«Великой тайной светится Любовь»

Великой тайной светится Любовь (fb2) - Великой тайной светится Любовь 317K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Павлович Соколов (Носильщик)

Великой тайной светится Любовь стихи Игорь Павлович Соколов

© Игорь Павлович Соколов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

I

Я очень близко находился к краю, За которым исчезает жизнь моя И видел, как надежды быстро тают И снов безбрежных истекает Пустота… Но даже там, в холодном вечном мраке Откуда-то рождалась Красота, Невидимые тени слились в прахе, Обвив собой поверхности креста… Я будто в зеркале увидел жизнь за краем, — Она не исчезала никуда, А только в тень мгновенно превращаясь, Тьмой образов плыла в других годах… И эти годы над землею как глубины Вселенских океанов и ветров, Рисуя в небе вечные картины, Великой Тайной светится Любовь, Соединяя все лишь по одной причине, Чтоб все живое проникало через кровь… Одним безумием спасенный, И вознесенный в небеса, Я – лирик, страстью пораженный, В потемках слышу голоса…

II

Пусть в сладких шепотах все девы Мой рот закроют на замок, А я, бросаясь в пламя тела, Раскроюсь словно страстный Бог… Растаю в нежных томных лонах, Слезой небесной оботрусь, И старцем дряхлым изможденным Почую собственную грусть… Пусть жизнь прочтется будто книга И оборвутся  все листы, Звезда из сладостного мига Вернет другим мои мечты… И все, что в сердце остается, — Во тьме, в таинственных лучах В Луне раскроет снова Солнце, Листая наш прожитый прах…

III

Кто я? Где я? – Я не знаю… И в забвении молчит моя душа, Лишь от Греции в безумии стеная, Мифы льются в дымке миража… Перед Грецией висит одно молчанье, Племена сидят вокруг костров, Обитанье… одичанье… обмиранье… Где Бессмертья вечный кров?!… Кровь стекает быстро с сухожилий, Кости предки сразу обсосут, Если б Боги с ними вместе жили, Хотя б легендами украшен был приют… Но дитя зверев, росло на камне И на камне же соитие нашлось, Одна Греция легендой сладкой манит, Обнимая мира сказочную ось… 9 Муз даны как совершенство, И Любовь из лона вечной Афродиты, Хмельного Диониса верховенство, За пьянкой с танцами долги давно забыты… От шумного народного собранья Вновь тиран спешит занять свой трон, Древний мир несет нам узнаванье, — Кто и как, зачем писал закон… Как и тогда за правду убивали, С каким блаженством пил смертельный яд Сократ, Царство Лжи уже тогда создали, Как коллекцию начавшихся утрат… Смертен мир, увы, Ничто не вечно, Боги снова крутят колесо, Создавая вместе с нами бесконечно Наше общее безмолвное кино…

IV

Я оказался в городе как в склепе, Все были живы, но в душе уже мертвы И только тени ангелов на небе Пролетали вместе с шепотом листвы… Я жил в каком-то диком небоскребе, В нем девы отдавались по часам За деньги, что лежали в их утробе Младенцем призрачным бродящим по лесам… Крестов и плит, могил давно забытых, Ненужных никому во тьме из снов, Где капля горечи была, как яд пролита И мир лишился внутренних основ… Весь глупый и пустой, и очень жалкий Одной толпой бегущий человек Уже века лежал на вечной свалке, Безмолвный как прожитый им же век… Лишь Одиссей один из древности светился И было ясно, почему свою семью Он покидал, в морях плывя без смысла, Лишь тихо напевая: Ай лав ю… И плакала седая Пенелопа, Встретив снова на причале старика, Сто лет без мужа провозилась вся Европа, Рождая с войнами лишь в мыслях жениха… Столетние младенцы на покое Давно благоухают мертвым сном, Я рад бы исключить в себе плохое И думать лишь о веке золотом, Который здесь мыслителям являлся Из галереи самых светлых мечт И с дьявольской улыбкой святотатца, Хранящим очередь таких же дивных встреч… Вот и мне во тьме привиделось пространство И сладостная нежность женских сфер, Лишенная тепла и постоянства, Как изворотливость тоскующих химер… Я в городе как в склепе очутился, Между собой общались только мертвецы, Везде обозначая страстно числа, Связуя жизни странные концы… Конец Истории лежит в ее начале, Я – архивариус всех прожитых времен, В страницах желтых ощущаю смысл печали, — Здесь каждый словом и рожден, и погребен… И лишь в экране компа блик от тени, И слово, потерявшее свой смысл, Человек, его застывшее мгновенье, — Уравненье кем-то взятых вечных числ…

V

Какой-то светлый ангел был на небе, Бродили по полю безумные слепцы И в душе один безумный трепет Сводил с началом бренные концы… И странный призрак вдруг вставал из гроба, Один в сентябрьской ночи, И дева юная, дрожа вся от озноба, Пыталась меня  нежностью лечить… Я отдавал ей по часам свою тревогу О том, что было и давно прошло, Я находил в ней вечную дорогу И самое печальное тепло… Я сотни лет лежал в ее утробе Младенцем принявшим всем сердцем небеса, Сбежавшим навсегда из смертных оргий, Чтоб только ангелам оставить голоса…

VI

Улыбка ангелов, детей всегда влюбленных, Достающих светлым оком небеса, По всей Вселенной кружат свои волны, Их теплой нежностью окутаны леса… Под каждым деревом в траве или в овражке Происходит чудо из чудес, Будто двое наглотались бражки Для того, чтоб их похитил дивный бес… Проникая с жадностью друг в друга, Вдруг вопит весь город над землей, Похищен пламенем чудовищного круга И я  безумным зверем здесь с тобой… Действуй милая, трудись прекрасным телом, Выпуская пар блаженства из ноздрей, Пока земля в тоске не околела, Взлетай под небеса со мной бодрей… Тьму книг прочел и все равно убожество Во мне мне не дает осмыслить мир, Мой сладкий зверь, я ощущаю тождество Двух голосов летящих сквозь ночной эфир… Внутри души одно бескрайнее столетие, Кто взвесил нас с тобою на весах, Создав живое ощущение Бессмертия, Оставив Тайну нам слезами на глазах…

VII

Есть в страстном нежном притяженье Волна, что силой нас сомкнет В одно безумное мгновенье, Пронзив собою тьму высот… И я однажды был с тобою На удивительном холме, Осетр тек тонкою рекою, В лесах теряясь, в их листве… Зацвел ковыль и стало видно, Что холм большая голова И мы на ней срослись молитвой, Соединив навек тела… И речь, что Тайну обрела, Уже в молчании покоя Несла забвение святое, Как от волшебного тепла… Плыла невидимая лодка По небу с песнями Любви, Одна волнующая нотка Вдруг обрела лицо Земли…

VIII

Таким как я, – не слава, а забвенье Создаст в душе свой сказочный приют, Я слишком долго привыкал к терпенью, Друзей улыбки получать за труд… Чтоб осознать, что никакая слава Нам не заменит нежную любовь, Любая мелочь иль какая-то забава В далеком прошлом растворится вновь… А люди, как побыли, так исчезнут, Поэтов вечно слышит только Бог, Прислушиваясь к нашим сладким безднам И подводя безумию итог… Он может быть, строку мою подправит, Чтоб в ней раскрылся тут же яркий смысл, Привязанный к безумию, не к славе, Одной лишь Тайной окружая мою жизнь…

IX

Я там и тут, – живу и не живу, Рождаюсь заново и снова умираю, Я возникаю, ощущая вечный бунт Вселенной, что с рождения страдает, Едва баюкая несчастнейших детей… Страх осознания делящийся за краем Нас претворяет в ткань таинственных идей, Светящихся заоблачным незнаньем, Как будто сам Творец мне говорит: Владей, Но только Жизнью и со Смертью, что изранит… Я не согласен с этим, заново рожден, Я роюсь в памяти как в прошлом умиранье, Пытаясь вычислить нас создающий сон С неизменной слепотою обладанья… Я Вечностью как девой похищен, Окутан старостью безумного познанья, Вдруг прохожу насквозь весь небосклон И вижу Землю, окруженную сияньем Невидимых и бесконечных волн, Рисующих в нас грешные деянья… Как тьму молекул в океане мегатонн… Схватись, попробуй, за невидимый рисунок, За линию чарующей Судьбы, Ты тот, который уже умер, Не выдержав невидимой борьбы… Опутан Вечностью, Безмолвием и Тайной, Как крошка в коконе просящая Творца Дать полетать над Неизвестностью бескрайней, Вдруг изничтожив саму формулу Конца…

X

Я нарисую точку из двух линий, Поставлю крест на самой вечной тьме И небосклон чуть розовато-синий Придет из сна гореть отчаянно во мне… Вот мое прошлое, а рядом настоящее, Грядущее заранее молчит, Судьба любого, кто здесь был, – пропащая, — Чертит круги неведомых орбит… Остановить движенье силой разума Уже пытается безумный человек, Но молчит его сознанье ясное В тумане летоисчисленья прошлых рек… Я был, иль не был?! – предок спрашивал                                                   за предком, Но кто из них припомнил вдруг Творца, Кто извлек пустыню с диким ветром, Соединив и два кольца, и два конца… Реальность режется как хрупкая бумага, Из дырки смотрит новый небосклон, Между живущими одна сплошная драка, Так как же доказать, что жизнь не сон?!… Неужто Смерть – момент стирания из тела Тех мыслей, что рождает благодать, Чтоб все другое просто онемело На время, перестав везде летать… В прах съежившись, заснули человечки, А я брожу один в глухом лесу, Лишь вдаль плывут  из темной речки Тени в свой невидимый сосуд… Везде одна безумная бескрайность, Растаявшая нежность пылких встреч, Я ощущаю в мраке шепот Тайны И продолжаю тени прошлого беречь…

XI

Я нужен только себе, Но себе я не нужен, Что сделать мне, Чтоб мир этот принял меня… И нужен ли он, Если ему я не нужен, Зачем мне лететь В безрассудную пропасть огня?!… Бывали дни пострашнее, Безжалостней хуже, Когда моя жизнь не имела Любви и цены, Когда я бродил вдалеке, Ступая по лужам Собственных слез, Привыкая к облику тьмы… Что сделал я, Почему не создал в жизни счастья?! Почему не верил людям и даже себе, Лишая сознание силы и мудрости власти, Почему бессмысленно плавал в безумной                                                      борьбе?!… Однако и те, кто создали свое подобие счастья, Исчезли как тени в одной бесконечной реке, Как звери – рабы безжалостных мук                                                  сладострастья, Лишь я в одиночестве таял один – налегке… Я нужен только себе, Но себе я не нужен, Не сделать мне этот мир Посветлей и добрей, Я сплю, и вряд ли буду Кем-то разбужен, Неужто я оказался Всех смертных хитрей?!…

XII

Когда твоя психика вдруг угадала реальность И момент бытия с твоей мыслью внезапно совпал, И ты ощутил, что есть какая-то крайность, Ступив за которую, ты обнаружишь астрал… Тебе ясновидцу стало как-то хреново, Телепатически ты, проникая в людей, Не ощущал в этом умысла злого, Но в душе возник конфликт из странных идей… Идея стать совершенным, великим,                                             прекрасным, — Вскоре сама по себе покой обрела, В невидимой связи вещей, в пространстве и времени счастье Обретало лишь форму оргазма, взрывая тела… Так реально уже подтвержденный другими                                                                телами, Прочитав мысли женщин и получив свой оргазм, Ты спасенье искал со священником в храме И вдруг его мысли прочел, – у ребенка маразм… И как ошпаренный выскочил тут же из храма, Неся в себе унижение, боль, дикий страх, Что в разуме есть какая-то страшная яма, Куда летит все, превращаясь в невидимый прах… Однажды готовность стать свидетелем чуда Тебя уже в жизни когда-то лишала тепла, Ты в горы с девчонкой полез, задумав, как Будда, Постигнуть тайны Вселенной, лишив ее Зла… В то время как девчонку украсила б нежность, И только в объятиях жарких она бы счастливой была, Но ты, увлекаясь познанием, спал безмятежно И сослепу просто не видел, куда ее блажь увела… Так трагедия чувственных сил заключенная в мире, Нас лишает друг друга, неведомый поиск ведя, Даже предки умершие шепчут порою в эфире, Дотронувшись до нас слезами ночного дождя… А мы вовлеченные в тайную сферу, все бродим, Как будто бы скоро свой образ счастья найдем И вместе с ним чудесно растаем в природе, Войдя навсегда в один нас сближающий дом…

XIII

Материализация мысли, увиденной мною во сне И тут же растворенная в реальности, Собой напомнила мне деву захмелевшую, Ночью съевшую меня всем естеством… И когда я подумал, – возникла она И своей глубиною съела меня… Я вдруг плотью ее оживился, восстал И сверкать из нее стал как будто кристалл… Обнимая могилы немой пьедестал, Со мною закат был безумен и ал… Ветром листьям сказалась Мысль о сказке с тобой, Сердце жить постаралось, Ведя с Вечностью бой… Я лежал на могилке Среди моря цветов, В лоне сладостной милки С Тайны сорван покров… Материализация мысли, увиденной мною во сне, Привела к ощущению жизни в самой таинственной тьме… Ты была, – и я снова подумал, — И ты снова оттуда пришла, — Из нас нарисован рисунок, Выводящий из вечного сна…

XIV

Ищу одной свободы в государстве, От собственного крика весь дрожу, Луч совести, вот, нежное лекарство, Я смыслом Вечной Тайны  дорожу… Хоть понимаю, он изжит веками И слезою грустной  сброшен в тьме, Мы щуримся ослепшими глазами, Привыкая  жить в обмане, как во сне… Люди что-то скажут на прощанье, Помолятся и водочки попьют, Несчастный мир земного увяданья, Пропащий одиночества приют… Вокзал давно промчавшихся мечтаний, Поезда моей исчезнувшей Любви, Как горек плод твоих скитаний, Звезда уже пропала в тьме Земли… Я с каждым разом становлюсь все мельче, Постоянно ненавидим сам собой, Ищу Любовь одну – здесь – вечно И с человечеством веду незримый бой… Но отчего-то мое странное восстанье Стихает ночью под речной волной, Где живо еще наше обладанье И умиранье под безумною луной…

XV

Моя печаль как отблеск наслажденья, Причина веянья души моей из тела, Во тьме волшебной ты себя раздела, Со мной соединяясь в осмысленье… И пусть с тобою нас уже не будет, И твоего лица в пропавшем свете, Никто из бывших прежде не осудит Огонь в крови, пожар в самой планете… Так я в тебе блуждаю точно ветер И твое лоно опыляю как цветок, Нектар твою пью, и, попадая в сети, Вдруг в облаках парю уже как Бог… И тут же ощущаю в сердце зависть К тебе одной лишь потому, что одинок, Я без тебя, будто душа без тела, Ищу опять то место, где созрела Моя печаль просящая меж ног Ощутить с тобой былое восхожденье И там, где в небесах грохочет рок, И прошлое спускается в смущенье, И плод созревший испускает сок… Вращаясь вокруг темного рожденья, Где Смерти смысл я из себя исторг Как будто муку перевоплощенья, Хоть раз один я быть тобою мог… Восторг познал сады твои и ризы, В купели божьей крошкою дитя, Самоубийцы бродят по карнизам, Фанаты носятся как мысли очертя… Весь путь – смещения огня и грязи, Воды и воздуха на краешке волны И вопль прорвавшийся в экстазе, Как Образ проступающий сквозь сны… Так я  в Тебе, а Ты во мне созрела, Как травы сквозь себя мы проросли, Лишь на мгновенье отделив от тела Безумие полночной тишины…

