», - «дрюг» умчался по своему неотложному делу.

Все ясно. Он меня тоже чуть было не признал. Захлопнув дверь, я побежал по лестнице вниз, думая о том, где поближе найти телефонный автомат, чтобы поведать следователю Стороженко об этой неожиданной встрече. Именно Стороженко вел дело о похищении орденов из моей квартиры…

Телегин

…Когда Пашка рассказал мне о своих приключениях в Ираке, у меня сразу же зародилась идея: а не попробовать ли в дальнейшем привлечь офицера иракской разведки Омара Тарика к нашей работе? Иметь такого человека в странах Ближнего Востока - золотая жила! Ладно, для начала посоветуемся с американским партнером, послушаем, что он скажет, а сделаем так, как нам будет нужно.

При очередной встрече с Джоном Джонсоном, в баре ресторана «Тройка», я выложил ему все о деятельности моего посланца в Ираке и о скрытом содействии ему старшего офицера контрразведки. Мое сообщение заставило американца призадуматься. Однако размышлял он недолго. Заказав «кровавую Мэри», сказал следующее:

- Об этом мы позаботимся. Омара Тарика мы запишем в ваш личный послужной список. Но я хотел спросить вас о другом. Вы поняли наконец, с кем имеете дело?

Я взял из пачки сигарет, лежавшей на стойке бара, одну штуку и стал разминать ее.

- Мне все понятно. Благодарю за реальную помощь в деле с наездом кавказцев…

- Для нас это пустяк, - скромно пожал плечами Джонсон.

- А что мне прикажете делать с собственным Хозяином, который только вид делал, что что-то может?..

- Главное, не горячитесь, Иван Николаевич, - остановил мою эмоциональную речь американец. - Алексея Федоровича мы хорошо знаем. Пока рано его сбрасывать со счетов. Он со своими боевиками может нам пригодиться. Скажите лучше, вы подготовили замену вашему специалисту по командировкам?

- Мозолю, что ли? - уточнил я.

- Его фамилия Прохоров…

- Он и есть. Замену-то я подобрал. Это Владислав Никитович Чуканов по кличке Струг.

- Что вы о нем знаете?

- Сидел в тюрьме. Вор. Специализировался на квартирных кражах.

- И что вас все к уголовникам тянет? - недовольно нахмурился мой собеседник. - Вам бы наладить связи с добропорядочными людьми, без этого криминального хвоста… Мы проверим вашего протеже по своим каналам.

Мне показалось, что американец чего-то недоговаривает. Чего же ему еще нужно от меня? Снова лететь на какой-нибудь авиакосмический салон?

- Я хочу предложить вам важное дело, - наконец решился Джонсон. - Но учтите, цена слишком высока.

- Говорите, чего уж там!

- Дело, в общем, простое. Вам нужно будет встретиться кое с кем и забрать у него кое-какие вещи.

Слово «вещи» меня сразу насторожило.

- Чревато, знаете ли!..

- А чего вы, собственно, боитесь? Вы уже столько для нас сделали, что это вам уже не повредит…

- И все же, таскать вещи даже для вас я не намерен!

Джонсон допил коктейль.

- Мы же не предлагаем вам таскать мебель. Это будет крохотная металлическая коробочка, похожая на спичечный коробок. К тому же я не хочу вам лишний раз напоминать, что нам не отказывают. Ваш отказ может повлечь за собой траурный марш и похоронную процессию. Вам это нужно?

Да, весьма недвусмысленное предупреждение. Мне ничего не оставалось, и я согласился. Тогда-то Джонсон и проинструктировал меня, когда и как произойдет наша встреча с человеком по кличке Инженер…

Операция по добыванию старинных российских орденов прошла более или менее успешно. Это несколько повысило престиж Мозоля в моих глазах. И все же я чувствовал, что он становится все более неуправляемым. «В Бразилию он все-таки съездит, - решил я. - Хотя это станет его последней командировкой. Струг-то еще не готов к выполнению подобных заданий…»

А орден Белого Орла, который Мозоль явно пытался заиграть, наводил на определенные мысли. Но меня сейчас снедали другие опасения.

Предстоящая встреча с Инженером чрезвычайно волновала меня. Совсем недавно я посмотрел доперестроечный фильм, как комитетчики брали с поличным резидента американской разведки на операции, подобной той, что предстояла мне. Потому-то я и трусил по-черному, когда ранним утром следующего дня отправился на Казанский вокзал, где ко мне должен был подойти нужный человек.

Я поехал на метро. Несколько раз проверялся на всякий случай, выходя из вагона перед самым закрытием дверей. Все было спокойно, никто за мной не следил. И все равно я нервничал.

На Казанском к назначенному месту я подошел не сразу, постояв несколько минут возле большого окна, через стекло которого хорошо просматривалось все кассовое помещение. Там тоже все было спокойно. И я, решившись, прошел в зал.

Ждать долго не пришлось. Точно в назначенное время возле меня словно невзначай остановился невзрачный человек среднего роста в офицерской фуражке без кокарды.

- Не разменяете тысячную купюру? - спросил он меня.

- Разменяю, - ответил я и полез за портмоне, где лежали заранее приготовленные разменные деньги.

Вместе с тысячной купюрой невзрачный человек сунул мне в руку небольшую металлическую коробку, которую я тут же положил в карман плаща.

Когда возвращался домой после «шпионского свидания», меня колотила нервная дрожь. И хотя я всячески убеждал себя, что все прошло удачно, чувство страха не проходило. Дома я снял плащ и, повесив его в прихожей, пошел в ванную мыть руки. В этот момент и раздался телефонный звонок.

- Иван Николаевич? - услышал я. - Это от вашего знакомого… Ваш новый протеже погорел. Вам очень рекомендуют срочно поменять квартиру. Лучше уехать из города совсем. Как только окажетесь на новом месте, подайте о себе весточку. Только не задерживайтесь в Москве! Слышите меня? Это не в ваших интересах…

- Слышу… - еле выдавил я из себя и положил трубку. «Все бросить и уехать?» - промелькнуло в голове. Ну уж нет! Один преуспевающий бизнесмен давно просил уступить ему мои пятикомнатные хоромы за хорошие деньги. Надо срочно позвонить и сказать, что согласен на продажу…

Я набрал номер покупателя.

- Семен Васильевич? Это я, Телегин!.. Вашими молитвами. Я согласен на продажу, но о сумме нужно подумать. Дешево я не уступлю даже вам, старому доброму приятелю. Да… Секунду, кто-то ко мне в квартиру трезвонит. Сейчас отважу неурочного посетителя, и продолжим беседу.

Я положил трубку на телефонный столик и пошел открывать входную дверь…

Прохоров-Мозоль

…Я и не думал, что так люблю Инну. Понимание этого пришло только после ее гибели.

Вернувшись в Москву, я первые дни был сам не свой. Слонялся без дела, ходил по кабакам, напиваясь до чертиков. Не знаю, сколько бы все это продолжалось, если бы Телегин не предложил верное дельце со старинными российскими орденами. Я согласился взяться за него без особого желания. Но мысль о том, что мне необходимо встряхнуться, заставила меня действовать.

На следующее утро, когда ордена были в моих руках, я с пристрастием рассмотрел их. Особенно мне приглянулись звезда и крест с белым эмалевым орлом. Это позже я узнал, что орден так и назывался, а в то утро мне почему-то страшно захотелось оставить его у себя. И я оставил. Правда, Телегин каким-то образом пронюхал, что я отдал ему не все ордена, но прямых доказательств у него не имелось.

Максим Воздвиженский, бывший моим гидом в Париже, говорил, что у него имеется богатый коллекционер. Именно для него я доставал награды советского периода. Но он заплатил бы гораздо больше за старинные российские ордена. В этом я нисколько не сомневался, потому решил прокрутить операцию по продаже ордена Белого Орла самостоятельно. Но дело не выгорело. Нашего курьера, проводника в международном поезде Брюссель - Москва, пощипали пограничники. Узнал я об этом от него самого при нашей очередной встрече у Центрального телеграфа.

- Принесли орден? - спросил меня полный лысоватый мужчина средних лет в безукоризненно сидевшем на нем новеньком костюме в полоску.

- Принес. А как с деньгами?

- С этим хуже. Доллары находились в моем тайнике в туалетной комнате вагона. Обычно туда никто и носа не совал, а в этот раз русские пограничники оказались особенно дотошными. Какой-то сержант отыскал тайник и конфисковал деньги. Наверно, сейчас гуляет во внеочередном краткосрочном отпуске. А вы, милейший, остались без аванса. Советую вам передать мне орден без денег. Их вы получите позже, в Рио-де-Жанейро.

- Будут деньги - будут и ордена! - жестко ответил я. - Я сам привезу Белого Орла в Бразилию. Так и передайте нашим друзьям.

Конечно же, я хорошо понимал, что рискую, затевая подобную аферу. Мне было куда сложнее провезти контрабандой орденские знаки через таможню. И все же я пошел на это, поскольку в голове мелькнула, как мне показалось, стоящая идея. Я вспомнил о своем друге детства Эдике Каминском, ставшем довольно-таки известным художником-медальером. А не попытаться ли мне уговорить его сделать копии орденских знаков? С ними мне будет не страшно распрощаться на таможне, если их вдруг обнаружат. Да и продать лучше подделку. Подлинник же мне еще пригодится.

С Эдиком мы повидались мимоходом. Он назначил мне свидание у проходной киностудии «Мосфильм».

- Спешу, спешу! - проговорил он, пожимая мне руку. - Срочно улетаю в Бишкек. Там есть для меня хороший заказ…

- А от старого школьного друга заказ примешь? - спросил я с ходу.

- Смотря какой, - улыбнулся Каминский, поправляя съехавшие на нос очки.

- Взгляни, - сказал я, протягивая жестяную коробочку из-под леденцов, в которой держал орденские знаки.

- Ого! - удивленно воскликнул Каминский. - Да они, никак, настоящие… Слушай, продай, будь другом! Сколько хочешь? А, черт, у меня же свободных денег сейчас нет - дом строю в Подмосковье… Ты пойми! Только что подписал договор с киноконцерном «Мосфильм» на большую работу. Я должен буду сделать для исторического кинобоевика несколько комплектов старых русских орденов. Нужны образцы. Они у меня почти все есть. Не хватает только двух - ордена Святого Иоанна Иерусалимского и вот этого. Такая, понимаешь, закавыка…

- Уговорил! Как образец я тебе орденские знаки дам, но только на время и с условием…

- Каким?

- Ты быстренько сделаешь копию для меня. Идет?

- Без проблем!.. Хотя подожди. Для полного сходства мне потребуется изрядное количество времени. Делать-то копии придется не из папье-маше…

- Полного сходства и не требуется. Главное, чтобы похожи были на настоящие, только и всего, - успокоил я художника-медальера.

- Дело чести! По рукам! Я владею одной уникальной технологией… Орден я забираю! Через три дня позвоню. Привет!

- Погоди! А телефон-то ты мой помнишь?

- Само собой…

- Хорошая у тебя память! - позавидовал я школьному другу. - Мне бы такую…

Подготовка к отлету в Бразилию заняла у меня около недели. К моменту выезда в аэропорт я получил от Эдика свой заказ и остался им доволен. Предупредив художника, что настоящий орден мне потребуется дней через десять, когда вернусь из командировки, я собрал вещички и стал дожидаться Телегина, который обычно отвозил меня в аэропорт. Однако сам он почему-то приехать за мной не соизволил, прислав вместо себя какого-то невысокого белобрысого незнакомца. Чем-то мне этот парень не понравился. Сам не знаю чем. Может, циничной ухмылкой, может, бесцветными рыбьими глазами, какие бывают только у хладнокровных убийц.

Мои опасения в отношении водителя начали сбываться сразу за Москвой. Миновав по Ленинградскому шоссе район Сходни, белобрысый зачем-то резко свернул с магистрали и повел машину прямо в лес.

- Куда мы едем? - осведомился я.

- Надо тут завернуть кой-куда… - как-то неуверенно ответил он.

- Я очень спешу! - начал я втолковывать водиле. - Через час у меня самолет на Рио!..

- Знаю! - коротко бросил белобрысый и остановил машину.

- Что?.. Что такое?! - возмутился я.

- Выйдем на минутку! Разговор есть…

Я открыл дверцу «Жигулей» и вылез из кабины. Водила, однако, выходить не спешил. Почувствовав неладное, я резко обернулся. На мгновение увидел кривившийся в злобной ухмылке рот, холодные бесчувственные глаза и протянутую ко мне руку, будто для рукопожатия, но в ней блеснул удлиненный предмет, похожий на пистолет с глушителем.

- Зачем?.. - только и успел вымолвить я.

Раздирающая нутро боль родилась где-то в районе живота, затем она поднялась вверх, запылала огнем, от которого загорелось изнутри все тело. Казалось, я прожил сто лет с этим адским пламенем. Но затем пришло облегчение.

Посмотрев вокруг, я заметил, что мое тело, скорчившись, валяется у колес машины без движений. Над ним склоняется белобрысый и начинает нахально обшаривать карманы. Я хотел подкрасться сзади и хорошенько стукнуть его по затылку, но из этой затеи ровным счетом ничего не вышло. Мой кулак прошел через его череп, не встретив сопротивления. Я больше ничего не мог поделать…

Белобрысый между тем преобразился. Достав из машины кейс, он открыл его и вынул оттуда парик, очень похожий на мои длинные космы. Через пять минут он выглядел точной моей копией. Теперь понятно, для чего ему понадобились мои документы. Он собирался улететь в Бразилию вместо меня…

Мне хотелось кричать, выть, ругаться - все одновременно, но какое дело было убийце до того, кого он только что пристрелил!..

Буров

Телегин говорил без умолку минут тридцать, раскрывая «тайны мадридского двора». Смотреть на него без сожаления сейчас было просто невозможно. Этакий гусь-фанфарон в недавнем прошлом, теперь он являл собой вид весьма печальный, больше подходивший образу кающегося грешника.

Но следователь Стороженко вовсе не собирался играть роль святого отца, отпускающего грехи. Он задавал Телегину очень неприятные вопросы.

- Скажите, Иван Николаевич, кому вы поручили ограбление квартиры потерпевшего Булавина?

- Павлу Прохорову… Но его сейчас нет в Москве! Он улетел по своим делам за рубеж.

- Куда именно?

- Даже не могу вам точно сказать… Куда-то за океан.

- Вы утверждаете, что орден Белого Орла находится у Прохорова?

- Утверждаю!

- Распишитесь в протоколе допроса на каждой странице… Я вынужден вас задержать как подозреваемого по уголовному делу…

В этот момент Бурову показалось, что Телегин доволен исходом дела. Он опасался чего-то гораздо более страшного. Но почему?.. И тут экстрасенсу припомнились откровения его психофизического двойника. Он говорил, что в кармане его плаща лежит некая металлическая коробка, а в ней… Буров напряг свое воображение и представил эту самую коробку и то, что могло находиться в ней.

Это была небольшая кассета с микропленкой. Не проявленной. Но благодаря своему экстравидению Буров смог различить на ее эмульсионном слое негативы каких-то непонятных чертежей и документов…

Сыщики уже готовились покинуть квартиру Телегина, когда Буров будто бы случайно сбросил плащ Ивана Николаевича с вешалки. Шедший следом за ним усатый оперуполномоченный уголовного розыска поднял плащ с пола и, машинально пошарив в его карманах, извлек оттуда металлическую коробку. Повертев ее в руках, опер ее открыл и удивленно присвистнул.

- Товарищ капитан! Взгляните на это…

Стороженко, готовившийся опечатать входную дверь, посмотрел сначала на опера, потом на Телегина. Похоже, его поразила происшедшая перемена в подозреваемом. Тот ойкнул, схватился за голову и заголосил, как деревенская баба по покойнику.

- Лишенько-лихо!.. Что же они со мной сделали!.. Сволочи проклятые!.. Что же они со мной сделали!..

То, чего пуще всего опасался Иван Николаевич, стало неотвратимой реальностью. Теперь он не догадывался, а знал твердо - ему грозит куда более серьезная статья Уголовного кодекса, чем раньше. Называется она «Измена Родине»…

- Кажется, это по части другого ведомства, - покачал головой капитан милиции. - Попрошу понятых засвидетельствовать и эту находку…

Написать заказанную журналом статью в тот день Бурову так и не удалось. Вернувшись в свою квартиру, он никак не мог отделаться от мыслей о судьбе подлинника ордена Белого Орла. Он знал, что знаки ордена Мозоль передал своему школьному другу Каминскому. Тот сделал копии. Но ведь Павел так и не забрал у него подлинник. Как распорядился художник-медальер знаками этого ордена?

Узнать об этом ему удалось только через год.

Как-то друзья-киношники затащили Бурова в Дом кино на премьерный просмотр отечественного исторического кинобоевика. Ну, как и положено, перед нами выступили члены творческой группы, работавшей над созданием фильма. Представили нам и художника-постановщика. Его короткий рассказ очень заинтересовал Бурова.

- Особенно хочется отметить вклад в общую работу художника-медальера Эдуарда Каминского, сумевшего отыскать уникальные образцы медальерного искусства прошлого. Он каким-то непостижимым образом добыл даже орден Белого Орла. Кстати говоря, наш известный, всеми любимый актер, присутствующий здесь, исполнявший главную роль, носил самую настоящую награду, без всяких подделок. После съемок Каминский подарил орден Белого Орла Центральному историческому музею. И теперь его могут увидеть все, кто интересуется нашей военной историей.

Ну а господин Телегин, как оказалось, легко отделался. Учитывая «чистосердечное раскаяние», суд приговорил Ивана Николаевича к десяти годам лишения свободы с конфискацией имущества. Его хоромы? Они перешли в собственность к другому человеку. Неугомонные соседские пенсионерки тут же окрестили его «спекулянтской мордой». За что? В этот вопрос вникать мне было недосуг. Впрочем, разве «спекулянт» в наше время воспринимается как оскорбление?..

ТАЙНОЕ ОРУЖИЕ ФЮРЕРА (Произведение написано Александром Зеленским при участии Олега Нагавкина.)

 Адрес этого пивного ресторанчика, находившегося в Мюнхене, был указан в списке Сергеева одним из первых. Потому-то Владимир Рыбин и решил начать прояснять причины гибели друга именно отсюда.

- Пиво, сосиски с капустой? - дежурно улыбнулась барменша необъятных размеров, обращаясь к редкому утреннему посетителю на немецком языке.

- То и другое, да побольше! - ответил Рыбин, стараясь не коверкать слова, но немецкий он знал куда хуже английского. - И еще. Мне нужен герр Штанхель. Могу я его видеть?

- Без проблем, - колыхнула жирным бюстом барменша и что-то гнусаво крикнула в сторону закрытой двери, ведущей в служебные помещения, причем из слов, произнесенных ею на этот раз, Рыбин с трудом разобрал только «доннер веттер», что в переводе на русский означало «гром и молния» и, как видно, носило местную идиоматическую окраску.

Усаживаясь за столик у окна, Рыбин думал о том, что когда-то в одной из таких пивнушек скромный немецкий ефрейтор и его товарищи по национал-социалистической рабочей партии готовили свой страшный «пивной путч», отрыгнувшийся человечеству миллионами жертв во Второй мировой войне…

Через минуту к столику, который занял Рыбин, приблизился толстый человек с глубокой залысиной на голове и маленькими, близко посаженными поросячьими глазками, утонувшими под сенью мохнатых бровей, витиевато спускавшихся вниз. В руках он держал поднос с двумя огромными кружками пива и большущим блюдом с двойной порцией баварских сосисок и целой копной тушеной капусты.

- Вы спрашивали герра Штанхеля? Это я. Чем могу служить? - прежде чем переставить на столик содержимое подноса, сообщил толстяк.

- Вы говорите по-русски? - спросил его Рыбин. - Я от господина Сергеева. Он должен был оставить у вас кое-какие свои записки… Они сохранились?

Рыбин заметил, что после этих слов у владельца ресторанчика почему-то затряслись руки. Кое-как расставив кружки и блюдо на столе, он быстро заговорил уже по-русски:

- Мне радость приветствовать друг господин Сергеев в моем скромном заведений! Для друг господин Сергеев у нас все бесплатно… Все за счет заведений! Прошу несколько ждать… Айн момент! Я принесу то, что вам нужен…

Рыбин проследил взглядом за быстрыми шагами хозяина ресторана, временами переходящими в бег, при этом он кому-то лихорадочно названивал по сотовому. Все это было настолько подозрительно, что даже человек менее опытный в делах разведки, чем Рыбин, который четверть века оттрубил в Главном разведывательном управлении Генштаба Министерства обороны и уволился в запас в звании полковника, сразу бы заподозрил что-то неладное. Насторожился и Рыбин. Быстро, но аккуратно завернув сосиски в салфетку, он сунул их в карман и, не притронувшись к пиву, быстро покинул опасное место.

Правда, ушел он не слишком далеко, остановившись за углом здания, находившегося напротив пивного ресторана с вывеской, на которой изображалась туша клыкастого кабана на вертеле.

