Игорь Павлов Вифлеемский младенец
© Павлов И., 2016
* * *
У врат Вифлеема легионер[1] стоял на посту. Он был воин Рима – великой империи[2] в пору ту. Суров, весь в доспехах и меч на боку. Стоит неподвижно, подобно ему Лишь статуя Цезаря[3], в бронзе отлита. Он держит копьё. Он бесстрашен – защита Владычества Рима и сила его. Готов убивать – страха нет для него. Приказ – и меч воин уже обнажил, Копьём путь любому тотчас преградил. Но жизнь в этот день в граде мирно текла. Смех, крики торговцев, нет страха и зла В простых этих людях, что мимо идут, Несут свой товар, улыбаются, жмут Руки друг другу, целуют детей… «Устал это видеть! Мне бы в бой поскорей! – Презрительный взгляд легионера говорил. – Что мне до всех вас, никогда не хитрил, Трудом я не жил, брал всё силой я сам. Победа в бою – грабь потом, и ведь нам, Воинам Рима, весь мир покорился. Лучше мне воевать… Боем я б насладился… Видеть римское войско и смерть всех врагов! Это радует взгляд! Я – Легионер! Я таков! Стрелы, копья, мечи – в них я радость нашёл. Бог войны и сверкающий римский орёл – Всё, чему поклоняюсь уж много я лет. Всё, что надо мне в жизни, и Цезарь монет Нам за взятые города с лихвою платил. В этом счастье моё. В этом мире я жил!» Думал Воин наш так, стоя на часах У ворот Вифлеема, и даже в полях, Окружающих город, он не зрел красоты. Масленичные рощи… а лилий цветы Поле всё белизною покрыло. Поле было пред ним – красотою всё жило. Всяк прохожий у поля, замедляя свой шаг, Клумбой лилий любуясь, восхищён был, и так День за днём на посту Легионер проводил. Вид счастливых людей его просто сердил. «Эти люди… Просто убоги… и жалки… Мне бы стимул[4] для них! Да хватило бы палки, Чтобы их разогнать, их восторг прекратить… Что прекрасно в цветах? Ради этого жить?!» И презренно взглянув, Воин начал мечтать И в мечтах своих дерзких себя представлять В раскалённой и знойной пустыне – в походе. Легион шёл вперёд… Хлеб, вода на исходе… Жажда, пот… и вот буря в пустыне… Но нет мысли: назад, есть приказ, и отныне – Умереть или цели похода достичь! Вот прекрасный сюжет! Эту радость постичь Может только храбрец, силы долгом питая. «Стоит жизнь так прожить!» – думал Воин, мечтая. В это время средь лилий дети играли, Их движенья и смех радость в мир излучали. Все с улыбкой смотрели на детские игры. «Вы дивитесь чему? Вот если бы тигры На арену ворвались и в схватку вступили. Гладиатор[5] иль зверь? Кто сильнее, решили! Вот прекрасный сюжет! Радость схватки узнать Может только боец. Вам того не понять! – Думал Римлянин, усмехаясь надменно. – Эти люди ничтожны. Ждёт их смерть непременно… Их легко победить и сделать рабами. Рим навек покорил их. Понимают ведь сами…» От детей свои мысли и взгляд отрывая, Воин вспомнил войну, что прошёл убивая… Но однажды, стоя на посту у ворот, Легионер увидел ребёнка, а тот Прибежал поиграть на то поле, как все. «Двух-трёх лет мальчуган, – он отметил себе. – Робок, хрупок, да и очень бедно одет: Лишь овечьей шкуркой прикрыт, и сандалий вот нет… Но клянусь я мечом – не такой он, как все! Да! Движенья его – вот что нравится мне!» Думал Воин и взглядом за ребёнком следил. Тот бежал, иль точнее – по кончикам трав он скользил. «Восхищенье моё! Что за бег иль полёт над травой?!» Воин был изумлён. Подожди-ка, постой… Чем же это дитя забавляется там? Он свой бег прекратил… Подошёл вот к цветам… Там пчела, вся нагружена пылью цветочной, Нет уж сил ей взлететь… И ужалит уж точно… Мальчик руку к пчеле протянул… её взял… Но!.. Не жалит пчела?! Тот с цветка её снял И, держа между пальчиками, он к стене побежал. Там в расщелине улей. Пчёлку в улей отдал?! Этот мальчик глупец! Пчёлам