XVI

Во власти чудных лон, их нежной страсти Не я один искал в них свое счастье, Всем стадом мы бежали к стаду дев, От весеннего цветенья ошалев… И под любым кустом, и в темноте подъезда Уста с устами тешились любезно, Лишь отзывались сладким трепетом уста, Как попадали мы в заветные места… А дальше – больше, мы – уже рабы Ума лишающей  таинственной Любви, И ласково всем миром долго тонем В волшебном оживляющем нас лоне… Кто волшебством твердь напоил, чтобы влюблялась Любая тварь, ее съедающая жалость Не знает, где кончается край света, Дрожит в безумном шепоте планета… И от рожденья жалит смертных в их сердца, Соединяя звезды с обликом лица, Так в вечном пламени Вселенная летит К другой Вселенной из своих орбит…

XVII

Кто спрашивает дев об их согласье, Когда нас голод страсти рвет на части И мы в их лона залетаем пулей, Ослепленные безумной схваткой бури… А после тишина, покой, дыханье, Прелестных дев чудесное сиянье, Лежащие под дланью у владыки, Мы как зверьки в душе храним лишь миги… В них упоенно яростно живем, Ища лишь в девах свой волшебный дом, Но иной из нас через полвека Уже пропойца, идиот или калека… Увы, так короток сиянья нежный миг, Что нам на память остается лишь язык, Чтоб разъяснить потомкам в завершенье, Что Любовь – расстройство разума в забвенье… Что страсть пройдет и старость изотрет Портрет, в котором зарождался славный род, Но юным старческие хрипы, бормотанья Не заменят яркий трепет обладанья… Поэтому рожденный в Красоте, Человек рискует, как и все, И вновь умалишенный и влюбленный, Он ищет только сладостное лоно, Им наслаждаясь, забавляясь как игрушкой, Он вскоре станет сам зверьком послушным И также в послушанье он умрет, Одною страстью продлевая весь народ…

XVIII

Сознавая ничтожность свою, я себя не жалею… Я в себе ощутил неудачный опыт Творца… И лишь радость моя, волшебный образ Психеи, Из дев возникал, ослепляя красою лица… Я безумствовал в жизни и в лона нежные рвался, Будто желая свой слепок оставить земле, Как мерцание звезд и кружение вечного вальса, И дрожание тел в самой сладостной мгле… Но вот век мой прошел, и вместо меня покрывало Каменной тканью прикрыло остров надежд, Из-за чего вдруг сияние лета пропало И мы вышли из тел, как из самых прекрасных одежд?!…

XIX

Посвящается Публию Овидию Назону, Джонатану Свифту, Шарлю Бодлеру, Генри Миллеру, Владимиру Набокову и всем поэтам, и писателям, которые подвергались в прошлом, и подвергаются в настоящем гонениям или судилищу за свои

литературные произведения

Я нарушил сочетанье слов И применил ненормативный корень, Но к судилищу совсем был не готов, Хоть мне и раньше по колено было море… Я видел, как иные люди лгут И говорят красиво, убивая, Как с наслаждением устраивают суд, Порок чужой, клеймя, изобличая… Я на собраньях в прошлом не сидел, Но видел массы, жаждущих возмездья — За обнажение иных прекрасных тел — Инквизиторы готовили сожженье… Для всех, кто вдруг свободы захотел, — Идеи оглашались в усмиренье, Но, слава Богу, я остался цел И с нежной девою в своем уединенье… Одну Любовь лишь оценить сумел За Тайну Вечную и страсть к перевоплощеньям… Раз шар земной в грехах уже горел, То и мне бы помогло его горенье… Найти безумным соплеменникам удел — Стирать моралью страстные мгновенья И уклоняться от летящих в сердце стрел, Оставаясь при себе безгрешной тенью… Отделяя строго зерна от плевел, Чтоб избежало общество растленья, — Поэт вдруг превратился сразу в цель, А мир в одно аморфное растенье…

XX

Смысл был, но что с ним стало после? — Никто из нас поживших здесь не помнит… Не то, чтоб мы все камнем-мохом заросли, Мы иногда выходим из земли… Глядим на свет, но ничего не видим, В своем полупрозрачном прошлом виде… А Смысл он был, раз все здесь как-то жили, Существовали, разгорались и остыли… Орали, просто плакали, дрались, Мы, кажется, увидели, что жизнь — Игра в какой-то вечный хаос, Такая мысль однажды к нам прокралась… Мы напились, поспорили и сникли, В своих гробах мы к тишине уже привыкли… Вы что-то ходите, зачем-то там идете, На небо рветесь в призрачном полете… Но все пройдет, и этот год, и этот род, Придет другой непомнящий народ… И будет также он в любви соединяться, Провозглашая заблужденья святотатца… Земная ось не сможет поломаться, Но водной гладью может разливаться, Стирая след всех наших бывших лет, Здесь растворится под дождем любой портрет… Любая грань из камня и бетона, Любая строчка устаревшего закона, Любое счастье замершего лона, Любого крика, просто полутона… Полифония бешеных приветствий Рождает век сплошных несоответствий… Был ты иль я, не все ль равно, кто был?! — Ты смысл забыл, и я его забыл… И океан за нами грязь собою смыл, Чтоб нарождался кто-то, набираясь сил… Смысл будет, был, что будет после, — Мы все приходим к Смыслу просто в гости… Прикидываем часто, – что к чему, Прикладываясь к вечному письму, Мы пишем, это нас еще бодрит, Ведь мы в письме теряем всякий стыд… Воображаем даже то, что и не знаем, Бежим куда угодно, словно к раю… А на краю невидимой вершины Нас ждет Творец без видимой причины… Мы чувствуем, что это Он один Мгновения и судеб господин… Стирает нас как числа на бумаге, А мы все рвемся и в неистовой отваге… Пытаемся прорваться через Космос, К месту, где нет старого погоста, Где все бессмертны, счастливы спокойно, Имеют Смысл прожить себя достойно… Переплавляясь, просто исчезая, Своей Любовью Вечность украшая…

XXI

Я ничего как будто не хотел, Хотя душа моя жила, стеная, Привлеченная дыханьем страстных тел, Она томилась как безумная Даная, Истерзана огнем лукавых стрел, Брела вслепую грусть моя земная, И я не мог сдержать в руках всех дел, Мне существом своим открылась даль иная… Я видел, что живу совсем не так, Как я хотел, иль как хотело тело, Моя душа меня совсем не грела, Но с удивлением разглядывая мрак, И во Вселенной ощущая ее жерло, Я в лоне страстном оказавшись наг, Вдруг делал все, чтоб блажь моя кипела, И рассудку уже был я злейший враг… Кто привязал меня к объятию и к лону, Кто растворил собою мысль мою, Кто вожделением с томленьем изможденным Меня впустил в скучающую тьму?!… Я рисовал убранство юных женщин, Я в них пускал животворящий сок, Облюбовав пыланьем сеть незримых трещин, Я Землю убаюкал словно Бог… Но к старости очнувшись пред метелью И разглядев преданья бывших стран, И не сумев найти мелодии свирелью, Я был пронзен печалью горьких ран… Я здесь лежал изломанным побегом, Коснувшись памятью ночующих небес, Был убелен уже опавшим снегом, Хоть и дрожал во мне умалишенный бес… Под пыткой мыслей повторяющих движенья И сладость юных любопытных уст, Я лишь на миг вернулся в прошлое сожженье, Ибо большой частью был прожит и пуст… И словно памятник отбросивший забвенье, Я жил тобой навеки излечась, Пришло мое прощальное мгновенье, Дышала трепетом безмолвная свеча…

XXII

Чокнутый, – весь мир и его люди, То молятся, то яростно грешат, То ли еще с нами будет, — Сладкий рай иль мерзкий ад… Кнопочку нажмешь, – и наслажденье, Другую давишь, – пропасть, мрак, Город – лабиринт и наважденье, Хитросплетение безумнейших атак… Тьма голодных любопытных женщин, Миллиарды опрокинутых в постель, Исчезающие всюду деньги, вещи, Обозначенная стрелкой манит цель… Часы идут, но вряд ли кто-то видит, Что они всегда для нас стоят, Жизнь как океан для нежных мидий, Рожденье – Смерть, рассвет, всегда, – закат… Я видел всех, кто, проплывая мимо, Вопил от страсти познанных чудес, Но в наличии была лишь пантомима, Над Тайной Вечною вздымался темный лес… И все в нем таяли, и также растворялись, Как в тьме Аида сонм героев и богов, Орфея с Эвридикой светит жалость, Но исчезает в дымке промелькнувших слов… Любовь, любовь, – кусты, постель ли, лоно, Ощущаемая ночью нежность чад, До судорог сжимает всех влюбленных, И вместе с ними растворяет светлый сад… Ветер, ветер, – голос, жалобчонка О том, что все сбежало без следа, И ты, моя прелестная девчонка, Сорвалась листочком, смылась навсегда… Ау, Безумие, я очень много вижу И ненавижу эти мертвые цветы, На могилах ощущенье Смерти ближе, Уже как ангелы парят вдали мечты…

XXIII

Когда раздался взрыв непослушанья И люди все сошли с ума, И стали вдруг крушить все Мирозданье, Будто на прочность, проверяя и себя… И область сна, где зарождение желанья И видимость того, что нет тебя Никак не сложится с движением сознанья, Плывущего в безбрежные края Из самой яркой вспышки обладанья, Где существует радость лишь моя, Обретшая безумное восстанье, Истоки разума и токи бытия… Я был невидим никому, я отрешился, Я просто притворился мертвецом, Чтоб разыскать в исчезновенье смысла То, что связано с Началом и с Концом… Возникновения Начало не имеет, — Уже Платона голос прозвучал, Рене Декарта странная идея, — Человек – машина, сам себя создал… Сбываются все мысли и желанья, Но все смывается, и прошлые года Отзываются лишь сном воспоминанья, Чтоб растревожить нас во тьме хоть иногда… О, женщина одна живая Тайна Меня с тобой связала навсегда, Пусть и почувствовал, что это все случайно, И все в случайностях растает без следа… Я целовал тебя в предчувствии несчастья, Я ощущал потоки времени-пространств И тихо бредил в сумерках ненастья Забвением других пропавших Царств… Так на песке развеянных скелетов Мы обнимали сладостную плоть, Едва ли ощущая тень портретов, Лежащих с нами, чтоб рассудок побороть… О, Бог, ты был невидим, но так близок, Как нас зовущая в безмолвье пустота, Самоубийце вдруг упавшему с карниза К тебе прорваться хочется сюда… К месту, что мы чувствуем, не видя, Блуждая по теченью мертвых снов, Мы в любом из всех предложенных развитий Ощущаем сердцем вечную Любовь… И это лишь надежду в нас вселяет, И это лишь зовет опять туда, В рисунок представляемого рая, Где вместо нас журчит забвением вода…

XXIV

Я помню день в безумно яркой чаще, Твой райский облик при закате на лугу, Твои уста всех ягод летних слаще, Из памяти как Вечность извлеку… Как мы от счастья сладостно дрожали И проливали друг на друга нежный свет, Волшебный свет таинственный печали Вместе с тобой храню я много лет… Пусть мы давно друг друга мучить перестали И с нами того счастья больше нет, Я достаю из-под загадочной вуали Твой единственный заоблачный портрет… И провожу по небесам в слезах руками, Словно по прелестным волосам, Твой образ у меня уже украли Года, в которых я растаял сам…

XXV

Мы очутились в брошенных пейзажах Безумно откровенных звезд, Взаимным стоном был мираж украшен, Мы заблудились в окончанье грез… Мир тоже нами кинут без сомнений И мы едва ли ощущаем вход куда, Ведет во тьму, в лихое царство тени, Где из мгновений сотканы года?!… Лежат уже обрывком преступлений, Чей мотив не больше муравья, В чьем теле поселился мудрый гений, Чтобы подслушать в чаще соловья, Когда он с девой уплывет из наслаждений, Чтоб перестать уже допрашивать себя…

XXVI

Нас убивают каждый день и каждый час, Нас много, – мы друг с другом в вечно споре И очень часто чей-то спор нам дарит горе, Вырываясь грозным пламенем из глаз… Кресты на память возникают на просторе, Чтоб мы помнили, что мы живем лишь раз, Что бьемся мы волнами в страшном море, Неся в себе свой разрушительный экстаз…

XXVII

Мир превращений не имеет ценности, Мы превращаемся друг в друга без конца, Словно пытаясь убежать от бренности, Как от собственного странного лица… Вглядишься в зеркало, а там твое воззрение Зовет тебя уже во тьму назад, В какой-то степени в иное превращение, Где из нас готовят новый город-сад… Я посещал уснувших в старом кладбище, Я видел тех, с кем раньше близко жил, Я окликал в душе ушедшего товарища, Но лишь молчание бежало из души… И только Бог один молчал таинственно, Глубокий вздох отдав ночным ветрам, А я пылал во тьме с одной единственной, Все небо ощущая точно храм…

XXVIII

Свет от Любви твоей попал мне прямо в сердце, Из сердца в землю, где цветок расцвел, А из цветка на небо ринулось созвездье, Окружая нежным лоном голый ствол… И только тьма, где прячется возмездье, Где я в предчувствии свой страх земной обрел, Рисовала путь к другой безумной бездне, Соединяя нас навеки в яркий дол…

XXIX

Нам не дано судьбы предугать… А сон не сон… Везде и плюс, и минус… Добро и зло… Как свет и тьма… Как мудрость… глупость… Смерть… Бессмертье… Везде одного с другим сплетает узел и обращает нас в людей или в зверей… Ведя эксперимент – везде – по кругу… Как тьму связавшихся между собой задач… Но кто связал, имеет ключ к Бессмертью… И к превращенью жизни в вечный сон… Он развернул над нами небосклон… Направил луч светящийся Любовью… Любовь перевернула нашу жизнь… Она ее в блаженство превратила… И ослепила нас уже навек…  Дрожа в безумии и в сладостном безверье… Обратно круг движенья не свернуть… Ведь в нем и заключается вся суть… Вот отчего к творенью нет у нас доверья… Как, впрочем, и к самим себе… Мы плывущие куда-то в Вечность тени… Замышляющие образ свой в судьбе… Рисующие светлые мгновенья… Хотя бы для того, чтобы уйти… От осмысленья этой странной жизни… Достаточно лишь первый слог найти… Как знак и символ одевающей нас выси… К которой улетает смертный голос… Как отраженье, слепок, просто след… Теряющийся в безднах тонкий волос… Сон жизни превращающийся в бред…

XXX

«Мир выскользнул из рук богов…»

Школа Эпикура Мир выскользнул из рук богов, Значит, Боги были не всесильны И мы кружась в теченье странных снов, Малюем хаоса безбрежные картины… Герой всегда между добром и злом, Как рождение из света, смерть из тьмы, Весь мир приводится в движенье колесом, А мы поем Богам хвалебные псалмы… Хотя из рук их унеслись давно в Свободу И стали с яростью менять свою природу, Взирать на мир через экран одним глазком, Бросая мысли часто кувырком… Лишь Красота, наивность томной страсти Нас как зверей приводит к дикой власти, Кровь с ростбифом и сладостное лоно, — Вот, фокус необъятного закона… Бутылка водки, пива, шоколад Ведут по кругу жаждущих ребят, А вспомни, на доске кусочком мела Был нарисован очень просто шар земной, Такое же одно живое тело По кругу движется, закрыт вход в мир иной… И даже если космонавтом полетишь, То врежешься в таинственную тишь, Что делать с миром, – он почувствовал себя, И в нем кипит безумная борьба… У всех рождается громадный аппетит И всякий смертный страшным голодом раскрыт… Духовность обличает жизни власть, Рождаемость упала, где же страсть?!… Вместо любви какой-то суррогат, Мужчин и женщин тешит сладкий аромат, И куча ядовитых контрацепций Мир умерщвляет просто без последствий… Так с верой в Бога оторвавшись, спешит вдаль Моя несчастная небесная печаль… И только ты прекрасно и так ярко Мне светишь вместо лучшего подарка…

