ЛИРИКА ЮЛИИ ДРУНИНОЙ
У меня в руках книжка стихов. Юлия Друнина. «В солдатской шинели». Издательство «Советский писатель». 1948 год. Это первая книга автора.
Книжечка маленькая, да и тираж всего 5000 экземпляров. А запомнилась, и крепко. Причина проста: как и в некоторых других первых книжках той поры, запечатлено время, встает судьба поколения.
Мой экземпляр — с дарственной авторской надписью. В ней шутливо говорится о солдатах «военно-лирических рот», а подпись гласит: «от сержантши запаса». Этой самоиронией автор пытается как бы смягчить высокую трагическую ноту книги.
Если бы теперешним взором проникнуть в тогдашний Литературный институт, мы были бы поражены открывшейся нам картиной. Среди примерно ста студентов, учившихся на всех пяти курсах, было несколько одноруких, несколько одноногих, один без обеих рук, другой без обеих ног. Был студент, потерявший в бою зрение. А уж просто раненых, контуженных, обмороженных — бессчетно. И еще были девушки, которых никто не призывал, которые сами пробились на фронт и прошли сквозь войну, — битые, стреляные. В числе их была и Друнина, — как все ее тогда называли — Юлька.
И ведь все это было в порядке вещей, воспринималось как обычное дело, это никого не удивляло, не умиляло. Ни о каких скидках, снисхождении — и мысли не было. Наоборот, в литературных делах и оценках все были по отношению к себе и друг к другу предельно требовательны и суровы. Не случайно Литературный институт тех времен дал немало всем известных ныне художников.
Тогда никто не говорил: «героическое поколение». Это стали говорить потом. Это уже потом поразились. Друнина написала через несколько лет после войны:
Возвратившись с фронта в сорок пятом, Я стеснялась стоптанных сапог И своей шинели перемятой, Пропыленной пылью всех дорог. Мне теперь уже и непонятно Почему так мучили меня На руках пороховые пятна Да следы железа и огня…«Стеснялась!» Действительно, почему? Другая нацеленность была, другие задачи. Не вспоминать о войне требовалось, а идти вперед. «Не ласкайте нас званьем: „Участник войны!“» — просил Михаил Луконин.
Лишь через много лет она напишет:
Я принесла домой с фронтов России Веселое презрение к тряпью — Как норковую шубку, я носила Шинельку обгоревшую свою. Пусть на локтях топорщились заплаты, Пусть сапоги протерлись — не беда! Такой нарядной и такой богатой Я позже не бывала никогда…Вот как это трансформировалось, отложилось. Пример чрезвычайно характерный.
Вообще осмысление с годами, с десятилетьями, того, что произошло, свойственно Друниной. И если в войну она записала о себе:
Я ушла из детства В грязную теплушку, В эшелон пехоты, В санитарный взвод,то через много лет она, как бы и со стороны, скажет о девушках своего поколения:
Какие удивительные лица Военкоматы видели тогда!.. Все шли и шли они — Из средней школы, С филфаков, Из МЭИ и из МАИ — Цвет юности, Элита комсомола, Тургеневские девушки мои!У каждого настоящего поэта обязательно есть стихи, представляющие его наиболее полно, наилучшим образом, — как бы его визитная карточка. Они, как правило, и наиболее известны. У Друниной тоже есть такие стихотворения, и даже не одно. «Качается рожь несжатая», «Зинка». И конечно, — «Я только раз видала рукопашный». О последнем из них мне хочется привести свидетельство автора:
«В конце сентября дивизия оказалась в кольце… Двадцать три человека вырвались из окружения и ушли в дремучие можайские леса. Про судьбу других не знаю…
Через три года, на госпитальной койке я напишу длинное вялое стихотворение о том, как происходил этот прорыв. Начиналось оно так:
„В штыки!“ — до немцев двадцать — тридцать метров. Где небо, где земля — не разберешь. „Ура!“ — рванулось знаменем по ветру, И командир наш первым вынул нож.И еще пятьдесят строк. В окончательном варианте я оставила лишь четыре:
Я только раз видала рукопашный. Раз — наяву и сотни раз во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне.Это я к тому, какой ценой приходится порой платить за четыре строчки…»
Добавлю еще, что помимо этой жестокой цены, нелегкого жизненного опыта очень важно — не менее важно! — наличие художественного чутья, счастливого прозрения, позволяющих бесстрашно отсечь и отбросить все лишнее. К сожалению, не всегда это удается.
Ну, и конечно, каждый истинный художник приходит в искусство со своей «темой», да что там темой — со своей жизнью, и только этим он и интересен, при условии, если его жизнь до боли интересна другим. Если она, выделяясь своей индивидуальностью, все-таки совпадает с великим множеством их жизней.
Поэтому стихи о войне разных поэтов не мешают друг другу, не повторяют друг друга, а может быть, лишь дополняют. А тут еще особая судьба — «шагаем и мы — девчата, похожие на парней». Сандружинницы, санинструкторы, медицинские сестры. Вчерашние школьницы, выносящие раненых под огнем с поля боя. Всеобщее чувство и благодарности к ним и вины перед ними.
Вот о них, о их жизни и смерти на войне, о их судьбе после войны, а, проще говоря, о себе — лирические стихи Юлии Друниной.
Конечно, она пишет не только о войне. У нее есть стихи о любви, о природе. Она бывала и на Курилах, и в Братске, и в тундре, и в тайге, и на Урале, и в Полесье. У нее немало стихов о дорогом ее сердцу восточном Крыме. Разнообразные строки, навеянные заграничными поездками и впечатлениями. Но все эти, в том числе самые мирные, спокойные, стихи, словно озарены тем огнем — огнем скупого костра, сплющенной гильзы-коптилки, снарядного разрыва, прифронтового пожара. Никуда не деться от грозного отсвета.
У Александра Твардовского сказано:
Есть два разряда путешествий: Один — пускаться с места вдаль, Другой — сидеть себе на месте, Листать обратно календарь.Далее он говорит о возможности «их сочетать». Но Друнина не только листает «обратно календарь», она словно постоянно находится и здесь, и там, в своей ранней молодости.
Я порою себя ощущаю связной Между теми, кто жив И кто отнят войной.Это одно из главных ее ощущений. И еще:
Самых лучших взяла война.Здесь чисто человеческое обоснование ее лирики, объяснение, почему и для чего она, собственно, пишет.
Причем речь идет о сверстниках, взятых войной не только в военные четыре года, но и потом, о тех, кого догнала война через десятилетья. Это прежде всего стихи памяти Сергея Орлова.
Друнина как бы постоянно повернута, нацелена, настроена на грозную давнюю волну, она словно радистка, страшащаяся сквозь звуки и шорохи жизни пропустить, не расслышать важное сообщение от своих, из фронтовой полосы своей молодости.
Временами у нее возникает острая потребность хоть ненадолго забыть о войне, необходимость краткой передышки.
Она пишет:
О заботах, об утрате Позабудем хоть на час. Все печали позабудем В ликовании весны. Мы ведь люди, мы ведь люди — Мы для счастья рождены!Но это действительно ненадолго. И опять —
…повсюду клубится за нами, Поколеньям другим не видна — Как мираж, как проклятье, как знамя — Мировая вторая война…К слову, о других поколениях. Друнина не противопоставляет свою молодость теперешней. Взгляд ее на нынешних восемнадцатилетних полон понимания и добра. Человечны, жалостливы по-женски стихи о своих сверстницах, о невестах, чьи женихи остались на войне.
Но основное у Юлии Друниной — это ее фронтовая лирика, написанная и тогда и теперь. Она полна зримыми деталями военного быта. Одно из ранних стихотворений так и называется «Солдатские будни». Или вот — «Ванька — взводный». Для всех, кто побывал на войне, целый образ в отблеске времени встает за этим названием. С безоглядной отвагой написаны стихи «Баня». В стихотворении «Бинты», казалось бы, только сугубо профессиональные подробности. Но —
Не нужно рвать приросшие бинты, Когда их можно снять почти без боли… Я это поняла, поймешь и ты… Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!Наука доброты! — вот что должны прежде всего постичь и медицинские сестры, и поэты.
И она говорит в другом месте:
Я мальчиков этих жалела, Как могут лишь сестры жалеть.Вот ее движущая сила. А может быть, это ей по должности было положено? Высокая должность — коли так.
И Друнина пишет и пишет о своих сестрах по фронту, о наших сестрах, об их поразительной судьбе.
На носилках, около сарая, На краю отбитого села, Санитарка шепчет, умирая: — Я еще, ребята, не жила…Так же, как еще не жили погибающие молоденькие солдаты. Короткая, ослепительной яркости вспышка — вся их жизнь. Бесчисленное множество этих вспышек, слившись, превратились в Вечный огонь. Это общая память о всех.
Но Друнина говорит еще и о могиле «Неизвестной санитарки», «Неизвестной медсестры», которая существует лишь в благодарной солдатской памяти. Эти строки имеют еще и второй или, напротив, первый точный смысл: для раненого вынесшая его сестра, как правило, остается неизвестной. В этом глубокое бескорыстие их женского подвига.
Официальной могилы «Неизвестной медсестры» не существует, но Юлия Друнина стремится воспеть, возвеличить своих подруг в стихах, еще и еще раз напомнить о них, о их чудовищно трудной и бесконечно прекрасной судьбе. О тех, к кому, как и к самому автору, могут быть обращены строки:
Никогда не была ты солдаткой, Потому что солдатом была.Такова лирика Юлии Друниной.
Константин Ваншенкин
«Я порою себя ощущаю связной…»
Я порою себя ощущаю связной Между теми, кто жив И кто отнят войной. И хотя пятилетки бегут Торопясь, Все тесней эта связь, Все прочней эта связь. Я — связная. Пусть грохот сражения стих: Донесеньем из боя Остался мой стих — Из котлов окружений, Пропастей поражений И с великих плацдармов Победных сражений. Я — связная. Бреду в партизанском лесу, От живых Донесенье погибшим несу: «Нет, ничто не забыто, Нет, никто не забыт, Даже тот, Кто в безвестной могиле лежит».1978
СОРОКОВЫЕ
«Я только раз видала рукопашный…»
Я только раз видала рукопашный. Раз — наяву и сотни раз во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне.1943
«Я ушла из детства…»
Я ушла из детства В грязную теплушку, В эшелон пехоты, В санитарный взвод. Дальние разрывы Слушал и не слушал Ко всему привыкший Сорок первый год. Я пришла из школы В блиндажи сырые. От Прекрасной Дамы — В «мать» и «перемать». Потому что имя Ближе, чем «Россия», Не могла сыскать.1942
«Качается рожь несжатая…»
Качается рожь несжатая. Шагают бойцы по ней. Шагаем и мы — девчата, Похожие на парней. Нет, это горят не хаты — То юность моя в огне… Идут по войне девчата, Похожие на парней.1942
«Трубы. Пепел еще горячий…»
Трубы. Пепел еще горячий. Как изранена Беларусь… Милый, что ж ты глаза не прячешь? — С ними встретиться я боюсь. Спрячь глаза. А я сердце спрячу. И про нежность свою забудь. Трубы. Пепел еще горячий. По горячему пеплу путь.1943
«Ждала тебя. И верила. И знала…»
Ждала тебя. И верила. И знала: Мне нужно верить, чтобы пережить Бои, походы, вечную усталость, Ознобные могилы-блиндажи. Пережила. И встреча под Полтавой. Окопный май. Солдатский неуют. В уставах незаписанное право На поцелуй, на пять моих минут. Минуту счастья делим на двоих, Пусть — артналет, Пусть смерть от нас — на волос. Разрыв! А рядом — нежность глаз твоих И ласковый срывающийся голос. Минуту счастья делим на двоих…1943
«Целовались. Плакали и пели…»
Целовались. Плакали И пели. Шли в штыки. И прямо на бегу Девочка в заштопанной шинели Разбросала руки на снегу. Мама! Мама! Я дошла до цели… Но в степи, на волжском берегу, Девочка в заштопанной шинели Разбросала руки на снегу.1944
КОМБАТ
Когда, забыв присягу, повернули В бою два автоматчика назад, Догнали их две маленькие пули — Всегда стрелял без промаха комбат. Упали парни, ткнувшись в землю грудью. А он, шатаясь, побежал вперед. За этих двух его лишь тот осудит, Кто никогда не шел на пулемет. Потом в землянке полкового штаба, Бумаги молча взяв у старшины, Писал комбат двум бедным русским бабам, Что… смертью храбрых пали их сыны. И сотни раз письмо читала людям В глухой деревне плачущая мать. За эту ложь комбата кто осудит? Никто его не смеет осуждать!1944
«Контур леса выступает резче…»
Контур леса выступает резче, Вечереет. Начало свежеть. Запевает девушка-разведчик, Чтобы не темнело в блиндаже. Милый! Может, песня виновата В том, что я сегодня не усну?.. Словно в песне, Мне приказ — на запад, А тебе — в другую сторону. За траншеей — вечер деревенский. Звезды и ракеты над рекой… Я грущу сегодня очень женской, Очень несолдатскою тоской.1944
«В глазах — углы твоих упрямых скул…»
В глазах — углы твоих упрямых скул. Наш батальон стоит под Терийоки. Где ты воюешь, на каком снегу? Дробит виски артиллерийский гул, Балтийский ветер обжигает щеки. Где ты воюешь, на каком снегу? Перед собой отчитываюсь строже: Тот, кто узнал окопную тоску, Суровым сердцем изменить не может. Тот, кто узнал окопную тоску…1944
«Приходит мокрая заря…»
Приходит мокрая заря В клубящемся дыму. Крадется медленный снаряд К окопу моему. Смотрю в усталое лицо. Опять — железный вой. Ты заслонил мои глаза Обветренной рукой. И даже в криках и в дыму, Под ливнем и огнем В окопе тесно одному, Но хорошо вдвоем.1944
ЗИНКА
Памяти однополчанки — Героя Советского Союза Зины Самсоновой
I
Мы легли у разбитой ели, Ждем, когда же начнет светлеть. Под шинелью вдвоем теплее На продрогшей, гнилой земле. — Знаешь, Юлька, я — против грусти, Но сегодня она — не в счет. Дома, в яблочном захолустье, Мама, мамка моя живет. У тебя есть друзья, любимый, У меня — лишь она одна. Пахнет в хате квашней и дымом, За порогом бурлит весна. Старой кажется: каждый кустик Беспокойную дочку ждет… Знаешь, Юлька, я — против грусти, Но сегодня она — не в счет. Отогрелись мы еле-еле. Вдруг — нежданный приказ: «Вперед!» Снова рядом в сырой шинели Светлокосый солдат идет.II
С каждым днем становилось горше. Шли без митингов и знамен. В окруженье попал под Оршей Наш потрепанный батальон. Зинка нас повела в атаку, Мы пробились по черной ржи, По воронкам и буеракам, Через смертные рубежи. Мы не ждали посмертной славы, Мы хотели со славой жить. …Почему же в бинтах кровавых Светлокосый солдат лежит? Ее тело своей шинелью Укрывала я, зубы сжав. Белорусские ветры пели О рязанских глухих садах.III
…Знаешь, Зинка, я — против грусти, Но сегодня она — не в счет. Где-то в яблочном захолустье Мама, мамка твоя живет. У меня есть друзья, любимый. У нее ты была одна. Пахнет в хате квашней и дымом, За порогом стоит весна. И старушка в цветастом платье У иконы свечу зажгла. …Я не знаю, как написать ей, Чтоб тебя она не ждала.1944
ШТРАФНОЙ БАТАЛЬОН
Дышит в лицо молдаванский вечер Хмелем осенних трав. Дробно, как будто цыганские плечи, Гибкий дрожит состав. Мечется степь — узорный, Желто-зеленый плат. Пляшут, поют платформы, Пляшет, поет штрафбат. Бледный майор расправляет плечи: — Хлопцы, пропьем Свой последний вечер! — Вечер. Дорожный щемящий вечер. Глух паровозный крик. Красное небо летит навстречу — Поезд идет в тупик…1944
«Я смотрю глазами озорными…»
Я смотрю глазами озорными, Хоть вокруг огонь и бездорожье. В жаркий ветер брошенное имя Долго спутник позабыть не сможет. А потом, с послушными другими, Будет он насмешливым и строгим, Потому что слишком звонко имя Девушки с дымящейся дороги.1944
ПОСЛЕ ГОСПИТАЛЯ
От простора хмелея снова, Мну в руках вещевой мешок И пишу на клочках листовок Где-то найденным карандашом. Обжигает веселой плетью Острый ветер степных дорог. Я хочу, чтобы этот ветер Мой любимый услышать мог. Чтоб он понял, за что люблю я Свою молодость фронтовую.1944
«Ко мне в окоп…»
Ко мне в окоп Сквозь минные разрывы Незваной гостьей Забрела любовь. Не знала я, Что можно стать счастливой У дымных сталинградских берегов. Мои неповторимые рассветы! Крутой разгон мальчишеских дорог!.. Опять горит обветренное лето, Опять осколки падают у ног. По-сталинградски падают осколки, А я одна, наедине с судьбой. Порою Вислу называю Волгой, Но никого не спутаю с тобой!1944
«Кто-то бредит…»
Кто-то бредит. Кто-то злобно стонет. Кто-то очень, очень мало жил. На мои замерзшие ладони Голову товарищ положил. Так спокойны пыльные ресницы. А вокруг — нерусские края. Спи, земляк. Пускай тебе приснится Город наш и девушка твоя. Может быть, в землянке, После боя, На колени теплые ее Прилегло усталой головою Счастье беспокойное мое…1944
«Только что пришла с передовой…»
Только что пришла с передовой, Мокрая, замерзшая и злая, А в землянке нету никого, И дымится печка, затухая. Так устала — руки не поднять, Не до дров, — согреюсь под шинелью, Прилегла, но слышу, что опять По окопам нашим бьют шрапнелью. Из землянки выбегаю в ночь, А навстречу мне рванулось пламя, Мне навстречу — те, кому помочь Я должна спокойными руками. И за то, что снова до утра Смерть ползти со мною будет рядом. Мимоходом: — Молодец, сестра! — Крикнут мне товарищи в награду. Да еще сияющий комбат Руки мне протянет после боя: — Старшина, родная, как я рад, Что опять осталась ты живою!1944
В ОККУПАЦИИ
Замело окопы и воронки. Мерзнет полумертвый городок. Бледные, усталые эстонки Закрывают двери на замок. За дверями — неуютный вечер. В этот вечер плохо одному… Оплывают медленные свечи, Потолок уходит в полутьму. Ты на скатерть голову уронишь, И в графине задрожит вода… В маленькой измученной Эстонии Заметает снегом провода.1944
«Снова крик часового: — Воздух!..»
Снова крик часового: — Воздух! — Деловитый, усталый крик. Кто-то вяло взглянул на звезды И опять головой поник. Я готовлю бинты и вату, Но ребят не тревожу зря. …Жизнь, спасибо, что так богата И сурова твоя заря!1944
«Мы идем с переднего края…»
Мы идем с переднего края. Утонула в грязи весна. Мама, где ты, моя родная? Измотала меня война. На дорогах, в гнилой воде Захлебнулись конские пасти. Только что мне до лошадей, До звериного их несчастья?..1944
9 МАЯ
Идет комбайн по танковому следу, Берлинцы стоя слушают наш гимн И слово долгожданное «Победа» Вдруг с именем сливается твоим. Угрюмый муж в улыбке хорошеет. По-девичьи растеряна жена. За три весны, оставленных в траншеях, Заплатит нам четвертая весна.1945
В ШКОЛЕ
Тот же двор, Та же дверь. Те же стены. Так же дети бегут гуртом. Та же самая «тетя Лена» Суетится возле пальто. В класс вошла. За ту парту села, Где училась я десять лет. На доске написала мелом: «X + Y = Z». …Школьным вечером, Хмурым летом, Бросив книги и карандаш, Встала девочка с парты этой И шагнула в сырой блиндаж.1945
«Я хочу забыть вас, полковчане…»
Я хочу забыть вас, полковчане, Но на это не хватает сил, Потому что мешковатый парень Сердцем амбразуру заслонил. Потому что полковое знамя Раненая девушка несла, Скромная толстушка из Рязани, Из совсем обычного села. Все забыть, И только слушать песни, И бродить часами на ветру, Где же мой застенчивый ровесник, Наш немногословный политрук? Я хочу забыть свою пехоту. Я забыть пехоту не могу. Беларусь. Горящие болота, Мертвые шинели на снегу.1945
«Московская грохочущая осень…»
Московская грохочущая осень, Скупые слезы беженцев босых. Свидание, назначенное в восемь. Осколками разбитые часы… Военкоматы. Очередь у двери. На тротуарах — тонкий слой золы. Была победа — как далекий берег: Не всякому до берега доплыть. Не всякому. А Родина надела Защитную тяжелую шинель. К нам в эфир сегодня залетело: — «Дранг нах Остен! Шнель, зольдатен, шнель!..» — «Шнель!» Москва встает на баррикады. — «Шнель!» Горит над Химками рассвет. — «Шнель!» Идут рабочие отряды По Волоколамскому шоссе. На Тверском бульваре — партизаны. Подмосковье. Выстрелы в ночи. И моя ровесница Татьяна В этот час под пыткою молчит… Была победа — как далекий берег. Не всякому до берега доплыть… Военкоматы. Очередь у двери. На тротуарах — тонкий слой золы. В московскую грохочущую осень Пошли мы по солдатскому пути. Свидание, назначенное в восемь, На три весны пришлось перенести…1945
«Из окружения в пургу…»
Из окружения в пургу Мы шли по Беларуси. Сухарь в растопленном снегу, Конечно, очень вкусен. Но если только сухари Дают пять дней подряд, То это, что ни говори… — Эй, шире шаг, солдат! Какой январь! Как ветер лих! Как мал сухарь, Что на двоих! Семнадцать суток шли мы так, И не отстала ни на шаг Я от ребят. А если падала без сил, Ты поднимал и говорил: — Эх ты, солдат! Какой январь! Как ветер лих! Как мал сухарь, Что на двоих! Мне очень трудно быть одной. Над умной книгою порой Я в мир, Зовущийся войной, Ныряю с головой. И снова ледяной поход, И снова окруженный взвод бредет вперед. Я вижу очерк волевой Тех губ, что повторяли: «твой» Мне в счастье и в беде. Притихший лес в тылу врага И обожженные снега… А за окном — московский день, Обычный день.1945
«После тревоги, ночью…»
После тревоги, ночью, Крепок тяжелый сон. После тревоги, ночью, Занервничал телефон. Подхожу: «Товарищ, срочно С вещами в райком». Иду в предрассветном тумане. Долго ль собраться мне — Билет комсомольский в кармане. Дорожный мешок на спине. В райкоме взволнованно Сказал секретарь: — Комсомольцы мобилизованы На фронт. — Январь, Снегами заметенный. Промерзших голосов прибой: — Э-ше-лон за э-ше-ло-ном, Э-ше-лон за э-ше-ло-ном В бой! Все пройдет. О многом — забудешь. Но об этом — никогда: Баррикады. Суровые люди. Осажденные города. Не гудок, а беда кричит. Словно в песне, встают заводы. Москвичи. Москвичи. Москвичи. Молодежь сорок первого года. Над убитыми ветер ахал У дымящегося села. По чужим громыхающим шляхам Комсомольская рота шла. Мой ровесник солдат! Оглянись! Только двое дошли до Буга… Где ж теперь, вы, ребята, Влюбленные в жизнь И конечно, немного друг в друга?!1945
ПЕСНЯ УЗНИКА
А небо над Оршею сине — Сквозь прутья решеток видать… Прощай, дорогая Россия, Прощай, ненаглядная мать! Пройтись бы по улицам Орши, Пройтись бы единственный раз!.. Нет мысли больнее и горше, Чем та, что не вспомнят о нас. О тех, кто сражался в подполье, О тех, кто не встретит зарю… И все же за трудную долю «Спасибо!» тебе говорю. Тебе, дорогая Россия, Тебе, ненаглядная мать!.. А небо над Родиной сине — Сквозь прутья далеко видать.1945
«Через щель маскировки утро…»
Через щель маскировки утро Заглянуло в продрогший дом. Грею руки над газом, будто Над походным костром. И опять — сторона глухая, Партизанский лесной уют. А на улице — тишь такая, Словно бой через пять минут.1945
СТИХИ О СЧАСТЬЕ
I
За окошком веселится снег. Ты сидишь, спокойно напевая… Не могу забыть я о войне И все чаще, чаще вспоминаю, Как грохочет черная земля, Как встают пылающие зори. Может, к счастью не привыкла я Или счастью не хватает горя?II
Мы с тобою — искренние люди. Что ж, сознайся: разошлись пути. Нам от ветра собственною грудью Захотелось счастье защитить. Только разве это в нашей власти? Разве ты не понимаешь сам, Как непрочно комнатное счастье, Наглухо закрытое ветрам?1945
«Я боюсь просыпаться ночью…»
Я боюсь просыпаться ночью, Не уснешь до утра потом. Будешь слушать, как мыши точат Одряхлевший, холодный дом. Будешь слушать, как ветер вьюжит, Голосит про окопный край… Отчего же такая стужа, Словно кто-то не верит в май? Словно я перестала верить, Что в одну из весенних дат Неожиданно охнут двери И, бледнея, войдет солдат.1945
«Я — горожанка…»
Я — горожанка. Я росла, не зная, Как тонет в реках Медленный закат. Росистой ночью, Свежей ночью мая Не выбегала я в цветущий сад. Я не бродила По туристским тропам Над морем В ослепительном краю: В семнадцать лет, Кочуя по окопам, Я увидала Родину свою.1945
«Над твоей Прибалтикой туманы…»
Над твоей Прибалтикой туманы. Снежный ветер над моей Москвой. Не дотянешься до губ желанных, Не растреплешь волосы рукой. С головою зарываюсь в книги, Под глазами темные круги. На вечерних тротуарах Риги Слышу одинокие шаги. Вижу я балтийские туманы. Видишь ты метели над Москвой. Не дотянешься до губ желанных, Не растреплешь волосы рукой…1945
«Русский вечер…»
Русский вечер. Дымчатые дали. Ржавые осколки на траве. Веет древней гордою печалью От развалин скорбных деревень. Кажется, летает над деревней Пепел чингисханской старины… Но моей девчонке семидневной Снятся удивительные сны. Снится, что пожары затухают, Оживает обожженный лес. Улыбнулось, сморщилось, вздыхает Маленькое чудо из чудес.1946
О ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ
Мне при слове «Восток» Вспоминаются снова Ветер, Голые сопки кругом. Вспоминаю ребят из полка штурмового И рокочущий аэродром. Эти дни отгорели Тревожной ракетой, Но ничто не сотрет Их след — Потому что В одно Армейское лето Вырастаешь На много лет.1946
ПОЗОВИ МЕНЯ!