он помогает! То не делал никто! Так никто не играет! Пчёлы сами могут спокойно трудиться, Но облегчить их труд мальчик смог умудриться! Пчёлы могут ужалить внезапно и больно! Но ребёнку сдались?! Так охотно довольно… Так вот мыслил наш Воин, точнее терзался. Что же будет с ребёнком, вопросом задался, Когда станет он взрослым? Он готов воевать? Или будет врагу, как пчеле помогать?! До заката ребёнок пчёл в улей носил, И никто в него жало своё не вонзил. Улей лишь замолкал, пчелу принимая, И гудел в благодарность, дитя провожая. Воин был потрясён, удивлён и расстроен, А ребёнок был весел, улыбался, доволен. Вспомнил Воин тогда предсказание одно. Иудейский пророк: «Миру будет дано Тысяча лет без войны, без сражений и боли… Станут жить все в любви, в доброте – лучшей доли Удостоится мир и народы поймут: Все мы братья друг другу! Злоба, распри уйдут. Люди станут друг другу во всём помогать». Как вот этот мальчишка, всех вокруг ублажать. Мысль последняя в Воина ужас вселила. «Жить тогда смысла нет! Вот мой меч – это сила! Только ей поклоняться в жизни могу! Сохранить всё как есть, как смогу – помогу…» Легионер сжал рукоять меча своего. Всё решил для себя – мира нет для него. Он, как прежде, готов воевать и убить, Города штурмом брать – не готов он любить Тех людей, Рим которых теперь покорил. «Нет тут братьев вокруг. Сброд, рабы… Удивил Ты меня, иудейский пророк. Никогда не приму В мире жить с тем, кто слаб. Покорять самому Я готов вас стократ, и войне быть всегда – Знай, мечтатель любви, а добро иногда Где-то в мыслях, в мечтах только тешит тебя. В жизни всё ведь не так – понял я для себя». А ребёнок средь лилий на поле играл. Тут вдруг тучи нависли – ливень всех разогнал. Только этот мальчишка, находясь под дождём, Стебли лилий сгибая, защищал их бутон… Все цветы наклонил и прижал их к земле. Ветер их не сломает, капли бьют по листве. «Он безумец и глуп! – Воин наш рассмеялся. – Стебли он поломал, кто бы здесь сомневался!» Ветер стих. Нет дождя. Солнце вновь засияло. Мальчик сразу к цветам – и лицо просияло, Когда он, стебель лилии легко выпрямляя… Вдруг раскрылся бутон, белизною сияя! Все цветы на том поле ребёнок поднял. Он их спас, красоту сохранил – луг сиял! Легионер удивлён… возмущён ещё боле: «Стеблей сломанных нет?! Да уж коли Мальчишка и цветы от дождя защищает, Вид растоптанной лилии, похоже, его удручает? Не готов он к потерям, не готов терять красоту… Кем он вырастет? Станет ли воином? Я не пойму… Если будет война… и приказ убивать! Поджечь дом, что с детьми… Что тогда? Целовать Их он станет?! Защищая, спасать от огня?! Да! Пророчество сбудется, если все, как вот это дитя, Будут всем помогать, всех жалеть, потакать… Никого не неволить, всем делиться и всё раздавать… Власть, богатство и сила тогда – не важны! Копьё, меч, легион тогда – не нужны!» Легионер, так мечтавший о войнах и славе, Стал ненавидеть ребёнка, и он теперь вправе Игры мальчика тотчас прекратить, Строго окрикнуть, копьём пригрозить. Мальчик смутился, потом улыбнулся… «Что за ребёнок?.. – Воин тут чертыхнулся – Страха в нём нет. Он меня не боится! Может жестоко дитя поплатиться За свои игры, меня раздражая… Ход моих мыслей всегда разрушая». Так мыслил Воин, сердце злобой питая. Он ненавидел дитя, пока ведь не зная, Что завтра ребёнок придёт на помощь ему. Позволить такое Воин не мог до сих пор никому! Но это случилось в его жизни тогда, И день тот отныне он вспоминает всегда. А дело было так: стоял очень жаркий день, Легионер на посту у ворот, и ему бы вот в тень Перейти, от палящего солнца укрыться. Но Он – воин Рима! Собою гордится. Привыкший к палящему солнцу пустынь, Он пост