Леонид Советников Как весть о том…
Цветная тень души
«Келья с калейдоскопом» – первая книга стихов Леонида Советникова, с которой я познакомился ещё в конце девяностых годов прошлого века, – уже определила смысл его творчества. Каждый из нас заключён в келью своего тела, связан с землёй, но над каждым сияет чудесная радуга, соединяющая душу с небесами. Конечно, не всем её почувствовать, увидеть дано. Тем сложнее рассказать об этой игре света, распадающегося в более плотное семицветье. В его объёме, соединяющем земное и небесное, узревается «космос ноэтос», как его называли греческие любомудры – космос мысленный. Это не та чёрная дыра ночного неба с оскалившими зубы звёздами, которую рисует нам «пошлая толпа химиков и физиков», как иронизировал А. Ф. Лосев. В поэзии – мы имеем дело с миром подлинным, а не с его призраком, суетным отражением. Поэтому в словаре Советникова так много слов о свете и ограничивающей его тьме: «Луч, стеклом окна задет, На лучины стал колоться…»; «Тихо шагну я, возникший из праха, В круг от лампады, не знающей тени…»; «И в глубокой пещере светло, как в раю…»; «Был тьмы над светом перевес…» и т. д. А зачастую свет становится цветом: «Чуткий вереск лесной, иван-чай, и шалфей, и метлица Мне помогут найти золотые, как нектар, слова». В его книге избранного «Спящий куст», подводившей обозначившиеся итоги, в одном из стихотворений метафорично разворачивается эта диалектика:
Где замысел воли утрачен И свет не воздался сторицей, Кочует кораблик удачи По тёмным морям небылицей. <…>Заканчивается это стихотворение так: «…Но не затем ли И муки, чтоб к ним не вернуться, И сны, чтоб отыскивать земли?»
Ложь – сложна, истина – проста, но не упрощённа. Эти стихи о самой простой, но не упрощённой, истине. Что есть главное в мире и как мы «в муках и снах» ищем сущее – во тьме, в песках забвения, в бесчисленных книжных страницах, тоже составляющих нашу жизнь, жизнь души. Как мыслим, куда ведёт нас клубочек самопознающегося слова.
Скажете, какая новость… Но каждому приходится заново, по-своему нащупывать эту дорогу. Мы видим маяки нашего поэта, световые изваяния образов, плотные и одновременно хрупкие, как витражи. Тьма, клиньями и углами вторгающаяся в их области, порой размывает их границы. Нет ничего воздушнее, но и ничего крепче солнечного зайчика слова. Оно, как луч, не вяжется, потому что в него входит сила неба. В стихотворении «Хорив» прямо рассказывается о рождении таких «небесных слов»:
Притих народ – от мала до велика, И патриарх, на посох как калика Припав, внимает грохоту камней — Небесных слов. <…>Или в другом стихотворении – «о золотом отблеске блаженства в небесах»:
Взгляд покорён суровой простотой Земли, где даже спящий куст врачует Слепую душу, и слепая чует Блаженства в небе отблеск золотой.Что такое радуга, соединяющая небо и землю? – Мнемозина, богиня памяти, говоря по-русски – Памятина. Греческое: «мнедзети» – помнить. Думать, писать, обретать смыслы – значит строить память. Леонид Советников и рассказывает, как он строит эту страну в своих стихах.
Память – это цветная тень души, как подметил в своём тюремном дневнике Вильгельм Кюхельбекер.
Вот – скупым рисунком в стихотворении «Инок» перед нами появляется заснеженно-сирый уголок мира:
В сумерках по хляби шёл, по полю, Поднял взор – и не нашёл колодца. Вдруг припомнил: не за труд и волю — За смиренье благодать даётся. Вот, решил от братьев удалиться, Да воды, больные, захотели. Гнал себя: позволил простудиться, Проще быть внимательным – в метели. Стал. Молился молча, неторопко, Пред Всевышним наша доля – смердья. И сквозь вьюгу проступила тропка — Нет греха, что больше милосердья! <…>Как в сказке, герой – слово автора – идёт наугад за живой водой смысла и находит её. Это – притча в стихотворной форме.
Пожалуй, такое, приточное, слово в разной степени проявления свойственно многим стихотворениям Леонида Советникова. «Вдруг сорвётся, как яблоко, слово, Жизни тяжесть снимая с души…» – Так, например, афористично отмечена эта особенность в стихах, посвященных памяти поэта Константина Васильева. Советников не столько философствует, сколько стремится проникнуть во внутреннее содержание предметов, отделить свет от тьмы в нашей жизни, где никогда не бывает полностью ни света, ни тьмы, а всегда какая-то их смесь, полумрак.
Стихи Леонида Советникова требуют вдумчивого, неторопливого чтения. Обогащенные смысловой метафоричностью образов, вошедших в историю мировой культуры, в т. числе и из Ветхого и Нового Завета, они становятся многослойными и культурологичными напластованиями видений и смыслов. Манера его ближе к той ветви русской лирики, которую декларировал Степан Шевырёв в своём «Тяжёлом поэте».
Несчастье – заставляет задумываться, учит мыслить. Кому эта истина ближе, пусть вспомнит слова апостола Павла о «жале, данном в плоть». Леонид Советников получил тяжёлую травму в молодые годы. (Сужу о его судьбе по личному опыту, попав в схожую ситуацию уже на исходе жизни.) Удивительную ясность духа вынес он из этого испытания. Может, поэтому душа его стала осязать яркую радугу Памятины, соединяющей нас с небом и вечностью. Живое слово помогло ему восполнить жизнь.
Николай СмирновВербы
Природа не любит ущерба. И вот не во льдах, а в тепле Застыли три веточки вербы, Тоскуя по доброй земле. Поверили, видно, бедняжки, Что полное счастье дано; Корнями блуждая в стекляшке, Мечтали попасть за окно. Где снег был глубок и печален, Земля для любви холодна, Сегодня так много проталин! И все без стеклянного дна.«Клубок покатился… Мурлычет кошка…»
Клубок покатился… Мурлычет кошка, Об руку трётся, глаза прикрыв. А в комнате – солнечная дорожка И тишины золотой налив. Окошками света стена богата, А кресло – пятнами, будто в нём Цветными клубочками спят котята, Свой рай блаженным обняв теплом.Константин Кокорин «Кот Скай». Акварель, бумага, 20 х 30, 2015.
«И смысла не отбрасываю тень я …»
И смысла не отбрасываю тень я — Глухой сорняк неполотой гряды; Сон для меня, что дождик для растенья, Как будто в уши налило воды. И бабочка порхает над теплицей, И зайчик солнца прячется в дресве; Боярышник, как истинный патриций, Надёжно сон мой приютил в листве.Я люблю
Я люблю, когда лучи скупые Держат мир на тонких волосках, Строя утра замки голубые На летучих золотых песках. Воля не взволнована, как море, Чайкам не завидуют глаза; В отрешённом, безграничном взоре Узнаны, как в капле, небеса. Будто мысль в кольцо любви продели — Так легка, туманна и тонка, Что трепещут перед ней пределы И дрожат немые облака.«Заячьим горошком, чёрным лютиком…»
Заячьим горошком, чёрным лютиком Заросли могилки вдоль реки. Алалыкой, одичалым хлюпиком Там бродил я в детстве, и близки Стали сердцу знаки запустения, Тайны века, вросшего в покой: Будто все ушли – одни растения Своеручничают под рукой. Луч касается, как тел покойников, Синеватых шпатов полевых… Помню: сердце бабочкою с донников К ним слетит из царствия живых.«Я в детстве подолгу любил на юру…»
Я в детстве подолгу любил на юру Нацеливать в небо сомнений стрелу, О силе небесной взывая к орлу. Взывал – и Высокий ответил, Что сила над нами подобна орлу, Чей огненный клюв пробивает скалу, А коготь пронзает Вселенной юлу И времени солнечный ветер! Мне в юности часто являлись во сне Ушедшие – в тлеющем, мрачном огне. Я в поле бежал, к одинокой сосне. Молчал – и Прямая скрипела, Что сила под нами подобна сосне, Чей ствол корабельный увяз в глубине, А корень взрывает могилы на дне Миров, погребённых умело… Я жил одиноко. И старость пришла. Мой тлеющий разум, как ночь, обняла Осенняя ранняя тихая мгла — И стал он воистину светел! И эта холодная славная мгла Мне жизнь осветила, как только могла. И тихо спросил я: где ж раньше была? Спросил, но никто не ответил.«День ото дня полней поток забвенья….»
