«Нич Ниднибай»

Нич Ниднибай (fb2) - Нич Ниднибай 1189K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Леонид Львович Фраймович

Леонид Фраймович Нич Ниднибай (Записки бывшего жильца). Исправленная и дополненная версия книг Ниднибай и Ниднибай 2

При содействии издательства «Бридж» (Израиль).

Все права защищены.

Copyright © Фраймович Леонид Львович, 2011–2014

All rights reserved

Автор – выпускник советской школы, ЛИТМО и СССР, очутившийся на Земле Обетованной.

Книга – о детях и взрослых, счастье и несчастьях, здоровье и болезнях, смысле и бессмысленности жизни, любви и ненависти, нравственности и безнравственности, философии и истории, физике и математике.

Дешифрированное представлено в форме сатирической фантастики с элементами гротеска, фарса, комедии, трагедии, реализма и натурализма, приправленными незначительным количеством ума, ужаса и поэзии.

На своих многочисленных пресс-конференциях, которые, разумеется, проходили в присутствии неимоверного числа представителей средств безмассовой и массовой информации (включая бозоны Хиггса) со всех искривлений нашей необъятной или объятной Вселенной (в пределах горизонта событий), автор этой книги в начале каждой пресс-конференции упорно твердил добайтно следующее:

«Сразу отвечу оптом на часто задаваемые вопросы… Я не антисемит, хуже того, я – еврей… Я не евреефил, хуже того, я с уважением отношусь к Человекам любой национальности, расы или вероисповедания… Я не женоненавистник и не гомосексуал, хуже того, женщины мне нравятся, а к Человекам любой сексуальной ориентации ятолерантен…

И есть ЭТИ, что люблю их, – да будут счастливы и благословенны…

И есть некоторые, отравляющие Мироздание присутствием своим, презираемые мною, – пусть исчезнут они…

Я не знаю, Кто и почему привлёк меня к дешифрированию этого послания (лишь одного из великого множества посланий людям), но надеюсь на правильное понимание и на то, что дешифрированная именно таким образом шифровка, представленная в этой книге, поможет излечению душ людей, подобно тому как иногда хирург, решив вести операцию без наркоза (опасаясь, что оперируемый не проснётся после него), оказывается прав и спасает больного.

Если кто-то всё же пожелает упрекнуть меня в безнравственности, то я могу лишь отослать его (заметьте, ото-, а не по-) к предисловию «Человеческой комедии» Оноре де Бальзака (именно де, ибо Бальзак так хотел и имел на это прав более, чем кто-либо другой). При этом, конечно, ни в коей мере, я не сравниваю свою ничтожную по объёму и качеству работу с титаническим трудом этого гения литературы. В том же предисловии сказано, что «малое количество произведений питает большое самолюбие». Видимо, внушение мне последнего и соблазнило вашего непокорного слугу сесть задешифрирование сигналов».

«Вот он, невиданный март! Белых сугробов поленницы, Санок древесный азарт, С горки зубами сниженьице. Только рукою подать К свежести-снежности детской, Если годков не считать, Если покрепче вглядеться. Не поднимать только век…. Детства внимать каватине Искренней…» – и человек Трогает шрам под щетиной.

Прологили мои, так сказать, мемуары

Несмотря на то, что сегодня хамсин, как и обещали, состоялся, я долго не мог отогреться: от сухого воздуха всегда мёрзну. Даже в жару. Дошло до того, что включил кондиционер на тепло. Теплее стало, но воздух получился трудновдыхаемым. Выключил и решил попить горячего чаю. Помогло. Правда, ненадолго. Тогда, напялив все «одежды», какие были у меня, сел печатать эти мемуары.

Давно собирался. И, как ни странно, к сему подталкивало наличие плохой памяти. Память моя обладает мощным ретроактивным торможением: новые события, которые я могу помнить достаточно хорошо, стирают в памяти старые – почти начисто.

Вот и хочу попытаться припомнить-записать эти дела прошлые. Ну, для тренировки памяти. И на всякий случай…

Было ещё одно обстоятельство, подтолкнувшее меня к «мемуарщине», однако о нём – попозже.

Итак.

Прямо из раннего детства прорастает воспоминание, что я очень любил сортировать книги. До такой степени, что обожал даже запах книг… Так… Что ещё прорастает оттуда?.. О ужас!.. Это, по-видимому, всё…

Кстати, эта страсть к систематизации осталась у меня на всю жизнь. Возможно, причиной тому была указанная выше особенность памяти и то, что всё логичное запоминалось гораздо проще и прочнее.

Родители после войны переехали из Риги в Ленинград и остались в нём. Они дали мне образование (окончил электротехнический институт) и, едва дождавшись, чтобы я пошёл работать, умерли оба, с разницей в несколько дней.

До самой пенсии проработал я инженером-электронщиком на предприятии, название которого по понятным причинам не могу вспомнить и по ещё более понятным причинам не упоминаю.

Остался холостяком, ибо, трезво оценивая свои сексапильные данные, решил не рисковать и лишь при жестокой необходимости пользоваться услугами «баб-спецназа».

Ну вот… Похоже, что мемуары мои начинают заканчиваться… Нет, всё же ещё продолжу их немного.

Добравшись до пенсии и «посмотрев ей в глаза», я понял: надо ехать. Родственников своих я не знал, но твёрдо помня (спасибо, напоминали), что являюсь каким-то евреем, решил, собрав информацию, «подняться» в Израиль. Что и сделал.

Израиль оказался несколько приятной, несколько доброжелательной и несколько жарковатой страной. Встретил меня человек из Сохнута, удививший хорошим русским языком с нехорошим акцентом, который оформил документы и отвёз моё тело и душу на съёмную квартиру… Где сейчас и сижу… Печатаю…

К слову сказать, о документах: куда они делись? Я их так и не смог найти. Наверное, где-то выпали. Ещё в аэропорту. Остались одни деньги – и те нерусские.

Ну хорошо… Так вот… Сидел я и думал, что теперь без документов делать-то буду. В это время кто-то постучал в дверь. Очень захотелось сказать «йес» (ивритто ещё не сочился вместо английского), но могучим усилием воли подавив это желание, я просто сказал «угу».

Вошла молодая симпатичная женщина и спросила, улыбнувшись:

– Вы новый жилец?

Сначала удивившись своему пониманию иврита, а потом, сообразив, что это русский, я опять ответил:

– Угу.

Она объяснила мне, что вещи, которые остались в квартире, принадлежали прежнему жильцу, её отцу, и что можно ими без стеснения пользоваться, выкинув то, что не нужно.

Поблагодарив её, я спросил:

– Позвольте поинтересоваться, куда же переехал ваш отец?

Женщина ответила (после некоторого молчания):

– Оттуда не возвращаются…

Я смутилсяи только сказал:

– Извините.

«Отсмущавшись», я поведал ей ситуацию с документами, и она оказалась настолько любезной, что обещала помочьуладить эту проблему.

И действительно уладила: и в ульпане поучился, и пособие получил… Очень я благодарен ей. Она приходила ко мне несколько раз за это время. Иногда со своей дочкой, прелестной девчушкой, с которой я с первого раза очень подружился и, кажется, навсегда.

Уже даже на иврите «чирикаю». Пошёл у меня, удивительное дело, легко. Может, в хромосомах запомнился?

Вы спросите: «Ну и что же было дальше?» Пожалуйста. Значит, так…

Поковырялся я в оставленных прежним жильцом вещах. Нашёл много полезного, даже одежду, что мне неплохо подошла. Остался от него и компьютер, на котором, собственно, сейчас и «мемуарничаю».

Но, самое интересное – я нашёл его записки и не смог преодолеть своего любопытства: прочитал их.

А прочитав, был удивлён, насколько они подтверждали некоторые мои размышления, несмотря на то что, во многом, записи были очень личные. Ознакомление с записками бывшего жильца и послужило второй причиной, побудившей меня взяться за эти, извините, мемуары.

Я позвонил той самой молодой женщине, что сказалась дочкой бывшего жильца и так помогла мне, и попросил разрешения подъехать к ней.

Приехав же, я обнаружил, кроме моей замечательной девчушки-подружки, ещё двух птенцов: девочку и мальчика.

Эти крохи тоже были очень хороши. Но у них было неизмеримо много дел: то поспать, то поесть, то поплакать, то наоборот… Ну, в общем, – не до меня им было…

Пришлось раскрыть перед хозяйкой свою бестактность, то есть наглое чтение, без разрешения, записок её отца, – и удивиться её ответу: «Ничего страшного».

Может быть, она их не читала?..

Набравшись беспрецедентного нахальства, я попросил позволения напечатать эти записки в своих мемуарах в качестве иллюстрации к собственным размышлениям и получил согласие.

Так что теперь вполне законно можно включить его записки в мои, так сказать, мемуары.

Немного смущала странность записок в некоторых (весьма протяжённых) местах. Но из дальнейших расспросов дочки бывшего жильца я понял, что её отец всегда относился к жизни не совсем реалистично.

Ну ничего… Состряпаю своё предисловие к его запискам (в шутливой форме, чтобы разбавить их мрачноватую тональность), эпиграфы подберу, добавлю, возможно, послесловие, и глядишь: впрямь мемуарами забрезжит, а может, даже и того посвирепей.

Теперь же, не ко сну будь сказано, о моих философствованиях.

С некоторых пор, по-дилетантски глубоко овладев специальной и общей теориями относительности и на той же глубине всяческой математикой (включая, вероятно, теорию вероятностей), квантовой механикой, физикой элементарных частиц, космологией, генетикой, историей и чёрт знает какими марксистско-буржуазными философскими течениями (от Гегеля, Энгельса, Льва Толстого, Пастернака и Бергсона до Стругацких и самого Жванецкого), я начал подозревать, что не всё так просто в этом мире, как объясняли сосед Рабинович с Ньютоном и Маркс с Лениным. Хотя и у них было достаточно неприятностей…

Окончательно добил меня Иммануил Великовский, ибо после прочтения его книг я окончательно перестал понимать порядок сцен «человеческой комедии», а также зачем египтянам и евреям это всё надо было…

Возьмём, к примеру, такую «простую» вещь, как наше «Я», в котором сами же мы и «трепыхаемся». Ну хорошо: «… объективная реальность, отражающаяся в нашем мозгу». Ну и что? А ответьте-ка мне, «батенька», на некоторые «дурацкие» вопросы.

Как из множества нервных клеток получается единое «Я»?

Каждая из клеток – это же бывшая одиночка эукариота. А во множестве клеток дерева или множестве элементов компьютера есть их «Я»? А во множестве атомов камня?

Как это «Я» поднимает вверх руку по собственному желанию? Ах, только не нервируйте меня этими нервными рассказами про нервные импульсы: можете сутками пялиться на вашу руку и посылать ей мысленные нервно-импульсные приказы вместе с матерными словами – без толку… а потом вы «просто» поднимете её (руку) – и всё. Как вы это сделали? Откуда взялось это действие? Кто его хозяин, то есть где оно началось, где его истоки – истоки «свободной воли»? Кстати, не сидит ли в истоке «свободной воли» фундаментальная случайность («… И случай, бог изобретатель…»)?

А вот ещё вопросик «на засыпочку». Берём делаем два одинаковых мозга, одинаковых до последней, извините, элементарной частицы. Всовываем в них абсолютно одинаковую информацию и начальное состояние.

Ну, и что вы себе думаете? Это будут два разных «Я» или одно «Я»? Что?.. Что-то не расслышал.

Ладно, тут у меня есть подсказка. Мне кажется, в Мироздании уникально всё… Всё… Каждая элементарная частица. Каждый, простите, квант времени. Ибо нет тождества, а есть только подобие. И существуют множества очень подобных объектов, которые мыслятся, как тождественные. Множество же различных состояний Мироздания есть множество квантов глобального времени Мироздания.

Два объекта, находящиеся внутри одного кванта времени, как бы одинаковы они ни были, минимум, должны отличаться положением в пространстве и будут (поэтому) лишь подобными (иначе они слились бы в один объект, и невозможно было бы говорить о двух объектах). Два же объекта, находящиеся в разных квантах времени и имеющие одно и то же положение в пространстве, как бы одинаковы они (объекты) ни были, минимум, отличаются этими самыми квантами времени… Таким образом, создание двух тождественных мозгов в принципе невозможно: это всегда будут два разных «Я».

Но подойдём с другой стороны. Вы, наверное, слышали о раздвоении личности? Ну, простая диссоциация. Более того, есть растроение, расчетверение и ещё «расскольконезнаюение» личности. Утром такой – вечером сякой. Полдня такой – полдня сякой. И все «Я» могут друг о друге ничего не знать. Хоть пользуются общим телом. Как общественным туалетом. Опять же возникает «дурацкий» вопрос. А можно ли «сшить» два мозга так, чтобы из двух личностей образовалась одна общая? Ладно, опять подскажу. Ответ простой до изнеможения: «А хрен его знает».

Ещё такое дело. «Я», оно ж каждое мгновение другое. Течёт непрерывно оно, изменяется. Тут особая благодарность бывшему товарищу Анри Бергсону. Удружил.

С одной стороны – множества. Значит, должны быть границы или хотя бы «линия прекращения огня»: дискретность полей-частиц (квантовые поля), наличие, возможно, квантов глобального времени-движения изменения Мироздания и локальных его (глобального времени) разрывов (некстати скажу, что в исходном многомерном пространстве разрывов, возможно, нет, ибо тогда разрыв и нужно считать исходным пространством, однако пузырь, например, трёхмерного пространства внутри исходного многомерного пространства может иметь разрыв, уходящий в другие измерения). С другой стороны – непрерывная длительность и только она, как утверждает господин Бергсон (Аристотель ему товарищ). Множества – это лишь наши мозговые модели? Есть ли уникальные, целостные, мгновенные, непрерывно текущие наши «Я», составленные из множества объектов?.. Или каждое «Я» есть не составной объект, а некая неделимая сущность?..

А может быть, есть только одно, единственное на всё Мироздание, (Мировое) неделимое длительность«Я», а каждое индивидуальное «Я» лишь воспринимает его («Мировое Я»), причём каждое на свой лад воспринимает? Тоже ещё вопросик… Если бы было одно «Мировое Я» на всех, то почему моё «Я», будучи приёмником «Мирового Я», не чувствует другие «Я» из этого единого «Мирового Я»? Или некоторые «Я» чувствуют, а некоторые нет?..

Предположить же, что есть только одно моё «Я», и всё Мироздание только спектакль внутри него (моего «Я»), неправдоподобно по двум причинам: уж слишком Мироздание независимо от моего «Я»; есть объекты в Мироздании, которые так же, могут утверждать, что есть только их «Я». Но, с другой стороны, дважды в своей жизни терял я сознание: один раз под общим (прошу прощения у специалистов за бытовую терминологию) наркозом и один раз просто так. И хорошо помню, что ничего не помню. То есть этот кусок жизни-длительности выпал из моего сознания. Мироздания для меня не существовало в этот период. Однако я вижу, как другие «Я» исчезают, их отработанные тела закапывают в землю или сжигают, а моё «Я» и Мироздание остаётся пребывать. К слову сказать, лучше заменить термин «Я» на термин душа: удобнее печатать.

А ещё эти штучки с как будто много раз документально зафиксированным выходом души из тела во время операции под общим наркозом. И эта выскочка-душа без глаз, без ушей (ибо они остались на операционном столе) в нужном ракурсе всё видит, слышит и помнит в таких деталях, которые человек без сознания знать не мог бы… Что бы это всё могло значить?..

Однако плюнем на вышестоящие философствования и перейдём к Главному вопросу:

крепко ли нас подталкивает к признанию существования Б-га-Мироздания логичность и последовательность наказаний отдельных людей, семей, поколений и даже целых народов?

С целью иллюстрации возможного ответа на последний вопрос я и включил записки вышеупомянутого бывшего жильца в свои, простите, мемуары.

Кстати, о жильце. Бывшем.

Его дочка показала мне некое письмо.

Оно гласило:

«От Всеукраинского общества

любителей эвтаназии.

Рады сообщить, что ваш отец успешно прошёл эвтаназию с последующей кремацией и развеиванием праха. В месте развеивания праха, в г. Аккермане, на еврейском кладбище, установлена памятная табличка».

И всё.

Главное, что настораживало, – ни подписи, ни печати. И бланк не фирменный, что вообще потешно.

Но, как уже доказано выше: «Есть многое на свете друг Гораций…»

А уж в бюрократии. Только держись…

Я высказал свои соображения ей. В ответ она только грустно улыбнулась.

Без подписи и без печати – и улыбаться?.. Да, странный был, однако, человек её отец…

Знаете, что я вам скажу? Я тут сегодня провозился с этими… мемуарами. У меня от них уже отрыжка пошла…

А ведь есть дела и посерьёзней: мне вот завтра назначена встреча с одной маленькой девчушкой и с её сестричкой-братишкой-малявками (ну, внучатами того, развеянного).

Так что для моего и вашего же расслабления закруглюсь я пока.

Отдохнуть надо: ИГРАТЬСЯ – это вам не мемуары сочинять.

Там ДЕЙСТВО поважнее будет.

Предисловиек запискам бывшего жильца

Все права защищены.

Copyright © бывший жилец, ~13,7 *109 лет B.C. – 0 – ~10100 лет.

All rights reserved, а все совпадения или несовпадения могут быть и случайными

Из наивных мыслей

Возможно, всегда существует себе пространство-Мироздание (может быть даже многомерное) со своими проблемами, непонятно отчего возникающими: казалось бы, существуй себе да существуй, только тихонько.

Так вот… одной из таких трудно поддающихся пониманию проблем стало то, что, возможно, в нём (в пространстве-Мироздании) произошёл очень Биг Бэнг (по сути дела, теракт), когда после провозглашения независимости гравитации давление ложного (я бы даже сказал лживого) вакуума или там какого-то, пусть и не ложного, осциллирующего скалярного поля показало себя с такой отрицательной стороны, что привело к жуткой инфляции и появлению, прошу прощения, нашей Вселенной (размером… то ли с маковое зерно… то ли с горошину… то ли с грецкий орех… то ли с апельсин… то ли с почти бесконечность…). Вселенной, кстати, ещё совсем сопливой, по мнению одной секунды, но уже живущей не по законам сингулярности, а по вполне антропным понятиям.

Дальше – хуже: в нашей Вселенной образовалась весьма горячая обычная материя, возможно, вперемежку с тёмными материей и энергией → бардак с аннигиляцией, возможно, не без пособничества X-бозонов, Y-бозонов и хиггсовских бозонов, окончившийся хищением антивещества → из-за расширения пространства очень сквозило и потому холодело в нашей собственной Вселенной, которая так до сих пор всё расширяется и холодеет (возможно, ещё вдобавок и от ужаса) → наступила, извините за выражение, эра радиационно-доминированной плазмы со своим нуклеосинтезом, то есть образованием ядер водорода, а также ядер гелия и лития → кончилась эра, за которую я уже извинялся, и образовались нейтральные атомы вышеуказанных элементов → некоторые атомы тянулись друг к другу и стали настолько близки, что это закончилось беременностью нашей Вселенной и рождением ею первых звёзд (звёзд первого поколения), в которых завязался термоядерный синтез ядер тяжёлых элементов. Звёзды же эти скапливались в дозволенных и недозволенных местах, чем вызывали образование галактик → вследствие этого всего балагана, звёзды первого поколения лопнули, и наша Вселенная осталась ни с чем, то есть с чёрными дырами и полысевшими атомами-ионами.

Сделаем перекур, чтобы успели образоваться звёзды второго и последующих поколений, исчезнуть эти сволочи (звёзды первого поколения) и произойти, опять же извините, повторная рекомбинация атомов межзвёздного и межгалактического вещества…

…И продолжим.

История повторяется, но, как говорится, «второй раз в виде фарса», потому что этот звёздный молодняк начал опять скапливаться, образовывать галактики, группы галактик, скопления галактик, сверхскопления галактик, и дошло до того, что стали образовываться нелегальные ячейки из сверхскоплений галактик. Во всей этой свистопляске никто не заметил, что у Вселенной, неизвестно от кого и отчего, родилась наша Галактика, а у той, в свою очередь и тоже неизвестно отчего и от кого, – Солнце со своей планетной системой, в состав которой вошла и наша Земля (Гея), ошибочно причисленная, видимо впопыхах, к сексменьшинству.

Опять перекур, потому что у Земли начался катар верхних и нижних, задыхающихся без кислорода, путей (Катархей)…

Нужно подождать, пока он пройдёт. То есть пока произойдёт формирование первичной атмосферы, первичного океана и первичной земной коры, а также пока появятся в первичном океане органические вещества, вплоть до аминокислот, и, прошу прощения, нитей полимеров рибонуклеиновых кислот с последовательностями нуклеотидов, являвшимися кодами для их (нитей) самовоспроизведения, а позже и кодами для синтеза белков из аминокислот… Таким образом, мы дождались появления первичных живых организмов, что было, как выяснится всего через каких-нибудь несколько миллиардов лет, увы, ещё не самое страшное.

«Засим имелся» Архей.

Ничего такого особенного. Просто благодаря эволюции первичных живых организмов, в океане появилась зараза и витамины: одноклеточные безъядерные организмы – прокариоты (одноклеточные археи и бактерии, в том числе цианобактерии, называемые ещё сине-зелёными водорослями).

Протерозой.

Ну, тут началось.

Эти прокариоты начали сожительствовать, из-за чего, стыдно сказать, возможно, и появились те самые одноклеточные эукариоты-протисты с хромосомным ядром (подобные растениям, грибоподобные, животноподобные).

А потом цианобактерии так насмердели кислородом в океане, что, вынюхав всё это, анаэробные прокариоты и эукариоты, по большей части, сыграли в ящик.

И пошло и поехало. Содом. Аэробные одноклеточные эукариоты обрадовались и (эукариота от прокариоты недалеко падает) начали тоже сожительствовать с разделением труда (специализацией у них это называлось). До чего, мерзавки, додумались!

Всё, пиши пропало: стали многоклеточными. Да-с… К-и не к столу будь сказано: растениями; грибами; беспозвоночными животными, то есть губками, а то и кишечнополостными (медузами, кораллами, паразитами).

Кстати, о кишечнополостных. Эти, вообще, задницу от головы отличить не могли (уже попозже, став первичноротыми, сообразили что где. И то не все). Но в ус не дули (поскольку не знали, где он), а произвели первичноротых низших червей и предков вторичноротых (хотя ходят слухи, что предки вторичноротых от низших червей пошли). Потом покруче первичноротые возникли: тоже черви, немертины, плеченогие, мшанки, форониды, моллюски. А потом, «ваще», – членистоногие заявились.

И тут, «бэмц»!.. Континент лопнул.

Ну, конечно, пробка… Пока с ней разбирались, тёплая вода незнала, куда течь…

Короче, получай оледенение. И не простое, а глобальное. 90 % живности передохло.

Такой вот неприятностью и закончился Протерозой, а с ним, к чертям собачьим, весь этот Докембрий.

А… Вот и Фанерозой забрезжил. Палеозойской эрой осклабился, кембрийским периодом помахивает.

Вулканы от зимней спячки проснулись. Горячую воду дали. Кислородную подушку.

Прямо весна.

Ну, тут все обрадовались: пошли мутировать. И археи, и бактерии, и растения, и грибы, и протисты. А животные! «Скелет хош? На! Раковину хош? На! Панцирь? На!».

Так засуетились, что не заметили, как ордовикский период наступил. Предки вторичноротых поднатужились (хоть и животными были, но тоже хотели – «как лучше») и «замутировали» первых хордовых, а те, в свою очередь, – первых бесчелюстных позвоночных…

И доигрались…

Наступил силурийский период, и от бесчелюстных позвоночных рыбы возникли. И не просто возникли, а плавать стали. И не где-нибудь, а в Мировом океане знакомой нам планеты – Земля.

К слову сказать, вообще до силурийского периода вся живность в воде и бултыхалась. В океане. Нет, ну кто умел плавать, те, конечно, плавали.

По течению, а особоупрямые – против и поперёк.

Но что? Дезодорантов на фреоне тогда ж не было. И озон таки накапливался.

И накопился.

Ультрафиолетовые лучи от «красна Солнышка» стали, как в солярии. «Прошу пани» на берег.

Ну, на сушу, значит. До континенту.

И повылазили. Сначала членистоногие и некоторые водные растения, которые теперь земными растениями сказались. И набрали полну грудь воздуха…

Но тут наступил девонский период. Он, этот период, конечно же, начался с неприятностей: вымерло большинство форм граптолитов, трилобитов, цистоидей и наутилоидей. Особенно обидно за граптолитов и цистоидей: так и не довелось мне с ними встретиться.

Но были и хорошие новости: появились споровые растения и земноводные (амфибии), то есть первый деликатес, конечно, для тех, кто попозже будет понимать (по-французски).

И ещё одна хорошая новость: наступил каменноугольный период (Карбон по-ихнему).

И хорошее в нём было то, что появились деревья, и, опять же для тех, кто понимает, зародились запасы угля и нефти.

Но, конечно же, в бочке нефти всегда есть ложка дёгтя: появились пресмыкающиеся (рептилии), по сути дела, гады.

Я не знаю, может, название периода им не понравилось или что. Но в следующем, пермском, периоде вымерло 95 % всех видов живности. Досадно. А может, к лучшему?..

Хочу обратить внимание, что до сих пор мы «сидим» в эоне Фанерозойи, кстати, так из него никогда и не выберемся. Хотя, как знать?..

Но по крайне мере, мы можем себе позволить выбраться из этой гнусной эры Палеозоя, перейти в не менее гнусную эру Мезозоя и сразу окунуться в её триасовый период с первыми динозаврами (хотя, как были они пресмыкающимися, так ими и остались) и первыми яйцекладущими млекопитающими. И тут же, не теряя времени, – в её, ну, мезозойской эры, юрский период: динозавры балдеют, цветут и, особенно, пахнут, первые птички защебетали. Сумчатые млекопитающие появились. Непонятно зачем (супермаркеты им ещё только в страшном сне могли присниться)?

Под щебет птиц и довольные улыбки динозавров переместимся во времени в меловый период…

И вот тут…

Кто их всех порешил? Вопрос серьёзный. Ну, динозавров, птеродактилей и всяких гигантов этих.

«Счас» начнут лапшу вешать: мол метеорит, страшные вулканы, особенно, в Сибири, метан со дна океана, глобальное потепление, просто выродились, жрать нечего стало, так как всё сожралии так далее…

А я так скажу: сформировали бы тогда, по очень горячему следу, Следственную Комиссию – она бы разобралась бы.

Но, видно, некому было формировать. Или не из кого?..

А если и сформировали, то принтеров не было, чтобы выводы отпечатать. А если и были, то фиг теперь найдёшь эти все бумаги после всяких там метеоритов, вулканов ит. д.

А без бумажки и динозавр – какашка.

Ну хрен с ними: и с комиссией, и с динозаврами. А вот птеродактилей жалко. Видно, не судьба…

Правда, появились первые плацентарные млекопитающие, но это слабое утешение…

Перейдём к следующему тосту… То есть… к следующей эре, которая, кстати, тоже никак не кончится.

Кайнозойская.

Тут уже надо быть действительно осторожным, потому что в её, ну, кайнозойской эры, палеогеновом периоде появились первые полноценные млекопитающие, а вслед за этим – полуобезьяны.

Всё было бы ещё ничего, но от полуобезьян появился некто, о ком наши учёные подозрительно молчат.

А от этого «некто» произошли обезьяны Африки и Евразии и…

Ну, кто скажет?..

Да на себя в зеркало посмотри!

Правильно: гоминиды, читай человекообразные обезьяны, рамапитек тому свидетель.

Ох, чует моё сердце недоброе.

Ну конечно, в неогеновом периоде: «Здравствуйте, я австралопитеки буду у вас жить».

То ли рамапитеки их настрогали, то ли другие «лучшие» гоминиды того «своего» времени, но что теперь уж поделаешь. Как я и предупреждал, случилось самое страшное: эти человекообезьяны, австралопитеки, уже начали мыслить, а затем и работать орудиями труда (или в обратном порядке?.. или одновременно?..), то есть начали что-то осознавать.

Я думаю, вы согласитесь со мной, что нет ничего ужасней этого!

Кроме того, эти «лучшие» гоминиды произвели в том же неогеновом каких-то, тоже умных, «череп 1470»-тых.

И теперь в нашей эпохе Голоцена четвертичного периода (по простонародному – антропогенового, обращаю внимание: не «д», а «т») кайнозойской эры фанерозойского зона высоколобые ломают себе головы: от кого же произошёл Гомо Сапиенс. То ли напрямую от этих «череп 1470»-тых, то ли через Гомо Эректуса. А может, эти «череп 1470»-тые отупели и превратились в австралопитеков, а те, в свою очередь, поумнели и произвели Гомо Хабилиса. Последний выдал Гомо Эректуса, а этот – Гомо Сапиенса. Или справились без «череп 1470»-тых вообще. А тут еще подоспели питекантропы с синантропами – тоже, видимо, не дураки были. А неандерталец тот вообще – «голова». Короче, преднамеренно запутывают следствие. Видно, Уголовный Кодекс ещё не нюхали.

Да ну их!

Так вот, «прилетаю я» в четвертичный период. «Вы не были» в четвертичном периоде? Да не в голоценовой эпохе (и так в ней сидим, достаточно в магазине на цены посмотреть). Прилетаю в эпоху, что плейстоценовой кличут (цены ещё игрушечные были), а там австралопитек сидит лыбится. Гомо Сапиенс с Гомо Эректусом в шахматы режутся, питекантроп с неандертальцем (эти попроще) – в нарды. А эти типы, Гомо Хабилис и «череп 1470»-тый, по нужде вышли, нуждающиеся они, видите ли. Но меня не это волновало. Погода тогда знаете, какая была? То холодно: оледенение Земли пошло (гололёд, кстати, страшный), ещё хорошо, что не глобальное, – то теплынь, до потопа прямо. Бедняг мамонтов (да и других крупных животных) эти скачки температуры просто замучили… А кондиционеры тогда ещё дорогие были. Ну, они… Короче, «коньки отбросили». Тем более что лёд всё равно таять начал… Или начнёт?..

Ну вот и всё.

Дальше было всё просто.

Этот тип, Гомо Сапиенс, строил, строил умняки докатился до того, что стал Гомо Сапиенс Сапиенсис. Тут как раз опять холодрыга с оледенением подкатила. Ну, он приоделся. Конечно, не от кутюрье, но всё же… Потом за кроманьонца себя начал выдавать… Граффити увлёкся…

И пошло, и поехало… Короче, воевать и убивать стали уже по-крупному. А значит что?..

Правильно: зародилась и начала развиваться цивилизация, правда, говорят, – нулевого уровня.

Так вот она себе развивалась и развивается по сей день, умудряясь оставаться всё время на нём же…

А что с некоторых пор эта, извините, цивилизация вытворяла, вы, уж наверняка, знаете.

Проще не бывает (и лучше уже тоже никогда не будет): додинастический Египет, Сузы, Шумер → Древнее Царство в Египте (уже с тех пор начали мучиться со всякими фараонами), Аккад → Среднее Царство в Египте → зарождение иудаизма → Моисей выводит евреев из Египта, Троя и Греция → эпоха судей Израиля → Саул – первый царь Израиля → Давид – второй царь Израиля → Соломон – третий царь Израиля, построение Первого Храма в Иерусалиме → раскол Израиля на два царства: Иудею (южное) и Израиль (северное) → еврейские пророки, северное царство уничтожено Ассирией (население рассеяно: десять колен, как и не было), Гомер, основание Рима → Вавилония уничтожает Иудею, разрушает Первый Храм и Иерусалим (опять рассеяние и вавилонское пленение евреев) → Персия завоёвывает Вавилонию, возвращение части евреев из Вавилонии в бывшие районы Израиля и Иудеи, построение Второго Храма в Иерусалиме, греко-персидские войны, Марафонское сражение, возникновение Римской республики → Македония (Греция) побеждает Персию, бывшие районы Израиля и Иудеи под владычеством Македонии, Рим – владыка Италии → распад Македонии на царства Селевкидов и Птолемеев, Пунические войны Рима с Карфагеном, еврейское восстание Маккавеев (Хасмонеев) в бывших районах Израиля и Иудеи, находящихся под владычеством царства Селевкидов → Рим разрушает Карфаген и завоёвывает Грецию, Хасмонеи изгоняют селевкидов и еврейская династия Хасмонеев правит в бывших районах Израиля и Иудеи, которые называются теперь Иудеей, борьба фарисеев и саддукеев → Римская империя завоёвывает Иудею, Иисус Христос, становление христианства → первая Иудейская война евреев с римлянами, разрушение Второго Храма, разрушение Иерусалима римлянами, снова рассеяние евреев → вторая Иудейская война евреев с римлянами (Бар-Кохбы), запрет на вход в Иерусалим (который был отстроен римлянами под другим названием) для евреев, вновь (и очень мощное) рассеяние евреев по миру → Римская империя переходит от язычества к христианству → распад Римской империи → возникновение Киевской Руси (на северо-востоке, далеко за пределами бывшей Римской империи) → татаро-монгольское иго на Руси → независимая Россия → Первая мировая война → Октябрьская революция в России → гражданская война в России → образование СССР → Вторая мировая война → присоединение Бессарабии к СССР → Великая Отечественная война в СССР → победа стран антигерманской коалиции над Германией и её союзниками во Второй мировой войне → провозглашение государства Израиль, в СССР родился бывший жилец…

Теперь, когда нам стало известно, что было раньше, мы с гораздо более глубокомысленным видом будем пытаться понять то, что потом из всего этого получилось…

Часть первая Упорядоченные записки бывшего жильца

Привет! Как дела? Можешь не отвечать.

Из SMS

1

Какой ужас! Я – еврей! Мама всё рассказала: мы, то есть папа, мама, я и сестра, принадлежим к проклятому народу евреев. Это тот самый народ, который распял Христоса. И за это другие народы ненавидят и презирают их.

Сегодня Сёмка, из дома возле базара, рассказал мне, откуда берутся дети. Оказывается – для этого папы и мамы должны чухаться. Непонятно, как от простого чуханья могут появляться дети, но мне теперь стыдно. Я просто не могу смотреть на взрослых.

Витька, наверное, не знает, что я еврей. Сегодня на линейке кто-то назвал меня жидом, и он полез драться. Его все боятся. Он самый сильный в классе. У него руки длинные и прямо, как крюки.

Первый раз видел, как папа плакал. Мама заболела. Он думает, что она умрёт.

Дети из школы дразнили контуженного на войне человека. Он бросил в них огромный камень, который пролетел рядом со мной и ударился со страшным грохотом в ворота школы. Всё произошло так быстро, что я даже не успел испугаться. Я испугался уже потом, когда представил себе, как плакал бы папа, если бы камень попал в меня. Но я не дразнил же.

Папа сказал, что купит телевизор! Чтобы маме не было так скучно сидеть: она теперь не может ходить. Класс! Мало у кого в городе есть телевизор.

Есть телевизор! Соседи ходят к нам смотреть. Николай Иванович и Марья Ивановна. Папа и мама их очень уважают. Мама даже заставила сестру извиниться, когда она сказала Марье Ивановне «дура».

Сестра пролепетала:

– Малья Вановна, звените, со вы дула. Соседи очень смеялись. Даже мне было смешно. Они учителя. А Николай Иванович вообще директор школы.

Пацаны в школе скручивали и курили сухие листья. Я тоже попробовал. Какая гадость!

Вовка из соседнего дома сдёрнул с меня трусы, когда я разговаривал с Маринкой, соседкой из другого бока нашего дома. Я от стыда расплакался, а Маринка стала меня утешать, что она ничего не видела. Потом взяла и поцеловала меня в щёку. Странная какая-то.

Хоть бы меня забрали из этого пионерлагеря! Сегодня в уборной один пацан посмотрел на меня и спросил:

– Ты что, бедненький, из евреев?

Я хотел сказать «нет», но сказал «да». Как он догадался?! А вожатый, который рядом с уборной зачем-то лапал вожатую, подмигнул ей и сказал:

– Каждая царапина укорачивает жизнь.

У нас, видимо, всё-таки один живой дедушка есть.

Папа с мамой всё время говорили, что все наши бабушки и дедушки погибли во время войны. Но оказывается – этот дедушка поссорился с мамой, и они долго не разговаривали.

А теперь, когда мама заболела, он приехал мириться и даже плакал.

Сидели мы на уроке. Вдруг дверь открывается, и кто-то как закричал:

– Человек в космосе!

У меня сердце радостно ёкнуло: вот оно, началось! Что-то из чудесно-странного. Космические полёты. Другие миры… Уже никаких уроков не было. Все только радовались. Но говорили почему-то о том, какая наша страна сильная, что мы уже теперь точно перегоним Америку, построим коммунизм, все люди будут братьями и будут жить мирно. Скорее бы.

Этот жирный первоклашка с круглой и розоватосвинячьей мордой испортил мне весь новогодний вечер. Нам сказали смотреть, чтобы младшие не трогали ёлку, а он что-то пытался оторвать от неё. Я подошёл и схватил его за руку. Он вырвал руку и сказал:

– Пошёл вон!

Я разозлился и тихо проговорил:

– Ты чего орёшь?

А он мне в ответ:

– Я знаю, кто ты.

Я почему-то спросил, кто.

И тут этот кабан как закричит:

– Жид!

Меня как будто кувалдой по голове грохнули. Язык отнялся. Многие слышали, и я видел, как некоторые осклабились. И главное, слышала Верка, самая красивая девчонка в школе.

Вчера на медосмотре каждого пацана подзывали к столу и заполняли анкету. У нас в классе все оказались украинцами, кроме длинного Вальки и меня: мы оказались русскими.

Когда мы выходили, длинный Валька подмигнул мне и сказал:

– Мы с тобой самые умные.

Папа рассказал, что, когда его во время войны после месяца на фронте под Сталинградом отправили вместе с другими бессарабцами работать на шахту в Сибирь, какой-то власовец прицепился к папе, что он еврей, и они подрались. Это было на краю шахты. Оступившись, власовец не удержался и упал в шахту. Папа был в ужасе.

Вокруг было полно народу, шахтёров. Кто-то похлопал папу по плечу и сказал:

– Идём.

Больше никогда никто не вспоминал об этом случае.

Я спросил папу:

– Приходилось ли тебе стрелять в немцев на фронте?

Он ответил:

– Приходилось.

Я говорю:

– И они падали убитыми?

Папа сказал:

– Не знаю, – и перевёл разговор на то, как, будучи страшно голодным во время войны, съел полную кастрюлю варёного лука.

Его потом стошнило, и он вырвал всё. С тех пор он на варёный лук даже смотреть не может.

А мама возразила, что у них, во время блокады Ленинграда, такое блюдо считалось бы деликатесом.

Переходим в другую школу. Будем учиться теперь одиннадцать лет. Вот не везёт!

Сегодня мой друг мне сказал, что за мной «гоняется» одна девчонка. Потом добавил:

– Ты, вообще, хороший пацан, если бы не… – и замолк.

На пляже познакомился с курортницей, Олей. Тоненькая, с глазами, как море. Она только мне доверила смазать её кремом от загара.

Пока смазывал, она успела прощебетать и всю свою родословную, и что мама у неё русская, а папа калмык, и еще многое другое.

Вдруг этот одноглазый придурок говорит:

– Калмык?!

Оля ему:

– Калмык. А ты что – националист?

Он отвечает:

– Нет. Я люблю все национальности, кроме жидов, которые вечно дрожат.

Я сказал, что пойду в туалет, и ушёл с пляжа. Больше Олю я не видел.

Наконец-то понял, почему в свободно падающем на Землю лифте наступает невесомость. Потому, что сила тяжести в том и проявляется, что лифт и все предметы в нём, падают.

Для того чтобы медленно поднимать вверх какую-либо массу в таком лифте, нужно лишь небольшое усилие для замедления этого падения. Если же лифт не падает, то для такого же результата нужно сначала приложить усилие, полностью препятствующее падению массы, а затем добавить к нему ещё небольшое усилие.

Подрался с Джоном. Он меня толкнул в классе. Я упал, вскочил и в ярости ударил его кулаком в скулу.

Потом, когда мы помирились, Джон сказал мне:

– У тебя было такое зверское лицо, что я просто опешил. Поэтому и не дал сдачи.

Теперь ясно, почему космический корабль вращается вокруг Земли и не падает на неё. Дело в том, что, на самом деле, он всё время свободно падает на Землю, но никак не может упасть, так как касательная к орбите скорость всё время поднимает его ровно на столько, на сколько он упал. Поэтому-то в таком космическом корабле и невесомость, как в свободно падающем лифте.

Выпускной вечер. Почему-то тоскливо. Теперь поеду поступать в институт. В этом году два выпуска: десятые и одиннадцатые классы. Конкурс будет дикий. Хуже всего, что как раз во время экзаменов в институт будет чемпионат мира по футболу – фиг посмотришь.

Папа рассказывал, как он потерял полноги. В 1942 году, после месяца боёв на фронте у ст. Карповка, что под Сталинградом, всех бессарабцев, и его в том числе, сняли с этого фронта и послали «отдохнуть» на три года в сибирскую шахту.

В 1945 году опять взяли в армию и направили к границе в Забайкалье. Там его и ещё несколько солдат отправили на боевое задание и при этом «забыли» сказать, что по дороге есть своё же минное поле. Конечно же, они подорвались на мине, и осколок попал папе в ногу.

Только в 1946 году попал в Иркутский госпиталь, но было уже поздно: гангрена – пришлось отрезать нижнюю часть ноги.

– Зато, – добавил папа с улыбкой приятного воспоминания, – отъелся: шея была шире головы.

Ленинград не такой, как я думал. Мрачнее. Общежитие грязновато.

Кроме меня, в комнате ещё трое. Один – кубанский казак, который почему-то воробьёв называет «жидами». Другой – с хорошим музыкальным слухом – всё время выбивает пальцами на столе «восьмёрку» (от него и я научился). А третий – всё время мне говорит:

– Ты, вроде, русский, а нос у тебя нерусский.

Каждый вечер в доме напротив общежития какая-то молодая женщина в ярко освещённой комнате, стоя лицом к окну, снимает с себя лифчик, и множество абитуриентов с радостным оживлением комментируют это событие. Абитуриентки тоже комментируют, но с возмущением и завистью.

* * *

Оторвите меня билетиком, Бросьте в ящичек «Для использованных…»: Я хочу полежать отогреться там От вконец надоевшей осени. Заверните меня в обёрточку, Прицепите на ней наклеечку, Что я зла накопил лишь горсточку, Что я жизнь собирал по копеечке.

* * *

Пораскиньте своими кудряшками, Разудалые боги древности: Ну зачем вы такими зигзагами Изукрасили род человеческий?

Крохотное, но едрёно-ядрёное напутствие начинающим коричневеть садистам

Значит так. Начинайте с несложного: Пристрелите пару евреистых (Коли нечем стрелять, то повесьте их. Для потехи – и за ноги можно). А теперь о интимном: пытайте по-разному. Без «банала»: себя ж услаждаете. Например, если иглы под ногти втыкаете, То потом нестандартно выбейте глаз ему. Получив же влюблённую пару, Хорошо бы связать их вместе. Пусть попялят на дружку «фары». Постарайтесь держать их так с месяц. В каждом деле нужна капля дерзости, Ну, чтоб жизнь была бывам в радость. Не достигнуть садисткой свежести, Не любя страстно делать гадость.

Не поступил. Тошно. И стыдно перед родителями. Надо было набрать 15 из 15, а у меня только 12. Возвращаюсь домой.

Дадут ли на следующий год ещё раз попробовать?.. Или заберут в армию?..

* * *

Уберите свои датчики! Что карманите в моём сердце? «Подъевреивал» я удачу, А «съевреил» в котёл дверцы.

Приехали в село на комбинат провести телефон для директора. Дядя Саша (так я называл старшего надо мной смуглого, высокого, симпатичного монтераеврея) попросил секретаршу-нацменку, которая, приняв его за своего, уже начала с ним заигрывать, сказать, что приехали монтёры, и назвал свою фамилию. Она зашла к директору…

…Вышла оттуда с надменным лицом и произнесла:

– Директор сказал, что сегодня не надо, а завтра пусть пришлют кого-нибудь другого.

Вышли на улицу – по радиоточке Ойстрах играет на скрипке. Дядя Саша говорит:

– Вот умел бы ты так на скрипке играть – не работал бы монтёром. Жлобство, пьянь, похабщина.

На следующий день еду в то же село с другим старшим. Он, дыша на меня перегаром, цедит:

– Что не пустили его? Чтоб знал, как дурить нас, православных. Правильно?..

Вернулись из села, а во дворе управления стоит жена «телеграфного столба» и жалостливым голосом мне:

– Синок, цеж воно… на вашому жидивському кладбыщи… багато памъятныкив побилы».

Вновь плацкарта в Ленинград. Только успел отвертеться от советской армии – израильская преподнесла сюрприз. С одной стороны приятно: за шесть дней размолотили кучу арабских армий. А с другой – теперь опять, наверное, фиг поступишь в институт.

Поступил всё же! Правда, если б не лучеглазая красавица, Марина, то сейчас было бы неизвестно: устная физика – 5, устная математика – 5, а в письменной математике – решил все задания правильно, но в последнем, когда отпущенное время уже закончилось, я впопыхах написал неправильный ответ.

Однако теперь поступил наверняка: простили ошибку!

До сих пор я думал, что еврейки не бывает красавицами: слишком умные… Ан нет! В ней – и то, и другое.

И бывают, видимо, также еврейки с тем, но без другого… Или без того и без другого…

* * *

Волны задницей прибоя Давят зыбкость берегов. Солнце раскалённо воет, Тучку светом проколов. И застывшим коромыслом Жрёт сверкающую синь Ослепительная птица… Жизнь – борьба, куда ни кинь.

Опять общежитие. Опять четверо. «Старик» – двадцативосьмилетний студент, любящий выпить и «вслепую» легко выигрывающий у меня в шахматы, хотя я считал, что играю неплохо. Коля – не по годам задумчив. Основное положение – горизонтальное. Особенно, перед экзаменами, которые, по его мнению, нужно переждать, как пережидают осень или зиму. Толик – умён, высок, замкнут, с затаённым желанием «пробиться». Может на спор съесть за один присест девять эклеров. Ия – неруссконосый еврей, у которого, как выяснилось из походов на «подкормку» к родителям Марины, от смущения пропадают все мысли, и начинает жутко бурчать в животе (до такой степени, что однажды дядя Миля, отец Марины, подмигнув Марининой маме, тёте Зине, повёл меня прямо из-за стола в туалет).

Ночью приходили две проститутки. Одна подошла к Старику, а другая ко мне, стащила с меня одеяло и спросила, как меня зовут. У меня страшно забурчало в животе…

Потом Старик выяснил, что они ошиблись дверью: их пригласил Славик, красавец, сексуальная гордость института, владевший папой – секретарём обкома в Белоруссии.

Старик пошёл их проводить и заодно, может, выпить. Утром он рассказывал, что «девочки» подрались из-за того, кто будет спать со Славиком, а кто с ним, Стариком. В результате обе спали со Славиком и остались довольны.

Подружился с Димкой из нашей группы. У него мускулатура, как у Тарзана. Качается штангой. Полощет нос солью. Говорит, что в детстве был очень хилым. Иногда подрабатывает тем, что достаёт на спор задницей потолок в узком коридоре общежития.

Сошлись на том, что оба любим пофилософствовать.

Родителям

Всё в порядке, мои дорогие. Дождь всё также стучит мне в окно, И его косолапые ливни Нашептали мне это письмо. Разве мало на свете печалей? Разве мало их было у вас? Что ещё бы вы мне рассказали? Что ещё бы спросить мне у вас? О себе и писать-то противно. Я всё так же здоров и умён. Поглощаю в обед витамины, Зубы чищу всегда перед сном. А у вас как? Всё так же тоскливо? Тяжело и вставать, и уснуть? И купаться опять без отлива? И смотреть кинескопную муть? «Старичочки» мои золотые, Я-то думал, что всем помогу. Я ведь думал, что всех осчастливлю. А выходит – я лгу, просто лгу. Ну да ладно, всего не распишешь. До свиданья, знакомым «привiт». Помогай им, сестрёнушка. Слышишь?  Всех целую. Ваш сын, Леонид.

Автопортрет

Глаза, как у коровы… Седые кудрева… Так организм здоровый… Вот разве голова?..

В голове муравейник: раньше науки разделялись. Понятно было, где математика, где физика, где химия.

Углубляясь-расширяясь в своих познаниях, я не мог понять умнею я или глупею.

Химия, внедряясь в электронные оболочки атомов, превращалась в физику; физика, заполучив теорию относительности, вместе с пространством принимала облик геометрии-математики, которая симметрией, экспериментами теории вероятностей, выводом законов сохранения, опять становилась физикой, уже неотличимой (со своими квантами, элементарными частицами и причастностью к космологии) от философии.

Непонятно было, где кончается физика и химия и начинается биология. Где кончается биология и начинается история.

* * *

Кто пуст, тому в толпе привольно: С толпы по слову – мозги полны.

* * *

В познании горе? Счастье в неведеньи? Угрюмым кажется нам мир, когда простейшее явленье Доводит нас до утомленья.

* * *

Друзья, скажу вам кратко я: «Кто травит речи сладкие И рвёт слонов в словесной муке, На деле убивает муху».

* * *

Великий Гейне, хворост строф Подкинь мне. (Полных тайной грусти). Я из него нажгу костров, И ангел в рай меня пропустит.

* * *

Бойтесь, бойтесь скуки: Тихонькая жуть Соблазняет, сука, Заживоуснуть.

Старик «вылетел» со второго курса и скрылся в извилинах Дальнего Востока. Коля дотянул до четвёртого. Толик и я пока задержались.

Надя сказала, что если бы я не был «такой хороший парень», то не дала бы себя целовать, и уж тем более в обнажённые груди.

Когда же разговаривая шли по лестнице в общежитии, я сказал (по поводу покупки шпаргалок), что жалко выбрасывать деньги на такую ерунду. Она в ответ засмеялась:

– Ну ты прямо как жид. Терпеть-ненавижу.

Я остановился и спросил:

– Что?

Надя встрепенулась и покраснела:

– Ой, извини. Я забыла. У моей сестры муж – полуеврей, и ничего – хороший человек.

Выявил ещё два своих недостатка: если не выучу по нотам, то часто неправильно пою мелодию, а когда кушаю – из носа течёт (короткое замыкание что ли в голове между слюнявым и сопливым нервами?). Оба Надя мне подметила: «Ой, ты же фальшивишь». Ив тот же день: «Ты всегда шмыгаешь носом, когда кушаешь».

Сегодня Джон приходил. Он учится тоже в Ленинграде. Потом Надя мне сказала, что Джон «шикарный парень».

А про Вову она заметила, что «он ей очень, ну просто очень, нравится». Интересно, к какой категории он относится: сексапильной, хорошей или шикарной.

Оказалось, что Вова – «симпатичный парень». Итак, я теперь знаю такие градации мужских достоинств: сексапильный мужик, хороший парень, шикарный парень, симпатичный парень и хороший человекоеврей.

* * *

Обожди, я тебе отомщу. Научусь только вот не любить. Научусь только вот не жить И мученья в пустяк превращу. Я пойду пожалуюсь морю. Причешу его серую гриву. Нагрублю животу его с горя. Нахлестаюсь прибоя-пива. А потом забалдевшийи синий, Под ракушечий хруст кудрявый, Буду хлопать по спинам дельфинов, Буду в солнце глядеть, шалаву.