не покинет. Готов он один Весь день отстоять… «Что мне солнце и зной… Я силён и вынослив… и мне на покой Идти ещё рано… Готов к испытаниям и ратным трудам». Так Воин решил… Убеждал себя сам, Что сможет он зной в этот день претерпеть. Страдал он ужасно… От жара мутнеть В глазах стало вдруг… Рассудок терялся… Но он непреклонен – на посту оставался! «Вот если бы мне… – он думал, страдая, – Воды бы испить…» Лишь об этом мечтая, Он мысленно пить всё просил и просил… «Глоток бы воды…» – он в мечтах всё твердил… Но пост – не покинет! Слов просьбы – не скажет! Он слабость свою никому не покажет! Но что это? Ребёнок к нему подошёл. «От пчёл он устал? Что во мне он нашёл?» Вопрос за вопросом себе Воин задал. Ребёнок смотрел на него и как будто внимал Все мысли его, жажду тела испить… Воды хоть глоток и желание жить! «Что смотришь, мальчишка? Ушёл бы ты прочь!» Подумал тут Воин, а мальчик помочь Решил в этот миг и бежит за водой. Потом возвращается… «Шёл бы домой… Там играл бы… Меня не сердил…» Взгляд Воина сам за себя говорил. А мальчик ручонки чашей сомкнул. Вода в них была… Он её протянул… И, как бы улыбкой её освящая, Испить эту чашу воды предлагая… Без слов Легионер понял ребёнка тогда. Но гордость, гордыня она, как всегда, Заставила Воина чашу ребёнка не брать. «Нужды в милосердии нет! Руки убрать, Негодный мальчишка…» – Воин копьём погрозил, И в эту минуту свет солнца его поразил… В глазах потемнело… Зной плоть истомил… «Сейчас упаду… Нет больше уж сил…» Легионер ужаснулся… «А смерть так близка…» В голове всё пылало, стучало, где-то там, у виска… Ребёнок на цыпочки тогда приподнялся, Тянул ручки вверх… Воину он улыбался… «Так легче испить тебе чашу мою. Оставь хоть на время гордыню свою». Лик ребёнка, его глаза за него говорили… Воин бросил на землю копьё… Руки схватили Дитя и подняли к лицу… Жадно воду он пил, Плоть и кровь ей питая. А потом отпустил Он ребёнка, а тот, убегая, ему улыбнулся, И от этой улыбки Воин сразу очнулся. Быстро поднял копьё… Все страданья прошли… «Что за воду я пил? Эти несколько капель – спасли! Будто в чистый, прохладный источник меня опустили! Блаженная свежесть в теле моём – все мышцы ожили! Готов я, как прежде, стоять на посту и службу нести… Но что это было? Какой-то ребёнок мне смог поднести Чудесный напиток! Меня не страшась… Он мне же – помог! Он от зноя же – спас! Зачем это сделал? Ведь он же не мог Знать о том, что страдал я, рассудок теряя… Наверно, он глуп? Он ведь, просто играя, Помогает пчёлам, цветам, а теперь вот и мне… Благодарность ему?! Я признаюсь себе – Он её заслужил! Но он даже не знает, Что мне помогал… Его всё забавляет… Везде нос свой суёт… В играх он лишь играет… Благодарность не ждёт… Слов таких он не знает… Просто он так живёт… Мне не стоит унижаться За глоток той воды… Лучше строгим остаться!» Так решил Легионер, на ребёнка взглянул, как и прежде. Он опять ненавидел, благодарность отвергнул в надежде, Что ребёнок не ведает, что, играя, творит. Так, себя успокоив, Воин стал вновь сердит. В этот час из ворот городских выходит Вольтигий. Он – центурион[6] легиона, а по нраву он – дикий! «Да! Позор был бы мне! – Воин со страхом подумал. – Приди раньше Вольтигий… Чтобы он тогда думал, Увидев на посту меня с ребёнком на руках… Гнев его передать не готов я в словах! А затея ребёнка с водой – для меня лишь позор… Благодарность ему?! Глупость просто и вздор!» Негодование легионера росло всё сильней, Что спасён был ребёнком – забыть поскорей! А центурион, приветствуя Воина, к нему подошёл. Легионер на посту. «Всё как должно!» – Вольтигий нашёл. «Разговор есть серьёзный», – центурион сказал. Чтоб никто их не