Позови меня! Я все заброшу. Январем горячим, молодым Заметет тяжелая пороша Легкие следы. Свежие пушистые поляны. Губы. Тяжесть ослабевших рук. Даже сосны, от метели пьяные, Закружились с нами на ветру. На моих губах снежинки тают. Ноги разъезжаются на льду. Бойкий ветер, тучи разметая, Покачнул веселую звезду. Хорошо, что звезды покачнулись, Хорошо по жизни пронести Счастье, не затронутое пулей, Верность, не забытую в пути.1946
НАД КАРТОЙ
Я люблю большие расстоянья, Я должна увидеть наяву Севера холодное сиянье, Южных океанов синеву. Над Дальневосточною тайгою Дремлют сопки в отблесках зари, Там крадутся тигры к водопою, К мутноватым водам Уссури. Пусть я этих тигров не видала, — В памяти надолго сберегу Молчаливого Дерсу Узала, Злобно шелестящую тайгу. А в Карпатах — сосны в белых шубах, Улеглась задорная метель, Там шагают с песней лесорубы, Молодая дружная артель. Топоры блестят на солнце зимнем, И поет упрямая пила, Осыпается мохнатый иней, Убегает белка из дупла. …Черноморье. Волны бьют о скалы, Горы в фиолетовом дыму… Кажется, давно ль я отдыхала В пионерском лагере в Крыму? Кажется, военные дороги Лишь вчера из детства увели. Я хочу руками листья трогать, Муравейник палкой шевелить. Я люблю большие расстоянья, Я должна увидеть наяву Севера холодное сиянье, Южных океанов синеву. Над Москвой шумит походный ветер, Он зовет в далекие края. Кто сказал, что нет чудес на свете? Ты чудесна, Родина моя!1946
«Пахнет свежей землей, известкой…»
Пахнет свежей землей, известкой. Деловито скрипят леса. Вновь ремесленников-подростков Слышу ломкие голоса. Увидав паренька на крыше, Помахаю рукой ему: Это детство навстречу вышло Поколению моему.1946
ВЕСЕННЕЕ
Люди дрожат от стужи Северной злой весной, А мне показались лужи Небом на мостовой. Я расплескала небо. Волны бегут гурьбой. Если ты здесь не был, Мы побываем с тобой. Мы побываем всюду: Кто уцелел в огне, Знает, что жизнь — чудо, Молодость — чудо вдвойне.1946
ДРУГУ
Стиснуты зубы плотно. Сведены брови круто. Жесток упрямый волос Над невеселым лбом. Весь ты какой-то новый, Сумрачный, неуютный, Словно большой, добротный, Но необжитый дом. Прячешь глаза в ресницы, Пристальный взгляд заметив… С ласковою усмешкой Думаю я не раз: «Кто же тебя полюбит, Кто же в тебя вселится, Кто же огонь засветит В окнах широких глаз?»1946
«Не знаю, где я нежности училась…»
Не знаю, где я нежности училась, — Об этом не расспрашивай меня. Растут в степи солдатские могилы, Идет в шинели молодость моя. В моих глазах — обугленные трубы. Пожары полыхают на Руси. И снова нецелованные губы Израненный парнишка закусил. Нет! Мы с тобой узнали не по сводкам Большого отступления страду. Опять в огонь рванулись самоходки, Я на броню вскочила на ходу. А вечером над братскою могилой С опущенной стояла головой… Не знаю, где я нежности училась, — Быть может, на дороге фронтовой…1946
«Много лет об одном думать…»
Много лет об одном думать, Много лет не смогу забыть Белорусский рассвет угрюмый, Уцелевший угол избы — Наш привал после ночи похода. Через трупы бегут ручьи. На опушке, металлом изглоданной, Обгоревший танкист кричит. Тарахтит веселая кухня, И ворчит «комсомольский бог»: — Вот, мол, ноги совсем опухли, Вот, мол, даже не снять сапог… Гасли звезды. Села горели. Выли ветры мокрой весны. Под простреленными шинелями Беспокойные снились сны… На порогах шинели сбросив, Мы вернулись к домам своим От окопных холодных весен, От окопных горячих зим. Но среди городского шума, Мой товарищ, нельзя забыть Белорусский рассвет угрюмый, Уцелевший угол избы.1947
«Худенькой нескладной недотрогой…»
Худенькой нескладной недотрогой Я пришла в окопные края, И была застенчивой и строгой Полковая молодость моя. На дорогах родины осенней Нас с тобой связали навсегда Судорожные петли окружений, Отданные с кровью города. Если ж я солгу тебе по-женски, Грубо и беспомощно солгу, Лишь напомни зарево Смоленска, Лишь напомни ночи на снегу.1947
«В замерзающем парке…»
В замерзающем парке Было лето когда-то… Почему же когда-то? Быть может, вчера. Ляжет снег на газоны, Городской, сероватый, На хрустящих деревьях Побелеет кора. Уходя, оглянусь На веселую арку — Невеселое право Последних минут. Так кончается юность Замерзающим парком, Так на смену приходит Житейский уют. Только я никогда Не привыкну к уюту, Не по сердцу мне Комнатная любовь, Я хочу, чтобы ветер Мне волосы путал, Чтобы в ноздри врывался Дым походных костров. Чтоб водой обжигаться У случайных колодцев, Исступленным Захлебываться дождем, Потому что тогда лишь Ко мне вернется То, что юностью Мы зовем.1947
ВЕТЕР С ФРОНТА
В сорок первом на полустанках Я встречала юность мою. Жизнь неслась полковой тачанкой, Жизнь пылала, как танк в бою. Я узнала мир не из книги, И когда оглянулась назад — Вижу, как мы прощались в Риге, Чтобы встретиться у Карпат. Потому, где б теперь ты ни был, Всюду — кровные земляки: Под одним почерневшим небом Мы выскребывали котелки. На привалах одних — мерзли, Было жарко в одних боях, Фронтовой горьковатый воздух, Привкус пороха на губах! Если ж вновь на спокойном рассвете Будет прерван наш чуткий сон, Если снова ударит ветер В паруса боевых знамен, Не смогу я остаться дома, В нашей комнатке голубой, У знакомых дверей райкома Нам прощаться опять с тобой. Глухо вымолвив: «До свиданья!», К автомату плечом припасть, Пусть проглатывает расстоянья Бесконечной дороги пасть. Пусть опять кочевать по свету… Пусть ударит со всех сторон Фронтовой горьковатый ветер В паруса полковых знамен!1947
МАТЬ
Волосы, зачесанные гладко, Да глаза с неяркой синевой. Сделала война тебя солдаткой, А потом солдатскою вдовой. В тридцать лет оставшись одинокой, Ты любить другого не смогла. Оттого, наверное, До срока Красотою женской отцвела. Для кого Глазам искриться синим? Кто Румянец на щеках зажжет? …В день рожденья у студента-сына Расшумелся молодой народ. Нет, не ты — Девчонка с сыном рядом. От него ей глаз не оторвать. И, случайно встретясь с нею взглядом, Все поняв, Помолодела мать.1948
«Возвратившись с фронта в сорок пятом…»
Возвратившись с фронта в сорок пятом, Я стеснялась стоптанных сапог И своей шинели перемятой, Пропыленной пылью всех дорог. Мне теперь уже и непонятно, Почему так мучили меня На руках пороховые пятна Да следы железа и огня…1948
«Все случилось ознобной осенью…»
Все случилось Ознобной осенью. Листья корчились под ногой. Я его для другого бросила, Может, бросит меня другой… Запах осени, Запах плесени, Несмолкающие дожди… Знаешь, дочка, Совсем невесело От разлюбленных уходить…1948
«Дочка, знаешь ли ты, как мы строили доты?..»
Дочка, знаешь ли ты, Как мы строили доты? Это было в начале войны, Давно. Самый лучший и строгий комсорг — Работа Нас спаяла в одно. Мы валились с ног, Но, шатаясь, вставали. Ничего, что в огне голова. Впереди фронтовые дымились дали. За плечами была Москва. Только молодость Не испугаешь бомбежкой! И, бывало, в часы, Когда небо горит, Мы, забыв про усталость, С охрипшей гармошкой Распевали до самой зари. Эти ночи без сна, Эти дни трудовые, Эту дружбу Забыть нельзя! …Смотрит дочка, Расширив глаза живые, И завидует вам, друзья, Вам, Простые ребята из комсомола, Молодежь фронтовой Москвы. Пусть растет моя дочка Такой же веселой И такой же бесстрашной, Как вы! А придется — Сама на нее надену Гимнастерку, И в правом святом бою Повторит медсестра — Комсомолка Лена — Фронтовую юность мою.1949
ПЯТИДЕСЯТЫЕ
ТЫ — РЯДОМ
Ты — рядом, и все прекрасно: И дождь, и холодный ветер. Спасибо тебе, мой ясный, За то, что ты есть на свете. Спасибо за эти губы, Спасибо за руки эти. Спасибо тебе, мой любый, За то, что ты есть на свете. Ты — рядом, а ведь могли бы Друг друга совсем не встретить… Единственный мой, спасибо За то, что ты есть на свете!1959
ДОЧЕРИ
Скажи мне, детство, Разве не вчера Гуляла я в пальтишке до колена? А нынче дети нашего двора Меня зовут с почтеньем «мама Лены». И я иду, храня серьезный вид, С внушительною папкою под мышкой, А детство рядом быстро семенит, Похрустывая крепкой кочерыжкой.1950
«Я немного романтик…»
Я немного романтик. Я упрямо мечтала, Чтоб была наша жизнь, Словно трудный полет, Чтоб все время — дороги, Чтоб все время — вокзалы, Чтоб работы — невпроворот. Я, быть может, за то И тебя полюбила, Что в глазах твоих умных Навек Отразилась та дерзость, Та спокойная сила, Без которых Ничто человек. Сколько было у нас По ночам разговоров Про бескрайние ночи Полярной зимы, Про сибирские реки, Про Алтайские горы И про те города, Что построим мы. Города, города В буйном солнечном свете! Я мечтаю о вас, Вы мне снитесь во сне: На зеленых проспектах Веселые дети, Лишь читавшие о войне. Мой родной, где граница Между сказкой и былью? Ты со мной, И я верю в любую мечту. Мне недаром любовь наша Кажется крыльями, Поднимающими в высоту.1950
«Веет чем-то родным и древним…»
Веет чем-то родным и древним От просторов моей земли. В снежном море плывут деревни, Словно дальние корабли. По тропинке шагая узкой, Повторяю — который раз! — «Хорошо, что с душою русской И на русской земле родилась!»1952
ПИОНЕР
Заботы остались на дымном вокзале. Нам ветер весенний желает удачи. Прощайте, мои подмосковные дали, Лесные платформы, веселые дачи! Старушка качает седой головою И крестится по привычке, Когда мимо окон с космическим воем. Проносятся электрички, И внуку бормочет: — Вот страсти-то, милый! А внук-пионер улыбается: — Что ты! Ему по душе эта скорость и сила, Ветров исступление, чувство полета. И верю я — этот парнишка в веснушках, С вихрами в дорожной колючей пыли, Будет водить по морям безвоздушным Ракетные корабли.1952
«— Рысью марш! — рванулись с места кони…»
— Рысью марш! — Рванулись с места кони. Вот летит карьером наш отряд. — Ну, а все же юность не догонишь! — Звонко мне подковы говорят. Всех обходит школьница-девчонка, Ветер треплет озорную прядь. Мне подковы повторяют звонко: «Все напрасно Юность догонять!» Не догнать? В седло врастаю крепче, Хлыст и шпоры — мокрому коню. И кричу в степной бескрайний вечер: — Догоню! Ей-богу, догоню!1952
КАТЕРИНА
Шли купцы животами вперед, В кабаках матерились длинно. В тот ничем неприметный год Обвенчалась ты, Катерина. Мать крестилась сухой рукой, Робко вздрагивали ресницы. Ты в кого уродилась такой — Большеглазой да тонколицей? Ты в кого уродилась, скажи, С этим сердцем, большим и чутким? Как ты сможешь с Кабанихой жить, Слушать пьяного мужа шутки? Муж кудлатой трясет головой: Мол, конечно, бывают краше, Но «карактером» ничего — Больно тихая, как монашка. — Знаем тихие омута! — На невестку свекровь шипела. В низких горницах — духота, Были б крылья — так улетела. А любовь? Разве это любовь? Здесь и любят наполовину… Днем и ночью грызет свекровь Безответную Катерину. Взгляды сплетниц-купчих остры. Все ж ты вырвалась на свободу: По преданию, с той горы Катерина бросилась в воду… Я всегда эту гору найду, Отыщу ее склон зеленый: Летом в сорок втором году Там держали мы оборону.1952
В БОЛЬНИЦЕ
Я помню запах камфары в палате И Таниного сына тихий плач. Со мной стояла девушка в халате — Наталья Юрьевна, Наташа, врач. Она сказала: — Все, — и отвернулась… А Тане шел лишь двадцать пятый год. Она умела песни петь под пулями, Когда в атаку поднимался взвод. Всегда терять товарища нам горько, Но кажется вдвойне нелепой смерть, Когда она не тронет в гимнастерке Затем, чтоб дать в постели умереть. Наш врач Наташа Всех больных моложе. Хоть не пришлось бывать ей на войне, Невольно думалось — Такая может, Как и Татьяна, песни петь в огне. Или привить себе чуму, коль надо. Или отдать больному кровь свою. Порой вставала перед ней преграда Не легче, чем у воина в бою. И в каждое свободное мгновенье — Она в дежурку — и за микроскоп. Уверенные, точные движенья, Над линзою склоненный умный лоб. Наташа знала — Не дается скоро Победа никому и никогда, Но смерть возьмем мы приступом упорным, Как вражеские брали города.1952
«Вот по нехоженым тропам…»
Вот по нехоженым тропам Через поля, Без дороги, Мчит меня вдаль Галопом Досармовский конь тонконогий. Ветер встречает гулом — Знойный ветер июля. Птица над ухом мелькнула Иль просвистела пуля? Пахнет полынью Или Порохом снова тянет? Может, в том облаке пыли Скрылись однополчане…1952
ОДНОПОЛЧАНКЕ
Эти руки привыкли К любой работе — Мыть полы, Рыть окопы, стирать. Им пять лет приходилось В стрелковой роте Под огнем солдат бинтовать. Эти руки зимой Не боялись стужи, Не горели они в огне, А теперь В окружении светлых кружев Очень хрупкими кажутся мне. Ты выходишь с сынишкой Из детского сада, Как подросток, тонка, легка. Но я знаю — Все выдержит, если надо, Эта маленькая рука.1952
«Я ушла от тебя…»
Я ушла от тебя… Пышут улицы жаром. От слепящего солнца Прищурив глаза, Я шагаю одна По нагретым тротуарам… Комсомольская площадь, Казанский вокзал. Я билеты взяла, Задержалась у касс на минутку — Все ж не так одиноко В толпе, в папиросном дыму. Молодой офицер Бросил вслед осторожную шутку За веселое слово Спасибо ему. А старушка с котенком И бесчисленными узлами Вдруг спросила, Не плохо ли мне, Отчего я бледна… Смотрит женщина вслед Понимающими глазами — Прямо в сердце мое Взглядом дружеским Смотрит она. Понимает она — Утешенье сейчас не поможет И в сторонке стоит, Машинально платок теребя… Улыбнуться бы мне Этим людям хорошим. Я ушла от тебя. Как мне жить без тебя?..1952
СТУДЕНТКЕ
Давно ли навстречу буре В грохот, огонь и дым Шла ты на быстром аллюре С эскадроном своим? Давно ли земля горела Под легким копытом коня? Сколько ты хлопцев смелых Вынесла из огня? Давно ли казалось странным, Что где-то на свете тишь? …Теперь с пареньком румяным За партою ты сидишь…1952
«В час, когда багровые закаты…»
В час, когда багровые закаты Освещают неба синеву, В битвах побывавшие солдаты Любят по-особому Москву. Подметает дворник тротуары. На бульварах шумно и пестро. Улыбаются, встречаясь, пары Под часами или у метро. И в улыбке этих губ счастливых, В полыханье этих юных глаз Всюду наше русское: — Спасибо Вам, солдатам, защитившим нас!1952
«В почерневшей степи Приднепровья…»
В почерневшей степи Приднепровья, Где сады умирали В орудийном огне, Наградил меня бог Настоящей любовью, Ведь бывало и так На войне. В почерневшей степи Приднепровья, Где сады умирали И дымился металл, На бегу, Захлебнувшись кровью, Мой любимый Упал… Нас война приучила К утратам и крови. Я живу не одна В своем мирном дому. Отчего же ты снишься мне, Степь Приднепровья, И сады в орудийном дыму?..1952
ЛЮБИМОМУ
Мне б хотелось встретиться с тобою В ранней юности — на поле боя, Потому что средь огня и дыма Стала б я тебе необходима. Чтобы мог в окопе ты согреться, Отдала б тебе свое я сердце. Сердцем я тебя бы заслоняла От осколков рваного металла… Если бы я встретилась с тобою В ранней юности — на поле боя!..1952
ДВА ВЕЧЕРА
Мы стояли у Москвы-реки, Теплый ветер платьем шелестел. Почему-то вдруг из-под руки На меня ты странно посмотрел — Так порою на чужих глядят. Посмотрел и — улыбнулся мне: — Ну какой же из тебя Солдат? Как была ты, право, На войне? Неужель спала ты на снегу, Автомат пристроив в головах? Я тебя Представить не могу В стоптанных солдатских сапогах!.. Я же вечер вспомнила другой: Минометы били, Падал снег. И сказал мне тихо Дорогой, На тебя похожий человек: — Вот лежим и мерзнем на снегу Будто и не жили в городах… Я тебя представить не могу В туфлях на высоких каблуках…1952
«Любят солдаты песню…»
Любят солдаты песню, — Легче на марше с ней. А ну, запевай, ровесник, Песню военных дней. Был ты в полку запевалой, Лучшим из запевал. И я подпою, пожалуй, Хоть голоса бог не дал. Вместе споем, ровесник, Песню военных дней. Любят солдаты песню, — Легче на марше с ней.1952
«„Мессершмитт“ над окопом кружит…»
«Мессершмитт» над окопом кружит Низко так — Хоть коснись штыком… Беззаветной солдатской дружбой Я сдружилась в боях с полком. Формировки, Походы, Сраженья, Как положено на войне… Поздней осенью В окруженье Изменило мужество мне. На повязке — алые пятна. У костра меня бьет озноб. Я сквозь зубы сказала: — Понятно, Положенье — Хоть пулю в лоб. Что ж, товарищи, Отвоевались… Хватит! Больше идти не могу!.. И такая, такая усталость, Так уютно на первом снегу, Что казалось мне: Будь что будет, Ни за что не открою глаз!.. Но у линии фронта орудья Загремели опять в тот час. Наша рота пошла в наступленье, Все сметал орудийный шквал. И седой командир отделенья Меня на руки бережно взял. Плащ-палатка, как черные крылья, Развевалась за ним на ходу. Но рванувшись, Глухо, С усильем, Я сказала: — Сама дойду!1952
МЫ В ОДНОМ ПОЛКУ СЛУЖИЛИ
Мы в одном полку служили: Ты сержантом, Я солдатом. Много лет С тобой дружили, Был ты мне Названым братом. Дружбы ласковая сила… Вы давно прошли, Те годы. — Приезжай, товарищ милый, Покажу тебе Свой город. И приехал ты С женою… Как тебя хотелось встретить! Или, может, не со мною Под огнем Ты полз в кювете? Или под одной шинелью Мы не мерзли на привалах? Ложкою одной не ели? (Я свою всегда теряла.) Иль порой мою винтовку Ты не чистил После боя? …Почему же Так неловко Вдруг мы встретились С тобою?.. Ты, С жены снимая шубу, Все молчал. И я молчала… Почему же Эти губы Раньше я не замечала? …В жизни мне везло, пожалуй Все как будто Шло как надо. Только Счастье прозевала, А оно ведь было Рядом.1952
НА ИППОДРОМЕ
Он взял барьер, но не сдержал коня — Упал, ударившись о землю грудью… Над ним стояли, голову склоня, Испуганные люди. Сползала струйка крови по виску… Живые плакали, а мертвый был спокоен. Он встретил смерть свою на всем скаку, И умер он, как умирает воин. Не плачьте! Разве лучше умереть От хвори или старости — в постели? Нет, я бы так хотела встретить смерть — На всем скаку, у цели!1952
В МАНЕЖЕ
Смотрит с улыбкой тренер, Как, пряча невольный страх, Ловит ногою стремя Девушка в сапогах. Это не так-то просто — Впервые сидеть на коне… Худенький смелый подросток, Что ты напомнил мне? …Хмурые сальские степи, Вдали — деревень костры, Разрывы — лишь ветер треплет Волосы медсестры. Это не так-то просто — Впервые быть на войне… Худенький смелый подросток Гордо сидит на коне. Пусть пальцы еще в чернилах, Пускай сапоги велики: Такими и мы приходили В боевые полки. За то, чтоб остался спокойным Девочки этой взгляд, Старшие сестры-воины В братских могилах спят. Спите, подруги… Над вами Знамена шумят в вышине, А в карауле у знамени — Девочка на коне.1953
«Пахнет бор уходящим летом…»
Пахнет бор уходящим летом, Даже кружится голова. Вьется дым над Тоболом. Где ты, Мой далекий город Москва? Здесь повсюду овец отары, Стаи птиц на речном берегу. Только снятся мне тротуары В потемневшем московском снегу. И от этого некуда деться — Ведь в разлуке любовь больней… По-особому бьется сердце В пестроте городских огней. Хорошо на этой полянке, Голубика зовет — сорви! Только все же я — горожанка. Город! Ты у меня в крови.1953
«А ведь это было в самом деле…»
А ведь это было в самом деле, Не во сне, не в мыслях — наяву: Я дружила с парнем из Марселя, Докерами посланным в Москву. У меня в стране друзей немало, Преданных, проверенных, родных. Отчего же незаметно стала Эта дружба крепче остальных? Помнишь, как по улицам и скверам Мы бродили ночи напролет? Говорили то о франтирерах, То про русский сорок первый год. И про то, что ты уедешь скоро В дорогие горькие края. И вставал в тумане южный город, И звала нас Франция твоя. А теперь тебя со мною нету. И уже не будет никогда, Словно нас на разные планеты Развезли ракетопоезда…1953
«Город мой осыпан снежной пылью…»
Город мой осыпан снежной пылью. В медленном кружении снегов День и ночь плывут автомобили Возле тротуарных берегов. Новый сквер, снегами заметенный, Пушкин с непокрытой головой. Улыбаясь, смотрит на влюбленных Пожилой суровый постовой. А они идут неторопливо… Хорошо, что в городе у нас Столько ясных, преданных, красивых, Столько улыбающихся глаз!1953
ДОМОЙ
Свищет ветер поезду вдогонку. Подмосковье. Сосны с двух сторон. За связистку, смелую девчонку, Пьет кавалерийский эскадрон. И глаза солдат немного пьяны, Разговор по-фронтовому прост… Чуть пригубив толстый край стакана, Отвечает девушка на тост: — Что ж, за дружбу! Жалко расставаться. Может, наша юность позади… И друзья сидят, не шевелятся, И молчат медали на груди. Ты запомни этот вечер теплый, Сосны, сосны, сосны с двух сторон, И пылинки на оконных стеклах, И родной притихший эскадрон.1953
НА ВОКЗАЛЕ
В Москве на вокзале, как положено, Каждый спешит куда-то. Идешь ты среди суеты дорожной Уверенным шагом солдата. Вдыхаешь вокзальный воздух горький… «Граждане, выход направо!» Сердце ударило в гимнастерку, В орден Славы. Московская серенькая погода, С плащами под мышками люди. Четыре года, Четыре года Гадала ты, как это будет. Вот она, вот Комсомольская площадь, Московское небо, Московские тучи. Все оказалось немного проще, Все оказалось намного лучше!1953
ПЕСНЯ
За Доном-рекой полыхают зарницы, Шумят на ветру ковыли, И медленно кружатся черные птицы В степной неподвижной дали. Спокойно молчат вековые курганы, Тревожно на вражьих постах. Ползут партизаны, Ползут партизаны, Гранаты сжимая в руках. Товарищ, родной, это было давно ли Забыть нам об этом нельзя: Где нынче бушует бескрайное поле, Вчера умирали друзья.1953
«Ни я, ни ты не любим громких слов…»
Ни я, ни ты Не любим громких слов. И нежных слов У нас не так-то много. Скажу я на прощанье: «Будь здоров!..» Ответишь ты: «Счастливая дорога!..» И вот уже Вокзал плывет назад, И вот уже Плывут вперед вагоны. В последний раз Сливаются глаза — Два близких цвета: Синий и зеленый…1953
«Заброшен в угол волейбольный мяч…»
Заброшен в угол волейбольный мяч — Не до игры: И холодно. И сыро. Мои соседи уезжают с дач, Торопятся на зимние квартиры. Буксуют дюжие грузовики. До хрипоты ругаются шоферы. Надев резиновые сапоги, Я ухожу в осенние просторы. Прозрачный лес И пустота полей. Овраги. Мокрые вороны. Ветер… Что говорить — Есть виды веселей, Но ничего роднее Нет на свете.1953
«То ли вьюга проходит бором…»
То ли вьюга проходит бором, То ли это прибой гремит. Запах снега И запах моря — Что-то общее их роднит. В этом запахе остром — Свежесть, Привкус соли, Дымок костров, И вагонных сцеплений скрежет, И морских пароходов зов. Посчастливилось мне Немало Побродить по родной стране. В океане меня качало, Снегом путь заметало мне. И в крови у меня Навеки Океана остался гуд… …Снова рвутся на волю реки И в дорогу меня зовут. Но, задумавшись, У порога Я стою и стою одна: Что теперь для меня Дорога, Коль к тебе не ведет она?1953
«Да, сердце часто ошибалось…»
Да, сердце часто ошибалось. Но все ж не поселилась в нем Та осторожность, Та усталость, Что равнодушьем мы зовем. Все хочет знать, Все хочет видеть, Все остается молодым. И я на сердце не в обиде, Хоть нету мне покоя с ним.1953
НА ПЕРЕВОЗЕ
Под трехтонкой гнется трап скрипящий, Грустно блеют овцы на возу. Раскрасневшийся парнишка тащит Упирающуюся козу. Спит разморенная зноем Волга. Дремлет курица, Разинув клюв. Сонно утка смотрит из кошелки, Горделиво шею изогнув. За кормою закипела пена. Ржание встревоженных коней… Пахнет хлебом, Яблоками, Сеном, Пахнет летом Родины моей.1953
ЗИМА
Ломкий иней на хвойных лапах, Да пронзительный снежный запах. Да лукавая лошаденка, Что по насту топочет звонко. А навстречу лошадке гладкой Скачут-скачут кусты вприсядку. Смотрит низкое солнце тускло, Веет сказкой дорожной русской, Словно я за жар-птицей еду, А не в ближний колхоз «Победу».1953
В ДОРОГЕ
Нет, Русской песне На подмостках тесно — Она звучит Душевней и смелей На лунной речке, На опушке леса И в тишине Заснеженных полей. Она седым дружинником слагалась — В ней звон кольчуги И орлиный клик. А может быть, Чтоб побороть усталость, В глухой ночи Ее сложил ямщик. Эх, песня, песня! Зимнее раздолье! Бескрайные, Бездонные снега… Товарищ! Друг! Споем с тобою, что ли, Про то, Как Русь Ходила на врага, Как раненые лошади Храпели Иль как вставали Танки на дыбы. …Летят березки. Проплывают ели. Неторопливо пятятся дубы. И ты глядишь вокруг Счастливым взглядом, Раскрыв свой полушубок на груди, И сердцу Больше ничего не надо — Была бы лишь Дорога впереди!1953
В СТЕПИ
Слегка коснуться стремени И быстро Взлететь В свое скрипучее седло! Пускай подковы Высекают искры, Пусть позади Останется село. В степь! На простор! Да, день, как нужно, начат. Румянец щеки обжигает мне. И я не горожанка, А степнячка, Прожившая полжизни на коне. В степную даль Смотрю из-под ладони, Прищурив заблестевшие глаза Не половецкие ли Скачут кони, Не хриплые ли Слышу голоса? И я, Хлестнув коня Случайной веткой, Лечу, Привстав на стременах, Вперед. То, видно, Кровь моих далеких предков Меня зовет. И слышу — Запевают казачата, Коней стреножив Около реки, Про то, Как в битву Генерал Доватор Водил кавалерийские полки.1953
СТАРЫЙ ДОТ
Он стоит над заливом Разрушенный, хмурый. Вдаль невидящим взглядом Глядят амбразуры. Вдаль глядят амбразуры, И кажется доту — Вновь матросы идут На огонь пулемета. Вновь идут, Бескозырки надвинуты низко. Все спокойно. Застыли кусты тамариска. Надрываясь, Свистят в тамариске цикады. Вдаль глядят амбразуры Невидящим взглядом. Парень с девушкой К доту приходят под вечер — Он для них только место Условленной встречи…1953
«Сквозь тапочки жжется…»
Сквозь тапочки жжется Асфальт раскаленный. Прохожие скрыться От зноя спешат. При выкладке полной, Насквозь пропыленный, Шагает по солнцу Курсантов отряд. Когда-то нас тоже «Гоняли» что надо. Как вспомню, Казарма… Война… Да, был нечувствителен К девичьим взглядам Могущественный старшина. Военная школа! Военная школа! Досрочный наш выпуск На фронт. Врученный на марше Билет комсомола. Грохочущий горизонт. Военное лето! Военное лето! Суровое, как солдат… Навстречу мне, В новую форму одетый, Шагает курсантов отряд.1953
«Упал и замер паренек…»
Упал и замер паренек На стыке фронтовых дорог. Насыпал молча холм над ним Однополчанин-побратим. А мимо шла и шла война, Опять сровняла холм она… Но сердцем ты не позабыл Святых затерянных могил, Где без нашивок и наград Твои товарищи лежат.1953
«Сколько силы в обыденном слове „милый“!..»