* * *

Когда осенний небосвод Устало чертят листьев длани, Душа взволнованно бредёт По улочкам воспоминаний. За поворотом дом мой, кров. В нём грусти, и веселья даты. На клумбе с надписью «Любовь» Прочту всех глупостей цитаты. Брожу по лужам простоты, По кирпичам непониманий. Вот бочка: в ней мои мечты. Открыл – и поминай как звали. Когда очнусь, – облезлый клён Кивает в такт дождю и веку. Как будто понял странный «сон» И всё прощает человеку.

* * *

Не всё ли равно вам? Из праха ведь вы. Сегодня вы живы, а завтра – увы. Сегодня вас греют любовью и лаской, А завтра убьют равнодушия маской.

* * *

Сбывается пророчество: Стучат, стучат колёса, Я еду в одиночество, И жизнь мою заносит Останками несбывшихся надежд и упований, Обломками разбившихся каравелл мечтаний.

Перешёл в другую комнату. Теперь нас три с половиной еврея: я, Люсик, Илья и колоритный Саша, то ли узбекский еврей, то ли еврейский узбек из Бухары, который если чему-нибудь удивляется, то говорит гортанно:

– Э!.. – и надолго замолкает.

Люсик и Илья из одного местечка. Люсик рассказывает, что в детстве не говорил на русском – только на идиш и на украинском. Он не любит евреефобов, но и сам не евреефил, посему часто предупреждает меня:

– Евреи – плохой народ.

Илья любит искусство и умеет усыпать почти мгновенно после принятия горизонтального положения, не договорив начатой фразы. Несмотря на всё, обладает хорошей памятью.

Уже привык, что границы между науками расплывчаты и условны. И уже спокойно отношусь к тому, что для оценки всех моих высказываний достаточно нуля или единицы Булевой алгебры. Что куб памяти электронной вычислительной машины совсем не похож на выкорчеванный мозг.

И даже к тому, что мы расстались… Видимо, «хороший парень» и «хороший» человекоеврей не чета просто «симпатичному парню».

* * *

В твоих глазах я прочитал разлуку. «Прощай! – но говорю в закрывшуюся дверь. — Благодарю тебя! И вот такая штука: Был я несчастлив – счастливя теперь».

Итоговые оценки получились вполне приличные. Только коммунизм у меня получился не совсем научный. И, видимо, как следствие, политэкономия. Это логично. Но как связаны с коммунизмом теория механизмов и теоретическая электротехника?.. Пока не знаю… Теперь дипломная работа.

Этот руководитель моей дипломной работы с блудливой фамилией или ничего не знает, или не хочет знать: даже литературу не сказал, где достать. Почти ничего не могу найти по этой теме. Изобретаю сам.

Сейчас, когда я уже получил тройку по дипломной работе и увидел ухмылку моего руководителя, до меня дошло: мои итоговые оценки были настолько неплохие, что, если бы я получил пятёрку по дипломной работе, то меня, еврея, не ленинградца, пришлось бы оставить (при распределении на работу) в Ленинграде: спрос был велик.

Унизительно. Но главное, опять стыдно перед родителями, перед дядей Милей, перед тётей Зиной, Мариной, Витей и, вообще, перед всеми: умный-умный – и обкакался… Скажу, что четвёрка… А может – не умный?..

На комиссию по распределению пошёл в старой, рваной футболке. В знак протеста.

Та, с которой я расстался, увидев меня, только и произнесла:

– Ты чего?!.. Комиссия тоже удивилась, но «сделала вид». В итоге получился Ярославль.

Люсику же присудили Тамбов, а Илье – Владимир.

Военную практику на кораблях отменили. Осталась просто практика. Мою спиртом накопители на магнитных лентах и ничего не понимаю в мигающих лампочках вычислительного центра завода. Но зато есмь провожаемый уважительными взглядами работников, когда везу бутыль со спиртом со склада.

Чтобы не отупеть, начал читать книгу об алгоритмах и рекурсивных функциях. Так я кажусь себе умнее: если уж ни фига не понимать, то хотя бы на более высокомуровне.

Практика закончилась. Я вновь в Ленинграде. Получаю дипломные «корочки».

Выпускная вечеринка. От Кати исходил такой аромат, смешанный с грустью расставания, что я поцеловал её в губы. Она ответила… Кое-кто смотрел на нас завистливым взглядом.

* * *

Еврей ли тебе половина? Катя-Катюша, прости! Не отыскать славянина На захмелевшей Руси? Что ты нашла в этих грустных Карих семитских глазах? Римскую месть захолустью И унижения страх? Уж не снести мне вторично Эту любовь-нелюбовь. Искариотова притча Завтра помянется вновь?.. Снова появятся толпы, Грустно бредущих людей, Газовой камеры сопла, Крики – и плачи детей?.. Вечное это скитание Не для того ли дано, Чтоб не забыли страдания?.. Впрочем… То было давно.

Странно. Евреефобии «достаточное количество», жлобства – тоже, рожи краснопьяные «цветут» в метро, и на улицах сыро, холодно, иногда грязно. Но расставаться с Ленинградом тяжело. Ощущение, что был долго знаком с красивой женщиной, сквозь грязные лохмотья которой просвечивал стройный силуэт…

Теперь по этапу. В Ярославль.

Перед обитыми оцинкованным железом дверями отдела кадров круто развернулся и пошёл сел на пыльной обочине напротив завода. Чего я испугался, ведь был уже здесь на практике?.. Просто понимал, что студенческие годы закончились, и не мог в это поверить…

Потом всё же зашёл…

…Прощай, Свобода!..

Работаю инженером, то есть опять же: мою спиртом накопители. Удивительным образом соседи по комнате в заводском общежитии напоминают Старика и Колю: один – умница-алкоголик, другой – не в меру задумчив. Может, просто вероятность велика?..

Переписываемся стихами с Мариной. Она ещё и неплохо сочиняет.

Приехала сестра и весьма полная, глазастая молодая еврейка с лицом «луны на небосклоне». Мне стало грустно: жалко их – вдруг замуж не выйдут?

Договорились с этой глазастой переписываться.

* * *

Два чувства знаю я: иронию и жалость. Союз их странный, оказалось, Родит в мозгу нелепейшие слухи, Что близок, криво шкандыбаясь, Незрим, но верен миг разлуки.

Драма в двух действиях

Действие первое. Он: Грей плыл к Ассоль, Как вдруг Нептун надул щеку, Икнул, ругнулся, Сел, поудобней развернулся… И понеслась… Так лист осенний кружит вальс, И даже Архимед не скажет, Где этот лист на землю ляжет. Действие второе. Она: Ассоль ждала, лишилась снов И думала, гоняя женихов, кляня стихию: «Не все дождутся Алых Парусов, Но синие – ведь тоже неплохие?».

И прекратилась одна переписка.

И началась другая.

И договорились встретиться вновь, но в Ленинграде.

И Димка спросил:

– Ты хорошо подумал?

И я ответил:

– Да.

И была помолвка.

И учила меня танцевать вальс Лена с глазами цвета дыма.

И была опять война в Израиле.

И была свадьба.

И поехали жить в Ярославль.

И жили там.

И уехали оттуда.

И прошёл год.

Годовщина

Давай-ка прикинем, давай-ка припомним, Как прожили жизнь мы семьёю своей. Любили. Любили?.. Кутили?.. Кутили. Квартиры меняли, как цыган коней. Прописку и мясо искали подолгу. В театры ходили и писем ждали. Шутили?.. Шутили. Грустили?.. Забыли. Выходит, что жили мы, как короли. Ну что ж, коли так, то пусть будет не хуже Нам в новых, идущих навстречу годах! Открыли?.. Открыли. Налили?.. Налили. Так выпьем, чтоб было всё именно так.

И прошло ещё время.

И жили в Аккермане на съёмных квартирах.

И работал я инженером.

И никак не мог понять инженер чего я.

И искал я другую работу.

И устроился на строящийся завод.

И был там тоже инженером.

И родился сын.

И назвали его Михаил.

И ещё называли его: Мишутка, Мишушка, Мишулька, Мишулик, Махрютка, Мышастик, Маняшка, Масик, Масюха, Мышонок, Гайгайгаечка, Мишунтик-Кузюнтик, Мишулька-Кузюлька, Букалка, Масёныш, Махрюшка, Махрюнтик, Малыш, Малышик, Масёнок, Зайчонок, Зайчуха, Лапушка, Цыплёнок, Геракл; Граф де ля Пись де ля Пук де ля Как Герцог Нарыгай-Навоняйский; Писюшка, Кузёныш, Волосатик, Мальчишечка, Солнышко, Черноглазик, Глазастик, Чмокалка, Глупыш, Роднулька, Лягушонок, Человечек, Моё родное Существо, Мой родной Мальчик, Маленький мой, Сыночка…

И стал повелевать он сердцем моим, и умудрил его.

В 9 часов 40 минут 7 июля 1976 года. Вот когда родился этот человечек. Вес – 3100 грамм. Рост – 50 сантиметров.

Утром я пришёл в роддом и услышал:

– Ваша жена – уже нормально, а ребёнок выживет или нет – не знаем.

Мир стал чёрным. Нет! Не может быть! Как же это?! Я ведь шёл сюда с надеждой на счастливую весть!

Вчера вечером я отвёл жену в роддом, так как уже прошли все сроки. У неё были сильные отёки и другие проблемы, но я верил, что всё обойдётся.

Не обошлось. Видимо, мало было войны-блокады, папиного протеза, маминой неподвижности в кресле, бесплодных моих попыток им помочь с помощью заменяющих тело механизмов, еврейского унижения и унижения от осознания всё возрастающего комплекса своих недостатков. Нужно было что-то более убедительное.

Диалог

– Суета… суета одолела тебя. Вот и всё: этот Круг завершается. – Я хотел быпокой. – Новый Круг, дорогой. Это всё, что тебе причитается. – Но когда же и где, отчего же и чем Завершится моё наказание? — Лишь молчанье в ответ… Верно, это был бред… Не стена – бесконечностьмолчания…

Приходили подробности со знакомыми и неизвестными сжимающими сердце словами: белая асфиксия, вакуум, тугое обвитие пуповины (еле сняли), нарушение мозгового кровообращения третьей степени, пневмония, тетрапарез, 20–40 (60) минут не дышал, нет (слабый) сосательного рефлекса, судороги, внутричерепное кровоизлияние.

Дома, оставаясь один, я метался от глубокого пессимизма к слабому оптимизму и от обоих – к неизвестности. Будет ли Малыш жить? Если да, то будет ли здоров? Если нет, то будет ли ходить, не будет ли полным инвалидом, и если не будет ходить или будет полным инвалидом, то будет ли всё это понимать?..

И лишь только одно я уже знал наверняка: эту кроху я люблю-жалею и, пока я жив, никогда, ни за что не смогу его покинуть.

Мишутке становилось то лучше, то хуже (хуже – по странному совпадению – всегда после приезда в роддом тёщи).

Через 14 дней, после очередного ухудшения, Мишульку с женой отправили в Одессу, в областную больницу (вот деление патологии новорождённых).

Круги продолжались: это была та самая больница, где лежала мама, где её забыли под рентгеновским аппаратом (врач сказал: «Можете подавать на нас в суд»), откуда она приехала полумёртвой лежачей и уже больше никогда не смогла ходить.

Я ехал вместе с ними и только теперь впервые увидел Мишушку.

Маленькое существо спало, чмокало губками и дышало кислородом из подушки. Чёрные бровки, верхняя губка выступает над нижней – вот и всё, что я запомнил с того времени.

И ещё жалость. Безмерную жалость-любовь, которая звенит во мне и до сегодняшнего часа, когда я пишу эти строки.

Потянулись горестно-длинные дни, в которые, приехав в больницу или позвонив по телефону, яс пульсирующим сердцем ждал, что скажет мне жена.

Тёща с какой-то ещё родственницей повадилась тоже ездить в Одессу.

Мишулику опять становилось то хуже (в том числе, из-за вспышек пневмонии), то лучше.

Иногда я слышал, как он плачет: басом, словно медвежонок.

В один из дней врач сказал, что нужна моя кровь, чтобы перелить Мишуньке. Я опять увидел моего сына: чёрную головку, бледное личико. Мой Человечек плакал: ему было больно, так как переливали в вену его височка мою кровь.

Сердце вновь разрывалось от любви-жалости. Слишком часто и слишком рано моему мальчику было так ужасно больно.

Бывая в этой больнице, я узнавал от жены о страданиях и смертях других детей, так же или по-другому больных.

Душа наполнялась горечью. Я не знал, что так много и так часто страдают дети.

После переливания крови Мишунтику стало лучше. Его посмотрел невропатолог и поставил диагноз: паралич всех четырёх конечностей. Говоря мне это, жена заплакала, а у меня в очередной раз заледенило душу.

Я не знаю – есть ли Рай, но Ад, безусловно, есть. Это та ирреальная реальность, в которой я «имею счастье иметь несчастье» жить. Правда, некоторые и даже очень-очень неглупые, вплоть до гениальности, люди считают, что жизнь – это прекрасный подарок.

Но ведь иногда то, что у одних вызывает боль, другим – приносит наслаждение.

Тост

(По мотивам произведений Омара Хайяма, Льва Толстого и кинофильма «Кавказская пленница»)

Будь весел!

Этот мерзкий мир —

лишь сна короткий бег.

Настанет смерти день —

проснёшься, человек.

Как хорошо, что не рождаются навечно!

Какое счастье, что живём короткий век!

Так випьем же за то, чтобы, не дай Бог, не

нашли средство для продления жизни!

* * *

В дебрях усталости вязнет наш ангел раскаянья. О безысходность усилий бьётся со стоном душа. Где же вы? Где же Ты? Суд и Мессия страдания. Явишься ль, Боже, скалы сомненья круша? Но вращаешь рулетку Ты Непоспешно. И, видать, не дождёмся  Их, Что потешно.

* * *

Боже! Сколько сказано слов! Сколько спето! Но кому, для чего, почему?.. Ты Молчун: не даёшь никакого ответа… И не дашь?.. Никогда?.. Ни за что?.. Никому?..

* * *

Всё сказано уже. Добавить невозможно. Когда покажется, – родил ты новость-мысль, Со стула встань, оденься осторожно И к психиатру обратись.

Наконец настал день (24.08.1976 года), когда Малышика выписали из больницы, и мы приехали домой.

Махрюнтик очень плохо спал, нервничал: сопел носом и делал плавающие движения руками. Мы по ночам и днём качали его на руках. Давали ему бром, глютаминовую кислоту. Я видел, что Черноглазик очень болен, но верил, что теперь, когда он дома, и мы будем лечить его, ему будет становиться лучше и лучше. Он ел очень мало: ему было тяжело глотать (паралич горла), часто срыгивал, рвал, и, из-за всего этого, плохо набирал вес.

Когда мы начали его подкармливать (с трёх месяцев) молочными смесями, Маняшка немного поправился. Личико у него стало кругленькое, даже щёчки появились, хотя тельце худенькое оставалось (гипотрофия второй степени).

Фигурка же у Мишутки красивая, чисто мужская: таз узкий, плечи широкие, всё пропорциональное. Спинка и ручки волосатенькие (таким и родился).

Вот и теперь, когда я, наконец, нашёл время описать всё, что произошло, мы продолжаем лечить Мишульку.

Я завёл дневник его лечения.

То ли начался новый круг мучений, то ли старый продолжается: тестя засудили на десять лет за приписки.

Ко мне он относился хорошо, и я его уважал, но был мне непонятен и не вписывался в мои представления о евреях (несмотря на все предупреждения Люсика): любил выпить, покутить, «пошершеляфамить».

Написал письмо в Москву. Брежневу. С описанием нашего положения и просьбой помиловать тестя.

Вызвали в военкомат. Думал – заберут на сборы. Но завели в какую-то комнату с интеллигентно слащавым мужиком, который мягко предложил мне: или «стукачество» для КГБ, или то же самое. Короче, совершенно свободный выбор.

Что интересует КГБ? Да пустяки: всё подозрительное ну и, в том числе, если, может, кто в Израиль засобирался. Потом отпустил недолго подумать.

Вот думаю. И думаю я так: «Если скажу правду, то меня расстреляют, а если неправду – то повесят. Буду себе молчать. Может, забудут?».

Не забыли. Что-то я не припомню, чтобы Штирлиц что-либо забывал. Позвонили. Голос ещё интеллигентней стал:

– Ну что?

Я говорю:

– Да вот, думаю.

А голос:

– Ну-ну. Приходи завтра в военкомат, вместе подумаем.

Опять думаю. И думаю я так: «Откажусь?.. А как же мой маленький больной мальчик без меня?! Подозрительного у нас, – как точек в континууме теории множеств: вон даже воробьи подозрительно свободно чирикают (недаром их приличные люди из моей прошлой абитуриентской жизни «жидами» называли)… А про Израиль… Могу я хоть что-нибудь забыть, в конце концов?! Не Штирлиц же… Вдруг сумею повесить клипсы на КГБушки?.. Из «лапши»… При случае, может, и за тестя попрошу».

Пожар был на заводе. Говорят, что какой-то пьяный идиот забыл сигарету потушить… Жутко подозрительно: ведь в нашей стране пьянство и проституция уже давно искоренены (остались только умеренно трезвые и бл…ди)… Яи «настучал» про это… Всё было, словно у порядочных: на бумажке с подписью. «Начальники» молча взяли бумаженцию и, видимо, потом долго молча же материли меня. До такой степени, что я почувствовал себя матёрым внештатным агентом КГБ и стал думать, чего бы ещё нафантазировать…

…Видимо, отвязались. Уж очень долго не звонят. Может, поняли: судя по фильмам, там неглупые пацаны? А может быть, случайно, порядочный кто попался?.. Или ветры каких-то перемен задули?.. Или еще припомнят?.. Если до Троцкого добрались… На меня не то что ледоруб – маникюрную пилку пожалеют… Старой калошей прибьют…

…Тестя так и не помиловали.

Я сегодня ударил ладонью по щёчке моего Малыша! Он не открывал рот для еды. Сжал губы, и всё вылилось на него и на пол.

Мишулька горестно заплакал, и я ужаснулся тому, что сделал. Такое – Б-г-Мироздание никогда не простит!.. И я себе не прощу!.. Что это?.. Что это?! Само действие – это древний инстинкт ярости. Но что за монстр заставляет меня терять контроль над яростью?!

Махрюнтик начал гулить! Я игрался с ним. Вдруг он засмеялся в голос и сказал сначала: «Бу-у!». А потом: «Гу-у!». Я был вне себя от радости. Вновь затрепетала маленькая свечечка надежды.

Женя вышла замуж и уехала в Ленинград. Папе с мамой теперь одиноко. И тяжелей.

Получили квартиру от завода. Девятый этаж. Но к дарёному «бал-коню» можно и на иногда работающем лифте подняться.

Теперь, когда родилась у Жени с Мишей дочка Зоя, родители повеселели.

28 ноября 1979 года. 10 часов 20 минут. Сегодня родилась дочуля Анна (Анюля, Анюха). Слава Богу! Здоровая! Вес 3100 грамм.

И стала тоже повелевать она сердцем моим, и умудрила его.

Возможно, метод Мироздания-Б-га – это метод проб и ошибок… Мы так же виноваты в наших поступках, как заяц из старого анекдота «Ия, и не я» (или «Кто разбил окно в туалете?»). Заяц, которым волк разбил окно лесного туалета.

Сидел кормил Мишунтика. Вдруг раздалось страшное шебуршание и сопение. Пока я соображал, что бы это могло быть, приползла на четвереньках Анюха и радостно стала глядеть на нас. Мишутка тоже смотрел на неё своимиудивлёнными маслинами. Было хорошо.

На улице Мишулька нервничал. Все мышцы его задеревенели. Люди смотрели на нас. Мне стало стыдно, и я насильно согнул ему ножку…

Опять этот жуткий монстр! Кажется, я начинаю догадываться, кто он…

Но тогда Мишутка вдруг успокоился.

Перешёл на другой завод: родич предыдущего.

Тесть умер в тюрьме. Он был сердечник. Жена поехала за телом. Я остался с детьми.

Мама плохо себя чувствует. Вода в лёгких. Вчера, когда уходил домой, она, изнемогая в кресле, исподлобья, с помутившимся от боли взглядом, выдохнула мне:

– Убейте меня!..

…Мама умерла… Мамаумерла!..

Плачу сам и опять вижу, как плачет папа. Второй раз… Второй ли?.. Последний ли?..

* * *

Но страданияне напрасны: Ранят мерзость равнодушья Ядра горечи прекрасной. Мама, мама, мы не плачем… Это капельки дождя… Что тебе не больно – знаем… Только пусто без тебя… Ты для нас и Ум, и Честь, И страдания не напрасны, Если «сытым» стало ясно, Что «голодный» тоже есть.

Покойник

Работа тяжкая души окончена. Лежит уже не человек – предмет. Душа в отгулах, и онибессрочные (?)… Но что это: вопрос или ответ?..

* * *

«Жизнь прожить – не поле перейти», А по мне – пройти через дурдом. «…Грезит конопляник… над… прудом» — Обо всех, что Смерть взяласьспасти.

Случайность или что-то большее? Поменяли две двухкомнатные квартиры на первом и девятом этажах на однокомнатную на третьем этаже (для папы) и трёхкомнатную на втором (для нас). Да ещё в одном доме. Если случайность, то очень маловероятная.

Загадка (?йачулС)

Я видел Его: Он прекрасен. Жесток – и сама доброта. Коварен, правдив и ужасен, Могуществен… но не всегда, Ведь слаб, словно малый котёнок. Так любит, что можетубить. Он вечен, везде Он. Отец и Ребёнок, И Дух… но и может не быть.

Мишуткино состояние не улучшается. Я теряю надежду.

Душа болит и подавлена.

Конечно, виноват я. Увидев большой автобус, папа слишком резко повернул вправо руль. На дерево. Ая, взявшийся подстраховывать ещё неуверенно ездившего папу, вместо того, чтобы потянуть ручник, начал выворачивать руль влево, из папиных, судорожно вцепившихся в него, рук. Не успел вывернуть. Прямо в дерево и въехали…

И монстр тут как тут: вместо того, чтобы ругать себя, я начал ругать папу. На папу жалко было смотреть…

О монстр мой – враг мой!

Я, папа и сестра сидели рядом с Мишуткой. Женя в разговоре сказала:

– Ты думаешь, что тебе хуже всех.

Я вспылил, и мы поругались. Краем глаза я видел, как папа изменился в лице. Он не ожидал этого. Мы с сестрой никогда до сих пор не ругались. Ему было больно.

…Прошло время, и только теперь я в состоянии рассказатьэто…

Мишушка не дышал… Я дотронулся до него, и он задышал…

Срочно поехал за кислородной подушкой…

Когда я вернулся… моего мальчика уже не было… Его тельце стало совершенно холодным…

1 апреля 1982 года Мишутка умер…

Не понарошку – всерьёз…

На часах было 16:00.

Опять мы сидели вдвоём и плакали: я и папа…

Когда я нёс Малыша в гробик, окружающее было почти неощутимым, и только руки мои пронзительно чувствовали не живую теплоту моего сыночка, а холод маленькой легкой досочки…

И разбил он сердце моё, и умудрил его.

* * *

Но страдания не напрасны: Ранят мерзость равнодушья Ядра горечи прекрасной. Что же это?! Что я не сумел? Что же просмотрел, неугадал? Почему тогда я опоздал Сыну жизнь вернуть?.. Иль не посмел?! «Сдунута ольховая» Мишушка.  Рухнул мир души его и мой. Где тебя искать теперь сынушка? Что мне делать, мальчик мой родной?! Мама, береги его в том крае, Где я должен, должен вас найти! Я теперь быстрее умираю: Каждый миг – скачок к вам на пути. «Так устроен свет…» – поётся в песне. Сложный, странный и жестокий мир. Кто его придумал, неизвестно, Столь легко уничтожаемый… Светит в ночь души луна надежды: Кажется, что я сейчас проснусь — Бабушка, целуя внука нежно, Скажет: «Бегай. Я сейчас вернусь»…

Сыну

Посмотри: На голубой дороге, В небе, серебрятся облака… Маленькая мёртвая рука… Ты меня не слышишь, моя кроха…

Сынуле

Мой малыш – чёрных глаз удивление, Ты своею короткой судьбой Заработал (не мне ль?) искупление И себе бесконечный покой. Философий скрестились сомнения, — Разрубая их узел тугой, Я надеюсь – твоё вознесение Возвращением будет домой.

* * *

Столик тот, который справа, Тоже танцы заказал. Эх, друзья! Встряхнём задами! Сытость брюх обрушим в зал… Там, вчера, как жилка тонкий, Умер мальчик лет шести… – Мне паштетик из печёнки И салатик «Ассорти».

* * *

Я смеюсь, а слёзы льются. Я пою – душа скорбит. Суждено вам не проснуться — Мне же – маяться и жить.

* * *

Я тоже ведь должник — Мои долги похлеще: Я сыну должен… жизнь… И маме… должен нежность…

Диалог с фотографией

– Не смотри на меня укоризненно, Мой малыш… Я ещё, к сожалению, бодрствую… Ты ведь спишь… Я ещё этот мир вышагиваю… В никуда. И конечно, нужна мне пища — И вода. Но когда от телес грешащих отстранится душа, тогда… Непременно с тобой она встретится… Слышишь?.. – Да…

И вот теперь… Теперь я прихожу домой… Вижу пустую постель, на которой когда-то лежал мой сын… Его вещи…

Нет… Не могу поверить… Не могу…

Почему она поехала с этими грузинами на пляж? Ведь не так давно умер Мишутка…

Тоже любит покутить?..

* * *

Непостижимость привыканья… Сердец устойчивый туман: Чем чаще видимся, Тем такт желанней, И меньше верим мы, И больше ран.

Он казался мне больным, но вечным: старик-фараон «всея СССР». Но это было не так…

В городе Ирпень, недалеко от Киева, заказал памятник Мишутке… Гранитный… Ставить буду сам.

* * *

Десять лет… Нелёгкая дорога злой судьбы досталась нам в удел. Что осталось от весёлой песни, той, которую когда-то пел? Растерять успели мы не мало… Сына своего не сберегли… Цепи срезаны, что к жизни привязали, «Сдунутой серёжкою ольхи». В океане горя утопая, Дочкин остров удалось найти… Что ж, давай, его не покидая, Жить-терпеть к Мишульке на пути…

* * *

Знать, притворялся я, что жизнь важна, «Дрезжа» струной, в созвучья лез… Смерть одиночества мне не нужна, Но, видно, я ей – позарез. Инстинкт и случай властелины судеб — Мы вечно притворяться будем.

Папа и тёща съехались. В нашем же доме. В двухкомнатную квартиру. Было неприятно, но я ничего не стал рассказывать папе…

Чтобы не подумал, что я желаю его одиночества.

У Жени с Мишей родился ещё один коренной ленинградец – Игорёха.

Я всё устанавливаю Мишунькин памятник. Ещё немного.

Неожиданно приехал Люсик. Помог мне установить основание памятника.

Вчера поднял лебёдкой стелу памятника, залез под неё и почистил её дно. Не успел вылезть, – стела грохнулась на землю. От запоздалого ужаса в голове промелькнуло: «Около тонны… Мгновенно кончились бы все мучения… Как Анюха без меня бы?.. Совсем ей не занимаюсь… Папа опять бы плакал…»

Оказалось – один «зуб» в лебёдке был плохой.

Не первой свежести фараоны меняются один за другим.

Страна не успевает строить пирамиды.

Партия и народ в растерянности: непонятно, кому поклоняться.

Папа жаловался, что тёща дико храпит, и он не может спать. Я сказал, что знаю это. Он удивился:

– Почему же не сказал мне? – и потом заговорил о том, что очень болит вторая нога (которая не на протезе).

…Опять понадобился доктор-время… Чтобы я смог сделать ещё одну страшную запись…

Папа покончил с собой…

В тот день он пропал… Моросил снег… Я носился по мартовской слякоти, разыскивая его… И едва нашёл… в подвале нашего дома… Содрогаясь и крича что-то, я вытащил папу из петли и стал делать ему искусственное дыхание… Но он был уже холодный… Совсем холодный… Как тогда – Мишутка…

Отчего?! Отчего?! Отчего?! Когда закончится этот поток смертей?! Эти круги… эти мёртвые петли?!

…Установил памятник папе. Доработал мамин памятник.

Чтобы были похожи.

* * *

Могилы, могилы … Спокойные лица На нас с фотографий глядят. Теперь уже можно угомониться: Вовек не вернуться назад. Да, мы иногда на погост забегаем, На прах перегаром дыша Мелькающих дней. Постоим, повздыхаем… И – в бег, резво… к смерти спеша.

По мотивам рубайат Омара Хайяма

По берегу судьбы, избит, Один иду во тьму. И Тайна душу леденит: Куда? Зачем? К кому? Устану – преклоню главу Я на чужом плече… И уж не сам в бреду плыву… Куда? К кому? Зачем? А Вечной Истины синдром На всём, как тень и блик… Куда идём? Куда плывём? Зачем в нас мир проник?

* * *

Тот ругает меня – тот пугнёт… Невдомёк им – оглох я давно И в «прекрасную» страшную жизнь отчужденьем задраил окно.

Взрыв в Чернобыле… Мало кто в стране толком знает, серьёзно ли это или так: враги «на пушку берут»…

Утонул «Адмирал Нахимов». На нём были Саша и Стеллочка, родственники жены. Они погибли.

Саша, который вытачивал мне детали для установки памятника Мишутке… Стеллочка, которую я знал ещё малышкой…

…В стране началась перестройка…

Гласность показывает своё второе нутро: в открытую печатаются евреефобские статьи и книги. Тот же запах пронюхивается в радио и телевидении.

Предвыборная речь пьяного кандидата куда-то

Если б «богом» был бы я… Вашу душу мать!.. Я бы резко этот мир Начал изменять: Увеличил бы на рубль пенсию… И улучшил бы снабжение персиками.

Привычно-непонятный мир тает на глазах. Понимаю, что надо «рвать когти». Но как оставить могилы мамы… Мишульки… папы?!

* * *

О суета сует, Мельканье серых дней. То блеск луны, то свет зари. Любимых силуэт Всё дальше, всё бледней. Тебе, природа, их – не повторить.

Какое будущее ждёт здесь Анюлю?! Не начнётся ли развал, гражданская война?.. Погромы?..

Нет, придётся уезжать…

Мама!.. Мишулька!.. Папа!.. Вы слышите?! Нет выхода!.. Боже!.. Как же оставить их?!

Куда ехать?.. В США?.. В Израиль?.. Ещё куда-нибудь?..

Штаты представляются большой гангстерской «малиной» (воспитание даёт себя знать). К тому же эта остановка в мафиозной «Римской империи»…

Израиль?.. Сионистичен или религиозен. Так нас закодировали. Но там ведь живут не Люсикины плохие евреи, а порядочные и храбрые израильтяне – люди Книги.

Написал письма в Израиль: в Сохнут и родственникам. С вопросом: «Можно ли будет в дальнейшем перевезти захоронения?».

Сохнут набрал воду в рот головы, а родственники зарыли её же в песок, успев перед этим истерически выкрикнуть, что если я такой, то сидел бы на месте, что Израиль из кожи вон лезет: и перевозит, и деньги даёт, и жильё, и работу, а он… захоронения. Кому они нужны, эти мёртвые? Могилы на хлеб не намажешь… Одни затраты…

Всё же решили – в Израиль. И ещё решили, что буду ездить (при каждой возможности) на могилы в Аккерман…

* * *

Евреи, шлемазловы дети Шлемазлихи-мамы-Земли, Влачат по несчастной планете Упрямство, куда бы нишли. Живут, ненавидимы миром… Умны ли?.. Пронырливы ли?.. Но неуёмности вирус На Землю они занесли.

Агасфер

Где же, где же приземлиться? Время мчится, время злится. Нет душе моей покоя на Земле. И прекрасный синий остров в чёрной мгле. Сил осталось уж немного. Бесконечная дорога. Беспросветная тревога.

Еврейская (э)миграция

Не прощаюсь. Не прощаюсь! Не прощаюсь?.. Жёлтый парус Мне сигналы подаёт… Возвращаюсь. Возвращаюсь!  Возвращаюсь?.. Но меня уже никто не ждёт. Так мотаются по свету иудеи, лишь заслышат клич ужасный: «Вон, евреи!». И качаются по волнам йегудишки…

Может, скверные людишки?..

Прощания… Слёзы… Поехали… Москва… Прощания… Слёзы… Поехали… Чоп… Будапешт казался холодно-враждебным, красивым и непонятным, как сфинкс…

Приехали… Израиль… Встречали песнями… Доброжелательны… Неужели все они евреи?!

Ужас какой! То есть… Я хотел сказать: «Ужасно как интересно!».

В аэропорту какой-то совершенно секретный еврей попросил всё, как на духу, рассказать. Ну я ему и поведал эту «мансу» с КГБ.

Ироническое подражание внеисторической песне

Был и я простачок, и в те годы не раз Про ночной Тель-Авив слышал чудный рассказ, Как возил «йегудим» в Израиль тарантас… Тарантас назывался тот «Боинг». И душа рисовала картины себе: Будто мчусь в Тель-Авив я на велосипе… На востоке царит Иудейский хребет И безумно прекрасен собою. Припев: Сладострастная отрава, золотой Ерусалим, Синагоги притулились меж церквями. Про тебя жужжат евреи над ухом моим: «Йерусалим, Джерусалем, Душа Страны и Град Святой – Йерушалаим».

Съёмная квартира… Утомительные, казённые слова: «мисрад клита»… «ульпан»…

Женя с Мишей решили покинуть Ленинград. Спрашивают, куда покидать.

А что ответить?.. Страной, вроде, горжусь. Труда и крови вложено много. Ну, работы нет… Так это «дело житейское»… Чёрная-то уж точно будет… Для тех, кто постарше и послабей… Без связей и денег… А те, которые посильней… Те могут и не напрягаться… Жильё вот есть… Что да, то нет… Потому что не своё… И стоимость его такая, что «не будем – о грустном»…

Жарко?.. Есть кондиционер… Правда, дорого и шумно… Арабы, теракты?.. Это уж, – почти точно, – временно… Всего несколько сотен лет… А может, даже и значительно раньше… В связи с землетрясениями… Какие ж теракты, когда никого нет?.. Евреи?.. Так возможно ж, не все плохие?.. И есть места красивые… Правда, могут отобрать…

В общем, страна замечательная, если бы не жара, землетрясения, арабы и евреи…

Сестра с семьёй решили всё же ехать в Израиль: Штаты слишком долго ждать, а Россия непредсказуема.

Ищу нормальную работу… «А лопатой по зубам не хочешь?»… Только чёрная… Иду в «нисрать клиту»… Дали курсы… Ещё поиски работы… На хорошую – то есть по специальности – уже старый… На замечательную, – по, откуда ни возьмись, протекции, – но такую, что из Израиля не выпустят, – боюсь: мне надо на могилы ездить… Пошёл на чёрную…

Тель-авивский завод дешёвых, но популярных, украшений… Я – помощник помощника гальванщика… Беседы о судьбах России и Палестины с арабами-палестинцами на корявом иврите…

С точки зрения Вселенной, прошло всего лишь мгновение, как Авраам ушёл оттуда, откуда Саддам уже насобачился стрелять по Земле Обетованной советскими «скадами»…

В противогазе душно…

Стройка… Я – электрик по долбёжке стен… Арабы-палестинцы… Беседы не ведутся: жарко, пыльно и тяжело…

Работаю электриком (почти не долблю стены) у частника… Еврей в вязаной кипе… Благодушен, местами набожен, но много не даёт…

Работаю и учусь на курсах техников персональных компьютеров.

Оказывается, техниками здесь называют тех, кто ремонтирует, а инженерами тех, кто разрабатывает. Иди знай: в СССР кличка и у тех, и у других могла быть одинаковой…

Учусь и самостоятельно. Под персональные компьютеры и программирование. Проклятые мои мозги вширь, по верхам, не берут – только вглубь – да ещё и путаются. Время уходит. Переучиваю русский и немецкий (про немецкий мама с папой наивно думали, что мне легче будет в школе, так как ближе к идишу) на, соответственно, иврит и английский… В школе действительно казалось, что было легче, вследствие того, видимо, что на идиш я знал около десятка слов, а главное, знал три его «источника, три составные части»: «киш мен тухес», «тухес блус» и «мах зих ништ нарес», потому и не «брал в голову» неудачи в изучении языка основателей научного коммунизма… Теперь же в моём органе мышления всё спуталось: то ли я немецкий на иврит переучиваю, то ли английский на русский перевожу?..

Появилась «своя», но принадлежащая банку, квартира в Лоде – «мегаполисе» наркоманов…

Путч в Москве… Сердце в пятках: вдруг не впустят на могилы…

Пронесло… Но партию жалко… «Оторвалась от коллектива»…

Борьба с банком-кредитором, чтобы выпустили – из страны так и не построенного демократического сионизма в страну зачаточной демократии – проведать могилы.

Первая поездка в Аккерман к могилам. Горько… Больно…

СССР «во мгле». Михаилу Сергеевичу обидно за державу. Мне тоже, но за три: за СССР, – что развалился, за Украину, – что отвалилась, за Израиль, – что маленький.

* * *

В кожаной куртке красиво, конечно, — но страшно. В кожаной куртке ужасно тепло, — да, ужасно. Кожу содрали с кого-то… как больно! А мы вот одели её — и довольны. Сколько болей в каждом шаге твоём, человече? Скольких живущи хмы к пользе своей искалечим?

Стройка в Лоде… Я на ней временный рабочий… Опять арабы-палестинцы… Однако и интеллигенция русская есть… еврейского пошиба, правда… Ну там… врачи, учёные, инженеры всякие… В общем, «отребье»…

«Килополис» – Азур, а я в нём вольным дворником промышляю: на свободе, то есть на улицах, метлой и граблями махаю…

«Продвинулся»: в магазине компьютеров техником значусь… по ним же… по «писюшкам»… Это на американский манер кликуха, а если по-нашему, так просто PC будет…

Что-то много стало попадаться «под руку» плохих евреев. То там обманут. То сям подлянку сделают…

Вспоминается Люсик…

Понятно, что капитализм есть власть рынка с кодированием мозгов толпы на товаро-развлекательную мораль. Практический же социализм есть рынок власти с кодированием тех же мозгов на безтоваро-властеобожательную мораль.

Досадно, однако, что ни Кобе, ни американцам так и не удалось построить социалистическо-демократический сионизм «в отдельно взятой стране». А всё, видимо, из-за разногласий среди евреев в интерпретации составленного в незапамятные времена одним «одарённым режиссёром» «Кодекса Строителя Сионизма». Одни там вычитали, что еврей еврею Друг, Товарищ и Брат, а другие, – что евреи евреям Врут, Товар и Блат.

* * *

(По мотивам произведений Владимира Маяковскогои Владимира Высоцкого)

Рассвет – закат, Рассвет – закат, Рассвет – закат И вот: Мне жизнь наносит сгоряча Смертельный апперкот. Хоть я в гробу – ни круть, ни верть, И глазом не моргнуть, Но говорю всем: – «Се ля» смерть, Пора и отдохнуть. Пусть думал Всевышний, Мне тело круша, Что жить хорошо И жизнь хороша… Но: В нашей буче, Боевой, вонючей, Станешь сам «дуче».

Миша сразу раскусил, где он оказался, и «запал»… Я – тоже, но с большим «дилеем».

Он с сестрой и детьми «потосовался» здесь некоторое время и мотанул назад туда, где «с платформы» говорили когда-то: «Это город Ленинград».

Потом, однако, стали говорить: «Это город Санкт-Петербург», – вследствие чего Миша, Женя, Зоя и Игорёха перестали понимать, куда они вернулись.

«Се ля ви». Я бы даже сказал резче: «Се ля жо»…

Ездил опять на могилы. Бедные мои, что же вы молчите…

Аккерман почернел… Наверное, от горя. Или от «незалежнiстi»?..

* * *

Как там, родные? Стёртые жизни дорогами, Под чудесами, над синевою небес, Как выживёте, будучи богами?.. Богами? Как вы живёте без нас? Как живём мы без вас? Вы не ответите. Знаю: в молчании — истина. Лучше – спою вам про наше житьё да бытьё. А мы живём, да не так, ох, не так, как предписано: Из десяти – ни одной… Каждый лепит там что-то своё…

«Задвинулся»: опять электрик, но уже по ремонту в зданиях… Арабы-палестинцы, инкрустированные евреями…

И вновь аккерманские могилы… И город того же цвета…

«Выдвинулся»: снова техник по «писи»-ам…

«Сдвинулся»: автомобильный электрик, в гараже для грузовиков и тракторов…

Уговорил моих съездить в Аккерман. Правда, через «Санкт-Ленинград»…

Питер набросил снежно-белую паранджу, чтобы скрыть раны перестройки, и был строен собой. Повидался с сестрой, Мишей и детьми. Зоя и Игорёха повзрослели. Пофилософствовал с Игорёхой над компьютерными играми, с Зоей – обо всём. Со всеми – о политике.

Потом был Аккерман и укор фотографий на памятниках…

Перебирал мамины тетради и записные книжки. У мамы есть неплохие стихи и заметки. Особенно, о войне, о блокаде Ленинграда.

Решил скомпоновать на компьютере из них её книгу, отпечатать и переплести. В четырёх экземплярах.

Анюха взялась помогать.

Квартира в Аккермане… И моя и не моя. Кладбище… Одинокий мой мальчик… И мама… И папа…

Это – то, что есть

Волос крашен, нутро больное, Уже взрослая дочь. Над когда-то моей страною — Ночь.

«Променял» автомобильного электрика на случайно подвернувшегося «писи»-ного техника…

Дочульке

Анюхе-Квакухе – семнадцать уже! Что это случилось, поверить «каше»[1]. Ведь только недавно ходила под стол И всех вопрошала: «Акусаес со?».

Анюле не до нас: «онауже в Париже»…

…Приехала – теперь Париж в ней…

Какого хрена я ляпнул там и тогда: в аэропорту, когда «съалинял» из СССР в «эрец» на п. м. жо. Воистину: язык мой – враг мой. Теперь ШАБАК привязался. Я им правду – они не верят. Как будто я им пророк какой-то!.. Ну, говорят, у тебя и нервы, бляха-муха. Давай, гони явки, пароли. Да уж, нервы у меня и впрямь точно, как у Штирлица: отростки нервных клеток. Хотел сказать им, что явка у меня в клозете моём, когда 23 февраля втихаря отмечаю, а пароль плохо пахнет, но подумал: «Вдруг не поймут юмора. Они ведь из Союза давно, а может, даже и никогда. Весь клозет в машкантаозной квартире переломают, пока улики будут искать»…

…Отвязались всё же. Видно, хорошо рассмотрели меня, и поняли, что у допрашиваемого с носом из «пятой графы» характер «нордическим» быть не может, и такой не то что двойным, но и одинарным агентом не потянет… Хотя, говорят, у них руки тоже длинные. Только, пожалуйста, – не старой кгбешной калошей. Как-нибудь красиво.

Израиль – Аккерман, кладбище – Израиль – Париж – Израиль. Круги… Круги… Сколько их будет ещё?..

Под музыку В. Высоцкого, Высоцкого, Высоцкого…

Я выбрил чисто «фейс», Хотел помыть посуду, Я даже подавил желание убрать… Но что ей до меня? Она уже отсюда Умчалась на такси «Лекарства раздавать». Я весь остервенел, Но дочь сказала: «Тише! Поехал бы в «ханут», Подарок бы купил»… Всё ж: что ей до меня? Она была в Париже. Ей сам Ильевич Г. Чевой-то говорил. И тайную мечту Лелеет сердце в злости: Когда увидит дар, Что будем подносить, Возьмет её слеза, И  вдруг услышат гости: «Ах, ну зачем, спасибо. Тебе… что положить?»

Колыбельная для восемнадцатилетней дочки

Когда бы любовь и надежду связать воедино, Какая бы, трудно поверить, возникла картина! Какие бы насминовали напрасные муки… Булат Окуджава Повзрослела дочка: восемнадцать ей. И глаза серьёзней, и слова умней. И уже не скажем: «Мы не разрешим!». На собраньях в школе больше не сидим. Не обманешь сказкой о Добре и Зле: Нет ведь Доброй Феи на больной Земле. Что ж, всему на свете наступает срок… Но опять надежды тлеет уголёк: Уголёк надежды в золоте любви. Медальончик этот к сердцу прикрови. Пусть любовь дополнят глаз друзей пожары (Среди них, конечно, исобачьих пара). И душа светлеет, и слезится глаз, И Закон Булата действует для вас.

Доченьке

Всему свойсрок. Проходит время. Кассета Джексона в пыли. Никитин с Долиной «не в теме». Скучает Пастернак вдали. Язык другой уже усвоен, Что говорил им сам Творец. И уж вниманьем удостоен Другой писатель и певец.

* * *

Ты ещё молода… Я ещё молодой… Было время: в «ещё» не нуждались. Жизнь казалась тогда Полной чашей вина, — Пить-пьянеть из неё не боялись. Но трезвела в пути «Голова во хмелю», Душ холодный судьбы принимая. И теперь уж другие я песни пою… Ну а ты?.. Впрочем, ты – не седая. Тем, кто сломан судьбой, Им уже не понять, Что для жизни есть мера другая. Ты – на белом коне, А я вслед за тобой, Но на чёрном коне, «молодая».

* * *

Хорошо ли, плохо ли, — Что прошло, то прожили. Задали ответы мы, Не найдя вопрос. Горечи и сладости. Год печаль – миг радости. И досада слёзная: Не вернёшь.

* * *

Что поделать?.. Жизнь проходит. Не вернуть. На усталом небосводе Грусти муть.

И вновь: улыбка мамы, смех Мишутки, ирония папы – на фотографиях памятников… Тихо здесь… Тепло… Как в раю…

Рай

Здесь благодать и тишина… Лишь птичья музыка слышна… Но в неизмученной земле, Под благодушным небосводом, Уже заложена война: Зла во Добре. Добра во Зле.

О жизни

Я готовлю себе подлянку. Хочешь – слушай, а хочешь – нет. Я готовлю себе подлянку Уже пятый десяток лет. Не случайно и не халтуря, Я работаю каждый день. И не мог бы я сделать другую, И упёрся, как старый пень. Долог путь, но я не горюю, Ведь финала близки огоньки, Где подлянка восторжествует, То есть я… «отброшу коньки».

Песенка крокодила Герша

Не бегут неуклюже Все евреи по лужам: До зимы не видать уж дождей. А эту пару в жарищу, В нашем Израилище, Угораздило на юбилей. Соблюдём же приличье, Сделавчинным обличье, Поздравлений букет поднесём: «Будьте нам вы здоровы, Счастливы – не то слово! Долго, долго живите вдвоём!». Но семиты ведь ушлы, Как известно, покушать, А ради делаи выпить в жару. Принимайте ж подарки, Поцелуи и «бабки», И скорее, скорее – к столу! Припев: Жизнь играет С намив прятки У Фортунына виду. К утешенью, Юбилеев — Много есть в году.

Под музыку Н. Матвеевой, Матвеевой, Матвеевой…

Какой большой «гембель» Принёс июль парню: Пяток-другой пьянок С «хешбона»[2] сдул деньги. А тут ещё горе: Родился сам сдуру И впопыхах что ли В свою он влез шкуру. Но наступил август, И ждут других тосты. И на душе радость: Ведь не к нему гости. Пройдетеё праздник. Уйдут к гостям стулья. Какой большой «гембель». Ах, какой «цурес»! А ты не спишь, «демпель», В свой телескоп щурясь. И никакой песни Не пожелать звонче. Ну разве что, если Кто-то придёт «с ночи» И, подкатясь боком К лежащему вопросом, Зевнёт весьма громко, И захрапит насосом.

Дочуле

Милый друг, синий небосвод Не для тех, кто не знает бед. Кто не пил горечи дорог, — Не поймёт радости побед. Суета – грустный наш удел, Но любви тлеет светлячок, И, когда разум не у дел, Может быть сердцу горячо. Коротка песенка людей. Пробуждаясь, в небо мы уйдём. Ты себе верой душу грей, — Может быть, богами сойдём.

1998

Двадцать первый век Нависает мрачно. Двадцать пять годков Вместе мы идём. И не скажешь, что — Жизнь была удачной. И не скажешь, что — Весело поём. Наш сынок-малыш С ангелами дружит. Стерва-родина Выпустила вдруг. Наша доченька Ещё год отслужит И отправится В свой счастливый круг. Свадьбы «серебром» Обернулось время. Что ж, начнём лепить «Золотой» узор. Запоёт «оркестрик», Обнадёжив тему, И обман – его — Вечный дирижёр.

Константинополь сказался холодным Стамбулом, а ислам – не таким уж страшным, если снимать обувь, когда входишь в мечеть.

У них, в Одессе, – День смеха… У меня, в Аккермане, – две недели пустоты…

У Жени с Мишей появился ещё один ленинградец: Димка.

* * *

Папа в мыслях истово (Тот ещё артист) За ребёнка молится, Полуатеист: «Боже, дай здоровья Анне непослушной. Карьеры, счастья, денег И покой нескушный. Потерпи: Немного у молитвы слов. Дай ей, Боже, силы Одолеть врагов. Ангела-хранителя Закрепи за ней. Дай ей ясный разум Не забыть друзей. Сохрани ей мужество В жизненном кругу. Упаси завидовать Другу и врагу».

Еле уговорил поехать на могилы. Согласилась. Видимо, только благодаря тому, что обещал поездку в Прагу.

Наконец-то выпустил мамину книгу. Четыре экземпляра, как хотел.

* * *

«О сколько нам открытий “чудных”» Готовит Время, наш палач. Не прекратит поток сей мутный Ни стон, ни смех, ни детский плач.

«…И случай, бог изобретатель…»

Душа дрожит от страха перед вновь «изобретённым» наказанием: погиб Игорёха… Он просто шагнул неверно на дорогу, и тут же подъехал на автомобиле человек со смертельной фамилией и сбил его…

Что ж ты, Игорёшка?! Нельзя, нельзя неверно шагать по минному полю жизни!..

Я был в Аккермане, когда пришёл ночью знакомый и сказал мне о случившемся. Поехал от ужаса в Одессу получить визу в Россию, но по дороге, в «знаменитом» одесском пятом трамвае, украли деньги, и клерки российского консульства не поверили (несмотря на телеграмму) и не дали визу…

Вернулся в Израиль и уже оттуда полетел на похороны…

От Ленинграда ничего не осталось: это был уже Санкт-Петербург. Суетливый и злой, «…в златых тельцах, в дельцах…».

* * *

Страшного Взрыва несчастные дети Ранят и ранят меня. Вновь ухожу, Ухожу в неизвестность Синего дня.

Израиль – Аккерман, могилы – Израиль – Барселона, Сограда Фамилия – Израиль…

Ноль-холестерин

В нашем доме есть диета, и змея одна Очень верит, очень хочет похудетьона. Съел я ноль холестерина и доволен в прах: Не застрянет сволочь-бляшка у меня в жилах. Не застрянет в моём сердце — буду жить века. Кровь струится в моих жилах — не Яркон-река. Не застрянет, не заманит, не затянет в ночь. Только и всего проблема: голод превозмочь. Эх, голодный! Вах, голодный! Прямо нету слов. Максимум, пойду в харчевню — съем «кусочек плов». Ну а если будет мало – не моя вина. Минимум, приду домой я, – покормит она.

