«Стихотворения»

Цена была умеренной. Район

не вызывал особых возражений.

Хозяйка обещала предоставить

в мое распоряжение квартиру.

Мне оставалось лишь

чистосердечное признание: «Мадам,

предупреждаю вас: я африканец».

Безмолвие. Воспитанности ток,

отрегулированный, как давленье

в кабине самолета. Наконец

сквозь золото зубов, сквозь толстый слой помады

проник ошеломляющий вопрос:

«Вы светло- или очень темнокожий?»

Я не ослышался? Две кнопки: А и Б.

Зловонное дыханье красной будки,

а там, снаружи, красный двухэтажный

автобус, сокрушающий асфальт.

Обыденный, реальный мир! Стыдясь

неловкого молчанья, изумленье

покорно ожидало разъяснений.

Еще вопрос — уже с другой эмфазой:

«Вы темно- или очень светлокожий?»

«Что вы имеете в виду, мадам?

Молочный или чистый шоколад?»

«Да». Подтверждение, как нож хирурга,

безликость рассекало ярким светом.

Настроившись на ту же частоту,

«Цвет африканской сепии, — серьезно

я пояснил. — Так значится в приметах».

Ее фантазия свершала свой

спектроскопический полет — и вдруг

правдивость зазвенела в трубке:

«Что это значит?» — «Я брюнет». —

«Вы черный, словно сажа?» — «Не совсем.

Лицо, конечно, смуглое, мадам,

зато ладони рук, подошвы ног

отбелены, как волосы блондинки.

Одно лишь огорчительно, мадам:

свой зад я изъелозил дочерна...

Одну минутку!..» Чувствуя, что трубка

вот-вот взорвется громовым щелчком,

«Мадам, — взмолился я, — но может быть,

вы сами поглядите...»

Мое достоинство зашито

в подкладку элегантной тройки.

Крахмальный воротник

моей сорочки

Европу посрамляет белизной.

Мой галстук — из чистейшей шерсти.

С почтеньем устремляю взор

на самого себя —

в великолепной тройке.

Свое достоинство я берегу

от пересмешек продавщиц,

от хохота дежурных по вокзалу —

не знают места своего,

невежи! —

и фамильярности таксистов,

вообразивших, будто я им ровня.

Вся эта мелочь поджимает хвост,

соприкасаясь

с молчаньем ледяным.

Углы моих надменных губ

хранят одно-единственное слово:

«Отребье!»

Всех безбилетных пассажиров