День ото дня полней поток забвенья, Шумят ветра, деревья шелестят, И мотыльков июльские раденья Не разделяет, не вбирает взгляд. Лишь иногда, когда воды свеченья, Волненья трав и овеванья крыл Так влюбчивы, так лишены значенья, Я вспоминаю, что и сам любил Игру надежд, причуды наважденья Сквозь нежной грусти тонкое стекло. Светились, бились капли, и весь день я Глядел, как даль дождём заволокло.Глядя на камни
Ветер гулял над рекой. Но, розовея щекой, Кокон покоя лелея, Локон вила Лорелея. Нет, что-то было не так. К западу двигался мрак, В хлябях зелёной листвы Пели, летя с тетивы, Стрелы заката, и слиться Силились волны и листья. Полно, не век ли орды — В битвах воды-лебеды? Но зашуршат средь осок Шлемы еловых лесов, И буруны – с бунчуками Спутаешь, глядя на камни.Листья
Были блестящими, слыли гулёнами Листья из юности – я ли Выдумал, как кружевами зелёными Свет они дивно пленяли? Или, с прожилками крыл, небожители, Нам о любви шелестели? Листья, и нас уже ветры похитили, Многих укрыли метели. Нищая юность! Убогие дворики С липами возле capaек. Весело скалятся бедные Йорики, С листьями ветер играет.Я выйду из дома
Дождливое утро. И роща промокла. Вдруг звякнет струя, будто лопнет струна, И галочья стая, звучанья полна, С каким протирают оконные стёкла, Сорвётся с дерев на пустые зады, На бледность отав, на скупые подзолы. И ринется ветка сквозь капель узоры К спокойствию рамы – оконной узды. И годы пройдут. Как сквозь кальку, невнятно Проступит – и время, и место – среда. И, узостью жизни охвачен, тогда Я выйду из дома в зелёные пятна Дрожащей листвы и скользящей травы, Как Ной выходил. Бредя мхом и болотом, Резучей осокой, колючим осотом И счастьем, с каким не сыскать головы.«Я злюсь на пространство и время…»
Я злюсь на пространство и время, Они развели нас с тобой. Опомнюсь: и что я, и с кем я На смертный сбираюсь на бой? Какие-то тени и лица — Тот мир, виртуал или сон? Дорога на Рыбинск клубится, Протяжные всхлипы рессор. Домой, по январской ледянке Юзаем, как мышью в руке. Так в детстве: ты выпал, а санки Летят без тебя, налегке!Плакала душа
Плакала душа – в персть. Канула слеза – в горсть. Ладно, хоть душа есть, Есть на ком сорвать злость. Юркнула змея – в темь, Содрогнулся свод: грех! На земле душа – тень, Иногда ползёт… вверх.Эхо впотьмах
Земля опочила под прахом ночным. Уходит вода перекатом речным. Снега оседают на хладную твердь. Что если и людям такая же смерть? И тягость, что виснет и мучает днесь, Исчезнет, как мира гремучая смесь! И звёздный ракушечник – эхо впотьмах, И легче душе, чем незримее прах?Смешная роль
1
Не залижешь бессмертных царапин, Ведь не плоть пытали в ночи. Я не мавр, я чумазенький Чаплин — Так потешься, похохочи. Ну, а выступят слёзы от смеха — Не споткнись о плач сгоряча. Ты же, в общем, во всём неумеха, Кроме навыков палача.2
Смешную роль упрямца и глупца Я напишу от третьего лица. Средь якающих третьих лиц полно, Средь окающих – он, она, оно. О, ты прочтёшь, кривя усмешкой рот: Он не играет, но и не живёт… И вновь ослабнет паузы шлея: Играешь – ты, опять без роли – я.Осень[1] (Из Р.М Рильке)
Время твоё, госпожа, настало: Тени на солнечные часы Лета большого легли устало, Ветер в полях испил росы. Зреет плодов последних сила — Только два южных дня дано, Дабы́ вся сладость перебродила В памяти терпкое вино. Чтоб, по аллеям скитаясь волглым, Длинные письма писать потом… Кто одинок – одинок надолго, Кто не успел – не построит дом.«Дорога уводит в старинный алтарь…»
Дорога уводит в старинный алтарь, В обряд заповедный, где яви готовы С остатками прежних, где в руку, как встарь, Даются они, что причастья Христовы. Узоры мгновений… Всё длится обряд, Сплетаясь в орнамент прозрений и света. Орнамент строфичен, узор строчковат — И первое больше волнует поэта. Пусть собственной яви пропасть без следа, Не сбыться… Не так ли на бархатной рани, Играя с огнём, выгорает звезда? И нет пепелищ от её выгораний.Земля моя
Когда гремят засовы ржавых чувств, И ломит свет пустые очи мрака, Я бледным воском пред тобой свечусь, И лик твой тёмный таяньем оплакан. Земля моя, тебе и хна к лицу, Как женщине, заведомо пропащей. И яркость красок клонится к светцу, Что не ища, глядишь, навек обрящем.«Нет, не избегнуть холода упрёков…»
Нет, не избегнуть холода упрёков, Неотделенья красоты от грязи, Пока огни последних солнцепёков Непостоянней мимолётной связи. Казалось бы, когда летит всё прахом, Куда важней на верность притязанья: Молитвы ветра, белая рубаха — Чем эти… лучезарные лобзанья!«Кочуют кучевые облака….»
Кочуют кучевые облака. Так вертится о них прощальная строка, Что если б ею бредил Галилей, Решил бы: нет, не всё от тяжести зависит — Есть власть земных вещей, Есть воля спорить с ней, А притягательнее – выси! Кочуют кучевые облака, А я прирос к земле, как будто на века, Хоть сей кошмар, возможно, только снится, И с Галилео мы не на земле живём, А кочевыми мыслями плывём, Уже не в силах приземлиться. Кочуют перистые облака…«Под тяжестью растущих нош…»
Под тяжестью растущих нош — Как придорожная трава я, Что, даже вытоптана сплошь, Живёт, на что-то уповая. На что-то… что подчас чудней Упорного стремленья к свету Каменьев с жилами корней, Не признающих тяжесть эту.«…и это небо одинокое…»
…и это небо одинокое — Такое бледное на вид. Лишь в облаке, как в белом коконе, Прожилка светлая кровит, Да капли влаги, как смородины, Прозрачной алости полны, Дрожат в листах, что ливнем пройдены С известной небу стороны.Константин Кокорин «Вишнёвый свет». Акварель, бумага, 20 х 30, 2015.
Светлана Курочкина «Весна». Акварель, бумага, 14 х 24, 2016
«И вновь сошлись лучи и тени…»
И вновь сошлись лучи и тени На рыхлом мартовском снегу. Я в жизни ярче их цветений Припомнить что ещё смогу? Был снег мертвецки-синеватый, В венозной сеточке теней, Но тлела жизнь под грязной ватой Тем безнадёжней, чем больней. И луч под корку, как подкожно, Входил, не ведая о том, Что умирать весною сложно, Но не сложней, чем жить потом.«И вновь метель в своей горячке белой…»
И вновь метель в своей горячке белой Понаворотит застругов. И мне Грустить всю ночь… А утром – снег в цене, Звучат капели всей своей капеллой! И что там у природы на весах — Твоя улыбка иль моя усталость? Приснишься утром – о, какая жалость! Апрельский снег не тает в волосах.«А жизнь… её не зарифмуешь…»
А жизнь… её не зарифмуешь, Она созвучна только смерти. Задержишься – и затоскуешь, Как старое письмо в конверте От выбывшего адресата, Как лист, не облетевший с осени: Захочет с новыми – куда там! Такой нелепый в майской просини…«Снег не таял в буграх низин…»
Снег не таял в буграх низин, Луч дремал на коре ольховой. Между вывернутых лесин Застоялся не вешний холод. Прошлогодней травы клочки Кромкой поля тянулись к свету. Стебли были как жизнь узки, Поле было широко ветру. Двух несхожих миров верста. Я набрёл на её извивы, Как на фразу, что жизнь – пуста… И согласно кивали ивы.Из письма другу
Ты не спишь под вой волков в пустыне Не́гев, Вспоминая питие на старой даче Иль предсвадебную встречу… как о снеге Сожалея: а могло ли быть иначе? Я сижу в своей дыре, на поселенье. Снегу много. Денег мало. Толку нету. На душе как на реке – оледененье, Может быть, оно исчезнет ближе к лету. Знаешь, Дмитрий, лишь на море – перемены: Лёд трещит, на местной ГЭС спустили воду. Да и жизни тает лёд – растут лишь цены, Невзирая на реформы и погоду. Помнишь девочку, робевшую меж нами, Худосочную, со взглядом грустно-странным? Стала смелою, со стройными ногами, Ныне с Кушнером общается, как с равным. Что останется? Весенних дней наплывы, Нежность сумерек, закатов акварели… Чтоб лучи едва касались веток ивы, И чтоб ветви ив, сквозь сумрак, чуть белели.«Измятый плащ и вместо шпаги посох…»
Измятый плащ и вместо шпаги посох, Но я люблю – так могут лишь калеки — Медлительность дорог, открытый воздух, Воскресших листьев долгожданный лепет. Провинция, мой стих стучит в твой ставень И бабочки колышет сонный парус. Нигде вольней душа не расцветает, Покинутей – не почивает старость. Здесь не страны, земли не чуя темень, Доходит мысль до простоты творенья, Что всякий луч и стебель – несомненен, Как вечность, проводя пустое время.«Луч, стеклом окна задет…»