слышал, тихо он продолжал: «Ирод – царь иудейский… Риму он присягнул! Ради власти готов он на всё. Ты, я вижу, смекнул… Претендентов на трон царь всегда убивает. Но есть мальчик один… Кто он? Ирод не знает. Он рождён в Вифлееме, ему передали. Ирод в страхе и гневе: мудрецы предсказали – Иудейским царём станет этот ребёнок. Ирод ищет его почитай что с пелёнок. Но найти до сих пор он ребёнка не смог. Просит, чтоб в этом деле легион наш помог. Обещает достойно легионеров отблагодарить! Если всё, что он хочет, сможем мы совершить…» Волтигий замолк и на Воина внимательно посмотрел, Тот всё понял: «Нас зовут для грязных дел!» – Я готов! Что центурион прикажет – исполню! Ирод – ставленник Рима. Я всегда это помню. – Спасибо, друг мой! – Вольтигий ответил. – Ирод очень умен и хитёр, – он заметил. – Он придумал, как в Вифлееме ребёнка найти. План его – западня… Только чудо спасти Может это дитя. План тебе я сейчас расскажу. В тайне всё, что скажу, сохранить попрошу. – Я всё понял, Вольтигий, положись на меня. Всё исполню, как скажешь, без хлопот для тебя. – Ну, тогда слушай план. Будет праздник большой. Ирод-царь так решил. Будет там всей семьёй. День рождения младшего сына царь отмечает И на праздник, хитрец, он ребят приглашает. Всех мальчиков Вифлеема от двух лет до трёх. С матерями, конечно, и вот в этом подвох – Без отцов торжество, только мамы и дети! Среди них будет тот, за кого мы в ответе. Тот ребёнок, о котором я тебе говорил. Ирод-царь устранить нам его поручил, – Волтигий замолк, смерть дитя представляя… Он привык убивать, состраданья не зная… – Да, согласен: план – западня! Нет хитрее на свете! Ирод-царь всё продумал: там же будут все дети! И ребёнок, о ком предсказанье живёт, Торжество то царя не покинет – умрёт! – Воин вывод свой сделал и продолжил смелей: – Но, Вольтигий, как мы узнаем того из детей, Кому смерть Ирод-царь в этот день пожелал. Чей он сын? Как зовут? Что о нём ты узнал? – Ирод-царь не может ждать… – центурион отвечал. – Потерять власть он боится… Нет! Он нам не указал, Кто ребёнок… Он здесь! Все знамения совпали: В Вифлееме он живёт, и волхвы здесь побывали. Ирод в гневе … Он напуган… Народ ропщет на него. Юный царь – тот ребёнок – отравляет жизнь его. Чтоб себя обезопасить, власть в Иудее сохранить, Не искать ребёнка больше… Просто всех детей убить! Вот, весь план теперь ты знаешь. Отступить не можем мы. Ирод всех нас приглашает. Будешь с нами в деле ты? Воин мрачно улыбнулся: «Да, Вольтигий, я с тобой!» Зверь, как видно, в нём проснулся. Зверь доволен был собой. Воин на посту остался, а Вольтигий в град ушёл, Мальчик в поле всё игрался – взглядом он его нашёл. Воин в мыслях усмехнулся: «Ирод ждёт тебя на торжестве! Обречён! Лишь день остался здесь глаза мозолить мне!»* * *
Дворец Ирода преобразился – в сад чудесный превращён! Три открытых галереи… Всем казалось – это сон! Вдоль колонн и стен – деревья… Все в плодах – бери и рви… Апельсин, гранат и груша – только руку протяни… Виноградная лоза свои грозди предлагает… Ложи отдыха детей все в цветах тут утопают… Птицы с ярким опереньем в саду этом, как в раю. Красотой детей пленяя, Ирод влёк их в западню. Вот и торжество настало – дети входят во дворец. Каждый мальчик надевает на главу свою венец. То венок из роз с шипами и одежда белой ткани – Знак невинности всегда, но с пурпурными краями – Цвет запёкшейся крови… Так детей переодевали – Все равны на торжестве! Матери ребят не знали И подумать не могли: в плащаницу[7] облачали Их детей – так царь решил! В западню их загоняли – Ирод всё предусмотрел. А детей всех развлекали – Праздник царский для ребят. Они даже не мечтали, Что игрушки – им дары. Сладости они вкушали, Всё без меры – лишь хоти. Матери их хохотали, Видя игры чад своих. Представление давали – Был и фокусник для них. Рабы яства подавали: «Всё отборное для вас». «Это радость! Мы не знали, Что царь Ирод – добрый царь». Так царя тогда назвали В разгар праздника – вот так! Лишь одно всех удивило – Легионеров длинный ряд. Даже где-то рассмешило – Это праздник для ребят. Шлемы, копья и мечи – Облаченье боевое… Все как статуи они… «Но зачем стоят солдаты? Кто здесь может угрожать?» Им ответ на все вопросы царь жестокий должен дать! Прийти жертвы все должны! Ирод-царь не торопился. Пил вино, хвалил детей… Он ведь тоже веселился: Всё по плану шло его… Рад был он: всего добился – Дети в западне теперь! Незаметно с пира удалился Всей семьёй чрез потайную дверь. Злобой в тот же миг налился – И приказ: «Убить детей!» В ад, казалось, он спустился И на пир позвал чертей! Легионеры вдруг ожили – Ими правил сатана! Копья, мечи обнажили! Бойня – венец торжества! Как младенцев убивали – Стонет до сих пор земля! В них мечи тогда втыкали… Копьями сердца пронзали… О стены били головой… С галерей их вниз бросали… «Не уйдёт никто домой!» Ужас в матерей вселился, видя смерть своих детей… Вопли, стоны… Бес резвился: «Убивай их всех быстрей!» Матери детей спасали – подвиг их на все века! Против извергов они восстали – сила духа велика! На убийц они бросались, мстя за смерть своих детей! Младенцев на руки хватали. «Из дворца бежать быстрей!» Но уйти им невозможно – каждый выход перекрыт! Дворец стал ареной бойни – для несчастных он закрыт! В конце верхней галереи Воин, тот, что у городских ворот Службу нёс, стоял безмолвно – он закрыл собой проход. Хладнокровен, без эмоций… – плоть и кровь он человека, Но в глазах его был зверь! Для него… нет не помеха: Стар иль млад, мать и дитя… Он готов их всех убить… Он – чудовище, просто в доспехи одето… Не ходить! Здесь смерть! – вид его пугал несчастных! Те бросались от него, чтоб не видеть глаз ужасных. Кто-то в ужасе в проход от отчаянья стремился. Кто-то прыгал с галерей и в падении разбился. Смерть везде ждала людей: в западню они попали, И младенцев, матерей хладнокровно убивали. «Что ж, Вольтигий, ты был прав, – резню сверху наблюдая, – Поручив мне этот пост! – воин думал, размышляя. – Молодой легионер пост оставил – несомненно! Проявить себя в резне захотел бы – непременно! И тогда проход открыт – брешь была бы в западне! Кто-то смог спастись тогда, но не вышло – хвала Мне!» Только Воин так подумал, видит – женщина бежит. На руках её ребёнок. Здесь проход… но он закрыт! Воин твёрдою рукою на Младенца меч нацелил. «Вот мой первый убиенный!» – в это он почти поверил. «Но в последний миг случилось то, что чудом назову!» Воин меч из рук роняет – боль ужасная в глазу. Пчела, ребёнка защищая, ранит жалом глаз ему. Жало, как стрела, вонзилось. «До сих пор я не пойму! Яд пчелиный сделал дело – я от боли просто выл! Отключился я на время, и проход свободен был! Эти несколько минут – им хватило для спасенья. Я очнулся. Но их нет! Я далёк был от прозренья. Вниз по лестнице бегу, себя гневом подгоняя. Как лев рыкаю, рычу – только их схватить мечтая! Но нигде их не нашёл и в уныньи возвратился… Их как будто след простыл, их спасенью я дивился… Ирод-царь был недоволен – велел город оцепить! И приказ его ужасный: в городе всех детей убить! Вольтигий мрачен был – на меня ругался грязно. Всё как было рассказал, но, похоже, что напрасно. Он вернул меня на пост: “Марш вход в город охранять! Выходящих там людей, скот и скарб[8] их проверять! Помни! Мы должны найти всех детей и их убить! Ирод-царь в безумном гневе! Ты не