Наблюдая за входом в пивное заведение, Рыбин неторопливо жевал сосиски и думал о том, кому столь поспешно мог звонить жирный ресторатор? Ответ на этот вопрос Владимир получил ровно через пять минут, когда под ресторанной вывеской тормознул черный «мерседес» и из его чрева вылезли два бритоголовых бугая в кожаных безрукавках, надетых прямо на голое тело. Тут же на улицу выскочил запыхавшийся герр Штанхель и, заламывая руки, словно истеричная дамочка, принялся в чем-то оправдываться перед бугаями, но те и слушать его не стали. Один из них нанес короткий и резкий удар толстяку в живот, отчего тот перегнулся пополам (Рыбин, имевший разряд кандидата в мастера спорта по боксу, сразу оценил его как хук правой). Второй вульгарным толчком ноги пониже спины окончательно сбил ресторатора с ног, после чего немного попинал его носком ботинка в лицо. При этом на физиономиях нападавших не отразилось никаких чувств, будто они были и не людьми вовсе, а биороботами, запрограммированными на зло.

Наблюдать дальнейшую экзекуцию не имело смысла, поэтому Рыбин постарался поскорее исчезнуть из этого района города, и в этом ему помог «форд», который он арендовал заблаговременно, находясь в Москве.

Неторопливо колеся по улицам Мюнхена, Рыбин вспоминал то, что произошло до его визита в Баварию, самое начало всей этой истории, которая все больше и больше захватывала его своими непредсказуемыми поворотами сюжета…

Около месяца назад он провожал в очередную зарубежную командировку своего большого друга и учителя в области литературного творчества - известного писателя Юлиана Сергеева.

- Ты что-нибудь слышал о немецком городке Ордруф? - спросил Сергеев, перед тем как выбраться из малиновой «десятки» Рыбина в международном аэропорту «Шереметьево-2». - Нет? Значит, скоро услышишь… Я должен поставить точку в важном расследовании по одному очень серьезному материалу, который ляжет в основу моего нового романа. И тогда… Поверь чутью старого газетного волка - грядет сенсация! Это будет почище всех моих «Нескольких мгновений» и «Версий»…

И это были последние слова, которые услышал от Сергеева Рыбин. Через полторы недели пришло известие о скоропостижной кончине писателя…

«Ордруф… - размышлял Рыбин, выезжая из города на автобан, ведущий в сторону австрийской границы. - Интересно, почему Юлиан оставил некоторые из своих материалов именно в Мюнхене? Ордруф находится в Тюрингии, неподалеку от Веймара, а это в другой стороне. Хотя в списке Сергеева указаны и совсем уж далекие от Тюрингии места, такие как Зальцбург, Вена, австрийские Альпы, курорты Швейцарии… И что такого особенного он мог разыскивать в тех местах? Но все эти адреса имеются в списке…»

«Список Сергеева» Рыбин получил через полторы недели после известия о кончине Юлиана, и находился он в письме, которое пришло на домашний адрес Владимира. Потому-то и назвал его Рыбин «посланием с того света».

В том послании Сергеев вводил своего «зама по творческим вопросам» в суть дела, которым он занимался в последнее время. Но вся эта информация была достаточно иносказательна, зашифрована, и ключ к этому шифру предстояло подобрать Рыбину в ходе собственного расследования обстоятельств смерти Юлиана. А в последней фразе письма таилось прямое предупреждение: «Только осторожность помогла выжить Одиссею в его скитаниях!» Так там было написано. Поначалу Рыбин не придал особого значения этим словам, но теперь, после мюнхенской пивнушки, он стал осмотрительнее.

Сейчас путь его лежал в столицу Австрии Вену. Там должна была состояться важная встреча с зарубежным издателем книг Сергеева. Не исключено, что тот пожелает профинансировать и издание книги, в которой будет рассказано о последнем расследовании известного русского писателя, стоившем, судя по всему, ему жизни.

* * *

Понятие «гражданка» снова вернулось к полковнику Рыбину месяцев пять-шесть назад. Ему все еще часто вспоминались «пышные проводы из армии», организованные его начальством и сослуживцами по ГРУ. Тогда ему подарили СВЧ-печь и пожелали: «Не бояться гражданской жизни, а постараться поскорее найти свое место в ней». Что Владимир и сделал, «погрузившись по самую макушку в литературное творчество». Честно говоря, ему давно хотелось заняться сочинительством на досуге, да вот только этого самого досуга у военного разведчика было маловато. А еще он увлекался военной историей, выписывая и читая издания, представленные в каталогах по интересующей его теме. И вот теперь Рыбин был настолько свободен от служебных забот и обязанностей, что мог позволить себе «сочетать полезное с приятным», как сам заявил об этом жене Марине, с которой прожил добрых пятнадцать лет.

Сочинить авантюрный роман на тему из русской военной истории двенадцатого столетия Рыбина надоумил его близкий друг Виктор Колесов, профессионально занимавшийся архивным делом и проработавший много лет в журнале «Советские архивы». Он-то и посоветовал «копнуть времена междоусобиц, порожденных борьбой за Великое Киевское княжение, когда схлестнулись между собой княжеские кланы Мономашичей и Ольговичей».

- Ты слышал о боярском семействе Шимоновичей? - как-то спросил Колесов у Рыбина.

- Впервые слышу, - ответил тот.

- А ведь в роду этого «барина-боярина», как утверждает древний летописный источник под названием «Патерик», в шестидесятых - семидесятых годах одиннадцатого века насчитывалось до трех тысяч человек. Тебя ведь интересует этот исторический период? Значит, про Шимоновичей ты должен знать…

- И что же я про них должен знать? - осведомился Владимир, ожидая от своего друга очередной сногсшибательной истории, и не ошибся.

- У меня в свое время в журнале «Советские архивы» была напечатана статья о Киево-Печерском патерике, в которой упоминалось следующее: «По летех же мнозех седе Георгий Владимировичь во Киеве, тысяцъкому же своему Георгиеви, яко отцу, предасть область Суждальскую». А в редакции «Патерика» от Иосифа Тризны прибавлено: «…в лето 6658», то есть в 1150 году по новому летоисчислению.

В который раз я подивился уникальной памяти друга, который без особого труда мог цитировать древние летописи на старославянском языке.

- Очень богат и знатен был род Шимоновичей, - продолжал свой рассказ Колесов, теребя щеточку седых усов над верхней губой. - Оставил он о себе память в интереснейшей науке топонимике. И уже в современной России мы находим на картах такие названия населенных пунктов, как Большое и Малое Шимоново, что в Александровском районе Владимирской области, а также село Шимониха, которое находилось по дороге из Ростова в Суздаль в девятнадцатом веке. В настоящее время остался еще один населенный пункт Шимоново, который расположен неподалеку от Можайска…

- Постой, не так быстро, - остановил Рыбин увлекшегося Колесова, забывшего, что он находится не на преподавательской кафедре института, в котором работал последние годы. - Насколько я понял из цитаты, ты говоришь о времени княжения Юрия, которого его современники чаще называли Долгая Рука?

- Правильно, - кивнул Колесов. - Георгий Шимонович был тысяцким у Юрия Долгорукого, которого считают основателем Москвы только потому, что он когда-то собственноручно прикончил боярина Кучку, владевшего красивым селом, находившимся по обеим сторонам Москвы-реки. А убил он его за жену-красавицу, спрятанную мужем от князя, раскатавшего на нее похотливые губы…

- Ну, это история известная, - заметил Рыбин. - К тому же основателем Москвы князя Юрия, или Гюрги, как говорили в древности, считают не столько из-за убийства Кучки, сколько за то, что в Москве он организовал встречу с другими князьями, чтобы составить коалицию против Изяслава Мстиславича, захватившего тогда престол в стольном граде Киеве. Этим мы, пожалуй, никого не удивим…

- А то, что некий подручный тысяцкого Шимоновича по имени Василий, который должен был отвезти Киево-Печерскому монастырю драгоценный дар в виде «большой казны», состоявшей из золотых украшений, серебряных гривен и церковной утвари, так и не довез его до получателя, хотя и «целовал крест» на то перед своим начальником Георгием Шимоновичем, - это тебе интересно? И какая интрига закрутилась после того, как тысяцкий проведал о краже и, бросив все, кинулся искать похитителя?..

- С этого места, пожалуйста, поподробнее! - попросил Рыбин.

- А поймал он этого вора именно в своей собственной вотчине Шимоново, что под Можайском, и там же провел тщательное дознание об этом деле…

Противостояние княжеских кланов Мономашичей и Ольговичей в средневековой Руси, как показалось новоявленному прозаику, могло стать захватывающей основой для его первого приключенческого романа.

Пробные главы, написанные Рыбиным, Колесов показал своему приятелю - известному писателю Юлиану Сергееву, который для начала раскритиковал стиль и язык начинающего романиста в пух и прах, а потом дал несколько дельных советов, касавшихся правильной расстановки акцентов в построении интриги будущего произведения.

Одна встреча за другой - постепенно вспыльчивый Сергеев стал более сдержан в оценках творчества Рыбина и даже предложил ему посодействовать в издании первой книги в солидном коммерческом издательстве. Рыбин уже находился в предвкушении тех ощущений, которые знакомы только начинающему литератору, держащему в руках сигнальный экземпляр своей первой книги, но… В связи с безвременной кончиной Сергеева о распрях между Мономашичами и Ольговичами пришлось на время забыть, вплотную занявшись расследованием гибели литературного мэтра и друга, каковым Сергеев успел стать для Рыбина. А толчком к принятию решения самому заняться расследованием послужило письмо, полученное уже после известия о смерти Сергеева, то самое, которое Владимир и назвал «посланием с того света». Именно в нем и находился перечень адресов, имен и фамилий людей разных национальностей, которых Юлиан почему-то обозначил как «представителей семейств Мономашичей и Ольговичей»… Это был своеобразный шифр, ключом к разгадке которого, как сразу догадался Рыбин, были его собственные историко-литературные наработки.

Письмо «с того света» было следующего содержания: «Дорогой друг! Вспомни о судьбе боярина Кучки. Меня, как видно, ждет нечто подобное. Прошу об одном - постарайся довести мой «Киево-Печерский патерик» до последней строчки. И помни, только осторожность помогла выжить Одиссею в его скитаниях! Прости-прощай!..» Далее шел список из девяти имен и адресов, пять из которых стояли слева под заголовком «Мономашичи», а четыре справа - под «Ольговичи».

Рыбин решил начать расследование с посещения пивного ресторана в Мюнхене, адрес и фамилия владельца которого стояли сразу под «Ольговичами», только из-за того, что туда ежедневно отправлялся из Москвы рейс Аэрофлота.

Билет на самолет до Мюнхена Владимир заказал по телефону с доставкой на дом, а затем отправился в московское представительство одной зарубежной фирмы, которая специализировалась на сдаче в аренду автомобилей на территории стран Евросоюза, где и взял на прокат автомобиль «форд» на срок «семь дней и более».

Оказавшись в Мюнхене, он сразу же отправился в офис с табличкой «Rent-a-Car», а потом, уже управляя новеньким «фордом», наведался в пивной ресторан герра Штанхеля, в котором чуть было не попал «под раздачу»… Все это значило только одно: адреса в «списке Сергеева», значившиеся под заголовком «Ольговичи», были особо опасны.

«Форд» с Рыбиным за рулем мчался в сторону границы с Австрией. До первого австрийского городка Зальцбург было, как значилось в путеводителе, 150 километров. Там Владимир намеревался перекусить, заправить машину, а также оплатить проезд по дорогам страны, что должно было ему обойтись не более чем в 50 евро. Оттуда до Вены было еще 300 километров. Так что часам к пяти пополудни Рыбин собирался «с шиком» въехать в столицу Австрии и успеть условиться о встрече с главой издательской фирмы, с которой издавна имел договорные отношения Юлиан Сергеев.

* * *

Владельца книжного издательства звали Пьер Лаффорт, и местом встречи, назначенным Владимиру Рыбину, стал ресторан национальных кухонь, носивший название «Зельден», расположенный на Лихтенштейн-штрассе.

Ровно в семь часов вечера по местному времени Рыбин уже сидел за столиком в отдельном кабинете, куда его любезно проводил метрдотель, предварительно выяснив его фамилию, и ждал «мсье Пьера», который, как ему пояснили, владел не только издательством, но и целой сетью ресторанов в ряде европейских городов.

Лаффорт - человек средних лет и невысокого роста, чересчур порывистый в движениях - задержался минут на пятнадцать. Как только он появился в кабинете, заиграла негромкая музыка, в которой Рыбин не без удивления признал вариации на тему «казачка». Вслед за хозяином один за другим вошли пятеро официантов, принесших самые разнообразные закуски и напитки. Быстро, но без суеты все кушанья были расставлены на столе, затем официанты, по мановению хозяйской руки, исчезли за дверью.

- Будем говорить на русском, ведь это язык моих предков, - высокопарно произнес Лаффорт, жестом приглашая гостя приступить к трапезе, и добавил: - Все деловые разговоры отложим до тех пор, пока от этих вкусностей не останется и следа. Отлично! Сегодня у нас блюда французской кухни. Швейцария - это родина нашего «отца-основателя» Франца Лефорта.

- Того самого? - подивился Рыбин, самостоятельно накладывая на свою тарелку единственное блюдо, которое знал, и это был салат «оливье». Кстати, в Европе он называется «русский салат». Остальные кушанья, памятуя о знаменитых «лягушачьих лапках», он не осмелился даже попробовать.

- Разумеется! Насколько мне известно, в Москве имеется район Лефортово. Он назван в честь отца-основателя нашего рода. После вашей революции мой дедушка, царствие ему небесное, переселился во Францию. Его звали Петр Лефорт. Меня же зовут Пьер Лаффорт, и всё из-за того, что единственная дочь Лефорта вышла замуж за Шарля Лаффорта - моего отца. Здесь, в Вене, я работаю. А во Францию перемещаюсь, когда хочу отдохнуть… Хотя отдыхать я мог бы и здесь. Например, на том же лыжном курорте в Зельдене, где находится один из моих ресторанов… Но в Зельдене я работаю, как и в Вене, и во многих других местах… Отдыхаю же только во Франции!..

Говоря все это, мсье Пьер успевал одновременно поглощать пищу в больших количествах, как будто не ел до этого несколько дней, и потому речь его была отрывистой, а некоторые слова он проглатывал вместе со «вкусностями», но смысл сказанного им Владимир улавливал без особого труда.

Когда оба едока, как выразился Лаффорт, «несколько заморили червячка», Рыбину было предложено перейти в «комнату для переговоров», где можно было, развалившись в креслах, курить дорогие сигары и пить пиво.

- Выражаю свое искреннее сочувствие в связи со смертью нашего общего друга господина Сергеева, - произнес Лаффорт, скрыв выражение своего лица за плотным клубом сигарного дыма. - Мы с господином Сергеевым хорошо работали. У меня было эксклюзивное право на издание некоторых его книг на французском и немецком языках. И они имели колоссальный успех. Да, именно так! Особенно его книги стали пользоваться спросом после выхода на телевизионные экраны сериала «Мгновения». Могу заметить, что на улицах Берлина во время демонстрации этого сериала было мало прохожих. Все смотрели фильм. Это я знаю доподлинно, поскольку сам находился в то время в Германии.

Затем мсье Пьер резко перевел разговор на политические темы.

- На недавней пресс-конференции меня спросил один французский журналист-пройдоха: «Что вы думаете о современной России? Не кажется ли вам, что эта Россия - прямая наследница России самодержавной, варварской, закрытой от нас, где человеческая жизнь ничего не стоит?» На это я напомнил прохвосту, что Россия за всю свою тысячелетнюю историю не знала религиозной резни, подобной Варфоломеевской ночи во Франции. Потом я дословно процитировал отрывки из книги английского мыслителя Томаса Карлейля, жившего и творившего в первой половине девятнадцатого столетия, посвященные Великой французской революции: «Затоплялись барки, чьи трюмы были набиты не принявшими новых порядков (свобода, равенство, братство) священниками. Но зачем жертвовать барками? Не проще ли сталкивать в воду со связанными руками и осыпать пулями и ядрами все пространство реки, пока последний из барахтавшихся не пойдет на дно… И маленькие дети были брошены туда, несмотря на мольбы матерей. «Это волчата - рода Марата, - из них вырастут волки». Берут мужчин и женщин, связанных вместе за руки и за ноги, и бросают в воду. Это называется «республиканская свадьба»… В Медоне существовала кожевенная мастерская для выделки человеческих кож; из кожи тех гильотинированных, которых находили достойными обдирания, выделывались изумительно красивые изделия…» И французы с такой отягощенной наследственностью могут обвинять русских в варварстве? Нонсенс! И знаете, что мне ответил тот журналюга? Ха! Он сказал, что мыслитель Томас Карлейль был англичанином и потому мыслил как англичанин, значит, ему нельзя верить. Вот так!..

Рыбин только-только начал формулировать свой ответ книгоиздателю, собираясь сказать, что зверства русских наследников Робеспьера и Марата в первой трети двадцатого столетия мало чем отличались от «республиканских свадеб» французов, но тот снова резко «перевел стрелки» разговора на другую тему.

- Значит, вы собираетесь предпринять свое собственное расследование таинственных причин смерти нашего общего друга? Такой поворот сюжета меня вполне устраивает. Дерзайте! Как говорил мой дедушка: «Бог в помочь!» Именно так, а не иначе. Готов даже в какой-то мере финансировать ваш достойный проект. Ищите, пишите и давайте все мне. Аванс для вас составит… - мсье Пьер на минутку задумался, потом, достав мобильный телефон, сделал на нем какие-то подсчеты, как на электронном калькуляторе, и только потом продолжил: -…Это будут не наличные! Я переведу деньги на вот эту банковскую карточку. Без проблем! Сразу, как только получу от вас подробный синопсис и первые три главы книги… По рукам?

Вместо прощального рукопожатия Лаффорт сунул Рыбину пластиковую карту и куда-то заспешил.

- Пока, пока, - сказал он, исчезая за дверью.

Только теперь Рыбин собрался с мыслями и осознал, что на финансовую поддержку мсье Пьера в организации собственного расследования, на которую он очень рассчитывал, надеяться больше нечего. «Да, дружба дружбой, а табачок врозь! - подумалось Рыбину. - Непростой человек этот потомок Лефорта. Придется довольствоваться своими более чем скромными средствами».

* * *

Деревенька Кирхберг, что в австрийских Альпах, значилась в «списке Сергеева» под номером первым в левом ряду, обозначенным как «Мономашичи». Там же была указана фамилия Реслер, имя Беджамен и в скобках приписано: «Чертова мельница».

На Чертову мельницу Рыбин и решил отправиться на следующее утро. Туда он сумел добраться только к концу дня. Мельница оказалась водяной, а ее главной достопримечательностью был музей, названный в путеводителе «Музеем крестьянского быта и нечистой силы». Последнее, по-видимому, должно было особенно привлекать туда туристов. И действительно, когда Владимир подъехал к мельнице, то увидел целую толпу праздных людей, беспрестанно щелкавших своими фотоаппаратами, наводя их на местные природные красоты и на само мельничное строение, возле которого многие норовили запечатлеться на долгую память. Но вот все они окружили молодую черноглазую длинноногую «ведьмочку»-экскурсовода и под ее предводительством прошествовали в музейные помещения.

Рыбин поспешил присоединиться к этой группе туристов, большинство из которых оказались американцами.

Экспозиция музея начиналась с большой цветной фотографии улыбающегося бородача без двух передних зубов, одетого в тирольскую шляпу и непромокаемую куртку. «Настоящий водяной!» - посмотрев на фото, подумал Рыбин.

А «ведьмочка» между тем повела свой рассказ на довольно сносном английском языке, которым Владимир владел неплохо.

- Это мой дорогой папа Беджамен Реслер, - произнесла она со слезой в голосе. - Он создал здесь музей, а до этого перевез сюда эту мельницу из отдаленного района. В музее он собрал разную деревенскую утварь, о которой современный горожанин даже понятия не имеет. Сразу скажу, что после экскурсии каждый из вас получит бесплатный батон душистого хлеба, только что испеченного из муки свежего помола. Пройдемте дальше! В этом помещении вы видите старинные изделия различных ремесел, а также амулеты, способные охранить своего владельца от колдовства, сглаза и порчи. Хорошо известно, что люди прошлых веков верили в разную чертовщину и очень опасались колдунов и черных магов… А здесь вы видите портрет знаменитой Анны Гельдн, обвиненной в колдовстве и сожженной на площади в 1782 году. Она была повивальной бабкой и, по мнению некоторых ее клиенток, дурно воздействовала на новорожденных… Это была последняя казнь такого рода в Швейцарии.