Луч, стеклом окна задет, На лучины стал колоться. Божья родина – весь свет До звезды на дне колодца. Даже если нет звезды, Свет дойдёт, печаль растает. Как душа, в ковше воды Дремлет щепка золотая.Тихо шагну я
Тихо шагну я, возникший из праха, В круг от лампады, не знающей тени. Лишь бы не стала духовная плаха Самым бессовестным из заблуждений! Молнии взмах – и останется грому Сущность разваливать на половины. Лишь бы разъятые, как по-живому, Не возопили заслуги и вины.«В одиночестве, на дне сознанья…»
В одиночестве, на дне сознанья, Что-то дрогнет, будто снят запрет, И торопятся воспоминанья Из потёмок выбраться на свет. Сквозь мои глазницы удивлённо Смотрит мальчик. И дрожит слеза, Потому что тихо и влюблённо Девочка глядит ему в глаза. Не спугни… Потом вспорхнут ресницы, Станет на мгновение темней, И в глазах привычно отразится Мир, едва ли помнящий о ней. Загремит тележкой бомж костлявый, Процветёт вдоль свалок бересклет. Лягут тени на глухие травы, Как печали одиноких лет.«Есть проницательность. Есть тайна…»
Есть проницательность. Есть тайна. Мы вновь приблизимся случайно, Когда сойдёт остаток лет. Пространств весенних окрылённость Пронижет душу, как влюблённость, Как весть о том, что смерти нет. Тогда, скользнув прозрачной тенью Меж праздностью и канителью, Появишься, мой ангел, ты. И будут в дымке предрассветной, Как в лёгкой лирике заветной, Сквозить небесные черты.Никогда
Никогда мы не свидимся боле Ни в лесу, ни у речки, ни в поле И зелёный цветок не сорвём; И в зелёных серёжках берёзам, И с зелёным отливом стрекозам Не расскажем о счастье своём. Был избеган босыми ногами Весь наш рай, что давно под снегами, Лишь зелёные сосны скрипят. – Дети, где вы? – Не ведаем сами, Не в глаза и чужими глазами Смотрим, как догорает закат.«Телу легко затеряться в толпе…»
Телу легко затеряться в толпе, А душе – в одиночестве. Вот я иду по заросшей тропе, Исчезающей в творчестве. Боже, как зримо поётся в глуши, Быть бы только внимательным! Ты меня словом, как есть, оглуши Самым верным и дательным. Словом, разрушившим лет города, Воскресившим, как спящую, Девочку, что не придёт никогда В жизнь мою настоящую.«И на голос разлуки – лишь сон о далёком…»
И на голос разлуки – лишь сон о далёком. Я держу твои руки – и сосны над нами, Ветерок овевает твой сбившийся локон, И ночная прохлада дрожит светляками. Это только ручьи превращаются в реки, Или тени – ничьи на бродячем пригорке. Ты моя, ты маяк – пусть сквозь сонные веки Пробивается мрак, но глаза мои зорки. Пусть мы тени вдвоём, только речка – бормочет, И на платье твоём оживляются складки: Где птенцом трепыхался пугливый комочек, Трепетания снова мучительно сладки! Узнаёшь ли меня? – Запрокинулись руки: Я узнаю тебя, даже если забуду Эту песню огней, эту сладостность муки — Даже тени теней не противятся чуду. И движеньем, что легче лесной паутинки, Будто время разгладить, к лицу прикоснулась: Спи, далёкий, пусть утро туманит тропинки — Я сегодня средь ночи счастливой проснулась.«Верить луне и сирени…»
Верить луне и сирени, Что обещали тебя? Тени, лишь хладные тени, Мы не сольёмся, любя. Стаи, летящие к югу, Вновь провожаем с тоской. Ходим, как время, по кругу; Ищем, как стрелки, покой. Ты – на луне, я – в Веретье. Кру́гом идёт голова, Тысячелетием – третьим От Рождества. Станешь над пропастью – плечи Убраны в лунный атлас… Ангел на небе погасит свечи И не разбудит нас.«Вот маки – цветущие бабочки сна…»
Вот маки – цветущие бабочки сна, Вот сны – золотые соцветия сада, Что щедрую прелесть дарили сполна. Но сад обнищал, покосилась ограда. Вот сухость гремушки на месте цветка И вызревший сон может быть смертоносен. Вот выпуклость яблока чует рука, И дрожь пробегает по саду где осень. И дрожь пробегает по телу. Старик, Я вижу как мы, то есть прежние дети, Смеёмся с тобой вне аллей и столетий, Встревожив, как бабочку, солнечный блик.Как позабыть
Как позабыть о лучшем сне земном, Который с явью до сих пор не слился? На Чёрной речке в детстве он приснился — Не в здешнем веке, а совсем в ином. Там девочка, любимая до слёз, Такая та, что обмираю весь я, Со дна души восходит в поднебесье, По кромке плёса в мир речных стрекоз. Там ярче звёзды и рассвет быстрей, Черёмухи воздели к небу ветки, И сердце, будто вольный соловей, Не признаёт грудной скелетик клетки. Одну из трёх сестёр по именам, Тебя оно, волнуясь, узывало То рыть ходы сквозь дебри сеновала, То, рыб шугая, бегать по волнам. Когда б на свете красоту ценили, Глядели б неотрывно на тебя. Как ты молчишь, с букетом жёлтых лилий И выгоревший локон теребя. Как ты поёшь – и искренне, и тонко. Как ты лежишь, не ведая стыда, На сахарном песке, где лижет кромку И сладко-сладко шепчется вода. Какой бы ты была в объятьях ночи, Стань женщиной, купайся в волнах чувств? Не карие глаза, блистали б очи! Не губ бутон, раскрылся б розан уст… Но ночь зажглась, когда слепые руки Постичь пытались, что же надо нам, И сосны пели о реке разлуки, И чёрный ветер крался по волнам. Тебя из сна сюда переселю — Мечтал не раз. Но глубже чуя бездну: Скорей к тебе из этого исчезну — Шептал поздней, а нынче лишь люблю. Копаясь в недрах старого альбома, Не узнаю себя. И мнится мне, Что это ты с другим была в том сне, А мне лишь только издали знакома.Константин Кокорин «Счастье». Акварель, бумага, 20 х 30, 2014.
Мы осенние листья
Мы осенние листья, нас ветер сдувает в кюветы. Милый друг, всё мне снишься ещё, но не ведаю где ты. Вечер. Строки плывут нараспев. Узнаваемы лица, И твоё, полудетское, в зале притихшем блазнится. Видно, скоро за горло уже и меня схватит ветер, Зашатаюсь, сжимая катрен свой, как петлю удав, Незабвенный твой лик сохранив и земле не предав. Будет даже не страшно проснуться забытым на свете. Мы осенние листья – и это так мало и много: Вот, ты снова поёшь и смеёшься, и длится дорога, Горизонт сквозь листву молодую едва прозреваем, Как предчувствие самого края. И что-то за краем…«О, трутень шлакового улья…»
О, трутень шлакового улья, Напичканного сонью браков, Кто знает, осознать смогу ль я Безумье снов твоих и знаков. Изгнанник про́клятой эпохи, Скиталец от дурдома к дому, Дела твои не так уж плохи, Ведь ты всё ближе мне другому — Тому, чью смерть нельзя обрамить, Приладить к месту торопливо, В ком упоительная память Дождём значений кропотлива.«Не ради красного словца…»
Не ради красного словца И не о жизни, но о слове, Что бросил ветер в мощном лове, Смущённо шепчут деревца. Не вдохновенье, выдох вон: По инстинктивности, по зову — Не к слову «жить», а жить «по слову» Подстрочник рощ переведён. Слова, деревья ль – от корней. И я, волнуем вместе с вами, Шепчу шершавыми губами, Что жизнь – как ветвь и суть – не в ней.«Горьким дымом тянется дорога…»
Горьким дымом тянется дорога, Чувств мерцанье ворошат ветра. Позади осталось слишком много Тёплых звёзд сердечного костра. Странно ветка за спиною треснет. Прежний мир потерян навсегда! Загрустить бы журавлиной песней, Но и это – как в реке вода: Маху даст иль крюку – те же трюки, А вернуться воля не дана. По бокам две верные разлуки — Справа отмель, слева крутизна. Так вперёд. Дороги нет священней, Если сердце чуткое иметь. Бьются в такт две жилки сокращений — Справа глупость жизни, слева смерть.«Со свежего листа… Душисто веет снегом…»
Со свежего листа… Душисто веет снегом, Декабрьский день цветёт нежнее миндаля. Соприкоснулась вновь со слишком близким небом Такая ж как оно, прохожая, земля. Но зябко снег пушит, теряя санный волок, Уж прорубь в облаках синеет через край. И знаешь, если мрак и оголтелый холод Я не переживу, – ты не переживай. Не простирай тоски и горестней, и выше Посеребрённых звёзд и выдохнутых роз. Считай: в цветущий сад я ненароком вышел — Намало и шутя. Надолго и всерьёз.«Из поля зренья выпали поля…»
Из поля зренья выпали поля, И перелески – из округи. Метафорой становится земля, Безмолвием – шептанья вьюги. Засвечены миры, как времена, И в небе я, во мне оно ли, Но по полёту птица не видна, И тяжесть – по снежинок роли. Один лишь звук – отпевный, низовой — Сухую ветку потревожит. И белые крыла над головой Забвенный день, как ангел, сложит.«Снег. И веет холодом от окон….»