XXXI

Чем больше ума, тем меньше надежды на счастье, Но в нежной Любви тьма неизведанной страсти… Бушует море и мы вдвоем под скалою Друг друга слезами и звездным светом омоем… Прибрежный песок поглощает и волны, и страсти, Но чем больше ума, тем меньше надежды на счастье… Мы любим друг друга, не объясняя причины И просто рисуем безумье рассветной картины… А что случится потом, нам с тобой неизвестно, Вмиг обрывается каждая светлая песня… Лишь миг подобный волне, нас связуя, несется, Любовь превращая в одно лучезарное солнце…

XXXII

Увы, увы, помешанный поэт На том, на сем, на Вечности и смысле, Тетрадей сотни исписал как сотни лет, Пересчитав в экстазе чувства будто числа, Кому ты с того света шлешь привет, Над кем сейчас печаль твоя повисла, Обозначая словом пробужденный бред… Давно ты призраком шныряешь по могилам, Читаешь имя мертвых по складам И трепеща, сливаясь в грезах с телом милым, С таким же призраком ты таешь без следа, Как будто время твою речь остановило, Чтоб ты другим не причинил вреда Своей безумною неукротимой силой… Мечта плывет в волнах реки, молчит Ока, У берегов лишь в шепоте с кустами, Она как ты, поэт, зовет к себе века, Целуясь с небом, чуя слезы с облаками, И песнь ее волшебна, и легка, И вся окутана заоблачными снами, И вместе с нами брошена в снега… Какой огонь нас нею вместе переплавит И опрокинет снова в Вечность шар земной, Кто будет мир опять крутить в лихой забаве, Расставляя по местам и жар, и зной, Превознося одних к грядущей славе, Других вводя в смиряющий покой, Кто нас своим могуществом раздавит, Какой Царь-Гений и злодей какой?!….

XXXIII

Мир не загадка, а безумная причина Того, как появляется картина, Мы можем тоже рисовать будто Творец, Лишь ощущая своей сказочке конец… Мир обезумел от внезапных превращений, В человеке пробудился странный гений, О чем он не помыслит как-то вдруг, — Все ему приносит тайный круг… Предела знаньям нет, а Вечности конца, Меняются лишь профили лица, Но неизменной остается наша суть В попытке этот мир перевернуть… Так все бежит из Ниоткуда в Никуда, Едва оттиснув впадину следа, Ни человек, ни тля, ни таракан, — Один бездонный тайный океан… Из всех существ омытых нежным краем, Внутри себя он ощущает близость рая И тихо грезит, и в мечтах блажит, Ниспровергая всякий смертный стыд… Лишь в одиночестве перед своей кончиной Тебе вдруг явится загадка без причины И вновь рассматривая впадину следа, Ты возвратишься в свои лучшие года… Вот смысл того, что нет начала и конца, И все давным-давно созвучно у Творца…

XXXIV

Не вернуть назад былые дни, Я вспоминаю свет доверчивой Любви, Как жался в темноте к твоим коленям, Весь в придыханье наших чудных преступлений… Промчался поезд, птица пролетела И в неизвестность канули года, Я вспоминаю твое сладостное тело, Как все исчезло быстро без следа… Стояла на коленях в тихом поле Нам пели птицы песни без конца, Тебя любил я с грустью и до боли, Предчувствуя преграду от Творца… Как он провел ее меж нами и лесами, Закрыв наш самый лучший век, Как ты  вчера меня безумными глазами Бросала в царство cокровенных нег…

XXXV

Человек живет и умирает, Исчезая сразу без следа, Вмиг влюбляется и от любви страдает, Пока с годами не исчезнет Красота… В чем суть его живой мифологемы, Зачем он крутится с Землей сто лет подряд, Кто нас создал заранее с проблемой, Не возвращая наше прошлое назад?!… Быль или сказка, что ничто не возвратиться, Что навеки с прахом слившись, пропадет, В моей памяти кружатся словно птицы Люди обретшие таинственный полет… Не от того ли я с тоской гляжу на небо, Словно вижу их прекрасные глаза И ощущаю край, где никогда я не был, И слышу в тьме ночной родные голоса…

XXXVI

Бывает время, когда жизнь внутри людей Становится почти невыносимой, Когда огонь неистовых страстей Рисует в чувствах мрак несокрушимый… И ты стоишь один среди ночи, Ища намек на миг исчезновенья, Как будто в небе звездные лучи Даруют вдруг пощаду осмысленья… А с ней дадут от Вечности ключи, Где все скрывается без тени сожаленья И сколько времени те тени не ищи, Они лишь сложатся в безумные виденья… Совокупления и женщин, и мужчин, Весь мир случайностей до Смерти от Рожденья Несет лишь хаос возникающих причин, Пересеченье линий, как и совпаденья… Срастающихся в сказочный трамплин, Из лона женщины в само проникновенье, Где ты наедине с собой один, Захвачен в плен  умалишенных ощущений, Но после чуешь, что ты – раб и господин, И можешь сам его творить из вдохновенья И жертвовать собой как Божий сын…

XXXVII

Смысл через глаз глядящий в небеса, По местам расставил  чудеса, Я вроде жить, как будто не хотел, Но все раздумывал, ища повсюду цель… Глаза закрыв, увидел в маске без лица Производящего весь мир в тоске творца… Он был, как я, почти разочарован Тревожным сущим повторяющимся снова… Так все, что было и что быстро сплыло, Возвращала вдруг таинственная сила, Она неслась, куда ни глянь, кругом, Вводя рождающихся в беспроглядный сон… Там смертные водили хоровод, Считая каждый день и каждый год, Безумным множеством сливаясь сквозь экстаз, Тьмой неделимою глядели в один глаз… Так заведенный механизм основ, В себе таил громаду катастроф… Цепь бесконечно фантастических преград Слагала по частям страшенный ад… Заранее припрятанный трагизм Сводился здесь и там в единый катаклизм, В нем жизнь врисованная в дивный небосклон Летела призраком в загадочный эон… Я был не там, не здесь, нигде, не тут, Но ощущал в себе невидимый сосуд… В нем было то, что было сердцем бытия, Где Я и Ты – две части странного НеЯ… Вдруг исключали право на ошибку, Вращая мир вокруг себя как-будто рыбку, Что, проплывая бесконечный океан, Везде ловила сказочный обман… И мы воссоздающиеся словом, Неизвестно отчего опять в оковах… Бредем за тем, что нас вмиг изничтожит, И в свою Смерть кричим: О, вечный Боже! Даруй нам всем Бессмертия ковчег!… Но Бог молчит как странный человек… Так все, что здесь заранее готово, Вернет к себе несчастного слепого… И человечества глухая колыбель Вдруг обретет все ту же тающую цель…

XXXVIII

Околдованный благостным небом, Занесенный в объятия тьмой, Я приручен был сладостным телом Взмывать в Вечность незримой волной… Только тело быстро старело, Привыкая лишь жалость просить, Смысл теряло доброе дело И тянулась безумная нить… Собирая остатки тех мыслей, Что могла еще ярость добыть, Как запас еще бьющейся жизни, Сберегающей давнюю прыть… Все еще на что-то надеясь, И не веря уже не во что, Меня трогала юная прелесть, Пропуская сквозь жизнь мою ток…

XXXIX

Когда ты на моей могиле С девчонкой свалишься шутя И будешь драть с безумной силой, И тешить нежное дитя… Замри хоть на одно мгновенье, Послушай, как вздыхает прах, Как из земли стихотворенья Листвою шепчут на ветвях… А после птицами на небо, Крылом пронзая бытие, Несут мою святую небыль В любое чудное жилье… Подумай грешник безучастный, Откуда в мире волшебство И почему так мало счастья Твое же ловит естество?!… И уходи скорей отсюда, Пока тебя я не забрал, И девку страстную от блуда Дыханьем мертвым не объял…

XL

С того  момента, как я перестал Глядеть на мир влюбленными глазами, Когда мне явственно привиделся оскал Человека с обезумевшими снами… Будто земля с оси своей сошла И полюса точно в бреду перемешались, Остался я без твоего тепла И сердцем овладела жалость… В том месте, где любовь произошла, Гулял огонь, и таяли сраженья, Соединяясь, плыли в воздухе тела, Отмечая тайный смысл происхожденья… Так под лучами света билась тьма, А зарожденье выражало откровенье Той вечной власти необъятного ума, Нас постепенно подводящего к крушенью… Зачем я только выполз из тебя, О, мать, сестра, любовница, подруга, Я слышу, – уже ангелы трубят, Нас выводя из замкнутого круга… Здесь глубиной прошито существо От точки и до точки изумленья, Как будто ест тебя с блаженством естество, Жизнь превращая в мимолетное растенье…

XLI

В безумстве моей правды есть тоска Как даль уже померкнувшего неба… Где ты своей сущностью близка… Хоть я в тебе и был, как будто не был… Так день, в котором спят давно века, Укрыты тьмой ушедшего сраженья… А наши лица прячут облака Вместе со сладостью мелькнувшего мгновенья… И только тени тех, кто был давно распят, Еще гуляют в наших снах и в нежных мыслях… И вечной тишиной горит закат… В память о прекрасной юной жизни…

XLII

На фото ты пропит уже насквозь, Истерзан и разбит, и склеен страстью, Твой памятник хранит былую злость, Хоть и завален весь могильною напастью… Застыли кучкой древние венки, От собутыльников гора пустых бутылок Напоминают очень жаркие деньки И на скамейке очень старенький обмылок… Как будто кто-то мыть тебя пришел Или устроить в одночасье баню, Но памятник твой грязен, как и стол, Заваленный какой-то гнусной дрянью… Неужто яйца сотни прошлых пасх, Перегнив, лежат здесь тягостным отребьем, Разложившейся тоской безумных дрязг, Укрытых с ветром тишиной забвенья… Я бы тебя, возможно, помянул, Но прежде я не знал тебя в лицо, К тому же жизней наших полетевший гул Превращается в пасхальное яйцо…

XLIII

Этой крошке досталась безумная мать,

Топор сверкнул вместе с бредом ужасной мамаши, Спи детка в раю, теперь ты там можешь летать Или птичкой искать червячков на распаханной пашне…

XLIV

Я словно жук, взвалив на спину пищу, Иду домой с тоской и думаю о том, Не чтоб жену свалив, с ней сотрястись раз тыщу, А чтоб забыться сладко чудным сном… Вот так, друзья мои, шатаемся мы вечно, Жизнь превращая в сумасшедшее кино, Я – не герой, и не страдалец безупречный, Но попадаю часто в жуткое дерьмо… Подумать даже страшно, – кто нас сделал С такими муками, неужто без любви, Или у Бога тоже благостное тело, И он с Богинею слепил лицо Земли?!… Мир с идеальною поверхностью листа, Увы, сгодится для любого негодяя, Но почему тогда сияет красота И, нас сводя с ума, она вмиг исчезает?!… Я точно жук, в семью принесший пищу, Терзаюсь часто, думая о том, С чего душе моей подругой нищей Ненавидеть, обожая милый дом… Как будто я другой взамен построю Или свою планету новой заменю, Чтоб в плен забрав Елену вместе с Троей, Приобрести в подарок чудную страну…

XLV

Как ни странно, я вошел в грядущее, Еще я в детстве видел свет его, Но свет из детства с юностью поющею Давно исчезли, и моря тревог Омывают мое грешное сознание, Мой чудный образ вдруг обрек меня На бесконечное и жалкое скитание По жизни выплывающей из сна… Что видел я, кого любил в забвении, Невероятность смертного пути Со дня рождения до ночи погребения, Куда она звала меня идти?!… Любовь людей, ее волшебный срам И ненависть с войной по воле божьей, Огонь из свежеиспеченных драм, О, нежность лон и гладкость юной кожи… Творенье, магия столь совершенных рук, Что толпы молятся незримому создателю, Чтоб мир перевернув, он вырвал вдруг, Связав родителей, любимых и приятелей… Чтоб вновь вертелось это колесо, Нас приручая к вечному стремлению, — Качаться в чаше сладостных часов, Вновь наслаждаясь тайною мгновения…

XLVI

Положен мне в вину мой смертный грех, Но для чего тогда пришлось мне здесь родиться, Чтоб проникать глазами как душой во всех, До самой смерти изучая в свете лица… И нежным телом ощущая сладость нег, Чтоб мог не раз с тобой одною слиться, Очерчивая страстью краткий век… Или размножить боль как покаянье И сбросив маску грешного стыда, — В твой светлый образ, вырванный сияньем, Уже мне не вернуться никогда… Но память образа и эхо обладанья Мне возвращает вместе с сумраком года И наши страстные и юные гулянья Кружатся над рекой как облака… И освещенные луною на прощанье, Мгновенья наши чувствуют века… И мы уходим как на новое свиданье, И наша Смерть привычна, и легка, Как наше совершенное признанье В том, что будем мы с тобой всегда…

XLVII

А есть ли смысл мне видеть это солнце, Глядеть в глаза и проникать в тебя, Что после нас с тобою остается, Неужто так загадочна судьба Или душа сама собою в рай несется, Оставляя в прахе грешного раба?!…

XLVIII

Чем интересен я, как человек? — Моей жизни странный промежуток, Уже поименованный как век, В моих воспоминаньях крайне жуток… Ведь мысль теряется от самых сладких нег, Я безрассуден был в любое время суток, И с девой в лес сбежав от суеты людей, Испарялся между двух прекрасных грудок, В своих исканиях мечтательный злодей… Вино, настоянное мною из малины Красавицу сразило наповал, В ее лоне я почуял образ дивный И сам сиял, будто магический кристалл… Тот лес пропал, и заросла дорога, И той красавицы уж больше в мире нет, Но и печали остается мне немного, Ведь память часто возвращает нежность лет… Сиянье глаз, безумные вершины Мною познанных в блужданиях страстей И крепость жизни как вина малины, Раскрывшую мне бездну областей… О, мой потомок, ты такой же безрассудный, Теряешь голову, влюбляясь в близость счастья, Не думая, что день настанет ссудный И ты будешь над собою сам не властен, И только в памяти очерчивая страсти, Ты, как и я, вплывая в образ чудный, Себя раскалывая медленно на части, Узнаешь вдруг, что все мы сердцем юны И даже в смерти им прошепчем нежно: здрасьте…

XLIX

День был темен, и тучи на небе Рисовали грядущие смерти, Только юностью выданный жребий Мне давал удаляться от тверди… На траве, за городом, в роще На одном покрывале вдвоем С девой мы относились вдруг проще К своей жизни похожей на сон… Мы друг в друге плавали нежно Словно между березок жуки, И одежду сбросив поспешно, Мы творили живые стихи… Светлый мир уста рисовали, Ее лоно – само волшебство, Дожди плакали, таяли дали, Но нам вместе было тепло… Будто холод нас не касался И во тьме ощущаемых встреч, Повторяя кружение вальса Продолжал ветер солнце беречь… Пусть луною, его отраженьем Наша радость на небо взошла, Мы из воздуха брали мгновенья, И со страстью сжигали тела… Наше пламя заря разливала, Исцеляя блаженством людей, Только, Боже, как же нам мало Остается таких ярких дней….