Вообще-то, я давно занимаюсь изучением истоков всех этих верований в нечистую силу, - продолжала дочь хозяина мельницы. - И пришла к выводу, что все началось еще с допотопных времен, когда жили представители великой четвертой расы, которых различные источники называют одинаково - атлантами. Это был «золотой век», когда «боги ходили по Земле и свободно общались со смертными». Атланты были многочисленны, и эволюция их продолжалась миллионы лет. Не все среди них были плохими, но они стали таковыми к концу своего цикла, так же как и мы теперь, люди пятой расы, все больше и больше впадающие во зло. Таким образом, первые атланты, рожденные на материке Лемурия, разделились, начиная от своих самых ранних племен, на праведных и неправедных…

«Куда это занесло дочку водяного, в какие дебри? - подумалось Рыбину. - Похоже, она слишком увлекается оккультными тайнами. Впрочем, для ведьмы это простительно. Но самое интересное, что прагматичные американцы слушают ее разинув рты…»

- …Именно в те незапамятные времена произошло разделение Единого на Добро и Зло. И сделали это атланты, с тех пор слово «атлант» в верованиях нашего народа стало синонимом понятия «колдун». Автор научного труда «Атлантида» Доннелли пишет, что многие легенды Центральной Америки повествуют о деяниях древней расы великанов, называемых индейцами Куинам. Это и есть атланты - знатоки белой и черной магии…

Еще битый час дочь водяного водила туристов по музею, рассказывая о том, что «никакого Сатаны на самом деле не существует, а есть лишь понятия Добра и Зла, исходящие изначально из древнейших тайн бытия». Рыбин собрался было ей возразить, приведя мнение отцов христианской церкви о том, что «Сатана - великий обманщик. Он делает все, чтобы доказать нам, грешникам, что на самом деле его не существует», но в последний момент передумал, боясь длинной отповеди со стороны современной «ведьмы».

- Лучше всех описал лемуро-атлантов или великанов ученый Крейцер. Он указывает: «Эти дети Неба и Земли при рождении были одарены Высшими Силами, создателями их сущности, необыкновенными способностями, как моральными, так и физическими. Они приказывали Стихиям, знали тайны Неба и Земли, морей и всего мира и прозревали будущее в звездах… Действительно, когда читаем о них, кажется, будто мы имеем дело не с людьми такими, как мы, но с Духами Стихий, возникшими из лона Природы и имевшими всякую власть над нею. Все эти существа отмечены печатью магии и колдовства!» - завершила свои разглагольствования современная ведьма.

Когда же туристы отбыли восвояси и Рыбин задал ей только один вопрос: «Можно ли побеседовать с самим герром Реслером?», то услышал неутешительный ответ: «Папы больше нет на этом свете. Он покинул нас месяц назад…» Сказав это, «ведьмочка» не смогла сдержаться и разрыдалась, превратившись в самую обыкновенную девушку, для которой потеря отца стала незаживающей раной и неисцелимой болью.

- А меня направил к нему наш общий друг - русский писатель Юлиан Сергеев… - растерянно сказал Рыбин.

Утешая Берту (а именно так звали наследницу герра Реслера), Рыбин сам не заметил, как очутился у нее дома, в уютном двухэтажном особнячке, стоявшем недалеко от мельницы, на самом краю деревни, где девушка жила теперь одна в окружении целого выводка сиамских котов.

- Это был несчастный случай, - пояснила Берта, немного успокоившись. - По крайней мере так мне сообщили полицейские, проводившие расследование причин смерти отца. Он случайно оступился и упал с лестницы на мельнице. Лестница там такая крутая!.. Да, это был несчастный случай… Садитесь вон в то кресло, я угощу вас чаем.

- Нет, благодарю! Берта, у вашего отца хранились кое-какие документы, оставленные Сергеевым. Вы ничего о них не знаете?.. - осведомился Рыбин, присаживаясь в кресло.

- Папа очень ценил дружбу с господином Сергеевым и часто мне про него рассказывал. Однажды мы даже побывали в Москве и я познакомилась с его двумя дочерями и супругой… Сам себя Сергеев иногда называл очень странно: «Мясник»! Даже не знаю почему. Может быть, таким образом он хотел подчеркнуть свою особенность, как литератора, писать о чем угодно и сколько угодно… А что касается документов, то про них папа мне ничего не говорил… - Берта сделала многозначительную паузу, которая показалась Рыбину намеком на то, что ему пора откланяться. Он даже встал с кресла, но когда услышал продолжение, то снова сел. - …Я случайно наткнулась на папку с документами, которая была спрятана на мельнице под ларем с мукой, и это произошло уже после несчастья с папой. Я недостаточно хорошо владею русским языком, чтобы понять, о чем написано в тех документах, но то, что они написаны рукой самого господина Сергеева, в этом у меня нет сомнений. Минутку, сейчас я их принесу…

Папка черного цвета с белым квадратиком сверху, на котором было написано: «Дело N…», оказалась не слишком объемистой. В ней находился ворох желтых страниц, явно вырванных из разных блокнотов и исписанных рукой Сергеева вдоль и поперек.

- Да, это те самые записи, о которых говорил мне Юлиан, - сказал Рыбин, неожиданно почувствовав, что ему совсем не хочется покидать этот уютный дом и его обворожительную хозяйку. - Вы, кажется, собирались угостить меня чаем? Сейчас я, пожалуй, не отказался бы…

- Очень хорошо! - проговорила Берта, отправляясь на кухню. Перед тем как скрыться за дверью, она как бы невзначай добавила: - На улице уже темнеет… Зачем вам ехать по горной дороге ночью? Она и днем-то небезопасна… Оставайтесь ночевать здесь.

Берта отвела Рыбину маленькую комнату на втором этаже с письменным столом и большой двуспальной кроватью, на которую гость поначалу никакого внимания не обратил, поскольку ему хотелось поскорее остаться одному, чтобы хорошенько изучить записки Сергеева. К этому делу Владимир и приступил, как только Берта удалилась.

Первые же строки записей настолько заинтересовали Рыбина, что он забыл обо всем на свете, с головой погрузившись в чтение.

«Ордруф (нем. Ohrdruf) - небольшой немецкий город в Тюрингии, неподалеку от Веймара. Население около 6000 человек. История Ордруфа восходит к бенедиктинскому монастырю, который был основан здесь в 724 году от Р.Х. англо-саксонскими монахами под предводительством святого Бонифация, христианизатора немцев и фризов…

…В 1695 году Иоганн Себастьян Бах, осиротев, переехал сюда на попечение старшего брата Иоганна Кристофа. Бах работал в церкви Св. Михаила; через пять лет, 15 марта 1700 года, он покинул город. Эта церковь пережила пожар в 1753 году и была восстановлена, но в результате бомбардировки в 1945 году она была полностью уничтожена.

…Ордруфский лагерь смерти стал первым концлагерем, освобожденным американскими войсками во время Второй мировой войны (4 апреля 1945 года). Немецкий историк Райнер Карлш рассказал мне, что Ордруф мог быть одним из двух мест, где нацисты проводили эксперименты в рамках ядерного проекта, убивая пленных под надзором крупных чинов СС, но это предположение, как он заметил, не разделяется многими другими историками…

…Секретный объект Ордруф-Ольга SIII строился в конце войны (1943-1945) силами 50 тыс. рабочих (в основном военнопленных), впоследствии уничтоженных. Трехэтажный бункер был рассчитан на долговременное пребывание 30?тысячного персонала. В боях не использовался. Часть входов была взорвана немецкими специалистами перед самым окончанием войны, часть - американскими, а затем эту работу продолжили советские саперы. До начала 1990?х годов основная часть комплекса оставалась необследованной. Аналогичную картину представляет собой ставка Гитлера под Винницей - «Вервольф», построенная в конце 1941 - начале 1942 года».

«Похоже, Юлиана очень заинтересовала история секретного объекта Ордруф, - подумалось Рыбину. - Гитлеровцы там налаживали производство какого-то секретного оружия. Неужели Сергееву удалось раскрыть их тайны?.. Посмотрим, что он пишет об этом дальше».

«…Заметим, что стоит лишь совсем немного отклониться от официальной установки, которая гласит, что в Германии «отсутствовало достаточное количество обогащенного урана», как начинает открываться, мягко говоря, совсем иная картина… 19 мая 1945 года в Портсмуте (Нью-Гемпшир) пришвартовалась немецкая подводная лодка U-234, которая вышла 16 апреля 1945 года из норвежского Кристиансанна (Kristiansand), с тем чтобы два дня спустя сдаться американскому эсминцу у восточного побережья. На ее борту было обнаружено техническое оборудование и чертежи сверхсовременных реактивных самолетов. Там же находились технические эксперты, в том числе специалист по атомной энергии и… 560 килограммов урана в десяти обитых золотом контейнерах, которые находились в шести установках для мин! В документах значилось, что это окись урана, однако в указанном состоянии уран можно безопасно транспортировать в бумажном пакете, ибо в таком виде он находится в земле. В установках же U-234 находились обитые золотом ящики, следовательно, их содержимое испускало гамма-лучи. Это означает только одно - окись урана подверглась обогащению, а золотая обшивка должна была предохранить от воздействия радиации отсеки подводной лодки! Т. е. речь идет об обогащенном уране, которого, согласно официальной версии, в Германии в таком количестве быть ну никак не могло, по причине отсутствия действующего ядерного реактора. В этом свете весьма показательно отсутствие в архивах США каких-либо сведений о дальнейшей судьбе U-234 и ее команды!

Но и это еще не все - выяснилось, что подводная лодка получила приказ следовать… в Японию!

Известно и еще об одной немецкой подводной лодке, которую известие об окончании войны застало буквально на полпути к Японии. Речь идет об U-401, под командованием корветтен-капитана Хаазе, которая вышла 25 марта 1945 года из немецкой военно-морской базы Вильгельмсхафен и должна была доставить в Японию исключительно важный груз: новейший совершенно секретный реактивный истребитель Ме-262, который находился в разобранном виде в трюме корабля, а также ящики, в которых находилось… 56 килограммов окиси урана-235.

После долгих колебаний Хаазе принял решение всплыть на поверхность и сдаться американцам. Узнав об этом намерении командира подлодки, четыре японских офицера, находившихся на борту, покончили жизнь самоубийством…»

«Ого! Кажется, Юлиану действительно удалось узнать нечто сенсационное о создании ядерного оружия гитлеровцами. Так вот какую тайну задумал раскрыть Сергеев в своей новой книге! Припоминаю, в августе 1998 года я самолично, будучи еще действующим офицером военной разведки, занимался проверкой сообщения корреспондента ИТАР-ТАСС из Вашингтона Владимира Кикило, которому в интервью американский эксперт в области ядерного вооружения Чарльз Стоун проговорился о том, что японцы уже задолго до начала Второй мировой войны работали над созданием своей собственной атомной бомбы. Тогда мне удалось установить, что в Японию, которая бедна полезными ископаемыми, в том числе и ураном, это вещество регулярно доставлялось немцами. Когда же военное положение Германии резко ухудшилось, было принято решение продолжить его доставку на подводных транспортных судах. По утверждению Стоуна, японцы к тому времени уже накопили достаточное количество урана для того, чтобы… взорвать собственную атомную бомбу. Сергеев же об этом узнал гораздо больше! Что он еще пишет в своих отрывочных набросках для будущей книги?..»

«…Японцы провели испытание ядерного устройства в Японском море, недалеко от северного побережья Кореи. О том, что взрыв был именно ядерным, свидетельствуют рассказы очевидцев, видевших огненный шар диаметром приблизительно 1000 метров и огромное грибовидное облако. Мощность взрыва была примерно такой же, как и у американских бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Этому событию предшествовала усиленная научно-исследовательская работа японских ученых не столько на территории самой Японии, которая подвергалась ожесточенным бомбардировкам, сколько в огромном корейском научном центре в Хыннаме, где японцы возвели еще и секретный завод. Там-то и была произведена японская атомная бомба. Это подтвердил мне американец Теодор Макнелли, служивший в конце войны в аналитическом разведывательном центре американской армии на Тихом океане, под командованием генерала Макартура. По словам Макнелли, американская разведка располагала данными о крупном ядерном центре в корейском городе Хыннам. Она знала также о существовании в Японии циклотрона. Именно в штабе армии Макартура и было получено сообщение о первом японском испытании атомной бомбы в Корее, у побережья Японского моря.

Согласно другому сообщению, японские военные круги пристально следили за достижениями в области ядерной физики задолго до начала войны на Тихом океане. Первым, кто занялся этим вопросом, был генерал Такео Ясуда, начальник отдела науки и техники главного штаба военно-воздушных сил Японии, позднее начальник генерального штаба военно-воздушных сил японской армии. Известно, что один из бывших учителей генерала, профессор Риокичи Сагане, в свое время жил в Соединенных Штатах. В годы стажировки в Калифорнийском университете он познакомился со многими молодыми физиками Европы и США и был хорошо осведомлен о самых передовых идеях того времени. После бесед с генералом профессор Сагане по его просьбе написал подробный доклад, в котором утверждал, что новейшие открытия в ядерной физике могут быть полезны в военных целях.

Профессор Иосио Нисина, который в юности являлся учеником Нильса Бора в Копенгагене, был назначен руководителем исследований. По просьбе профессора свыше ста молодых специалистов, занимавшихся ядерной энергией, были откомандированы из армии в его распоряжение. Первые два года они главным образом вели теоретические исследования, изучали методы ускорения реакции распада, а также вели поиски урановой руды.

5 мая 1943 года Нисина направил главнокомандующему военно-воздушных сил доклад, в котором сообщал, что создание атомной бомбы технически возможно. Генерал Ясуда переслал доклад Тодзио, который был тогда уже премьер-министром страны. Этим было ознаменовано рождение проекта «Ни» («Ни» на японском языке обозначает цифру «2», но в данном случае это не номер, а первый иероглиф имени шефа проекта).

18 июля 1944 года правительство Хидеки Тодзио подало в отставку. В тот же день группа проекта «Ни» успешно провела эксперимент по распаду изотопов урана. Оповещенное об удаче военное командование решило оказать проекту самую широкую поддержку. Руководство работами возложили на Восьмой отдел науки и техники Министерства вооружений, в котором насчитывалось более пятисот сотрудников. Однако, согласно версии самих японцев, воздушные налеты американской авиации на Токио помешали их ученым продолжить работу над созданием ядерного оружия… Здесь уместно будет вспомнить свидетельство профессора философии Токийского католического университета, отца Джона Симеса, ставшего свидетелем трагедии Хиросимы: «Несколько дней спустя после атомной бомбардировки ректор университета пришел к нам, утверждая, что японцы были готовы уничтожить Сан-Франциско бомбой такой же эффективности. Еще японцы объявили, что принцип устройства новой бомбы - это японское открытие. Только нехватка материалов помешала ее созданию. Тем временем немцы довели открытие до следующей стадии. Американцы же, узнав секрет от немцев, довели бомбу до стадии промышленной сборки».

В свете этих секретных данных становится более понятна мотивировка бомбардировок Хиросимы и Нагасаки американцами в августе 1945 года…

…В настоящее время в Германии проводятся исследования проб грунта, взятого на территории бывшего нацистского военного полигона в Тюрингии. Первые результаты исследований уже известны - все они указывают на высокое содержание в образцах почвы радиоактивных элементов».

Как следует обдумать прочитанное Рыбин не успел. Дверь приоткрылась, и в комнату грациозно проскользнула прекрасная «ведьмочка», одетая только в легкий пеньюар, через который соблазнительно просвечивались все ее женские прелести. Не говоря ни слова, она сбросила и эти воздушные покровы и, потянувшись всем телом, юркнула в постель, оставив вторую ее половину для гостя.

В этот момент Рыбин совершено забыл про то, о чем только что прочитал. Не вспомнились ему почему-то ни любимая жена Мариша, ни то, что он давал зарок никогда ей не изменять… Но эта девушка!.. Она была самой настоящей ведьмой, и против ее любовных чар не смог устоять даже хороший семьянин и верный муж, каковым всегда считал себя Владимир. В последний момент перед тем, как занять место в кровати, Рыбину почему-то припомнилось красивое выражение философа Бэкона: «Супружеская любовь создает человеческий род, дружеская любовь совершенствует его, а распутная любовь его развращает и унижает».

- Кажется, я выбираю третий вариант ответа на сложный вопрос о любви… - пробубнил он себе под нос.

* * *

«…Ты знаешь, Владимир, какое я дал самому себе прозвище? Мясник!..»

Эти слова Сергеева всплыли в памяти Рыбина только теперь, когда он, сидя за рулем «форда», направлялся из деревеньки Кирхберг в Каринтию - самую живописную область юга Австрии. Там, рядом с итальянской границей, на живописном берегу озера Фаакер-Зее, проживал некто «доктор Эрнст Штайнер», значившийся в списке Сергеева в колонке «Мономашичей», сразу после Беджамена Реслера.

«Прозвище Мясник, между прочим, упоминала и Берта…» - припомнил Владимир.

А разговор этот с Сергеевым состоялся всего какой-то год назад…

Тот летний месяц Юлиан проводил на подмосковной даче, отправив своих домочадцев на «юга», чтобы те отдохнули от него, а ему можно было отдохнуть от них и всласть поработать. Там-то Рыбин и навестил своего литературного «гуру» в один из солнечных воскресных дней.

Они долго гуляли в лесу, наслаждаясь тишиной и покоем, при этом Сергеев удивлял Рыбина, считавшего себя знатоком природы, глубокими познаниями в области жизни растений, насекомых и даже грибов. Он увлекательно рассказывал об отличиях схожих по виду боровика и несъедобного сатанинского гриба, о лисичках съедобных и ложных, о груздях и валуях. Потом, уже в скромном загородном домике, говорил о «тайне успокоения», как сам выражался.

- Ты знаешь, Владимир, какое я дал самому себе прозвище? Мясник! На самом деле. Понимаешь, я человек импульсивный, горячий, подверженный накатам немотивированной ярости, если что-то не по мне…

- Вот уж никогда такого за вами не замечал, - пожал плечами Рыбин.

- И тем не менее это так… Я ведь лев по гороскопу, огненный знак, потому люблю порычать на родственников, если попадаются под горячую руку. Правда, все мои вспышки ярости быстро гаснут. Через минуту я снова добрый самаритянин и готов плясать под чужую дудку.

- В этом мы с вами очень похожи. Я ведь тоже рожден под огненным знаком овна, - понимающе покивал Рыбин.

- Ну, тогда это и тебя касается… Заметил, что у меня в доме полно цветов? Среди них в большом количестве имеется герань. А ты знаешь, что люди с помощью этого цветка испокон веков оберегали свой домашний кров от разнообразных вредных энергий, делая домочадцев добрее и терпимее? Особенно уравновешивает герань нас, рожденных под огненными знаками зодиака, приобщая к гармонии, смягчая гнев и приступы ярости. Даже находясь вдали от дома, мне стоит только закрыть глаза и представить себе герань в цвету, как тут же я успокаиваюсь. И это очень сдерживает от желания влезть в очередную драку, будь то словесная перепалка или откровенный мордобой.

При этих словах Рыбин представил себе натурального льва, блаженно нюхающего цветы и… превращающегося в покорную овечку.

«Нет, никогда Юлиан не походил на овцу в полемическом задоре, а в настоящей драке, слава Богу, видеть его мне еще не доводилось…»

Потом разговор пошел о более серьезных вещах.

- Ты спрашиваешь, материалист ли я? Да, так учили с детского сада… Только с добавкой: сомневающийся. Тут очень уместна цитата из «Тайной доктрины» Елены Блаватской: «Если скептицизм и наше настоящее природное невежество не уравновесятся Интуицией и врожденной Духовностью, - все с большой буквы, - то каждое существо, отягощенное такими мыслями, не будет видеть в себе самом ничего, кроме массы мяса и мускулов с пустым чердаком внутри, который служит ему лишь складом ощущений и чувств». А этого, как ты понимаешь, не хотелось бы, - усмехнулся Сергеев.

- А как же тогда расценивать все достижения точных наук, гениальных ученых, доказывающих, что материя первична? Разве можно тут сомневаться? - подивился Рыбин.

- Можно и даже нужно, - ответил Сергеев. - Почитай Блаватскую. Об учении Ньютона она, к примеру, пишет так: «Сокровеннейшие мысли и идеи Ньютона были извращены, и из его большого математического знания получила признание лишь одна физическая шелуха». И еще: «Если бы бедный сэр Исаак мог предвидеть, какое употребление сделают его ученики и последователи из его «тяготения», этот благочестивый и религиозный человек, конечно, спокойно съел бы свое яблоко и никогда не заикнулся бы ни о каких механических теориях, подсказанных его падением».

Припомнилось Рыбину и то, что говорил тогда Юлиан Сергеев об американцах:

- Жители Нового Света - американские колонисты, переселенцы из Европы - хорошо овладели «наукой» уничтожения аборигенов. Мало того, что они практически изничтожили своих собственных североамериканских индейцев, загнав остатки их племен в «зоопарк» резерваций, их потомки из Калифорнийского университета в Санта-Барбаре в 1968 году «помогли» уже южноамериканским индейцам из племени яномами, до того безбедно проживавшим в лесах дельты Амазонки. Их «помощь» состояла в том, что они привили более двух тысяч доз вакцины от кори детишкам яномами, которые раньше от этой инфекции никогда не страдали. В «сухом остатке» - этих индейцев теперь можно пересчитать по пальцам. И тут сразу напрашивается риторический вопрос: где тот новоявленный Фенимор Купер, который напишет свой роман и даст ему название «Последний из яномами», как некогда его маститый предшественник написал «Последнего из могикан»?