Вновь Аккеман и глухая безысходность могил…

* * *

Лишь только чёрная строфа коснётся моего пера, Я знаю: уходить пора, Но жжёт сомнения искра: К чему трясти седую грушу? Клубок времён я не нарушу.

* * *

Кончились прохладные денёчки, Наступает мерзкая жара. Маечку надела моя дочка, Одеяло спрятала «жена». Сколько жарких дней уже прожилось? Я встаю таким же дураком… Почему в прохладе мне не жилось? Отчего покинул отчий дом? — Жёлтый парус разлуки, Усталая длань корабля. Почерневший от муки, Не однажды я вспомню тебя.

Санкт-Петербург…

Ездили к Игорёхе, на могилу.

Я устал «дружить с тоской» этого холодного слова…

«Мы будем счастливы (благодаренье…)» Б-гу!

У Анюли начинается новый круг.

Пусть он будет кругом Счастья!

К свадьбе дочки

Вольный перевод песни на стихи Булата Окуджавы

(вольный, в том числе и в связи с ошибками)

Оригинал (с небольшим изменением и отрывочно):

И вот уже сшит твой наряд подвенечный, И хор в вашу честь уж поёт, А время торопит, возница беспечный, И просятся кони в полёт. Святая наука – расслышать друг друга, Сквозь ветер, на все времена… Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга… Глаза бы глядели в глаза.

Перевод:

Транскрипция:

Вэ квар мухана симлатех… Хатуна… Шом’им эт hангина ликводхем, Ах зманмемаhер, кемо неhаг шаанан, Сусим квар афим бадаркем. Мад’а шель кдошим – леhаазин, леhавин, Негед руах леколь hазманим… Бадерех шеракло ит’у hасусим… Эйнаим шеир’у эйнаим.

21.04.2004

«Фотограф щёлкает, и птичка вылетает».

Господи, пусть Анюля будет здорова и счастлива вместе со своим мужем и потомством! И, если Ты всё же должен кого-то за что-то наказывать, пусть основная тяжесть наказания ляжет на одного меня. Только это, я Тебя больше ни о чём не буду просить: остальное Ты и Сам знаешь.

Мама, Мишутка, папа, – простите… Если можете.

Вначале были могилы… Потом была Германия…

Или наоборот?.. В истории – наоборот. В моём пространственно-временном континууме – нет…

Довольно чисто, торжественно и неуютно-интересно. «Новые» немцы ходят вперемежку со старыми. Или наоборот?.. Слышу их речь, знакомую со школы и по фильмам о войне, и просится наружу мой скромный идиш: «Мах зих ништ нарес!».

Плагиат-дополнение

Нас ненавидят – мы ненавидим. Нас обижают – мы тоже обидим. Часто жестокое кажется добрым. Чёрное – белым. Серое – чёрным.

* * *

Издёрган путник странною дорогой, Зовущей в рай, но приводящей в ад. Как нежно струны памяти не трогай, Они звенят, – они болят. Надежды парус в море неудачи, Ошибок рифы, – океан скорбей. Могло бы быть, однако, всё иначе… Увы! Не наяву – лишь в голове моей.

* * *

Кто-то прошёл по дорогам… Кто-то прошёл по дорогам… Сбитые, грязные ноги… Плачущий странник убогий, А на устах только Бог… Это Пророк. Это Пророк. Это прошёл по дорогам Пророк.

* * *

Лучей распластанная птица Из лампы в прищур глаз струится, Холодный вечер за стеклом Уже давно пробрался в дом… Душа устала, увязает, В бреду событий утопает… Я слышу детский смех и крики, Я вижу фармашинных блики, И таю в жизни перезвоне, Как снег, согретый на ладони, Что был на ней искрист и свеж, Но, ставпрозрачным, – вдруг исчез.

2 декабря 2006 года. Родилась внученька.

Элья, Эльюш, Эльчуня, Эльчушка, Эльчуха, Элечка.

И стала повелевать и она сердцем моим, и умудрила его.

Эльчуня подросла, и наступила счастливая эпоха, когда мне доверяют «сидеть» с ней: кормить, играться, гулять, играться, укладывать спать, играться, носить на руках, играться, играться, играться…

Метаморфозы

Осень дохнула в лицо неживым, Мысли опутала вязь непогод… В прошлое канул «отечества дым», Зрелость увязла в дёгте невзгод… Осень взмахнула серпом ветряным, Сердце укрыла опавшей листвой… Пусть волос под краской остался седым, Но маленькой девочки голос живой Осень-палитру заставит сиять, Душу окутав нежным теплом… Это зиме не удастся отнять… Даже зиме… Той, что будет потом…

* * *

Здравствуй, грустный человек! Что же ты невесел? Посмотри-ка ты на всех: Пляски, звуки песен. Жлобоватый наш народ Любит веселиться… Отработал – и вперёд: Можно и забыться. Среди белых всех ворон Чёрной ты смотришься… Пей вино – не слушай стон, — Опьянев, – смиришься… Нет, Гоморра и Содом, Хоть поёте сладко — Обернусь на вас – потом… Глядь – я столбик гладкий…

07.11.07

Я поссорился с Анюхой!.. Я «хлопнул дверью»…

Мою кровиночку отдают в садик!..

Конечно, Эльчуньке нужны дети, а с ними игры, разговоры, дружба, раздоры… Но ведь она ещё кашляет сильно!..

Я просил подождать: хоть до годика её, хоть две недели, хоть неделю…

Нет – упёрлись…

Я сказал, что ухожу и больше не приду. Эльчуша сделала мне ручкой «до свидания», и я чуть не расплакался…

Мне кажется – они просто ревнуют, что малышка привязалась ко мне, что я больше времени с ней, чем они.

О язык мой – монстр мой! Я ругался. Я угрожал. Ничего не помогло…

Как теперь всё будет?! Как Эльчуня без меня?! Как я без неё?!

Она же кашляет!..

Господи, помоги мне убедить их!

* * *

Враг нанесёт удар – смертельно, — но не больно: Расчёт силён, но исполнитель клят. Когда же ранит друг (пускай непроизвольно), И боль уже страшна, и страшен результат.

…Теперь я молчу: я не разговариваю с ними. Может быть, это их убедит?..

Как я живу вдали от Элиньки?!

Как я ещё жив?!

…Не убедило: Элечка ходит в садик…

И кашляет…

Дочке

Наши раздоры, дочка, Грустны, как Йешуа глаза… Вот и опять надвинулась Чёрная полоса. Что ж, нелегки дороги (Помнишь – тебе сказал?)… Где бы ни шёл я, всюду Ходит за мной шакал… А «персияночке» нашей Минул уже годок. Ах, пожалейте, прошу вас, Рыжий её волосок. Не уроните пушинку, Не растопчите свечу. Ладно, не буду больше… «Зеу»[3], молчу, молчу… P. S. А обо мне не печалься: Я только «странник в миру»… Может, когда-то прочтёшь ты То, что доверил «перу».

16.12.2007

* * *

Осколочек феи храню и лелею, Как хрупкое жизни стекло. Малышка толкнула, взлетела чтоб фея, А фея разбила крыло. «Плохая примета, осколки не прячьте», — Так люди мне говорят. По мне ж, факт приметой коварней назначьте, Что феи частей не хранят.

16.12.2007

…Я не вижусь с крохой-Эльчушкой, и время взбесилось: миг стал равен вечности…

Что думает Эльчуха?.. Что она подумала бы, увидев меня?..

Не печалься!

А внученька-малышка Думает: «Ой ве авой![4] Как человек-то этот, Исчезнув, сидит со мной». В малой её головке Варится мыслей бульон: «Вроде бы это саба…[5] Что же печален он? Может быть, фею жалеет? А может, игрушек нет? Попробую улыбнуться — Повеселеет дед».

16.12.2007

…Помирился с Анюхой… Но теперь я паяц, – и меня уже можно не принимать всерьёз…

Помню, как мама с папой рассказывали, что, когда мне было несколько месяцев, я заболел дизентерией. Был уже совсем синий, и врачи сказали:

– Не жилец.

Папа с мамой от отчаянья пошли к какой-то «бабке». Та покатала по моему животу яйцо и что-то пошептала… На следующий день я выздоровел…

Теперь я думаю – зря они это сделали. Надо было дать событиям идти своим чередом… А может быть, это и был «свой черёд»… Но зачем Мирозданию я нужен был?! Это же нарушение естественного отбора. Или просто пустая случайность? И почему-то перед глазами картина: я, невысокий, неруссконосый, некрасивый взбесившийся еврей, бью кулаком в скулу высокого, смуглого русского красавца Джона, которого обожал весь женский пол.

Вероятно, так же как существует минимальная модель настоящего мужчины-отца, существует минимальная модель настоящей женщины-матери. Особа женского пола, не щадящая себя ради своих детей, незлобность, неподлость, неглупость – это необходимый и достаточный, с моей точки зрения, комплект свойств такой женщины-матери. И неважно – умеет она или не умеет «из ничего сделать шляпку, салат и трагедию». Она может самое главное: из ничего сделать счастье.

Настоящей матерью-женой может быть только настоящая женщина-мать, как и настоящим отцом-мужем – только настоящий мужчина-отец.

Тогда Десять Заповедей можно толковать так: будь настоящей женщиной-матерью или будь настоящим мужчиной-отцом.

Вчера «жена» проговорилась, и я вдруг понял, почему погиб мой папа…

Что это было? Глупость или расчёт?.. Зачем тёще и ей надо было унижать папу: разбалтывать то, что может его убить?.. Я вспомнил тяжёлую реакцию папы на отношение к нему некоторых там, на свадьбе родственников «моей жены»…

Страшное утро 16-го марта

Папа, прости, что понял тебя слишком поздно.

Мокрых дорог потемневшая кожа… «Я ухожу в бесконечность назад. Больше уже мне никто не поможет, Не прояснит затуманенный взгляд. И уж не будет дождей: их печальные песни Ведь не застанут меня… Я ухожу, ухожу в неизвестность Сквозь одиночество дня. Мне хорошо: отступают все боли, Легче душе, утомлённой житьём… Дети мои, такова моя доля: Горестно жить, умирать под снежьём. Влага сокроет все ваши слезинки, Жить продолжать возвращайтесь домой. Нет на лице моём даже кровинки — Вечный покой, только вечный покой».

* * *

«Я хочу, чтоб был, как прежде», — И слеза дрожит.  Нет, «женулечка»-гадюля, Жизнь рысцой бежит. Била в сердце, грызла душу — Мало было ей. Разломалсяя, смирился: Знать, Ему видней. Что ж, пусть канут все обиды В Леты глубине: «Персиянка»-крохотуля Улыбнётся мне.

22.12.2007

«Жена» старается не пропустить ни одной пьянки, особенно в своём «творческом коллективе». Предпочитаетбез меня.

* * *

Укоры жалости и гнев ироний И слышат, и глушат надежды стоны. Но нервный зверь непониманья Закрался Фрейдом в подсознанье, Уже прельщает похоть-суку И затевает нам разлуку.

Ездить стало и душевно, и физически труднее.

Перезахоронить в Израиле?.. Или не делать этого?.. Имею ли право? И моральное, и юридическое?.. Хватит ли денег?.. И страшна сама процедура эксгумации…

Но тело и душа стареют, и надо торопиться…

Сердце и разум подписывают перемирие: поехать, но ненадолго, и начать процедуру перезахоронения…

Еду… На этот раз зима в Аккермане, как зима: на кладбище холодно. Долго не простоишь…

Опять расставание с могилами, обещание вернуться и даже, может быть, забрать их в Израиль. Если позволит рок. Нет, не «тяжёлый», – а безысходный.

* * *

Дай Бог, чтобы Бог был: В пустыне горя и материй, В лесу жестокости неверий Я заблудился без него, Не понимая ничего. Дай же Бог, чтобы Бог был. Дай же Он, чтобы Он плыл Над уставшей моей душой И вселял ей покой, Покой.

09.03.08

Элиньке – два годика…

О Длительность, остановись! Ну хотя бы не торопись…

Дошло, наконец: вектор (то есть тензор типа (1,0) или, иначе говоря, контравариантный тензор первого ранга) напряжённости электрического поля равен минус ковектору (то есть тензору типа (0,1) или, иначе говоря, ковариантному тензору первого ранга) градиента потенциала того же поля только в декартовой ортонормированной системе координат, поскольку в этой системе векторы не отличаются от ковекторов.

Снова зимнее аккерманское кладбище…

Похоронная контора. Человек с побеждённой Пушкиным фамилией оформил мне важные бумаги и был приятного обхождения.

От этого мне было не радостнее, но страшнее и спокойнее. Страшнее опять же потому, что страшно такое делать. А спокойнее потому, что делаю что-то… Вроде бы…

Новый Израиль

Здесь ли был Божий Дом?.. Нет, я вижу Содом. Здесь ли был Божий Храм?.. Нет, я вижу бедлам. А «народ книги» Скрутил фиги И смеётся над Тобой И собой.

Переехали в другой город… Поближе к детям.

* * *

Не сочинить ни стиха и ни прозы, Сколько мозгами не вороши: Смерти зловонный ужас мороза  В лёд превращает крылья души. А за окном молодые семиты Жлобства флюиды сливают опять… Множество раз, вроде, были уж биты, Ну почему не дают мне поспать? Шины визжат лихачей-идиотов… Зря поменял я дурдом на дурдом: Там проживал чужаком средь кого-то — Здесь среди прочих живу чужаком. Но в утешенье нашёл ярешенье: Правит в миру преисподней закон, Где издевательство – есть наслажденье… Для издевательств и создан был он.

14.11.09

Сезон дождей

Готовы ль Вы в электрожёлтый вечер Печально помолчать со мною в унисон О том, что мы и этот мир не вечны, Что «всё пройдёт», словно дождей сезон? О если да, – устройтесь поудобней В двух метрах от дождя, у мокрого окна. За стёклами его бесится зверь огромный… Но мы молчим: молчанье – истина.

Лапушке-Эльчушке исполнилось три годика. Она прелестна иуморительно-смешная…

Мне хорошо только, когда я с ней…

Тяжёлая поездка: Израиль – Аккерман – Киев – Аккерман – Израиль… Исчезновение человека приятного обхождения со знаменитой фамилией… Настоящая помощь хороших людей в Аккермане. «Звёзды, плацкарты, мосты…». Советский сервис «снговских» поездов… Снобы и лживый блат в киевской синагоге (в попытке ускорить перевозку захоронений)…

Сомнение… Решимость и – опять сомнение…

* * *

Велосипед со сломанным рулём К столбу привязан, весь в земле… Он был моим, я был уверен в нём, Не зная, что дефект в руле… Я, как и ты: со сломанным рулём. Я еду, а куда – не знаю. Считал, что понимаю, как живём, Но был дефект – дефект сознанья.

Что ж она?.. За похоть старушечью предала не только меня, но и мёртвого сына… Да и дочку с внучатами тоже: разрушила веру в родительский дом, семью, незыблемую опору, надёжное и уютное убежище от мерзостей жизни… Малыши подрастают, задают вопросы, и мне стыдно смотреть им в глаза: дед – неудачник, бабка – подлец…

Я давно понимал, что не принадлежу к кланам шикарных, сексапильных, симпатичных и даже хороших. Однако думал, что внешне и характерами мы дополняем один другого. Мне этого было достаточно, хотя и приходилось преодолевать в себе врождённую брезгливость. А для неё оказалось мало: даже ей я не подошёл… Но ведь могла сначала уйти… Без обмана…

Так подло и больно опозорен и унижен на старости лет… Глумились… Оргазм от издевательства надо мной – персональный духовный садизм?.. И зачем теперь поливает грязью меня? Оправдывается?.. Ибо во многом извращает истину… И про секс – тоже: от неё больше зависело. Сочетание брезгливости, запахов и обоюдной несексапильности сделало своё дело…

Не хотел работать?.. Работал, как мог. Через все унижения прошёл, чтобы оставалось время детям помочь, делать кое-что из задуманного и ездить на могилы. Забыла, о чём договаривались перед отъездом в Израиль?.. «У меня специальность хорошая – я устроюсь, а ты, – как получится. Не пропадём». Забыла и про могилы. Забыла и то, что я месяцы потратил (будучи сам неустроен) в поездках и переписке-перезвонке с израильской бюрократией, чтобы она разрешение нормальное получила на работу. До сих пор бы задницы подтирала… Хорошо, что по соглашению, которое утвердили полусонные и безразличные ко всему, за исключением формальностей, денег и должностей, «смотрители душ» раввинатского суда, оговорил себе меньшую долю (да и от той беру меньшую часть, оставляя на её совести отдать остальное дочке), иначе трубила бы об этом везде…

Я только ругался, а она гадила и в самом деле…

Мешал?.. Давнее дело, видно… И спланированное… Надеялись, что я сделаю, как папа?.. Или просто играли на мне?.. Неужели я проще гамлетовой флейты?.. Многие персонажи этой жизни и книг были милосерднее: они сначала предупреждали или… убивали. Лучше смертельный выстрел в спину, чем такая подлость от того, кого считал другом. Деградация личности?.. Или сразу была такой, а я не заметил?.. По сути дела, личность – понятие мгновенное: «я» сейчас и «я» через мгновение – это два разных человека.

Ну да ладно: это ведь та самая «горькая правда земли», которую один поэт и один философ-психолог «подсмотрели ребяческим оком» в соотношениях полов и их характеров…

Вновь я растоптан… Стонет моя душа… Как долго ещё это будет тянуться?.. Будет ли покой?..

Пусть так, но дней душевного счастья, когда я нянчил Эльчушу, и сознания, что я дал ей лучшую возможность окрепнуть, у меня уже никто не отнимет…

* * *

Строил по крупинке – не подходит сорт, Что не хочет ведьма, то не хочет чёрт. Не могу я каяться, видно, слишком горд, Что разрушит ведьма, то разрушит чёрт. Честь ли испоганена, жизнь ли вся за борт, Что растопчет «женщина», то растопчет чёрт. Не унижусь кровью, хоть к стене припёрт, Что не хочет «женщина», то захочет чёрт.

* * *

Искариота мерзость в её устах Опасней зуда, смертней, чем прах. Мне говорили: «Инстинкт – не тронь!» — Не слушал, дурень – повисла вонь. Старухи похоть – позор в семье: Она блудила, а всё в дерьме.

Мона Кыся

Да, неудачно водил я кисть И лоб интеллектом хмурил: Вместо «Джоконды» смотрит «кысь» С блудливой усмешкой шкуры.

* * *

Я думал: «Евреи… еврейка…», — Но всё оказалось не так. Такая же самка-копейка: Продала за сущий пустяк. В оргазме старухи убогом, За Искариота слюну, Забыла так подло и много… И тех, что уже не вернуть. Уж лучше б та, русская баба, Красавица, ей не чета, Любила меня для забавы, А после ушла б от жида.

* * *

Скотом во блуд вовлечена, Смерди, карга, маразмом этим. Даже в красавице говна, Что в непромытом туалете. В чудовище ж, как ты (прости За столь высокопарный стиль), Что в упомянутых шести. Я не забит, как Пастернак, Слезоточивой «женской долей», Сегодня всё совсем не так: Свои лелеют «органоны». Но не для спермоисторженья Ломал ребро нескучный Бог — Хотел узреть чудо рожденья, Услышать детский голосок. И может быть, мечтал всего, Что дедом назовут его, Что, несмотря на все зверинства, Огромно счастье материнства.

* * *

Животное то, что чучмеком звалось, (С кипой ли на лысенькой жопе?..) Срало, издевалось, удачно е…лось, Жрало, изменяло; иудина кость Гнездилась на роже холопа. Роскошный подонок, он всё извонял, Воруя-торгуя… В «Бутырку»?.. Была б моя воля – обратно б загнал Я выродка в мамину дырку. Вы спросите: «Кто?». Отвечаю: «Говно. И быть человеком таким не дано».

* * *

Надо мной посмеялась всласть, Но и я ведь смеялся тоже: Как в театре, разыгрывал страсть И мечтал о другой, пригожей. Ну а, если не только мечтал, — Это вовсе моё уж дело: С кем я спалили, может, не спал… Я не пойман, а ты «загудела».

* * *

Не любите – не жалейте: Мукою доброты Подменять не смейте Ваши секс-мечты. Так сухое дерево Ветвями вразмах Грудью в небо тянется, А корнями в прах. Лучше одиночество, Чем семья-мираж, Нелюбови зодчество И сердечных краж.

Врагу

Мой смертный враг, не радуйся ещё, Злорадной «негою томимый»: Наказан будешь палачом, Не пролетит тебя он мимо. Испепелит он в прах тебя, И уничтожит вражье племя… С ним хорошо знаком и я… Страшусь… Ведь имя ему – Время.

Монолог с Иосифом Бродским

Иосиф Александрович, жуть со стыдом! Сразу видно – из «тунеядцев». Не удосужились, видно, том Анри Бергсона в руки взять-то. Знал это всяк трудовик и повеса, Каждая бл…дь это подтверждала: Длительность ценна, а не словеса — Вам же поэзия всё дополняла. Я, дурачина, тоже Вам верил, Но (правда, здорово опоздавши) Кликнул на Бергсона в интернете — И обомлел, чуть его почитавши.

«Жид, жид, жид

По верёвочке бежит…»

Кому это они пели?.. Этому рыжему пацану, Мишке, кажется. Из частного дома в начале (или в конце?) улицы. Улица имени летчика… Мне они такого не пели. Они называли меня «рабочий жид», так как я, в отличие от того рыжего, был из бедняков. Классовая солидарность… Жлобья… Но я тоже бежал по верёвочке… И сейчас бегу.

Интересно, что я вообще помню с самого раннего возраста?..

Какие-то серо-коричневые эпизоды и глухие звуки…

Вот мама плачет на базаре, и – голос в репродукторе: «…виссарионович…»

Беспричинная моя злоба, кирпич у меня в руке, кровь из головы высокого мальчика…

Навозная тачка и я в ней, нагоняй и купание…

Маленькая злобная собака, вечно бросавшаяся на меня, когда я шёл из школы домой…

Вот я закапываю в землю свой блокнотик с двойкой по поведению…

Вот гонится за мной Милька, которого подговорили пацаны с улицы имени лётчика…

Всё плохое. Из хорошего – только шелковица и зелёные (несозревшие) абрикосы.

Да, вот ещё что. Очень любил созерцать. Например, сидеть под нежарким солнцем во дворе дома и наблюдать за суетящимся муравьём. Просто наблюдать. Не мешая ему.

Надо что-то решать. Смешно, но у меня, также как и у Гамлета, есть всего два варианта: один – быть, другой – не быть. «Не быть» избавляет от всех мук: и душевных и телесных. Но…

Мысль, что я не увижу больше никогда мою Эльчуню, а она, может быть, будет ждать меня, надеяться на мой приход – невыносима…

И враги мои будут рады: добьются наиболее желаемого…

Да и почитав в интернете о самодельных способах покидания этого мира, я пришёл в ужас от их болезненности и уродливости. Не столько страшно небытие, как сам переход от жизни к нему…

Мой бедный папа, он был храбрый человек…

Остаётся эвтаназия. Однако опять же из интернета выяснилось, что она недостижима, так как слишком много нужно условий (в том числе денег), чтобы её сделали. Даже, например, в Нидерландах. Конечно, если подумать хорошо, можно придумать что-то наподобие самодельной эвтаназии…

Но Элечка моя?!

Был у психотерапевта. Расспрашивал меня подробно. Даже адреса родственников. Можно подумать – это поможет. Назначил мне ещё встречу…

Веду я эти записи уже давно. Что меня заставляет это делать – не знаю. И на дневник не похоже: просто фиксация мыслей и чувств, даже в стихах иногда. Для записей использую всё: блокноты, тетради, листы и кусочки бумаги или картона. Теперь этого бумажного добра накопилось довольно много. Буду «сводить» в один файл.

Опять «радионяня»: «Карфаген должен быть разрушен. Карфаген должен быть разрушен. Карфаген должен быть разрушен…» Сколько можно кодировать?! Давно надо было разбомбить эти иранские центрифуги… Хотя это не так-то просто… Можно только вспомнить, что Катон умер, так и не увидев желаемого…

Тоска хамсинная…

Истерическое подражание доисторической песне

Ктан-ктана[6] страна моя другая, Мало в ней лесов полей и рек. Я другой такой страны не знаю, Где так плохо ездит человек. Над страной опять хамсин[7] завеет, С каждым днём всё гадостнее жить, И никто на свете не умеет Лучше нас соседям насолить. Но сурово брови мы насупим, Если враг захочет Русалим. Какневесту, мы его голубим — Отберут – носами засопим.

Нечто странное произошло недавно… Что это было?.. Вот посмотрю на фотографии сынули, закрою глаза и вспомню… Белая дорога уходящая ввысь… А потом до меня дошло, что вовсе и не дорога это, – а свет. Точнее, луч света. Такой густоты, что, казалось, можно было ступить на него и дойти до неба… Да-да… Потом луч вдруг заговорил:

– Мы – бозонная цивилизация. Ваша – на низком уровне. Хотим вам помочь…

«Сериалы» мне показывали.

В одном из них был Моше… Он ещё остановился, от неизвестно откуда взявшейся белой дороги, и упал, поскользнувшись на финике… Белая дорога-луч уходящая ввысь… Потом Моше поскользнулся и упал второй раз, когда этот луч ещё и начал говорить:

– Я Бог отца твоего…

Тот придурочный фараон сидел с выпученными от удивления глазами, когда Моше гулким от напряжения голосом повторял слова, нашептанные ему белым лучом… Видел я, как Моше плачет, разбив скрижали, и тащится опять наверх, как пытается объяснить лучу, что всё это бесполезно, и идёт вниз с новыми скрижалями. Видел пустыню, грязь, кровь, голод, разврат, опять луч и Моше. Как вновь он плачет и говорит, что всё тщетно… Как вышли к реке… Увидел, что остался Моше один-одинёшенек и по появившейся сверху луч дороге уходит в подмигивающие небеса…

В другом «сериале» был Иешуа… Ученики… Пилат… Искариотовщина… Распятие… Магдалина… Потом Иешуа один и луч-дорога белая, по которой и он уходит во всё также подмигивающие небеса… И опять луч обращался ко мне:

– Думаем, что, возможно, так задумано Мирозданием. Зачем – не знаем. Но перейти с низшего нравственного уровня на высший можно только через страдания. Поэтому всё тщетно… Вербуем спасателей… На всякий случай. Предлагаем тебе тоже.

* * *

– Что же ты плачешь, Моше Рабейну? Долг перед Господом Выполнил верно: Десять Законов Передал священных. – Плачу, что тщетно… Плачу, что тщетно. – Что же ты грустен, Раби Иешуа? Истину Божью Вещал ты простую: Честность, Добро и Любовь — Путь к спасенью. – Ибо не внемлют, И нет им прощенья. Сонмы пророков Твердили всё то же: Что справедливо и гоже, Что грешно… Но всё напрасно, Всё безуспешно. – Что же ты зол, Бородатый мыслитель? Суть буржуазную Насквозь ты видел. Призрак бродил по Европе Прекрасный… – Но превратился в строй он Ужасный… Зол, что напрасно. Хриплый Высотно, Дрожащий Булатно Кричали, молили… Напрасно, напрасно. Физик лохматый И физик картавый Верили всё же, Что есть что-то свято, Предупреждали, Мыслили здраво, Но жлобство всесильно («типа конкретно»)… Тщетно. Долина Веро — Ника в печали: Грусть в её песнях Ведь изначальна. Не от того ли, Что всё беспросветно?.. (Даже с мелодией)… Тщетно всё, тщетно.

Вопрос не только в том – «быть или не быть». Если бы этот вопрос задали моей душе перед моим зарождением, и она бы уже знала, «что случится на её веку», то ответ её был бы однозначен: «Не быть».

Но тогда меня никто не спрашивал, а если бы и спросил, – я ещё не ведал, что меня ожидает… Впрочем, нет: только появившись на свет, я же кричал, плакал… Но кто меня слушал? Некоторые даже почему-то радовались. Да и что уже можно было сделать?.. «Процесс пошёл…»

Сегодня же, оставив, как есть, первый вопрос, я задаю второй, от которого очень зависит теперь ответ на первый: «На хрена всё это?». «Вот в чём вопрос» – второй…

Даже в данную минуту, будучи уже старым умудрённым дураком, я не перестаю удивляться: «Ну на хрена?!». Неужели ни для чего?! Просто: так есть, и всё.

Мне вспоминается эпизод из «странствий» по работам.

Мы должны были ремонтировать одну квартиру, в которой недавно умер её жилец. Когда мы зашли в неё, я увидел страшную картину. На полу валялась никому не нужная часть жизни этого человека: письма, фотографии, книги… По ним долго и беспощадно топтались ногами, а потом выбросили их в мусорный ящик…

Снова во всём окружающем начинают проступать жуткие черты монстра: монстра несуществования ни Души, ни Б-га, а значит, и отсутствия надежды на какую-то личную и всечеловеческую неуничтожимость, на высший смысл, высшую нравственность и Чудо в вечном Мироздании. Это он, проклятый монстр, и управляет мною иногда, с помощью отчаяния ожесточения открывая клапан ярости…

Как тогда, с Мишуткой… И с папой…

Мне кажется, и они, высокоразвитые бедолаги, тоже всё время задают себе подобный вопрос. И тоже боятся этого чудовища…

Лёнячий вальс

Опишу размышленья строкою изящной… Может быть, мы пришли в этот мир не напрасно? Может, в том состоит наше предназначенье, Чтоб пройти вереницу ужасных мучений? Опишу возмущенье строкою усталой… Что ни сделаю я, – всё равно будет мало. Может, путь наш Им был лишь слегка обозначен —  Захотим – и протопаем как-то иначе?..

Шмакодявке-Эльчухе четыре годика…

Встречался с ней в парке… Игрались… Было, как всегда, когда я с ней: хорошо…

По их предложению рассылаю по телефону и интернету, кому только можно, по всему миру, сообщения (через SMS, мейл, фейсбук, твиттер, ит. п.) с указанием пунктов эвакуации. Ну, опять же, на всякий случай: от Мироздания и нашей, «высоконравственной», цивилизации всего можно ожидать.

Сказали, что при необходимости, летательные аппараты будут ждать в этих пунктах. Самый большой пункт возле Армагеддона.

Кстати, их канал связи с людьми почему-то может работать только над определёнными районами Земли. И совершать какие-то действия они могут тоже только в пределах этих районов.

Детям с внучатами сообщение не посылаю: мне они всё равно не поверят. По привычке. Когда дерево долго и много поливают, оно сохнет. И сколько уже ни трепыхает листьями, в ветер никто не верит. Особенно, если поливают грязью… Им другие спасатели отошлют.

Сегодня они «жаловались» мне, что кто-то из спасателей воспользовался интернетом для того, чтобы собирались на площадях: устроили балаган в арабских странах. Предупредили, что таких спасателей будут «увольнять», то есть стирать из их памяти всю информацию о них. Я им «в ответном слове» нагло вякнул:

– Вы, ребята, со своей нравственностью, как запад с демократией. Не из бозонов же мы одних, как вы. А фермионы иногда и протухнуть могут. И запах потом нехороший.

23 января 2011 года. С разницей в одну минуту родились внучата: Таль и Итай (девочка и мальчик).

Я уже придумал им «очень оригинальные» вариации имён: Тальчуха и Итайчонок.

И стали повелевать и они сердцем моим, и умудрили его.

* * *

Грубо ругается гром-интриган С ливнями этой зимы — Я себя чувствую, как арестант, Вышедший в срок из тюрьмы. Или свобода мне не нужна, Или не нужен я ей?.. Странна грохочущая тишина Нынешней жизни моей. О Мирозданье, тебе одному Ведомы эти пути… Но не забудь, что я должен во тьму На полустанке сойти.

17.02.11

Эльчуня сказала, что боится дракона из компьютерной игры. Я ответил, что не надо бояться его, так как он не такой уж страшный. Это просто выдумка-игра. И добавил, что страшнее всех на свете – НиДниБай.

Эльчушка посмотрела на меня глазами полными «страхатулек», прижалась ко мне и спросила, кто это.

О язык мой – враг мой! Как я сумею объяснить ребёнку, что нет ничего страшнее, чем – ни Души, ни Б-га?!

* * *

Крылатый дракон, о исчадие ада, Зачем напугал крохотульку мою? Прекрасно ведь знаешь, что прозвище гада Не так уж подходит тебе… И пою Теперь невесёлуюпесню малышке О грозном чудовище НиДниБай, Что знаю о нём только лишь понаслышке, Что, мол, без Души он, без Бога… «Ну дай!»[8], — Сказала внучонка такие слова. И тут я подумал: «Она ведь права…»

29.03.11

* * *

Оно лезет, не спросясь, Рифмами бурля… в желудке, «Огнем» в «лысине» крутясь, — Нет покоя ни минутки. Записать – и отдохнуть, Чтобы не свела мышленья Чёрно-розовая муть: «Дуновенье – вдохновенья!»

29.03.11

* * *

Я вновь влюблён… Весна крепчает, Меняя слякоти узор И словно бы не замечая Набухший почками позор… Как подойти, как ей открыться? Она тревожно холодна… Но стоит только ей влюбиться — За гробом будет мне верна… Вуалью туч прикрылось солнце, Весны густая круговерть… И я решил… Открыл оконце И крикнул: «Я люблю Вас, Смерть!».

29.03.11

* * *

Всюду мука со мною ходила, Но когда разыгрался тот снег, — Заснежилась и отбелилась, Как в лесу заметаемый след. И теперь, вспоминая то чудо, Напрягая прищуром глаза, Разобрать не сумею сквозь вьюгу Я Причину и что Ей сказал… На белесые брови деревьев Упадает снежинка смеясь… Исчезает… Хамсины веют… Без Причины… И всюду грязь.

29.03.11

Максиму Горькому

(или «баллада» о Большом взрыве)

Алексей Максимович, – я нашёл! Вы искали Его – я встретил. Он сюда просто так зашёл, Ну а я Его заприметил. Во вселенчатых пузырьках, Удивительно моложавый, Все галактики нараспах И звезду зазвездой рожает. Я Ему говорю: «Привет! Тут Тебя уже все обыскались…» — Он мне «чем-то мигнул в ответ»: «Извините, – мол, – ошибались…» …Вот теперь, покумекав немало, Понял я, что не тот «гостёк»: Этот, – как шантрапа, разудалый, А Вам нужен, практически, Бог. Чтоб единой Душою и Мыслью Обнимал Мироздания свет… Ну, короче, я так себе мыслю: Был бы «круче», чем сам Интернет… Шутки в сторону: с Вами тоже Я готов искать до крови То, что душам уставшим поможет Отдохнуть от земной «се ля ви».

29.03.11

* * *

Удивляюсь я, раби Акива: Ну на что эти муки и за?.. Иль не знали, что римляне живо Могут выцарапать глаза?.. И затем проверять «почленно» Всех входящих в Ерусалим?.. А народ, чтоб здоров был, презренный, Будет всюду и долго гоним?.. Но завидую Вашей силе, Вашей мудрости и чистоте, И улыбка в кромешной были Манит свечечкой в темноте…

30.03.11

В том же ритме

Мело, мело по всей стране, И пыль витала. Свеча светилась на стене И не сгорала. Не очень свежий (ночь не спал) Сидел с ней странник И пиво пил, и вспоминал, Седой изгнанник. И шли часы, и ночь вползла И села рядом, И, право, право не со зла, Убила взглядом… Так и ушёл он по весне… «Большое дело»… Свеча светилась на стене И не сгорела…

01.04.11

* * *

Стонет день, пытаемый небом На хрипящих песках пустыни. Солнца диск молчит озверело, И с потуги видится синим. Лезет в уши ветрило-негодник И бубнит, и бубнит, и доносит. И листочки смоковниц убогих Подаянья дождинок просят. Легковесные стаи песчинок, Что цинично над ними смеются, Понимают: стихнет ветрина — Жёлтой пылью на землю вернутся. Так и Он, когда-то смущённый Тем обидой взращённым Чудом, Понимал укор, обращённый От покрывшейся пеплом груды.

09.04.11

* * *

Не вспоминать и не жалеть, А посмотреть, как в дом сгоревший, Присвистнуть тихо: «Надо ж ведь…» — И продолжать свой путь неспешно. Да. Не жалеть, не помнить дня, Не дёргать ниточки сомнений, Не вспламеняться от огня Неисполнимого отмщения. Но – не сподобил Бог меня Таким колёсиком желанным, И горечь кружится, звеня Своей мелодией незваной. Восходят дни и рвутся прочь, Бледнеют ночи, сожалея, Что уж не смогут мне помочь, Над миром сломанным довлея.

09.04.11

* * *

Я спокоен, и звёздная ночь Над моим проплывает жилищем. Я спокоен: я видел дочь И я видел её детишек. Щебетала мне в сердце внучонка Беззаботную искренность слов, Изучали ещё два галчонка Потаённую азбуку снов. Что же, зря ли моя дорога Перекошена вкривь и вкось? За себя не про силу Бога: Лишь для них только слов и нашлось.

09.04.11

Эльчуша поглядела на меня и осторожно закрыла входную дверь. Взгляд её светился укором: «Вот видишь: нас опять разлучают, а ты говоришь – любят».

* * *

Что-то сердцу тошно, что-то сердцу томно, Не смотри с укором, девочка моя. У избушки старой тихо стонут брёвна И слезятся окна: слабоватая. Но пришла «гномушка» (власть-то её крепнет), Балаган устроила, хохотком звеня. И избушка эта вся от счастья слепнет… В ней легко узнает, – кто поймёт, – меня.

15.04.11

Исход души

Отпусти-ка меня да не мучай… Ну к чему тебе я нужна? Нас и свёл-то ведь глупый случай — Я издёргана и не слышна. Мчатся боли по жилам и соки, Трутся вирусы средь хромосом, В животе беспросветные склоки, А пониже – там просто Содом. Вой гормонов, бесплодность желаний, Стон кровями напряженных вен, Топот сердца в бегах от страданий, Суеты утомительный плен. Дай взлететь над тобой, раздражённым, Огорчённым самим собой, Дай вздохнуть в высоте облегчённо, Фараон ненасытный мой. Будешь тлеть без меня… Пусть в потёмках, Но не делать, что делал до сих. Без озлобленности никчёмной, Без потуг, сочиняющих стих. Отпускаешь?.. К чертям собачьим?.. Вот спасибо!.. Уже не раба Я парю над тобою лежачим! Прочь взмываю!.. Но – что-то слаба… И влекут непонятные силы… Тянут в землю: всё вниз… да вниз… Ну… куда жвы меня притащили?.. Запах плесени… Надпись: «Стикс»… Не сюда мне! К Нево мне, вНебо! В обетованный счастия жар!.. Ржут с гиганта-парома с издевом: «Вас – приказано – прямо в Тартар».

16.04.11

* * *

Сквозь игольное ушко души Продеваешь во мне Ты слова… Тяжело… но прошу: «Не спеши», — И тогда буду мудр, как сова (Даже если болит голова). Даже если – по сердцу ножи, И от боли я еле дышу, Даже если лишь горечью жив, Ты шепчи мне – я всё запишу. Пусть кого-то строфой оглушу, Но кому-то мучительность ран Смажу тонким эфиром стиха, Смяв танцующих мыслей канкан, Уведу я его от греха, И оружие бросит рука. Словно в лес истощённый река, Шёпот Твой проникает в века.

16.04.11

Бродяга

У каждого своя дорога. У каждого своя обида. А ему это всё надоело. А ему так хочется просто Без обид, без тоски, без дороги: – Пожрать бы… Но у каждого своя дорога. И у каждого своя обида. И каждому хочется много. И каждый получит мало. И тот, который получит, У других отнимает. – Сяду… У каждого своя дорога… К чертям, что я был «талантом»… К чертям, что её любил я… Я тоже хотел много… Я тоже возьму мало… Не встать… Да, у каждого своя обида… На жизнь или на любимую… Но что это солнце такое, Словно его обокрали… Словно хотело много, А получило мало… Плохо… У каждого своя дорога. И у каждого свои заботы. И никто не сломает ногу, Спотыкаясь о труп человека, Потому что труп ещё мягкий. – Тьфу, дьявол!

Переехал в Афулу: здесь съёмные квартиры дешевле.

«Опять война». По радио сообщили, что засекли десять иранских ракет. Четыре – противоракетная система над Иорданией сбила. Пять – упали посередине Красного моря. Одна – в Мегиддо.

Сказали, что, которая в Мегиддо, – не разорвалась. Лежит себе преспокойненько прямо на холме, то есть на Армагеддоне. Рукой подать. А те, которые пять, шандарахнули довольно громко. То есть, судя по приборам, все были «ядрёные». Но видно, «пришвартовавшись», тут же и «отдали концы» на большой глубине разлома. Того самого, что посерёдке Красного моря.

Армия объявила 10 км вокруг Армагеддона закрытой зоной. Всех эвакуируют. Надо бы – 100 км, да где ж их взять, в Израиле-то.

Ну и сволочи! Не могу прямо ни писать, ни писать. Все трясётся: каждые пять-десять минут сильные подземные толчки.

Звонил детям. У них всё нормально. Хотя трясёт тоже. Говорил со всеми тремя шмакодявками. Эльчунька сказала, что она боится, но ей не страшно. Тальчуха и Итайчонок смачно посопели в микрофон.

Слава Б-гу!

Та ракета, которая «сняла в аренду» Армагеддон, провалились в какую-то жуткую трещину и там взорвалась. Тоже, видать, не по конвенции была сделана. Опять же приборы показали.

Что ж, иногда и от землетрясения бываетпольза.

Армия набирает добровольцев старше 60 лет, чтобы засыпать эту трещину. Мощная радиация, говорят…

Решил пойти.

Радиация действительно приличная: автомобили глохнут. Приходится обшивать их свинцом. Сначала работали без всякой защиты: кто в чём, а я в джинсах и футболке. Да, – шапочка и кроссовки ещё. И марлевая повязка на том, что называлось когда-то лицом. Точно по рассказам Генки о Чернобыле… Потом, когда все уже достаточно «прониклись» радиацией, привезли, наконец, защитные костюмы-скафандры.

Подземные толчки не прекращаются.

Этого ещё не хватало! Сообщили, что проснулись вулканы в Исландии и других местах. Конечно, поспишь при такой тряске.

Помнится, мне один жутко образованный одессит говорил:

– Вот что я таки не понимаю – это Иран… Кир, Дарий, Заратустра… Буквально все поголовно «Великие»… На худой конец, Ахашверош… Хоть и бузили местами, но приличные пацаны были… А теперь их же кореша ругаются на Израиль, как сапожники… Я так себе думаю: зря они променяли зороастризм на ислам…

Могу теперь только добавить, что тот одессит – так-таки да был прав. Сапожники: кто ж так ракетами кидается?..

Они «выдали» мне эдакое «летающее блюдце» на одного человека. Видимо, всем спасателям выдают. Внутри «блюдца» есть что-то наподобие GPS: экран с картой Земли. Объяснили, как управлять.

Нажимаешь зелёную кнопку и тычешь пальцем в нужное место на экранной карте. Это место приближается. Ткнул ещё, – ещё приблизилось и т. д. Если же синюю кнопку нажимаешь и тыкаешь, то наоборот: всё удаляется. Что смешно: на карте все надписи порусски. Сервис такой у них. Потом нажимаешь красную кнопку, держишь её и тыкаешь пальцем же в пункт конечного назначения на этой карте. «Блюдце» само выбирает траекторию и место посадки (обычно, поле или пустырь) недалеко от этого пункта.

Сказали, что в багажнике есть рюкзак с тюбиками искусственной еды и питья. Дали маленький пультик с десятью кнопками и два кода. Набираешь один код – «блюдце» появляется, набираешь другой – исчезает. Ну понятно: висит себе в небесах, пока не позовут. Пустяк, конечно, но приятно…

2

…Не могу до сих пор поверить в то, что случилось!..

Что там с моими малышами, дочкой, её мужем?!

Пишу и не верю…

Помню: все работали… Ну, засыпали эту проклятую трещину на Армагеддоне с такой же ракетой… Тряхнуло… Видимо, «на дворе» опять «землетрус» начался… Вдруг объявили тревогу: цунами. Я сразу же набрал код на их пультике. Эта штука – тут как тут. Ну, «блюдце»… Залез в него… Помню, ещё раз тряхнуло, и я здорово ударился башкой об какую-то хреновину…

?!

И вот теперь я здесь… Смотрю на экранную карту… Смотрю на мечту моей жизни – изображение озера Байкал… Смотрю на вздыхающую красную точку… И не верю глазам своим… Забайкалье!..

Выходил проверял… Снег… Горы… Был же октябрь!.. Хамсин!..

Но это ещё не всё… Это, извините, «блядце» перестало работать! Я пробовал уже несколько раз: продавил насквозь эти зелёно-сине-красные поганки и продырявил экран… «Не берёт»… Байкал и точка!..

Выходил ещё раз… И ещё раз… Снаружи всё покорёжено. Вся земля вокруг разворочена. Прямо воронка…

Вот теперь сижу пишу… По привычке… Это всё, что я в состоянии сейчас делать… Опять на клочке бумаги: старые записи дома же остались… Хорошо, что в карманах всегда ношу бумагу и карандаш… По привычке…

Я вот, что думаю: видимо, от удара я потерял сознание, упал на красную кнопку и рукой задел карту на экране… Прямо, как в кино! Хорошо, если мелодрама… А если драма получится?..

Господи, что там с моими?!

Приземлилось же моё, прошу прощения, «блядце», наверное, на какую-то старую мину…

Никакой техники безопасности! «Мы бозонная, мы бозонная»… Повторяю:

– У нас тут всё на фермионах замешано. И головы… и мины…

Но надо что-то делать…

…Иордания. Подножие горы Нево. Опять сижу пишу…

У меня совершенно отказали ноги. Больше не могу идти.

Остальной народ, продолжил путь на север, вдоль новорождённого, как они надеялись, залива: искать проход в Израиль и дальше, наверное, к Армагеддону…

Неужели я никогда больше не увижу внучат и дочку?! Что с ними?!

Я один…

Хорошо, что помогли поставить мне палатку: сам бы не смог, уже нет сил… И все суставы почему-то невыносимо болят…

Теперь «зато» можно, наконец, «зафиксировать» всё, что произошло за эти семнадцать лет. Если успею…

Итак… В каком мгновении я остановился тогда на том клочке бумаги?.. Кстати, как ни странно, он не затерялся: семнадцать лет пролежал в их тюбике из-под еды!..

Да… Так вот… Надо было что-то делать.

Еда и питьё – в рюкзаке. Скафандр – на мне, ив нём тепло. Но стало уже совсем темно. Куда идти, на ночь глядя?..

Долго не мог уснуть…

Утром проснулся, капнул в рот еды, открыл двери…

И… услышал:

– Стоять! Руки вверх!

Человек десять лежали с наведёнными автоматами вокруг «блюдечка», внутри которого с открытым ртом и дверью застыл я…

Это были пограничники.

Я поднял руки и, неожиданно для себя, сказал:

– Здравствуйте!

Странно, но они почему-то даже не связали меня. Я привык, что в детективах пойманных связывают.

Ехали молча (я не знал, что говорят в таких случаях, а они не спрашивали), лишь на ухабах кто-то со вздохом шептал:

– У, бляха…

В скафандре было жарко. За окном машины тряслось Забайкалье.

В воинской части меня допрашивал офицер с русыми завитыми кверху усами. Он долго и осторожно смотрел на меня, а потом нежданно сиплым шёпотом-басом произнёс:

– Ну шо, колемся?

Я открыл рот, чтобы начать «колоться», но в это время всё здание начало трясти, и усатый мгновенно из него выбежал… Я остался один… Когда затихло, он вернулся, вопросительно посмотрел на меня, и я начал «вести дозволенные речи».

Я рассказал всё, что произошло, и даже предложил ему отправиться со мной в Израиль к их пункту эвакуации, но когда закончил исповедь, выражение усатого лица не изменилось: оно оставалось вопросительным.

Помолчав минуту-другую, он сказал:

– Документы есть?

Простота этого вопроса ошарашила… Никаких документов у меня не было, даже «теудат зеута» (израильского удостоверения личности)… Я выдавил:

– Нет, но…

Офицер быстро вышел, и из-за двери я услышал:

– Оборзеть.

Потом оказалось, что он сказал не это.

Он сказал:

– В Борзю.

И вот я в Борзе. Борзя – районный центр… Это теперь я знаю… Меня довезли до посёлка Даурия, а оттуда поездом до Борзи…

…У довольно молодого майора в городе Борзя было не очень красивое, но приятное и грустное русское лицо. Когда меня привели, он сидел и пил чай с печеньем. Я посмотрел сразу не на него, а на печенье. Он почему-то смутился и предложил печенье с чаем. Это располагало, так как я был голоден (рюкзак с едой у меня отобрали).

Потом он вдруг протокольно проговорил:

– Фамилия?

Я ответил и увидел нечто странное: его рука с печеньем застыла у губ, не доплыв до них на несколько миллиметров, и оставалась в этом положении довольно долго… Затем он встал со стула, оказавшись небольшого роста, и произнёс:

– Как вы сказали?

Я повторил. Майор сел и – после звеняще-длительного молчания – неожиданно попросил:

– Расскажите о своих родителях.

Я удивлённо начал говорить и, когда только начал рассказывать о папе, он спросил, где папа воевал. Я сказал, что в Сталинграде, потом шахта в Осинниках…

Офицер прервал меня:

– Осинники? – и, не дав мне договорить, рассказал историю с власовцем. Потом добавил:

– Я его внук… Он выжил.

В моей голове тогда не осталось никаких мыслей. Нет, одна была: «А ля улю». Так говорил еврееузбек Саша, когда получал двойку на экзамене…

Но майор просто улыбнулся и сказал:

– А теперь ещё раз расскажите о своих приключениях.

Ночевал я у него дома. У майора. Ночью сильно трясло. Как сообщили утром по радио, лопнул пополам городской дом культуры, и исчезла сопка (название её запомнилось: Девичья Грудь).

По всему Забайкалью, в том числе в Чите, сильные разрушения. Есть много жертв. Телефоны и интернет почти не работают. Дороги разворочены. Поезда не ходят.

Я тогда подумал:

– Что же там, в Израиле?! Огради их, Господи! Защити, я же Тебя просил!

Майор был женат на невзрачной женщине с глуповато-круглым глазастым лицом. Детей у них не было. Жили небогато. Старая мебель, но на сиденьях стульев ещё не была снята полиэтиленовая плёнка.

Позавтракали. Они сказали, что отправятся со мной: поняли, что здесь оставаться нельзя. Майор вернул мне мой рюкзак и даже бумагу с карандашом и вдруг сказал:

– Михаил, меня зовут Михаил, жену – Хара.

Я ещё предположил в уме:

– Не еврейка ли?

Потом оказалось, что нет – бурятка.

Быстро собрались и выехали на старом армейском газике.

Когда ехали по городу, я увидел лопнувший дом культуры, здание с треугольным фронтоном. Бросилось в глаза, что трещина аккуратно прошла от вершины фронтона через букву «о» слова «дом» надписи на здании. На дорогах тоже были трещины. Пятиэтажные панельные дома были перекошены. На одном из заборов было написано мелом: «Слава борзинским проституткам! Борзинские проститутки – лучшие в мире! Заходите на наш портал». И затем – интернетовский адрес. Поражала схожесть человеческой ментальности и быта при всём их разнообразии. И эти Интернет и мобильный телефон: казалось, что «охвачены» уже ими даже звери тайги и степи.

Выехали из города. Михаил сказал, что будем пробираться в сторону Байкала и дальше, к Иркутску.

Ехали вдоль реки, потом по засахаренной снегом степи, пока не доехали до бора с растрёпанными, как со сна, озябшими соснами. Здесь Михаил залил из канистр бензин, и снова – вдоль какой-то реки.

Заночевали в селе. Помню, что в названии его было два слова: «усть» и – похожее на чьё-то имя.

Всю дорогу слышался гул, и ощущались подземные толчки, как будто ехали по крышке огромной кастрюли с кипящей водой. Внутри Земли «заваривалась каша».

Утром – вновь дорога. Реки, леса, горы. Не было им конца. Воистину, проплывала величественная страна. Я когда-то жил в ней, но не успел увидеть, как я вдруг понял тогда, почти ничего. И ведь мы ещё не выбрались даже из Забайкалья. Наконец, выехали на дорогу побольше. Михаил сказал, что мы объехали город Чита стороной. Он боялся, что через него не проехать: слишком большие разрушения. Ночёвка. Дорога, города, ночёвки, реки, леса, горы, дорога, дорога, дорога…

На одном из привалов Михаил вдруг задёргался и начал хлопать себя ладонями по телу. Хара загоготала:

– Комаров боится!.. И маленьких собачек… Мужик называется…

Потом почему-то, посмотрев на меня, – тихо:

– Хоть бы раз зарплату нормальную принёс… Всё на мне…

У Михаила покраснели и налились слезами глаза. Но он промолчал…

Улан-Удэ. Большая остановка, пополнение запасов. Подземные толчки. Дорога, дорога… Байкал…

Михаил не мог сдержать улыбки, взглянув на моё лицо:

– Что? Хорошо сделано?

Когда-то я, школьник, прочёл о Байкале и был заинтригован. Триста тридцать шесть вен-рек пьёт эта жуткая трещина в планете, заполненная прозрачносиней ледяной кровью-водой. И лишь одной артерииАнгаре разрешает попробовать тоже. Полуострова, горы, скалы и острова толпятся вокруг этого чудо-озера и вздымаются из его утробы. Горные хребты заложниками стонут на его дне. Байкал… Зародыш океана?.. Он ворчит и ворочается. Он чем-то недоволен. Может быть, какой-то скалой, что отдавила его посиневший язык?.. Мечта увидеть его, узнать его тайну залегла в моей душе…

И вот я смотрел на него. А он – на меня. Мы прощались…

Михаил рассказал мне, что его родители были верующими, и библейские истории так врезались в его душу, что для него чудесным желанием стало – увидеть Землю Обетованную…

Также как для меня – Байкал…

Приехали в Иркутск, и там у нас украли машину. Хорошо, что рюкзаки были на нас. Да… В том же самом Иркутске, где папе ампутировали ногу. И в другом…

Это был город, где родился Михаил. У него было здесь много родственников. Решили пойти заночевать у кого-то из них.

На одной из улиц мы попали в демонстрацию. Толпу разгоняли. Нас вместе с несколькими участниками схватили и затолкали в милицейско-полицейскую машину. Сколько мы не кричали, что мы случайно здесь, ничего не помогло. Хару и некоторых других отпустили почти сразу. Меня, как «бездокументника», и Михаила, как убежавшего из армии, задержали надолго. Были допросы. Я рассказывал чистую правду – они не верили. Поверили только, когда я соврал, что бежал из заключения (Михаил подсказал из какого). Стали проверять. Поскольку связи почти не было, это затянулось. Шли месяцы. Подземные толчки не прекращались. Пошли слухи, что город стал оседать: медленно уходить под землю. Началась паника. Беспредел.

В один день двери каталажки, где нас держали, оказались открыты. В полуразрушенном здании не осталось, кроме нас, ни одной живой души. Мы вышли. Было уже лето. У нас не было ничего: ни еды, ни воды. Решили опять искать родственников Михаила. Это было тяжело в разрушающемся городе, но мы их нашли. Когда зашли к ним, в квартиру, увидели Хару. Она выглядела испуганной и немного похудевшей.

Родственники (это был двоюродный брат Михаила, Виктор, с женой Леной и двумя, уже большими, сыновьями – Чуком и Геком) тоже решили идти с нами. Присоединился к нам и их сосед по дому, сбежавший из Бухары еврееузбек по фамилии Искариотов.

Когда выходили из Иркутска, я повернулся лицом в сторону Байкала, как поворачиваются евреи в сторону Израиля, и почему-то подумал:

– А ведь Байкал больше Израиля.

Потом я посмотрел в направлении на Саяны, повернул лицо своё в сторону Иерусалима, и… продолжил путь на северо-запад.

Мы шли по шпалам, ехали на поездах, на попутках и так добрались до Кемерово.

Искариотов оказался очень полезен. Он был талантливо хитёр и, несмотря на лысину, видимо, относился к категории сексапильных мужиков, чем умел пользоваться, доставая еду и одежду у своих многочисленных дорожных любовниц. При этом он говорил, что в Бухаре у него остались дети, которых он обожает, вместе с женой, конечно. Михаил знал Искариотова давно и относился к нему с презрением. Он старался не пользоваться его «услугами». Я тоже. Виктор же и Лена, напротив, говорили о нём:

– Наша палочка-выручалочка.

Через Юргу поезда в Новосибирск из-за разрушений не ходили, и мы поехали на Новокузнецк. В Новокузнецке поезд, вместо того чтобы направиться в Барнаул, заехал в Осинники, после чего нам было объявлено, что он дальше не пойдёт. Мы вышли, озадаченные новой проблемой, развели костёр и сели возле него, чтобы поесть и обдумать, что делать дальше. Помню, что было довольно прохладно. Хара вдруг сказала:

– Я замёрзла.

Искариотов обнял её и, посмотрев на Михаила своими ехидно-насмешливыми глазами, «пробаритонил», брызгая отчётливо видимыми в свете костра капельками слюны:

– Иди ко мне, я тебя согрею.

Хара блудливо хихикнула. Веснушчатое лицо Михаила побледнело, и он неожиданно плюнул в Искариотова. Плевок попал тому прямо в глаз.

Всё произошло очень быстро. Я увидел, что Михаил и Искариотов стоят друг против друга. Один – небольшой, другой – породистый. Михаил посмотрел невидящим взглядом на Искариотова и тихо сказал:

– Кысь.

Искариотов ринулся своим увесистым кулаком (он хвастался, что когда-то занимался боксом) на Михаила. Тот инстинктивно отклонился, и мы услышали жуткий вопль: Искариотов улетел вниз головой в глубоченную и зловонную старую шахту. Михаил обернулся и застыл в ужасе. Все остальные тоже оцепенели…

Вдруг, удивляясь самому себе, я хлопнул Михаила по плечу и сказал:

– Надо идти.

И мы все поплелись по шоссе по направлению к Бийску. Михаил впал в тяжёлую депрессию и ничего не замечал. Его худое лицо ещё больше осунулось.

С Харой была истерика, и она убежала в сторону Осинников. Больше мы её не видели.

Потом уже, мне рассказала Лена, что Искариотов, видно, мстил Михаилу за его презрение и пытался соблазнить Хару. И та не устояла…

Мы добирались до Бийска несколько дней. Потом просто сели на поезд и доехали до Новосибирска. Здесь я хотел разыскать своего двоюродного брата, чтобы остановиться у него и затем предложить ему идти-ехать с нами.

Впятером вышли из вокзала. Народу было маловато. Хуже того: почти никого не было. Я оглянулся и посмотрел на здание. Зелёный вокзал-поезд был повреждён землетрясениями, но, вроде, не сильно: только трещина над большой аркой и согнутый, напоминающий бабочку, чёрный щит на крыше, за погнутым ограждением – вот всё, что запомнилось.

Обнаружив мужика в чёрной рубашке, стоявшего к нам спиной возле одной из фонарных тумб, я подошёл к нему, чтобы спросить, как добраться до нужной улицы. Мужик был высокий и толстый. Я сказал:

– Извините…

Он обернулся (только теперь увидел я, что на рукаве у него змеилась свастика) и спокойно спросил:

– Жид?

Я неспокойно ответил:

– Вечный… Мужик усмехнулся, и я заметил, что зубы у него мелкие, но крепкие…

Короче, что вам сказать… Этот диалог стоил нам шести лет плена…

Чернорубашечник оказался главарём нациствующей банды и фактически управлял городом. Кликали его – «Фараон». Банда была хорошо вооружена. Имелись автомобили, мотоциклы, бронетранспортёры, даже танки. Но главное, у них было много наворованного горючего: в городе оно иссякало и превращалось в валюту.

Фараон держал нас в «хорошем состоянии», надеясь получить выкуп от Израиля. Я пытался объяснить ему ситуацию, но это не помогало. Он не верил мне и решил, видимо, что я «вешаю лапшу».

Начали таскать меня на допросы, иногда с мордобитием и пытками. Но рассказывать больше было нечего…

На одном из бесконечных допросов неожиданно появился луч.

Они показали обалдевшему Фараону и его «дружкам» «сериалы» о том, что творится на Земле: разрушения, деградация властей, резкое увеличение полярных шапок (голос луча сказал, что надвигается, видимо, глобальное оледенение из-за перекрытия континентами тёплых океанских течений), горючие ископаемые или выгорели, или ушли вглубь Земли, и запасы топлива почти закончились…

Вдруг луч исчез и больше, увы… То есть не появлялся.

Фараон был весь потный, но вслух сказал:

– Еврейские штучки…

И… ничего не изменилось…

А потом произошло чудо: Фараон погиб. Огромный мужик помер от укуса маленькой козявки: у него началась аллергия, и случился отёк горла…

В банде произошёл переворот, и нацистская её часть разбежалась. Главным стал человек с крупной седой головой и маленькими водянистыми глазами. Он был самый старый, даже старше меня, зарос бородой и походил на Деда Мороза. Новый главарь выпустил нас, вызвал к себе и сказал:

– Мои люди хотят присоединиться к вам.

Я удивился, но вслух пробурчал:

– Дошло, наконец.

Вдруг «Дед Мороз» подошёл ко мне и спросил:

– Ну как, теперь ты понял, что хороший ночлег может быть и кратким, но он всегда – короткий? – и «захехекал» характерным смешком.

Я опешил: это был «Старик»!

Да, я помнил наш спор в общежитии института. И хотя уже давно не пою, но если бы пришлось, то теперь спел бы только так: «…Вот и кончается наш короткий ночлег…»

Старик рассказал, что лечился, «завязал» и вот: дожил до преклонных лет. Потом добавил:

– И до большой должности, – опять «захехекав».

То, что Старик умён, я знал. Но он ещё оказался выдающимся организатором. Его усилиями из банды и нас, с присоединившимися позже ещё различными беженцами (в том числе, из евреев Новосибирска), народилась моторизованная микроармия с обозом. Всего около шестисот человек.

Двоюродного брата я так и не нашёл, и мы двинулись по направлению к Туапсе. Продвигались до смешного быстро. Нам никто не мешал. То ли боялись?.. То ли никому не было дела до нас?.. То ли нам не было дело ни до кого?.. Конечно, мы перемещались, минуя крупные города. Но странно. Всего через месяц мы уже были недалеко от Туапсе. Мы зашли в город и не увидели никого. Просто никого, даже кошек не было. Даже собак. Куда все делись? До сих пор это остаётся для меня загадкой. Когда добрались до порта, увидели там два больших пассажирских теплохода и прогулочный катамаран. Старик приказал приготовиться к захвату одного из теплоходов (у него даже была «группа захвата»). Но захватывать было незачем инекого: все корабли были совершенно безлюдны…

Стало «обидно», конечно, но что поделаешь?..

Погрузили боеприпасы, часть топлива всех видов (не поверите, пару автомобилей умудрились затащить) продовольствие, воду, погрузились сами – и поплыли… Грузовики, бронетранспортёры и танки, понятное дело, в пассажирский теплоход не втиснешь…

Слава Господу, что среди публики нашей, кого угодно можно было найти: моряков, лётчиков, даже три капитана каких-то рангов и два учёных, тоже неслабых рангов, затесались. Правда, евреи…

Ну вот, стоим мы со Стариком на верхней палубе, свежим морским воздухом дышим. И тут Старик пальцем тычет и говорит:

– Смотри, легавые, сволочи.

Я подумал:

– Какие ещё легавые во чистом море?!

Оказалось – сторожевые катера. Из Новороссийска их, что ли, принесло?.. Маленькие такие козявки. Ну, по сравнению с нашими теплоходами… Но настырные. Стреляют, орут: требуют, чтобы мы остановились. Капитаны спрашивают Старика:

– Что делать будем?

А Старик в ответ:

– Будем делать ничего, – и «захехекал» себе.

Эти «катерульки» побесились, побесились и вдруг куда-то умчались. А вместо них самолёт прилетел и ни с того ни с сего сбросил бомбу на теплоход, где как раз я со Стариком и находился. Сбросил… и сам упал в море. Горючее у него, что ли, кончилось?..

От этой бомбы теплоход загорелся. Огонь стал подбираться к нашим боеприпасам. Дело стало принимать худой оборот. Капитан приказал:

– Стоп машина, на воду шлюпки, всем надеть спасательные жилеты.

Все попрыгали, кто в шлюпки, кто прямо в море. Вдруг одна женщина в истерике. Кричит-воет:

– Сарочка моя! Сарочка моя!..

Михаил к ней:

– Где она была? – а женщина уже ничего не соображает от ужаса.

Он прыгнул в воду и поплыл назад к кораблю. Забрался на него, и через минут десять мы увидели Михаила с девчонкой на руках. Он надел на неё свой спасательный жилет, моряки подвели шлюпку и забрали девочку. Михаил уже собирался спуститься в шлюпку, но начали взрываться боеприпасы. Один из осколков попал ему в сердце…

Когда второй теплоход подобрал нас, мы похоронили Михаила в море…

Ах Михаил, Михаил, так и не увидел ты Землю Обетованную… Как и твой тёзка – мой сыночка, Мишутка…

И папа… И мама… Нипри жизни, ни после смерти…

И вот мы плыли уже несколько дней по Чёрному морю. В сторону Турции. Но капитаны не понимали, где она.

Через некоторое время обнаружили, что вдали появились берега. И по правому борту, и по левому. По мере продвижения теплохода вперёд, берега приближались и сходились. В конце концов, мы вошли в узкий извилистый фьорд с невероятной высоты отвесными скалистыми берегами. По нашим прикидкам, высота скал достигала почти трёх километров. Старик предположил, со свойственной ему прозорливостью:

– Турция лопнула.

Более грамотные выразили мысль, что она раскололась по Восточно-Анатолийскому разлому. Решили продолжить движение вперёд, и, в крайнем случае, если впереди нет выхода, задним ходом выйти опять в открытое море (развернуть теплоход уже не было места).

Мы плыли и плыли, а фьорд всё не кончался. «Грамотеи» уже говорили, что, видимо, произошёл раскол и по Афро-Сирийскому разлому, потомку Афро-Азиатского. Позже они засомневались: в терминологии

– не в разломе, ибо последний был налицо, если прямо вообщене на лице.

Наконец, впереди всё-таки показался берег, и он был достаточно пологий. Остановили теплоход на некотором отдалении от этого берега, капитан приказал спустить шлюпку, и несколько человек отправились на разведку. Когда они уже приближались к долгожданному берегу, оттуда раздались выстрелы… Старик приказал открыть предупредительный огонь из миномётов. Выстрелы смолкли, но шлюпка вернулась назад. Приближалась ночь, и решили переночевать, а утром отправиться задним ходом в открытое море… Под утро же было землетрясение, и большой волной теплоход выбросило на берег. Слава Б-гу, никто серьёзно не пострадал: отделались ушибами, обмороками и небольшими ранениями. Из теплохода выходили по очереди: сначала вооружённый отряд – потом остальные. Когда вышли, в отдалении увидели группу людей в куфиях с красным узором, стоявших с открытыми от удивления ртами. Наши вооружённые люди подошли к ним и попытались заговорить по-английски – не помогло. Наконец, среди нас оказался один «арабист», и вскоре настала наша очередь открывать рты: это были иорданские бедуины. Потом были посланы разведчики на шлюпках в сторону фьорда (узнать к чему привело землетрясение). Они вернулись ошарашенные: на расстоянии около трех километров от нас… скалы фьорда сомкнулись, и выхода в море не стало…

Берег, куда нас выбросило, полого, но довольно высоко, поднимался на плато и вместе с ним представлял собой котловину диаметром в несколько километров, окружённую неприступными отвесными скалами. Высота скал была такой же, как и у скал фьорда. Была высказана гениально-удручающая догадка, что это была часть Иордании, опустившаяся вниз. Это подтвердили и бедуины, сказав, что около четырёх лет назад они, жившие рядом с иорданским городом Петра, после очередного землетрясения, проснулись уже в этой котловине. Многие их соплеменники погибли.

Нам стало ясно, что мы в природной ловушке и что надо устраиваться здесь надолго…

Это «надолго» обернулось десятью годами…

У бедуинов были верблюды и небольшие стада овец. Были и запасы зерна. Народ научился животноводству, рыболовству и хоть скудному, но земледелию. Пресную воду давали родники, падавшие со скал. В котловине, каким-то чудом, установился уникальный микроклимат…

И вот выжили. Несмотря на продолжавшиеся землетрясения…

Рождались дети, росла молодёжь, и умирали старые люди. Было тяжело, но почти все, перенесшие так много страданий граждане этой микроармии-микроцивилизации, сумели ужиться друг с другом, несмотря на различия в национальности, уровне образования, возрасте и даже религии. Конечно же, «в цивилизации – не без уродов»… Но – лишь единицы…

…Потом умер Старик…

…А ещё через некоторое время рубщики ступеней добрались до самого верха скал…

…Когда все вышли на поверхность со своими пожитками, обнаружилось, что мы находимся недалеко от города Петра… Однако сам город исчез…

Посмотрев на запад, в сторону Израиля, я увидел широкую морщинистую водную гладь и далёкие берега… За моей спиной была котловина, которой мы отдали десять лет жизни…

По узкой полоске земли процессия скитальцев вытянулась в своём движении на север, надеясь найти перемычку суши, прерывающую водную поверхность…

…Когда мы дошли до подножия горы Нево, несколько человек поднялись на неё, чтобы осмотреть местность… Но люди, которые взошли на эту гору, не увидели Иерусалим или хотя бы Израиль: они опять лицезрели холст зыбчатой воды с тонкими, полупрозрачно-серыми мазками дальних берегов… Правда, им показалось, что где-то далеко на севере эти берега сходятся…

…Холодина-то какая… А снега нет… Один лёд… На градуснике минус три!.. В июле!.. Наконец-то там, в Израиле, будет прохладное лето…

…Что с ними? Эльчунька,

3

(отпечатано со звукового файла, находившегося на диске, который был найден среди записок)

Где я?..

Я ведь умирал…

Больница?..

О!..

Нет!..

Зачем это сделали?..

У меня уже нет сил жить…

Что?..

Идёт запись?..

Какая запись?..

Мыслей и речи?..

Опять луч!..

Как я себя чувствую?..

Спасибо… но зачем?..

Ненадолго?..

Будут ужасные боли?..

Эвтаназия?..

Спасибо… Я вам благодарен за всё…

Что-то показывают…

Господи! Это же… Элья!..

Эльчушка!..

Моя маленькая девочка…

Какая ты стала красавица…

А этот парень, что стоит в дверях…

Тоже неплох…

Ясно…

Он пропал…

Не ожидал…

Ещё бы!..

Такая симпатюлька!..

Молчат…

Ну, скажите уже что-нибудь!..

Вот Эльчуня подняла голову от бумаг…

А волосы у неё остались такими же…

Светлыми и волнистыми…

– Вы по какому вопросу?

Парень, бедняга, видимо, с трудом выходит из ступора…

– Вы… Главный Археолог… Эл Кон?..

Наконец-то…

– Да.

– Археолог-спасатель Ош, руководитель группы из семнадцатой экспедиции на планету Земля. Мы привезли материалы. Они уже в архиве в сто девятнадцатом отсеке.

Понесло…

Видно, заранее заготовил…

– Спасибо, я проверю…

О-ля-ля! Что-то моя светляночка-смугляночка тоже зарумянилась…

А это что?..

Архив?..

Герметичновсё, как в космическом корабле…

Вот и опять девчушка Эл!..

Номер сто девятнадцать…

Набираеткод…

Входит…

Нет, это не архив…

Пустая комната…

Пошёл какой-то «пар»…

А!..

Видимо, «предбанник» архива…

Дезинфекция?..

Вот…

Теперь входит в архив…

Там уже есть кто-то…

Читают на экранах…

Ага! Этот Ош тоже здесь…

Эл…

Кивает Ошу…

А это что ещё за мелодия?..

До сих пор не было никакой музыки…

Подошла к экрану…

Включила тумблер…

По экрану ползут какие-то слова…

Да это же мои записки!..

Вот стали показывать что-то другое…

Внучата, дочка, её муж!..

Идут все вместе!..

Все!..

Все живы!..

Что?..

Во всей этой Земной катастрофе, к счастью, не погиб и не был покалечен ни один ребёнок?..

Благословенно имя Твоё, Господи-Мироздание!..

Всё готово?..

Подождите!..

Дайте мне ещё минутку!..

Господи, я хочу с тобой поговорить…

Извини за фамильярность…

Пусть это останется между нами…

Помнишь… я обещал Тебе: ничего больше не просить?..

Так вот…

Я нарушаю это обещание…

Я опять прошу Тебя…

Теперь, видимо, действительно в последний раз…

Будь…

В любой форме: иудейской, христианской, буддисткой…

Даже, прости меня, мусульманской, языческой, гегелевской, спинозовской или ещё какой…

Даже, если Ты можешь не всё, а почти всё…

Я не ведаю, для чего дела твои и совершенны ли они…

Но ужас бездушного и бесцельного Мироздания – необъятен…

А сейчас…

Сейчас я прощаюсь с жизнью…

Прости меня… но после того, что я узнал о ней, я бы никогда больше не хотел в неё возвращаться… ни в каком варианте… разве что в виде души-хранительницы дочкиной семьи… но это – уже на Твоё усмотрение…

Благодарю Тебя за то, что Ты выполнил ещё одну мою давнюю, очень важную, просьбу…

И вот еще что… я прощаю Тебя…

Надеюсь, я не сказал ничего неприличного…

Внученька, теперь я знаю, что в числе спасённых и ты со своими сестричкой, братиком и родителями…

И…

Если можешь…

Прости своего деда тоже…

Часть вторая Разрозненные записки бывшего жильца

Левая ножка более худая, чем правая, и значительно менее подвижна. Левая попочка худенькая, кожа сморщена, мышцы почти не видны, а правая – лучше, полнее, мышцы более развиты и кожа гладкая. Правую ножку Махрюшка часто сгибает и разгибает (и тогда почему-то кажется мне лягушонком). Левая ножка подтянута кверху, и поэтому короче, чем правая, приблизительно на один сантиметр. Бёдрышки и голени худенькие, и из-за этого коленные суставы кажутся увеличенными. Стопы под острым углом к голеням смотрят вверх. Пальчики на ножках часто пригибаются к подошве стопы.

Всё миниатюрное, кожа гладкая, нежная, ноготочки крохотные и вовсе.

Левая ручка полнее, чем правая, более подвижна, часто распрямляется. Правая ручка – чаще в согнутом положении и значительно менее подвижна. Пальчики на ручках чаще согнуты в кулачок, лишь иногда распрямляются.

Тонус в мышцах то резко повышен (в ручках, в бицепсах – почти всё время), то нормален, то резко понижен.

04.09.1977 Температура 37,6. Плохо спал ночь и днём.

1) укол В12, 200 мкг (уже сделали 4 укола 100, 150, 200, 200 мкг)

2) АТФ (4-тый укол, 1 кубик, 1 %)

3) массажчерез одежду по Пиг., 15–20 мин.

4) валик

5) вправление предплечья

6) под спинку валик

7) аминалон не давали

…

…

…

08.09.1977 t=38,5.

Показ. невропатологу.

Отменила аминалон, АТФ, В6, В12.

Назначила церебролизин и люминал 2 р. в нед.

…

…

…

…

…

..

15. 09.1977

Живее стал, улыбается много, спал лучше.

2) достаточно

3) достаточно

4) делали

…

…

…

…

…

…

…

…

…

…

…

…

…

…

Вечером на толчке

Толчок у Львиного мостика.

Довольно прохладно. Все стоят с красными носами и сопят промозглым ленинградским воздухом. Желающих снять комнату много. Предлагающих – наоборот. Много военных, студентов.

Здесь люди знакомятся, выдают чудеса остроумия, простуживаются, даже влюбляются.

Время сейчас самое горячее – сентябрь месяц. Студентов-первокурсников – хоть отбавляй. Командировочные.

Один такой «откомандированный», необычайно весёлый человек с курносым, посаженным врастопырку носом, всех забавляет. Случаев всяких по поводу съёма квартир он знает необычайно много. Потягивая сигарету, он рассказывает сиплым голосом:

– С ванной, с телефоном, с газом, даже с роялем. Два месяца – прямо прелесть. И вот хрест, за два месяца – ни одной женщины.

Здесь нельзя останавливаться и пытаться что-то спрашивать, потому что мгновенно вокруг вас образуется толпа, и спрашивают уже вас. Спастись теперь можно только бегством.

Иногда сюда приходят женщины с подозрительно густо накрашенными губами и глазами. Они стреляют вокруг пронзительными взглядами и ищут подходящих клиентов. Эти сдают не столько квартиры, сколько кровати.

Замёрзший неопытный первокурсник сиз и застенчив. Он ждёт, пока толпа рассеется, а потом подходит. Конечно же, ему ничего не достаётся. Бедняга стоит здесь уже битых пять часов и периодически подкрепляется пирожками с капустой. Благо лоток рядом.

Мимо проходит какая-то старушонка, останавливается и о чём-то заговаривает с первокурсником. Мгновенно вокруг них образуется толпа.

– Что сдаёте, бабуся?!

– Что она говорит?!

– Ничего не слышно!

– Скажите адрес-то хоть!

Бабуся же не торопится отвечать. Она полна значительностью и серьёзностью момента…

– Артист. Мне…

– Что, только артистов?!

– А два симпатичных студента вам не подойдут?!

– Бабуся, да скажите вы толком, где хоть сдаёте!

Старушка несколько ошарашена этим залпом вопросов и шумом. У неё, скорее всего, ничего нет: просто прослышала, что кто-то сдаёт, и от скуки решила блеснуть. Ведь давно никому не нужна, и надеялась, что здесь ей заинтересуются и признают за важную персону.

Однако такого мощного эффекта «персона», мгновенно ставшая не просто «важной», а «неимоверно важной», не ожидала. Да и красноречие её подводит. Она пятится и отходит в сторону, сохраняя значительное выражение на сморщенном усатом лице.

Её подхватывает под руку молоденькая женщина (из молодожёнов, вероятно).

– Где вы сдаёте? Давайте поговорим в стороне.

– На Невском. Артист.

– Что артист? Артист вам нужен, что ли?

Бабуся складывает руки на животе. На её запястьи висит замусоленная зелёная сумка. С видом необычайной важности она закатывает маленькие подслеповатые глаза и произносит, возможно в её понимании неизмеримо красноречивую и длинную, фразу:

– Артист. Я говорю. Артист. Что мне? Мне всё одно. Он. Вот я и говорю, что он. Именно. Да.

Женщина начинает нервничать. Квартира ей нужна позарез. Она совсем замёрзла и от этого плохо соображает.

– Адрес скажите, пожалуйста, свой. Бабка отстраняется от неё и начинает удаляться.

– Адрес? Артист. Мне-то что?

Ей уже надоела «слава». Она доставила себе несколько приятных минут и теперь уходит. Полная достоинства и спокойствия она ковыляет прочь на кривых ногах, и из-под её обшарпанного чёрного пальто волочится по земле грязно-сиреневый платок.

* * *

Кончен путь – я в Белом Граде, И душа ясна. Вот она, моя награда — Милая Страна. Здесь сердца внимают сердцу – жлобов Нет давно. Нет насилия и злобы… И не жарко, но… Слишком поздно (вот что жалко) Всё произошло, И приехал в катафалке, А не сел в седло.

07.12.2007

Все рассуждения о Вселенной, в том числе о сингулярности, о вакууме, об инфляции, о микрочастицах, о времени-пространстве, опираются на законы Логики, как на исходно-незыблемые законы. Но где гарантия, что во всех (в том числе критических) случаях эти законы сохраняются?

Если всё же они сохраняются, то прав Гегель: Логика (понимаемая, как сама Абсолютная Идея) существует прежде всего остального, ибо уж больно фундаментальны вышеуказанные темы?

Свобода воли есть явление кажущееся? Она ведь, в конечном итоге, опирается на какой-либо микрогенератор случайности или на предопределённость поведения макрочастей в нашем мозгу? А случайность в мире микрочастиц мозга (да и не только мозга), как и предопределённость в его (да и не только его) макрочастях, есть явление фундаментальное, неподвластное нашему «Я»?

В общей теории относительности, в её основном уравнении (без учёта космологической постоянной), поставлен знак равенства между левой частью уравнения: тензором Риччи за минусом половины метрического тензора, умноженного на скалярную кривизну (при этом тензор Риччи и скалярная кривизна сами являются функциями метрического тензора и его частных производных), и между правой частью уравнения: тензором импульса-энергии. Это тензорное уравнение, в конечном итоге, сводится к системе из десяти скалярных нелинейных уравнений в частных производных относительно десяти же независимых компонент метрического тензора (всего компонент 16). Если правая часть равна нулю, то это может означать два случая: 1) исследуется очень удаленная от точек, где есть импульс-энергия, точка, искаженного этими ипульсами-энергиями (то есть неплоского), 4-х мерного пространства-времени (частный случай – решение Шварцшильда при r стремящемся к бесконечности);

2) нет вообще импульса-энергии, а есть только неискажённое ничем пространство-время; при этом одним из решений уравнения будет метрический тензор с компонентами (равными или 0, или +1, или -1) 4-х мерного плоского (псевдоевклидового) пространства-времени, которым занимается специальная теория относительности.

Импульс-энергия (правая часть уравнения) должна учитывать импульсы и энергии материи всех видов? Они, эти импульсы и энергии, приводят, согласно уравнению, к такому типу искажения пространства-времени (то есть изменению компонент метрического тензора), что появляются из-за этого в различных точках пространства-времени гравитационные силы, которые, в свою очередь, сами тоже обладают импульсами и энергиями (и, следовательно, являются материей: гравитонами)?

Эйнштейну не нравилась правая часть уравнения (левая – «изящный мрамор», правая – «плохое дерево»). Он хотел свести материю всех видов с её импульсами и энергиями к различным типам самоискажений и искажений пространства-времени?

Если жить очень экономно, то можно добиться того, что жизнь и деньги закончатся одновременно.

Благодаря некоторым экзотическим свойствам бесконечных множеств (например, подмножество некоего бесконечного множества может быть эквивалентно всему этому множеству) кажется, что Мирозданию просто необходимы только конечные множества, чтобы избавиться от всех этих неправдоподобных бесконечностей. Если это так, то бесконечные множества останутся лишь абстрактными моделями, созданными нашим сознанием, иногда удобными для изучения реальности. Угрозу этой идее представляет наличие физического пространства максимальной размерности, которое необходимо должно быть непрерывным (ибо разрыв в пространстве есть опять пространство), а значит иметь бесконечное число точек.

Отдельная микрочастица не движется, как макротело? Она исчезает в одном месте и рождается в другом месте? В этом смысле, уравнения Шредингера позволяют определить это другое место, где вероятность рождения этой же частицы наибольшая? Этой же? Или новой частицы лишь тождественной старой? А что с уникальностью? Но в уникальность должны входить ведь ещё и пространственно-временные координаты?

Может быть даже для макрообъектов, движение – это исчезновение объекта в одном месте пространства и рождение тождественного ему (но не того же самого, ибо отличается от прежнего, как минимум, пространственно-временными координатами) объекта в другом месте?

В Израиле есть проститутки. Народ как народ. Как все. После тысячелетий галута можно понять тоску по «своим» проституткам. Хотя, надо признаться, их и в галуте было немало. Но не тот был кайф. Тут в своём государстве. Уже не какой-то там избранный народ, народ Книги, а один из многих. И какой-нибудь идиот, еврейский рокер, оглушает в два часа ночи полгорода ревом из своего «пердосракера» и воображает себя таким же, как и все рокеры мира. И любой ценой: победить, преуспеть, сделать карьеру, разбогатеть, покупать, развлекаться, наслаждаться. И оргазм – любой ценой. «…И горе возвели в позор, мещан и оптимистов корча». Как в символе-«Штатах». Этот код несётся из всех средств информации, иногда сразу после сообщений о трагедиях. Чтобы не случилось самого кошмарного: снижения прибылей… И воры здесь, как все воры на свете. И лгут, и изменяют, и предают, и насмехаются, и издеваются, и убивают друг друга, как все нормальные люди… Но видимо, невдомёк им, что нельзя уже быть, как все. Даже имея, неожиданно, своё государство, прошлую историю уже не изменишь. Вспомните, что произошло. Как мы бывали всегда жестоко наказаны. Стечение обстоятельств?.. Ой ли?

Откройте «детектив» под названием Интернет. Из «тысячи» текстов о евреях и Израиле, созданных не евреями, «девятьсот девяносто» написаны с ненавистью или презрением к ним. А «пять», из оставшихся «десяти», сделаны людьми, идеализирующими евреев, не знающими, что на самом деле творится.

Опомнитесь евреи Израиля! Невозможно уже нам быть, «как все». Нам можно быть только такими, как написано в десяти строчках той самой Книги, народом которой мы когда-то себя так неосторожно объявили. Иначе может оказаться, что волна презрения растворит и галутных, и «своих», «государственных», проституток… вместе с народом, который теперь так же неосторожно радуется последним…

Два световых луча, если двигаются навстречу друг другу, то сближаются с двойной скоростью света (с точки зрения наблюдателя «прикреплённого» к какойлибо инерциальной системе координат), двигаясь при этом по отношению к любым инерциальным системам координат с одинарной скоростью света? А если один из лучей заменить инерциальной системой координат, движущейся по отношению к тому же наблюдателю со скоростью V, то этому наблюдателю сближение будет видеться со световой скоростью плюс V?

Промежуток времени между одноместными событиями в какой-либо инерциальной системе координат измеряется по одним и тем же часам, прикреплённым к этой системе в месте событий. Но события одноместные в одной инерциальной системе координат будут не одноместными в другой инерциальной системе координат, движущейся относительно первой. Тогда промежуток времени между этими событиями во второй инерциальной системе координат вынужденно должен измеряться по разным часам, прикреплённым к ней.

Странно всё-таки. Почему существуют законы природы? Или, может быть, это характерно только для нашей Вселенной? И при этом законы в ней таковы, что, как умные люди говорят, во Вселенной есть, кому их (законы) наблюдать-изучать. А в некоторых других вселенных, может быть, никаких законов нет, что понятней. Раз E = mc2, раз – нет. Пять раз вниз упало, два раза вверх упало. Один раз длина окружности равна πD, другой раз – нет. И т. п. Произойти может всё, что угодно. Сказка. А как у нас обстоит дело с этим (с законами) во всём Мироздании в целом? «Надо будет проверить». Но опять же: эту проверку есть смысл начинать делать лишь в том случае, если считать априори, что законы Логики лежат в основе всего Мироздания.

Два подхода: гранитная скала долго существует, потому что прочная, а живые организмы долго (относительно, например, огромной земляной горы) существуют, как вид вещества, благодаря особой своей непрочности, называемой изменчивостью-адаптацией, которая заключается в том, что некоторые случайные и не случайные изменения организма, позволившие ему выжить в его индивидуальной жизни, могут передаться при размножении следующему поколению. Собственно, эта способность и есть один из признаков живого. Отдельные полезные изменения в живых организмах, передаваемые из поколения в поколение, привели к тому, что они (живые организмы) научились изменять среду вокруг себя так, чтобы выжить индивидуально и выжить, как вид вещества. У таких организмов, однако, резко уменьшилось их собственное изменение.

* * *

Раскулачусь радостной улыбкой. Помолчу, уткнувши в сердце нос. Так и жил: видать, душою зыбкий, Потому пошла она вразнос. По-другому, по-другому надо: Бодрый вид, непроницаем взгляд… И тогда б ломались все преграды, И с другими не был бы разлад. Я пытался, я бодрился, вперив Глаз суровый в жизненный бардак, — Километры горестей измерив, Понял я, что что-то здесь не так. Видно, не записан я в гиганты, — Прорисован по-иному путь, Не даны высокие таланты, — Не дано возможности свернуть.

* * *

«Береги, человек, свои ноги и честь, — Заявила гадалка ему, — Ты погибнешь, когда твои шпага и песнь За ненужностью сгинут во тьму». _______________ И теперь, видать, настают времена бесполезного жития. Всё уходит прочь, надвигается ночь, предугаданного небытия.

* * *

О сверхбездарные. К великой радости, Бог не лишил вас неординарности: Ведь вы талантливы… в своей бездарности.

Приближение лета в Израиле

Ветер сюрреалистит пейзаж Кисточками кипарисов. Лето крепчает, хамсин входит в раж, Ордами пыльными свиснув. Сушит бельё и мозги до костей Дух воспалённой пустыни И завывает: «Будеттепле-е-е-й, Будет тепле-е-е-й вам отныне».

18.03.11

* * *

Мне осталось немножко — доцарапать… Итак… Не прощай меня, Боже, что я круглый дурак. Что, не понявсигналов, Согрешал я «навзбрык», Упираясь, бывало, Как козёл, а не бык. Завершается файл бытия моего… Считан – ясно почти ничего. То ли было для дела? То ли просто кураж? И где сгинул весь белый, Пожилой персонаж?

Маленькие хитрости

Коль вы «недомерок» и сверху[9], и снизу[10], Природа не даст сексуальную визу. И если совсем не гигант половой[11], Не жертвуйте жизнью своей холостой. Иначе – найдут вам когда-то замену: Погубят вам честь за простую измену. Не нарушайте закон дарвинизма… Ну, вспомните опыты социализма… Не верьте легендам, ведь их единицы, Тех жён удивительных… Верности жрицы. Ну нет, коль случайно в любви подфартило, И всё перенесть есть какие-то силы, Тогда я не смею советы давать, Тогда – уж и думать лишь вам, и решать. Но если ж «оно» к вам, однако, пристало, Сгодится для вас тут уловка простая: Скопите деньжат и, как это не жутко, Но закажите себе проститутку. Совет не для дам – для мужчин, полагаю, Что вам подойдёт. Сим строфу завершаю.

24.04.11

* * *

Позор качнулся, как густое варево… Вся жизнь расплёскана рассказом надвое: Была светла наивностью – и искрилась, — Вдруг духотой презрения приблизилась. Метнулся прочь, во двор, — и не узнал того. Забор плюётся: «Ты предал Его!». Ступени кривятся: «Куда идёшь Йюдина?». Погромный пух вьюжит – не тополиный. О горе знания, о счастье детскости! Нырнуть опять быв пруд — той неизвестности, Да заросла тропа словами дикими, Добро и Зло взросли – равновеликими. Ах мама, милая, напела ль ты мне быль? Мир почернел во Зле — ведь добро-белым был. Не я продал Его, – но мне испытывать Частицу муки той. На что рассчитывать?

26.04.11

* * *

Бесконечные «Я», Словно капли дождя По стеклу уходящие вниз: Извиваясь в путях, Усыхая во прах, Не поймут для чего родились. Как дрожащие радугой капли дождя, Извиваясь ручьём, изливаясь в моря Иль (навек?) в пасть землиуходя, Переменны и сложны текущие «Я». Отражают Вселенную, мыслью дробя, Уникальные (тленные?) «Я».

26.04.11

* * *

Не выпячивай грудь, кипариска: Вот подует чуть-чуть поупрямей (Под «ветрулькой» ты пыжишься, киска) — Поломает тебя под ветрами. Поломает, под пальмочку бросит, Что стоит здесь босая-младая (И в тебя из-под чёлочки косит), Покалечит, песком засыпая. Я ведь был, как и ты, непослушный: Не послушал, что люди шептали. И теперь что-то сделался скучный: Стонут жилы, и мысли устали. Ну да ладно, зато есть, что вспомнить: С «ветряными», но всё же сражался, Перед «пальмами» покрасовался… Хоть и «спину» теперь ох как ломит.

26.04.11

* * *

Я вдыхаю запах стройный – запах ели, И в душе четыре ангела запели: Ангел хвойный, ангел больный, ангел грустный И четвёртый – ангел сказки, самый вкусный. Было время – было детство – были свежи Мысли, песни, горечь, боли и надежды. Жизнь плеснула неудачно кривдой сиплой, — Обварилось моё сердцеи погибло. И теперь стоюу ели ивздыхаю… Вспоминаю, усмехаюсь и… вдыхаю.

28.04.11

* * *

О Боже, как я перенёс Рожденье, корь и расставанье с детством, Печаль ученья, гибель грёз, Любовей глупое кокетство? Как выдержал я пьянок гам И горесть-счастие отцовства, Переселенья балаган И все мучения изгойства, И новой свадьбы кружева, И радость быть счастливым дедом, Разлом души, вражды слова, Быть одиночества полпредом?.. Но вот затихла круговерть, И в голове седой пустыня… Ещё немного претерпеть… И тело, вздрогнувши, застынет.

10.05.11

* * *

Серо-грустный кроха-мамонт, Ну зачем ты лез в ледник? Что ж не слушал папу с мамой, Любопытный баловник? Ты, привыкнув к жизни южной, Был весёлый и чудной, Но нагрянул холод вьюжный, Схоронил всё под собой. И теперь вот плачешь грудой Ты в гробнице ледовой… Раскопают тебя люди И промолвят: «Вот смешной».

10.05.11

Зима в южном городе

Взгляд в окно – и уже не дышал… Ну куда, ну куда вы собрались? И на сказочно-сказочный бал Так принцессы не наряжались. Не слепите меня белизной Всей рассыпчатости шестиугольной. Не стелите ковры предо мной, Не выстраивайтесь белоствольно. Ох, боюсь навредить, растоптать, Удивлением заворожённый, Не ходить хочу, – а летать Между веточками, заснежённый. Час назад ещё всё чернело, Подагрически небу молясь, И снежинками вьюга вертела, И пространства не видел глаз. Вдруг затихло… Как будто вспомнив, Что сегодня не карнавал, А невиданный, чудо Господне, Белизны торжествующий бал. Легконравность снежинок-малышек Мне напомнила кроху одну, Что кружится без передышек И спадает снежинкой ко сну. О, прошу вас, не исчезайте, Не срывайте с ветвей чистоту, Не растайте и не бросайте В безысходную черноту.

10.05.11

Детская площадка в парке

Оброс деревьев камертон (С весны, видать, не брился), И облаков клочкастый сон На небе воцарился. Коту треногому в укор Ворон каркарет стая: «В грязи вращается! Позор-р-р! Нам размышлять ме-р-р-шает!». Качельки грустные скрипят, Под ветерком вздыхая, Сидушки красные блестят, О попочках мечтая, И разноцветный лабиринт Запутался в пространстве… Благословенен детства крик Со счастьем хулиганства. Невозвратимое. Оно — Опутывает лаской. Давным-давно, давным-давно И я плескался в сказке. Здесь притаившись, оробев, На краешке скамейки, Я слушаю его напев Сквозь жизнь свою, копейку.

20.05.11

Послесловие к первой и второй частям

Текут мгновения, мелькают дни…

Я кое-что стал понимать… Хорошо, когда есть внучата: можно молодеть, играясь с ними, можно сидеть под нежарким солнцем в парке и всей четвёркой наблюдать за суетящимся муравьём. Просто наблюдать. Не мешая ему. И витать рядом с этой малышнёй, подобно душе-хранительнице.

В конечном счёте, не так уж важно, что, перестав страдать, я разучился сочинять стихи: это совсем небольшая плата за титулсабы-дедушки.

Часть третья Обречённый жить

Предисловие к третьей части

С тех пор, как вышли в свет первая и вторая части книги «НИЧ НИДНИБАЙ» не прошло совсем времени, но это творение уже почти было приобрело широкую известность во всём мире и чуть не разошлось миллиардными тиражами. Оно чуть не было награждено Нобелевской и Пулитцеровской премиями и почти переведено практически на языки всех народов планеты Земля, включая древнеегипетский язык и язык этрусков. Не состоялся его почти перевод только на язык одного африканского племени, мудрецы которого вполне резонно возражали, что если бы всё происходило так, как описано в книге, то что стало бы с одиннадцатью носорогами, поддерживающими Землю. На это справедливое замечание, я смог только ответить, что никакая модель не может полностью описать Мироздание. С этой точкой зрения полностью согласились и мои внучата.

Я это всё к чему?.. Ах, да! В результате такого ужасающего чуть ли не успеха, я стал почти получать немыслимое количество писем с мольбой разъяснить, на что, в конечном итоге, намекает книга. Поэтому-то я и решил чуть ли не побыстрей начертать продолжение… Что уж тут поделаешь, если всё человечество чуть ли не мокрое от слёз чуть ли не валяется у меня в ногах…

1

Крупнейшими событиями текущей недели стали поливание прохожих водой с крыши дома триумвиратом ЭТИ под моим мудрым руководством, поедание четырёх пицц и жевание детских жвачек этим же коллективом.

2

Спать было невозможно. Внезапно налетевший пыльный горячий ветер завывал во всех щелях и дребезжал ставнями окон. Луций лежал совершенно голый, пил вино и обливался потом. Врейка, с которой он в обед начал пить вино, уже давно спала на другом ложе животом вниз, измученная любовными играми. Часть её длинных чёрных волос свешивалась с ложа. В темноте они казались змеями.

По ленивому мозгу Луция ползли, переваливаясь с боку на бок, разные мысли.

– Ну и хитрецы же они… Как префект ни хитёр, а эти перехитрили: согласились на своих условиях… Наместник в Сирии доволен… Он, видите ли, их уважает… Ну и хитрецы эти паршивые вреи… Выслать его и ближайших к нему и только… Не хотят делать из него мученика-пророка, из-за которого, того и гляди, мятеж может вспыхнуть… Просто убирают подальше, чтобы не мешал… Теперь префект Удеи ломает себе голову, куда выселить такую кучу людей. Даже ближайших к нему не менее тысячи… Префект преторианцев будет злиться… Ну и хитрецы… А говорит он хорошо, этот hАшуа… Даже меня проняло… Люби ближнего… Не кради… Не убей… Не прелюбодействуй… Ха! Он уже не помнит, со сколькими местными переспал… Эти врейки так же сластолюбивы, как и римлянки… И замужние и незамужние…

Тело, владеющее Луцием, рыгнуло, надело сандалии и, как было, голое, вышло в перистильный дворик, окаймлённый изящной колоннадой. Дворик был лыс. Лишь два кипариса росли в нём, повторяя под ветром форму пыльного месяца, висевшего в восточной части небес и беседовавшего с таким же пропыленным Юпитером.

Ветер резанул тело песком, однако немного охладил его. Мысли Луция перескочили на богов.

Юпитер был ему понятней. Он был, как император, только намного могущественней и со всеми человеческими недостатками. А этот новый бог, о котором говорил hАшуа… Уж слишком святой…

Опять скачок мыслей, и онусмехнулся.

– Агриппина, жёнка длинноногая, уже, наверное, пол-Рима перепробовала… Слова-то хорошие, да попробуй выполни…

Приглядевшись к темноте, Луций увидел ползшего по измученной жаждой земле огромного летучего таракана.

– Повылазили от сухоты…

Прибив таракана сандалией, тело ещё раз рыгнуло и зашло в дом.

Рано утром, превозмогая приступы тошноты от вчерашней попойки, невыспавшийся Луций зашёл к узнику.

hАшуа ещё (или уже?) не спал и стоял, немного пригнувшись, у стены темницы. Он стоял лицом к стене, одной рукой держась за цепи. Росту узник был необыкновенного: на две головы выше здоровенного Луция. Обернувшись к вошедшему, hАшуа сказал:

– Шалом элейха, – что означало «мир тебе».

Огромные зелёно-серые глаза его были красивы и спокойны, а смотрящему в них было понятно, что душа hАшуа добра и чиста.

Именно это бесило сейчас Луция. Сдерживая злобу, он распорядился снять цепи с узника и, когда цепи были сняты, грубо сказал:

– Убирайся. Чтоб духа твоего не было в Ушалаиме.

Поймаю ещё раз – распятия не миновать.

hАшуа поклонился и молча вышел на свободу…

3

Сегодня было много важных событий.

Во-первых, мы страшно переволновались из-за этой серой вороны, а Эльчуха и Тальчуха так расстроились, что даже расплакались. Итайка, однако, будучи настоящим мужчиной, тут же забыл о вороне, потому что на небе неожиданно появился светящийся и медленно летящий объект…

Да, так о вороне. Она ходила и скакала на пешеходном переходе, не решаясь схватить клювом финик. Мы были в ужасе по той причине, что горел красный свет, и в любой момент по переходу мог промчаться автомобиль. Но пока триумвират ЭТИ советовался со мной о том, что предпринять, загорелся зелёный, и затрещала трещотка. Ворона, испугавшись трещотки, отскочила в сторону, и в это мгновение, подлетевший неведомо откуда, сизо-коричневый голубь схватил финик и взмыл в небо. Подлость голубя (пусть даже и красиво-сизо-коричневого цвета) вызвала большое возмущение в наших рядах и вышеуказанные расстройство и слёзы. Согласитесь, это ведь страшно несправедливо: ворона жизнью рисковала, а этот голубь…

Но (во-вторых) перейдём к светящемуся странному предмету в ослепительно голубом небе. Итайка, вообще-то, смотрел на небо в попытке проследить, куда улетел подлый голубь с фиником, но взор его попал на этот объект и, от необыкновенности момента, он упал на попу. Тогда я и мои коллеги-девчушки осознали, что всё неспроста, и тут же увидели причину Итайкиного падения. Эльчуня высказала предположение, что объект принадлежит пришельцам с планеты Пицца, потому что все остальные знают, что электричество нужно экономить, и не включают свет днём, при ярком солнце. Против столь логичной мысли я не смог найти никакого контраргумента и вынужден был согласиться. Тальчуня и Итайка воздержались до момента, когда научатся говорить.

4

А хозяин сделался маленький, как карлик. Да ещё весь в фирменной робе. Тут Леольh ясно осознал себя не поэтом, а техником. И тогда он спросил карлика:

– Так менять аккумуляторы или нет?

Хозяин усмехнулся, ничего не ответил, сел на мотоцикл и уехал. Его служанка повела Леольhя в дом. Когда зашли, она легла на диван. Волосы у неё были волнистые, кожа золотистая, талия тонкая, как у осы. Служанка обняла Леольhя за шею, и он поцеловал её мягкие клубничного цвета губы. Погружаясь в блаженство, Леольh вдруг понял, что, это губы царицы Авской или Атшепсут… В дверь позвонили. Очень назойливо. «Клиенты, – подумал Леольh, – чёрт с ними». Но звонки не унимались. Он нащупал провода от звонка и рванул их. Звонки прекратились…

Леольh открыл глаза, слез с кровати и поднял с пола будильник. Было зябко.

– Апатит твою, – выругался он.

Никакой сказки. Только тундра – и Леольh Фраh, молодой выпускник химического факультета Градского университета, в чине лейтенанта инженерно-радиологической службы.

– Странные мне, однако, снятся сны.

Мысли его, кряхтя, вползали в реальность, и, среди прочего, он вспомнил, как вчера новый командир полка отдавал честь майору Вассеру. Оказывается, во время войны полковник был в чине капитана и служил у «тогдашнего» и «сегодняшнего» майора в подчинении. Наград у Вассера был полный чемодан (Леольh сам видел), но продвижения по службе не было и вовсе.

– Да-а, – уже бреясь, подумал Леольh, – неудобно получилось. Конечно, если бы Вассер не был вреем да к тому же ещё удеем…

Леольh по происхождению и сам был вреем, но партийным. Это было чуть получше, с точки зрения властей, но всё же гораздо хуже, чем быть просто вянином…

Говорили, что командир полка поклялся написать о Вассере в столичную газету.

5

С учениками hАшуа, получилось, однако, не так просто, как с их учителем. Они не желали покидать Ушалаим. Начались стычки между ними и правоверными вреями – удеями, поддерживавшими Великий Инедрион. Префект уже подумывал ввести в дело легионеров, но неожиданно волнения прекратились, и значительная часть последователей hАшуа исчезла из города…

Лея в одних сандалиях сидела на коленях не менее голого Луция и водила пальцем ему по носу. Это было щекотно, и он пытался увернуться.

– Почему ты не разрешил Рахельh прийти? Она лучшая моя подруга. Кроме того, её братец помог вам поймать этого hАшуа.

– Помог, помог, – Луций передразнил её гортанное «р» местного языка, – она из того же сброда, а её брат Удаh, презренный пёс-предатель, свои деньги получил. Кстати, почему они не ушли из города?

– Не такие уж они глупцы, чтобы бросить всё и уйти куда глаза глядят.

– То-то их папанька, старый врейский хитрец, шушукается с представителями Великого Инедриона.

– Рахельhка так хотела прийти на вашу оргию. Она ещё ни разу не спала с римским солдатиком.

В спальне был жуткий беспорядок. Рабыняслужанка, которая всегда убирала здесь, была отпущена Луцием на свободу, после того как его тело её обесчестило, и она забеременела. На полу валялись огрызки еды, губки, стояли терракотовые чаши и блюда, вокруг которых поблескивали от пламени фитиля их же осколки. Под медной жаровней валялось горлышко от бутылки.

Луций повалил Лею на кровать и начал от неё добиваться. Это оказалось не трудно, и последняя одежда Леи, сандалии Луция, упала с её ног.

6

Леольh Фраh шёл по направлению к клубу, где ему предстояло читать очередную политпроповедь, и белый снег искрился и хрустел под его сапогами. Было всего минус четыре, и даже здесь, за полярным кругом, чувствовалось приближение весны. Кругом, сколько видел глаз, властвовала белая тундра, и лишь на горизонте золотилась под солнцем верхушка горы Вендры.

– Лепота! – подумал Леольh. – Нет, всё-таки какая-то сказка во всём этом есть.

И словно в опровержение этой мысли, завыла полковая собака. Эйфорию сняло, как сапогом, и Леольh вспомнил, зачем он идёт в клуб.

Публичные выступления всегда были неприятны ему. А здесь тем более. Опять он будет вещать о построении научного эметизма в отдельно взятой стране, о необходимости соблюдать законы, установленные святым hАшуа, о Великой Апрельской Справедливой революции, а эта Сараh будет смотреть на него, как на самца, тратящего попусту свою энергию…

Леольh с детства не терпел медсестёр. Они иногда приходили в квартиру, где он болезненным, но счастливым ребёнком жил с родителями и сестрой, лживо-отимистически улыбались, банально шутили и, улучшив момент, втыкали в несчастную попу Леольhя иглу шприца…

А здесь эта Сараh… Толстая глазастая медсестра из медсанбата с большой щелью между верхними передними зубами, бросавшая на мужчин полка обещающе-блудливые взгляды. Даже верблюду без медицинского образования было понятно, что у неё какие-то проблемы… Однако Леольh, удивляясь сам себе, испытывал к ней, вне всякого сомнения, весьма странные чувства. Ему было брезгливо жалко её, но, одновременно, несмотря на это, она возбуждала его. К образовавшемуся салату чувств добавлялась ещё, в качестве приправы, детская боязнь-нетерпение медсестёр… Может быть, так происходило потому, что здесь, в тундре, почти не было женщин?.. Может быть… Очень может быть…

7

Река Дан была в этом месте не очень широкая, неглубокая и прозрачная. По берегам её курчавились ивы и краснели своими цветками олеандры. Коричневые коровы брели по колено в воде и пили воду. Утки были все чёрные и плыли, держась недалеко от коров, сторонясь людей, которые вместе с животными тоже брели вдоль реки со счастливыми лицами.

Счастливы же эти люди были потому, что их Учитель, hАшуа, совсем недавно совершил чудо. Самое настоящее…

Они ещё только подходили к Дану, когда неожиданно невесть откуда появилась многочисленная орда варваров. С диким улюлюканьем и криком они стремительно окружили hАшуа иего последователей…

И вдруг… Учитель запел. Да! Да! Запел! Голосом необыкновенной силы и красоты. Он пел о едином Боге, выведшим вреев из гипетского рабства, о рае, в котором человек человеку будет друг, товарищ и брат, соблюдая Божьи Заветы – Десятисловие. О бессмертии души, аде и смертных грехах, о мессии…

Варвары сначала остолбенели, а потом… Потом они уснули. Повалились на землю и уснули. Тогда hАшуа во весь голос сказал им:

– И подниметесь вы, и уйдёте в стан ваш.

И послушно встали с земли варвары, и ушли. Ушли безмолвно и больше не вернулись. Словно и не было их.

Потрясённые ученики попадали на колени перед hАшуа. Но он только произнёс:

– Встаньте с коленей и продолжайте путь ваш.

И теперь вот лучились счастливым светом их лица на фоне глупых коричневых коров и чёрных уток: ведь, в отличие от животных, они ещё твёрже уверовали, что идут верным путём в райское будущее…

8

Так вот… Что бы вы подумали, если бы увидели эту семейку, загорающую на солнце под огромной пышной сосной, огороженной великолепными большими белыми камнями? Загорающую без тени смущения именно на этих великолепных камнях… Да ещё и выгнув спины от удовольствия … То-то же… А Эльчуша знала, что подумать. И подумала она вот что:

– Это папа, мама и дочка.

Причём так громко подумала, что даже я услышал, хотя был занят своими, по обыкновению великими, мыслями. Несмотря на мои по-дилетантски невыносимо глубокие и такие же широкие познания, всё же в вопросе определения пола у рептилий я был, к стыду своему, откровенно слаб. Поэтому я сделал вид, что великие мысли стали совершенно бездонными, и только пробурчал:

– Бог их знает, этих ящериц. Вполне вероятно.

На что Эльчунька только хмыкнула, удивляясь моей некомпетентности. И поделом мне. Не знать таких простых вещей!

9

– Как вы, наверное, знаете, после признания Римской империей верианства государственной религией, верианство распространилось по всему миру. Эта философия хорошо подходила классовому обществу, независимо от того было ли оно рабовладельческое, феодальное или капиталистическое. Однако принципы, заложенные святым hАшуа, наиболее полно могут реализоваться только в бесклассовом обществе. Вспомните: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя. Не думай о дне завтрашнем. Не пожелай жену и добра»… – раздался смешок, Леольh запнулся, но взял себя в руки. – Разве в классовом обществе такое может быть в действительности? В обществе, где всё делается в угоду эксплуататорскому классу? В том числе и мораль. Только в нашей стране, после победы Великой Апрельской Справедливой революции, был взят курс на построение бесклассового справедливого общества на основе принципов святого hАшуа…

После политпроповеди Леольh узнал, что у командира полка, полковника Дарусанова, неприятности изза письма, которое он написал в газету, и его переводят на службу в Сибирь. Вассеру же «посоветовали» уйти в отставку…

…Следующую свою политпроповедь Леольh читал уже при другом командире полка, однако, когда при его словах, что все граждане Справедливого Союза, независимо от национальности и вероисповедания, во время Первой мировой войны героически отстояли своё право на жизнь и равенство в ней, раздался смешок, – он уже не только не запнулся, но и сам скривился в иронической ухмылке…

…На попойке-проводах майора Вассера Леольh весьма основательно надрался водки, затащил Саруh в тёмную комнату и сделал то, что делал с ней почти весь полк. Когда он вышел из комнаты, друг Вассера, охмелевший вдрабадан капитан Нежидов, одобрительно пробормотал ему вослед:

– Наконец-то я вижу рожу не мальчика, но мужика, и уснул на полу коридора в лужицах от осыпавшегося с сапог и растаявшего снега.

10

– Спокойствие и порядок в стране возмущены. Многие ему верят. Его речи и дела умны, привлекательны и лишь продолжают нашу Тору. Мы не должны упускать эту возможность повлиять на судьбу удейства и вреев, – этими словами закончил Гидон свою речь.

Все семьдесят и один молчали. Они сидели полукругом в лишката-газит, базилике внутреннего двора Храма, в той её части, которая выступала за его пределы. Аддукеи, арисеи, книжники, старейшины – все молчали. Было около четырёх часов утра, почти целый часуже прошёл после утреннего жертвоприношения.

Вдруг первосвященник, зять Гидона, злобно сказал:

– Уж не стал ли ты сам его учеником, Гидон?

Вместо Гидона ему ответил знатный арисей Шимон:

– Мы не должны допускать раскол в народе. Его поддержал книжник Барух:

– И хуже того – мятежа. Римляне только этого и ждут.

И вдруг все вреи заговорили. Все один и семьдесят. По ушам Гидона ударил непереносимый рокот голосов. Он поднял руку. Вначале это не произвело никакого действия, но постепенно шум увял. Гидон, бывший первосвященник, поддерживавший хорошие отношения с римскими властями, пользовался большим влиянием среди вреев за умение находить решения в самых сложных моментах отношений вреев с римлянами.

– Необходимо отыскать верный ход. Или передо мной сидятне мудрецы Удеи?

И врейские головы начали опять говорить и думать, думать и говорить, не зная, что все эти судьбоносные разговоры членов Великого Инедриона слушало и мотало себе на ус знакомое нам тело, продрогшее от сырости и холода в одном из подземных ходов Храма, сделанных при его перестройке прежним властителем Удеи.

11

Я всегда испытываю благоговение перед деревьямигигантами. Соснами, эвкалиптами, дубами… Но такого эвкалипта, подсвеченного снизу заходящим солнцем, отчего его листья приняли изумрудно-багровую окраску, не видел ещё никогда. Но самое поразительное было то, что венчала это зрелище вдохновенная песенка какой-то птички. Она издавала протяжную волнисто-высокую трельку: «Тррррррр…» – и… замолкала. Потом опять трелька и… пауза. Снова трелька… Пауза… Ещё трелька… Малыши посмотрели на меня, ия понял, что они ждут ответа. Но какой я мог дать ответ, если, во-первых, сам остекленел от наслаждения, а вовторых, никогда раньше такого чуда слыхом не слыхивал, видом не видывал. А птичка всё журчала и переливалась, как волшебная свистулька. Мы попытались увидеть, её, эту трельчунью. Эльчуня даже предложила залезть на эвкалипт. Предложила она мне. Я смутился и сказал, лишь для того чтобы оттянуть время, первое, что пришло на мне ум:

– Может быть, лучшеты попробуешь?

– Но саба, я ведь ещё не умею лазать по дереву, и потом я… я… очень боюсь его, потому что оно, как одноглазый великан из сказки, – ответила моя мудрая кроха, а две другие, не менее мудрые головки, утвердительно закивали.

Приглядевшись получше, я увидел высоко, на стволе эвкалипта, маленькое дупло, а потом, совсем приглядевшись, я понял, что это вовсе и не дупло, а настоящий глаз дерева, который смотрел на нас очень сердито, возможно, потому, что мы не нашли птичку.

Нам стало стыдно и беспокойно, и мы, делая вид, что торопимся домой, поспешили уйти подальше от этого прекрасного сурового великана и его певуньи. Я долго боялся показаться этому эвкалипту на глаз, да и на шесть несравненных внучачьих тоже побаивался (хотя они тактично об этом происшествии «забыли»), пока не «переексплорил» всю Паутину и не нашёл её, эту певунью-трельчуху, и даже послушал в компьютере её голос (а может быть, его?..). Зовут её (его) нежно и длинно: красноклювый белогрудый зимородок или красноклювая альциона, или (на латинском) Halcyon smymensis, или (на иврите) —שלדג לבן חזהшальдаг лаван хазе, или (по-английски) White-throated Kingfisher (White-breasted Kingfisher). Я увидел его (её) сначала на картинках и видео: у него крупный красный клюв, выступающий из коричневой головы, белая грудка, коричневый живот и ярко-бирюзовые перья крыльев и хвоста. А потом… я увидел её (его) наяву: она сидела на вершине белого треугольного фронтона жилого дома, поднимала красный клюв к солнечным небесам и звучала пронзительно-торжествующе: «Тррррррр… тррррррр… тррррррр…». Я невыносимо жалел, что со мной не было моих малышей… Но, может быть, мы ещё успеем когда-нибудь увидеть это чудо вместе?..

12

Начальник преторианской гвардии Рима пребывал в раздражённой задумчивости. В раздражение его приводили два обстоятельства: вонь от письмоносцакурьера и чесавшаяся от укуса ночного комара нога. В задумчивость же его вогнало собственно само письмо, доставленное вонявшим письмоносцем. Вот что сообщалось в этом письме.

«L. L. S. P. D.

Господин мой, скажу, что народ этот хитрейшими проделками вынудил префекта отпустить нововерцев и их главаря. Часть ушла из Ушалаима, но многие и остались. Инедрион затевает что-то и ведёт переговоры с вожаками оставшихся. Ибо собственными ушами я слушал их речи, замерзая в храмовых подземельях, и ещё бесчисленными свидетельствами мог бы удостоверить, что вреи эти затевают заговор не во благо империи.

Salve».

Спурий, письмоносец, уже давно переминался с ноги на ногу, поскольку ноги начали у него затекать, а префект преторианцев всё думал, прохаживаясь от одной стены библиотеки до другой и старательно обходя статую Минервы.

– Если то, что пишет тайный осведомитель, правда, необходимо пресечь эти переговоры, так как они чреваты усилением Удеи… Хотя, судя по доносам префекта Удеи, этот мой тезка, начальник ушалаимской когорты, бабник и прощелыга. Верить таким осведомителям рискованно… Надо действовать с осторожностью: старый придурок-принцепс благоволит вреям…

Но напрасно вы думаете, что Спурий только переминался и вонял: он тоже думал.

– Иш, нос воротит, всадник. Протопал бы весь Рим из конца в конец по этой жаре – ещё хуже вонял бы. Некогда было даже тогу сменить – не то что в терм сходить… Хоть бы сесть дал… Домину отгрохал. Одна библиотека, чего стоит: всё из кедра, наверное, да самшитом интарсия, – взгляд Спурия пробежал по роскошному мрамору пола к дальней стене библиотеки. – А там что?.. Пинакотека, видно… Свитков-то сколько!.. Наверное, с тысячу будет… Раздулся… Не зря слухи давно по Риму бродят, что соблазнил жену сына принцепсова и извёл самого сына… Хоть бы заплатил… Пославший тоже обещал… Тогда и мучения будут не зря…

Наконец, статный красавец-префект, положив одну руку на брошь, которой крепилась его роскошная белая тога, подошёл к серому мраморному столику с бронзовыми ножками в форме звериных лап, сел, написал короткое письмо, скрепил его печатью и вручил его письмоносцу. Затем он извлёк из ящика библиотеки увесистый мешочек с сестерциями и, бросив его Спурию, спросил:

– Знаешь ли ты, где в Риме есть хороший терм?

Письмоносец, сделав вид, что не понял намёка, поблагодарил префекта и подробнейшим образом успел объяснить тому расположение только лишь трёх римских термов, как «вдруг» на четвёртом – начальник гвардии прервал Спурия и велел рабу поводить оного.

Через сад, мимо буковых аллей, мозаичных фонтанов, гротов, зелёных лужаек мраморных и терракотовых статуй раб и сопровождаемый подошли к скрытой в садовой стене калитке. Выскочив за калитку, письмоносец, жизнерадостно позвякивая сестерциями, помчался в обратный путь.

13

Мы непостижимо торопились. Времени было в обрез, ибо солнце уже начинало багроветь от вечерней усталости, а нам необходимо было сделать гору дел: поиграться на детской площадке в парке, успеть отбеситься в «джимбори» торгового центра, съесть мороженное, съесть пиццу и всё это запить апельсиновым соком.

Но вы же знаете, как бывает, когда очень торопишься?.. Что-нибудь обязательно помешает… Вот и тогда… Эта огромная коричнево-бежевая угрожающе-симпатичная овчарка разлеглась у выходных ворот цветника дома, где жил-поживал себе небезызвестный вам триумвират ЭТИ, и выйти можно было только через её тело…

Я вообще, честно говоря, имею печальный опыт даже с маленькими собачьими объектами, а вышеобрисованная овчарка была, извините, с меня ростом, если не хуже. Поэтому-то я и остановился, горестно раздумывая, чем всё это обернётся.

И вот здесь… Нет, я просто обязан поведать миру о совершенно космически-героическом поступке Тальчуни… Она, эта титанически-спокойная кроха, подошла к чудовищной собаке, погладила её бежевую спину и, высунув язык, рокочуще-щёлкающе произнесла нечто загадочное:

– Быра-быра-быра.

И немного помолчав, – ещё более таинственное:

– Дыга-дыга-дыга.

Я, видите ли, собачью словесность (тем более овчарочий диалект) знаю слабо, вплоть до того, что совсем не знаю, однако тем, что произошло дальше, был, вместе с Эльчушей и Итайкой, беспредельно восхищён: овчарка, понимающе подвигав ушами, встала и вежливо отошла в сторону.

В наших глазах Тальчушка выросла до такой степени, что целиком уместилась у меня на руках, и мы бегом отправились разгребать наш вулкан дел. Благодарение Господу, Талиньке, солнцу, овчарке и, конечно, Эльчуньке, Итайчонку и мне, нам удалось со всем благополучно справиться…

Кстати, апельсиновый сок был просто обворожителен!

14

– Почему не пришёл ко мне вчера, милый, я так желала тебя?

Агриппина сняла поддерживающий её пышную грудь кожаный пояс и, высоко подняв тунику, уселась на колени молодого легионера, широко раскинув свои длинные красивые ноги так, что часть тела легионера, буйно вздымавшаяся над его коленями, сразу вошла в неё. От удовольствия у неё закружилась голова, и она не расслышала, что ответил Секст, тем более что парень сам пребывал в таком состоянии, в котором было не до разговоров. Чем бы это всё закончилось, известно, но в это время в спальню ворвалось практически голое тело сестры Агриппины (лишь такой же кожаный пояс поднимал его и без того высоко вздымавшуюся грудь) и начало громко завывать:

– Ах ты старая волчица, мало тебе своих любовников и любовниц?! И моего соблазнила! Никак не насытишься?! Шла бы, развратница, в лупанарий! Уже весь Рим обесчестила! Ни одного мальчика не пропустила!.. Сколько мужей соблазнила!.. Сколько жён перепортила!.. Всёмало!..

При этом сестра попыталась стащить Агриппину с коленей Секста, что ей не удалось. Тогда, содрав с себя кожаный пояс, она начала хлестать им соперницу. От неожиданности момента, прикосновения рук голой сестры, ударов пояса (и, конечно же, наличия части мужчины внутри) с владеющим Агриппиной телом случился неповторимый, восхитительно-бурный оргазм. Кончилось же дело тем, чем обычно кончается у мужчин, и прекрасное возбуждённое женское тело, вместе с принадлежащей ему Агриппиной, соскользнуло с мокрых коленей легионера. Увидев то, что могло достаться ей, но не досталось, сестра совсем озверела и, схватив попавшуюся ей на глаза вазу из тёмносинего (с белым) стекла, швырнула её в Агриппину. Ваза, вращаясь, пролетела мимо цели, отскочила от пышного ложа хозяйки и застыла в положении неустойчивого равновесия на открытом окне спальни. Ничего не подозревавшая о сексуальном скандале, пролетавшая по своим делам, большая зелёная навозная муха уселась на край этой дорогой вазы… Просто так, передохнуть… Хрупкое равновесие нарушилось, и ваза вылетела в окно. Несмотря на то, что крики в спальне продолжались, ваза продолжала лететь, пока не попала в переносицу радостному Луцию, приближавшемуся к своему дому в предвкушении ласк жёнушки Агриппины и державшему в своих руках письмо начальника преторианской гвардии Рима к префекту Удеи, которое резво передал Луцию (не безвозмездно, конечно) ставший ещё более вонючим письмоносец-курьер Спурий.

Вам никогда не попадала ваза из тёмно-синего (с белым) стекла в переносицу?..

Ну и слава Богу!.. Мне пока тоже… Однако осмелюсь предположить, что сие есть архипренеприятная, знаете ли, штучка…

Дело в том, что, от удара вазы, носовая кость и хрящ пронзили мозг тела, которое владело Луцием, и оно отпустило душу его на свободу.

Но этим дело не кончилось, ибо агенты принцепса, весь день наблюдавшие за домом префекта преторианской гвардии, письмоносцем и, в конце концов, за Луцием, не обращая внимания, как и ваза, на сексуальные крики и другие предметы, всё ещё сочившиеся из окна дома Луция, вытащили из рук его тела письмо с печатью…

– Ты помнишь, как я тебя хлестала? – спрашивала, бывало, сестра Агриппину через много лет.

– О! Это незабываемо!

– А потом… когда увидела конец… запустила в тебя вазой?..

– Ещё бы!..

И разгорячённые тела сестёр начинали хохотать и возиться на ложе…

15

Итайка застыл. Он не мог оторвать восхищённого взгляда, его переполняло вдохновение… В чём же было дело? Поясняю подробнейшим образом.

На земле, пропитанной машинным маслом промышленной зоны, куда я с малышами по ошибке забрёл в поисках нового детского парка, валялись… прощу прощения, грациозно лежали следующие предметы: пластмассовая зажигалка с разбитым корпусом, отрезок железной трубы, куски зелёной пластмассы, новый блестящий болт с шайбой и гайкой, старый ржавый болт с шайбой, но без гайки, скомканное полотнище флага государства Израиль, камни различной окраски, куски штукатурки, металлическая пуговица, пустая банка из-под «колы» и пустая бутылка из-под пива, закрытая замечательно отражающей солнце золотистой крышечкой.

Вместе с Итайкой на все эти сокровища неотрывно смотрел рогаткообразный пожарный кран с выпученными по-лягушачьи отверстиями-глазами, отчего он казался выкрашенной в красный цвет огромной лягушкой, сидящей на жёлтой трубе.

Положение было критическим, ибо Итайка категорически планировал захватить с собой всё это, по необъяснимо счастливой случайности оказавшееся здесь, рядом с ним, богатство.

Я отозвал Эльчуху и Тальчуху для краткого оперативного совещания. Мы уселись на выступающий фундамент здания обувного заводика, рядом с которым разместились все эти драматические предметы и, немного помолчав, съели несколько пышек. Затем я осторожно подошёл к Итайчонку и корректно-тактично, чтобы он не ушибся, падая с высоты своего вдохновения, объяснил ему, что это имущество принадлежит заповеднику вышеуказанного заводика, охраняется государством, о чём свидетельствует лежащее на земле полотнище государственного флага, и совершенно неприемлемо поэтому (для всех посетителей этого заповедника, даже таких замечательных, как сам Итайка) что-либо братьотсюда.

Даже Юлий Цезарь был меньше разочарован в Бруте, чем Итайка в таких по-варварски жестоких законах данного заповедника. От неописуемого горя он разрыдался.

Утешая его, я думал:

– Боже, сделай так, чтобы это было самое большое Итайкино разочарование в жизни.

16

Ещё месяц, и закончится послеинститутское армейство. Сегодня, на последней политпроповеди, Леольh решил рискнуть-блеснуть.

– Возможно, вы читали о недавней находке наших археологов в Кермане?..

Капитан Нежидов утвердительно икнул.

– Там были найдены древние свитки первых эметистов, живших ещё при святом hАшуа. В них повествуется о множестве чудес, совершённых им. Этим чудесам, известным нам и из других источников, дали блестящее материалистическое толкование гениальные создатели научного эметизма Арксh и Еханов.

Тут-то и начинался риск-блеск Леольhя!

– Но в этих свитках рассказывается ещё об одном, доселе никому неизвестном, чуде, не находящем объяснения у наших учёных-философов: за два часа святой hАшуа с помощью какой-то огненной колесницы сумел перенести себя и своих соплеменников-учеников из Удеи (сейчас это Верисея) в окрестности современного Кермана, что на юге Краины, то есть преодолеть около двух тысяч километров. Это во времена-то Римской империи!..

Здесь, от волнения, Леольh сделал паузу.

Риск заключался в том, что власть даже сейчас, в бесклассовом обществе Справедливого Союза, так же как повелось испокон веков (начиная с царской, а затем при буржуазной власти), скрывает, что святой hАшуа был врей из Удеи. Блеском же, по понятиям Леольhя, было то, что он почти раскрыл эту тайну, сообщив практически никому не известные данные об открытии археологов.

Однако когда он оглядел класс, он узрел, что волновался, кроме него, лишь ещё один человек, ибо часть служивых дремала, часть игралась с мобильниками, Сараh по-прежнему бросала на мужчин жадно-блудливые взгляды, а остальные разговаривали между собой. Волновался же и смотрел на Леольhя неожиданно трезвым взглядом только капитан Нежидов.

Досадуя на такое равнодушие слушателей, Леольh значительно урезал оставшуюся часть своей последней политпроповеди, закончив её стандартными словами:

– Научный эметизм был блестяще реализован на практике нашим героическим вождём, братом Вовуськиным, во время Великой Апрельской Справедливой революции, и его развитие продолжается сейчас, благодаря мудрому руководству нашей партии во главе с её выдающимся лидером, братом Сатанилаевым.

Возвращаясь в свой корпус и глотая ледяной, пахнущий тундрой ветер, Леольh думал:

– Удивительно, как столь большой народ вян воспринял идеи именно небольшой общины вреев-эметистов (одним из потомков которых, как ни странно, являюсь, видимо, и я), а не окружавшего его огромного мира вериан.

17

Ночь овладела Козьим островом. Лишь башня-маяк с обрыва освещала пролив между этой гигантской скалой-островом и материком. А за маяком, не так уж далеко от бездны обрыва, притаился огромный дворец. Он спал. Спал его роскошный атриум с колоннами, мраморным потолком и расписными стенами, покрытыми полированной киноварью. Спала статуя прежнего императора. Спал величественный перистиль, опоясанный могучей колоннадой… Стоп!.. Кто-то всё же не спал… Ну да! Так оно и было!.. Вон там, за колоннами перистиля, в покоях принцепса, полоскался свет светильника из позолоченной коринфской бронзы, и сквозь него в тёмный перистильный сад невидяще смотрели бессонные глаза постаревшего императора.

– Если ничего не предпринять, то уши волка выскользнут из моих рук. Коварные заговорщики! И кто?! Жена любимого сына и её любовник, которого я возвысил. Неужели слухи верны, и они же – отравители сына?! Но мало им, собакам злобным: они ещё и смуту в провинциях посеять желают.

Принцепс ещё раз взглянул на письмо с печатью префекта преторианцев, доставленное ему агентами. Оно гласило всё то же:

«S. P. S.P.D.

Главаря нововерцев изловить и распять.

Salve».

– Что ж, это была последняя капля, и если власть есть изверг, то пусть её жертвой падут презренные, – подумал император и принялся писать письмо в Сенат, изобличающее начальника преторианской гвардии.

И уж поверьте, письмо это возымело действие: префекта преторианцев вместе с его сторонниками казнили, а префектова любовница-заговорщица, неверная жена сына принцепса, покончила собой. Да, вот что ещё: Сенат постановил стереть всякую память об этом злодее. Но вы ведь знаете, как принято в нашем мире: дольше поминаются подлые имена, чем праведные. Может быть, в этом тоже есть какой-то смысл: иначе, зачем я всё это вам рассказал?

Итак, похоть, ваза и навозная муха предотвратили большие неприятности для провинции Удея Римской империи. Ведь страшно даже подумать, что произошло бы и как изменился бы ход мировой истории, если бы письмо префекта преторианской гвардии попало к префекту Удеи…

Здесь уместно или неуместно высказать некоторые простые или непростые мысли касательно времени. Как бы ни изощрялись физики с философами (свет туда, свет сюда, часы здесь, часы там, инерциальные системы, не инерциальные системы, длительность, не длительность и т. п.), а всем или не всем предельно ясны или не ясны следующие семь соображений:

1. Всё сущее – это всё, что есть?

Независимо от того есть ли Господь Бог и есть ли Он всё сущее или господствующая часть всего сущего, будем понимать под словом «Мироздание» часть всего сущего, которая может и совпадать со всем сущим.

Один из атрибутов Мироздания – его единственность? Другой из атрибутов Мироздания – его пространство (возможно, многомерное)?

2. Если убираем всю материю, то пространство Мироздания не исчезнет? Хуже того: материя сама, вероятно, лишь дефект пространства Мироздания?

3. Если убираем все движения-изменения, то пустой длительности Мироздания может и не быть? То есть время – это не пустая длительность Мироздания, начинённая движениями-изменениями, а само движение-изменение? Но, возможно, не всякое движение-изменение, а особое? А именно такое, которое можно упорядочить, благодаря каким-то его свойствам? Какие же это свойства?

4. Можно представить себе, что каждая микроскопическая область пространства Мироздания (находящуюся в ней материю считаем тоже пространством, но с определённым дефектом), имеет своё существующее (настоящее) состояние? Совокупность существующих состояний всех таких областей определяет существующее состояние всего пространства Мироздания?

Атрибутом всего пространства Мироздания является единственность его существующего (настоящего) состояния?

Единственно существующее состояние всего пространства Мироздания вызывает такое движение-изменение его микроскопических областей, которое соответствует законам Мироздания (установленным, может быть, по воле Господа) и случайности (которая, возможно, тоже есть проявление воли Господа)? Благодаря этому всё пространство Мироздания переходит в другое состояние (ибо, если есть движение-изменение состояния хотя бы одной микроскопической области, то даже тогда есть изменение состояния всего пространства Мироздания), и это другое состояние становится единственно существующим (настоящим) состоянием?

Изменения состояния пространства Мироздания (а значит и его микрообластей) должны быть скачкообразными (квантованными), иначе они будут неразличимы?

Представим себе две пересекающиеся взаимно-перпендикулярные прямые на плоскости. Единственную точку их пересечения поставим в соответствие единственно существующему (настоящему) состоянию пространства Мироздания и присвоим ей порядковый номер n. Другому состоянию, в которое переходит (скачкообразно?) настоящее состояние, поставим в соответствие единственную точку на плоскости, которую находим методом описываемым ниже.

На одной из представленных нами прямых, которую назовём осью законов Мироздания, выберем какую-либо единственную (этого требует атрибут единственности всякого – пусть и иного – существующего (настоящего) состояния пространства Мироздания) точку, удалённую от точки n в определённом направлении (и назовём выбранное направление положительным). Эта точка соответствует, состоянию, в которое переходит существующее (настоящее) состояние (точка n) под влиянием только законов Мироздания.

На другой прямой (назовём её осью случайностей) подобным же образом выберем единственную точку, в которую переходит существующее (настоящее) состояние (точка n) под влиянием только случайности.

Проведем через эти, выбранные нами, точки две прямые линии перпендикулярные к осям. Точка пересечения этих прямых линий и есть единственная точка, соответствующая другому состоянию всего пространства Мироздания.

Заметим ещё раз: другое состояние становится существующим, а значит единственным?

Новой точке присвоим порядковый номер n + (количество скачков состояния). Состояние пространства Мироздания, соответствующее точке с меньшим номером, назовём прошлым состоянием.

При изменении состояния пространства Мироздания опять и опять, и опять, и так далее… мы делаем при каждом скачке то же самое, не изменяя нумерации прошлых состояний и из всего ничтожного опыта человечества полагая (возможно и ошибочно): как бы ни бесился случай (заставляя нас выбирать точку в любом месте оси случайности), но законы Мироздания таковы, что мы должны каждый раз выбирать новую точку на оси законов Мироздания, удалённую от настоящей точки (находящейся на этой же осии соответствующей точке существующего (настоящего) состояния, то есть точке пересечения вышеописанных перпендикуляров)

только в уже однажды выбранном нами положительном направлении? А это значит, что невозможно попасть из настоящей точки в какую-либо прошлую точку, то есть невозможно возвращение прошлого состояния пространства Мироздания?

Таким образом, изменение состояния пространства Мироздания, благодаря атрибутам единственности Мироздания и единственности существующего (настоящего) состояния его (Мироздания) пространства, а также благодаря особенностям законов Мироздания, приобретает такие свойства, что мы можем его (изменение) упорядочить?

Это упорядоченное изменение состояния пространства Мироздания назовём глобальным временем-движением-изменением.

Возможные состояния пространства Мироздания, которые не прошлые и не настоящее, называются будущими состояниями? Они неопределённы из-за случайности? Иногда, однако, можно с некоторой точностью предсказать состояние ничтожной части пространства Мироздания, зная (или интуитивно чувствуя) некоторые законы Мироздания и дополняющие их внутренние законы этой ничтожной части пространства?

Состояния пространства Мироздания, которые были и есть, уже определённы, но неизвестно, что в большей мере привело к их появлению: законы Мироздания или случайность?

Значит, глобальное время-движение-изменение, возможно, не всякий раз приблизительно или точно детерминировано (предопределено) законами Мироздания?

5. У глобального времени-движения-изменения, вероятно, было абсолютное начало (в отличие от произвольно устанавливаемой нами начальной точки отсчёта с порядковым номером n), ибо как из бесконечного прошлого можно добраться в настоящее? И дело было, возможно, так: было себе всегда Мироздание со своими законами и своим, быть может, многомерным, пространством, в котором случайно там и сям возникали и исчезали микрочастицы? То есть были в наличии такое состояние пространства Мироздания и такие законы Мироздания, что они не вызвали изменений состояния всего пространства Мироздания, которые можно было бы упорядочить (хотя изменения состояний всё же были)? Следовательно, не было и глобального времени-движения-изменения? Внезапно, случайно (что, как уже говорилось выше, могло быть и волей Господа), появилось такое состояние пространства Мироздания, и, возможно, такие дополнительные законы Мироздания, что согласно законам Мироздания появилось следующее состояние, могущее вызвать опять следующее (но никогда предыдущее?) ит. д. (в смысле и пошло и поехало!)? Так вот и появилось глобальное время-движение-изменение, что привело, в частности, к образованию разнообразных вселенных со своими внутренними законами (вдобавок к законам Мироздания) и среди них (как одна из возможностей) наша Вселенная со своими антропоцентристкими законами?

Таким образом, человечество проживает лишь незначительный интервал глобального времени-движения-изменения в локальной (небольшой) части пространства Мироздания. Хлеще того: в очень маленькой части Солнечной системы, являющейся крохотной частью Галактики, которая есть мизерная часть Вселенной, представляющей собой исчезающе малую часть Мироздания. Люди, тем не менее, пыжатся и пытаются постичь последнее. В связи с этим они измеряют разные величины и, в том числе, время. И измеряют они его так. Выбирают какое-либо движение-изменение (часто периодическое, которое практически реализуется в устройстве, называемом часами) и обзывают его единицей времени. Затем выбирают систему отсчёта пространственных координат, к которой закрепляют часы. С помощью световых сигналов (поскольку не нашли в своём кусочке Мироздания ничего быстрее, чем свет) определяют одновременность состояний часов и начал и окончаний изучаемых явлений. Вследствие неизменности скорости света по отношению к прямолинейно и равномерно движущимся объектам, выяснилось, что таким образом измеренное время может быть различным в различных системах отсчёта. Все эти человеческие фокусы с измерением времени, полезны для изучения и почти точного или приблизительного предсказания многих явлений. Они (фокусы) также говорят, возможно, о какой-то там средней величине и многих других свойствах глобального времени-движения-изменения? Понятно, например, что изменение показаний часов сигнализирует об изменении состояния пространства Мироздания (возможно, не только из-за изменения в самих часах)? Однако если все, наблюдаемые кем-либо, часы (или движения-изменения) локальной области Мироздания, которую изучает человечество, почти остановятся (под действием мощной гравитации или из-за движения с околосветовой скоростью, или «просто так»), то это ещё не значит, что почти остановилось и глобальное время-движение-изменение?

Исчезновения глобального времени-движения-изменения, когда лишь случайно в пространстве Мироздания там и сям возникают и исчезают микрочастицы, уже не может быть? Как я уже говорил, наблюдая, за свой кусочек глобального времени-движения-изменения свой же кусочек Мироздания, человечество обнаружило некоторые необратимые и неостановимые движения-изменения и почти решило, что глобальное время-движение-изменение тоже необратимо и неостановимо? Что ж, Бог ему в помощь? Или нет?

В здоровом, бодрствующем, ничем не одурманенном человеке его внутренние биологические часы, память, в которой остаются следы от движения-изменения некоторой крохотно-мизерно-исчезающе малой части Мироздания, и логика (интуиция, предчувствие), дающая ему возможность приблизительно предвидеть ближайшее будущее состояние этой части Мироздания, действуют так, что глобальное время-движение-изменение воспринимается им, как непрерывно меняющаяся длительность, связанная с прошлым и устремлённая в будущее? Если же человек глубоко задумался, спит, болен или чем-то одурманен, то он может перестать более или менее правильно ощущать локальное, а вместе с ним и глобальное время: вокруг произойдёт множество изменений (пройдёт много времени), а для него пройдёт лишь внутреннее мгновение. Бывает, однако, и наоборот. Например, когда во сне прошло много времени, а вокруг почти ничего не изменилось. Или же когда отсутствие вокруг заметных изменений вызывает в человеке ощущение медленно ползущей длительности.

6. Одно из необыкновенно «восхитительных» свойств глобального времени-движения-изменения нашего любимого Мироздания заключается в том, что, создав нечто, оно тут же начинает его разрушать. О чём это говорит? О бесцельности и бессмысленности? Или о целенаправленности и мудрости?

7. В связи с тем, что глобальное время-движение-изменение, возможно, не всякий раз приблизительно или точно детерминировано законами Мироздания, совершенно непонятно больше по случайности или больше по детерминированности (начиная с чудесного появления глобального времени-движения-изменения) ваза из тёмно-синего (с белым) стекла врезалась Луцию в переносицу.

18

Когда я с малышами подошёл к детским горкам в парке, там никого не было. Погода была замечательная. Какой-то могучий скульптор таким образом расположил облака на небесной тверди, что виделись там снеговые заносы, рябь и волны сугробов, словно в тундре. Так и хотелось прокатиться на лыжах по небесам. От этой замечательной обстановки мне захотелось сказать что-то хорошее о себе, и я начал это делать, рассказывая крохам о своей нынешней известности в мире, благодаря совсем недавно, буквально несколько мгновений тому вперёд, изданной книге, о контейнерах с письмами восхищённых ею народов… Маленькие ЭТИ слушали меня, открыв рты.

– Саба, – вдруг спросила Эльчулька, вытряхивая песок из розовой туфельки Тальчульки, – если ты такой знаменитый, то почему же тебе никто не звонит?

Надо отдать мне должное: я запнулся лишь на пятнадцать с половиной минут, после чего ничтоже сумняшеся заявил:

– Звонят моему секретарю, ну этому…

Слава Богу, что в это время подошла девочка-соседка со своими родителями и младенцем-братиком, и мы, то есть я и вся самостоятельно передвигающаяся малышня, начали играть в замечательную игру с очень сложными правилами, где я был сторожем. Девчонки с мальчишкой Итайкой взбегали по ступенькам на жёлто-красную, с крышей в виде головы дракона, горку и съезжали-скользили внутри трубы вниз, где я, сторож, стоя у отверстия трубы, должен был их ловить, но никогда не поймать. Когда же я имел право их всё же изловить, то они, взбежав по ступенькам горки, кричали:

– Закрыто, и нельзя, и мы здесь, – и я терял это право… На сто седьмом круге я понял, наконец, во всей их глубине, правила этой игры…

Кстати, с превеликим смакованием ещё раз напоминаю, что «саба» на иврите значит – дедушка.

19

Однако в те далёкие дни случилось в Ушалаиме непредвиденное. И хотя не получал префект Удеи письма начальника преторианцев, всё же недолюбливал он, кабы не молвить хуже, народ врейский. И решил, якобы для славы императора, а на самом деле, лишь для огорчения народа, выставить во дворце прежнего царя удейского золотые щиты с надписью в честь божественного принцепса. Действо такое оскорбляло древние удейские обычаи, и стали просить префекта наиболее ретивые из удеев убрать щиты из дворца. Только же человек этот был от природы жесток, и стал он упорствовать на своём, лелея коварный замысел. Тогда поднялся среди части удеев великий крик:

– Не поднимай мятеж, не затевай войну, не погуби мира!

Но раздражённый и гневливый префект того лишь ждал, смутьянов переодетых подсылая, дабы разогреть толпу. И тогда поднялся великий мятеж, что подавлен был с ужасающей и бессмысленной жестокостью. Многие праведные удеи были изгнаны в то время за пределы империи, начав своё безмерно долгое и мучительное скитание по миру. В галуте, вдали от родины, вдали от стен Ушалаима. Оставшиеся же не смолчали и послали слёзное письмо императору, но уже умер прежний и взошёл новый принцепс. И даром что наместником Сирийским был сменён префект, и были убраны щиты из дворца царёва – в наказание за мятеж неизменен остался запрет на возвращение изгнанных, и сие под страхом смерти. Жестокий же прежний префект был отослан в Рим, где, сказывают, покончил собой, и были сложности с его телом, ибо реки не принимали труп…

20

Прошло две тысячи лет…

Боже мой, с какой неутомимой и беспощадной «ленью или быстротой» меняется всё вокруг!..

Кажется, вот только что Луций спал с Леей и подслушивал Великий Инедрион… И вот уже нет Луция… И нет Римской империи… Нет получившего статус святого за развитие удаизма Гидона… Вознёсся на огненной колеснице в небеса и так и не вернулся hАшуа… А потомки тех самых варваров, которых он когда-то усыпил, приняли верианство, хитроумное сплетение удаизма, эметизма и их толкований, расселившись по всем частям бывшей империи… И на месте Удеи на карте мира давно обозначено огромное, по большей части верианское, государство Верисея с почти миллиардным врейским населением…

Уже была Первая мировая, и есть чем прикончить Землю во Второй мировой… А Леольh Фраh совсем недавно завершил свою службу в армии, прибыв в качестве молодого специалиста на Сомнамбыльский химический комбинат…

Хватит! Достаточно! Плавно отпускаем педаль акселератора времени… Ritmo lento… И настороженно вглядываемся в теперь не так озверело мелькающие фреймы клипа нашей длительности…

Что это там тарахтит и подпрыгивает на ухабах, как консервная банка, привязанная к хвосту кота?.. Отвечаю. Это сомнамбыльский рейсовый автобус… Что?.. Нет, не очень набитый телами. Всё-таки сейчас не час пик… А с чего это вдруг на нём решил прокатиться Василий Андреевич? Что, или автомобиля своего нет?.. У военпреда-то?.. Да так, ни с хрена собачьего: захотелось…

Василий Андреевич смотрел на молодого, маленького роста, худенького парня с красивым, черноброво-грустным лицом, стоявшего у грязно-бежевой автобусной двери. Затем он перевёл взгляд на высоченную, длинноногую девицу в красном берете, которой парень был по плечо, и задумался:

– Неужели Он там и впрямь в кости играет? Швыряет кубики как ни попадя. Ну на хрена этой девке такой рост? А парню был бы в самый раз. И лицо весёлым, может, стало бы… Так задумано или так получилось?.. А если ни то, ни другое?.. И нет Его… Просто сами по себе варианты перебираются… Брр!.. Страшно!.. Ёш твою!.. Мне ж сходить!..

Василий Андреевич быстро вскочил и выпрыгнул из автобуса, сбив при этом с ног какого-то человека, выпрыгнувшего ранее оттуда же.

Поверженный показался знакомым. Присмотревшись к одетому в чёрное пальто силуэту поднимавшегося, Василий Андреевич ахнул:

– Мать твою!.. Леольh!

– Нежидов!

– Как тебя сюда-то занесло?!

– По распределению. А тебя? Ведь перед моим отъездом в Град ты в части ещё был.

– Быстро дело делается – не скоро сказка сказывается. По перераспределению. Я, с позволения сказать, по специальности тоже на «е» называюсь.

– То есть?

– Едрёна-вошь-химик. Кореш из министерства предложил военпредом на комбинат. Долго не думал.

Тут хоть и АЭС рядом, но не такой колотун, как в тундре. Да и женщин, между нами будь сказано, поболе. Вон, какие девочки в автобусах разъезжают, видел?

Леольh улыбнулся. Приятно было встретить старого знакомого в чужом городе.

21

Очередь почти не двигалась. Она была злая и вела внутри себя разные разговоры.

– Слышал? Цены на нефть опять грохнулись.

– А!.. Слышал. Говорят, Союз козни строит.

– Союз, Союз… У нас своих придурков хватает. В долгах страну утопили.

– Когда это в Верисее очередь за хлебом была?..

Леонид Гройсшлемазлин, эмигрант из Справедливого Союза, хотел в туалет по малой нужде, но боялся потерять очередь и, стараясь отвлечься, слушал эту болтовню.

– За кого голосовать-то будем?

– За «Перестройку», конечно.

– С какой радости?

– Не с радости, а с горя.

Наконец, Гройсшлемазлин не выдержал: предупредил очередь и побежал в супермаркетовский туалет. Туалет был платный и грязно-вонючий – не хватало моющих средств, – но своё дело он сделал, и нижняя часть Леонида была счастлива. Однако счастье быстро сменилось ощущением неудачи, когда он увидел, что очередь исчезла: вероятно, хлеб кончился.

В автобусе, по дороге на работу, он представил себе внутренности своего крохотного холодильника и ясно увидел их. Там была только одна луковица с полупустой коробочкой кефира.

Гройсшлемазлин стал наблюдать за вошедшим на остановке постоянным и хорошо знакомым ему пассажиром-верианином в вязаной кипе и очках, хотя заранее хорошо знал все его действия, Вот тот положил свой рюкзак и около пяти или шести нейлоновых мешочков на сиденья. Поколупался в кармане и извлек седьмой мешочек, в который был завёрнут восьмой. Из последнего он достал автобусную карточку и всей своей худой долговязостью двинулся отмечаться у шофёра. Затем вернулся, сел лицом к остальным пассажирам автобуса и, зверски прошебуршав всеми мешочками, извлёк из них синюю бутылку с водой и красную помидорину. Посапывая длинным носом, он обречённо ел и запивал, брызгая помидорным соком на свою чёрную куртку и мелькая окольцованной золотом женатой рукой, вплоть до остановки, где, быстро схватив весь личный багаж, выпал из автобуса, как парашютист из самолёта.

Он сошёл, а Леонид подумал:

– Боже, и ведь так почти каждый день, из года в год! И неожиданно:

– Жениться бы. А потом, чтобы утешиться:

– В конечном итоге, жизнь – это «только промежуток краткий» между двумя смертями.

22

Из-под земного шара по всему горизонту, как аппетитная хлебная корочка, набухал коричневато-оранжевый рассвет. В небе дрожала озябшая от прохлады утренняя звезда, которую едва не задевали крылами взлетавшие самолёты. Их крестообразные туловища метали в пространство пронзительные взоры вспышек и светились синими, красными, жёлтыми огоньками, отчего казались полупрозрачными…

Три маленьких человечка упоённо спали в сиденьях автомобиля, ничего не ведая обо всех этих чудесах…

Куда же мы выехали в такую рань?.. Ну конечно, к морю. И не к простому, а к Чермному, вернее к Красному, прозрачно-сказочному…

…Вот уже показалась полупустыня, чем-то напоминающая далёкую детскую загадочную степь…

…А вот и началась самая настоящая пустыня… В этот момент я почувствовал чей-то внимательно-сонный и таинственно-вопрошающий взгляд. Скосив немного глаза, я всё понял: это была только что проснувшаяся и уже вся вопросительная Эльчушечка.

– Саба, а какое имя у этого чудовища, что по фамилии НиДниБай?

То ли приснилось малышке что-то? То ли вспомнила болтовню бывшего жильца, которой я не очень-то придавал значения: мало ли что бывает?

– НиЧ, – сказал я, – его зовут НиЧ.

– НиЧ?

– Да. А что тут удивительного? Если уж НиДниБай, то непременно НиЧ.

– А-а-а… – промолвила Эльчуня, надолго задумавшись…

И потом, к моему беспокойству почти полторы минуты молча, мы продолжали по пустыне свой весьма длительный путь. Путь, целью которого была прозрачная сказка…

23

– Но ты изменился, приятель.

– Постарел, верно.

Василий Андреевич ткнул Леольhя рукой в грудь.

– А я тут знаешь, с кем недавно виделся? С Львом Геннадьевичем.

– С Вассером, что ли?

– С этим врейцем, с этим. Потонул совсем старик. Наркотой колется…

– Не может быть!

– Может быть, может быть. И не такое бывает…

Нежидов переключил тему.

– Как тебе новые порядки?

– Какие порядки? Бардак один…

– Не скажи. В конце концов, даже в мусорном баке есть свой порядок.

– Однако мои философские убеждения неизменны. «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», будет верно всегда.

Василий Андреевич, приблизил к Леольhю свои царские усики так, что почувствовался запах дорогого коньяка, и тихо сказал:

– Знаешь, иногда очень трудно отличить философскую концепцию от упрямства. Ближних-то – раз, два, и обчёлся.

Он налил себе ещё рюмку.

– Слыхал про Дарусанова? Говорят, обзавёлся какой-то сепаратисткой оппозицией в Сибири… Ох погибнет парень, ох погибнет!..

24

Когда стакан, завёрнутый в алюминиевую фольгу, был благополучно раздавлен, начались пляски. Дамы трясли своими роскошными задами, а кавалеры шаркали ногами. Непонятно было, чему все радуются: то ли успешно раздавленному стакану, то ли тому, что жених и невеста стали мужем и женой, то ли просто жизни и предстоящей выпивке с закуской…

Часть пола стала оседать, и когда она совсем упала, пары и одиночки посыпались вниз, на первый этаж. Могло бы погибнуть много людей… Но не будем – о грустном, потому что, слава Богу, на этот раз, никто не погиб… После того, как убрали мусор и упавших людей, танцы и свадьба продолжились…

Леонид Гройсшлемазлин сидел в центре частично провалившегося зала на торжественном стуле и, отряхивая извёстку со своего чёрного с жёлтыми пупочками жениховского костюма, смотрел, как друзья поздравляют и тискают (в основном мужчины) его всю в белом теперь уже жену, Стефочку. Мысли в голове молодого мужа были совершенно дурацкие, ни на йоту не адекватные торжественности момента. К примеру, он вдруг вспомнил, как перед эмиграцией из СС сдавал анализы то ли на СПИД, то ли на что-то банально-венерическое. Врачиха (тоже вся в белом) безоговорочно приказала Гройсшлемазлину снять трусы. Когда это произошло, она самым внимательнейшим образом осмотрела гройсшлемазлинский член и все входящие в его комплект принадлежности и затем ещё более безоговорочно повелела взять осмотренного рукой за головку и держать горизонтально. От холода и страха Гройсшлемазлин был послушен, как труп в морге. Он крепко, ибо так внушила ему врачиха, держал и натягивал объект, отчего последний превратился в телесно-коричневую вытянутую тряпочку с розовым набалдашником. Но когда эскулапиха подошла к таковому с каким-то жутким инструментом и попыталась взять мазок, подопытный инстинктивно отдёрнул свой важнейший орган. Так повторилось множество раз. Наконец, врачиха засмеялась, махнула рукой на конец и отпустила Гройсшлемазлина, дав весьма положительную справку. Замёрзший, опозоренный и взволнованный он помчался…

– О чём я думаю? – вдруг спохватился Леонид.

Именно в этот момент к нему подошла вся в измятом белом Стефочка и нежно прогулила:

– Роднуля, пойдём потанцуем…

25

Зал встретил его овациями и стоя. Послышались возгласы «Слава брату Сатанилаеву!», «Слава партии!».

– Жополизы трахнутые, хватит уже, – подумал Сатанилаев, – надо будет запретить это… Хотя впрочем… Хрен с ними… Пусть бесятся… Конечно, здесь и мои агенты усердствуют… Но уж слишком… Вреи тоже изощряются… И всё с ехидными улыбочками… Подождите, я сотру их с ваших рож…

Вслух же он сказал:

– Спасибо, братья мои! Я тронут до глубины души!

Он поправил рясу, усадил своё породистое тело с по-мудрому лысеющей головой в центре длинного стола президиума (стола, за которым стояло белое в красную крапинку знамя с изображением золотого нимба и молота) и поднял левую руку с мощно раскрытой великолепной мужской ладонью. Овации постепенно смолкли. На этом съезде должен был решиться важный для Сатанилаева вопрос о назначении его Верховным Главнокомандующим Вооружёнными Силами Справедливого Союза (сокращённо – ВерхоГ ВоорС СС)…

Вопрос решился положительно.

26

«Нет, перед вами не старый уличный музыкант с измождённым лицом и скрипучим голосом. Перед вами юноша с голосом Карузо. Я пою и плачу на своей скрипке, и вы тоже поёте и плачете. О чём же мы вместе поём и плачем?..

О дыме Освенцима, в вихрях которого, взлетая в небо, кружатся в фрейлехсе, вместе с другими людьми, молодые пары, не успевшие сделать это при жизни. Мы плачем о пане Корчаке и его детках. О том, что мы так и не стали избранным народом. Об отвергнутом нами Спинозе, о наших раздорах, предательствах и ненасытности. О наших погибших солдатах и разрушенных Храмах. О том, что нет и не будет нам покоя и прощения…

А совсем рядом и высоко над нами сидит и плачет наш Бог…

Но кончается песня, и перед вами вновь старик. Ваши лица ещё просветлённые, однако какая-то тень уже легла на них…

И Господь с высот пристально смотрит на нас…

Чего Он ждёт?.. Нет не этого…

Ибо вы уже недобро смотрите на меня и говорите:

– Убирайся скрипач отсюда и не разрывай всем сердца своими песнями. Что проку в них? Нас погубит инфаркт, и мы не сможем работать. Тогда наши дети вместе с нами помрут от голода. И вообще, некогда, некогда: мы должны успеть до смерти урвать от этой жизни, как можно больше, как можно раньше…

Я поднимаю голову и вижу, что Он с досадой отворачивается от нас…»

– Что это? Откуда эти видения, звуки, информацию, извлекает подсознание для снов? – думал Леольh, просыпаясь и одновременно вспоминая, что у него продолжается «бегунок» по медосмотру…

На дверях кабинета психотерапевта было начертано: «Если Вы уже умерли, – не расстраивайтесь. Если ещё нет, – тоже». Когда Леольh вошёл, врач, будучи в красной рубашке, зелёных в белую крапочку брюках и жёлтых туфлях, вообще на него не прореагировал, глядя в компьютер. На десятое покашливание Леольhя он проявил слабую реакцию с помощью возгласа «А, это вы» и опять уткнулся в компьютер…

Попозже, когда Леольh уже вышел из кабинета, на дверях которого красовалась столь воодушевляющая надпись, его долго не покидало ощущение, что психотерапевтом был именно он.

27

Поезжайте, поезжайте на Чермное море! Там вы, может быть, встретите своё детство. Оно вместе с морем будет прохладно-прозрачным и переливчатым, расцвеченное рыбной и прочей живностью. Вы спуститесь в подводный мир, и он будет рассматривать вас с удивлением, будто в первый раз. А когда, возвращаясь, вы будете подъезжать к своему дому, то вновь увидите светлеющее раннерассветное небо, испачканное чёрными перьеобразными облаками, словно кто-то провёл по нему пятернёй или кистью, измазанной в саже. И яркий, стареющий, худой месяц, кажущийся чьими-то поющими серебряными устами в профиль, будет, как и небо, слегка закрашен сажей облаков. Под месяцем опять будут взлетать, задевая его крыльями, светящиеся жёлтыми, красными и синими огнями полупрозрачные самолёты…

А на все эти чудеса рядом с вами, возможно, будут смотреть три пары божественно прекрасных и совершенно не сонных детских глаз…

28

– Ты будешь смеяться, – объявил, внося в дворницкую свою почти лысую голову с густой краснорыжей шевелюрой по бокам, коллега-дворник Какер ман, – но «Перестройка» набрала восемьдесят процентов голосов.

– Я не буду смеяться, – ответствовал Гройсшлемазлин.

– Что так?

– Она мне изменяет.

– А… Я думал что-то серьёзное. Кто сейчас не изменяет?

– Как она может?! После всего, что было!..

– А что было?

– Что было, то было.

– Слушай, ты смотрел когда-нибудь внимательно на себя в зеркало?

– Смотрел.

– Внимательно?

– Внимательно.

– Тогда посмотри пристально…

– Дело не в этом.

– А в чём?

– В физиологии.

– В наше время для всякой физиологии есть своя технология.

– А пошло оно всё к едрёне-фоне!

– О! Вот тут-то и собака зарыта…

После прихода к власти премьера от «Перестройки», жизнь, однако, несколько улучшилась. Первый лозунг нового премьера был: «Верисея – только для вреев!». И поскольку на этом основании почти все невреи были удалены из страны, то появилось больше рабочих мест. Правда, верисейцы шли на эти места только из-под палки, ибо это была грязная и тяжёлая физическая работа, но показатель безработицы упал. Нового премьера стали называть просто нацпремьером. Вторым мудрым ходом было денонсирование (по-научному – похеривание) всех внешних долгов Верисеи, что тоже улучшило жизнь внутри государства, хотя и ухудшило снаружи. Замечательной идеей в деле хорошей жизни оказалось введение кастрации обоих полов за супружескую измену, ибо это резко уменьшило народонаселение. Уменьшению его же способствовало введение огромных штрафов за лишних детей, а также разрешение эвтаназии гражданам (неважно – здоровым или больным), пожелавшим её. Очень повысило уровень жизни введение тотальной слежки с помощью специального подразделения полиции – гостайпола, ибо повысилась смертность, а также дисциплина, то есть производительность труда. Но всё-таки у граждан Верисеи было такое ощущение, что главные замечательные мысли и дела нацпремьера Шмулика и его неповторимой нацпартии ещё впереди…

29

А однажды весной, когда дороги почернели от страсти, и река со скрежетом забеременела плачущим льдом, он увидел её. Это была та самая царица Авская или Атшепсут. У неё были волнистые волосы, золотистая кожа, тонкая, как у осы, талия и клубничного цвета пухлые и, наверное, мягкие губы. Она была длинноногой, изящной и грустной, как сама жизнь. Да… да, в отличие от эмансипированных, по-жлобски жизнерадостных, ищущих наслаждений, плотоядных, уверенно «устраивающих» свою жизнь самок, царица была грустна.

Леольh, забыв про приличие, парализовано таращил на девушку глаза. Но Атшепсут прошла мимо, не заметив его…

Позже он узнал, что она носит не менее божественное имя – Лара и живёт недалекоот АЭС.

30

– …Я положил малышку на диван и говорю ему: «Я сегодня свободен». Он смертельно обрадовался: «Тогда я пошёл на работу».

Смотрю: на полу куски дерьма. Я подумал, что это он, наверное, занёс. Много кусков, но странно, что не растоптанных ещё. Неожиданно зашли родственники. Я не успел ещё ничего сказать, как тёща наступила на кусок дерьма и расплющила его. Внутри оно было светло-коричневое. Вгляделся – а вокруг столика на кухне снег мокрый лежит, как после града. Тёща начала вытирать туфель, что был в дерьме, об этот снег, и на нём от этого оставались жёлтые полосы. Я говорю: «Да, да, снег очень хорошо помогает от дерьма. Вытирайте, вытирайте о снег»…

Толковательница Феня, обладательница свежевыкрашенных в традиционный старушечий (то есть красный) цвет редких, с пролысинами, волос, молча и торжественно слушала Леонидов сон. Когда Гройсшлемазлин завершил «свои речи», она, колыхнув своей могучей грудью, выгодно прикрытой на декольте прозрачным сиреневым шарфиком, обмотанным в том месте, где обычно бывает шея, грозно сказала:

– Это к разводу.

Клиент похолодел и одновременно покрылся испариной.

– Но не всё ещё потеряно, – сказала тётя Феня, смягчившись.

Поковырявшись с таинственным шуршанием в своих коробочках, стоявших на (ив) грязно-коричневом комоде, альтернативная целительница и знаменитая толковательница снов извлекла красный пакетик и часть его содержимого пересыпала в белый пакетик. Последний она протянула подавленному Леониду со словами:

– Примешь всё перед сном.

Результат оказался непредвиденно неоднозначным: с одной стороны, Стефочка была довольна, так как «парень» смотрел вверх и был твёрд в своём деле; с другой стороны, пришлось взять отгул, ибо упрямство и твёрдость продолжились и на следующий день, и невозможно было надеть брюки на измождённое тело и душу Гройсшлемазлина; и с третьей, самой плохой, стороны, Стефочке этого оказалось мало, и она осталась верна своей натуре, что совпадало с точностью «до наоборот» с тем, какой она осталась своему мужу.

Кстати, что касается Стефочки, то это была пухлая, симпатичная блондинка. По происхождению она была врейка-удейка из СС, а по натуре – исконная нимфоманка, для которой эквигамлетовский вопрос – трахаться или не трахаться – был однозначно риторическим, если он, естественно, вообще мог встать. Ответ являлся ей со всей своей очевидностью и был всегда положителен. Таких в народе называют «злое…учими». Из-за своей доминирующей мысли бедняжка в своё время была уволена из аптеки, ибо всем посетителям-мужчинам, затруднявшимся объяснить, какое лекарство им нужно, она приносила презервативы, сопровождая их вопросом: «Любите ли вы женщин?». При всём при этом Стефочке очень хотелось замуж и большой, светлой любви. Короче, натура у этой бл…ндиночки была тонкая и сложная, особенно в выборе позы.

Вы спросите: «Как же в неё влип Гройсшлемазлин со своей женитьбою?». А я вам напомню вазу и Луция. И ещё я вам расскажу, что Какерман женат на тёте Фене, у которой любая из грудей в полтора раза больше его рыже-лысой головы. А вы говорите «как?». Спросите у Какермана…

К тому же давно уже замечено, что невозможно переубедить человека в трёх случаях: когда он убит горем, когда он убит счастьем и когда он просто убит.

31

Итак, Леольh был влюблён. И вот самым обыкновенным случайным непостижимым образом (ибо всё случайное, в конечном счёте, обыкновенно, а всё обыкновенное – непостижимо) приключилось следующее: Лара, несмотря на то, что, в общем-то, работала на АЭС, приехала на химкомбинат по совершенно секретным делам…

– Здравствуйте, – сказала Атшепсут, входя в кабинет военпреда, – я направлена к вам администрацией АЭС в качестве представителя для проверки на соответствие кондиции некоторой продукции, которую ваш комбинат поставляет нам.

Находившийся в кабинете Нежидова Леольh упал в кресло. Василий Андреевич, посмотрев на него, усмехнулся, принял лукаво-грозный вид и спросил:

– Зовут-то вас как, представитель?

– Лариса Михайловна Григфорина, – отрекомендовалась царица Авская, посмотрела на Леольhя и неожиданно зарозовела лицом…

Они исходили весь комбинат и весь город… Они бродили весь день и почти всю ночь… Они нашли множество недостатков в продукции комбината для АЭС и ни одного – друг в друге… А потом, проводив царицу Лару в общежитие, Леольh сидел, ожидая автобуса домой, и смотрел, как складывались отражения в стекле автобусной остановки, где ночные фароглазые автомобили-призраки врезались друг другу в лоб и проезжали друг друга невредимыми насквозь, а светящиеся стройные ноги модели из рекламы стояли на корявых плитках отражённого тротуара. Он смотрел и думал, что эти отражения, представляющие собой какие-то фотонные миры, также обыкновенны и непостижимы, как и произошедшее с ним сегодня.

32

Если вы думаете, что нацпремьер Шмулик был каким-то нудником и только наслаждался внедрением мудрых законов, то вы жестоко и совершенно справедливо ошибаетесь. Нет, этот замечательный национальный лидер любил хорошенько покушать и аналогично повеселиться. Он любил крепкую врейскую шутку и не менее крепкие розыгрыши.

Да, он слишком любил вреев. Но простите, должен же быть у человека хотя бы один недостаток? Иначе – он просто перестанет себя уважать и станет святым. Слава Богу, у Шмулика недостатков было гораздо больше, поэтому он всячески себяуважал.

– Господин нацпремьер, в лагере беженцев из Удана эпидемия гриппа, многие умирают, – доложил секретарь.

– Что ты говоришь?! Ой веавой! Наверное, спали без носков, – выдаёт одну из своих блестящих и очень стабильных шуток вождь нации и тут же, заметьте, мгновенно, принимает решение.

– Наложить карантин на лагерь, ограничить подвозку еды, питья и лекарств. Но потихоньку, чтобы человекоправы не пронюхали.

Одновременно этот великий человек, будучи непоправимо метким стрелком, глядя в зеркало за спину в открытое окно, одним выстрелом из пистолета убивает птичку, которая помешала ему утром выспаться. И поганый шальдаг, благородный белогрудый зимородок, весь окровавленный падает, уткнувшись красным клювом в землю.

Секретарь испугано продолжил.

– В восемнадцать ноль-ноль совещание высших партийных чинов по вопросу наделения тебя, господин нацпремьер, чрезвычайными полномочиями, включающими в себя функции начальника генерального штаба.

– Внеси также в повестку дня вопрос о необходимости введения закона «Об оскорблении национального лидера». У римлян было всё же много полезных законов.

– Слушаюсь… Осмелюсь обратить твоё внимание на то, что цены на нефть продолжаютпадать…

– Проклятый Сатанилаев!..

После ухода секретаря национальный Шмулик даёт себе небольшое послабление: он смотрит футбол по телевизору и одновременно (опять же, обратите внимание на выдающиеся способности этого человечища): 1) смотрит и слушает последние известия на новоримском языке; 2) смотрит и слушает последние известия на вритском языке; 3) тискает усевшуюся ему на колени служанку и 4) беседует по телефону с любовником своей жены, заканчивая разговор ещё одной своей блестяще-стабильной многозначащей шуткой:

– Потерпи, мотек[12], первая жизнь всегда комом, потом будетлегче.

И совсем не зря у любовника любимой жены от этого яркого юмора холодеют все «наконечники»…

Однако Шмулик не со всеми и не всегда так ласков: «Ахоел» сегодня проиграл, и от огорчения ему пришлось избить служанку и телевизор.

33

И какой только крови не было в Ларисе-Авской?! И врейской, и вянской, и ндийской, и ерсидской, и даже дмуртской намешалось. Родители Лары, Михаил Яковлевич Григфорин, известный физик ядерщик, работавший на АЭС, и Марина Ивановна, не менее известная поэтесса, признали Леольhя сразу за своего и полюбили… Потому-то арест и ссылка Леольhя в трудлагерь, находившийся где-то в Славской области, оказались страшными ударами не только для Лары, но и для них…

Как ни усердствовал Нежидов, пытаясь утешить Ларису Михайловну, она стала чахнуть на глазах.

– Лариса, да не убивайтесь вы так, не расстреляли же его, вернётся, – умолял Василий Андреевич.

Но Лара молчала, и её чудные тёмно-карие очи излучалиболь из-под золотистых прядей.

Нежидов, смуглый, сероглазый, высокий «шикарный мужчина» с царскими усиками, обожаемый с юности всем женским полом и не имевший ни единого прокола в любовных делах, приходя домой, не находил себе места, не ел и не мог спать. А если и засыпал на короткое время, то видел один и тот же сон, где по белой парковой аллее сказочно заснеженных деревьев, удаляется нежный силуэт Лары, и бесшумно нисходящие с небес, вихрящиеся хлопья снега перечёркивают его вкривь и вкось…

Вскоре, после взрыва третьего блока на АЭС, отец и мать Ларисы Михайловны заболели белокровием, и через некоторое время их не стало. Умерли Михаил Яковлевич и Марина Ивановна в один и тот же день. Лару же, ещё до аварии, откомандировали в Иев, где она, после произошедшего на АЭС, была арестована ночью в гостинице. Кроме родных и друзей, на похороны Григфориных пришли ещё те не до смерти напуганные и сохранившие остатки мужества работники атомной станции, которые не погибли, не заболели смертельно, не были расстреляны или сосланы в лагеря…

Эта авария и приход к власти в Верисее националистов позволила Сатанилаеву развернуть по всему Справедливому Союзу массовые репрессии и чистки против вреев (ибо последних достаточно много работало на АЭС) и своих противников в партии и вне её. Многие вынуждены были бежать и скрываться в Сибири. Таковые события получили в народе прозвище «дело ядреев»…

Ранним, омерзительно холодным и тёмным ноябрьским утром разносчик газет Дерьмоедов, предвкушая свою личную свободу и тепло домашней постели, подсовывал последнюю газету под дверь квартиры номер шесть дома номер тринадцать, что возвышался на проспекте Сатанилаева города Сатанилаев. Неожиданно дверь распахнулась, и из квартиры ветром вынесло и положило в руки разносчика листок исписанной красными чернилами бумаги. Дерьмоедов машинально прочитал: «Ларочка, Леольh, на небесах или на земле, простите меня, стукача поганого… Если сможете».

Подняв испуганные глаза, Юрий, а таково именно было имя разносчика, увидел распростёртое на полу тело, пистолет с глушителем и лужицу крови. Покрывшийся от страха красными пятнами Дерьмоедов долго не мог вспомнить и набрать на мобильнике дрожащими руками номер милиции, а когда набрал, понял, что у него пропал голос от тошноты, в связи с чем он должен поблевать. Выхватив из куртки нейлоновый мешочек с едой, он сделал это. Ему стало легче. Тогда Юрий вторично набрал номер и сипло сказал:

– Здесь мертвец.

Не обуреваемый эмоциями дежурный спросил адрес. Дерьмоедов без запинки выдал. Были и ещё вопросы, но всё прошло, как по маслу, после чего беседа резко завершилась в одностороннем порядке и не по инициативе Юрия…

Понаехавшие вместо милиционеров гостаймиловцы вынесли из квартиры труп Василия Андреевича Нежидова и вместе с разносчиком газет, включая мешочек с блевотиной, увезли в машине…

После поговаривали люди на кухнях, что самоубийца был агентом гостаймила и что Юрку-разносчика, на всякий случай, тоже расстреляли…

34

Он бежал-торопился домой по зимним улицам Кермана, закутанный в оранжевую с чёрными полосами махровую простынь, и она волочилась за ним по пышному рассыпчато-хрустящему седому снегу. Вот кладбище. Здесь похоронены мама и папа.

«Папа, мой непонятый папа. Убитый своими событиями и эмоциями, я остался глух и жестоко ироничен к тебе. Ты погиб в жутком унижении и одиночестве своём. А я-то думал, что у тебя всё спокойно теперь: ты на пенсии, и прошивать папки гораздо безопаснее, чем вести беспокойную жизнь материально-ответственного лица… Опять ошибся… В тысячный раз… Потом ещё… после смерти мамы… Внедрилось это дурно пахнущее глупо-хитрое жировое отложение на тонких ножках, считавшее себя самкой хоть куда… Оно добило тебя… О, папа, как мне горько теперь!.. И мама лежит здесь… Мама… с не желавшими подчиняться ей мышцами, сочинявшая в отместку им стихи… И ещё кто-то лежит здесь… Кто же?.. Кто же?.. Боже правый! Это же наш с Ларой сынуля!.. Но ведь мы ещё не поженились, и у нас не было детей?.. И почему он умер?..»

Вот и улица Апрельская. Здесь дом его детства. Он вбегает в знакомый подъезд с тёмно-коричневой, поломанной и исцарапанной дверью… Но вдруг… Вдруг он вспоминает, что у него нет ключей от родительской квартиры, что там живут теперь другие люди… Никогда уже не откроет он дверь в детство… некуда… некуда ему деться… И тогда… Тогда Леольh просыпается…

Да, он просыпается и видит… Нет, не тундру – соседние нары. Нары плохо отапливаемого барака номер четыре Ыбинского лесозаготовительного исправительно-трудового лагеря с приблизительно двумя тысячами единиц заключённого контингента…

По бараку металиськашель и сморкание.

– Наверное, уже около трёх ночи… Скоро этот проклятый подъём, – подумал Леольh.

Всё тело болело от бесплодных попыток выработать норму на, в большинстве своём, низких, с сучковатой кроной деревьях. Голод и холод лишали последних сил. Выносливых счастливчиков, получавших полную пайку, было немного.

Сосед по нарам, новенький по фамилии Меламудман, ещё спал. Возле керосиновой лампы разговаривали авторитетный блатной и активист.

– Сколько накинули ему эметяшки?

– Сам не знает. Видать, поболе пятилетки. Доктор. Небось, кого-то неправильно залечил, первопроходчик.

– Пригодится.

– Хилый удей. Умрёт рано. Третью категорию дали.

– Ничего, у нас зона правильная.

– Дубак идёт…

Возвращаясь с лесоповала уже на закате, Леольh увидел на проходной окровавленный труп с пробитой во лбу дыркой. Этот труп пытавшегося убежать из зоны зэка был выставлен по приказу хозяина. Для устрашения.

35

«Парашютиста», в кипе и с мешочками, сегодня в автобусе почему-то не было. За спиной Леонида разговаривали два выходца из СС на «чистом» вянском языке:

–

Я ему, бл…ть, говорю: «Ты чё ох…ел? Как я один это всё на пятый этаж перех…ярю?». А он мне, сука: «Это твои проблемы».

– Во, во. У меня тоже, бл…ть на х. й, один такой каблан[13] был. Из местных жлобов. Заставил меня, бл…ть на х. й, вместе с негром яму копать. Тот х. й ковырнул два раза, а потом, манд…вошка, слинял. Я отпи…дячил сам всю яму. А как платить, так черномазый свой е. альник вперёд выставил. Я этому местному х…ю: «Да я ж один копал, на х. й». А он пёрднул так, что я чуть не ох…ел от вони, и говорит: «Скажи мне „на здоровье“». «Ну, – думаю, – е…аное кувырло, е…ись ты конём, ку…ва, я тебе ещё пи…дюлей наман…ячу».

– Они все, бл…ди, жлобы такие. Вон, смотри, идёт. Вся толстая жопа из брюк наружу, а ему пох…й.

Гройсшлемазлин взглянул в направлении указующего перста одного из этих интеллигентно беседующих джентльменов и действительно увидел голую задницу, принадлежащую сходившему с автобуса коренному верисейцу, гордо ступавшему в надетых на босу ногу сандалиях, из-под чёрной кожаной, добротной перемычки которых выступали пальцы с длинными, жёлто-грязными, тошнотворными ногтями. Затем Леонид вспомнил свой сегодняшний сон и подумал, что надо заехать после работы опять к тёте Фене.

Снилось же Гройсшлемазлину, будто он заблудился, входил в разные дома и не находил своё жилище. В подъезде одного богатого дома были стены с коричневыми квадратными объёмными пластмассовыми панелями. Он не нашёл своего жилища там тоже и спускался по лестнице. У выходной двери кто-то огромный в белой рубашке, трудноразличимый в сумраке, спрашивает его на вритском языке: «Бема ани яхоль лаазор леадони?»[14]. Он ответил, что не нуждается в помощи, дотронувшись при этом случайно своим локтём до мягкой и пухлой гигантской ладони спросившего. Тот говорит уже по-вянски: «Хорошо, что я стою здесь, иначе бы мой дог сожрал вас». И действительно: слева из коридора квартиры выбегает огромный коричневый дог. Потом, во сне же, Гройсшлемазлин вышел на улицу из этого дома и, посмотрев направо, увидел, как там шла и мычала какая-то корова. Она показалась ему опасной. Присмотрелся, – а это тигр полосатый, который стал красться за ним. Он начал убегать от тигра через холм с торчащими плоскими серыми камнями. Перебежал через холм к какому-то дому со светящимися окнами подъезда и … проснулся.

Вечером Гройсшлемазлин рассказал свой сон тёте Фене, и она, заплакав, ответила:

– Это к войне… Дурачок… не ко мне ходить надо, а радио слушать… Рыжего моего уже мобилизовали…

36

Худенький, немножко растрёпанный подросток-кипарис смущённо убеждал в чём-то толстый, небритый кактус. На них иронично посматривали пятипалые зелёные листья моложавого платана и бардовые, окаймлённые алой, как будто светящейся, каёмкой, листья небольшого куста. Мы остановились послушать кипариску и заодно передохнуть. И вдруг… Прямо на наших глазах… на ветку платана уселся красно-бело-бирюзово-коричневый шальдаг-зимородок-альциона и ничтоже сумняшеся начал заливаться своими трельками. Я горделиво посмотрел на своих крох, словно сам излучал эту музыку, и небрежно, с чувством собственного достоинства, тихонько выдал снова им всё, что я знаю теперь об этом разноцветном певце бельканто. Мы слушали его, а он пел и пел, совершенно не требуя оваций, «браво» или «бис» и не кланяясь никому. Когда же он закончил свою партию и улетел, в очарованном небе появились дрожащие, попарно сходящиеся к вожакам, лучи серых журавлей, которые, вытянув шеи, устремились к отогревающемуся северному дому… Что заставляло их лететь туда? Может быть, воспоминания о детстве?..

Я был настолько доволен, что триумвират наконец-то увидел загадочного шальдага, что решился на новый круг детских горок. Малыши были тоже рады и (буду, несмотря на мою очевидную скромность, откровенен) настолько горды своим дедом, что, катаясь на горках, при появлении каждого нового катающегося мальчишки или такой же девчонки прижимались ко мне, и Эльчушка (видимо, не зная, что сказать, или желая завести знакомство) говорила за всех:

– Саба шели…[15]

37

Доктора Меламудмана пахан пристроил в лагерный лазарет. Долго молчавший, доктор вдруг безостановочно разговорился:

– … Чистая зона, а там уровень радиации… Ну, в общем, это уже не интересно… Так вот. Я тогда и думать ни о чём не думал… И ещё слышать не слыхивал… Снится мне, что лечу я по небу с моим, уже к тому времени давно умершим, отцом, светлая память ему, а внизу город светится. Я спрашиваю папу: «Что это за город?». А он мне говорит: «Ты что, сынок, не знаешь? Это же Сомнамбыль»… Представляете? А через несколько дней меня вызывают в военкомат и говорят: «Или Сомнамбыль, или трибунал»… Я по военной специальности ведь радиолог… Но вреев, тем более удеев, к таким делам на пушечный выстрел уже не подпускали тогда, вы же знаете… А тут бац!.. Вчера ещё в Граде – завтра уже в Сомнамбыле… Да ещё и командиром отряда по расчистке всего этого дерьма… А теперь… хотел парня спасти… комиссовать… Боевой офицер, а сума сходить начал…

Враг-то там невидимый… и везде, а он привык, чтобы видеть… Ну, общем, это уже не смешно…

– Я, кстати, тоже по военке радиолог, – еле успел вставить Леольh…

От Меламудмана он узнал множество подробностей об аварии на Сомнамбыльской АЭС. Как излучало-пульсировало со странным периодом в 13,7 дней взорвавшееся, раскалённое ядерное топливо третьего блока, как падали без сознания люди, попадая под нейтронное облучение, как глохли автомобили от радиации, и их обшивали свинцом, как работали солдаты в одних марлевых повязках и гимнастёрках, как пили из кранов радиоактивную воду, как лгали населению о масштабах аварии, как бегали по мёртвому лесу огромные зайцы-мутанты, как упирались в невидимую стену зоны стаи птиц и отворачивали, облетая её, и как стая журавлей всё же спустилась к ликвидаторам и ждала, пока люди врачевали ногу их вожаку…

Узнал Леольh и об арестах, расстрелах и ссылках…

Лишь об одном, как ни жаждало и болело сердце его, он так и не смог узнать: о судьбе семьи Григфориных… о Ларочке-Атшепсут своей…

От голода, холода и непосильной работы физических сил оставалось всё меньше и меньше… И душевных тоже… И смертной поступью подкрадывалось отчаяние… Начиналась дистрофия, и по ночам ему снилась огромная лагерная яма, заполненная доверху голыми трупами погибших зэков…

А когда в один из дней Леольh уже решился на саморуб ноги, из лагерного динамика раздались такие слова: «…От информбюро Справедливого Союза… Сегодня в… нацистская Верисея вероломно… на нашу страну…»

38

Задача была не из легких, но Евгения с удовольствием чувствовала, что она сможет её решить.

Дежурная медсестра лечебного отделения военного полевого госпиталя легкораненых госпитальной базы Юго-Западного фронта войск Независимой Сибирской республики, обладательница густой, чёрной копны волос и миниатюрной фигуры, сидела за небольшим, вероятно, бывшим когда-то благородно-коричневого цвета, слегка перекошенным столом отделения и училась. Да, училась. Ночью, в пространстве, почти лишённом фотонов света, улучшив минуту, когда в отделении почти никто не стонал, а старшая медсестра Сараh закрылась с санитаром Уемотиным в перевязочной. Училась, ибо, как почти всякая девушка из приличной (подчёркиваю, – приличной) удейской семьи, она мечтала после войны пойти учиться на врача. И таким образом увлёкшись решением задачек по алгебре, она вдруг почувствовала чью-то руку на своём весьма небольшом плече. В испуге вскочив с табуретки так, что последняя упала (слава Богу, что на ногу кому-то, иначе был бы жуткий грохот), Евгения Лазаревна испугалась ещё больше и смутилась до полного покраснения всего тела, когда увидела, что перед ней стоит со своей свитой командующий Юго-Западным фронтом войск Сибирской республики, генерал армии, знаменитый Алексей Максимович Дарусанов. Кое-как справившись со своими центральной и периферической нервными системами, она, став в стойку «смирно», отрапортовала:

– Друг командующий фронтом, дежурство проходит спокойно, дежурная медсестра рядовая Аронина. Дарусанов улыбнулся и только сказал:

– Вольно, продолжайте учиться, рядовая Аронина.

Затем его стройная, офицерской выправки фигура развернулась по направлению к выходу и тихонько, вместе со свитой, исчезла в ночи…

Как же генерал оказался в отделении военного полевого госпиталя?.. Как, как… Просто он делал инспекционную проверку, вот и всё…

Евгения же, придя в себя, отправилась посмотреть, что творится в отделении. Во второй палате она опять невольно задержала свой взгляд на, лежавшей на кровати у входа, девушке с перевязанной рукой. Она была очень худа и очень молчалива. Видимо, силы и надежда совершенно оставили её после перенесённых мытарств. Единственное, что по-прежнему не хотело оставлять её, это совершенство красоты.

– Бедняжка, – подумала Евгения Лазаревна, одновременно чувствуя к ней зависть, – как зовут-то её? Лариса, что ли?

39

Верисейская нация, то биш вреи-вериане и вреи низших каст (местные вреи-удеи и, успевшие до войны подняться в Верисею из разных стран, но в основном из СС, вреи-эметисты и вреи-удеи), не ошиблась (если кто забыл к концу этого предложения, то напоминаю, что не ошиблась нация): у нацпремьера были таки ещё гениальные идеи. И самая простая и очень оригинальная из них – это война. Война против Справедливого Союза. Чтоб не выпендривался с ценами на нефть и не издевался над горячо любимыми Шмуликом ихними вреями. Но вы знаете… Да, уровень жизни, конечно, опять несколько приподнялся, когда население Верисеи стало уменьшаться от СС-овских ракет… Но ведь эти ракеты попадали не только в население, а и в кафе… А когда ты не можешь вовремя выпить чашечку кофе… Это уже чересчур… И горячая снисходительно-ироническая любовь нации к своему нацпремьеру и его нацпартии начала потихоньку примерзать.

Однако до изнеможения всегда бодрый Шмулик продолжал не щадить себя и народ свой во имя процветания и того, и другого. Только что вот, например, он вернулся из пыточной камеры, где пытали, пытаясь выпытать пытками сведения у опытного СС-овского лазутчика, в очень приподнятом настроении, ибо удачно ввернул там шутку, когда-то подслушанную у хирургов, о том, что хорошо зафиксированный пациент не нуждается в анестезии. Эта шутка вызвала гогот у мальчиков личной охраны нацпремьера, цамцавовцев (солдат Элитных войск нацпартии), и приступ такого воодушевления у пытающего персонала контрразведки, что истошные крики вянского лазутчика стали заглушать вышеуказанный гогот. Кроме того, по дороге в свою резиденцию, увидев несколько некрасиво разрушенных улиц с разбросанными там и сям частями тел обожаемых им граждан, он твёрдо решил применить нейтронное оружие… Конечно, все эти цтеки, нки и новоримцы завякают… Но эстетика превыше конвенции… В общем, было от чего встать настроению-то…

– Ай да Шмулик, – ликовала нация, – ай да арбуз у него на шее!

Опять же, как уже я проговорился выше, были и слаболикующие, которые по закуткам шептались:

– Бомбой бы ему по арбузу!.. Хорошо, что хоть всех детей успели по подземельям припрятать.

Что ж, разве всем угодишь?.. Но это уже не его Шмулячье дело. Это уже работёнка для гостайпола…

40

– Да вы садитесь, Лев Геннадьевич. Какими судьбами? Вот сюрприз-то приятный!

Легкий стан Алексея Максимовича метался по времянке в попытке угодить гостю.

– Элиночка, иди сюда, смотри-ка, кто у нас объявился.

Из соседней комнаты вышла жена Дарусанова. Её роскошные, густые, уже поседевшие волосы были туго увязаны на затылке. Даже сейчас в ней, стремительно постаревшей после гибели на фронте сына, проглядывалась былая красота. Это была одна из тех редких мадонн, которые вовремя перестают быть прежде всего самками и, оставаясь верными жёнами, превращаются в таких же верных матерей и бабушек.

Элина Ивановна подошла к Вассеру, молча поцеловала его и вдруг заплакала. И что удивительно, по чисто выбритым, обветренным, чуть веснушчатым щекам проживающего вторую войну командующего второй армией Юго-Западного фронта войск Независимой Сибирской республики, генерал-полковника Льва Геннадьевича Вассера, плоской струйкой тоже поползли слёзы.

– Вы, наверное, голодны, – сказала Элина Ивановна и, не дав ответить гостю, быстро удалилась на кухню.

За обедом Вассер рассказывал:

– …Несказанной красоты девушка, говорят. Молоденькая, а уже и трудлагерь успела пройти, и в партизанских командиршах побывать. Только встала с больничной койки – сразу на фронт запросилась. Жениха разыскивает. Тоже в Сатанилаевских лагерях запропастился.

– Взяли её? – спросила Элина Ивановна.

– Нет, говорят. Слабая она ещё.

– Возьми её в управление армии к себе. Сам говорил, что работников в управлении не хватает, – сказал Дарусанов.

– Надо подумать. Да ещё и найти её…

– А через госпиталь. Наверняка, знают, где она.

– Точно.

– Сколько таких девонек война уже съела, – молвила мадонна Дарусанова, и прекрасные серые глаза её вновь заслезились…

У Алексея Максимовича зазвонил мобильник. Он встал из-за стола, взял его, послушал и, побледнев, упал на старый, кожаный, чёрного цвета диван. Элина Ивановна, взлетев, мигом подбежала к нему.

– Что случилось, Лёшенька?

– Эти подонки обменялись массовыми нейтронными ударами. Пять наших городов омертвело…

– Боже праведный! И дети?!

– Нет, все дети уже давно в убежищах.

На этом их встреча прервалась, ибо оба генерала срочно отъехали в свои штабы.

41

– Неожиданный поворот приняло дело «О рыбаке и золотой рыбке»: когда старик пришёл домой, он обнаружил старуху у разбитого об его голову корыта…

Капитан команды Градского политтехнологического института сделал паузу…

Лишь по прошествии почти минутной паузы, Верховный Главнокомандующий Вооружёнными Силами Справедливого Союза, первосвященник Политсинода ЦК Эметистической партии СС, брат Сатанилаев улыбнулся по-артистически красивым ртом своего в такой же степени красивого моложавого лица и начал хлопать крупными ладонями породистых рук. Зал облегчённо вздохнул и тоже начал улыбаться и хлопать в ладоши.

Сатанилаев с молодости любил КВН, но сейчас ему было, мягко говоря, немножко не до этого: война с Верисеей затягивалась, Сибирь, фактически, отделилась, и хотя так называемая Независимая Сибирская республика почти прекратила враждебные действия против Справедливого Союза и воевала сейчас тоже против Верисеи, положение на фронтах складывалось весьма неудачно для СС. Верисейские войска на Южном и Юго-Западном фронтах значительно продвинулись в глубь Ропейской части Справедливого Союза. Хорошо ещё, что, после обмена нейтронными ударами (по инициативе Верисеи), возмущенные Соединённые Штаты Новоримской Империи и Великая Цтекнкия вступили в войну на стороне СС, но пока уж очень пассивно.

– Людей им, что ли, жалко? Уж этого-то дерьма… расплодилось – некуда девать. Наверное, ждут, пока противники друг друга доконают, – вяло думал лидер партии. – А эти вчерашние двадцать бабёнок бл…душек были сладкие, – переключаясь, значительно оживлённей закумекал Верховный, – прое…ался вдоль и поперёк, пот градом тёк, мечтал – хоть на сутки хватит. Нет, бляха-муха, опять хочется. Я уж, наверное, дивизию самок перетрахал. Е…аный сатириаз. Ничего не помогает… Надо будет сказать Сводникову, чтобы привёз бабцов из верисейских пленных. Говорят, врейки похотливы, да и по мужикам в лагерях соскучились. Только чтоб в баню сводил этих сучек перед этим… Ой, не могу…

Сатанилаев резко встал и вышел вместе со своей Сводниковской охраной из зала… Капитаны команд на сцене испуганно смолкли, а зал, напротив, ожил.

42

Да, так на чём мы зациклились?.. Не все, не все ликовали… Несмотря на то, что, казалось бы, у них было всё, что нужно человеку для счастья: еда, работа, семейный очаг с телеэкраном и оргазмом, автомобиль и компьютер с интернетом в придачу, – некоторые верисейские граждане позволяли себе бывать иногда недовольными. То им не нравилось, что все детские сады и школы не вылазят из бомбоубежищ, то, – что там и сям падают бомбы и ракеты и тем самым портят архитектуру и организмы, то, – поведение гостайпола, то, – похоронки с фронта, то, – несвоевременность чашечки кофе… В общем, пролей на народ ливень счастья, так он захочет, чтобы это произошло ещё и при безоблачном небе…

Правда, были… Были проколы и у правительства… Например: ввели, если вы помните, кастрацию за супружескую измену и… Бэмц!.. Забыли своевременно провести закон о поощрении развития сети публичных домов для мужчин и для женщин… Почти десять месяцев проволындались… А население-то растёт!.. А уровень жизни-то, соответственно, падает!.. Но это уже тонкости государственной политики…

Так что хрен с ним!.. Со всем этим… Ведь большинство нации всё же ликовало…

Шмулик добрый. Посмотрите на него. У него смуглое, добродушное, круглое лицо с настоящим добротным, крупным врейским носом. Он умеет красиво говорить, у него блестящая память, а когда он смеётся, то обязательно до слёз, и у всех, кто с ним рядом в этот момент и даже дальше, тоже появляются слёзы на глазах. У него густая чёрная шевелюра, волосатая грудь и руки, как у настоящего мужчины. Когда женщины с ним, они без памяти и без всего остального… Но он занятой человек: у него война на руках… Поэтому лишь изредка он позволяет себе расслабиться… Но зато как… К примеру… Вчера утром Шмулик имел очень хороший оргазм с одной вяночкой-проституточкой из беженцев, которых ещё не успели уничтожить. Потом на спор со своим другом Мойше, начальником охраны его резиденции, подстрелил из окна грохотавшего (в субботу!) на своём пердосракере рокера, да так, что он очень смешно врезался в толпу на автобусной остановке, а после… Но об этом после… А его ребята из личной охраны и друзья по нацпартии? Ничего, что они развратники и обжоры, но зато, когда они берутся за какую-нибудь работу, то уж до крови. И всё с весёлым врейским юмором и иронией. Любо-дорого смотреть…

А… так вот… что было вчера, «после»… У любимой же жены Шмулика как раз был вчера день рождения… Ну он и говорит Мойше:

– Мойшеле, а не сделать ли мне редкий подарок моей женуле?

– Почему бы и нет? – отвечает тот…

Значит, вечером, когда все гости собрались, Шмулик, вежливо заорав, требует гробовой тишины и произносит:

– Рыбка моя, а сейчас у меня для тебя будет невыносимо грандиозный подарок.

Гости замерли в радостном, или не очень, ожидании, а жена нацпремьера просто так замерла. Ибо люди знают, что лидер нации слов на ветер не бросает. Тут заходит Мойше и преподносит жене Шмулика ларчик, бриллиантами насквозь проинкрустированный. Та открывает его, – а там два окровавленных «шарика» в волосатой мошонке… Рыбка-жёнушка – в обморок нырнула, а Шмулик, давясь от смеха и вытирая слёзы, спрашивает Мойшеле:

– Как ты думаешь… она узнала их?

Потом, когда слава об этом подарке пошла по всей Верисее, многие почти порядочные женщины по достоинству его оценили, и иногда в автобусах или просто на улице можно было подслушать, например, такое:

– Слышишь, я говорю, как ещё он на ней женился?..

43

Теперь хозяева дома, где расквартировали медсестру Женю Аронину и её подругу санитарку Надю Филефаршеву, смотрели на молоденькую врейку-медсестру совсем по-другому: с уважением и, можно сказать, почти дружелюбно. А ведь сначала эти коренные сибиряки-вяне, вреефобы по воспитанию, вообще не хотели смотреть в её сторону. Только с Надей общались. И всему виной простая фаршированная рыба. Ну, не такая она уж и простая, потому что, когда дородный хозяин, Фёдор Иванович, принёс своей жене, Василисе Пантелеймоновне, пять огромных рыбин-карпов, эта невзрачная, костлявая женщина с ужасом смотрела на них, не зная с какого хвоста к ним подступить. Тогда Евгения Лазаревна просто сказала:

– Давайте я вам помогу.

И действительно помогла, да так, что результатом стало появление дисков сумасшедше-аппетитной фаршированной рыбы, отведав которые, Фёдор Иванович и Василиса Пантелеймоновна впали в такое непреодолимое и постоянное восхищение, что, как уже упоминалось выше, полностью изменили своё отношение к молоденькой миниатюрной медсестре. Неизвестно, правда, полюбили ли они весь врейский народ, но Жене стало жить гораздо легче, и она мысленно благодарила свою незабвенную родительницу:

– Мамочка, родная, светлая тебе память, спасибо, что научила вовремя…

Между тем Надю отправили на передовую (санитаров не хватало), и Евгения Лазаревна устроила вместо неё проживать только что выписавшуюся Ларису. Они подружились и иногда рассказывали друг другу о своих радостях и горестях. Только вот последних было гораздо больше…

– Представляешь, Женечка, не платье, а просто огромный уродливый колокол. Некоторые рыбьими костями да нитками из чулок умудрялись немного перешить это уродство.

– Могу себе представить, что из этого получалось.

– По четырнадцать часов вкалывали на железной дороге, без выходных. Потом, когда сибирские партизаны стали теснить Сатанилаевские внутренние войска, начальство Ярсклага, с охраной вместе, разбежалось, и мы к партизанам попали. Многие, правда в основном уголовницы, и от них потом сбежали. А тут Вторая война подползла змеёй. Мало было своей, гражданской…

– Да, я вот только в мединститут собралась поступать, и всё поломалось… А когда брата взяли на фронт, мамочка не вынесла этого, светлая ей память… Папа от горя и субботу перестал соблюдать… Раньше всегда всё, как положено… и праздники…

Женя расплакалась, и Лариса, положив ей руку на плечо, сказала:

– Везде смерть. Куда ни глянь. Видно, уж очень люди провинились… Господи, ведь я даже не знаю, что с моими… мамой… папой…

Она замолчала и сгорбилась. Волнистые, тёмно-золотые пряди скрыли её бездонные глаза.

Евгения Лазаревна, в свою очередь, попыталась утешитьЛару:

– Найдёте вы, Ларочка, принца Леольhя своего. Вот увидите…

И ещё рассказала Лариса Михайловна, как был из бывших заключённых Ярского исправительно-трудового лагеря сформирован женский партизанский отряд. Как стояла она одна ночью на посту в лесу и дрожала от страха, ибо в лесах рыскали врейские проверисейские банды. Как привыкла потом и уже ничего не боялась, когда стала командиром отряда взамен убитой бандитами подруги…

– А ранило меня уже здесь, после соединения партизан с регулярными войсками Сибирской республики. Теперь вот опять прошусь на фронт. Не берут…

44

О поварихе семь тысяч семьсот семьдесят седьмой пехотной бригады Северо-Западного фронта Армии Верисеи было известно всему данному фронту не только потому, что она действительно из ничего могла приготовить салат и замечательную дайсу (кашу, по-научному), но и в связи с её бесчисленными любовными похождениями, овеянными неувядаемой боевой славой о сексуальной мощи этой привлекательной блондинки. Нимфа Манечка – так ласково называли её удивлённые бойцы мужеского полу. Женский же состав бригады люто ненавидел свою могущественную конкурентку и, грубо говоря, завидовал ей.

Однако частично эта ненависть сменилась на милость, когда то ли вследствие молниеносно-дурацкого прорыва бойцов бригады, то ли из-за чрезмерного врейского ума командиров, а возможно, просто по банально неповторимой «изобретательности» случая, бригада попала в окружение… И что обидно, произошло это, можно сказать, прямо на подступах к столице Справедливого Союза, на глазах у всей огромной Армии Верисеи.

Великий лидер Шмулик тогда просто так и сказал:

– Маньяким!.. Тэмбелим!..[16]

В народе по сему поводу высказывалось мнение помягче:

– Муд…ки е…анные!

Но дело не в этом, а в том, что бригада была разгромлена и взята в плен гвардейской дивизией Сатанилаева…

В Сатанилаевских лагерях военнопленных, конечно, кашрут (ну это… вы же знаете, там всякие вериано-удейские религиозные требования к еде и к процессу поедания последней) не соблюдался, но, само собой разумеется, только по той простой причине, что соблюдать его было нечем, ибо для такого дела нужна хоть какая-никакая еда. Последней же не имелось до такой степени, что и незачем ходить было в туалет (который, кстати, тоже был не ахти что: без кафельной плитки, не утеплённый, так – параша). Но что да, то да: женщин-пленных держали отдельно от таких же мужчин. Чтобы всяких там излишеств не было. И пока никого не уничтожали… Только потихонечку себе пытали (между прочим, мужчин-пленных довольно быстро потом уничтожили… ну, тоже не без пыток, конечно).

Но, собственно, в каких-то специальных действиях по уничтожению особой нужды и не было, ибо этим со знанием дела занимались гастарбайтеры: голод, холод, отсутствие одежды тёплой (одеял, топлива, мыла, лекарств), антисанитария, дизентерия, сыпной тиф, вши, побоища между пленниками из-за куска хлеба, каннибализм… Жили же, как это ни странно, не в отдельных благоустроенных квартирах, а в землянках по нескольку десятков человек. Да и спали не на матрацах фирмы «Нах», а на дрянных: фирмы «Нары & Солома».

Вот в этих-то чрезмерно простых условиях и проявилась полезность Нимфы Манечки: она умудрилась переспать почти со всей охраной лагеря и получила у них постоянство (квиют, по-научному) на данную работу, за которую ей давали пайки еды и питья и всякое другое, что бывает очень полезно для лагерствующего организма. Еду же Манечка раздавала всем пленённым женщинам, оставляя себе столько же, сколько получала каждая из них, что, после дележа, оказывалось совсем малым количеством. Кстати, лишь немногие из этих женщин решились пойти на такую же работу. Возможно, от недостатка желания по причине голода, жажды, холода, болезней, пыток, душевного отчаяния, грязи, вони, брезгливости, наконец… Или от недостатка мужества… Или от избытка порядочности… Или от всего вместе… Так или иначе, но их ненависть к Манечке сменилась на некоторое уважение к ней же. Поэтому, когда свалившийся из столицы на лагерь начальник охраны Сатанилаева, Сводников, забрал пять десятков чисто вымытых в бане, продезинфицированных, прошедших медосмотр, подкормленных и приодетых наиболее крепких бабёнок, в число которых попала и Манечка, оставшиеся женщины плакали и говорили:

– Пропадём мы без нашей Манечки. С голоду подохнем…

45

Когда Евгения Лазаревна пришла в госпиталь на очередное дежурство, она увидела людскую толпу возле придорожных кустов рядом с грязно-серыми сооружениями госпиталя. Шёл мелкий злой дождь, и дорожное месиво противно хлюпало под сапогами, пока Женя, предчувствуя недоброе, подбегала к толпе, состоящей, в основном, из любопытных прохожих и некоторого количества военных специального антиуголовного армейского подразделения. Протолкавшись, наконец, к центру человечьей массы, она увидела страшное… Изуродованный голый труп Сарыh с окровавленными бёдрами, вздувшимися сизыми грудями и страшно выпученными глазами распухше-синегубого лица валялся на земле, широко раскорячив толстые ноги… От ужаса Женя потеряла дар речи и застыла в ступоре…

Позже она узнала, что её коллега слишком долго заигрывала с батальоном солдат, расквартированного в городе мотострелкового полка…

Вечером, всё ещё передёргиваясь от чудовищности произошедшего, Евгения рассказывала Ларисе Михайловне и хозяевам о Сареh…

– …Служила в медсанбате, где-то на севере на Ольском полуострове…

– Боже, ведь там же и Леольh служил! – прервала её Лара…

– Как она сюда и в госпиталь попала, не знаю. У неё там ведь всякие блаты-переблаты… Приехала, уже будучи замужем. Муж, вроде, приличный, интеллигентный человек. Правда, со странностями. Но вполне безобидными… К примеру, был до невозможности брезглив. До такой степени, что, когда приходил иногда в госпиталь, как голоден не был, кушать здесь не мог. Его тошнило…

– Да, бывает такое, – сказала Василиса Пантелеймоновна и почему-то посмотрела на Фёдора Ивановича.