L

Хочу сказать, но правды нет в словах, Будто ее похитили, украли, Так ощущая в себе бренный прах, Вдруг с содраганьем  видишь образы печали… Теней безмолвных чудо на холмах, Живые – бывшие из камня, древа, стали, — В могильных плитах, обелисках и крестах, Со мной понуро в одиночестве молчали, Неся душе невидимый размах, На небе в облаках сияли дали… А я в себе кружил свой жалкий страх… И ощущал, – меня за все прощали… Останки мертвых в их распавшихся гробах… Так из земли рука невидимого смысла Меня, схватив, вдруг темной ночью понесла, Чтоб я лишь повторял на камне числа, Мгновенье лет уже пропавшего отца… Я жаждал умереть, но чуть позднее, Как будто задержавшись на устах Прекрасной нежной сладкой Лорелеи, Хотел еще побыть в безумных снах… Но с Богом вместе исчезало оправданье, Фата-моргана тоже таяла во сне, И только девой страстной обладанье Еще сулило что-то на земле…

LI

Мое безумье изничтожило меня, В осенних сумерках вдали и от огня Я снова в лоне находил пропащий дом И с тихим ветром растворялся молча в нем… В прохладе леса и в прощальном крике птиц Я пил ее слезу из-под ресниц… Мне было больно ощущать печаль, Печаль из сердца обнимала даль… Моей любимой призрачная жизнь Наметила мне в Неизвестность вход, Я плыл по лону в сказочную высь, Где ощущался весь земной народ… Кружились люди, словно волны на воде, Кругами лет ложилась жизнь везде… Прожитый миг, прошедший сквозь меня Из лона выплыл в языках огня… Горела памятью небесная любовь, Как будто звезды тело выплавили вновь, Я в нежном лоне находил пропащий дом, И с тихим ветром растворялся молча в нем…

LII

Не так все было, было даже хуже, Страсть прилетела к людям и прошла, Никто из них друг другу был не нужен И они трясли без чувств безумные тела… Так коротая время машинально И уйти пытаясь от мирских хлопот, Занимались они сексом поквартально, Создавая вместе ангельский отчет… Бухгалтерия старательно пыхтела, Соединяя в ярости людей, Но людям явно не хватало дела И секс был как-то скучен без идей… Жизнь просто шла и то, что наболело, Вскипая, падало во тьму за горизонт, И в сексе быстро проработавшее тело Прибрал к рукам таинственный архонт… Он с помощью него проделал чудо, Его согрев, добрался до звезды, И восседал на нем весь век как будто Будда, Дав телу много раз вкусить мечты…

LIII

Как ни крутись, – все бесполезно, А жизнь бессмысленна всегда, Господь мне дал ее любезно, Но позабыл спросить меня… Гора стоит, под нею бездна, Но прыгать стоит ли, – звезда Лучами освещает честно Мои прожитые года… Девчонки сладенькие губы И лоно нежное ее Уже красавца не погубит, — Мы превратились с ней в старье… Чтоб ощущать былое счастье И мысленно сбегая вниз, И с ветром в хмурое ненастье Вдруг окликать иную жизнь… Что стоит миг во тьме прощанья, Давно блестит твоя слеза, Она же горечь узнаванья Того, как круты небеса… Так в облаках все наши лица Плывут в неведомую даль, Чтобы навеки вместе слиться И прошептать земле печаль…

LIV

Когда их было много – я боялся — Исчезнуть в лоне их и сгинуть навсегда — Я слышал звук таинственного вальса — Но он вдруг таял быстро без следа — А ветер что безвыходно поднялся — Меня лишь звал отчаянно туда… И я к телам бесстыжим прикасался — Ощущая сколько в них вреда — Тьма людей из одного лишь пальца — Кровью капали – бессмертного труда — Мне стоило – чтоб в лоно их ворваться — И образом отснявшись – в никуда — Лететь как всякая искусственная цаца Своего бессменного творца…

LV

Мое безумие – я вечно умираю — непонятно отчего – ведь смысл – в звезде — или просто страх к себе пытаю и думаю что образ мой везде- находит то – что – в общем – не находит — я был – и снова нет меня — ты для меня – чужая и родня — и я то луч во тьме – то цвет в природе — невидим – как и всякий – кто из сна — меня меняет втайне на себя — примеривая то – что вдаль уплыло — как будто с ним такое же здесь было — не верите – спросите у лица — что в зеркале хранит иную силу — с какой вам не управиться с конца — как и с началом – пусть с единственным и милым — но и оно пришло к нам от творца вместе с тайной – что печаль таила — окружением священного венца — придающего прах ветреный могилам — а душам свет зовущий в небеса…

LVI

Мир болен, мир несовершенен, Взят в плен Любовью, ослеплен мгновеньем, Порой в безумной ярости кипит, О, как приятен в этом смысле божий скит… Даже не вера в Бога, а ее лицо Нас заключает вместе с ангелом в кольцо… Внутри кольца и крест, и провиденье, Печальным знаком смотрит в даль исчезновенья… Молитва древних предков исцеляет, Весь гнев и страх, вся мерзость в ней растает… Стоишь и видишь лики – образы святых, Таких премудрых, тихих и простых… Каких как будто не было на свете, Однако взгляд народный их приветил… Но для чего?! Чтоб верить еще дальше, Что мир наш отряхнет себя от фальши?!… Увы, мир болен, мир несовершенен, Взят в плен Любовью, ослеплен мгновеньем… И все же есть благое чувство в ските, Как будто в небе разлиты святые нити, И мы по ним на небеса едва ползем, Превращая свои мысли в сладкий сон…

LVII

оглушительный выстрел пробитый насквозь как куда я скатился как сказочный гость облака златокудрых дев или ведьм светлой ночью под утро несут в круговерть прозвучала команда незримых богов и глаза Ариадны мне рисуют любовь опираясь о камни взлетая вперед она сердце мне ранит рисуя народ что-то близко родное живое мое опрокинуто зноем вкатилось в нутро и вливаясь волною в безумный закат она вновь с тишиною несется назад я разбит и разорван и снова спасен и страстей нежных прорва уносит нас в сон

LVIII

Махнул рукой на все, что мне мешало жить, Мир потрясает дух, но я ликую, Я вдруг почувствовал в мирах иную нить Которой оплету любую бурю… И буду сквозь невзгоды дальше плыть, И пока ветер прах с меня не сдует, И волна не смоет нежный сурик, Я в нарисованном творенье смею быть… И твое лоно страстной негой околдую, Чтоб наши образы в единый воплотить, И чтоб он тоже околдованный до дури, Сумел в другом вмиг обнаружить нашу прыть…

LIX

Расту и падаю с безумным ощущеньем, Что не хочу на белом свете жить, Я знаю каждое прожитое мгновенье Уже назад никак не возвратить… И часто в мыслях трогая забвенье, Где сохраняется вчерашней силы прыть, Как прообраз моего же разрушенья, Как миг, когда дух Вечное постичь… Пытается во тьме преодоленья, Откуда тянется заоблачная нить, Вселяя всюду страсть проникновенья, За что нас должен Бог потом простить… И вывести всех из безмолвной тени, Как из оттаявшей земли лесную сныть, Воплотившую столь острое стремленье — Живою сущностью себя определить…

LX

В безумье тел Огнем бушует страсть, В ней беспредел, Могучая напасть… Провал иль бездна — Окончанье встреч, Святое место — Благостная течь… Полет на небо, — Вечный ураган, Окружность герба, — Сладостный изъян… Величье Космоса, — Бесценная игра, Мельканье фокуса, Волшебная дыра… Сияние внутри, — Блаженства кость, Рождение зари, — Незримый гость… Мы все оттуда, Из бегущих снов, Из силы чуда И воздушных слов… Что мы несем, — Давно не существует, Наш странный дом, — Клокочущая буря…

LXI

Муж с женою пил и веселился, Пустилась в пляс безумная жена, С травы взлетая в небо словно птица, Ее вскружила вмиг безумная весна… А я стоял, истерзанный иронией И тем, как покидают нас года, Еще грустил порой от беззакония, Хотя и в нем порой не находил вреда… Подпорки старые у мира, ну и пусть, Мы все когда-нибудь опустимся в болото, Пусть мир бессовестно всем дарит свою грусть, Я отпляшу свой век без плача и заботы… Мне по желанью хватит светлых грез, Чтобы забыться в темноте немного, Ведь я вступал во сне на лучший мост, Соединявший меня с очень добрым Богом… Мне хватало даже  мига одного, Вниз головой ощупывая бездну, Преодолев свое мучение легко, Расцветать с лесами праведно и честно… И пусть потом безжалостно бы сгнил, И был уже не сладок, не солен, Зато ребенком в прошлом мир был мил, Сиял везде, вмиг убаюканный отцом… И мать моя в загадочном расцвете, Вела меня в лес сказочной травы, Изнеженный я спал в безумном лете, Предчувствуя приход своей любви… А как прекрасно было в знойной чаще, Где девочка дарила мне любовь, Виноградинки любой на свете слаще Была душа ее и взбешенная кровь… Года пройдут, и каждый вдруг захочет Вновь ощутить блаженные пути, Вспомнить, как Любовь драла нас в клочья, Чтоб каждый мог сокровище найти…. Как жаль, проходят наши чувства, Уже мы не внимаем и не зрим, Себя не чуем, и внутри все пусто, Так из мечты мир превращается вдруг в дым… Проснись же друг от этой странной спячки, Стряхни земное выраженье грустных глаз, И вспыхнув от любви как от болячки, Верни с любимой сладостную связь…

LXII

Меня убили словом, я раздавлен, вместо меня летает только прах, зачем же Богом был я раз лишь явлен, неужто, чтоб к тебе влетать под пах… Молчишь, и, правда, мир ничтожен, ты упоенная движеньем своим моль, вряд ли чуешь, как стремится Боже вызвать твою сладостную боль… Боль близка великим узнаваньем, доказательством того, что ты живешь, еще одним безумным оправданьем, что мы творим здесь на земле одну лишь ложь…

LXIII

Я сделался таким, каким я был, Но каким я был, – уже не помню, Из тьмы, из множества постигнутых вмиг сил Мы все себя когда-нибудь исторгнем… Прекрасен древности животворящий Нил И пирамида всемогущего Хеопса, Мне кажется, что я здесь тоже жил, Я слышал женский шепот: Разведемся… Я помню, видел исчезающее солнце, Которое вчера боготворил… Мир отрицает боль мою и муку, Коловращение в безумнейших стихах, Я исповедовал несчастную науку, В оскал ей бросив свой презренный прах… Смеялась вся научная элита, Сравнив мой череп с омываемой скалой, Я возлюбленной шептал: Эй, Аэлита, Вскружись-ка подо мной опять юлой… Все было так, как и в начале, Земля вертелась, люди-мертвецы Искали те же, призрачные дали, В чудных девах заострив свои концы… И только шепот гулкой пасторали, И нежный писк, которым мать зовут птенцы, Светился моим обликом в реале, Что делать с ним?! – решали все творцы… Один сказал: Запустим его в бездну, О которой он вчера еще мечтал! Другой одобрил: Что ж вполне любезно Человека всунуть в идеал!… Сунуть-высунуть, чтоб разливался песней И о себе спокойненько молчал До той поры, пока он не исчезнет, Как и его громадный идеал… О, Боги, неужели я подслушал Ваш безумный разговор, Кто-то третий мне шепнул на ушко: Совсем не для детей почтенный вздор!… Вот так я и опять здесь существую, Что-то делаю, ломаю сам с собой, Ощущая в людях ту же бурю, Вслед за стадом устремляюсь в бой…

LXIV

«Красивы, пьяны и распутны…» Аристотель об этруских женщинах Красивы, пьяны и распутны, — Философ в ужасе вздохнул, Горело солнце древним утром, А у этрусков шел разгул… С мужчинами под покрывалом Все опьянялись вмиг вином И опьянев, безумным валом Совокуплялись ярким днем… На площади, в тени платанов Кружилась страстная игра Мужчин и женщин сладко пьяных Валила чудная жара… И только грустный Аристотель В безумье этом ошалев, Клеймил их страсть при всем народе, Боясь ужасно пылких дев…

LXV

Что я помню, – тебя, твое лоно, Шепот ласковый, ветра порыв, Бересклет чуть склоненный и стоны, Тел безумных страстный изгиб… Муравья на твоей нежной коже, Мох на камне, на дремлющем пне, Вспышку, взрыв, пробегание дрожи, Твои слезы на мне, – мир во сне…

LXVI

Я человеком был… Сожженный сном… Я видел часто странные виденья… В мирах иных мне раскрывался дом Зияющими безднами мгновенья, И я с тобою растворялся в нем… Я видел образы людей, что раньше жили, Они любили Смерть и Красоту, Еще мой вздох на их могиле, Я слышал шепот вмиг разящий тишину… Я распознал величие распада По их вмурованным в глухой овал глазам, Там лона дев из убаюканного сада Страстно звали меня в сладостный Сезам… Уже безликие, они еще шептали, Тайну Жизни сберегая в темноте, Обрисовав тенями вымершие дали, Они птицами склонились на кресте… Простиралось Вечное пространство, Растворялись в нем соитья и плоды, И Любви безумное лекарство Едва угадывалось в прахе от судьбы… Вселенная от нас уже устала, Но мы еще, как сны ее живем, Везде испытывая нежность идеала, Который с нами обретет прозрачный дом, Я вижу, – ты исчез почти весь в нем…

LXVII

В атомном финале человечества Есть страшная безумная дыра, Невидим вход в небесное отечество, Но ощущается везде одна игра, Сводящая безумье смертных к Вечности, — Одно мгновение, – и нам уже пора… Непостоянство времени и места, Постоянно ускользающий в тьму смысл, Покидает всех убогих и нечестных, Остается только сказочная высь… Ночью освещать вокруг пространство, Давая в звездах мысль о прожитом, Любое сотворенное богатство Безмолвным прахом замолчит уже потом… И даже ощущаешь если что-то, Что тебя вздымает выше всех, То и оно потом лишит полета, Тенями жалкими озвучив странный смех… Лежат уже безмолвны, недвижимы, Хотя любили так, как никогда, И где теперь их облик или имя, Чего во имя светит нам звезда?!… Молчание одной пропащей тайной, Как дева проберется в грустный дом И глубиною сладостной случайной Напомнит мне вдруг сразу обо всем… Пусть  в атомном финале человечества Есть страшная безумная дыра, И мир весь задыхается от нечисти, И пусть идет одна коварная игра, Сводящая безумье смертных к Вечности, — Я снова чувствую, – любовь несут ветра…

LXVIII

В тебе отчаянно сильна тоска, мой брат, По всем невидимым неведомым мирам, Как будто жизнь лишь снится нам И каждый пламенем звезды с тоской объят… Мы видим, как стареют наши жены И как любовницы безвыходно грустны, Мы страстно разгораемся в их лонах, Ища волшебный свет таинственной страны… И ощущая себя в двух шагах от Смерти, С друзьями забываясь, водку пьем, Может дух какой-то нашей мыслью вертит, Превращая жизнь в безумный сон?!… Мы одинаково бессильны перед Богом, Как перед собственной загадочной судьбой, Мы знаем, что не может быть итога У бессмыслия с вскипающей борьбой… И лишь одна тоска нас в мире держит И жажда этой жизнью обладать, Теряясь в лонах дев отведать нежность, Чтоб вместе с нежностью постигнуть благодать…