Потом он вроде бы без прямой связи с предыдущим впервые заговорил о лагере смерти Ордруф. Именно тогда Рыбин узнал, что на следующий день после освобождения лагеря в Ордруфе сюда прибыли американские генералы Дуайт Эйзенхауэр, Омар Брэдли и Джордж Паттон. Они, сияя улыбками, входили в лагерные ворота, как великодушные победители, но весьма скоро их настроение резко изменилось. Американцы прошли вдоль рва, в который были свалены более трех тысяч трупов, а затем им показали эсэсовские орудия пыток. Брэдли буквально потерял дар речи. Паттон отказался войти в лагерный морг. Вернувшись к своему джипу и взяв себя в руки, он крикнул собравшимся солдатам: «Видите, что творили эти сукины дети? Видите, что делали эти ублюдки? Никаких пленных! Я не хочу, чтобы вы брали пленных». Тогда же верховный командующий союзных войск Дуайт Эйзенхауэр издал специальный приказ, предписывающий командирам частей показывать освобожденные лагеря как можно большему числу подчиненных. «Нам твердят, что американские солдаты не знают, за что они воюют, - сказал Айк. - Теперь они по крайней мере будут знать, против чего они воюют». Эйзенхауэр призвал конгрессменов и газетных редакторов немедленно прибыть на территорию Германии, чтобы впоследствии подтвердить эти факты. Айк боялся, что увиденному им самим никто не поверит. Одному из своих помощников, подполковнику Льюису Вайстейну, еврею по национальности, Эйзенхауэр сказал: «Я не верил в те ужасы, о которых вы мне рассказывали. Я был не прав…» До этого времени на протяжении всей войны американская пресса довольно скептически относилась к информации о массовых убийствах нацистами гражданского населения. В Вашингтоне знали, что «какие-то нарушения законности имели место», но никто не верил, например, что количество жертв среди еврейского населения Европы исчисляется миллионами. Это выходило за рамки разумения. Даже традиционно проеврейская «Нью-Йорк таймс» помещала сообщения об эпизодах Катастрофы, которую тогда еще никто так не называл, на внутренних страницах, часто добавляя, что эти сведения «не могут быть достоверно подтверждены». Самое главное, у правительства США не было недостатка в информации об «окончательном решении, связанной с Катастрофой», однако в Вашингтоне и позже не хотели заострять внимание на еврейской теме, поскольку никто в Америке не желал массового наплыва беженцев из объятой войной Европы. Считалось, что такой наплыв привел бы к повторению великого кризиса начала 30?х годов.

«Да, Юлиан настолько погрузился в материал будущей книги, что вольно или невольно проговорился о том, над чем работал, хотя раньше такого за ним не замечалось. Он всегда старательно хранил свои творческие замыслы в тайне и не выдавал их даже ретивым журналистам, которые страсть как любят спрашивать: «Над чем работаете в настоящее время? Что лежит на вашем рабочем столе?» По-видимому, его очень волновала история работ над созданием «сверхбомбы Гитлера». И это неудивительно. Даже сейчас эта тема является животрепещущей. История этих работ вновь заставила говорить о том, что для создания ядерного взрывного устройства малой мощности нужно совсем немногое. Тем более в условиях активности современного «черного рынка» ядерных технологий и материалов. Растущую озабоченность в связи с этим высказывают и в России. Последний тому пример - заявление независимого российского эксперта (пожелавшего остаться анонимным), сделанное в марте 2005 года сайту «Голос ядерного Ирана»: в России «предельно обеспокоены возможностью появления ядерного оружия в Аргентине, Бразилии, Японии и еще паре десятков государств». Эту обеспокоенность, подчеркнул эксперт, можно понять: например, «Япония имеет территориальные претензии к России, причем претензии нарастающие, в Токио уже заговорили о Сахалине». Судя по всему, непростые проблемы ядерного нераспространения требуют сегодня нового, многостороннего, комплексного подхода».

Размышляя таким образом, Рыбин миновал городок Земмеринг - известный в Австрии горный курорт, который сами австрийцы называют «своим альпийским раем». Недаром же здесь любил отдыхать «отец психоанализа» Зигмунд Фрейд с семьей. За Земмерингом последовал Шпиталь, а через десять километров от него машина Рыбина въехала в тоннель длиною в 2132 метра.

Вообще, как заметил Владимир, горных тоннелей в Альпах полно. И ездить по Австрии нужно очень осторожно, уважая местные правила дорожного движения. В горах нельзя отвлекаться от дороги ни на секунду - слишком уж резкими бывают изгибы серпантина, хотя трассы сделаны весьма добротно, с соблюдением всех правил ПДД, так что сорваться вниз с крутого склона довольно трудно, даже если очень постараться.

А до Каринтии было еще добрых полторы сотни километров…

* * *

Однако доктора Эрнста Штайнера, значившегося в списке Сергеева в левой колонке под «Мономашичами» сразу после Беджамена Реслера, Рыбин на месте не застал. Со слов его миловидной супруги - женщины с изящными манерами придворной фрейлины времен французского короля Людовика ХIII - выходило, что «доктор Штайнер к величайшему сожалению не сможет уделить вам время для аудиенции, поскольку он в настоящий момент пребывает на конгрессе акушеров-гинекологов в далекой Москве». Так она пояснила посетителю, сделала книксен и, не вдаваясь в дальнейшие подробности, захлопнула перед носом раздосадованного Владимира дверь.

«Значит, мы с ним разминулись, - подумал он. - Придется наведаться сюда несколько позже. Хорошо еще, что в непосредственной близости от Эрнста Штайнера проживает еще один человек из списка Сергеева - падре Бонифаций. Надеюсь, что с этим католическим священнослужителем мне больше повезет: он окажется дома и будет более словоохотливым, чем супруга доктора Штайнера…»

Пастор - высокий сухощавый человек в очках - вполне оправдал надежды Рыбина, оказавшись человеком даже чересчур словоохотливым. Владимир застал его в католическом соборе, где тот занимался вместе с настройщиком ремонтом органа.

- Вы спрашиваете: знал ли я Юлиана Сергеева? Очень хорошо знал… С ним что-то случилось? - забеспокоился падре Бонифаций сразу после того, как Рыбин представился ему и стал осторожно наводить справки об оставленных здесь Сергеевым документах. - Впрочем, можете не отвечать. Я знаю, что Юлиана больше нет среди живых. Какое-то время назад он явился ко мне во сне… Он не отвечал на мои расспросы… И это навело меня на мысль о том, что он приходил прощаться со мной… А ведь в прежние годы мы встречались с ним довольно часто. И я любил слушать его. Он так много знал и умел занимательно рассказывать. К примеру, именно он поведал мне о так называемых «метках дьявола». Ученые этому явлению придумали свое название - керанография. Вот только два свидетельства из многочисленных примеров воздействия неведомой силы, о которых рассказал Юлиан. В мае 1868 года молния убила шестерых французских солдат, прятавшихся под зеленой кроной высокого каштана. При осмотре тел погибших были обнаружены многочисленные керанографические изображения веток с пучками листьев. В другом случае в Париже полиция задержала подозреваемого в убийстве, но главной улики - орудия преступления - при нем не оказалось. В ходе допроса подозреваемый неожиданно потерял сознание. Его осмотрел врач и обнаружил четкий рисунок на левой стороне груди, изображавший автоматический пистолет системы «браунинг», из которого и был убит потерпевший. Оказалось, что убийца, спасаясь от полиции, спрятался за городом под одним из высоких деревьев. Там его и застигла гроза. Рядом ударила молния, и убийца, державший пистолет за пазухой, потерял сознание. Когда пришел в себя и заметил полицейскую облаву, то избавился от оружия, засунув его в дупло дерева, за которым прятался…

Но все это только «цветочки», «ягодки» же поджидают нас в дальнейшем. Подобные тепловые ожоги в форме цветочков, листочков и веточек получили и многие жители Хиросимы и Нагасаки, погибшие при атомных бомбардировках. Что это, как не напоминание всем живущим на планете Земля, что есть Силы, от которых лучше держаться подальше всем нам. По крайне мере до того счастливого времени, когда человечество уже не будет желать убийства себе подобных…

- Один момент! - не выдержав словесного извержения пастора Бонифация, перебил Рыбин. - О Хиросиме и Нагасаки Сергеев сам вам рассказывал?

- Да, именно эта тема особенно интересовала его. Он встречался со знающими людьми, записывал их воспоминания на диктофонную пленку, делал наброски для будущей книги. И все эти рукописные записи он оставил у меня на сохранение. Но самое важное, что кто-то очень заинтересован в том, чтобы завладеть всеми этими записями. Недавно мой кабинет самым беспардонным образом обыскали. И ничего не нашли… Юлиан предупреждал меня о возможности чего-то подобного, поэтому я припрятал документы в надежном месте…

- И в каком же, если не секрет? - наивно поинтересовался Владимир.

- А вот это я смогу вам сказать только при одном условии, если вы правильно перескажете мне сюжет одной ненаписанной книги. Эта книга о древнем русском князе и его смелом воине…

- Уж не о князе ли Юрии Долгоруком и его тысяцком Георгии Шимоновиче идет речь?.. - больше по наитию вскричал Рыбин, догадавшись, что речь идет о его собственном романе.

- Все может быть. Итак, начинайте… - поторопил падре Бонифаций собеседника. - И прошу заметить, я увлекаюсь древней историей и меня не проведешь!

- Ну, хорошо… - пожал плечами Рыбин. - Слушайте! Только ведь я буду рассказывать по-русски.

- Это меня нисколько не пугает! Я достаточно хорошо понимать русский! - перешел на родной для Рыбина язык падре Бонифаций.

- Все началось с Георгия Шимоновича. Кто же такой был этот самый «тысяцкий из дружины Гюрги Долгая Рука»? А был он выходцем из варяжского рода, родоначальником которого был знаменитый варяг Шимон, некогда приставленный к отцу Владимира Мономаха князю Всеволоду Ярославичу самим Ярославом Мудрым!

К тому времени, когда шестой по счету сын переяславского князя Владимира Всеволодовича Мономаха Юрий, которому исполнилось всего-то семь лет, впервые совершал самостоятельное путешествие на север под присмотром «дядьки»-наставника Георгия Шимоновича, чтобы «вокняжиться» в Ростове и Суздале, только-только начинался двенадцатый век - время «силы и славы» Мономаха, сумевшего объединить своих родичей в единую силу, устрашавшую врагов внешних.

Именно с этого самого путешествия и появляются на страницах летописей упоминания о Георгии Шимоновиче. А о его отце - варяге Шимоне - говорится в патерике Киево-Печерского монастыря, в Слове о создании «Великой» Печерской церкви Пресвятой Богородицы, принадлежавшем перу епископа Владимиро-Суздальского Симона, жившего в ХIII веке. Епископ рассказывает о воеводе князя Всеволода Ярославича по имени Шимон, который в благодарность за предсказанное ему спасение в битве с половцами на реке Альте в 1068 году пожертвовал монастырю золотое латинское распятие, которым позднее была «размерена» «Великая» Печерская церковь. С той поры сын Шимона Георгий воспылал великой любовью к святому тому месту и всегда старался одаривать ее «златом да серебром». И все до тех пор, пока не доверил доставку очередного драгоценного дара тому самому «вору Василию»…

А произошло все это сразу после смерти самого Мономаха, воспоследовавшей 19 мая 1125 года. Тогда-то и «возмутилась Русь»! Внешние и внутренние враги осмелели. И началась череда княжеских междоусобиц за Киевский престол. Тогда-то и передрались между собой «Мономашичи» и «Ольговичи»…

Раскол в Мономаховом семействе произошел в 1139 году. Именно тогда Киевское княжение впервые захватили потомки князя Олега Черниговского, которых впоследствии и стали называть «Ольговичами» (от варяжского имени Ольг или Вольг). С тех самых пор «Мономашичи» и «Ольговичи» беспрестанно враждовали друг с другом за Киев, который переходил из одних рук в другие. Сколько же человеческой крови пролилось во время этого противостояния! Рады тому были только враги внешние. И особенно половцы, которые с удовольствием грабили русские земли, «помогая» то одному враждующему княжескому клану, то другому.

Легко сейчас говорить: «Мономашичи противостояли Ольговичам». На самом деле все было далеко не так просто и однозначно. Известия об интригах, заговорах, убийствах то и дело встречаются в летописях. Ведь даже исконный враг князя Юрия Долгорукого Изяслав Мстиславич был по происхождению не Ольговичем, а самым что ни на есть Мономашичем. Только Юрий был сыном Мономаха, а Изяслав - его внуком…

Не пересчитать, в скольких сражениях участвовал старый вояка Георгий Шимонович. В скольких интригах и заговорах отличился. В конце концов за усердие в службе и получил он от князя Долгорукого «вотчины мнози», из которых мы знаем только несколько. Знаем и то, что именно в Шимоново под Можайском он «достал вора Василия». И после тщательного дознания выяснил, что никакой Василий не вор, а самый настоящий герой!.. Оказывается, Василия самого ограбили «люди Ольговичи». И при этом чуть было жизни не лишили. Однако Василий, собрав слуг верных, пустился в погоню за разбойниками и вернул утраченное после множества приключений, схваток с «черными клобуками» (их еще называли «свои поганые», жившие на самой границе со Степью и положившие основание «роду казачьему»). А потом доставил дары те по назначению, а именно в Печерский монастырь. Да, настоящие витязи, былинные богатыри жили тогда на Руси!

Владимир настолько увлекся пересказом собственного еще не законченного романа, что даже не заметил, как потеплел взгляд падре Бонифация за толстыми стеклами очков.

- Хватит, хватит! - вскричал на этот раз уже сам пастор. - Именно об этом рассказывал мне Юлиан. Значит, вы тот самый человек, кому я могу сообщить место тайника с документами. Они спрятаны… на кладбище! Да, в склепе кардинала Климента Бурбонского. Ближе к ночи я провожу вас туда и покажу, где укрыты записки моего друга Юлиана…

Падре Бонифаций оказался человеком слова. Ровно в двадцать три ноль-ноль по местному времени он повел Рыбина на старинное кладбище, расположенное по соседству с католическим собором.

- А почему мы идем туда ночью? - не выдержав таинственного молчания собеседника, поинтересовался Рыбин.

- На то есть очень веские причины… - сначала уклонился от ответа священнослужитель, но потом пояснил: - Не хочу, чтобы нас увидел смотритель кладбища. Он здесь недавно, но такой дотошный: влезает во все дела, которые его не касаются. Сидит на кладбище допоздна, как будто с мертвыми ему интереснее, чем с живыми… Но это еще не самое скверное. По-моему, он приставлен следить за мной… Вот так! Не подумайте, что я страдаю манией преследования. Совсем нет! Но этот герр Штрипке просто несносен! Если бы он заметил, что мы возимся у гробницы кардинала, то на следующий же день все бы вокруг нее перекопал. Уж будьте уверены! По-моему, он помешан на кладоискательстве…

Сразу за воротами кладбища, открытыми ключом, оказавшимся у пастора, Рыбин увидел ухоженную аллею с дорожкой вдоль могил. Его поразило другое: вдали, прямо в воздухе, колыхался язычок пламени, казавшийся чьей-то огненной душой, которая, отделившись от бренного тела, все еще никак не может расстаться с прахом, преданным земле.

- Это еще что такое? - снова спросил он у падре Бонифация, указывая на ровно горевший огонек.

- Промысел Господень неисповедим, - ответил священник. - Этот огонек указывает путь к гробнице кардинала. Нам туда и нужно.

«Ничего особенного, - успокоил себя Владимир. - Скорее всего, это просто обыкновенная лампада. Ох, и любят же церковники всякие приспособления, чтобы дурить доверчивых прихожан…»

Когда оба достигли своей цели, оказавшись рядом с нужной могилой, Рыбин попытался разгадать тайну лампады, горевшей, казалось, прямо в воздухе, но вблизи ее почему-то не было видно. Она исчезла! Он хотел снова обратиться к падре Бонифацию с вопросом об огоньке, но забыл о нем, увидев, как пастор, наклонившись у левой стороны склепа, повернул какой-то незаметный рычаг и достал из образовавшейся ниши в каменной кладке сверток в черном пластиковом пакете.

- Всё, - отдуваясь, как после тяжелой работы, произнес священник. - Мы можем возвращаться.

Примерно через час Рыбин, оставленный в кабинете Бонифация наедине с документами, нетерпеливо разворачивал сверток…

Документ N 1

«…Известно, что по инициативе Курчатова весной 1945 года в Германию с тайной миссией был направлен Георгий Флеров. Курчатов хотел получить исчерпывающую информацию о том, насколько немцы продвинулись в создании и испытании атомного оружия и насколько эти наработки могут оказаться полезными для советской атомной программы. Целью поездки должен был стать именно район города Ордруф. Однако добраться советскому ученому удалось лишь до Дрездена, далее территории находились под американским управлением, и пробраться туда незамеченным советскому атомщику не удалось, о чем он и сообщил в письме своему руководству. Когда же спустя короткое время такая возможность у Флерова появилась, его срочно отозвали в Москву».

Этот первый документ был отпечатан на пишущей машинке, так же как и второй, а вот третий и четвертый были написаны от руки и представляли собой отдельные странички, вырванные из блокнота.

Документ N 2

«Есть факты, свидетельствующие, что в высших кругах СС обсуждались возможности использования таких бомб (атомных - Ю.С.) на фронте. Об этом благодаря донесениям разведки было проинформировано и советское военное руководство. Так, Иван Ильичев, возглавлявший в те годы ГРУ, писал в своем докладе в Кремль: «Эти бомбы могут замедлить темпы нашего наступления». До советского руководства была доведена также оценка их эффективности немецкой стороной: использование подобного оружия на Восточном фронте нацисты считали бессмысленным. Была, правда, мысль использовать бомбу для терактов в стратегически важных городах стран антигитлеровской коалиции. Это, как считалось, могло бы стать достаточно эффективным средством давления на возможных переговорах. Такой план существовал, хотя и не был реализован».

Документ N 3

«Научно-фантастические произведения старейшины цеха писателей-фантастов Александра Петровича Казанцева я всегда читал с большим интересом. А тут представилась возможность лично познакомиться с престарелым мэтром. Это случилось в конце семидесятых, когда я впервые в жизни получил от нашего драгоценного Литфонда путевку в писательский санаторий «Золотое Руно», располагавшийся в черте города Гагры. Путевка, правда, оказалась «горящей» и изначально предназначалась кому-то из секретарей Союза писателей СССР, и потому… с меня содрали за нее «полную стоимость с доплатой за беспокойство», как выразилась моя супруга, огорченная тем, что на этот раз я отправляюсь отдыхать на море без нее.

В санатории, как ни странно, половина мест пустовала, и это в самый разгар пресловутого «бархатного сезона». Чудны дела твои, Господи! Точнее дела наших бюрократов от Союза писателей! Меня, как «выдающегося, но не маститого», поселили в отдельный номер на втором этаже «элитного корпуса». Моим соседом по коридору и оказался достопочтимый Александр Петрович. Что удивительно, Казанцеву в ту пору было уже далеко за восемьдесят, но он мог дать фору по «настрою на здоровье» любому молодому, посещая абсолютно все лечебно-профилактические процедуры. Даже те, за которыми приходилось отправляться в другой конец города, где располагалась централизованная курортная гидротерапия, то есть всякие там ванны, включая грязевые, бассейн и прочая физиотерапия. Эта самая гидротерапия обслуживала практически все городские здравницы, которых было около тридцати…

В автобусе, увозившем нас на «грязелечение», мы и разговорились с Казанцевым, пожаловавшимся на ночные боли в левой руке, которая была травмирована при автокатастрофе еще в самом начале 1945 года…

Собственно, с его рассказа о той автокатастрофе все и началось. Именно он подал мне идею написать книгу об особо секретном оружии гитлеровцев, о котором сам писатель проведал во время своей командировки для демонтажа оборудования на заводы небезызвестного Вернера фон Брауна, где велась сборка ракет ФАУ. Кстати, самая последняя модификация этой ракеты предназначалась для доставки боеголовки с атомным зарядом…

- …В ходе той командировки мне удалось собрать интереснейший технический материал, переданный впоследствии мною самому Сергею Павловичу Королеву. Да, да, тому самому! Генеральному конструктору наших космических ракет. Но это было позже, уже после того, как мне удалось несколько оправиться от травм, полученных в автокатастрофе. Теперь я все больше склоняюсь к мысли, что здесь не обошлось без происков наших уважаемых союзников по антигитлеровской коалиции. Да, да, именно их спецслужбы и подстроили аварию… Тогда-то я и повредил левую руку. Она и теперь практически не слушается. Но самое главное, - заулыбался, теребя бородку, Казанцев, - после этой встряски я стал писать фантастику. - Потом улыбка исчезла с его лица, и он вполне серьезно сказал: - Та автокатастрофа стала переломным моментом в моей жизни. Я должен был погибнуть, но… Высшие силы отвели смерть и дали мне возможность уразуметь, что я - это не только физическое тело, а еще и душа, которая с помощью небесных сил способна творить чудеса. Тогда же я начал разрабатывать в своем творчестве идею духовного братства помощников человечества. Они, отработавшие земную карму, отказались от заслуженной небесной нирваны, от вечного наслаждения рая. Они продолжают работать на благо земного человечества, помогая отыскать путь к духовному, к цепи восхождений к совершенству, к вечной жизни…

Поведал мне Казанцев и о событиях более ранних, произошедших в конце памятного 1941 года, когда он в звании майора-инженера занимался разработкой так называемых «сухопутных торпед», хорошо показавших себя во время битвы под Москвой. С их помощью удалось остановить немецкие танки на самых подступах к столице. За эти самые «торпеды» Казанцеву присвоили сразу звание полковника-инженера, минуя подполковника.