Снег. И веет холодом от окон. Одиноко в мире одиноком, Но едины лира и душа. Можно быть провидцем и пророком, Тишиной и нежностью дыша. И пустынно. И совсем не пусто. Постоянство снега – только чувство Всех тропинок на своих местах. Можно душу вывернуть до хруста, Погружаясь в этот светлый прах. Ничего в пространстве, кроме вьюги, Чтоб молиться об ушедшем друге, Может, самом близком на земле. Он молчал о маленькой услуге — О едином слове, о тепле.«Причалы крыш и улиц берега…»
Причалы крыш и улиц берега. Теченье духа медленно и глухо, И в эту глушь, в её медвежье ухо, Собора вдета рыжая серьга. Ловлю губами – рыбий голосок Провинции… Как слово провисает! Вот наша жизнь: и губит, и спасает, И дарит снег, что времени песок. Столицы тень, но в тишине теней Присутствует вещей перерастанье — Так в снеге глубина, а не блистанье; Так в лампе тусклость, что звезды видней.«А век иной. Не кинется на плечи…»
А век иной. Не кинется на плечи, Хоть многих в волки выведет кривая Его пути. Гудят котлы и печи, Людских сердец совсем не согревая. Январские морозы крепче водки! Уже в крови, по чуткости – звериной, Вино растворено. И люди? волки? Под вой метели воют над равниной. Что чуется в колючей круговерти? Грызня потомков, слова одичанье… Убьёт не равный – не равны и в смерти, А лишь в прощенье. И ещё – в молчанье.«С утра шёл снег, и в четырёх стенах…»
С утра шёл снег, и в четырёх стенах Лепился сумрак, подвизался страх, Как окруженье жизни одинокой. Но вот внезапно, свой среди своих, Страх растворился, долгий снег утих — Явилось поле ясности широкой. Сияли ослепительно снега. Так ищешь друга, а найдёшь врага. Сливались близи, застилались дали. Как застил свет, как мыслями играл Иллюзии божественный кристалл, Какой застой лучи его скрывали! О, спящий куст, что видишь ты окрест: Теченье дней иль перемену мест? Приучен ждать, копить умеешь силы. Ты можешь всё: корнями землю рыть И красоту, и зрелый плод дарить, И верить – даже на краю могилы! Но подтверждает снег, что нет пути, И ты не в силах поле перейти.Магистраль
Железный мост. Железный поезд. Судьба в заклёпках и пролётах. Лети, ничуть не беспокоясь О на ходу сводимых счётах! Железный век. Стальные двери С глазком, цепочкой и задвижкой. Закрой – и станешь меньше верить, Себе – во сне и то не слишком. Железный стих. Машинописный. Чернил не достаёт февраль. Сквозные, а скрежещут числа! Иных не емлет Магистраль.«Не стой, дружок, на паперти…»
Не стой, дружок, на паперти, Душе не всё равно. Уж плоть, не хлеб на скатерти; Кровь в чаше, не вино. Песочком лёд ступенчатый Посыпан у дверей, И мальчик покалеченный Глядит, как иерей Справляет службу верную, О милости моля… И ждёт зарю вечернюю Плачевная земля.«Пространством усмирённый снег…»
Пространством усмирённый снег Дремотной ранью. Чтоб я, усталый раб, прибег К его молчанью. Кусты – подобья пирамид В пустыне поля. Там ветка мумиею спит, С живыми споря. Как будто жизнь ушла во сны, Слегла в сугробы — И нет ни писем, ни весны, Ни слёз, ни злобы…Владимир Набатов «Начало зимы». Масло, холст, 40 х 50, 2013.
Полина Никитина «Зимняя поляна». ДВП, масло, 37 х 60, 1998.
«Бумага как поле бела…»
Бумага как поле бела. Но в поле зависит от снега Таимая мера тепла, Хранимое чувство побега. Бумажные зимы страшней. Они и весною не тают, Открытость словесных корней Одним безразличьем питают. Уж лучше измена и боль! Живое до боли мгновенье, Чтоб слов напряжённая роль Корнями вросла в откровенье.«Казалось, уже ни за что и…»
Казалось, уже ни за что и Не стронуть громаду, а вот — Подмыты пласты и устои, И толщь ледяная плывёт. Ломая края, середины Оковную мощь сотряся, Подобьем судьбы или льдины? — Она распадается. Вся. Свидетель безумья такого, Поймёшь ли, что ты не во сне, И лучше томиться в оковах, Чем грезить и петь о весне. Но ворон как мельник смеётся! Чернеют круги на воде. И полною грудью поётся, Уж как никогда и нигде.«Глухие пятна трав за домом…»
Глухие пятна трав за домом, Грязца коричневая луж. Тепло, но в веянье медовом Дрожит душистый венчик стуж. И одуванчик на пригорке Не тает в солнечном огне: Подуй на колкие иголки — Пройдёт позёмка по стерне. Ах, наше северное лето, — Короткое, как жизнь сама! Вот пух мелькает, будто это Всё кружит, всё сквозит зима.Акросонет
Нехотя волны, одна за одной, Аспидный камень у берега моют. День. За туманной стоит пеленой Ельник, объятый разлапистой тьмою. Пасмурный край. Под печальной сосной Абрис оградки… С молитвой немою Плёлся тут странник с порожней сумою, Обомшевая всегдашней виной. Родина, воля твоя – в овсюгах, Кто тебя выдумал странной такою? Оскудевает туман над рекою — Возится вечность в крутых берегах. Облачно небо, как будто в снегах, Йодистый воздух пропитан тоскою.«Лирика становится цинична…»
Лирика становится цинична, Если всё в ней лишь предмет всего, Если звук души и нота птичья — Только знак бессилья твоего. Где цари, что цензорами слыли, Где пророки, что глаголом жгли? Не достать одних из-под земли, До смерти других позалюбили. И в душе, блуждающей в дыму, И в стране, где пошлое в почёте, Лирика бывает на излёте И почти не слышной никому. Но бывает!.. Птица в светлой роще Так звенит иль речка меж камней — Чем безвестней, тем родней и проще; Чем родней, тем тише и грустней.«Темнело. С воли дул холодный ветер…»
Темнело. С воли дул холодный ветер. И было так, как будто не приветил Меня мой друг. И ветер выл в груди: Любви и справедливости не жди Ни от кого, такого нет закона! И я уснул. И видел блеск затона И чей-то взгляд. И бриз береговой Смирялся, будто лист перед травой. Шептали камыши, где рощи дремлют: Не верь себе, пока не ляжешь в землю.«В захолустье, где вечность сурова…»
Памяти поэта Константина Васильева
В захолустье, где вечность сурова: Кто услышит? дыши, не дыши — Вдруг сорвётся, как яблоко, слово, Жизни тяжесть снимая с души. Ах, какая великая зрелость — В Спасов день умереть на земле! Где лишь словом крещёному – пелось, Сладко пелось в бесчувственной мгле.Убогие
Есть коляски и трости у нас, Но… дворовые! чуждой мы повести, Что чинуша строчит, не чинясь Наживаться на муках и горести. Не сожжёт этот Моголь – солжёт Или вычеркнет: делать им нечего! Лист слетит на дорогу, тяжёл, Место казни нигде не отмечено.«На огонь мы открыто глядим…»
На огонь мы открыто глядим. Так ли будем на вечности дым? Тлеет долго в потёмках зола, Будто света порог перешла, И мерцает не свет, а тепло. Наконец, и до сердца дошло. Дальний берег похож на провал. Я ведь жизнью тебя называл.«Пора уж к веку золотому…»
Пора уж к веку золотому Припасть натруженной пчелой И слов горчащую истому Сбирать для фразы ключевой. И сквозь черты чертополоха, Бурьяна буйство, мощь хвощей Приметить, что не всё так плохо В природной прихоти вещей. Что, разгоняя кровь по жилам Юнцам и даже старожилам, Немеет мир пред глубиной, Лишённой твёрдого значенья, Но полной тихого свеченья, Неясной прелести земной. А в небе клин и лист кленовый — Приметы осени, где новый Короткий век дарован мне. И я в тоске провинциальной С какой-то нежностью печальной Гляжу на летний куст в огне: Он подражает купине.«Ещё не остыли трава и дорога…»
Ещё не остыли трава и дорога — Дневные любовницы света, И тянутся ветви, чтоб ветер потрогал, И шелеста нежность не спета. Ещё не устала от щебета птица, И, может, росой удивленья Мы, дети тумана, сумеем плениться И с миром достичь примиренья.«Наверное, осень – любимое время у Бога…»
Наверное, осень – любимое время у Бога, Когда красота её чётче на ветхости мира Проступит – и видишь: маршрутку уводит дорога, И лист золотой пролетел и улёгся так мило. Осенние краски родней после жаркого лета. Дождей затяжных, моросящих привычней морока… И слышишь: «Всё грустно молчит, умирая…»[2] – у Фета, Но «Всё мне: Любовь и Надежда и Вера…»[3] – у Блока.«Был день осенний хмур и тих…»
Был день осенний хмур и тих, Но вдоль фасадов городских Блестели, будто ожерелья, Красноречивые деревья. И даже маленький кленок Тремя листочками, как мог, Хоть всё равно спешащим мимо, Развеивал тоскливость мира. Бессрочно дождик моросил, И люд угрюмо грязь месил, Лишь мальчик в скверике – не я ли? — Глядел, как клёны догорали…«Жизнь, как платье, давалась на вырост и вот – коротка…»
Жизнь, как платье, давалась на вырост и вот – коротка. В ней нелепым кажусь, хоть нелепей она выставляла. Не хватает всего – голубого, без мути, глотка, Воскового луча, что проник в заточенье Дедала. Чем убыточней свет, тем цветней и отважней листва. Как я осень люблю за такую с ней нашу напрасность! Будет глубокомысленна и безупречно права Вслед за этим зимы ледяная бессильная ясность. Будут скованны речи речных говорящих камней. Обесточатся ив оголённые чёрные прутья. А пока – что за бред, что за чувства приходят ко мне! По горящим узорам аллей пролагаю им путь я.«Тяжело. Одиноко. Но падшие духом – не правы…»
Тяжело. Одиноко. Но падшие духом – не правы, Обвиняя судьбу, ибо вольно в «стране дураков», В многокрылых ромашках, распростёрлись зелёные травы Под сияющей синью в белопенной красе облаков. Я не верю, что могут стать совсем безнадёжными люди И в усмешке кривиться, мол, найдутся дела поважней. А в снегах тубероз, будто лучик, купается лютик, И звенит колокольчик, и жертвенно пышет кипрей. До чего же свои мне клевера, косогоры, просёлки, Лебединые всплески и поля пополам с лебедой. Волчьих ягод огни – будто в зарослях прячутся волки! И таятся озёра с живою и мёртвой водой. Если вспыхнет ордалия, если за жизнь поручиться Будет некому – вспомню, что душа, как травинка, жива. Чуткий вереск лесной, иван-чай, и шалфей, и метлица Мне помогут найти золотые, как нектар, слова.Полина Никитина «Летний луг». ДВП, масло, 52 х 72, 2000.