LXIX

Пригвождает смысл своим отсутствием, Люди упрямо тешат естество, Сама природа фантастическим напутствием Скрывает страсть изнеженной листвой… В глазах влюбленных бешеный огонь, Вместо речей молчания обман, И в лоне эхо сладостных погонь, И темноту накрыл божественный туман… И смех бессовестных забывчивых существ Настойчиво разлит тоской кругом, Пытливость самых сокровенных мест Зовет в волшебный нереальный дом… И льется странная безумная весна, Срывая размышление с взгляда прочь, О том, что жизнь здесь на земле тюрьма, Но неизвестно, кто нас загоняет в ночь…

LXX

Я плавал среди фантастических рыб, Всю бурю осыпал ласками нимб, Русалка нежно прильнула ко мне И лоно раскрылось как сказка во сне.. Ее поцелуй вместо острой иглы Вздымал во мне с ветрами грозно валы, Горел вдохновеньем весь небосклон Из волн всплыл на небо безумный огонь… Вселенная вдруг стала близкой родной И ночь обожгла своей сладостной Тьмой, Раздвинул чертоги неведомый мир И легкою дымкой вспыхнул эфир… И мы вмиг взлетели в высь из волны, Касаясь губами волшебной луны, Едва сознавая, что вместе с судьбой Повенчаны страстью пучины морской…

LXXI

Боюсь остаться один… Но поздно, никто не вернется… Над осенью стелется дым И в дыме скрывается солнце… Под небом еще голубым, Где юная дева смеется, В одной из редчайших картин Светится тайной колодце…

LXXII

Милая девчонка, Окрыленный бес, Скинь скорей юбчонку, Кругом темный лес… Скинь скорей юбчонку, Милая моя, Как же нежно, тонко Возлюблю тебя… Небо покрывалом Расстелит зарю, Вспыхнешь цветом алым, Я в тебе горю…

LXXIII

Когда весь шар земной проглотит вмиг Вселенная И я из сна перелечу в громадный сон, И что-то яркое безумное нетленное Озарит со мной реальный небосклон… Я все равно существованью не поверю И буду мучить сам себя со всех сторон, Терзаясь в Cозданном – умалишенным зверем, Я причиню себе осмысленный урон… Дабы понять, что сквозь себя я просто падаю, — Из мира в мир, из мрака в мрак, И Неизвестного своим паденьем радуя, Вечным страхом заполняю страстный зрак… Быть может, дух святой появится из солнца Или шагнет из тьмы божественная тень, Любой, кто есть, быть может, прикоснется Или войдет в мой образ сквозь мельканье сцен… А ведь когда-то мне казалось, – Совершенство Владеет миром в множестве миров И всяк, живущий, ощущающий блаженство Везде находит сокровенный кров… Увы, Икара погубили крылья, Как Нарцисса в отраженье красота, Сизиф в труде извечном обессилел, Христос воскрес через распятие креста… Так каждый образующий легенду, Несет в себе определенный смысл, Я тоже сам себя сдавал в аренду, Чтоб ощущать собою пропасть числ… Но всякий раз врастая в мрак соблазна И все живое избирательно любя, Я видел мир внутри – снаружи несуразным, Едва осознавая сам себя… Так ничего сюда не привносящий, Я вместе с Павлом1 в пустошь отойду, Я слишком долго любовался настоящим, Не видя Смерти проникающей в судьбу… Как не имел я ничего, так и не буду Живое или мертвое иметь, Жизнь уподобив во Вселенной чуду, Я буду вновь искать себе одну лишь Смерть…

LXXIV

Я не могу быть без нее, ну, пусть стара И, увы, уже не так желанна, Жизнь промелькнула как безумная игра И находиться в ней весьма престранно… Возьми живое все, вся красота обманна И то, чем дорожил еще вчера, — Исчезло без следа как будто тайна Объята небом в пламени костра… Прошепчет вдруг, как все случайно И как приносят, и уносят нас ветра, Чтоб мы могли лишь раз в морях бескрайних Увидеть, как целует мир заря…

LXXV

Жизнь в ракурсе любом неубедительна, В нелепом, даже жалком откровении Бог улыбкою блестит обворожительно, Народ склоняется в привычном изумлении… Я видел в зеркале его не один раз, Но о Смерти никогда не спрашивал Я видел в записи отчаянный экстаз, Кино о Боге из сознанья нашего… Служило подтверждением тому, Что вдохновенье исторгало ахинею, Ну, кто бы смог осмыслить эту тьму, Чтобы потом увидеть свет за нею… Как много раз я в ящик попадал И как собака лаял в микрофоне, Проникновенной Смертью плыл финал За голым чертом в чудном фаэтоне… На этом месте сотни юных дев, Закрыв глаза, вдруг нежно трепыхались, И я, со всеми мигом ошалев, Ощутил, как влез в меня мерзавец… Но большей частью жизнь уже прошла И вместо дев одни несчастные старухи Ищут в памяти хоть капельку тепла, Но вместо птиц в глазах летают мухи… Вот в этом месте надо хохотать, Ибо в страхе мы ласкаем наважденье, Я еще в юности записывал в тетрадь, Что мир к войне идет с избытком уважения… Неадекватен был премудрый мавр, Второпях душивший Дездемону, У идиотов страшно жаждет лавр На голове сплести огромную корону… А жизнь, как не вздыхай, не убедительна, В нелепом жалком пошлом откровении Любая дева с водкой соблазнительна, Как очень экстремальное мгновение… Комический эффект от этой жизни Воплощается в космический аффект, Бог, ты, если рядом, только свистни, Я подарю тебе свой нежный интеллект… Роль Бога в моем маленьком спектакле Уже полвека Неизвестный исполнял, Не знаю даже кто он, друг ли, враг ли, Но, несомненно, безупречный идеал… Невидимый, он всюду ощущаем, Нигде не говорящий, все ж любим, Хранитель самой вечной тайны, Он вьется надо мной как херувим… Украдкой в лоно девы запускает, Исподтишка толкает под венец, Не он ли всех безумьем ослепляет, Душ инженер, влюбленности творец?!… Роль Бога в моем маленьком спектакле Он, разыграв, поднялся тут же в высь, Вместо волос оставив мне кусочек пакли, И вместо смысла прожитую жизнь… Вот отчего с тоской глядя на небо, Хочу я где угодно зарыдать, Вспоминая девы сладостное тело, И всего земного мрака благодать…

LXXVI

Мир тает на глазах, лишая нас Возможности осмыслить Смерти час… Но если там, во тьме, за сказочным пределом, Где люди исчезают без следа, Мы вновь приобретаем то же тело, С которым к нам придут пропавшие года… То для чего тогда мы снова умираем?! — Молчит Творец, и не в ладах с собой, Гуляет по земле? и в небе пламя, Обозначая устремленный – в Вечность – бой…

LXXVII

Я не слаб и не раб, но мне виден этап По которому гонят всех тех, кто ослаб… Кто с мечтою в свое воскресенье Вдруг теряет мысль о спасенье… И меня убивает осмысленный бред, Где добру или злу предпочтения нет, Там где ангел по небу летает, Провожая грешников стаю… Я стою в тишине со свечой, Ощущая лишь образ ночной… Его в прошлом безумно любил, А теперь потерял в тьме могил… Так ли есть этот Бог и спасенье, Мрак сулит лишь одно наважденье… Жизнь прошла и прошлый рассвет Где-то спрятался в таянье лет… Под шагами не путь уже, бездна, Словно в лоне в ней каждый исчезнет… Нет у истины доброго слова, Всякий смертный ложью окован… И живой или мертвый, я – раб Страсти спрятанной в лоне у баб… Только это всего лишь игрушка, Чтоб я Бога во тьме не подслушал, Не вошел в его душу страданьем И не завладел вдруг созданьем… Ведь все мы – подобие Бога И всех нас ни мало, ни много, Но мы жаждем по сути спасенья, Веруя в час воскресенья…

LXXVIII

Поднимет пьяниц свет луны, Бутылка влезет в рот, И люди превратятся в сны, Ночь в вечный переход… Оттуда, где дрожит земля И там, где зло не спит, Летит заблудшая душа, Ища прекрасный вид… Но лепестки красивых роз Бумажками дрожат, И прах укрытый морем слез Хранит полночный сад… И море странною волной Зовет по звездам вдаль, И только ласковый прибой Стирает вмиг печаль…

LXXIX

В них все умерло, они пьют вместе водку, В их скучной жизни смерть наступит без проблем, А когда-то они вместе в одной лодке Вплывали к сказке в сладострастный плен… Весна прошла, и  в них уже все умерло, И очень даже странно отчего Они сидят вдвоем в полночных сумерках, Поминая добрым словом бытие…

LXXX

Незамутненная смертная связь Чистой и светлой Любви Рождает безумья грешную страсть, Бросая нас в лоно Земли… Секс как великая сила Творца Склоняет к паденью мораль, И наша мораль не имеет лица, Зато его носит печаль… Познавший тайну ее объяснить Не может живущим никак, Нас всех оплетает бесовская нить И тянет с Любовью во мрак… Мы все друг за другом вместе умрем, Творения высших существ, Мы для того и строили дом, Чтоб всякий рожденный исчез… Здесь век пробегает как легкая тень, Года проплывают как сны… Зайдя тихо к звездам под вечную сень, Я слышал, что шепчут они… Вот, вижу, как ярко светит звезда, А ее давно уже нет, Но свет из нее попавший в меня Доносит течения лет… И так в протяженности странных лучей Я буду сквозь тьму ощущать, Что мир этот был с рожденья ничей, Пока не нашла его Мать… Ее устами шептала Любовь, Душа излучала тепло, Весь мир убаюканный тайнами снов, Проник, разгоревшись, в нее… С тех пор она стала рожать и рожать, Людей окуная в рассвет, И в лоне ее живет благодать Как вечно тающий след…

LXXXI

Эсхатология безумья воплощенья Уже ношу в себе одно безумье И праху гениев украдкой поклоняюсь, Ведь их стишок во мне еще не умер, И разум закружил чудесный танец… И рифмы падают, озвучивая Вечность, Проливает свет волшебная заря, Лоно дев выводит бесконечность, Мы, ими завладев, кричим: Ура!… Неужели нас придумал кто-то в шутку И сознательно всех нас с тоской раздев, Заставил забежать в рай на минутку, Связав с мечтой альтруистический посев… Вот так вынашивая бред один в себе, На прахе гениев украдкой сплю с тетрадкой, Стихи как люди произносятся в борьбе, Зато блажен весь мир в правдивом беспорядке… И все же кто там вдруг подсматривает сверху, Глядит, как в лоно девы я вхожу, Из любопытства что-то пишет на заметку, Уподобляясь втайне просто миражу?!… И до чего же, Вечный, любопытен, Засовывает нос в любую щель, Я ощущаю его в небе по наитью, Когда дева нежит дивную свирель… А я по облакам взлетаю птицей, Всем сердцем ощущая ее трель, И счастлив тем, что смог здесь народиться, И увидеть в лонах сказочную цель… И лишь одно мне только непонятно, — И чего он там подсматривает сверху, Неужели даже Вечному приятно В сближенье нашем обретать утеху?!…

LXXXII

Дева манила, ветром обвита, Казалось, Тайна тянула во тьму, И сквозь звезды как вечное сито Сеяла с нею жажду мою… Взрывалось пространство безумной свободой И лес раскрывался душистой смолой, Трава распускала косы по водам И дева меня обмывала слезой… И губы сладко дрожа лепестками Насквозь проницали душу мою, Мечты под луною неслись облаками И оплетали лучами звезду… Чуть-чуть и я в ней оказался ребенком, И Бога увидев, в Тайну вошел, И в Тайне молчал, очарованный тонко Девой, в которой светился мой пол…

LXXXIII

Подсознанье умаляет чувство дружбы, Глаза модифицируют весь мир, Дух обладанья нам опорой служит, Протирая благочестие до дыр… Предназначенье страстью тут же метит, Судьба определяет жизни круг, Обман везде разбрасывает сети, Превращая чувства в бездну мук… Сознательно страдая от безверья И полагая этим выделить себя, Пою псалмы опустошенным зверем Тебе, моя несчастная Земля… Ты тоже движима одной тоской без смысла, — Объединяя все, рождая без конца, Ты в утешенье воздвигаешь числа В незримых формулах идеи от Творца… Но почему я ощущаю всюду стену, Через которою пройти к Нему нельзя, И почему уберегают нас мгновенья, Ослепляющие нежностью глаза… И лишь вопрос стоит: Куда, откуда Мы так усердно протекаем в Бесконечность, Едва опомнившись от сладостного блуда, Вдруг ощущаем себя в лоне, где спит Вечность… Пусть жизнь всегда больна своим страданьем, Но припадая в тьме к распятию Христа, Я заполняюсь вмиг земным очарованьем, Чтоб жизнь начать вновь с чистого листа…

LXXXIV

Волшебной жаждой исподволь искрится Любовь безумно страстных лон, И Цикенбаум весь в раскрывшейся девице, Один в другого тут же воплощен, Иль только жаждет в образ воплотиться, Повернут к звездам вечный небосклон… Я возле них порхаю грустной птицей, Мне страшно, что мне снится только сон… Мой сон пройдет, растает Цикенбаум, Девица вслед за ним вмиг пропадет, И я не в лонах, – в рытвинах и ямах, Ищу любивший здесь отчаянный народ…

LXXXV

Уже в который раз молчит Всевышний И я гляжу со вздохом в небеса, Пытаясь разорвать вокруг затишье И заглянуть в его прекрасные глаза… Безумный сон, я больше ощущаю Волнение безропотных теней, Как будто друга между ними окликаю, — Мой друг останься в череде грядущих дней… Но по волнам моей таинственной печали Друг уплывает молча вдаль, Как жаль, ведь так блаженно полыхали — Мечты в душе – сложились в пастораль… И камень отшлифованный рукою, Трудами мастера оденется в пейзаж Других могил овеянных тоскою И небо в тучах как великий страж Нас подведет как странников к покою, Уже окутанный безмолвьем берег наш, Где-то между Осетром с Окою Рисует в звездах сказочный пейзаж…

LXXXVI

Каждый год вырываясь толпой из земли, Как ожившие тени в безумном порыве, Они в небесах ловят счастье любви, Их чувства в одном фантастическом взрыве… Едва лишь вкусив нежной майской листвы, Они опять летят в исступленье, Один месяц жизни на солнце без тьмы, Зато как прекрасно на крыльях мгновенье… Весь май прожужжат эти духи Аида, Волнуя подобием наших судеб, В их страстном полете дверь приоткрыта Туда, где нас ждет бесконечный вертеп…

LXXXVII

«Во славу Господа помилуйте меня…» Слова из молитвы об исцелении Во славу Господа помилуйте меня, Вас, неизвестных, в темноте, увы, премного, И каждый, существуя внутри сна, В реальности уже похож на Бога… Сама Вселенная без крышки и без дна, Никто не знает, куда катится дорога, Кто нас создал и в чем моя вина, Если я не верю даже в око, Перевернувшее тебя, моя страна… Хотя какая ты моя, ты всем чужая, Демокрит сказал: Мир создан из огня! Возможно, чтобы им же поражая, Нас ослепила вездесущая весна… По сути мы играем с Богом в прятки, — Он ищет нас, а мы его, Но вся Вселенная в безумном беспорядке, — Вот отчего так безгранично бытие… И мы так часто задаем себе загадки, Чтобы почувствовать везде одно вранье, А правда только выглянет украдкой, Чтоб мы лишь ощутили вкус ее И ударились в бега вновь без оглядки… Куда бежим, себя в бесценности ругая, Во славу Господа помилуйте меня, Говорят, что где-то есть земля святая, Где из слез взлетает в небеса стена, Вот бы ночью вдаль по ней идти, срываясь И найдя Бога, вдруг взглянуть в его глаза, И донести свою рыдающую жалость, И боль за созданные им же чудеса…