должен пропустить Никого с детьми – иначе, головы нам не сносить! Будь жесток! Я не хотел бы это дело провалить!”» Вифлеем был полон скорби: плач и вопли, стоны, крик! Убиенные младенцы ради власти – грех велик! Люди в панике и страхе – мысль одна – уйти быстрей! Вифлеем покинуть надо и как можно поскорей! Но везде стоят солдаты – ищут маленьких детей. Где мальчишку спрятать могут? Понадёжней, похитрей? Думал Воин, проверяя скарб испуганных людей. «Во фруктовой ли корзине? Мне открыть, и побыстрей! Вьюк огромный в караване… Снять с верблюда! Развязать! Что в кувшине? Только масло? Крышку требую я снять! Обхитрить себя не дам я! – твёрдо я тогда решил. – Скрыть ребёнка невозможно, кто бы как бы не хитрил!» Только Воин так подумал, видит – молодая женщина идёт. С ней мужчина лет преклонных, посох лишь в руке несёт. Что-то в женщине знакомо – рост, походка… Тот же лик! Это та мать молодая! Воин вздрогнул в тот же миг. «Нет! Ошибки быть не может! Головой клянусь – она! А мальчишка? Где ребёнок, тот, кого она спасла?!» Одеяние этой женщины что-то под собой скрывало. Когда ближе подошла – ткань силуэт обрисовала. На руках Младенец был, лишь сидрийя[9] его накрывала. «В этом был уверен я – вновь дитя она спасала!» Воин хищно посмотрел: «В этот раз вам не сбежать!» Заградил дорогу быстро: «Стой! Проверка! Всем стоять!» Мужчина вздрогнул от испуга, нервно в руке посох сжал. «Мы идём работать в поле. Пропусти нас», – он сказал. Воин хитро улыбнулся: «Только надо показать, Что жена твоя скрывает под сидрийей? Надо знать!» «Отпусти нас, Воин, с миром. Это мой тебе совет!» Ты не должен знать…» «Нет! – воскликнул Воин. – Нет!» Мужчина поднял было посох – он готов был защищать! Но жена тут улыбнулась… «Я хочу, мой муж, сказать, Спорить не о чем вам боле… Я, как просят, поступлю. Покажу свою я ношу… Эту ношу я люблю. Я уверена, что Воин зла не сделает тому, Что увидит под сидрийей… Убедиться самому Я тебе, друг, предлагаю, что несу лишь красоту…» И, сидрийю открывая, Воин видит белизну! Ослепительно сияет букет лилий – потрясён! Цветов запах он вдыхает и как будто погружён В мир иной – в мир грёз и света… «Я, признаться, удивлён! Думал, держишь ты ребёнка… Красотою я сражён!» Воин в сторону отходит – путь свободен, и тогда, Одарив его улыбкой… «Мир с тобою пусть всегда Будет, Воин, – говорит она ему. – Красоту от глаз сокрою… К сердцу крепче я прижму… Для любви её открою… Помни, Воин, на века…» Пара быстро удалилась, Воин продолжал стоять. Мысль одна в мозгу крутилась: «Пучок лилий?! Нет! Дитя на руках её был точно! Букет лилий он держал. Значит, знал меня заочно И меня переиграл… А цветы? – его союзник! Ими, как щитом, закрыт! Запах их – и я, как узник, Скован в мыслях, весь поник… Людей этих отпускаю! Не могу себя понять… Почему так поступаю?! Я хотел бы очень знать…» Мысли эти волновали. Воин силился понять… В чудо верил он едва ли… «На усталость всё списать… А слова её: “…сокрою Красоту от глаз людских”, “Для любви её открою, Помни, Воин…” Ощущение такое – с ними были небеса Эти двое красотою сотворили чудеса!» Только Воин так подумал, слышит крик: «Их задержать!» Отряд легионеров и Вольтигий… «Не дай паре убежать!» «Мы напали на след ребёнка, – Центурион позже рассказал. – Но ты даже не поверишь – каждый раз он исчезал! Отец мальчика – преклонных лет мужчина с посохом в руке. Мать – высокая молодая женщина шла без скарба – налегке. Она спрятала ребёнка под сидрийей – тот молчал! Покров матери надёжно его прятал – защищал! Мой приказ тебе – в погоню! Их схватить или убить! Должен ты приказ исполнить, или будет нас судить Ирод-царь, и будь уверен, он решит тебя распять, Заглушив свой гнев и муки – власть боится потерять!» Воин молча, без раздумий, на коня тогда вскочил. Он всё понял: в этой жизни шанс последний получил. «Смерть ребёнка неизбежна – только так себя спасу! И за голову мальчишки я награду получу!» Воин вскинул руку вверх – жест известный как салют[10]. Салют римский, но с ним в мире много крови так прольют. В этот день на кровь Младенца салют римский указал. И, коня пришпорив сильно, воин быстро поскакал.* * *
Погоня по гористой пустыне продолжалась много дней. Камни, зной, пески, унынье – «не схватить мне тех людей!» Воин, мужество теряя, шёл поникший, размышлял… «Каждый раз их настигая, кто-то чудом их спасал! Помню глубокое ущелье – я готов их был схватить! Но тут лев, их пропуская, путь решил мне преградить! Дрался лев со мной упорно – я устал его рубить. Меч, казалось затупился – лев ведь смог остановить И издох, когда те люди скрылись где-то среди скал. Я измотан, львом был ранен, от усталости упал… Вновь погоня, поиск, нервы – и я снова их нашёл. Между скал проход был узкий, но его я не прошёл! В тот проход сползлись все змеи – как ковёр из них лежал. Ковёр двигался, переплетался и, шипя, себя кусал. Но та пара и ребёнок по ковру змей, как по траве, Шли легко, непринуждённо и рукой махнули мне. В гневе я коня пришпорил и в проход тот поскакал, Но ковёр змей лошадь ядом в один миг всю напитал. Весь в укусах, с диким ржаньем конь мой замертво упал. Я с трудом проход покинул – мысль была, что я пропал. Вся погоня – труд напрасный! Мне бы жажду утолить! Зной был в эти дни ужасный и одно желанье – пить. Я уверен: эти люди не сильнее же меня и погибли неизбежно В эти дни, подумал я. Весь в отчаяньи, небрежно Взгляд на скалы бросил я и заметил вход в пещеру – удивило То меня. Перед входом – клумба лилий, тучи пчёл; поразило Их жужжанье – значит, улей здесь нашёл. Я волнению поддался И сорвал цветок один. Вспомнил поле лилий, заулыбался И в пещеру я вошёл. Там прохлада… Что я вижу!!!! Трое путников во сне! Сердце бьётся… Я предвижу… Беглецы попались мне. Я узнал их, и ребёнок Мирно спал… Лицо его… – это он, кого с пелёнок Ищет Ирод-царь давно. Тот, что с пчёлами игрался И цветы спас от дождя, но теперь ты мне попался! Знай, что смерть твоя пришла! Меч из ножен вынимаю – Дьявол был тогда во мне! Острие меча я направляю… Ещё миг, но тут в руке – цветок лилии бутон открыл! Белизну его я помню… Рой пчелиный закружил И одна из пчёл на веко села мне, и вспомнил я, Как ребёнка защищая, в глаз ужалила меня! Этот Младенец… Он – Любовь! – мысль простая вдруг на ум тогда пришла. Дьявол сник – меня покинул! Злость… и ненависть… ушла. Он – Любовь! Цветок и пчёлка – даже им то знать дано! Только люди – власть, богатство лишь волнует их давно! Я был лют[11]. Всех ненавидел: был готов дитя убить! Он же спас меня от зноя – он без меры мог любить! Тот глоток воды из рук ребёнка – это спас мой! – Понял я. И любовь – Младенец этот! Меч долой! – Решил тогда». Меч к ногам кладёт ребёнка и склонился Перед ним. «Как я жил?! Как зверь…Со злом сроднился… Нет прощенья для меня! В этот миг лик Младенца – просиял! И свет его, как глоток воды от зноя, спас мой разум и – принял! Исповедь того, чьи дела чернее ночи, жизнь моя вся вне добра! Убиенные Вифлеемские младенцы!!! Есть иль нет во мне душа?!» Крик раскаянья и скорби – крик от сердца в небеса! А Младенец? «Он всё зрел! И Он все слышал голоса! Взгляд его был взгляд прощенья, любви полные глаза. Я почувствовал облегченье, и из глаз пошла слеза… Что-то вдруг во мне ожило… то была моя душа… В гробе ненависти, злобы эти годы провела. А Младенец милосердно камень от двери гроба