Я с большим интересом внимал тому, что говорил человек, проживший большую, насыщенную всевозможными событиями жизнь. Но в тот момент его духовные прозрения меня особенно не заинтересовали, чего не скажешь о «тайном оружии фюрера». Вот это, последнее, настолько заняло мои мысли, что я по давно сложившейся писательской привычке вечером того же дня набросал план будущей книги, отметив, что работа по сбору материала предстоит огромная.

Теперь-то по прошествии многих лет я жалею, что непозволительно мало узнал о «борьбе духа с телом» в большом писателе, каковым всегда считал Александра Петровича. На самом деле именно эта часть наших с ним бесед была самой важной. Сейчас у меня накопилась масса вопросов по этой теме к Казанцеву, но, к величайшему сожалению, его уже нет среди живых…»

Документ N 4

«Ордруфский лагерь смерти стал первым концлагерем, освобожденным американскими войсками во время Второй мировой войны (4 апреля 1945 года). В Швейцарии мне удалось познакомиться с немецким историком Райнером Карлшем, работавшим в местных архивах и заканчивавшим сбор материала для своей книги о нацистских лагерях смерти. Кое-какие из документов он любезно согласился предоставить мне. Об Ордруфе он пишет следующее: «Этот лагерь смерти мог быть одним из двух мест, где нацисты проводили эксперименты в рамках ядерного проекта, убивая пленных под надзором СС, но это предположение не разделяется многими другими историками…»»

Прочитав это, Рыбин вспомнил, что тот же абзац он уже читал в записях Сергеева, найденных на мельнице в горном селении Кирхберг. Но далее шел новый текст.

«…К 1944 году в работах по созданию атомной бомбы помимо Рейхсминистерства почты участвовали также Управление по вооружению (Heereswaffenamt) и СС. Со стороны СС проект курировал генерал Ганс Каммлер.

Карлш утверждает, что в период с октября 1944 по апрель 1945 года нацисты провели по меньшей мере три успешных испытания собственной атомной бомбы. Первое испытание экспериментального заряда проводилось на острове Рюген в Балтийском море в октябре 1944 года, два других - в Тюрингии (Ордруф) в марте 1945 года.

Карлш ссылается в своей рукописи на Эриха Шуманна, профессора Берлинского университета, занимавшего влиятельную позицию в Имперском министерстве науки, воспитания и народного образования (Reichministerium fьr Wissenschaft, Erziehung und Volksbildung), возглавлявшего исследовательский отдел в Управлении по вооружению, архивные материалы которого Карлшу удалось раскопать. Шуманн свидетельствует, что уже в 1944 году сумел при помощи обычных взрывчатых веществ получить температуру в несколько миллионов градусов и высокое давление, достаточное для того, чтобы вызвать ядерную реакцию.

Заметим, что креатурой Эриха Шуманна на посту директора Института физики Кайзера Вильгельма являлся Курт Дибнер.

Согласно разведывательным материалам, собранным секретной миссией «Алсос», стало известно, что именно Шуманн и Дибнер занимали ключевые позиции в германском урановом проекте.

В устной беседе Карлш сказал мне, что готовит сейчас в соавторстве с профессором Марком Улкером статью под заголовком «Новые данные о бомбе Гитлера» и надеется опубликовать ее в одном авторитетном британском научном ежемесячнике. В этой статье, сказал он, будет сообщено о новой нашей находке - это анонимный документ без титульного листа, предположительно датируемый серединой 1945 года, в котором помимо всего прочего имеется чертеж некоего боевого ядерного устройства. Как следует из статьи, в этом «докладе герра Х» содержится большой блок, посвященный теоретическим вопросам создания водородной бомбы.

Опираясь на документальные свидетельства западных и российских архивов, Карлш утверждает, что последний экспериментальный ядерный взрыв был произведен на бывшем военном полигоне Ордруф, расположенном в юго-восточной Тюрингии, 3 марта 1945 года (в то время там располагался концентрационный лагерь под командованием войск СС).

- Испытания в Тюрингии привели к тотальным разрушениям в радиусе 500 метров. В том числе погибли несколько сотен военнопленных, на которых испытывали эту мини-бомбу. Причем некоторые из них «сгорели без следа», - сказал Карлш.

Карлш привел мне показания очевидцев, которые сообщали о «вспышке света такой яркости, что при нем можно было читать газету», за которой последовал внезапный и мощный порыв ветра.

Точку зрения Райнера Карлша разделяет и Фридуордт Уинтерберг, ученый из университета Невады, работавший с ведущими немецкими специалистами того времени. «В 1945 году у Германии была технология для создания бомбы», - утверждает Уинтерберг.

Историк Вольфганг Шваниц из Принстона обнаружил в Национальном архиве США документ, датированный январем 1945 года, из которого явствует, что в США тоже верили в существование у нацистов ядерной программы. В американском документе она названа «сильной» и «быстро развивающейся».

На прощание Карлш сказал мне, что называется, открытым текстом:

- Невзирая на утечку мозгов из предвоенной Германии, здесь оставалось достаточно ученых, способных осуществить самый невероятный проект по созданию «чудо-оружия». В годы войны в Германии полным ходом велись фундаментальные исследования, создавались новые технологии, великолепно работала промышленность. До 1942 года нигде в мире не было лучшей технологии обогащения урана, чем в Германии. Америка существенно отставала в этом отношении».

Далее шли какие-то зашифрованные самим Сергеевым отрывки, из которых Рыбин смог уразуметь только то, что они являлись набросками плана будущих встреч с людьми, имевшими доступ к секретной информации.

* * *

Размышления над прочитанным затянулись у Рыбина за полночь, благо ему никто не мешал - пастора Бонифация вызвали напутствовать в последний путь умиравшего прихожанина. Особенно заинтересовали его записки Сергеева из документа под номером три. Дело в том, что о деятельности агентов ЦРУ США полковник запаса Рыбин знал не понаслышке. Уж кому-кому, а ему-то были хорошо известны методы работы иностранных спецслужб. Поэтому его нисколько не удивили подозрения Казанцева относительно участия американских агентов в устройстве автокатастрофы, высказанные Сергееву во время пребывания обоих на курорте. «Они еще и не на такое способны, - подумалось Владимиру Рыбину, - особенно когда действуют совместно с английской разведкой МИ-6…»

Центральное разведывательное управление США зарождалось в 1947 году. При этом советниками у американцев были представители британской разведки, поскольку последняя насчитывала к тому времени без малого 400 лет стажа и слыла мастером самых разных тайных операций. Англичане и создали ЦРУ по своему образу и подобию. Да вот только МИ-6, славившаяся своими «идеями», была бедна как церковная мышь. Бюджет английской резидентуры составлял всего лишь треть бюджета резидентуры американской. В совместных операциях британцы генерировали идеи, а их коллеги из Штатов - предоставляли деньги. Но ведь хорошо известна поговорка: барышню танцует тот, кто платит…

Поначалу все у коллег по шпионажу шло просто замечательно. Они совместно провели так называемую «Албанскую операцию» в 1953 году, которая заключалась в следующем: подготовить свержение режима «сталиниста» Энвера Ходжи силами спецназа ЦРУ и СИС. Их агентура сообщила о том, что СССР готовит на территории Албании греческих партизан и ведет на побережье строительство укреплений. Для заброски спецназа в Албанию выделили самолеты и водный транспорт, а руководство операцией по линии МИ-6 поручили небезызвестному теперь Киму Филби, успешно работавшему на советскую разведку. В результате почти весь спецназ, высаженный в Албании, был уничтожен. Главный урок, который в ЦРУ извлекли из происшедшего провала, - никогда не вступай в совместную операцию с другой службой. То же самое подтверждали и их собственные успехи в более ранний период, когда никакого ЦРУ еще не существовало и американская разведка работала самостоятельно.

«Да, американцы сумели провернуть большую работу, связанную с прибиранием к рукам наработок немецких ученых в их ядерной программе, - подумал Рыбин. - И нечего удивляться тому, что они столь бесцеремонно попытались расправиться с полковником Казанцевым, ставшим обладателем кое-каких немецких тайн и секретов. Американцы никогда не церемонились с союзниками, особенно с такими, как СССР, считая нашу страну потенциальным противником, следующим в списке после фашистской Германии».

Пастор Бонифаций вернулся перед самым рассветом и застал Рыбина прикорнувшим в кресле. Первыми его словами, когда Владимир открыл глаза, были:

- Мне известно, какого рода материал интересовал нашего общего друга. Знаю, что он встречался с немецким историком Райнером Карлшем. А совсем недавно мне в руки попалась книга Карлша, названная «Бомба Гитлера», на немецком языке. Там много интересного…

Оказывается, еще до объединения Германии в ГДР ходили упорные слухи о том, что при нацистах на полигоне в Тюрингии хранились два ядерных устройства. Некоторые немецкие исследователи высказывали даже совершенно фантастическое предположение, будто именно эти два устройства были сброшены американцами в августе 1945 года на Хиросиму и Нагасаки.

Утверждая, что нацистское военно-морское ведомство провело в октябре 1944 года успешное испытание ядерного оружия на острове Рюген, Карлш ссылается на мнение военного корреспондента итальянской газеты «Корьере делла сера» Луиджи Ромерса, которого в том же октябре 1944 года принимал Адольф Гитлер. Якобы после встречи с фюрером итальянского журналиста повезли на самолете на «секретный остров» в Балтийском море, где он наблюдал взрыв необычайно большой силы, сопровождавшийся исключительно мощным свечением. Затем Ромерса облачили в защитный костюм и провели по территории, пораженной взрывом. При этом немецкие вояки все время упоминали о какой-то «распадающейся бомбе» (Zerlegungsbombe). Сейчас Луиджи Ромерс все еще жив, ему далеко за восемьдесят, и он действительно часто рассказывает о том, как в октябре 1944?го пользовался «гостеприимством самого Адольфа», но при этом утверждает, что точно не может указать тот остров, на который привезли его тогда немцы.

Гораздо большего доверия, чем рассказ Ромерса, заслуживает, по мнению специалистов, свидетельство Клеры Вернер, которая 4 марта 1945 года из крепости Ваксенбург наблюдала за проведением на военном полигоне Ордруф взрыва огромной мощности. Клер упоминает «сильное свечение» во время взрыва, а также то, что местные жители страдали после этого сильными головными болями и кровотечением из носа. Существуют показания жителей Ордруфа, свидетельствующие, что некоторые из них вместе с военнослужащими войск СС устраивали большие костры, на которых сжигали трупы пострадавших от взрыва. У всех пострадавших были сильные ожоги. Все погибшие, по мнению Карлша, были узниками расположенного неподалеку концлагеря Бухенвальд. Эсэсовцы при этом хвастались, что на этом месте провели испытание оружия, о котором «скоро заговорит весь мир».

По мнению Карлша, существует секретное донесение советской военной разведки, сообщающее, что в Тюрингии в марте 1945 года были проведены испытания двух мощных взрывных устройств. Якобы в этом донесении речь идет о наблюдавшемся после взрыва сильном «радиоактивном эффекте» и о том, что тип взорванного устройства позволяет предположить использование в нем урана-235. Все заключенные, размещенные в зоне поражения при взрыве, были уничтожены, некоторые из них «сгорели без следа». В донесении разведки, утверждает Карлш, была выражена озабоченность тем, что в случае принятия на вооружение подобных взрывных устройств наступление Красной армии может быть существенным образом замедленно. Немецкий историк приводит в своей книги даже фотокопию этого «донесения», однако качество копии не позволяет сделать стопроцентный вывод о том, когда именно документ был составлен.

В настоящее время в Германии проводятся исследования проб грунта, взятого на территории бывшего нацистского военного полигона в Тюрингии. Первые результаты исследований уже известны, они указывают на высокое содержание в образцах почвы радиоактивных элементов.

- …Да вот только дальнейшие исследования почему-то прекращены, а все предварительные результаты признаны ошибочными, - развел руками в завершении пересказа содержания книги пастор Бонифаций. - Видимо, кому-то очень нужно, чтобы общественность ничего не знала об этом дьявольском полигоне смерти.

«А об исследовании проб грунта в Тюрингии я уже где-то читал, - подумал Рыбин и тут же чуть было не хлопнул себя ладонью по лбу. - Ну конечно же! В записках самого Юлиана, когда меня охмурила прекрасная ведьмочка по имени Берта с Чертовой мельницы… Или это я ее охмурил?.. Теперь уж и не разберешь. Главное, что все закончилось полюбовно…»

Затем пастор заговорил о Тюрингии и об одном своем знакомце:

- Есть в Тюрингии такое странное местечко под названием Вольфхауз, что означает в переводе на русский «Волчий дом». Там проживает мой знакомый Фриц Зиценберг.

- Кто такой? - уточнил Рыбин, подумав, что эта фамилия фигурирует в списках Сергеева под номером два в правом столбце, сразу после ресторатора из Мюнхена, и значит, это весьма опасная личность.

- У Зиценберга особое отношение к Богу, - ответил пастор Бонифаций. - Но мне почему-то кажется, что он заложил душу врагу рода человеческого, как герой Гёте Фауст. Он довольно известный специалист в своей области, очень обеспеченный человек, но… Никогда не знаешь, как он поведет себя в следующий момент… И потому давайте на всякий случай подстрахуемся. Ровно через пять дней я буду ждать вас… в отеле «Шенру» на берегу озера Фаакер-Зее. Это очень красивое место! Композитор Густав Малер подолгу жил там и писал свои чудесные произведения…

* * *

«В записках Сергеева встречаются упоминания о том, что наша разведка сообщала в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов о разработках в области атомного оружия, - припоминал Рыбин, пока колесил по дорогам Европы, добираясь до местечка Вольфхауз в Тюрингии. - Но никаких точных данных он не приводит. А у меня имеются абсолютно точные сведения, что руководство советской внешней разведки (и в частности генерал Павел Судоплатов) имело прямое отношение к работе над этой проблемой. С 1944 по 1947 год он возглавлял подразделения, зашифрованные литерами «С» (группа Судоплатова) и «К». Первое из них занималось добыванием и обработкой поступающей научно-технической информации по атомной бомбе, второе - контрразведывательным обеспечением советской атомной промышленности.

Работа группы «С» началась 2 февраля 1944 года, и этот день можно считать формальной датой начало работы разведки по атомной проблематике. Однако фактически разведка стала получать информацию с сентября 1941 года, когда один из членов «Кембриджской пятерки» Дональд Маклейн передал нам секретный шестидесятистраничный доклад британского военного кабинета о возможности создания через два года урановой бомбы. Этот проект носил название в переводе на русский «Трубный сплав». Затем информация стала поступать и из других источников. В апреле 1943?го в Академии наук СССР была создана специальная лаборатория N 2 по атомной проблеме, которой руководил Курчатов. Ученые работали в тесном контакте с разведчиками. В письме от 7 мая 1943 года на имя заместителя председателя Совнаркома Первухина Курчатов, в частности, писал по поводу информации, поступившей от разведки: «Получение данного материала имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки. Теперь мы имеем важные ориентиры. Они дают возможность нам миновать многие весьма трудоемкие фазы…»

Осенью 1944 года общее руководство работами по созданию атомного оружия официально возглавил Берия, который в качестве заместителя председателя правительства курировал вопросы производства оружия и боеприпасов. Конечно, ни Берия, ни Судоплатов, равно как и американский генерал Гровс, руководивший аналогичным проектом в США, не имели представления о распаде атомного ядра и прочих премудростях, которыми занимались ученые-физики. Но Судоплатов быстро и легко сумел найти общий язык с такими корифеями науки, как Иоффе, Курчатов, Алиханов и другие. Ученым и членам их семей были созданы все условия для плодотворной работы и привилегированные, особенно ценимые в военное время бытовые условия, обеспечена их безопасность и неприкасаемость.

В США и Англии сбором информации по атомной бомбе занимались талантливые разведчики Квасников, Яцков, Барковский, Феклисов, Семенов, Хейфец, Василевский и другие.

Описание конструкции атомной бомбы было получено в январе 1945 года. Поступили данные об эксплуатации первых атомных реакторов, конструкции фокусирующих взрывных линз, о размерах критической массы урана и плутония, детонаторном устройстве, последовательности сборки бомбы и другие, а также о строительстве и конструктивных особенностях заводов по очистке и разделению изотопов урана. Одной из заслуг отдела «С» стал вывоз немецких ученых-атомщиков в Россию. Тех, конечно, кого раньше не успели захватить американские спецслужбы.

О том, как наша внешняя разведка работала по атомной проблематике, сейчас написано достаточно много. Но нельзя забывать, что и предшественники в военной разведке, к которой я имел честь принадлежать, проделали огромную работу в этом деле. И, конечно же, наши ученые создали бы атомную бомбу и без помощи разведок, да только это заняло бы намного больше времени и стоило бы куда дороже.

Кстати, с США все наши контакты по атомной программе были прекращены в 1946 году. Их продолжили в Англии, где с осведомителем Фуксом встречался Феклисов, работавший под руководством резидента Горского.

Говоря откровенно, никакого «Штирлица» у советской разведки не было. К сожалению! Подобную «мечту» воплотил в жизнь автор, взяв для описания любимого теперь героя-разведчика черты многих и многих людей. Наша внешняя разведка тогда располагала в Германии группой Шульце-Бойзена в штабе ВВС, группами Харнака в министерстве экономики, Кукхова - в МИДе, Лемана - в гестапо. Это то, что касается СВР. А нашу военную разведку в Германии весьма успешно представляли Ильза Штебе и Шелия, работавшие в германском МИДе. Только кто про них сейчас знает?..»

Фриц Зиценберг владел довольно приметным в череде других усадеб коттеджем, буквально утопавшим в буйной растительности. Садовников у Зиценберга явно не водилось, и потому участок земли вокруг мрачного черного строения зарос до такой степени, что казалось, будто никто тут и не живет. Зато здесь водились здоровенные черные сторожевые псы, свободно перемещавшиеся вдоль невысокого забора. Они даже не лаяли, просто гремели цепями, как ночные привидения, и от одного этого хотелось обойти этот неприветливый дом стороной.

Однако Рыбин, заранее созвонившийся с хозяином коттеджа и условившийся с ним о визите, уверенно нажал кнопку на металлической дверце высокой калитки.

- Кто там? - спросил на немецком по-старчески дребезжащий голос из динамика.

- Моя фамилия Рыбин, - представился Владимир. - Мы с вами договаривались о встрече.

И только после этого калитка медленно открылась.

Зиценберг оказался плешивым стариком лет под восемьдесят с маленькой головенкой и каким-то болезненно-алчным блеском в глазах, худым и желчным. Одет он был в до невозможности поношенный халат, чем сразу напомнил Рыбину образ Плюшкина из бессмертных «Мертвых душ» Гоголя.

- Про-о-ходите, - заикаясь, прокашлял старик. - Что это вы там г-говорили о с-смерти Юлика Сергеева? Он д-действительно умер? Очень ж-жаль. Ум-мирают еще д-довольно молодые люди, полные с-сил и т-творческих замыслов, а мы - с-старики - живем и з-здравствуем. А все п-почему? Опыт п-прожитых лет, знаете ли, помноженный на м-мудрость веков. Зачем п-повторять чужие ошибки? На чужих ошибках надо учиться. Даже если это касается жизни и с-смерти. Особенно если это касается жизни и с-смерти! - подчеркнул Зиценберг, так и не предложив гостю присесть.

- У вас должны были остаться кое-какие записи Сергеева, которые мне необходимы. Не могли бы вы мне их предоставить? - с какой-то просительной интонацией в голосе осведомился Рыбин.

- А с чего вы взяли, что у меня имеются его з-записки? Нет! Никаких з-записок Сергеева у меня не с-сохранилось. Они были, я не отрицаю. Но потом их з-забрали. Вот именно, да, у меня их з-забрали! - категорично рубанул воздух костлявой рукой старик.

- И кто, если не секрет? - не отставал Рыбин.

- Вы действительно хотите з-знать о том, кто их з-забрал? - ощерился беззубым ртом безумный старикашка.

- Да, очень хочу! - повысил голос Рыбин, которого чрезвычайно раздражала манера Зиценберга говорить.

- Хорошо, - кротко проговорил Зиценберг и как-то по-особому щелкнул пальцами правой руки. - З-записки Сергеева находятся вот у этих людей, которые сейчас стоят у вас за с-спиной.