LXXXVIII

Разочарованные в лонах своих жен, Они пьют с утра и до темна, А я в их разговоры заключен, Сочувствую себе издалека… Мир старой мудростью затягивает окна, Мы друг от друга быстро устаем, И только свет луны печалью соткан, Зовет нас с ангелом на звездный небосклон… О, юность! О, чреда проникновений! О, страстные горячие сердца! Здесь вместо вас одни хмельные тени Живут смеясь, в душе с обидой на Творца… Действительно, зачем он их оставил Бессмысленно на свете прозябать, Не о такой они мечтали славе, Не для того их в муках породила мать… Чтобы исполнив суть предназначенья, Создать потомство для грядущих лет, Ласкать умом несчастные мгновенья, Которым и возврата уже нет… Я видел сон с прекрасной нежной девой, Меня до слез окутала весна, Но пьяный ангел звал меня на небо, Будто за Смертью ждет нас Жизнь, и не одна…

LXXXIX

Насколько мир безумный болен, Насколько я безумнее его?! — Пекусь ведь вовсе не о доле, А проницая светом мысли бытие… Пытаюсь мотыльком лететь над полем, Чтоб ощутить творение свое, Как абсолютно чистый лист, но чужой номер Уже давно проставлен кем-то в нем… О, как мне хочется бродягою по воле Бродить словно по волнам кораблем, Несущим ласки всех взвивавшихся любовей, Я бы уснул зверюгой под дождем… И на камнях с родным шумящим морем, Растаяв жизнью, вырастая сном, Я бы смог почуять даже в горе Страсть пронзать тебя, твой нежный склон… Во мне лежит печатью твоей боли, Ведь с нею любой смертный унесен В край забытых нежностей в покое, Куда впадает мир со всех сторон И куда я падать тоже обречен…

XC

Возненавидев мир, я вдруг пришел в себя, Плыл тихий вечер над Окой И пели соловьи подруг любя, Жуки взлетали в сладостный покой… А я стоял и думал, что напрасно Я только что с обидой на людей, Просил у Бога хоть немного счастья, Когда оно со мной на склоне дней… Лежит себе и тихо прозябает, А люди торопливо мчатся вдаль, Им по душе милей страна любая, Они не ведают, где кроется печаль… Вот здесь среди холмов под дикой грушей, Где плещется задумчивый ковыль, Скитаются невидимые души Как неразгаданная сказка или быль… И дева полюбившая когда-то За спиной моей как тень одна стоит В чудесной юности пленительно сада, Волнуя до сих пор мой нежный стыд… Раскидистою ивой над рекою, На чьих ветвях распелись соловьи, Меня коснулась вдруг дрожащею рукою, Впуская в тьму таинственной своей любви…

XCI

Он умер странно, невзначай, от передоза, Я видел, как сожгла его любовь, Совсем пацан еще, к тому же несерьезный, Он сам с собою вел незримый бой, Был неуверенным в себе, пытаясь в страсти Найти какой-то всем неведомый маршрут, Избегая счастья как напасти, Очерчивал он жизни мрачный круг… Из робости пред юною девчонкой, Со зрелой бабой закрутил пустой роман, Еще ребенком обзавелся сам ребенком И в наваждении пропав, был вечно пьян… Кто на иглу его сажал, уже не знаю, Такой, увы, безвольный человек, Что никакая женщина святая Его бы не спасла в наш грешный век… Нужно быть иль полным идиотом, Иль чересчур коварным мудрецом, Чтоб манипулировать полетом Страны с таким отчаянным лицом… Он повторил дорогу очень многих, Он шел тропой безжалостной войны, О нем во тьме переживали боги, Но и они к несчастью не видны… Здесь судьбы льются чудною рекою, А на могилах камни и кресты, Единым тождеством сводя всю жизнь к покою, Лишают нас надежды и мечты…

XCII

Невероятно, но я вижу мир Таким, каким он был еще недавно, Безумие глядит из нежных дыр Дев мною неизведанных так явно… И лишь Невидимый опять следит за мной, Его лазутчики – микробы изнутри Довольствуются мрачной тишиной, Изучая мои чувства до зари… Из множества извилин слеплен мозг, Рука задвигалась в горячем наважденье, С костями мышцы не для сладких грез, Один лишь фаллос мне сулит проникновенье… Но за мгновеньями ждет тьма земных утрат, Зима забрав тепло, упрячет чувства, И только мысли еженощный яд В других извилинах опять творит искусство… Кто я?! – Травинка между трав, Овца среди шагающего стада К полю неизведанных забав, Или соловей под тенью сада… Может сдутое навеки колесо, Или экран погасший у машины, Вот-вот и дрогнет чаша у весов, — Люди, твари, – все здесь растворимо… Льется желчь из всех невидимых щелей, Льется семя, раскрывая лоно, Тьма ли мать всех сучек, кобелей Меня на поводке ведет влюбленным… У нового лица в крови пожар И вновь цветы с раскрывшимся объятьем, Пчелка из цветка сосет нектар, Исключая точные понятья… Моя жизнь за сотни тысяч лет Стала уже просто невозможной, Готов поверить в самый жуткий бред, Чтоб исцелить себя сближением истошным… Даже с той, кого давно уж нет… Свидание у мира на краю, У раскрывшегося лона вечной бездны Поглощает в себя внутренность мою, И странно так, что я сейчас исчезну… Одной лишь строчкой написав судьбу…

XCIII

Взгляни на звезды, они гаснут тоже, Мир обретает незнакомые черты, И сколько бы еще ты лет не прожил, Ты растеряешь быстро все мечты… Пусть страсть зовет нас с девою на ложе, Пусть дождь летит с громадной высоты, Пусть в небесах молчит великий Боже, Всех осенят во тьме печальные кресты… И дрожь волной пройдет по гладкой коже, И в бездне, где окажешься и ты, Вселенная уже намного строже Оценит наши бренные труды… И кто уж наши судьбы подытожит, Окружая дух безлюдьем пустоты, Неужто вслух произнесенный Боже Построит нас в безумные ряды… Чтоб мы глаза раскрыли позже На свои жизни как на чистые листы, Дрожащие на ветвях в нежной роще, Еще не раз соприкоснемся я и ты…

XCIV

Тогда подобно будет Царство Небесное десяти девам, которые, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху. Из них пять было мудрых и пять неразумных. Неразумные, взяв светильники свои, не взяли с собою масла. Мудрые же, вместе со светильниками своими, взяли масла в сосудах своих. И как жених замедлил, то задремали все и уснули. Но в полночь раздался крик: вот, жених идёт, выходите навстречу ему. Тогда встали все девы те и поправили светильники свои. Неразумные же сказали мудрым: дайте нам вашего масла, потому что светильники наши гаснут. А мудрые отвечали: чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе. Когда же пошли они покупать, пришёл жених, и готовые вошли с ним на брачный пир, и двери затворились; после приходят и прочие девы, и говорят: Господи! Господи! отвори нам. Он же сказал им в ответ: истинно говорю вам: не знаю вас. Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидёт Сын Человеческий.

(Евангелие от Матфея 25:1—13) Десять дев идут навстречу жениху, Пять разумных и пять неразумных, Светильники несут развеять  тьму, У неразумных масла нет, им в полночь трудно Зажечь светильники, на пир не попадут, Пойдут за маслом, но их уже не впустят… Несчастные создания восплачут, Без жениха, выходит, без детей Их жизнь, увы, ничто не значит… От недостатка разума их цель Превратится просто в неудачу… А что жених?! – Он выбирает мудрых, Он верит, – они счастье принесут, Но жизнь обманчива и сладостное утро Позднее явит выпитый сосуд И как разбитое волной свирепой судно, Его тело девы в темень понесут, Светильниками освещая утлый, Давно произнесенный Богом суд…

XCV

Взойдя на холм, увидел я вдали Светлый берег моих прошлых лет, Там в безумном пламени любви Нас с тобой ласкал земной рассвет… Жизнь промелькнула, одеянье нежных чувств Забрал себе померкший небосвод, Засох от времени и вырван с корнем куст, Под которым продлевался род… Так что меня опять туда зовет?! — Страсть ощущать неведомые силы, Обозначая собой вечный переход Из лона девы до глухой могилы… Я мыслю судьбы как движенье вод Из глубины таинственной на волю — Родившихся тотчас уже несет С первым криком от отчаянья и боли… До улыбки первой на лице И до привычного родного поцелуя, Словно у Бога есть всегда рецепт, — Как вызвать в тишине покоя бурю… Взойдя на холм, я стал самим собой, Мой светлый берег с давними годами Был просто моей тающей судьбой, Говорящей шепотом с ветрами… Здесь душа моя вела незримый бой С оживающими в памяти тенями, Чтоб хоть раз побыть еще с тобой На холмах одетых чудными лесами…

XCVI

Жизнь упрощает нас, а мы ее, Но Вечно Сложное всегда встает над нами, Мы в любопытстве крутим головами И через нас проходит током бытие… Когда соединенные телами, Мы вместе мнем ненужное белье, Чтоб затем уже умолкнуть под крестами, Покинув странное безумное жилье… В котором пребывало наше пламя, Возможно, зря мы растворялись в нем, Но если данная без объяснений Память Потоки прошлого на наши души льет… И тень давно пропавшего деянья Надежду на Бессмертье подает, То понятно, – отчего во тьме сиянья Появляется таинственный народ… Любой рожденный ищет оправданья Своей Судьбе и в Смерти переход, Намек на неизбежность обладанья, Как по цепочке продлевается весь род… Ослепленный яростью познанья, В мгновенье раскрывается  и грот, Одетый лаской нежного страданья, — Так Бесконечность очевидностью влечет… Вот отчего по духу скроен странник Идущий вдаль, не знающий хлопот, Он своим шагом саму жизнь произнесет, Пред ним опустится чуть розоватый стальник… И река блистаньем тихих вод Наполнит образ широтой бескрайней, Поэт в стихах обрисовал полет И через миг покинул мирозданье, Объявшее всех трепетом высот…

XCVII

Что во мне? – Лишь мышцы, жилы, кости, И комочек странный, – мой же мозг, Все мы в века входящие как гости, Между реальностью и сном возводим мост… А мысль, подарок от самой Вселенной, Теряется во тьме закрытых век, Что там, в глазах? Чей образ сиро-тленный, Зачем здесь жил безумный человек?!… Я безрассуден был в любое время, Ища в сознании основу для людей, Я испарялся тут же в плоти бренной, Жизнь осознав как столкновение идей… Толпа собой творила образ дивный, Для всех дорог распахнутый вокзал Обозначал едва условно середину, Где каждый живший что-то создавал… Пространства нет, чтоб взять у мира Возможность воплощаться много лет, Проистекая из мелодии эфира, Неся в себе таинственный тот свет… Пропавший лес, заросшую дорогу, Ту женщину, которой больше нет, Мгновений в памяти совсем  уже немного, Но хватит, чтоб оставить свой же след… И на прощанье попросить у Бога Найти тепло твоих волшебных недр…

XCVIII

Что было там, давно уже не помню… Тьма застилает взгляд в пропаже лет… И только приобщаясь в страсти к огню… Вхожу одетый сумраком в рассвет… Девчонка предо мною на траве… Как сотни тысяч лет назад… Я нежно глажу ее спрятавшись в листве… Нам шепчет сладко одинокий сад… Хочу сказать, но яростное лоно… Меня собою захватило в небосвод… И я несу в нем шепоты влюбленных… На глади удалившихся в сон вод… Все в них течет и тут же пропадает… Оставляя меня снова одного… И только тень со мной безмолвная святая… Раскрывается как память вдруг легко… И я уже с собой не совладая… Шепчу во тьму отчаянный свой бред… И она живая и немая… Принимает в себя бережно расцвет… Рассвет, сиянье прошлого оскала… Реки принявшей в волны тени двух… Здесь вместе с духом чувство странное восстало… Огонь взлетел над тьмой и вмиг потух…

XCIХ

Огнелонная дева Впустила в ристалище грез, Благоуханное небо Одело каплями слез… Трава распушенная — Наша живая постель И ты, огнелонная, — Мой неизведанный зверь… Нырнуть в тебя, Замирая от счастья во мгле, Любовь моя — Чудный праздник на скорбной земле… С тобой, огнелонной, Небом вечным дышу, Безумный влюбленный Тебя в объятьях душу… В тебя глубоко забираясь, Я Тайну Рожденья ищу, Но Бог словно чувствует зависть, — Страсть слепит подобно лучу…

C

Сейчас я каюсь, что обрел страданье При лунном свете в шепоте берез И словно женщиной в безумном обладанье Им жил до истеченья грустных слез… Сводя с ума меня и уходя навеки Мое страдание во мне еще жило, Так в совести все люди как калеки Бегут с отчаяньем в любовное тепло… Но и оно растает неизбежно, И тысячи невидимых светил Лучами разведут все ту же нежность Над прахом остывающих могил… А я, а ты, – небесный тихий житель Молитву на прощанье изречем И созерцая в благости обитель, Несчастных крох оденем в вечный сон… Нас всех вернут  когда-нибудь обратно, — Мы будем чувство оживлять и страстью жить, Мы сотни раз шепнем, невероятно, Но светлым эхом вытянется нить… Через века, Вселенную и пропасть, Над которой мы в забвении прошли И ушли в загадочную область, Где весь мир рождается из тьмы… Не от того ли мы сейчас во тьме блуждаем И нежным пламенем вонзаясь в бытие, Мы друг в друге ищем слепок Тайны, Будто пытаясь вновь возникнуть из Нее…

CI

Я прилег на вершину холма, И обнял над собой нежно деву, И она любила меня, Раскрывая безумное небо… И я протекал сквозь нее, Мы светились страстно лучами, Ощущая, что это мое, Я сливался во мгле с небесами… А потом в тумане, в реке, Мы как рыбы в волне растворялись И наш отсвет бродил вдалеке Обнимая соцветия завязь… И объятия наши цветок Исторгал после сладким нектаром, Я молчал как всевидящий Бог, Истомленный небесным пожаром… Только дева горела на мне И от нас по реке плыли волны, И в тумане, словно во сне, Тихо таяли чудные стоны…

CII

Этот стих ни о чем, Этот стих ни про что, Говорить об одном Очень даже легко… Даже если Оно Не умеет дышать, Он, Она, – Все равно, — Сон, Фантом, Благодать… Пусть и свойств никаких И кругом Пустота, Но всего лишь за миг Ты там будешь всегда…

CIII

Светлым образом волшебного младенца Укрыты тайны на святой земле И облик Матери его – тень совершенства, — Хранит наш путь глазами звезд во мгле… Остроконечные вершины горьких истин, Тела сорвавшиеся в мировой поток, Мгновения в словах на белых листьях, — Судьбою человека правит рок… Где всякий раз теряется значенье Произнесенной нами правды как во сне, Так из чудесной глубины возникновенья Вдруг кто-то зарождается во мне… Я проплываю мир безумным током И в множестве явившихся страстей Любовь рисуется в обнимку вместе с Богом Над горсточкой рассеянных костей… О, как мучительно молчать перед отлетом И знать, что Это происходит навсегда, Что за любым прожитым тобой годом Уже текут другие чудные года… Перетекая из узоров в Бесконечность И выявляя в каждой твари ее суть, Океан безмолвный, просто Вечность В спираль закручивает сладостную жуть… И с именем волшебного младенца И с нежным знаком Веры на устах, Народ, века живущий в мире детства, С благозвучием молитв стекает в прах… Невероятно, но я вижу запредельность И ощущаю ее тайные ходы, Безумной мудрости гармонию и цельность, И свет, влекущий возгоранием мечты… И храм, воссоздающий сферой небо, Картинки чудных сказок на стенах, И всепрощающая Мать, – она же – дева, Осеняющая всех в безбрежных снах… Окутывает ангельским напевом, Как странно видеть, – мир весь из нее Восходит в высь словно листва из древа, Возвышая ее лоном Бытие…

CIV

Облака плывут по небу, Призадумавшись слегка, Я в лесу с любимой девой И молчу уже века… Потерялся в лабиринте, Тайну, вздрогнув, ощутил, Там во тьме как в грозной битве Я изведал нежность сил… Дева сладкая рыдала, Слезы падали в меня, В ощущенье идеала Сон рождался из огня… Так вот жизнь лишь раз приснилась С девой чудной на траве И Любовь как божья милость Обнажила суть везде… Я взлетаю, дева – следом, Двумя ангелами в дым, Кто рисует страстным бредом Тьму заоблачных картин?!… Облака плывут по небу, Призадумавшись слегка, Я – в лесу, я – в лоне девы Пролетаю сквозь века… И у Бога на пороге, В тишине земных могил Я увидел тварь в итоге И ее как тварь любил… Превращенье дивной тенью Все живое собрало, Чтоб оно через мгновенье Тут же к Вечности ушло… И в конце, как и в начале Едва зримого пути Раскрывались чудом дали Через образы мечты… Будто тот, кто был невидим, Вдруг проникнул через нас В красоту земных открытий, В волшебство безумных ласк…

CV

Мир не без добрых людей, – кому-то быстро                                                                  помогут Освободить это место для более нужных вещей… В мире безумных идей чаще стремление к Богу, Только жадная бездна съедает тоскливых зверей… Как бы просуществовать, чтоб проникнув                                                   в Вечную Тайну, Вдруг обрести бытие за порогом таинственной                                                                      тьмы… Где она, благодать?! – Все живое чисто случайно Друг другом насытив нутро, теряет образ мечты… Отчего же я так беспощаден к себе, к своему                                                             отраженью, Вижу, что натворил, но не каюсь Богу во тьме, Весь век обитаю в разладе, притянутый чувством                                                            к сближенью, Зачем с тобой в небе парил в тревожном                                                загадочном сне… Кто даст мне Образ понять как существо                                                                 выраженья, Где спрятан магический смысл вгоняющий сердце                                                                       в экстаз, И для чего пела мать, младенцу даря откровенье, Неужто за то, что дав жизнь, исчезнуть                                                из сказочных глаз…

CVI

Чем больше я живу, тем меньше слышу Бога, Как будто жизнь сама в себе несет забвенье, И как странно в подведении итога Исчезает чувство самосохраненья… Как будто этот лес, река, моря Песок и камни – предпосылка превращенья В то, что изливается горя, Вдруг становясь одной безмолвной тенью… Так вал моих давно прожитых лет С собой зовет меня в невидимую область, Там девушка, чьим сердцем был согрет И друг мне передавший светлый образ… И все, чему названья просто нет, Ибо в месте колдовского обитанья Ты можешь видеть только силуэт, Становящийся личинкой оправданья… Того, что ты не зря освоил свет, Точно крошку выпавшего знанья С тем, чтоб озвучить сладкий бред Как переход в иное обладанье…

CVII

«Я не обижаюсь, когда говорят, что я дурочка, я знаю, что это не так…»

Мэрилин Монро Что такое сексуальный символ?! — Образ тающих в гробу живых невест Или окруженный ярким нимбом Просто ракурс всех безумных мест?!… Жизнь – спектакль, а люди – куклы, — Это говорил еще Шекспир, Мир как суденышко, бедняга утлый, Мы лишь мгновение вкушаем сладкий пир… И растворяемся друг в друге без возврата, И только символы отчаянной любви На обложках блеском прожитого ада Остаются в бледных сумерках земли… О, Мэрилин, мой самый нежный символ, Ведь ты ж не дурочкой была, Но окруженная потусторонним нимбом, Соединяешь в мыслях прошлые тела…

CVIII

Даже в самых страшных своих снах Человечество не знало, Что существо создавшее его Вообще нигде не обитало…

CIX

Как женственна нежнейшая стезя — Любовь и Страсть, Огонь проникновенья, Как в небе зажигается гроза, Так в теле женщины рождается волненье… Сближения стрелой своей разят Любые оживающие тени И омывает радостью слеза Всякого, кто стал вдруг сокровенен… Кого не полюбить уже нельзя, Пусть будет даже встречен он случайно, Но прекрасные лучистые глаза Прожгут его насквозь волшебной тайной…

CX

Безумной тенью человека Лежит надгробная плита, О сколько раз дыханьем света Была облита эта тьма… И все ж среди травы, деревьев, Среди заброшенных могил, Я слышал ветер нес поверья, Расправив мост безумных крыл… Я за могилою могилу Лишь только в мыслях разрывал, Как будто образ моей милой Скрывал таинственный вокзал… Все унеслись сквозь прах, далече, Оставив только тишину Моей последней странной встречи, Объявшей вздохом тень ко сну… Я сам засну и кучка праха Мгновенно ляжет под крестом, И вот поэтому без страха Я грежу только об одном… Как я сольюсь с лучами света И перепрыгну тишину, И во Вселенной вместе с ветром Найду волшебную страну…

CXI

Во тьму весь стыд и адекватность, Я ненавижу этот мир, Лишь дева мне несет приятность, Мой нежный сладостный кумир… Но и ее печаль обнимет, И время страстью всколыхнет, И жутковатой ведьмой в дыме Она покинет жар высот… Чего тогда мы все во имя Своих бегущих вдаль страстей Глотаем сладостное вымя, Напоминая вновь детей… Все также странно существуем, Ресницами касаясь тайн, Кружим по небу ярой бурей, Ища какой-то чудный край… Но где он, тьма глотает эхо, Весь крик в безмолвие разлит, И вместо радостного смеха Невнятный гул идет от плит… Я наклонился, чтоб увидеть Бескрайность в дырочке надгробья, Но вместе яркого открытья Костей делящиеся дроби… Мне посылали чад могильный, Но даже в гулкой пустоте Я слышал гимн любвеобильной Безумно страшной красоте… Во мне сиял огонь зачатья И сотни тысячи племен Искали призрачных объятий, И словно ангел вознесен… Я с ними обнимал все небо, Всю землю, Образ ее, кров, И мать свою, мою же деву, Раскрывшую мне связь миров…

CXII

Живу в мираже, Прозябаю на крыше, И местность в душе Становится выше… Иллюзии – старт, Реальности – финиш, Мой страстный азарт, Дальше носа не видишь… Все стало другим, Спираль в Бесконечность, Растянута в дым Живая беспечность… Стою на краю И не чувствуя веса, Живу как в раю, Но знаю, что пьеса… Имеет финал, Как и начало, Мир, идеал Все в мгновенье пропало… И опять в мираже, Прозябаю на крыше, Но тянет уже Потемней и пониже… Поближе к земле, К своим же останкам, К любимой во мгле, Ко всем теткам и бабкам… Гниют не они, А безумные мысли, Ненастные дни И несчастные жизни… Все кучкой сложились В могучую стать, Чтоб снова на милость Людей убивать… За призрак идеи, Звон жалкой монеты, Вот жуть панацеи, Мечты не допеты… Но там мир вдали И за сказочным краем Лоном любви Чудо вновь раскрывает…

CXIII

Человечество спешит судьбе навстречу, Я разглядел в движенье повторенье Все то, что было, – отразилось в речи, — Одно бессмысленное головокруженье… Вот он символ всякой странной жизни, Мы брошены иль ползать, иль летать, Но ковыряясь в грязи или в выси Все равно до смысла не достать… Вот отчего грустит отчаянно священник, И с Цикенбаумом, со мною водку пьет, Мы над Окой сидим, разглядывая тени От облаков, плывущих словно наш народ… Такие ж профили, расплывчатые лица, Изменчивых уродцев хоровод, Однако хорошо хоть раз напиться, — Цикенбаум говорит и водку пьет… Его целуют сладостные девы, Священник гладит их исподтишка, И льются нежные напевы На небо прямо с детского горшка… Вот оно, профессора потомство, Цикенбаумы в пеленках, во плоти, Однако в детях нет совсем уродства, Как будто ангелы на землю к нам пришли… И задержались в наших жалостных объятьях, И голосами проплывая над Окой, Поют о том, что все мы сестры, братья, И уходим все в неведомый покой… Так шептал сквозь слезы благостный священник, И девы слезы, молча, проливали, И Цикенбаум говорил лишь, – понедельник Раскрылся нам закатом и печалью… Но все же, что-то здесь прекрасное и было, В горящих страстью лицах  и в словах Сияла чудная таинственная сила, Оживляя вновь безумный прах…

CXIV

Все относительно, – во мраке душных комнат, В гробу под покосившимся крестом, В песочнице с совком еще ребенок, — Я Тайну ощущал со всех сторон… Под деревом в дожде и на болоте, И на холме высоком у реки Бывал задумчив часто и бесплотен, — Я легкой тенью улетал, – мои шаги… Вонзаясь в небо, тут же исчезали За жизнью тех, кто не оставил здесь следа, В волшебном Образе таинственной печали, В покое храма под защитою креста… Под куполом, сливающимся с небом, Под ангелом, срисованным с меня, И даже в лоне самой сладкой девы, Весь в ощущении божественного сна… Я чувствовал в бескрайнем мирозданье Какой-то свой единственный причал, Я плыл к нему, измученный незнаньем, Мой взрыв внутри звучал как Баховский хорал… Я с Иоганном вместе поднимался в небо По омовению живущих в сердце крыл, Со мною выросших из сладостного плена, Из лона матерей, из тьмы могил… Еще не вырытых, но уже втайне бывших, Впуская мир в невидимый свой дом, Кто он, создавший это странное затишье В гробу под покосившимся крестом… Не я, не Он, и даже не Всевышний, Забывшийся в творении земном, Он мне казался чудом, но излишним, Осенивший всей ничтожности закон… Он отражен был поворотом наших судеб, Принимая форму вечного ключа, Он раскрывал пороки жалких судей И пальцев дрожь слуги и палача… Вот роли, вмиг доставленные ветром, — Кто их поймал, в сценарий сам вошел, С тоскливым ангелом я плыл по белу свету, Не пытаясь вжиться в собственную роль… Но исподволь сама будто мечтанье, Она меня впускала в миражи, И с девой нежной в страстном обладанье Я пролетал мгновений этажи, И превращал существованье в привыканье К звучащей в Образе моем безумной лжи…

CXV

Ужасная картинка отторженья, но где оно, прекрасное спасенье, неужто где-то там в других мирах вновь расцветет наш злополучный прах… Ах, ах, с улыбкой на устах, я провожаю ангелочка света, и видя крыльев призрачный размах, вновь ощущаю всю бессмысленность привета… Ведь он придет обратно, но меня, неужто извлечет он из огня, вернет мне память с нежным лоном девы, отбросит камень, панихидную напевность, и снова даст любить всю ночь ее, из многоточий тоже бытие… нас снова будет опускать в пожар крушенья, и тот же грех и боль разоблаченья… нас приведут к лежанию во прахе… о, где мои безумные девахи… нет, до свиданья, ангелочек света, не нужно мне прощального привета, уж, если дашь бессмертия, тогда и загорится моя яркая звезда… и день, и ночь огонь проникновенья распотрошит безумие забвенья…

CXVI

Связала встреча двух влюбленных, Укрыли их листвой леса, Затрепетала нежным лоном Безумной девушки краса… И даже небо было склонно Ловить земные чудеса, Затрепетала нежным лоном Безумной девушки краса… Стихи читал ей парень скромно, Чуть потупив свои глаза, Затрепетала нежным лоном Безумной девушки краса…

CXVII

Меня здесь не было, мой образ улетел, Я много раз в себе его носящий, Чуял тот же самый беспредел, За которым осмысленье в темень тащит… Обозначая мной таинственную цель, Что ангел или Бог вдали обрящет И на траву уложит, в мягкую постель, Потом в свой заповедный гулкий ящик… И следом в след, сном зачарованный как зверь, Я скроюсь в памяти, как след мой в настоящем, И во Вселенной мне подарят колыбель, Как для грозы в безумии парящей, Несущей к звездам дорогой отель… Где звук весьма безжалостно манящий К горячей деве прислоняет вмиг свирель, Рисуя телом образ мой пропащий, Будто корабль, ощупывая мель, Раскроет путь в бескрайность предстоящий… Обрывая дверь мечты с петель, Она подарит мне мгновенье века слаще, Издав такой чудесной силы трель, Что я взмахну огнем с крылами, словно ящер, И унесу ее за тридевять земель… Но нет меня, мой образ улетел, Лишь тень выдумывает признаки борьбы И чья-то очень грустная капель Оплакивает сон моей судьбы…

CXVIII

Мое лицо лишилось своих глаз, Хранило фото только странные пустоты, Но в этой пустоте царил рассказ, Имеющий в пространстве повороты, Тех случаев, что привели в экстаз Не раз меня и тьму пропащих дев… Мы жили странно, от движенья ошалев, — Эпоха грубой силы и отчаянья Стирала символы былого созидания… Так государство, став ненужным никому, Само собой отправилось ко дну… И в этой куче странных чудных тел Я свой экстаз в квартирке маленькой имел… Я приводил туда несчастных женщин, Ищущих везде своей любви, Я пропадал, их сладостные клещи Имели силу яростной борьбы… Их было много трепетных созданий, Они вливались в мое пиршество ручьем, Я в них искал огонь живых сгораний, Раскрывая образ пламенным ключом… Но после в одиночество срываясь И обезумев в спешке каждодневных дел, Я к себе испытывал вдруг жалость, Как будто жить я так, и не сумел… Или ошибка в мои чувства вкралась, Везде царил умалишенный беспредел… Бандиты убивали, люди крали, Имущество по-своему деля, И только образ, освященный лишь печалью, От храма к храму, шел за мной скуля… Я видел много в жизни потрясений И прикасался к краешку гробов, Словно ища в своем неведенье спасенья, Как в юных девах чистую любовь… Но была грязной и любовь, и святость, И люди быстро постарели, и ушли, Едва собою обозначив вероятность Такого же прежалкого пути… Что сделать мне, когда глаза пустые Из фото раскрывают много тайн, На небе чувства словно ангелы святые, А за ними наш всеобщий рай… Раскрой же дверь через пустоты глаз И ощути со мной, красавица, экстаз… Я ведь ловил в пещере сладостную нежность, И ты почувствуй то, что было прежде… И никогда уже не станет здесь таким… Таким отчаянным прекрасным чистым свежим, Жизнь превращается в один прозрачный дым И люди тают вслед за обликом надежды, Но все мы здесь еще, и с вами говорим, Вновь постигая чувствами безбрежность, Невероятность, чей пожар неотвратим…

CXIX

Искажен пространством многих лет, Я в чащу тела забираюсь странным зверем, Уже уставший что-то здесь иметь, Я Смерть исследую как холст, по крайней мере, Она вмещается собой в любую клеть И прекращает жизнь любую без истерик, Вот, о ком или о чем мне надо петь… Так Свидригайлов ощутив пожар Америк Был ей сражен уже почти на треть, Он и дворника скреплял в его же вере, Что он туда сейчас решил поспеть, Держа в кармане пистолет, вздохнув пред дверью, Он ощущал ее раскидистую сеть, Как лоно женщины раскрывшееся снедью… Вот, шепчет лес заоблачным забвеньем И тьмою жизней одевая снова твердь, Грустит, осмысливая жар перевоплощенья… Вот так и я, окинув быстро бытие Уже не тем лучистым нежным взглядом, Осмысливаю времени литье, Летящее безумным листопадом, И накрывающим предсмертное вранье, Хотя и голым, но блаженным садом, Где исчезает с криком вороньем Будто в ощущенье того ада, Которым мы лишь удивили божество, Ибо нам идти туда не надо, Ибо бессмертна речь, а в речи естество, Где найдет тебя прекрасная наяда И за мгновение подарит волшебство, Так что Смерть пока я изучаю рядом, Но снова чую, как мне трудно без нее…

CXX

Мне странно чувствовать себя легчайшей тенью, Я равнодушно созерцаю мир вокруг, Любая дикость или преступленье Во мне не вызывают больше мук… Да, я был вполне нормальным человеком, Чуть верил в разум и немного в чудеса, Но много раз схлестнувшись с темным веком, В лесу скрываю грустные глаза… Мне ветка дерева или пичужка-птица Дороже всех сокровищ на земле, И не для того я здесь родился, Чтоб блуждать весь век отчаянно во мгле… Чтоб наслаждаться этой жизнью, – нужно мало, Лишь остановиться, подышать И ощутить на солнце луч кристалла Из глаз любимой, что лишь Бог мог изваять… Какую выгоду извлечь из нежной страсти, Один лишь миг забрать и умереть, Я вряд ли знаю, что такое счастье, Но мне все кажется, что это наша Смерть… Что там, за ней года сплошной свободы, Что мы когда-нибудь научимся летать, Обретая себя в сказочной природе, Что дал нам Бог и подарила мать…

CXXI

В первый раз стремнина ее тела Раскрылась яркой бесконечной глубиной, Но и потом она отчаянно жалела, Что так сблизилась отчаянно со мной… Мы ехали вдвоем одним маршрутом, Глазами встретившись, сошли в глухом лесу, Весь вечер, ночь и даже утро Я нежил ее страстную красу… И птицы шаловливо подпевали В такт вздымающимся сладостным волнам, Мы друг в друге распахнули, чудом дали, Доверившись одним волшебным снам… Двумя сомнамбулами  выплыли из чащи, Какой-то грузовик нас вдруг подвез, И поцелуй ее был земляники слаще, И я никак не мог сдержать в прощанье слез… Мы побывали только в сказке и расстались, Как будто не было вдвоем нас никогда, Вот почему я к мертвым чую зависть, Они ведь тоже исчезают без следа…

CXXII

Вдруг осознав в себе несчастную зверюгу, Я потянулся к Господу во храм, Там тоже все калеки шли по кругу, Слыша, как слова кидает хам… Ничтожные безумные созданья, Вы ищите спасение себе, Когда, куда не глянь, все Мирозданье Потонуло в яростной борьбе… Разве не слышите, зовут вас на убийство, На лицемерие, на свинство, воровство, Нигде на свете не бывает чисто, Из грязи все везде произошло… Что делать нам с болящею душою, Неужто лишь молитва освятит, Ведь никакою истиной святою Нам не замолвить наш кромешный стыд… Как стыдно жить, и не угроза ада, Само ничтожество мое позорно мне, Лишь дева нежная безмолвною отрадой Появится лишь раз, растаяв в тьме… Что делать нам, запутавшимся тварям, Наш Бог молчит, а мы зовем его, На что надеемся, когда наш образ тает, А с ним уходит вдаль земное Бытие…

CXXIII

Как странно, все здесь создано из числ, Набрал число и вылез человечек, Число в себе скрывает тайный смысл, Как океан в себе скрывает сонмы речек… Все числа движутся неведомо куда, Но мы – живущие в дыханье вечных формул, Лишь складываем годы в города, Ощущая призрак бесконечной нормы… Окружность образа, лица, планеты, тела Подводит нас к асимметрии цифр, Всего того, что образует беспредельность И нас отчаянно зовет на страшный риск… Вдруг прорвать Вселенной облочку, Взломать в себе секретный код И в конце строки поставив точку, Перевернуть мир задом наперед… Вот о чем душа моя поет, Перебирая числа втихомолку тайно, Она, в них пробираясь, чует вход В круг миров  разгаданных случайно…

CXXIV

Эта женщина – вампир, – смерть для людей, Она проглатывает юные стремленья, В ее постели цепи поколений, Океан здесь не родившихся детей, И отголосок жутких преступлений… Юнцов проглатывает страстью ее лоно, Глаз неприкаянно горит в безумной мгле, Несчастных тварей миллионы В ней слепо ползают как червяки в земле… Так век за веком пробегает жуть, Засасывая сладкой глубиною, Оставляя нераскрытой суть, Унося совокупившихся волною… И тебя, мой друг, не обессудь, — Все мы связаны с волшебной тишиною, Нам всем указан через это путь… Как с жизнью связь, но с областью иною, Откуда нас уже вовеки не вернуть…

CXXV

Смысл в твое лоно попадает всюду, Он за тобой как страж какой глядит И ты, со смыслом предаваясь блуду, Вдруг в своем лоне ощущаешь стыд… Идет борьба между стыдом и смыслом, Твое лоно вряд ли выдержит двоих, И вот ты, улыбаясь кисло, Ждешь, кто победит сейчас из них… Но хорошо и смыслу, и стыду, Они вдвоем проникли в твое лоно И ты у них как птичка на виду Всегда легко паришь по небосклону… Ведь каждый жаждет быть опять в тебе, И по влеченью сердца и закона, Так что со смыслом и стыдом ты будь везде, Не забывай лишь украшать их нежным лоном…

CXXVI

Темной ночью в Тихой бухте Я стою на берегу, Вдруг огни вдали потухли, Коктебель улегся в тьму… Я плыву будто во сне, Сладко море обнимаю, Камни ночью в тишине Между пальцев пропускаю… Как уснувших здесь людей, Среди них молчит Волошин, Я в плену его идей И в объятьях дев хороших… Два поэта, – мы грустим И о самом главном Вечном Ничего не говорим Просто осязаем встречу… Две эпохи, два огня, Две судьбы и два мечтанья, Звезды смотрят на меня, Карадаг лежит в преданьях… Как же странно, то, что я, Вдруг ступив на эту землю, Уловил в нем от себя Это нежное горенье… Будто тень его в горах Подарила вдохновенье, Чтобы я в других мирах Плавал звездным отраженьем…

CXXVII

Готовность быть всегда собою Порою не оправдана вполне, Я был доволен женщиной любою Когда-то юным и в исчезнувшей весне… Была деревня, клуб и танцы, Друзья, девчонки, водка и вино, И мы не уставали прижиматься, И нам, и девкам было хорошо… Потом на сеновальчике по парам Ловили изумительную суть, И как легко, заманчиво и яро Мы друг в друге ощущали путь… Путь в Никуда, в одно исчезновенье, Где нас уже не будет никогда, Любовь борьба двух тел и преступленье, Как быстро тают светлые года… Суля другим во мраке погребенье… Вы слышите, – уже звучит Шопен Тринадцатой сонатой, словно тенью, Он нежно укрывает черный тлен… Как будто в нем таится воплощенье Живой любви, что умершей взамен, Опять в сердцах поднимет восхищенье, А я пока захвачен в странный плен И посылаю вам всем ласки из забвения, Так находясь внутри безмолвных стен, Я через них стремлюсь в пространство Уменьшая мыслью прожитое зло, Не устаю в несчастиях теряться, Чтобы вам хоть раз немного повезло… Так при принятии души безумным телом, Всегда отыщется и добрая душа, Впускающая тело в беспредельность Нарисованного чувством миража… И пусть потом тоска, болезнь и пустословье — Среди давно отживших по углам людей — Я разыщу огонь с волшебною любовью И вновь взлечу на небо вместе с ней…

CXXVIII

Когда не ты, а кто-то существует И ты вдруг ощущаешь себя в нем, Будто пылинка, что несется в сердце бури, Смешав всю явь с одним безумным сном… Вот ты стоишь актером вечной сцены, Ты проговаривал сто раз уже слова, Ты извлекал квадратный корень из Вселенной И ощущал, как образ кружит голова… Была там тьма раскрытой страшной бездны И лоно девы сотворившей вновь тебя, Любовь и Смерть, и все, что здесь исчезло, Чтоб облеклась в живую плоть судьба… И вот ты здесь, но кто-то существует, И ты помимо воли своей в нем, Уже века пылинкой в сердце бури Летишь, мечтая только об одном… Чрезмерно сложно познавая в ощущенье Весь мир тебя объявший – полюбить… И даже там, в небытие исчезновенья Живым отдать загадочную нить…

CXXIX

Есть вещи тайные еще со дня рождения… Ведь то, что знаешь ты, всего лишь часть тебя, Вся жизнь – одно сплошное изумленье Пред вечным лоном, что скрывает в себе тьма… Вот ты живешь и Богу часто пишешь Невидимые письма по ветрам, И пробираясь через сонное затишье, Вниз к Осетру сбегаешь по буграм… Через леса и тени странных духов, Где весь внезапно тронут красотой, Ты  уже внутри загадочного круга Снова бредишь чащей золотой… Уже пути лучами звезд раскрылись, Пространство сдвинулось от яркого сближенья, И тени призраков лежащие в могиле Дрожат окутанные тьмой возникновенья… О, вот, моя прелестная невеста Из груды сдавленного случаем авто, Вмиг раскрывает свое сладостное место, — Живого с мертвою не разделит Ничто… Ничто… Лишь тьма… Пустое наважденье, Сами собою покалечены миры, Но даже там, за Смертью наслажденье Нас окружает светом сладостной игры…

CXXX

Что делать, если ты Завязан в дебрях пустоты… Лелеешь взор прекрасной девы, Но слыша ангелов напевы… Ты смотришь вниз, а там внизу Роняет Бог о всех слезу… И ты к нему летишь как птица, Спеша в творениях разбиться… Но Бог молчит, он весь во тьме, Как мир беснующийся в сне… Мы снимся, только отчего Нас долго держат в отраженьях, Мы растворенные во всем, Являем тень исчезновенья… Но как, исчезнув, появиться, На миг, чтоб встала колесница, И чтоб колесами по небу Неслась за девой та же дева… И я, и ты в волнах судьбы, Зачем нам проблески мечты?!… О, неужели для того, Чтоб снова сделать бытие… Из древа дом, из девы чудо, О, как прекрасно в жаре блуда, Но лишь посмотришь вниз, – внизу Роняет Бог о всех слезу… И о тебе и обо мне Слова написаны в воде, Они написаны на небе И даже в лоне сладкой девы… Они написаны везде, Чтоб мы вновь отражались все… И в этой страсти отраженья Дрожит лишь тень исчезновенья, И чтоб не сделал ты сейчас, Тебя проглотит твой экстаз… И только смотришь там внизу Роняет Бог о всех слезу…

CXXXI

Я устал, остановился, это время, Ведь оно совсем не для меня, — Я с людьми в стремительном паденье Ощущаю уже вечные края… Край обрыва, он же вознесенья, — Атропос нить в мгновенье рвет, Я в ее лоне постигал исчезновенье И создавал вновь исчезающий народ… Былинки, капли, просто расслоенье На множество таинственных эпох, Я размножался, обезумев в откровенье, Назвав того, кто меня создал словом Бог… Три буквы сокрывающих вхожденье Из мрака Космоса в круг тающей Земли Едва обозначают наши тени Из поколений страсти и любви… Ничто не остается возле солнца, Мы рождаемся, чтоб тут же умереть, Набрав лучей пригоршню из колодца, Своим горением волнуя только твердь… Забвение, – вот сладостное слово, Из всех безумно омрачающих богинь, Оно имеет весьма прочные основы, Попробуй это таинство покинь… Лежащий в гробе проницает расстоянья И Стикс в стремнинах вод уже ревет, И тьма людей покинув обитанье Вмиг устремляется туда, где сделан вход… Вот край обрыва, он же вознесенья, У древней церкви среди замерших могил, Я окутан легкой дымкой растворенья, Вновь ощущаю ближе к мраку взмахи крыл…

CXXXII

Дева прикасаясь лечит, В даль уводя по перелескам И на реке в прекрасный светлый вечер, Раскинув ноги надо мною дерзко, Она меня впускает в рай… И я тоскливый и несчастный С нею уношусь в волшебный край И там встречаю свое счастье И все… еще одна минута… И нас нигде уже не станет… Другие будут плыть в глухое утро, Сближаясь словно раненые лани… Они нас повторят как будто И также растворятся в тьме слияний… Точка отсчета – истина с надеждой… Я знаю, верю и тебя зову… И ты срываешь с трепетом одежды, И я в другом обличье вновь в тебя плыву…

CXXXIII

Странно в небе растворяясь, притворяясь просто тенью, ощущаю божью зависть к моему же наслажденью… Вот, он, розовый закат, милый холмик над рекой, девы нежной страстный взгляд, вход прелестный дорогой… В ту далекую страну, где живые не живут, просто к внеземному сну духи яркие плывут… Так зарницы часто в небе освещают облака, как мне сердце юной девы, что воздушна и легка… Сладко падает мне в губы, томно катится в глаза, шепчет чудная голуба, проливается слеза… Доказательством любовным… чудодейственным письмом… Под ее холмом укромным проливаюсь я дождем… Странно в небе растворяясь, притворяясь просто тенью, ощущаю божью зависть к своему же наслажденью…

Примечания

1

Павел – апостол Павел, написавший в послании к коринфянам: «Мы ничего не приносим в мир явно, чтобы что-то вынести из него»…

(обратно)

Оглавление

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI

XXII

XXIII

XXIV

XXV

XXVI

XXVII

XXVIII

XXIX

XXX

XXXI

XXXII

XXXIII

XXXIV

XXXV

XXXVI

XXXVII

XXXVIII

XXXIX

XL

XLI

XLII

XLIII

XLIV

XLV

XLVI

XLVII

XLVIII

XLIX

L

LI

LII

LIII

LIV

LV

LVI

LVII

LVIII

LIX

LX

LXI

LXII

LXIII

LXIV

LXV

LXVI

LXVII

LXVIII

LXIX

LXX

LXXI

LXXII

LXXIII

LXXIV

LXXV

LXXVI

LXXVII

LXXVIII

LXXIX

LXXX

LXXXI

LXXXII

LXXXIII

LXXXIV

LXXXV

LXXXVI

LXXXVII

LXXXVIII

LXXXIX

XC

XCI

XCII

XCIII

XCIV

XCV

XCVI

XCVII

XCVIII

XCIХ

C

CI

CII

CIII

CIV

CV

CVI

CVII

CVIII

CIX

CX

CXI

CXII

CXIII

CXIV

CXV

CXVI

CXVII

CXVIII

CXIX

CXX

CXXI

CXXII

CXXIII

CXXIV

CXXV

CXXVI

CXXVII

CXXVIII

CXXIX

CXXX

CXXXI

CXXXII

CXXXIII Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg