«Стихи»

Поль Элюар Стихи (перевод М. Н. Ваксмахера)

ПЕРВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (1913-1918)

Вполголоса

Как потеплело к вечеру сегодня! И как сверкают звезды! Прозрачно будет небо поутру Над авеню Версаль. Прозрачно будет… А песня в небе тает, точно шар. Когда прозрачно небо, хорошо Так рано выйти из дому и знать, Что будет полдень и конец настанет Работе долгой… А песня в небе тает, точно шар. Когда я долгой улицей иду, Мне кажется – я за городом где-то. Как эти виллы, право, хороши! Ей-богу, я любуюсь от души! А песня умерла, пропала песня. 1914

"Малышка-девчушка…"

Малышка-девчушка впервые в Париже. А грохот, как ливень, клокочет и брызжет. Малышка-девчушка идет через площадь. А грохот прибоем булыжники лижет. Малышка-девчушка бульваром идет Мимо надутых лощеных господ, И стук ее сердца не слышен Парижу. 1915

Мои последние стихи

Написал я унылые дали, а люди устали, устали за радостью гнаться в печали. Написал я унылые дали, где люди дворцы воздвигали. Написал я бесцветное небо, и море с его кораблями, и снег, и ветер, и ливень. Написал я бесцветное небо, где люди дворцы воздвигали. Потерял я долгие годы работы своей и покоя. Никого не смутил я. Счастливцы, ни о чем не просите – пойду я в двери огня стучаться.

ДОЛГ И ТРЕВОГА (1917)

"Ну что ж, старина…"

Ну что ж, старина, ложиться пора. Поспим до утра. Распустим ремни. Наше дело такое. Хоть жалко ребят, Что ночь напролет с винтовкой стоят, – Так ведь днем отоспались они! До утра, старина, по дороге ночной Никто не пройдет, и шиповник утонет В темноте, и к окопам протянет ладони, Окропленные желтой луной, И шипами солдата не тронет. Ну что ж, старина, ложиться пора. Вино надоело, обрыдла игра. Скинем винтовки, ремни расстегнем Да развернем-ка с тобой до утра Одеяла, набитые злющим зверьем.

"В касках солдаты…"

В касках солдаты, в цветах, разрушители и запевалы. Безостановочно, медленно Пушки, повозки идут, по колеса в хлебах. Спокойны привалы. Вечер, багровое солнце заходит, Будто солдатский мешок, соскользнувший с плеча.

Верный

Из этой деревни тихой Идет, трудна и крута, Дорога к слезам и крови. Наша душа чиста. Ночи теплы и спокойны, А мы для любимых храним Самую ценную верность на свете – Надежду остаться живым.

"Наутро, на рассвете…"

Наутро, на рассвете, снова в путь – Таков удел солдата. Довольные, что среди ветра и дождя Нашелся теплый дом, где можно отдохнуть и выпить, Мои горластые товарищи трясут шинели И, словно предвкушая счастье, Которое когда-нибудь придет, гогочут что есть мочи. И в страхе вздрагивает холод этой ночи.

"Тревожит меня опустевшее небо…"

Тревожит меня опустевшее небо И ливень – он до костей нас промочит. Я шагаю и знаю: огромное счастье Охватило бы нас, если б мы захотели. Долг и тревога рвут Жизнь мою пополам (Поверьте, мне нелегко В этом признаться вам.) Ноздри щекочет листвы аромат. В небе безоблачном ласточки вьются. Наши мечты вдогонку летят… Я о тихой надежде мечтаю.

СМЕХ ДРУГОГО

Сумерки

Что вовсе не ночь, а луна. Небо ласковое, точно кружка с парным молоком, и ты, старина, улыбаешься, будто влюбленный.

И ты мне о них говоришь. Они украшают твой дух, украшают твой дом, нашу жизнь украшают.

А, пожалуй, их много, дружище, слишком уж много обездоленных этих: мать, и отец, и жена, и детишки.

Но ты мечтаешь спокойно, а я что-то умничать стал.

СТИХИ ДЛЯ МИРНОГО ВРЕМЕНИ (I – XI) (1918)

Мир ослепленный, мир оглушенный

I

Счастливые женщины снова мужей обрели. Муж возвращается с солнца – Весь он пронизан теплом. "Здравствуй", – он говорит, и чудо свое обнимает, И смеется, и входит в дом.

II

Моя жена, моя святая, с грудью нежной, Ты наконец моя, не то что в той безбрежной Ночи, когда я с ним, и с ним, и с ним – без сил – Винтовку, флягу – нашу жизнь – тащил!

III

Всех моих товарищей на свете – О друзья! – Мне сейчас милей жена и дети, За столом сидящая семья, О друзья.

IV

Ты в атаку ходил в толпе, Ты спать валился в толпе. А теперь на супружеском ложе, на дне тишины, Больше, чем тысяча глоток храпящих, Тебя взбудоражит дыханье жены.

V

Мой ребенок капризен. Что ж – Я исполню любой каприз Мой ребенок хорош, пригож, Все гляжу на него и смеюсь.

VI

Трудись. Труд моей головы и моих натруженных рук, Труд всемогущего бога, рабочей скотины труд, Жизнь и наша надежда дней, и недель, и лет, Наша любовь и насущный хлеб. Трудись.

VII

Любимая, пусть расцветает Белая роза твоего молока. Любимая, матерью стань скорее, Ребенка создай по образу моему…

VIII

Долгое время мне было лицо ни к чему. А теперь Есть лицо у меня, чтобы быть любимым, Есть лицо у меня, чтобы быть счастливым.

IX

Ищу влюбленную, Деву влюбленную, Деву в воздушном платье.

X

Я мечтаю обо всех красотках, Что гуляют летними ночами Под присмотром Медленной луны.

XI

Мой сад озарен задумчивым пламенем яблонь, Плодами мой сад и красотою богат. Я среди яблонь один, я в саду своем счастлив работать. Знойного солнца лучи руки мои золотят.

ЖИВОТНЫЕ И ИХ ЛЮДИ, ЛЮДИ И ИХ ЖИВОТНЫЕ (1920)

Салон

Любовь к дозволенным прихотям, К солнцу, К лимонам, К пушистой мимозе. Ясность приемов: Прозрачные стекла, Терпенье, Ваза, пронзенная светом. К солнцу, к лимонам, к пушистой мимозе В самый разгар ее нежности, К стакану, где светятся Золотые Литые Шарики.

ЖИВОТНЫЕ И ИХ ЛЮДИ

Животное смеется

Мир смеется, Мир счастлив и весел. Рот раскроется, крылья раскроет и вновь опадет. Опадают рты молодые, Опадают старые рты. Животное тоже смеется, Его радость растягивается гримасой. По всем уголкам земли Мех колышется, шерсть приплясывает, Птицы роняют перья. Животное тоже смеется И вскачь убегает от себя самого. Мир смеется, Животное тоже смеется, Животное убегает.

Лошадь

Одинокая лошадь, обреченная лошадь, Избита дождями, облеплена мухами. Одинокая лошадь, старая лошадь. На праздничных тропах галопа Она бы к земле рванулась, Она бы себя убила. И, верная рытвинам, Одинокая лошадь ждет темноты, Чтобы не надо было Видеть дорогу, от смерти бежать.

Курица

Увы, сестренка, куцая курица, Поверь, совсем не за песню, Не за песню во славу снесенных яиц Держит тебя человек.

Рыба

Рыбы, пловцы, корабли Меняют облик воды. Вода тиха, вода шевельнется Только для тех, кто ее коснется. Рыба вонзается в воду, Как палец в перчатку, Пловец танцует лениво, И парус вздыхает. А вода, вода шевельнется Лишь ради тех, кто ее коснется, – Ради рыбы, пловца, корабля, – Она их несет И уносит.

Пес

Теплый пес, Ну что ты так жадно голос хозяина ловишь, Каждый жест его стережешь! Жизнь принимай, как ветер, Носом ее вбирай. Спокойнее, пес!

ЛЮДИ И ИХ ЖИВОТНЫЕ

Человек, который полезен

Ты устал от работы. Мечтай, отдыхай, Широко распахнув глаза и ладони, В пустыне, В пустыне, которая игры затеяла С животными – с бесполезными. После порядка и беспорядка, В плоских полях, и в горбатых лесах, И в море, тяжелом и ясном, Мелькает животное – это твоя мечта Стала поистине отдыхом.

ПОТРЕБНОСТИ ЖИЗНИ И ПОСЛЕДСТВИЯ СНОВ, ПРЕДВАРЯЕМЫЕ ПРИМЕРАМИ (1921)

ПРИМЕРЫ

Умирать

Черная истина, Истина черная. Мертвеца выносят из дома, и пятится дом. Камень тверд, а мертвец не из камня (Впрочем, не новая истина).

Рабочий

Провидеть в деревьях доски, Провидеть в горах дороги, В лучшем возрасте – возрасте силы – Ткать железо, и камни месить, И украшать природу Человеческой красотою, Работать.

Искусство танца

Хрупкий дождь черепицу держит В равновесии. Балерина Никогда не научится Литься и прыгать, Как дождь.

Отблески

Земля – половина мира, Покойник в земле – половина другая, Звездная россыпь – Общее завтра.

Прекрасное

Прекрасно в счастье, Уродливо в несчастье, Зримо для слепых.

Стареть

Тень снеговая, Белое сердце, бедная кровь, сердце ребенка.

День.

Дни несхожи, прозрачны одни, а другие Ненастны. Небо, раскрытые руки, готовность принять Небо.

ПОТРЕБНОСТИ ЖИЗНИ

Лень

Я лампу забросил в сад, чтобы стало светлее в саду, и улегся. Грохот все взбаламутил вокруг Спят мои уши. Свет в мои двери стучится.

ПОСЛЕДСТВИЯ СНОВ

Без музыки

Молчальники лгут; – говори. Я право, взбешен оттого, что одни говорю, Оттого, что слова мои тонут, Заблужденья рождая, Моя дорогая.

Сила

Руки, руки его – это ветви без листьев, корд, тяжкого неба и заморских цветов, руки ясные словно узорный мороз.

Купальщица в гамме от светлого к темному

Жюльену Вокансу

Тот же день предвечерней порой. Легкая, ты чуть заметно шевелишься, и так же легко, так же тихо шевелятся море, песок.

Нас восхищает строй вещей, и камней, и прозрачных оттенков, и часов. А тень исчезает, и с ней исчезает мучительный привкус чего-то неясного.

Вечер, благородством окрашено небо. Все кругом задремало в огне, угасает огонь.

Вечер. Море но светится больше, и, как в далекие времена, ты могла бы улечься в него и заснуть.

Любовь

Жоржу Рибмон-Дессеню

Легко, осторожно он ложится на тротуар – Тротуар срывается с места на огромнейшей скорости. Он садится на землю – Взлетает земля. Отдохнуть он надеется только на макушках своих детей, Он их ждет терпеливо.

ГРАД СКОРБИ (1926) ПОВТОРЕНИЯ

Стихи

Сердце на дереве, хочешь – сорви его с ветки, Улыбка и смех, смех и безмерная нежность. Побежденный, ты – победитель, ясноликий и чистый, как ангел, Вместе с деревьями ты устремляешься в небо. Красавица плачет вдали, она бы хотела бороться, Но, распростертая возле холма, подняться не в силах, И какое бы ни было небо над ней – прозрачное, хмурое, – Ее увидав, не влюбиться в нее невозможно. Дни, точно пальцы, лениво фаланги согнули, Цветы увядают, с дождями колосья в разлуке. Инея ждет раскаленное тело июля. Взглянуть глазами покойника. Расписать белизну фарфора. Музыка, голые белые руки. Ветры сливаются с птицами – небо изменится скоро.

Единственная

В тишине ее тела таился Снежный цветок пушистый У нее на плечах лежала Пятном молчанья и розы Тень ее ореола Ее певучие гибкие руки Свет преломляли Бессонная она воспевала минуты.

Совершенство

Песка тончайшего чудо Листья цветы пронзает Расцветает в плодах Заполняет сумрак Все наконец распылилось Все изменяется тает Разбивается исчезает Смерть отступает Наконец Самый свет теряет свою природу Становится жаркой звездою голодной воронкой Утрачивает лицо И краски Молчаливый слепой Он везде одинаков и пуст.

УМИРАТЬ ОТТОГО, ЧТО НЕ УМИРАЕШЬ

Чтобы все упростить, посвящаю мою последнюю книгу Андре Бретону

П. Э.

Возлюбленная

Встала она на веках моих, Косы с моими смешав волосами, Форму рук моих приняла, Цвет моих глаз вобрала И растворилась в моей тени, Как брошенный в небо камень. Всегда у нее открыты глаза, Они не дают мне спать. Грезит она среди белого дня, Она заставляет меня смеяться, Смеяться, и плакать, и говорить, Хоть нечего мне сказать.

Не помня зла

Слезы в глазах, и на сердце горе, Постылое горе, унылые слезы, Живой человек, ничего он не просит, Печален в тюрьме и печален на воле. Погода печальна, и ночь беспросветна, Слепого не выгонишь в темень такую. А сильный в тюрьме, а слабый у власти, Жалок король, королева на троне. Улыбки и вздохи, гниют оскорбленья В устах у немых и в глазах у трусливых. Не трогайте здесь ничего – обожжетесь! Держите-ка лучше руки в карманах.

* * *

Смутная тень. Все несчастья на свете, А над ними любовь моя Псом бесприютным.

Нагота правды

Я хорошо это знаю. У отчаянья крыльев нет, И у любви их нет, Нет лица, Они молчаливы, Я не двигаюсь, Я на них не гляжу, Не говорю им ни слова, И все-таки я живой, потому что моя любовь и отчаянье живы.

МАЛЕНЬКИЕ ПРАВЕДНИКИ

I

Над домом смеха Кружится птица и в крыло смеется. И мир так легок, Что никак не усидит на месте, Так весел, Что ему не нужно ничего.

VII

В сети жизни твоей попалась природа. Дерево – твоя тень – обнажает плоть свою: небо. У дерева голос песка, жесты ветра. И все, что ты говоришь, у тебя за спиною дышит.

НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Пабло Пикассо

Клинками сна в ночи проведена Волшебная черта, и мы опять чужие. Любой медали фальшь насует пред алмазом. Под небом яростным невидима земля. Лик сердца потерял живые краски, Снега ослеплены, и солнце ищет нас, Но горизонт распахивает крылья, И заблуждения бегут от наших глаз.

Пить

Рты прошли извилистый путь Огненных звездных стаканов И в колодце последней искры Выпили сердце молчанья. И никакая смесь не нелепа – Вы здесь творца языка найдете. Он в своих детях себя убивает, Он сотней имен нарекает забвенье. Когда дно стакана пустеет, Когда дно стакана вянет, Натыкаются рты на стакан Точно на смерть.

Их чистые по-прежнему глаза

Дождливые, медлительные дни, Дни треснувших зеркал, потерянных иголок, Дни тяжких век в ограде горизонта, Часов безликих дни, глухого плена дни. Мой дух, еще вчера сверкавший средь цветов, В густой листве, – сегодня гол, как чувство, И позабыл зарю, и головой попик, Глядит на плоть свою, послушную, чужую. Однако видел я прекрасные глаза, Серебряных богов, в руках сапфир державших, Да, истинных богов, крылатых птиц земли И ясных вод, я видел их, я видел. И крылья их – мои. Ничто во всей вселенной Не существует, только их полет, И он мои печали прочь несет, Полет планет, земли, и звезд полет, и камня, И мысль моя на жизни и на смерти – На двух крылах, на двух волнах плывет.

Ночь

Ласкай горизонты ночи, ищи ее сердце черно-янтарное – скоро заря снова плотью оденет его. Пусть ночь в глаза твои вложит невинные мысли, пламя, крылья – и такую зеленую зелень, какой никогда не выдумать солнцу. Нет, не ночи тебе не хватает, но могущества ночи.

Некая

Я упал с высоты исступления, я измучен до неузнаваемости, но я все еще замечаю вас, шумливые женщины, молчаливые звезды, я всегда вас замечу. Безумие. И тебя, кровь созвездии струится в тебе, их свет тебя держит. На цветах ты с цветами растешь, на камнях ты с камнями. Белизна потускневшая воспоминаний, вся в слезах, будто в звездах. Погиб.

Зеркало мгновенья

Оно рассеивает свет, Оно показывает нам вещ_е_й нагую суть, Оно отказывает нам в возможности на миг отвлечься, Оно – что камень, Твердый камень Движения и взгляда, В его холодном блеске дрожат и тают маски, И то, что схвачено руками, гнушается принять чужую форму рук, И то, что было ясным и понятным, исчезает, Сливается с ветрами птица, И небо – со своею сутью голубой, И человек – с судьбой.

Вечная, вся

Если я вам говорю, что я от всего отрешился, Это значит – не стала она плотью от плоти моей, Я похвастаться этим не мог никогда, Это неправда, И промозглый туман, где барахтаюсь я, – Он обо мне и не знает. Веер губ ее, мерцание глаз – Только я, я один вам об этом могу рассказать, Только я, я один окружен Этим зеркалом легким, таким неприметным, что воздух Сквозь меня протекает легко, У него живое лицо, Любящее и любимое, твое родное лицо, И тебе, не имеющей имени, тебе, кого люди не знают, Море молвит: "Ты выше меня", небо молвит: "Ты выше меня", Звезды ловят тебя, тучи ищут тебя, И кровь самых лучших мгновений, Кровь немыслимой щедрости, Поднимает тебя на радужных крыльях своих. Я воспеваю великую радость тебя воспевать, Великую радость тобой обладать или не обладать тобою, Радость пою, с которой тебя ожидаю, чистоту, с которой тебя узнаю, Ты отменяешь забвенье, надежду, незнанье, Отменяешь отсутствие и рождаешь меня на свет, Я пою, чтобы петь, я люблю тебя, чтобы петь Тайну, в которой любовь меня создает и себя выпускает на волю. Если я вам говорю, что я от всего отрешился, Это значит – не стала она плотью от плоти моей, Я похвастаться этим не мог никогда, Это неправда, И промозглый туман, где барахтаюсь я, – Он обо мне и не знает. Веер губ ее, мерцание глаз – Только я, я один вам об этом могу рассказать, Только я, я один окружен Этим зеркалом легким, таким неприметным, что воздух Сквозь меня протекает легко, У него живое лицо, Любящее и любимое, твое родное лицо, И тебе, не имеющей имени, тебе, кого люди не знают, Море молвит: "Ты выше меня", небо молвит: "Ты выше меня", Звезды ловят тебя, тучи ищут тебя, И кровь самых лучших мгновений, Кровь немыслимой щедрости, Поднимает тебя на радужных крыльях своих. Я воспеваю великую радость тебя воспевать, Великую радость тобой обладать или не обладать тобою, Радость пою, с которой тебя ожидаю, чистоту, с которой тебя узнаю, Ты отменяешь забвенье, надежду, незнанье, Отменяешь отсутствие и рождаешь меня на свет, Я пою, чтобы петь, я люблю тебя, чтобы петь Тайну, в которой любовь меня создает и себя выпускает на волю. Ты чиста, ты еще чище, чем я.

"Твои оранжевые волосы…"

Твои оранжевые волосы в пустоте вселенной, В пустоте цепенеющих стекол молчания И темноты, где мои голые руки твое отражение ищут. Сердце твое химерической формы, И любовь твоя схожа с моим ушедшим желанием. О душистые вздохи, мечты и взгляды. Но со мной ты была не всегда. Моя память Хранит удрученно картину твоего появления И ухода. Время, точно любовь, обойтись не умеет без слов.

"Твой златогубый рот…"

Твой златогубый рот звенит в моей груди, И так прекрасен строй твоих речей лучистых, Что в чистой глубине моих ночей смертельных Сквозь мерный гул миров мне слышен голос твой. На шелковой заре вползает в жилы холод, И нега жалобно цепляется за сны, И теплые тела дрожат, осуждены Весь день в себе нести свое живое сердце. Я в память погружаюсь, как в туман, Себя не вижу я, тебе одной послушен, Ловлю твои слова и не могу разрушить Досуги жуткие – плоды твоей любви.

ЛЮБОВЬ ПОЭЗИЯ (1929)

Моей Гала – эта книга, не имеющая – конца.

В НАЧАЛЕ НАЧАЛ

"В полный голос…" (I)

В полный голос Проворно любовь поднялась И ослепительно вспыхнула И рассудок в мансарде своей Признаться во всем не посмел. В полный голос Тучи воронов кровью сокрыли Память о прежних рожденьях Опрокинутых в волны света В замученное поцелуями завтра. Есть на свете одно существо и немыслима несправедливость Любовь избирает любовь не меняя лица.

"Я сказал тебе это для туч…" (IV)

Я сказал тебе это для туч Я сказал тебе это для дерева на морском берегу Для каждой волны для птицы в листве Для камешков шума Для привычных ладоней Для глаза который становится целым лицом и пейзажем И которому сон возвращает небеса его цвета Я сказал тебе это для выпитой ночи Для решеток у края дорог Для распахнутых окон для открытого лба Я сказал тебе это для мыслей твоих п для слов Потому что доверье и нежность не умирают.

"Земля вся синяя…" (VII)

Земля вся синяя как апельсин Отныне заблужденье невозможно слова не лгут Они не позволяют больше петь Лишь понимать друг друга в поцелуях Безумцы и объятия любви Она ее с моими слитые уста Все тайны все улыбки И снисходительность одежд Прикрывших наготу. Цветут как травы осы Заря себе на шею надевает Ожерелье окон Под крыльями упрятана листва Все солнечные радости твои отныне Все солнце на земле На всех дорогах красоты твоей.

"Любимая…" (VIII)

Любимая чтобы мои обозначить желанья В небесах своих слов рот свой зажги как звезду Твои поцелуи в живой ноч_и_ Борозды меня обвивающих рук Победное пламя во мраке Виденья мои Светлы непрерывны А если нет тебя со мной Мне снится что я сплю и что мне это снится.

"Сокровенно влюбленная…" (XIII)

Сокровенно влюбленная ты свою наготу Прикрываешь улыбкой а любовные речи Обнажают тебя твою шею и грудь Твои бедра и веки И в глаза я целую тебя Чтобы явилась ты предо мной Вся и навеки.

"Она надо мною склоняется…" (XV)

Она надо мною склоняется Неискушенное сердце Чтобы увидеть люблю ли ее И доверчиво забывается И под тучками век Ее голова засыпает в моих ладонях Где ж мы теперь Нераздельное целое Живые живые Живая живой И моя голова в ее сновидения катится.

"От моей единственной ласки…" (XVII)

От моей единственной ласки Засверкала ты всем своим блеском.

"Наступает рассвет…" (XX)

Наступает рассвет я люблю тебя в жилах моих еще ночь Я всю ночь смотрел на тебя Мне так много еще предстоит угадать Я в спасительность сумрака верю Он вручает мне власть Окутать любовью тебя Разжечь в тебе жажду Жить в глубинах моей неподвижности Твою сущность раскрыть Избавленье тебе принести и тебя потерять Днем невидимо пламя. Ты уйдешь и откроются двери в рассвет Ты уйдешь и откроются двери в меня.

"К стеклу прильнув лицом…" (XXII)

К стеклу прильнув лицом как скорбный страж А подо мной внизу ночное небо А на мою ладонь легли равнины В недвижности двойного горизонта К стеклу прильнув лицом как скорбный страж Ищу тебя за гранью ожиданья За гранью самого себя Я так тебя люблю что я уже не знаю Кого из нас двоих здесь нет.

"Путь молчания…" (XXIII)

Путь молчания От моих ладоней к твоим глазам И к твоим волосам Где ивы-девчонки Прислоняются к солнцу И шепчутся тихо И лепестки трепещущей тени Подбираются к их разомлевшим сердцам.

"Я закрыл глаза…" (XXVI)

Я закрыл глаза чтобы больше не видеть Я закрыл глаза чтобы плакать Оттого что не вижу тебя Где твои руки где руки ласки Где глаза твои прихоти дня Все потеряно нет тебя здесь Память ночей увядает Все потеряно я живой.

ВТОРАЯ НАТУРА

VIII

Белые тени Лбы отмеченные бессилием Перед идиотизмом людским Перед ухмылками стен Язык смеха И спасая лицо Пленники снега тают в тюрьме Спасая лицо на которое отблески стен Ложатся привычкой к смерти.

XVII

Симметричная гордость жизнь разделенная поровну Между старостью улиц И молодостью облаков Закрытые ставни руки трепещущие Точно на солнце листва Руки ручьями струящиеся И укрощенная голова.

XVIII

Гранитные волны тоски. Клинки пронзают клинки Стекла бьют стекла Огни задуты огнями. Разорваны связи. Стрела и открытая рана Свет и зрачок Восхождение и голова. Невидимое в тишине.

СЛОВНО ОБРАЗ

I

Я скрываю печальные клады Уединенных убежищ Сердце лесов сонливость Раскаленной ракеты И ночной горизонт что меня Короной своей венчает Я шагаю вперед упрямо Приветствуя новой тайной Рождение образов.

САМА ЖИЗНЬ (1932)

"Что с тобой…"

Что с тобой почему эти волосы белые розовые Почему этот лоб эти горькие рвущие душу глаза Свадеб радиевых великое заблуждение Одиночество тащится злобно за мной по пятам.

Прекрасная и похожая

Лицо на закате дня Колыбель в опадающих листьях дня Охапка голого ливня Ускользнувшее солнце Родник родников в глубине воды Зеркало битых зеркал Лицо на весах тишины Камень среди остальных камней Для пращи угасающих отблесков дня Лицо похожее на все забытые лица.

Чуть измененная

Прощай печаль Здравствуй печаль Ты вписана в линии потолка Ты вписана в глаза которые я люблю Ты отнюдь не беда Ибо самые жалкие в мире уста отмечаешь Улыбкой Здравствуй печаль Любовь податливых тел Неотвратимость любви Ласка твоя возникает нежданно Чудищем бестелесным Головой удрученной Прекрасная ликом печаль.

Новой ночью

Женщина с которой я жил Женщина с которой живу Женщина с которой я буду жить Одна и та же всегда Явись предо мною в красном плаще В красной маске в красных перчатках И в черных чулках Знаком залогом того Что вижу тебя обнаженной Чистота наготы о святое убранство Груди о сердце мое.

Около полуночи

Отворяются двери обнажаются окна Беззвучный свет ослепляет меня И ничего не исправишь меня обступают Мне не нужные существа Вот дурачок получающий письма из-за границы Вот дорогое кольцо он серебряным числит его Вот болтливая женщина с седой головой Вот бестелесная девушка Незавершенная безобразная омытая тьмой и бедой Нелепо увитая мальвами и барвинками Ее нагота ее чистота отовсюду видна Вот море вот корабли на игорных столах Вот свободный мужчина и вот другой свободный мужчина и это все тот же Вот разъяренные звери перед страхом заляпанным грязью Мертвецы арестанты безумцы все кого нет Где же ты почему ты не здесь почему не разбудишь меня.

Все права

Притворись Тенью весенней в весенних цветах Днем самым коротким в году и полярного ночью Предсмертного мукою тех кому привиделась осень Запахом розы и мудрым ожогом крапивы Расстели прозрачность полотнищ На лугу своих глаз Покажи злодеянья огня плоды его вдохновенья Рай пепла его Покажи как неясное нечто воюет со стрелкой часов Покажи нанесенные истиной раны несгибаемость клятвы Себя покажи Не бойся в хрустальных одеждах предстать Твоя красота неизменна В глазах твоих слезы улыбки и нежность В глазах твоих нет никаких секретов Нет пределов.

Необходимость

Без особенных церемоний на этой земле Бок о бок с людьми которые в гуще уютных несчастий И в непосредственной близости от истинного пути И во прахе серьезнейших дел Сохраняют полнейшее благодушие и невозмутимость Я устанавливаю отношения между мужчиной и женщиной Между расплавленным солнцем и гудением улья Между зачарованными пещерами и снежной лавиной Между смехом взахлеб и синевой под глазами Между геральдической птичкой и звездочкой чеснока Между свинцового проволокой и завыванием ветра Между муравьями подле колодца и выращиваньем малины Между подковой и кончиком пальца Между куском халцедона и франтоватой зимой Между терновником и фактами мимикрии Между сонной артерией и спектральным анализом соли Между араукарией и головою пигмея Между железнодорожными рельсами и голубем рыжим Между мужчиной и женщиной Между моим одиночеством и тобой.

Плохая память

Развеянные вершины вечерние птицы У изголовья улиц Поцелуев женское эхо И в приютах желанья Ослепительный мрак обнимающихся бунтарей. Полные горсти дождя Под листьями под фонарями Полная тишина и в ней обломки минут Время уже не хозяин На каторге тротуара Оно оседает Заученным смехом Не прорастающим в скуке. И тупая вода и бездумная ночь на исходе Одиночество всякую жизнь искажает Поцелуй еще хоть один Чтобы забыть про пустыню.

До свиданья

Передо мною рука она разгоняет грозу Расплетает и усыпает цветами ползучие плети плюща Уверенно это рука не твоя ли не тайный ли знак В минуту когда тишина лежит еще грузом на лужах в глубинах колодцев и утра. Не зная сомнений удивлений не зная это твоя ли рука Присягает на каждом зеленом листе солнцу подставив ладонь Его в свидетели взяв это твоя ли рука И клянется что примет смиренно каждый ливень и каждый потоп Без тени минувших молний Это твоя ли рука в пронзительном воспоминанье. Берегись дорога к этому кладу затеряна Птицы ночные недвижно застывшие в пышном убранстве Это лишь вехи бессонницы с ядовитыми нервами Безучастная это твоя ли рука равнодушная К сумеркам роняет из пальцев пейзаж. Зачарованы реки собственным детством Возвращаются реки с купанья домой Обезумевшие автомобили украшают колесами грудь площадей Это твоя ли рука колесом изогнулась На площадях переставших вращаться Она от себя отвратила родниковую воду ласк Она от себя беззаботность доверье мое отвратила Она никогда не сумеет меня от тебя отвратить.

Зло

Дверь была как тупая пила Было всесилие стен Была беспредметная скука И самодовольство паркета Льнувшего к граням счастливым Для нас проигравших игральных костей Были разбитые окна В кровь раздиравшие тело ветра Было пиршество красок Проходила граница болота Шло каждодневное время В брошенной комнате в комнате посрамленной Пустой.

Разделенные ночи

После долгой дороги я вижу опять все ту же прихожую, ту же кротовую шубку и тот же горячий сумрак, которому пенковой трубкой предписан младенчески чистый сквозняк, вижу опять ту же комнату, куда я приходил, чтобы с тобой преломить хлеб наших желаний, вижу опять твою обнаженную бледность, которая утром сливается с бледностью гаснущих звезд. Знаю, я снова закрою глаза, чтобы вызвать условные краски и формы, и они мне позволят тебя обрести. А потом я их снова открою и увижу в углу дряхлый зонтик с ручкой как у лопаты, и при виде него я стану опять опасаться хорошей погоды, и солнца, и жизни, потому что средь белого дня я больше тебя не люблю, потому что со скорбью я вспоминаю то время, когда отправлялся тебя я искать, время, когда, слепой и немой, я стоял перед непостижимым миром и перед бессвязной системой общенья, какую ты мне предлагала.

Разве мало сама ты страдала от наивности, из-за которой навсегда мне пришлось обратить твои прихоти против тебя?

Каких только дум не передумал тогда я! А теперь я пришел, чтобы лишний раз убедиться, что она существует, эта великая тайна – бесконечный абсурд моей жизни, бесконечный абсурд одной ночи.

Когда я прихожу, отплывают все корабли и перед ними гроза отступает. Дождь проливной выпускает на волю пасмурные цветы, и воскресает их яркость, и опять она в стены, обитые шерстью, стучится. Знаю, ты никогда и ни в чем не бываешь уверена, но даже мысль о притворстве, даже мысль о возможной ошибке – выше наших с тобою сил. Ведь с каких незапамятных пор упрямая дверь не желает поддаться, с каких незапамятных пор монотонность надежды кормит украдкою скуку, с каких незапамятных пор улыбки твои обернулись слезами.

Мы с тобою решили не пускать к себе зрителей, ибо не было зрелища. Вспомни, одно одиночество было, и сцена пустая, без декорации, без актеров, без музыкантов. Говорят: "зрелище мира", "всемирная сцена", но давно мы не знаем с тобой, что это такое. "Мы с тобой", не обмолвился я, ибо на всех рубежах наших долгих дорог, пройденных врозь и поодиночке, мы поистине были вдвоем, теперь я в этом уверен, мы поистине были "мы". Ни ты и ни я не умели прибавить то время, которое нас разделяло, к тому времени, когда мы были вдвоем, ни ты и ни я не умели вычесть его.

Каждый из нас – это тень, но об этом мы забываем в тени.

* * *

Свет между тем подарил мне прекрасные негативы наших с тобою встреч. Я тебя опознал в многочисленных существах, и само их разнообразие мне позволяло давать им всегда одно имя, имя твое, и я называл их, и преображал, как преображал я тебя среди белого дня, как преображаешь воду ручья, ее набирая в стакан, как преображаешь руку свою, ее сплетая с другою. Даже снег, этот горестный наш заслон, на котором стремительно таяли кристаллики клятв, даже снег жил под чуждой личиной. В подземных пещерах искали настойчиво выход окаменевшие травы.

Глубинная тьма напряженно тянулась к ослепительно яркой сумятице, и от меня ускользало, что имя твое делалось иллюзорным, что оно оставалось лишь у меня на устах и что постепенно возникало лицо искушений, реальное, цельное, неповторимое.

И тогда я к тебе возвращался.

* * *

Когда мы встречаемся, а встречаемся мы всякий раз навсегда, твой голос опять до краев наполняет глаза твои, точно эхо, когда до краев оно заливает вечернее небо. Подплываю я к берегу облика твоего. Что ты мне говоришь? Что ты никогда не считала себя одинокой, что ты сновидений не знала с той самой поры, как тебя я увидел, что ты – словно камень, который раскалывают пополам, и получают два камня прекрасных взамен одного, их родившего, что ты – и вчерашняя и сегодняшняя одновременно и что вовсе не нужно тебя утешать, потому что ты делишь себя пополам, чтобы вот так, как сегодня, непорочной предстать предо мной.

Ты вся обнаженная, вся обнаженная, и груди твои, еще более хрупкие, чем аромат побитой морозом травы, держат груз твоих плеч. Вся обнаженная, ты одежду снимаешь с себя удивительно просто. И закрываешь глаза, и это – будто падение тени на тело, падение плотного мрака на последнее пламя.

Осени, лета снопы, снопы зимы и весны рассыпаются, и ты открываешь до дна свое сердце. Это свет жизни вбирает в себя прибитое пламя, это оазис пустыню сосет, и пустыня его удобряет, и отчаяньем кормится он. Чуть слышная легкая свежесть приходит на смену хороводу костров, что тебя научили меня возжелать. Над тобою скользят твои волосы в пропасть, и она – оправданье отчужденности нашей.

* * *

Почему не могу я, как прежде, во времена моей молодости, объявить, что я ученик твой, почему не могу я, как прежде, согласиться с тобою, что нож и предмет, рассекаемый им, между собою согласны. Фортепьяно и тишина, горизонт и равнина.

Ты надеялась силой своею и слабостью примирить дисгармонию встреч и гармоничность разлук, неуклюжий наивный союз – и науку лишений. Но подоплекой всему была скука. Многое мог ли этот безглазый орел удержать из наших порывов?

На улицах и в полях сотни женщин тобою развеяны по ветру, и в клочья разодрано сходство, объединявшее их, сотни женщин тобою опять сплетены воедино, но теперь ты больше не в силах возвратить им единство их облика, и теперь у них сотни лиц, сотни лиц пораженье наносят твоей красоте.

* * *

И в цельности времени, поделенного нами, возник неожиданно день, день такой-то такого-то года, и я с этим днем примириться не смог. Были всякие дни, были всякие ночи, но этот был слишком мучителен. Жизнь и любовь потеряли вдруг точку опоры. Уверяю тебя, что не из-за новой любви я отчаялся в нашем союзе. Я себе и представить не мог иной жизни, с другими объятьями, в объятьях других. Я и подумать не мог, что когда-нибудь я перестану быть верным тебе, – ведь я понял тебя навсегда, ведь я понял, что ты существуешь и существовать перестанешь только со мной.

Женщинам, которых я не любил, я сказал, что они существуют постольку, поскольку есть ты.

Но жизнь ополчилась на нашу любовь. Жизнь, в нескончаемых поисках новой любви, взамен прежней, опасной любви, – жизнь решила любовь поменять.

Принципы верности… Но не всегда подчиняются принципы правилам тусклым, начертанным предками на деревянных табличках, они подчиняются чаще обаянью живому, улыбке и взгляду, словам и движениям молодости, страсти и чистоты. Этого не сотрешь.

* * *

Я упрямо мешаю свой вымысел с грозной реальностью. Пустые дома, я вас заселил идеальными женщинами, ни худыми ни полными, ни блондинками ни брюнетками, ни вздорными ни рассудительными, все это неважно, просто какой-то пустяк делает каждую пленительней всех на земле. О предметы ненужные, порой даже глупость, сотворившая вас, очаровывала меня. О безликие существа, я зачастую вас слушал, как слушают рокот волны или шум корабельных винтов, предвкушая морскую болезнь. Я привыкал к непривычным картинам. Я видел их там, где их быть не могло. Я их наделял механической точностью, с какою я сам спать ложился или вставал. Площади города раздувались, точно мыльные пузыри, повинуясь моим щекам, улицы города повиновались моим шагам, нога за ногой, одна за другой, вторая за первой, за обеими обе, и так до конца, а женщины перемещались в пространстве отныне лишь лежа в постели, и в распахнутом настежь корсаже виднелся краешек солнца. Разум, гордая голова, позорный колпак безразличия, фонарь с головой муравьиной, разум, жалкая мачта фальшивая для обезумевшего человека, фальшивая мачта на корабле… но об этом выше смотри.

Чтобы к жизни вернуться, я пытался тебя разлюбить. Чтобы вернуться к твоей любви, я жил очень плохо.

* * *

После долгой дороги я, может быть, не приду больше к двери, которую оба мы знали так хорошо, я, может быть, не войду больше в комнату, куда столько раз меня завлекало отчаянье и надежда покончить с отчаяньем. Как человек, неспособный понять ни себя ни судьбу свою, я, быть может, уйду к другим существам, не похожим на то, что я выдумал.

Только буду ли нужен я им?

Конец света

Андре Бретону

Обведенные тенью глаза будто замки в ограде руин Бездонность оврагов между ней и последним взглядом ее В чудесную пору весны Когда землю румянят цветы Этот отказ от всего Все помыслы ближних только о ней для нее Но об этом не знает она Ее жизнь даже нет не ее просто жизнь Ее грудь безмятежна и лоб не знает Как упорно ее волнистые волосы убаюкивают его. Слова какие слова черный или Севенны Бамбук дышать или лютик Говорить это значит ее ногами ходить Ее руками в муке предсмертной скрести одеяло Открыты глаза без ключа Без усилий вот уши и рот Вот крови пятно а не ярость летнего солнца Вот бледность а не бессонная ночь которая может пройти. Свобода она непонятнее даже визита врача Какого врача мерцает в пустыне свеча Бледное пламя на донышке дня Вечность она началась и закончится вместе с кроватью Но для кого говоришь ты если не знаешь Если знать не желаешь Если больше не знаешь О сжальтесь Что вообще это значит говорить.

Легкость сама

Нежность твоя твои пораженья и мягкая гордость Легендарная география взглядов и ласк Органное колдовство Смешение рук и глаз Трав и снегов Трав и весны И невидимой дрожи моря под прикосновеньем дождя Смешение тишины и твоей магнетической ясности И ветра который приносит губам привкус молодости И далекого поцелуя Ветра чью руку ты чувствуешь вдруг под одеждой.

"Заброшенный дом…"

Заброшенный дом безобразные Дома нежилые жалкие Дома Как пустые тома.

Мираж

Что предо мною Затравленный взгляд Взгляд беспокойней чем крыса в звериной берлоге Взгляд женщины скрытной Отвергнутой Похожей на то О чем никогда не пишу.

Нуш

Откровенность порывов Легкость близости Ласка волос. Без подозрительности без тревоги Твои глаза отдаются всему что видят И на виду у всего на что они смотрят. Доверчивость хрусталя Между двумя зеркалами Ночью твои глаза растворяются в темноте Чтобы слить пробужденье с желаньем.

Прощенье

Она мне велела завтракать под столом Простите под облаком Надежда надежда без края Детство когда изворотливый холод полям не давал покоя На крышах гнездилось удушье Лаванда Протяженность женского тела Она была смирной покорной Верной Легкой немой обедненной Моими мечтами День выпивал ядовитые сумерки.

Сердечное воспоминанье

Был раскатистый смех печальный Маятник замер Рыжая рысь поспешила упрятать своих малышей. Волны плотного хохота в раме агонии Нагота обращает в шутку бледность свою Нагота обращает в шутку Целомудренный глаз маяка надежду кораблекрушений.

При вспышке молнии

Здесь ее нет. Женщина в фартуке караулит грозу у окна Тучи ножку друг другу подставить торопятся Невзрачная девочка Синеватая Играет на дряхлом диване Тишина угрызается совестью. Я взглядом окинул дома этой улицы длинной Камни зелень деревьев Землю снег и песок Тени солнца воды Внешнюю сторону жизни. И забыть не могу она была здесь Сад на прогулку водила Ягоды с шелковицы срывала Снег ее смеха пеленою ложился на грязь Целомудренна поступь была.

ИСПЫТАНИЕ ВЫДЕРЖАВ

МИР-ОДИНОЧЕСТВО (I-XXII)

I

Дневные плоды выношенные землей Не спит одинокая женщина Окна легли отдохнуть.

II

Женщина каждую ночь Отправляется в тайный путь.

III

Деревни усталости Где голые руки у девушек Будто струи воды Где зреет в них молодость И смеется на цыпочках. Деревни усталости Где тождественны все существа.

IV

Увидеть глаза в которые ты погрузился И смех где тебе оставлено место.

V

Лезут сюда насекомые Хрусткие тени огня Брызгами ржавого пламени Запятнано ложе сна Его плоть его целомудрие.

VI

Хочу тебя обнять и тебя обнимаю Хочу покинуть тебя ты скучаешь Но на пределе наших с тобою сил Ты облекаешься в латы острее мечей.

VII

Скалы и море красавица плещется в море А в прибежище нищих На выцветшем небе которое служит им тенью Скрываются тысячи пасмурных ламп. Поле бликов набухло слезами Смыкаются веки Переполнена мера. Вереницей мелькающих образов Навина света рушится в новые сны.

VIII

Тело мирские почести Немыслимый заговор Мягких как крылья углов. Но ласкающую меня руку Раскрывает мой смех Укрощает и удерживает Моя грудь. Немыслимый заговор Неожиданностей и открытий.

IX

Призрак твоей наготы Призрак дитя твоей простоты Укротитель-малыш чувственный сон Мнимых свобод.

X

Водяные прозрачные перья хрупкость дождя Свежесть подернута ласками Взглядов и слов Любовью как дымкой подернуто Все что люблю.

XI

К дыханию к солнцу вчерашнему Напоившему твои губы Прибавить новорожденную ласку Чтобы поплыть голубыми морями твоей стыдливости И шлифовать в темноте Жасминовые зеркала Спокойствие пестовать.

XII

Фарфоровая песенка хлопает в ладоши На куски разлетается и умирает Ты вспомнишь о ней о несчастной и голой В то волчье утро а волчьи укусы это туннель И ты из него выползаешь в окровавленном платье От которого рдеет ночь Сколько живых предстоит разыскать Сколько огней загасить Я буду звать тебя Зримой И множить твой образ.

XIII

Обезоруженная Больше не знает она врагов.

XIV

Она непоседа с хрустальным челом Сердце ее в обрамлении черной звезды Глаза ее поют об ее уме Глаза ее в знойное лето прохлада Тепло холодной зимой Глаза ее постигают себя и смеются Глаза ее игроки их выигрыш пригоршни света

XV

Она простирается Чтоб обмануть одиночество.

XVI

Синева за окном я укутан плащом Будто гонят меня из дня Гнев под жестокой звездой Зависти Несправедливость Самая хитрая Разгони это хмурое небо Разбей его окна Кинь их на корм камням Это лживое небо Нечистое тяжкое.

XVII

Я любовался когда я к тебе спускался Пространством где властвует время Вела меня память Тебе не хватает места Чтобы всегда быть со мною.

XVIII

Разорвав поцелуи и страхи Она просыпается ночью И с удивлением смотрит на то что ее заменило.

XIX

У причала этих ветвей Не знать морякам удачи Сверканьем обрушены веки отзвук огня У причала голых коленей Тело пронзая в глухой темноте Затерялись следы искушений. Теряются реки только в стране воды Рухнуло море под своим равнодушным небом Ты сидишь и за мною идти не желаешь Чего ты боишься любовь смеется над болью И кричит над домами про бессилие мира. Одиночество дышит прохладой у твоей неподвижной груди Я увидел руки твои все такие же руки Ты их можешь скрестить Можешь себя к себе привязать Что ж хорошо – ведь ты одинока и я одинок.

XX

Свергнутая тюрьма В глубине небес Огненное окно В нем мечутся груди молний Ярко-зеленая ночь Ни улыбки в краю одиночества Стоя дремлет огонь И пронизывает меня. Но страхи напрасны Я даже могу улыбаться Нелепая голова Даже смерть не иссушит ее порывов Голова совершенно свободная Что сохранит навсегда и улыбку и взгляд. Если и жив я сейчас Если даже не одинок Если кто-то подходит к окну И окно это я Если кто-то подходит Эти другие глаза не видят меня Моих мыслей не знают Стать сообщниками не хотят За любовь предают разлуке.

XXI

При свете пр_а_ва на смерть Бегство с невинным лицом. Вдоль текучих ветвей тумана Вдоль неподвижных звезд Где царят мотыльки-однодневки. Время бархатный медный шар Катится скользкой дорогой.

XXII

У меня за спиною закрылись мои глаза Свет дотла догорел обезглавлена ночь Птицы громаднее ветра Не знают где приземлиться. В жалких мученьях в морщинах смеха Близкую душу искать не буду Жизнь обмякла мои видения тусклы Все отреченья сказали последнее слово Им больше не встретиться они друг друга не знают Я одинок одинок совсем одинок Я никогда не менялся.

ЗАГОТОВКИ

III

Если скучно тебе Присмотрись К любопытным.

VIII

Эти люди всегда едят Объедаются наслаждаются А засмеются жаднее едят.

XI

Деревья наполнены запахом птиц Ночные озера наполнены запахом скал.

XXVIII

Деревья белые деревья черные Моложе прочего пейзажа Чтобы дожить до этой грани надо Состариться.

Критика поэзии

Разумеется я ненавижу царство буржуев Царство шпиков и попов Но сильнее стократ я ненавижу людей, которые не ненавидят его Так же как я Всей душой. Я плюю в лицо ничтожнейшему пигмею Который всем стихам моим не предпочтет эту Критику поэзии.

РОЗА ДЛЯ ВСЕХ (1934)

Поэтическая объективность

– это лишь бесконечная смена, вечная вереница субъективных стихий, и поэт, пока не изменится этот порядок, им не хозяин, а раб Битва бродяг и туристических справочников Наперекор страху Наперекор советам Вдали от чувствительных берегов Прочь бежать от здоровья морей От надежды первого шага От нечеловеческих красок Ураганов с их влажными жестами И большими пустыми телами От лабиринта бездомных звезд От океанов вина молока и мяса От волн меха от волн покоя От пляжа домашней постели От кораблей и от их ремесла.

*

Утро разбилось в заснувших объятьях Утро уже не вернется Угасающий отблеск рыжих волос Острые груди милые руки В дрожи себя принесение в дар Ничто не сравнится с несчастьем любить Ничто не сравнится Набежавшая пена Оборви приговор что к губам подступает Поднимается к сердцу И рушится с первозданным Ослепительным смехом.

*

Хрупкая скорбная и клеймом на плече Отпечаток руки обладавшей ею.

*

Вдоль крепостного вала дряхлые оркестры Нацеленные в день свинцовыми ушами Подстерегают ласку молнию таят Улыбка жнец опущенных голов И запах звука И взрывы времени для памяти поспевшие плоды.

*

Даже когда мы с тобой друг от друга вдали Все нас роднит Частица тебя обитает в голосе эха И в зеркале В комнате в городе В каждом мужчине в женщине каждой В моем одиночестве И это всегда частица тебя И это всегда частица меня Мы разделили наследство Свою долю ты мне завещала Я свою завещаю тебе.

*

А твои дождевые руки на жадных главах Благодатным цветеньем Рисовали поляны где обнималась чета влюбленых Кольца ясной погоды ленивые весны Хоровод искрящихся матерей В подоткнутых платьях Игольчатые кружева песчаные пряди Грозу которая обнажает каждый нерв тишины Алмазную птицу в зубах кровати И размашистым чувственным почерком Я люблю

*

Сколько в воздухе снов Сколько окон в бутонах Сколько будущих женщин Сколько грядущих детей И справедливость чревата Чудесами нежнейшими Чистыми мыслями А между тем В этом мире счастливцы бичами свистят Смех до потери рассудка Плач до потери жизни Глаза и рот что морщины Благопристойности пятна Мрак среди белого дня.

*

Гнев что мед иссякает Пристанище пламени чахнет Больше никто не летит на постыдную помощь вчерашним виденьям Совершенство лесов золотая кормушка солнца Медали любви тающие на устах Лица крохи желаний Грядущие дети сегодняшний сон Самые верные в мире слова Все отмечено черными ранами Даже она которой мне так не хватает.

При погашенном свете

когда почему-либо, чисто случайно, я, бывает, не выберу вдруг ни зеленой

лошадки, ни красного человечка, двух самых привычных и самых свирепых из

моих гипнотических тварей, я пользуюсь неизбежно другими своими виденьями,

чтобы запутать, и озарить, и со снами смешать последние мечты и иллюзии

своей молодости

Бузинное утро

Она в этом поле осталась Что же она завещала мне в путь уходя Все что я мог пожелать И прежде всего доспехи выбранные в обломках Чеканной зари Доспехи под деревом Прекрасное дерево Его ветви ручьи под листвой Пьют они из источников солнца В них как жемчужины Рыбы поют Это прекрасное дерево Мне в тоскливые дни заменяет Аппарат мимолетных видений Это дерево каждого дня Превратило меня в господина Всех желаний моих

*

А потом появляется женщина в ожерелье из алых роз Эти алые розы раскрываются словно ракушки Разбиваются словно яйца И горят словно спирт Вечно под деревом Будто неодолимый магнит Приводит в отчаянье Гонимое соками пламя То хрупкая то всесильная Моя одаренная благодетельница С бредом своим и любовью Ложится к моим ногам И челноки ее глаз качают меня на волне Моя улыбчивая покровительница Прекрасная ясная под своею кольчугой Забыв про железо про дерево и про алые розы Мои желания лепит И мечтает Мечтает о чем Обо мне В пеленах ее глаз кто мечтает Я

*

У нее проворные руки Настоящие руки полольщицы Иссеченные шрамами Утомленные необходимостью Вечно показывать на циферблате времен безжалостный утренний час начала работы Руки которым влюбленно держать Букет алых роз без шипов И этот галоп буйволиный Все желанья мои Эта женщина в солнечном свете Этот сверкающий лес Этот лоб без морщин Виденье в корсаже расшитом обломками Тысячью корабельных обломков на дробящихся пылью волнах Тысячью птиц молчаливых в ночи прекрасного дерева А неплохо бы вспомнить и о других каких-нибудь праздниках Даже шествия карнавальные обезображенные оголенные окровавленные кривлянием масок все равно достигают порой предосудительной безмятежности И какой случайный прохожий на перекрестке учтивых улыбок не остановится чтобы приветствовать молнией взмаха неучтивое брюхо весны

*

Бельевая корзина замирает вдруг налету И клонится венчиком белым к ее разбитым коленям Никакая грубая краска не посмела ей путь преградить И сквозь дырочку в кружеве Исчезает корзина Тропинкою плоти Выпить Большую кружку черного сна Всю до последней капли.

То, что скажет обремененный невзгодами, всегда некстати

Зима вся в голых ветвях и застывшая точно покойник Человек на скамейке на улице человек от толпы убежавший И одиночеством переполненный Дайте место отчаянью самому заурядному Зеркалам свинцовым отчаянья Струям булыжным отчаянья Монументам гниющим отчаянья Дайте место забвенью добра Дайте место воспоминаниям в жалких отрепьях истины Черному свету пожару вчерашнему Волосам в лабиринте потерянным Человек на скамье ошибся квартирой ключом этажом Чтобы знать и сильнее любить Где пейзаж начинается И в котором часу Где кончается женщина Вечер на город ложится И прохожего догоняет в постели Прохожего голого Которому снится не девичья грудь А звезда кормилица ночи Есть обломки печальней чем грош Но из них вырывается звонкое солнце В них танцует и медом струится небо Есть пустынные стены где расцветают идиллии Где треснувшая штукатурка Баюкает смутные тени Есть мятежный огонь огонь бегущий по жилам Под волнами губ Возьмите же руки взгляните в глаза Приступом облик возьмите За дворцами и за трущобами За цистернами и за трубами Перед лицом человека На площадь которая машет пыльным плащом И метет горячечным шлейфом Вторгаются летние ясные дни Прорастают на площади синие шпаги Под закрытыми веками в шуме листвы Зреет радости жатва И цветками льна расколоты маски И лица омыты Красками прежних просторов Это погожие дни былого Со львами червонными в слитках с орлами чистой воды С громом гордости заполняющей жилы часов и минут Кровью закованных зорь С громом вполнеба С королевским венцом охватившим тисками одинокое зеркало Одинокое сердце Но все тише теперь и проникновенней звучит посреди исчезнувших улиц Эта песня до края залившая ночь Песня заполнившая зренье и слух И протянувшая руку видениям Эта всеотрицающая любовь Любовь которая бьется в заботах Обливаясь слезами горючими Эта мечта разбитая искалеченная смертная Эта гармония в залежных землях Это нищее племя Нищее потому что всю свою жизнь Чистого золота жаждало И совершенства любви.

Измученный жаждой и по холоду изголодавшийся

Голубая жара небес Прислонилась к вискам окна Прекрасная линия перьев до горизонта Благовонная взрослая роза мак и девственный факела венчик Сплетаются в кожу душистую женщин нагих В дверях сверкают затворы Нужно пройти невзирая на то что борьба принимает ласковый оборот Миновать холмы и соблазн луговых постелей Пересыпанных солнцем И дальше идти Летние грозы как руки без пальцев Как котята в мешке Дым спиралями вьется предвещая тревожное лето В ядовитой эмали Многоликая жажда идет по следу туманов К постоялым дворам верхом на волне Раскаленных камней над охрипшими глотками пьяниц.

ПЛОДОНОСНЫЕ ГЛАЗА (1936)

Посвящается Нуш

* * *

Нет невозможно Знать меня лучше чем ты В твои глаза мы падаем как в сон С тобой вдвоем Они меня огнями одарили На зависть всем ночам В твои глаза пускаюсь я как в путь Они дают движениям дорог Свободу от земного притяженья В твоих глазах меняют облик свой Все те кто открывает перед нами Безмерность одиночества Нет невозможно Знать тебя лучше чем я.

ПЕРИЛА

К нынешнему времени

С незапамятных пор без песен Цветы в упаковке цветы на продажу Букет добродетелей тощих Как ты ни мойся сам себя ты больше не видишь Слаще дремать на остывшем пепле Под укрытием будней Больше выхода нет Между домами мрак В каждом окне таракан Вывеской счастья смерть Молодежь в чарующих позах Старики в смердящих веригах Все на одно лицо Но люди желают проснуться Хоть лоб и живот в морщинах Их еще привлекает огонь Несмотря ни на что вопреки нищете О ужас они не хотят больше верить В неподвижность крови своей.

Гонимый

Пылинкою больше иль меньше На дряхлых плечах Пряди слабости на усталом лбу Забрызганы медом подмостки ворох высохших роз Полчища мух повинуются Черным знакам беды Сочатся отчаяньем балки моста Наведенного над пустотой Каждой улицы каждого дома Сумасбродства тупые нелепые Которые скоро будут всеми заучены наизусть Механические желанья бредовые танцы Сожаление об утраченной ненависти Томление по справедливости.

* * *

Черные тучи медленно катятся вспять Погружается в мягкую землю лопата Точно прохладная девушка в теплые простыни Наливается ночь луной Все-таки сила по-прежнему на стороне торжествующей жизни.

СВЕЖИЙ ВОЗДУХ

Быть

С поникшим лбом со знаменем повисшим Влачу тебя когда я одинок По черным комнатам По улицам промозглым И милостыню клянчу Я не хочу я их не отпущу Твои простые и загадочные руки Родившиеся в зеркале ревнивых рук моих Все прочее на свете безупречно Все прочее на свете бесполезно Как жизнь В твоей тени колодец вырыть В немую воду у твоих грудей Как камень Кануть.

ВЕСЫ (I – VII)

I

Обещают любовь и далекие страны Сулят чудеса и волшебные ночи И падают сказки в уши глухих В бездну мертвых сердец.

II

Запретные женщины Рожают детей И тянется цепь От щеки к лугам От руки к ветвям От воды к небесам саранчи

III

Простая глухая Трава В снегу появилась Это было здоровье само Был мой рот зачарован Привкусом свежего ветра Завяла трава

IV

Быть десятком тысяч из сотни тысяч И никогда одним из десятка Дремлет толпа в темноте В двух шагах от себя самой Перемешивается рассыпаясь.

V

Есть на свете одна только дверь Я к тебе прихожу мы уходим вдвоем Ты уходишь одна ты приходишь со мной.

VI

Из настоящей гавани корней Уравновешенной И чуткой В обнимку листья в плаванье Пускаются. Прямолинейная птица острые крылья Возвращается камнем инстинкта К зерну полета.

VII

Пустыня раздолье для трав И множество прочих краев Чтобы знать что мы здесь.

Свежий воздух

Берег нетвердой рукой Бросал под дождем Трап туманов И ты появлялась нагая Словно трепетный мрамор Окрашенный ясным утром Сокровище под охраной огромных зверей У которых под крыльями пряталось солнце Для тебя Мы зверей этих знали по не видели никогда А за стенами наших ночей За горизонтами поцелуев Заразительный хохот гиен Глодал одряхлевшие кости Тех кто жил для себя одного А нам были в радость солнце море и дождь Было у нас у обоих море и солнце одно Наше.

ЛЕГКАЯ

* * *

Ты встаешь и вода раскрывается Ты ложишься н вода расцветает Ты вода от пучин отведенная Ты земля пустившая корни Чтобы все стало прочным на ней Ты пузырек тишины в огромной пустыне скрежета Ты играешь ночные гимны на струнах радуги Ты везде и дороги стали ненужными Приносишь ты время в жертву Вечной молодости костра Который природу окутывает воссоздавая ее Женщина ты на свет производишь тело себе подобное Тело твое Ты извечное тождество.

* * *

Наша ночь свершена я держу твою руку не сплю Я поддерживаю тебя изо всех моих сил Я на скале высекаю звезду твоих сил Глубокие борозды где прорастает доброта твоей плоти Я повторяю твой голос явный и скрытый И еще над гордячкой смеюсь Ты зовешь ее побирушкой Над безумцами к ним ты полна уваженья Над простаками ты омываешься в них И у меня в голове которая постепенно приходит в согласье с твоей головою и с ночью Восхищенье растет незнакомкой в которую ты превращаешься Незнакомкой подобной тебе подобной всему что люблю И что неизменно ново.

СВОБОДНЫЕ РУКИ (1937)

I

Это она На зеленой звезде газона это она Это она в этом покинутом доме Это она в этой улице мрачной Это она на высоте пьедестала Это она среди дикарей Это она на этой молящей груди Это она вон там на снегу Всегда за стеной Как на дне оврага. Разбитое окно За рамою ветер Горизонт вертикальный Льет небо в твою неумелую руку. Роза-дерево Щедрый год земля набухает Небо выплеснулось в поля На траве как живот округлой Пламенеет цветами роса. Одинокий Я бы мог в одиночестве жить Без тебя Это кто говорит Это кто без тебя может жить В одиночестве Кто Жить наперекор всему Жить наперекор себе Надвигается ночь Как прозрачная глыба Я растворяюсь в ночи. Свобода Свобода чуть-чуть голова кружится и спокойны босые ноги Свобода ты легче и проще Чем весна в стыдливой прозрачности.

II

Погода какой она была 14 марта Птиц заклинатель наперсник детей Я ожидаю прихода весны Земля нерешительна и прохладна Иголки полудня Шьют шелковый шлейф рассвета И я свою молодость вижу Среди мимолетных красок Первых цветений На побережьях зелени первой Где вода становится светом. Тучи в ладонях Это отчаянье смутное Неуловимый источник дождливая ночь Вдалеке от клейкой листвы Вдалеке от целебных слез Этот презрительный вызов востока Этот мертвенно-бледный рай Это движение вспять Недоверчивое изнуренное К обрывкам воспоминаний Чудо лекарство согласье подарок доверье. Там где делают карандаши Последняя ласточка Плетет корзину Чтобы свет дневной удержать Последняя ласточка вычерчивает Этот покинутый глаз Вечер клюет У деревни с ладони Зерна теплого сна Мысли спокойной вам ночи И я тишину окликаю Тихонько по имени.

ЕСТЕСТВЕННЫЙ ХОД ВЕЩЕЙ (1938)

Посвящается Нуш

Ноябрь 1936

Взгляните как работают строители развалин Размеренные цепкие богатые тупые Как злобно эти нелюди изводят все живое Как метко и старательно оплевывают душу И в прах втоптать торопятся беспечные дворцы.

* * *

Ко всему привыкаешь Только не к этим свинцовым птицам Только не к злобе с какою они затмевают солнце Только не к мысли им уступить.

* * *

Говорите про небо очистилось небо Неважно что осень сейчас на дворе Хозяева злятся Мы про осень забыли Мы про хозяев сумеем забыть.

* * *

Убывающий город океан вырастающий из единственной капли спасенной воды Из единственного алмаза отшлифованного зарей Мадрид город привычный для тех кто страдал Страдал от жуткого благоденствия которое нам ненавистно Для тех кто страдал От нищеты без которой благоденствие это немыслимо.

*

Пусть рот к своей вернется правде Дыханье и улыбка звенья вечной цепи Пусть человек отринет прошлого нелепость И к братьям обратит свое лицо как равный И разуму даст вольных два крыла.

СТРАСТНО (I – VII)

I

Мне и вправду хотелось все изменить На траве небосвода на улице Среди тряпок домашних Везде Играла она будто в воду бросалась И застывала потом в неподвижности Ожидая когда я за ней затворю Тяжелую дверь в невозможное.

II

Хохот после игры готовность к отплытию И стол превращается в бабочку и улетает.

III

Она порвала свое платье Она обняла Новый и голый наряд.

IV

В осенних подвалах Она становилась попеременно То снежным цветком урагана То угольком.

V

В городе дом В доме земля Женщина на земле Ребенок зеркало око вода и огонь.

VI

Молодость ей давала Силу жить одиноко Я не сумел запереть свое сердце В клетку ее груди.

VII

Ничего кроме ласкового лица Ничего кроме ласкового птенца На длинных насыпях где детей охватывает усталость У самого выхода из зимы Когда облака как всегда Начинают пылать Когда воздух морозный алеет Ничего кроме молодости исчезающей в беге жизни. Несколько слов которые до этого дня почему-то считались запретными для меня Слово кладбище Впрочем другие если хотят пусть мечтают о нем Слово домик Его частенько встречаешь В объявленьях газетных и в песнях Все в морщинах точно старик обрядившийся юношей На пальце наперсток пожилой попугай Керосин Это слово благодаря поучительнейшим примерам Хорошо изучили пожары Неврастения нет у этого слова ни совести ни стыда Две черносмородинных тени под пустыми глазами Слово креол упругая пробка на фоне атласном Слово ванна его волокут Распрекрасные кони безобразные как костыли Вечером под абажуром слово аллея как женское имя Укрощает оно зеркала и недвижная комната в них замирает Прядильщица слово в котором гамак и беседка Олива заводская труба литавры мерцанья Клавиатура многоголосого стада на просторной равнине Крепость напрасная хитрость Яды красного дерева дверца Этажерка резиновая гримаса Топор в кости выигранное заблужденье Гласная колокол гулкий Рыдание оловянное хохот земли Слово защелка молниеносность насилья Мимолетная вен синева Слово болид алой геранью в окне Распахнутом в звонкое сердце Слово широкоплечий глыба слоновой кости Краюха окаменевшего хлеба влажные перья крыла Слово расстроить мутное пойло Лестница без дверей романтичная смерть. Слово мальчик островок в океане Лава черника сигара галун Плавка цирк василек летаргия Сколько их этих слов Что меня никуда но вели Слов чудесных как все остальные слова Вот оно мое царство земное Слова что сегодня пишу Наперекор очевидности И с великой заботою Все сказать.

СБОРЩИЦА ЖАСМИНА (I – IV)

I

Ее лучезарная грудь погружалась в кусты Синим лемехом ясного утра Родником форштевнем зеленым

II

Ее руки почти неприметно Опускались на ветки жасмина Она работала на солнцепеке Полунагая С проворством звенящих льдинок

III

За пределами ее силуэта Земля и небо дряхлели

IV

Она собирала звезды Там где их не бывает Без устали собирала Брызги воды в костре. Точность человеческого сердца О точность человеческого сердца Все краски красоты Отточенные формы И прочие уловки лишь затем Чтобы идти прямолинейно к цели Точность Неумолимого движения сквозь толщи Случайных поцелуев и речей Устойчивость устоев В умах мужчин и женщин И странность очертаний облаков Не выходящая за грани облаков. Где я был? Сумерки солнце уходит из комнаты Нынче вечером я продаю своих коз Я иду вслед за стадом Переливчатых бликов Деревья мои провожатые Замыкаются Приобретая надежность Нынче вечером я воздвигаю необычайную ночь Мою собственную Бесформенно-солнечную Всю в круглых холмах под руками крестьянок Всю исполненную совершенства исполненную забвенья Неподвижна танцовщица отяжелела она Я бы обнял ее Но вокруг нее вертятся ветреные подруги Извиваясь в линиях люстры Я отмечу клеймом темноты крышу и потолок Клеймом темноты и покоя отсутствия и блаженства Между ладонью и веками пройдет череда наслаждений Пока все не канет в пучину бездонного сна Нынче вечером я разожгу огонь на снегу.

СЛОВА НАПИСАННЫЕ КИСТЬЮ

Затерянный сад

Посвящается Лиз Деарм

Этот сад выходил на море Грудью гвоздики Шуму воды подражал Шелестел голосами лесными Сердце сада струило свежесть Спокойно и щедро А цветы поднимались мягко К корням рассвета Этот сад выходил на сушу Был он спокойно ласков И на каждом шагу из чащи Выплескивались аллеи Пестрая гамма просек Вливалась в поток пейзажа И солнце апрельского цвета Плыло в зеленом небе.

Портрет

Бронею бархатной щека Мазком воздушным нос морским прибоем лоб Горячей струйкой рот Звенящими весами подбородок И в завершенье росчерк птичьего крыла И вот рождаются огни Слова над мягкими холмами Ее зеленых глаз И ясный день Который вписан в контур головы.

ПАНОРАМА

I

Лодка и запах лимона в соленой воде Подплывали к причалу спокойному грязному

II

Деревянная глотка изрыгала зеленое пламя Утренняя трава Песня умолкших фонтанов

III

В дрожащих ладонях бледного дома Тосковали влюбленные Пытка крупица пейзажа

IV

Кто она чтобы требовать ласки такой

V

Я умоляю вас взять приласкать мою голову В ваших пустых руках томится мое ожидание

VI

Она себе платье скроила из камня

VII

Я от края до края огромные ваши глаза обойду

VIII

Уменьшались в лазури шары Лето брало разбег.

Слова написанные кистью

Посвящается Пабло Пикассо

Чтобы все понять Даже Дерево со взглядом ладьи Дерево усладу ящерицы и плюща Даже пламя даже слепого Чтобы слить воедино Крыло и росу день и ночь Сердце и облако окно и бескрайний пейзаж Чтобы стереть Гримасу ничтожества Которое завтра в золоте будет купаться Чтобы отсечь Смешное жеманство Самовлюбленных колоссов Чтобы увидеть как все на свете глаза отражаются Во всех на свете глазах Чтоб увидеть что все на свете глаза Так же прекрасны Как все что они словно море вбирают в себя Чтобы люди смеялись радостно От жары и от холода От голода и от жажды Чтобы слова Были так же щедры Как объятья Чтобы соединить Купальщицу и реку Хрусталь и танцовщицу грозовую Зарю и весну грудей Желанье и детское благоразумье Чтобы женщине Задумчивой одинокой Дать очертания ласк О которых грезит она Чтобы пустыня вздохнула в тени Вместо того чтоб в тени моих дум Дышала пустыня Отдать Свое Благо Отдать Свое Право.

ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ БЕДНЯКА

Мрак января

Мрак января дурная надежда пространства В глубинах зрачка где заря как пустая бутылка.

Итог

Сам удивляясь тому что он пока еще жив Он оставляет в лапах нужды Суть своего бытия Его мотыльки потускнели Летние дни пожухли Звезды его утонули Мертвы его женщины дети мужчины Потому что они его больше не видят У него за плечами туман Отныне ничей Он погиб.

Плохое слово

Деньгам наличным стоит доверять Как скрывшемуся солнцу Деньгам наличным как земле безглазой Как холоду где греются лишь черви Деньгам наличным ибо и доверье Ползет на брюхе по паркету к ним Кровь даже и она из денег И нету человека на земле Который бы ни разу Ни разу денег не держал в руках.

Последнее письмо

Ролану Пенрозу

Мягкость морского климата Белокурые волосы в лодке И земля которая вздыбилась И трепещет у кромки воды Мне показывают незнакомку Бесповоротно ненужную Я в клетку ее сажаю И грудью встречаю холод.

Еще дальше

В окно не в дверь отсюда можно выйти Конечно арестант через окно Добраться можно до другого мира До мира где умеют в совершенстве Подделать красоту добро и правду И страсти пылкие И счастье и твою тюрьму Короче говоря само пространство А у тебя желанья цвета ветра.

НЕПРЕРЫВНЫЕ БДЕНИЯ

I

Беда за бедой Монотонность копыт Тайна за тайной Желанье зыбучесть дорог.

II

В большинстве своем люди почтенного возраста Лавочники дельцы доктора чиновники Они показывались на поверхности Маленькими задумчивыми группками Пытаясь использовать Человека с туманным Непроницаемым лбом.

III

Плоть готовая стать привычкой Плоть в забвение канувшая Смерть неудачно исполненная Скорее не смерть а скелет Сообщник бескостного тела.

IV

Я вычеркнул к собственной выгоде Хромоту горбатость и зоб Однорукого лысого и кривого.

V

Сила моя во всем что пока еще нравится мне.

VI

Утешающий лгун и любезный вор Не теряют времени зря Схвачена первой добыча Цепкими пальцами слов Они убивают печальное пламя Расцветавшее на покое Они вырывают шипы Скрывавшие пропасть Скорбь вызывает у них улыбку.

VII

Сотрясаются камни И джунгли вздыхают Я лежу на плато И оно обернулось крылом.

VIII

От материнской груди до спасительных колоколов От блеклого пламени до сердца которое любит порядок От лилипутского глаза до великаньего носа От невидимого певца до безглазого дурня Темнота расставляет капканами образы.

IX

Рыжие волосы черные волосы Русая голова занавешенные портреты.

X

Порядок и стоя и лежа порядок законченный вежливый общеизвестный.

XI

Яркое пламя в камине Мягкий ковер на полу Несколько стульев вокруг стола Щетки плуги рожки кружева Все обмазано клеем.

XII

Белая грязь пунцовые травы Неожиданное появленье Одинокого путника который упал В шахту дождя куда ночь Свалилась раньше него.

XIII

Воскресное преступленье Экономия смеха Кровь ускользающая от злейшего своего врага.

XIV

Крутая щека стекло проститутки Роза уснувшая в гуще толпы У самой земли вровень со светом спокойным Умное кружащееся лицо Прозрачный колодец Не сдержавший Сладостных обещаний от которых язык убегает. Груди песен царственные ладони Удаляются от живых Звездные груди северные ладони плоть еще более чуткая Чем деревья прибежище ветра ночи и птиц.

XV

За куполом недоверия Прячется ум твой Позолота тускнеет Гаснет все что обещано мне Тряпки лохмотья видения свежей воды Ничего кроме воды.

XVI

На дороге дряхлого маяка Обманчивого пейзажа И прекрасного сумрака видного отовсюду Обнаженный невзрачный бюст маленькой девочки.

XVII

На какой стене я увековечен Если в щели проходит свет Все весенние краски Умирающие строптивцы Со своим онемевшим теплом Бросают мудрые тени В крапиву толстого смеха Под ноги счастливых безумцев На каком жалком ложе я сплю Какая зелень во мне прорастает Где руины которые мне помогают Жить всем руинам назло.

XVIII

Слушают у дверей То что кричат в окно.

XIX

Пусть в небе заблудятся птицы Подвешенные к своим гнездам Пусть оживут драгоценные камни На колосьях своих переливов Пусть хотя бы кустарник покроет Луга обглоданные скотиной Пусть город слепым подарит Счастье бродить без палки Пусть нахлынет хмельная радость.

XX

Курс на север по улице вниз Дохожу коридором до цели Мим продрог неподвижна любовь.

ПОЛНАЯ ПЕСНЯ (1939)

Мы существуем

Ты видишь пламя вечера он скорлупу проклюнул Ты видишь лес он кутается в свежесть Ты видишь обнаженную равнину в оправе медленного неба И снег высокий словно море И море до лазури высотой И совершенство камня и ласковость деревьев – тайную союзницу свою Ты видишь города окрашенные грустью Позолоченной и тротуары полные застенчивости милой И площадь где у одиночества своя улыбчивая Статуя и у любви свой дом Зверей ты видишь Лукавых близнецов друг другу приносимых в жертву Невинных братьев чьи немые тени слиты В пустыне крови Ты видишь славного ребенка он играет Смеется он он очень мал еще он даже меньше Чем птица малая поющая в ветвях Пейзаж ты видишь пахнущий рекой и маслом Где места нет сухому камню где земля Всю зелень лету отдает а лето ее плодами устилает Выходят женщины навстречу из зеркал старинных Тебе протягивая молодость свою и веру в молодость твою Одна из них тебя вуалью светлой облекает Ты видишь сквозь нее мир без тебя.