Анатолий Голушко «В осеннем лесу». Масло, холст, 40 х 60, 2013.
В осеннем лесу
Блуждать, сырому предаваясь дню, И вдруг найтись в нерукотворном храме: Уверовать в сиянье меж стволами Средь истин, обречённых на корню. Пусть сеть ветвей – что трещин мёртвый лес, Пусть облетает золото окладов… Легко вдыхать сей ладан древних ядов И не винить за тяжесть свод небес. Как мало надо! Проблеска в ответ, Молитвы ветра над обмытым прахом, Чтоб ощутить с признанием и страхом, Что нет ветвей и увяданья нет.«Под небом севера безмерная нирвана…»
Под небом севера безмерная нирвана, Равнина серая, как ты обетованна Просветам осени, сквозящим перелескам, Где редкой просини давно общаться не с кем, Где веткой бросили угоду теням веским. Как чистый вздох, Как просветлённый взгляд верны Глубинам памяти, печалям глубины! Но нет и в той, последней ясности, отдушин, И дождь, шипя, живёт твоим костром потухшим.Шелест
Дышим разлукой, бродим по роще, Шелест в прозрачной грусти полощем, Будто не листья – мы покидаем Небо с зарёю, Китеж с Китаем. Слышится шелест в призрачном мире: Пушкин – о чести, честь – о мундире; Гамлет – о мести, месть – о Лаэрте… Тонущий шелест жизни и смерти.«Устал и жить… а всё живёшь…»
Устал и жить… а всё живёшь, Как будто длишь какой-то праздник. И листьев золотая дрожь Медлительностью сердце дразнит. Объяты мысли и трава Глухой эпохой обветшанья, Где все красивые слова — Людской сумбур, приём шуршанья. Дрожит и лист, и человек — А что ты, одинокий, можешь? Молчишь. И поджидаешь снег, И сердце вымыслом тревожишь.«Холодная родина. Слабый парок…»
Холодная родина. Слабый парок Дыханья на хмуром стекле. Двух струн напряжённых ведущий чирок Исторгнул прощанье земле. А я остаюсь – на погибель? на жизнь? — Написано здесь на роду Стихами встречать, как рядами дружин, Листвы золотую орду. Пусть небо моё дважды перекрестил Крест рамы в осаде ветров — Родное! – почти уместилось в горсти, Как самый большой из даров.«Летят, как листья по ветру, года…»
Летят, как листья по́ ветру, года, Чтоб на дорогах памяти улечься. И ты из ниоткуда в никуда Бредёшь, не в силах забытьём увлечься, Остановить и ветер, и листву — Весь этот сброд, хаос противоречий, Где всякий мнит: я в памяти живу! Где мнишь и сам: хотя бы в русской речи… Но что сказать сквозь бронзовый налёт Глухой травы – наследья родового? Когда не ссылка и не гибель ждёт, А равнодушье до потери слова.«И ветер стих, и день поблёк…»
И ветер стих, и день поблёк. Деревьев нищи изваянья. А лучший мир – он так далёк, Так призрачны его сиянья, Что передать не в силах слог — Косноязычья грозный атом. И на листву, как на ожог, Снег налипает мокрой ватой. А жизнь ругающий – Иов, Старик, что сам себе бормочет. Дай бог ему приветных слов И неба чистых оболочин.«Земное долголетье – от земли…»
Земное долголетье – от земли, От неба в нас – ко времени презренье. Поля пусты, деревья на мели — Знакомое душе тихотворенье. За осени кострами – чистота И холод, будто не закрыта вьюшка Небесная. И виден край скита В заиндевелых замерших опушках. Взгляд покорён суровой простотой Земли, где даже спящий куст врачует Слепую душу, и слепая чует Блаженства в небе отблеск золотой.«А холод осенний бывает – что клад…»
А холод осенний бывает – что клад Для бедного сердца, в котором горят Полоски надежды, обрывки игры И прочие блёстки земной мишуры. На пепле желаний, на шелесте чувств Ты озимь сомнений посеял, ты пуст И ведаешь то, что дано старикам: Мечтая о жатве, готовься к снегам; Надеясь на радость, тоску пожалей — Ведь скоро не будет и пасмурных дней.«И да, и нет – сквозь тьму и свет…»
И да, и нет – сквозь тьму и свет, И замерзая, и сгорая, Душа летит… и ей претит Возможность ада или рая. И в неслиянности ни с чем Она завидует снежинке, Что гибнет на твоём плече В неизъяснимо-нежной дымке.«Клянёт ли бедность пешеход Евгений…»
Клянёт ли бедность пешеход Евгений, А дни идут ни шатко и ни валко; Осмысленней их жалких откровений Стилистика – у ночи приживалка. Не надобно проявленности лучшей, Куда отрадней без стыда и горя Спокойно думать о душе заблудшей, Не прозревая низостей изгоя. Но вот манера, вот ведь незадача — Легко ль прожить, живя не по уму, Жалея сытых, ничего не знача… А дни идут, не жаль их никому.Полыньи
Полынное небо. И горечь сомнений. И сырость – призванье галош. Под небом угрюмым каких дуновений, Какой осиянности ждёшь? Когда и светлы-то (глядишь и не веришь) Лишь две полыньи над тобой. Плыви хоть за Трубеж, лети хоть за Велиж — Повсюду их свет голубой. Вот эта – нежнее, а эта – милее В такой богознайной глуши, Где связано всё, даже бог в мавзолее — Одна из традиций души. Церквушка с погостом, истёрханный скверик. А небо темней и темней, И лучше не думать, бездумней – поверить Хотя б торжеству полыней.«Не слышно время, но часы идут…»
Часовой? стрелок? охотник?
Часовая стрелка ходит. Не слышно время, но часы идут — То с будущим, то с прошлым не в ладу. Неточны ль стрелки, тетива пружин Ослабла ль в них, но я всё время – жив. И ритуал подглядок и подкруток Не ради лишних выглядит минуток, Ведь с настоящим не в ладу и я И слышу время, без часов скитаясь. Язык скитаний – вежливый китаец, Влюблённый в безупречность бытия, Как погребённый дневниковый почерк — В матрёшку яви: день, денёк, денёчек; В наивность, облетевшую слова, В то, без чего – грустить осиротело И века холодеющее тело Не отогреть попыткой мастерства.«Мне во сне явился облик милый…»
Среди миров, в мерцании светил…
И. А.Маши́ах
Мне во сне явился облик милый, И сияли бездны и слои Вдохновеньем первозданной силы, И светилось имя: Эллой. Несся дух над водами забвенья, Над землёй – подобием листа; Крепла мысль, угадывались звенья Повести – от света до креста.(сожалея)
Но прервался сон мой – вот досада, Никогда воочью не воспрянут Семь цветов, семь нот, семь яблок сада…Аласто́р
(таинственно)
А восьмое – всё соблазн и пряность… Как любить – и не вкусить такое, Если слов сильней, дороже смерти?Машиах
(удивлённо)
Я искал… свободы и покоя.Аластор
(про себя)
Знай же цену пропасти и тверди.(снисходительно)
Бредил ты, и бред твой воплотила Моя воля… Свод ночной возник.Машиах
(тревожно озираясь)
Аластор, зачем нужны светила, Разве мало света и без них?Аластор
(увлекая в бездну)
Прикоснись – как Девы тлеет локон!Машиах
(испуганно)
Кто она?Аластор
(насмешливо)
По имени назвать?(горделиво)
Ты мечтал о существе далёком, Я – твоей мечтой… повелевать!«Скажи, мой дух, не скучно жить на свете….»
Скажи, мой дух, не скучно жить на свете, Тем более всего в одном столетье? Как разглядеть воочью остров синий И руки гончара в микенской глине — Лиловой, допотопной, доамфорной, Познающей огонь и воздух горна. Не так ли, бес, ведь ты глядишь давно Куда захочешь и когда угодно, Так отчего амфорное вино Тебе дороже тайны первородной? Не олух ты, не глух, не слабовидящ, Предпочитая буйства бычьих игрищ И близящийся мрак Девкалионов, Карательный для целых миллионов Мозаик, лабиринтов, гончаров… Не правда ли, им приговор суров, Хоть память глины неуничтожима, Безвестность стиля – золотая жила Для будущих и славных мастеров?«Усну, а и во сне не спится…»
…Тени в пламя сбегут голубое.
