«Первая тревога»

В горных аулах, под облаками, кипела зловещая суета… Дольше по ночам горели огни в саклях, снизу над площадями джамаатов видны были багровые зарева костров. На отдалённых вершинах вспыхивали шесты, обёрнутые соломою, — верный признак тревоги, охватывавшей аулы. У Кнауса была зрительная трубка. Следя в неё за загадочным сумраком ущелий, он замечал часто большие партии пеших горцев, вооружённых до зубов, спускавшиеся с гор и уходившие куда-то. Никто из них не возвращался назад. Очевидно, где-то, в каком-нибудь таинственном горном узле, — назначен был сборный пункт для всех абреков и мюридов из этих орлиных гнёзд… В первый же базарный день на крепостной площади наши напрасно ждали лезгин с баранами, просом, сукном и оружием. Никто из них не приехал, и только один «лак», привёз разную дрянь на продажу… Но и этот смотрел как-то испуганно, торопился уехать, точно боялся, что его задержат в стенах Самурского укрепления. Выбравшись за ворота, он с полверсты подвигался вперёд медленно и спокойно, но потом вдруг дал нагайку лошади и вихрем понёсся вперёд, точно ожидая, что русские опомнятся и задержат его. Раз ночью какой-то елисуец стал кричать издали. Подойти ближе он не мог: его бы разорвали собаки… К нему вышли, взяли в крепость. Он потребовал, чтобы его привели к коменданту. Брызгалов ещё не ложился, — нужно было многое обдумать, ко многому подготовиться…

— Чего тебе?..

— Я сын Курбан-Аги Елисуйского… друга русских…

— Знаю, знаю… У твоего отца верное, преданное сердце. Как он только тебя отпустил, такого мальчика?

— Он сам пошёл в горы, узнать, что там готовится, а мне велел предупредить вас… Горцы подымаются. У Хатхуа уже более шести тысяч всадников и пеших.

— Давно ли твой отец в горах?

— Пять дней. Ушёл туда и ещё не возвращался.

— Хатхуа — личный враг его?

— Да, — и молодой елисуец сверкнул глазами. — Между нами — кровь. Теперь у Хатхуа ещё больше народа. Салтинцы все вышли, карадахцы тоже. За эти пять дней, как лавина, вырос его отряд.

— Господь поможет, — справимся. Не в первый раз с оборванцами встречаться.

— Хатхуа храбрый джигит.

— Знаю… Нового ты мне ничего не сказал, Амед. Хочешь, сейчас же уезжай?

— Нет, позвольте мне остаться! Здесь каждая рука нужна будет. Мне и отец велел без креста с птицей