Резко обернувшись, Владимир действительно обнаружил сзади четверых здоровенных парней в кожаных куртках, в двух из которых он сразу же узнал бритоголовых, охотившихся за ним еще в Мюнхене. У этих последних в руках поблескивали вороненые стволы браунингов, а в выражениях их лиц Рыбин уловил огромное желание поскорее открыть пальбу.

«Ну уж нет, этого удовольствия я вам не доставлю, - подумал Рыбин, сдержав первый порыв ввязаться в драку. - Сейчас не время демонстрировать мои способности в области рукопашного боя…»

- Вы правильно оценили с-ситуацию, - кивнул Зиценберг. - Драться с этими л-людьми бесполезно. У них моя б-бойцовская школа, школа абвера!..

Сидя в темном подвале со связанными за спиной руками, Рыбин постарался максимально расслабиться, чтобы подготовиться к схватке с боевиками Зиценберга, как только те освободят его от пут. Закрыв глаза, он попытался представить Юлиана Сергеева, живого и веселого, каким тот был однажды в их совместном перелете из Москвы в Адлер.

- Всегда завидовал нашему первому покорителю космоса, - проговорил Юлиан, поудобнее устраиваясь в самолетном кресле у иллюминатора. - Юрий Алексеевич обладал уникальной волей. Он мог, к примеру, приказать себе спать даже в автобусе, который вез его на стартовую площадку космодрома.

- Вы были знакомы с Гагариным? - поинтересовался Рыбин.

- Не так, чтобы слишком близко, но интервьюировать для газеты приходилось. Очень интересный человек! А знал сколько! Рассказал мне и про то, как «заболел небом», и почему пришел в авиацию. Первым толчком к этому стали археологические открытия, о которых он узнал из газет. Оказывается, еще три с половиной тысячи лет назад человеческий гений сумел прорваться к небесам. И первым человеком, смастерившим себе крылья и полетевшим на них, стал Дедал, считавшийся ранее мифическим героем. Но он действительно существовал, жил в Афинах, создал множество инженерных сооружений, а потом его ложно обвинили в каком-то тяжком преступлении и он вынужден был бежать на остров Крит, где и стал архитектором знаменитого Лабиринта в Кноссе.

- Вспоминается греческий миф о царе Миносе и противоестественных страстях его жены Пасифаи, у которой от сожительства с быком родился урод Минотавр, - продемонстрировал свои знания в области античности Рыбин. - Да, там еще был Тесей и знаменитая нить Ариадны…

- Точно, - кивнул Сергеев. - Тесею и Ариадне помог советом мудрый Дедал. Это он подал идею о «нити», за это его вместе с сыном Икаром заточили в том же Лабиринте. Но хитрец Дедал наловил птиц, сделал из перьев две пары больших крыльев, скрепив их воском, и был таков. Вот только у молодого Икара ума не хватило не подниматься чересчур высоко. Он, как ты знаешь, погиб, когда приблизился к Солнцу. Так вот, Гагарин тоже мечтал высоко летать, и ему это с помощью генерального конструктора Королева вполне удалось.

- Сколько же интересных людей вы знали! - искренне позавидовал Рыбин. - Говорят, вы встречались даже со знаменитой слепой провидицей Вангой?..

- Было дело. Тогда бабе Ванге исполнилось 78 лет. Встречался я с ней в местечке Рупите, недалеко от болгарского городка Петрича. Мне сказали, что я обязательно должен принести с собой кусочек сахара, который перед этим нужно было всю ночь продержать под моей подушкой в гостиничном номере. Сказано - сделано! И вот я у нее в гостях. Первым делом задаю ей вопрос на засыпку: «Что нас, все человечество, ожидает в недалеком будущем?» Она отвечает после некоторого молчания: «Придет время чудес. Наука сделает большие открытия в области нематериального. Ученые найдут нужные сведения в древних книгах». Честно сказать, в этот момент рядом с этой мудрой женщиной я почувствовал себя несмышленым ребенком… Спрашиваю дальше: «Знаю, что у вас были многие представители из Советского Союза. Среди них Леонид Леонов, Расул Гамзатов, Евгений Евтушенко, Вячеслав Тихонов, Святослав Рерих… Все они получили от вас исчерпывающие ответы на свои вопросы. Как вам удается узнавать всю подноготную?..» Последовал ответ: «Вижу конкретные картины: облик человека, пейзаж, обстановку. Причем совершенно неважно, когда все это происходит - в прошлом, настоящем или будущем. Всю жизнь человека я вижу, как на кинопленке… Хочешь спросить: могу ли я читать мысли человека? Могу. Твои же мысли я прочитала. Да, могу читать их даже на расстоянии. А на каком языке говорят иностранцы, это для меня не имеет значения…» Снова задаю вопрос: «Если определенному человеку вы предскажете несчастье или даже смерть, сможете их предотвратить?» «Нет, не смогу. Этого не смогут сделать ни я, ни сам человек». «Есть у вас ощущение, что ваш дар запрограммирован высшими силами?» «Да, - отвечает она, - чаще всего слышу голос и вижу прозрачную фигуру, подобную человеческому отражению в воде». «Как вы воспринимаете умершего: во плоти, в виде духа или как-то иначе?» - продолжаю допытываться. «Я вижу его образ и слышу голос». Потом спросил о переселении душ, о том, есть ли разум в нашей Вселенной, находящийся на одинаковом уровне с нашей цивилизацией, но ответа не получил. Ванга промолчала. Сказала только в конце: «Почему ты ничего не спросил о себе? Ты мудрый человек… За это отвечу на твой вопрос о том, произойдет ли встреча с представителями других миров. Да, произойдет. Они будут с планеты, которая на их языке называется «Валефим». Они сами вступят в контакт с земным человечеством…» Позже от племянницы Ванги филолога Красимиры Стояновой я узнал, что Ванга слышит голоса из другого мира только в местечке Рупите. «Существует местное поверье, будто здесь, в Рупите, закопана золотая статуя всадника в натуральный рост. Это статуя святого Константина, которого зарыли в землю христиане, когда сюда пришли турки, - говорила Красимира. - Возможно, что это могла быть еще более древняя статуя фракийского бога Хероса, так как именно в этом районе обнаружены древние мраморные плиты с его изображением. Во всяком случае, самые первые видения моей тетки связаны со всадником, с которым она якобы разговаривала у колодца. Он сообщил ей, что начинается большая война, и предупредил Вангу, что она будет ясновидицей и станет вещать о «живых и мертвых»». Вот так, дорогой мой! А ты спрашиваешь, материалист я или не материалист…

- Написали бы обо всем этом книгу, - предложил Рыбин.

- Когда-нибудь обязательно напишу, - пообещал Сергеев…

От воспоминаний Рыбина отвлек резкий шум в доме Зиценберга: звуки выстрелов, топот ног, грохот передвигаемой мебели, звон разбитого стекла… «Похоже, наверху затеяли целое сражение, - сказал самому себе Рыбин. - Неужели бритоголовые господа что-то между собой не поделили?..»

Перестрелка продолжалась минут десять, а потом все стихло, и только остро запахло пороховым дымом. Но не прошло и минуты, как раздался скрип отпираемой двери, вспыхнул свет сразу от двух мощных фонарей, ослепивших Рыбина, и голос, прохиндейский голос герра Зиценберга, произнес:

- Второй з-заложник здесь, в подвале. Эти н-негодяи хотели его пристрелить, если я откажусь выплатить им выкуп… в миллион евро!

«Ну и ну! - от подобных слов у Рыбина просто челюсть отвисла. - Прав был пастор Бонифаций, когда предупреждал, что от этого Фрица можно ожидать чего угодно».

Между тем люди в полицейской форме освободили Рыбина от пут и помогли выбраться из подвала. В комнате, где его захватили каких-то два часа назад, царил полный кавардак: мебель была разбита, в окнах не сохранилось ни одного целого стекла, а на полу в разных позах валялись тела бритоголовых. И все время, пока Рыбин осматривался, он слышал нудно бубнящий голос заики Зиценберга:

- Эти п-подонки р-решили захватить в з-заложники меня, их дорогого учителя! Они почему-то решили, что у меня хра-а-нятся «деньги партии»… Глупцы! З-захватили они и русского ж-журналиста, который появился сразу после их п-прихода. С русским мы вместе пишем книгу о п-прошлом и н-настоящем моего любимого фатерлянда! Хорошо еще, что все это я п-предвидел и с-сумел известить п-полицейские власти з-заранее!..

Когда полицейский инспектор начал допрос Рыбина, то сразу предупредил его:

- Советую вам придерживаться версии событий, произошедших здесь, которую выдвинул уважаемый герр Зиценберг. Любая другая версия может очень усложнить ваше положение… Вам это надо? Итак… Что здесь произошло?..

* * *

За годы работы в разведке Рыбин привык к общению с разными людьми, потому поведение Зиценберга, пригласившего «своего русского соавтора» сразу после погрома в собственном доме в шикарный ресторан, его не удивило, только еще раз заставило задуматься о том, чего же добивается бывший абверовец, который даже не считает нужным скрывать от других этот весьма негативный факт своей биографии.

В ресторан с более чем странным названием «Хенде хох» его привезла троица совсем еще юных, но уже бритоголовых парней, которым Зиценберг поручил «стать гидами для русского друга». На самом же деле «новые кадры» Фрица, похоже, просто присматривали за Рыбиным, не давая самостоятельно ступить и шагу, не то что сделать звонок по телефону.

В отдельном кабинете за накрытым столом кроме Зиценберга находились еще двое незнакомцев - типичных немецких бюргеров - толстомордых, с вываливающимися за ремни животами. Чувствовалось, что они «опоздавших не ждут», и потому уже изрядно навеселе.

- А вот и герр Рыбин - наш новый д-друг! - произнес Зиценберг, даже не вставая из-за стола. - Герр Рыбин, п-познакомьтесь с еще д-двумя вашими с-соавторами. Это герр Дринке, - указал он на толстяка, сидевшего слева, затем ткнул пальцем в того, кто расположился справа: - А это герр Дранке. Будем с-считать, что это их литературные п-псевдонимы… Когда наша книга будет написана и напечатана, они п-помогут сделать ее экранную в-версию. Короче г-говоря, она будет экра-а-низирована…

- Да, да, книга будет обязательно напечатана! - рыгнув, веско сказал герр Дринке, потрясая зобом, как у индюка.

- И обязательно экранизирована! - не сказал, а прокричал герр Дранке: чувствовалось, что он забияка и жуткий выпивоха, потому что чуть ли не после каждой фразы позволял себе сделать хороший глоток шнапса.

- С-скажите, герр Рыбин, вы уже д-договорились с издателем? - поинтересовался Зиценберг, который так и не предложил «соавтору» сесть за стол.

- Да, у меня имеется устный договор с очень крупным издателем… Но почему вы так уверены, что я буду работать вместе с вами?.. - не скрывая брезгливости, спросил Рыбин.

- Вы же умный ч-человек, герр Рыбин, - покачав головой, ответил Зиценберг и поправил вставную челюсть. - Не п-повторяйте ошибок своего п-предшественника. Юлик Сергеев хотел п-провернуть это дело без нас. Но вовремя осознал свою ошибку. И з-заключил с нами договор о с-сотрудничестве. Можете ознакомиться… Да вы присядьте! Так будет удобнее ч-читать…

Рыбин взял в руки какие-то бумаги, переданные Зиценбергом. Это были две копии договора о сотрудничестве на русском и немецком языках. И под обоими стояла подпись Сергеева.

- Может быть, подпись Юлиана подделана… - засомневался Рыбин.

- Не сомневайтесь, подпись подлинная! - снова рыгнув, произнес герр Дринке.

- Точно! - погладил себя по животу герр Дранке. - Мы хорошо работали с герром Сергеевым, очень хорошо! Но потом…

- Он был похищен прямо из номера «люкс» лучшей гостиницы, где мы создали для него все условия. При этом пропала и та часть рукописи будущей книги, которую он успел написать, - пояснил герр Дринке, ковыряя во рту пластиковой зубочисткой.

- И кто же мог с ним расправиться?.. - недоверчиво спросил Рыбин.

- Пока еще точно не известно, - чересчур громко ответил герр Дранке. - Но кое-какие соображения на этот счет у нас уже имеются… Чуть позже мы сообщим вам все, что должно будет войти в книгу, - сказав это, крикун смочил горло очередной порцией выпивки.

- С-скажите, - снова встрял в разговор Зиценберг, - когда вы должны будете встретиться с издателем?

- Как только будет готов синопсис и первые три главы, - произнес Рыбин, решив до поры до времени не перечить своим так называемым «соавторам». При этом он подумал: «Посмотрим, что выйдет из подобного сотрудничества. Однако действовать нужно очень и очень осмотрительно. Похоже, что эти люди - весьма и весьма влиятельны в этом царстве-государстве».

Словно подтверждая его мысли, герр Дринке возмущенно изрек:

- И я знаю, кто похитил наш совместный с герром Сергеевым труд! Это сделали янки! Да-да, именно эти беспардонные и несносные янки! Больше некому… До поры до времени мы всячески скрывали особый интерес янки к нашей работе, но теперь, когда они проявили себя совсем недружественно по отношению к нам, мы больше ничего скрывать не станем. Мы отразим все неблаговидные делишки янки, возомнивших себя мировыми диктаторами, на страницах нашей книги. Чертовы янки!

При этом высказывании Зиценберг и Дранке с явным осуждением посмотрели на своего коллегу.

- Все это пока только наши домыслы, - сразу поправился герр Дринке. - Но янки все равно мерзавцы!

С этой сентенцией Рыбин не мог не согласиться. Далее «соавторы» перешли на «личность» самого Рыбина.

- За вашими похождениями, герр Рыбин, мы очень внимательно следим с того самого момента, как вы появились в Мюнхене. После визита в ресторан герра Штанхеля вы отправились к дочери покойного герра Реслера, с которой провели незабываемую ночь. Незабываемую для нее. Затем вы направились к падре Бонифацию и… Короче, мы все про вас знаем! У вас на руках сейчас, чего уж скрывать, ценные материалы. И мы не будем требовать их у вас. Зачем? Вы все равно их используете в работе над книгой… - Все это произнес на одном дыхании герр Дранке, после чего выпил целую рюмку шнапса.

- Да, мы все знаем! Очень рекомендую вам не упираться, а срочно браться за дело. Начальные главы книги должны быть написаны в кратчайший срок, - это уже сказал герр Дринке.

- Именно так! - подтвердил Фриц Зиценберг, закатив глаза, будто впал в транс. - Вам надо хорошо п-поработать, герр Рыбин! Так же, как некогда работали мы с адмиралом Канарисом. Хорошее было время! Но все кончилось п-плавчевно для адмирала… Фюрер п-приказал его п-повесить. Затем мы хорошо п-поработали с Вальтером… Фамилия Шелленберг вам з-знакома? Да, Вальтер Шелленберг был совсем не дурак! Впрочем, это теперь не имеет большого значения. Это только наша история. Работайте, герр Рыбин! И вы п-получите свое!..

Вечером того же дня Владимир въехал в шикарный номер «люкс» самой лучшей местной гостиницы и с удовольствием обнаружил в нем стационарный компьютер, подключенный к сети, лазерный струйный принтер и даже музыкальную систему, встретившую своего нового временного хозяина развеселой немецкой песенкой «Гутен таг, фрау Гретхен!»

На синопсис и первые три главы будущей книги Рыбину понадобилось два дня. Причем в первой же главе Владимир использовал материал, который нашел в одном из файлов на жестком диске компьютера, записанный «соавторами» специально для него…

«Мы приводим точку зрения историка науки и действительного члена Российской академии естественных наук, заведующего лабораторией экспертных оценок Академии прогнозирования, а также академика Российской академии космонавтики имени К.Э. Циолковского, специалиста в области физики взрыва Валентина Белоконя, который предпринял собственные изыскания в области нашего «атомного проекта»: «Сегодня распространенную версию о том, что немцы безнадежно отстали от Лос-Аламосской группы и то ли не смогли, то ли не захотели вовремя сделать атомное супероружие, можно считать опровергнутой. Дело в том, что в российском президентском архиве обнаружено письмо Курчатова к Берии от 30 марта 1945 года, в котором приводится «…описание конструкции немецкой атомной бомбы, предназначенной к транспортировке на «Фау»…» Речь могла идти о «Фау-2» (V-2 или А-4) Вернера фон Брауна. Эта ракета несла достаточно массивную боеголовку (до 975 килограммов), ее скорость у цели превышала километр в секунду, стартовая система была мобильна, допускался даже подводный старт из контейнера, буксируемого подлодкой. Немецкие 88?метровые серийные подлодки типа IX D могли проплыть (в надводном положении) около 30 тысяч километров. Конструкция бомбы массой не более одной тонны была разработана (вероятно, группой Курта Дибнера) в Германии к концу 1944?го не без ведома Вайцзеккера и Гейзенберга. Это была имплозионная бомба, как и взорванный первым в пустыне Аламогодро американский «Толстяк», но не из плутония-239, а из урана-235. Необходимое количество этого материала немцы так и не наготовили, хотя природного металлического урана у них до конца войны хватило бы, пожалуй, на сотню бомб. И не будь столь «авантюрного и кровопролитного» наступления наших войск… Лондон, Москва и Нью-Йорк вполне могли бы быть стерты с лица земли».

Далее была приписка, выделенная красным шрифтом: «И были бы стерты! Это утверждаю я - Фриц Зиценберг, бывший сотрудник абвера, занимавшийся под руководством сначала адмирала Канариса, а затем Вальтера Шелленберга мероприятиями контрразведывательного характера, который многое сделал для обеспечения особой секретности «атомной программы» и «тайного оружия возмездия»! Кстати сказать, русский академик Белоконь опубликовал свой материал за три года до выхода в свет книги Райнера Карлша. Но еще раньше, примерно за полвека до Белоконя, те же самые мысли высказывал чилийский писатель и путешественник, автор многих книг Мигель Серрано. Далее я привожу некоторые выдержки из его статей, посвященных германскому урановому проекту.

Ссылаясь на весьма надежные источники, Серрано утверждал, что ядерную бомбу впервые изготовили немецкие ученые. При этом им удалось достичь такой концентрации урана, что его можно было бы уместить в небольшую и легко транспортируемую бомбу путем применения «имплозивной науки». Причем опыт с атомными бомбами был лишь одним в долгой серии более важных и более глубинных исследований, ориентированных в направлении, прямо противоположном опытам с атомным оружием, так как задача «имплозивной науки» состояла не в том, чтобы извлечь энергию из разделения и разложения вещества, а, напротив, соединить разделенное, «опрокинуть вещество внутрь него», «имплозировать субстанцию».

Самое интересное, что в этом пункте своих построений Серрано вплотную приблизился к святая святых атомного (и не только атомного) проекта.

Теория имплозии была разработана еще в начале 1940?х годов немецкими инженерами Готфридом Гудерлеем и Куртом Дибнером (которому Райнер Карлш и приписывает авторство немецкой атомной бомбы), а также Клаусом Фуксом (конструктором американской А-бомбы, также выходцем, или, если угодно, «беженцем» из Германии, что немаловажно). Отсюда, неудивительно, что, несмотря на такую вроде бы «древность» теории имплозии, многие ее аспекты, особенно касающиеся неустойчивости процесса, до сих пор остаются одним из ключевых атомных секретов!

Для «простой» бомбы, сделанной по пушечной схеме (эта схема была реализована в первой боевой атомной - урановой - бомбе, якобы сброшенной на Хиросиму), требуется большое количество высокоочищеного урана-235. Для имплозивной же бомбы можно использовать не очень чистый уран-235 (теоретически это может быть всего 20 и даже 14 %), но взрыв тогда потребует высокой степени сжатия, добиться которой чрезвычайно сложно.

Однако, согласно свидетельству профессора Шуманна, подобное высокое давление, достаточное для того, чтобы вызвать ядерную реакцию, было получено им уже в 1944 году при помощи обычных взрывчатых веществ!

В конце мая 1944 года профессор Герлах кратко упомянул о серии оригинальных ядерных экспериментов, совершенно отличных от проводившихся до того в Германии, проходивших на армейском исследовательском полигоне в Куммерсдорфе под руководством доктора Дибнера: «Широким фронтом проводится исследование возможности высвобождения энергии атома методом, отличным от тех, которые основаны на расщеплении ядер урана».

Речь шла о работе группы Дибнера над термоядерным расщеплением.

Дэвид Ирвинг пишет: «Об их работе до сих пор никогда не упоминали в литературе… Единственный след, оставшийся от этих экспериментов в Готтове, захваченном русскими в конце войны, - это отчет на шести страницах в коллекции документов «Алсос» в Оак Ридж, Теннеси. Он озаглавлен: «Эксперименты в области инициирования ядерной реакции с помощью взрывчатых веществ». Известно теперь, что эти опыты с тех пор были возобновлены в некоторых европейских странах».

