«Стихи»

Untitled

ИДЕА ВИЛАРИНЬО

Перевод с испанского Сергея Гончаренко *

Цветущий пепел

Что за роза — любовь!

Не порань, и храни, и лелей голубою водой…

Как медвяные струи, сочится ее аромат…

Береги этот отсвет огня на ее лепестках.

О любовь, что за роза — любовь,

что за роза, воистину роза,

что за нежная роза, конечно же, роза… Какой

стебелек, окунувшийся в сон, в невесомый покой;

погруженное в грузную грусть шевеленье корней, —

в тишине, в тишине,

и в брожении тонких теней…

Не порань, и храни, и лелей,

пей хмельной аромат, береги, не пролей,

и шипы ее кровью своей окропи и терпи.

Пусть поит ее цвет твоя красная теплая кровь

и страданья твои.

И любовь сотвори,

сотвори свою розу — любовь.

Небо, небо

Мир затопила черная лавина.

Крутая полночь. И земля пустынна.

И тени мертвых шепчутся во мраке…

Но в темноте над храмом Магдалины

вдруг расцветают огненные маки,

и чудный свет струится по долине…

О, подарите розу Магдалине!

Она, она, голодная блудница!

Готовая на все за корку хлеба…

Затоптанная в грязь… О небо, небо!

Ей суждено с тобою было слиться…

Гримасой перекошенные лица

и тычущие пальцы… Нас одною

сейчас объединила ночь виною.

Сейчас мы все готовы повиниться.

Мы в этот час готовы плакать, где бы

он нас ни заставал… О небо, небо!

Но эта ночь не вечно будет длиться.

И на рассвете просветлеют лица,

и память снова зарастет корою…

А ночь придет с одной на всех виною.

Потерянное детство

Далекое, потерянное детство,

единственный и несомненный рай.

Когда б сказать «я не хочу» и снова

туда вернуться. Не хочу. Ах, мама,

зачем меня ты привела сюда?!

Мне надоело в этом взрослом мире,

мне надоел прескучный серый свет,

и голос мой, и рот, и навсегда

испытанные формы каждой вещи.

Я чувствую, что сил моих не хватит

еще на день, на вялую усталость

и вымученную надежду… Нет.

А время волочит меня, как труп,

и сводят счеты раненное имя,

и тело (предначертанный сосуд),

и взгляд, уставший биться о предметы.

Я не желаю больше подавать

существования условные сигналы

и шевелить рукой, мозгами или

чтоб снова в сердце что-то шевельнулось.

Мне надоело в этом взрослом мире…

Далекое, потерянное детство,

единственный и несомненный рай.

Улица Инки

Улица Инки. Крутой подъем.

Школа и фонари.

Мы здесь когда-то

прошли вдвоем.

Пристальнее смотри.

Угол и звезды. И летний сад.

И каменная ступень.

И так же, как столько лет назад,

лежит фонарная тень.

И в луже света ползет муравей…

Все так же. Все так. Точь-в-точь.

И зрела тогда

на скрещенье ветвей

луна, как и в эту ночь.

И так же точно цвела тишина

жимолостью тогда.

И свежебеленая эта стена

сияла глыбою льда.

Все так же и то же на том пути,

которым мы шли с тобой.

Но, видно, нельзя

по нему пройти

не вместе — а мне одной.

Когда одиноко

Одинок, как пес, одинок,

как безумец или слепец,

одинокий, словно мертвец,

словно флюгер, сбившийся с ног, —

одинок, одинок, одинок.

Одинок, как будто святой,

окруженный людской толпой;

как блаженный, он одинок;

словно дом, на котором замок;

словно в полночь пустой магазин…

Он один, он один, он один.

И никто не придет к нему

постучаться в глухую тьму;

почему его, почему

никому спасти не суметь?

Одиночество — тоже смерть!

Никому не сломать тюрьму.

Никому. Никому. Никому.

Не раздастся ничей звонок.

