«Стихи (2)»

Ф.Н.ГЛИНКА.

Про Федора Николаевича Глинку современники шутили, что он является непременным членом всех петербургских обществ и комитетов. Жизнерадостный, общительный, энергичный, он действительно в 1810-1820-е годы находился в центре общественной и литературной жизни Петербурга, и без него не обходилось ни одно чем-либо замечательное литературное собрание, ни одно общественное предприятие, направленное к защите, как тогда говорили, "несправедливо утесненных". Родился Федор Николаевич Глинка в 1786 году в Смоленской губернии. Воспитывался, по семейной традиции, в Кадетском корпусе. В войну 1805-1806 годов против Наполеона был адъютантом известного своею храбростью генерала Милорадовича, участвовал почти во всех сражениях этой кампании, в том числе в Аустерлицком В боях проявил большую выдержку и личную храбрость. Милорадович, представляя Глинку к награде, отмечал его в числе "в сем жестоком сражении отличившихся продолжительною храбростью". По окончании войны Глинка из-за болезни вышел в отставку. В 1807 году он напечатал стихотворение "Глас патриота", посвященное памяти М. В. Ломоносова, и с него началась литературная деятельность Глинки, продолжавшаяся почти три четверти века, пожалуй, самая долгая в русской литературе. В следующем году он опубликовал книгу "Письма русского офицера о Польше, австрийских владениях в Венгрии с подробным описанием похода Россиян противу французов в 1805 и 1806 годах", документальное повествование, окрашенное нескрываемым, пристрастным чувством участника описываемых событий. В этой книге он нашел свой стиль, свой литературный жанр, и все последующие его лучшие произведения, как в стихах, так и в прозе, это те, в основе которых лежат события и факты, им пережитые, чувства, им испытанные. Мировоззрение Глинки сложилось под влиянием просветительских и патриотических идей XVIII века. В 1808 году он написал историческую трагедию "Вельзен, или Освобожденная Голландия", в которой нашли яркое выражение его политические идеалы. Он обличает в трагедии "тиранов" и утверждает:

Страна, лишенная законов и свободы, Не царство, но тюрьма: в ней пленники народы...

Это был очень прозрачный намек на самодержавную Россию. Когда началась Отечественная война 1812 года, Глинка жил в своей деревне в Смоленской губернии. Узнав о войне, он в тот же день выехал в действующую армию. Первое сражение, в котором он принял участие, был бой за Смоленск. В эти дни он написал стихи для песни, выразившие чувства солдат и офицеров, всей армии:

Теперь ли нам дремать в покое, России верные сыны?! Пойдем, сомкнемся в ратном строе,

Пойдем, и в ужасах войны Друзьям, отечеству, народу Отыщем славу и свободу, Иль все падем в родных полях

Глинка участвовал в Бородинском сражении, в Тарутинском, проделал весь заграничный поход. Закончил войну он в чине капитана, с множеством боевых наград, среди которых были золотая шпага с надписью "За храбрость", ордена Владимира с мечами, Анны и специальная награда короля Пруссии бриллиантовая звезда за солдатские песни, которые были переведены на немецкий язык и воодушевляли немцев в борьбе против Наполеона. В 1818 году Милорадович стал военным генерал-губернатором Петербурга, Глинка, прошедший под его командованием всю войну, был назначен при нем чиновником по особым поручениям. С войны Глинка вернулся известным писателем. Его стихи об Отечественной войне 1812 года, новое издание "Писем русского офицера", дополненное рассказом о походе 1812-1815 годов, и другие произведения поставили Глинку в ряд наиболее читаемых и популярных литераторов. В 1816 году он вступил в первую декабристскую организацию "Союз спасения, или Общество истинных и верных сынов отечества". В "Союзе спасения" и в сменившем его "Союзе благоденствия" - преобразованной декабристской организации - Глинка был одним из самых деятельных членов. Устав этих организаций предписывал критиковать существующий общественный строй, чтобы подготовить общество к восприятию революционных идей, бороться со всеми беззакониями, помогать тем, кого угнетает самодержавие; конечной целью тайной организации было свержение самодержавия и введение республики. В 1818 году Глинка писал, излагая жизненные правила, которым он счигал необходимым для себя следовать:

Будь честен и правду люби всей душой, Страшись преступленья, но бед не страшись! С правдивой душою будь тверд, как гранит, Под громом, при гневе кипящих людей!