Сколько силы В обыденном слове «милый»! Как звучало оно на войне!.. Не красавцев Война нас любить научила — Угловатых суровых парней. Тех, которые, мало заботясь о славе, Были первыми в каждом бою. Знали мы — Тот, кто друга в беде не оставит, Тот любовь не растопчет свою.1953
«Если ты меня обидеть можешь…»
Если ты меня обидеть можешь, А потом спокойным сном уснуть, Значит стала наша близость Ложью И прокралось равнодушье в грудь. Это значит, Что тобой забыто То, о чем забыть я не могу Тонут, Тонут конские копыта В мокром неслежавшемся снегу. Мы с тобою Первый раз в разведке, Нам с тобой — По восемнадцать лет. Пуля сбила хлопья снега с ветки, В темном воздухе оставив след. …Вновь снежинки надо мною кружат, Тихо оседая на висках. Ставшая большой любовью дружба Умирает На моих глазах… Сколько раз от смерти уносили Мы с тобою раненых в бою — Неужели мы теперь не в силе От беды Спасти любовь свою?1953
СНЕГА, СНЕГА…
Все замело Дремучими снегами. Снега, снега — Куда ни бросишь взгляд… Давно ль Скрипели вы Под сапогами Чужих солдат? Порой не верится, Что это было, А не привиделось В тяжелом сне… Лишь у обочин Братские могилы Напоминают о войне. Снега, снега… Проходят тучи низко, И кажется: Одна из них вот-вот Гранитного Коснется обелиска И хлопьями На землю упадет.1953
В РАЙКОМЕ
Неле Ничкало
Сегодня в райкоме сказали мне: «Просим Отдать комсомольский билет…» Ну что же, все правильно — мне двадцать восемь, Уже двадцать восемь лет. Ну что ж, я всегда подчинялась Уставу, Ну что ж, возражений нет. А грустно… Все это понятно, право… Возьми, секретарь, билет. …Ты знал меня дерзкой, упрямой, веселой. Веснушки. Насмешливый взгляд. Простая девчонка из средней школы, Одна из обычных девчат. До срока окончились школьные годы. Ты слышишь? Орудья гремят. Я стала бойцом комсомольского взвода, Одним из обычных солдат. Билет пронесла я сквозь ночь отступленья, По ужасу минных полей. Мне в сердце смотрел, чуть прищурившись, Ленин, И сердце стучало смелей. Всегда согревать мое сердце будет Внимательный ленинский взгляд. Поэтому сердце года не остудят, Хоть быстро они летят. Я вижу, как входит в райком комсомола, Дыхание затая, Простая девчонка из средней школы — Вечная юность моя.1953
РАЗГОВОР С СЕРДЦЕМ
Осыпая лепестками крыши, Зацвели миндаль и алыча. В полдень стайки смуглых ребятишек Вылетают к морю щебеча. Слышишь, сердце, чистый голос горна Это детство новое поет. Наше детство оборвалось в черный Сорок первый год. Это было летом, на рассвете… Сердце, сердце, позабудь скорей Вой сирены, взрывы, дымный ветер, Слезы поседевших матерей. Отвечает сердце мне сурово: «Нет, об этом позабыть нельзя!» Гневно сердце отвечает: «Снова Нашим детям бомбами грозят. И опять встают виденьем черным Капониры, доты, блиндажи…» Сердце в грудь мою стучит упорно: «Много ли ты сделала, скажи, Для того чтоб вновь не раскололось Небо над ребячьей головой, Чтоб не превратился горна голос В нарастающий сирены вой?»1953
«Я, признаться, сберечь не сумела шинели…»
Я, признаться, сберечь Не сумела шинели — На пальто перешили Служивую мне: Было трудное время… К тому же хотели Мы скорее Забыть о войне. Я пальто из шинели Давно износила, Подарила я дочке С пилотки звезду, Но коль сердце мое Тебе нужно, Россия, Ты возьми его, Как в сорок первом году!1953
ГРОЗА
Словно небо надо мной И над тобою раскололось, Словно взмыли эскадрильи По тревоге боевой. Но и в громовых раскатах Слышу твой спокойный голос. Мы идем грозе навстречу С непокрытой головой. Вот опять столкнулись тучи, Хлещет ливень исступленно, Но уже на черном небе Вижу остров голубой. Солнце вырвалось из плена. Хорошо дышать озоном! Хорошо, что снова солнце На пути у нас с тобой!1954
В ЗАПОВЕДНИКЕ
Лес пахнёт прогретою корою, Прыгнет белка с елки на сосну. Сразу тишина сердца настроит На одну короткую волну. Вздрогнем, если вдруг взметнется птица Или лось протрубит вдалеке. А устанем — можно уместиться Вместе на каком-нибудь пеньке. Вот в траве запуталась клубника, Рядом — целый выводок маслят …Вероятно, так же было тихо В этой чаще сотни лет назад. Незаметно подползает темень, Замигала первая звезда. Все легко сказать в такое время, Даже то, о чем молчишь года. И тебе немного грустно станет В городе, Когда припомнишь ты Этот вечер, это обаянье Первобытной русской красоты.1954
АЭРОДРОМ
Вот рассвет — дождливый, поздний, робкий. Необычно тих аэродром. Вечным ветром выжженные сопки Широко раскинулись кругом. Часовые вымокли до нитки. Кроме них, на поле ни души. В тучи наведенные зенитки, Хищный профиль боевых машин. В оружейной маленькой каптерке Старшина занятия ведет. Новобранец в жесткой гимнастерке Робко разбирает пулемет. У каптерки, затаив дыханье, Долго документы достаю И вхожу в гражданском одеянье В молодость армейскую мою.1954
«Вновь за поясом чувствую тяжесть гранаты…»
Вновь за поясом чувствую Тяжесть гранаты. Снова пляшет затвор, Снова мушка дрожит… Дорогие подруги — Рядовые солдаты, Сколько вас В безыменных могилах лежит Мне ж на фронте везло: Пустяковые раны, Отлежишься в санбате И опять — батальон. Снова мальчик-комбат Потрясает наганом, Нас опять окружают Со всех сторон. На ветру, на морозе Руки так онемели, Деревянные пальцы Не оттянут курок, А со стенок окопа За ворот шинели Все течет и течет Неотвязный песок. — Очень плохо тебе? — Что ты, глупый, с тобою? — Ну, а если останешься вдруг одна? Оглянись, посмотри — Освещенная боем За тобою твоя страна. Впереди орудийные жадные дула. Чем окончишь не женский свой путь? Притаился на дереве Снайпер сутулый И в твою он нацелился грудь. Вновь за поясом чувствую Тяжесть гранаты. …Только что это я: Все война да война? Ведь давно возвратились домой солдаты И оделась в гражданское Наша страна. Ведь давно поросла Чабрецом да полынью Та могила в глуши степной… Я сижу за столом, Чай нетронутый стынет. — Очень плохо тебе Одной? Сон усталую голову кружит, Не пойму, Наяву иль во сне, На шинели ремень затянув потуже, Говорит мой любимый мне: — Если б я был живым, Мне бы выйти с косою Да родимого ветра хлебнуть! Если б я был живым, Мне б шагать полосою, Распахнув загорелую грудь! Если б я был живым, Я бы сделал такое! И забыл бы… Нет — Мне ли забыть о войне? Если б я был живым, Я не знал бы покоя, Потому что земля в огне…1954
«С чего бы, не знаю…»
С чего бы, не знаю, Но чаще и чаще На память приходят мне Горные чащи, Кизил низкорослый. Дубняк коренастый, Над гулким ущельем Распластанный ястреб. С чего бы, не знаю, Но громко и строго Зовет меня сердце В большую дорогу — Туда, где, по скалам Карабкаясь льдистым, Все выше и выше Идут альпинисты. Мне жизнь наша кажется Горною кручей. Бывает и солнце, Бывают и тучи. И счастье мы ищем Не в тихих долинах — На трудных дорогах, На дальних вершинах.1954
ЭСТАФЕТА
Я люблю, Выходя на старт, Слышать шелковый шум знамен Как понятен мне Твой азарт, Переполненный стадион! Пусть не мне уже Быть впереди: Что ж, года — Они есть года. Пусть не то уже Сердце в груди — Не беда! Встречный ветер Опять поет, Что у юности края нет: У меня эстафету возьмет Дочь моя Через десять лет.1954
«Если мне грустно…»
Если мне грустно, Если Затосковала я, Значит, Зовет Полесье, Юность зовет моя. Там кукуруза дремлет, Голову опустив. Ловят плотвичек в Тремле Длинные руки ив. Сосны. Пески. Трясины Ягодой поросли. Сочную журавину[1] Склевывают журавли. Там я девчонкой босой Бегала по росе, Около синих плесов Белых пасла гусей. Счастье там было Рядом, Тихое, как река. Счастье там было взглядом Русого паренька. Было оно цветеньем Яблоневых садов, Солнцем, Рябою тенью, Радугой всех цветов, Ветром дорог, Что звали В дальние города. Юностью называли Счастье мое тогда.1954
«В двух шагах от дачного перрона…»
В двух шагах от дачного перрона, Презирая паровозный гуд, Радостно, Призывно, Исступленно Соловьи без устали поют. У тебя сейчас совсем прозрачны Милые, влюбленные глаза. И на этой на платформе дачной Так тебе мне хочется сказать: «Как бы дальше жизнь ни намудрила, — Может, счастья я не сберегу, — За одно лишь это утро, Милый, У тебя останусь я в долгу».1954
«Да, в лице ее красок мало…»
Да, в лице ее красок мало, Словно пасмурным днем в лесу, И не каждый поймет, пожалуй, И оценит ее красу. Из осенней рябины бусы, Косы голову облегли… Сколько в девушке этой русой От славянской ее земли!1954
«Мы не очень способны на „ахи“ да „охи“…»
Мы не очень способны на «ахи» да «охи», Нас «на прочность» не зря испытала страна, Мы — суровые дети суровой эпохи: Обожгла наши души война. Только правнуки наши, далекие судьи, Ошибутся, коль будут считать, Что их прадеды были железные люди — Самолетам и танкам под стать. Нет, неправда, что души у нас очерствели (Такова, мол, дорога бойца): Под сукном грубошерстным солдатских шинелей Так же трепетно бьются сердца. Так же чутки и к ласке они и к обиде, Так же другу в несчастье верны. Тот умеет любить, кто умел ненавидеть На седых пепелищах войны.1954
«И снова — лишь стоит закрыть мне глаза…»
И снова — Лишь стоит закрыть мне глаза, Как вижу тебя затемненной — Москва в сорок первом… Тревожный вокзал. И воинские эшелоны. И может быть, Если вот так постоять — С зажмуренными глазами, — Солдатская юность вернется опять, Поскрипывая сапогами…1954
ВЕРНОСТЬ
Вы останетесь в памяти, Эти спокойные сосны, И ночная Пахра, И дымок над далеким плотом. Вы останетесь в сердце, Мои подмосковные весны, Что б с тобой ни случилось, Что со мной ни случится потом. Может, встретишь ты девушку Лучше, умнее и краше. Может, сердце мое Позабудет о первой любви. Но как сосны, корнями С Отчизной мы спаяны нашей: Покачни нас, Попробуй! Сердца от нее оторви!1955
МОЛОДОСТЬ
Мне казалось, что тридцать лет — Это глаз потускневший свет, Это стайки морщин у рта, Это молодость прожита. Не захочется, мол, тогда Видеть новые города: Собираться да брать билет — Это просто лишь в двадцать лет. Разонравится в тридцать мне На упрямом скакать коне, Упиваясь ветрами всласть — Эдак можно ведь и упасть! Тридцать — это когда не жди На свиданье меня в дожди… До чего ж я была смешной! Тридцать минуло мне весной. Так же радостно нынче мне Кочевать по родной стране. Так же скорость меня зовет — О, степных скакунов полет! Так же щеки мои горят, Если их обожжет твой взгляд…1955
«Мне счастье казалось далекой дорогой…»
Мне счастье казалось Далекой дорогой, Мне счастье казалось Неясной тревогой, Неясной тревогой, Зовущей куда-то Из теплой квартиры В районе Арбата. Такая тревога Мне с детства знакома. О, бешенство молний! Ворчание грома! Мне счастье казалось Парнишкой плечистым, Упрямо бредущим Путем каменистым. Я с ним бы делила И тяжесть рюкзака, И радость короткого бивуака. Ладони у парня И нежны и грубы… О, горные ночи! Соленые губы!1955
«Мне один земляк в сорок пятом…»
Мне один земляк в сорок пятом Возле Одера, у костра, Так сказал: «О простых солдатах Дома ты не забудь, сестра!» — Эх, земляк, до чего ж ты странный, Как же я позабыть смогу Тех, кому бинтовала раны, Тех, с кем мерзла в сыром снегу? Эх, земляк, как же я забуду Этот горький дымок костра?.. Если в жизни придется худо, Помни — есть у тебя сестра.1955
«О, Россия!..»
О, Россия! С нелегкой судьбою страна… У меня ты, Россия, Как сердце, одна. Я и другу скажу, Я скажу и врагу — Без тебя, Как без сердца, Прожить не смогу…1956
«На углу, под часами…»
На углу, под часами, Надрывается ветер, На углу, под часами, Кто-то так написал: «Почему не пришел ты, Хороший мой Петя? Что случилось? Ждала я… Четыре часа». Я прочла эти строки И сердце заныло, И на время Свои позабыла дела. Я представила ясно, Как все это было, Как «хорошего Петю» Девчонка ждала… На углу, под часами, Надрывается ветер, На ветру заметался Суховатый снежок. Очень хочется верить, Что хороший ты, Петя, И что ты не пришел, Потому что не смог.1956
МАРТ
Я скоро уеду в город, А жалко — весна идет. Уже на лесных озерах Потрескался звонкий лед. Уже на полях пушистых Осел потемневший снег, И ветер сырой неистов, И кровь ускоряет бег. Порою бессонной ночью Я слышу едва-едва, Как рвется из тесных почек Молоденькая листва. И жалко зимы немного, И радостно нынче мне… А грач до смешного строго Идет по моей лыжне.1956
«Я люблю тебя, Армия…»
Я люблю тебя, Армия — Юность моя! Мы — солдаты запаса, Твои сыновья. Позабуду ли, как В сорок первом году Приколола ты мне На пилотку звезду? Я на верность тебе Присягала в строю, Я на верность тебе Присягала в бою. С каждым днем Отступала на запад война, С каждым днем Подступала к вискам седина. Отступила война. Отгремели бои. Возвратились домой Одногодки мои. Не забуду, как ты В сорок пятом году От пилотки моей Отколола звезду. Мы — солдаты запаса, Твои сыновья… Я люблю тебя, Армия — Юность моя!1958
«Ах, детство!..»
Ах, детство! Мне, как водится, хотелось Во всем с мальчишками Быть наравне. Но папа с мамой Не ценили смелость: «Ведь ты же девочка!» — Твердили мне. «Сломаешь голову, На крыше сидя. Бери вязанье Да садись за стол». И я слезала с крыши, Ненавидя Свой женский, «слабый», Свой «прекрасный» пол. Ах, детство! Попадало нам с тобою — Упреки матери, молчание отца… Но опалил нам лица ветер боя, Нам ветер фронта опалил сердца. «Ведь ты же девочка!» — Твердили дома, Когда сказала я в лихом году, Что, отвечая на призыв райкома, На фронт солдатом рядовым иду. С семьей Меня отчизна рассудила — Скажи мне, память, Разве не вчера Я в дымный край окопов уходила С мальчишками из нашего двора? В то горькое, В то памятное лето Никто про слабость Не твердил мою… Спасибо, Родина, За счастье это — Быть равной Сыновьям твоим в бою!1958
«В каком-нибудь неведомом году…»
В каком-нибудь неведомом году Случится это чудо непременно: На Землю нашу, милую Звезду, Слетятся гости изо всей Вселенной. Сплошным кольцом землян окружены Пройдут они по улицам столицы. Покажутся праправнукам странны Одежды их и неземные лица. На марсианку с кожей голубой Потомок мой не сможет наглядеться. Его земная грешная любовь Заставит вспыхнуть голубое сердце. Его земная грешная любовь И марсианки сердце голубое — Как трудно будет людям двух миров! Любимый мой, почти как нам с тобою...1958
«Как порой мы дрожим…»
Как порой мы дрожим Над красивой стекляшкой — Над хрустальною вазой, Над фарфоровой чашкой, В то же время, Почти свой покой не нарушив, Разбиваем сердца И уродуем души… Иногда я хочу Тебе крикнуть тревожно: — Мой любимый, Ведь я не стекло — Осторожно!1958
«Во второй половине двадцатого века…»
Во второй половине двадцатого века Два хороших прощаются человека — Покидает мужчина родную жену, Но уходит он не на войну. Ждет его на углу, возле дома, другая, Все глядит на часы она, нервно шагая… Покидает мужчина родную жену — Легче было уйти на войну!1958
«В голом парке коченеют клены…»
В голом парке коченеют клены. Дребезжат трамваи на кругу. Вот уже и номер телефона Твоего я вспомнить не могу… До чего же неуютно, пусто. Все покрыто серой пеленой. И становится немножко грустно, Что ничто не вечно под луной…1958
«Хорошо по крепкому морозу мне бежать…»
Хорошо по крепкому морозу Мне бежать по улицам чуть свет. Хорошо! Но, может, будет поздно Так вот бегать через десять лет… Потому-то каждую минуту Тороплюсь у жизни я отнять. Пусть дорога то взлетает круто, То под гору падает опять. Пусть порой и мучаюсь, и плачу. Ну и что же — горе не беда! Веру в то, что жизнь моя — удача, Я не потеряю никогда!1958
«Колесам сердца лихорадочно вторят…»
Колесам сердца лихорадочно вторят, Сползает дымок под откос. Навстречу ли счастью, Навстречу ли горю Торопится паровоз? О, вечная смена разлук и свиданий! Догоним ли счастье мы, друг? А может быть, Счастье и есть ожиданье — Колес и сердец перестук?..1958
«Если б можно было на вокзале…»
Если б можно было на вокзале, Перед тем как отправляться в путь, В камере храненья все печали На руки приемщику столкнуть. Посмотрел бы он на них лениво, Не спеша наклеил ярлыки. Стала бы я временно счастливой, Временно свободной от тоски. Налегке войдя в мирок вагонный (Пусть на месяц, пусть не на года), Стала б хохотушкою, влюбленной Только в реки, села, города.1958
«Ржавые болота…»
Ржавые болота, Усталая пехота Да окоп у смерти на краю… Снова сердце рвется К вам, родные хлопцы, В молодость армейскую мою. Ржавые болота, Усталая пехота, Фронтовые дымные края… Неужели снова Я с тобой, суровой, Повстречаюсь, молодость моя?..1959
МОЕ ПОКОЛЕНИЕ
С тобой мы не встречались, Ленин, Мы с беляками не дрались. Но только наше поколенье Входило тоже с боем в жизнь. Пусть мы не били из орудий В раззолоченные дворцы — Зато мы защитили грудью Все то, что дали нам отцы. Не испугаешь нас грозою — Мы знали сорок первый год. Дочь поколенья, наша Зоя, Босая шла на эшафот. Да, многие ушли… Над вами Шумят года и ковыли… Но те, кто выжили, как знамя Любовь и Верность пронесли. Не испугаешь нас грозою, Давно нас закалила жизнь. На плечи поколенья Зои, Отчизна, смело обопрись!1959
ЗЕМЛЯЧКА
Сказки детства… Многие забыты. Только мне забыть не довелось, Как тоскует голос Аэлиты, Как глядит в ночное небо Лось. «— Сын земли! Откликнись! Где ты? Где ты?..» Или это кровь в ушах поет, Или голосом другой планеты Нас зовет Вселенная в полет?.. Подожди, Вселенная, немного: Оторвавшись от родной земли, Устремятся в звездную дорогу Русские ракеты-корабли. Звездный путь!.. И он сегодня начат… Здравствуй, сказка детства! Я горда Тем, что мне приходится землячкой Только что рожденная звезда!1959
У ПРИЕМНИКА
В тесной коробке этой — Лондон, Нью-Йорк, Мадрид: Зеленый глазок планеты Дочке в глаза глядит. В тихой московской квартире, В комнате голубой, Слышится голос Алжира — Песня идущих в бой. У девочки сжалось сердце, Гневно лицо горит: Так вот когда-то в детстве Слушали мы Мадрид.1959
«Жизнь моя не катилась величавой рекою…»
Жизнь моя не катилась Величавой рекою — Ей всегда не хватало Тишины и покою. Где найдешь тишину ты В доле воина трудной?.. Нет, бывали минуты, Нет, бывали секунды: За минуту до боя Очень тихо в траншее, За секунду до боя Очень жизнь хорошеет. Как прекрасна травинка, Что на бруствере, рядом! Как прекрасна!.. Но тишь Разрывает снарядом. Нас с тобой пощадили И снаряды и мины. И любовь с нами в ногу Шла дорогою длинной. А теперь и подавно Никуда ей не деться, А теперь наконец-то Успокоится сердце. Мне спокойно с тобою, Так спокойно с тобою, Как бывало в траншее За минуту до боя.1959
«Веселится щедрый ливень лета…»
Веселится щедрый ливень лета, Овладев столицей в пять минут. Прикрывая голову газетой, В панике прохожие бегут. Девушка до ниточки промокла, Но идет, как прежде, не спеша. А глаза распахнуты, как окна, — В этих окнах светится душа. Вот она дошла до парапета, Вот остановилась у моста, Вся сама как щедрый ливень лета — Весела, стремительна, чиста.1959
«Я раздвинула шторы…»
Я раздвинула шторы — Ночь закончилась, Как оказалось. До чего ж ты легка, — От бессонной работы Усталость! Как сегодня светло На душе и в квартире! Не беда, что в итоге Останется строчки четыре. Может, нет ничего Бескорыстней, чем это — Над стихами всю ночь Просидеть до рассвета, Хоть никто не неволит Работать ночами, Хоть никто не стоит, Торопя, за плечами, Хоть в итоге останется Строчки четыре… Как сегодня светло На душе и в квартире!1959
АХ, ДОРОГА…
Ах, дорога, дорога, вот она — Развернулась во всей красе. На колеса опять намотана Бесконечная лента шоссе. Ах, дорога… Шуршат колеса. Воздух плотен, прохладен, чист. Взглянет встречный водитель косо, И опять — только ветра свист. И опять… Будто нет на свете Ни забот, ни тревог, ни страстей — Только гулкий, упругий ветер, Вечный спутник больших скоростей.1959
«Я из себя несчастную не строю…»
Я из себя несчастную не строю: Есть дело, Есть любовь И есть друзья. Что из того, Что быт мой неустроен? Нам неромантиками быть нельзя. Быт неустроен? Ну и слава богу! Не это ль вечной юности залог? Мы молоды, Покуда нас в дорогу Еще зовет походный ветерок, Покуда снятся поезда ночами, Покуда скучным кажется покой. А коль любовь Нас держит на причале… Подумать надо о любви такой!1959
«Я люблю это время…»
Я люблю это время, Когда с рюкзаками Уезжают студенты На практику и в экспедиции. Я люблю это время, Хотя за моими плечами Не семнадцать, Не двадцать И даже не круглые тридцать. О походная юность, Подруга моя дорогая! Где меня ты покинула? Как мы простились с тобою? В торопливо отрытых Ячейках переднего края? На ничейной земле? После первого боя? Чем была моя юность? Смертями друзей. Канонадой. Городами и селами, Утонувшими в дыме… Может быть, потому, Что не прожита юность Как надо, И сердца у солдат Остаются навек молодыми…1959
ТЕБЕРДА
Вспоминаю знойные долины, Вспоминаю вечные снега. Вьется, вьется лента серпантина, Теберды петляют берега. И над этой развеселой речкой, Что всегда волнуется, спешит, Абазинка, стройная как свечка, Плакала, обняв рукой самшит. Так ты мне запомнилась навеки, Так вошла мне в сердце, Теберда, — Слезы и смеющиеся реки; Снег и солнце, Радость и беда. …Я теперь на Севере. Так что же? Душу в том оставила краю, В тех долинах, В тех горах, Похожих На любовь твою.1959
«Я не привыкла, чтоб меня жалели…»
Я не привыкла, Чтоб меня жалели, Я тем гордилась, что среди огня Мужчины в окровавленных шинелях На помощь звали девушку — Меня… Но в этот вечер, Мирный, зимний, белый, Припоминать былое не хочу, И женщиной — Растерянной, несмелой — Я припадаю к твоему плечу.1959
МОРЯЧОК
Морячок идет по городу — Бескозырка, Брюки клеш. Он вышагивает гордо: Понимает, что хорош. Ах, походочка вразвалку, Блеск надраенных штиблет Шутят девушки: — Как жалко, Что матросу… десять лет!1959
РЖАВЧИНА
Я любила твой смех, Твой голос. Я за душу твою Боролась. А душа-то была Чужою, А душа-то была Со ржою. Но твердила любовь: «Так что же? Эту ржавчину Уничтожу». Были бури. И были штили. Ах, какие пожары Были! Только вот ведь Какое дело — В том огне Я одна горела: Ржа навеки Осталась ржою, А чужая душа — Чужою…1959
МЕЩАНКА
Откуда в толстухе курносой, Недавно к нам въехавшей в дом, Так много мещанского форсу? Соседкам кивает с трудом. Горда с подчиненными мужа, К ней с просьбой о соли не лезь. Что слабую голову кружит, Откуда нерусская спесь? …Работница моет посуду, Скучает «сама» у окна… Откуда такая, откуда? Во всем нашем доме одна! Идут пересуды по жакту, Мальчишки хохочут опять: «Такой бы ворочать, как трактор, На ней бы возить да пахать!» И правда — из девочки слабой Она превратилась теперь В огромную дюжую бабу, Едва проходящую в дверь. И пусть поправлялась бы с миром — Была бы душой хороша! Да жалко и страшно, что жиром Порой заплывает душа…1959
О НАШЕЙ ЮНОСТИ
Сорваны двери с петель. Порохом воздух пропах. Гудит революции ветер В оборванных проводах. Сухо щелкают пули В стены глухих домов. Красногвардейцы уснули Возле ночных костров. В кожанке, в кепке мятой У боевых пирамид Красногвардеец Ната На карауле стоит. Где-то в ночи таятся Последние юнкера. Девушке восемнадцать Исполнилось лишь вчера. Смотрю на нее сквозь годы И юность свою узнаю: Идут ополченцев взводы, В нестройном идут строю. Неспевшимися голосами Поют о священной войне. И полковое знамя Мечется в вышине. В большом полушубке овчинном Девчонка идет с полком, Подтягивая мужчинам Простуженным голоском. Юность! Легко шагая, Ты скрылась навек в огне. Но вышла юность другая Сегодня навстречу мне. Поземка метет и кружит — В тайге не найти дорог. Дрожит от сибирской стужи Палаточный городок. По Цельсию снова тридцать. Работа здесь нелегка. Снимешь на миг рукавицу — Белеет твоя рука. Морозами продубленная, Земля — лишь коснись — поет. Здесь первые эшелоны Возводят в тайге завод. И стужа напрасно тужится, Все ветры в бой побросав: Стоит, словно памятник мужеству, Девушка на лесах. Я взгляда не отрываю От девушки в вышине — То юность моя боевая Машет рукою мне.1959
ШЕСТИДЕСЯТЫЕ
«Кто говорит, что умер Дон-Кихот?..»
Алексею Каплеру
Кто говорит, что умер Дон-Кихот? Вы этому, пожалуйста, не верьте: Он неподвластен времени и смерти, Он в новый собирается поход. Пусть жизнь его невзгодами полна — Он носит раны, словно ордена! А ветряные мельницы скрипят, У Санчо Пансы равнодушный взгляд — Ему-то совершенно не с руки Большие, как медали, синяки. И знает он, что испокон веков На благородстве ловят чудаков, Что прежде, чем кого-нибудь спасешь, Разбойничий получишь в спину нож… К тому ж спокойней дома, чем в седле… Но рыцари остались на земле! Кто говорит, что умер Дон-Кихот? Он в новый собирается поход! Кто говорит, что умер Дон-Кихот?1960
«Мы — современники ракетных…»
Мы — современники ракетных, Летящих к звездам кораблей. Что нам, казалось бы, до бедных Курлыкающих журавлей? А может, вправду устарели, А может, вправду не нужны И соловьев полночных трели, И плеск волны, И блеск луны? Неправда! Мы не стали суше: Чем ближе до чужих миров, Тем горячее в наших душах К земной поэзии любовь. И знаю я, что мой праправнук На Марсе затоскует вдруг О Черном море, Волжских плавнях, О птицах, что летят на юг. И будет он тревожным взглядом Искать в космической дали Свою любовь, Свою отраду — Свою шестую часть земли.1960
«Ты помнишь? — в красное небо…»
Ты помнишь? — в красное небо Взлетали черные взрывы. Ты помнишь? — вскипали реки, Металлом раскалены. Каждое поколение Имеет свои призывы: Мы были призывниками Отечественной войны. В буре больших событий Люди быстрее зреют: Мы Родине присягали В неполных семнадцать лет. Дружили в боях вернее, Любили в боях острее, Сильнее горело сердце, Стуча в комсомольский билет. Сердце всю жизнь не может Так беспокойно биться — Больно такому сердцу, Тесно ему в груди… Други мои, ровесники, Нам ведь уже за тридцать! Други мои, ровесники, Молодость позади! Кажется, нам простительно Немного увязнуть в быте. Други мои, ровесники, Кажется, не секрет, Что даже призыв эпохи, Ветер больших событий, В тридцать не так волнует, Как в восемнадцать лет… Что ж так меня тревожит Голос локомотива? Что же зовут, как в юности, Дорожные огоньки? Да, каждое поколение Имеет свои призывы, Но мы, поколение воинов, — Вечные призывники.1960
СТИХИ О ЛЮБВИ
Город начинается С палаток, С неуюта, С песни молодой И с того, что бегают ребята По утрам на речку за водой. А любовь? Где у любви начало? Вместе с нами, Верность нам храня, Ты, любовь, По стройкам кочевала, Грелась у походного огня. …Город начинается С ошибок — Там прорабы жизнь клянут свою Город начинается С улыбок, Город начинается В бою. В том бою Сдвигают с места горы, Словно боги, Создают моря. …И любовь мы строили, Как город, — Ошибаясь, Радуясь, Горя. Мы окрестим Наших рук созданье: Будет в новом городе у нас Площадь Верности, Проспект Признанья, Будет улица Влюбленных Глаз. Этот город, Взятый нами с бою, Станет городом счастливых встреч. В этом городе. Нам жить с тобою. Этот город Нам с тобой беречь.1960
НА КУХНЕ
В соседнем кинотеатре Последняя лампа тухнет, А в доме у нас зажегся В одном из окошек свет: Стараясь шагать бесшумно, На коммунальную кухню, В прозу кастрюль и тарелок, Вступил молодой поэт. Еще не имеет парень Отдельного кабинета, Еще и стола для работы Себе он не приобрел. Но, если сказать по правде, Парню плевать на это: Шаткий кухонный столик Заменит письменный стол. Громко поет холодильник. Бойко щелкает счетчик. Кран подпевает басом. Сердце в груди поет… Как хорошо на кухне Сидеть над стихами ночью, Если живешь на свете Всего двадцать первый год! Восемь квадратных метров — Кто говорит, что тесно? Всю солнечную систему Поэт поместит сюда. Будут почет и деньги, Будет он всем известен, Только таким богатым Не будет он никогда…1960
В ЗАКУСОЧНОЙ
Накрахмаленной скатерти Шепот кичливый, Седовласых гостей Именитые гривы — Может, в этом и нету Плохого, по сути, Только мне неуютно В парадном уюте. От обедов-обрядов, Торжественно-пресных, Я порой отдыхаю В закусочных тесных. Там с фабричной девчонкой, Над скромной едой, Я себе почему-то Кажусь молодой. Мы стоим и болтаем За столиком голым, Будто снова я девочка Из комсомола, Будто снова студенчество, Через разлуку, Из своих общежитий Протянуло мне руку…1960
«Так бывало со мною исстари…»
Так бывало со мною исстари, Так осталось и до сих пор: Мне не надобно тихой пристани — Подавайте мне шумный порт! Чтоб гремели подъемными кранами Отплывающие суда, Чтоб покачивались за туманами Незнакомые города. Мне и люди такие по сердцу, Мне такие нужны друзья, Что с великими планами носятся — Пусть и выполнить их нельзя. И смотрю на тебя я пристальней, Мой любимый, с недавних пор: Мне не надобно тихой пристани — Подавайте мне шумный порт!1960
«Я помню: поднялся в атаку взвод…»
Я помню: поднялся в атаку взвод, Качнулась земля родная. Я помню: кто-то кричал «Вперед!» — Может, и я, не знаю. Ворвались в немецкие блиндажи Мы на сыром рассвете. Казалось, стоит на свете жить Ради мгновений этих. …Я помню: в тиши тылового дня, Где-то на формировке, Впервые в жизни моей меня Обнял лейтенант неловкий. И руки мои не сказали: «Нет!» — Как будто их кто опутал, И думалось: я родилась на свет Ради такой минуты. …Я помню: в родильном покое — покой, Он мне, беспокойной, странен. Здесь тихо, как вечером над рекой, Плывут, словно баржи, няни. Мучения, страхи уже позади, Но нет еще трудных буден. Я думала, дочку прижав к груди, Что лучше минут не будет. …Я помню другое рождение: в свет Моя появилась книга. И снова казалось — сомнений нет, Счастливей не будет мига. Но сколько еще таких же минут Мне довелось изведать. Да здравствует жизнь! Да здравствует труд! Да здравствует радость победы! А если приходится нелегко, Меня не пугает это: Да здравствует жизни великий закон — Смена зимы и лета!1960
ПРОВОДЫ
Вопреки столичному порядку, Городским привычкам вопреки, Плачет, разливается трехрядка На проспекте у Москвы-реки. На глазах сконфуженной милиции, «Москвичам» и «Волгам» на беду, Молодухи с каменными лицами И поют и пляшут на ходу. А за ними, в окруженье свиты Из седых, заплаканных старух, Паренек студенческого вида Про камыш во весь горланит дух. Знать, на службу провожают хлопца. Не на фронт, не в бой. А посмотреть — Столько горьких слез сегодня льется, Будто бы уходит он на смерть. Но старух осудишь ты едва ли, — Не они ли в сорок первый год Молча, без рыданий, провожали Нас с тобою в боевой поход?1960
«Незаметно взрослеют дети…»
Незаметно взрослеют дети, Незаметно стареем мы. Что ж, давай-ка без грусти встретим Дуновенье большой зимы: Знойкий ветер, еще бесснежный, До седин еще — целый век. Очень медленно, Очень нежно Он закружится — первый снег. Мы не будем грустить об этом, Милый друг, понимаем мы — Если есть чем припомнить лето, Не пугают снега зимы.1960
ЗОВ ЗЕМЛИ
Очень трудно в городе в июле — Словно домна, город раскален. Тщетно люди окна распахнули — Пышут жаром камень и бетон. Душно. Остаются на гудроне Отпечатки туфель и сапог. В дальнем Юго-Западном районе Вдруг с полей повеял ветерок… Пусть чихают, пусть чадят машины В раскаленных улицах Москвы, Он сильней, чем тяжкий дух бензина, — Слабый запах скошенной травы. Зову матери-земли послушны, Ускоряют девушки шажки, Тянут носом древние старушки, Раздувают ноздри пареньки. А на ипподроме слышно ржанье Рвущихся на волю кобылиц… Ветер стих. Очнулись горожане. Медленно сползли улыбки с лиц.1960
НА ТАНЦАХ
В шуршащих платьицах коротких — Капроновые мотыльки! — Порхают стильные красотки, Стучат стальные каблучки. А у стены, В простом костюме, Не молода, Не хороша, Застыла женщина угрюмо — Стоит и смотрит, не дыша. Скользнув по ней Бесстрастным взглядом, Танцор другую пригласит. Чужая юность Мчится рядом И даже глазом не косит… Нет, В гимнастерках, Не в капронах И не на танцах, А в бою, В снегах, войною опаленных, Ты Юность встретила свою. До времени Увяли щеки, До срока Губы отцвели, И юность уплыла До срока, Как уплывают корабли… И я, счастливая, не знаю, Чем в эту праздничную ночь Могу тебе помочь, родная, Чем может кто-нибудь помочь?1960
«В коридор корабельных сосен…»
В коридор корабельных сосен Я сегодня пришла одна. Отошла золотая осень, Всюду снежная седина. До чего же леса спокойны! Каждый куст, каждый лист притих. Непонятны им бури, войны, Что бушуют в сердцах людских. Бури, войны да революции — В наших душах им нет конца: В такт великой эпохе бьются Наши маленькие сердца.1960
ЖЕНАМ — ЖДАТЬ…
Женам — ждать. Что ж, им привычно это. Ждать с собраний, Со свиданий И с войны. Женам — ждать, Мужьям — задерживаться где-то — Такова «профессия» жены. Ждать. Метаться из угла да в угол. С нетерпением, Со страхом И с тоской… Если женщина И вправду лишь супруга — Трудно ей с «профессией» такой.1960
«Мы любовь свою схоронили…»
Мы любовь свою Схоронили, Крест поставили На могиле. — Слава богу! — Сказали оба… Только встала любовь Из гроба, Укоризненно нам кивая: — Что ж вы сделали? Я — Живая!..1960
НАКАЗ ДОЧЕРИ
Без ошибок не прожить на свете, Коль весь век не прозябать в тиши. Только б, дочка, шли ошибки эти Не от бедности — от щедрости души. Не беда, что тянешься ко многому: Плохо, коль не тянет ни к чему, — Не всегда на верную дорогу мы Сразу пробиваемся сквозь тьму. Но когда пробьешься — не сворачивай И на помощь маму не зови. Я хочу, чтоб чистой и удачливой Ты была в работе и в любви. Если горько вдруг обманет кто-то, Будет трудно, но переживешь. Хуже, коль полюбишь по расчету И на сердце приголубишь ложь. Ты не будь жестокой с виноватыми, А сама виновна — повинись. Все же люди, а не автоматы мы, Все же не простая штука — жизнь…1960
«Дни идут походкой торопливой…»
Дни идут походкой торопливой, Шумной, беспорядочной толпой. Что-то становлюсь я бережливой, А порою попросту скупой. Как я раньше тратила без счета И часы И целые года. День прошел? — Подумаешь, забота! Год промотан? — Тоже не беда! Что ж со мной, Такой беспечной, Сталось? Почему мне дорог Каждый миг? Неужели рядом бродит Старость — Осторожный и скупой старик?1960
«Смиряемся мы с мыслью о кончине…»
Смиряемся Мы с мыслью о кончине, Смиряемся Еще с ребячьих пор. И кровь моя от ужаса не стынет, Хоть вынесен мне Смертный приговор… Но сколько раз С пронзительным испугом Я снова вспоминаю, Дорогой: Из двух людей, Живущих друг для друга, Один уходит раньше, Чем другой…1960
СКРИПАЧКА
Скрипачка вышла на эстраду — Не хороша и не юна. Из-под очков смущенным взглядом Взглянула в темный зал она. Какой-то франт со вздохом тяжким Шепнул соседу своему: — Ох, как уродлива бедняжка — Не пожелаю никому… Но тишина вдруг раскололась, По струнам заскользил смычок. Послушен скрипки чистый голос, Он так рыдает горячо. Рыдает о годах суровых, Что называются войной. Рыдает он о юных вдовах, О тех, кому не быть женой. О душах, фронтом обожженных… Глядит скрипачка в темный зал, И на лице преображенном Сияют умные глаза. Гремят в концертном зале взрывы, Горят сердца и города… Как эта женщина красива! Как бесконечно молода!1960
«Да, многое в сердцах у нас умрет…»
Да, многое в сердцах у нас умрет, Но многое Останется нетленным: Я не забуду Сорок пятый год — Голодный, Радостный, Послевоенный. В тот год, От всей души удивлены Тому, что уцелели почему-то, Мы возвращались к жизни От войны, Благословляя каждую минуту. Как дорог был нам Каждый трудный день, Как на «гражданке» Все нам было мило! Пусть жили мы В плену очередей, Пусть замерзали в комнатах чернила. И нынче, Если давит плечи быт, Я и на быт Взираю как на чудо, — Год сорок пятый Мною не забыт, Я возвращенья к жизни Не забуду!1960
ЗДРАВСТВУЙ, ТОВАРИЩ КУБА!
Посторонитесь, смокинги! Посторонитесь, фраки! Дайте дорогу Кубе, Лакеи и господа! Идет человек в гимнастерке Солдатского цвета хаки — Уверенная походка, Бунтарская борода. Уходит он из отеля, Смеясь, говорит: — Прекрасно! Зачем партизанам роскошь? Под звездами крепче сон! …Здравствуй, товарищ Куба! Здравствуй, товарищ Кастро! Дети трех революций Шлют тебе свой поклон! Над склонами Сьерра-Маэстра Солнце встает, алея, Мулатки несут кувшины, Наполненные водой… Врывается свежий ветер В притихшую Ассамблею. То Кастро идет по залу — Стремительный, молодой. А рядом идет Россия, А небо над ними ясно, И смуглые руки Африки Машут со всех сторон. Здравствуй, товарищ Куба! Здравствуй, товарищ Кастро Дети трех революций Шлют тебе свой поклон!1960
«Паренек уходил на войну…»
Паренек уходил на войну, Покидая родную страну, — В это время бои уже шли За кордонами русской земли. Был парнишка счастливым вполне, Что успеет побыть на войне, — Так спешил он скорей подрасти, О геройском мечтая пути. Но случилось, что юность свою Он отдал в самом первом бою — У норвежских причудливых скал Новгородский парнишка упал. У России героев не счесть, Им по праву и слава и честь. Но сегодня хочу помянуть Тех, кто кончил безвестным свой путь.1960
ЦУНАМИ
Перед картою Чили, У газетной витрины, Я молчу И Вальдивии вижу руины. И сосед мой молчит И глядит потрясенно На развалины Юльтена И Консепсьона. …Закипел океан, И низринулись горы, Раскаленная лава Низверглась на город, И предстали людским Обезумевшим взорам Сталинград и Помпея, Содом и Гоморра. И мужчины рыдали, И дети кричали, Погребенные матери Им Отвечали… Перед картою Чили, У газетной витрины, Дорогой Белоруссии Вижу руины. Мне знакомы Развалины Пуэрто-Монти — Наши души Они обжигали на фронте. И давно ли Мы раны свои залечили?.. Как сжимается сердце Перед картою Чили! Как сжимается сердце… Вновь нависла над нами Та опасность, С которой Не сравнится цунами…1960
В МУЗЕЕ
Холодно и блестяще В залах пустых музея, Кажется, ветер жизни Здесь навсегда затих. Дамы, пастушки, воины — Бродим, на них глазея. Беднягам века томиться В стеклянных гробах своих. Важно плывут турнюры — Ох, не жалели ваты Наши прапрапрабабушки (Пухом земля им будь). Прошлое, только прошлое — Все-таки грустновато… Свежего ветра жизни Хочется мне хлебнуть. Выйдем скорей на площадь. Солнечным смелым светом Полдень ударит в наши Прищуренные глаза. Мы улыбнемся людям, Мы… Но совсем не это Хочется мне сегодня Честно тебе сказать: — Милый, скажи, что с нами Мне почему-то страшно — Кажется, стали биться Наши сердца вразнобой. Прошлое, только прошлое, Счастьем живем вчерашним. Холодно, как в музее, Становится нам с тобой…1960
СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Мчатся века, эпохи, Но неподвижно время На высоте шесть тысяч, В царстве безмолвном льда. Бродит под облаками Странных созданий племя, Прошлое наше бродит — Диких людей орда. И, говорят, порою Их в поселенья тянет, Сходят они в долину, Смотрят издалека. Может — кто знает? — В сумерках дремлющего сознанья Брезжит тоска по братьям, Пронзительная тоска?.. Холодно под облаками, Холодно и в июле, Ветер толкает в пропасть, Жжется колючий снег. Длинные руки свесив, Глыбу спины ссутуля, Вышел он из пещеры — Таинственный человек. Вот он застыл на камне — Древних веков обломок, В небо глядит на лайнер, Сморщив покатый лоб. Тихо скулит детеныш — Жалобный голос ломок, В ужасе от «дракона» Прячется он в сугроб. С ревом за облаками Скрылся ТУ-104. Так же горланит ветер, Тот же пещерный век… Сколько чудес на свете, Сколько загадок в мире! Вслед самолету долго Снежный глядит человек… Тянутся люди к сказке, Так повелось от века, Каждый, пускай немного, Где-то в душе — поэт. Очень хочется верить В снежного человека, Очень хочется, даже Если такого нет…1960
«Пусть много дружб хороших в жизни было…»
Пусть много дружб хороших в жизни было, А для меня всех ближе та братва, Что даже полк уже считала тылом И презирала выскочки-слова. Нет, это ложь, что если грянут пушки, То музы, испугавшись, замолчат. Но не к лицу мужчинам побрякушки — Модерным ритмом не купить солдат. Их ловкой рифмой не возьмешь за сердце: Что им до виртуозной чепухи? Коль ты поэт, такие дай стихи, Чтоб ими, словно у костра, согреться!1961
ДЕВЧОНКА ЧТО НАДО!
По улице Горького — Что за походка! — Красотка плывет, Как под парусом лодка. Прическа — что надо! И свитер — что надо! С лиловым оттенком Губная помада! Идет не стиляжка — Девчонка с завода, Девчонка рожденья Военного года, Со смены идет (Не судите по виду), — Подружку ханжам Не дадим мы в обиду! Пусть любит С «крамольным» оттенком Помаду, Пусть стрижка — Что надо, И свитер — что надо, Пусть туфли на «шпильках», Пусть сумка «модерн», Пусть юбка Едва достигает колен. Ну, что здесь плохого? В цеху на заводе Станки перед нею На цыпочках ходят! По улице Горького — Что за походка! — Красотка плывет, Как под парусом лодка, А в сумке «модерной» Впритирку лежат Пельмени, Конспекты, Рабочий халат. А дома — братишка: Смешной оголец, Ротастый галчонок, Крикливый птенец. Мать… в траурной рамке Глядит со стены, Отец проживает У новой жены. Любимый? Любимого нету пока… Болит обожженная в цехе рука… Устала? Крепись, не показывай виду, — Тебя никому Не дадим мы в обиду! По улице Горького — Что за походка! — Девчонка плывет, Как под парусом лодка, Девчонка рожденья Военного года, Рабочая косточка, Дочка завода. Прическа — что надо! И свитер — что надо! С «крамольным» оттенком Губная помада! Со смены идет (Не судите по виду), — Ее никому Не дадим мы в обиду! Мы сами пижонками Слыли когда-то, А время пришло — Уходили в солдаты!1961
В КАНУН ВОЙНЫ
В ночь на 22 июня 1941 года в гарнизонном клубе Бреста шла репетиция местной самодеятельности…
Брест в сорок первом. Ночь в разгаре лета. На сцене — самодеятельный хор. Потом: «Джульетта, о моя Джульетта!» — Вздымает руки молодой майор. Да, репетиции сегодня затянулись, Но не беда: ведь завтра выходной. Спешат домой вдоль сладко спящих улиц Майор Ромео с девочкой-женой. Она и впрямь похожа на Джульетту И, как Джульетта, страстно влюблена… Брест в сорок первом. Ночь в разгаре лета. И тишина, такая тишина! Летят последние минуты мира! Проходит час, потом пройдет другой, И мрачная трагедия Шекспира Покажется забавною игрой…1961
КОСТРЫ ЕРЕТИКОВ
Его пытали: — Бруно, отрекись! — Летело в ночь Колоколов рыданье. — Купи ценою отреченья жизнь, Признай: Земля — господних рук созданье. Она одна, Одна во всей Вселенной, Господь других не создавал миров. Все ближе отсвет огненной геенны И погребальный хор колоколов. А он молчал, Трагичен и велик… И вот костер на площади клубится. Джордано, гениальный еретик, Последний раз Глядит в людские лица, И каждый в сторону Отводит взгляд… Когда бы видел Бруно Сквозь столетья: К чужим мирам Праправнуки летят, Костры, костры еретиков Им светят!1962
ПРОМЕТЕЕВ ОГОНЬ
Приказав, чтоб за служенье людям Прометея истязал орел, Пьют нектар и пляшут злые судьи На Олимпе древний рок-н-ролл. Только рано расплясались боги, Как бы им не обломали ноги — Ведь огонь, что Прометей зажег, Не погасит даже главный бог! Многое узнают, леденея, Боги и богини за века, Их пронзит крамола Галилея И копье фракийца Спартака. А считалось — кто бессмертных тронет, Если каждый смертный что свеча?.. Но заставил их дрожать на троне Чуть картавый голос Ильича! Служат людям Прометея внуки, Пусть Олимп неправеден и лют, И пускай их тюрьмы ждут и муки, Пусть орлы наемные клюют, Пусть грозит с нахмуренных небес Сам Зевес, неправедный Зевес, — Над огнем, что Прометей зажег, Никакой уже не властен бог!1962
«Курит сутки подряд…»
Курит сутки подряд И молчит человек, На запавших висках — Ночью выпавший снег. Человек независим, Здоров и любим — Почему он не спит? Что за туча над ним? Человек оскорблен… Разве это — беда? Просто нервы искрят, Как в грозу провода. Зажигает он спичку За спичкой подряд. Пожимая плечами, Ему говорят: «Разве это беда? Ты назад оглянись: Не такое с тобою Случалось за жизнь! Кто в твоих переплетах, Старик, побывал, Должен быть как металл, Тугоплавкий металл!» Усмехнувшись и тронув Нетающий снег, Ничего не ответил Седой человек…1962
ИСТИНА
Невеждам чернорясым в унисон, На милость инквизиторов надеясь, Твердил послушно и устало он, Что осуждает собственную ересь. Мол, каюсь, братья, дьявола вина, Внушил нечистый мне нелепость эту, Что якобы вращается она — Возлюбленная господом планета. Нет. Солнце вертится вокруг Земли, Как, впрочем, все планеты мирозданья… Признавшего ошибки не сожгли, А даже чин присвоили и званье. Бунтарь-ученый, главный еретик, Вдруг стал покорным сыном Ватикана. (В его ушах звенел Джордано крик, И не хотел он быть вторым Джордано.) Заткнули Истине крамольный рот. И колыхалось брюхо кардинала. — Теперь-то ересь навсегда умрет! — Невежество, ликуя, восклицало. Средневековья мрачные года Тяжелым саваном одели землю. Победа черных ряс… Да вот беда: Светила инквизиторам не внемлют!1962
ЛОМАЮТ САРАЙ!
В старинном московском дворике Порхает перинный пух, С утра митингуют дворники, Бунтует конгресс старух. Виновник волненья — дряхлый Сарай в глубине двора. Немало в нем всякой дряни, Отжившего век добра, Что родичи запретили Старухам в дому держать — Похожая на рептилию Прабабушкина кровать, Воняющий, как козел, Прапрадедовский камзол, Прогнивший насквозь матрас, Проржавленный иконостас. А нынче во двор к нам въехал Под громкий ребячий свист (Вот будет сейчас потеха!) Веселый бульдозерист. Бульдозер ревет, как мамонт, Он прет, что тяжелый танк, Как двинет в сарай — ой, мама! — Вот так его, милый, так! Пусть в небо взлетает пух И яростный вопль старух, Пусть громко смеются дети, К бульдозеру тянут руки, Он занят хорошим делом: С планеты сметает рухлядь!1962
СМЕРТНЫЙ БОЙ «ГЕРОЯМ» ПОДВОРОТЕН!
Старый друг, Прощаемся с тобою, И сердца теряют нужный ритм. Ты — солдат, Но не на поле боя, Не рукой фашиста ты убит, — Вражеская пуля пощадила, Чтобы свой убил из-за угла… Старый друг мой, Над твоей могилой Прошлое я вновь пережила: «Свой!» — Такие были в полицаях В дни, когда война к нам ворвалась. «Свой!» — Не позабыла я лица их, Их жестоких, их трусливых глаз. Старый друг мой, Нет пощады трусам, В спину нам вонзающим ножи! Гражданами нашего Союза Разве можно зваться им, Скажи? Будет правый суд бесповоротен — В этом, друг, клянемся мы Тобой! Смертный бой «Героям» подворотен! Смертный бой!1962
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
В каком это было классе?.. Я навзничь лежу в постели — Петька мне нос расквасил В рыцарской честной дуэли. Рядом мамаша квохчет: — Кто этот хулиган? Кто тебя эдак, дочка? Я уж ему задам! Ну, не молчи, ответь-ка! — Дергая хвостик банта, Я выдала взрослым Петьку — Честного дуэлянта… А Петькин отец — не тайна — Выпить был не дурак И тонкостям воспитания Предпочитал кулак. …Шел Петька двором, как сценой, Вернее, его вели. Был он босой, в пыли, Словно военнопленный. Был он, как мой укор, Был он, как мой позор. Замер наш буйный дворик. Я поняла с тех пор — Вкус предательства горек. …Зажил разбитый нос, Петька простил донос И позабыл измену. Но вижу порой — вдали Друг мой бредет в пыли, Словно военнопленный…1962
ХАМЕЛЕОН
Ихтиозавры вымерли, Гады забились в глушь. Много мы мусору вымели Из закоулков душ. И все же порой — откуда? Должно быть, из тьмы времен? Вдруг выползает чудо: Юркий хамелеон. То он, как сахар, тает, То — словно вечный лед, То он тебя обнимает, То он тебя предает. То он зовется «правым», То «модерняга» он, То — словно крики «браво», То — словно крики «вон». Меняет цвета и взгляды С космической быстротой… А ежели будет надо В разведке ползти с ним рядом, В траншее лежать одной?..1962
ЧЕРЕЗ УЛИЦУ…
Улочкой узкой, длинной, Вскарабкавшись на косогор, В небо глядит старинный, Петровских времен собор. Тяжелый, словно рыданье, Гремит колокольный гром. А рядом — новое зданье. Юность моя, райком. Райком комсомола, здравствуй Вновь сердце к тебе ведет. Улыбчивый и вихрастый Дружит с тобой народ. А в церкви лысые шубы Крестятся на образа. Поджатые постно губы, Безжизненные глаза. Здесь воздух пропах погостом — Тяжелый тлетворный дух. Прошлого мрачный остров, Жалкий приют старух. Но что между ними делает, О чем молит бога пылко Иссиня-бледная девушка, Нежная, как прожилка? Густые блестят ресницы, Тугие дрожат косицы, Господь в золоченой раме Тайком на нее косится. Тяжелый, словно рыданье, Гремит колокольный гром. А рядом — светлое зданье, Юность моя, райком. Собор, как старик, сутулится, Льет дождик с кирпичных плеч… Девушке только улицу, Улицу пересечь!1962
СТИХИ ДЛЯ ДЕТЕЙ
1. ПРО СОБАК
Люблю я собак, но не всяких, однако, — Люблю, чтобы гордость имела собака, Чтоб руки чужим не лизала она И чтобы в беде оставалась верна. Хочу, чтоб она отвергала подачки — Пусть ловят кусочки другие собачки, Пусть служат, присевши на задние лапки, В восторге от каждой рассеянной ласки. Нет, мне не по сердцу такая собака — Люблю я собак, но не всяких, однако!..1962
2. Я ЗАВИДУЮ ТОЛСТОКОЖИМ…
Я завидую толстокожим — Носорогам, гиппопотамам, Папам, что со слонами схожи, Со слонихами схожим мамам — Защитила их мать Природа От уколов любого рода… Но жалею зато до дрожи Тех, кто ходит почти без кожи, — Вы подумайте только, дети, Как живется таким на свете!..1962
ПРО ЛЮБИМОГО ПОЭТА И НАДЕЖДУ ПЕТРОВНУ
В сочиненьях на тему «Любимый поэт» Был у каждого в школе единый ответ: Маяковский, конечно, Маяковский навечно, Обожаемый всеми активно, Персонально и коллективно, Добровольно и директивно… Прочитав те творенья, вы подумать могли, Что стандартны у всех в этой школе мозги, Что шаблонны у всех в этой школе сердца И у всех — лишь одно выраженье лица. А Надежда Петровна Выводила пятерки любовно… Но случилось, что как-то один выпускник Правду-матку сплеча рубанул напрямик: «Маяковский велик, Маяковский могуч, Верю на слово, Но… полюбить не могу». И возмездье на буйную голову пало В виде жирной, увенчанной кляксою «пары». Тот парнишка любить не хотел по указке, И, свое повторяя всегда без опаски, Сам кропал он задиристые стихи. Были в них и огрехи, и просто грехи, Но стихи эти, словно хозяин их, тоже Никогда ни на что не казались похожи. Ни идей, ни эмоций не беря напрокат И, бездумно не кланяясь авторитетам, Так и вырос он, армии Правды солдат, И его я считаю любимым поэтом! Хоть и влепят мне «пару» за то безусловно Все, что есть на планете, Надежды Петровны…1962
ТЕТЯ ЛУША
Она сидит перед домом Величественно, как Будда, Ощупывает прохожих Цепкий, колючий взгляд. И каждый под этим взглядом Ежится так, как будто В чем-то плохом замешан, Чем-нибудь виноват. Ей до всего есть дело: «Ишь юбку торчком надела! А хахаль напялил дудочки — Совесть-то потерял! А энта, что губки бантиком, Путается с женатиком! А энта!..» Лифтерша наша Судит, как трибунал. А дом наш стоит в районе, Который в деревьях тонет, В совсем молодом районе, Где солнце, где воздух чист. Дают мне совет старухи: «Не делай слона из мухи, Подумаешь, тетя Луша! Лифтерша ведь — не министр!» …Сгущаются луга запахи В июле на Юго-Западе. Такое раздолье пчелам У нас во дворе веселом. В зеленом моем районе Шумит сенокос в июле… Торжественно, как на троне, Мещанство сидит на стуле. А мне говорят: «Послушай, Война проверяла души, В войну наша тетя Луша Не баба была — герой, По крыше походкой валкой Гонялась за зажигалкой, В обнимку с противогазом Дремала ночной порой». За это ей честь и слава! Но мы не давали права Заслуженной тете Луше Лезть в души, Плевать нам в души! Тревога! У нас в районе Мещанство Сидит на троне, Сидит перед новым домом, Не где-нибудь — На виду. И людям воротит души, Людей отвращенье душит. «Спасибочки, тетя Луша, Я лучше пешком пойду!»1962
«В семнадцать совсем уже были мы взрослые…»
В семнадцать Совсем уже были мы взрослые — Ведь нам подрастать на войне довелось… А нынче сменили нас Девочки рослые Со взбитыми космами Ярких волос. Красивые, черти! Мы были другими — Военной, голодной поры малыши. Но парни, Которые с нами дружили, Считали, как видно, Что мы хороши. Любимые Нас целовали в траншее, Любимые Нам перед боем клялись. Чумазые, тощие, мы хорошели И верили: Это — на целую жизнь. Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие. И можно ли ставить любимым В вину, Что нравятся Девочки им длинноногие, Которые только рождались в войну? И правда, Как могут Не нравиться весны, Цветение, Первый полет каблучков И даже сожженные краскою космы, Когда их хозяйкам Семнадцать годков? А годы, как листья Осенние кружатся. И кажется часто, Ровесницы, мне — В борьбе за любовь Пригодится нам мужество Не меньше, чем на войне!1962
«— Что носят в Париже?..»
— Что носят в Париже? — Шедевры, бесспорно! И там прорастают красотки, Как зерна, Поскольку в Париже, Хоть будешь ты рожей, С киношной звездой Тебя сделают схожей. Идут косяками Шикарные фифы, Прекрасны, как мифы, Опасны, как рифы. «Роллс-ройсы» их ждут, Сотрясаясь от дрожи, Модерные туфельки Лезут из кожи, И платья-шедевры — Парижские платья! — За франки Свои раскрывают объятья. — Что носят в Париже? — Грошовые туфли. Румянец горит, А глазенки потухли, (Отличный румянец — Двух франков не жаль!) Девчонка, зевая, Идет на Пигаль. Гуляет, А ей бы, бедняге, поспать, Гуляет, А нету клиентов опять, Хохочет, А в мыслях — квартирная плата… «Простите, мосье, Вы спешите куда-то?» Грошовые туфли Бегут за прохожим, А рядом модерные Лезут из кожи.1962
ПАТРИА О МУЭРТЭ!
Пальчики в маникюре Гладят щеку нагана — Такой я тебя видала, Юность земли, Гавана! Мимо трибун проходят Шагом солдатским, спорым Юные сеньориты, Молоденькие сеньоры. То молодость революции Военным идет парадом. …Не так ли и наши матери С мужьями, с отцами рядом В двадцатом году шагали Гордым голодным городом?.. Барбудос идут, барбудос! Ветер взвивает бороды. Шутят, поют трибуны. Сев на скамейки с нами, Молоденькие министры, Смеясь, болтают ногами: Юные ветераны, Цвет революции Кубы — Сколько рубцов у каждого Под гимнастеркой грубой! Дождика редкие нити В воздухе заблестели, Хором: «Плащом накройся!» — Люди кричат Фиделю. Приходится покориться — Его бережет Гавана. Премьер (он похож на доброго, Смущенного великана) Смеется — сверкают зубы, И люди вокруг смеются. Вот ты какая! Здравствуй, Молодость революции! …Парад, и цветы, и песни — Вчера только было это, Сегодня военным ветром Пахнули листы газеты. Точка, тире, точка — Пульс телеграфа ускорен. Снова огнем охвачен Остров в Карибском море. Снова на фронт уходят Шагом солдатским, спорым Юные сеньориты, Молоденькие сеньоры. Барбудос идут, барбудос! Ветер взвивает бороды. …Брожу по Москве полночной (Сегодня не спится городу) И слушаю, слушаю, слушаю, Стиснув до боли зубы, — Гулко, тревожно бьется Гордое сердце Кубы. Это сердце Фиделя Грозным гремит набатом. Кастро, майор Кастро, Хочу быть твоим солдатом! Что-то сжимает горло, Гневные слезы льются… Патриа о муэртэ! Да здравствует Революция!1962
ПАРИЖАНКИ
Все брожу, все глазами трогаю — Вот, Париж, нам и встретиться довелось… Ах, француженок воинство длинноногое В гордых шлемах высоких волос! Не про тех я, кто юность продал По хорошей цене кому-то: О простых дочерях народа, В чьих артериях — кровь Коммуны. Ходят хрупкие да лукавые, Но они же, как век назад, Если надо, умрут со славою Под обломками баррикад!1962
СВЕРСТНИЦАМ
Нине Новосельновой — солдату и поэту
Где ж вы, одноклассницы-девчонки? Через годы все гляжу вам вслед — Стираные старые юбчонки Треплет ветер предвоенных лет. Кофточки, блестящие от глажки, Тапочки, чиненные сто раз… С полным основанием стиляжки Посчитали б чучелами нас! Было трудно. Всякое бывало. Но остались мы освещены Заревом отцовских идеалов, Духу Революции верны. Потому, когда, гремя в набаты, Вдруг война к нам в детство ворвалась, Так летели вы в военкоматы, Тапочки, чиненные сто раз! Помнишь Люську, Люську-заводилу: Нос — картошкой, а ресницы — лен? Нашу Люську в братскую могилу Проводил стрелковый батальон… А Наташа? Робкая походка, Первая тихоня из тихонь — Бросилась к подбитой самоходке, Бросилась к товарищам в огонь… Не звенят солдатские медали, Много лет, не просыпаясь, спят Те, кто Сталинграда не отдали, Те, кто отстояли Ленинград. Вы поймите, стильные девчонки, Я не пожалею никогда, Что носила старые юбчонки, Что мужала в горькие года!1962
КАК ОБЪЯСНИТЬ?.
Как объяснить слепому, Слепому, как ночь, с рожденья, Буйство весенних красок, Радуги наважденье? Как объяснить глухому, С рожденья, как ночь, глухому, Нежность виолончели Или угрозу грома? Как объяснить бедняге, Рожденному с рыбьей кровью, Тайну земного чуда, Названного Любовью?1962
«Актрису чествует столица…»
Актрису чествует столица, Актрисе воздают сторицей, Цветов и адресов — гора. Смотрю почтительно и пристально, Как прибывает к тихой пристани Еще один большой корабль. И всеми лаврами увенчана, Скорей легенда ты — не женщина, И ореолом — седина. Свершились все твои мечтания, Вот век, достойный подражания, И аплодирует страна. …А ты завидуешь красивой, С растрепанной по моде гривой, Как пень бездарной, инженю — Одной из тех пустышек славненьких, Что с детских лет на крыльях слабеньких Торопятся к огню. Знать, всеми лаврами увенчана, Ты не легенда — просто женщина…1962
МОЛОДАЯ ЖЕНА
Он живет, как в юности, В комнатке одной С худенькой застенчивой Молодой женой. В этой крошке-комнате Не всегда уют, Но всегда в той комнате По утрам поют. А в дворце трехкомнатном Царствует одна Видная, завидная первая жена. Там в хвастливой горке Чванится хрусталь… Девочка в каморке Жадно смотрит вдаль, Там летят составы, Там бушуют травы, Исступленно пляшут На ветру дубравы. Нет, не спится девочке Душной ночью долгой, Раскладушка кажется Ей вагонной полкой. И она любимому Скажет утром рано: — Может, подадимся мы В степи Казахстана? — Он посмотрит преданно И махнет рукой: — Где уж тут соскучиться Мне с такой?1962
«Мы порой чужих пускаем в душу…»
Мы порой чужих пускаем в душу — В дом, построенный с таким трудом… Как легко чужим наш дом разрушить, Как построить трудно новый дом!1962
ЗАКОННЫЙ СУПРУГ
Соседка Лида — кандидат наук, Хотя и двадцати шести ей нету. Работает не покладая рук И, говорят, хватает звезды с неба. Но скалятся соседки: почему Без загса муж живет в ее дому? Пусть с Лидией на редкость он хорош, На лирику соседок не возьмешь: Мещанство мерит глубину сердец Одним лишь лотом справок и колец… Вот у Настасьи — загсовский супруг, Известный тунеядец и пьянчужка, Он бьет жену, он гадок, как паук, Но та непритязательна, как чушка: Не только не уйдет от паука, — Еще глядит на Лиду свысока! Она горда собою. Почему? — Законный муж живет в ее дому! Она поносит Лидию везде — Законный гад живет в ее гнезде! …Каким бывает жалким человек В наш гордый атомный надзвездный век!1962
ЗАЯВЛЕНИЕ В СУД
Чьи-то «детки» на пятом — Тут попробуй усни! — Без родителей «хату» Обживают одни. И зазря в одеяло Я ушла с головою: Как подвыпивший дьявол, Джонни Холидей воет. Твист — не томное танго, А чарльстон — не фокстрот: Словно стадо мустангов Через прерию прет, Скачет, топая люто Каблуками копыт, И качаются люстры, И полдома не спит. В полутьме коридоров И по лестничным клеткам Слышен гул приговоров Расшалившимся «деткам»: — Ох, уж эти стиляги, Скоро дом разнесут!.. — Просит тетка бумаги: — Мол, пожалуюсь в суд. И клянусь головой (Аж дрожат бигуди!) Им прощаться с Москвой! — Я в ответ: — Погоди! А нельзя ль просто так. Без суда, попросить их? — Ох, просить у стиляг — Что носить воду в сите! Эти, как их там, «хаты» — Лучше их обойти! Эти юные хамы — С ними ты не шути! — …Я халат запахнула, Мне бросаться сейчас Под холодные дула Настороженных глаз. Может, скажут: — Привет! Вы откудова, тетя? Приглашали вас? Нет? Так куда же вы прете? — Неуверенно, Медленно, Робко, Слегка Нажимаю послушную кнопку Звонка. Но в ответ мне натужно, Как будто в агонии, Лишь хрипит он Простуженно — Холидей Джонни. Разозлившись, Я жму на проклятый звонок, Как когда-то В войну нажимала курок. Вышли мальчик и девочка — Стильные штучки. Вот сейчас они, Ручки засунувши в брючки, Могут выдать мне что-нибудь Вроде как: — Тетя! Приглашали вас? Нет? Так куда же вы прете? — И увижу глаза, Как холодные дула… Но девчонка на часики, Охнув, взглянула И сказала растерянно: — Сколько сейчас? Мы, наверное, Всех разбудили в районе! Неужели четвертый? Извините вы нас! — И… заткнулся как миленький Холидей Джонни. А парнишка (На вид ему двадцать, Не более, Хоть себе запустил он Кубинскую бороду) Очень тихо добавил: — Прощаемся с городом, Мы — геологи, Завтра нам двигаться в поле. Я поздравила С «верным прогнозом» соседку, Что взывала к суду И клялась головой: Тем «стилягам» и вправду Прощаться с Москвой, Потому что «стиляги» Уходят в разведку!1962
«Вновь одинока, словно остров…»
Вновь одинока, словно остров… Опавших листьев шум сухой. И боль из нестерпимо острой Уже становится глухой. Ах, остров, вспоминать не надо, Что недоступен и велик, Всегда он рядом и не рядом — Твой материк, твой материк!1962
ПОКЛОНИСЬ ИМ ПО-РУССКИ!