И. А.Тень
(бредя по берегу с Учеником)
Усну, а и во сне не спится, Всё – полнолунья б дожидаться. Разбилась жизнь, как черепица, И ни обола – чтоб напиться, И ни сраженья – чтоб не сдаться.Ученик
(с надеждой в голосе)
А помнишь, так же ночь молчала Под аркой золотых ветвей, И Эвридику у причала Ласкал не ветрено Орфей?Тень
(вполне равнодушно)
Не верь, что тени те́ней слышат И что друг друга узнают, В подполье памяти лишь мыши Железо времени жуют. Тебя твоя́ заводит память В тростник, которого уж нет; Искать, задумывать, шаманить — Тебе. Сегодня ты́ поэт.Ученик
(смущенный)
Ты пел – и по морям летело, Смолкал – и души наизнанку!Тень
(вдруг оживившись)
Нет, песня пелась как хотела Затем, что добивалась тела, Как голытьбы – игра в орлянку!Ученик
(смущаясь еще сильнее)
Всё любишь?Тень
(усмехнувшись, с намёком)
Так не сводят с нею, А то сольёмся вместе – и…(отворачиваясь)
Прости, с рассветом я бледнею. Прости.«Мы всё не обретём никак земли своей…»
Мы всё не обретём никак земли своей, А небеса темны, как на порядок ниже, И сколько ни кружи, ни бодрствуй, ни совей, Но падаешь с небес, чтоб возвратиться к ним же. А на земле зима, дороги замело, И Пенелопа ткёт – и всё бела основа. Пространство велико иль время так мало, Но распускать с канвы – как бредить, слово в слово.Хорив
Глас огненный – ни облика, ни лика — Одной горы пылающая пика И облако, воздетое над ней. Притих народ – от мала до велика, И патриарх, на посох, как калика, Припав, внимает грохоту камней — Небесных слов. И эха бьют в скрижали, Пока внизу во мраке стонут дали.Камень
Шумят века, поют ветра. И завтра будет, что вчера. И Баальбек возводит Каин В надежде скрыться от тоски. И стены башен высоки, Но давит неотступный камень. Он, даже вырвавшись из рук И воплотившись в дальний звук, Вернётся камнем преткновенья. Настигнут камушком своим, Не знает мир, что делать с ним, И отсылает в поколенья. Покуда камню стать Петром, Куются молнии, и гром Гремит. И суша погрузилась В пучины вод. И в гневе волн То рычит лев, то мычит вол, Но в безднах не ночует милость. Покуда камню лечь углом В единый храм, в надмирный дом, Цари младенцев истребляют. Текут народы, как пески, И в Мёртвом море рыбаки Всё так же сети расставляют. И снится камню страшный сон, Что не в пустыне брошен он, А в вечном пекле – голосящим! Вот подрастёт, вот в ум взойдёт, И мы под ним не свой исход, А безысходный гнёт обрящем.Зимний путь
Не по нитке – по нити светящейся, с миру Собирается веры пучок. И несут Издалёка волхвы в знак смирения – смирну, Ладан – в лад и из золота чистый сосуд. Это сон, это солнце восстало средь ночи! И в глубокой пещере светло, как в раю. И ведёт мимо падей и волчьих урочищ Зимний путь, не подвластный уму и вранью.«Сегодня облака – седые, как снега…»
Сегодня облака – седые, как снега, Когда их наметёт сыпучими холмами. И свет издалека, и жизнь издалека Сияют, будто сны, покинутые нами. А завтра – синий лёд и ветер запоёт О звёздах и листве, что были золотыми, А может, и о нас, не отводивших глаз, Умевших тосковать и любоваться ими. И мы приснимся вам, не верящим словам, — Как звёзды, что горят, хотя давно остыли, Как одиноких дум плывущий в небе дым, Как золото листвы в слюде дорожной пыли.Анатолий Голушко «Солнечный вечер над сонной рекой». Масло, холст. 40 х 75, 2014.
Олеся Матяш «Море». Масло, холст, 40 х 50, 2014.
«Где замысел воли утрачен…»
Где замысел воли утрачен И свет не воздался сторицей, Кочует кораблик удачи По тёмным морям небылицей. Кто замкнут в пространстве – отведал Ковчежной закупорки мыслей: Как тонут в беспамятствах бреда, В напрасных томлениях киснут. На стенку волна налезает, И нет в целом мире причала, Лишь сердце наверное знает: Ничто не начнётся сначала, И срок подойдёт захлебнуться Спокойствием… Но не затем ли И муки, чтоб к ним не вернуться, И сны, чтоб отыскивать земли?Суламита
1
Если ревностно ухо к напеву, Зренье к чистому образу склонно, Полюбуйся на юную деву Средь цветущих садов Соломона. Оглянись, оглянись, Суламита, Белой лилией кудри укрась. В восхищении царская свита: Столько неги у солнца украсть! Тень сбежит, и прохлада провиснет. Теплотой отягчённой завертит. Постигая премудрости жизни, Мы вдвоём позабудем о смерти.2
Ночь дохнула прохладно и сыро. Не вошёл, лишь взглянул свысока, Как с перстов моих капало миро На хитон и на ручки замка. Я забылась, я громко стенала, А в ответ – океан тишины. Стражи сняли с меня покрывало, Стерегущие стены и сны. Если б братом он был, чтоб могла я Целовать на виду у людей! Только ревность – сестра моя злая — Ближе милого, стражей лютей.«Цветёт сирень, как девушка, упруга…»
Строкой отдельной всякий стебелёк.
Быть может, мир – такой полувенок? ……………………………………… Аграфа Цветёт сирень, как девушка, упруга. Скользит ручей пружинистой змеёй. Тугую стернь взрывает лемех плуга. Небесный пласт срастается с землёй. Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда, Но пласт вверх дном – чернеет борозда. Навстречу – листья мать-и-мачех луга. …………………………………………… Цветёт сирень, как девушка, упруга. Ты ищешь пять случайных лепестков. Без них весь сад – скопленье пустяков, Одних кистей затверженная фуга. Букет от глаз не в силах скрыть испуга: Вдруг счастья нет и шутка – день шестой? Скользит ручей пружинистой змеёй. Скользит ручей пружинистой змеёй. Тебе давно недоставало друга. Кто знает мира древнего устой? Глубинный камень, что всему натуга. Есть ключ и омут. Между ними – мрак. Сквозь мрак и холод всходит жизни злак. Тугую стернь взрывает лемех плуга. Тугую стернь взрывает лемех плуга. Суровый муж в работе изнемог. Не вырваться из замкнутого круга, Но бережёт и дом, и пашню Бог. Журчит вода. Выводит трель пичуга. Прохладен дол с вечернею зарёй. Небесный пласт срастается с землёй. Небесный пласт срастается с землёй От борозды – до свежего погоста. И человек в разладе сам с собой, Где богу – и предвидимо, и просто. Отходит мира ветхая короста. Восходит Вифлеемская звезда. Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда. Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда. И мальчик в храме подхлестнул года. Изумлены ходящие пред Яхве: Чист голос, как текучая вода! Полезному не сделает вреда, А вредное – смоковницей зачахнет. Но пласт вверх дном – чернеет борозда. Но пласт вверх дном – чернеет борозда. И хлеб, и воля достаются туго. В нас суть зерна: дичаем без труда, Когда течём по жизни, как вода, Поём, как беззаботная пичуга. Лежат пласты – прошедшие года. Навстречу – листья мать-и-мачех луга. Навстречу – листья мать-и-мачех луга: Потвёрже – к небу, понежней – к земле. Вот мера трав. И средство от недуга. Прохладный свет на сумрачном тепле. Поверь, природа помнит дальше нас. Срастается с землёй небесный пласт. Цветёт сирень, как девушка, упруга.Бегство
Всё южнее, всё дальше в пески, Одинокий, везу я младенца. От людской бесконечной тоски Никуда мне, верблюду, не деться. Как выносливый древний ковчег В волн барханах барахтался с Ноем, Я – с наставником. Сам – и ночлег, И надежда измученным зноем. «Эти волны залива – обман, Занесённый сюда из Мадраса…» — Так шептали разбойники нам, Оглушённые совести гласом. На младенца взирали без сил, И молений колодец был выпит. Вот тогда влажный дух возвестил: Спасены! Перед вами – Египет.«Взглянул на звёздную пургу….»
Взглянул на звёздную пургу, Шепнул: не всё же ей висеть. Застыла выпь на берегу, Набилась зелень в сеть. Был тьмы над светом перевес, А Он закинул и поймал Таких любовников небес, Что Сам казался мал. Зато велик – не донести! — Кедровый крест, чтоб всех спасти.Триптих времён
1
Над Лысой горою – сияющий день, И надо улыбкой плеснуть напоследок. Ещё мне меж рёбер копьё не продел Язычник, как Рему Ромул, – его предок. Рассеянны мысли, что звёзды в окне. Я воду мог настом держащим представить, В горячей пустыни бедовом огне К холодной змее не испытывал зависть. И чем бы любовь мою не нарекли: Отъявленным сном, захолустным кочевьем — Её завещаю собратьям земли, Восторга и страха единым качелям!2
О Вифлеем, по горло мир в крови И нет звезды, с какой свершились роды. История божественной любви — Ничто без человеческой свободы. Век на исходе, время терпит крах — Нет будущего, прошлого тем паче. Огогиимагогикарабах! Свобода без любви и зло во плаче. Не бездна рвётся – Провиденья нить, Фагота грубость к нежности кларнета. Как будто с кровью кровь соединить Ты вышел на заре из Назарета!3
Явление врасплох, что – истину узнать? Иконы лгут, как зеркала кривые: Ни рубищ не сыскать, ни вретищ – будто знак, Что саддукеи днесь не гнули выи. Об имени истца не сведать никому. Признала бы трава, целуя ноги, Иль лодка рыбаря, осевши на корму, Хотя войти в неё случалось многим. Бессмысленной толпе не выпадет черёд, Тем более – избраннику-народу. Которое плечо голубка предпочтёт, Когда огнём стихов заменят воду?Поёт мне ветер
О люди. Большей частью, бестолковы И мечутся, не зная как им быть, иль Привычно лгут. О, человеки, кто вы? Ужель взаправду создал вас любитель. Не тщусь за вами. В бабки не играю. Поёт мне ветер, родственник самума, Что есть трава, есть камни и по краю Есть тишина – губительница шума. И что как человек я умираю, А как поэт… давно не человек.Раскрытая страница
Душный век, бездушный – следом. В келье мне мирской не спится. Между вымыслом и бредом — Ждёт раскрытая страница. Тень блуждает по долинам, Рой светильников над нею И средь них, в подире длинном, Ходит, чьих волос бледнее Снег в горах, а взора пламень Ярче солнц страды палящей! И из уст о горный камень Высекает слог разящий. Так внимай, белее снега, Даже если пал в пустыне. – Я и Альфа, и Омега, Мёртвым был и жив доныне!Антитеза
Печальная дорога в Вифлеем. Последнее пристанище Рахили — Руины Рамы. Камни в блёстках пыли И беженцы в плену земных проблем. Гудит земля, пылает солнца глаз. Идут волы, жена о детях плачет. Всё те же мы и новый день не начат, — Воскресший мальчик, что тебе до нас? ……………………………………… Успение. И надобно успеть Тянуть улов и рассуждать непраздно, Покуда веры не скудеет сеть, Раскинутая куполообразно. И вновь латают сети рыбаки У моря ль Галилейского, иного ль, — Но как же изумленья велики, Когда даётся не на смерть и вдоволь!«А только и надобно – взять и окститься…»
А только и надобно – взять и окститься, Поменьше постить и побольше поститься, Умную молитву держать перед сном И верить: Отец упредит об ином. И если на муки пошлёт, как Иова, Чтоб ангела тьмы посрамить, то ни слова Ему в возраженье не до́лжно иметь: Даётся победа – идущим на смерть. Стоящим за правду она, не за ложь, Даётся? Обманом себя не тревожь, Что всё, что погибло, воскреснет и снова На пастбище – тучное стадо Иова, И дети, и внуки здоровы, и он, Заботой и радостью их окружён, Возносит молитву за корм, за ягненье, А лютые муки – лишь сон, наважденье…«Какой по счёту движется волна?…»
Какой по счёту движется волна? Кто ж различает, кто считает волны. Опять шумит гражданская война, Кто ж разжигает, кто вздымает войны? Вновь ангел бьёт крылами о броню, Как мотылёк ночной о стёкла в доме. И самолёт, как ангел, о стерню Не в детском разбивается альбоме. И я не сплю. И это не во сне Грохочут мысли, как ракет разрывы… И лишь ночная бабочка в огне[4] Напомнит мне, что мы с тобою живы И смерти нет. Ведь к мальчику в крови Она пришла, чтоб отступить и сдаться! О, Боже правый! Этих – отрезви, Кривляющихся в лапах святотатца.«Наполнен мир сияньем и тоской…»
Наполнен мир сияньем и тоской И пальцами лучей тенистость лепит, Едины в нём кладбищенский покой И молодой листвы задорный лепет. Лишь слова жрец, как древний иудей, Пытает камни слов – звучать им нечем. Ну как, век коротая средь людей, Не сознавать, что слишком человечен И свет в листве, и шорох от костра?.. Оставь тщету! Тогда поверить смог бы У дерева бессмертья – в тень креста, У дерева познанья – в поиск смоквы.Олеся Матяш «Путь в храм». Масло, холст, 50 х 40, 2012.
Татьяна Ефимова «Мадонна с кистью винограда». Вышивка крестом, канва «Аида», нитки «Мулине», 49 х 34, 2004.
Рождение таинства
Черновую кровь фантасмагорий Ночь пыталась – не заговорила. Винограда кисть, как снег Маджоре, По письму парсунному парила. Молний кривь иль византийства ересь В папской зале витражи корёжит? Но Мадонны утреннюю прелесть Будто привкус каперсов тревожит. В час, когда дрова забудут плакать, В жадности признается им пламя, Виноградин претворённых мякоть Ты припомнишь тихими губами.«Опять растрезвонило эхо листвы…»
Опять растрезвонило эхо листвы В посаде прибрежном и птичьем, Что юному дню не сносить головы С его простодушным величьем. На что уж предтеча был скрытен и горд, А чёрным клинком обезглавлен. Я помню багровую накипь аорт, Питавшую повесть о Савле.«Когда и в будущем одна печаль руин….»
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
И. Б. Когда и в будущем одна печаль руин, О, как во сне шепчу я жизни имя! И губы тянутся к трилистникам терцин, Воркуют голуби, как на карнизах в Риме. На форум дня стремятся лепестки, Воркуют голуби, и помогаю им я. В календы крошками кормила их с руки, Смеясь, календул городских подруга. И на колени опускались голубки, На платье жёлтое, не ведая испуга. Что миг? Что вечность? Дымная вражда. О, если б выпасть из её пустого круга! Брать хлеб доверия, ценить тепло гнезда…Ватикан
Твой каждый камень дьявольски красив, Бог-Ватикан! Свой каменный массив Богам и смертным ты явил, как вызов! Мы на твоих ладонях площадей Похожи на испуганных детей, Блуждающих средь арок, стен, карнизов… На площади пригрезится ли мне Понтифика усталый взгляд в окне Библиотеки папской, или это Лишь преломлённый отсвет в витражах Иль блеск на алебардах-бердышах Охранного гвардейского дуэта… А уходя, спиною ощутив Органной мессы сладостный мотив, На мост Святого Ангела ступаем И, как во сне, границу двух миров Пересекаем, глядя в Тибр, как в ров, Где мрак тюремных стен неисчерпаем…«Не ливанский елей…»
Не ливанский елей И не ладан коринфских нагорий, А родных тополей Распростёрлась весенняя горечь. Будто время горчит, И остаток, оплывший на срезе, Весь – подобье свечи За любимые выси и веси. Что же сини молчат — Распахнувший был молод и весел! Что ж струится печаль, Будто Сити и Роси кто бросил… Груды прутьев, земля И ледок, пережжённый как сахар. Лишь горчат тополя, И садовник не ведает страха.Возвращение Казанской
Были вбиты крюки и один – прямо в сердце печальное Девы, Два других – в облака, и ещё один – в руку, подъятую строго. Чтоб держать стеллажи с документами мёртвых. О, где вы, Прежде жившие, память хранившие и распинавшие Бога? Я один из вас, люди, я помню, как плакали фрески, оттаяв, Как снимали коробки и доски, из стен вынимали крюки. Как металась под куполом тёмная и леденящая стая, И под мартовской резью я долго страдал от звенящей тоски…«Он суетился, напрягался, жил…»
Он суетился, напрягался, жил — И вот лежит. И неподвижность эта Покойных черт и вытянутых жил Противоречит всем стремленьям света. А луч-сосудик тянется к лицу, Столбцом пылинок пойманных играя. Не так ли вот влечёт к сияньям рая И духа невесомую пыльцу? Померкнет луч – затеплится лампадка, Домашний оживёт иконостас… А если тот, чья так тиха повадка, Лишь спит, живее всех живых из нас?Инок
В сумерках по хляби шёл, по полю, Поднял взор – и не нашёл колодца. Вдруг припомнил: не за труд и волю — За смиренье благодать даётся. Вот, решил от братьев удалиться, Да воды, больные, захотели. Гнал себя: позволил простудиться, Проще быть внимательным – в метели. Стал. Молился молча, неторопко, Пред Всевышним наша доля – смердья. И сквозь вьюгу проступила тропка — Нет греха, что больше милосердья! Весь иззяб, ища лесную рамень, Отыскал застывшую колоду: Или думал, что во всём исправен? — Всё корил, зачерпывая воду.«Если память лишь тлен, если жизнь лишь сон…»
Если память лишь тлен, если жизнь лишь сон - Что останется, что будет душу звать? Золотой Керулен, голубой Онон? Или Волга весной станет лёд ломать… Сказки таинств лесных, быль прямых степей — Что пригрезится, что будет душу греть? Вылетал богатур, мощный Челубей. Выезжал Пересвет – инок или кметь? Только ветры поют «степь да степь кругом». Новый век. Новый труд. Нужен вновь Святой, Чтоб единой судьбы не разъять огнём, Чтоб единой земли не разлить водой.«С верой в землю жить… А вот без веры…»
С верой в землю жить… А вот без веры Проживи, не сникнув, не предав, Отметая прошлого химеры, Никому не делая вреда… Жаль, что не рождён для службы царской, — Веру в землю мог бы заслужить. Только мир – охвачен свистопляской, Чем в нём, кроме слова, дорожить?И при слове «Россия»…
И при слове «Россия» – соборы и церкви, селенья, снега и снега, Красота неземная, молочные реки, кисельные их берега. И сосульки на Пасху – вкуснее на всём белом свете нигде не найти. И блаженство – у Бога за пазухой или в широкой Господней горсти. Это Русская Правда. Превыше законов и прав, справедливей свобод. Сердобольный – рубаху отдаст, даже если последняя, русский народ. Но… при слове «Россия» до костного зуда, до свиста в гульбе и бегах Погребают родимой державы обломки, зияют поля в овсюгах.Владимир Набатов «Россия». Масло, холст, 50 х 35, 2001.
Алевтина Зиновьева «Навстречу свету». Акварель, бумага, 21 х 30, 2014.
Сошествие во ад
Рухнули времён пустые вежды. – Кто ты? Дух? Ты есть на самом деле? До твоей дотронуться одежды Души б тоже многие хотели! – Вы ж свободны, – улыбнулся кротко, — Видите, мой свет сродни прибою… И узрели: в млечных волнах – лодка И бесстрашный всех зовёт с собою. – Боже, как добраться? Всюду пламень, Всюду пропасть света между нами! – Слово тонет, если мёртвый камень, Искреннее – держит над волнами. Не страшитесь. Если слово ёкать Вдруг начнёт, вы тяжесть победите! Даже тот, с креста, в крови по локоть, А шагнул ко мне. И вы идите.Реквием
Припомнят только близкие. И те, Припомнив, позабудут в суете, И строчки на желтеющем листе Повыцветут и сгинут в старом хламе. И будет жизнь чужая, как вода, Струиться и стремиться в никуда. Сердечные наступят холода, И станет неуютно даже в храме. И вот тогда… всех мёртвых и живых Поднимут трубы – громче полевых Орудий! Время, круче роковых- Сороковых, застигнет – как навеки. И ужасом повеет, и огнём — И души, будто свитки, будут в нём Корёжиться. И рваный окоём Окрасит кровью все моря и реки. Те времена, кто живы, проклянут. Всех распинавших – схватят и распнут. Лукавых – в три погибели согнут, А гордецов возвысят до прислуги. Богатых щедро наградят тряпьём, А властных станут прободать копьём, Насильников – закапывать живьём… И воплями наполнятся округи.«Расточая по каплям моря…»
Расточая по каплям моря, Выбирает ли дождь где упасть? Шепчет он, ни о чём не моля, Даже если б молитва сбылась. Это время текло наяву По гремящему жёлобу жалоб, Это в каждой былинке – живу! Но и в каждом комарике – жало. Да откуда ж на свет, как на тень, И повывелись эти уродцы? О, земля, твою жадную стернь Лишь питали печалей колодцы. Но пространства пузырь – альвеолой Вдруг расширился, чтоб не укрыться Стало в этой омытости голой, В эту временность не водвориться; Чтоб, земли под ногами не чуя, Не ища оправданий ещё, Знал: в свободном пространстве лечу я — Упоительно небом прощён.Примечания
Голушко Анатолий Николаевич (1963) живёт в д. Могилицы Ивацевичского района Брестской области Белоруссии. Получил компрессионный перелом позвоночника. Рисует, зажав зубами ручку, карандаш, кисть, освоил живопись маслом. Член международной ассоциации «Художники, пишущие ртом и ногой». Персональные выставки проходили в Белозёрске, Берёзе, Минске, работы выставлялись в Бресте и др. городах Белоруссии. В Ивацевичском историко-краеведческом музее находится постоянная экспозиция его картин. Анатолий пишет стихи, эссе, рассказы. В 2013 г. получил диплом Международного фестиваля творчества инвалидов «Вместе мы можем больше» и был принят в СП Белоруссии.
Ефимова Татьяна Юрьевна (1967) родилась в Кургане с тяжёлой формой ДЦП. Известная вышивальщица картин, которые выставляются в Курганском областном краеведческом музее. Состоялось пять персональных выставок, было присвоено звание «Мастер – золотые руки». Её работы скрупулёзны и ярки, дома у мастерицы их более 200, многие она подарила. Вышивка Татьяны Ефимовой «Мадонна с кистью винограда» осуществлена по картине французского художника 17-го века Пьера Миньяра «Дева с виноградом».
Зиновьева Алевтина Владимировна (1975) родилась в Заволжске Ивановской области, живёт во Владимире. Диагноз ДЦП был поставлен с рождения. В 14 лет отказали руки, и тогда Аля стала рисовать ногой. Её работы находятся в фондах Музея-центра «Преодоление» им. Н. А. Островского, с 2007 г. она стала одной из участниц его постоянной экспозиции. Соискатель (2000) и дипломант (2012) Международной премии «Филантроп», обладатель премии и Золотой медали им. Н. А. Островского «За стойкость духа и успехи в изобразительном искусстве» (2007). Неоднократный участник совместных и персональных экспозиций и выставок в Москве, Владимире, Заволжске. Пишет стихи, акварели, графику (гелевой ручкой), занимается книжной графикой, издаёт книги.
Кокорин Константин Юрьевич (1986) живёт в Миассе Челябинской области. Тяжёлая форма ДЦП. Рисует акварели с помощью самодельных «держалок» для кисточек. Работа «Волшебный конь» заняла первое место на международной выставке «ЭквиФорум-2011» в Москве. Лауреат премии им. В. П. Поляничко. Работы выставлялись в Миассе, Ростове-на-Дону, Владимире, а также в Испании и США. Некоторые из них находятся в частных коллекциях Нью-Йорка, Москвы, Челябинска. В России и США выходили в свет открытки с репродукциями картин К. Кокорина.
Курочкина Светлана Алексеевна (1973) живёт в Арзамасе Нижегородской области. Тяжёлая форма ДЦП. Рисует акварели, вышивает картины гладью, пишет стихи и рассказы. Первая выставка (1994) принесла ощущение праздника и победы над своим непослушным телом. «Этой маленькой девушке в коляске подвластны все краски мира, сердец и душ. – Заметил директор выставочного зала. – Её дрожащее на ветру дерево – живое, а цветы – пахнут свежестью». В 2001 году С. Курочкина стала дипломантом фестиваля «Серебряный дождь».
Матяш Олеся Николаевна (1984) родилась и живёт в Свободном Амурской области. В 12 лет, попав в аварию, лишилась обеих рук. Протезы не заменили руки, и Олеся стала развивать ноги, даже картошку чистить ими и… рисовать, т. к. очень любила это занятие. Окончила художественную школу и художественно-графический факультет педуниверситета в Хабаровске и затем на общих основаниях получила там же второе высшее образование по специальности психолог. Акварели и работы маслом Олеси Матяш профессиональны, спокойны и колоритны. Лауреат Международной премии «Филантроп» (2006). Её работы участвовали в выставках в Свободном и Хабаровске, а также в кн. Лихтенштейн.
Набатов Владимир Павлович (1956) живёт в пос. Молочное Вологодской области. Диагноз – ДЦП. С 1975 по 1984 гг. учился на отделении станковой живописи и графики Московского заочного народного университета искусств имени Н. К. Крупской. Преподаватели и не подозревали, что учебные задания студент Набатов выполняет, держа кисть зубами. Участник зональной выставки «Русский Север» (2004), выставок в Кирове, Нижнем Новгороде, Твери, Великом Новгороде, Москве, двух персональных выставок: в фирме «Мезон» (2002) и в филиале Вологодской областной картинной галереи (2011). Некоторые работы В. Набатова хранятся в частных собраниях в России и за рубежом. Лауреат Международной премии «Филантроп» (2014).
Никитина Полина Владиславовна (1982) живёт в Железногорске Красноярского края. ДЦП. С 2000 г. в течение пяти лет занималась по индивидуальной программе Красноярского художественного училища им. В. И. Сурикова. Её работы выставлялись в Германии (Дюссельдорф, 1995), фотокопии работ – в США (Мэривилл, 2006, 2010). Дважды (2000 и 2014) становилась дипломантом Международной премии «Филантроп». Обладатель бронзовой медали ЮНЕСКО им. Пабло Пикассо (2000). Пишет маслом, пастелью, акварелью. Художник и модератор сайта «Грани преодоления», пишет стихи, любит верховую езду и путешествия.
Смирнов Николай Васильевич (1950) родился в Мышкинском районе Ярославской области, живёт в Мышкине. В 1975 г. окончил очно Литературный институт им. А. М. Горького. В 1993 г. принят в Союза российских писателей. Стихи публиковались в журналах «Юность», «Волга», в альманахе «Поэзия» издательства «Молодая гвардия», в газете «Труд», в ЛГ «Очарованный странник», в журнале «День и Ночь», в антологии «Лёд и пламень», в региональных изданиях. Автор четырёх поэтических сборников, а также нескольких книг прозы. Лауреат премий: журнала «Юность» среди молодых авторов(1974), Ярославской областной им. Л. Н. Трефолева, премии им. Н. С. Лескова ЛГ «Очарованный странник». Работал в СМИ, на областном радио, научным сотрудником в музее-заповеднике Н. А. Некрасова «Карабиха». В 60 лет получил тяжелейшую травму позвоночника и вынужден бороться за жизнь, спасаясь творчеством.
Примечания
1
Это не перевод стихотворения «Осенний день», а вариация на… когда время действия сдвинулось, просьба о двух дополнительных тёплых днях исполнена и впереди – только осень.
(обратно)2
А. Фет: «Ты помнишь, что было тогда…»
(обратно)3
А. Блок: «Помните день безотрадный и серый…» (1899)
(обратно)4
Навеяно названием сборника К. Васильева «Ночная бабочка в огне».
(обратно)
Комментарии к книге «Как весть о том…», Леонид Николаевич Советников
Всего 0 комментариев