По службе Глинка должен был инспектировать тюрьмы, больницы, приюты, он получал сведения о судебных решениях, то есть был в курсе всего, происходившего в столице. Свою осведомленность и положение Глинка использовал для помощи тем, кто в ней нуждался. Он избавил многих несправедливо осужденных от тюрьмы, от наказания. Он, как и ею товарищи по тайному обществу, хлопотал об освобождении от крепостной зависимости крепостных, получивших образование, обладавших талантами. Так, благодаря Глинке, получили свободу крепостные поэты Сибиряков и Слепушкин. Самое активное участие принимает Глпнка в литературной жизни. Дружеские отношения связывают его с крупнейшими писателями и поэтами Крыловым, Жуковским, Вяземским, Батюшковым, Денисом Давыдовым и другими, его избирают председателем Общества любителей российской словесности. Глинка в эти годы принадлежал к литераторам старшего поколения, но он с большой чуткостью воспринимал всё новое, с пониманием и доброжелательностью отнесся он к юному Пушкину, с которым познакомился вскоре после окончания тем Лицея. Прочтя еще неоконченную поэму Пушкина "Руслан и Людмила", Глинка написал стихотворное послание "К Пушкину", в котором высоко оценил его талант. Беседы с Глинкой оказали большое влияние на формирование у Пушкина вольнолюбивых взглядов. В 1820 году Пушкину за его вольнолюбивые стихи грозило заточение в Соловецкую тюрьму. Глинка в числе его ближайших друзей принимает самое горячее участие в хлопотах за молодого поэта, и им удается избавить Пушкина от наказания, которое могло бы окончиться его гибелью. Когда Пушкин был отправлен в ссылку, Глипка напечатал свое послание к нему. Оно заканчивалось строками:

Судьбы и времени седого Не бойся, молодой певец! Следы исчезнут поколений, Но жив талант, бессмертен гений!..

Пушкин ответил ему стихами, полными уважения и благодарности:

Когда средь оргий жизни шумной Меня постигнул остракизм, Увидел я толпы безумной Презренный, робкий эгоизм.

Без слез оставил я с досадой Венки пиров и блеск Афин, Но голос твой мне был отрадой, Великодушный гражданин!

В восстании 14 декабря 1825 года Глинка не участвовал, он отошел от тайного общества, когда наметился план вооруженного свержения самодержавия: он был противником насилия. Когда же восстание было разгромлено, он был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. В каземате Глинка написал "Песль узника", эти стихи, начинающиеся строкой "Не слышно шуму городского...", стали народной песней. По решению суда Глинка был переведен по службе, а фактически выслан в Карелию. Там Глинка написал поэму "Карелия, или Заточение Марфы Иоанновны Романовой". Ее тема - ссылка Борисом Годуновым матери будущего царя Михаила Романова - намекала на судьбу декабристов, но содержание поэмы выходило далеко за рамки, намеченные темой: Глинка изображает жизнь карел, рассказывает об их преданиях и поверьях, рисует картины природы Карелии. Пушкин поместил на издание "Карелии" отдельной книгой рецензию в "Литературной газете". В ней он дает характеристику не только этой темы, но всего творчества Глинки. "Изо всех наших поэтов,- пишет Пушкин,- Ф. И. Глинка, может быть, самцй оригинальный. Он не исповедует ни древнего, ни французского классицизма, он не следует ни готическому, ни новейшему романтизму; слог его не напоминает ни величавой плавности Ломоносова, ни яркой и неровной живописи Державина, ни гармонической точности, отличительной черты школы, основанной Жуковским и Батюшковым. Вы столь же легко угадаете Глинку в элегическом его псалме, как узнаете князя Вяземского в станцах метафизических или Крылова в сатирической притче. Небрежность рифм и слога, обороты то смелые, то прозаические, простота, соединенная с изысканностию, какая-то вялость и в то же время энергическая пылкость, поэтическое добродушие, теплота чувств, однообразие мыслей и свежесть живописи, иногда мелочной,- все дает особенную печать его произведениям. Поэма "Карелия" служит подкреплением сего мнения. В пей, как в зеркале, видны достоинства и недостатки нашего поэта. Мы, верно, угодим нашим читателям, выписав несколько отрывков, вместо всякого критического разбора". В 1833 году Глинка вышел в отставку и поселился в Москве. С этого времени он целиком посвятил себя литературе. К двадцатипятилетию Бородинской битвы он выпускает книгу воспоминаний "Очерки Бородинского сражения". Белинский писал о ней, что эта книга, "не будучи ни военною, ни историческою, может назваться поэтическою... Это книга народная, в полном значении этого слова, потому что, при великой важности содержания, она всем равно доступна. Теперь, когда русские уже пе стыдятся, но гордятся быть русскими; теперь, когда знакомство с родною славою и родным духом сделалось общею потребностию и общею страстию, стыдно русскому не иметь книги Ф. Н. Глинки, единственной книги на русском языке, в которой один из величайших фактов отечественной славы рассказан так живо, увлекательно и так общедоступно!" В 1840 году Глинка написал стихотворение "Москва" ("Город чудный, город древний...") - лучшее в русской поэзии стихотворение о древней столице. Глинка сохранил ясность ума и творческую энергию до последних дней жизни (он умер в 1880 году). В девяностолетнем возрасте он создает остроумное стихотворение "Две дороги", устремленное в будущее. Он пишет о споре двух дорог - шоссейной и железной; шоссейная сетует, что железная обездолила ее, на что поэт пророчески замечает:

Но рок дойдет и до чугунки: Смельчак взовьется выше юр И на две брошенные струнки С презреньем бросит гордый взор.

И станет человек воздушный (Плывя в воздушной полосе) Смеяться и чугунке душной И каменистому шоссе.

Так помиритесь же, дороги,Одна судьба обеих ждет. А люди? - люди станут боги, Или их громом пришибет.

ВОЕННАЯ ПЕСНЬ, НАПИСАННАЯ ВО ВРЕМЯ ПРИБЛИЖЕНИЯ НЕПРИЯТЕЛЯ К СМОЛЕНСКОЙ ГУБЕРНИИ

Раздался звук трубы военной, Гремит сквозь бури бранный гром:

Народ, развратом воспоенный, Грозит нам рабством и ярмом! Текут толпы, корыстью гладны, Ревут, как звери плотоядны,

Алкая пить в России кровь. Идут, сердца их - жесткий камень, В руках вращают меч и пламень На гибель весей и градов!

В крови омочены знамена Багреют в трепетных полях, Враги нам вьют вериги плена, Насилье грозно в их полках.

Идут, влекомы жаждой дани,О страх! срывают дерзки длани Со храмов божьих лепоту! Идут - и след их пепл и степи!

На старцев возлагают цепи, Влекут на муки красоту! Теперь ли нам дремать в покое, России верные сыны?!

Пойдем, сомкнемся в ратном строе, Пойдем - и в ужасах войны Друзьям, отечеству, народу Отыщем славу и свободу,

Иль все падем в родных полях! Что лучше: жизнь - где уэы плена, Иль смерть - где росские знамена? В героях быть или в рабах?

Исчезли мира дни счастливы, Пылает зарево войны: Простите, веси, паствы, нивы! К оружью, дети тишины!

Теперь, сей час же мы, о други! Скуем в мечи серпы и плуги: На бой теперь - иль никогда! Замедлим час - и будет поадно!

Уж близко, близко время грозно: Для всех равно близка беда! И всех, мне мнится, клятву внемлю; Забав и радостей не знать,

Доколе враг святую землю Престанет кровью обагрять! Там друг зовет на битву друга, Жена, рыдая, шлет супруга,

И матерь в бой - своих сынов! Жених не мыслит о невесте, И громче труб на поле чести Зовет к отечеству любовь!

Июль 1812

ПРАВИЛА

Не видеть слабостей чужих; Быть в чувстве гордости убогим; Быть очень кротким для других, А для себя быть очень строгим.

Будь слеп для слабостей чужих! Будь в чувстве гордости убогим; И очень кроток для других И для себя будь очень строгим.

1826

ПЕСНЬ УЗНИКА

Не слышно шуму городского, В заневских башнях тишина! И на штыке у часового Горит полночная луна!

А бедный юноша! ровесник Младым цветущим деревам, В глухой тюрьме заводит песни И отдает тоску волнам!

"Прости отчизна, край любезный! Прости мой дом, моя семья! Здесь за решеткою железной Уже не свой вам больше я!

Не жди меня отец с невестой, Снимай венчальное кольцо; Застынь мое навеки место; Не быть мне мужем и отцом!