С ветхой крыши заброшенного сарая Прямо к звездам мальчишка взлетает в «ракете». Хорошо, что теперь в космонавтов играют, А в войну не играют соседские дети. Хорошо, что землянки зовут погребами, Что не зарево в небе — заря, И что девушки ходят теперь за грибами В партизанские лагеря. Хорошо… Но немые кричат обелиски. Не сочтешь, не упомнишь солдатских могил… Поклонись же по-русски им — низко-низко, Тем, кто сердцем тебя заслонил.1962
АВТОГРАФ
В тот самый миг, Когда умолкнет маршал И к Мавзолею хлынет войск река, В рядах, Идущих триумфальным маршем, Невидимые двинутся войска. Пойдут и те, Кто пал у Перекопа, И кто в тифозном умирал бреду, И кто в блокадном погибал аду, И те, Чью поступь слышала Европа. В том, сорок пятом, памятном году. Да, у Победы громкая походка, Нельзя не услыхать ее шагов! И расписался на рейхстаге четко Колхозник из Рязани — Иванов. Нет поучительней автографа на свете… Идут в шинелях Иванова дети.1962
СЕСТРА
Пусть теперь ты в шлеме, не в ушанке, Все равно, родная, это — ты. Под прозрачным шлемом марсианки Узнаю знакомые черты. Из легенд войны, из Далека, Ты вернулась, наша запевала, — Та, что пулеметом прикрывала Отступленье своего полка. Но у чуда нет земной прописки, Не воскреснут павшие в бою: На солдатском строгом обелиске Я прочла фамилию твою… Это так. И все же ты воскресла, В облике ином вернулась ты: Под скафандром светлые черты, Космонавта сказочное кресло. Ты была военною сестрою, Ты теперь — небесная сестра. Валентина, помаши рукою Фронтовым подругам у костра. Помаши рукою через годы, Протяни им руки через смерть — Это девушки твоей породы, Им бы тоже к звездам полететь.1963
«От межзвездных дорог…»
От межзвездных дорог До ковровой дорожки Расстояние — целая жизнь. Смотрит мир, Как летят по сукну босоножки, — Осторожнее, не споткнись! Валентина, Не сбейся с ноги ненароком, Острой «шпилькой» ковер не задень. Нелегко это — Жить под всевидящим оком Миллионов влюбленных людей. Может, это труднее, Чем все перегрузки, Только я за тебя не боюсь: Просто, даже застенчиво, Очень по-русски Ты несешь поклонения груз. Кто придал столько скромности Этой улыбке, Голубому сиянию глаз?.. Не успела ты встать Из младенческой зыбки, Как в Россию война ворвалась. Не узнала поддержки Отеческих рук ты — Пал героем на фронте отец. Но была с тобой Родина — Главный конструктор Человеческих душ и сердец.1963
«А я для вас неуязвима…»
А я для вас неуязвима, Болезни, Годы, Даже смерть. Все камни — мимо, Пули — мимо, Не утонуть мне, Не сгореть. Все это потому, Что рядом Стоит и бережет меня Твоя любовь — моя ограда, Моя защитная броня. И мне другой брони не нужно, И праздник — каждый будний день. Но без тебя я безоружна И беззащитна, как мишень. Тогда мне никуда не деться: Все камни — в сердце, Пули — в сердце…1963
«Мне жаль того человека…»
Мне жаль того человека, Которого я любила: Он умер, хотя он рядом — Отглажен, побрит, одет. Мир праху его, мир праху! К чему разрывать могилы? Он мертвый, хотя он рядом, Мистики в этом нет. Ну, что сказать на прощанье В горьком надгробном слове? Мне жаль того человека… Кто ж смерти его виной? Растратил себя бедняга В пустой суете, в любовях, Ему отказало сердце, Он мертвый, хоть он со мной. Идет гражданин без сердца — Умный, красивый, милый… Как жаль того человека, Которого я любила!1963
«БРОШЕННОЙ»
Брошена! Придуманное слово…
Анна Ахматова Жизнь бывает жестока, Как любая война: Стала ты одинока — Ни вдова, ни жена. Это горько, я знаю, Сразу пусто вокруг. Это страшно, родная, — Небо рушится вдруг. Все черно, все угрюмо. Но реви не реви, Что тут можно придумать, Если нету любви? Может, стать на колени? Обварить кипятком? Настрочить заявленье В профсоюз и партком? Ну, допустим, допустим, Что ему пригрозят, И, напуганный, пусть он Возвратится назад. Жалкий, встанет у двери, Оглядится с тоской, Обоймет, лицемеря, — Для чего он такой: Полумуж, полупленник, Тут реви не реви… Нет грустней преступленья, Чем любовь без любви!1963
ПЕСНЯ О КУРГАНЕ
(Из кинофильма «Принимаю бой»)
Пахнет степью, Пахнет мятой, И над Волгой опускается туман. В час свиданий, В час заката Приходи, мой родной, на курган. Над курганом Ураганом, Все сметая, война пронеслась. Здесь солдаты умирали, Заслоняя сердцем нас. У подножья Обелиска В карауле молодые деревца. Сядем рядом, Сядем близко, Так, чтоб слышать друг друга сердца. Мне милее И дороже Человека нигде не сыскать. Разве может, Нет, не может Сердце здесь на кургане солгать…1963
ПАРАД В СОРОК ПЕРВОМ
Наверное, товарищи, не зря, Любуясь шагом армии чеканным, Другой — тревожный — праздник Октября Припоминают нынче ветераны. Была Москва пургой заметена, У Мавзолея ели коченели, И шла по Красной площади Война — Усталая, в простреленной шинели. То батальоны шли с передовой, Шли на парад окопные солдаты. И рвались в небеса аэростаты, Качая удлиненной головой. Терзали тело Подмосковья рвы, Убитых хоронил снежок пушистый. Сжимали горло фронтовой Москвы Траншеи наступающих фашистов. А батальоны шли с передовой, Шли на парад окопные солдаты. Недаром в небесах аэростаты Качали удивленной головой… Наверное, наверное, не зря, Любуясь шагом армии чеканным, Всегда припоминают ветераны Другой — тревожный — праздник Октября.1963
ОСТОРОЖНО — ДЕТИ!
Легковые идут лавиной, С ревом мчатся грузовики. По Садовому прут машины, Разъяренные, как быки. Я в Москве родилась, а вроде Здесь поджилки в час «пик» дрожат… Осторожнее! — переходит Через улицу детский сад. По-весеннему конопаты, По-ребячьему хороши, Переваливаются утята — Косолапые малыши. Так доверчивы, так бесстрашны — Замирают сердца у нас. Постовой вдруг застыл, как башня, Покраснел светофора глаз. И сейчас же скрежещут шины, На педали жмут шофера. Останавливается лавина — Осторожнее, детвора! …Дать бы красный по всей планете: Стоп войне! Осторожно — дети!1963
БЕССОННИЦА
Уже светает. Сбились одеяла. Опять томит бессонница, Хоть плачь. Опять не спит Супруга генерала В одной из той, На дот похожих дач, Где не хватает Только пулемета, Где проволкой Оскалился забор И где тебя погонят Во сто метел, Как будто ты Проситель или вор. Ах, генеральша, Вам опять не спится В объятиях пуховых одеял! В прошедшее Распахнуты ресницы, Что модный парикмахер Завивал. Свистят осколки Тонко-тонко, Бьет шестиствольный миномет. Она, окопная сестренка, С бинтами на КП ползет. Ползет одна По смертной грани, У всех снарядов на пути: Там на КП — комбат, Он ранен, Она должна его спасти! Не командир он ей, А милый… Любовь, рожденная в огне, Была посланником от мира, Полпредом счастья на войне. Пускай свистят осколки тонко, Скрипит проклятый миномет — На узких плечиках девчонка Любовь от смерти унесет! …Седой комбат Похрапывает рядом: Он генерал в отставке Много лет… Ах, генеральша, Что вам, право, надо? Ни в чем вам, кажется, Отказа нет! И вишня славится На всю округу, И классно откормили кабана. …А что не смотрит Старая подруга — Так это лишь от зависти она! Неужто с ней Освобождали Прагу? (А может быть, Приснились эти дни?) И вместе им Вручали «За отвагу», И назывались сестрами они? …Развились и размазались ресницы. Что модный парикмахер завивал. Ах, генеральша, Вам опять не спится В объятиях пуховых одеял. Опять свистят осколки тонко, Скрипит проклятый миномет, Опять окопная сестренка С бинтами на КП ползет. Ползет одна По смертной грани, У всех снарядов на пути: Там, на КП — комбат, Он ранен, Она должна его спасти!1964
ПЕСНЯ АРГЕНТИНСКОГО РЫБАКА
(Из кинофильма «Человек-амфибия»)
Уходит рыбак в свой опасный путь, «Прощай!» — говорит жене. Может, придется ему отдохнуть, Уснув на песчаном дне. Бросит рыбак на берег взгляд, Смуглой махнет рукой. Если рыбак не пришел назад, Он в море нашел покой. Лучше лежать во мгле, Синей прохладной мгле, Чем мучиться на суровой, Жестокой проклятой земле. Будет звенеть вода, Будут лететь года, И в белых туманах скроются Черные города. В бой с непогодой идет рыбак. В бой один на один. Рыбак напевает — как-никак, Сейчас он себе господин. Чайки кричат, мачты скрипят, Привольно в дали морской. Если рыбак не пришел назад, Он в море нашел покой. Лучше лежать во мгле, Синей прохладной мгле, Чем мучиться на суровой, Жестокой проклятой земле. Будет звенеть вода, Будут лететь года, И в белых туманах скроются Черные города. Заплачет рыбачка, упав ничком, Рыбак объяснить не смог, Что плакать не надо, что выбрал он Лучшую из дорог. Пусть дети-сироты его простят — Путь и у них такой… Если рыбак не пришел назад, Он в море нашел покой. Лучше лежать во мгле, Синей прохладной мгле, Чем мучиться на суровой, Жестокой проклятой земле. Будут звенеть года, Будут лететь года, И в белых туманах скроются Черные города…1964
САПОЖКИ
Сколько шика в нарядных ножках, И рассказывать не берусь! Щеголяет Париж в сапожках, Именуемых «а-ля рюс». Попадаются с острым носом, Есть с квадратным — на всякий вкус. Но, признаться, смотрю я косо На сапожки, что «а-ля рюс». Я смотрю и грущу немножко И, быть может, чуть-чуть сержусь: Вижу я сапоги, не сапожки, Просто русские, а не «рюс», — Те кирзовые, трехпудовые, Слышу грубых подметок стук, Вижу блики пожаров багровые Я в глазах фронтовых подруг. Словно поступь моей России, Были девочек тех шаги. Не для шика тогда носили Наши женщины сапоги! Пусть блистают сапожки узкие, Я о моде судить не берусь. Но сравню ли я с ними русские, Просто русские, а не «рюс»? Те кирзовые, трехпудовые?.. Снова слышу их грубый стук, До сих пор вижу блики багровые Я в глазах уцелевших подруг. Потому, оттого, наверное, Слишком кажутся мне узки Те модерные, Те манерные, Те неверные сапожки.1964
«Мне близки армейские законы…»
Мне близки армейские законы, Я недаром принесла с войны Полевые мятые погоны С буквой «Т» — отличьем старшины. Я была по-фронтовому резкой, Как солдат, шагала напролом, Там, где надо б тоненькой стамеской, Действовала грубым топором. Мною дров наломано немало, Но одной вины не признаю: Никогда друзей не предавала — Научилась верности в бою.1964
«В шинельке, перешитой по фигуре…»
«В шинельке, перешитой по фигуре, Она прошла сквозь фронтовые бури…» — Читаю, и становится смешно: В те дни фигурками блистали лишь в кино, Да в повестях, простите, тыловых, Да кое-где в штабах прифронтовых. Но по-другому было на войне — Не в третьем эшелоне, а в огне. …С рассветом танки отбивать опять. Ну, а пока дана команда спать. Сырой окоп — солдатская постель, А одеяло — волглая шинель. Укрылся, как положено, солдат: Пола шинели — под, Пола шинели — над. Куда уж тут ее перешивать! С рассветом танки ринутся опять, А после (если не сыра земля!) — Санрота, медсанбат, госпиталя… Едва наркоза отойдет туман, Приходят мысли побольнее ран: «Лежишь, а там тяжелые бои, Там падают товарищи твои…» И вот опять бредешь ты с вещмешком, Брезентовым стянувшись ремешком. Шинель до пят, обрита голова — До красоты ли тут, до щегольства? Опять окоп — солдатская постель, А одеяло — верная шинель. Куда ее перешивать? Смешно! Передний край, простите, не кино…1964
МАМАША
Вас частенько Уже величают «мамашей» — Пять детей, сто забот… Никому невдомек, Что в душе Этой будничной женщины пляшет Комсомольский святой огонек — Тот, что, яростным пламенем Став в сорок первом, Осветил ей дорогу в военкомат. …Хлеб, картошка И лука зеленые перья — С тяжеленной авоськой Плетется солдат. Не по моде пальто, Полнота, Седина… Но Девятого мая Надевает она ордена И медаль «За отвагу», Что дороже ей прочих наград. Козырни ветерану, Новобранец-солдат!1964
ДЕСЯТИКЛАССНИЦЕ
О, как мы были счастливы, когда, Себе обманом приписав года, На фронт шагали В ротах маршевых! А много ли Осталось нас в живых?.. Десятиклассница годов шестидесятых, На острых «шпильках», С клипсами в ушах, Ты видишь ли раздолбанный большак, Ты слышишь, как охрипшие комбаты Устало повторяют: — Шире шаг! — Ты слышишь ли пудовые шаги?.. Все медленней ступают сапоги. Как тяжело в них Детским ножкам тонким, Как тяжело в них Фронтовым девчонкам! Десятиклассница На «шпильках» острых, Ты знаешь, сколько весят сапоги? Ты слышишь наши грубые шаги?.. Почаще вспоминай О старших сестрах!1964
БАБЫ
Мне претит Пресловутая «женская слабость» Мы не дамы, Мы русские бабы с тобой. Мне обидным не кажется Слово грубое «бабы» — В нем — народная мудрость, В нем — щемящая боль. Как придет похоронная На мужика Из окопных земель, Из военного штаба, Став белей Своего головного платка, На порожек опустится баба. А на зорьке впряжется, Не мешкая, в плуг И потянет по-прежнему лямки. Что поделаешь? Десять соломинок-рук Каждый день Просят хлеба у мамки… Эта смирная баба Двужильна, как Русь. Знаю, вынесет все, За нее не боюсь. Надо — вспашет полмира, Надо — выдюжит бой. Я горжусь, что и мы Тоже бабы с тобой!1964
РАЗГОВОР С СЫНОМ ФРОНТОВИКА
Сергею Сергеевичу Смирнову
Надевает Девятого мая сосед На парадный пиджак Ордена и медали. (Я-то знаю — Солдатам их зря не давали!) И шутливо ему козыряю: — Привет! — Он шагает, Медалями гордо звеня, А за ним — Батальоном идет ребятня. В нашем тихом дворе Вдруг запахло войной. Как волнует романтика боя ребят! Лишь один в стороне — Невеселый, смурной. — Что с тобой, Алексей? Может, зубы болят? — Он бормочет в ответ: — Ничего не болит! — И, потупясь, уходит домой. Почему? Понимаю, У парня отец — инвалид, И не слишком в войну Подфартило ему, Нет регалий На скромном его пиджаке, Лишь чернеет перчатка На левой руке… Сын солдата, Не прячь ты, пожалуйста, глаз, И отца Представляли к наградам не раз. Я-то знаю, Как это бывало тогда: На Восток Шли его наградные листы, А солдат шел на Запад, Он брал города — У солдата Обязанности просты… Зацепило — санбат, Посильней — лазарет, В часть приходит медаль, А хозяина нет, А хозяин в бреду, А хозяин в аду, И притом У начальников не на виду. Отлежится солдат И, как водится, — в часть, Но в свой полк Рядовому уже не попасть. Гимнастерка пуста. Ну и что? Не беда! И без всяких наград Он берет города! И опять медсанбаты И круговорот Корпусов и полков, Батальонов и рот. Что поделаешь? Это, Алеша, — война… Где-то бродят еще До сих пор ордена, Бродят, ищут хозяев Уже двадцать лет, — Нападут они, может, На правильный след? Ну, а ежели нет, И тогда не беда: Разве ради наград Брали мы города?1964
«Тем из нас, кому уже за тридцать…»
Тем из нас, кому уже за тридцать, Чьи сердца опалены войной, Так же трудно с новью примириться, Как свекрови с молодой женой. Раздражают узенькие брючки, Обижают в маникюре ручки. «Мол, и мы ведь были молодыми, Только юность шла в шинели волглой. Мчалась в танке, задыхаясь в дыме, А не в папиной каталась „Волге“. Возвращаясь с фронта в институты, Были мы раздеты и разуты. Но богаты пройденными далями Да еще солдатскими медалями. От отцовской далеки романтики Нынешние дочки да сынки. Ну на что способны эти франтики? Разве что порхать, как мотыльки… Им бы только твисты, рок-н-роллы, Не узнаешь нынче комсомола». …Не ворчи, ровесник мой, а вспомни-ка Старого буденновского конника — Нашего соседа по квартире На Большой Молчановке, четыре. Нас пилил он: «Мы-де в ваши годы! Дармоеды! Труженики моды! Мол, и мы ведь были молодыми, Только юность в волглой шла шинели, На тачанке проносилась в дыме… А у вас, юнцов, какие цели? Вам бы только танго да фокстроты!» …Сорок первый. Уходили роты. Уходили добровольцев взводы, Шли в обмотках «труженики моды». Сколько было нас, земляк?.. А сколько Не ушло от пули и осколка? Сколько раз буденновский вояка, Чертыхаясь, с матерями плакал Над Олегами и над Олями, Над солдатскими их недолями! Сколько раз!.. Ровесник мой, припомни-ка Сорок первый и седого конника!1964
ЗВЕЗДА МАНЕЖА
Наездника почтительные руки На ней, артистке, Вот уж скоро год Не стягивали бережно подпруги, Не украшали мундштуками рот. Она в галантном не кружилась танце. Не мчалась по арене взад-назад. Когда манежной лошади шестнадцать, То это словно наши шестьдесят. На пенсию тогда выходят люди. Но с лошадей другой, понятно, спрос. «Зря жрет овес, — решили в цирке, — Сбудем Мы эту старушенцию в обоз». И вот она, почти совсем слепая, Впряглась, вздыхая, в рваную шлею И потащила, тяжело ступая, Телегу дребезжащую свою. Шел серый дождь. Рассвет промозглый брезжил. В разбитые копыта лезла грязь. Над ней, балованной звездой манежа, Куражился возница, матерясь. Ломовики, теперь ее коллеги, Взирали на циркачку свысока. …Дни дребезжат, как старые телеги, Кнут обжигает впалые бока. И все же ночью в деннике убогом, Самой себе во мраке не видна, Присев на задние трясущиеся ноги, Пытается вальсировать она…1964
«ХОРОШИЙ ПАРЕНЬ»
Среди смазливеньких стиляжек — пария (На танцах на такую не позаришься!). Она считается «хорошим парнем», Не «кадром», не «чувихой», а товарищем. Ей поверяют мальчики секреты, И по плечу ее по-свойски хлопают. Все вкривь и вкось всегда на ней надето, — Смешны ей женские о тряпках хлопоты. Но присмотритесь пристальней, ребята! Она красоток лучше во сто раз! Какой смешной, забавный зайчик спрятан На дне ее неподведенных глаз! И не твердите мне с усмешкой колкой, Что у нее ни капли вкуса нет. Все кажется она мне комсомолкой Двадцатых, трудных, романтичных лет.1964
«Еще держусь…»
Еще держусь, Хоть мне не двадцать лет. Сединок нет, Морщинок вроде нет. Люблю дорогу, тяжесть рюкзака. На корте режу мяч наверняка. А если я одна иду в кино, Ко мне мальчишки вяжутся — Смешно!.. Но вот из зеркала, На склоне дня, Совсем другая смотрит на меня — За ней войной Спаленные года И оголенных нервов провода… Я говорю той, в зеркале: — Держись! Будь юной и несдавшейся Всю жизнь! Должна ты выиграть И этот бой — Недаром Фронтовички мы с тобой!1964
НАДЕЖДА ДУРОВА И ЗИЗИ
Еще в ушах — свистящий ветер сечи, Еще больна горячкой боя ты, Но снова чуть познабливает плечи От позабытой бальной наготы. Любезные неискренние лица — Где полк, где настоящие друзья? Тоска ли, дым в твоих глазах клубится?.. Но улыбнись, кавалерист-девица: Гусару киснуть на балу нельзя! И вот плывешь ты в туфельках парчовых, Как будто и не на твоем веку Летели села в заревах багровых И умирали кони на скаку. Похоже, ты анахронизмом стала — Двенадцатый уже не моден год… А вот сама Зизи, царица бала, К роялю перси пышные несет. Она пищит — жеманная кривляка, Одни рулады, капли чувства нет! Такая бы не только что в атаку, Сестрою не пошла бы в лазарет. Играет бюстом — нынче модно это — И вызывает одобренье света. Ей в декольте уставив глаз-прицел, Подвыпивший бормочет офицер: — Есть родинка у ней, ну, просто чудо! — Шалун, сие вы знаете откуда? — А я скажу, коль нет ушей у стен, Ей нынче покровительствует Н.! — Сам Н.? Но у нее ведь с М. роман! …В твоих глазах — тоска ли, дым, туман? Ты, болтовне несносной этой внемля, Вдруг почему-то увидала вновь, Как падает на вздыбленную землю Порубанная первая любовь — Она была и первой и последней… Уйти бы в полк, не слушать эти бредни Но ничего не может повториться, На поле чести вечно спят друзья… Играет голосом и персями певица, Собою упоенная девица, Пискливый ротик ей заткнуть нельзя… Как тяжко в легких туфельках парчовых! А может, впрямь не на твоем веку Летели села в заревах багровых И умирали кони на скаку? Как тяжко в легких туфельках парчовых!..1964
«Как плохо все!..»
Как плохо все! Уйти, махнув рукой На ссоры наши, примиренья, войны?.. С другими Будет просто и легко, С другими Будет ясно и спокойно. Намучившись, намаявшись душой, «Как плохо!» — повторяю я со вздохом. Но что мне делать, Если это «плохо» Дороже, чем с другими «хорошо»?1964
В БАРЕ
— Ты еще хороша и юна. Но зачем ты с другим каждый вечер?.. — Оголенные вздернувши плечи, Мне в ответ усмехнулась она. — Что ж ты хлещешь стаканами виски Ведь не с горя? Душой не криви!.. — Встала с места она: — Сэ ля ви! — Тени бомб, что над миром нависли, Вызывают ненужные мысли — Нужно их утопить: Сэ ля ви! …Мы с тобой друг на друга взглянули И военные вспомнили дни: На фронтах задевали нас пули, Но любви не задели они. Сколько было у каждого боли! Шли поминки без края-конца. Только липкий туман алкоголя Не застлал нам глаза и сердца. Сквозь ознобных траншей катакомбы Шла любовь с нами рядом вперед. …Что там эта дешевка про бомбы Нам, солдатам, про бомбы плетет?1964 Париж
УБИЙЦА НЕИЗВЕСТЕН?
За океаном, в штате Алабама, Оделся в траур город Бирмингам: Четыре матери осиротели там, Четыре девочки уже не скажут «мама». «Убийца неизвестен», — говорят… Он неизвестен? Полно! Так ли это? …Я помню: наши города горят, Горит, дымится фронтовое лето. Еще в чехлах знамен победный шелк, Идем сквозь дождь, буксуют самоходки Вдруг, словно по команде сняв пилотки Остановился без команды полк. Заколебалась подо мной земля, Когда и я увидела: в кювете Лежат уложенные в штабеля …Расстрелянные дети. Вот девочка лет четырех — шести К себе грудного прижимает брата… А тот, кто мог спокойно навести На них зрачок угрюмый автомата, Кто он? Где он? Оскал его лица Своими я не видела глазами, Но пепел Лидице стучал в сердца, Нас обжигало Орадура пламя, К нам из Дахау доносился стон, И я сквозь зубы повторяла: — ОН! Да, то был он — садист, палач, дикарь, «Сверхчеловек», расист, «венец творенья». …Прошли года. И вот опять, как встарь, Кровь малышей взывает об отмщенье. Когда раздался в тихой церкви взрыв И раненые дети закричали, А четверо навеки замолчали, В негодованье, в ярости, в печали. Я поняла, что тот убийца жив. Я вспомнила и фронтовое лето, И дождь, и девочки застывший взгляд. «Убийца неизвестен», — говорят. Он неизвестен? Полно! Так ли это?1964
НАШИ «ЗИМНИЕ»
Мелькают года. Как торопится наше столетье! Мелькают года. У эпохи — полет, а не шаг. …Уходят отцы, завещая мужающим детям Романтику красных Октябрьских атак. Становятся взрослыми наши Сережки и Зинки, Волнуются, спорят и смотрят сквозь годы вперед. У каждого — свой, Пусть не взятый до времени, «Зимний» И каждый уверен, что он этот «Зимний» возьмет: Лобастый мальчишка посадит корабль на Луне, С «загадкой нейтрино» девчонка покончит в Дубне. …Уходят отцы, и отцами становятся дети, Не гаснет романтика красных Октябрьских атак. Немало нам «Зимних» еще штурмовать на планете Мещанство и ханжество, неурожаи и рак… Мелькают года. Парусит Революции стяг.1964
ПОЛОНЯНКИ
Ах, недолго у матушки ты пожила, Незадачливая девчонка! Умыкнул басурман из родного села, Как мешок, Поперек перекинув седла. Ты ему татарчонка в плену родила, Косоглазого, как зайчонка. Время шло. Ты считалась покорной женой. Попривыкла к смешному зайчонку — Родной. Но навеки застыли в славянских глазах Пламя русских пожарищ, Отчаянье, Страх… Вновь дымятся Массивы нескошенных трав. Мчит девчонок В неметчину дюжий состав. Вдруг одна полонянка На мгновенье застыла: Показалось ей смутно, Что все это было — Так же села горели, Дымились поля, Бились женщины, Плакали дети… Все воюет, Воюет старушка Земля, Нет покоя на этой планете…1964
ИСКРА
Как говорится, небу было жарко, Рвались снаряды около села. Но Искра, полковая санитарка, От сказки оторваться не могла. Забыла Искра, Что лежит в кювете, Что бой, Что год грохочет сорок третий. Не прячет слез — Ей, как подружку, жалко Свою ровесницу, Несчастную русалку… Штурмовики уходят на задание, Ревут «катюши» около реки… Чудаковатый сказочник из Дании, Как ты забрел в окопные полки? Вдруг закричали: — Санитарку! Быстро! — И, шмыгнув носом (Школьница точь-в-точь!), Ушла из сказки маленькая Искра — Ее война задула в эту ночь…1965
«Здесь продают билеты на Парнас…»
Здесь продают билеты на Парнас, Здесь нервничает очередь у касс: — Последний кто? — Молчат, последних нету… Фронтовики, Толкучка не про нас, Локтями грех орудовать поэту! …В дни, когда было надо Ринуться в пекло боя, Гудели военкоматы: — Последний? Я за тобою! — И первыми шли в разведку С группой бойцов добровольной Очкарик из десятилетки С толстой комсоргшей школьной. И мы пропадали без вести, Строчили на нас похоронки. Но в эту толкучку лезть нам?.. Нет, мы постоим в сторонке. Вот ежели будет надо Ринуться в пекло боя, Услышат военкоматы: — Последний? Я за тобою!1965
СТРАНА ЮНОСТЬ
Дайте, что ли, машину Уэллса — С ходу в Юность я махану. Ни по воздуху, Ни по рельсам Не вернуться мне в ту страну. Там, в землянке сутуловатой (Неубитые! Боже мой!), — Ветераны войны — Ребята, Не закончившие десятый, Перед боем строчат домой. Там Володька консервы жарит, Там Сергей на гармошке шпарит. Отчего это перед боем Небо бешено голубое?.. Эх, мальчишки! О вас тоскую Двадцать лет, Целых двадцать лет!.. Юность, юность! В страну такую, Как известно, возврата нет. Что из этого? Навсегда Я уставам ее верна. Для меня беда — не беда, Потому что за мной — Война, Потому что за мной встает Тех — убитых — мальчишек взвод.1965
ГЕТЕРЫ
«…Лучшая часть афинских гетер были в Греции единственными женщинами, о которых древние говорят с уважением».
Ф. Энгельс Пока законные кудахчут куры По гинекеям — женским половинам, Спешат Праксители, Сократы, Эпикуры К свободным женщинам — Аспазиям и Фринам. Что их влечет? Не только красота Прелестниц этих полуобнаженных: Гетера образованна, проста, Она их половинам не чета, Куда до милых умниц скучным женам! (Пусть добродетельны они стократ!) И вы, историки, от фактов не уйдете: Умом делился не с женой Сократ — Он изливался грешной Теодоте. (Она грешна, поскольку не хотела Законной сделкою свое оформить тело И в гинекеях прокудахтать жизнь. Ценой «падения» она взлетела…) Вершила судьбы Греции Таис. Ваял Пракситель Афродиту с Фрины. Леяне памятник поставили Афины. Леонтиона, критик Эпикура, Опять-таки гетерою была… И я скажу (пускай кудахчут куры И бьют ханжи во все колокола): Не зря до нас В компании богов Дошли те женщины Сквозь тьму веков!1965
ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ
К полуночи муж наконец пришел. Снял, снова надел очки И сел, положив на накрытый стол Сжатые кулаки. Жена разогрела остывший чай, Сказала жалея: — Сморился, чай? Как долго сегодня у вас местком! — А он вдруг хватил по столу кулаком — С меня достаточно! Не могу Темнить, на каждом темнить шагу. Люблю другую. Устал от лжи. Уйду. И ты меня не держи!.. — Не сразу женщина поняла — Гудели в ушах ее колокола. Но, видно, не знал он своей жены — Стоит возле стенки белей стены, А голос обычен — певуч, глубок: — Держать буду, думаешь, голубок? И больше ни слова. Ни капли слез. Ни женских упреков. Ни бабьих угроз. Он снял И опять надел очки. Он сжал И опять разжал кулаки, Рывком отодвинул накрытый стол, Поднялся, Сел И опять пошел. Он к двери шагнул, Как идут на расстрел. Вдруг выскочил сын — Босоногий пострел, И крикнул: — Куда ты? — Но мальчика мать обняла, И руки ее, как два сильных крыла. Сказала: — Простынешь! — Прижала к груди. Потом приказала мужчине: — Иди! — И — выстрел: Стрельнула тяжелая дверь… Все кончено, Можно заплакать теперь.1965
ОРЛЫ
Два сильные, Два хрупкие крыла, И шеи горделивый поворот… Да здравствует безумие орла, Бросающегося на самолет! Он защищал свое гнездо, как мог — Смешной гордец, пернатый Дон-Кихот Да здравствует взъерошенный комок, Бросающийся в лоб на самолет. Ах, донкихоты, как вы ни смелы, Геройства ваши — темы для острот. И все-таки, да здравствуют орлы, Бросающиеся на самолет!1965
ПЕРВЫЙ ЛЕТЧИК
За ним бежали, угрожали, ржали: «Вяжи его, антихриста, вожжами!..» Наверх! По лестнице церковной, ветхой, Через четыре скользкие ступеньки. Вот колокольня. Опалило ветром. Внизу — игрушечные деревеньки. Крестились бабы. Малыши визжали. А крылья за спиной его дрожали — Чудные, с перепонками из кожи. Одно мгновенье, С нетопырем схожий, Помедлил он над пропастью, Над веком И вниз: Не ангелом, Не чертом — Человеком… Рязанский мужичонка неученый, Икар в лаптях, эпохой обреченный! Как современники понять тебя могли? Летя к земле, Ты оторвался от земли… И вот лежишь, распластанный, в пыли. Но к звездам без тебя Не взмыли б корабли!1965
«В постели, в самолете иль в бою…»
В постели, в самолете иль в бою Нам суждено окончить жизнь свою… Мы все смирились с этим «суждено», Но всей душой я поняла одно: В последний миг, у смерти на краю (В постели, в самолете иль в бою), Когда вот-вот порвется жизни нить, Мы человеческую честь свою Особенно обязаны хранить. Хочу, в последний отправляясь путь, Без страха в очи Вечности взглянуть Из-под тяжелых непослушных век. Пусть знает смерть — уходит Человек!1965
ГОЛЫЙ КОРОЛЬ
В городе праздник: Горланят фанфары. Давит друг друга народ. Это король, Кривоногий и старый, Голый, как в бане, идет. Кажется он неприличным и жалким, Не помогает божественный сан. Брюхо имеет, что твой барабан, Палочки ног — барабанные палки. Но повторяет без устали свита: — Что за камзол! Как изысканно сшито! — Юная фрейлина с ангельским взглядом Тощим его восхищается задом: — Что за изящные панталоны! — В нос повторяет она умиленно. Маршал — седая, как лунь, голова — Хвалит «брабантские кружева». И мадригалит без устали свита: — Мило! Прелестно! Изысканно сшито! — Божий помазанник (Ну и дела!) Гордо шагает в чем мать родила… Только не думайте, милые дети, Будто такое бывает на свете: Что идиота с надутым лицом Мы величаем порой мудрецом, Что спекулянта венчаем поэтом (И «эпохальным» нередко при этом!), Что превозносим за верность Иуду, — В жизни Не встретишь подобного чуда. Так что не думайте, милые дети, Будто такое бывает на свете, Что по дорогам Реальной земли Голые шествуют короли.1965
АЛЛО, ПОЭЗИЯ!
Красотки серийного производства, Современного образца, Со штампом Собственного превосходства, Хотя без собственного лица, Вы так пикантны, вы так модерны, Так модны линии длинных глаз! И лишь одно, согласитесь, скверно: Различать трудновато вас… Меня, признаться, оторопь берет, Когда косяк «Бабетт» безликих прет. Нет, я не против подведенных глаз, Губные не браню карандаши. Но, девочки, а как насчет души, Куда она запрятана у вас? Скучны конвейерные сделанные девы… Своеобразье, самобытность, где вы? Где та, с «лица необщим выраженьем», Что каждым жестом и любым движеньем Так выделяется из косяка? Незаурядность — это дарованье, Незаурядность — это обаянье, Хотя не видимы они для дурака… Поэты серийного производства, Современного образца, Со штампом Собственного превосходства, Хотя без собственного лица, Вы так техничны, вы так модерны, Так ловко лезете на Парнас! И лишь одно, согласитесь, скверно: Различать трудновато вас. Скучны конвейерные поэты. Алло, Поэзия, Муза, где ты? …Она блистает редко на афишах, Ей не по сердцу показной успех, Претит ей болтовня — не часто слышишь Ее скупую речь, ее негромкий смех. И все-таки «необщим выраженьем», И каждым безыскусственным движеньем Так выделяется она из косяка! Пусть не кричаще это дарованье, Пусть не блестяще это обаянье, Пускай не видимы они для дурака.1965
НА ЭСТРАДЕ
Аудитория требует юмора, Аудитория, в общем, права: Ну для чего на эстраде угрюмые, Словно солдаты на марше, слова? И кувыркается бойкое слово, Рифмами, как бубенцами, звеня. Славлю искусство Олега Попова, Но понимаю все снова и снова: Это занятие не для меня… Требуют лирики. Лирика… С нею Тоже встречаться доводится мне. Но говорить о любви я умею Только наедине. Наедине, мой читатель, с тобою, Под еле слышимый шелест страниц. Просто делиться и счастьем и болью, Сердцебиеньем, дрожаньем ресниц… Аудитория жаждет сенсаций. А я их, признаться, боюсь как огня. Ни громких романов, ни громких оваций Не было у меня. Но если меня бы расспрашивал Некто Чем я, как поэт, в своей жизни горда? Ответила б: — Тем лишь, что ради эффекта Ни строчки не сделала никогда!1965
ПЕЩЕРА СПИТ
Спит племя, Тесно сгрудившись в пещере, Детенышей преследует кошмар: Вот саблезубый тигр Ползет, ощерясь, Вот на дыбы встает Ихтиозавр. Мужчины дико вскрикивают что-то — Приснилась им На мамонта охота. Спят женщины. Их не тревожат сны, Под низким лбом Не движутся извилины. Клыками человечьими распилены, В углу — горой — звериные мослы. В пещере дымно. А снаружи ветер, Студеный дождик Переходит в снег. Спят наши предки. Первобытный век, Ссутулившись, шагает по планете. Спят предки. Только одному не спится, Лежит с закушенным сухим листом. Все ниже, ниже Огненные птицы Взлетают и кружатся Над костром. Что Человек В тиши пещеры слышит? Что видит Человек В кромешной тьме?.. Сын века он. Вот только лоб повыше Да взгляд предупреждает Об уме. Ему удачи на охоте нет — То отвлекут его вниманье тени, То привлечет вниманье лунный свет То околдует красота оленя. Его собратья упрекают в лени, Им дела нет, Что в мир пришел Поэт…1965
БЕДНЯГА
После правильных, но скучноватых речей Теплым ветром повеяло на меня: В замороженный зал, как весенний ручей, Ворвалась возбужденная ребятня. Ух, как зубы сверкают, как щеки горят! Нам вручает цветы пионерский отряд. До чего же мелодия горна чиста! Здравствуй, Искренность мира, его Прямота! Наконец-то услышу живые слова, От штампованных фраз отдохнет голова. Вот курносый пацан выступает вперед, Открывает щербатый, застенчивый рот, И дрожащим, тонюсеньким голоском Вдруг — о ужас! — длиннющую речь говорит. Речь, что рифмами местный украсил пиит, Завизировал зав и одобрил местком… Ох, бедняга с тонюсеньким голоском!1965
МОТОЦИКЛИСТЫ
Эти пыльные боги Двадцати — восемнадцати лет, Эти сильные ноги, Укротившие мотоциклет! Куртка из поролона, Алый шлем Вместо будничной кепки, Под прозрачным забралом Черты современнейшей лепки. Я смотрела, гадала — Кто они? Что они? В чем их суть? Влюблены, вероятно, в Ландау, Презирают поэтов чуть-чуть. …Ради мальчиков в шлемах алых Наша молодость умирала В обожженном войной снегу, Пулей сбитая на бегу… Эти пыльные боги Двадцати — восемнадцати лет, Эти сильные ноги, Укротившие мотоциклет! Совершенные, как торпеды, Напружиненные тела — Новой молодости полпреды, Новой юности вымпела. Жмите! В вас бесконечно верю я. К звездам! К людям других миров! В ваших юношеских артериях Бродит дерзкая кровь отцов!1965
НА АТОЛЛЕ БИКИНИ
На атолле Бикини Вас мистический ужас объемлет: Там ослепшие чайки, Как кроты, зарываются в землю. Из лазурной лагуны На прибрежные скользкие глыбы, Задыхаясь, ползут Облученные странные рыбы. Из коралловых рощ Удирают в паническом страхе Исполинские твари — Океанские черепахи И бредут по атоллу — Раскаленной пустой сковородке, Спотыкаясь, крутясь, Как подбитые самоходки. А уже под броню их Нацелены клювы, как жерла: Грифам некогда ждать, Чтоб навеки затихла их жертва. Вот одна отбивается Сморщенной лапою странной, Все мучительней дышится Беженке из океана… Не вода, а песок Заливает пустые глазницы, И вокруг — батальонами — Черные жирные птицы… Ах, экзотика тропиков! Южное буйство природы! Зараженные стронцием Вечно лазурные воды!1965
ПАМЯТИ ВЕРОНИКИ ТУШНОВОЙ
Прозрачных пальцев нервное сплетенье, Крутой излом бровей, усталость век, И голос — тихий, как сердцебиенье, — Такой ты мне запомнилась навек. Была красивой — не была счастливой, Бесстрашная — застенчивой была… Политехнический. Оваций взрывы. Студенчества растрепанные гривы. Поэты на эстраде, у стола. Ну, Вероника, сядь с ведущим рядом, Не грех покрасоваться на виду! Но ты с досадой морщишься: «Не надо! Я лучше сзади, во втором ряду». Вот так всегда: ты не рвалась стать «первой», Дешевой славы не искала, нет, Поскольку каждой жилкой, каждым нервом Была ты божьей милостью поэт. БЫЛА! Трагичней не придумать слова, В нем безнадежность и тоска слились. Была. Сидела рядышком… И снова Я всматриваюсь в темноту кулис. Быть может, ты всего лишь запоздала И вот сейчас на цыпочках войдешь, Чтоб, зашептавшись и привстав, из зала Тебе заулыбалась молодежь… С самой собой играть бесцельно в прятки, С детсада я не верю в чудеса: Да, ты ушла. Со смерти взятки гладки. Звучат других поэтов голоса. Иные голосистей. Правда это. Но только утверждаю я одно: И самому горластому поэту Твой голос заглушить не суждено, — Твой голос — тихий, как сердцебиенье. В нем чувствуется школа поколенья, Науку скромности прошедших на войне — Тех, кто свою «карьеру» начинали В сырой землянке — не в концертном зале, И не в огне реклам — в другом огне… И снова протестует все во мне: Ты горстка пепла? К черту эту мысль! БЫЛА? Такого не приемлю слова! И вновь я в ожидании, и снова Мой взгляд прикован к темноте кулис…1965
КОМСОМОЛЬСКИЙ ТВИСТ
Я на стройке, под Братском, Порою смотрела часами, Как в штормовках и кедах До рассвета студенты плясали. Комарье надрывалось, Радиола хрипела, Твист давали ребята С полным знанием дела. Современные ритмы! В них пульсация новой эпохи, Юмор юности И океанов тропических вздохи. В них и вызов ханжам, И дыхание южного зноя. Африканские ритмы Под степенной сибирской луною Всю-то ночь напролет Проплясать комсомольцы готовы Что с того, если утром Надо вкалывать снова? Улыбнется студентка Губами, от извести серыми. «Ничего, отдохнем еще… Пенсионерами!» А пока эта ночь И дыхание южного зноя, Этот твист работяг Под степенной сибирской луною.1965
ГИМН ДВОРНЯГАМ
Ленивы, горды, мордаты, С достоинством ставя ноги, Собаки-аристократы — Боксеры, бульдоги, доги — Хозяев своих послушных Выводят на поводках. Собачьей элите скушно, Пресыщенность в злых зрачках. Живые иконостасы — Висят до земли медали — Животные высшей расы, Все в жизни они видали. Гарцуя на лапках шатких, Закутанные в попонки, Гуляют аристократки — Чистейших кровей болонки. На них наплевать дворнягам — Бродягам и бедолагам. Свободны, беспечны, нищи, Они по планете рыщут… Не многие знают, может, Что в пороховой пыли, Сквозь пламя, по бездорожью В тыл раненых волокли Отчаянные упряжки — Чистейших кровей дворняжки… Эх, саночки-волокуши, Святые собачьи души!.. Товарищи, снимем шапки В честь всеми забытой шавки, Что первая во вселенной Посланцем Земли была. В межзвездной пустыне где-то Сгорела ее ракета, Как верный солдат науки, Дворняжка себя вела. И снова, чтоб во Вселенной Опробовать новый шаг, Шлем к звездам обыкновенных — Хвост кренделем — симпатяг. Им этот вояж — безделка, Они ко всему готовы — Красавицы Стрелка с Белкой, Предшественницы Терешковой.1965
«Когда проходят с песней батальоны…»
Когда проходят с песней батальоны, Ревнивым взглядом провожаю строй — И я шагала так во время оно Военной медицинскою сестрой. Эх, юность, юность! Сколько отмахала Ты с санитарной сумкой на боку!.. Ей-богу, повидала я немало Не на таком уж маленьком веку. Но ничего прекрасней нет, поверьте (А было всяко в жизни у меня!), Чем защитить товарища от смерти И вынести его из-под огня.1966
«Особый есть у нас народ…»
Особый есть у нас народ, И я его полпред: Девчонки из полков и рот, Которым нынче — Жизнь идет! — Уже немало лет… Пора, пожалуй, уступать Дорогу молодым… Клубится в памяти опять Воспоминаний дым — Девчонка по снегу ползет С гранатами на дзот. Ах, это было так давно — Гранаты, дзоты, дым! Такое видеть лишь в кино Возможно молодым… Девчонкам из полков и рот Уже немало — Жизнь идет! — И все ж моложе нет Той женщины, что шла на дзот В семнадцать детских лет!1966
ПОЗЫВНЫЕ ВОЙНЫ
Не вернулись с полей Той священной войны Миллионы парней — Цвет и гордость страны. Материнские слезы, Отчаянье вдов И скелеты обугленных городов, Миллионы обугленных Детских сердец, Беспощадное черное слово — «Конец»… Четверть века прошло, Но не могут сердца Примириться со словом «Конец» До конца. Вздрогнешь, Встретив в газете: «Ищем близких, родных…» Безнадежней На свете Не найдешь позывных — Это дряхлые матери Кличут сынов, А седые невесты Зовут женихов. То своих сыновей Окликает страна. Это рация юности нашей — Война…1966
«До сих пор, едва глаза закрою…»
До сих пор, Едва глаза закрою, Снова в плен берет меня Война. Почему-то нынче Медсестрою Обернулась в памяти она: Мимо догорающего танка, Под обстрелом, В санитарный взвод, Русая, курносая славянка Славянина русого ведет…1966
«Над ними ветра и рыдают, и пляшут…»
Над ними ветра и рыдают, и пляшут, Бормочут дожди в темноте. Спят наши любимые, воины наши, А нас обнимают… не те. Одни — помоложе, другие — постарше, Вот только ровесников нет. Спят наши ровесники, мальчики наши, Им всё по семнадцати лет…1967
«Я опять о своем, невеселом…»
Я опять о своем, невеселом, — Едем с ярмарки, черт побери!.. Привыкают ходить с валидолом Фронтовые подружки мои. А ведь это же, честное слово, Тяжелей, чем таскать автомат… Мы не носим шинелей пудовых, Мы не носим военных наград. Но повсюду клубится за нами, Поколеньям другим не видна — Как мираж, как проклятье, как знамя Мировая вторая война…1967
ЛЕВОФЛАНГОВЫЙ
На плацу он был левофланговым: Тощ, нелеп — посмешище полка. На плацу он был пребестолковым, Злился ротный: «Линия носка!» И когда все на парадах «ножку» К небесам тянули напоказ, Он на кухне очищал картошку, От комдивовских упрятан глаз… После — фронт. В Клинцах и Сталинградах Поняла я: Вовсе не всегда Те, кто отличались на парадах, Первыми врывались в города…1967
ОПОЛЧЕНЕЦ
Редели, гибли русские полки. Был прорван фронт. Прорыв зиял, как рана. Тогда-то женщины, Подростки, Старики Пошли на армию Гудериана. Шла профессура, Щурясь сквозь очки, Пенсионеры В валенках подшитых, Студентки — Стоптанные каблучки, Домохозяйки — Прямо от корыта. И шла вдова комбата, Шла в… манто — Придумала, чудачка, как одеться! Кто В ополченье звал ее? Никто. Никто, конечно, не считая сердца. Шли. Пели. После падали крестом, Порою даже не дойдя до цели… Но я хочу напомнить Не о том — Хочу сказать о тех, Кто уцелели: Один на тысячу — Таков был счет, А счетоводом — Сорок первый год… На Красной Пресне Женщина живет. Нет у нее Регалий и наград, Не знают люди, Что она — солдат. И в День Победы Не звонит никто Пенсионерке В стареньком манто. Ей от войны на память — Только шрам… Но женщина обходится Без драм. «Я, говорит, везучая: Жива!» …Далекая военная Москва. Идет в окопы женщина в… манто — Придумала, чудачка, как одеться Кто В ополченье звал ее? Никто. Никто, Конечно, не считая сердца…1967
«Мы зажигаем звезды…»
Мы зажигаем звезды В грозной ночи Вселенной, А на земле остались Ханжество, ложь, измена. Как бы придумать, чтобы Не было горя на свете, Не распадались семьи, Не сиротели дети, Чтоб на земле не стало Ханжества, лжи, измены?.. Мы зажигаем звезды В грозной ночи Вселенной.1967
«Мысль странная мне в голову запала…»
Мысль странная Мне в голову запала: Как было бы, Когда б узнала я, Что в этом мире Мне осталось мало — Допустим, лишь полгода — Бытия? Ну, поначалу Страх от этой вести. А дальше что?.. И вдруг я поняла, Что, в общем, Все осталось бы на месте — Любовь, стихи, Заботы и дела. И книги недописанной Не брошу, И мужа на другого Не сменю, И никого ничем Не огорошу, И никого ни в чем Не обвиню. Не потеряю К тряпкам интереса, Порой убью над детективом ночь. Помочь Одна просила поэтесса — Могу ли я Девчонке не помочь? И лишь в одном Наступит перемена — Путевку заграничную Продам, Да и пойду, Пешочком непременно, По древнерусским Милым городам. Давно я это Сделать собиралась, Меня влекла Родная старина. И лишь теперь… Мой бог, какая жалость! А может, и не жалость, А вина… Я на ночлег Остановлюсь последний В какой-нибудь Из дальних деревень. Душа-хозяйка Выскочит на ледник И разную притащит дребедень. Мы чокнемся, По-бабьи пригорюнясь, Она утрется Краешком платка И вдруг забьется, Вспоминая юность И павшего на Эльбе мужика. И у меня вдруг Затрясутся плечи, Вопьются пальцы В грубое стекло. Бесстрастно, как телефонистка, Вечность Мне скажет: «Ваше время истекло…» В сенях девчушка Звякнет коромыслом, И, босоножке заглядевшись вслед, Я постараюсь Примириться с мыслью, С которой смертным Примиренья нет…1967
«А годы, как взводы…»
А годы, как взводы, Идут в наступленье… Ворчит мой комбат: — Опухают колени, И раны болят, И ломает суставы… А ты поднимись, Как у той переправы, У той переправы, В районе Ельца, Где ты батальон Выводил из кольца! Комбат мой качает Висками седыми: — Мы были тогда, Как щенки, молодыми, И смерть, как ни странно, Казалась нам проще — Подумаешь, Пули невидимый росчерк! — Комбат, что с тобой? Ты не нравишься мне! Забыл ты, что мы И сейчас на войне: Что годы, как взводы, Идут в наступленье… А ты примиряешься С мыслью о плене — О плене, В который Нас время берет… А может, Скомандовать сердцу: «Вперед!», А может быть, встать, Как у той переправы? Плевать, что скрипят, Как протезы, суставы! Он чиркает спичкой, Он прячется в дыме, Он молча качает Висками седыми…1968
ЗВАНЫЙ ОБЕД
Екатерине Новиковой — «Гвардии Катюше»
Над Россией шумели крыла похоронок, Как теперь воробьиные крылья шумят. Нас в дивизии было шестнадцать девчонок, Только четверо нас возвратилось назад. Через тысячу лет, через тысячу бед Собрались ветераны на званый обед. Собрались мы у Галки в отдельной квартире. Галка-снайпер — все та же: веснушки, вихры. Мы, понятно, сварили картошку в мундире, А Таисия где-то стрельнула махры. Тася-Тасенька, младший сержант, повариха. Раздобрела чуток, но все так же легка. Как плясала ты лихо! Как рыдала ты тихо, Обнимая убитого паренька… Здравствуй, Любка-радист! Все рвалась ты из штаба, Все терзала начальство: «Хочу в батальон!» Помнишь батю? Тебя пропесочивал он: — Что мне делать с отчаянной этою бабой Ей, подумайте, полк уже кажется тылом! Ничего, погарцуешь и здесь, стригунок! — …Как теперь ты, Любаша? Небось поостыла На бессчетных ухабах житейских дорог?.. А меня в батальоне всегда величали Лишь «помощником смерти» — Как всех медсестер… Как живу я теперь? Как корабль на причале — Не хватает тайфунов и снится простор… Нас в дивизии было шестнадцать девчонок, Только четверо нас возвратилось назад. Над Россией шумели крыла похоронок, Как теперь воробьиные крылья шумят. Если мы уцелели — не наша вина: У тебя не просили пощады, Война!1968
«Почему мне не пишется о любви?..»
Почему Мне не пишется о любви? — Потому ли, Что снова земля в крови? Потому ли, Что снова земля в дыму? Потому ли?.. Конечно же, не потому: На войне, Даже в самый разгар боев, Локоть к локтю Шагала со мной Любовь — Не мешала мне, Помогала мне Не тонуть в воде, Не гореть в огне. Что ж теперь Замолчали мои соловьи? Почему Мне не пишется о любви?..1968
«Когда, казалось, все пропало…»
Когда, казалось, все пропало — В больнице или на войне, Случалось, часто закипало Веселье странное во мне. Впрямь неуместное веселье, Когда под сорок ртуть ползет Иль вражеский взбесился дот… Но поднималась я с постели, Но шла на чертов пулемет! И что же — ртуть бежала вниз, И отворот давали пули… О, смелость сердца! Сохраню ли И пронесу тебя сквозь жизнь? Чтоб снова в трудную минуту — В любви, в работе, на войне — Вдруг закипало почему-то Веселье юности во мне!1968
«Взять бы мне да и с места сняться…»
Взять бы мне да и с места сняться, Отдохнуть бы от суеты — Все мне тихие села снятся, Опрокинутые в пруды. И в звенящих овсах дорога, И поскрипыванье телег… Может, это смешно немного: О таком — в реактивный век? Пусть!.. А что здесь смешного, впрочем? Я хочу, чтоб меня в пути Окликали старухи: «Дочка! До Покровского как дойти?» Покрова, Петушки, Успенье… Для меня звуки этих слов — Словно музыка, словно пенье, Словно дух заливных лугов. А еще — словно дымный ветер, Плач детей, горизонт в огне: По рыдающим селам этим Отступали мы на войне…1968
«Били молнии. Тучи вились…»
Били молнии. Тучи вились. Было всякое на веку. Жизнь летит, как горящий «виллис» По гремящему большаку. Наши критики — наши судьбы: Вознести и распять вольны. Но у нас есть суровей судьи — Не вернувшиеся с войны. Школьник, павший под Сталинградом, Мальчик, рухнувший у Карпат, Взглядом юности — строгим взглядом На поэтов седых глядят.1968
«…И если захочу я щегольнуть…»
…И если захочу я щегольнуть Стихом, «закрученным» лишь моды ради, Шепните, ради бога, кто-нибудь: «Не говори красиво, друг Аркадий!» Наш Пушкин! Ах, как элегантно он Дал Баратынскому урок жестокий: «Ведь ты, мой друг, достаточно умен, Чтоб быть простым, чтоб не туманить Строки…» А сказочка о голом короле До сей поры гуляет по земле, По современным городам и странам — Иной пиит с величием в лице О выеденном мудрствует яйце, Прикрывшись «непонятности» туманом…1968
УСПЕХ
Эскадры яхт, колонны лимузинов — Таким ночами снится Голливуд Красоткам Золушкам из магазинов, Что за прилавком жадно принцев ждут Ах, Голливуд! Ах, золотые горы!.. И чудеса бывают, не скажи: Случается, что принцы — режиссеры И в самом деле ищут типажи. Да, чудеса бывают, хоть и редко, Живуч волшебной песенки мотив: И впрямь звездою стала мидинетка, Всех Золушек Парижа всполошив! И начат старт отчаянной погони — Летят успеха взмыленные кони! Как это мало — знаменитой стать: Трудней в седле проклятом удержаться! Всегда галоп — и в тридцать, в тридцать пять А той, что догоняет — восемнадцать… Все это, знаю, словно мир — старо, Все это, знаю, было, есть и будет. И страшно мне за всех Мерлин Монро, За всех Мерлин — не только в Голливуде… Как тяжела, должно быть, участь тех, Кого влечет единое — успех, Чья жизнь — погоня, вечная погоня. Храпят успеха взмыленные кони…1968
ЗАВИСТЬ
В душе Был щенок бродяжкой. Наверное, потому Ему и дышалось тяжко И скучно жилось в дому. Что шелковые подушки, Что сверхкалорийный корм? Ему б побрехать по душам С замурзанным кобельком — Дворняжкой с голодным брюхом И порванным в драке ухом. Погнаться бы — Наших знай-ка! — За фыркающим котом. Но сворка в руках хозяйки, Намордник надет притом… Диванных подушек скука, Постылый — «Служи!» — Приказ… Зевота сводила скулы, Сочилась тоска из глаз. Ему надоели люди, Их ласк Он терпеть не мог… К тому же Бедняге люто Завидовал кобелек — Тот самый, С голодным брюхом И порванным в драке ухом…1968
АВТОМАТЫ
Мне нравилось раньше Стоять на площадке трамвая, Сцеплениям, ветру И мыслям своим подпевая. И было в то время Мне радостно знать почему-то, Что спрыгнуть с подножки Могу я в любую минуту — Приестся ли давка, Прельстит ли домишко старинный, Красавица шубка Махнет рукавом из витрины, Увижу ли рядом Знакомого мне пешехода… Да мало ли что! Ну, а главное — Чувство свободы! Не надо считать, Что была в этом Глупая смелость — Остаться калекой Едва ли кому-то хотелось — На полном ходу (Коль не пьян!) Ты соскочишь едва ли. Всегда пассажиры Момента удобного ждали: Когда погрозит их трамваю Глазок светофора, Когда, задыхаясь, Автобус потянется в гору… Но где-то, В каком-то Трамтранспортномавтуправленье Ретивые дяди Заботились о населенье: — Как это возможно — Открытая каждому дверь? Исправить ошибку! — …Попробуй-ка спрыгни теперь! В час «пик», В нескончаемом транспортном море Застрял наш корабль — Наш автобус — На горе Всем узникам, В чрево его заключенным: Ведь дверь оставалась, Хоть плачь, Непреклонной. Молил ее парень — Свиданье горело, А дверь промолчала — Какое ей дело! Молил старичок, Что спешил на работу, А дверь проскрипела Невнятное что-то. Все злились, И ссоры уже полыхали, Старушку назвали «глухою тетерей»… А те, кто потише, Те просто вздыхали О днях, когда были открытыми двери А кто-то язвил: — Мне бы ваши утраты! Подумаешь! Мне бы да ваши заботы Конечно, спокойней, Когда автоматы, Но с ними ушло Человечное что-то…1968
В КАФЕ
Колониальный запах кофе, Жужжит кондишен в тишине, Гарсона африканский профиль На ослепительной стене. Брюссель за окнами распластан, Под лимузинами распят. Гарсон, курчавый и губастый, Монетку бросил в автомат. И автомат запел про Конго — Пел тенор, надрывая грудь, О тех плантациях, которых Ему вовеки не вернуть: «Там шлем мой пробковый пылится, Мой хлыст — давно изломан он…» Смежив колючие ресницы, Чуть улыбается гарсон. Чернеет африканский профиль На ослепительной стене. Колониальный запах кофе, Надрывный тенор в тишине…1968
ПАМЯТИ ЭРНЕСТО ЧЕ ГЕВАРА
В далекой Боливии где-то, В гористом безвестном краю Министра с душою поэта Убили в неравном бою. Молчат партизанские пушки, Клубятся туманы — не дым. В скалистой угрюмой ловушке Лежит он с отрядом своим. Лениво ползут по ущелью Холодные пальцы луны… Он знал — умирать не в постели Министры совсем не должны. Но все свои прерогативы Кому-то другому отдал, И верю, что умер счастливый, Той смертью, которой желал. Гудит над вершинами ветер, Сверкает нетающий снег… Такое случилось на свете В наш трезвый, рассудочный век. Такое, такое, такое, Что вот уже несколько дней Не знают ни сна, ни покоя Мальчишки державы моей. В далекой Боливии где-то, В каком-то безвестном краю Министра с душою поэта Убили в неравном бою.1968
В ГОДОВЩИНУ ХИРОСИМЫ…
Люси Джонсон — дочери президента
Нынче траур, земля в печали: Хи-ро-си-ма! — как боли крик… А у вас в этот день — венчанье… Как мы раньше не замечали, Что отец ваш — такой шутник? Для чего бы ему, иначе, Свадьбу праздновать в этот день — День, когда над землей маячит Вашей дьявольской бомбы тень? Раскрасневшись, сияют лица, Оглушает оркестров гром: Замечательно веселится Этой ночью ваш Белый Дом! Что же это? — Издевка, символ: Мол, пора сентименты — прочь?.. Под проклятия Хиросимы Как вам пляшется в эту ночь? Как хохочется, как вам пьется? Белоснежен ли ваш наряд? Неродившиеся уродцы Кулачками вам не грозят? Нет! Оркестр заглушает звуки Журавлиных бумажных крыл, Каждый вам пожимает руки, С дочкой Джонсона каждый мил. Ваш избранник умен и статен, Жизнь вам дарит одни цветы. Мне вас жалко: кровавых пятен Никогда вам не смыть с фаты…1968
ТАШКЕНТ
Когда взлетали к небу города И дымом уносились ввысь деревни, Издалека, величественный, древний, Сиял Ташкент, как добрая звезда. Да он и вправду доброй был звездой И самым щедрым городом на свете Великой опаленные бедой, К нему стекались женщины и дети. Забудут ли когда-нибудь они, Согретые тобою, о минувшем? — Твои незатемненные огни И скромное твое великодушье? Да, скромное, неброское. Порой Как будто виноватое немножко: Мол, я обычный город, не герой, Мне не грозят обстрелы и бомбежки. Я не Москва, не Минск, не Ленинград, Я — тыловик, хоть в том не виноват… И вдруг в Ташкент нагрянула беда: Страшнее бомб подземных гроз раскаты! Здесь фронт, передний край, здесь все солдаты. Теперь в тылу другие города. …Вновь люди выбегают за порог, Полы и стены оживают снова, Опять земля уходит из-под ног — В прямом, не переносном смысле слова. Моя земля! Что сделалось с тобою? Ведь другом ты была на поле боя! Ты помнишь, как, отчаянно бранясь, Мы падали, спасаясь от налета, Коль в пыль — так в пыль, а если в грязь — Так в грязь: В твоих объятьях замирала рота. Земля, пехоты верная броня, Как храбро защищала ты меня! А ведь была изранена сама, Истерзана траншеями, устала… Так что ж, земля, теперь с тобою стало? Качаются деревья и дома, И ты опять уходишь из-под ног… Но знает город — он не одинок: Трубят фанфары звонкие ветров, Летят листвы зеленые знамена. В Ташкент! В Ташкент! К нему со всех концов Как в дни войны, приходят эшелоны Теперь они на выручку спешат — Здесь и Москва, и Минск, и Ленинград. Спокоен, и трагичен, и велик, Антенны душ на мужество настроив, Сражается наш город-фронтовик — Собрат военных городов-героев!1968
ФУТБОЛ
Не скрывают здесь счастья и гнева, И едва ли кого удивит, Если будет свистеть королева И подпрыгивать архимандрит. Раньше в матч я, признаться, бывало, Выключала приемник, ворча: «Жаль, что страсти такого накала Разгорелись вокруг… мяча!» Но, попав в Лужники случайно, «Заболела» я в тот же день, С уваженьем постигнув тайну, Украшающую людей: В сердце взрослого человека Скрыт ребячий волшебный мир, А футбол — это детство века, Это рыцарский наш турнир. Здесь прекрасны законы чести, Здесь красив благородный бой, Каждый рад быть в опасном месте Каждый жертвовать рад собой. Здесь сопернику крепко руку Побежденный с улыбкой жмет — В том товарищества наука И достоинства высший взлет! …Всплески флагов. Свисток арбитра. И трибун штормовой прибой. Это — лучшая в мире битва И гуманнейший в мире бой. О, как были бы мы спокойны, Как прекрасна была бы жизнь, Если б все на планете войны На футбольных полях велись!1968
ПИСЬМО К МИССИС ЭНН СМИТ
1
Не обращаюсь к знаменитым людям — Общаться с ними мне не довелось. Давайте с вами, миссис Смит, обсудим На нашем — скромном — уровне вопрос. Вы помните пустой полночный город, Уснувшего Арбата тишину, Дробь наших каблучков и наши споры Про все на свете — даже про луну?.. Сейчас года и океан меж нами И черный дым неправедной войны. Однако на волну воспоминаний Свои сердца настроить мы вольны…2
…В раковине крошечной эстрады, С головой, откинутой назад, Дочь республиканца из Гренады Запевала марш интербригад. В раковине крошечной эстрады, В русском парке у Москвы-реки Худенькой москвичке из Гренады Подпевали мертвые полки. За ее покатыми плечами Проходили в боевом строю Русские, французы, англичане — Рыцари всех стран, что защищали Горькую Испанию мою. Да, мою, поскольку в пятом классе Я бежала защищать Мадрид — Я и рыжий конопатый Вася, Что потом под Ельней был зарыт. Нас домой с милицией вернули… Шли года. Была я на войне. Но болит невынутою пулей То воспоминание во мне… Энн, была я бесконечно рада, Что приемной дочери Москвы — Худенькой смуглянке из Гренады — Долго аплодировали вы.3
Мы шли в отель сквозь весь уснувший город. Вы помните московскую весну, Дробь наших каблучков и наши споры Про жизнь и смерть, про мир и про войну? И был, конечно, разговор о детях. Узнала я, что Джон у вас — добряк. Готов отдать он нищим все на свете И обожает кошек и собак. Шутили вы. И только на прощании Вдруг бросили: «Забыть мы не должны — Мятеж, когда-то вспыхнувший в Испании, Стал первой искрой мировой войны…» Прошли года. И многое — меж нами. Но, может, вы услышите меня? Поговорим. Конечно, о Вьетнаме — Испании сегодняшнего дня.4
Когда над полями риса Тревожно гремят тамтамы (Вот так же у нас по селам В войну грохотал набат), Детей затолкав в укрытье, Не прячутся с ними мамы — На пост свой, схватив винтовки, Привычно они спешат. Пикируют бомбовозы, А женщины — как тростинки. На тоненькую фигурку Пикирует самолет! Еще не бывало в мире Трагичнее поединка: Прищурившись, из винтовки Тростинка по асу бьет! Все стихнет. Живые мертвых Без слез и без слов оплачут И, стиснув до боли зубы, Вернутся в поля опять. До следующей бомбежки… А как поступить иначе? Нельзя малышам без риса, Нельзя урожай не снять…5
Вы помните пустой полночный город, Застенчивую русскую весну, Дробь наших каблучков и наши споры Про все на свете — даже про луну? Да, мы по-разному о многом судим, Совсем по-разному глядим на жизнь, Но вот в одном как будто бы сошлись Всегда людьми должны остаться люди …Однако ас, не ведающий жалости, — Ваш добрый, ваш сентиментальный Джон… Эх, миссис Смит, скажите мне, пожалуйста, Как это в зверя превратился он?6
Ему повезет, быть может: Он к матери возвратится, Увешанный орденами, Лишь ногу чуть волоча. Но вам обнимать не сына — Расчетливого убийцу — Убийцу детей и женщин, Холодного палача. От этой проклятой мысли Вам некуда будет деться, И будете вы Метаться И всхлипывать по ночам. Украли у Джона совесть, Украли у Джона сердце, Когда посылали парня Карателем во Вьетнам. А если частица сердца Осталась еще у сына, То Джону, как говорится в России у нас, — «Труба». Припомните, Энн, про парня, Бомбившего Хиросиму… Но, может быть, ждет другая И Джона, и вас судьба…7
Пират пошел в последнюю дорогу — В пике. Смертельное. В пасть дьяволу. Ко дну. Не только женщины-тростинки, слава богу, Оберегают гордую страну! Зароется горящим носом в поле — Чужое поле — сбитый бомбовоз. Ваш Джон… Он заслужил такую долю. И что за черт его сюда занес! Что потерял ваш отпрыск во Вьетнаме — Юнец, что не дожил до двадцати?.. И вспомнит Джон в последний миг о маме, Что, может быть, могла его спасти…8
Миссис Смит! Может, есть еще время Материнское слово сказать? В русской сказке цеплялась за стремя, Стремя сына-разбойника, мать. Да, эпоха теперь не такая, Но еще беспощадней война — Гибнут люди, звенят, не смолкая, Опустевшие их стремена. Гибнут парни в стране незнакомой, Заработав презренье — не честь… Может, Джон ваш пока еще дома, Может, время у вас еще есть? На Руси, уцепившись за стремя, Не пускала разбойничать мать… Миссис Смит, может, есть еще время Материнское слово сказать?1968
НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
Пролетели дни, как полустанки, Где он, черный сорок первый год? Кони, атакующие танки, Над Москвой горящий небосвод? А снега белы, как маскхалаты, А снега багровы, как бинты. Падают безвестные солдаты Возле безымянной высоты. Вот уже и не дымится рана, Исчезает облачко у рта… Только, может быть, не безымянна Крошечная эта высота? — Не она ль Бессмертием зовется?.. Новые настали времена, Глубоки забвения колодцы, Но не забывается война. Вот у Белорусского вокзала Эшелон из Прошлого застыл. Голову склонили генералы Перед Неизвестным и Простым Рядовым солдатом, Что когда-то Рухнул на бегу у высоты… Вновь снега белы, как маскхалаты, Вновь снега багровы, как бинты. Вот Он, не вернувшийся из боя, Вышедший на линию огня Для того, чтоб заслонить собою Родину, столицу и меня. Кто он? Из Сибири, из Рязани? Был убит в семнадцать, в сорок лет?.. И седая женщина глазами Провожает траурный лафет. «Мальчик мой!» — сухие губы шепчут, Замирают тысячи сердец, Молодые вздрагивают плечи: «Может, это вправду мой отец?» Никуда от Прошлого не деться, Вновь Война стучится в души к нам. Обжигает, обжигает сердце Благодарность с болью пополам. Голову склонили генералы, Каждый посуровел и затих… Неизвестный воин, не мечтал он Никогда о почестях таких — Неизвестный парень, Что когда-то Рухнул на бегу у высоты… Вновь снега белы, как маскхалаты, Вновь снега багровы, как бинты…1969
ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ
Машенька, связистка, умирала На руках беспомощных моих. А в окопе пахло снегом талым, И налет артиллерийский стих. Из санроты не было повозки, Чью-то мать наш фельдшер величал. …О, погон измятые полоски На худых девчоночьих плечах! И лицо — родное, восковое, Под чалмой намокшего бинта!.. Прошипел снаряд над головою, Черный столб взметнулся у куста… Девочка в шинели уходила От войны, от жизни, от меня. Снова рыть в безмолвии могилу, Комьями замерзшими звеня… Подожди меня немного, Маша! Мне ведь тоже уцелеть навряд… Поклялась тогда, я дружбой нашей: Если только возвращусь назад, Если это совершится чудо, То до смерти, до последних дней, Стану я всегда, везде и всюду Болью строк напоминать о ней — Девочке, что тихо умирала На руках беспомощных моих. И запахнет фронтом — снегом талым, Кровью и пожарами мой стих. Только мы — однополчане павших, Их, безмолвных, воскресить вольны. Я не дам тебе исчезнуть, Маша, — Песней возвратишься ты с войны!1969
«Я люблю тебя злого…»
Алексею Каплеру
Я люблю тебя злого, В азарте работы, В дни, когда ты От грешного мира далек, В дни, когда в наступленье Бросаешь ты роты, Батальоны, Полки И дивизии строк. Я люблю тебя доброго, В праздничный вечер, Заводилой, Душою стола, Тамадой. Так ты весел и щедр, Так по-детски беспечен, Словно впрямь никогда Не братался с бедой. Я люблю тебя, Вписанным в контур трибуны, Словно в мостик Попавшего в шторм корабля, — Поседевшим, Уверенным, Яростным, Юным — Боевым капитаном Эскадры «Земля». Ты — землянин. Все сказано этим. Не чудом — Кровью, нервами — Мы побеждаем в борьбе. Ты — земной человек. И, конечно, не чужды Никакие земные печали тебе. И тебя не минуют Плохие минуты — Ты бываешь растерян, Подавлен И тих. Я люблю тебя всякого. Но почему-то, Тот — последний — Мне чем-то дороже других…1969
«Остываю я, как планета…»
Остываю я, как планета, — Очень медленно, но бесспорно. А еще в глубине прогретой Набухают, как прежде, зерна. И хлебам еще колоситься, И птенцам щебетать весною. Только ниже чуть-чуть пшеница, Только прежнего нету зноя. Чуть трудней заживают раны, Реже плачу и напеваю… Мне тревожиться вроде рано, Ну, а все-таки — остываю.1969
«С собою душой не криви…»
С собою душой не криви: Признаться без ханжества надо — Есть боль в умиранье любви, Но есть и свободы награда. Окончилась странная власть — Бессмертное хрупкое чудо — Власть голоса, смеха и глаз… Бедней и богаче я буду: Я буду вольна над собой. И снова, как в юности ранней, В крови нарастает прибой, В груди — холодок ожиданья…1969
«Как гром зимою…»
Как гром зимою, Словно летом снег (Зачем? К чему? — Пугаетесь вы сами), Вдруг начинает сниться человек — Чур, чур меня с такими чудесами! Вы были с ним дружны и холодны — Не бросит в жар, Не задрожат ресницы. И вдруг в ночи — предательские сны. А если и ему такое снится?.. И вот неловкость сковывает вас, Глаза боятся встретиться с глазами — О, двух сердец невидимая связь, Родившаяся где-то в подсознании!..1969
«Я в далеких краях побыла…»
Я в далеких краях побыла, Как солдат, как газетчик, как гость. Помнишь Сент-Женевьев де Буа — Под Парижем российский погост? Сколько там, в равнодушной земле, Потерявших Отчизну лежит! В каждом сердце, на каждом челе Как клеймо запеклось — «апатрид»[2]. Знаю, были их дни нелегки, Куплен хлеб дорогою ценой. Знаю, были они бедняки, Хоть нажил миллионы иной. Бродят близкие возле оград, В их глазах безнадежный вопрос. О, пронзительный волжский закат, О, застенчивость брянских берез! Что ж, и нам суждено провожать — Перед смертью бессилен любой. Потеряешь когда-нибудь мать, Удержать не сумеешь любовь… Но опять захохочут ручьи, Брызнет солнце в положенный час, Знаешь, все-таки мы — богачи: Есть Отчизна — Россия — у нас. Отними ее — ты бы зачах, Отними ее — мне бы конец… Слышу я в заграничных ночах Перестук эмигрантских сердец…1969
«О, хмель сорок пятого года…»
О, хмель сорок пятого года, Безумие первых минут! …Летит по Европе Свобода — Домой каторжане бредут. Скелеты в тряпье полосатом, С клеймами на тросточках рук Бросаются к русским солдатам: «Амико!», «Майн фройнд!», «Мой друг!» И тихо скандирует Буша Его полумертвый земляк. И жест, потрясающий душу, — Ротфронтовский сжатый кулак… Игрались последние акты — Гремел Нюрнбергский процесс. Жаль, фюрер под занавес как-то В смерть с черного хода пролез! И, жизнь начиная сначала, Мы были уверены в том, Что черная свастика стала Всего лишь могильным крестом. И тихо скандировал Буша Его полумертвый земляк. И жест, потрясающий душу, — Ротфронтовский сжатый кулак… Отпели победные горны, Далек Нюрнбергский процесс. И носятся слухи упорно, Что будто бы здравствует Борман И даже сам Гитлер воскрес! Опять за решеткой Свобода, И снова полмира в огне. Но хмель сорок пятого года По-прежнему бродит во мне.1969
ОТ ИМЕНИ ПАВШИХ
(На вечере поэтов, погибших на войне)
Сегодня на трибуне мы — поэты, Которые убиты на войне, Обнявшие со стоном землю где-то В своей ли, в зарубежной стороне. Читают нас друзья-однополчане, Сединами они убелены. Но перед залом, замершим в молчанье, Мы — парни, не пришедшие с войны. Слепят «юпитеры», а нам неловко — Мы в мокрой глине с головы до ног. В окопной глине каска и винтовка, В проклятой глине тощий вещмешок. Простите, что ворвалось с нами пламя, Что еле-еле видно нас в дыму, И не считайте, будто перед нами Вы вроде виноваты, — ни к чему. Ах, ратный труд — опасная работа, Не всех ведет счастливая звезда. Всегда с войны домой приходит кто-то, А кто-то не приходит никогда. Вас только краем опалило пламя, То пламя, что не пощадило нас. Но если б поменялись мы местами, То в этот вечер, в этот самый час, Бледнея, с горлом, судорогой сжатым, Губами, что вдруг сделались сухи, Мы, чудом уцелевшие солдаты, Читали б ваши юные стихи.1969
«Все грущу о шинели…»
Все грущу о шинели, Вижу дымные сны — Нет, меня не сумели Возвратить из Войны. Дни летят, словно пули, Как снаряды — года… До сих пор не вернули, Не вернут никогда. И куда же мне деться? — Друг убит на войне, А замолкшее сердце Стало биться во мне.1969
ДОБРОТА
Дмитрию Ляшкевичу
Стираются лица и даты, Но все ж до последнего дня Мне помнить о тех, что когда-то Хоть чем-то согрели меня. Согрели своей плащ-палаткой, Иль тихим шутливым словцом, Иль чаем на столике шатком, Иль попросту добрым лицом. Как праздник, как счастье, как чудо Идет Доброта по земле. И я про нее не забуду, Хотя забываю о Зле.1969
«Не встречайтесь с первою любовью…»
Не встречайтесь С первою любовью, Пусть она останется такой — Острым счастьем, Или острой болью, Или песней, Смолкшей за рекой. Не тянитесь к прошлому, Не стоит — Все иным Покажется сейчас… Пусть навеки Самое святое Неизменным Остается в нас.1969
«Помоги, пожалуйста, влюбиться…»
Помоги, пожалуйста, влюбиться, Друг мой милый, заново в тебя — Так, чтоб в тучах грянули зарницы, Чтоб фанфары вспыхнули, трубя. Чтобы юность снова повторилась — Где ее крылатые шаги? Я люблю тебя, но сделай милость: Заново влюбиться помоги! Невозможно, говорят. Не верю! Да и ты, пожалуйста, не верь! Может быть, влюбленности потеря — Самая большая из потерь…1969
«Ох, эти женские палаты!..»
Ох, эти женские палаты! И боль обид, и просто боль! Здесь, стиснув зубы, как солдаты, Девчонки принимают бой. Свой первый бой в житейском поле, А первый — самый трудный бой… Жизнь раны посыпает солью, Жизнь болью убивает боль. Хирург работает умело, Над бедным телом казнь верша. Но тело все-таки полдела — Не надломилась бы душа… Да, я о тех, кто брошен милым, Чье горе вроде бы вина… Свет санитарка погасила, Лежит девчоночка без сна. А я желаю ей победы: В одну из самых злых минут Понять, что жалок тот, кто предал, Не те, которых предают!1969
«Секунд и веков круженье…»
Секунд и веков круженье — Вращается шар земной. Победа и пораженье — Звенья цепи одной. И если мне дан нокаут, И если мне больно — пусть! Я шарю вокруг руками, Я верю, что поднимусь. С земли, зажимая рану, Вставала я на войне: Неужто теперь не встану? Руку, дружище, мне!1969
«Полжизни мы теряем из-за спешки…»
Полжизни мы теряем из-за спешки, Спеша, не замечаем мы подчас Ни лужицы на шляпке сыроежки, Ни боли в глубине любимых глаз. И лишь, как говорится, на закате, Средь суеты, в плену успеха, вдруг Тебя безжалостно за горло схватит Холодными ручищами испуг: Жил на бегу, за призраком в погоне, В сетях забот и неотложных дел, А может, главное и проворонил, А может, главное и проглядел…1969
«В моей крови — кровинки первых русских…»
В моей крови — Кровинки первых русских: Коль упаду, Так снова поднимусь. В моих глазах, По-азиатски узких, Непокоренная дымится Русь. Звенят мечи. Посвистывают стрелы. Протяжный стон Преследует меня. И, смутно мне знакомый, Белый-белый, Какой-то ратник Падает с коня. Упал мой прадед В ковыли густые, А чуть очнулся — Снова сел в седло… Еще, должно быть, со времен Батыя Уменье подниматься Нам дано.1969
Примечания
1
Журавина — клюква (белорус.)
(обратно)2
Не имеющий гражданства.
(обратно)
Комментарии к книге «Стихотворения (1942–1969)», Юлия Владимировна Друнина
Всего 0 комментариев