Далее Серрано сообщает, что после поражения в войне немецкие ядерные бомбы (общим числом 5) попали в руки союзников. Сами же ядерщики США и СССР никогда бы не смогли и не могут в настоящее время получить такую концентрацию урана, поскольку методы «альтернативной науки» остаются вне пределов их досягаемости. Все, что они могут строить - это гигантские атомные реакторы, которые они и взрывают в процессе ядерных испытаний. Из пяти же компактных бомб германского производства две были сброшены на Японию, одна взорвана в Калифорнии, а две все еще хранятся в тайных арсеналах США или СССР (теперь уже России). Постоянные же политические разговоры о ядерных вооружениях Серрано считает средством политической манипуляции…

В этой связи хотелось бы подробнее остановиться на американской секретной миссии «Алсос» (перевод с греческого означает «роща, лесок»), которая имела целью перехватить (в том числе и у своих бывших союзников по «антигитлеровской коалиции») результаты немецких работ по созданию атомной бомбы и других перспективных научных разработок, а главное - не допустить, чтобы все это попало в руки Советского Союза.

Миссия создавалась совместно с отделом G-2 армии, «Манхэттенским проектом», руководимым генералом Гроувзом, Бюро научных исследований и разработок (OSRD), руководимым Ваневаром Бушем, и военно-морскими силами. Командовать миссией поручили подполковнику Борису Т. Пашу, офицеру американской Службы военной разведки. Миссии предстояло собирать информацию о различных научно-исследовательских направлениях германских исследований, как то: «Урановая проблема», «Бактериологическое оружие», «Организация вражеских научных исследований», «Исследования по аэронавтике», «Неконтактные взрыватели», «Германские исследовательские центры управляемых ракет», «Участие министерства Шпеера в научных исследованиях», «Химические исследования», «Исследования по получению горючего из сланцев» и «Прочие исследования, представляющие разведывательный интерес».

О степени секретности миссии можно судить хотя бы по тому обстоятельству, что урановый проект должен быть сохранен в тайне даже от весьма высокопоставленных американцев; в каждой из организаций, с которыми миссия имела дело, только один или два работника имели некоторое представление об ее истинных задачах. Так, в штабе Эйзенхауэра в дела миссии был посвящен только один офицер. А на завершающем этапе операции в Европу был откомандирован руководитель органов безопасности всего «Манхэттенского проекта» полковник Лансдейл! Однако, несмотря на их старания, в Советский Союз были вывезены несколько сотен (!) немецких ученых, которые «внесли значительный вклад в «Атомный проект СССР», - рассказывает писатель-историк Владимир Губарев. - Их по праву можно считать «соавторами» нашей первой атомной бомбы. Более того, стараниями НКВД в Германии удалось добыть и «сырье». К концу войны там было произведено 15 тонн металлического урана. Германский уран использовали в промышленном реакторе «Челябинска-40», где был получен плутоний для первой советской атомной бомбы. После ее испытания немецкий физик Н. Риль стал Героем Социалистического Труда, а многие его соотечественники были награждены советскими орденами и медалями».

И это, заметим, только видимая (так сказать, официально допущенная к демонстрации) часть айсберга!..

Как нам кажется, именно в этом свете следует воспринимать следующий трагический эпизод, описанный в книге Дэвида Ирвинга: «Следует упомянуть еще одну из последних работ Дибнера, опубликованную под псевдонимом Вернер Тауторус в 1956 году в Atomkernenergie, SS. 368-370, 423-425, - каталог 228 германских докладов военного времени с датами. Эта публикация заставляет предполагать, что где-то у Дибнера должна была храниться коллекция документов военного времени. Но он умер в 1964 году, вскоре после того, как я вступил с ним в переписку. Мои исследования его досье во Фленсбурге не внесли ясности в эту проблему».

Отметим, что доктор Баше, непосредственный начальник Дибнера в Управлении армейского вооружения в Берлине, погиб в боях за Куммерсдорф в последние пять дней войны. Судьба же профессора Шуманна неизвестна до сих пор: он просто исчез…

Несмотря на кажущуюся экстравагантность конспирологических построений Мигеля Серрано, необходимо учесть хотя бы тот факт, что с 1964 по 1970 год он являлся послом Чили при Международном комитете по атомной энергии в Вене и комитете ООН по промышленному развитию. Не стоит забывать также и о его личных связях с видными политическими, религиозными, научными и культурными деятелями ХХ века - Николаем Рерихом, Индирой Ганди, далай-ламой, Германом Виртом, Карлом Юнгом, Германом Гессе, Эзрой Паундом, Юлиусом Эволой, а также Отто Скорцени, Леоном Дегреллем, канцлером Крайски, Аугусто Пиночетом и многими другими.

В интересующем нас контексте примечательна связь Серрано с профессором Германом Виртом (годы жизни 1885-1981), который стоял у истоков научно-исследовательской структуры СС «Ананербе» («Наследие предков»). На ее программы в Третьем рейхе было затрачено больше средств, нежели на знаменитый «Манхэттенский проект». Именно «Ананербе» курировало проект «оружие возмездия» и, в частности, программу создания баллистических ракет «ФАУ»…»

* * *

Вторично Вену Рыбин посетил уже под конвоем двух джипов с тонированными стеклами, больше походивших на бронетранспортеры, чем на обычные малолитражки.

Издатель Пьер Лаффорт встретил его все в том же отдельном кабинете с накрытым столом в ресторане «Зельден» на Лихтейн-штрассе. Он, нацепив очки на нос, долго вертел перед собой предоставленные начальные главы и синопсис всей будущей книги. За это время Рыбин успел хорошо перекусить, даже не притронувшись к спиртному, хотя бутылок с содержимым разного «алкогольного достоинства» на столе было хоть отбавляй.

- Вы знаете, - подвел итог просмотра рукописи Лаффорт, - пожалуй, мы не сможем ее издать. Какова причина? Это не то, что нам нужно. У вас получается документальная повесть, а мы издаем только художественные произведения. Да! Именно так! В этом и только в этом причина нашего отказа. А почему вы ничего не пьете? Нет, нет! Я не отпущу вас без рюмки доброго коньяка. Это вам не какой-то там «бренди»!..

- Перед этим, с вашего разрешения, я сделаю всего один телефонный звонок, - совершив над собой усилие, улыбнулся Рыбин.

- О чем разговор? Чувствуйте себя, как дома… - развел руками Лаффорт, будто собирался обнять прямо через стол дорогого ему человека. - И не обижайтесь на мой отказ. У меня коммерческое издательство, и я вынужден издавать те книги, которые будут иметь читательский спрос.

Рыбин неторопливо достал из кармана пиджака сотовый телефон, переданный ему бритоголовыми мальчиками перед тем, как он вошел в ресторан мсье Пьера, разрешив ему сделать всего один телефонный звонок, о котором их предупредил герр Зиценберг. Набрав известный ему номер, он проговорил в трубку всего несколько закодированных слов: «Я выезжаю на побережье!» И только после этого позволил себе пригубить действительно превосходный напиток, произведенный во французской провинции Коньяк. После чего поставил ополовиненную рюмку на стол, подумав, что свою цистерну спиртного он уже выпил.

А мсье Пьер, больше не обращая внимания на своего визави, принялся с обычным своим аппетитом уплетать жаркое из фазана со всевозможными гарнирами и соусами. Но это продолжалось недолго, поскольку один из официантов, зашедший в кабинет, что-то шепнул ему на ухо.

Не сказав ни слова, Пьер Лаффонт быстро поднялся из-за стола и вышел в коридор. Вернулся он с каким-то пришибленным видом. Заикаясь, произнес:

- Извините, мсье Рыбин! С-случилось б-большое н-несчастье… Только что мне сообщили, что г-горит мой лучший ресторан в Зельдене. Поэтому…

- Тогда не смею вас больше обременять своим присутствием, - попытался откланяться Рыбин.

- Нет, нет! Что вы? Вы неправильно меня п-поняли… Напротив, теперь я полностью согласен, что ваша будущая к-книга может стать очень выгодным для нас изданием… Так что сейчас принесут контракт, который мы подпишем, и небольшой аванс. Пятьдесят тысяч евро вас устроят?.. Вы предпочитаете получить их наличными? Нет? Хорошо, я переведу их вам на ваш банковский счет. Какой банк вас устроит?..

Мсье Пьер теперь был сама любезность. Он даже изволил в конце переговоров проводить Рыбина до машины.

Помахав ему на прощание, Рыбин завел мотор и медленно отъехал от бордюра, отделявшего пешеходный тротуар от проезжей части. При этом он краем глаза заметил, что два джипа-«броневика» снова пристроились ему в хвост.

«Этот старый пройдоха Зиценберг считает, что я у него на крючке и стану пешкой в его грязной игре, - подумал он. - Ну, это мы еще посмотрим…»

И тут же мобильник заиграл бравурный мотивчик из «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес», заставив Рыбина прижать его к уху.

- Это я. Как п-поживает мсье Пьер? - услышал он по-старчески дребезжащий голос Фрица Зиценберга.

- Все хорошо, - ответил Рыбин. - Он подписал контракт на издание книги.

- Н-нашей к-книги! - веско подчеркнул Зиценберг. - Ну, я рад за него. А вы р-работайте! Если возникнут т-трудности при сборе м-материала, сразу з-звоните мне. П-понятно? Одно условие: я хочу п-первым ознакомиться со всеми м-материалами, которые припрятал герр Сергеев. Это обязательно!

И тут же раздались гудки отбоя.

«Еще хорошо, что этот «вечно вчерашний прыщ» не всадил в мобильник нацистский гимн «Хорст Вессель», - невесело подумал Рыбин.

* * *

После «поездки под конвоем» в Вену к мсье Пьеру Лаффорту Рыбин снова засел за компьютер в номере «люкс», снятом для него «соавторами». Перед этим он попытался созвониться по мобильному телефону, врученному ему Зиценбергом, с падре Бонифацием, чтобы уточнить место и время встречи, но другие номера, кроме номера Фрица Зиценберга, «трубка» почему-то не набирала. Вот и звонок к католическому священнику оказался звонком все к тому же «абверовцу».

- С-слушаю, герр Рыбин! Да, хотите д-доложить о том, что прибыли на место и п-приступили к работе?.. П-прекрасно! Я с-сбросил вам на… Как там н-называется это чертова электронная п-почта?.. Ах да, e'mail!..новую п-порцию любопытной информации для книги. Разберитесь там, что к чему. Могут быть грамматические ошибки, но это не страшно… П-пришлось набирать текст левой рукой, п-поскольку п-правая сломана… Да, такое несчастье! П-понабросали везде шкурки от… б-бананов! Ну, все! Я всегда на связи!

«Чтобы ты сдох! - пронеслось в голове Рыбина. - Похоже, этот хмырь силится опутать меня своей паутиной. Но нет, шалишь! Когда будет надо, я от тебя все равно улизну…»

Засев за компьютер, Владимир довольно быстро извлек поступившую от Фрица информацию и принялся ее изучать.

«16 июля 1945 года американские ученые и военные взорвали на испытательном полигоне Тринити первую в мире атомную бомбу. Взрыв оказался настолько мощным, а его температура такой высокой, что в пустыне возник кратер шириной 800 метров, внутренности которого сплавились в радиоактивную стекловидную массу. На удалении 200 километров от эпицентра были выбиты все оконные стекла, в воздух взлетел находившийся в пустыне оружейный склад. В общем, местность напоминала выжженное урочище, как после испытания наших новых огнеметов в 1944 году, на котором я, гауптман Зиценберг, лично присутствовал. Глаз у меня точный, наметанный. И потому оказавшись среди наших немецких атомщиков в роли «большого ученого», я чувствовал себя на полигоне Тринити как рыба в воде.

Что интересно и даже забавно! Сами американские ученые-физики ни черта не знали о том, что за взрыв произвели! Ха-ха-ха! Участники взрыва узнали об этом много позже, потому что так называемый американский «Манхэттен-проект», являлся в США секретным делом государственной важности. И все же самые продвинутые ученые - и это были, конечно же, немцы - вполне осознавали, каким многообещающим и одновременно роковым является это успешное испытание.

Когда взрыв потряс окрестности, пустыню озарил яркий свет, после которого в небо поднялся рукотворный атомный гриб, ученый-интеллектуал Оппенгеймер процитировал строчки из древнеиндийского эпоса Бхагават-Гита: «Теперь я смерть, разрушающая миры». Его коллега-физик Кеннет Бейнбридж нашел более прозаичные слова. «Мы - сукины сыны!» - громогласно заявил он собравшимся в бункере. Много лет спустя генерал Томас Фаррелл так передавал свои впечатления от пережитого: «Взрыв озарил каждый холм, каждую расщелину, каждый хребет простиравшихся на горизонте гор с такой красотой и яркостью, которые не поддаются описанию». Поэт хренов! И черт его дернул сделать военную карьеру! Сам Оппенгеймер через много лет констатировал: «Мы знали еще тогда, что мир не останется прежним». А день тот выдался ветреным, но, как сейчас помню, ветер после взрыва слегка поутих… Да, над миром нависла смертельная опасность, подумалось мне тогда, но не скажу, чтобы я особенно встревожился по этому поводу, совсем нет.

Вы спросите, что происходит на бывшем испытательном полигоне Тринити в настоящее время? Совсем недавно власти США позволили пройти на закрытую до сих пор территорию 50?ти высокоодаренным школьникам со всего мира, которые вознамерились искать там следы взрыва. На том месте, где взорвалась первая атомная бомба, сегодня находится черный памятный камень. Больше там ничего нет, потому что кратер в 60?х годах был заполнен землей, а подземный бункер Оппенгеймера, в котором имел честь находиться и я, разрушен до основания. «В таких вещах военные не проявляют сентиментальности, - сказал в интервью газете «Die presse» представитель сухопутных войск США Джим Экклс»».

Рыбин переписал весь материал будущей книги на дискету. Он всегда так делал, когда заканчивал работу над очередной главой, поскольку опасался, что наработанный материал из-за какого-либо сбоя в работе электронной машины может пропасть.

В этот момент на мобильнике снова заиграл бравурный марш. Звонил все тот же Фриц, больше было некому.

- Как вам мои н-новые з-записки? - поинтересовался мерзкий голос в трубке. - Они п-превосходны, не правда ли? Кстати, я з-забыл сказать вам, что кроме п-правой руки у меня оказались сломанными еще и два ребра! Эти чертовы арбузные корки!

«Так, а ведь сначала он говорил, что поскользнулся на банановой шкурке… Что-то определенно темнит!..» - подумалось Рыбину.

Отключив телефон, Рыбин поднялся с вращающегося кресла, стоявшего у компьютерного столика, и подошел к окну. Отсюда, с пятого этажа гостиницы, ему хорошо был виден дворик, в котором стоял его арендованный «форд» и один из черных джипов с «конвоем». Два бритоголовых парня, видимо, тоже проведали о том, что у их шефа не все в порядке со здоровьем, и потому вели себя весьма фривольно. Один из них сбегал в ближайший супермаркет и притащил оттуда несколько банок пива, а также двух размалеванных девиц, которые уселись в салон джипа, и машина тут же отъехала, увозя любителей развлечений в более укромное местечко.

«Пожалуй, лучшего момента для того, чтобы уносить ноги, и не придумаешь, - сказал себе Рыбин. - Тем более, что на завтрашнее утро у меня назначена встреча с падре Бонифацием в отеле «Шенру» на берегу озера Фаакер-Зее. Прошло как раз пять дней…»

Перед тем как уйти, Рыбин еще раз огляделся вокруг, не оставил ли он здесь что-то важное. Нет, дискета с материалом книги уже лежала в кармане пиджака, а больше… «Ах да! Надо стереть все рабочие файлы на жестком диске компьютера! - ударил себя по лбу Владимир. - А потом уже распрощаться с этим номером отеля раз и навсегда». Именно это он и сделал.

* * *

К отелю «Шенру» на живописном берегу озера Фаакер-Зее Рыбин прибыл затемно, когда только-только начинало рассветать. Припарковавшись среди других машин, он выключил мотор и стал терпеливо дожидаться появления автомобиля падре Бонифация. При этом его не оставляли сомнения насчет того, что за католическим священником может быть установлена слежка. Недаром же несносный Фриц Зиценберг упоминал о встречах самого Рыбина с людьми, о которых стало известно из списка Юлиана Сергеева, и ничего не сказал о других людях из того же списка, а это были Карл Борст и Вильгельм Грубер (из левого ряда «Мономашичей»), а также Дана Герцог и Виктория Шнобель (из правого ряда «Ольговичей»), с которыми встреч не было. Если это так, то Рыбин успеет скрыться.

Ожидание затянулось на несколько часов, и Владимир сам не заметил, как задремал. И сразу, словно наяву, увидел рядом с собой живого и развеселого Юлиана.

- Все ждешь? - поинтересовался тот, скорчив умильную рожицу.

- Жду, - ответил Рыбин, чувствуя, как флюиды какого-то неземного блаженства исходят от возникшего образа Сергеева.

- Ну, жди. А я своего дождался.

- И как у вас там? - задал вопрос Рыбин и тут же пожалел о нем, посчитав его бестактным.

- Лучше всех! Правда, очень много работы, - пожаловался Юлиан.

- Что? И там надо работать?.. - почему-то удивился Рыбин.

- Работать надо везде, - наставительно произнес Сергеев. - А еще у нас уйма всяческих иерархий…

- Это в каком же смысле? - уточнил Владимир.

- В самом прямом. Ну, о них ты когда-нибудь сам узнаешь… А сейчас я должен тебя предупредить, чтобы ты не наделал глупостей. Будь предельно осторожен в отношении…

И тут Рыбина что-то отвлекло когда он снова повернул голову к Юлиану, того уже и след простыл…

Открыв глаза, Владимир еще несколько секунд пребывал в состоянии транса. Спроси его сейчас о том, что привиделось, и он, наверное, смог бы даже не просто описать, а пересказать весь диалог слово в слово, поскольку событие запечатлелось в памяти звучаще, рельефно, красочно. «Жаль только, что Сергеев не назвал того человека, в отношении которого надо вести себя предельно осторожно, - вздохнул Рыбин. - Скорее всего, он имел в виду Зиценберга…»

Темно-синий «опель» припарковался неподалеку от «форда» Рыбина. Из салона выглянул пастор Бонифаций и приветливо помахал кому-то рукой. Оглянувшись, Рыбин увидел спешащего от центрального входа в отель к машине пастора высокого молодящегося незнакомца с щеточкой черных усов и такой же черной копной волос на голове, очень напоминавшей хорошо ухоженный парик. В правой руке высокий незнакомец держал кожаный дипломат коричневого цвета.

«Наверное, это и есть тот самый гинеколог Эрнст Штайнер, с которым собирался познакомить меня падре Бонифаций, - подумал Рыбин. - А вдруг Юлиан Сергеев хотел предупредить меня об опасности, исходящей именно от этого человека?.. Хотя вряд ли, это я измыслил полную ахинею… И все-таки надо быть настороже».

Подождав еще несколько минут и не заметив ничего подозрительного вокруг двух спокойно беседовавших у «опеля» пожилых мужчин, Владимир выбрался из своей машины и неторопливо направился в их сторону.

- А вот и наш друг, желавший с вами познакомиться, - первым заметив подходившего Рыбина, сказал по-английски пастор Бонифаций. И дальше весь разговор проходил на английском языке.

- Очень приятно! Меня зовут Эрнст Штайнер, - радушно улыбаясь, слегка поклонился доктор, но руки Рыбину не подал.

«Сразу видно настоящего гинеколога», - усмехнулся про себя Владимир, вспомнив о том, что в среде медиков некоторые специалисты, в том числе акушеры-гинекологи, инфекционисты и патологоанатомы, рукопожатия не приветствуют.

- Где бы нам лучше всего поговорить? - задумчиво произнес пастор Бонифаций. - Может быть, посидим в ресторане?

- Не хотелось бы привлекать к себе внимание обслуживающего персонала, - заметил доктор Штайнер. - Не забывайте, я ведь как-никак один из совладельцев отеля и ресторана в нем…

- Конечно, конечно, - спохватился священнослужитель. - Тогда не будем терять времени и поговорим прямо здесь, в салоне моей машины.

- Да, это лучше всего, - согласился на последнее предложение Рыбин и, усевшись на заднее сидение, сразу приступил к делу, спросив у доктора Штайнера, разместившегося на переднем, рядом со священником: - У вас остались какие-нибудь записки Юлиана Сергеева?