А он так сейчас одинок!

Одинок, как мертвец в гробу:

не услышат его мольбу.

Дома нынче, наверное, — рай! —

пьют родные липовый чай

и, лекарство приняв потом,

засыпают спокойным сном.

А его захлестнула ночь.

И не хочет никто помочь.

Одинок, как пес. Одинок,

словно флюгер, сбившийся с ног.

Одинок, одинок, одинок.

Какой была жизнь?

Какой была жизнь?

Какой?

Какой темнотой гнилой!

Отравой и злой тоской!

Была ли она собой?

Может, розой она

была?

Золоченой тенью крыла?

И должна была на пути

светлым облаком расцвести?

Может, яркой вспышкой огня

было ей суждено меня

опалить, а может — зажечь

жаркой радостью наших

встреч?

Что за дело!

Лишь бы была

ясной,

светлой,

как грань стекла!

Не могла ж она быть

и впрямь

отдана беспросветным дням!

Из одних забот

без числа

не могла она быть,

не могла.

Не могла она быть

такой —

вот такой, какой

она есть:

затхлый свет,

и черная весть,

и долгов и обид не счесть,

и не счесть проплаканных

дней…

И вокруг — никаких друзей.

Любовь

Запела птицей — и я пою,

зальется трелью — и я в ответ;

меня поранит — и раню я,

меня сломает —

переломлю;

она на помощь —

спешу помочь,

она — сраженье,

она — покой,

она — влюбленность,

и боль, и гнев.

Хрипит и стонет —

и я хриплю,

а засмеется — смеюсь, смеюсь;

глаза поднимет — я встречу взгляд,

отвечу — если заговорит,

и если любит — то полюблю

(здесь речь о жизни,

не о любви);

она попросит — и я взмолюсь;

моя победа — когда она

в борьбе со мною одержит верх;

ее погибель — когда она

со мной в сраженье

меня убьет.

Бедный мир

А вдруг его убьют,

и, на куски развален,

взорвавшийся, как паровой котел,

он будет стынуть —

кладбище развалин

испепеленных городов и сел,

из мирозданья вычеркнут навечно:

как мокрой губкой

стертый напрочь мел…

А может, безрассудны и беспечны,

ему другой готовим мы удел:

его очистят. Попросту очистят.

И жизнь спадет, как падает парик.

И будет лысый шар, крутясь,

лучиться

в сиянии — прекрасен и велик.

А выражаясь менее красиво,

хоть этот слог для некоторых груб,

по их вине он будет плыть, как синий,

раздутый, разлагающийся труп.

Комментарии

Идеа Вилариньо (Idea Vilariño, род. в 1918 г.). Родилась в Монтевидео, в мелкобуржуазной семье. Бросила подготовительные курсы медицинского факультета, чтобы заняться преподаванием литературы. Ее первая книжка, всего из пяти стихотворений, вышла в 1945 году под названием «Мольба». Несмотря на то, что в этой работе явственно ощущается влияние таких мастеров, как Хуан Рамон Хименес, в ней проявляется и самостоятельный почерк автора. Тема самоотречения и смерти проходит сквозь все ее творчество. Долгая болезнь, поразившая поэтессу в 1950 году, усилила мотивы обреченности и грусти в ее стихах, что нашло отражение, например, в книге «Небо, небо» (1947) и «В затхлом воздухе» (1954). Судя по сборникам «Ноктюрны» (1955), «Стихи о любви» (1962) и «Бедный мир» (1966), Идеа Вилариньо относится к тем поэтам, которые «познали ад и душа которых опалена огнем преисподней». Впрочем, как свидетельствуют некоторые из последних ее стихов, Куба явилась для поэтессы первым проблеском надежды.

* Идеа Вилариньо — Стихи (Перевод с испанского Сергея Гончаренко) // Поэты Уругвая (М.: Художественная литература, 1974), 170-185.

6

Реклама на сайте