* * *

Но мы придем и с нами жизнь придет Лесные звери факелы мои Равнины добрые мои дороги Листва полезная прохлада городов Ваш триумфальный марш возглавят люди Да люди люди снизу слезы пот и кровь И все-таки в руках охапки грез счастливых Я вижу добрые полезные отзывчивые люди С плеч сбрасывают бремя жалкое как смерть И отдыхают радостно под звонкий шепот солнца.

В тени моей двери

Последняя птичья песня черным крылом одарила Часы тишины часы сновидений Последний клюв перед глазом моим сомкнулся Жилище без стен озарилось лучами Я вспоминаю могучее южное море Вспоминаю равнину с устами зажатыми Ладонью горячего солнца и свинцовый пушок вспоминаю на золоте гроз Летом мне хорошо я жарой околдован Я вспоминаю ту сероглазую девушку с желтыми волосами Ее лоб ее щеки и грудь омытые зеленью и луною И марево улицы через которую бледное небо Пролагает свою дорогу как поцелуи Я вспоминаю зыбкие жесты своих сновидений На неверных постелях и упругую тучу И неистовство тела опутанного желанием и цепями Шаг за шагом жара отделяет от мира меня меня обнажает Вот единственный истинный праздник Яйцо которое высижено землею и светом И которому имя спокойствие летней ночи.

Непрерывность стиха

Глазами и пальцами я изучаю улыбки Ранним утром дремавшие травы Что распрямляются стадо завидев Грудь забывающую про голод Про стыд Женщину эту сообщницу чуткую Вялой любви и любви небывалой Женщину что прислушивается к жизни К буре рыданья К зеленому острову тишины Глазами и пальцами я изучаю улыбки Я их отражаю Кто они эти ласковые существа Которые шепчутся мой покой охраняя Улыбаясь росе Солнце мягче кротовой шкурки Прядь на лбу Сломана долгая и неподвижная ночь Сорвана гордая маска Распалась цепь Листок разворачивается Улыбка моя продолжает Пальцы мои и глаза Наша молодость нежно Рождает рассвет над землей.

ПОМОЧЬ УВИДЕТЬ (1939)

Увидеть – значит понять, оценить, преобразить, вообразить, забыть или забыться, жить или исчезнуть.

ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА

Любимые

Нас двое, и оба мы очень послушны. Наши воззрения всем доступны, наши речи понятны любому. Мы любовью своей управляем, мы законам ее подчиняемся. Мы честь толпе воздаем, мы граница этой толпы.

Сумерки

Была вертикальна пустыня, стекольщик рыл землю, могильщик пытался повеситься, и в дыму моей головы утверждалось забвенье.

Был час между ночью и днем, между смолою и сажей. Миловидное головокруженье. Перед тем как растаять, небо нелепо скривилось. Я жил потихоньку, спокойно, в тепле, потому что свою драгоценную ярость дневную вложил я в жестокую грудь своих побежденных врагов.

Она переодевается

Она вошла в свою тесную комнату, чтобы переодеться, а чайник тем временем пел на огне. Из окна сквозняком потянуло, и за нею захлопнулась дверь. С минуту она поправляла свою наготу, странную, белую и прямую, оживляла ленивые волосы. И во вдовье платье скользнула.

В недрах сердца

В недрах сердца, в недрах нашего сердца длится солнечный день, солнечный день твоих глаз. Нивы, лето, деревья, река. Только река оживляет недвижность вершин. Наша любовь – это к жизни любовь, это презрение к смерти. Постоянное пламя, мятущийся, полный страдания свет. В глазах твоих день, только день, без движения, без заката, день на земле, день яснее, чем смертные розы в полдневных ручьях.

В недрах нашего сердца глаза твои необъятней небес и их сердца ночного. Стрелы радости, они убивают время, убивают надежду и сожаление, убивают разлуку.

Жизнь, только жизнь, самая суть человеческой жизни вокруг твоих ясных глаз.

ОТКРЫТАЯ КНИГА. I. 1938-1940

Я убежден что каждую секунду Дитя и предок всей моей любви Моей надежды счастье Фонтаном бьет из крика моего К зениту в поисках другого зова Чьим отголоском хочет стать мой зов.

Жить

Руки у нас у обоих чтобы их отдавать Возьмите же руку мою я хочу увести вас далеко Я жил на земле много раз к лицо мое изменялось С каждым новым порогом и новой рукою И весна возрождалась привычно Для себя для меня сохраняя свой снег И смерть и невесту Грядущую с пятью крепко сжатыми и безмятежными пальцами Годы всегда мне дарили Силу жить жизнью других И чтобы полнилось сердце горячею кровью других сердец Я был я остался ясновидцем мальчишкой Замирающим пред белизною девушек слабых незрячих Они для меня несравненно прекрасней белокурой тонкой луны Уставшей от отблесков наших дорог многоликих О эти дороги деревьев и мхов Росы и тумана И юного тела которое не в одиночку Восходит в зенит своей жизни Его обвевает и ветер и холод и дождь И лето делает из него мужчину Жить в каждой на свете руке такова моя доблесть Существует одна только смерть на земле одиночество От нежности к ярости от ярости к ясности Я себя самого создаю и во всем живом преломляюсь Во всех временах на земле и во всех облаках Сменяется осенью лето но я остаюсь молодым Я жил на земле в этом сила моя Кровь моя воздвигается над пеплом пожарищ моих Руки у нас для того чтобы их с другими сплетать Отныне ничто не сравнится с великим соблазном Нашей с тобою любви так чаща лесная Землю вручает небу а небо безлунной ночи И в этой ночи вызревает бескрайний солнечный день.

Одинокий

А вдруг бы справа от хмурого неба дерево зацвело Розовым пламенем вдруг взметнулось и хмурое небо зажгло Вот я о чем мечтаю этим унылым днем И зябкая дрожь пробегает в усталом мозгу моем.

Кричать

Все стало сразу проще Я опрокинул необъяснимые пейзажи лжи Я опрокинул жесты стертые и дни пустые Я зашвырнул за край земли расхожих мнений жвачку Я стал кричать А до меня все говорили слишком тихо все говорили и писали Слишком тихо Я широко раздвинул границы крика Все стало проще Я отобрал у смерти взгляд на жизнь Которым от меня она скрывала дали Один лишь крик И сразу столько призраков исчезло Что никогда отныне не исчезнет То что достойно жить Теперь я твердо знаю пламенное лето Всегда поет под сводами мороза Я знаю под доспехами вражды Бурлят и в сердце отзываются моем Весна и осень лето и зима И люди и созвездья И радостно трепещут осознав свое родство И крик мой обнаженный шагает по ступеням Необозримой лестницы надежды И пламя обнаженное не жжет А силу нежную и жесткую в меня вливает Вот зреет яблоко опалено морозом И ледяной овеяно жарой Вот на просторе щедром Спят безмятежным сном мечтатели одни И небо ясно и пусть могучий крик летит в простор Чтобы мечтателям спокойнее спалось На мягких травах слов Могучих слов дающих небу ясность Я убежден что каждую секунду Дитя и предок всей моей любви Моей надежды счастье Фонтаном бьет из крика моего К зениту в поисках другого зова Чьим отголоском хочет стать мой зов.

Покончить

Ноги в туфельках чистого золота По колено в холодной глине Высятся стены покрытые мясом ненужным Громоздятся мертвые звери Вот в липком водовороте Навечно застыли морщины гримасы Вот гробы в родовых схватках Вот пустые стаканы Песком начиненные Вот утопленники погружаются В бездонные воды вчерашних надежд Мертвый лист равнодушная злоба К желанью и радости Сон обрел своего хозяина На ложе камней и шипов Лемех слов зарастает ржавчиной На полях человеческой плоти зарастает любви борозда Скорбный труд как подачка жалкая Прожорливой нищете Рушатся стены расколото зеркало Глядевшее в душу людей Одни от стыда почернели Другие свой срам прославляют Мутнеют чистые взгляды Даже собаки несчастны.

Солома

Солома перемешана с зерном Дым перемешан с пламенем С бедою жалость.

НИМФЫ

С первым прозрачным словом С первым прозрачным словом с первой улыбкой твоего тела Исчезает крутая дорога Жизнь начинается снова Несмелый цветок неприметный цветок полночного неба Оплетенные робостью руки Детские руки Глаза к твоему лицу обращенные и день над землею встает Первая тайная молодость Единственное наслажденье Колыбель земли и росы и запахов Нет ни возраста ни времени года ни уз Забвенье без тени.

ОДИННАДЦАТЬ ПОЭМ СТОЙКОСТИ

Один только свежий воздух

Там у надгробия красок Где окна теряют силу Там растворяется дым.

Роль бессилия

Слезы омыли смешливые щеки Смягчили ребенка с надменным лицом.

Безоблачные дни

Ее груди глаза и руки Ясные дни воедино сливают.

Пестрота окраски

Ласка мерцанье под пеплом Под белою розой фиалка.

Первый миг

Между моей одинокой постелью и пламенеющей пеной Обличителя-дня Клином досадный закон говорящий Вставай.

Боги

Два великана белый и красный Хлеб и вино Взращивают людей.

Гроза

Моя собака пугается зеркала От малейшего шороха лоб ее морщится Ветер уносит крылья.

Пропорции

Если пустынное небо увеличить в размерах Одинокое дерево Растворится.

Первый и последний акт трагедии

Ты меня исцели от безумья любовью Сердцем своим от крови моей исцели Мы сегодня играем без публики.

Отрешенность

Ибо река улеглась Чтобы не затеряться.

Непревзойденный

Ни одна мишень не привлекает Путника пронзенного стрелой Путника не знавшего покоя.

ЧТОБЫ ЖИТЬ ЗДЕСЬ

I

Лазурь покинула меня, и я развел огонь, Огонь, чтоб с ним дружить, Огонь, чтобы войти под своды зимней ночи, Огонь, чтоб лучше жить. Я дал ему все то, что дал мне день: Леса, кусты, и виноградники, и нивы, И гнезда с птицами, дома с ключами, Стрекоз, цветы, меха и праздники. Я жил, дыханье затаив, шум пламени ловил И теплый запах пламени вдыхал; Как лодка, что плывет в воде стоячей, И как мертвец, – я знал одну стихию. 1918

II

Стена окна кровоточит Ночь ни на миг мое жилье не покидает Мои глаза могли б во мраке видеть Когда б не натыкались на руины И только в сердце у меня Еще осталось вольное пространство Пространство смерти это или бегства Крылом подбитым я его измерил Моею слабостью оно обведено Дано ли мне дожить и отхлебнуть рассвета Достаточно лишь день один утратить И больше даже ночь не явится ко мне Ночь надо мной одним раскинула шатер Я ключ я побережье Зыбкой жизни.

III

Скрылась луна петухи гребешками трясут Капля огня спускается в стылую воду И поет лебединую песню туманов Чтобы лучше землю увидеть Два дерева огненных вырастают в глазах у меня Последние слезы развеяв Два дерева огненных возвращают мне жизнь Два дерева голых И я голым криком кричу Земля Земля живая земля в моем сердце И больше нет расстояний Есть только мой новый собственный вечный Ритм Холод исполненный жара и звезд Невесомая осень и холод сгоревший пожаром Весна бескорыстная первое эхо времен Благодатное лето безупречность героев Я стою на земле и все привыкает к огню.

IV

Жану Арпу

Вокруг твоих рук совершенство Руки бледны и кровь истерзалась Кровь понемногу вскипает И журчит нездешнюю песню Вокруг твоих рук природа Создает равноценные чары Окно твое знает Один лишь пейзаж Всегдашнее утро Торжествующий день Налитое юностью тело Землю лаская робко Земля и сокровище смешаны Раздвигая две три травинки Руки твои обнажают солнце И гладят его как ребенка.

V

Больше нет неприметных людей Больше нет людей позабытых Больше нет прозрачных теней Я вижу повсюду людей даже когда я один – Под лучами счастливого смеха тают мои заботы Я слышу как нежность речей смягчает угрюмость голоса моего Легло на мои глаза дружеских взглядов тепло Мы горами идем мы идем штормовыми морями Шальные деревья противятся моей колдовской руке Бродячие звери мне жизнь отдают по капле Все это пустяк ведь образ мой множится вечно Все это пустяк пусть природа туманом окутана Все это пустяк пусть небо пустое хмурится Я больше не одинок. 1939

ОТКРЫТАЯ КНИГА. II. 1939-1941 (1942)

Дано ли мне будет найти Мой долгожданный облик На побережьях лица обрести День и открытую силу Жаркую жажду жизни.

Посвящение

Ты отвагой своей нашу жизнь продлеваешь, ты день ото дня все больше и больше нас приближаешь к тому безупречному миру, где нашей надежде не будут нужны миражи. Пабло Пикассо, тебе, моему прекрасному другу, я посвящаю эту книгу. Поль Элюар.

ПО ЭТУ СТОРОНУ РАСТЕРЯННЫЙ ПРОВИДЕЦ

Форма

Я могу еще сделать два-три шага И не упасть я иду издалека В руках я держу свою жизнь Слабость и грусть вперемешку Дано ли мне будет найти Мой долгожданный облик На побережьях лица обрести День и открытую силу Жаркую жажду жизни.

Прекрасные отблески

II Этот бродяга что бьется в агонии Всю жизнь жевал только прах Всю жизнь глядел только вниз Дряхлость дор_о_г поет И смертью потчует нищих Эта душисто-пушистая женщина В теплом шарфике на груди Не любит ни мужчины ни ребенка ни кошки Сверкают краски ее эгоизма Ее пустынного рая Беднякам никогда не достается мяса Среди белого дня они одиноки Бесполезны мои улыбки Бесполезны мои угрозы До сути мне не добраться Они ничего не видят их сердце пусто Они мою жизнь обложили небытием.

Я зверь лесной

Я вам твержу кричу я вам пою об этом Струится смех под смертными снегами Рассвет и смех и радость жить на свете И в зеркале плодов себя цветы увидят До срока спят под смертными снегами Мои друзья чье трепетное сердце Готовит лето землю будоражит Чтоб в день урочный воцарилось лето И сотни солнц струятся под морозом И сотни ласк под холодом таятся Я не умру я просто зачеркну То время краткое что прожил я на свете Водовороты неуемной крови.

ЧЕРНО-БЕЛЫЕ ЗАВЕСЫ

От часов к заре

И стенные часы просыпаются от свинцового сна И вскипает ручей и тлеет задумчиво уголь И барвинок сшивает серые сумерки с днем И в моих закрытых глазах обретает корни заря.

РОЗЕТКИ

Смущались бы

Я помогаю тебе перешагивать через плетни Не ходить по протоптанным тропам Не уступать никому нашей мечты И мы забываем зыбучий песок Вязкое море и низкое небо И свинцовые дни терпенья И бремя ночных расстояний Бросивших вызов тебе Наше солнце вручило нам Горячую плоть свободы Мы рот голубой целуем Пьем запах дыханье прозрачность Загадочнейших полей И наши признанья в твоих устах И чистый воздух в твоей груди Отливают колокол радости.

Союз

Теперь они стали двумя деревцами Одинокими в легкости поля Они не расстанутся больше.

ОСНОВА МЕЧТАНИЙ

Отсчитанные мне часы

Я был человеком я был скалой Скалой в человеке человеком в скале Птицею в небе пространством в птице Цветком в морозе рекою в солнце Рубином в росе Всем братьям брат одинок и свободен.

НА НИЖНИХ СКЛОНАХ

Незапятнанный огонь

Угроза под небом багровым Исходила от челюстей От щупальцев от чешуи От скользких тяжелых цепей Развеяли по ветру жизнь Щедрой рукою чтоб смерть Дань собирала свою Без счета и без числа Смерть стала богом любви Победитель на жертве своей В истоме лишался чувств Мразь желала любви И все же под небом багровым Над яростной жаждой крови Над голодом заунывным Пещера сомкнула края Заткнула живая земля Жадные глотки могил И дети уже не боялись Материнских земных глубин Глупость низость и бред Уступили место свое Людям братьям людей Не дерущимся против жизни Несокрушимым людям.

ПОЭЗИЯ И ПРАВДА 1942 ГОДА (1943)

Свобода

На школьных своих тетрадках На парте и на деревьях На песке на снегу Имя твое пишу На всех страницах прочтенных На нетронутых чистых страницах Камень кровь ли бумага пепел Имя твое пишу На золотистых виденьях На рыцарских латах На королевских коронах Имя твое пишу На джунглях и на пустынях На гнездах на дроке На отзвуках детства Имя твое пишу На чудесах ночей На будничном хлебе дней На помолвках зимы и лета Имя твое пишу На лоскутках лазури На тинистом солнце пруда На зыбкой озерной луне Имя твое пишу На полях и на горизонте И на птичьих распахнутых крыльях И на мельничных крыльях теней Имя твое пишу На каждом вздохе рассвета На море на кораблях На сумасшедшей горе Имя твое пишу На белой кипени туч На потном лице грозы На плотном унылом дожде Имя твое пишу На мерцающих силуэтах На колокольчиках красок На осязаемой правде Имя твое пишу На проснувшихся тропах На раскрученных лентах дорог На паводках площадей Имя твое пишу На каждой лампе горящей На каждой погасшей лампе На всех домах где я жил Имя твое пишу На разрезанном надвое яблоке Зеркала и моей спальни На пустой ракушке кровати Имя твое пишу На собаке лакомке ласковой На ее торчащих ушах На ее неуклюжей лапе Имя твое пишу На пороге нашего дома На привычном обличье вещей На священной волне огня Имя твое пишу На каждом созвучном теле На открытом лице друзей На каждом рукопожатье Имя твое пишу На стеклышке удивленья На чутком вниманье губ Парящих над тишиной Имя твое пишу На руинах своих убежищ На рухнувших маяках На стенах печали своей Имя твое пишу На безнадежной разлуке На одиночестве голом На ступенях лестницы смерти Имя твое пишу На обретенном здоровье На опасности преодоленной На безоглядной надежде Имя твое пишу И властью единого слова Я заново шить начинаю Я рожден чтобы встретить тебя Чтобы имя твое назвать Свобода.

Затемнение

Ну что поделаешь мы жили как в могиле Ну что поделаешь нас немцы сторожили Ну что поделаешь в тоске бульвары стыли Ну что поделаешь сердца от горя ныли Ну что поделаешь нас голодом морили Ну что поделаешь мы безоружны были Ну что поделаешь ночные тени плыли Ну что поделаешь друг друга мы любили.

Вымуштрован голодом ребенок

Вымуштрован голодом ребенок У него на все один ответ Я ем Ты идешь Я ем Ты спишь Я ем.

Снаружи

Ночь одиночество холод Тюремные двери надежны Но ветви во мраке тюрьмы дорогу свою искали Нашла свое небо трава Небо на ключ замкнули Но развалилась тюрьма И холод живой и жгучий по-дружески обнял меня.

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

I

Этот жалкий мирок убийц Над безвинным занес кулак Вырывает хлеб изо рта Предает огню его дом Срывает одежду с него Отнимает дни и детей Этот жалкий мирок убийц Мертвых бьет и живых Обеляет грязь возвышает мразь Заменяет слова трескотней Полночь спасибо двенадцать винтовок Безвинному мир вернут И люди земле предадут Окровавленный прах непроглядное небо И на рассвете увидят люди Слабость его убийц.

VII

Мы охапками темень швыряем в костер Мы срываем засовы ржавой неправды Люди грядут которые больше не будут бояться себя Ибо верят они в людей Ибо сгинут враги с человечьим лицом.

СНЫ

Погоня

Погоня по темным залам В голубом или розовом замке Ночь светится между колоннами Ночь искрится между люстрами Все дозволено ночью Быть ли мне тем кто убьет Или тем кто убит.

Судьба

Едва успевал он в сон погрузиться Какой-то бандит неизменно все тот же В глухом переулке Приставлял револьвер к его сердцу И вмиг замирало время Нет к этому сну не привыкнуть.

Спутник

Как домашний зверек В чащобе лесной Голос без эха меня окликает.

Осел

Он шагает под солнцем овсяным И взгляд его только дорога По которой шагает осел.

ПОСТЕЛЬ СТОЛ (1944) НАШ ГОД

С тобой

Я улицу взял в руку как стакан Наполненный волшебным светом Наполненный веселыми словами И беспричинным смехом Прекраснейшим из всех плодов земли По улице идут игрушечные люди Летают птицы в синей пустоте И девушка худая с бледным И вечно озабоченным лицом На улице безмолвно возникает Из древних сказок девочка она Моей мечты живое воплощенье Она моим желаньям уступает И дальний отблеск детства моего На золотую улицу ложится.

Без тебя

Подгнивает солнце полей Засыпает солнце лесов Умирает тело небес Нависает глухая ночь А у птиц лишь одна дорога Свинцовая неподвижность Среди обнаженных ветвей Ибо там за концом этой ночи Обнаружится ночь конца Жестокая ночь ночей Землю холод проймет до дна До корней до костей проймет Будет ночь только ночь одна Без бессонницы и без сна Без намека на свет дневной Воплощенье смертной вражды Горя ненависти беды Вот что будет к концу этой ночи Раз ни проблеска нет надежды Значит и страха нет.

ФРЕСКА

IV

В зарослях звери дома В драке звери звереют В поле земля прекрасна В яме земля безобразна В саду побеждает счастье В пустыне простор для смерти В ночи человек закован В ночи он ломает цепи В ночи он готовит утро.

ЖИЗНЬ НОЧЬ

Сон 21 сентября 1943 года

Мне снилось я торопливо Иду по дорогам Тироля Иногда чтобы выиграть время Опускаюсь на четвереньки И грубеют мои ладони И хорошенькие крестьянки По обычаю этих мест Приветливо мне кивают Ласково и степенно И я добегаю до тюрем Развеваются в окнах ленты Распахнуты настежь ворота Тюрьмы стоят пустые Хочешь селись в них в тюрьмах Входи выходи на здоровье Хочешь займись работой Хочешь будь просто счастлив А внизу в богатой конюшне Вороные оседланы кони Ждут твоего свиста Словно вода на солнце Играли тюремные стены А на площади заливались Смехом беспечным крестьянки То было пиршество снега В разгар цветущего лета Глотнул я свежего ветра И в путь обратный пустился И снова пришел я к тюрьмам Все к тем же пустым и веселым Я проснулся от удивленья Что ни души не встретил.

Сон 12 ноября 1943 года

Белого камня гора Проплывает справа налево Как беспризорная лодка По невидимой глазу реке День раскидал повсюду Охапки серых цветов Которые вдоль горы Слева направо плывут Летучая девушка плавно Ко мне спускается сверху Тихо поет на ветру И нет у нее крыльев Приманиваю ее как жаворонка Кусочками белой жести Она от меня ускользает И белые на ней одежды Белый плащ застегнутый наглухо Потому что ей очень холодно И белая шляпка на ней Белый снег на морозном солнце Это русым очень идет Я ловлю ее наконец Она меня тянет в аллею И медленно мы парим Она такая красивая вечер такой холодный День кончается но я знаю Ее грудей прохладную тайну.

ЗАРЯ РАЗГОНЯЕТ ЧУДОВИЩ

Критика поэзии

Пламенем лес пробужден Ветки сердц_а_ и ладони и листья Счастья огромный букет Тающий пестрый душистый и легкий Пробуждается лес друзей Хороводом вокруг родников зеленых Веселых полян и доброго солнца Гарсия Лорка убит Дом одного только слова И губ ради жизни слитых Ребенок не знающий слез В его зрачках как в пруду Завтрашний свет отразился И капля за каплей до трепетных век Заполнял всего человека Сен-Поль Ру убит Над его дочерью надругались Леденеющий город прямые углы Я мечтаю о яблонях белых О небе открытом о голой земле Словно о девушках чистых В бескрайней любовной игре Увядшие камни ватные стены Я вас улыбкой своей отметаю Жак Декур убит.

ДОСТОЙНЫЕ ЖИТЬ (1944)

В наше время

Когда наше небо сомкнется Нынче вечером Когда наше небо растает Нынче вечером Когда вершины нашего неба Друг с другом сольются Над домом моим появится крыша Нынче вечером И станет в доме моем светло Но что назову своим домом Дом мой теперь повсюду Дом мой теперь где люди А самым желанным из всех домов Нынче вечером Мне будет жилище моих друзей.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ С НЕМЦАМИ (1944)

Извещение

Была эта ночь перед казнью Самой короткой в жизни Он был еще жив и сердце Сжималось от этой мысли Тяжесть собственной силы Камнем легла на плечи На дне этой черной муки Он вдруг улыбнулся ясно Не ОДИН у него товарищ Миллионы их миллионы Они отомстят он верил Для него заалело утро.