отвалил, Чтоб душа моя воскресла, чтоб в любви теперь я жил!» Встал наш Воин на колени, ножки мальчика поцеловал. Что он думал? Он молился – жизнь свою Любви вручал. «Что в пещере тогда творилось, словом мне не передать Всё светилось и искрилось, то была мне благодать. Пчелы радостно жужжали, на главу садились мне: Не кусали, целовали, мёдом мазали чело. “Мир тебе!” Услышал свыше – радость мне не передать! Поклонился я семейству: “Пора путь вам продолжать!” На рассвете мы расстались – так решили небеса. И Завет…Он Нов и ныне – любить ближнего всегда. Это сретенье[12] с Младенцем – свет откровения для меня! Без любви к нему и ближним не прожил с тех пор ни дня!» Кто же был тот самый Воин? Имя знать нам не дано. Из легенды лишь известно – он в раю уже давно. Там в раю с детьми играет – с теми, кто невинно пал! Вифлеемских младенцев забавляет, как отец давно им стал! У врат Вифлеема Легионер стоял на посту. Здесь он встретил Младенца Христа в великую пору ту.Сноски
1
Легионер – воин легиона в Древнем Риме. Легион – основная организационная единица в армии Древнего Рима.
(обратно)2
Римская империя – единственное государство в истории, которому принадлежало всё побережье Средиземного моря. Хронологические рамки существования Римской империи охватывают период времени, начиная с правления первого императора Октавиана Августа до раздела империи на Западную и Восточную и последующего падения Западной Римской империи, то есть с 27 года до н. э. по 476 год.
(обратно)3
Цезарь – один из титулов правителей Римской империи. Произошёл от рода Юлиев «Caesar», носителем которого был политический деятель и полководец Римской республики I в. до н. э. Гай Юлий Цезарь. Гай Юлий Цезарь был убит в 44 году до н. э. Его наследник, внучатый племянник Гай Октавий Фурин, по завещанию получил и имя диктатора. После своей победы в гражданской войне и установления режима принципата он именовался как Гай Юлий Цезарь Октавиан Август. Две части этого имени – Цезарь и Август – впоследствии включались в официальные имена всех римских императоров, со временем превратившись в титулы.
(обратно)4
Стимул – острый металлический наконечник на шесте, которым погоняют буйвола (быка), запряжённого в повозку.
(обратно)5
Гладиатор – боец в Древнем Риме, который сражался с подобными себе или животными на забаву публики на специальных аренах.
(обратно)6
Центурион (лат. centurio – сотник) – командир центурии. Центурия (лат. centuria – сотня; от centum – сто) – военное подразделение римской армии. В легионе было 60, при империи – 59 центурий. По мнению большинства специалистов, первоначально центурия насчитывала действительно около 100 человек, что примерно соответствует современной армейской роте, хотя имеются возражения. в римской армии.?
(обратно)7
Плащаница – полотно для погребения в Древней Иудеи.
(обратно)8
Скарб – пожитки, имущество, домашние вещи.
(обратно)9
Сидрийя – своего рода плащ, который палестинские женщины надевали поверх платья.
(обратно)10
Римский салют – приветствие, жест, при котором правая рука вытянута вперёд с прямой ладонью и пальцами. В Германии приветствие «римский салют» использовалось Национал-социалистической немецкой рабочей партией (NSDAP) с 1923 года и стало обязательным в рамках этого движения в 1926 году. Названный приветствием Гитлера, данный жест функционировал как выражение приверженности внутри партии.
(обратно)11
Лют (лютый) – злой, свирепый, беспощадный, жестокий человек.
(обратно)12
Сретенье – на церковно-славянском языке «сретение» означает «встреча».
(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Вифлеемский младенец», Игорь Васильевич Павлов
Всего 0 комментариев