«Пестрый дудочник»

ПЕСТРЫЙ ДУДОЧНИК[1]

Случилось это в Гамельне

Пять сотен лет назад.

Там Везер, славная река,

Течет, светла и глубока, -

Милей не сыщешь городка,

Но хроники гласят,

Что полчища ужасных крыс

В тот год в округе развелись -

Не жизнь, а сущий ад.

Да-да!

От крыс не скрыться никуда:

Они всех кошек одолели,

Взбирались к детям в колыбели,

Еду таскали без стыда.

Они кишели на поварнях,

Во всех пекарнях, сыроварнях,

В карманах, шляпах, здесь и там,

Грозя селедкам и сосискам,

И громким, но нестройным писком

Вторгаясь в разговоры дам.

Вот горожане наконец

Явились в ратушу и завопили хором:

- Наш мэр - бездельник и глупец,

Наш городской совет покрыл себя позором!

Кого мы в бархат одеваем,

Подбитый ценным горностаем?

Им даже недосуг, лентяям,

Умом раскинуть лишний раз,

Чтобы от крыс избавить нас!

Коль этим старцам, впавшим в детство,

От грызунов не вспомнить средства -

Разгоним их за дармоедство! -

Совет затрясся. Бедный мэр

И вовсе стал от страха сер.

Умом раскинуть - штука непростая.

Совет кряхтит, пыхтит; уж скоро ночь...

- Я б мантию свою из горностая

За гульден продал и сбежал бы прочь! -

Воскликнул мэр. - Вот задали задачу!

Дыру проскреб в затылке, чуть не плачу:

Какое средство выбрать наудачу -

Ловушки? Яд крысиный? Сколько мук! -

Едва он это вымолвил, как вдруг

Послышался у двери легкий стук.

Мэр подскочил. - Что там такое?

Кто в наши ломится покои? -

И съежился от страха вдвое,

Хотя и был весьма пузат

(Его давно потухший взгляд

Чуть оживлялся лишь над чашей,

Где суп дымился черепаший).

- Что там за странноетук-тук?

Не крысы ль? Ах! Малейший звук -

И мной уж овладел испуг!

Все ж расхрабрился мэр. - Войдите! - бросил хмуро,

И в зал вступила странная фигура.

Двухцветный плащ ее скрывал:

Он был наполовину ал,

Наполовину - как желток;

Сам гость был тонок и высок,

Светловолос, но смуглолиц,

А взгляд - как сталь из-под ресниц!

И ни бородки, ни усов,

И непонятно, кто таков.

Советники застыли, глядя

На пришлеца в чудном наряде.

- Да он хоть спереди, хоть сзади

Точь-в-точь мой прадед, - кто-то прошептал, -

Уж не из гроба ль нынче он восстал?

Тут незнакомец им поклон отвесил

И молвил: - Господа, ваш вид невесел.

Однако перед вами тот,

Кто силой за собой влечет

Всех тварей скачущих, летучих,

Плавучих или же ползучих.

Я в ход пускаю свой секрет,

Когда наносят людям вред

Кроты, гадюки, саранча ли...

Я - Пестрый Дудочник, уж так меня прозвали.

(И впрямь, на шее чужака

На пестром шарфе желто-алом

Висела дудочка легка.

Ее рассеянно ласкал он:

То прятал, опуская взгляд,

Под старомодный свой наряд,

То к ней тянулся в нетерпенье,

Спеша ладов услышать пенье.)

- Меня, - так он им говорил, -

Татарский хан благодарил

За избавленье от москитов.

Двух азиатских я царей

От диких спас нетопырей

И от домашних паразитов.

А ваших крыс и прочих грызунов

Из города я увести готов,

Коль мне заплатят тысячу монет.

- Да хоть сто тысяч! - завопил совет.

И вот по мостовой булыжной

С улыбкой легкой он идет,

А в дудочке, пока недвижной,

Таинственная сила ждет.

И нежно округливши рот,

Он дунул - и глаза сверкнули чудным

Огнем, лиловым, изумрудным,

Как свечи, если соль в их пламя попадет.

Лишь только дудка заиграла -

Как будто гул далекого обвала,

Как будто тысячеголосый ропот,

Как будто мощных армий грозный топот

Послышался, и зданья затряслись,

И хлынули наружу толпы крыс:

Крупных, мелких, серых, черных,

Неуклюжих и проворных,

Рыжих, пегих, юных, старых,

Толстобоких и поджарых.

Крыса-бабка с крысой-дедом

Шли-брели за дудкой следом,

Братья, сестры, тетки, дяди

Напирали дружно сзади...

И так по городу шагал он,

А крысы вслед валили валом,

Приплясывая в лад, пока

Не поглотила всех река.

И лишь один могучий голохвост

Вплавь перебрался через Везер

(Как с древним свитком Юлий Цезарь)

И весть в Крысландию принес.

- О други, - он вещал, - сколь сладостные звуки

Мне чудились! Какие скрипы, стуки -

Как будто яблоки кладут под пресс,

На окороке делают надрез,

В коптильню двери открывают,

С бочонков обручи сбивают,

В поварне, прямо на весу,

Шпигуют салом колбасу...

И голос ангельский разнесся над долиной

(Он слаще был, чем свежая морковка):

«Возрадуйся, народ крысиный!

Весь мир для вас - открытая кладовка.

А ну-ка живо, налетай,

Грызи, кусай, хрусти, глотай,

Кто проглотил - еще хватай!»

И предо мною, как награда,

Возник бочонок рафинада:

Уже расклепан - весь, мол, твой!

Я прыг - и в воду с головой.

Так шумно горожане ликовали,

Что чуть колокола не оборвали.

А мэр командовал: - Скорей

Несите кольев и гвоздей!