Мужество

Парижу холодно Парижу голодно Париж не ест на улицах каштанов Париж в лохмотья нищенки оделся Париж как в стойле стоя спит в метро На бедняков свалились новые невзгоды Но мудрость и безумье Скорбного Парижа В себя вбирает чистый воздух и огонь В себя вбирает красоту и доброту Его изголодавшихся рабочих Не надо звать на помощь мой Париж Ты жив ты жизнью удивительной живешь За наготой за худобой за бледностью В тебе таится человечность Она горит в глазах твоих Париж Прекрасный город мой Как шпага сильный тонкий как игла, Доверчивый и умудренный ты не можешь – Снести несправедливость Несправедливость худший хаос для тебя Ты от него Париж освободишься Париж мой трепетный далекая звезда Надежда неугаснувшая наша Освободишься ты от горя и от грязи Мужайтесь братья Нет у нас ни касок ни сапог Мы ни мундирами ни выправкой не блещем Но в наших жилах вспыхивает солнце Наш свет вернулся к нам Достойнейшие пали ради нас И вот их кровь клокочет в нашем сердце И снова утро утро над Парижем Час избавленья Ширь весны новорожденной Тупая сила рабья терпит крах Рабы враги наши должны это понять И если понимать они способны Они восстанут. 1942

Дебет и кредит врага

Вопли Хайль учиняют расправу над достоинством нашим Сапоги учиняют расправу над улицей наших прогулок Дураки учиняют расправу над нашей мечтою Подлецы учиняют расправу над нашей свободой Над детьми учиняет расправу голод Смотри же мой брат как над братом твоим учиняют расправу Смотри как свинец учиняет расправу над самым прекрасным лицом Как ненависть учиняет расправу над нашим страданьем И к нам возвращаются силы Мы расправу над злом учиним.

СЕМЬ СТИХОТВОРЕНИЙ О ЛЮБВИ НА ВОЙНЕ

IV

Трава стучится В двери земли Ребенок стучится В материнские двери Вместе с ребенком Рождаются ливни и солнце Вместе с травою растут Вместе с ребенком цветут Рассуждают смеются. * Подсчитали сколько боли Можно причинить ребенку Сколько слез ему пролить Сколько проглотить обид Шаги под зияющим сводом Ужаса и темноты Вытоптана трава Унижен ребенок Бедой и тоской.

V

Уголочек сердца нежно они говорили Уголок любви и ненависти и славы Мы отвечали и в наших глазах отражалась Истина служившая нам приютом Наша любовь не знала начала Мы друг друга любили всегда И потому что мы любим друг друга Мы хотим всех людей избавить От их одиночества ото льда Мы хотим значит я хочу Хочешь ты значит мы хотим Чтоб солнечный свет скрепил Влюбленные пары в расцвете сил Влюбленные пары в дерзкой броне Что видят подобно тебе и мне Цель своей жизни в счастье других.

ОРУЖИЕ СКОРБИ (I-VII)

Памяти Люсьена Легро

расстрелянного

в свои восемнадцать лет.

I

Старик-отец из Развалин В шляпе пробитой пулей С глазами запавшими В черном огне Под небом пустым Ворон рожденный для долгого века В мечтах ты видел себя счастливым Старик-отец из Развалин Мальчик твой умер Убит Старик-отец но имени Ненависть О жестокая жертва Мой по двум войнам товарищ Наша жизнь искалечена Окровавлена изувечена Но мы поклянемся с тобою Завтра взяться за нож Отец твое имя Надежда Надежда всех Ты везде.

II

В стране обетов наших три замка я воздвигла Один для жизни один для смерти один для любви Я точно сокровище прятала Таила заботы и горести Жизни счастливой своей В стране великой ласки я три плаща соткала Один для нас для двоих и для мальчика два плаща У нас были руки похожие И мы друг о друге думали Мы украшали землю В стране ночного мрака три огонька нашла я Темная ночь наступала и все мешалось во сне Наш мальчик надежда цветок зеркало глаз и луна Мужчина без внешнего лоска но с ясной и мудрой речью Женщина тоже без лоска но с певучими нежными пальцами Внезапно пустыня вокруг И я одна в темноте Из мрака вынырнул враг И я одна на земле Одна с любовью своей.

III

Этот ребенок мог бы солгать Мог бы спастись Дряблая бескрайняя равнина Этот ребенок лгать не любил Он бросил им правду в лицо Он с правдой вдвоем Против них стоял Он правдой как шпагой пронзил палачей Как шпагой высшею правотой И палачи отомстили ему Они его смерть показали ему Надежду и смерть надежду и смерть Был он помилован и казнен А сначала его пытали Перебили руки и ноги Сказал кладбищенский сторож.

IV

Одна только мысль одна только страсть И оружие скорби.

V

Бойцы в крови и в огне Мир принесут земле Крестьяне рабочие Воины в гуще толпы И чудеса ума Чтобы разить верней Воины как ручьи Для истомленных полей Как яростный крыльев взмах В заболоченных небесах Выметут волчью мораль Палачей Наша ненависть ради любви Воины ради надежды Ради жизни самой И всем понятного слова Ради жажды победы Ради жажды зло покарать Зло причиненное нам Воины наших сердец Может думать о смерти один И не думать о ней другой Спать один и не спать другой Но у всех лишь одна мечта Избавиться от врага Каждый стал тенью всех.

VI

Хмуры одни другие наги Одни поют другие молчат Одни свою боль про себя таят Другие надежду поют Дорогами тысяч снов Путями тысяч дорог Идут из своей страны И страна входит в их сердца И ветер страны в их грудь И стать должна их родная страна Настоящей страной чудес Страной чистоты.

VII

Огнеупорные люди Под небом для всех людей На единой и доброй земле И солнце яблоком спелым И солнце горящим сердцем И солнце ради людей Сердцевиною спелого яблока Солнце как чистое сердце Все солнце ради людей Все люди ради людей И вся планета и время И неделимое счастье. * Говорю я о том что вижу О том что знаю О том что правда.

Убить

В эту ночь на Париж легла Странная тишина Тишина невидящих глаз И бесцветного сна Стучащего в стены домов Тишина бесполезных рук Опущенных лбов Ушедших мужчин Женщин в прошлое канувших Бледных холодных без слез В эту ночь па Париж легла В тишине Непонятная мгла Над Парижем Над добрым сердцем его Рдеет заревом заговор Суровый и чистый Против убийц Против смерти.

Тупые и злобные

Идут и идут Изнутри ползут И лезут снаружи Это наши враги Спускаются с гор Выползают из нор Справа и слева Идут и идут Вблизи и вдали Идут и идут В серой одежде В зеленой одежде В коротких мундирах И в длинных шинелях С косыми крестами Идут и идут Играют ножами Гордятся шпиками И палачами И в ранцах свой траур несут Идут и идут Оружьем бряцают Словно своими костями бряцают И застывают Честь отдавая Погонщикам стада Лицом к лицу с немцами Пропитаны пивом Пропитаны бредом Идут и идут Идут и поют Проклятую песню Солдатских сапог Идут и не знают О том что на свете Бывает любовь И стоит им только Выкрикнуть "да" Тотчас в ответ Слышится "нет" Стоит о золоте Речь завести Им отвечает свинец Но золотом чистым Станет земля В день когда мы Вышвырнем их Пусть убираются Пусть подыхают Нам больше от них Ничего не надо. Мы любим людей Сгинут враги Вот что будет Нашей заботой В то славное утро В том новом мире В мире с лица Не с изнанки.

Габриэль Пери

Погиб человек он другого не знал оружья Кроме рук протянутых жизни навстречу Погиб человек он другого не знал пути Кроме того где запретен язык картечи Погиб человек но он продолжает бороться Против смерти против забвенья Ибо все чего он хотел Мы так же хотели как он Мы и сегодня хотим Чтобы счастье лучилось в глазах В глазах и сердцах Чтобы стал справедливым мир Есть слова дающие силу жить Это бесхитростные слова Слово "доверие" слово "тепло" "Справедливость" "свобода" "любовь" Слово "ребенок" и слово "дружба" Многих цветов и плодов имена Слово "мужество" слово "открыть" Слово "товарищ" и слово "брат" И еще названия стран городов И женщин любимых и друзей имена Теперь мы добавим к ним имя Пери Умер Пери чтобы жили мы И мы с ним на "ты" перейдем Спасибо пробитому сердцу его Мы лучше узнали друг друга друзья Перейдем с ним на "ты" ведь его надежда жива.

Песнь об огне победившем огонь

Этот огонь пылал в крови И вровень с огнем вставала заря Этот огонь пылал в руках В голосе и зрачках Ему повинуясь я шел вперед И я пустыню сжигал И я лелеял этот огонь Огонь земли и огонь насилья Насилья против насилья ночи Насилья против насилья пепла Огонь прочерченная прямая Огонь неизбежность агонии мрака Огонь как след на песке Огонь в огне и во гневе Кричащий над крышами Смерть швырните в огонь Этот огонь пылал в крови Этот огонь кидался на цепи На цепи на стены засовы кляпы Кидался на слепоту на слезы На уродство На смерть которую злостно Я произвел на свет Огонь кидался на мертвые звезды На сникшие крылья увядшие розы Огонь кидался на пепелища И возрождал на пожарищах травы Жизнь без мучений без тени Свежую зелень жаркую жатву Жатву ликующих кличей Жаркую жатву лучей Брошенных гимном в зенит Огонь без творца Вслед за огнем роса Вслед за огнем весна Дети вслед за огнем И значит вера в людей В их неделимое сердце В их непорочное сердце Ясный огонь насквозь просветивший Все оголенные формы Ясный огонь прозрачная струйка Чистого света и цвета Огонь горизонта и слова Бесконечная ласка Любовь и простая надежда Надежда и значит знанье Мечта и ни грана грезы Мечта добродетель огня.

В апреле сорок четвертого Париж еще дышал!

Мы спускались к верной реке; ни ее волна, ни наши глаза не покидали Парижа. Не маленький город, но город материнства и детства. * Город идущий через сердца, как солнечным летом тропинка, город, полный цветов и птиц, как поцелуй влюбленных, полный детских улыбок и хрупкости материнской. Не в развалинах город, но город запутанных улиц, город, отмеченный своей наготой. * Город между запястьями нашими, как разорванные оковы, город перед глазами у нас, как с детства виденный глаз, город, читаемый наизусть, как стихи. Город похожий на самого себя. * Старый город… Между городом и человеком больше не было даже стены. Город прозрачности и простодушия. * Между одиночеством человека и пустынею города было теперь только зеркало. Был только город в красках земли и плоти, человека, крови и соков древесных. * День играет в струе воды, ночь мерцает в бликах луны, Ритмы парижского воздуха чище и звонче войны. Город с протянутой к другу рукой, город смеха и радости, город – гордость страны. * Никто не сумел разрушить мосты, что вели нас ко сну, от сна к мечте, от мечты к вечности. Вечный город, где я пережил нашу победу над смертью.

БЕЛОКРЫЛЫЕ БЕЛОШВЕЙКИ (1945)

Сент-Альбан

На горных полянах вода У нас под ногами о чем-то бормочет Опускается вечер и наши глаза На нашей дороге друг друга встречают Молодые друзья нас с тобою ждут Как хорошо нам в деревне Наши листья прибились к своим ветвям Наши травы нашли свою ночь цветенья Будет вечером смех и немного слез И любовь наречет эту ночь именами Цвета наших с тобой обнаженных тел Роза красный колпак наденет Роза белая сбросит черный колпак.

Поцелуй

Вся еще теплая от сброшенного белья Ты закрыла глаза и потягиваешься Словно песня которая зарождается Смутно но всюду Душистая вкусная Ты остаешься самою собой Преступая пределы собственной плоти И перешагнув через время Ты предстаешь обновленной Перед лицом бесконечности.

Обнаженный пейзаж

Обнаженный пейзаж Где мне жить и жить Где нежны луга Твоего тепла Где в ручьях грудей Отразился день Где тропой двух ртов Разбежался смех Где взметнулись ввысь Птицы век твоих Где ни облачка На высоком лбу Этот милый мир Где природе в лад Тихо дышит твоя Обнаженная плоть.

Благо

Ты всегда немного другая Всякий раз наслаждение ново Наше счастье всегда в полете Нет гнезда у него только крылья Синева или туча в небесах моих сновидений О будущем ты не знаешь Ты его в себе воплощаешь И жизнь твоя беспредельна.

НЕПРЕРЫВНАЯ ПОЭЗИЯ (1946) ТРУД ПОЭТА

Гильвику

I

Ты знаешь как вести себя с друзьями На солнечной лужайке летом Под белоснежным бегом облаков Как с женщиной вести себя ты знаешь В старинном теплом доме Под простыней прозрачной И как себя вести с самим собой Перед нетронутым листом бумаги Перед угрозою бессилья На стыке двух времен и двух пространств На стыке скуки и желанья жить

II

Что вам понадобилось В комнате знакомой Книга которую никто не откроет Что вы сказать хотите Женщине болтливой То что повторить невозможно Что вы хотите увидать Здесь на виду у всех То что и слепой увидит

III

Дорога коротка Приходишь очень скоро К цветным камням Потом К пустым камням Приходишь очень скоро К словам бесцветным Легковесным Потом К бессмысленным словам Поешь не ведая о чем И вот уже заря осталась позади И нет ни дня Ни ночи Лишь эхо нескончаемых шагов

IV

Давний далекий день Прогулка с бьющимся сердцем Казалось сама природа Наши слова и жесты За нас завершала Аллея бежала от нас Мы шли с деревьями вровень И укрощали скалы И все затихало кругом Жара становилась лаской Солнечный свет отрадой Мы пели пели с тобой И был заодно с нами мир И мы друг друга любили И нас обгоняли люди Шли следом за нами люди Навстречу бежали пели Так всегда бывает когда Не в счет ни время ни люди И в чем-то кается сердце И сердце на волю рвется

V

А раньше я был одинок Я дрожу до сих пор Вспоминая об этом О простота одиночества О противник прелестных случайностей Признаюсь тебя я знал Признаюсь меня бросали Признаюсь и я бросал Тех кого я любил С годами все стало спокойней Растянулось в цепочку огней На залитой луною реке В линию парусов Под синим безоблачным небом В языки хрустящего пламени Горящего в добром камине С годами тебя я обрел О несказанное чувство Необъятность пространство любви Многоликой

VI

Я близнец существам которых люблю Их двойник доказательство лучшее Их реальности ибо спасаю облик Тех кого я избрал чтобы жизнь свою оправдать Они бесчисленны и многолики Вот идут они улицей ради себя и меня Носят имя мое я их имя ношу Мы похожи точно плоды одной яблони И это самый высокий залог

VII

Я знаю поскольку я так говорю Желанья мои справедливы Я не хочу чтобы мы оказались В грязи Хочу чтобы солнце лечило Наши невзгоды хочу чтоб оно В нас вливалось до головокруженья Хочу чтобы наши глаза и руки Пройдя через ужас остались открытыми чистыми Я знаю поскольку я так говорю Мой гнев справедлив Было небо истоптано плоть человека Разорвана в клочья Заморожена предана продана Я хочу чтоб воздали ему по заслугам Без снисхождения Я хочу чтоб обрушился грозный удар кулака В лицо палачам Хозяевам утратившим корни средь нас Я знаю поскольку я так говорю Мое отчаянье несправедливо Всюду есть нежные чрева Рождающие людей Таких же как я По гордость моя права Старый мир не получит меня я свободен Не сын королевский я человек Я на ногах Меня не свалили

ЖАРКАЯ ЖАЖДА ЖИТЬ

Когда я писал эти стихи,

я знал, что они будут

иллюстрированы рисунками

Марка Шагала

Марку Шагалу

Корова осел петух или конь И вот уже скрипки живая плоть Человек одинокая птица певец Проворный танцор со своей женой Чета окунувшаяся в весну Золото трав неба свинец Разделенные синим огнем Огнем здоровья огнем росы И кровь смеется и сердце звенит Чета самый первый блик А в подземелье снежном Гроздь винограда чертит Лунные губы лицо Никогда не спавшее ночью.

Одним поцелуем

В доме днем и на улице ночью Бродячие музыканты Играют насколько хватает молчанья Под хмурым небом мы видим ясно Глазами нашими светится лампа Мы в нашей живем долине В наших стенах и в нашем солнце В наших красках и в нашем свете Потому что столица солнца По нашей скроена мерке И в убежище наших стен Наша дверь для людей открыта.

Движение вечера

Огонь мимолетный зеркало Пчела и перо шальное Вдали от букета улиц От семейных домов уютных Огонь перед твоими глазами Твои подымает веки Мелькает и прочь уходит В ясный прохладный вечер К другим таким же глазам Все более омраченным Все более совершенным Все более неуловимым.

Даже когда мы спим

Даже когда мы спим мы охраняем друг друга Охраняем нашу любовь спелых плодов тяжелей Даже без смеха и слез длится она века День за днем и долгую ночь когда нас уж не будет.

От штриха к штриху

Эльзе Триоле

В дымке утренних чащ где земли колыбель Луч упруг и звенящ стелет морю постель Солнцем вымытый лист молча смотрит на нас Простодушен и чист как забывчивый глаз И сегодняшний день гонит призраки прочь И швыряет их тень во вчерашнюю ночь. От одиночества сквозь одиночество к жизни В то время необычная покорность пришла на смену ужасу и мятежу. Святые девы и мученики так и кишели вокруг.

I

Я добрая с сильным Я слабая с добрым Я знаю какие слова Навевают забвенье Я дочь волшебного озера Которое не тускнеет И ясного синего неба До ног спокойных моих И дочь волшебной весны Которой не будет предела Смешна мне нелепость насилья Я буду всегда в цвету.

II

Чтобы выдержать до конца Роль свою в темноте Он забился в тюрьму Двойником ее стен Его кружка полна гнилья Хлеб его голоду брат Нет надежды в его ночи Никому его дверь не нужна Сгустком крови сгустком огня Комом колючих шипов Воздуха каждый глоток Рвет голую душу его Его заржавелым сердцем Побрезгуют даже черви И останется место пустое В вечной пустыне.

III

Он рожден от святой и от мученика Но он само совершенство В сокровенных лучах рассвета Невесом и тяжел как ребенок Он миру приносит доверье И солнечное и ночное Звенят в ручьях его руки Танцуют уста в поцелуях И верными псами глаза В сумерках он неприметен Сновиденьем и сном укутан Он растет и смеется в любви. Декабрь 1945

Величие вчера и сегодня

I

Волны стен и безликие лица детей Серая штукатурка мертвых домов Мертвый камень вокруг бесполезных дверей И детей малорослых а степы им явно к лицу Как весенняя грязь сверканью воды Как тупая гримаса девственной красоте Мечтательная тошнота перекатывается в траве.

II

Две тени на одноглазой земле Плохое слово Плохая ночь И колокол плоти под скользким бельем Затаенного страха Две тени на мерзлой земле Где червям теплей Чем хлебам На мерзлой земле умирают слова И женщина гибель мужчины Две тени а ночь одна Последняя Негодяи Почешут всласть языки Грязные стекла спертый огонь Битые стекла убитый огонь Безнадежная нищета.

III

Что в мире бедней ребенка Что в мире бедней его матери Что в мире бедней солдата Собаки и служащих банка Нелепость земля одноглаза Глаз выколот чтобы не видеть Глаз в небо чтобы не помнить Зима убивает как скряга вслепую Сердце его угасает уж поздно Прошедшую жизнь не вернешь Не вернешь ни рожденья в подвале Ни золотой поры в лохмотьях морщинах В отменных заботах и в тяжести дня.

IV

Но внезапно силою речи своей я становлюсь победителем Делаюсь чище яснее достойней и лучше И к солнцу ближе и ближе к бессмертью И ребенок во мне рождается не нынешний нет А вечный рождается силою поцелуя Беспечнее первого мотылька На рассвете весна ему подарила секунду И это победа над смертью и ребенок выходит на свет из руин И руины и ночь отступают.

ЛИШНЕЕ ВРЕМЯ (1947)

Посвящаю Ж. и Д.,

последним отблескам моей любви,

которые сделали все, чтобы рассеять

охвативший меня мрак.

Устами живого глаголет мертвец

Знай, благое грядущее: вытекший глаз – это я, И разверстый живот, и лохмотья кровавого мяса – Это я. Я – червями кишащая масса. Я не сын короля, сын я тлена и небытия. Лик размывается мой и медлительно падает в бездну. Я уже по земле не хожу, я в земле, я лежу, я в могиле. Рассыпается сердце измученной горсточкой пыли. Мой единственный долг – умереть, раствориться, исчезнуть. 23 ноября 1946

* * *

Нам не дано состариться вдвоем Вот день Ненужный: время Стало лишним.

Моя живая покойница

Моя печаль застыла неподвижно Я жду напрасно не придет никто Ни днем ни ночью И не приду я сам такой как прежде Мои глаза разлучены с твоими Они утратили доверие и свет Мои уста разлучены с твоими Мои уста разлучены с любовью Со смыслом бытия разлучены И руки у меня разлучены с твоими И у меня все валится из рук И ноги у меня разлучены с твоими Им больше не ходить им больше нет дорог Им ни усталости ни отдыха не знать Увидеть мне дано как жизнь моя уходит С твоею вместе Уходит жизнь подвластная тебе Она мне представлялась бесконечной Одна надежда впереди могила Как и твоя в ограде безразличья Я рядом был с тобой мне холодно с другими.

Золотистая

Сырые ноябрьские простыни Меня навсегда погребли Время сквозь пальцы уходит Подо мною кружится земля Где она легкость улыбки Начавшейся майским днем Она на губах умерших К великому горю живых Где письмо без ответа Суетный прах речей И где доверие к жизни Замолчавшее навсегда Я отвергаю слезы Мой плач не от мира сего Я в прошлом все стало прошлым Я черная тень в ночи Росток смятенья.

Наша жизнь

Не в одиночку мы к цели идем а вместе с любимой Понимать научившись любимую мы научимся всех понимать Все мы друг друга полюбим наши дети будут смеяться Над черной легендой о человеке который был одинок.

ПАМЯТНОЕ ТЕЛО (1948)

Об одном, о двоих – обо всех

Я зритель, актер и автор, Я женщина, ее муж и ребенок, Первая любовь, последняя любовь, Случайный прохожий, и снова любовь без ума. И снова я женщина, платье ее и кровать, Ее разделенные руки, и работа мужчины, И его пронзившее наслажденье, и женская зыбь морская. Моя плоть, простая, двойная, никогда не бывает чужой. Ибо где начинается тело, я дух обретаю и форму. И даже в тот миг последний, когда умирает тело, Я с ним вместе страдаю, в себя его муку вбираю, И безобразие смерти о жизни мне говорит.

Вес плоти

Я человек в пустоте Я глухой слепой и немой Только молчание черное цоколем подо мной Я забвение без границ Абсолют бесконечных нулей Одиночество до краев День безоблачен ночь чиста

*

Иногда я беру твои туфли И навстречу тебе иду Платье твое надеваю У меня твоя грудь и живот В твоем себя вижу обличье И узнаю себя.

ВНУТРЕННИМ ВЗОРОМ. 8 ЗРИМЫХ ПОЭМ (1948)

Первая зримая поэма

Бледна и задумчива она сказала Я вижу источник вашего смеха Увидеть его нетрудно Потому что вы простодушны Высокие травы маки Липы над стенами сада Сезон обнаженного сердца По вечерам поцелуи Я вижу источник вашего смеха В самых простых движеньях Которым мешает панцирь Голубь и черепица И медленно вы идете Через каменный мостик И ваши сплетенные тени Сгущаются в ночь любви Я вижу источник вашего смеха В ночном потолке над вами В водовороте постели В окне вашей спальни Вижу источник моих слез.

Пятая зримая поэма

Я живу в бесчисленных образах вереницы сезонов И лет Я в бесчисленных образах жизни живу В причудливом кружеве Очертаний и красок и жестов и слов В красоте неожиданной И в привычном уродстве В свежей ясности мыслей желаний Я живу в нищете и тоске им я не поддаюсь Я живу невзирая на смерть Я живу в пламенеющей и приглушенной реке Прозрачной и хмурой В реке зрачков и ресниц В душном лесу на беззаботном лугу Устремленном к далекому морю а оно сливается с небом Я в пустыне живу заселенной застывшей толпой В муравейнике одинокого человека И в братьях своих обретенных Одновременно живу в голоде и в изобилье В сумятице дней и в черном порядке ночей Я отвечаю за жизнь за сегодняшний день И за завтра Я превыше пространств и пределов Превыше дыма и пламени Разума и безумия Я живу невзирая на смерть и на земные оковы Превыше бесчисленных образов смерти Я живу на земле и со мною Все живое живет на земле И в глазах моих светятся звезды я на свет порождаю тайны Соразмерные только с землей Для надежды и памяти тайна пределом не станет Надежда и память сегодня и завтра созидают жизнь на земле.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ СТИХИ (1948)

ДО

В Испании

Если в Испании есть дерево цвета крови Это дерево свободы Если в Испании есть неумолкший язык Он говорит о свободе Если в Испании есть чистый стакан вина Выпьет его народ.

Испания

Глаза всех на свете прекрасней Поют молчаливую песню Хотят они видеть дали Да стены тюрьмы мешают Мешают набухшие горем Воспаленные веки Прутья тюремных решеток Поют о свободе Песня растет и крепнет Идет по дорогам людей Летит под яростным солнцем Под неистовым солнцем бури Воскресают погибшие жизни Ночи сменяются днями Вы изгнанники узники пленники Разжигаете пламя во мраке И пламя зарю приносит Росу и прохладу утра Победу И радость победы.

Vencer juntos (Сообща победить (исп.)

Здесь наша жизнь ограничена Черной чертой кровавой Которая нас отделяет От могил и от тюрем Все мы унижены здесь Смертной мукой Испании Сама наша жизнь под угрозой Границы Испании Но если воспрянет Испания Наша кровь станет жаркой плотью Плотью живой счастливой И Франция выиграет свою войну.

ПОСЛЕ

"Целью поэзии должна стать

практическая истина"

Моим требовательным друзьям

Если я вам говорю что закатное солнце в лесу Женскому чреву подобно отдающемуся в постели Вы верите мне вам доступны мои порывы Если я вам говорю что кристалл дождливого дня Еле слышно звенит напоенный любовным томленьем Вы верите мне вы время любви продлеваете вместе со мною Если я вам говорю что на ветках моей кровати Вьет гнездо свое птица не говорящая "да" Вы верите мне вы тревожитесь вместе cо мною Если я вам говорю что в заливе ручья Река поворотом ключа завесу листвы приоткрыла Вы верите мне больше того вы меня понимаете Но если я просто без околичностей пою свою улицу И страну свою всю целиком словно улицу бесконечную Вы мне больше не верите вы в пустыню уходите Потому что бредете без цели не зная что люди Объединиться хотят надеяться и бороться Чтобы мир объяснить и его переделать Я вас сердцем своим за собой увлеку Мало сил у меня долго жил я по я еще жив И меня удивляет что я завораживать вас пытаюсь Тогда как должен открыть вам глаза чтобы вы приобщились Не только к деревьям и к дрожи пруда на заре Но и к братьям моим которые свет созидают.

Невыполнимое желание

Я всюду видел лишь бесчеловечность Корону и ярмо хозяев и рабов Я драму изучил и автор мне известен Ночь всюду предо мной ловушки расставляла Гордыня и покорность путались в ногах И преступленье в сумерках чадило Я видел раскаленное железо Уродует прекрасное лицо Кулак крушит незащищенность чуда Живых зверей живых людей терзают И давят как в давильне виноград А чистоплюй-палач брезгливо кривит губы Мучение моим мученьем стала скука Отшельничества жухлая трава Я бессловесным жертвам не сообщник Мне ненавистны игры палачей Один как перст я цепи разорву Я имя человека не унижу * Я лгу я не могу один без братьев Я не один я с ними до конца Отныне и всегда товарищи я с вами.

ГРЕЦИЯ РОЗА МОЯ (1949)

III. Молитва вдов и матерей

Мы свои руки в молитве сложили От счастья смеялись наши глаза Оружьем и кровью оружьем и кровью Избавьте избавьте нас от фашизма Мы солнце баюкали в колыбели Наши груди были полны молока Дайте дайте нам в руки винтовку Мы будем мы будем в фашистов стрелять Мы были источником и рекою Мы океаном мечтали стать Дайте дайте нам в руки оружье И мы фашистов не пощадим Их меньше меньше чем наших мертвых Наши мертвые не убивали людей Мы их любили мы их любили Ни о чем не думая кроме жизни Дайте дайте нам в руки винтовку И мы со смертью сражаясь умрем.

VII. Чтоб больше не быть одинокими

Словно черные птицы они танцевали в ночи Было чисто их сердце я не мог различить Кто из них юноши кто из них девушки У всех за спиною винтовка За руки взявшись они танцевали и пели Старую песню новую песню песню свободы И темнота пламенела от песен Враг уснул Горное эхо славило жизнь вслед за ними Молодость их была точно пляж неоглядный Которому море несет все поцелуи планеты Но немногие видели море Но жить справедливо это и есть путешествие в Мир Жили они справедливо жили они для людей Люди их братья во всем нашем мире огромном И двинулись горы навстречу пляжу и морю И горное эхо вторит мечте и безумной победе И тянутся руки к рукам точно к морю источник. Июнь 1949

УРОК МОРАЛИ

Нуш

Во зло: Нуш мне так не хватает тебя Одинокому дереву так не хватает зеленого леса Я стихов никогда не писал без тебя Я по горло в холодной воде Одиночества горя И слова тяжелы как бинты на ноющей язве И тисками зажаты виденья И все то что пишу говорю выражает одну лишь разлуку День для меня все равно что мотыга для клада Хоть как-нибудь время убить я других наслаждений не знаю Лес зеленый сгорел весь окутанный дымом Ни листвы и ни пламени не было видно О звезда моя черная ты уходишь все дальше и дальше И становится точкой твой диск И весь мир мой сжимается в точку Ты о мечта моя ставшая глухонемой и незрячей Уничтожь отражения отзвуки лжи Уничтожь моей совести муку И сотри поцелуи которые мне не нужны. Во благо: Любимая ночами мы видели с тобою вместе сны И вместе по утрам с тобой смеялись Всегда все отведенное для жизни время вместе Всю вечность вместе И день за днем в моих глазах все больше Сливалась ты с восходом солнца с летом Спокойно спать все выше чище грезить И друг для друга утром просыпаться Таков закон любви и чистоты И жить все выше чище чем в мечтах Друг другу равными в доверии друг к другу Прекрасней мы не знали наслажденья И в этом мире вечно молодом Могли ли думать мы о холоде о нашей смерти И верить что закончится весна О разум были мы счастливым воплощением твоим Как в первый раз румянцем тронутые щеки О разум были мы свободны победили мы.

Куранты летучих обручений

Во зло: Почему я всегда утопаю в дремоте безвольной Почему темнота поглощает меня неуклонно Мне так больно всегда если нет надо мной ореола Мне так тягостно без королевской тяжелой короны А когда засыпаю мне слышится звон колокольный И моя равнодушная дрема колышется в такт перезвона И я в сон погружаюсь на дне своей юности сонной. * И вот уже время рождает иные законы Распорядок осенний в немой кутерьме листопада Я родился я умер открылись захлопнулись двери Я заблудился в аллеях смертельно цветущего сада Я не помню дороги назад я в спасение больше не верю Мне неведомы судьбы мои я бреду как в бреду наудачу Я гримасу отчаянья в серые простыни прячу. Во благо: На гору сонного неба вползли облака грозовые Стерта скука унылая сновиденья И разразилась гроза и тогда я очнулся впервые И впервые вздохнул и обрел завершенность рожденья Стал я тучной землей стал весенним предвестьем травы я Стал подобен всему в чем движенье смятенье цветенье Стал опорой земле и она даровала прощенье. * Тысячи песен земных виноградной заискрились влагой Каждое слово опять обретает былое величье Вдаль разлетаются неугомонной ватагой Тысячи вольных дорог человечьих звериных и птичьих Ночь зарю целовала в холодные губы Раскрывались бутоны в лучах сумасшедшего света Слабость и сила лучились из сердца поэта.

Я ее люблю она меня любила

Жаклине

Во зло: Ненавижу ее и себя ненавижу обожаю ее и меня она любит Мы с нею всегда и друзья и враги неизменно Пожалуй ни разу она не увидела солнца В любимых глазах которые ей улыбались Незаметно неслышно в кромешной ночи она роет Нору чтобы в ней стареть беспредельно. Во благо: Наше сердце колотится в каждой груди На твоем говоря языке я на своем говорю языке Есть одна только дверь а не две Чтобы мир этот странный покинуть Мы с тобой были маленькими царьками В человеческий рост Детишками малыми были которые верят Всему что им взрослые скажут А между тем наш рассудок звенел как земная струна.

Язык красок

Я хорошо вас знаю краски мужчин и женщин Краски свежих цветов искореженных нимбов подгнивших плодов И гармонических граней и молочных ночных туманов Живые теплые краски глаза раскрываются радостно Серые тусклые краски горло сдавила тоска Знаю вас краски здоровья краски желанья и страха Нежности ласки краски и краски завтрашних дней Краски убийства безумия краски мужества бунта Краски беспечного смеха когда мы шалеем от счастья Краски спокойного разума что нам дуралеям претят И все-таки разума краски и мы становимся чище И кровь молодая пульсирует в жилах земных дорог И сколько бы краски отчаянья черную ночь ни терзали И смутные краски бессонницы сколько бы нас ни пугали Над землей разгораются краски человеческой красоты В сердце моем в одной половине гнездится невзгода А другой половиною сердца я жду надеюсь смеюсь И как зеркало отражаю жизнетворную радость плоти И хмелея от радостных красок за краски жизни сражаюсь И в сиянье идущем от ближних обретаю победу свою.

ПОСВЯЩЕНИЯ (1950)

Слово прядильщиц

Справедливость есть или нет Нет справедливости нет Но может она наступить Если мы сами ее создадим У несправедливости руки из золота Ногти из золота и суставы И золота полные пригоршни Золота и ядовитого мрака А у нас полезные руки Мы стучим кулаками в стены Мы хотим справедливости И рушатся стены И наши руки восторжествуют. 29 ноября 1948

Счет к оплате

Илье Эренбургу

Десять друзей пали на войне Десять женщин пали на войне Десять детей пали на войне Сто друзей пали на войне Сто женщин пали на войне Сто детей пали на войне И тысяча друзей и тысяча женщин и тысяча детей Да мы умеем считать мертвецов На миллионы умеем считать Умеем считать но время летит Забывается все от войны к войне Но если хоть один из убитых войной В памяти нашей встанет в рост Вся наша жизнь против смерти встает И мы сражаемся против войны За жизнь. Вроцлав, 26 августа 1948

СУМЕТЬ ВСЕ СКАЗАТЬ (1951)

Все сказать

Все в том чтобы все сказать но мне не хватает слов И не хватает времени и смелости не хватает Я как во сне наугад нанизываю строки поэмы И говорить прозрачно не научусь никак Я должен все-все сказать о мостовых о дорогах Об улицах и прохожих о полях пастухах О нежном пушке весны о ржавчине зимней О холоде и жаре сплетенных в единый плод Хочу показать толпу и каждого человека И то что дает ему крылья и то что к земле пригибает И каждый человеческий возраст и то что озарено человеком Надежду его и кровь историю и труды Хочу показать толпу огромную разобщенную Перегородками разделенную как на кладбище мертвецы И толпу что стала сильнее собственной тени нечистой Толпу сокрушившую стены и своих вчерашних господ Показать листву и сплетенье рук И безвестного зверя неслышный шаг Плодоносную влагу реки и росы Справедливость на страже и счастье в цвету.

*

Счастье ребенка сумею ли я объяснить Мячиком куклой или просто солнечным днем Счастье мужчины отважусь ли я показать Глазами жены его и детей Сумею ли я рассказать любовь и ее истоки Свинцовые ее драмы соломенные ее фарсы И привычные жесты придающие ей повседневность И ласки которые снова возвращают ей вечность И смогу ли когда-нибудь я связать урожай С удобреньем зарытым в землю связать добро с красотою Хватит ли сил у меня потребность с желаньем сравнить И бездушную схему порядка с теплым порядком живым Хватит ли слов у меня чтобы под крыльями гнева Оружием ненависти ненависть уничтожить И показать как жертва своих палачей побеждает И революции слово красками всеми горит Вольное золото зорь в уверенных ясных глазах Ничто на вчера не похоже все ново все снова бесценно Я слышу в простых словах гулкую бронзу пословиц Мудрость пройдя через муки обретает свою простоту.

*

Против сумею ль сказать что всем сердцем я против Нелепых причуд одиночеством сотканных Я погибал не умея от них укрыться Как умирает пленник в наручниках с кляпом во рту В них растворялось тело и сердце мое и рассудок В этой бесформенной массе полной бессмысленных форм Которыми прикрывают гниение и упадок Угодливость и убийство безразличие и войну Еще бы совсем немного и меня б мои братья изгнали Ничего в их борьбе не смысля я только себя утверждал Я у жизни хотел взять больше того чем она владеет Я не умел представить облик грядущих дней Против конца всех начал Всем что я есть я обязан Людям которые поняли жизни истинный смысл Я этим обязан повстанцу выверяющему прицел винтовки Выверяющему свое сердце и дающему руку друзьям Люди В груди человечества непрерывно и неустанно Новая ширится песня извечная песня тех Кто наше грядущее гордо поднимает в бой против смерти Против сырых подземелий где жалкие тени кишат.

*

Смогу ли сказать наконец что распахнуты двери Из подвала где мшистые бочки во мгле громоздятся На виноградник на волю где гроздьями поймано солнце Смогу ли об этом я вам языком винодела сказать Изваяны женщины по образу воды или камня Нежные или суровые неуловимые или прямые Птицы летят через горы пересекая просторы В поисках старой кости плетется знакомый пес Отзывается эхом полночь на голос древнего старца Который талант расточает на затасканные куплеты Но даже и этот час не до конца потерян Я не усну пока не проснутся другие вслед Смогу ли сказать наконец одна только юность прекрасна И не скрывать при этом морщин на своих щеках Прекрасна лишь вереница сменяющихся отражений Начиная с порыва зерен с прекрасного старта цветка Начиная с открытого слова и зримых предметов Человеческое доверье не знает дороги вспять Я хотел бы чтобы ответ приходил не дожидаясь вопроса И ни один язык чужим языком не звучал И пусть не захочет никто чтобы рушились крыши И города пылали и высились горы трупов Пусть будут в устах поэта только слова созиданья И люди поверят что время это источник жизни И люди будут смеяться от сознанья здоровья и счастья Оттого что вокруг тебя братья сейчас и потом и всегда И со всеми людьми ты будешь точно таким же добрым Каким бываешь с собою когда знаешь что ты любим Не легкой мгновенной дрожью радость нахлынет волною Радость нахлынет сильнее свежее морской волны И никто сомневаться не станет в правде моей поэмы Которой уже сегодня я стираю вчерашний день. Сентябрь 1950

Миру грозят но мир победит

Берегись затуманилось зеркало жизни Первый шаг крови и капелька крови И грозная поступь войны и крови Пожара развалин страха пустыни Гибель людей неразумных Гибель разумных людей Смерть конец нищеты Конец угнетенья И конец всего что живет.

*

Надо не гибнуть а жить Проходит по лугу влюбленная пара Трава зеленеет цветы расцветают Всюду где люди по жизни проходят Там и зимою пахнет весной Где есть поцелуи там ржавчина тает Счастливы люди счастливы толпы До горизонта веселые дети Мир и становятся люди моложе.

*

Больше не нужно нам быть начеку Весна и дождливое лето и солнце Осень и отдых зима и надежда И на любой границе Времени и пространства Только людское братство И та же заря и тот же закат Весна и лето осень зима Отблеск и эхо бескрайней жизни.

Добрая справедливость

Есть горячий закон у людей Виноград превращать в вино Создавать из угля огонь Из поцелуев людей Есть суровый закон у людей Сохранять чистоту несмотря На войну и на нищету Несмотря на грозящую смерть Есть сердечный закон у людей Делать свет из речной воды Из мечтаний земную явь Из заклятых врагов друзей Это древний людской закон Это новый людской закон Он из детского сердца идет К высшей мудрости всех времен.

ЛИК ВСЕОБЩЕГО МИРА

1

Я знаю все места где голубь гнезда вьет И лучшее из них сознанье человека.

2

Любовь к справедливости и свободе Взрастила редкостный плод Он неподвластен гниенью Потому что в нем счастья чудесный вкус.

3

Пусть земля цветет пусть земля поет Пусть живую плоть и живую кровь Никогда не приносят в жертву.

4

Пусть лицо человеческое познает Красоты высокую пользу Под сенью спокойной мысли.

5

Хлеб для всех и розы для всех Такова наша общая клятва Шагом гигантским идем мы вперед И не так уж длинна дорога.

6

Долой покой и усталость долой Пока мы штурмом весну не возьмем Пока пространство и время не станут Достойными нашей мечты.

7

Ослепительное озаренье Вера в то что все прекрасное свершится.

8

Человек взалкавший мира увенчал себя надеждой.

9

Человек взалкавший мира улыбнулся Вспоминая пройденные битвы.

10

Плодоносное пламя семян и ладоней и слов В пламени радости каждому сердцу тепло.

11

Опора победы братство.

12

Величию нет предела.

13

Победителем станет каждый.

14

Хрустальная лампа мудрости Под каждым горит потолком.

15

Свет опускается тихо на землю Озаряя чело старика озаряя улыбку ребенка Которому больше не надо бояться цепей.

16

Только подумать как долго люди ужас внушали людям Люди ужас внушали птицам доверчивым нашим друзьям.

17

Лицо свое солнцем омыв Жажду жить человек обретает Жажду новую жизнь созидать Жажду любви.

18

Счастье мое это наше счастье Солнце мое это наше солнце Мы жизнь по-братски поделим Пространство и время для всех.

19

Любовь за работой любовь неусыпна.

20

То было в девятьсот семнадцатом Храним мы память Об освобождении своем.

21

Мы созидаем ближних своих И они созидают нас Все мы друг другу нужны.

22

Птица в полете своим доверяется крыльям Мы своей доверяем руке Протянутой к брату.

23

Мы невинность наполним силой Которой так долго Нам не хватало Нам никогда одиночества больше не знать.

24

Наши песни призывают к миру Наш ответ борьба во имя мира.

25

Не гибель фатальна а наша надежда И неизбежен мир.

26

Здание безоблачного мира Мы возводим на фундаменте Земли.

27

Лик прекрасный крылья распахни Быть разумной прикажи планете Мы сильны решимостью своей.

28

Мы сильны своей решимостью великой Злые тени растворить в потоке Золотистых солнечных лучей.

29

Станет сила легкой и крылатой Наши песни полетят в зенит.

ФЕНИКС (1951)

Феникс – это чета – Адам и Ева,

первая и не первая чета на Земле.

Уверенность

Если я что-то тебе говорю это чтоб лучше тебя услыхать Если я слышу тебя я уверен что я тебя понял Если ты мне улыбаешься это чтоб лучше меня покорить Если ты мне улыбаешься я вижу весь мир пред собою Если я обнимаю тебя это чтобы стихи мои никогда не кончались Если мы живы с тобой будет все радостно в мире А когда я с тобой расстаюсь мы и в разлуке помним друг друга И расставаясь с тобой мы друг друга опять обретем.

Смерть любовь

Я думал что сумею разорвать пространство Своей печалью голой одинокой Я распростерся на полу своей тюрьмы Как здравомыслящий и опытный покойник Увенчанный своим небытием Я распростерся на волнах абсурда На зыби яда на влеченье к праху И одиночество казалось мне сильней И горячей чем кровь Я жизнь хотел разъять и расчленить Я смерть пытался обвенчать со смертью И сердце с пустотой и пустоту с вселенной Все зачеркнуть стереть чтоб даже не осталось Ни инея на окнах ни самих окон И ничего ни в прошлом ни в грядущем Я выбросил ледышки рук сплетенных Я выбросил продрогший до костей Скелет желанья жить изжившего себя.

*

Явилась ты и ожил вновь огонь Мрак отступил заискрился мороз Земля покрылась снова Твоею светлой плотью И я себя почувствовал крылатым Явилась ты и одиночество ушло И на земле вожатый появился Я знал куда идти я силу знал свою Я шел вперед Я покорял вселенную и время Я шел к тебе я шел упрямо к свету Жизнь обретала плоть звенел надежды парус Мечтами сон журчал и ночь глядела Доверчиво и просто на зарю Лучами пальцев ты раздвинула туман Твой рот был от росы рассветной влажен Усталость отдыхом сверкающим сменялась И я как в юности уверовал в любовь.

*

Распаханы поля и солнечны заводы И гнезда вьют хлеба в бескрайней зыби И нет конца и края урожаю Полей и виноградников Ничто не одиноко не странно и не замкнуто в себе И блещет океан в глазах ночей и неба Лес каждому кусту дарует безопасность И стены всех домов свет ловят чуткой кожей И все пересекаются пути Явились люди в мир чтобы понять друг друга Услышать и понять и полюбить Их сыновья отцами стать должны Их сыновья голодные нагие Должны опять изобрести огонь И заново людей изобрести Природу воссоздать и воссоздать отчизну Отчизну всех людей Отчизну всех времен.

Про одного зверя

Люблю зверье я знаю Маяковский Так говорил Люблю зверье и тут же Свою любовь доказывал он улыбался Собакам и встречал ответную улыбку У нас была собака с мордой слишком черной Для туловища серого потом она взбесилась Ее пришлось убить я слышу до сих нор Звук выстрела убившего ее Источник жизни клонится к концу Мы с каждым днем склоняемся все ниже Над нашей мертвой и взыскательной собакой.

И улыбка

В мире нет беспросветных ночей Вы мне верить должны если я говорю Если я утверждаю Что всегда даже в самой кромешной печали Есть открытое настежь окно озаренное светом В мире есть мечта начеку Есть желанье которое нужно исполнить Есть голод который нужно насытить В мире есть благородное сердце И пожатье надежной руки И внимательные глаза И жизнь которая хочет Чтоб ее разделили с другими.

Заутреня

Мне снилась пустая дорога Ты шла по дороге одна Заслышав шаги твои птица Проснулась в прозрачной росе В чаще зеленой и влажной Потягивалась заря И вспыхивали деревья Ты открывала день Казалось все было обычным Обычным был летний день Я спал как малый ребенок А ты поднялась на заре И мне подарила Бесконечное детство.

ПРИМЕЧАНИЯ

Первый перевод из Элюара на русский язык был сделан в 1923 г. В. Парнахом, еще до того, как молодой французский поэт получил широкое признание у себя на родине (см. журнал "Современный Запад", 1923, кн. 3). С тех пор в различных русских журналах, альманахах, антологиях изредка появлялись отдельные стихи Элюара, а после 1945 г. их количество резко возросло, теперь они зачастую печатались уже более или менее обширными подборками. Исподволь нараставший поток журнальных публикаций завершился выходом двух книг: Поль Элюар. Стихи. Сост. О. Савич. Предисл. И. Эренбурга. М., Гослитиздат, 1958 и Поль Элюар. Избранные стихотворения. Предисл. и перев. П. Антокольского. М., ИЛ, 1961. Ряд стихотворений Элюара переводились у нас неоднократно разными переводчиками, среди которых такие мастера, как Б. Лившиц, С. Маршак, П. Антокольский и другие (см. библиографический указатель: "Поль Элюар". Сост. А. В. Паевская. М., ВГБИЛ, 1968).

Настоящая книга, таким образом, – третий сборник избранной лирики Элюара на русском языке. От двух предыдущих ее состав отличается прежде всего широтой охвата всех периодов сорокалетней работы Элюара в поэзии, а не только его позднего творчества.

В книгу вошли стихи из всех наиболее значительных поэтических сборников Элюара. За редкими исключениями, оговоренными в примечаниях, стихи располагаются в хронологическом порядке и с сохранением их последовательности внутри каждого отдельного сборника. Во избежание чрезмерного дробного расчленения материала они даются в соответствии с тем местом, которое они занимали в крупных "сводных книгах" Элюара, куда они входили, хотя далеко не всегда это была их первая публикация. Дело в том, что Элюар зачастую печатал сперва небольшие книжечки своих стихов с рисунками друзей-художников малыми тиражами и сам распространял их среди знакомых, а уж затем объединял их, как циклы, в книги, выпускавшиеся и поступавшие в продажу обычным путем. Поскольку циклы не всегда имели, однако, такую предысторию, то случаи подобного рода оговариваются в примечаниях.

Переводы М. Ваксмахера выполнены по текстам полного критического собрания сочинений Элюара: Paul Eluard. OEuvres completes, t. I-II, Editionetablie et annotee par Marcelle Dumas et Lucien Scheler. Paris, "Bibliotheques de la Pleiade ", Gallimard, 1968 (отсылки к нему – ОС, с обозначением тома римской цифрой, страницы – арабской); те из них, которые ранее появлялись в нашей печати (начиная с 1952 г.), заново выверены.

Составитель комментария видит свой долг в том, чтобы высказать здесь искреннюю признательность Люсьену Шелеру, товарищу Элюара по подполью в годы Сопротивления и одному из создателей этого двухтомника с образцовоподготовленным справочным аппаратом, за дружескую помощь и советы, серьезно облегчившие работу над материалами, которые были нам недоступны.

Первые стихотворения – Premiers poemes. 1913-1918 (1948)

В книге под этим заголовком, вышедшей в Лозанне в издательстве Мермо, Элюар собрал в 1948 г. ту часть своей лирики 1913-1921 гг., которую считал заслуживающей внимания и, по свидетельству друзей, предназначенной открывать его будущее собрание сочинений. Помимо включенных им целиком книжек ранней поры, таких как "Долг и тревога", "Животные и их люди, люди и их животные" и других, сюда вошли также несколько разрозненных стихотворений 1913-1918 гг., до того печатавшихся в журналах или остававшихся в рукописи, как все три приводимые нами здесь.

Следует заметить, что это не первые пробы пера Элюара-лирика. Им предшествовали две небольшие книжки, подписанные еще его настоящим именем – Эжен Грендель: одна из них также называлась "Первые стихотворения" (Premiers poemes, 1913), другая – "Диалоги бесполезных" (Dialogues des inutiles, 1914). Многие стихи этих сборников посвящены невесте Элюара, Елене Дмитриевне Дьяконовой. Дочь московского адвоката, она в гимназические годы была приятельницей сестер Цветаевых (Марине Цветаевой Элюар послал в 1917 г. с дарственной надписью один из первых экземпляров своего "Долга и тревоги").

Элюар встретил свою будущую жену в горном легочном санатории Клавадель, близ Давоса, в Швейцарии, где он лечился с конца 1912 до февраля 1914 г. Гала (Gala – как звал ее Элюар, а вслед за ним и все их друзья) – вернулась на родину, но между ними продолжалась оживленная переписка. В феврале 1917 г., несмотря на все опасности и трудности военной поры, Гала морем приехала из Петербурга во Францию, чтобы обвенчаться с Элюаром, получившим для свадьбы короткий отпуск с фронта, где он тогда слуяшл в 22 пехотном полку. Добавим, что он обязан своей первой жене ранним знакомством с русской поэзией. В 1918 г. молодые супруги пробовали, в частности, перевести на французский язык "Балаганчик" Александра Блока (к сожалению, эта рукопись позже затерялась).

Позже Элюар уничтожил почти все экземпляры своих первых сборников и никогда не включал стихи из них в антологии своего творчества; они впервые перепечатаны лишь в 1968 г. в приложениях ко второму тому ОС.

"Малышка-девчушка…" – По-видимому, стихотворение написано по поводу первого приезда Гала в Париж.

Долг и тревога – Le devoir et I'inquietude (1917)

К концу 1916 г. Элюар изготовил на ротаторе семнадцать экземпляров тетрадки, где под заголовком "Долг" (Le devoir) были собраны десять его стихотворений, созданных летом того же года, когда он был писарем-санитаром в эвакуационном госпитале. Он разослал их знакомым и некоторым из тогдашних поэтов-пацифистов, в частности, некогда близкому к унанимизму мастеру "верлибра" Андре Спиру (1868-1966). Через несколько месяцев Элюар дополнил эти стихи еще одиннадцатью, а также циклом стихотворений в прозе "Смех другого" (Le rire d'un autre) и издал за свой счет, на сей раз уже типографским путем, с помощью своего давнего друга, переплетчика Аристида Гонона (1877-1946), под заголовком "Долг и тревога". Гравюра живописца и рисовальщика Андре Делиньера (р. 1880) на фронтисписе изображала солдата, заснувшего, прислонившись к стенке окопа.

На обложке "Долга" и "Долга и тревоги" впервые значился псевдоним Поль Элюар (Элюар – девичья фамилия его бабки по материнской линии). Не лишено остроумия замечание но поводу этого выбора, высказанное литературоведом Ж. -П. Ришаром в связи с истолкованием им образа птицы, крыла, легкости и подвижности у Элюара: "В словах Paul Eluard изначально присутствует крыло (Faile), а также облегчающая аллитерация двух [l], внутренне подчеркнутое различие звуков в дифтонге [иа] и лучезарная конечная открытость. Псевдоним этот был именно выбран поэтом – правда, в пределах семейной ономастики, что сохраняет в нем необходимую двусмысленность" (lean-Pierre Richard. Onze etudes sur la poesie moderne. P., 1964, p. 116). Добавочное соображение в пользу такой догадки дает сказка Элюара "Крылатое зернышко" (Grain d'aile, 1951); Крылатое зернышко – это имя чудесной девочки, являющееся омонимом подлинной фамилии самого Элюара – Grindel.

"Ну что ж, старина…" – Первоначально в "Долге", равно как и стихотворение "В касках солдаты…"

Стихи для мирного времени – Poemes pour la paix (1918)

Одиннадцать этих стихов – лирических афоризмов были написаны Элюаром в тылу еще весной-летом 1918 г., за несколько месяцев до перемирия (11 ноября), и отпечатаны без разрешения цензуры за счет автора на голубой бумаге в виде вчетверо сложенного бумажного листа. Элюар, по его словам, рассылал свою "книжечку" по почте "деятелям, которые вовлечены в продолжение войны или ей противоборствуют" (L. Decaunes. P. Eluard. Biographie pour une approche. Rodez, 1964, p. 21). Надпись на экземпляре, отправленном, среди других, Барбюсу, создателю "Огня", гласила: "Анри Барбюсу, написавшему самую полезную книгу в мире" (J. Marcenac. Preface, in: P. Eluard. Poemes pour tous. P., 1959, p. III).

В конце 1918-начале 1919 г. Элюар собирался дополнить каждую из миниатюр "Стихов для мирного времени" еще десятью, так что получилась бы книжка стихотворных сюит, которую он предполагал назвать "Призыв ко всем" (Appel a tous). Судя по его письмам, к январю 1919 г. у него накопилось 80 таких новых стихов, но вскоре этот замысел был им оставлен. Из них сохранились лишь некоторые, приложенные к письму от 17 января 1919 г. Гонону и к письму от 26 января 1919 г. Эдуарду Дюжардену (1861-1949), основателю пацифистского журнала "Кайе идеалист Франсе" (см. P. Eluard. Lettres de jeunesse, avec des poemes inedits. Documents recueillis par Cecile ValetteEluard, presentes et annotes par Robert D. Valette. P., 1962).

"Мой ребенок капризен…" – Дочь Элюара, Сесиль, родилась 11 мая 1918, и нежность к ней переполнила молодого отца. Кстати, именно "детская" сюита под номером V, предназначавшаяся для "Призыва ко всем", была завершена Элюаром полностью.

Животные и их люди, люди и их животные (Les animaux et leurs hommes, les hommes et leurs animaux (1920)

Вышедший в свет в январе 1920 г. (в парижском издательстве "Сан Парэй") сборник складывался в пору, когда Элюар, демобилизовавшись, завязал дружбу с Андре Бретоном (1896-1966), Филиппом Супо (1897-1970) и Луи Арагоном (р. 1897), основателями авангардистского журнала "Литератюр", который в начале 1920 г., с приездом в Париж из Швейцарии Тристана Тзара (1896-1963), стал органом кружка дадаистов. Сборник, следовательно, открывает многолетние поиски Элюара на путях сначала дадаизма, затем сюрреализма.

В книге были даны пять рисунков Андре Лота (1885-1961), в те годы примыкавшего к кубистам.

Салон. – Стихотворение заключало вступление к сборнику как образец того, что может дать воля к достижению "совершенной чистоты" (см. выдержку из этой статьи выше, в послесловии, стр. 323-324).

Потребности жизни и последствия снов, предваряемые Примерами (Les necessites de la vie et les consequences des reves precede d'Exemples (1921)

Вся книга, особенно цикл "примеров", выросла из тех лингвистико-стилистических экспериментов, которым предавался Элюар на страницах "Пословицы", журнальчика, созданного им с помощью литератора и языковеда Жана Полана (1884-1968). "Потребности жизни…", выпущенные издательством "Сан Парэй", во многом были подобной же лабораторией, но более обширной и плодотворной.

Любовь. – Первое стихотворение Элюара, переведенное на русский язык (Вал. Парнахом – в журнале "Современный Запад", 1923, кн. 3, стр. 134). Помещаем этот текст:

Тихо-тихо Он ложится на тротуар, – Тротуар мчится во всю прыть. Он садится на землю, Но сиденье его улетает Ему нет другого отдохновения, кроме голов детей своих, – Он их ждет терпеливо.

Жорж Рибмон-Дессень (р. 1884) – французский художник, драматург и поэт, участник, а впоследствии историограф дадаистского кружка.

Град скорби (Capitate de la douleur) (1926)

Заголовок "Град скорби" пришел Элюару на ум лишь при правке корректуры, первоначально этот сборник, выпущенный известным парижским издательством NRF (Галлимар) и принесший его создателю славу, назывался "Искусство быть несчастливым" (L'art d'etre malheureux). Наряду с впервые печатавшимися "Новыми стихотворениями" (впрочем, сюда также вкраплены отдельные вещи из сборника "Вместо молчания" (Au defaut du silence), вышедшего годом раньше без имени автора, с рисунками М. Эрнста) в сборник включены целиком предшествующие книги Элюара "Повторения" и "Умирать оттого, что не умираешь", составившие отдельные циклы. Цикл "Маленькие праведники", имевшийся уже в "Умирать оттого, что не умираешь", был дополнен.

"Повторения" (Repetitions, 1922), как и следующие за ней поэмы в прозе "Несчастия бессмертных" (Les malheurs des immortels, 1922). возникли в тесном сотрудничестве Элюара с Максом Эрнстом (р. 1891), немецким художником-дадаистом, с которым Элюар познакомился и подружился во время поездки в 1921 г. в Кельн и путешествия по Тиролю; с 1922 г.

М. Эрнст жил в Париже, был в числе ведущих живописцев сюрреализма, в 1940 г. вынужден бежать от гестапо в США, откуда вернулся после войны и обосновался во Франции, получив в 1958 г. французское гражданство.

"Повторения" – первая в ряду многочисленных совместных работ Элюара и Эрнста: "коллажи" художника никогда не были в собственном смысле иллюстрациями к стихам, но попыткой в иных, зримых формах передать неуловимые рационально переживания, вызванные словесными образами.

Посылая в 1922 г. рукопись "Повторений" коллекционеру Жаку Дусэ, Элюар сообщал в письме, что в эту "самую предпочитаемую из моих книг" частично вошли вещи, создававшиеся с 1914 г., но по тем или иным причинам не включавшиеся в предыдущие сборники (ОС, I, 1342).

Здесь впервые Элюар – следуя, как и все поэты его круга, за Гийомом Аполлинером (1880-1918) – зачастую отказывается в стихах от знаков препинания (за исключением точек в конце строфы или стихотворения), хотя пока что делает это далеко не всегда; окончательно этот принцип утвердится в его лирике с 1928 г., со сборника "Знать запрещено" (Defense de savoir. 1928).

Для названия книги "Умирать оттого, что не умираешь" (Mourir de ne pas mourir, 1924) Элюар взял знаменитую строку испанской монахини и мистической писательницы св. Тересы де Авила (1515-1582) из ее обработки церковных песнопений; земная любовь Элюара проникнута той же страстью и нежностью, что и обожание Тересой бога. Вместе с тем, это одна из самых трагических книг Элюара: она отмечена печатью надвигающегося душевного кризиса, который разразился за день до выхода книги в свет, 24 марта 1924 г., когда поэт внезапно исчез из Парижа и отправился в кругосветное путешествие, которое позже сам назвал "идиотским" (см. об этом послесловие, стр. 327-328).

Стихи. – Судя по упомянутому выше письму к Ж. Дусэ, написаны еще в 1914г.

Возлюбленная. – В 1956 г. Марк Шагал (р. 1887) сделал офорт к этому стихотворению.

Пабло Пикассо. – Длительная и прочная дружба Элюара и Пикассо (р. 1881) подкреплялась их многолетним сотрудничеством. Элюар посвятил живописи Пикассо множество стихов, лирических эссе, заметок, из которых составились три книги – "Посвящается Пабло Пикассо" (A Pablo Picasso, 1944), "Пикассо в Антибе" (Picasso a Antibes, 1948), "Пикассо" (Picasso, 1952). Когда в 1936 г. республиканское правительство Испании устроило выставку полотен своего выдающегося соотечественника, Элюар ездил в Мадрид с лекциями о нем. А через год подписью к "Гернике" Пикассо, занимавшей стену в вестибюле испанского павильона на Международной выставке в Париже, послужило стихотворение Элюара "Победа Герпики". Пятнадцать лет спустя, в последние месяцы перед смертью, Элюар сделал текст для голоса за кадром в фильме Алена Рене о "Гернике" Пикассо. В свою очередь Пикассо писал портреты самого Элюара и его близких, не раз иллюстрировал его книги. В 1951 г. они вместе выпустили книгу "Лик всеобщего мира", в ней литографии Пикассо сопровождались стихотворными миниатюрами Элюара.

"Твои оранжевые волосы…" – Первоначально, как и следующее стихотворение "Твой златогубый рот…", в книге "Вместо молчания".

Любовь поэзия (L'amour la poesie) (1929)

Из четырех стихотворных циклов этой книги ("Вначале начал", "Вторая натура", "Словно образ", "Знать запрещено") последний был напечатан годом раньше как отдельный сборник. На одном из экземпляров "Любви поэзии", вышедшей в издательстве Галлимара, сохранилась надпись рукой Элюара:

"Заглавие было мне подсказано моей дочерью Сесиль в 1928 г. (ой тогда было 10 лет). Я просил ее об этом, предварительно скромно прочитав ей несколько стихотворений".

Гала, которой посвящена книга, – первая жена Элюара (см. выше прим. К сб. "Первые стихотворения", стр. 372).

"В полный голос…" – По-видимому, навеяно воспоминаниями о знакомстве с Гала в Клаваделе.

"Я сказал тебе это для туч…"- В 1948 г. было положено на музыку композитором Жоржем Ориком (р. 1891) в ряду других стихотворений из этой книги, в частности, приводимых далее: "Любимая…", "Она надо мною склоняется…", "К стеклу прильнув лицом…".

Сама жизнь (La vie immediate) (1932)

"Сама жизнь", выпущенная издательством "Кайе либр", – книга прощания с умирающей прежней любовью и встречи с любовью новой, нарождающейся. В 1929 г. Элюар расстался с Гала, ставшей женой испанского художника Сальвадора Дали (р. 1904), который в ту пору примыкал к кругу парижских сюрреалистов. В декабре того же года Элюар встретил Нуш (настоящее имя Мария Бенц, 1906-1946), танцовщицу родом из Эльзаса, которая сделалась спутницей его жизни. "Без нее моя жизнь была бы невозможна", – признавался он в 1935 г. В одном из писем к дочери (см. L. Decaunes, op. cit., pp. 35-41).

Цикл "Испытание выдержав" (A toute epreuve) появился еще в 1930 г. отдельной книжкой, но для "Самой жизни" обе составляющие его сюиты -

"Миродиночество" и "Заготовки" – были дополнены. Чуть измененная – положено в 1936 г. на музыку другом Элюара композитором Франсисом Пуленком (1899-1963), как и приводимые ниже стихотворения из этого сборника "Новой ночью" и "Все права".

Разделенные ночи (Nuits partagees) – В 1935 г. вышли отдельной книжкой с рисунками С. Дали.

Конец света. – Андре Бретон – поэт и прозаик, глава французских сюрреалистов, вплоть до 1939 г. ближайший друг Элюара. Севенны – горный хребет во Франции.

Роза для всех (La rose publique) (1934)

Происхождение заглавия раскрыто самим Элюаром в поэме "Всегда обновленная личность…" (второй по порядку в книге): автор вспоминает здесь, как один из его близких друзей (речь идет об А. Бретоне) вечерами часто гулял по улицам Парижа с розой в руках, которую он предлагал встречным девушкам со словами: "Возьмите эту скромную незабудку".

Книга, вышедшая в издательстве Галлимара, открывалась поэмой "Как две капли воды", до того уже напечатанной отдельной книжкой (Comme deux gouttes d'eau, 1933).

Плодоносные глаза (Les yeux fertiles) (1936)

В книгу, выпущенную издательством G. L. М. и иллюстрированную пятью офортами П. Пикассо (в их числе портрет Элюара), помимо заново созданного цикла "Свежий воздух", вошли как циклы предыдущие сборники "Легкая" и "Перила".

В небольшом сборнике "Легкая" (Facile, 1935) стихи Элюара сопровождались фотографиями его друга, художника и фотографа Ман Рея (р. 1897), американца, с 1921 г. жившего в Париже. В книжке "Перила" (La barre d'appui, 1936) было дано три офорта Пикассо.

"Нет невозможно…" – положено на музыку в 1948 г. Ж. Ориком.

Выть – положено на музыку в 1936 г. Ф. Пуленком.

"Наша ночь свершена…"-в 1936 г. положено на музыку Ф. Пуленком.

Свободные руки (Les mains libres) (1937)

Полное название книги: "Свободные руки. Рисунки Ман Рея, иллюстрированные стихами Поля Элюара". Она вышла в издательстве Жанны Бюше и представляла собой альбом рисунков, к каждому из которых в разворот страниц давалось соответствующее стихотворение. Позже Элюар печатал отдельные вещи отсюда в других своих сборниках уже без рисунков.

Естественный ход вещей (Cours naturel) (1938)

Книга (издательство "Сажитер") была важной поворотной вехой на творческом пути Элюара. Гневные отклики на фашистские бесчинства в Испании в дни гражданской войны ("Ноябрь 1936", "Победа Герники"), вызов, брошенный во вступительном стихотворении "Без возраста" вождю сюрреалистов Бретону, который предписывал своим приверженцам сторониться в литературе жгучих общественных страстей и забот века, – все это было переломом в становлении Элюара-лирика, предвосхищением его патриотической и освободительной поэзии эпохи Сопротивления.

Ноябрь 1936. – Впервые в газете французских коммунистов "Юманите" 17 декабря 1936 г., что вызвало немалое раздражение А. Бретона (см. L. Decaunes, op. cit., p. 54). В апреле 1938 г. отпечатано отдельной книжечкой под названием "Солидарность" (Solidarite) на французском и английском языках, в сопровождении гравюр Пабло Пикассо, Хуана Миро (р. 1893), Ива Танги (1900-1954), Андре Массона (р. 1896), Джона Бекленда Райта (р. 1Я97), Даллы Хэсбенд, Стенли Уильяма Хайтера (р. 1901).

Несколько слов… – Это программное стихотворение – свидетельство все более насущной для Элюара после 1936 г. потребности в расширении тематических рамок, а значит, в расширении словаря его лирики – первоначально вышло отдельной книжкой (Quolques-uns des mots qui jusqu'ici m'etaient mysteriouscment intordits, 1937). В ней каждая строфа печаталась на отдельной странице с особым расположением строк и применением различных шрифтов.

Затерянный сад. – Лиз Деарм – поэтесса из кружка сюрреалистов; в 1936 г. Элюар написал предисловие к ее сборнику детских стихов "Пиковая дама".

Слова написанные кистью. – Впервые в сопровождении репродукций с работ Пикассо в журнале "Кайе д'ар", 1937, N" 4-5.

Итог. – В язвительном портрете человека, запечатленного здесь, как и в ряде других стихотворений цикла "Права и обязанности бедняка" ("Среди прочих теней" и др.), некоторые толкователи распознают Андре Бретона: разрыв Элюара с ним приходится как раз па 1938 г. (Francis D. Carmody. Eluard's rupture with Surrealism. PMLA, Sept. 1961, vol. LXXVI, no 4, part 1).

Последнее письмо. – В различных книгах Элюара печаталось позже как первая часть стихотворного триптиха, посвященного Ролану Пеирозу (р. 1900), английскому художнику и писателю, который с 1922 по 1935 г. жил в Париже, примыкал к сюрреалистам, а в 1936 г. организовал в Лондоне Международную сюрреалистскую выставку.

Полная песня (Chanson complete) (1939)

В книге, вышедшей в издательстве Галлимара, были даны четыре литографии Макса Эрнста.

Мы существуем. – Понять истоки этого программного стихотворения, тогда же положенного на музыку Ф. Пуленком, помогает одно из писем Элюара той поры: "Я окончательно порвал с Бретоном… Моя жизнь, конечно, изменится. Между нами, у меня такое впечатление, что я отправляюсь навстречу приключениям. В этом нет ничего непривлекательного…" (P. Eluard. Livre d'identite. Realise par Robert D. Valette. P., 1967, p. 163). В заголовок-эпиграф одного из стихотворений этой книги Элюар вынес не менее многозначительные слова: "Никакого разрыва: дневной свет и ясное сознание осаждают меня теперь столькими же тайнами… как прежде ночь и сновидения" (ОС, I, 867).

Помочь увидеть (Donner a voir) (1939)

Книга, выпущенная издательством Галлимара, включала разнообразные тексты, частично уже печатавшиеся раньше: стихотворения в прозе (циклы "Золотая середина", "Разделенные ночи"), эстетические статьи и заметки ("Физика поэзии", "Поэтическая очевидность", "Зеркало Бодлера"), стихи, посвященные друзьям-живописцам ("Художники"), выдержки из сочинений писателей и мыслителей прошлого с комментариями Элюара ("Старые мысли заново") и т. д. Все они были объединены раздумьем о предназначении творчества, открывающего перед людьми бескрайние дали, позволяя им постигать жизнь и овладевать ею, ибо, как гласит эпиграф Элюара, "увидеть – значит понять, оценить, преобразить, вообразить, забыть или забыться, жить или исчезнуть" (ОС, I, 918).

Открытая книга. 1. 1938-1940 (Le livre ouvert. I. 1938-1940 (1940)

В 1944 г. в библиографической заметке о своих предыдущих сочинениях Элюар писал, что в этой книге (издательство "Кайе д'ар") "бледная предвоенная пора, серый сумрак войны сошлись в схватке с вечными чудесами" и что здесь "оставлено поле для красоты и ужаса, желания и возмущения" (ОС, I, 1569).

Эпиграф Элюар взял из помещенного в книге стихотворения "Кричать". "С первым прозрачным словом…" – Первоначально входило в книгу "Нимфы" (Medieusos, 1939), задуманную как "нечто вроде женской мифологии" (ОС, I, 1538); стихи давались в ней в разворот страниц с рисунками Валентины Гюго (р. ок. 1890), часто и успешно иллюстрировавшей лирику сюрреалистов, особенно Элюара.

Чтобы жить здесь. – Первое стихотворение этого цикла, одно из самых прославленных и часто разбираемых стихов Элюара (см. напр., P. Emmanuel, Commentaire. – "Europe", 1962, 402/403), было написано еще в 1917 г., как об этом свидетельствует сохранившаяся в его бумагах рукопись (P. Eluard. Lettres de jeunesse, p. 182), затем, видимо, предназначалось для расширенного издания "Стихов для мира" ("Призыв ко всем"), но впервые было напечатано, вместе с IV и V стихотворениями этого цикла, в 1939 г. в журнале "Нувель ревю франсез", 1939, пo 314.

Жан (Ганс) Арп (1887-1966) – живописец и скульптор, по происхождению эльзасец, прошедший долгий путь от кубизма, через дадаизм, экспрессионизм и сюрреализм, к абстракционизму.

Открытая книга. II. 1939-1941 (Le livre ouvert. II. 1939-1941 (1942)

В книгу, выпущенную издательством "Кайе д'ар", входил как ее заключительный цикл предыдущий сборник "На нижних склонах" (Sur les pentes inferieures). По сути этот сборник, вышедший в 1941 г. с предисловием давнего друга Элюара Жана Полана, где было сказано, что Элюар "никогда не был слишком побежден" и сумел сохранить "ослепительное терпение" (ОС, I, 1060), находится у истоков поэзии французского Сопротивления. Шесть стихотворений сборника, в частности приводимый нами "Незапятнанный огонь" (к ним добавилось еще два из сборника "Поэзия и правда 1942 года"), послужили текстами для кантаты Ф. Пуленка "Лицо человеческое", партитура которой была в 1943 г. издана подпольно, тайком переправлена в Лондон и впервые исполнена по английскому радиовещанию на Францию в 1945 г. Элюар вынес в эпиграф к "Открытой книге. II" часть стихотворения "Форма", первого в книге.

Отсчитанные мне часы. – Три первых строки этого стихотворения Р. Роллан поставил эпиграфом к книге, куда вошли его эссе "Эмпедокл" и "Молния Спинозы" (1942). На экземпляре, посланном Элюару, он написал посвящение:

"Поэту-мыслителю, ясновидцу Полю Элюару в знак гармонии и симпатии. Ромен Роллан. Везле, 25 марта 1942" (ОС, I, 1601).

Поэзия и правда 1942 года (Poesie et verite 1942 (1943)

Название книги (издательство "Мэн а плюм") Элюар заимствовал у Гете (автобиографическая книга "Поэзия и правда" – Dichtung und Wahrheit, 1811-1830), как бы подчеркнув, что культура и правда, не зависящие от границ, изначально враждебны шовинистическому варварству фашистов.

"Вновь обрести свободу выражения, чтобы наносить ущерб захватчикам, – вспоминал Элюар позже о замысле этой книги. – И повсюду во Франции голоса откликнулись, запели, перекрывая глухое бормотание зверья, дабы живые восторжествовали, дабы стыд исчез. Петь, сражаться, кричать, драться и спастись… Но поэзии пришлось уйти в маки. Она не могла долго играть словами, не навлекая на себя опасности. Она сумела все потерять, чтобы больше не играть, и раствориться в вечном отсвете: в правде очень обнаженной и очень нищей, жгуче пламенеющей и всегда прекрасной. И если я говорю "всегда прекрасной", так это потому, что правда становится единственной добродетелью, единственным благом. И благо это безмерно" (ОС, I, 1606).

Впервые напечатанный подпольно в Париже в апреле 1942 г., сборник включал, помимо новых стихов, полностью "На нижних склонах" и "Последнюю ночь" (La derniere nuit; эта поэма из семи частей, один из первых откликов на казни французских заложников, была впервые издана нелегально в 1942 г., с гравюрой художника Анри Лоранса, р. 1885). Через год "Поэзия и правда 1942 года" была значительно дополнена и переиздана в Швейцарии. Экземпляры этого переиздания, равно как и первого издания, перепечатанного в 1943 г. в Алжире, завозили во Францию вместе с пропагандистской литературой.

Большинство стихов "Поэзии и правды 1942" вплоть до 1945 г. Часто перепечатывались в подпольных журналах, альманахах, антологиях, а также различных патриотических изданиях, выходивших за пределами Франции.

Свобода. – Первоначально, в рукописи, имело заголовок "Единственная мысль" и было посвящено Нуш Элюар. Напечатанную в 1942 г. листовкой при алжирском журнале "Фонтен", "Свободу" сбрасывали над Францией летчики английских самолетов в тысячах экземпляров. В 1943 г. Ф. Пуленк положил ее на музыку. Тогда же художник-ковровщик Жан Люрса (1892-1966) сделал по ее мотивам эскизы, и с одного из них было изготовлено ковровое панно. Позже "Свобода" неоднократно издавалась отдельной книжкой, в частности, в 1953 г., с оформлением художника Фернана Леже (1881-1955).

Сны. – Как и все последующие стихотворения этой книги ("Погоня", "Судьба", "Спутник"), появились лишь во втором издании 1943 г.

Осел. – Стихотворение появилось лишь во втором издании книги (1943), где в виде факсимиле было вынесено на фронтиспис.

Постель стол (Le lit la table) (1944)

Книга напечатана в Швейцарии, в издательство "Труа Коллин", в начале 1944 г.; в значительной своей части она создавалась в горной психиатрической лечебнице Сент-Албан в Севеннах, где Поль и Нуш Элюар, перешедшие еще раньше на нелегальное положение, были вынуждены скрываться от преследований полиции с ноября 1943 г.

Критика поэзии, – Это вторая элюаровская "Критика поэзии" (первая заключала сборник "Сама жизнь", 1932). Федерико Гарсия Лорка (1899-1936), с которым Элюар познакомился в 1936 г. во время' своей поездки по Испании с лекциями о Пикассо, был расстрелян франкистами 19 августа того же года. Жак Декур (настоящее имя Дапвель Декурдиманш, 1910-1942), романист и публицист, возглавлявший до 1939 г. журнал "Коммюн", основатель ряда подпольных журналов после поражения Франции, один из инициаторов создания в 1942 г. Национального комитета французских писателей и его печатного органа – газеты "Летр франсез", был арестован французской полицией, передан в руки гестапо и убит 30 мая 1942 г. в форте Мон-Валерьен близ Парижа. Сен-Поль Ру (1861-1940) – крупный французский поэт и драматург, в молодости примыкавший к символистам; позже он почитался сюрреалистами как один из их предшественников и духовных учителей. 23 июня 1940 г. один из гитлеровских солдат вломился к нему, тяжело ранил его дочь; уединенный дом поэта в Бретани был разграблен и сожжен. Четыре месяца спустя но перенесший горя старик умер в Бресте.

Достойные жить (Dignes de vivre) (1944)

Сборник, вышедший в "Эдисьон литерер де Монако" и иллюстрированный Жаном Фотрие (1898-1964), по сути был перепечаткой второго издания "Поэзии и правды 1942" с добавлением ряда стихотворений, в том числе приводимого "В наше время".

Лицом к лицу с немцами (Au rendez-vous allemand) (1944)

Книга, вышедшая в последние дни 1944 г. в "Эдисьон де Минюи" и дополнявшаяся по мере неоднократных переизданий, представляла собой итоговое собрание антифашистской лирики Элюара (1936-1945). В нее включены отклики на гражданскую войну в Испании, стихи из всех сборников военных лет ("На нижних склонах"; "Поэзия и правда 1942"; "Семь стихотворений о любви на войне" – "Les sept poemes d'amour en guerre", 1943; "Оружие скорби" – "Les armes de la douleurs", 1944), а также те, что публиковались только в подпольной печати.

Извещение. – Первоначально без подписи в книге "Французские стихи" (Лозанна, 1943), затем, под псевдонимом Жан дю О, во втором выпуске (1944) составленной Элюаром антологии патриотической лирики "Честь поэтов". В мае 1944 г. положено на музыку Эльзой Барэн (р. 1913). В примечаниях Элюар вспоминал, что в первую зиму после захвата Парижа немцами "со стен домов лезли в глаза "извещения", эти угрозы и списки заложников, внушавшие кое-кому страх и всем стыд" (ОС, I, 1643). Стихотворение было откликом на казнь, в 1942 г., Жоржа Дюдака, редактора журнала молодых коммунистов "Кайе де ла Женес".

Мужество. – Впервые без подписи и со знаками препинания в подпольной газете "Летр франсез", январь-февраль 1943, Э 5. Затем, еще до включения в сборник "Оружие скорби", в различных нелегальных изданиях под псевдонимом Морис Эрван. Об атмосфере, в которой возникло это стихотворение, Элюар вспоминал (ОС, I, 1633): "Зима 1940-1941 гг. была суровой. Из-за холода мы месяцами не открывали форточек. В очередях, в метро старые женщины, молодые люди теряли сознание, а сколько повергающих в уныние взоров!

У каждого дерева есть свое место в воздухе! У каждой скалы свой вес на земле У каждого ручья своя живая вода У нас нет огня" (строки из стихотворения "Огонь", сборник "Достойные жить").

Дебет и кредит врага, – Впервые в "Чести поэтов" (вып. I, 1943) под псевдонимом Морис Эрван, затем без подписи в книге "Французские стихи" (Лозанна, 1943).

Семь стихотворений о любви на войне. – Изданы подпольно в конце 1943 г. отдельной книжкой под псевдонимом Жан дю О. Эпиграфом Элюар взял две строки из поэмы Арагона "Паноптикум", вышедшей в том же году под псевдонимом Франсуа ла Колер:

Я пишу в краю, где люди загнаны

Посреди отбросов и жажды, молчания и голода…

Оружие скорби. – Впервые в небольшом сборнике под тем же заголовком, вышедшем в 1944 г. в Тулузе, с указанием на титульном листе патриотических организаций, способствовавших его изданию: "Национальный комитет писателей, Центр интеллигентов". Включая эту поэму в 1944 г. в книгу "Лицом к лицу с немцами", Элюар пояснял: "Так или иначе, но опорой поэзии всегда является правда. Я хочу уточнить драматические события, вдохновившие меня на написание этой поэмы.

В апреле 1942 г. семнадцатилетний Люсьен Легро, учащийся эльзасской школы, был арестован после демонстрации у лицея Бюффона. Представ в июне того же года перед судом французского государства [так именовал себя коллаборационистский режим Виши. – С. В.], он был осужден на пожизненные каторжные работы, а затем передан в руки гестапо. Пока он находился под стражей у немцев, в конце концов приговоривших его к смертной казни, они имели случай оценить его ум, культуру, неоспоримые способности музыканта и живописца. Между тем его отец и брат были арестованы и препровождены прямо в форт Роменвиль, где их ждал расстрел вместе с сотней других заложников.

Своим чудесным спасением они обязаны лишь непосредственному вмешательству некоего высокого чиновника, друга отца.

Иной была судьба моего юного друга: перед немецким судом, почувствовав, что его дело проиграно, он во всеуслышание заявил о своих убеждениях, о своей любви к Франции и об ущербе, который причинил бы, если бы мог, нашим врагам… И поскольку Германия великодушна, Геринг его помиловал… И поскольку Германия безжалостна, тот же Геринг несколько дней спустя приказал его казнить как заложника. Чтобы вырвать у него имена сообщников, его пытали жестокой альтернативой надежды и отчаяния. Его терзали морально и физически.

Он был похоронен на кладбище в Иври с четырьмя своими товарищами одного с ним возраста" (ОС, I, 1632).

Убить. – Впервые во втором выпуске "Чести поэтов" (1944) под псевдонимом Жан дю О; положено на музыку Эльзой Барэн, позже Роланом Манюэлем (1891-1966).

Тупые и злобные. – Впервые в подпольной "Летр франсез", май 1944, Э 16; затем, еще до включения в сборник "Оружие скорби", в "Песнях маки", под псевдонимом Морис Эрван.

Габриэль Пери. – Впервые в газете "Юманите", 13.XII.1944 г. в связи с предстоявшим через два дня в театре Елисейских полей чествованием памяти Габриэля Пери (1902-1941), журналиста и депутата от компартии, арестованного гитлеровцами в мае 1941 г. и расстрелянного 15 декабря того же года.

"В апреле сорок четвертого Париж еще дышал…" – Впервые в 1945 г. отдельной книжкой в сопровождении семи гуашей художника Жана Гюго (р. 1894); текст был представлен в виде факсимиле рукописи. Лишь в 1946 г. вошло в очередное переиздание книги "Лицом к лицу с немцами".

Белокрылые белошвейки (Lingeres legeres) (1945)

Вышла в парижском издательстве Сегерса.

Сент-Альбан. – О Сент-Альбане см. выше прим. к сб. "Постель стол".

Непрерывная поэзия (Poesie ininterrompue) (1946)

Сборник, выпущенный издательством Галлимара, назван по заголовку открывавшей его большой лирической поэмы, представлявшей собой исповедь-раздумье о пройденном пути и призванной рассеять кривотолки по поводу преодоления Элюаром прежней замкнутости; она вызывающе посвящена "тем, кто эти страницы прочтет плохо и кому они не понравятся" (ОС, II, 24).

В остальных стихах сборника эти мысли о труде, о призвании мастеров слова и кисти также остаются стержневыми.

В 1953 г. друзьями Элюара был опубликован сборник его предсмертных стихов, называвшийся также "Непрерывная поэзия. II".

Труд поэта. – Эжен Гильвик (р. 1907) – поэт-коммунист, один из соратников Элюара по литературе Сопротивления, как и по послевоенной лирике, проникнутой духом постижения и справедливой переделки жизни.

Жаркая жажда жить (Le dur desir de durer) (1946)

В книге, выпущенной издательством Арнольд-Борда, были даны двадцать пять рисунков и цветной фронтиспис работы Марка Шагала. В ОС (II, 1052) приводится выдержка из книги о Шагале его зятя, Франца Мейера, где рассказано об обстоятельствах этого совместного труда: "В мае 1946 Шагал приехал на три месяца в Париж [из США, куда он бежал от гитлеровцев. – С. В.]… Он вновь обрел все то, что означал для него Париж, снова завязал дружбу с прежними знакомыми, художниками и поэтами, особенно с Элюаром, к которому он теперь чувствовал себя очень близким. Так родилась "Жаркая жажда жить", сборник девятнадцати стихотворений Элюара, иллюстрированных рисунками Шагала в близком соответствии тексту. Как и в стихах, здесь каждый штрих – с присущей ему восхитительной свободой, с округлостью, которая, кажется, вбирает в себя все вплоть до самых звезд, – находит свое завершение в вечно новой правде сердца".

Марку Шагалу. – Среди других стихов Элюара о художниках было в 1957 г. положено на музыку Ф. Пуленком в цикле романсов под общим заглавием "Работа живописца".

От штриха к штриху. – Эльза Триоле (1896-1970) – французская писательница, жена Луи Арагона.

Лишнее время (Le temps deborde) (1947)

Большинство стихотворений этого сборника, напечатанного в издательстве "Кайе д'ар", под псевдонимом Дидье Дерош и с фотографиями Нуш Элюар, создано сразу же после 28 ноября 1946 г., дня ее смерти. От предшествующих стихов в книге их отделяет трагическая запись, давшая название всему сборнику:

Нам не дано состариться вдвоем Вот день Ненужный: время Стало лишним.

Жаклин и Ален Трюта, о которых идет речь в посвящении, – чета молодых журналистов, друзей Элюара, неотступно находившихся близ него в те тяжелейшие дни его жизни. Жаклин будут посвящены также следующая книга Элюара "Памятное тело" и отдельные вещи в сборниках "Политические стихи", "Урок морали".

Памятное тело (Corps memorable) (1948)

Элюар выпустил у Сегерса два издания этой книги с перерывом в год: первое в 1947 г., тиражом всего в 26 экземпляров, под псевдонимом Брен ("Побуревший"); второе, расширенное и дополненное, под собственным именем. В первом каждый экземпляр имел особый рисунок Валентины Гюго (см. выше прим. К "Открытой книге. I", стр. 384) на фронтисписе.

Внутренним взором (A l'interieur de la vue) (1948)

В этой книге, выпущенной Сегерсом, стихи и стихотворения в прозе Элюара вновь "служили иллюстрациями" к 40 рисункам Макса Эрнста (см. выше прим. К кн. "Град скорби", стр. 376-377). Она была задумана еще в 1931 г., тогда же сделаны рисунки, однако элюаровские "зримые поэмы" были подготовлены лишь к 1946 г.

Политические стихи (Poemes politiques) (1948)

Сборник, вышедший в издательстве Галлимара, с предисловием Арагона (см. Арагон. Собр. соч., т. 10. М., 1961, стр. 193-199), открывался текстом, где стихи и проза перемежались и который имел заголовок "От горизонта одиночки к горизонту всех людей". Это был рассказ о трагедии Элюара, потерявшего в лице Нуш ближайшего спутника и повергнутого в беспросветное горе, и о том, как он сумел побороть отчаяние, приобщаясь к заботам и устремлениям своих "собратьев по жизни": "Позвольте мне самому судить о том, что помогает мне жить: я даю надежду усталым людям…" (ОС, II, 215).

Сам сборник распадался на две части – стихи, созданные до смерти Нуш, и стихи, созданные после этого потрясения.

В Испании. – В 1945 г. Элюар, которого связывала со многими представителями испанской культуры давняя дружба, вошел в Комитет помощи испанским демократам.

Целью поэзии должна стать практическая истина. – В заголовок вынесено одно из любимых изречений Элюара, принадлежащее Исидору Дюкасу (1846-1870).

Мятежный и умерший в безвестности "проклятый поэт", он напечатал свои "Песни Мальдорора" под именем некоего графа Лотреамона; позже его сочинения были "заново открыты" сюрреалистами и с тех пор являются едва ли не настольной книгой нескольких поколений французских писателей-авангардистов.

"Требовательные друзья", к которым обращается Элюар, – это все те, кто не принимал его гражданской лирики и считал ее "грехопадением", в частности, видимо, бывший его товарищ Бенжамен Пере (1899-1959), который, находясь в Мексике, в 1945 г. выступил с памфлетом "Бесчестие поэтов", метившим явно в участников элюаровской антологии лириков подполья "Честь поэтов" (1943-1944).

Отдельные строки первых строф стихотворения выглядят скрытыми полемическими самоцитатами из довоенных книг Элюара (ср., например, "Si je vous dis que sur les branches de mon lit // Fait son nid un oiseau qui ne dit jamais oui…" – "Des oiseaux de diamant entre les dents d'un lit…", см. стихотв. "Et tes mains de pluie sur des yeux avides", сб. "La rose publique". ОС, I, p. 423, стр. 110 наст, издания).

Третья строка шестой строфы – очевидная перефразировка XI тезиса К. Маркса о Фейербахе: "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его".

Первоначально стихотворение было напечатано в книжке "Два поэта наших дней" (1947). История этого небольшого сборника с подборками стихов Элюара и Арагона изложена в открывавшем его "предуведомлении" и представляет собой примечательный эпизод борьбы идей в послевоенной Франции. В феврале 1947 г.

Жан Полан, в молодости близкий друг обоих, позднее деятельный литератор Сопротивления, один из основателей подпольной газеты "Летр франсез", выступил с оправданием писателей-коллаборационистов. Он рассматривал их сотрудничество с захватчиками как простую "ошибку", ссылаясь на то, что пацифист Р. Роллан, уехав в 1914 г. в Швейцарию и встав "над схваткой", якобы также предал родину. В знак протеста против этой позиции Элюар и Арагон отказались дать свои стихи в составлявшуюся тогда Ж. Поланом и Доминикой Ори (р. 1907) антологию "Поэты наших дней". Вместо этого они выпустили отдельную книжку, куда, наряду со старыми их вещами, вошли и несколько новых стихотворений, в том числе "Целью поэзии должна стать практическая истина" Элюара.

Греция роза моя (Grece ma rose de raison) (1949)

В мае-июне 1949 г. Элюар, вместе с видным деятелем французского и международного движения борцов за мир Ивом Фаржем (1899-1953), посетил партизанские районы Греции у горы Граммос (в первый раз он был там еще в 1946 г.). Оттуда он писал дочери: "Я совершил великолепное путешествие в свободную Грецию. Там я поистине прожил целую эпоху моей жизни. Партизаны и партизанки проявляют чудеса мужества, надежды, красоты. По ночам на полянах происходили огромные собрания. В последнюю ночь четыре тысячи крестьян и солдат, все с автоматами, устроили нам триумф. Читали мое стихотворение "Афина". Это был митинг в защиту всемирного мира, и все пели, плясали…" ("Tel quel", Э 2, 1960, p. 17). 10 июля из партизанских окопов Элюар обратился с призывом к солдатам армии монархистов, его речь в переводе транслировалась сразу десятками радиорепродукторов.

По возвращении на родину он выступил с книгой стихов о борющейся за свободу Греции. Было выпущено два издания сборника: первое, в 50 экземплярах, с шестью гравюрами на дереве художника Бука Зрнича (р. 1923), который сам и осуществил издание, и второе, в издательстве "Реклам", дополненное, в частности, переводами стихов двух погибших греческих партизан Яннопулоса и Астериса.

Урок морали (Une leсon de morale) (1950)

Книга выпущена издательством Галлимара. В ной Элюар, по его словам, "хотел быть моралистом", чтобы подвести черту под нахлынувшими на него после смерти Нуш раздумьями о трагизме смертного удела личности и вместе с тем о призвании побороть несчастье на земле, строить жизнь по законам человечности. Книга открывалась предисловием, где, между прочим, говорилось:

"Зло должно быть обращено в добро. И всеми средствами, под страхом все потерять. Наперекор всякой морали смирения, мы изгоним горе и заблуждения. Потому что мы прониклись доверием. Я хотел отринуть, уничтожить черные солнца болезней и нищеты, непроглядные тропические ночи, все клоаки тьмы и случайностей, ошибки зрения, слепоту, разруху, запекшуюся кровь, могилы. И если бы за всю жизнь мне выпал на долю лишь один-единственный миг надежды, я все равно дал бы этот бой. Даже если мне предстоит его проиграть, ведь выиграют другие. Все другие" {ОС, II, 304).

Посвящения (Hommages) (1950)

Книга, вышедшая в городе Намюре при "Кайе де ла поэзи нувель", составилась из ряда стихотворных посланий, писавшихся Элюаром по различным поводам и первоначально печатавшихся в газетах или журналах (приветствия XII съезду ФКП, привлеченным к суду руководителям американских коммунистов, Марселю Кашену и др.).

Счет к оплате. – Илья Эренбург (1891-1967) познакомился с Элюаром еще в бытность свою в Париже в начале 20-х годов, затем, в 30-х, они не раз встречались на различных собраниях писателей-антифашистов, хотя тогда их взгляды подчас весьма резко расходились. После 1945 г. они вместе работали в движении сторонников мира, сотрудничали в подготовке и проведении Всемирного конгресса деятелей культуры в защиту мира во Вроцлаве (август 1948). "Счет к оплате" и был впервые напечатан по-французски и по-польски в газете этого конгресса.

И. Эренбургу принадлежит один из первых у нас очерков творческого пути Элюара – предисловие к выпущенной в Москве книге P. Eluard. Choix de poemes. M… 1958, послужившее также предисловием к "Стихам" Элюара на русском языке (1958) и вошедшее в сборник статей Эренбурга "Французские тетради" (1958).

Суметь все сказать (Pouvoir tout dire) (1951)

Книга вышла в издательстве "Резон д'этр" с иллюстрациями художницы Франсуазы Жило. Сюда включены по преимуществу стихи-раздумья Элюара о признании и назначении лирики, о работе творца и его долге перед людьми и самим собой. Отвергая самодовольную герметическую замкнутость, равно как и узость однобокого взгляда на жизнь, Элюар подхватывает и осмысляет лозунг, выдвинутый им еще в пору постепенного отхода от сюрреализма – "все сказать" ("Несколько слов…", см. стр. 147 наст. изд.).

Лик всеобщего мира (Le visage de la paix) (1951)

Книга, вышедшая в издательстве "Серкль д'ар", представляла собой альбом из 29 рисунков П. Пикассо; подписью к ним служили миниатюры Элюара.

В 1952 г. композитор Ги Бернар (р. 1907) сочинил кантату на эти слова (впервые исполнялась в декабре 1954)

Феникс (Le phenix) (1951)

Последняя поэтическая книга Элюара посвящена его третьей жене, Доминике Лемор, которую он встретил в сентябре 1949 г. в Мексике, куда ездил на конгресс Всемирного совета мира. Книга была выпущена издательством G. L. М. и иллюстрирована восемнадцатью рисунками Валентины Гюго (см. выше прим. К стихотв. "С первым прозрачным словом…", стр. 384).

И улыбка. – Стихотворение посвящено испанскому художнику Мануэлю Анхелю Ортису и напечатано впервые в газете "Летр франсез" (11 октября 1951) по случаю предстоявшего открытия выставки Ортиса в Париже.

Оглавление

ПЕРВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (1913-1918)

ДОЛГ И ТРЕВОГА (1917)

СМЕХ ДРУГОГО

СТИХИ ДЛЯ МИРНОГО ВРЕМЕНИ (I – XI) (1918)

ЖИВОТНЫЕ И ИХ ЛЮДИ, ЛЮДИ И ИХ ЖИВОТНЫЕ (1920)

ЖИВОТНЫЕ И ИХ ЛЮДИ

ЛЮДИ И ИХ ЖИВОТНЫЕ

ПОТРЕБНОСТИ ЖИЗНИ И ПОСЛЕДСТВИЯ СНОВ, ПРЕДВАРЯЕМЫЕ ПРИМЕРАМИ (1921)

ПОТРЕБНОСТИ ЖИЗНИ

ПОСЛЕДСТВИЯ СНОВ

ГРАД СКОРБИ (1926) . ПОВТОРЕНИЯ

УМИРАТЬ ОТТОГО, ЧТО НЕ УМИРАЕШЬ

МАЛЕНЬКИЕ ПРАВЕДНИКИ

НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

ЛЮБОВЬ ПОЭЗИЯ (1929)

В НАЧАЛЕ НАЧАЛ

ВТОРАЯ НАТУРА

СЛОВНО ОБРАЗ

САМА ЖИЗНЬ (1932)

ИСПЫТАНИЕ ВЫДЕРЖАВ

ЗАГОТОВКИ

РОЗА ДЛЯ ВСЕХ (1934)

ПЛОДОНОСНЫЕ ГЛАЗА (1936)

ПЕРИЛА

СВЕЖИЙ ВОЗДУХ

ВЕСЫ (I – VII)

ЛЕГКАЯ

СВОБОДНЫЕ РУКИ (1937)

ЕСТЕСТВЕННЫЙ ХОД ВЕЩЕЙ (1938)

СТРАСТНО (I – VII)

СБОРЩИЦА ЖАСМИНА (I – IV)

СЛОВА НАПИСАННЫЕ КИСТЬЮ

ПАНОРАМА

ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ БЕДНЯКА

НЕПРЕРЫВНЫЕ БДЕНИЯ

ПОЛНАЯ ПЕСНЯ (1939)

ПОМОЧЬ УВИДЕТЬ (1939)

ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА

ОТКРЫТАЯ КНИГА. I. 1938-1940

НИМФЫ

ОДИННАДЦАТЬ ПОЭМ СТОЙКОСТИ

ЧТОБЫ ЖИТЬ ЗДЕСЬ

ОТКРЫТАЯ КНИГА. II. 1939-1941 (1942)

ПО ЭТУ СТОРОНУ РАСТЕРЯННЫЙ ПРОВИДЕЦ

ЧЕРНО-БЕЛЫЕ ЗАВЕСЫ

РОЗЕТКИ

ОСНОВА МЕЧТАНИЙ

НА НИЖНИХ СКЛОНАХ

ПОЭЗИЯ И ПРАВДА 1942 ГОДА (1943)

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

СНЫ

ПОСТЕЛЬ СТОЛ (1944) . НАШ ГОД

ФРЕСКА

ЖИЗНЬ НОЧЬ

ЗАРЯ РАЗГОНЯЕТ ЧУДОВИЩ

ДОСТОЙНЫЕ ЖИТЬ (1944)

ЛИЦОМ К ЛИЦУ С НЕМЦАМИ (1944)

СЕМЬ СТИХОТВОРЕНИЙ О ЛЮБВИ НА ВОЙНЕ

ОРУЖИЕ СКОРБИ (I-VII)

БЕЛОКРЫЛЫЕ БЕЛОШВЕЙКИ (1945)

НЕПРЕРЫВНАЯ ПОЭЗИЯ (1946) . ТРУД ПОЭТА

ЖАРКАЯ ЖАЖДА ЖИТЬ

ЛИШНЕЕ ВРЕМЯ (1947)

ПАМЯТНОЕ ТЕЛО (1948)

ВНУТРЕННИМ ВЗОРОМ. 8 ЗРИМЫХ ПОЭМ (1948)

ПОЛИТИЧЕСКИЕ СТИХИ (1948)

ГРЕЦИЯ РОЗА МОЯ (1949)

УРОК МОРАЛИ

ПОСВЯЩЕНИЯ (1950)

СУМЕТЬ ВСЕ СКАЗАТЬ (1951)

ЛИК ВСЕОБЩЕГО МИРА

ФЕНИКС (1951)

ПРИМЕЧАНИЯ

Реклама на сайте