Сосватал я себе неволю, Мой жребий - слезы и тоска! Но я молчу,- такую долю Взяла сама моя рука.

Откуда ж придет избавленье, Откуда ждать бедам конец? Но есть на свете утешенье И на святой Руси отец!

О русский царь! в твоей короне Есть без цены драгой алмаз. Он значит - милость! Будь на троне, И, наш отец, помилуй нас!

А мы с молитвой крепкой к богу Падем все ниц к твоим стопам; Велишь - и мы пробьем дорогу Твоим победным знаменам".

Уж ночь прошла, с рассветом в злате Давно день новый засиял! А бедный узник в каземате Всё ту же песню запевал!..

1826

КАРЕЛИЯ, ИЛИ ЗАТОЧЕНИЕ МАРФЫ ИОАННОВНЫ РОМАНОВОЙ

Описательное стихотворение (Отрывок)

(Монах рассказывает Марфе Иоанновне о прибытии своем в Карелию.)

"В страну сию пришел я летом, Тогда был небывалый жар, И было дымом всё одето:

В лесах свирепствовал пожар, В Кариоландии горело!.. От блеска не было ночей, И солнце грустно без лучей,

Как раскаленный уголь, тлело! Огонь пылал, ходил стеной, По ветвям бегал, развевался, Как длинный стяг перед войной,

И страшный вид передавался Озер пустынных зеркалам... От знойной смерти убегали И зверь и вод жильцы, и нам

Тогда казалось, уж настали Кончина мира, гибель дней, Давно на Патмосе в виденьи Предсказанные. Всё в томленьи

Снедалось жадностью огней, Порывом вихрей разнесенных, И глыбы камней раскаленных Трещали. Этот блеск, сей жар

И вид дымящегося мира Мне вспомянули песнь Омира: В его стихах лесной пожар. Но осень нам дала и тучи

И ток гасительных дождей; И нивой пепел стал зыбучий, И жатвой радовал людей!.. Дика Карелия, дика!

Надутый парус челнока Меня помчал по сим озерам; Я проходил по сим хребтам, Зеленым дебрям и пещерам,

Везде пустыня: здесь и там, От Саломейского пролива К семье Сюйсарских островов, До речки с жемчугом игривой,

До дальних северных лесов,Нигде ни городов, ни башен Пловец, унылый не видал, Лишь изредка отрывки пашен

Висят на тощих ребрах скал; И мертво всё... пока шелойник В Онегу, е свистом, сквозь леса И нагло к челнам, как разбойник,

И рвет на соймах паруса Под скрыпом набережных сосен. Но живописна ваша осень, Страны Карелии пустой;

С своей палитры дивной кистью, Неизъяснимой пестротой Она златит, малюет листья: Янтарь, и яхонт, и рубин

Горят на сих древесных купах, И кудри алые рябин Висят на мраморных уступах. И вот меж каменных громад

Порой я слышу шорох стад, Бродящих лесовой тропою, И под рогатой головою Привески звонкие бренчат...

Край этот мне казался дик: Малы, рассеяны в нем селы; Но сладок у лесной Карелы Бе бесписьменный язык.

Казалось, я переселился В края Авзонии опять, И мне хотелось повторять Их речь: в ней слух мой веселился

Игрою звонкой буквы Л. Еще одним я был обманут: Вдали для глаз повсюду ель Да сосны, и под ней протянут

Нагих и серых камней ряд. Тут, думал я, одни морозы, Гнездо зимы. Иду... вдруг... розы! Всё розы весело глядят!

И Север позабыл я снова. Как девы милые в семье Обсядут старика седого, Так розы в этой стороне,

Собравшись рощей молодою, Живут с громадою седою. Сии места я осмотрел И поражен был. Тут сбывалось

Великое!.. Но кто б умел, Кто б мог сказать, когда то сталось?. Везде приметы и следы И вид премены чрезвычайной

От ниспадения воды, С каких высот - осталось тайной... Но Север некогда питал, За твердью некоей плотины,

Запросы вод, доколь настал Преображенья час! И длинный, Кипучий, грозный, мощный вал Сразился с древними горами;

Наземный череп растерзал, И стали щели - озерами. Их общий всем продольный вид Внушал мне это заключенье,

Но ток, сорвавшись, всё кипит, Забыв былое заточенье, Бежит и сыплет валуны, И стал. Из страшного набега

Явилась - зеркало страны Новорожденная Онега! Здесь поздно настает весна. Глубоких долов, меж горами,

Карела дикая полна: Там долго снег лежит буграми, И долго лед над озерами Упрямо жмется к берегам.

Уж часто видят: по лугам Цветок синеется подснежный И мох цветистый оживет Над трещиной скалы прибрежной,

А серый безобразный лед (Когда глядим на даль с высот) Большими пятнами темнеет, И от озер студеным веет...

И жизнь молчит, и по горам Бедна карельская береза; И в самом мае по утрам Блистает серебро мороза...

Мертвеет долго всё... Но вдруг Проснулось здесь и там движенье, Дохнул какой-то теплый дух, И вмиг свершилось возрожденье:

Помчались лебедей полки, К приютам ведомым влекомых; Снуют по соснам пауки; И тучи, тучи насекомых

В веселом воздухе жужжат; Взлетает жавронок высоко, И от черемух аромат Лиется долго и далеко...

И в тайне диких сих лесов Живут малиновки семьями: В тиши бестенных вечеров Луга, и бор, и дичь бугров

Полны кругом их голосами, Поют... поют... поют one И только с утром замолкают; Знать, в песне высказать желают,

Что в теплой видели стране, Где часто провождали зимы; Или предчувствием томимы, Что скоро из лесов густых

Дохнет, как смерть неотвратимый, От беломорских стран пустых Губитель роскоши и цвета. Он вмиг, как недуг, всё сожмет,

И часто в самой неге лета Природа смолкнет ы замрет! По Суне плыли паши челны, Под нами стлались небеса,

И опрокинулися в волны Уединенные леса. Спокойно всё на влаге светлой, Была окрестность в тишине,

И ясно на глубоком дне Песок виднелся разноцветный. И за грядою серых скал Прибрежных нив желтело злато,

И с сенокосов ароматом Я в летней роскоши дышал. Но что шумит?.. В пустыпе шепот Растет, растет, звучит, и вдруг

Как будто конной рати топот Дивит и ужасает слух! Гул, стук!.. Знать, где-то строят грады! Свист, визг!.. Знать, целый лес пилят!

Кружатся, блещут звезд громады, И вихри влажные летят Холодной, стекловидной пыли. Кивач! Кивач!.. Ответствуй, ты ли?..

И выслал бурю он в ответ!.. Кипя над четырьмя скалами, Он с незапамятных нам лет, Могучий исполин, валами

Катит жемчуг и серебро; Когда ж хрустальное ребро Пронзится горними лучами, Чудесной радуги цветы

Его опутают, как ленты; Его зубристые хребты Блестят - пустыни монументы. Таков Кивач, таков он днем!

Но под зарею летней ночи Вдвойне любуются им очи: Как будто хочет небо в нем На тысячи небес дробиться,

Чтоб после снова целым слиться Внизу, на зеркале реки... Тут буду я! Тут, жизнь, теки!.. О счастье жизни сей волнистой!

Где ты - в чертоге ль богача, В обетах роскоши нечистой, Или в Карелии лесистой Под вечным шумом Кивача?.."

"1830"

МОСКВА

Город чудный, город древний, Ты вместил в свои концы И посады и деревни, И палаты и дворцы!

Опоясан лентой пашен, Весь пестреешь ты в садах: Сколько храмов, сколько башен На семи твоих холмах!..

Исполинскою рукою Ты, как хартия, развит, И над малою рекою Стал велик и знаменит!

На твоих церквах старинных Вырастают дерева; Глаз не схватит улиц длинных... Это матушка Москва!

Кто, силач, возьмет в охапку Холм Кремля-богатыря? Кто собьет златую шапку У Ивана-звонаря?..

Кто Царь-колокол подымет? Кто Царь-пушку повернет? Шляпы кто, гордец, не снимет У святых в Кремле ворот?!.

Ты не гнула крепкой выи В бедовой своей судьбе: Разве пасынки России Не поклонятся тебе!..

Ты, как мученик, горела, Белокаменная! И река в тебе кипела Бурнопламенная!

И под пеплом ты лежала Полоненною, И из пепла ты восстала Неизменною!..

Процветай же славой вечной, Город храмов и палат! Град срединный, град сердечный, Коренной России град!

"1840"