- Конечно, некоторые из них я захватил на эту встречу, - сказал доктор Штайнер и, поставив на колени кожаный дипломат, щелкнул застежками. Но прежде чем вынуть документы, проговорил: - Очень жаль, что мы не смогли повидаться несколько раньше, перед вашим визитом к Зиценбергу. Удивительно, что вы после общения с ним все еще находитесь на свободе…

- Сам удивляюсь, - покачал головой Владимир. - Просто Зиценбергу в настоящее время очень нездоровится, и потому он утратил некоторые свои способности абверовца…

- «Абверовца»? Вы говорите «абверовца»? - встрепенулся доктор Штайнер. - Но этот человек никогда не служил в немецкой военной разведке. Судя по документам, найденным Сергеевым в архивах Третьего рейха, он проходил по ведомству Гиммлера и щеголял в черном мундире эсэсовца…

- Да, это ближе к истине, - задумчиво покивал Рыбин. - Из моего общения с герром Зиценбергом я вынес впечатления, не слишком благоприятные для него…

В дипломате гинеколога оказалось несколько документов, которые Рыбин тут же и просмотрел. В одном из них - страничке рукописного текста, вырванной из общей тетради, - рукой Сергеева было написано: «В 1991 году в Москве погиб в автомобильной катастрофе командующий армией, на территории которой находился полигон Ордруф. Незадолго до гибели генерал инициировал раскопки на полигоне. После его гибели раскопки были сразу же прекращены…»

Другой материал был отпечатан на машинке и содержал следующее сообщение: «Действительно ли нацисты в 1945 году испытали атомную бомбу? Этот вопрос интересует Арнольда Дирка из радиационно-химической лаборатории Радиометрического федерального ведомства в Брауншвейге, изучающего образцы почвы, взятые на бывшем тюрингинском войсковом полигоне Ордруф. Ведь именно там, по утверждению историка Райнера Карлша, немцы успешно произвели первый атомный взрыв, от которого погибли сотни человек. Если это так, то в почве должны сохраниться следы цепной реакции. Карлш сообщает и некоторые технические подробности: была испытана бомба, взрывная сила которой образуется за счет расщепления урана. В природе существует уран-238 и уран-235. Оба изотопа радиоактивны и подходят для расщепления ядра, но только при условии их обогащения. Раньше исходили из того, что немецкие физики не имели технической возможности производить его. Так что обнаружение следов обогащенного урана в ордруфской почве стало бы настоящей сенсацией.

Доказательством произведенного ядерного взрыва могло бы служить гамма-излучение других радиоактивных материалов. Хотя федеральное ведомство располагает самыми современными приборами, очень трудно интерпретировать спектрограмму ордруфской почвы. «Только естественная радиоактивность дает более 90 линий», - объясняет Арнольд Дирк. Поскольку в ней повсюду встречаются такие радиоактивные вещества, как радий, калий или торий, практически невозможно опознать следы искусственного излучения, вызванного превращением урана-235 в уран-238. К работе по исследованию почвы полигона привлечены и химики лаборатории, ищущие следы альфа-частиц, которые состоят из двух протонов и двух нейтронов. Однако конкретных результатов пока нет».

И еще один документ, извлеченный из кожаного дипломата гинеколога, изучил Рыбин. Вот он:

«Спустя 10 лет после окончания Великой Отечественной войны в одну из советских комендатур Восточной Германии пришел ничем не приметный немец средних лет и сказал, что по приказу Деница где-то у острова Рюген затоплены подводные лодки, готовые в любой момент к боевым действиям. Сообщение показалось невероятным, подобных заявлений относительно Янтарной комнаты тогда было тьма, а тут еще и субмарины. Но был разгар «холодной войны», и, к счастью, от этого заявления не отмахнулись. Искали лодки долго, и нашли их в 1956 году. Внешний осмотр подтвердил, что субмарины не потоплены, а именно законсервированы в подводном положении. Подъем лодок поручили 447?му отдельному дивизиону аварийно-спасательной службы Балтийского флота. Когда стало очевидным, что Германия проигрывает войну, экипажи подводных лодок погибли, а лодки - вот они. В ближайшем окружении Гитлера, видимо, разработали операцию «возмездие на будущее», способную родиться лишь в возбужденном воображении писателя-фантаста.

Несколько подводных лодок 26?й серии, в которых были реализованы все научно-технические достижения немецкого судостроения, подготовили к длительной консервации. Подготовленную «морскую волчью стаю» тайно отвели в один из заливов острова Рюген (Сев. Германия, Балтийское море). Заполнив балластные цистерны водой, субмарины аккуратно положили на дно, замаскировав водорослями. Лодки покоились на глубине 45 метров, вполне доступной для аквалангистов. Только командиры этих лодок и специально подготовленные экипажи знали тайну, знали, как им действовать в час «икс». Для каких целей предназначалась эта акция - мир не знает до сих пор. Об этом сегодня можно только гадать. В документах намека на это нет, а возможно, они до сих пор хранятся за семью печатями. Все лодки даже через десять лет после их захоронения находились в идеальном состоянии. Знающему человеку достаточно было нескольких часов, чтобы привести жизненно важные механизмы лодки в рабочее состояние и заставить «ожить» весь подводный корабль. Даже съестные припасы оказались пригодными к употреблению. К какой «акции возмездия» они готовились?

С неудачи начался их подъем в 1956 году в одном из заливов острова Рюген. Здесь наблюдалось скопление военных кораблей, район был закрыт для плавания. Сюда прибыли военачальники весьма высоких рангов. Старшим был главнокомандующий Группы Советских войск в Германии А.А. Гречко. Все ждали чего-то необычного. И вот поверхность моря буквально вскипела от рвущихся из-под воды воздушных пузырей, и в фонтанах воды медленно показался нос подводной лодки. Вот она уже на поверхности. И вдруг… субмарина замерла. Казалось, увидев сотни глаз своих заклятых врагов, она задумалась, отдаваться ли им в руки. Нос стремительно начал задираться вверх, из-под стального днища мгновенно вылетели понтоны, обрывки многочисленных тросов. Море вскипело еще раз и сомкнулось над немецкой субмариной, ушедшей кормой на дно Балтики.

Главком Гречко остался очень недоволен неудачной операцией по подъему субмарин и, раздав «фитили» всем причастным к операции лицам, вскоре был переведен на повышение в Москву. Новое командование ГСВГ интереса к проводимым на Балтике работам не проявило. Они были засекречены и взяты под строгий контроль КГБ. Сколько немецких субмарин было поднято и какова их дальнейшая судьба, сказать сейчас трудно».

- Материалы, которые вы сохранили, представляют для меня большой интерес, - сказал Рыбин, закончив ознакомление с записями Сергеева. - Обязательно использую их в своей дальнейшей работе, вот только… Меня очень беспокоит герр Зиценберг. Он наверняка сделает все возможное, чтобы отыскать меня и взять мою работу под свой контроль…

- Пожалуй, я смогу на какое-то время предоставить вам надежное убежище, - подумав, произнес доктор Штайнер. - Это одинокая вилла в укромной бухточке, хозяин которой сейчас находится на Мадагаскаре. Он археолог, и его экспедиция завершится только через несколько месяцев. В ближайшее время я смогу передать вам видеокассету с записью последних минут жизни Сергеева…

Эти слова настолько поразили Рыбина, что он даже не сразу смог ответить на предложение доктора.

- Откуда она у вас?.. - хриплым голосом осведомился он, когда немного отдышался от неожиданного известия.

- Я выкупил ее у охранника того дома, где все последние дни держали Сергеева под неусыпным надзором. Он как раз контролировал систему видеозаписи и сделал копию видеозаписи, которую потом продал мне. Сергеев сумел расположить этого человека к себе и дал ему мой номер телефона…

- Потрясающе, - Рыбину оставалось только развести руками.

* * *

Одинокая вилла утопала в рукотворном зеленом оазисе, с любовью взращенном на скалистом берегу озера Фаакер-Зее. Здесь Рыбин провел три дня, пожалуй, самых спокойных из всей сумасшедшей круговерти дней, проведенных в Западной Европе. За это время он, работая днем и ночью, успел написать три четверти от всего объема будущей книги. Теперь ему не хватало кульминационной части и развязки. И тут он рассчитывал на то, что обретет их, посмотрев обещанную доктором Штайнером видеокассету.

Самое интересное, что ему никто не мешал спокойно трудиться, хотя он в первый же день пребывания на вилле обнаружил наблюдателей, следивших за ним со стороны водной акватории. Слежка велась профессионально и ненавязчиво с небольшой яхты, бросившей якорь на самой середине бухты. Яхта стояла там и на второй день, и на третий, но на ней не было видно никаких признаков жизни, как будто ее хозяева отправились погостить к кому-то на суше и не спешили возвращаться назад. Впрочем, все это могло быть лишь больным воображением профессионала от разведки, усматривавшего в любом человеке потенциального соглядатая.

На третий день виллу посетил пастор Бонифаций, назначивший новое место для встречи с ним через два дня: это был аэропорт города Мюнхена. Он же передал приглашение доктора Штайнера незамедлительно посетить его дом и постараться как можно скорее исчезнуть из этих мест. После этого он отбыл восвояси. Рыбин при этом проследил за отъездом священника и ничего подозрительного в плане «хвоста» не обнаружил.

Ранним утром на четвертый день Рыбин остановил машину возле уютного домика Штайнеров, где однажды он уже побывал, перед тем как познакомился с пастором Бонифацием. Как и в прошлый раз, он позвонил у входной двери, но никто на его звонок почему-то не вышел.

«Что за притча? - подумалось Рыбину. - Определенно, здесь творится что-то неладное…»

Владимир осторожно толкнул дверь, и она свободно распахнулась, приглашая гостя пройти в дом. Сначала он кашлянул и лишь чуть погодя прокричал в проем двери:

- Кто дома?

Но ответа так и не дождался. Тогда Рыбин осторожно прошел в переднюю, а затем в холл и… замер на месте. В прежде уютном обжитом помещении вся мебель была перевернута и раскурочена, а у подножия лестницы, ведущей на второй этаж, валялись тела Эрнста Штайнера и его жены. Чувствовалось, что смерть застигла их неожиданно - обоих убили из огнестрельного оружия, скорее всего, судя по количеству пулевых отверстий, из автоматического.

И в этот момент, разорвав покойницкую тишину, царившую в доме, заиграл бравурный немецкий марш на мобильном телефоне Рыбина, врученном ему несколько раньше Зиценбергом, который все эти дни не подавал признаков жизни.

- Чертов телефон! - выругался вслух Рыбин. - Кажется, я начинаю терять профессиональную сноровку… Да, слушаю вас! - проговорил он в трубку.

- Герр Рыбин, - услышал он ехидный голос старого гестаповца, - вы думали, что умнее меня? Нет! Вы будете жестоко н-наказаны за п-побег! А сейчас оставайтесь на м-месте! За вами сейчас приедут!..

«Похоже, именно из-за этого проклятого телефона гестаповец знает обо всех моих передвижениях. Какой же я идиот! Мне не может быть прощения! Теперь ясно как день, что в телефон вмонтирован электронный «жучок»… И вообще, надо уносить отсюда ноги, пока не поздно! Гестаповец здорово меня подставил!..»

Уходя из дома Штайнеров, Рыбин задержался только на мгновение, чтобы зайти в туалет и выбросить мобильник в канализацию.

Едва он сел в автомобиль и тронулся с места, как услышал сирену и увидел сразу три полицейские машины, направлявшиеся к дому, который чуть было не стал для него западней…

* * *

Мюнхенский аэропорт жил своей привычной размеренной жизнью, провожая и принимая самолеты самых разных авиакомпаний чуть ли не из всех стран мира. И это настраивало Рыбина, приехавшего сюда за час до назначенного пастором Бонифацием времени, на спокойный деловой лад. Ему казалось, что с того самого момента, как он избавился от сотового телефона с «жучком», гестаповцу и его команде стало затруднительно отслеживать его передвижения и ему наконец-то удалось оторваться от них.

Пастор Бонифаций показался в дверях зала ожидания минута в минуту, но к Рыбину подошел не сразу, а только после того, как зарегистрировал билет на один из рейсов.

- Вы знаете, что доктор Штайнер и его жена убиты? - первое, что произнес он, когда оказался рядом с Рыбиным, поджидавшим его.

- Да, и это дело рук шайки Зиценберга, - кивнул Владимир. - Он задумал отомстить мне за побег. Хотел, чтобы полиция задержала меня как подозреваемого в убийстве семейства Штайнеров.

- Чего угодно от него ожидал, но только не этого, - покачал головой пастор. - Впрочем, бедный Эрнст Штайнер гораздо лучше меня знал этого старого гестаповца и всегда повторял, что у него руки по локоть в крови невинных жертв… Но мне думалось, что время его изменило, а все его прошлые преступления поросли травою забвения, но нет, как это у вас, русских, говорят? Черного кобеля нельзя мыть шампунем…

- Черного кобеля не отмоешь добела, - поправил пастора Рыбин.

- Да-да! Именно так! Но вот что передал мне один прихожанин, хорошо знавший доктора Штайнера. Это копия видеокассеты, хранившаяся у него по просьбе самого Эрнста. Он принес мне ее, как только узнал о смерти доктора. Дело в том, что Эрнст, предвидя возможность покушения на свою жизнь, подстраховался и оставил копию важного обличительного документа у своего соседа… Я успел просмотреть то, что записано на видеокассете. На ней около получаса записи пыток и издевательств над Юлианом. И везде в кадре присутствует проклятый гестаповец! На это невозможно взирать бесстрастно!.. Этот мерзавец и его молодчики пытались узнать у Сергеева имена людей, у которых он хранил собранные для книги материалы. Они пытались заставить его работать на себя, но ему удалось ускользнуть от них. Тогда они организовали его поиски и, как это ни печально, отыскали Юлиана. Я не знаю, где и при каких обстоятельствах им удалось схватить его, но только убийцы плохо рассчитали наркотическую дозу, которую ввели ему. Эти «вечно вчерашние» думали, что под воздействием наркотических средств им удастся сломить его волю, но просчитались! У Юлиана не выдержало сердце! Но и убийцы ровным счетом ничего не узнали от него…

Говоря это, пастор Бонифаций достал видеокассету, завернутую в черный целлофановый мешочек, и протянул ее Рыбину. Кроме нее в руках Владимира Рыбина оказалась еще и сложенная вчетверо газета.

- А это что такое? - спросил он, разворачивая газетные листки.

- Это утренний выпуск «Венской газеты». Там, в столбце происшествий, сообщается о таинственном исчезновении издателя Пьера Лаффорта… - пояснил пастор, посмотрев на часы. - Его семейство, чрезвычайно обеспокоенное этим обстоятельством, обратилось в частное детективное агентство… Похоже, малоуважаемый герр Зиценберг сжигает за собой все мосты, опасаясь, что его черные дела станут известны широкой общественности. Из-за всего этого я вынужден на время исчезнуть, поскольку опасаюсь за свою жизнь… Пережду опасность вдали от этих мест.

- Вы правы, - согласился Рыбин, пряча драгоценные для него материалы в черный кейс. - Я тоже постараюсь здесь не задерживаться. Дайте о себе знать, когда все утихнет. Буду ждать от вас весточки в Москве. Мой московский адрес у вас имеется…

Простившись с пастором, Рыбин, не теряя времени, направился в сторону почтового отделения, находившегося здесь же, в зале ожидания. Там он, упаковав все материалы, связанные с гибелью Юлиана Сергеева в бандероль, отослал ее самому себе, на домашний адрес в Москве.

Теперь можно было спокойно посидеть в кафе, наблюдая за тем, что творится в зале ожидания. А там происходило нечто необычное: какие-то люди, одетые в гражданское, прочесывали все помещения, проверяя документы у пассажиров, ожидавших свой рейс. При этом им помогали бритоголовые молодчики.

«Здесь становится слишком жарко, - подумал Рыбин. - Надо уходить, пока не поздно».

Вытащив из кейса темные очки и кепку-бейсболку с большим козырьком, Владимир надел все это на себя и, спустившись вниз со второго этажа, где находилось кафе, растворился в толпе пассажиров.

Сначала все шло хорошо. Ему удалось незамеченным выйти из помещения, сесть в машину и отъехать от здания аэропорта. На этом везение кончилось. В зеркало заднего вида Рыбин разглядел знакомые очертания черного джипа, который с огромной скоростью устремился вслед за его машиной…

* * *

А в Москве вовсю разгулялась раскрасавица-осень, позолотившая кроны деревьев и подрумянившая бледные от повседневных забот личики тех самых москвичек, которые «в сорок пять бабы ягодки опять».

«Пока я мотался по Европам, здесь наступило бабье лето…» - подумалось Рыбину, и он полной грудью вдохнул смог городского центра, который отличался от воздуха больших европейских городов только тем, что был свой, до боли родной. И тут же ему припомнился анекдот «с бородой»: «Мужик во дворе чистит свой костюм. Проходящий мимо сосед интересуется: «Петрович, что стряслось с твоим костюмом?» - «Да вот купил в магазине порошок против моли… Мало того, что эта сволочь сожрала весь порошок, так ее еще на костюм вытошнило!»»

«А ведь в европах наши анекдоты мне почему-то на ум не приходили…» - улыбаясь встречным москвичкам, отметил про себя Рыбин, неторопливо подходя к своему дому на Старом Арбате.

…Картина с погоней, визгом тормозов, стрельбой по колесам у Мюнхенского аэропорта еще долго являлась Рыбину в кошмарных снах, но потом понемногу затерлась, превратившись в легкую дымку воспоминаний, оставляемых кинофильмами в жанрах детектива и боевика. Бывали в его прошлой жизни военного разведчика ситуации покруче, куда более серьезные и опасные для жизни. Да только они почему-то ушли из памяти как-то сразу, в одночасье, стоило ему распрощаться с воинской службой и с головой окунуться в любимые занятия литературным творчеством и военной историей, которыми раньше Владимир мог заниматься только от случая к случаю. А вот то, как он отрывался от преследования бритоголовых подонков Фрица Зиценберга, запечатлелось в памяти, как очень серьезное испытание, в котором ему пришлось применить все свои практические умения в области вождения автомобиля. Их он приобрел еще на полигоне военного вуза в далекие уже годы курсантской молодости, а позже долго шлифовал во время выполнения служебных заданий.

Молодчики, посланные старым гестаповцем, оказались ребятами рисковыми, но даже им не удалось завершить ту погоню в свою пользу. Все закончилось тем, что их джип, преследуя машину Рыбина, не вписался в крутой поворот у моста, пробил ограждение и, как снаряд из пушки, вылетел с моста, врезавшись в полицейский автомобиль, проезжавший внизу. Для преследователей и полицейских это закончилось весьма плачевно: взрывом разметало останки двух автомобилей и шестерых людей на довольно большое расстояние. Впрочем, Рыбину некогда было наблюдать за этой автокатастрофой, о ее деталях он узнал чуть позже, когда находился в относительной безопасности и смотрел телевизионные новости в доме Марка Кранца - одного из бывших подчиненных Маркуса Вольфа.

Маркус Вольф на протяжении более тридцати лет возглавлял внешнюю разведку ГДР, ставшую под его руководством одной из наиболее эффективной разведслужб мира. Самому Владимиру Рыбину в прежние времена неоднократно доводилось работать с этим незаурядным человеком, профессионалом с большой буквы, и он всегда помогал ему в трудных ситуациях. Как и Марк Кранц. Помог он ему и теперь, хотя давно уже отошел от дел.

- Какое-то время переждешь, или, как мы говорим, заляжешь на дно. А потом провожу тебя в Польшу, - сказал Кранц.

И Рыбину осталось только с благодарностью принять помощь от старого товарища по оружию, который когда-то помог ему, еще молодому сотруднику военной разведки, во время стажировки, проходившей в Группе Советских войск в Германии.

Рыбину пришлось «отдыхать» в доме Марка Кранца целых две недели. Все это время Владимир активно работал над рукописью будущей книги, написав вчерне все основные главы. Потом он «с полным комфортом» был препровожден через немецко-польскую границу - очень помог паспорт на имя доктора Фридриха Финкельштейна, выданный ему Кранцем. На это же имя было выписано и водительское удостоверение.

И уже из Польши Рыбин вылетел в Москву на самолете.

* * *

Книга Владимира Рыбина, посвященная последнему расследованию Юлиана Сергеева, вышла в свет в конце ноября, изданная крупнейшим коммерческим издательством. К ее «раскрутке» сразу подключилось телевидение, пригласившее автора книги принять участие в популярном ток-шоу «Литературные страсти». Ушлые корреспонденты отсняли несколько телерепортажей, в которых отслеживалась дальнейшая судьба людей, упомянутых в книге. И Рыбин вновь увидел, только теперь на большом экране в зале телецентра, всех своих героев, живых и мертвых. А в самом конце ток-шоу спецкор телевидения в Германии в режиме «прямого эфира», передаваемого по «телемосту», попытался взять интервью у Фрица Зиценберга, но кончилась эта затея полной неожиданностью. У Зиценберга, к которому телевизионная группа наведалась без приглашения с весьма каверзными вопросами, сдали нервы и он, выхватив старый офицерский браунинг, принялся палить во все стороны, оставив последний патрон для себя. Прежде чем застрелиться, он почему-то произнес по-английски: «Помни меня!..» Да, прав был падре Бонифаций, говоривший Рыбину, что от Зиценберга можно ожидать чего угодно…

Оглавление

ОЖЕРЕЛЬЕ ИЗ КРОКОДИЛЬИХ ЗУБОВ

ОРДЕН БЕЛОГО ОРЛА Буров

Телегин

Буров

Булавин

Буров

Телегин

Буров

Мазурин

Буров

Прохоров-Мозоль

Буров

Телегин

Буров

Мазурин

Буров

Булавин

Буров

Прохоров-Мозоль

Телегин

Буров

Мазурин

Прохоров-Мозоль

Телегин

Буров

Мазурин

Прохоров-Мозоль

Телегин

Буров

Мазурин

Булавин

Телегин

Прохоров-Мозоль

Буров

ТАЙНОЕ ОРУЖИЕ ФЮРЕРА (Произведение написано Александром Зеленским при участии Олега Нагавкина.) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg