«Сын Олонга»

Сын Олонга

ФРАЙ БОМ —

ТОВАРИЩУ ПО АЛТАЮ.

Я пою по-птичьи,кричу по-звериному:«Мать мох, чернь густолиственная,чистый Алтай, земля, вода, озера,как плеть расплетенная гривы верблюжьих хребтов!Что мне делать, великий Хан-Алтай,чтобы мой малый народ не ухудшался?И будет ли так,чтобы в пуповину нашу грязь не попадала,чтобы на ресницах не было слез?Великий Хан-Ойрот!Смотри глазами сквозь гору,сквозь землю проникай думой,тогда на Алтае будет жить привольно и хорошо».(Из алтайских песен.) ГЛАВА IЧЕРЕП ЗАЙЦА

Трудно поймать лесное счастье. Надо сосчитать, сколько растет кедров в черни[1], сколько на них шишек родится, сколько в шишках орехов и сколько белок орехами кормится. Трудно считать, тем более Олонгу, у которого счетная машина — десять закорузлых, вымазанных в сере и саже, коротких пальцев. Но он вам на этот вопрос, щурясь в огонь костра, ответит: «Столько кедров в черни, сколько камешника на дне Чулышмана[2], а орехов столько, сколько песку в берегах, чтобы белка жирно кормиться могла».

Тут он заулыбается, закроет щелевидные глазки и хитро, с улыбкой, закончит: «Столько белки в черни кормится, чтобы Олонг стрелять много мог!» В пламени костра светится, дергается жиденькая, тощая бороденка.

Белка любит кедрачи. Козуля — мшистые, стыдливо краснеющие лужайки горных вершин. В весеннем цветении лугов тоскующе ревет марал[3]. В горных потоках гоняется за хариусом — горной форелью — норка-ледянка. На низких узловатых ветвях сосны караулит крепким когтем добычу рысь. Россомаха выкусывает сонным коровам розовое вымя…

По малинникам, чернишникам, голубишникам, ласково рычит, скликая детенышей, бурая медведица. В прогнивших дуплах, выгоняя сов, гнездятся: барсук, колонок, хорь, горностай. По следу мелкого зверя и птицы, вынюхивая остренькой мордочкой, неслышно, через валежник, крадется лисица…