Разворошить, забить все норы,

Чтоб от крысиной жадной своры

Впредь не осталось и следа!

- Сперва, коль вы блюдете уговоры,

Мою мне тысячу отдайте, господа.

- Как! Снова дудочник? Да что он, в самом деле!

Советники с досады пожелтели.

Ведь на пирах в управе городской

Кларет и мозельвейн текли рекой.

Пора им было рейнского запасы

Пополнить, как же можно взять из кассы

Такую сумму и отдать за труд

Бродяге, разодетому как шут?!

Тут мэр сказал с усмешкою лукавой:

- Мы все стояли там, над переправой,

И видели, как крысы шли ко дну.

Теперь уж никакому колдуну

Их не вернуть! Так не взыщи, дружище,

Ведь мы разорены и сами нищи,

Мы только в шутку речь вели о тыще.

Куда тебе такие-то деньжищи?

Чтоб не остаться без питья и пищи,

И пятьдесят - хорошая цена.

Ты дело сделал, получи сполна!

Но дудочник вскричал: - Нельзя ли без обману?

Где гульдены мои? Я ждать не стану!

Я должен к ужину поспеть в Багдад,

Где с поваром халифа буду рад

Его похлебку разделить в награду

За то, что скорпионов, полных яду,

Из кухни выкурил. Для бедняка

За труд мой плата впрямь невелика,

Но вам не уступлю и медяка!

Вы ж до греха меня не доводите -

Иль музыки иной отныне ждите.

- Как! - возмутился толстый мэр. -

Какой-то повар мне пример?

А сам ты кто? Цыган беспутный,

Циркач, одетый в плащ лоскутный!

Ступай дуди, пугай ворон,

Пока весь дух не выйдет вон!

И вновь по улице мощеной

Шагает он: стопа легка,

И дудочку из тростника

Ко рту он держит поднесенной.

И первый, самый нежный звук

Над городом разнесся вдруг...

И тотчас послышался шорох и шепот,

И смех приглушенный, и радостный топот,

Возня, болтовня, толкотня и хлопки,

Цок-цок! - деревянные башмачки,

И словно цыплята на голос хозяйки,

Детей повалили веселые стайки.

Все девчонки, все мальчишки,

Белокурые трусишки,

Ясноглазые плутишки,

В пляс пошли гурьбою тесной

Вслед за музыкой чудесной!

Совет на миг окаменел.

Не в силах вымолвить ни слова,

Отцы взирали, побелев как мел,

На тех, что догоняли крысолова:

Кто провожал глазами дочь,

Кто сыновей, спешивших прочь.

Но что за ужас обуял их,

Когда чужак в одеждах желто-алых,

Маячивший невдалеке

С поющей дудочкой в руке,

Вдруг снова повернул к реке!

Но нет, он выбрал, слава богу,

Другую, к западу, дорогу -

Туда, где высится гора,

Могучий Коппельберг. - Ура!

Не сможет дудочник упорный,

Играя, лезть к вершине горной -

Опустит дудку он, а тут

С детишек чары и спадут! -

Но в этот миг, назло погоне,

Проход открылся в горном склоне

И музыкант вошел туда,

За ним - детишек череда,

И вновь гора сомкнулась, как вода.

В тот день лишь одного мальчишку,

Хромого, что не мог бежать вприпрыжку,

Дождались дома, и потом

Всю жизнь он сожалел о том.

- Друзья ушли, - он повторял в печали, -

И в городе так одиноко мне!

Зачем меня не подождали?

Зачем мне только обещали

Иную жизнь в неведомой стране?

Ах, в том краю - не то что в этом!

Там весело зимой и летом,

Там всюду фрукты и цветы

Необычайной красоты,

Там воробьи - пестрей павлинов,

Там, крылья мощные раскинув,

Летает конь быстрей орла,

И не кусается пчела.

Там исцеляются калеки,

О хромоте забыв навеки;

Туда совсем не долог путь,

Уже осталось мне чуть-чуть,

Но в этот миг умолкла дудка,

Закрылся вход - ни промежутка!

И стало пусто вдруг и жутко.

О, бедный Гамельн! Право, нелегко

В рай бюргеру войти, скорей верблюда

Протиснешь сквозь игольное ушко...

Напрасны все молитвы. Дело худо.

На север, запад, юг, восток,

Вдоль всех тропинок и дорог

Мэр шлет гонцов: - Сыщите крысолова!

Пусть просит выкупа любого,

Пусть забирает все добро,

Все золото и серебро,

И лишь детей вернет нам снова!

Когда ж последний к ним гонец

Ни с чем вернулся наконец,

То каждый стряпчий и писец

Поклялся исполнять приказ совета

И, выводя под грамотой число,

О чем бы дело там ни шло,

Писать: “Сие произошло

В такой-то год от памятного лета

Тысяча триста семьдесят шестого”.

И улицею Крысолова

Зовется с давней той поры

Последний путь пропавшей детворы.

На этой улице не смейте

Бить в барабан, играть на флейте,

Трактиры строить, пить вино -

Все это здесь запрещено.

Под Коппельбергом, у подножья,

Прочтите надпись на скале

И рассмотрите в церкви Божьей

Детей фигурки на стекле.

Еще скажу вам, что в чужой земле,

В гористой Трансильвании, есть племя,

Что нравом и обычаями всеми

Своим соседям явно не сродни:

Их предки здесь не жили искони,

Но в этот край пришли из подземелья,

Куда их силой чар, а может, зелья

Коварно заманили в оны дни

Из города в долине плодородной,

Где протекает Везер полноводный,

Но кто, зачем и как - не ведают они.

Примечания

1

© Марина Бородицкая. Перевод, 2006

Опубликован в журнале «Иностранная литература», № 1 за 2006 г.