– Как он с ней связался, не понимаю, – продолжила Евгения…

– Любовь зла, – вставил Фёдор Иванович и тоже почему-то посмотрел на Василису Пантелеймоновну…

И ещё рассказала Женя, как во имя свободы собственного блуда, пользуясь своими связями, Сараh добилась того, что её мужа признали душевнобольным и засадили в психушку…

– В то время как психически ненормальной была она сама, – возмущалась Евгения Лазаревна. – Уж поверьте, я кое-что в медицине понимаю…

Что ж, добавлю я, трагический рассказ о Сареh – классический случай, гениально описанный одним замечательным писателем… По сути дела, всё человеческое сообщество – это огромная палата, уж не знаю под каким номером, в психбольнице Мироздания. Палата, в которой одна часть сообщества, проявляя синдром подлости (в частности, из-за психически ненормально гипертрофированных прихоти, похоти и жадности) устанавливает для другой части сообщества диагноз неполноценности-неконкурентоспособности, издеваясь над ней и заставляя её работать на себя…

За разговорами не услышали, как в дверь постучали… Постучали сильней… Ещё сильней… Услышали… Фёдор Иванович открыл дверь… На пороге стоит русоголовый, маленького роста, худощавый офицерик в звании капитана, заявляющий, что он от начальника штаба второй армии Юго-Западного фронта войск Сибирской республики и что пришёл за Ларисой Михайловной Григфориной с намерением забрать её в управление армии…

Все страшно удивились… Потом удивились ещё больше, когда Женя воскликнула:

– Славик!

Выяснилось, что они из одной школы. Лучше того, – из параллельных классов. Начались воспоминания… Потом Лара, спохватившись, что пришёл-то капитан за ней, сказала:

– Я пойду переоденусь.

Когда она вернулась, Женя и Славик продолжали беседовать, неотрывно глядя друг на друга… Хозяева же тактично удалились… В голове у Лары зазвучало «ниточка завяжется», она опять вспомнила своего, затерявшегося в джунглях человеческой бойни любимого, и поникла…

46

Пять тысяч пятьсот пятьдесят пятая отдельная штрафная рота седьмой армии Южного фронта (который бурлил уже недалеко от Иева) войск Справедливого Союза, до отправки на передовую, прибыла в мёртвый город Рнигов для расчистки его от завалов и трупов. Мёртвым город стал после обмена противниками массовыми нейтронными ударами.

Вопреки расхожему мнению, нейтронное тактическое оружие наносит в радиусе своего действия значительный вред не только живой силе и технике, но и сооружениям, ибо оно даёт в этом радиусе значительную взрывную волну. Применённое же в массовом количестве, такое оружие не уступает по разрушениям обычному конвенциональному оружию с той разницей, что люди, не находящиеся в убежищах, наверняка гибнут от излучения в радиусе его действия. Использование подобного нейтронного оружия равносильно «плавному» переходу в тактическую ядерную войну, от которой один лишь шаг до глобальной ядерной катастрофы…

Но всё же его применили, и потому город был практически мёртв, ибо большинство населения, по обычной ложной храбрости или халатности, не побежало в убежища по сигналу воздушной тревоги. Уцелели лишь дети, постоянно находившиеся в убежищах, и те немногие взрослые, которые тоже были там.

Рядовой пять тысяч пятьсот пятьдесят пятой отдельной штрафной роты Леольh Фраh с болью и ужасом взирал на россыпи разлагающихся трупов на полуразрушенных улицах, и мрак окутывал его душу.

– Господи всемилостивый, как еще земля не проваливается от такого количества мёртвых тел?! Прости меня, но мне кажется уже, что это не твоя любимая планета, а чудовищная, заранее заготовленная, лагерная яма, доверху заполненная трупами…

Его постоянно тошнило от трупного запаха, плывшего по городу. Клубы дыма поднимались от труб ударно работающего крематория, сжигающего прибывающие к его ненасытным печам мёртвые тела. Штрафникам помогала в их печальной работе армия добровольцев… Это были вороны и вороны. Правда, они были не совсем бескорыстны…

Удивительна была реакция на произошедшее с городом различных солдат штрафной роты, реакция независимая от их категории. Матёрые уголовники и влипшие по дурости, репрессированные ни за что и политические – одни шутили, смеялись, хорошо ели и спали (даже напевали что-то себе под нос за работой) – другие – были подавлены, как Леольh, и не могли ни есть, ни спать.

Весёлым был и белобрысый напарник Леольhя, Гришка-Вонючка, попавший в лагеря за анекдот про Эметистическую партию и получивший свою кличку за мучивший его метеоризм.

– Так слышь, Лель, – сказал сквозь марлевую повязку Гришка-Вонючка и смачно пукнул, подтягивая труп к грязным, цвета хаки, носилкам, – ой, извини… Этот чудак, говорят, попал под нейтруху где-то в теплице полиэтиленовой, и потом с ним чудеса твориться начали. Гутарили, он себе три х…я отрастил и все, как у ишака, огромные…

– Да уж, слышал.

– Только не понимаю, зачем было три-то? Неудобства ведь с ними, сам понимаешь, – сказал Леольhев напарник и надолго задумался, что не мешало ему насвистывать блатную песенку под мерное покачивание мертвеца в носилках…

Случай был, действительно, трагически-курьёзный и удивительный: сельскохозяйственный рабочий, находившийся во время нейтронной атаки внутри теплицы в пригороде Рнигова, обнаружил, через некоторое время, у себя странные свойства… Обычно, ведь чем мы можем по нашему желанию управлять в теле? Лишь мышцами да мыслями (и то не всеми). Этот же парень приобрёл способность по своему желанию управлять всеми органами, тканями и клетками. Вплоть до генетики. Он мог изменять по собственному желанию своё лицо, рост, выращивать дополнительные органы, вмешиваться в их работу, в общем, чёрт знает что вытворять со своим телом. Опухоль себе какую рассосать или рану заживить – раз плюнуть. Зуб или глаз вырастить, вместо родных, выбитых, что глазом моргнуть. В мозгу собственном что-то отрастил, что быстрее компьютера считать стал. Конечно, уж если бы голову оторвало, то новую не вырастил бы, поскольку нечем было бы желать этого… Причём, когда спросили его, как он всё это делает, – не смог ответить. А как мы рукой или ногой по нашему желанию двигаем? Ведь тоже не ответим. Двигаем и всё. Как будто срослось наше «Я» с нашими мышцами, стало одно целое, единое. Так и у него было, но со всеми клетками его тела. Чудеса, да и только! Кончилось, естественно, всё трагически. Увлёкся парень. Худо дело, когда сознание вмешивается в автоматику организма. Ладно там – три члена с шестью яйками. Невелика беда. Но когда – пять сердец, и все вразнобой работают, да желёз всяких сдуру понавыращено (одних предстательных – восемь штук), тут уж извините подвиньтесь. Короче, лопнуло у него что-то где-то, и приказал организм его, вместе с душой, долго жить. А жаль: может быть, через изучение сего феномена многие болезни научились бы лечить?.. Хотя… Если так дело пойдёт дальше с этой Второй мировой, то лечить-то, глядишь, и некого будет… Да, что ещё забыл сказать. Только с насморком ничего не мог мужик поделать. Горемыка попытался как-то раз свой насморк немедленно устранить, так у него вместо насморкоустранения эрекция состоялась… Всех трёх… Но что обнадёживает: насморк через две недели таки прошёл… Правда, эрекция осталась…

А между тем фронт приближался. Уже отчётливо был слышен его смертный, гулкий шаг. И наступил день, когда отдельная штрафная рота, в которой пребывали измученный душевно и физически Леольh и весёлый Гришка-Вонючка, бросив неубранными ещё великое множество мертвецов и неразобранными уйму зияющих штукатурными бельмами завалов, вступила в бой с верисейским врагом…

47

– Друг командующий армией, начальник химической службы майор Григфорина по вашему приказанию прибыла.

Генерал поднял глаза от лежащих на его столе белых вееров и стопок бумаг, и глаза были вознаграждены: «Действительно, редкой красоты девушка. Не зря болтали…» – подумалон, но вслух сказал:

– Вольно, садитесь, майор. Слышал я, что вы своего жениха разыскиваете?

– Да, – коротко сказала Лара, и сердечко её заметалось: «Вдруг что-то стало известно про Леольhя?!».

Генерал увидел её волнение:

– А зовут-то его как?

– Леольh. Леольh Фраh.

– Да ну!

Теперь уже и Лариса Михайловна увидела перед собой взволнованного человека, который поведал ей о своей службе с Леольhем на Ольском полуострове.

– А скажите, он что?.. Никогда не вспоминал обо мне?

– Он рассказывал о майоре Вассере, но я не могла предположить… Ведь он стал…

– Да, милая моя, стал. Но не мне вам рассказывать,

– Лев Геннадьевич нервно одёрнул грязновато-зелёную скатерть величавого, но обшарпанного дубового стола, – что в «нашей буче, боевой»… гадючьей, – уколоться лучше. Стал, стал… да перестал… Дел оказалось много. Ещё пригодился старый вояка…

– Вы что-то слышали о Леольhе?! Где он?!

Рябоватистое, морщинистое, с большими умными глазами и могучим носом лицо Вассера стало печальным и, от этого, более старым: кожа век, страдальчески оседавшая по углам его глаз, осела ещё больше.

– Нет, девонька, ничего не слышал. Но вот что вам скажу: «…не оставляйте стараний… не расставайтесь с надеждой…» Обстоятельства складываются так, что фронт быстро продвигается на запад. Может быть, и найдёммы его…

Однако лучистые глаза Лары погасли, и у старого генерала, Льва Геннадьевича Вассера, больно закололо в левой стороне груди, как раз там, где у добрых и порядочных людей обычно находится сердце…

48

На тридцать третьей врейской сучке член члена Эметистической партии Справедливого Союза, брата Сатанилаева, понял, что нашла коса на камень. Сатанилаев внимательно посмотрел на партнёршу.

– Симпатичная ку…вочка, – подумал Верховный Главнокомандующий того же Союза.

И вправду, у лежащей под ним голой женщины была белая нежная кожа лица, вздёрнутый маленький носик, голубые глаза, сочные губы, белокурая копна рассыпавшихся по подушке волос, маленькие белые груди с розовыми твёрдыми сосками, роскошный чувственный торс и стройные пухлые сексапильные белые ножки, порозовевшие от недавних трудов. Первосвященник Политсинода ЦК опять возбудился, и ножки с готовностью раздвинулись. Войдя в экстаз, он простонал:

– Как зовут-то?!

И она, сквозь непрекращающийся оргазм, на чистом вянском, прокричала:

– Манечкой кличут!

По окончании процесса, откинувшись навзничь для передышки перед новой схваткой с этой противницей-блондинкой, Сатанилаев подумал:

– И по-вянски пи…дит. Видно, сучка, из СС сбежала, – после чего бой продолжился.

Нимфа Манечка, в отличие от остальных сорока девяти самок, доставленных Сводниковым из лагеря верисейских пленниц, заслужила настолько высокую оценку самца Сатанилаева, что он стал возить её везде с собой для немедленного удовлетворения приступов сатириаза…

49

Весна наступала мощным прорывом по всему фронту, и она плевать хотела на человечество. На уцелевших деревьях набухали почки, уцелевшие птицы щебетали и пели, льды трещали на реках, а воздух наливался торжеством жизни сквозь сети пуль, сквозь занавес ракет, бомб, и снарядов, сквозь броню трупов…

Сидя в грязном окопе, чумазый, потный, весь в крови (своей – от порезов и разрывов собственной кожи, чужой – от коверкаемых бойней чужих человеческих тел), рядовой отдельной штрафной роты седьмой армии войск Справедливого Союза Леольh Фраh почти истерически недоумевал:

– Ну почему, почему Ему безразлично всё это?! Почему Он не вмешивается?! Или не знает?! Или не видит?! Или не слышит?!

Но выкрикивая мысленно эти вопросы, сквозь дикий грохот боя он ощущал душой гробовое молчание Вопрошаемого…

Вот снова вскочил командир и зовёт: «За Родину! За партию!». И неведомая пружина выдавливает Леольhя и сотоварищей из окопов. Но не всех, не всех. Не поднимается, например, весёлый Гришка-Вонючка… Ибо как же тут поднимешься, если оторвало тебе снарядом белобрысую голову?.. И Ваня не выпрыгнул из окопа… и Абраша… и Петро… и Сулейман…

Верисейские монстры, бронированные и напичканные электроникой, кромсали почву и палили в таких же союзовских монстров, за одним из которых бежал Леольh. Он оглянулся на мгновение, чтобы убедиться, что не попал в окружение, но…

…Лазарет вместе с врачом и кроватями был перевёрнут вниз головой, однако простыни и одеяла, вопреки закону гравитации, не свисали к потолку. Хуже того: никто и ничто не падало на последний…

– Зачем они его перевернули? – подумал Леольh и снова впал в беспамятство…

Когда он очнулся, лазарет уже перекрутили в нормальное положение. Сквозь дикие боли и шум в голове Леольh услышал человеческую речь на незнакомом ему языке…

Незнаком же ему этот язык был лишь потому, что это был язык, на котором его предки перестали говорить множество лет назад от сегодняшнего времени и множество лет вперёд, с тех пор как поселились в чужих краях, покинув Удею. Удею, которая сегодня превратилась в Верисею…

Откуда Леольh мог сейчас знать, что был контужен в последнем бою и пленён наступавшими верисейцами, которые переправили его южнее от фронта в тыл, в свой ближайший концентрационный лагерь смерти номер 3333, для возможного допроса и уничтожения? При досмотре в лагере, у находившегося в бессознательном состоянии Леольhя нашли документы, из которых выяснилось, что он, по происхождению, из вреев-эметистов, не подлежащих уничтожению в соответствии с политикой нацпартии Верисеи. Не уничтожались они, однако, при условии, что согласны признать идеологию государства Верисея, принести ему присягу и поработать на его благо, уничтожая врагов врейского народа. Потому-то и был направлен Леольh в лазарет того же лагеря на предварительное лечение…

50

Лишь один человек на Северо-Западном фронте Армии Верисеи ничего не ведал о поварихе Нимфе Манечке. Это был рядовой семь тысяч семьсот семьдесят восьмой пехотной бригады того же фронта Леонид Гройсшлемазлин. А значит, это был, и таковое принято считать хорошим тоном, её муж. Но может быть, слышал и догадывался всё же? Ведь он свою жену хорошо знал. А можетбыть, не хотел ведать?..

Как я от вас ни скрывал, вы, видимо, давно уже догадались, что Нимфа Манечка и Стефочка – это одно и то же лицо, одна и та же симпатичная, сексапильная блондиночка…

И лежал солдат Гройсшлемазлин в бомбовой вороночке под миномётно-ракетно-бомбовым же обстрелом на поле боя, и смотрел на на запыленную жёлтую ромашку, растущую под его носом, и думал себе так:

– Ой, ё-моё! Пуляют прямо в людей. Где уж тут вытащить этот проклятый камешек из ботинка. Только прижимайся к земле да моли Бога, чтобы пронесло… Пусть было бы, как было: самки, самцы… Раз к святости материнства и отцовства без этого нельзя… Балансировка на тонкой грани между животным и человеком… Так нет, им ещё и крови подай… На десерт.

Недалеко впереди, прямо на просёлочной дороге, разорвался миномётный снаряд. Леонид посмотрел в сторону дороги и увидел на ней одинокий, весь в глинистой пыли, чёрный башмак.

– На меня похож, – горько усмехнулся он.

Грохнулись несколько бомб и ракет, и от весьма неприличного шума их разрывов мысли Леонида настолько сдвинулись по фазе, что он вдруг вспомнил, как линчевали в далёкое мирное время чёрного уданца в верисейском автобусе за то, что он говорил по мобильнику позади водителя. Потом выволокли из автобуса и бросили на дороге, а вместо него на следующей остановке зашла врейка, уселась на то же место и стала громко кричать в свой мобильник… При всеобщем молчании…

Обстрел несколько стих, и по команде бойцы бригады побежали вперёд, к дороге. Побежал и рядовой Гройсшлемазлин. Вот и дорога с одиноким башмаком. Послышался вой бомбы и затем её взрыв. Раскалённый осколок попал в грудь Гройсшлемазлину, вырвал его несчастное сердце и оно, всё в крови, шлёпнулось рядом с его бездыханным и тоже окровавленным телом. В это же время задул огорчённый ветер, и с усталого неба стал потихоньку накрапывать стеснительный дождичек. А на произошедшее всеми дырочками своей шнуровки с ужасом смотрел промокший и дрожащий от холода одинокий башмак, и его шнурки казались струйками чёрных слёз…

51

Концентрационный лагерь смерти номер 3333 был новенький с иголочки, передвижной, весь из пластмассы и металла, установленный рядом с местным крематорием по ужасно-секретному приказу нацпремьера, лагерь, предназначенный для вянских подростков мужского пола старше тринадцати лет, которые по не менее кошмарно-секретному постановлению нацпартии Верисеи подлежали уничтожению. Только неделю назад прибыла первая, пробная, партия подростков, и девственная газовая камера-фургон с нетерпением ждала своего проверочного пуска.

Всё это, на отличном вянском языке, любезно-доверительно разглашал Леольhю во время его первого после поправки допроса черноглазый, смуглый, симпатичный офицер в сером цамцавовском мундире…

– Вы попали сюда совершенно случайно: просто этот лагерь ближайший к месту, где вас подобрали. За дверью послышался гогот лагерных охранников.

– Невозможно работать. Простите. Офицер встал и вышел за дверь. Послышался его резкий говор, и гогот стал удаляться.

Леольh, в белой лазаретной одежде, бледный от всё ещё продолжающихся невыносимых головных болей и ужаса услышанного, продолжал в оцепенении сидеть на высоком, чёрном табурете под светом двух ярких жёлтых ламп комнаты для допросов.

Симпатичный цамцавовец вернулся и продолжил:

– Мы провели тщательное расследование и выяснили, что вы происходите из очень древнего врейского рода… Хотя, честно сказать, ваши зелёно-серые глаза и не врейский нос… Но генетические анализы не оставляют сомнений: вы врей. Достаточно вам подписать эту декларацию, – офицер протянул Леольhю лист бумаги, – принять присягу, поработать в нашем дружном лагерном коллективе, и чик-чак, – вы на свободе…

Декларация была на вянском… Она была очень обстоятельной…

Леольh отрицательно покачал головой… Офицер вскочил из-за стола.

– Оставьте эти глупости. Вы же умный человек, с врейскими практичными мозгами. Даже Рабейну уничтожал врагов врейского народа, – сказал раздражённо цамцавовец.

– Не в лагерях смерти…

– Ладно. Подойдём с научной точки зрения. Есть законы природы. Их не обойти… Закон естественного отбора. Слабый гибнет… Вы думаете, я не испытываю к ним жалость?..

– Беспощадная жалость… Жалость без пощады… Она лишь для самообеления… Ваш отбор… противоестественный… Рабейну, – Леольh разорвал и бросил в смуглоту цамцавовского лица клочки декларации, – бедный Рабейну… он уже тогда понял: даже то, что вырублено на камне под диктовку Господа, можно легко забыть… разбить… потерять… изменить или стереть…

– Есть, видимо, какое-то недопонимание. Вы имеете лишь две возможности: либо согласиться, либо быть уничтоженным… Тем более что теперь вы посвящёны в государственную тайну…

52

Бронетранспортёр остановился на зелёном лугу, весьма исковерканном войной, и из роскошного чудовища вышла не кто-нибудь, а Манечка-Стефочка, и не просто так, а по малой нужде, и не как-нибудь, а в чём была, то есть в одной юбочке (без трусиков) и в бюстгальтере. Не то чтобы в броневике Сатанилаева не было туалета – просто: проветрить натруженные бёдрышки…

Да, я забыл сообщить, как Стефочка очутилась здесь. Всё несказанно просто: Сатанилаевские войска несколько оттеснили верисейские в юго-западном от столицы направлении, но положение было неустойчиво, и Верховный Главнокомандующий решил лично появиться на передовой для поднятия боевого духа солдат и офицеров своей гвардейской дивизии. А кто ж едет на фронт без предметов первой необходимости? Вот он и взял с собой Стефочку…

Сделав, что нужно, шикарная блондинка пошла назад, старательно (как и раньше, при следовании сюда) отводя глаза от трупов, валявшихся там и сям в местами обгоревшей траве и в грязи. Но всё же у просёлочной дороги она не выдержала и взглянула на один такой жуткий объект. Голова его была свёрнута набок так, что виделся лишь профиль: большой горбатый нос впалая, грязная, заросшая щетиной щека, забрызганная засохшей кровью. Пыльные, чёрно-седые волосы головы и грудь солдата тоже были в засохшей крови, а у руки с узловатыми суставами пальцев, судорожно прижатой к левой стороне груди, лежала вывалившаяся из кармана, чудом уцелевшая, её, Стефочки, фотография… Стройные, белые ножки женщины подкосились, и она рухнула без сознания…

Охранники, переносившие обморочную Стефочку назад в броневик, с неплатонической нежностью посматривали на то, что виднелось из-под её приподнявшейся юбочки и под полупрозрачным бюстгальтером… Потом бронетранспортёр уехал. Осталось только затишье перед очередным боем, трава, мёртвые тела солдат и одинокий башмак, который никак не мог взять в толк, с чего вдруг на этой войне люди стали падать в обморок от такого житейского для них дела, как изуродованные трупы…

А у братана, то есть у Сатанилаева, от всех этих Стефочкиных обмороков вновь разыгралась похоть, и по прибытии в столицу, в свою резиденцию, он овладел Стефочкой пару десятков раз. Хорошо ещё, что для Стефочкиного, уже полуобморочного, тела это было, как два пальца записять…

Утром, сидя уже в своём кабинете, Верховный узнал, что дело плохо: воспользовавшись небольшим подкреплением, присланным из Подлунного Таяйя, в количестве двухсот миллионов солдат в составе корпуса из восьми тысяч дивизий (с 4001-вой по 12000-ную), которые вместе со второй армией Независимой Сибирской республики остались сдерживать наступление верисейских войск на южном от столицы направлении, остальные сибирские войска вплотную подошли с севера к столице Справедливого Союза.

– Пора кончать с этой хе…нёй, – подумал Сатанилаев и вызвал офицеров-носильщиков ядерного кейса.

Получив кейс, он направился с ним назад в свою спальню. А там, в спальне, ему снова захотелось, потому что ему, вообще, всегда хотелось, и потому, что там лежала на кровати голая спящая Стефочка. Верховный Главнокомандующий положил ядерный кейс на пол и стал раздеваться…

53

Когда бойцы первой мотострелковой роты второго батальона третьего мотострелкового полка четвёртой дивизии пятой армии Юго-Западного фронта Независимой Сибирской республики ворвались в апартаменты Верховного Главнокомандующего Вооружёнными Силами Справедливого Союза, первосвященника Политсинода ЦК Эметистической партии СС, брата Сатанилаева, они увидели голую Стефочку. Она держала пистолет против окровавленного ненасытного органа голого трупа Сатанилаева и, щёлкая курком уже пустого оружия, своим хриплым с повизгиванием голоском в безумстве безостановочно повторяла:

– Это тебе за Шлемазлика моего, это тебе за врейских деток, это тебе за вянских деток, это тебе за рыжего, это тебе за тётю Феню, это тебе за меня…

Бойцы закутали Стефочку в её же махровый халат и увелиот трупа…

Командующий фронтом, генерал армии Дарусанов, как раз принимал делегацию от генералитета армейского корпуса Подлунного Таяйя, когда зашёл офицер штаба фронта и с радостным возбуждением доложил о гибели Сатанилаева. Дарусанов наклонился, чтобы что-то прошептать своему переводчику, сидевшему по левую руку от него. Переводчик, кивнув головой, встал, приблизился до почтительного расстояния к сидевшему по правую руку от командующего таяйскому гостю и на прекрасном таяйском языке молвил:

– Найуважаемый, богоподобный в мужественности своей, невыносимо изящный генерал небесной дивизии, лучезарный Фы, не снизойдёте ли вы до виртуозной передачи другу генералу Алексею стоящей рядом с вашим бодрым телом вазы с изумительным креветочным салатом для тишайшего добавления последнего в тарелку просящего, который, в связи с этой милостью, будет бесконечно благодарен рукам дающим?

…Не дождавшись ожидаемой реакции на своё сообщение, штабной офицерик, получив разрешение удалиться, побежал сообщать новость своим друзьям…

Через несколько дней после этих событий, в одной из психиатрических больниц столицы, можно было увидеть симпатичную блондинку, которая непрерывно, даже во сне, разговаривала и, хорошо прислушавшись, можно было разобрать её речь:

– Это тебе за Шлемазлика моего, это тебе за врейских деток, это тебе за вянских деток, это тебе…

54

Сегодня мы решили прокатиться на автобусе.

Автобус – это такая самодвижущаяся по приказам шофёра большая жестяная коробка на колёсах, у которой есть множество окон. Он предназначен для детей дошкольного и младшего школьного возраста, чтобы они могли всё хорошенько рассматривать из окон. А также для стариков и старушек, для того чтобы таковые могли между собой тихонько поговорить, не мешая кричащим детям. Иногда, в виде исключения, в них ездят взрослые и школьники старших классов. Но этим разрешается такое только по утрам, полудням и вечерам. Автобусы раскрашивают в разные цвета: зелёный, красный, синий и другие. Это делают для того, чтобы было весело. Самое смешное, что за вход в автобус с маленьких детей не берут деньги. Можно подумать, будто у малышей их нет. Да Эльчуха только вчера нарисовала каждому из нас по сто очень красивых разноцветных шекелей. А мы потом их ещё разорвали на пять частей, так что у каждого стало по пятьсот.

И вот мы едем. По бокам в почётном карауле стоят подстриженные деревца. Возможно, это эвкалипточки в папахах. Они ещё очень молоды, любознательны, полны любви и приветливо трепещут нам своими тёмно-зелёными листочками. А что за чудо там, вверху, на небесах?! Что это за огненный глаз, не мигая, смотрит на нас?! Это солнце, уходящее в бело-серые облака, которые растворились углом несколько повыше горизонта. Оно уходит в этот раствор, как сияющий глаз в глазницу, или будто его проглатывает пасть крокодила, или словно в дом свой.

Кстати, в автобусе не рекомендуется сидеть с открытым ртом, даже если у вас ещё молочные зубы. Поэтому я предложил Эльчуне, Тальчушке, Итайке и себе закрыть вышеуказанный, несмотря на всю сказочность небесного полотна. Триумвират ЭТИ, немного поколебавшись, пошёл всё же на компромисс, слегка прикрыв рты. Со мной, однако, получилась некоторая неувязка. Дело вот в чём. Хотя молочные зубы у меня, кажется, уже поменялись, я являюсь счастливым обладателем привычного вывиха челюсти. Таким образом, сами понимаете: не всегда то, что легко открылось, столь же безболезненно закрывается…

Но я не о том… Я хотел сказать, что пальмы, которые мы сейчас видим из окна автобуса, вероятно, только что вернулись из парикмахерской, ибо уж очень они напоминали то ли стрелы индейцев, воткнутые остриём в землю, то ли распущенные хвосты страусов, спрятавших голову в песок…

…А потом мы увидели сосновый парк. Сосны были невысокие, но, удивительное дело, их стволы были наклонены под столь острым углом к земле, что казалось, деревья стелились, ползли по ней. А может быть, сосны пали ниц перед Землёй и, от переполнявшей их нежности, хотели окрасить её своими стройными кустиками иголок похожими на вечнозелёные малярные кисти. Так мы ехали и ехали, и перед нами, под нами и над нами искрилась, цвела и пела на все голоса любопытная, пёстрая страна…

Знаете что? Если вы стали ужасно, невмоготу, взрослым, возвращайтесь назад, в детство, и вы увидите сами все эти чудные чудеса. Ведь это так просто: достаточно сесть в раннедневной автобус, открыть широко глаза и чуть-чуть приоткрыть рот…

55

Проплыла цветастая надпись «Добро пожаловать в Оон!», под которой кто-то чёрной аэрозольной краской изящно програффитил: «Город собачьего говна!»…

– Так!.. Этот дорожный круг проскочил…

– Второй…

Он проехал ещё около сотни метров…

– Всё!..

Дальше невозможно было ехать, вследствие завалов, образовавшихся из обломков разрушенных домов, и Йоси, пожилой, маленького роста коренной верисеец с узким, костлявым лицом, вышел из автомобиля, решив идти пешком.

– Да оно и к лучшему, – утешал себя Йоси. – Чем находиться среди этих придурков на дорогах, лучше уж топать пешком… Воистину, если хочешь узнать характер народа, покатайся на машине среди его автомобилистов… Всё, что в «пешеходной», домашней или производственно-гуляночной жизни может быть скрыто, щедро сочится и смердит на дорогах страны: шкурность, желание любой ценой обкакать соседа, жестокость, жлобство, наглость, снобизм, халатность, равнодушие…

Он пробирался между бетонных балок, щебёнки и гор неубранного, вонючего мусора. Откуда-то из-под земли появилась молодая женщина с коляской, в которой сидело дитя.

– Чего это она выскочила? – подумал Йоси. – Ведь запрещено же с детьми.

Ребёнок размахивал рукой с зажатой в ней соской, да так, что, в конце концов, соска упала в мусорную кучу с какими-то чёрно-зелёными подтёками гнилья. Женщина подняла соску, обтёрла её рукавом своей жёлтой, замызганной кофты и сунула ребёнку в рот. Затем она пробежала ещё с десяток метров и опять исчезла под землёю…

– Нормально! – мысленно съязвил наш пешеход.

– В обществе, где людей, моющих руки перед едой и после сморкания в полупрозрачную салфетку или, в случае насморка, выходящих на работу (да и просто на улицу) в защитной маске, считают полоумными, подобная обработка соски считается стерильной…

До Первой мировой Йоси учился в докторантуре факультета гуманитарных наук Ушалаимского университета. Свою диссертацию он делал по теме, которая очень его волновала и интересовала: по проблеме гармонии в музыке. Он считал, что музыкальные произведения – это звуковая шифровка, которая, в отличие от речи, воздействует на третью сигнальную систему человека через его первую сигнальную систему, минуя его вторую сигнальную систему. При отсутствии в такой шифровке гармонии, мелодичности, то есть наличия множества диссонансов, бесконечных повторений и большого количества звуков, издаваемых ударными инструментами, она, как и различные шумы, у обычного человека вызывает желание прервать её, наносит вред его здоровью, вплоть до психических расстройств. При этом тонкая гармония третьей сигнальной системы может быть исковеркана, подобно тому как тонкая гармония живой клетки коверкается внедряющимся в неё вирусом. Поэтому и играть таковую музыку надобно камерно, для избранных людей, а не транслировать по средствам массовой информации, которые иногда невозможно отключить… Диссертация была осмеяна и провалена. От обиды Йоси бросил науку и пошёл в простолюдины. Наработался на всех работах: и чёрных, и побелей. Потом была война, которую он, хоть и рядовым в пехоте, однако не без наград прошёл. После войны устроился работать садовником у одних богатеев. На этой работе очень полюбились ему обитатели птичьего царства за их мелодичные музыкальные шифровки. А потом…

Он подошёл к улице с ещё сохранившейся дорогой. На перекрёстке, к изумлению Йоселе, даже светофор работал. Маленькая изящная белоголовая птичка, с чёрной продолговатой шапочкой, тёмно-серой спинкой, светло-серым животиком, чёрным передничком на грудке и тоненьким, плоским длинным хвостиком, которым она непрерывно махала вверх-вниз, ходила и прыгала на асфальте проезжей части дороги, между бетоном бордюра и огромными железными грузовиками, в поисках, видимо, пищи. Птаха эта казалась не из мира сего сего бетоном, железом и войной…

Да, а потом… Потом опять война. Эта, которая сейчас. Вторая мировая…

Тут наш путник остановился, озираясь для выбора наилучшего пути среди хаоса разрушений. На каком-то завале работали такие же, как Йоселе сам, маленькие, тщедушные пожилые человечки…

Работая на чёрных, тяжёлых работах с подобными же человечками, Йоси всегда с удивлением и непониманием Мироздания, замечал, что значительная масса высоких, могучих, не имеющих особого интеллекта самцов работает чиновниками. Раньше, в древности, они использовали свои мышцы по назначению, работая физически или воюя. Но так называемый прогресс превратил их в боящихся разжиреть клерков, использующих только задницу и немножко мозги. И, тем не менее, они яростно (и успешно, благодаря своим внешним данным и мужским достоинствам) борются за эту престижную, физически легкую работу, вытесняя на тяжёлый физический труд тех, тоже не обладающих особыми мозговыми талантами, тщедушных, которые в древние времена не выживали, а сейчас умудряются выжить, нарушая естественный отбор и бедствуя…

Да, так а потом… Для армии уже стар был…

Йоселе усмехнулся.

– Хорошо, что этот национальный козёл выдумал должность охранника-садовника. Хорошо, что знакомый цамцавовец из охраны резиденции порекомендовал меня на эту должность… Где бы я был сейчас… Ни дома, ни сада того уж и нет. Да и хозяева, у которых работал, куда-то драпанули… Взяли… После дотошнейших проверок и жуткого количества анкет…

Йоси подошёл к резиденции нацпремьера. На проходной цамцавовцы-охранники, словно видели Йоселе в первый раз, тщательно обыскали его, проверили разрешение на ношение оружия, куда-то позвонили и, наконец, пропустили в шмуликовский сад.

Сад был такой огромный, что за то время, которое Йоси работал здесь, он ещё не успел его весь обойти. Вот, например, этот закуток под открытым окном резиденции… Здесь он ещё не был. Из окна слышались звуки радио. Что-то говорил диктор. Потом пошла музыка. Да какая! Та, которую Йоси так не любил: со сплошными диссонансами, бесконечными повторениями и барабанным боем. Это раздражало…

– А это что на земле под платаном? Никак дохлый шальдаг?.. Ещё один!.. Окровавленный!.. Убили птицу!.. И эту!.. И этого!.. Сколько их?!

56

Это был очень важный для любимого «Ахоеля» матч. Но битва была не на шутку, и Шмулик нервничал. Игра закончилась вничью. Нацпремьер был очень взволнован и озабочен.

– Боже мой, что же будет?! Что же будет?! А если «Ахоел» не пройдёт в финал?! Как я переживу это?! Скажите мне!

Шмулик вонзил пальцы своих рук в густоту своей же причёски головы, но в это время вошёл Ицик. Ну, секретарь.

– Господин мой, Шмулик, – горько сказал Ицик, – я вынужден тебе доложить: нас давят на всех фронтах. Войска Независимой Сибирской республики при поддержке новоримлян, цтекнков и таяйцев стремительно продвигаются в южном направлении. Хас вехалила![17] Но мы можем проиграть войну…

– Ай, оставь меня с твоими глупостями! У «Ахоеля» теко, а ты тут со своей войной!

Ицик удалился с горькой усмешкой на гордо поднятой голове… И как раз в этот момент вождь нации нашёл окончательное решение вянского вопроса. Он молниеносно вызвал офицеров саквояжа, и те столь же молниеносно не пришли. Тогда он вызвал их второй раз… Третий… Наконец, эти разжиревшие увальни таки пришли, держа вчетвером небольшой и совсем не тяжёлый саквояж. Поставив последний на стол, офицеры, каждый по очереди, ласково спросили: а не пожелает ли Шмулькале ещё чего-либо? Вождь поцокал языком, и вояки ушли с ехидной усмешкой на жирно колышущихся головах.

Шмулик набрал код, приоткрыл саквояж и заглянул в него. Титановый ящичек пульта управления ядерными силами Верисеи игриво поблёскивал внутри саквояжа…

Хохотунчик начал проникать в организм национального Шмулика, как это всегда бывало с ним при хорошем розыгрыше. Он представил себе их рожи…

Шмулькале прикрыл саквояж и почувствовал боль в своей собственной печёнке.

– Ну и обожрался я вчера на этом «на огне». Даже ни одной бабы не смог трахнуть. Хорошо ещё, что принял таблетки для похудения…

Чтобы успокоить свою печень, он ещё раз открыл саквояжи улыбнулся…

Что?.. Как улыбнулся?.. Разве не понятно?.. Многоуважаемый и сердечный друг, каждому дураку известно, что подлецы и убийцы улыбаются очень, ну просто чрезвычайно, дружелюбно. «Дружелюбней не бывает». К слову, запомните на моё будущее (если оно, конечно, ещё есть… или будет?.. или было?..), что мужественные и добрые персонажи улыбаются как ни попадя…

Насмотревшись на содержимое саквояжа, умнейшая голова нации с помощью собственного голоса включила радио. Передавали последние известия. Радостным, бодрым голосом диктор сообщил о событиях на фронте (ну, там… о наступлении врага, количестве убитых, числе разрушенных строений, величине убытков и ещё о всякой ерунде), о нескольких сотнях самоубийств, о разрушительных землетрясениях… и наконец, – голос диктора при этом стал торжественно-серьёзным – о результатах футбольных матчей… Потом пошла реклама презервативов, и хорошо поставленный баритон запел:

– К чёрту горе, война войной – Оргазм и прибыль – любой ценой!

Наконец, диктор сказал:

– А сейчас послушайте музыку нашего замечательного современного композитора Хернякпорера.

И понесло из динамика зацикленными диссонансами и барабанами. Даже Шмулика это начало раздражать, и, приблизившись к унижено стоявшему на его добротном столе чёрному кожаному саквояжу, он нежно вытащил из него маленького титанового «дракона», ещё раз полюбовался им, после чего поставил сей предметна полированную столешницу…

В это время за окном затрелил шальдаг… Лидера нации это окончательно взбесило. Он схватил свой родной пистолет, подбежал к окну… и почувствовал некоторое неудобство… Однако через весьма небольшое время это ощущение прошло…

Кстати, пуля, застревающая в мозгу, действительно, в большинстве случаев, причиняет дискомфорт с летальным исходом…

Да, вот ещё что: Йоси совсем неплохо стрелял, за что, собственно, и имел награды в ту, Первую мировую…

57

Уже смеркалось, когда они подошли к бараку. Возле барака стоял охранник-цамцавовец и ковырялся в носу, с наслаждением вытаскивая оттуда огромные козявки, которые он бросал на землю. Цамцавовец, конвоировавший Леольhя, подошёл к ковырявшему и что-то сказал ему. Последний вытащил из кармана сигарету и дал конвоиру. С пальца давшего к сигарете прилипла козявка, но конвоир, не обращая на это внимания, с удовольствием закурил. Затем охранник открыл дверь и втолкнул Леольhя во внутренности барака…

Их было двадцать… Двадцать подростков пробной партии… Они сидели и лежали, играли в компьютерные игры и смотрели видео, читали книги и спали, говорили и молчали, смеялись и плакали. Все были одеты в одинаковую зелёную лагерную униформу на голое тело. На ногах были чёрные спортивные тапочки с матерчатым верхом.

За один день Леольh уже знал их всех по именам…

Вот взлохмаченный Сашка. Время от времени он задаёт Леольhю один и тот же вопрос:

– Зачем нас тут держат? Что это за дом отдыха во время войны?

И Леольh, не зная, что ответить, бормочет:

– Такие у них порядки.

Толстый Серёжа с остервенением колотит по клавиатуре компьютера, периодически повторяя:

– Блин!

Высокий, белокурый Витенька спит, но по щекам его ползут слёзы… Ракета попала в его школу… Нет, детей там уже не было… Но Светлана Наумовна… Чернокудрая и черноглазая молоденькая учительница физики, в которую он был без памяти влюблён… Она погибла…

А Петя… Рыжий Петя всем безостановочно рассказывает про своих, погибших у него на глазах, маму и папу:

– Они у меня оба инженеры… В институте и поженились… Мама красивая, а всё равно не выдержала: влюбилась в папу…

У Леольhя от горя постоянно прокатывались спазмы по горлу, но он не мог позволить себе заплакать. Глазами бессильного отчаяния он смотрел на несчастных детей.

Кормили два раза в день скудной едой, приготовленной из порошковых концентратов. К Леольhюи подросткам пришёл и удобно устроился в их теле старый верный друг: чувство голода. В бараке существовали, но не работали, кондиционеры, и было холодно, что заставляло всех кутаться в цветастые простыни, снятые с постелей. Узники слонялись по тускло освещённому бараку, напоминая раскрашенные привидения. Воду в умывальники и туалеты подавали три раза в день на четверть часа: утром, в обед и вечером. Туалетов было четыре. Их невозможно было убрать (так как необходимо было экономить воду для питья и мытья), и запах испражнений обволакивал всё. Многие мальчики были простужены. Они чихали и кашляли, а инфекция кружилась по плохо проветриваемому помещению в поисках новой жертвы. Чернявый маленький Колян совсем занемог, у него поднялась температура, и он уже не вставал с постели. Зная всё, Леольh понимал, что обращаться к цамцавовцам бесполезно, и старался сам, как мог, помочьбедным детям…

…А в одно утро объявили, что через полчаса их поведут в кино, но когда Леольhя и ребят вывели из барака, был уже полдень. Коля не мог идти, и Леольh вынес его на руках, ужасаясь тому, как он горяч и невесом.

Ласковый весенний солнечный диск с юга окутывал всё своим излучением. Голубое небо было безмятежно, и земля уже почти успела просохнуть от ночного дождя. А напротив солнца, на севере, совсем близко ворчала канонада фронта.

Леольh окинул взглядом пространство и увидел прямоугольник двойного ряда красиво блестевшей новенькой колючей проволоки и бежевые пластмассовые бараки, которые выстроились в колонну, дверями к фургону на колёсах, словно стояли в очереди. Он увидел также оформленные в виде сказочных башенок сторожевые вышки охраны, расставленные по углам прямоугольника лагеря, и красную башенку с часами и прожектором над входными воротами. Сзади, около пустых ближних бараков, шебуршилась в поисках пропитания стайка взъерошенных воробьёв, чирикая и ссорясь…

Зрителей впустили в фургон, где было тепло, чисто и светло, а оранжевые плюшевые сидения зала так и приглашали плюхнуться в них. Когда все расселись, автоматически откинулись крышки-столики спинок сидений, и каждый увидел на них кулёк жареной воздушной кукурузы и картонную бутылочку апельсинового сока.

Видимый в дверной проём фургона оператор-цамцавовец, в уши которого были воткнуты наушники (излучавшие даже наружу грохот ударника), трясясь всем телом, притопывая ногой, кивая головой в такт музыке, перемалывая челюстями жвачку и играя в покер на смартфоне, периодически восклицал:

– Ёу! Вау!

Не прекращая своих занятий, он взял маленький пультик управления автоматикой фургона и нажал на нём красную кнопочку. Двери фургона герметично закрылись, в зале полупогас свет, и на экране засуетились в жутком боевике красивые актёрыи актрисы…

Попозже, когда музыку фильма пронзило лёгкое шипение, Леольh уже знал, откуда оно: из отверстия в полу, закрытого перфорированным металлическим листом. В проходе между пятым и шестым рядом. Он сбросил с себя куртку униформы (на миг ему почему-то стало стыдно за своё, несмотря на худобу, атлетическое сложение), лёг на пол фургона и с силой прижался голым животом к прорезям холодного металла. Шипение не исчезло совсем, но уменьшилось. Дети, увидев поведение Леольhя, вскочили со своих мест и в испуге побежали к нему, но Леольh закричал что было сил:

– Не приближайтесь ко мне! Все, все к дальней стене!

Мальчики отпрянули и столпились у дальней стены фургона.

А у Леольhя уже началось головокружение и, неожиданно, кстати или некстати, в виде колыхающегося, как на праздничной демонстрации, транспаранта проплыла мысль:

– Смерть не убивает: она просто продолжается. Убивает жизнь.

Чувствуя, что он уже начинает исчезать, Леольh, словно сквозь сон, услышал выстрелы, скрежет взламываемой двери и успел ещё до своей смерти увидеть в открытом проёме фургона солдат в военной форме незнакомой ему армии и свою лучеглазую царицу Атшепсут, подумав при этом:

– Боже мой! Ларочка здесь, а я в таком виде…

Эпилог

1

Как-то вечером, когда я прогуливался по парку между пальмами, напоминавшими гигантские грибы с растрёпанными ветром шапками-шевелюрами, ко мне подошёл человек интеллигентно-странного вида с растерянными карими глазами на узком лице, заросшем чёрно-седой щетиной. Осевшая углом кожа век придавала глазам его страдальческий вид. Он был в красной рубашке, зелёных в белую крапочку брюках и в жёлтой, с оранжевым крестом известной автомобильной фирмы, шапочке с козырьком. На ногах у него красовались такие же жёлтые, как и шапочка, туфли, один из фиолетовых шнурков которых был развязан. Чёрная бабочка венчала нижнюю часть его шеи.

Человек этот поздоровался и сказал:

– Здравствуйте, меня зовут Сальвадор Недали. Я вас знаю, знаю вашу дочь и ваших внуков.

Меня это удивило не очень, ибо кто теперь в мире, после почти выхода моей знаменитой книги, не знал меня, мою дочь и моих восхитительных внуков? Однако дальнейшие его слова меня очень насторожили.

– Я психотерапевт и провожу, вместе с моими коллегами, нейрохирургами, новейшие исследования мозга человека…

– И что же?

– Вы являетесь одним из добровольцев исследования.

– Это уже становится интересно.

– Но, знаете, давайте я вам всё расскажу с самого начала.

– Валяйте.

– Когда вы пришли ко мне в первый раз, вы были в тяжелейшей депрессии…

– Я – и депрессия. Это вещи несовместимые. Спросите моих внучат.

– Вы правы, но ведь есть ещё бывший жилец.

– То есть?

– Может быть, сядем?

– Кроме приветствия, пока это ваша единственная логичная мысль…

Мы сели на металлическую, довольно холодную для моего зада, синего цвета скамейку с дырочками. Над скамейкой высилась огромная сосна. Одно из тех деревьев, от которых, как я уже говорил, у меня всегда захватывает дух.

– Ну, так вот… Когда вы пришли ко мне в первый раз, – он достал из своей зелёно-краплёной штанины огромный кусок бумажного полотенца и высморкался самым коварным и садистским образом, а я ещё раз взглянул на развязанный шнурок его жёлтых туфлей и подумал, что этот факт говорит о подозрительной рассеянности, – вот… я как раз начал заниматься теми исследованиями, о которых вам говорил. Общая концепция этих исследований заключалась в том, что, по моему мнению, а также по мнению ряда моих сторонников, Мироздание – это несусветно огромный мозг, а события – это мысли этого мозга…

– Ха, – хохотнул я, – что тут нового. Об этом писали и говорили многие, в том числе один блистательный поэт…

– Да, но послушайте дальше.

– Я весь – внимание.

В это время ветерок привёл сосну в трепет, и она осыпала нас дождём сухих иголок. Наступила пауза, в течение которой мы отряхивали с себя сосновые иголки, после чего Сальвадор продолжил свои странные речи.

– Таким образом, то, что для нас является реальностью, есть виртуальная реальность для этого гигантского Мозга-Мироздания. Но мы пошли дальше и поставили вопрос: а не являются ли мысли человеческих мозгов-подМирозданий реальными событиями для неких мозгов-подподМирозданий? Эдакими реальными виртуальностями. В поисках ответа мы решили провести ряд экспериментов на добровольцах, страдающих всяческими нервными расстройствами, одновременно осуществляя их лечение. Конечно, конечно, не приведи Господь, с разрешения Минздрава! Первым таким добровольцем оказались вы. Идея вашего лечения была в том, чтобы диссоциировать вас на две личности, не депрессивную и депрессивную, уничтожив затем последнюю. Полная управляемость этим процессом опровергла бы вышеуказанную теорию, ибо настоящая реальность ведёт себя в значительной степени независимо. Вам были вживлены (нехирургическим методом) в определённые области мозга дистанционно управляемые электроды-нанокомпьютеры, после чего началось, собственно, лечение-исследование. Обо всём, о чём я вам рассказываю, была поставлена в известность ваша дочь, и она согласилась подыгрывать, в кавычках, нам. Процесс пошёл успешно: прошлая ваша личность диссоциировалась на две личности, жившие раздельными жизнями, что видно из всего, написанного в первой и второй части вашей книги. Одна личность – это депрессивный бывший жилец, а вторая – это та, которая дополняла и компоновала первую и вторую часть упомянутой книги. Более того, процесс оказался полностью управляемым, что, как я уже говорил, опровергало нашу теорию реальной виртуальности, и, в конце лечения, бывший жилец был как личность уничтожен. После чего вы остались эйфорической, полудетской, вдохновенно фантазирующей, я бы даже сказал восторженно врущей, личностью, ведущей себя неадекватно (с точки зрения так называемых нормальных людей).

– Премного благодарен! Сказать вам честно, я ведь ещё, когда заканчивал вторую часть книги, догадался, что я с бывшим жильцом в одном теле жил, а молодая женщина и несравненная малышня – мои, соответственно, дочь и внуки… Но как-то воспринял это спокойно: не обратил особого внимания…

– Вот, вот, не обратили особого внимания – это часть характера большого ребёнка. По просьбе вашей дочери, мы попытались подвзрослить вас. Ну… хотя бы на пятнадцать-двадцать лет. Для этого, опять же с помощью электродов-нанокомпьютеров, мы попытались ещё раз диссоциировать вас на две личности, но неожиданно процесс совершенно вышел из-под контроля. Вы распались на множество личностей, некоторые из которых друг о друге знали. В частности, этот распад подтверждается тем, что третью часть книги вы написали и от первого, и от третьего лица, знающего не только всё, что происходило и происходит с личностями (включая меня самого), живущими или жившими не в нашей реальности, но и все ощущения, чувства, аффекты, эмоции, настроения, мысли и даже сны этих личностей. Выход же процесса из-под контроля, в противоположность первой вашей диссоциации, подтверждает нашу теорию реальной виртуальности, и теперь мы опять стоим в начале пути… Но дело не в этом… Есть ещё способ подвзрослить вас: полностью выключить электроды-нанокомпьютеры управления, но это чревато…

– Чем? – спросил я…

Но глубоко задумавшись, этот странный человек удалился, оставив меня в окружёнии всех моих живых иуже неживых личностей…

2

И вот электроды-нанокомпьютеры в моём мозгу выключены. Но что же я чувствую сейчас? Я чувствую, как опять начинаю превращаться в бывшего жильца, барахтающегося в волнах событий этого непостижимого Мироздания, в котором, возможно, нет ни Души, ни Бога… ни Чуда. Ведь, в самом деле, если нет ни Души, ни Бога, то откуда взяться тогда Чуду?..

Но может быть, само движение-изменение Мироздания, по определённым законам и есть Чудо? Нет, это кажется неверным, ибо такое движение запрограммировано законами, как в автомате, а настоящее, не кажущееся, Чудо, которое мы иногда так ждём, – это всегда нарушение законов…

Безбожное, бездушное, банальное Мироздание, не могущее вырваться из пут собственных законов, оно не может мне помочь, ибо само беспомощно…

И опять проблеск надежды: само существование Мироздания и законов, затем Первотолчок, приведший в движение махину автомата-Мироздания, и случайности, иногда резко изменяющие ход глобального и локальных времён, – не это ли есть Чудо-Душа-Бог?.. Но где же, где же Они теперь?..

А вместо Них… Вот он… Вот он… Чудовищный лик НиЧа НиДниБая, юродствующий предо мной…

О моё детство, в котором можно безгранично фантазировать и не придавать значения этому миру, миру жестокости и беспощадной борьбы самок и самцов за жизнь, ты опять покидаешь меня! Не покидай, прошу тебя, не оставляй меня наедине с этой страшной реальностью…

Лишь три ясные звёздочки освещают теперь мой путь – мои внучата: Эленька, Талечка, Итайчик. Достаточно ли этого света, чтобы выплыть из водоворота несчастий?.. Не знаю… Но его оказалось достаточно, чтобы сотворить эту книгу… Может быть, именно для этого моя исковерканная жизнь и нужна была Мирозданию?.. Или всё это просто так: проделки НиДниБая?..

Эльчунька, Тальчуша, Итайка, что вы думаете по этому поводу?.. Что?.. Да… да, Эльчуша, ты, как всегда, права: ещё ведь, если бы не было меня, – не было бы и вас, таких уникальных, таких милых, таких загадочных Чудо-Человечков…

Приложение

Стихотворения бывшего жильца, которые были написаны им после выключения электродов-нанокомпьютеров в его мозгу

В огороде

Хаим Нахман Бялик

(для детей, перевод с иврита)

Огород. Балаган. Пляс вкруг бочки с водой: Капустышкин кочан С капустышкой цветной. Завидущий буряк Помидорку привёл, Закружил так и сяк, Шуму-гаму навёл. Лишь бедняга бобок Невесёл, одинок, Оперся на посох И бурчит в свой стручок: – Танцы-то крутые, Да могу ль посметь? Глянь: стручки пустые, Как без рыбы сеть.

Качели

Хаим Нахман Бялик

(для детей, перевод с иврита)

Кач-ну, кач-ель, Вниз упал и вновь взлетел. Что под нами? Что над нами? Я да ты Перед глазами. Вместе взвешены Весами Меж землёй И небесами.

* * *

«Как сложилась песня?..» – Трюк простой. Уверяю – не в снежинках дело: Тюбик мой уже почти пустой Жизнь ступнёю тяжкою задела. Закрутила в трубочку (сопя) Волосатой дланью Мироздашки, И полезли тонкие барашки Пасты слов, – давленья не стерпя. Так что не судите здесь сурово: Был бы гений или символ-секс, — Чтоб так жил, не вякнул бы ни слова, — Молча б пил прекрасный дар небес.

* * *

Я два восемьдесят поставил, И «Иверский свет» в руках. Рубль семьдесят добавил, И искрится Пастернак. «Драгоценных вин» бесценность  И «Живаго» без цены. Перестройка жизни бренной — Только не было б войны. Всю историю сызнова: Ленин – сволочь, Сталин – гад. «Матерлизм» плохое слово. Ленинград – не Ленинград. Европейцы – люди наши, А еврейцев в Израиль Отпускаем, ручкой машем, Демократии отпляшем Среднерусскую кадриль.

* * *

Клеймите пессимизмунылый: «Могильный холм горбатого исправит». Мой голос оптимизмом залит: «Даже горбатого целит могила».

Сомнамбыль

1 Вроде бы сон, но как наяву: Мёртвый отец ясновидел ему… …Не было взрыва – был фейерверк. Люди, повысыпав, смотрят наверх. «Чудо!.. Смотрите!.. Шипенье!.. Свеченье!.. Что-то пульсирует, как от волненья!.. Словно огромная Мира Душа Нас обнимает, боли глуша… Прав, видно, был Тот, кто Книгу слагал… Вот и пришёл к нам большой карнавал!..» Радостны лица, наивны улыбки… …Разные слухи… Но верят не шибко… Всем объявили: «Спасенье пришло! Зону очертим, чтоб не ушло. Домик красивый построим ему. Все за работу! Старшой – Меламу…» Белая сказка – сажа былин, Страшные зайцы да горечь-полынь… Вещий тот сон и чудной командир. 2 Что же знали они (и незнать не могли Ликвидаторы призрачной зоны), Те, летевшие клином домой журавли Через ад фермионно-бозонный? Над прудом увернувшись от купола Зла Приземлились на Чёрной Былине. С терпеливым доверием ждали, пока Странный люд врачевал лапу их вожака У заглохшей от горя машины. И взлетев в небеса благодарной дугой, Сожалели своими крылами, Что не смогут помочь этой стае людской, Провожающей их со слезами.

* * *

Что это всё я кругами, кругами В водовороте жизненной ямы? Сердце слабеет, Злоба редеет, Мысли «мудрее», Но дьявол довлеет. Выплыву ль?.. Сволочи! «Мэйдэй» не слышат!.. Только три звёздочки В сумраке дышат.

* * *

От тебя ничего не осталось. Был героем и весь усох. Столько книг никогда не читалось, Столько – не перечёркивал строк. Пред тобой, безутешно кривляясь, Вязнет в зеркале вялый рот. Сумасшедшая пляшет старость, Пустоглазую в круг зовёт.

* * *

Всё будет так, как я хочу. Нечаянно и непонятно. И всё, что представлялось невозвратным, Подвластно времени – жестокому врачу. Рванёт освобождённая душа, Обмякнет тело, распрямятся руки. Огонь обнимет кости. Не спеша, Исчезнет то, что содержало муки. Моих протонов взмоют вереницы, Внедряясь в мира новые творенья, И девушка, чтоб одолеть сомненья, Сорвёт цветок, в котором атом мой кружится. О чудо жить и умирать, И возвращаться сонмами подобий. Не сознавать и сознавать. Смеяться, плача у надгробий.

* * *

Нет, этот климат не для меня. Мне бы уехать, уехать отсюда. Где-то нетронутые звенят Воды прозрачные в роще-чудо. Лето короткое, как ночлег, Не выжигает из тела душу: В нём уже слышен осенний забег Перед тоской белоснежной стужи. Я б и уехал, и сгинул бы след, Но тут случилась как раз заваруха: Не досказала мне свой секрет Шёпотом жарким одна девчуха. Носик наморщив в таинстве важном, Вся в ореоле глазищ развёрстых, Прощекотала мне ухо страшным: Дрался в их садике мальчик толстый!..

* * *

Шабат-шалом ещё не наступил, И содрогаясь, небо жадно пьёт, Под утомлённый рёв своих турбин, В Москву взлетевший круто самолёт. Диспетчер Сеня, парень средних лет, Московский вдруг увидел белый снег, Московский он увидел ясно двор, В экран вперив свой утомлённый взор. Увидел женщину в серебряном окне, Махавшую ему давно рукой, Чтоб возвращался сын уже домой… Промолвил: «Мама», – словно бы во сне. Шабат-шалом ещё не наступил, Ещё взлетают в небо самолёты… Диспетчер Сеня что-то загрустил: В душе-радаре детства «некудоты»[18].

* * *

Я тоже пою, Круглоглазая птица, но ты – от любви — я – от боли. Ты песню свою, А я песню мою. Я в клетке, а ты на просторе. Ты, радуясь жизни, чирикаешь всласть — Угрюмы мои бормотанья. Ты – в небе, но не боишься упасть — В грязи я страшусь утопанья. Ах, как он был прав, длиннохвостый мудрец, Пред Господом вслух заявляя, Что разум, внедрённый в «творенья венец», Мучения лишь доставляет. Что лучше пичугой весёлой летать, Не зная о смерти и тлене, Чем смысл и границ в необъятном искать, Душою погрязши в смятеньи.

Тель-Авив летом

Каркасы башен «фаловито» Калечат небосводный смог, В убранстве пробок змеевитом Асфальт и трещины дорог, Кудахтанье сигнализаций, Надёжность прочной духоты, Неисчислимость вариаций Шумов торговой суеты… Здесь по-одесски величаво Морская глубь за веком век, Волнуясь, сервирует брег Солёных ракушек приправой… Но – стоит только обернуться, Вглядеться в городской испуг: В лицо гостиницы смеются, Лопочет человечий круг. И пахнет прибылью и сексом, И веет горечью и бегством.

01.06.11

* * *

В этом споре отчаянном злости и муки — Отмолчусь. Справедливости горя, кровожадности злюки — Усмехнусь. Что в шифровке записано, ровно — То читать. Не прибавить ни «геника» к Слову — Не отнять. И сотрутся в мирах кромешных — Все следы. И задуманных партий взвешены — Все ходы.

02.06.11

* * *

Очертания жизни теряются в тысячах случаев. Непонятно уже то ль живу, то ли слой суеты. То ли мной неприятностей горы были накручены, То ли горные мною вертели эти хребты. Но когда, тормознув, отдышусь, осмотрюсь с изумлением И пытаюсь обдумать, логически взвесить, понять, От отчаянья позднего и остервенения Руки тянутся кнопочку «Reset» нажать.

02.06.11

Запоздалое извинение перед моими преподавателями математики

Я не математик – я поэт… А точнее, ни того нет, ни другого. То, что я нашёл тогда ответ, Ничего не значит, – верьте слову. В кодах чередующихся зим Был такой «приказ по гарнизону»: Одному – в бессмертности Олимп, А другому – грязь месить по «зоне». Тело и «смоковница» души Выдались совсем «не даровиты». Правы были, – кто меня душил (И семиты, и антисемиты). Так что, «извиняйте», я пошёл… Ковырять компьютер – труд нескучный. Видно, в этом я себя нашёл В этой жизни злобно-злополучной. Но когда-нибудь Обидевший меня Переправит горестные знаки И реинкарнирует, скорбя, В Фридмана, а то и в Пастернака. Вот тогда и я рвану вперёд, Разорвав карьерные пространства, С точностью «совсем наоборот» Проживая прежние мытарства.

03.06.11

* * *

Безобразная потная рожица лета Передёрнула «трисины»[19] плотных дождей. Скандинавы замёрзшие ищут ответа В перегревшихся толпах семитских людей, Чьи так томны глаза, устремлённые в прибыль… Всё в шипенье «мазганов»[20], в лохмотьях от сна… Безрассудность российская, вежливость рыбы, — Лишь бы на руку – лето ли там иль весна. Неподвижное солнце, в пятнах от злости, Поливает всё сущее бранью лучей. Белизною слепят иссушённые кости Погружённых домов (в суетливость людей). О земля, подзатёкшая мёдом и пивом, Задержись, затаись, не сжигай кислород! Дай ответ скандинавам, а может быть, миру, Бывший Книжный, а ныне вспотевший,

народ.

03.06.11

* * *

Есть странный вид таких непониманий, В которых неподатливость судьбы Сменяется не чередой познаний, А приступами смертной глухоты.

03.06.11

Астролог

Презренье «жиденьких» экранов Невмоготу. Открыл окно. Здесь с дома простынёй свисает В веснушках-звёздочках панно. Всё стало ясно… Козерогу — Успех обещан… Или крах?.. И верную судьбу-дорогу Клешнями прорицает Рак. Стрельцу бы надо отдышаться, Благоприятности чредой к нему, усталому, грядут (Ему бы только отоспаться)… Весам – подарочки несут. Телец – отелится делами. Овен – романов накрутит. Двойное дно под Близнецами. Круизом – Девам подфартит. Молчанье Рыб в вопросе личном Сулит контактов разогрев. У Водолеев фантастичны Расходы, Скорпион упрям, а Лев?.. Тонул в рассказах звёздный рой… Придуманных иль вероятных?.. Так что со мной, с моей судьбой?.. А впрочем… Всё и так понятно.

04.06.11

* * *

Жаркое, замедленное за моей спиной, Взгляд свой термоядерный отведи: Я в дороге ветреной, малыши со мной, Облака бесшумные впереди. Облака – дракончики с крокодилами, Пальмочки по-заячьи листья топорщат. А в ночах все звёздочки светлокрылые Души-телескопчики наши озарят. И щекочет пяточки – ветерок, И идём по жизни мы – без тревог. Старшенькая спела: «Лев шели цохек!»[21], И моё – несмело Улыбнулось вслед.

29.07.11

Выходки подсознания во мне, мирно спящем

«Ночь, улица, фонарь, аптека…» И Бог… И Блок… И Мир… И я, Стоящий перед Ним в слезах От горя. Нет, постой… от греха… Насмешки звёзд… Все ждут ответа… Нет, не от Бога — Человека… Блок выступил вперёд, скорбя… Но было Слово: «Каждый – за себя!». Сквозь прорезь слёз держу ответ, А сердце – белка… Вдруг душит… смех… Язык мой – враг мой: «Твоя ведь я поделка…» Блок покраснел: «Несчастный, сгинь!..» Фонарь погас… Фасад аптеки треснул… Но молвил Бог в сердцах: «Аминь!»[22] – И разом всё исчезло…

04.09.2011

* * *

Квиты: вами я объедена, Мною – живописаны. Вас положат – на обеденный, А меня – на письменный. Марина Цветаева Сказано Мариною, Львом, Борисом, Иосифом — Мордами звериными Объедать небросили. Ходят на «Паяцы» Позевать, поахаться, А потом, отпетые, Ищут, с кем потрахаться. С сытостью нормальной Путают заплывшую. В ресторанах сальных Жир трясут излишний. «Типа», мол, танцуют — Задницей виляют. Жизнь эту, паскуду, «Типа», понимают. Новые ли, старые, Мериканцы ль, русские, — Главно, – жлобоватые, Главное, – с «капустою». Зря, Марин Ивановна, сердце Вы ломали: Те, что за «обеденным», «письменный» продали. P. S. Правды не нарушил, «Зрите в корень» дела: Можно съесть лишь душу, Не касаясь тела.

04.09.2011

Cherchez la femme[23]

Отважные бабы (пою проституток!), Заткнувшие телом доты ханжей… Вы много честнее надувшихся уток, Блудующих в доме ослепших мужей. О если б могли лицемерные жёны, Они б целый мир затащили в кровать. А у проституток тариф утверждённый, И можно в кредит, и не каждая – бл…дь. Не злитесь зазря, девы, верные жёны: Вас мало, вы слабы, почти что вас нет. А тех, лицемерных… имя им – легионы — Войска ж проституток есть гордый ответ. А раз на войне, Значит, как на войне: «Шершите ля фамов» По сходной цене.

07.09.2011

Фон («недопесня»)

На фоне меня развлекается жизнь, — Который уж раунд. Кто падаетв грязь, кто возносится ввысь — Я только «бэкграунд». Рождаются-гибнут чужие миры — Твержу монотонно: «Какое мне дело до этой игры?» — Работаю фоном. И пусть «буратинки» проткнут мне мозги, — Сопя упоённо. Я только картинка, за мною ни зги, — Работаю фоном. С разорванным мозгом, без сердца в груди, — Живу-умираю. И что я заплачу от боли, не жди, — Я только «бэкграунд».

09.09.2011

К вопросу о естественном отборе

Хочется с кровью? Живот ублаживать? Да и природа Любит жрать заживо. Самки?.. Породистых Выберут носом-то. Влипший в «безрыбье», «Станет философом»[24]. Слабому – смерть. На дуэли, в петле ли, В концлагерях, или В «госпартотстреле». Не нарушайте ЗАКОНОВ извечных, Не то запахнетздесь Человечиной. (Здесь я внедряюсь В кощунство сомнений: Кто амбразуру закрыл, Был «слабее», Выживших в страшной ТОЙ эпопее?). Да… Вопреки всем Звериным табу, Коль Человек, – значит Будешь «слабым». В раны оденется Сердце «босявое» Пушкиным будешь… Или Цветаевой… Слава Жорданиям[25], Жилет «не любящим»! Вечная память, ЗАКОНЫ нарушившим!

09.09.2011

* * *

Дважды я к Нему приходил, Дважды Он меня «посылал». Дважды я почтиумирал, Но опять возвращался в мир… Унижался, мечтал, страдал, Ошибался, верил, любил, Ненавидел, метался – жил. А кругом бушевала жизнь… И в болотах дремучих лесов  Славу «трелили» ей соловьи, Верещали лягушки взахлёб. И во всё проникала жизнь… Прошивали дельфины моря, А на льдинах грелись моржи… Зажигалась – и гасла… Зазря?.. Да, везде процветала жизнь… В Амазонки ли джунглях, – в людских. Покоряли мужчины дам, Покорялись мысли словам, Поклонялись народы деньгам. Пусть всегда торжествует жизнь, Беспощадною силой звеня. Пусть живу я себе на беду, Но когда я опять приду, Он – уже не прогонит меня.

13.09.2011

* * *

Спрячь свой язык, глупая жизнь… Корчишь мне рожи? Был бы я твой – был бы живой, — Но непохоже. Тысячи лет крутится шар, — Лезет из кожи. И я уж стал, видимо, стар, — И мир мне сложен. Стыдно в глаза внукам глядеть: Жил-был – не понял, Что то была за круговерть, — За что был продан? Но всё равно делаю вид, — Лезу из кожи…  Крутится шар, крутится мир, — Строит мне рожи.

13.09.2011

Магазин «Любаша»

А к Любаше никто не идёт, Хоть красив у неё магазин… Вон играет на флейте старик, Но монетку никто не швырнёт: Обыватель – капризный народ… И растут по процентам долги, И «черны имена духоты»[26], И прожорливы детские рты, Муж болеет, и нужен ремонт… Как ромашки были хороши!.. Тех, нехоженых, юных лугов. И пророчили светлую жизнь, И твердили про счастье-любовь. Но, как видно, нет «блата» у них С Тем, сидящем на самом верху… И никто не зайдёт в магазин, И никто не подаст старику.

13.09.2011.

* * *

В шахматах есть только два интеллекта. В футболе побольше, но, видно, с дефектом, Ибо желают, стыдно сказать, «Шарик» кому-то куда-то загнать. И ничего «умней» не бывало Армий и войн, и толпы генералов… Мой для солдата есть горький совет: «Мужайся, сражайся: таков белый свет».

16.09.2011

* * *

Карабкался Юпитр по фикусу неслышно, Лгал глаз Луны, ни разу не сморгнув, Полночный кот похаживал по крыше, Снижался «Боинг», вниз направив клюв. Уснули травы, кутаясь в прохладу, Уснули дети, кутаясь в мечты… И мне б поспать… («Кому всё это надо?»)… Так нет, мараю чистые листы. Не Лермонтов и, явно, не Живаго («Достать бы стол такой, как у него»)… Но пачка есть нетронутой бумаги И ночь с бессонницей, и… больше ничего.

16.09.2011

* * *

Что ты лезешь в обнимки, Глупец лопоухий. Брось, ветрилка, Нанизаны бусы. По слухам, Это просто была у Него на момент Неудачная шутка-страшилка, Превратившая всех в затянувшийся эксперимент.

16.09.2011

* * *

О глядящие в душу мою, — Я и сам не возьму ведь в толк, Когда песню (свою?) я пою, Когда мной завывает волк.

16.09.2011

* * *

Природа – сфинкс. И тем верней Своим искусом губит человека, Что, может статься, никакой от века Загадки нет и не было у ней. Ф. И. Тютчев Виктор Степанович зря не болтал. Если сказал, так уж в точку попал. (Может быть, Тютчева тоже читал). Для доказательств берём Природу И окунаем в горячую воду. И столько раз, сколько ей окунаться, Столько же будет и расширяться. Бедняга хотела бы что-то другое, — Получше, – не может: так мир устроен. Тужится в путах своих же законов. Кем-то? зачем-то? в неё — внедрённых. Вот и случилось: «хотела, как лучше», А получила-то нас, дремучих. P. S. Загадки, может, нет, ей-ей, Но всё ж: откуда это в ней? И коль всегда была такая, То почему бы не другая?

16.09.2011

Памятка антисемиту

Брось ВСЕХ евреев ТАК ненавидеть. Риск есть большой: своих предков обидеть. Кто его знает, что там в веках: «Чистый», породистый, просто босяк? Катится, катится времени воз — Женщина с тем, кого Бог преподнёс. Многие, многие авторитеты Были когда-то в кипы одеты. И наконец, простейший расчёт: Семь миллиардов «счас» Землю трясёт, Каждый владеет и папой, и мамой… Ох, глубока «тыщалетий-то» яма! Корнем ветвятся в ней сонмы имён… Вышло, – что жил на Земле триллион!.. В чём же загадка?.. Ответ тут простой: Родичи мы, юдофоб «дорогой»!

16.09.2011

Две записки в Стене Плача

1 Зря Ты меня породил, Зря не спешаубиваешь. Впрочем… нет уже сил — Делай теперь, как знаешь. Голым пришёл сюда, Голым уйду отсюда. Зря я ввязался тогда И не дождался Чуда. Зря я грешил… Не смейся… Впрочем, Ты всё ведь знаешь. Делай, как понимаешь, И на меня не надейся. 2 Боже, прошу передай Тем, кто в зачатьи по списку: «Если хотите в рай, — В жизнь не встревайте». Изька.

20.09.2011

* * *

Мой день прошедший, день вчерашний, Ты канул в Лету, сгинул в быт.  Вчера со мною в рукопашной Ты был убит, ты был убит. Непозволительно красиво Дрожанье звёздочек ночных, Им всё равно: мертвы ли живы… Что им судьба тех дней былых? _________________ Такая странная дуэль Меж днями и людьми… Но всякий раз, как сгинул день, — Мертвее стали мы.

23.09.2011

Диалектика достаточности

(навеяно еврейской пасхальной песней)

Даже если б Вселенский пузырь Не раскинулся так фривольно, — Лишь весна и планеты ширь, Нож в спине и душевный волдырь, То и этого было б довольно. Даже если бы не было гор, Но журчали б долины рек, Даже если б я не был урод, А горела б лишь мука во мне, И того бы хватило вполне. Если б не было тех потерь, И морей не виднелся бы брег, А звенел бы лишь детский смех, Ну а если входил бы я в дверь, То внучонка от счастья скакала б, Ведь и этого было б немало. Погружённый в Египет души, Я когда-то б вздохнул привольно… Если только бы Бог во мне жил, То и этого было б довольно.

23.09.2011

Мои 12 месяцев

А январь – суровый мужик, А февраль растрёпан и лжив, Ибо между зимой и весной Не в ладах он, видно, с собой. Март, не в меру сопливый чудак, Ходит весь то в снегах, то в слезах. Хоть апреля тепло и шутливо, Улыбается он как-то криво. Чуден май, но в него хоть не лезь: Пролетарская вязнет в нём спесь. А в июне – тепло и свет (Бог избавь от июньских бед). Говорлив июнь ребятнёй, А июль от жары сам не свой С потным августом выпить рад (Исключил бы, да жаль виноград). Красн сентябрь, от злости дрожит: «Лето баб, словно я не мужик!». Плач дождей, революций жар На троих затевают, как встарь, Мой октябрь, ноябрь и декабрь. И на сердце то смех, то лёд, И в дверях уже Новый год.

23.09.2011

Поэту на замету

Я типа пару рифм надыбал И вот как бы словарик выдал. Что с чем рифмуется в обрез. Даю без всяких SMS. «Мужчина» – явно со «скотина», А «быть поэтом» – с «быть с приветом». Для «женщина» есть «обесчещена». «Козёл», «осёл» – с «куда пошёл». Понятно, что «самец» – с «конец», И «больше не могу» – с «п…ц»… Ну… я имел в виду – с «альбац», Что есть для первого «эрзац». Нет рифмы?.. Всё… альбац, бегу… (См. выше – «больше не могу»).

24.09.2011

Трилемма

Передо мной «охапки сена»: Тюрьма, Плутон и Мельпомена. (Судьба мне три преподнесла: Возможно, я умней осла). Тюрьма надёжна: хлеби крыша, Но срок прошёл – на волю вышел. А с волей что мне делать? «Спать»? Ведь надо ж где-то жить и жрать. Плутон – ещё надёжней друг… Но есть во мне к нему испуг… Какого хрена Мельпомена? От этих баб одна измена: Ты трагик, ты поэт… и бац!.. Назавтра ты простой паяц. Ну всё, решай же, старый мул… Куда ж назад ты повернул?!

24.09.2011

Звеночек

Сегодня я «почтил за честь»: Ко мне внучонка позвонила. Мы говорили всё как есть: Что Латсо – гад, а Вуди – милый, Что дождь пролился за окном, И надо зонтик вынимать, Что я приеду к ней потом, И вместе будем мы играть… Как сладок этот голосок! Какое счастье – зваться дедом! О сколько раз он мне помог В болоте жизненного бреда. Звони, звени, – я внемлю весь. Как лестно мне! Почту за честь!

24.09.2011

Вариация

(светлой памяти Андрея Вознесенского)

Слух полз, что в аспидном весь, Воланд забрёл в дорбуфет И – знать, попутал там бес — Чёркал лотошный билет… Или он знал всё о всём?.. Или был шар подменён?.. В курсе лишь чёрт, – но потом Взял Сатана миллион… Сунул в карман… Не спеша, Он по проспекту поплыл, Где одинок, чуть дыша, Бедный художник и жил. Бедным-пребедным тот был, Ну не бывает бедней (Но за кредит он платил Демонам банка… Ей-ей). Мастером звали его. Мастер свой мир сотворил… Ну и всего ничего: Он Маргариту любил. А Маргарита слыла… Как бы вам это сказать… Словом, красою цвела, В Лару (Живагову) стать… Вздор, – но случился эффект (То ль чудеса, то ль обман): Всходит она на проспект, А ей навстречу Шайтан. Вдрызг восхищённый (нет слов), Дьявол ей деньги суёт И предлагает любовь (С сексом и наоборот). Дом на проспекте стоит, Мастер, что в доме живёт, Вросши в окно, – лицезрит Дьявольский фарс, – не дыхнёт… Продал художник свой дом — Даже кредит не закрыл, А на все деньги потом Алые розы купил… Зря… Риты выбор не нов. Жаль, но типичен пример: В сердце – безбрежность цветов — В теле – шутник-Люцифер.

27.09.2011

Досье

Хоть повыше Ленина (Ростом он с Есенина… Ну, – с Наполеона, Не включая трона), Всё ж глупее Ленина. С судьбой почти Каренина. Думает – Есенин он. Не в Карден одетый, но Сам собой воспет давно. Так Карденом не одет, Видно, сдохнет, как поэт. Профиль не арийский, Знает чуть английский, И периодически Характер вдрызг нордический. Связей не порочит, Но голову морочит.

28.09.2011

* * *

В этом крае редки вьюги, И морозы не гудят — Окна сами, их фрамуги Со стеклом в один лишь ряд. В этом крае Солнце злится восемь месяцев подряд. В этом крае травы жухнут, И пески пустынь шуршат, А когда дожди потухнут, Журавли домой летят, И торжественные клинья провожает чей-то взгляд. Этот край пророков видел Эклектическую смесь, И смоковницу обидел Иешуа в гневе здесь… На распятьи Он, стеная, видел Свет сквозь римлян спесь… Этот край… Какой разлукой Занесло меня сюда? И какою новой мукой Развернутся в нём года? Ночь молчит… в её зените ухмыляется звезда…

29.09.2001

Песенка о коварной мадам

Не верю, не верю я вам: Вы слишком логичны, мадам, Вы слишком привычны, мадам. Не верю, не верю я вам. Вы ложно милы, о мадам, Вы слишком жестоки, мадам, И сердце я вам не отдам. О сколько свершили вы тризн, Мадам распроклятая – жизнь?

29.09.2011

Хайяминка с омаром

Хайямом я сегодня день прожил: Рукой по даме ниже чресл водил, Глотнул вина и закусил омаром (Конечно, это было не задаром).

29.09.2011

* * *

Провиденье на счастье скупое, Враг коварен, и друг – не друг, Небо к нашим молитвам глухое — Жизнь – это смертельный трюк. В ней под куполом цирка природы «Циркачи», затаив испуг, Акробатами мчатся сквозь годы, Совершая прощальный круг. И, стыдясь детских глаз вопрошания, Сладких сказок плетут покров, Прикрывая свои деяния Кружевами красивых слов.

30.09.2011

Маленькая большая трагедия

Многое, многое хочется вякнуть: Пухнет в мозгу нейронов попкорн. Чтобы строфа не осталась абстрактной, Сделаю музыки краткий обзор. Новые жанры взлетали и падали — Один задержался: «Дыра в голове». Главное в нём – сумасшедший ударник — Музыка стала – «вещью в себе». Ну совершенно в ударе зазнался: Ишь, поднимает палками хай. Видно, Шопен рядом с ним не валялся, Моцарт, бедняга, – сиди отдыхай. Слышится мне в несусветном далёко, Что уничтожен весь музинструмент… Лишь барабан задержался – и шоком Дырку в башке оставляет в момент.

30.09.2011

VIP-овый корпус

«Так… бумаги в порядке… Ох… мне б о Боге – не о делах… Конкурентам всем будет сладко… Весь концерн рассыплется в прах… Где же эта «жена-молодуха»?.. Видно, стерва, с охранником трах… Жаль, что с первой не дожил до внуков… Думал грипп – получился – крах… Всё, чем жил, – теперь уже бред… Думал – любят – фальши угар… Я отца уж не видел сто лет… Думал – грипп, – а вышел «омар»… Думал – грипп… Оказался – рак… Мне не страшно… Так даже лучше: Можно снять маскарадный фрак Несусветного благополучия…» Метастазы больничного корпуса расплескали кирпичные швы. Осень плачет («К поминкам готовится…»), ветер шмыгает носом листвы.

02.10.2011

* * *

Самцов и самок мир… Я забываю их. О детство, мой кумир, Я твой читаю стих. Нектаром чистоты Я снова опьянён. Не предавай хоть ты, Не прекращай мой сон. Звенят, плывут, как дым, Напевы светлых грёз, Коль старость – «это Рим»[27], То детство в нём Христос, Распятый жизнью, чтоб Воскреснуть и взнестись Из лживости трущоб В наивностную высь, Чтоб подхватить меня И дать мне в небе кров… Парю-плыву, дразня Шагаловских коров.

25.10.2011

Памяти Марины Цветаевой

Посудомойкой в петлю залезть… А литератор без чистой посуды… Зачем ему Вы подпортили спесь Своим «вином» из сердечной смуты?

26.10.2011

Секретное письмо А. И. Куприну

Я не трогал, не трогал Ваш русский, Он прекрасным ручьём журчит, — Это мой – в голове нерусской Всё звучит и бурчит… бурчит. Что поделать? Не мною выбрано, Где родиться и как говорить… Доля истины Вами всё ж выдана: Пастернака Гордону[28] ведь быть… Изучал я языки разные, Но не липнет, и – не со зла — В голове моей мысли ужасные На наречьи «в чём мать родила». Был я там, у Вас, в эмиграции, В эмигранты я здесь попал. Продан самкой, и в полной прострации — Вечный Жид, но Иудой не стал. Да, обои цирюльники портят… Ну, животные, что же с них взять? Но за это ль святейший Корчак Был на детских сердцах распят? Что?.. Не слышали?.. Я (при встрече) Расскажу, в чём там дела суть… Здесь черкну лишь, что в интернете Нынче пишут о нас… Просто жуть!.. Что евреи – грибки дрожжевые Революций и христианств… Ходят-бродят везде чужие, Портят краны и свежесть пространств. Фрейды, Боры, Спинозы, Ландау Мозги сушат и бомбыядрят… «Биркенау на них, Биркенау!». (Не простят, видно, нас, не простят). Что Альберт, этот сын Германов, Умолялне сжигать Хиросим: Видно, знал сей «еврейчик драный» — Жизнь – вовсе не «И» «ЭМ» «СИ» [29]. Что Вы правы: насильно не надо. Вымрут так, коль подушки им вскрыть… Что сказать надо всем этим гадам: «Поумерьте свою вы прыть! Пастернаки и Мандельштамы, Не калечьте родной язык!»… Яж?.. Не гений… и не упрямый — Просто думать я им привык.

27.10.2011

Ритм-полуплагиат

Как больно!.. В пространстве стихает Посвист пичуги, да только — В душе боль не тает… Как горько!.. Но дерево тёмною кроной качает, — Решаю – довольно!.. Но что-то девчоночка там напевает — Взлетаю —  В небесную темь, И звёзды мигают… Просторно!.. Я был в этом мире затем, Чтобы мучиться, строфы слагая?.. Прощайте! Прощайте! Я – исчезаю… Но что-то девчоночка вновь напевает, Меня возвращая… Как больно!..

04.11.2011

Ритм-плагиат

Как ты прекрасен, серый дождь, Мой замарашка. Я знал, я знал, что ты придёшь Шуршащей сказкой. Сосна, продрогшая насквозь, Землицы кашка, Ты смоешь боль, ты смоешь злость, Твои замашки Милы мне, мокрый негодяй, Босяк отпетый. Стучи в окно и завывай В отместку лету. Серьёзней стали воробьи, Котам взгрустнулось. Кусты, твоих даров полны, К земле пригнулись. Мечты мои «снесло с петель»: Во граде чистом Я вижу белую метель И плен пушистый, Зима обволокла крыльцо, В ней снег лучится, И чьё-то милое лицо На санках мчится.

04.11.2011

«Гипотез не измышляю»?

1 Итак, – опять война? Задумчив Вашингтон… Хитёр Пекин, загадочна Москва… Опять ракетный вой избороздит пейзаж? Воинственен шиит, Израиль возмущён… На биржах мира вновь ажиотаж… Париж – «шершит ля фам»[30]. Берлин и Лондон – в пиве. А дети?! Алеса?! А птицы?! А поля?! Безмерна злоба. Страшен дух наживы. Коварен враг… И вновь горит Земля. 2 Где Мюнхен… Тегеран?.. Шёл год тридцать девятый… Нет, нет, соврал: две тысячи – надцатый… Шёл дождь… И шла война… Шло время, шли солдаты… Шёл дождь… Земля ж просила пить: Бесился люд проклятый… Шёл дождь… Плыли в грязи солдаты… Брат ненавидел брата… И было всем понятно: Планеты крематорий дождю не погасить.

11.11.2011

* * *

Что же ты, деревце, Вправду забыло, Где ты живёшь? Красным и жёлтым Зелень покрыло — В южный-то дождь? Аборигенам Вечнозелёным Просто смешно. Гнутся, трясутся, Тёмными кронами Смотрят в окно. Смейтесь, смотрите, Тыкайте ветками, — Мне всё равно. Да, с этим деревцем Связан я крепко, Мы заодно. Хладом осмеяны, Даже в изгнании Будем краснеть, Жёлтое наше Воспоминание Осенью петь.

15.11.2011

* * *

Мокнет бельё под дождями осенними (Старый бобыль постирал – и забыл). Вместо привычного птиц песнопения, Ветер тягучую песню заныл. – Что ж ты согнулся в десять погибелей? Сколько уж раз погибал-оживал? – Да, это правда, но вы-то ведь видели — Кто-то мне подлостью в спину стрелял?  Долго готовился, целился… Видимо, Точку смертельную в теле искал. Знал, – не Пелей и Фетида родители. Подлостью в сердце с тыла стрелял. Неразличимы враги позатыльные — Эти погибели – гибельны сильно.

15.11.2011

* * *

Что-то, Парень, Ты спутал — неверен Твой ход… Вот опять, снопом звёзд обдаваем, В волнах неба качает Луны пароход Под конвоем Юпитера тайным. Заметает сосна желтизну фонарей, Кипарис обнимается с туей, Спотыкается ветер, погромщик-халдей По ухабам домов… Может, всуе Мир начертан тобой и красивый, и злой. Одноразовый? Вечный? Случайный? В трупном смраде, в червяхи… с «зарёй золотой», Ненадёжный, как сделанный в China[31]. Было б всё бы не страшно — возьми и случись (а хотел же «как лучше», наверно) — Вдруг зачем-то сознанье Адам получил… Что ужасно обидно… И скверно.

17.11.2011

Вальс-Париж

«Взлететь, взлететь: души Париж — Не знает леность! Взмывать, кружить, парить, парить, — Не помнить бренность! Вить танцев сердца кружева, От счастья млея!..» — Такие думал я слова, Пока был с нею… … Она ушла в цветистость дня, Отраву глаза, И кельнер смотрит на меня, Как на заразу. Ему меня не доломать. «Париж, Париж бы! — Твержу спасения слова. — Парить, парить бы!..»

17.11.2011

Старая песня о забавном

Это что же это, братцы, получается, Что-то в бабах перепуталось хитро: Как поэт, бедняга, там не извивается — Без эрекции поэзия не впрок. Припев: Эта песнь старинная, И не суйтесь с рифмами: Что – не есть, того не счесть. Не морочьте голову Женскому-то полу-то, Ес-ли больше не с чем лезть.

17.11.2011

* * *

На меня давно «сэнговщине» начхать, «Сионистский враг» на сердце мне накакал. Ни семьи, ни дома, ни народа… Знать, Есть и «Родины», что кот наплакал.

17.11.2011

В государстве гномов

Элла Амитан

(для детей, перевод с иврита)

В государстве гномов «пир»: Шума – ну и ну! Армия, надев мундир, Идет на войну. Каска сверху – сам в мундир — Мальчик с пальчик – командир. Батальон за ним шагает — Он булавкою махает. Следом свист, переполох — Оседлали гномы блох. Кавалерия лихая Скачет, песни распевая. Барабанщик лупит крепко В скорлупу от пол-ореха И поёт, что благодать Вместе выйти воевать. Ну а если день заходит, Змей воздушный не подводит: Самолётом он летит, Фонарём гномам светит. В государстве гномов ночь — Все часы там застывают. Армия – мундиры прочь И в кроватках засыпает.

17.11.2011

Короткая беседа с самим собой

– И что ж ты предлагаешь мне? – Не жить. – Да уж, богатый выбор… Беспросветный: жизнь точит на меня ножи — смерть машет мне петлёй приветно. – Но ведь пойми, так будет лучше… – Всем ли? – Нет… есть малыш и две малышки… – Вот… Местом думаешь ты тем ли, козёл?.. – … – Ты здесь?.. Надулся и ушёл… А!.. Чёрт с тобой! – и здесь беседе крышка.

19.11.2011

* * *

Подвешенную рябь снеговых одеял, Барашки белых птиц — Всё облачным пером Всевышний рисовал На небе голубом. Прозрения восторг Меня бросает ниц: Как я не замечал Деревьев милых лиц, Приветливость кустов Как я не понимал?! И лыжник огневой По тундре неба мчит, И ветер удалой Его лучом пробит. Но набежала тень На Земляной покров, И вечереет день, И… не хватает слов.

01.12.2011

Из окна автобуса

Курчавятся улыбочки Из-подо крон-папах, Приподнялись на цыпочки На тоненьких ногах. Зелёными сердечками Мне стали трепетать… Но я не гуттаперчевый — Их взглядом провожать. Автобус резво тронется: В смарагде светофор, Ливанский кедр уклонится Вступать с шофёром в спор. Гибискусов лишь фифочки, Не разрывая пут, С заборамив обнимочку За мною побегут. С сосной кипарис млеет Под эвкалиптов шарм, Смоковницы фигеют[32] От цитрусов и пальм. Субтропики миндальные Я вижу из окна. Земля многострадальная, — И пёстрая страна.

02.12.2011

* * *

Акация целует кипарис, Свой страх в её плечах он прячет, И сосны бьют поклон без «бис», Словно евреи пред Стеною Плача. К дождю задуло, к проливному… Налились гневом души облаков, И по закону строгому Земному Животные уйдут в тепло, под кров. Взмах дирижёра, – и легато грома… И струны капель между небом и песками Эол переберёт прозрачными руками (Подсветкой сцены – молний пламя). О горе тем, кто не нашёл тепла и дома: Несчастные стенают, плачут Перед дождя Стеною Плача!

08.12.2011

Мы же рабы, рабы же мы

(О соотношении души, тела, мироздания, его законов и?)

Мы все рабы своих рабовладельцев, Но что ещё коварней, рабытня, Что наш хозяин сам рабеет Пред тем, который им рабовладеет И сам есть раб другого… Но и здесь херня:  Возможно, что последний тоже раб. Кого?.. Я в этой точке слаб.

08.12.2011

Не на шутку шуточная колыбельная для неудачников

(Усыпляюще-отвлекающая игра в «Подставь верные слова»)

Поплачь, поспи, шлемазл[33], — Так здесь заведено: Неподходящий в пазл[34] Есть лузер[35] (всё равно, и говно). В межзвёздной круговерти Не исправляют брак — К пожизненной ты смерти Приговорён, (чудак, мудак). Скорей, скорей (посланцем, засранцем), Трухой уйди в эфир, Чтоб глянцевитей глянца Заглянцевел (наш, их) мир, Где лик луны, густея, Колышет все моря, И Главный Ис– (-пытатель, – тязатель) Не мучается зря.

08.12.2011

* * *

Завтрак съешь сам, обед подели с другом, а ужин отдай врагу.

(Чёрный юмор древних диетологов) Практичностью несёт, как от навоза, Но в чёрной шутке есть добра заноза… Мною учтён насмешки древний опыт И сняты неуместные заботы: Не знаю, сколько там друзей, врагов на свете, Но есть мой завтрак… первый и второй, и третий.

08.12.2011

Раз, два, три… раз, два, три…

Что выкружитесь, терпкие дни?.. Раните душу… Ваш распорядок и беготни — Ведь не нарушить. Все мы покорны богиням судьбы… Мойрам ли, Паркам… Что напрядут там, тому уж и быть, — Каркай не каркай. Ломится утро и вяжется ночь — Чёрной косынкой… Морта прекрасна, как женщина, но — С ней гильотинка. Не огорчайтесь, потрите висок… Это случиться — С каждым ведь может… И под ритмок — Будем кружиться. Кружатся, кружатся ломкие дни… Машут нам дланью… Не осознать этой странной возни — Чередованья.

05.01.2012

Мир

Палач и врач, судья и мститель, Губителен твой жуткий ход: В своём движении вперёд Себя ты рьяный сокрушитель. Когда-нибудь сожмёшься в точку Или, разорванный в кусочки, Заснёшь в частицах-одиночках… С надеждой завершаю строчку.

05.01.2012

* * *

И трепетала ночь, рожая утро, И месяц усмехался широко… Я был в ночи непостижимо мудрым, А утром слыл таким же дураком. Я ночью сочинял и был на взлёте, И музыкой звучал рождённый стих… Но утром строфы подчинялись плоти — Я к унитазу брёл, забыв про них… И тужился, не понимая Поэт ли я иль в быте обываю?

05.01.2012

* * *

Так тяжело жить, Словно валить лес, Словно по-волчьи выть И из трясины лезть. Между смертей стен, Во суеты острог, Взят я живьём в плен, Чтоб отгудеть срок. Роком – с клубка нить, И арестант седой — Я обречён жить, Сердце смирив с бедой. И, изогнув дух, Смог лишь уразуметь: Чисто гореть, друг, — Способ не озвереть. Но от звонка в звонок Я осуждён тлеть, Чтоб, заслужив пинок, Выйти на волю: в смерть.

14.01.2012

* * *

У честной разлуки Слова есть и руки. Их можно понять: Слова, чтоб от муки Избавить, а руки… А руки, чтоб к сердцу прижать. У подлых же своры — Бесчестие вора: Ни рук и нив слог. Ни сердца, ни горя, Лишь пламя позора, — Безумство и тайный порок.

14.01.2012

* * *

Яд-обман ваш кровью ощущая, Я молчанья душную пустыню Вам прощаю или не прощаю: Ведь не существую я отныне.

17.01.2012

* * *

Ах, брось, поспи, мудрилка… Скользнут легко года… И в круге над могилкой То прошмыгнёт звезда, То застыдится солнце… И будет невдомёк, Кому здесь бьёт поклонцы Взгрустнувший тополёк.

17.01.2012

* * *

Противоречий надоела жвачка, И, – пробежав сомнений коридор, Исчезну в юмор, чтобы жизни этой срачка Не превратилась в жизни же запор.

25.01.2012

* * *

Чертыхается ночь, Толчет в ступе созвездья. День божится ей в точь, Как неверный: «Да ведь я…» Но не верит, – всё злей Черноглазая жёнка: Не ночует он с ней — У зари спит, девчонки. И пошло всё на слом: От обиженной крови С вечерком-мужиком Закрутила любови. И блондинка одна Озарила вдруг крыши: То родилась Луна От таких вот делишек.

25.01.2012

* * *

(Cветлой памяти Дмитрия Кедрина)

По скользким небесам ползут Три облака-барана, Над Фирдоуси льют слезу За то, что слишком рьяно Он лишь верблюдов ожидал, Не думал о курчавых. «Коль их бы шах во Тус послал, Сходили б величаво…» И не дано беднягам знать, Что, кто рождён бараном, Не может, как верблюд ступать, В роскошном караване. Пески не может презирать Мохнатым плавным шагом, На глад, на зной, на мир плевать Во всяких передрягах. Плывёт шашлык на небесах И караван в пустыне, И жаркий день, велик Аллах, Рождает вечер синий. Что ж, так устроен этот вздор Под небом шаловливым: Кому любовь, кому позор, Кому шашлык да пиво.

25.01.2012

Диалог

– Как скользко небо в белом «снеге», как скользко жить под этой негой! – Не смейте ныть, забудьте грёзы, смотрите вниз, ступайте строже.

25.01.2012

Ждёте чудо?

А сегодня позвонили мне (Оттуда ли?) И спросили: – Вы заказывали Чудо ли? Я ответил: – Да, заказывал, заказывал… – Ну и что? Никто к вам не захаживал? – Нет, лишь ветер постучал внизу калиткою, только дождик хлопотал над эвкалиптами, да сосновенькая роща, вся с иголочки, поразвесила все капельки по полочкам. Трепетала паутинка за окошком лишь, раздвигала тучи рученьками солнца рыжь, восходила в поднебесье цвета радуга, да запела альциона, свету радуясь. – Что ж, проверим. Будьте дома неотлучненько и в отчаянье не впадайте: это скучненько. И сижу, и жду я Чудо, без отчаянья весь, Чтобы вдруг не прозевать его случайно здесь. А вокруг миры рождаются и гасятся, Может, Чудо в них когда-нибудь заквасится?.. Так и есть!.. За дверью шорохи и стученьки… Открываю, – там сияют мои внученьки!

25.01.2012

* * *

Присев на небе, эвкалипт Кромсал стихами манускрипт. Ему платан махал ладошкой: – Пацан, передохни немножко. Слышь, на твоих ветвях пичуги рвут горло в песенной потуге. Вернись к корням и приземлись. Зачем тянуться мыслью ввысь? Ведь можно жить да поживать и пут земных не разрывать… Но был рассеян эвкалипт, Рисуя странный манускрипт: – Отлично! К слову «понимать» есть рифма «пут не разорвать».

25.01.2012

* * *

Сколько раз там уже проклиналась Безысходность нелётной погоды?.. Я добавлю лишь самую малость К этой пакости милой природы. Всё что с нами случилось и будет: Смерть, любовь, взлёт, его ожиданье, Было задано, добрые люди, Во мгновение Мира созданья. Ничего уже не подточит Утверждённое Там расписанье… Разве только Он сам не захочет… Чу… в динамиках слышно шуршанье… И дождавшись отмены, как хлеба, Запрещенья посадок и взлётов, Распинают невинное небо Беспощадно кресты самолётов.

26.01.2012

* * *

Этот вопль из недр – лишь провыть — не спеть, И дорога свернула – не в жизнь, а в смерть. Стал я сух и безмолвен, как старый пень, От души оставляя стишачью тень. Боль возьми, чёрт возьми, да стихами брызнь. Убивает не смерть – убивает жизнь.

27.01.2012

* * *

Солнце роняет кровавые слёзы… «Горестно петь, ещё горестней жить, — Сетует ветер блондинке-берёзе. — Так на закатах мне хочется выть. Выть-завывать по подъездам и трубам, Хлопать дверями и в окнах дрожать, Спать не давать и расталкивать грубо, Словно уснут все, чтоб больше не встать. Будто в ночах ясноглазые лица Веки сомкнут, – и нагрянет беда…» Воет ветрило, стенает: боится, Что не добудится их никогда Иль, – как тогда, пред рассветным июнем, Лягут со счастьем – проснутся с бедой… Всё понимает берёзка, – горюнясь, Гладит беднягу зелёной листвой.

28.01.2012

Людячий холод

Шлют на асфальты бельма фонарей Янтарь фотонов, лихачей безбожных, Из щёлочки разомкнутых дверей Струится нос собачий в чувствах сложных. Дрожат от хлада ниточки-дожди, И ветер от безлюдья воет-стонет. Что выведут на улицу, не жди, А мочпузырь с приличьем давят-гонят. И презирая человечью слабость, Вбегает пёс в ночную хлябость.

02.02.2012

Примечания

1

Трудно (иврит).

(обратно)

2

Хешбон – банковский счёт (иврит)

(обратно)

3

Всё (иврит).

(обратно)

4

Ой ве авой! – беда! (иврит).

(обратно)

5

Саба – дедушка (иврит).

(обратно)

6

Очень маленькая (иврит)

(обратно)

7

Сухой, жаркий, пыльный ветер (араб.).

(обратно)

8

Ну хватит! (иврит).

(обратно)

9

Рост меньше среднего.

(обратно)

10

Параметры неизвестны.

(обратно)

11

Длительность («по Бергсону»).

(обратно)

12

Сладкий (врит).

(обратно)

13

Подрядчик (врит).

(обратно)

14

Чем я могу помочь моему господину? (Врит).

(обратно)

15

Саба шели – дедушка мой (иврит).

(обратно)

16

Маньяки!.. Болваны!.. (врит).

(обратно)

17

Не дай Бог! (врит).

(обратно)

18

Некудот – точки (иврит).

(обратно)

19

Трис – жалюзи (иврит)

(обратно)

20

Мазган – кондиционер (иврит)

(обратно)

21

Сердце моё смеётся! (иврит).

(обратно)

22

Аминь – истинно, воистину (др. – греч.).

(обратно)

23

Ищите женщину (фр.). Произносится: «Шерше ля фам».

(обратно)

24

См. Сократа в книге «Великие мысли великих людей»

(обратно)

25

См. «Баллада о подвиге профессора Жордания» Андрея Вознесенского.

(обратно)

26

См. «У себя дома» Бориса Пастернака

(обратно)

27

См. «О, знал бы я, что так бывает…» Бориса Пастернака

(обратно)

28

См. «Доктор Живаго» Бориса Пастернака

(обратно)

29

E=mc2

(обратно)

30

Sherchez la femme – ищите женщину (фр.).

Произносится: «Шерше ля фам».

(обратно)

31

China – Китай (англ.). Произносится: «чайнё»

(обратно)

32

Смоковница – это то же самое, что и фиговое или инжирное дерево.

(обратно)

33

Неудачник (идиш).

(обратно)

34

Игра-мозаика, складная картинка (англ. puzzle).

(обратно)

35

Неудачник (англ. loser).

(обратно)

Оглавление

Прологили мои, так сказать, мемуары

Предисловиек запискам бывшего жильца

Часть первая Упорядоченные записки бывшего жильца

  1

  Родителям

  Автопортрет

  Драма в двух действиях

  Годовщина

  Диалог

  Покойник

  Загадка (?йачулС)

  Сыну

  Сынуле

  Диалог с фотографией

  По мотивам рубайат Омара Хайяма

  Предвыборная речь пьяного кандидата куда-то

  Агасфер

  Еврейская (э)миграция

  Ироническое подражание внеисторической песне

  Это – то, что есть

  Дочульке

  Под музыку В. Высоцкого, Высоцкого, Высоцкого…

  Доченьке

  Рай

  О жизни

  Песенка крокодила Герша

  Под музыку Н. Матвеевой, Матвеевой, Матвеевой…

  Дочуле

  1998

  Ноль-холестерин

  Плагиат-дополнение

  Метаморфозы

  Дочке

  Не печалься!

  Новый Израиль

  Сезон дождей

  Мона Кыся

  Врагу

  Монолог с Иосифом Бродским

  Истерическое подражание доисторической песне

  Лёнячий вальс

  В том же ритме

  Исход души

  Бродяга

  2

  3

Часть вторая Разрозненные записки бывшего жильца

  Приближение лета в Израиле

  Маленькие хитрости

  Зима в южном городе

  Детская площадка в парке

Часть третья Обречённый жить

Эпилог

Приложение Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg