«Диверсанты. Легенда Лубянки – Яков Серебрянский»

И.Б. Линдер, С.А. Чуркин Диверсанты Легенда Лубянки – Яков Серебрянский

«Он никогда не считал себя героем. Он просто честно делал свою работу…»

Эта книга о моем отце и его соратниках – представителях славной когорты нелегалов 1920–1930-х гг.: разведчиках, диверсантах, настоящих интеллектуалах. По происхождению, образованию, по возрасту и темпераменту это были очень разные люди. Разными путями пришли они и в профессию, которой впоследствии посвятили и подчинили всю свою жизнь. Общими у этих людей были безграничный, искренний патриотизм, глубокое чувство долга и преданность жизненным идеалам.

В своем раннем детстве я отца помню лишь эпизодически. Помню редкие моменты его присутствия дома, помню книжки-малышки или какие-нибудь другие неожиданные, а потому очень приятные безделушки, которые я время от времени находил утром у себя под подушкой.

Отец из моего далекого детства – это высокий улыбающийся человек в кожаном пальто и кепке, который зимой 1941 года подхватил меня на руки на платформе после нашего возвращения в Москву.

В годы войны я нечасто видел отца – наши временные режимы не совпадали. Он, как и многие в то время, возвращался домой в 3–4 часа утра, спал до десяти, уезжал на службу и в очень редкие дни ненадолго приезжал домой обедать.

Иногда, в еще более редкие свободные воскресенья, он брал нас с мамой в театр. Хорошо помню парады и демонстрации на Красной площади в дни всеобщих военных и политических праздников.

Значительно чаще я стал видеть отца после его выхода в отставку в 1946 году. Но и тогда он был занят: много читал, переводил, писал, – и я старался его особенно не тревожить.

Папа внимательно следил за моей школьной жизнью, знал всех заходивших ко мне школьных друзей. Отец был очень доволен, когда после окончания школы я поступил в Московский энергетический институт – видимо, это было связано с воспоминаниями о том, как начале 1920-х годов он некоторое время учился в Электротехническом институте.

Отец был спокойным, сдержанным и немногословным человеком, достаточно скупым на ласку. Я не могу припомнить случая, чтобы он повысил на меня голос, хотя, как я себе представляю, поводов было немало. Не помню также повышенных тонов при общении родителей между собой.

Воспитанием моим занималась главным образом мама, которая после 1941 года отошла от активной работы в разведке. Именно маме, ее постоянной заботе и вниманию к моему образованию и воспитанию я обязан знанием английского языка, школьной медалью и, в общем, всей своей дальнейшей жизнью. Кстати, сами родители свободно владели несколькими иностранными языками, и, если им не хотелось, чтобы я понимал, о чем они между собой говорят, они переходили на французский, которого я не знал.

Отец никогда не разговаривал со мной о своей работе, и я до вполне зрелого возраста не представлял, чем он занимался. Только в конце 1950-х гг. я впервые услышал от мамы слово «нелегалы» и понял, какая полная риска жизнь в этом слове заключена.

Впервые имя отца в открытой печати появилось в 1993 году в книге Валерия Гоголя «Бомба для Сталина».

Наиболее полно о работе отца я узнал из личных встреч и бесед с Павлом Анатольевичем Судоплатовым, с которым я имел честь быть лично знакомым, и из его книги «Разведка и Кремль», вышедшей в 1996 году. По словам П.А. Судоплатова, отец действовал в разведке настолько аккуратно, что его фамилия вплоть до 1990-х гг. ни разу не упоминалась ни в отечественных, ни в зарубежных публикациях о работе советской внешней разведки и специальных структур партии.

Многое мне рассказывал Герой России Юрий Антонович Колесников, работавший с отцом в военные годы и первым опубликовавший в центральной прессе воспоминания под названием «Я из группы „Я“». Огромное признание этому мудрому, опытному и благородному человеку за добрую память об отце!

Я горжусь тем, что был знаком с полковником Константином Константиновичем Квашниным, последним ушедшим из жизни в неполные 95 лет слушателем организованной отцом спецшколы; с известной разведчицей Зоей Васильевной Зарубиной, хорошо знавшей отца; с легендарным полковником Абелем (Вилли Фишером), который считал себя учеником и другом отца. Все они в беседах со мной с большой теплотой и человеческим уважением вспоминали о своей работе под руководством папы.

Теперь, когда количество упоминаний об отце и публикаций о нем в различных изданиях, посвященных работе служб внешней разведки, перевалило за сотню, становится понятнее та напряженная, полная опасностей деятельность, которой родители посвятили всю свою сознательную жизнь.

Вечером 7 октября 1953 года я, как всегда, пожелал отцу и маме спокойной ночи. Я не мог предположить, что отца я больше никогда не увижу, а с мамой буду разлучен на долгие три года.

Днем 8 октября возвращаюсь из института. В прихожей меня встречает незнакомый человек в штатском. Дверь в кабинет отца, выходившая в прихожую, открыта. В ней слышатся звуки падающих на пол книг. Словно из далекого небытия всплывает короткий диалог.

– Ваши родители арестованы. Заканчивается обыск.

– За что?

(Абсолютно нелепый вопрос.)

– Надо будет – вам объяснят.

В голове пусто. Молча наблюдаю, как с полок снимают книги, бегло просматривают и бросают на пол.

Через некоторое время все уходят, опечатав в квартире две комнаты из трех.

Не хочется вспоминать о многочисленных посещениях Главной военной прокуратуры, о полном отсутствии информации и о мгновенно замолчавшем в квартире телефоне.

О жизни, работе и непростой судьбе родителей написано уже немало. Подробно и обстоятельно, на основе чудом сохранившихся и с большим трудом найденных документов рассказывается о них и на страницах этой книги. Добавлю только, что отец умер на допросе у следователя прокуратуры Цареградского в марте 1956 года. В том же году маму освободили, а реабилитировали лишь спустя десять (!) лет – в 1966 году.

С первых дней после освобождения мама делала все возможное и невозможное для восстановления честного имени отца, и только в 1971 году он был полностью реабилитирован как жертва политических репрессий.

Я уверен, что отец очень удивился бы, узнав, что о нем, о его работе, его соратниках и подчиненных пишут книгу. Он никогда не считал себя героем. Он просто честно делал свою сложную, незримую работу, как того требовала государственная безопасность СССР.

А.Я. Серебрянский

Предисловие

Есть такое выражение: «Широко известен в узких кругах». Отметая ненужное ёрничество, скажу, что для разведчиков оно очень верно. Есть профессии, которые в той или иной степени связаны с обеспечением государственной или национальной безопасности. К одной из таких специфических профессий относится разведка, а точнее – нелегальная разведка. И представители нелегальной разведки именно широко известны в узких кругах. А точнее, о них знают единицы – во всяком случае, пока они выполняют свой долг.

Вообще, о разведчиках узнают по-разному. Кто-то приобретает известность после провала, кто-то – после отставки, а кто-то – и после ухода из жизни. В истории нашей страны есть примеры, когда о жизни и работе разведчика становилось известно только через много десятилетий, а то и столетий после его кончины. А о некоторых в силу тех или иных причин даже ближайшие родственники не узнают никогда. В этом нет никакого парадокса – чем успешнее действовал разведчик, тем меньше шансов, что его биография, а тем более деятельность выйдет на свет божий из-под грифов «Совершенно секретно» или «Особой важности».

Истории известны и трагические случаи. Во время Великой Отечественной войны многие наши разведчики внедрялись в военные и гражданские структуры противника. В случае гибели их кураторов, особенно в партизанских отрядах или в нелегальных резидентурах, «изменник» мог принять смерть от рук своих же, не подозревавших об истинном облике так называемого предателя.

Но есть и более нелепые ситуации, когда разведчик по ложному обвинению или по навету погибал в угоду скользкой политической конъюнктуре. Многие из героев этой книги побывали в ранге «врагов народа», «изменников», английских, немецких, польских и иных «шпионов», бериевских «палачей» и т.п. Кое-кому них повезло: они сумели выжить «в местах не столь отдаленных», дождаться своей реабилитации и даже написать мемуары. Но так было далеко не всегда, и выживших в несколько раз меньше …

В скорбном списке ложно обвиненных и надолго преданных забвению числится Яков Исаакович Серебрянский, выдающийся специалист секретных служб распавшегося Советского Союза. Он был полностью реабилитирован через несколько десятилетий после своей трагической гибели, а малую толику известности получил лишь в конце XX – начале XXI века. Но и до сего времени в его биографии огромное количество загадок и несостыковок, часть которых авторы этой книги постарались раскрыть.

Мало кто знает, что именно Серебрянский был тем человеком, который впервые в нашей стране, а скорее всего, впервые и в мировой практике сумел создать уникальнейшее специальное подразделение нелегальной разведки, иногда именуемое «Группой Яши». Члены этого подразделения провели многочисленные уникальные операции, которые еще долгие годы будут закрытыми для широкой публики, если вообще когда-нибудь станут известны в полном объеме, не говоря уже о первоначальных, черновых вариантах их проведения.

В нашей стране в течение XX столетия было создано огромное количество совершенно уникальных секретных служб и подразделений, не имеющих аналогов. Среди них есть такие, о существовании которых до настоящего времени неизвестно даже тем, кто сам отдал десятилетия своей жизни защите политических и военных интересов государства. Многие секретные структуры, пройдя бесконечную череду преобразований, продолжают работать и по сей день. Другие передали невидимую эстафетную палочку своим преемникам, действующим в новых политических и социальных условиях жизни страны и мира. Наши читатели, возможно, узнают о них не скоро – такова специфика работы спецслужб.

Авторы книги взяли на себя благодарный труд – рассказать о людях, беззаветно и преданно служивших Родине в любых, даже самых ужасающих по отношению к ним самим условиях. Столкнувшись с несправедливостью, они не потеряли высокого человеческого достоинства, профессиональной и личной чести. Всю свою жизнь они посвятили важнейшему делу обеспечения государственной безопасности нашей страны.

Яков Исаакович Серебрянский был достойным продолжателем, а во многом и новатором традиций нелегальной разведки. Его профессиональное служение Родине является ярким примером для новых поколений сотрудников спецслужб Российской Федерации.

Вместе с авторами выражаю искреннюю признательность сыну главных героев книги, Якова и Полины Серебрянских, – Анатолию Яковлевичу Серебрянскому, благодаря инициативе и помощи которого удалось немного приподнять завесу тайны над жизнью и работой его родителей, вне всякого сомнения, выдающихся специалистов нелегальной разведки Советского Союза.

Благодарим руководство РГАСПИ в лице директора Олега Владимировича Наумова, ведущих специалистов и экспертов РГАСПИ Валентину Николаевну Щечилину, Маину Ивановну Еремину, а также всех других сотрудников и специалистов, тщательно и бережно сохраняющих важнейшие документы политической истории нашей страны.

Отдельная благодарность Марии Линдер, которая старательно готовила иллюстративный материал для настоящего издания, восстанавливая старые и потрепанные временем документы и фотографии, большая часть которых публикуется впервые.

Мы должны знать скромных и непубличных героев, всю жизнь посвятивших сложной, часто кровавой и всегда незримой войне за честь и достоинство своей Родины.

Юрий Иванович Дроздов, генерал-майор государственной безопасности, начальник Управления «С» (Нелегальная разведка) ПГУ КГБ СССР в 1979–1991 гг.

Нелегкой, полной драматизма, но такой героической и достойной подражания была жизнь главного героя этой книги.

Один из лучших нелегальных разведчиков Советского Союза, блестящий оперативный работник, он входил в число первых исполнителей тех акций, которые впоследствии станут классическими для подразделений специального назначения, хотя в то время такого названия еще не было.

Я.И. Серебрянский длительное время возглавлял специальное, совершенно секретное подразделение разведки, в задачи которого входило глубокое внедрение агентуры на зарубежные объекты военно-стратегического характера, а также проведение диверсионных и террористических акций в случае войны. За успешное выполнение таких заданий в 1920–1930-х гг. прошлого столетия он неоднократно награждался высокими государственными наградами.

В годы Великой Отечественной войны в составе IV (партизанского) Управления НКВД – НКГБ СССР Яков Исаакович Серебрянский лично участвовал во многих разведывательных операциях, руководил разведывательно-подрывной деятельностью в Западной и Восточной Европе, проявил себя как блестящий и дальновидный организатор нелегальной работы.

Придавая огромное значение специальной подготовке разведчиков, Я.И. Серебрянский организовывал для этого уникальные закрытые, совершенно секретные учебные заведения, которые часто возглавлял лично.

Ввиду особой секретности выполняемых им задач, а также трагической судьбы самого Серебрянского я, хотя и провел всю войну в составе упомянутого выше IV Управления НКВД – НКГБ СССР, слышал о нем крайне мало и то, как говорят, из третьих уст.

А ведь именно в составе IV Управления и в его военном подразделении – легендарной Отдельной мотострелковой бригаде особого назначения (ОМСБОН) работали выпускники школы Я.И. Серебрянского. Надо заметить, что до этого времени диверсионного спецназа как единого войскового соединения в органах государственной безопасности не было. Подготовка кадров ОМСБОН и в целом сотрудников IV Управления, которое создал и все годы войны бессменно возглавлял генерал-лейтенант П.А. Судоплатов, велась по специальным программам. Судя по сохранившимся архивным материалам, наиболее глубокая и профессиональная подготовка специальных кадров осуществлялась именно в школах Я.И. Серебрянского.

Однако сразу после войны ОМСБОН был расформирован, созданы другие спецподразделения, которые своих специализированных учебных заведений не имели.

И только в 1969 году по специальному решению высших инстанций были созданы Курсы усовершенствования офицерского состава (КУОС) КГБ СССР, задачей которых была подготовка – впервые после окончания Великой Отечественной войны – спецназа госбезопасности. Оперативно КУОС подчинялись спецотделу Управления нелегальной разведки Разведывательного управления КГБ СССР. В числе других сотрудников отдела я имел честь быть куратором этого уникального учебного заведения.

Все компетентные специалисты едины во мнении, что КУОС как система возникли не на пустом месте – при организации учебного процесса широко использовался опыт IV Управления, и в первую очередь ОМСБОН.

В числе других, по воспоминаниям выпускников курсов, подтвержденным архивными данными, перед КУОС стояли задачи: изучения особенностей физической и технической защиты объектов с особым положением и способов ее преодоления; оперативное и физическое проникновение на указанные объекты; минирование и организация диверсий, в частности вывод из строя пусковых установок стратегических ядерных ракет; похищение особо важных лиц и их дальнейшая нелегальная переправка в Советский Союз, а также многие другие особо секретные оперативно-учебные цели.

Как видим, эти задачи поразительно похожи на те, которые успешно решал Я.И. Серебрянский в довоенные годы и в годы Великой Отечественной войны. Естественно, опыт работы его школ не мог не использоваться при подготовке слушателей КУОС. Правда, в силу известных причин это могло быть обезличено, так как полностью Я.И. Серебрянский был реабилитирован только в 1996 году, а КУОС перестали функционировать после распада СССР, в 1993 году.

За короткое время Курсы усовершенствования офицерского состава стали одними из лучших в мире по подготовке офицеров спецназа государственной безопасности. Многие выпускники КУОС, блестяще зарекомендовавшие себя при выполнении секретных приказов и интернационального долга в ряде зарубежных стран, были награжден высокими, в том числе и высшими, государственными наградами СССР.

В 2009 году, отмечая 40-летие КУОС, мы с особой теплотой вспоминали всех тех, кто стоял у истоков создания курсов, в том числе великих специалистов тайной войны, прекрасных организаторов и людей огромного человеческого обаяния – П.А. Судоплатова и Я.И. Серебрянского.

Алексей Николаевич Ботян, Герой России, разведчик-нелегал, участник Великой Отечественной войны, член Отдельной мотострелковой бригады особого назначения (ОМСБОН)

Глава 1. Начало пути

Яков Исаакович Серебрянский родился 29 ноября[1] 1892 года. Вот здесь-то в некоторых публикациях и появляются первые ошибки: в качестве даты рождения Я.И. Серебрянского указываются или 17 ноября, или 9 декабря (н/с) 1891 года. Это неверно!

Еще одной достаточно распространенной ошибкой является утверждение, что настоящая фамилия нашего главного героя – Бергман. По этому поводу сын Якова Исааковича, Анатолий Яковлевич Серебрянский, всегда отмечал: «Он [отец] фигурирует в очень многих публикациях как Бергман, а Серебрянский – это псевдоним. Это неправильно, это ошибка. Я не знаю, откуда она пошла. Фамилий у него было много, но основная фамилия, единственная фамилия – Серебрянский»[2].

Итак, Яков Серебрянский родился 29 ноября 1892 года в городе Минске, в небогатой еврейской семье. Его отец, Исаак (Ицка) Серебрянский, в то время работал подмастерьем у часового мастера. Первые годы жизни мальчик рос, не зная особого достатка, как и вся еврейская беднота, проживающая в черте оседлости.

И вот здесь нам придется сделать первое отступление от биографии нашего героя и перейти от частного к общему, чтобы лучше представить, в каких условиях существовали лица иудейского вероисповедования в Российской империи. Забегая вперед, скажем, отступлений в этой книге будет немало, но мы делаем их исключительно потому, что они более полно позволяют объяснить, в каких условиях проходили детство и юность многих наших героев, и, соответственно, раскрыть смысл тех или иных их поступков, нашедших воплощение или развитие в будущем.

Черта оседлости была учреждена в Российской империи указом императрицы Екатерины II в декабре 1791 года и до 1917 года определяла границы территорий, за пределами которых запрещалось постоянное проживание лицам иудейского вероисповедания за исключением нескольких особо оговоренных категорий. Мы специально подчеркиваем, что речь в данном случае идет не о национальном (евреи), а исключительно о религиозном (иудеи) признаке. Во внутренних паспортах Российской империи отсутствовала графа «национальность», но существовала графа «вероисповедание». Евреи-христиане имели в России совершенно иные, несравненно более полные права.

Указанная черта включала в себя специально оговоренные населенные пункты городского типа (так называемые местечки) в пятнадцати западных и южных российских губерниях: Бессарабской, Виленской, Витебской, Волынской, Гродненской, Екатеринославской, Киевской, Ковенской, Минской, Могилевской, Подольской, Полтавской, Таврической, Херсонской и Черниговской – и во всех десяти губерниях Царства Польского: Варшавской, Калишской, Келецкой, Ломжинской, Люблинской, Петроковской, Плоцкской, Радомской, Седлецкой и Сувалкской. Из черты оседлости были исключены города Киев, где иудеям дозволялось жить лишь в некоторых частях города, Николаев, Севастополь и Ялта. Проживание иудеев в сельской местности за пределами местечек также запрещалось, и даже временный выезд за черту оседлости был достаточно осложнен: требовал специальных разрешений и осуществлялся под строгим надзором полиции и жандармерии.

При этом запрет на проживание в других губерниях Российской империи не распространялся на лиц иудейского вероисповедания следующих категорий: купцов первой гильдии, лиц с высшим образованием, средний медицинский персонал, ремесленников высшей квалификации в необходимых отраслях и отставных нижних чинов, поступивших на военную службу по рекрутскому набору. Кроме того, никаким образовательным и иным ограничениям не подвергались выкресты – иудеи, перешедшие в христианство. Наряду с принятием православия российские иудеи нередко принимали и лютеранскую веру. Особенно часто иудеи стали переходить в христианство в XIX – начале XX в., когда религиозная принадлежность к иудаизму уже жестко не отождествлялась с национальной принадлежностью.

В истории России черта оседлости сыграла весьма негативную роль. Официальное отношение к иудеям как к ограниченным в правах подданным российского императора (ограничения при приеме в гимназии и университеты, запрет на занятие сельским хозяйством и др.) породило среди российских евреев в последней четверти XIX в. две разнонаправленные тенденции. С одной стороны, усилилась эмиграция ортодоксальных иудеев в Аргентину, Северо-Американские Соединенные Штаты[3] и Палестину, с другой – усилилась радикализация значительной части еврейской молодежи, ставшей практически неисчерпаемым кадровым резервом для всех российских революционных партий. А в глазах наиболее образованной части российского общества черта оседлости в XIX в. стала синонимом политики государственного антисемитизма. Многие российские деятели науки и культуры критиковали эту политику, равно как и глупость властей, не желавших даже обсуждать эту проблему.

Наиболее предпочтительным способом изменить свое общественное положение для большинства наиболее ортодоксальных иудеев стала эмиграция. Этому способствовало еврейское национально-религиозное движение сионизм (от названия горы Сион в Иерусалиме), целью которого являлось объединение и возрождение еврейского народа на его исторической родине – в Израиле (Эрец-Исраэль).

Впервые термин «сионизм» появился в 1890 году, то есть за два года до рождения нашего главного героя. Практически до конца XIX в. под сионизмом чаще всего понимали деятельность, направленную на иммиграцию евреев в Палестину и создание там еврейских сельскохозяйственных поселений.

Сионизм как политическое движение[4], ставившее своей целью основание независимого еврейского государства на земле Палестины, тогда провинции Османской империи, возник после 1-го сионистского конгресса, состоявшегося в Базеле в августе 1897 года. На конгрессе была принята так называемая Базельская программа, соединившая политический и практический аспекты сионизма. Главной целью Базельской программы было «создание национального дома на земле Израиля». Реализация этой задачи виделась через поселение в Палестине сельскохозяйственных рабочих и представителей технических профессий; организацию международного еврейского движения путем создания местных сионистских организаций в разных странах; подъем национальных чувств еврейского народа; пропаганду, разъясняющую правительствам европейских государств важность создания еврейского государства.

Для претворения в жизнь целей конгресса была создана Всемирная сионистская организация (ВСО). Всего в 1882–1903 гг. в Палестину приехало около 35 тысяч евреев. Большинство из них – выходцы из Российской империи и ряда стран Восточной Европы, в основном ортодоксальные иудеи. Это переселение получило название Первая алия. Тему Палестины мы будем затрагивать в нашем повествовании еще неоднократно, ибо именно там произошло становление Якова Серебрянского как разведчика и нелегального резидента.

Когда в 1898 году Якову исполнилось шесть лет (в этом возрасте дети уже начинают понимать своих близких, осознавать и постепенно изучать процессы, происходящие в их окружении), его отцу, Исааку Серебрянскому, удалось получить место приказчика на сахарном заводе, и материальное положение семьи несколько улучшилось.

К этому времени относится зарождение большинства российских оппозиционных политических партий, впоследствии принявших самое активное участие во всех революционных событиях начала XX в. (Бунд, СДКПиЛ, ПСР, «Поалей Цион» и РСДРП). В партийном строительстве город Минск, где жила семья Серебрянских, занимал одно из ведущих мест.

Предтечей новых партий было народовольческое движение 1860–1880-х гг. Распространению в обществе оппозиционных идей способствовали не только агитация и пропаганда, но и политические процессы против народовольцев.

Наиболее известные из них следующие.

«Процесс 27-ми» – о деятельности нелегального издательства и 1-й Вольной типографии в Москве; проходил в 1861–1863 гг. в Санкт-Петербурге. П.Г. Заичневский был приговорен к каторге, В.Д. Костомаров разжалован в солдаты (спустя два года после процесса умер от саркомы в петербургской больнице для бедных) П.Э. Аргиропуло, Я.А. Сулин, И.И. Гольц-Миллер и другие – к различным срокам тюремного заключения.

«(Процесс 32-х» – по обвинению в сношениях с А.И. Герценом и Н.П. Огаревым; слушания состоялись в Сенате в 1862–1865 гг. Подсудимые Н.А. Серно-Соловьевич, М.Л. Налбандян, П.А. Ветошников, Н.М. Владимиров были приговорены к ссылке в Сибирь. А.А. Серно-Соловьевич, В.И. Касаткин, В.И. Кельсиев, А.И. Бенни – к изгнанию из России.

«Процесс 193-х», или «Большой процесс», над участниками «хождения в народ»; проводился в Особом присутствии Правительствующего сената в октябре 1877 – январе 1878 гг. В числе обвиняемых: И.Н. Мышкин, Д.М. Рогачев, П.И. Войнаральский, С.Ф. Ковалик, А.И. Желябов, С.Л. Перовская, Н.А. Морозов, М.П. Сажин, М.Ф. Грачевский, Л.Э. Шишко, М.Д. Муравский, Ф.В. Волховский, Л.А. Тихомиров, А.В. Якимова, М.В. Ланганс и др.; среди подсудимых было 38 женщин. Многие арестованные отбыли несколько лет предварительного одиночного заключения. К началу процесса 97 человек умерли или сошли с ума.

«Процесс 50-ти» по делу «Всероссийской социально-революционной организации»; проводился в Особом присутствии Правительствующего сената в феврале – марте 1877 года. Обвиняемые – П.А. Алексеев, С.И. Бардина, И.С. Джабадари, Г.Ф. Зданович, В.Н. Фигнер, В.С. и О.С. Любатович и др. – получили различные сроки каторги и ссылки.

«Процесс 28-ми»; состоялся в Одессе в июле – августе 1879 года. Подсудимые Д.А. Лизогуб, С.Ф. Чубаров, С.Я. Виттенберг, И.И. Логовенко и др. обвинялись в принадлежности к «социально-революционной партии» и «умысле на цареубийство». В ходе процесса пять человек были приговорены к смертной казни (С.Я. Виттенберг, И.Я. Давиденко, Д.А. Лизогуб, И.И. Логовенко, С.Ф. Чубаров), четыре – к вечной каторге, двенадцать – к различным срокам каторги, семь – к ссылке в Сибирь.

«Процесс 20-ти» проходил в феврале 1882 года в Особом присутствии Правительствующего сената. К суду были привлечены члены Исполнительного комитета «Народной воли» А.Д. Михайлов, М.Ф. Фроленко, Н.А. Морозов, Н.Е. Суханов, Н.Н. Колодкевич, А.И. Баранников, М.В. Ланганс, А.В. Якимова, М.Н. Тригони, Г.П. Исаев, Т.И. Лебедева и девять агентов комитета – все они обвинялись в подготовке покушений на «Его Императорское Величество». Н.Е. Суханов был приговорен к смертной казни, 13 человек – к вечной каторге, остальные – к различным срокам каторги и ссылки.

«Процесс 21-го» состоялся в Петербурге в мае – июне 1887 года. Фигуранты дела – Г.А. Лопатин, П.Ф. Якубович, В.П. Конашевич, Н.П. Стародворский, Н.М. Салова, В.И. Сухомлин, П.Л. Антонов, С.А. Иванов и др. – обвинялись в принадлежности к «Народной воле» и убийстве жандармского подполковника Г.П. Судейкина. Пять человек были приговорены к вечной каторге, остальные – к различным срокам каторги и ссылки.

На «Процессе 50-ти» П.А. Алексеев, С.И. Бардина и Г.Ф. Зданович выступили с яркими революционными речами. Особенно запомнились публике две речи – Петра Алексеева и Софьи Бардиной: они произвели эффект разорвавшейся бомбы. «Преследуйте нас, за вами пока материальная сила, господа, – заявила Бардина, – но за нами сила нравственная, сила исторического прогресса, сила идеи, а идеи, увы, на штыки не улавливаются!» Алексеев был еще более резок, заявив судьям: «Поднимется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!»

Недаром государственный канцлер князь А.М. Горчаков после суда сказал министру юстиции графу К.И. Палену: «Вы думали убедить наше общество и Европу, что это дело кучки недоучившихся мечтателей, мальчишек и девчонок, и с ними нескольких пьяных мужиков, а между тем вы убедили всех, что это не дети и не пьяные мужики, а люди вполне зрелые умом и с крупным самоотверженным характером, люди, которые знают, за что борются и куда идут… Теперь Европа видит, что враги правительства не так ничтожны, как вы это хотели показать»[5].

Прямыми наследниками народовольцев явились социалисты-революционеры (эсеры). Политической основой партии эсеров являлась идея о возможности перехода России к социализму, минуя капиталистический путь развития. Эсеры были сторонниками демократического социализма, то есть политической и хозяйственной демократии: демократическое государство в виде парламентской республики и органов местного самоуправления; организованные производители (кооперативные и промышленные союзы); организованные трудящиеся (профсоюзы).

Одной из наиболее действенных форм борьбы с правительством социалисты-революционеры считали террор.

В современном мире, в том числе и в России, тема терроризма является одной из наиболее остро обсуждаемых и наиболее спорных. Терроризм как явление, возникнув практически одновременно с появлением цивилизации, всегда оставался в центре внимания. И всегда предмет дискуссий о терроре и терроризме составлял целый комплекс гипотез, предположений, легенд и догадок. В чем суть терроризма? Что это? Социально-политическое явление? Особая форма ведения боевых действий? Инструмент, используемый одними государствами для дестабилизации ситуации в других? Элемент национально-освободительного движения? Уголовное преступление? Или что-то еще, не поддающееся точному определению? Вопросы эти вечны, и каждое поколение отвечает на них по-своему.

Мы полагаем, что в военном плане террористические акции, организуемые негосударственными организациями (если речь идет о сепаратистских, религиозных и иных идеологизированных структурах, то они представляют собой своеобразные квазигосударственные образования), следует рассматривать как особую форму диверсионных операций. Эти операции направлены против военных и гражданских объектов, конкретных политических фигур, части населения, а по большому счету и населения в целом.

В XIX – начале XX в. основными мишенями российских террористов являлись император и государственные чиновники. Для революционеров они представляли собой высший и средний командный состав вражеской армии.

В 1886 году в Харькове возникла местная народовольческая группа, целиком состоявшая из учащейся молодежи. Руководящую роль в ней играли студенты – Самуил Ратин, Мендель Уфланд и Герша Шур, выработавшие программу, при составлении которой за основу была взята программа Исполнительного комитета «Народной воли». Существовал и кружок молодых террористов, в котором учащийся Харьковского реального училища Иван Мейснер «со товарищи» занимался изготовлением взрывчатых веществ. Через год харьковская группа была ликвидирована[6].

В том же году в Петербурге появилась «Террористическая фракция партии „Народная воля“» во главе с Петром Шевырёвым и Александром Ульяновым. Члены группы, студенты, задумав совершить покушение на императора Александра III, начали работу по изготовлению бомб. Все необходимые материалы были добыты благодаря связи с группой террористов в Вильно (Бронислав Пилсудский, Иосиф Лукашевич, Тит Пашковский, Исаак Дембо и др.).

Чем закончилось покушение, известно. 1 марта 1887 года члены «Террористической фракции» вышли на Невский проспект со взрывными устройствами и стали ждать проезда императорского кортежа, но были арестованы. Всего по делу о «цареубийцах» к дознанию привлекли 42 человека. Пятнадцать из них (Генералов, Андреюшкин, Осипанов, Канчер, Горкун, Шевырёв, Ульянов, Пилсудский, Лукашевич, Волохов, Пашковский, Новорусский, Ананьина, Шмидова и Сердюкова) были преданы суду Особого присутствия Правительствующего сената. Все были приговорены к смертной казни через повешение. Андреюшкина, Осипанова, Генералова, Ульянова и Шевырёва казнили, остальным смертную казнь заменили каторжными работами.

В Москве в начале 1887 года студенты Московского Императорского технического училища и Петровской академии составили костяк организации под названием Социально-революционная партия. Во главе ее стояли Лев Даль, Варлаам Иванов и Рейнгольд Циммерман, которые выработали «Программу социалистов-федералистов». Как и их предшественники из террористической группы «Народной воли», «федералисты» считали, что наиболее целесообразным средством борьбы с правительством является систематический террор. При этом руководители «федералистов» придерживались особого взгляда на организацию партии, предполагая строить ее на началах единства и «неуловимости».

«Первое должно заключаться в одинаковом понимании всеми членами партии ее целей и ее идеалов. Это создаст внутреннюю идейную спайку между членами партии и будет направлять каждого на помощь и выручку другому. Неуловимость же партии, как гарантия от поголовных одновременных погромов, должна быть достигнута ее организацией. Партия слагается из отдельных местных групп, работающих совершенно самостоятельно в зависимости от местных условий. Эта организационная обособленность особенно строго должна быть проведена в жизнь боевых групп. Наличность одной постоянно действующей боевой организации, как это было в расцвете „Народной воли“, неправильна.

Более целесообразно действовать отдельными небольшими боевыми группами. Боевые группы составляются из разбросанных в обществе отдельных террористов лишь при надобности совершить какой-либо террористический акт. Быстро сплотившись, они, как бы с налету, совершают намеченное убийство и вновь распыляются и тонут в обществе»[7].

В 1888 году в Петербурге вокруг энергичной пропагандистки Веры Гурари объединилась небольшая группа офицеров-артиллеристов, впоследствии названная группой «милитаристов». С ними вступил в связь Цюрихский террористический кружок (Исаак Дембо, сестры Сара и Мария Гинзбург, Александр Дембский и Георгий Прокофьев). Задумав устроить покушение на императора, цюрихцы решили использовать членов группы «милитаристов». Осенью 1888 года Дембо совместно с Прокофьевым приступили к изготовлению разрывных снарядов.

Покушение, однако, сорвалось из-за неосторожности самих террористов. Вначале прибывшая в Петербург С. Гинзбург забыла в одной из лавок на Васильевском острове кошелек. В кошельке лежал черновик прокламации, по содержанию которого стало ясно о готовящемся цареубийстве. Затем, при изготовлении взрывчатки в окрестностях Цюриха, погиб И. Дембо и был ранен А. Дембский. Через некоторое время обе группы – и в России, и в Швейцарии – были разгромлены властями.

В конце XIX в. крупнейшими из эсеровских организаций были Союз русских социалистов-революционеров (Хаим Житловский; Бёрн, 1894 г.), Союз социалистов-революционеров, иначе – Северный союз (Саратов, 1896 г.), Южная партия социалистов-революционеров (Воронеж, 1897 г.), Рабочая партия политического освобождения России (Любовь Родионова-Клячко, Ефим Гальперин; Минск, 1899 г.).

Террор в деле борьбы за политическую свободу в Российской империи считали основным средством и в Союзе социалистов-революционеров, и в Рабочей партии политического освобождения. Благодаря организаторским способностям в последней выдвинулись (и впоследствии стали широко известны) Е.К. Брешко-Брешковская и Г.А. Гершуни.

Примечательно, что Григорий Гершуни вербовал боевиков еще летом 1901 года, то есть до создания партии. Мы полагаем, что одним из движущих мотивов этого могло быть желание заполучить полностью подконтрольную лично ему силовую структуру, которая при определенных условиях заставила бы других членов руководящих органов партии считаться с его мнением.

Волю, ум, работоспособность и обаяние Гершуни единодушно отмечали как его соратники, так и противники.

«Осенью 1901 года среди социалистов-революционеров народилась особая боевая группа, инициатором и создателем которой был освобожденный из-под стражи, арестованный [ранее] по делу „Рабочей партии политического освобождения России“ Гершуни. Убежденный террорист, умный, хитрый, с железной волей, он обладал удивительной способностью овладевать той неопытной, легко увлекающейся молодежью, которая, попадая в революционный круговорот, сталкивалась с ним. Его гипнотизирующий взгляд и особо убедительная речь покоряли собеседников и делали из них его горячих поклонников. Человек, над которым начинал работать Гершуни, вскоре подчинялся ему всецело и делался беспрекословным исполнителем его велений. Ближайшим сотоварищем Гершуни по постановке дела террора являлась Брешко-Брешковская. Ее горячая пропаганда террора, в котором она видела не только устрашающее правительство средство борьбы, но и пример „великой революционно-гражданской доблести“, действовала на молодежь заразительно. Молодежь жадно слушала „бабушку“ и шла на ее призывы»[8].

К концу XIX в. в Российской империи усилилось противостояние различных социальных слоев, и революционные идеи переустройства общества находили все большую поддержку. И в самой России, и в среде эмиграции возникло множество революционных кружков и организаций, ставивших целью свержение самодержавия и взявших на вооружение силовые методы борьбы с правительством. Недальновидность и «политическая упертость» высших чиновников империи, не желавших даже подумать о давно назревших политических, социальных, экономических реформах, повсеместная коррупция, духовное обнищание части общества и многие иные заскорузлые болезни России еще больше способствовали тому, что десятки талантливых и достаточно образованных людей шли «жить в террор». «Предавая» свой класс, ряды революционеров пополняли многие представители аристократических семейств. Они вносили свой образовательный, интеллектуальный и философский потенциал в дело развития и распространения террора как особой формы социальной жизни в обществе, которое не желало развиваться в соответствии с требованиями времени.

В самом начале XX в. процесс консолидации различных эсеровских организаций ускорился. Датой провозглашения Партии социалистов-революционеров (ПСР) считается январь 1902 года. ПСР создалась путем объединения множества кружков и групп. Организационное оформление партии затянулось, и проект программы был опубликован только в 1904 году в газете «Революционная Россия». Программа включала требования ликвидации самодержавия, создания демократической республики, введения политических свобод, 8-часового рабочего дня, социализации земли и др. Признавались различные методы борьбы – от легальных до вооруженного восстания. В тактике значительное место отводилось террору. В руководство партии входили: В.М. Чернов, М.Р. Гоц, Н.Д. Авксентьев, М.А. Натансон, Е.К. Брешко-Брешковская, Н.С. Русанов, Г.А. Гершуни.

Активной работе революционеров в начале XX в. способствовали следующие факторы. Начальник Особого отдела Департамента полиции Л.А. Ратаев свидетельствовал: «Наряду со слабостью государственной полиции замечалось еще и полное отсутствие всяких способов воздействия на надвигавшуюся революцию. Ссылка существовала только на бумаге. Не бежал из ссылки только тот, кто этого не хотел, кому по личным соображениям не было надобности бежать. Тюрьмы не существовало вовсе. При тогдашнем тюремном режиме революционер, попавший в тюрьму, беспрепятственно продолжал свою прежнюю деятельность»[9]. Заключенные свободно переписывались с внешним миром и с арестованными, находившимися в других тюрьмах. В 1895 году в отношении осужденных революционеров была проведена широкомасштабная амнистия, после которой многие уехали за границу и активно включились в антиправительственную деятельность. Смертная казнь в империи с 1888 года не применялась. Народовольцы, в основном проживавшие за границей, охотно передавали эсерам навыки конспирации и боевой работы.

Результаты допущенных руководством страны ошибок не замедлили сказаться. 14 февраля 1901 года прибывший из Германии террорист-одиночка П.В. Карпович смертельно ранил министра народного просвещения Н.П. Боголепова. 18 и 21 марта 1902 года были совершены два неудачных покушения террористов-одиночек на московского обер-полицмейстера Д.Ф. Трепова. Используя благоприятную ситуацию, инициативная боевая группа эсеров во главе с Гершуни в 1902 году начала подготовку к покушению на министра внутренних дел Д.С. Сипягина, обер-прокурора Синода К.П. Победоносцева и петербургского градоначальника Н.В. Клейгельса.

На роль исполнителей были выбраны сын народовольца В.А. Балмашёва, С.В. Балмашёв, а также поручик артиллерии Е.К. Григорьев и его невеста Ю.Ф. Юрковская. Подготовка к покушению происходила на территории Финляндии. Балмашев-младший ранее привлекался к ответственности за антигосударственную деятельность, но был освобожден из-под стражи под надзор полиции. Одетый для маскировки в офицерскую форму, он изображал прибывшего с пакетом адъютанта великого князя Сергея Александровича. 2 апреля Балмашев беспрепятственно вошел в кабинет Сипягина и произвел два выстрела в упор, смертельно ранив министра. Как показало вскрытие, извлеченные из тела министра пули оказались крестообразно распилены. Григорьев и Юрковская от проведения теракта во время похорон Сипягина отказались.

Убийство Сипягина привело к тому, что Гершуни получил от ЦК ПСР исключительные полномочия на осуществление террористической деятельности. В статье «Террористический элемент в нашей программе» В.М. Чернов писал, что Боевая организация «получает от партии – через посредство ее центра – общие директивы относительно выбора времени для начала и приостановки военных действий и относительно круга лиц, против которых эти действия направляются. Во всем остальном она наделена самыми широкими полномочиями и полной самостоятельностью… Она имеет вполне обособленную организацию, особый личный состав (по условиям самой работы, конечно, крайне немногочисленный), отдельную кассу, отдельные источники средств»[10].

В мае 1902 года ЦК ПСР в лице Гоца, Чернова и Гершуни принял решение расширить применение террора и приблизить террор к массам. В качестве «объектов» были выбраны виленский, уфимский и харьковский губернаторы – по мнению эсеровских лидеров, наиболее одиозные «сатрапы». 29 июля при выходе из театра было совершено покушение на харьковского губернатора И.М. Оболенского. 6 мая 1903 года в общественном саду Уфы двумя членами Боевой организации ПСР был убит уфимский губернатор Н.М. Богданович.

В начале XX в. особых трудностей террористы, даже одиночки, не испытывали: в те годы убить министра, полицейского или чиновника было довольно просто. Анализ удачных террористических актов того времени показывает, что даже сотрудники полиции и жандармерии относились к вопросам обеспечения личной безопасности весьма и весьма небрежно. Немногочисленная охрана, имевшаяся у высших должностных лиц Российской империи, являлась скорее протокольно-представительской и эффективно противодействовать организованной группе «идейных» боевиков не могла.

Успешной деятельности террористов способствовал слабый уровень профессиональной боевой подготовки полицейских, в том числе и руководящего состава. В большинстве случаев ответственные за безопасность люди имели смутное представление о том, как готовить оперативно-боевые структуры полиции. Кроме того, многие инициативные предложения старших офицеров подчас наталкивались на чванливое пренебрежение чиновничьего аппарата, который все хотел загнать в жесткие рамки инструкций и артикулов, не заботясь об оперативной составляющей и оперативно-боевых методах противодействия революционному движению.

В качестве примера приведем такой факт: в сентябре 1901 года Григорий Гершуни несколько дней проживал в Петербурге под своей собственной фамилией, и только через несколько месяцев этот случай стал предметом разбирательства со стороны петербургского градоначальника генерала Н.В. Клейгельса.

Эсеровские боевики были вооружены значительно лучше народовольцев. Основным стрелковым оружием террористов в начале XX в. стал компактный и безотказный браунинг, который легко можно было спрятать под одежду. Для повышения убойной силы оружия малого или среднего калибра (6,35 и 7,65 мм) пули надпиливали, что превращало их в разрывные, а также начиняли ядами – чаще мышьяком или стрихнином, реже экзотическими отравами, которые доставали или изготовляли собственноручно изобретательные организаторы терактов. Такие несложные «усовершенствования» позволяли получить неплохой инструмент для внезапного нападения и успешно совершить теракт.

Бомбы для покушений собирали в нелегальных лабораториях. Основным взрывчатым веществом был самодельный динамит. (Надежная система учета и хранения взрывчатых веществ в Российской империи, а также перекрытие каналов поступления «фабричной» взрывчатки из-за рубежа оказались факторами, сдерживавшими рост террористической активности боевиков.) Кустарное производство динамита являлось опасным делом: подпольная лаборатория в любой момент могла взлететь на воздух вместе с «лаборантами». Но молодых фанатиков, готовых пожертвовать жизнью во имя революционной идеи, в те годы имелось предостаточно.

Русско-японская война, начавшаяся в 1904 году, стала катализатором дальнейшего наращивания революционного движения. Не получая профессионального отпора со стороны власти, террористические группировки открыли настоящую охоту на высших руководителей империи. Убийство эсеровскими боевиками министра внутренних дел В.К. Плеве 15 июля 1904 года вызвало в правящих кругах России состояние, близкое к моральному коллапсу.

Через некоторое время выяснилось, что организатором убийства Плеве и руководителем Боевой организации эсеров являлся секретный сотрудник Департамента полиции Е.Ф. Азеф.

(Среди историков до сих пор не утихают споры о том, кем в действительности был Евно Азеф. Одни называют его выдающимся боевиком, сумевшим проникнуть в Департамент полиции и под его прикрытием проводить удачные боевые операции; другие считают Азефа провокатором, «сдававшим» революционеров; третьи полагают, что Азеф – внедренный в Департамент полиции тайный агент иностранных – австрийских или германских – спецслужб.)

В период русско-японской войны специальные службы Японии предприняли попытку использовать политических противников самодержавия для ослабления России изнутри. Одной из главных задач бывшего военного агента (резидента) в Петербурге М. Акаши стала организация силовых антиправительственных выступлений, для чего выделялись средства на приобретение оружия и постоянное возбуждение общественного протеста против правительства.

Акаши, обосновавшийся к тому времени в Стокгольме, установил контакт с лидером Партии активного сопротивления Финляндии К. Циллиакусом (Зиллиакусом). Последний ранее бывал в Японии, и некоторые свои политические статьи подписывал псевдонимом Самурай. Он сотрудничал с русскими, польскими и кавказскими революционерами, участвовал в транспортировке нелегальной литературы из Скандинавии в Россию.

Циллиакус предпринял активные усилия для консолидации радикально настроенных кругов эмиграции и проведения в этих целях межпартийной конференции. В частности, он предложил лидерам эсеров «обсудить текст общего манифеста против войны и выработать план общих совместных действий для понуждения всеми мерами, хотя бы самыми террористическими, прекратить войну. Такими мерами могут быть одновременные в разных местностях вооруженные демонстрации, крестьянские бунты и т.п. Если понадобится оружие, то финляндцы берутся снабдить оружием в каком угодно количестве»[11].

Конференция отдельных революционных и оппозиционных партий и групп состоялась в Париже осенью 1904 года. На ней было решено, что «каждая партия может действовать своими методами: либералы должны атаковать правительство с помощью земства и газетных кампаний; эсерам и другим партиям следует специализироваться на крайних методах борьбы; кавказцам использовать свой навык в организации покушений; польским социалистам – опыт в проведении демонстраций»[12].

Благодаря народовольцам и эсерам в конце XIX – начале XX в. развилась и оформилась организационная сторона деятельности революционеров-боевиков (террористов). Они стали опираться на конспиративные структуры в России и за ее пределами. Для осуществления террористических актов революционеры стали создавать специальные боевые группы. Отечественные террористы поддерживали контакты с иностранными организациями. С помощью последних были налажены закупка и переправка в Россию оружия, пропагандистских материалов и типографского оборудования; часто оказывалась и финансовая помощь.

В тот же период появились элементы, обнаружение которых безошибочно указывало на политический терроризм. Речь идет о средствах (использование взрывчатки, стрелкового и холодного оружия) и методах (минирование, бомбометание, стрельба) совершения террористического акта.

Определились и основные тактические приемы террористических организаций: сочетание пропаганды и агитации с боевыми акциями; публичная ответственность за террористический акт; захват заложников. В качестве объектов террористических акций стали выступать не только лица, наделенные властью, но и простые граждане.

Теория российского революционного терроризма не отставала от практики. Идеологической основой российского терроризма левой направленности стали

– «Катехизис революционера» С.Г. Нечаева (1871 г.);

– «Смерть за смерть» С.М. Кравчинского (1878 г.);

– «Террористическая борьба» Н.А. Морозова (1880 г.),

– «Терроризм как единственное средство нравственного и общественного возрождения России» П.Н. Ткачёва (1881 г.).

В этих работах заложен краеугольный камень социально-философского учения о терроризме – учения, получившего дальнейшее развитие в ХХ в.

Идеи, оформленные в соответствующие теории, для определенной части общества стали «социальной религией», благословившей «жизнь в терроре» для многих активных революционеров[13].

Вот с таким солидным багажом эсеры и подошли к Первой русской революции.

Социал-демократические кружки появились в Российской империи в конце 1880-х гг. Основной движущей силой революционного движения социал-демократы считали промышленных рабочих и ремесленников. Первой, в июле 1893 года, была основана польская социал-демократическая партия, получившая название Социал-демократия Королевства Польского (СДКП). Ее основателями были Роза Люксембург и Юлиан Мархлевский. На 1-м съезде в Варшаве, в марте 1894 года, СДКП заявила о необходимости борьбы за завоевание политических и экономических свобод, за установление власти пролетариата; в качестве программы-минимум была выдвинута борьба за свержение царизма.

На 2-м съезде, прошедшем в Минске в августе 1900 года, по инициативе Ф.Э. Дзержинского состоялось объединение СДКП с интернациональными группами литовского рабочего движения в единую партию – Социал-демократию Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). Впоследствии ряд руководителей СДКПиЛ, в первую очередь Ф.Э. Дзержинский, Я.С. Ганецкий (Фюрстенберг), Л. Йогихес и Ю.Ю. Мархлевский, стали ближайшими помощниками В.И. Ленина в области партийной безопасности, а затем и в деле обеспечения безопасности молодой Советской республики.

В сентябре 1897 года в Вильно состоялся Учредительный съезд представителей групп еврейских социал-демократов Белостока, Варшавы, Вильно, Витебска и Минска – с этого времени начинается официальная история Бунда[14] – Всеобщего еврейского рабочего союз в Литве, Польше и России. Как партия еврейских ремесленников и промышленных рабочих Бунд сформировался на базе просветительских кружков и стачечных касс, повсеместно возникавших в начале 1890-х гг. в западных областях Российской империи.

На Учредительном съезде в ЦК и редколлегию были избраны А.И. Кремер, Л. Гольдман, М.Я. Левинсон (Косовский), И. Миль, Д. Кац, Т.М. Копельзон, П. Берман, И.Л. Айзенштадт и др.

Лидеры союза разделяли марксизм, но трактовали его в контексте традиционных представлений об особой миссии «народа израилева». Создание национальной социал-демократической партии бундовцы тесно связывали с идеей о специфике бесправного и гонимого еврейского пролетариата. Кроме рабочих, в ряды Бунда широко привлекались и представители радикальной интеллигенции.

Являясь социалистической партией левой ориентации, Бунд выступал за демократию и обобществление средств производства. В числе главных задач союза было достижение национально-культурной автономии для восточноевропейского еврейства, создание светской системы просвещения, развитие культуры на языке идиш. Бундовцы считали, что, благодаря культурной автономии, евреи сумеют сохранить свою самобытность. Важно подчеркнуть, что Бунд был не только антирелигиозной, но и антисионистской партией и выступал против эмиграции евреев в Палестину.

В 1898 году Бунд участвовал в подготовке и проведении 1-го съезда Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) и вошел в нее как организация еврейского пролетариата.

Местные отделения Бунда руководили экономической борьбой еврейских рабочих. В 1898–1900 гг. прошло 312 забастовок еврейского пролетариата в Северо-Западном крае и Царстве Польском, что значительно расширило влияние союза. В этот период деятельность РСДРП и Бунда тесно переплеталась.

В марте 1897 года состоялась встреча представителей социал-демократических организаций Киева и Петербурга. На ней было решено начать подготовку к съезду разрозненных российских социал-демократических организаций. Значительную роль в идейной подготовке предстоящего съезда сыграла брошюра В.И. Ульянова (Ленина) «Задачи русских социал-демократов» (написана в ссылке в конце 1897 г.). В брошюре отмечалось: «Правительство опутало уже заранее сетью своих агентов не только настоящие, но и возможные, вероятные очаги антиправительственных элементов. Правительство… изобретает новые приемы, ставит новых провокаторов…»[15].

Из-за личных амбиций организаторов на съезд решили не приглашать социал-демократов из Петербурга, издававших газету «Рабочая мысль», представителей николаевской и одесской социал-демократических групп. Не пригласили и представителей Союза русских социал-демократов за границей – из-за их недостаточной конспиративности. В работе съезда отказались участвовать харьковская социал-демократическая группа и Литовская социал-демократическая партия.

Первый съезд РСДРП состоялся в Минске в марте 1898 года. От Союза борьбы за освобождение рабочего класса участвовали Степан Радченко (Петербургский союз), Александр Ванновский (Московский союз), Павел Тучапский (Киевский союз) и Казимир Петрусевич (Екатеринославский союз), от Бунда – Шмуэль Кац, Арон Кремер и Абрам Мутник, от киевской «Рабочей газеты» – Борис Эйдельман и Натан Вигдорчик. В целях конспирации протоколов не велось, записывались только резолюции. В единогласно принятом решении указывалось, что все территориальные отделения Союза борьбы за освобождение рабочего класса, группа «Рабочей газеты» и Бунд «сливаются в единую организацию». Съезд избрал ЦК РСДРП в составе: С.И. Радченко, Б.Л. Эйдельман и А.И. Кремер. Союз русских социал-демократов за границей признавался представителем партии за рубежом.

Сразу после съезда многие партийные организации подверглись разгрому, большинство делегатов съезда, в том числе все члены ЦК, были арестованы, типография и готовый к печати 3-й номер «Рабочей газеты» захватила полиция.

В 1902 году в работах «Что делать?» и «Письмо к товарищу о наших организационных задачах» Ленин так говорил о борьбе партии с политической полицией: «Мы должны стремиться создать организацию, способную обезвреживать шпионов раскрытием и преследованием их»; «…борьба с политической полицией требует особых качеств, требует революционеров по профессии»[16]. Как видим, одним из важнейших направлений деятельности РСДРП с момента ее основания стало противодействие правительственным спецслужбам и создание структур, способных на должном уровне противостоять им.

Наибольшую опасность для нелегальных организаций представляли секретные сотрудники, работавшие непосредственно в революционной среде. В брошюре «Задачи русских социал-демократов» Ленин, говоря об организационной стороне деятельности партии, указывал, что «нужны люди, следящие за шпионами и провокаторами»[17]. Он писал о необходимости иметь специальных агентов – профессиональных революционеров, способных установить контакты с интеллигенцией, чиновничеством, полицией. В этой связи скажем: можно по-разному относиться к личности лидера РСДРП(б), но в понимании важности и сложности борьбы революционеров с секретной агентурой ему трудно отказать.

В октябре 1902 года Ленин отмечал, что «такое преступление, как тайная служба в политической полиции, вообще говоря, за исключением совершенно единичных случаев, не может быть доказано совершенно определенными уликами и столь конкретными фактами, которые мог бы проверить всякий сторонний человек»[18]. В качестве меры пресечения к выявленным секретным сотрудникам чаще всего использовалось изгнание из партии с последующим оповещением об этом в партийной печати. Невозможность дальнейшей работы агента в революционной среде Ленин оценивал выше, чем его физическую ликвидацию. Политическое дезавуирование и разоблачение ставило большую жирную точку на последующей деятельности сексота, что чаще всего было страшнее физической смерти. «Мы должны внушать рабочим, – писал Ленин, – что убийство шпионов и провокаторов и предателей может быть, конечно, иногда безусловной необходимостью, но крайне нежелательно и ошибочно было бы возводить это в систему…»[19].

После завершения 1-го съезда стало понятно, что партии грозят не только внешние противники: в рядах социал-демократического движения существовало большое число разнонаправленных, совершенно не стыкующихся друг с другом позиций. Учитывая это, партийное руководство провело ряд конструктивных преобразований, направленных на построение жизнеспособных партийных структур, защищенных не только от преследования царских служб, но и от внутрипартийных трений, а подчас и откровенно враждебных выпадов, связанных с провокациями, предательством или межличностными конфликтами, возникающими вследствие амбициозной войны авторитетов.

В 1900–1901 гг. в Екатеринославе[20] по инициативе еврейских публицистов Б. Борохова и Ш. Добина была образована первая подпольная группа, пытавшаяся соединить идеи социализма и сионизма. Она получила название «Поалей Цион» («Рабочие Сиона»). В 1901–1902 гг. организации сионистов-социалистов возникли в Варшаве, Вильно, Витебске, Двинске, Одессе. Некоторые из них объявляли себя марксистскими (в основном стоящими на позициях ортодоксального марксизма), другие народническими; разумеется, были и центристы. Часть групп выступала за создание еврейского государства в Палестине, некоторые считали возможным создание подобного государства в Месопотамии или Уганде. Лидеры левого крыла сионистов прилагали усилия для выработки теоретической платформы «пролетарского сионизма» и создания самостоятельной сионистской «рабочей партии». На основе кружков «Поалей Цион» в 1904–1906 гг. в России были созданы Еврейская социал-демократическая рабочая партия «Поалей Цион» и Сионистско-социалистическая рабочая партия.

Что касается РСДРП, то при подготовке ко 2-му съезду (проводился в июле – августе 1903 г. в Брюсселе и Лондоне) В.И. Ленин и его соратники подошли, уже имея несколько специальных и секретных комиссий, а также иных структур, курирующих разнообразные вопросы внешнего и внутреннего порядка; имелись и структуры, способные активно противостоять прямой агрессии. По неофициальным данным, днем рождения таких структур можно считать 3 марта 1903 года, когда были оформлены органы внутрипартийного контроля и созданы так называемые «малые тройки», аккумулирующие всю полноту партийной власти по территориально-линейному принципу.

Типичными примерами деятельности спецструктур являются следующие документы.

– Письмо Закордонного комитета Бунда в Берлине от 3 марта 1903 года о возможном нарушении правил внутрипартийной конспирации Л. Дейчем в беседе с Н.Б. Коганом в Лондоне, когда было точно указано истинное место нахождения ЦК Бунда[21].

– Письмо Н.К. Крупской от 12 марта 1903 года Заграничному комитету Бунда о необходимости составить комиссию для устройства конспиративной части 2-го съезда РСДРП; уполномоченным по секретной части назначался товарищ Альман (Л. Дейч)[22]. (В тот период Бунду отводилось особое место в партийных структурах, причем среди более чем двадцати направлений внутрипартийной деятельности еврейского рабочего союза под пунктом № 13 значится «Террор», а весь пункт № 18 был посвящен оперативному внедрению, разложению и агитации в рядах военных, полицейских, политических и иных структур[23].)

– Предложение В.Д. Бонч-Бруевича по внутренней оперативной работе среди сектантов[24].

– Доклад Батумского комитета (май 1903 г.) о необходимости специальной подготовки революционных кадров и создании спецпунктов (школ, центров) подготовки боевого характера. («Утвердить руководящий состав и ответственных за направления подготовки для кадров из числа ссыльных, революционной рабочей молодежи, учащихся семинарий, студентов пединститутов…»[25].)

В ходе работы съезда, 17 августа 1903 года, В.И. Ленин провел предложение о создании специальной аналитической службы с выпуском спецбюллетеня для ограниченного состава ЦК, а также создании структур ЦК по реорганизации, роспуску, ликвидации и контролю над всеми партийными комитетами[26].

Учитывая все это, произнесенная на съезде ленинская фраза «Есть такая партия!» несла за собой много больше смысла, чем принято считать. А уже после съезда, 12 октября 1903 года, в письме руководству РСДРП Ленин потребовал, с учетом провала киевской организации РСДРП, усиления контроля за внутрипартийной перепиской и создания специальной внутрипартийной службы перлюстрации[27].

Вернемся, однако, к сионизму. Борьбу с ним представители еврейского народа вели практически во всех социал-демократических партиях и организациях. В.И. Ленин видел в сионизме одно из проявлений буржуазного национализма, противостоящего пролетарскому интернационализму. По его словам, сионизм проповедовал классовый мир между капиталистами и рабочими одной национальности. В статье «Мобилизация реакционных сил и наши задачи» (1903) он заявлял, что сионизм – больший враг социал-демократии, чем антисемитизм[28].

Вот в это бурное время наш герой, Яков Серебрянский, в возрасте одиннадцати лет поступает на учебу в Минское городское училище. Здесь кроется еще одна загадка. Училища с данным названием нам обнаружить не удалось. Предположительно речь может идти о двух тогдашних учебных заведениях: Минском реальном училище и Мужском ремесленном училище.

Обучение в реальном училище длилось 7–8 лет, из них четыре года – начальный курс. Выпускник реального училища имел право продолжить образование в технологическом или политехническом институте либо в университете на физико-математическом или медицинском факультете.

В ремесленном училище весь срок обучения составлял четыре года; окончив училище, молодой человек начинал работать по приобретенной специальности на заводе или кустарном предприятии или в мастерской.

Изученные нами данные позволяют сделать предположение, что Серебрянский учился именно в ремесленном училище по специальности слесарь-электрик, если следовать современной терминологии.

Уже в самом начале его учебы грянули великие события. Бесславное преддверие, а затем и предсказуемое поражение России в русско-японской войне стали катализатором Первой русской революции. В этот период специальные партийные структуры ПСР и РСДРП получают дальнейшее развитие. Эсеры и эсдеки (социал-демократы) активно участвовали в вооруженных выступлениях в Москве (декабрь 1905 г.), Кронштадте и Свеаборге (лето 1906 г.), в других городах, имели своих представителей в Советах рабочих депутатов и во Всероссийском крестьянском союзе.

До 1905 года социал-демократы (как меньшевики, так и большевики) считали террористическую деятельность относительно нецелесообразной, не связанной со всей системой борьбы пролетариата. В условиях революционного кризиса позиция руководства РСДРП по отношению к актам террора и к организации военной работы изменилась.

К середине 1905 года при столичных и губернских организациях эсдеков были созданы боевые комитеты, а при ЦК РСДРП – Боевая группа центрального подчинения; боевые комитеты и группы занимались военной подготовкой членов партии. Для решения военно-технических вопросов (закупка, производство и распространение оружия и взрывчатки) при ЦК и Петербургском комитете РСДРП была сформирована Боевая техническая группа. Ее куратором со стороны большевиков стал инженер Л.Б. Красин.

Практически все антиправительственные группировки приступили к закупке и перевозке оружия в Россию. Количество стволов измерялось десятками тысяч.

Один из боевиков РСДРП Н. Колокольцев вспоминал:

«Всего было человек 25 очень надежных товарищей, с которыми я выступал на охрану митингов и собраний. На первое время поступало оружие плохое: смит-вессоны, большие и малые, и „бульдоги“ – одним словом, всякая дрянь, но и это оружие в руках рабочих было очень хорошее.

Потом, помню, в июне месяце, вечером, я выходил из артели, вижу, подъезжает ломовой извозчик, спрашивает мою фамилию, я отвечаю, что это я, спрашиваю, в чем дело.

– Примите багаж.

– Какой багаж?

Он отвечает:

– Из таможни с квитанцией.

– Нет, и что здесь?

Он ответил, что сейчас придет человек и объяснит, что здесь.

Перетаскали ящики, и извозчик уехал, после чего я дожидался полтора часа, но никого не было. Со мной был один тов. П. Седов: решили вскрыть ящики. Там, в ящиках, к нашей неожиданности, оказались средние браунинги и маузеры, а также ящики с патронами к ним. Мы стояли в недоумении, что делать? У того и другого не работала голова, так потеряли всю ночь. Все-таки удалось разместить оружие в удобные места.

На следующий день приходит Петр Кавказец, который говорит, что оружие, которое получено, нужно быстрее раздать.

Тогда был выработан пароль, с которым приходили рабочие и из других районов: 1) Москворецкого, 2) Рогожского, 3) Лефортовского, 4) Городского, к которому принадлежали Пресня, Бутырки, Сущево, Большая Дмитровка и вся окружающая местность.

Раздача оружия происходила очень медленно, и раздавать его было очень неудобно: приходили в артель во время работы. Кто возьмет 3 штуки, кто – 5 штук и т.д. И так раздача происходила очень долго.

Затем в артель каждый вечер собирались для практической стрельбы, а также учились разбирать и собирать оружие. Я помню, что происходила практическая стрельба в Техническом училище»[29].

Что касается эсеров, то летом 1905 года в Россию прибыли Е.К. Брешко-Брешковская, Е.Ф. Азеф и Б.В. Савинков. В конце июля в Нижнем Новгороде состоялся съезд боевиков ПСР, а город Териоки[30] был избран местом, где обосновался центр Боевой организации ПСР. Была создана специальная «химическая» группа. В августе БО ПСР поставила мастерскую для изготовления бомб в Саратове.

ЦК ПСР сорганизовал отправку в Россию парохода «Джон Графтон» с большим грузом оружия и взрывчатых веществ. Но этот пароход сел на мель в финляндских шхерах, после чего оружие частью было закопано на островах, а частью затоплено вместе с пароходом. После были организованы поиски. В результате на девятнадцати островах и в затопленном пароходе были обнаружены и извлечены из воды 9670 винтовок, 720 револьверов, 400 000 винтовочных патронов, 122 000 револьверных патронов, 190 пудов взрывчатого желатина, 2000 детонаторов и 13 фунтов бикфордова шнура.

При местных комитетах ПСР образовались Белостокская, Веткинская, Витебская, Волынская, Гомельская, Двинская, Красноярская, Кишиневская, Нижегородская, Московская Одесская, Тифлисская и Уфимская боевые дружины. Счет террористических актов пошел на десятки в месяц.

В условиях государственной политики, неадекватной росту террористической активности, резко возросло число правых радикальных организаций. Целью последних было противодействие экстремистским выступлениям «леваков», поддержка неограниченного самодержавия и борьба с любыми формами демократических преобразований.

В октябре 1905 года организационно оформился Союз русского народа, созданный при участии сотрудников Департамента полиции и поддержанный некоторыми представителями правящей элиты для борьбы с революцией.

Методы действий правых (пропаганда, устрашение политических противников, тактические приемы и т.п.) были почти зеркальным отражением методов их политических противников. Можно сказать, что экстремизм одних неизбежно приводил к экстремизму других.

В 1905 году начались вооруженные столкновения боевых дружин правых и левых неправительственных организаций. Именно в этих столкновениях и родился тот бесценный опыт, который в дальнейшем ляжет в основу тактики боевых действий малых подразделений в городских условиях.

Нельзя не сказать, что опыт доставался дорогой ценой. Боевик М. Виноградов вспоминал:

«…Боевую дружину, которая возвращалась в университет, чтобы там уже разойтись, ожидал кровавый финал. Нас было 80 человек вооруженных. Быстрым шагом подходили мы к университету с Никитской и заворачивали за угол против Манежа, как вдруг со всех сторон – перекрестный огонь, загремели выстрелы, и 40 человек дружинников уложили на месте, некоторые были ранены.

Засада была хорошо организована: угол Никитской и Манежа был освещен электричеством, тогда как на всех прилегающих улицах весь свет был потушен, и мы не могли видеть, кто и откуда в нас стреляет.

Мы проникли во двор университета, захватив всех своих убитых и раненых. За последним, оставшимся лежать на мостовой, я вернулся и унес под градом пуль. Но и на двор еще сыпались пули, пока наконец нам не удалось войти в самое здание университета.

Там мы тотчас же забаррикадировались в ожидании дальнейших нападений, но ночь прошла спокойно. Раненых перевязали, убитых уложили на столы, а утром их увезли близкие, явившиеся за ними.

Стало ясно, что против винтовок нужна винтовка и, кроме того, нужна тактика уличного боя, нужна хорошо обученная боевая дружина, обученная стрельбе с приемами передвижения и приемами боя, и с этой минуты я все внимание перенес на организацию такой дружины в Миусском парке.

Революционными связями были добыты средства – тысяча рублей, на них купили 40 винтовок-винчестеров, коротких, чтобы можно было носить под пальто. К ложу каждой винтовки прибит был ремень, в который продевалась рука, после чего уже надевалось пальто. Винтовка оказывалась под мышкой, и дружинник по внешнему виду ничем не отличался от обыкновенного прохожего. Кроме того, были приобретены два маузера для руководителей – меня и т. Щепетильникова. На патроны денег не хватало, и пришлось обратиться к ассоциации инженеров, которая в складчину раскошелилась всего на 100 целковых на вооруженное восстание, каждый же „революционный“ банкет обходился им в несколько сот рублей.

В людском материале, разумеется, недостатка не было, и боевая дружина в 48 человек была быстро сорганизована. Дружина была разбита на 3 шашки по 16 человек. Нормальный строй был: 3 шашки, друг за другом, по 4 ряда. Из этого строя по беззвучному сигналу дружина переходила мгновенно в любой строй: развернутый направо, налево, вперед, назад, в каре, по двум сторонам улицы и, главным образом, в рассыпной, с использованием естественных прикрытий. Командовать дружиной приучался каждый дружинник, и во время упражнений командование велось по очереди всеми, по дню каждый. Цель была та, чтобы в случае гибели вождей дружина продолжала оставаться боеспособной. Начальники наши стояли в общих рядах, так что ничем не отличались от остальных дружинников. Для упражнений в строю мы отвели бывший цейхгауз во дворе и там целыми часами ежедневно вели строевые упражнения, пока не добивались полной отчеканенности движений.

Кроме различных видов строя, мы упражнялись немало также и в невидимых передвижениях по городу. Покидая Миусский парк, мы условливались, где сойтись, и, выходя поодиночке, шли туда, каждый своей дорогой.

Придя на условленную площадь, мы циркулировали по ней (все не успевали добраться), и затем по условленному сигналу, как по мановению волшебного жезла, сразу вырастала вокруг начальника боевая дружина в 48 человек в полной боевой готовности. Между появлением первого дружинника в условленном месте и приходом последнего проходило не более пяти минут.

Пока у нас в распоряжении были только револьверы в небольшом количестве, упражнения в стрельбе мы вели в мастерских Миусского парка, но когда мы вооружились винтовками, то пришлось подумать о стрельбище. Такое мы нашли в Сокольниках, в глухом месте рощи, где были сложены поленницы дров.

Мы брали трамвайный вагон, ставили на нем вывеску „служебный“, засаживались в нем все 48 человек и через несколько минут были уже у Сокольничьего круга. Вагон ставился на запасный путь, а сами мы направлялись на наше стрельбище гуськом, ступая, как волки, в след друг другу, чтобы на снегу оставался след только одиночный, а не от толпы людей.

Придя на место, мы так же, не топча снега, развертывались в шеренгу против поленницы дров. Стреляли по очереди, всякий со своего места, все в одну точку поленницы, начиная с очень близкого расстояния и постепенно увеличивая и увеличивая изо дня в день, причем предварительно в мастерских парка мы вели упорные упражнения в прицеле без патронов, в спуске курка и вообще во всех тонкостях, обеспечивающих точное попадание. Каждый выброшенный из винтовки патрон тщательно подбирался; это делалось для того, чтобы не оставалось следа и чтобы использовать патрон в дальнейшем: ввиду ограниченности мы их перезаряжали и вновь пускали в дело. По окончании стрельбы точка, куда ложились пули, замазывалась грязью и снегом, дружина свертывалась и по старому следу гуськом возвращалась к вагону, который уносил нас обратно.

Результаты стрельбы получались блестящие: каждый дружинник бил очень метко, можно сказать, без промаха, и уверенность в меткости была настолько велика, что руководящий стрельбой стоял в нескольких шагах от цели и концом палки указывал ту точку, куда попадала последняя пуля.

Когда миусская дружина была сорганизована и обучена, партия начала употреблять ее для охраны митингов. Нас извещали заранее, и к назначенному часу мы появлялись»[31].

В октябре 1905 года в работе «Задачи отрядов революционной армии» В.И. Ленин изложил свое мнение по вопросам теории и практики подготовки и использования боевых революционных групп:

«Отряды должны составляться по возможности из близко живущих или часто, регулярно в определенные часы встречающихся людей (лучше и то и другое, ибо регулярные встречи могут быть прерваны восстанием). Задача их – наладить дело так, чтобы в самые критические минуты, при самых неожиданных условиях можно было оказаться вместе. Каждый отряд должен поэтому заранее выработать приемы и способы совместного действия: знаки на окнах и т.п., чтобы легче найти друг друга; условные крики или свистки, чтобы в толпе опознать товарища; условные знаки на случай встречи ночью и т.д. и т.д. Всякий энергичный человек с 2–3 товарищами сумеет разработать целый ряд таких правил и приемов, которые надо составить, разучить, упражняться в их применении. Надо не забывать, что 99 % за то, что события застанут врасплох и соединяться придется при страшно трудных условиях.

Даже и без оружия отряды могут сыграть серьезнейшую роль: 1) руководя толпой; 2) нападая при удобном случае на городового, случайно отбившегося казака (случай в Москве) и т.д. и отнимая оружие; 3) спасая арестованных или раненых, когда полиции очень немного; 4) забираясь на верх домов, в верхние этажи и т.д. и осыпая войско камнями, обливая кипятком и т.д. При энергии организованный, сплоченный отряд – громадная сила. Ни в каком случае не следует отказываться от образования отряда или откладывать его образование под предлогом отсутствия оружия.

Отряды должны по возможности заранее распределять функции, иногда выбирать заранее руководителя, начальника отряда. Неразумно было бы, конечно, впадать в игру назначения чинов, но нельзя забывать гигантской важности единообразного руководства, быстрого и решительного действия. Решительность, натиск – 3/4 успеха.

Отряды должны немедленно по образовании, т.е. теперь же, взяться за всестороннюю работу, отнюдь не теоретическую только, но и непременно практическую также. К теоретической мы относим изучение военных наук, ознакомление с военными вопросами, чтение рефератов по военным вопросам, приглашение на беседы военных (офицеров, унтеров и пр. и пр., вплоть до бывших солдатами рабочих); чтение, разбор и усвоение нелегальных брошюр и статей в газетах об уличном бое и т.д. и т.д.

Практические работы, повторяем, должны быть начаты немедленно. Они распадаются на подготовительные и на военные операции. К подготовительным относится раздобывание всякого оружия и всяких снарядов, подыскание удобно расположенных квартир для уличной битвы (удобных для борьбы сверху, для складов бомб или камней и т.д. или кислот для обливания полицейских и т.д. и т.д., а также удобных для помещения штаба, для сбора сведений, для укрывательства преследуемых, помещения раненых и т.д. и т.д.). Затем, к подготовительным работам относятся немедленные распознавательные, разведочные работы: узнавать планы тюрем, участков, министерств и пр., узнавать распределение работы в казенных учреждениях, в банках и т.д., условия охраны их, стараться заводить такие связи, которые бы могли принести пользу (служащий в полиции, в банке, в суде, в тюрьме, на почте, телеграфе и т.д.), узнавать склады оружия, все оружейные магазины города и т.д. Работы тут масса, и притом такой работы, в которой громадную пользу может принести всякий, даже совершенно не способный к уличной борьбе, даже совсем слабые люди, женщины, подростки, старики и проч. Надо стараться сплачивать теперь же в отряды непременно и безусловно всех, кто хочет участвовать в деле восстания, ибо нет и быть не может такого человека, который при желании работать не принес бы громадной пользы даже при отсутствии у него оружия, даже при личной неспособности к борьбе.

Затем, не ограничиваясь ни в каком случае одними подготовительными действиями, отряды революционной армии должны как можно скорее переходить и к военным действиям, в целях: 1) упражнения боевых сил; 2) разведки слабых мест врага; 3) нанесения врагу частичных поражений; 4) освобождения пленных (арестованных); 5) добычи оружия; 6) добычи средств на восстание (конфискации правительственных денежных средств) и т.д. и т.д. Отряды могут и должны ловить сейчас же всякий удобный случай для живой работы, отнюдь не откладывая дело до всеобщего восстания, ибо без подготовки в огне нельзя приобрести годности и к восстанию»[32].

В качестве примера боевой работы на местах приведем воспоминания одного из активистов Петербургской организации РСДРП А.И. Сергеева:

«Приходилось вести работу в двух направлениях – чисто партийную и боевую. Личной жизни у нас совершенно не существовало. Для боевой подготовки наша организация устраивала лекции по подготовке к боевому делу. Ходили на эти конспиративные лекции представители дружин разных заводов; так, были представители дружин с завода Лесснера, патронного, набиралось иногда в комнате человек до десяти. Какой-то артиллерист-офицер, который бывал иногда в форме, иногда в штатском платье, читал нам о взрывчатых веществах, изготовлении бомб, употреблении оружия, постройке баррикад, о том, как свести поезд с рельс, о поджогах и пр. Слушали с большим интересом, задавали вопросы; читал он нам из Виктора Гюго о баррикадах. Принес однажды фосфор, разведенный, кажется, в спирту, обмакивал в него бумажку, когда она высыхала, то загоралась; всем нам хотелось иметь этот состав. И вообще слушали этого офицера с большим вниманием, потому что знали, что он специалист в этом деле. Он пользовался у нас полным доверием. Собирались больше всего на Петербургской стороне у курсисток.

После таких лекций приходилось собирать свой кружок и передавать содержание лекции. Организатор боевой дружины должен был инструктировать свою группу по практической стрельбе, и мне приходилось регулярно, по субботам, водить дружинников из Петербургского и Выборгского районов на Малую Охту. Садились в лодку, ехали по реке, потом шли по лесу и там, на просеке, установив цель, занимались стрельбой. У меня были винтовка, маузер, браунинг и револьверы. Это было оружие для всей группы, хранилось оно у меня, причем некоторые боевики имели постоянно при себе оружие, а лучшее оружие хранилось у меня и давалось только во время практической стрельбы; потом это оружие опять оставляли у меня на хранение»[33].

Еще один из членов РСДРП, Бутягин, проходивший специальную подготовку, позднее писал:

«Летом 1905 года попал я на конференцию северокавказских организаций. Мы обсуждали вопросы подготовки к вооруженному восстанию, и по соглашению с представителями Юга наше собрание выделило меня для посылки в Киевскую школу.

В июле месяце… я попал в Киев, имел несколько ночевок на Подоле, около Днепра, а затем на третий или четвертый вечер меня и двух товарищей отвели за город на огороды, в маленький, стоящий среди гряд домик. Нас было сначала трое, потом привезли еще пять человек – все с разных концов России, из областных социал-демократических организаций. Все крайне конспирировали и не называли своих имен и фамилий, даже клички переменили.

Нас замуровали в этом домишке из двух комнат; мы не могли показывать носа из дверей и окон, пока не стемнеет. Ночью разрешалось выйти подышать свежим воздухом, но выйти с огорода считалось против конспирации. Еще через день появились киевские товарищи: одного я видел на явках, двое других были мне незнакомы. Один начал знакомить нас с нитратами, кислотами и их реакциями. <…> Я сразу понял, что имею дело с опытным человеком и знатоком взрывчатых веществ. Другой товарищ… читал нам лекции, обучал военной технике, баррикадной борьбе, постройке баррикад, а главное – правильному пониманию вооруженного восстания и подготовке для него военно-технических средств.<…> Но некоторые товарищи плохо охватывали значение доз, значение температуры… Им трудно было привыкнуть к крайней осторожности и четкости в работе; поэтому здесь, в школе, и потом в лабораториях – армавирской, екатеринодарской, новороссийской, ростовской – приходилось часто висеть на волосок от смерти.

Нам лаборант часто говорил, что так как мы работаем при 90 % за то, что все через полгода уйдем в потусторонний мир, то и не успеем раскинуть сети большевистских лабораторий. Его пророчества были довольно верны: тифлисская лаборатория взорвалась очень скоро, затем я слыхал о взрыве одесской лаборатории. У меня, в екатеринодарской лаборатории, тоже только случай и беззаветное самопожертвование моего помощника спасли положение, хотя этот товарищ все-таки сжег свою левую руку раствором металлической ртути в сильно дымящейся кислоте.

Благополучно закончив занятия, обучившись еще метанию бомб, мы поодиночке разъехались по разным организациям ставить партийные лаборатории»[34].

Приведенные воспоминания иллюстрируют лишь малую часть нелегальной антиправительственной деятельности, направленной на силовое устранение действующей власти. В той или иной мере подобные мероприятия проводили все оппозиционные организации и партии.

Одновременно с формированием боевых дружин происходило формирование партийно-административных структур – по сути, параллельных органов власти – Советов рабочих депутатов.

Первый Совет был создан в середине марта 1905 года в Алапаевске. 15 мая возник Совет уполномоченных рабочих депутатов в Иваново-Вознесенске, 13 октября – Петербургский совет рабочих депутатов.

Интенсивно развивались союзы, объединявшие работающее население по принципу профессиональной принадлежности. 8–9 мая 1905 года в Москве состоялся 1-й съезд Союза Союзов, на который прибыли представители четырнадцати «цеховых» организаций. Дело дошло до того, что профсоюзы стали создавать даже сотрудники полиции!

Входившие в руководство советов и союзов представители оппозиционных партий вели активную антиправительственную агитацию и постепенно присваивали себе отдельные функции исполнительной власти.

А.В. Герасимов, в 1905–1909 гг. начальник Петербургской охранки, вспоминал, что через несколько дней после опубликования указа об амнистии в Петербургское охранное отделение прибыли представители Совета рабочих депутатов и потребовали показать помещения для арестованных. Это было исполнено.

«Можно сказать, что Петербург находился в состоянии сплошного митинга, – писал он. – Из-за границы приехали эмигранты и присоединились к выпущенным из тюрем революционерам. Из-за границы же привезли русские нелегальные издания и начали открыто продавать их на улицах. <…> Как грибы росли революционные издания. Конфискации нелегальных типографий побудили революционные партии печатать свои издания в легальных частных типографиях. <…> Скоро появились легальные газеты с аншлагами: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь“, „В борьбе обретешь ты право свое“. <…> Еще хуже распространения революционных изданий было другое: существование и рост влияния Совета рабочих депутатов. Он возник в дни октябрьской забастовки для руководства стачечным движением. После окончания забастовки Совет расширился, реорганизовался и стал вести себя как второе правительство. Во все учреждения он слал запросы, требовал справок и объяснений – и всего хуже было то, что учреждения, даже правительственные, даже полиция, эти справки и объяснения Совету давали. Открыто он проводил сборы на вооружение, а вскоре приступил к созданию исполнительного органа своей власти – милиции. Представители этой милиции… вмешивались в действия чинов полиции… – и растерянная полиция нередко их слушалась»[35].

В октябре – ноябре 1905 года произошло несколько крупных военных мятежей и вооруженных выступлений оппозиции: 26–28 октября – Кронштадт (12 из 20 флотских экипажей); 30–31 октября – Владивосток (матросы Сибирской военной флотилии и солдаты Хабаровского запасного полка); 11–16 ноября – Севастопольское восстание (команды крейсера «Очаков» и еще 11 кораблей, солдаты Брестского пехотного полка и саперной роты); 17–18 ноября – Киев (мятеж нескольких батальонов местного гарнизона); 23 ноября – Харьков (вооруженная демонстрация солдат четырех пехотных полков под лозунгом «Долой самодержавие!»). В тот же период в Бессарабии начал действовать партизанский отряд Г.И. Котовского. Во всех этих случаях мятежные войска поддерживали контакты с представителями революционных партий и их боевыми дружинами. Митинги, стачки, демонстрации, крестьянские волнения, нападения на полицейских и военных исчислялись сотнями.

4–5 декабря 1905 года Московский совет рабочих депутатов, Московская конференция РСДРП и Всероссийский союз железнодорожников приняли решение начать 7 декабря всероссийскую забастовку с дальнейшим переводом ее в вооруженное восстание. Только после получения информации о намерениях революционеров центральная власть осознала опасность нерешительности. После аудиенции у Николая II, состоявшейся в 7 часов утра 7 декабря, министр внутренних дел П.Н. Дурново направил во все охранные отделения и жандармские управления циркуляр о немедленном аресте лидеров революционных организаций и подавлении выступлений с помощью военной силы. Циркуляр был исполнен только там, где полиция и специальные службы заблаговременно подготовились к его реализации на практике.

Вот как все происходило по воспоминаниям Герасимова:

«Весь день прошел в подготовительной работе. Так как чинов Охранного отделения и Жандармского управления было… недостаточно, то в помощь были мобилизованы все наличные силы полиции. Было намечено, кто именно будет руководить какими именно обысками и арестами. Под вечер, около пяти часов, руководители всех отрядов были собраны в Охранное отделение.

<…> Намеченные обыски должны были быть произведены, чего бы это ни стоило. Если отказываются открывать двери, следовало немедленно их выламывать. При сопротивлении – немедленно стрелять. <… > Всего было произведено около 350 обысков и арестов. Взяты три динамитные лаборатории, около пятисот готовых бомб, много оружия, маузеров, несколько нелегальных типографий. В четырех или пяти местах было оказано вооруженное сопротивление; сопротивлявшиеся убиты на месте.

На следующий день было произведено еще 400 обысков и арестов. <…> Среди арестованных был Александр Федорович Керенский. Он был начальником боевой дружины социалистов-революционеров Александро-Невского района»[36].

В Москве события развивались по иному сценарию. 7–8 декабря полиции удалось арестовать только часть членов Моссовета и лидеров оппозиционных партий. 9 декабря на Тверской улице появились первые баррикады. 11 декабря в «Известиях Московского совета рабочих депутатов» была опубликована инструкция Боевой организации при Московском комитете РСДРП «Советы восставшим рабочим». В ней говорилось:

«Товарищи! Началась уличная борьба восставших рабочих с войсками и полицией. В этой борьбе может много погибнуть наших братьев, борцов за свободу, если вы не будете держаться некоторых правил. <… >

1. Главное правило – не действуйте толпой, действуйте небольшими отрядами в три-четыре человека, не больше. Пусть только этих отрядов будет возможно больше, и пусть каждый из них выучится быстро нападать и быстро исчезать. Полиция старается одной сотней казаков расстреливать тысячные толпы. Вы же против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков. Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает. Полиция и войска будут бессильны, если вся Москва покроется всеми этими маленькими неуловимыми отрядами.

2. Кроме того, товарищи, не занимайте укрепленных мест. Войско их всегда сумеет взять или просто разрушить артиллерией. Пусть нашими крепостями будут проходные дворы, все места, из которых легко стрелять и легко уйти. Если такое место и возьмут, то никого там не найдут, а потеряют много. Всех же их взять нельзя, потому что для этого каждый дом нужно населить казаками.

3. Поэтому, товарищи, если вас кто-нибудь будет звать идти куда большой толпой и занять укрепленное место, считайте того глупцом или провокатором. Если это глупец – не слушайте, если провокатор – убивайте. Всегда и всем говорите, что нам выгоднее действовать одиночками двойками, тройками, что это полиции выгодно расстреливать нас оптом, тысячами.

4. Избегайте также ходить теперь на большие митинги. Мы увидим их скоро в свободном государстве, а сейчас – нужно воевать и только воевать. Правительство это прекрасно понимает и нашими митингами пользуется для того, чтобы избивать и обезоруживать нас.

5. Собирайтесь лучше небольшими кучками для боевых совещаний, каждый в своем участке, и при первом появлении войск рассыпайтесь по дворам. Из дворов стреляйте, бросайте камнями в казаков, потом перелезайте на соседний двор и уходите.

6. Строго отличайте ваших сознательных врагов от несознательных, случайных. Первых уничтожайте, вторых щадите. Пехоты по возможности не трогайте. Солдаты – дети народа и по своей воле против народа не пойдут. Их натравливают офицеры и высшее начальство. Против этих офицеров и начальства вы и направьте свои силы. Каждый офицер, ведущий солдата на избиение рабочих, считается врагом народа и ставится вне закона. Его, безусловно, убивайте.

7. Казаков не жалейте. На них много народной крови, они всегдашние враги рабочих. Пусть уезжают в свои края, где у них земли и семьи, или пусть сидят безвыходно в своих казармах. Там вы их не трогайте. Но как только они выйдут на улицу – конные или пешие, вооруженные или безоружные, – смотрите на них как на злейших врагов и уничтожайте их без пощады.

8. На драгун и патрули делайте нападения и уничтожайте.

9. В борьбе с полицией поступайте так: всех чинов до пристава включительно при первом удобном случае убивайте. Околоточных обезоруживайте и арестовывайте, тех же, которые известны своей жестокостью и подлостью, тоже убивайте. У городовых только отнимайте оружие и заставляйте служить не полиции, а вам.

10. Дворникам запрещайте запирать ворота. Это очень важно. Следите за ними, и если кто не послушает, то в первый раз побейте, а во второй убейте. Заставляйте дворников служить опять-таки нам, а не полиции. Тогда каждый двор будет нашим убежищем и засадой»[37].

Член ЦК ПСР В.М. Зензинов позднее писал о московских событиях:

«Сумасшедшие дни были пережиты нами в декабре. Баррикады, ружейная стрельба, обезоружение жандармов, городовых и сумских драгун, прибывших на усмирение Москвы из Твери, попытки вызвать из казарм войска, явно сочувствовавшие революционерам, но колебавшиеся выйти на улицу… Только поздней ночью, пробираясь вдоль улицы (после девяти часов вечера под угрозой расстрела запрещено было выходить из домов), мы собирались все вместе, сплоченная группа комитетчиков. Приходили возбужденные, взволнованные всем пережитым за день. Это была маленькая квартира Л.М. Армандт в Филипповском переулке около Арбатской площади, на которой было в эти дни немало столкновений между дружинниками и драгунами. Странный вид представляла эта квартира. Многочисленные пачки патронов к маузерам, сами маузеры в деревянных кобурах, снятая с городового шашка, пачки литературы – всем этим завалены были стулья, диваны и столы… Здесь же, на столе, стояли похожие на сахарницы жестяные банки, перевязанные веревочкой: то были наши динамитные бомбы, которым так завидовали тогда социал-демократы»[38].

В 1906 году эсер Л. Зильберберг решил организовать новую самостоятельную боевую дружину по типу и с традициями распавшейся из-за предательства Азефа Боевой организации. Он получил на это разрешение ЦК ПСР. Дружина была названа Боевой отряд при Центральном Комитете.

«У партии [эсеров] работали по террору летучие отряды, сформированные почти у всех областных организаций, и местные боевые дружины. Местные комитеты вообще были настроены относительно террора более решительно, чем центр. Даже тогда, когда Центральный Комитет делал постановления хотя бы и об условных, временных приостановках террора, многие местные комитеты не разделяли этого взгляда и шли в своих действиях наперекор ему. В дело осуществления террора комитеты старались внести как можно более системы и организации. Многие выработали уставы для всякого рода боевых организаций. Так, были выработаны „Устав городской милиции“, „Устав крестьянской боевой дружины“, „Проект устава областной летучки“, которые и были опубликованы Центральным Комитетом как образцы подобных изданий.

В деле практического проведения террора первое место принадлежало Северной и Поволжской областям»[39].

В Минске в период 1905–1906 гг. происходили следующие события. В июне 1905 года состоялась общегородская политическая забастовка (более шести тысяч рабочих), которая сопровождалась демонстрациями и столкновениями с полицией. В августе в местечке Ратомка под Минском состоялся 1-й съезд Северо-Западного комитета РСДРП. В октябре рабочие Минска присоединились к Всероссийской политической стачке. 18 октября 1905 года на Привокзальной площади полицией и войсками по приказу губернатора П.Г. Курлова были расстреляны участники митинга. Когда в Москве началось Декабрьское вооруженное восстание, большевики Минска также предложили выйти на улицы с оружием в руках. Но это предложение не получило поддержки бундовско-эсеровского большинства Минского городского совета, руководившего декабрьской забастовкой.

Центральными фигурами в минской организации ПСР являлись сестры А.А. и Е.А. Измайлович, дочери генерал-лейтенанта Адольфа Викентьевича Измайловича. Обе входили в Летучий боевой отряд Северной области. Младшая, Екатерина, за свою революционную деятельность содержалась в женском отделении минского острога. В начале января 1906 года группа боевиков-эсеров под руководством И.П. Пулихова и С.В. Скандракова устроила ей побег. К воротам женского отделения тюрьмы в Добромысленском переулке подъехали трое саней, с одних соскочил молодой человек в форменной фуражке. Караульный, увидев фуражку через глазок, открыл двери (он действовал по инструкции того времени). Загремели выстрелы… Освобожденная Екатерина перешла на нелегальное положение.

Дальнейшая судьба сестер сложилась драматично. В конце 1905 года Александра Измайлович и Иван Пулихов стали готовить покушение на минского губернатора Курлова, главного виновника расстрела рабочих на Привокзальной площади. 14 января 1906 года при выходе из Петропавловского собора Пулихов бросил в Курлова «адскую машинку», но та не взорвалась. Измайлович, стрелявшая в полицмейстера Д.Д. Норова, промахнулась. Покушавшихся тут же схватили. Как стало известно впоследствии, бомба и не могла взорваться, поскольку была передана минским эсерам секретным сотрудником Департамента полиции З.Ф. Гернгросс-Жученко. Пулихов был повешен, а Александре смертную казнь заменили на 20 лет каторги.

27 января, после неудачной попытки покушения на командующего Черноморским флотом адмирала Г.П. Чухнина, в Севастополе была расстреляна Екатерина Измайлович.

В 1905 году от ряда эсеровских организаций откололись наиболее радикально настроенные члены, считавшие, что в дальнейшей борьбе необходимо стремиться к немедленному и полному преобразованию общества на социалистических началах. Средствами для достижения этой цели признавались как террористические действия (в особенности на подготовительной стадии), так и общее восстание. В октябре 1906 года на учредительной конференции в городе Або[40] М.И. Соколов, К.М. Бродская, И.А. Терентьева и др., всего более тридцати представителей максималистских групп из Москвы, Петербурга, Северо-Западного края и Урала, организовали Союз социалистов-революционеров максималистов (ССРМ). В состав Петербургской боевой организации входили «максималисты» из Петербурга, Белостока, Екатеринослава, Москвы и некоторых других городов. К июлю 1906 года в ней состояли около шестидесяти человек: М.И. Соколов, В.Д. Виноградов, М.Д. Закгейм, К.С. Мыльников и др.

Только за период 1906–1907 гг. «максималистами» было совершено более пятидесяти терактов, направленных главным образом против представителей органов правопорядка и деятелей правых партий. В частности, они организовали взрыв дачи П.А. Столыпина на Аптекарском острове.

«Максималисты» хотели путем тотального (но адресного) террора дезорганизовать правительственный аппарат и поднять массы на всеобщее восстание. Экспроприацию они рассматривали как форму борьбы, уничтожающую «фетиш собственности». В итоге максимализм выродился в безыдейный бандитизм и был открыто осужден практически всеми социалистическими партиями.

В 1906–1907 годах многие участники боевых структур стали выходить из повиновения своим лидерам и проводить «эксы» в корыстных целях. Один из боевиков-эсдеков, Л.М. Прохоров, свидетельствовал:

«Эсдековские боевики, не довольствуясь хождением на лекции, стремились проявить себя в террористических актах или в грабежах. Но так как этого инструктор не разрешал, то нередко дружинники тайком от партии устраивали грабежи и взятые такими путями деньги брали в личное распоряжение. Так, например, в июле 1906 года во время работ на Невском судостроительном заводе был ограблен артельщик на 15 000 рублей. <…> Вскоре после этого… происходило собрание дружинников, на котором присутствовали и участники ограбления. На собрание приехал некий Савельев (он же Сибиряк) и сделал предложение дружинникам объединиться в автономную группу. [На] другое… такое же собрание… приехал инструктор „Лазарь“ и, узнав участников ограбления, стал требовать от них как от членов партии отдачи этих 15 000 рублей в пользу партии, но на это ему ответили, что совершившие ограбление выходят из партии и выдают ему партийное оружие, а взятые деньги… пойдут на новую беспартийную группу террористов-экспроприаторов»[41].

Наиболее крупными и опасными из «новых» объединений террористов-экспроприаторов были отряды Г.И. Котовского, Н.И. Махно и А.М. Лбова. Количество небольших групп анархистов, «максималистов», «безмотивников» и т.п. доходило до трех сотен. Постепенно члены этих групп все более и более скатывались к обыкновенной уголовщине. Однако в отличие от «традиционных» уголовников политизированные криминальные группы при разбойных нападениях широко использовали взрывчатку и стрелковое оружие. К тому же они грамотно использовала полученный опыт по тактике уличных боев.

Здесь следует отметить, что на первых порах и боевые группы революционных партий, и правительственные войска осваивали тактику уличных боев более на практике, чем в теории. Практически абсолютная уверенность верховной власти в невозможности восстаний в России до 1905 года была чрезвычайно велика. Когда в 1898 году русский военный агент в Италии представил военному министру обстоятельный секретный доклад о тактике уличных боев в дни Миланского восстания[42], его отстранили от должности. Увольнение мотивировалось тем, что данный офицер уделяет внимание «никому не нужной ерунде и, следовательно, не имеет правильного представления о своих действительных служебных обязанностях».

Философия и психология чванливой административной машины, не способной вовремя реагировать на изменения, тупая самонадеянность высокопоставленных чиновников всегда играли злую шутку с теми, кто не хотел и не мог видеть дальше собственного носа. Таковы неизбежные законы исторического развития российского общества, да и цивилизации в целом.

В 1905 году ситуация в корне изменилась: практику стали подкреплять теорией. Поскольку в отечественной литературе соответствующих руководств не было, спешно была переведена и издана глава «Уличный бой» из немецкой «Тактики» В. Балка. Офицеров стали подробно учить методам и способам уличной борьбы. Дело о Миланском восстании извлекли из архива и сделали предметом изучения. Под председательством великого князя Николая Николаевича был организован Комитет Государственной обороны, куда привлекли весь цвет военной профессуры того времени, признанных авторитетов в области теории и практики военного дела. По указаниям Комитета в полках читались лекции по тактике, аналогичные тем, что читались боевикам революционных партий. Примечательно, что основой лекций нередко были захваченные полицией в ходе обысков учебные пособия революционеров.

Одно из первых таких пособий под названием «Приложение тактики и фортификации к народному восстанию» составил В. Северцов (Н.М. Филатов). Оно было издание в Женеве в типографии ЦК РСДРП в 1905 году. В этой работе имелись следующие разделы.

1. Вооружение.

2. Постройка баррикад и укрепление домов, стен и т.п.

3. Расположение наших сил.

4. Атака:

а) разведка;

б) атака кавалерии;

в) атака пехоты;

г) атака артиллерии.

5. Наступление восставших.

6. Общий план восстания.

В 1906 году руководство по тактике под названием «Уличные бои. Конспект лекций, читанных начальникам дружин Боевого рабочего союза» подготовил один из руководителей Всероссийского офицерского союза и одновременно председатель Боевого рабочего союза, офицер Академии Генерального штаба С.Д. Масловский (Мстиславский).

После поражения Первой русской революции руководство большевистского крыла РСДРП начало уделять серьезное внимание организации конспиративной боевой подготовки. Уже в 1906 году в работе «Русская революция и задачи пролетариата» В.И. Ленин писал, что в основе партии рабочего класса должна быть «сильная тайная организация», располагающая особым аппаратом «открытых выступлений»[43].

В сентябре 1906 года в статье «Партизанская война» В.И. Ленин сделал вывод: «Партизанская борьба есть неизбежная форма борьбы и в такое время, когда массовое движение уже дошло на деле до восстания и когда наступают более или менее крупные промежутки между „большими сражениями“ в гражданской войне»[44]. Главными проблемами партизанской войны он назвал неорганизованность, а также попытки навязать практикам искусственно сочиненные формы вооруженной борьбы. С учетом неудачной попытки вооруженного восстания 1905 года диверсионно-террористические действия ударных боевых групп были признаны необходимыми в борьбе за власть.

Наряду со структурами, работающими внутри и против царской полиции и корпуса жандармов, получавшими информацию из недр Генерального штаба и правительственных кулуаров, появляются и крепнут структуры, предназначенные для ведения военно-диверсионных действий, причем как внутри трещавшей по швам империи, так и за ее пределами. В 1906–1907 гг. в России и за границей была создана сеть секретных школ, в которых тщательно отобранные партийные функционеры проходили специальную военную подготовку.

В качестве примера назовем школу боевых инструкторов в Киеве, школу бомбистов в Лемберге[45], школу боевиков в Болонье. Всего в трехстах метрах от знаменитого императорского комплекса Шённбрюнн в Вене висит мемориальная доска с информацией, что в этом здании в 1908 году во время пребывания и изгнании в Австрийской империи И.В. Сталин написал работу «Национальный вопрос и революция». На самом деле на этом месте находилась одна из особо засекреченных резидентур РСДРП(б), боевики которой занимались подготовкой боевых кадров партии и международными «эксами». Напомним, что знаменитый Камо (С.А. Тер-Петросян) как раз и входил в ту самую группу, возглавляемую Сталиным.

Группы боевиков четко структурировались по регионам и странам. Так, будущие приверженцы Троцкого осваивали американский континент, а сторонники Ленина активно разрабатывали «Старый Свет и азиатские рынки». Впоследствии именно на основе отработанных в специальных структурах РСДРП методик будет вестись подготовка диверсантов и партизан в специальных школах Коминтерна – как в нашей стране, так и за рубежом. Именно этот бесценный опыт станет фундаментом будущих успехов Я.И. Серебрянского и его товарищей из советской разведки.

Осенью 1907 года на конференции большевиков в Финляндии обсуждался вопрос о терроре. В отличие от эсеров, анархистов и других революционных групп руководство РСДРП(б) приняло решение о прекращении террористических актов. Большинство из 32 делегатов считали, что усилить террор необходимо. Однако В.И. Ленин и Н.А. Рожков (как будто давая возможность не только партии, но и героям нашей книги вырасти и окрепнуть) сделали следующее заявление: «Ввиду того что в настоящее время мы считаем метод террора недостигающим цели, так как сейчас единственным методом борьбы должны являться научная пропаганда и Государственная дума как агитационная трибуна, мы оставляем за собой право, оставаясь в партии, не гарантировать постановления о терроре и в случае, если и ЦК партии одобрит постановление конференции, – совсем уйти из партии»[46].

Но многие молодые люди – наверное, в силу возраста – предпочитали участвовать в боевых операциях, а не в скучных агитационных и организационных мероприятиях. Именно на этой романтической волне в 1907 году Яков Серебрянский стал участником ученического эсеровского кружка. А уже через год, окончив училище и вступив в Партию социалистов-революционеров, вскоре примкнул к группе минских эсеров-«максималистов», или, иначе говоря, стал боевиком одного из отрядов. Об этом периоде его жизни известно немного. По воспоминаниям П.А. Судоплатова[47]: «До революции Серебрянский был членом партии эсеров. Он принимал личное участие в ликвидации чинов охранки, организовавших еврейские погромы в Могилеве (Белоруссия)»[48].

В мае 1909 года (в возрасте шестнадцати с половиной лет) Яков был арестован за хранение переписки «преступного содержания» и по подозрению в соучастии в убийстве начальника Минской тюрьмы. В 1909–1910 гг. он находился в заключении, затем был выслан в Витебск под гласный надзор полиции. С апреля 1910-го по октябрь 1911 года Серебрянский работал электромонтером на Витебской электростанции, затем, отбыв наказание, вернулся в Минск.

Полиция контролировала каждый шаг Серебрянского, причем не только во время высылки, но и по ее окончании.

Например, начальник Витебского губернского жандармского управления (ГЖУ) докладывает в Особый отдел Департамента полиции следующее (Исх. № 340 от 18 марта 1910 г., секретно; Вх. № 1046 от 22 марта 1910 г.):

«Представляя при сем выписку из письма, полученного агентурным путем, доношу Вашему Превосходительству, что адресат письма – минский мещанин Яков Ицков Серебрянский, высланный из г. Минска в г. Витебск под гласный надзор полиции на два года, за принадлежность к партии С.Р. Упоминаемые в письме Ицка – витебский мещанин Ицка Менделеев Лейкин, 25 л., проживающий в одном доме с Серебрянским, наблюдаемый в Витебске по партии С.Р., и Эстерка, родная сестра Ицки Лейкина, девица 15 л., ни в чем предосудительном в политическом отношении пока не замеченная.

Первая страница секретного документа Особого отдела Витебской жандармского управления от 18 марта 1910 г.

Копия выписки означенного письма мною сего числа за № 341 препровождена начальнику Минского губернского жандармского управления»[49].

Через полгода после окончания срока ссылки начальник Минского ГЖУ докладывает в Особый отдел Департамента полиции следующее:

«Уведомляю, что упомянутый в агентурных сообщениях № 343 Я. Серебрянский есть минский мещанин Яков Ицков Серебрянский, в 1909 г. привлекавшийся при вверенном мне Управлении к переписке в порядке Положения о Государственной охране в качестве обвиняемого по делу о задержании соучастников в убийстве начальника минской тюрьмы Александром Ивановым Сецом. По каковому делу, как видно из отношения минского губернатора от 26 октября 1909 г. за № 1419, названный Серебрянский за принадлежность его к партии социалистов-революционеров административным порядком подчинен гласному надзору полиции в избранном им месте жительства, за исключением столиц, столичных городов и Минской губернии, на два года, считая срок с 13 октября 1909 г. Из отношения же начальника витебского Губернского жандармского управления от 15 октября 1911 г. за № 8318 видно, что Яков Серебрянский 13 октября того же года окончил срок гласного надзора полиции и выбыл из Витебска на родину в гор. Минск, где и в настоящее время проживает по Ново-Московской улице в доме № 31, кв. 5.

Ваня есть крестьянин деревни Матвеевич Омельянской волости Игуменского уезда Иван Алексеев Радзюк, называвшийся минским мещанином Николаем Александровым Орловым, в 1906 году привлекавшимся при вверенном мне Управлении к дознанию в качестве обвиняемого по однородному делу с Серебрянским, за что и был выслан административно под гласный надзор полиции на два года.

Первая страница секретного документа Особого отдела Минского жандармского управления от 7 мая 1912 г.

Выяснить личность „Максима“ не представляется возможным» (Исх. № 68 от 7 мая 1912 г., совершенно секретно; Вх. № 13 193 от 10 мая 1912 г.)[50].

В дополнение к предыдущему начальник минского ГЖУ сообщает в Особый отдел:

«Имею честь донести, что Ваня есть крестьянин деревни Матвеевич Омельянской волости Игуменского уезда Иван Алексеев Радзюк, называвшийся при задержании минским мещанином Николаем Александровым Орловым, в 1906 г. привлекавшийся при вверенном мне Управлении к дознанию в качестве обвиняемого в преступлении, предусмотренном ч. 2 132 ст. Угол. улож., и в 1909 г. к переписке в порядке Положения о Государственной охране в качестве обвиняемого по делу о задержании соучастников в убийстве начальника минской тюрьмы Александром Ивановым Сецом; по каковому делу, как видно из отношения минского губернатора от 26 октября 1909 г. за № 1419, названный Радзюк за принадлежность его к партии социалистов-революционеров административным порядком подчинен гласному надзору полиции в избранном им месте жительства, за исключением столиц, столичных городов и Минской губернии, на два года, считая срок с 13 октября 1909 г. Первоначально Радзюк избрал местом жительства гор. Одессу, а затем перешел в гор. Черкассы Киевской губернии, где и окончил срок надзора. Где в настоящее время проживает, сведений не имеется. К обнаружению места его жительства приняты меры. Хотя в городе Минске и проживают отдельные члены партии социалистов-революционеров: Яков Ицков Серебрянский, Соня Абрамова Левина, Деля Мордухова Бродская, Абрам Овсеев Вольман, Иосиф Абрамов Клапер, Давид Абелев Соломонов и Игнатий Иванов Галимский, но никакой активной деятельности [они] не проявляют; несмотря же на это, я в скором времени произведу обыски у этих лиц, о результатах которых донесу дополнительно» (Исх. № 732 от 10 мая 1912 г., секретно; Вх. № 13 652 от 15 мая 1912 г.)[51].

Последнее сообщение минского ГЖУ, в котором фигурирует имя Якова Серебрянского, датировано 28 августа 1912 года (Исх. № 104 404, совершенно секретно). В этом месяце Яков поступил на действительную военную службу, хотя мог, как многие революционеры в России, избежать призыва. До июня 1914 года он служил рядовым 122-го Тамбовского пехотного полка, дислоцированного в Харькове.

Рекрутская повинность на иудеев была распространена с 1827 года, когда они стали поступать в батальоны кантонистов вместе со своими одногодками – детьми русских военных поселенцев, а с 1831 года – и с поляками католиками.

Уволенные в запас иудеи приобретали право жительства за пределами черты оседлости, и в среднем их социальный статус значительно повышался.

В 1874 году рекрутский набор был отменен, вместо него государство ввело всеобщую воинскую обязанность. Призыву в армию подлежали все молодые мужчины, которым к 1 января исполнилось 20 лет. Призывная кампания начиналась в ноябре и проводилась ежегодно. От солдатской службы освобождались священники и медики; до 28 лет давалась отсрочка лицам, проходящим обучение в учебных заведениях. Количество подлежащих призыву в те годы намного превышало потребности армии, и те, кто не подпадал под освобождение от службы, тянули жребий. Кому выпал жребий (примерно один из пяти), шли в армию. Остальные зачислялись в ополчение и подлежали призыву в военное время или по необходимости. В ополчении состояли до сорока лет. Срок солдатской службы составлял три года.

Вольноопределяющийся (доброволец) мог поступить на службу с семнадцати лет, после получения высшего или среднего (незаконченного среднего) образования. Желающие стать вольноопределяющимися должны были обладать крепким здоровьем и сдать специальный экзамен. Они несли военную службу на льготных основаниях: сокращенный срок службы, сокращенный срок выслуги в чинах, право жить вне казармы на собственные средства. По окончании срока службы можно было держать экзамен на звание прапорщика запаса. Яков Серебрянский начал службу до достижения 20-летнего возраста, имея соответствующее образование. Исходя из этого, можно предположить, что он поступил в армию именно в качестве вольноопределяющегося.

В 1910–1911 гг. началась планомерная работа по подготовке к свержению самодержавия. На примере РСДРП попробуем рассмотреть, каким образом осуществлялась нелегальная антиправительственная деятельность политических партий.

Прежде всего, партии внедряли своих людей во все легальные общества и учреждения, начиная с профессиональных союзов и заканчивая подзаконной печатью. В целом работа велась одновременно по нескольким направлениям, но основным считалось формирование партийного кадрового ядра: организаторов, пропагандистов, боевиков, связных, содержателей конспиративных квартир и т.д.

Поскольку РСДРП действовала в условиях подполья, основным принципом ее успешной работы было соблюдение строжайшей конспирации. Под конспирацией понималась совокупность методов, используемых нелегальной организацией для сохранения в тайне своей деятельности. Забота о безопасности партийных структур начиналась с момента отбора кандидатов в революционеры. Прежде чем пригласить кандидата на собрание или ввести в круг партийцев, за ним пристально наблюдали на работе, изучали его настроения, давали сначала небольшие, а затем и более ответственные поручения. Таким образом, параллельно происходило изучение личности кандидата и его первичное обучение навыкам подпольной работы.

Практически с самого начала революционной деятельности РСДРП, подобно другим нелегальным организациям, стремилась минимизировать ущерб от возможных провалов. В работе «Задачи русских социал-демократов» В.И. Ленин писал: «Чем дробнее, мельче будет то дело, которое возьмет на себя отдельное лицо или отдельная группа, тем больше шансов, что ему удастся обдуманно поставить это дело и наиболее гарантировать его от краха, обсудить все конспиративные частности, применив все возможные способы обмануть бдительность жандармов и ввести их в заблуждение, тем надежнее успех дела, тем труднее для полиции и жандармов проследить революционера и связь его с организацией, тем легче будет для революционной партии заменять погибших агентов и членов другими без ущерба для всего дела»[52].

Процесс воспитания и обучения партийных активистов являлся непрерывным. После того как они приобретали первичные практические навыки и становились полноправными членами партии, им давались новые знания. Ленин считал, что, когда в партии будут отряды специально подготовленных и прошедших практическую школу рабочих-революционеров, с этими отрядами не справится никакая политическая полиция. В Италии, Франции и Швейцарии работали специальные школы по подготовке профессиональных революционеров. В программу входили политэкономия, история рабочего движения и история РСДРП, государственное право и ряд других теоретических дисциплин; одновременно проводились практические занятия.

Настоящими университетами подпольной работы были тюрьмы и ссылки. В заключении революционеры изучали различные предметы – от азбуки и арифметики до основ марксизма и приемов конспирации. Принципы конспирации изучались особенно тщательно, с учетом личного опыта, постоянно меняющихся методов работы полиции, жандармерии, отечественной и иностранной контрразведки.

Большое внимание уделялось конспиративным квартирам, которые имели строго определенное назначение. Одни использовались для проживания нелегалов, другие – как явочные, третьи – для проведения собраний, хранения литературы или оружия, размещения типографий и т.п. Наиболее засекреченными были партийные типографии, о расположении которых знали единицы. Даже типография «Искры» в Швейцарии фактически находилась на нелегальном положении. Многие активисты знали, где находится редакция газеты, и лишь единицы – где печатают тираж.

Прием того или иного лица на явочной квартире был возможен только при наличии особого пароля. Степень доверия к прибывшему нередко определялась содержанием пароля. Фразы «Я от Вани», «Я от дяди Вани», «Я от дяди Вани, он шлет вам поклон» многое говорили держателю конспиративной квартиры.

Система явок, действовавшая по принципу «обезьяньего моста», нередко дублировалась. При провале вступала в работу «спящая сеть», которая в случае провала основной явки мгновенно расконсервировалась.

Для обеспечения конспирации широко применялась шифрованная переписка. В текст письма вставляли заранее разработанные условные фразы, содержание которых могли понять только лица, имевшие соответствующую кодовую таблицу. Широко использовались симпатические (невидимые) чернила, проступавшие поверх обычного текста после специальной обработки. Текст, написанный симпатическими чернилами, мог быть еще и зашифрован. Для большей надежности в партийной переписке использовалась также система контейнеров и тайников.

Чтобы успешно противодействовать полиции и спецслужбам Российской империи, тщательно изучались и обобщались методы их работы. Особое внимание уделялось способам выявления наружного наблюдения и приемам ухода от слежки.

Революционеры имели свои группы наружного наблюдения и контрнаблюдения, обеспечивавшие безопасность членов подпольных организаций, особенно во время собраний партийного актива. Практиковалось наблюдение за известными сотрудниками полиции и жандармерии с целью выявления конспиративных квартир и секретной агентуры. Как и в государственных структурах, у подпольщиков были специальные группы, осуществлявшие физическую охрану партийных активистов, прежде всего во время митингов, маевок и других массовых мероприятий, когда существовала реальная угроза ареста с поличным.

Профессиональные революционеры, хорошо известные полиции, часто находились на нелегальном положении. Нелегала следовало обеспечить фальшивыми документами, которые делились на категории в зависимости от качества. Самыми надежными являлись настоящие паспорта, выданные реальным лицам и попавшие в руки подпольщиков. Использовались паспорта умерших и дубликаты настоящих паспортов, иногда выписанные без ведома владельца. Некачественными считались паспорта с вымышленными данными. Бланки паспортов покупались у чиновников, похищались в полицейских участках или изготовлялись. Наиболее опытные партийные работники имели в запасе несколько паспортов, выписанных на разные фамилии, в том числе иностранных.

Каждый нелегал имел партийный псевдоним. Псевдонимы часто менялись. Использование разных (и особенно новых) псевдонимов позволяло на определенный срок вводить в заблуждение сотрудников полиции и специальных служб.

После 1907 года одним из основных методов обеспечения безопасности подпольщиков стало выявление полицейской агентуры и предотвращение ее внедрения в организации. У партии социалистов-революционеров основным контрразведывательным органом было бюро В.Л. Бурцева, с которым контактировали многие изменившие присяге обиженные представители российского политического сыска.

В РСДРП также создавались специальные органы по борьбе с провокаторами. В 1910 году Ф.Э. Дзержинский писал, что необходимо обязательно организовать следственный отдел по разоблачению провокаторов. На практике борьба с секретной агентурой включала в себя выявление сексотов, проведение расследований для установления фактов предательства, выработку мер предупреждения от внедрения агентов и мер пресечения по отношению к установленным «революционерам-отступникам».

Для выявления секретных агентов партийцы анализировали попадающую к ним в руки полицейскую информацию. Среди членов подпольных кружков проводились опросы по поводу лиц, вызывающих подозрение в сотрудничестве с полицией и жандармерией. Все сведения о провокаторах незамедлительно поступали в центральные органы партии. Голословные обвинения в провокационной деятельности не приветствовались. За подозреваемым могли установить наружное наблюдение с целью выявления контактов. Заподозренный член партии, как правило, переводился в «карантин», то есть отстранялся от активной партийной работы. Поскольку расследование всегда проводилось конспиративно, оно занимало значительное время: иногда на это уходило много месяцев, порой – несколько лет. Для получения более подробных сведений о проверяемом лице партийцы вступали в контакт с государственными чиновниками, представителями полиции и специальных служб. Кроме того, между революционными партиями часто осуществлялся обмен информацией.

Для предотвращения проникновения секретных агентов в ряды РСДРП все провалы тщательно анализировались, новые кадры подбирались в высшей степени осторожно. С этой же целью в газете «Искра», в разделе «Из деятельности Охранного отделения», раскрывались методы по выслеживанию революционеров и давались рекомендации по совершенствованию приемов конспирации. Также в «Искре» публиковались добытые секретные документы Департамента полиции и фамилии секретных агентов.

Наиболее эффективным (и наиболее опасным) способом являлось внедрение революционеров в число секретных сотрудников, однако в большинстве случаев ЦК РСДРП относился к подобной практике отрицательно.

Имела место и ликвидация секретных сотрудников, особенно в 1905–1907 гг. Но к этому прибегали лишь в крайних случаях. Во-первых, при недостаточности доказательств «устранить» могли невиновного члена партии. (Здесь следует отметить, что Департамент полиции иногда специально распространял лжеинформацию, дискредитировавшую партийных активистов.) Во-вторых, убийство секретного сотрудника органы политического сыска империи никогда не оставляли без ответных жестких мер. Розыск исполнителей приговора велся не только в России, но и за рубежом, силами заграничной агентуры, полиции и специальных служб иностранных государств. Попавшихся сначала компрометировали в глазах товарищей, а затем устраняли без суда и следствия.

Здесь следует отметить, что стратегическая дальновидность В.И. Ульянова-Ленина проявилась в нежелании превращать особенно рискованные акции по ликвидации внедрившихся в партию «чужеродных элементов» в неконтролируемую систему. Это неминуемо столкнуло бы РСДРП(б) в пропасть тотального террора со всеми вытекающими из этого последствиями. К большевикам было бы привлечено совершенно иное внимание со стороны карательных органов. Сменило бы вектор оценки и мнение прогрессивной общественности – в случае неконтролируемого террора от РСДРП(б) отдалились бы многие социальные группы. В 1920–1950 гг. подобная линия в целом выдерживалась и по отношению к политическим противникам Советской России за рубежом. Решения о ликвидации наиболее злостных противников режима принимались на самом верху, и количество таких акций было не столь велико, как это иногда преподносится. (Наш герой впоследствии имел прямое отношение к некоторым из них.)

С 1904 (после Кишиневского погрома) по 1914 год в Палестину из Российской империи переселилось около сорока тысяч евреев. Большинство иммигрантов Второй алии были ортодоксальными иудеями, но среди переселенцев были и социалисты, основавшие кибуцное движение. Молодежь, прибывшая в Эрец-Исраэль, была воодушевлена идеями национального возрождения еврейского народа на исторической родине и тяготела к построению общества на социалистических началах. Осуществление этих идей казалось довольно простым, поскольку в Палестине еще не сложилось общества, которое следовало бы перестраивать, – его еще только предстояло построить на основе идеологии репатриантов. Эта идеология испытала сильное влияние взглядов А. Гордона, видевшего в продуктивном, в первую очередь сельскохозяйственном, труде залог возрождения еврейского народа.

Однако реализация благих устремлений натолкнулась на отсутствие земельных участков, пригодных для сельскохозяйственного использования, климатические и природные трудности, скудость средств, недоброжелательное отношение к новому делу чиновников барона Э. Дж. Ротшильда, организатора и покровителя еврейского поселенческого движения в Эрец-Израэль, враждебность турецкой администрации и соседей-арабов. Чтобы преодолеть все это, необходимо было прийти к новому образу жизни, а для выполнения идеологических задач требовалось коренным образом изменить структуру экономической деятельности. Кибуцы (сельскохозяйственные коммуны), основанные на принципе коллективного владения имуществом и средствами производства, равенства в работе, потреблении и социальных услугах, на отказе от наемного труда, были идеальным ответом как на экономические и политические препятствия, так и на идеологические запросы переселенцев. К концу Первой мировой войны в стране уже было восемь сельскохозяйственных коммун, в которых состояло по 250–300 человек.

В июле 1914 года Яков Серебрянский был направлен в 105-й Оренбургский пехотный полк. После начала Первой мировой войны полк в составе 27-й пехотной дивизии Третьего армейского корпуса 1-й армии генерала от кавалерии П.К. Ренненкампфа выступил на Северо-Западный фронт. Началось русское наступление в Восточной Пруссии.

«1 августа, на 14-й день мобилизации, наша 1-я армия генерала Ренненкампфа тронулась из районов своего сосредоточения на границу. Справа шел не успевший закончить сосредоточения Двадцатый армейский корпус генерала Смирнова, в центре – Третий, генерала Епанчина, на левом фланге, уступом позади, Четвертый корпус генерала Век-Алиева. Вся конница была собрана на флангах: Хан Нахичеванский – на правом, генерал Гурко – на левом, три же корпуса шли вперед вслепую. Тыл армии был еще совершенно неустроен.

Совершив три усиленных перехода без дорог, 1-я армия с утра 4 августа стала переходить границу. Третий армейский корпус вступил в упорный бой у Сталлупенена с 1-м германским армейским корпусом генерала Франсуа, причем благодаря оплошности своего командира едва не потерпел поражения. Дело решила 29-я пехотная дивизия (Двадцатого корпуса) энергичного генерала Розеншильд-Паулина, взявшая немцев во фланг и заставившая их поспешно отступить. <…>

Между Третьим корпусом и запоздавшим Четвертым образовался разрыв в 20 верст. Ген. Епанчин не счел нужным предупредить об этом 27-ю пехотную дивизию, шедшую в обстановке полной безопасности слева. Дивизия подверглась внезапному огневому нападению и короткому удару, причем застигнутый врасплох 105-й пехотный Оренбургский п-к был совершенно разгромлен»[53].

Из 63 офицеров и 6664 нижних чинов, убитых и раненных 4 августа, половина приходилась на 105-й Оренбургский полк. Вероятно, именно в этом бою и был тяжело ранен в ногу рядовой Серебрянский. Почти полгода он находился на излечении в госпиталях и в феврале 1915 года был демобилизован из армии.

В феврале 1915 года для поправки здоровья (климат и питание!) Яков отправился в Баку, где устроился работать по своей специальности (электромонтер) вначале на газовый завод, а затем и на знаменитые бакинские нефтепромыслы. Там его и застала Февральская революция 1917 года.

Первая мировая война внесла свой немалый вклад в пополнение специальных структур партии людьми, получившими военный опыт. Именно в этот период к сотрудничеству с партийными структурами активно подключаются офицеры и генералы, видевшие всю бессмысленность, тупость, продажность и предательство, имевшие место в ставке российского императора. Именно тогда начал активно пополняться список лиц, после 1917 года возглавивших многие структуры Красной армии и ряд специальных советских органов.

Глава 2. В огне Гражданской войны

К 1917 году Баку был одним из наиболее развитых в экономическом отношении городов Российской империи. После того как в 1847 году были открыты залежи нефти в Биби-Эйбатской бухте, в город начался активный, если не сказать штурмовой, приток российского и иностранного капитала. Помимо нефтепромыслов открывались механические заводы, мельницы, табачные фабрики, развивалось ткацкое и другие отрасли производства. В 1883 году была открыта железная дорога Баку – Тифлис. В 1899 году в Бакинском порту появились паровые суда, а в самом городе открыли конку.

Промышленный потенциал Баку возрастал с каждым годом. Под руководством выдающегося русского инженера В.Г. Шухова, работавшего в «Товариществе нефтяного производства братьев Нобель», в Баку были построены первые в мире цилиндрические резервуары-нефтехранилища, первый российский нефтепровод, а по Волге пошли первые российские нефтеналивные суда. Компания создала первую в России развитую сбытовую сеть нефтепродуктов, с собственным транспортом и нефтебазами. Итогом стало вытеснение с рынка американского керосина с одновременным существенным снижением розничной цены, что сделало керосин доступным даже для крестьян. При компании функционировала собственная система профессионального образования, строилось благоустроенное жилье, действовала медицинская служба.

Постепенно расцветала и культурная жизнь: открывались театры, выходили многочисленные газеты. Баку все чаще называли Кавказским Парижем.

По данным на 1913 год, из 215-тысячного населения основными национальностями являлись: русские (35,5 %); азербайджанцы, которых тогда называли татарами (21,4 %); армяне (19,4 %) и персы (11,7 %). В городе также проживали евреи (4,5 %), грузины (1,9 %), немцы (1,5 %) и казанские татары (1,1 %). Ни одна из основных этнических групп не занимала доминирующего положения. Баку был одним из городов Российской империи, где евреи за пределами черты оседлости чувствовали себя в относительной безопасности.

Во время революции 1905–1907 гг. в Закавказье значительно повысилась активность пролетариата. Весной и летом 1905 года происходили волнения крестьян во многих уездах. В среднем за 1905 год каждый рабочий Бакинской губернии 4,5 раза участвовал в забастовках. В октябре 1905 года в Баку возникли первые профсоюзные организации. А 25 ноября того же года на собрании депутатов промыслово-заводских комиссий был создан Бакинский совет рабочих депутатов.

Наиболее опасной для царской власти в Закавказье была партия «Дашнакцутюн» (от арм. федерация, союз), основанная в 1890 году в Тифлисе (Тбилиси) Х. Микаеляном (демократ), Р. Зоряном (народник) и С. Заваряном (анархист); первоначальное название партии – Содружество армянских революционеров. Целью дашнаков было создание автономного, а затем и независимого армянского государства на территории Западной (Турецкой) Армении с помощью вооруженной борьбы. В 1894 году партия приняла название Армянская революционная федерация «Дашнакцутюн». В России ее партийные комитеты имелись в Александрополе (Гюмри), Баку, Елизаветполе (Гяндже), Карсе, Ростове-на-Дону, Тифлисе, Шуше, Эривани (Ереване).

Основными формами боевой деятельности дашнаков стали партизанская война и организация самообороны армянских общин в Турецкой Армении, где действовали отряды федаинов[54]. Благодаря своей националистической идеологии к 1903 году «Дашнакцутюн» приобрела большую популярность среди армян. Закавказье рассматривалось дашнаками как тыловая база. Во внутрироссийские дела они первоначально не вмешивались, однако вскоре ситуация изменилась.

В феврале 1905 года при попустительстве и подстрекательстве губернатора М. Накашидзе и ряда полицейских чинов в Баку произошла трехдневная резня армянского населения татарами[55]. Отозвав из Турции своих лучших боевиков, дашнаки организовали самооборону и провели ответные акции. Весь 1905 год на территории и Бакинской, и Елизаветпольской губерний, в том числе в Карабахе (с 1868 г. Карабах входил в состав Елизаветпольской губернии), продолжались кровопролитные столкновения татар и армян. Революционная борьба рабочих и крестьян за свои права была искусно подменена межнациональной враждой, причем в этой вражде были заинтересованы как царские власти, так и лидеры националистов с обеих сторон. Отголоски армяно-азербайджанской вражды хорошо слышны и в настоящее время.

Дашнаков в тот период не зря считали армянскими эсерами. 11 мая 1905 года Драстамат Канаян (Дро) бросил бомбу в карету генерал-губернатора Накашидзе. 3 июля того же года в Александрополе был убит генерал М. Алиханов-Аварский («татарский генерал»), посланный летом 1905 года для «умиротворения» Эриванской губернии. Вместе с ним погибли жена генерал-лейтенанта Глебова и кучер. Также от рук дашнаков пали вице-губернатор Елизаветпольской губернии Андреев, уездные начальники Богуславский, Шмерлинг, Нещанский, Павлов, полковник пограничной стражи Быков, полицмейстер Сахаров и другие.

В 1906 году на съезде в Софии дашнаки приняли решение об участии во внутриполитической жизни России, и до 1909 года они являлись основными организаторами терактов в Закавказье.

В Закавказье действовали и структуры РСДРП. В 1901–1906 гг. в Баку работала нелегальная типография «Нина», обеспечивавшая социал-демократической литературой практически всю территорию Российской империи. В первые месяцы работы ее оборудование состояло из одного-единственно-го печатного станка, который В.З. Кецховели и А.С. Енукидзе собрали из списанной типографской машины. После их ареста в 1902 году руководство типографией перешло к Л.Б. Красину и Т.С. Енукидзе. В целях конспирации типография неоднократно меняла адрес. Возросшие печатные мощности позволяли увеличивать тиражи и число печатных изданий. А в 1903–1905 гг. за умеренную плату «Нина» печатала литературу эсеров и других антиправительственных партий. После 3-го съезда РСДРП (Лондон, 1905 г.) типография стала полностью большевистской.

В 1907–1908 гг. одним из организаторов и руководителей Бакинского комитета РСДРП был И.В. Сталин.

В 1911 году в Стамбуле М.Э. Расул-заде и его двоюродные братья образовали азербайджанскую национальную партию «Мусават» («Равенство»); в Баку она известна под названием Мусульманская демократическая партия «Мусават». Мусаватисты выдвигали пантюркистские лозунги создания под эгидой Турции единого исламского государства, в которое входил бы и Азербайджан. Примечательно, что в Баку одним из первых ее членов стал член РСДРП(б) Нариман Кербалай Наджаф-оглы Нариманов[56]. Вероятно, он был одним из тех партийных функционеров, которые по заданию Ленина и в соответствии с программой конспиративной деятельности после 1903 года вступали в ряды других партий, чтобы вести там активную работу.

Когда разразилась Первая мировая война, политическая ситуация в Баку была относительно спокойной. Этому способствовали патриотический подъем в российском обществе, а также ряд мер, предпринятых жандармами и военной контрразведкой в ближнем тылу Кавказской армии.

С началом войны в составе армии появились добровольческие дружины дашнаков, чему способствовала объявленная боевикам-дашнакам амнистия. Мусаватисты призвали мусульман довести войну «до победного конца», что означало временный отказ от ранее провозглашенных ими панисламистских и пантюркистских лозунгов.

К тому времени, когда Яков Серебрянский прибыл в Баку, русская Кавказская армия в ходе Сарыкамышской операции (декабрь 1914 – январь 1915 гг.) окружила и полностью разгромила наступавшую на Русское Закавказье турецкую армию генерала Энвер-паши. Турки потеряли до 63 тысяч убитыми, до 15 тысяч пленными, а также лишились 65 орудий. Потери русских (убитыми, раненными и обмороженными) составили около 26 тысяч человек.

В ходе кампаний 1915–1916 гг. Кавказская армия под командованием генерала от инфантерии Н.Н. Юденича одержала ряд блестящих побед. Русские войска продвинулись в глубь Турции на 250 километров, овладев важнейшими пунктами – Эрзерумом и Трапезундом. При этом они потеряли 22 тысячи убитыми, 71 тысячу раненными, 6 тысяч пленными и до 20 тысяч обмороженными. Турки лишились 350 тысяч человек. Показательно, что русские взяли в боях 650 орудий, потеряв всего восемь.

Что именно делал наш главный герой по партийной линии в 1915–1916 гг., доподлинно неизвестно. Но в этом временном интервале есть весьма любопытное, на наш взгляд, совпадение. С 1915 года в Бакинском среднем механико-строительном техническом училище учился Лаврентий Берия. В 1916 году он проходил практику в Главной конторе Нобеля в Балаханах. Серебрянский работал на бакинских нефтепромыслах – следовательно, нельзя исключать, что они могли пересекаться в рамках служебной деятельности.

Возможно, не будучи знакомым с Берией лично, наш герой что-то узнал о его деятельности (или о бездеятельности) в 1917–1919 гг. Эта «бредовая» версия косвенно подтверждается тем, что 10 ноября 1938 года Серебрянский вместе с женой были арестованы в Москве у трапа самолета на основании ордера, подписанного лично Берией. В то время Берия всего лишь десять (!) дней возглавлял Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. Не настаивая на этой гипотезе, мы, тем не менее, не считаем целесообразным исключить ее как один из факторов в нагромождении запланированных и незапланированных «случайностей» в жизни любого оперативного сотрудника, а тем более сотрудника нелегальной службы. Возможно, еще найдутся документы, с помощью которых мы сможем исключить или, наоборот, развить данную версию. Жизнь покажет…

За несколько месяцев до Февральской революции большинство подданных Российской империи и представить не могли, какие события вскоре произойдут в стране. Смена политического строя стала неожиданностью не только для обывателей, но и для представителей властных структур и оппозиционных режиму партий. Еще в январе 1917 года В.И. Ленин говорил в Цюрихе, что «партийцы-старики», быть может, до грядущей революции не доживут. На другой день после отречения императора (2 марта 1917 г.) А.М. Горький и Н.С. Чхеидзе признались послу Франции М. Палеологу, что революция оказалась «совершенно внезапной». По нашему мнению, внезапность Февральской революции заключалась не столько в факте ее свершения, сколько в том, что она произошла в кратчайшие по историческим меркам сроки.

В циркуляре Департамента полиции «О деятельности политических партий в России и о мерах борьбы с этими партиями», изданном в сентябре 1914 года, четко указывалось, что в ходе войны революционная деятельность будет продолжаться. Бывший министр внутренних дел П.Н. Дурново за три года до Февральской революции пророчески предупреждал Николая II о вероятных военных поражениях, обусловленных ненужностью войны для России, а точнее – неподготовленность Российской империи к очередному военному конфликту за чуждые интересы. Дурново полагал, что все неудачи в войне будут приписаны правительству, соответственно против него начнется яростная кампания в законодательных учреждениях, и в результате – грянет социальная революция. И как же самодержец российский отреагировал на предостережение Дурново? Реально – никак! В этом контексте нельзя не сказать: личные качества последнего российского императора стали одной из первых причин, обусловивших падение династии Романовых, а в конечном счете – и крушение Российской империи, веками собираемой его предками.

Но у всякой революции есть и социальные причины. Философ И.Л. Солоневич писал, что предреволюционная Россия находилась в социальном тупике. Новые общественные силы – «энергичные, талантливые, крепкие, хозяйственные» – пробивались к власти, однако на их пути стоял старый правящий слой, который имел все признаки вырождения, в том числе и физического.

Генерал свиты А.А. Мосолов вспоминал:

«Ближайшая свита не могла быть полезной императору ни мыслями, ни сведениями относительно внутренней жизни страны. <…> Бюрократия, включая министров, представляет одну из преград, отделяющих государя от народа. Бюрократия – каста, имеющая свои собственные интересы, далеко не всегда совпадающие с интересами страны и ее государя»[57]. Мы полностью согласны с этими выводами. Тем более что бюрократы от партии и ряда специальных служб впоследствии станут самыми страшными врагами Я.И. Серебрянского и его товарищей по оружию.

Как следует из многих опубликованных мемуаров, к отстранению Николая II от власти, в числе прочих причин, привели дворцовые заговоры, организованные представителями земельной аристократии, финансово-промышленных и военных кругов. Земельная (не служилая!) аристократия не хотела терять своих привилегий и связывала сохранение собственного благополучия с великим князем Николаем Николаевичем, чьи взгляды отличались крайним консерватизмом.

А.А. Мосолов сообщает:

«Думали, что переворот приведет к диктатуре Николая Николаевича, а при успешном переломе в военных действиях – и к его восшествию на престол»[58].

Историк С.П. Мельгунов, один из руководителей партии народных социалистов, писал примерно о том же:

«Речь шла уже о заговоре в стиле дворцовых переворотов XVIII столетия, при которых не исключалась возможность и цареубийства»[59].

Преследовал свои цели, реализация которых тормозилась политикой Николая II, и российский финансово-промышленный капитал. Политический лидер этой группы А.И. Гучков впоследствии показал Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, что план заключался в том, чтобы «…захватить по дороге между Ставкой и Царским Селом императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые… в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство, затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавляют собою правительство»[60].

По некоторым данным, к заговору примыкали политик Н.И. Некрасов, промышленник М.И. Терещенко, генералы Л.Г. Корнилов и А.М. Крымов. Следует отметить, что в Департаменте полиции и в Петроградском охранном отделении определенная информация о деятельности Гучкова и его сторонников имелась, но никаких репрессивных или хотя бы профилактических мер по отношению к заговорщикам предпринято не было.

Оппозиционно настроенных генералов возглавлял начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев. По одной из версий, он видел себя Верховным главнокомандующим при малолетнем императоре и регенте Николае Николаевиче. Военная верхушка, поддерживавшая Алексеева, справедливо опасалась за свое будущее после стольких военных неудач. В мемуарах М. Палеолога рассказывается, что великие князья и просто князья, представители финансовой, земельной и военной аристократии на приемах открыто говорили о свержении императора и о том, что они уже ведут пропаганду в частях гвардии. Петроградское охранное отделение указывало, что отпуска офицеров гвардейской кавалерии осуществляются по определенному плану. Агитация велась даже среди сотрудников охранных структур государя, в том числе среди личного состава конвоя Николая II. Но представители правящей элиты, участвовавшие в заговорах, не отдавали себе отчета в том, что могут стать жертвой своих же действий.

Оставим за скобками события, связанные с Февральской революцией 1917 года в Петрограде, – они достаточно хорошо известны. Несмотря на «внезапность» революции, ПСР и РСДРП подошли к ней с приличным багажом конспиративной и организационной работы. Отметим, что мятеж войск Петроградского гарнизона был бы невозможен без активной, последовательной и наступательной агитации военных организаций социалистов-революционеров и социал-демократов. Их опыт по разложению силовой опоры правительства впоследствии был тщательно изучен и применялся как в ходе Гражданской войны, так и в ряде других стран при организации вооруженных восстаний.

Огромные потери офицерского состава в годы войны привели к тому, что в 1917 году офицеров, получивших военное образование до 1914 года, в армии насчитывалось всего 4 процента. За 1914–1917 гг. армию пополнили 220 тысяч офицеров, 80 процентов которых были выходцы из крестьян. Из их числа половина не имела полноценного среднего образования. Неудивительно, что армия, на три четверти состоявшая из крестьян, положительно отнеслась к падению самодержавия в феврале 1917 года. А уже летом политическая пропаганда большевиков в армии была направлена против Временного правительства, защищать которое находилось все меньше желающих.

Для управления Закавказьем 9 (22) марта 1917 года Временное правительство создало Особый Закавказский комитет (ОЗАКОМ), состоявший из членов 4-й Государственной думы. В комитет, базировавшийся в Тифлисе, вошли кадет В.Л. Харламов (председатель), дашнак М.И. Пападжанов, мусаватист М.Ю. Джафаров, меньшевик А.И. Чхенкели, социал-федералист К.Г. Абашидзе. Права и обязанности комитета определялись законами о Кавказском наместничестве. ОЗАКОМ призывал население к войне до победного конца, защищал интересы капиталистов и помещиков. Однако реальной властью, особенно на местах, эта структура не обладала. Фактически власть в Закавказье сосредоточилась в руках местных советов и других организаций.

В марте 1917 года в Баку образовалось два основных центра власти. Один из них – Временный исполнительный комитет общественных организаций (ВИКОО), ориентированный на Временное правительство. В ВИКОО вошли представители Союза нефтепромышленников, Бакинского городского совета, «Дашнакцутюна», «Мусавата» и других национальных партий и групп. Ему противостоял Совет рабочих депутатов, образованный 6 марта, а 20 марта объединившийся с Советом офицерских и солдатских депутатов. В Совете преобладали эсеры и меньшевики, однако до 11 мая его возглавлял большевик С.Г. Шаумян (позже его заменил эсер С. Саакян).

После Февральской революции (более ранних данных пока не найдено) Яков Серебрянский восстановил свое членство в партии эсеров и стал партийным активистом. Он вошел в состав Бакинского совета, а с марта 1917 года начал работать в Продовольственном комитете. В самой партии социалистов-революционеров уже давно не было прежнего единства, на смену которому пришла активная борьба между правым и левым (оппозиционным) крылом.

Осенью на квартире у своего друга Марка Беленького, эсера, также входившего в состав Бакинского совета[61], Яков познакомился с его 18-летней сестрой Полиной. Отец Полины и Марка работал инженером на приисках в Баку. Между молодыми людьми завязались романтические отношения, которые они пронесут через многие годы и тяжелейшие жизненные испытания.

3 апреля 1917 года в Россию прибыли первые политические эмигранты, в том числе В.И. Ленин. Петроградский совет устроил им пышную, с военным караулом встречу на Финляндском вокзале. Г.Е. Зиновьев (Радомысльский) впоследствии писал: все приехавшие были уверены, что по приезде будут арестованы Милюковым и Львовым. Объясним причины этой уверенности. Поезд шел из Швейцарии через территорию Германии. Соответственно назревал вопрос: почему Германия, находившаяся в состоянии войны с Россией, способствует возвращению на родину русских подданных? Да еще к тому же состав сопровождали солидная немецкая охрана и офицеры спецотделов германского Генерального штаба!

Генерал Эрих Людендорф в мемуарах писал: «Отправлением в Россию Ленина наше правительство возложило на себя особую ответственность. С военной точки зрения его проезд через Германию имел свое оправдание; Россия должна была пасть»[62]. Таким образом, германский Генеральный штаб практически в одноходовой комбинации попытался решить важнейшую для себя задачу: обеспечить выход из войны одной из основных стран Антанты и создавать определенные преференции для своей политики на перспективу.

У В.И. Ленина и его сторонников в эмиграции была своя цель: как можно быстрее вернуться в Россию и вступить в борьбу за власть с Временным правительством. 7 апреля газета «Правда» опубликовала «Апрельские тезисы» лидера большевиков, на тот момент не поддержанные ЦК РСДРП(б). Но ни Временное правительство, ни руководители других политических партий, ни даже многие соратники не поняли главного – Ленин на полумерах и промежуточных успехах не остановится.

Весной – летом 1917 года политическая ситуация в Баку все более накалялась. Эсеры, большевики, меньшевики, дашнаки, мусаватисты, кадеты, социал-федералисты, анархисты представляли собой пестрый политический котел, в котором бурлили различные мнения и выплескивались наружу буржуазные, социалистические и националистические лозунги. Старые союзы рассыпались, на смену им приходили новые коалиции.

9 апреля 1917 года было избрано Национальное бюро Временного комитета Совета бакинских мусульманских общественных организаций. В исполнительный комитет указанного бюро вошли Ф. Хойский (председатель), А. Топчибашев, Н. Нариманов и А. Амирджанов. В Гяндже 15 апреля состоялся учредительный съезд Тюркской партии федералистов. 28 апреля в Баку открылся 1-й Общекавказский съезд мусульман. На него прибыли около трехсот делегатов из Азербайджана, Армении и Грузии. На съезде мусаватист М.Э. Расул-заде потребовал права свободного самоопределения для национальных групп России.

В этот период В.И. Ленин и большевики являлись твердыми сторонниками централизованного унитарного государства и выступали против федерализма. Лидер большевиков считал, что «…пока и поскольку разные нации составляют единое государство, марксисты ни в каком случае не будут проповедовать ни федеративного принципа, ни децентрализации»[63]. Тезис о федеративном устройстве России впервые был провозглашен большевиками 12 (25) января 1918 года в «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа».

18 апреля (1 мая) 1917 года вышла знаменитая «нота Милюкова», подтверждавшая участие России в войне «до победного конца». Она вызвала бурные демонстрации с требованием отставки министра иностранных дел. В демонстрациях приняли участие войска, но командующий округом генерал Лавр Корнилов сумел вернуть большинство солдат в казармы; на улицы вышли надежные подразделения. Попытка мятежа была подавлена, однако Временное правительство меры Корнилова не оценило.

Между тем большевики уже приступили к формированию Красной гвардии и развернули антивоенную агитацию среди рабочих Петрограда, солдат Петроградского гарнизона и матросов Балтийского флота.

В Закавказье в это время наибольшую силу представлял полумиллионный Кавказский фронт (так с апреля 1917 года стала называться Кавказская армия). Поскольку более 90 процентов солдат и офицеров были русскими, националистические партии не имели среди них влияния. Борьба за армию шла в основном между эсерами и большевиками.

В мае 1917 года в Тифлисе состоялся 1-й съезд делегатов Кавказского фронта. Большевистской фракцией съезда руководил Г.Н. Корганов. С этого времени в войсках началось брожение. В течение весны – осени 1917 года фронт постепенно разлагался, солдаты дезертировали.

Начались перебои с поставками продовольствия в Баку. С 1 мая 1917 года в городе были введены карточки на хлеб и сахар. Чтобы наладить систему снабжения, Бакинский исполком общественных организаций постановил организовать временные продовольственные комитеты. В число их задач входило: контроль над частной торговлей, учет продовольствия и равномерное распределение продуктов, борьба со злоупотреблениями, руководство городскими столовыми, содействие охране и безопасности в городе.

По решению Бакинского комитета РСДРП в мае 1917 года Б. Агаевым, Б. Агасиевым, М. Алекперовым, Г.Б. Гаджиевым, А. Гафар-заде, К. Садык-заде, А. Юсиф-заде и др. для работы среди персидских рабочих создается социал-демократическая организация «Адалет» («Справедливость»). Кроме Баку и сопредельных районов эта организация действовала на территории Персидского Азербайджана, в некоторых городах Средней Азии и в Астрахани. Руководители «Адалета» входили в Бакинский и Кавказский краевой комитеты большевиков.

В июне 1917 года в Баку имели место три важных политических события.

Во-первых, 3 июня состоялось объединение партии «Мусават» с Тюркской партией федералистов (ТПФ). Новая политическая организация получила название Тюркская демократическая партия федералистов «Мусават». В состав ЦК новой партии вошли по четыре представителя от «Мусавата» и ТПФ.

Во-вторых, произошло окончательное организационное размежевание между правым и левым крылом социал-демократов.

В середине июня Краевой комитет РСДРП(б) потребовал от местных организаций категорического разрыва с меньшевиками. 25 июня 1917 года межрайонная конференция Бакинской организации РСДРП (большевиков и интернационалистов) сочла совместную работу большевиков и меньшевиков в одной организации невозможной.

В-третьих, в том же месяце в Баку образовалась отдельная азербайджанская группа эсеров.

В Тифлисе, после получения известий о попытке Корниловского мятежа, 2 сентября 1917 года был создан Кавказский революционный комитет (КРК) – орган по борьбе с контрреволюцией. Однако Керенский приказал распустить все революционные организации, возникшие в дни наступления корниловских войск на Петроград. Не желая идти на конфликт с Временным правительством, местные власти преобразовали КРК в Комитет общественной безопасности (КОБ) при Особом Закавказском комитете.

Ранее, 3–4 (16–17) июля 1917 года (во время наступления русских войск на Западном фронте), в Петрограде произошла попытка мятежа воинских частей, в ходе которой, по официальным данным, погибли 56 человек и получили ранения более 650.

В конце июля – начале августа в Петрограде состоялся 6-й съезд РСДРП(б), на котором был взят курс на захват власти путем вооруженного восстания.

Известно, что летом 1917 года руководство РСДРП(б) провело ряд секретных переговоров с представителями Разведывательного отдела германского Генерального штаба по вопросам прикомандирования сотрудников немецкой разведки к будущим структурам революционной власти для оказания помощи и содействия в оперативном, информационном и тактическом сопровождении ряда направлений деятельности.

В начале сентября 1917 года в руководстве РСДРП не имелось единства по поводу сроков и методов взятия власти. Большинство членов Центрального и Петроградского комитетов придерживались позиции диалога с Временным правительством, имя в виду постепенную его трансформацию в коалиционное (эсдеки, эсеры и анархисты) социалистическое правительство. Кроме того, требовать немедленного свержения правительства, которое в критические моменты партия призывала защищать, было очень непросто. (В ходе Апрельского кризиса ЦК РСДРП(б) осудил лозунг «Долой Временное правительство!» как несвоевременный и авантюристический; под знаком доверия Временному правительству прошла часть июньских демонстраций; в июльские дни 1917 года ЦК РСДРП(б) выступал за мирное решение событий, которые, как известно, окончились кровавой бойней в столице.)

Вопреки более поздним утверждениям, большевики не являлись самой популярной левой партией. Массу сторонников имели также эсеры, эсдеки-меньшевики, народные социалисты и анархисты. Лидер большевиков В.И. Ленин, прекрасно понимая это, отдавал себе отчет в том, что основной противник РСДРП(б) – время, которого катастрофически не хватало.

Главной угрозой для Ленина и его сторонников были приближавшиеся выборы в Учредительное собрание, поскольку в нем (и, соответственно, в будущем правительстве) большевики не могли рассчитывать на преобладающее число мест. На это совершенно объективно указывали результаты проходивших тогда выборов в Советы всех уровней.

Другой негативный для большевиков момент – активная критика партии в основных правительственных и оппозиционных периодических изданиях. В этих условиях В.И. Ленин стоял перед выбором: либо принимать правила игры, навязываемые ему политической ситуацией, либо попытаться изменить ситуацию в свою пользу. Он выбрал второе, что неудивительно – этот человек обладал широким спектром качеств, необходимых политическому лидеру; среди них – точное понимание ситуации в динамике и выверенная решительность при реализации политических замыслов.

В этом месте мы считаем необходимым разъяснить свою позицию по политическим процессам, происходившим в России в 1917 году. В нашу задачу не входит выражение симпатий или антипатий к той или иной партии. Нам представляется, что очень точную характеристику тем давним событиям дал А.А. Керсновский:

«Подобно всякой революции, русская революция представляет собой нераздельное и неразрывное целое. Попытки искусственного разделения ее на „хорошую“ Февральскую и „нехорошую“ Октябрьскую – ребячески несерьезны. Это все равно что толковать о „первой Французской революции 1789 года“ и „второй – 1792-го“ или о „Первой мировой войне 1914 года“ и „Второй мировой войне 1915-го“. Октябрь неотделим от Февраля в календаре русской революции так же, как неотделим в календаре природы. Это два звена одной непрерывной цепи…»[64].

15 (28) сентября 1917 года в Петроград поступили два письма В.И. Ленина: «Большевики должны взять власть» – для членов Центрального, Петроградского и Московского комитетов РСДРП(б) и «Марксизм и восстание» – для членов Центрального комитета. В них он отказался от тактики компромиссов и выдвинул план немедленной подготовки к вооруженному восстанию с целью захвата власти.

Ленин писал:

«Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки.

Могут, ибо активного большинства революционных элементов народа обеих столиц достаточно, чтобы увлечь массы, победить сопротивление противника, разбить его, завоевать власть и удержать ее. <…>

Почему должны власть взять именно теперь большевики?

Потому, что предстоящая отдача Питера сделает наши шансы во сто раз худшими. <…>

Вопрос в том, чтобы задачу сделать ясной для партии: на очередь дня поставить вооруженное восстание в Питере и в Москве (с областью), завоевание власти, свержение правительства… <…>

Взяв власть сразу в Москве и в Питере (не важно, кто начнет; может быть, даже Москва может начать), мы победим безусловно и несомненно»[65].

В другом своем знаменитом письме «Советы постороннего» от 8 октября 1917 года В.И. Ленин дал, со ссылкой на Маркса, блестящее изложение основных правил восстания:

«Но вооруженное восстание есть особый вид политической борьбы, подчиненный особым законам, в которые надо внимательно вдуматься. Замечательно рельефно выразил эту истину Карл Маркс, писавший, что вооруженное „восстание, как и война, есть искусство“.

Из главных правил этого искусства Маркс выставил:

1) Никогда не играть с восстанием, а, начиная его, знать твердо, что надо идти до конца.

2) Необходимо собрать большой перевес сил в решающем месте, в решающий момент, ибо иначе неприятель, обладающий лучшей подготовкой и организацией, уничтожит повстанцев.

3) Раз восстание начато, надо действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление. „Оборона есть смерть вооруженного восстания“.

4) Надо стараться захватить врасплох неприятеля, уловить момент, пока его войска разбросаны.

5) Надо добиваться ежедневно хоть маленьких успехов (можно сказать: ежечасно, если дело идет об одном городе), поддерживая, во что бы то ни стало, „моральный перевес“.

Маркс подытожил уроки всех революций относительно вооруженного восстания словами величайшего в истории мастера революционной тактики Дантона: „смелость, смелость и еще раз смелость“»[66].

На 1-м Краевом съезде большевистских организаций Кавказа, проходившем в Тифлисе 2–7 октября 1917 года, было решено, что съезд, «признавая право на самоопределение за всеми нациями, вплоть до государственного отделения <… > не рекомендует ни отделения, ни образования федеративных государств кавказским национальностям»[67].

Исходя из интересов единства рабочего движения на Кавказе, съезд призвал к самому тесному единению и сближению всех демократических партий без различия национальностей.

Накануне революции в Петрограде большевики активизировали свое сотрудничество с представителями государственных спецслужб. Один из них, генерал-квартирмейстер Главного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Н.М. Потапов, сотрудничал с Военной организацией Петроградского комитета РСДРП(б) с июля 1917 года. Генерал еще ранее был хорошо знаком с одним из сотрудников «военки» М.С. Кедровым, членом Всероссийского бюро большевистских военных организаций (ВБВО) РСДРП(б).

В конце сентября Потапов конспиративно встретился с председателем ВБВО Н.И. Подвойским. Благодаря усилиям генерала примерно за месяц до Октябрьского переворота Контрразведывательное отделение Петроградского военного округа практически прекратило существование.

Вторым действенным контактом большевиков в Генеральном штабе являлся генерал-майор М.Д. Бонч-Бруевич, родной брат которого, В.Д. Бонч-Бруевич, входил в руководство партии и был одним из ближайших помощников Ленина по военно-конспиративным вопросам.

9 (22) октября Исполком Петроградского совета принял решение создать Комитет революционной обороны (КРО), официально – для организации обороны столицы от немцев, которые к 8 октября овладели Моонзундским архипелагом. Комиссию по выработке положения о Комитете возглавил председатель солдатской секции Петросовета левый эсер П.Е. Лазимир. Как впоследствии вспоминал Троцкий, это было сделано в целях маскировки.

В проекте положения о деятельности КРО намечались следующие задачи:

– установить связь с Северным фронтом, штабом Петроградского округа, Центробалтом и Областным советом Финляндии для выяснения военной обстановки;

– произвести учет личного состава гарнизона Петрограда и его окрестностей, а также наличия боевого снаряжения и продовольствия;

– принять меры для поддержания в солдатских и рабочих массах дисциплины.

Впоследствии Троцкий писал:

«Формулировки были всеобъемлющи и в то же время двусмысленны: почти все они стояли на грани между обороной столицы и вооруженным восстанием. Однако эти две задачи, исключавшие до сих пор друг друга, теперь и на деле сближались: взяв в свои руки власть, Совет должен будет взять на себя и военную защиту Петрограда. Элемент оборонческой маскировки не был насильственно привнесен извне, а вытекал до известной степени из условий кануна восстания»[68].

16 (29) октября Ленин созывает собрание партийного актива с участием членов ЦК. Для практической работы по организации восстания создается Военно-революционный (Партийный) центр в составе А.С. Бубнова, Ф.Э. Дзержинского, Я.М. Свердлова, И.В. Сталина, М.С. Урицкого. Члены Партийного центра представляли РСДРП(б) в Военно-революционном комитете (ВРК) Петроградского совета. Вечером того же дня Петросовет утвердил ВРК, образованный еще 12 (25) октября.

Л.Д. Троцкий указывал, что исход восстания 25 октября (7 ноября) был предопределен в тот момент, когда большевики воспротивились выводу Петроградского гарнизона, создали Военно-революционный комитет, назначили во все воинские части и учреждения своих комиссаров и тем самым изолировали не только штаб Петроградского военного округа, но и правительство.

В ночь с 17 (30) на 18 (31) октября на квартире рабочего Д.А. Павлова состоялось совещание Ленина с руководителями Военной организации Н.И. Подвойским, В.А. Антоновым-Овсеенко и В.И. Невским (Ф.И. Кривобоковым). Спустя два года Невский писал, что Ленин стремился сломить остатки упрямства членов Военной организации, учитывавших настроения матросов («Не хотят оголять фронт») и считавших выступление преждевременным. По свидетельству Подвойского, он (Ленин) сказал:

«Всякое промедление с нашей стороны даст возможность правительственным партиям, обладающим мощным государственным аппаратом, подготовиться более решительно к разгрому нас с помощью вызванных для этого надежных войск с фронта»[69].

Вождь большевиков доказывал, что необходимо свергнуть Временное правительство до открытия II съезда Советов рабочих и солдатских депутатов 25 октября; таким образом, съезд будет поставлен перед свершившимся фактом взятия власти рабочим классом.

На организационном совещании ВРК 20 октября было избрано Бюро, в состав которого вошли три большевика (Н.И. Подвойский, В.А. Антонов-Овсеенко, А.Д. Садовский) и два левых эсера (П.Е. Лазимир и Г.Н. Сухарьков).

Снова предоставим слово Троцкому:

«Решение о создании Военно-революционного комитета, вынесенное впервые 9-го, прошло через пленум Совета лишь спустя неделю: Совет – не партия, его машина тяжеловесна. Еще четыре дня понадобилось на то, чтобы сформировать [Военно-революционный] комитет. Эти десять дней, однако, не пропали даром: завладение гарнизоном шло полным ходом. Совещание полковых комитетов успело доказать свою жизнеспособность, вооружение рабочих продвинулось вперед, так что Военно-революционный комитет, приступивший к работе только 20-го, за пять дней до восстания, сразу получил в свои руки достаточно благоустроенное хозяйство. При бойкоте со стороны соглашателей в состав Комитета вошли только большевики и левые эсеры: это облегчило и упростило задачу. Из эсеров работал один Лазимир, который был даже поставлен во главе Бюро, чтобы ярче подчеркнуть советский, а не партийный характер учреждения. По существу же комитет, председателем которого был Троцкий, главными работниками Подвойский, Антонов-Овсеенко, Лашевич, Садовский, Мехоношин, опирался исключительно на большевиков. В полном составе, с участием представителей всех учреждений… комитет вряд ли собирался хоть раз. Текущая работа велась через Бюро под руководством председателя, с привлечением во всех важных случаях Свердлова. Это и был штаб восстания»[70].

В целях конспирации ВРК опубликовал сообщение в газете «Новая жизнь», в котором говорилось, что он создан отнюдь не для того, чтобы подготовить и осуществить захват власти, а исключительно для защиты интересов Петроградского гарнизона и демократии от контрреволюционных и погромных посягательств. Во все строевые части гарнизона были назначены комиссары из Военной организации РСДРП(б), членов которой в Петрограде было около тысячи человек.

Троцкий констатировал:

«Инициатива по завладению учреждениями чаще всего исходила снизу. Рабочие и служащие арсенала при Петропавловской крепости подняли вопрос о необходимости контроля над выдачей оружия. Направленный туда комиссар успел приостановить дополнительное вооружение юнкеров, задержал 10 000 винтовок, предназначавшихся для Донской области, и более мелкие партии – для ряда подозрительных организаций и лиц. Контроль вскоре распространился и на другие склады, даже на частные магазины оружия. Достаточно было обратиться к комитету солдат, рабочих или служащих учреждения или магазина, чтобы сопротивление администрации тут же оказалось сломленным. Оружие отпускалось отныне только по ордерам комиссаров»[71].

21 октября (3 ноября) ВРК комитет проинформировал главнокомандующего Петроградским военным округом о том, что на все военные склады и заводы направлены комиссары – для охраны Петрограда от контрреволюционных покушений. В задачу комиссаров входило принятие надлежащих мер по охране оружия и боеприпасов на местах и прямой контроль над их выдачей.

В тот же день состоялось очередное гарнизонное совещание, на котором по докладу Троцкого были приняты три краткие резолюции:

1) гарнизон Петрограда и его окрестностей пообещал Военно-революционному комитету полную поддержку;

2) гарнизон Петрограда обратился к казакам и пригласил их на свои собрания 22 октября;

3) гарнизон Петрограда призвал Всероссийский съезд Советов взять власть в свои руки и обеспечить народу мир, землю и хлеб.

В ночь с 21 на 22 октября члены ВРК Лазимир, Мехоношин и Садовский явились в Генштаб к командующему Петроградским военным округом полковнику Г.П. Полковникову. От имени Комитета Садовский заявил, что все приказы командующего отныне должны скрепляться подписью одного из комиссаров, а без нее они будут считаться недействительными. Полковников ответил, что не признает комиссаров ВРК, а признает только ЦИК, и пригрозил комиссарам арестом в случае нарушения ими закона.

Утром 22 октября ВРК объявил, что приказы воинским частям, отданные штабом Петроградского военного округа, признаются действительными лишь после их утверждения Военно-революционным комитетом.

Днем состоялась 1-я Петроградская общегородская конференция Красной гвардии, на которой были обсуждены текущие задачи и проведен подсчет сил. Общая численность отрядов составляла до 20 000 вооруженных и обученных бойцов.

Оценивая ситуацию, Троцкий писал:

«Давлением масс, тяжестью гарнизона [Военно-революционный] комитет вытесняет правительство. Он берет без боя то, что можно взять. Он выдвигает свои позиции вперед без выстрела, сплачивая и укрепляя на ходу свою армию; измеряет своим нажимом силу сопротивления врага, ни на минуту не спуская с него при этом глаз. Каждый новый шаг вперед изменяет диспозицию в пользу Смольного. Рабочие и гарнизон врастают в восстание. Кто первый призовет к оружию, обнаружится в ходе наступления и вытеснения. Теперь это уже вопрос часов. Если в последний момент у правительства найдется смелости или отчаяния подать сигнал к сражению, ответственность ляжет на Зимний, а инициатива все равно останется за Смольным. <…> Военно-революционный комитет связывал враждебному режиму конечности, прежде чем нанести ему удар в голову. Применять эту тактику „мирного проникновения“, легально ломать врагу кости и гипнотически парализовать остатки его воли можно было, только имея тот несомненный перевес сил, который был на стороне комитета и все еще продолжал увеличиваться с часу на час»[72].

В тот же день на выборах в Бакинский совет голоса избирателей распределились следующим образом: «Мусават» – 9617 голосов, ПСР – 6305, «Дашнакцутюн» – 5288, РСДРП(б) – 3823, РСДРП(м) – 687.

Бакинский комитет РСДРП(б) постановил объявить результаты недействительными, объясняя свое решение допущенными в ходе проведения выборов злоупотреблениями со стороны национальных сил. На расширенном заседании Совета большевикам, имевшим на этом заседании численное превосходство, удалось добиться аннулирования результатов выборов. В Баку, как и в Петрограде, запахло порохом.

23 октября (5 ноября) Военно-революционный комитет Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов обратился с воззванием «К населению Петрограда!», в котором довел до сведения рабочих, солдат и всех граждан Петрограда следующее:

1) в интересах защиты революции от покушений со стороны контрреволюции при воинских частях и особо важных пунктах столицы и ее окрестностей назначены комиссары ВРК;

2) приказы и распоряжения Временного правительства и военных властей Петроградского военного округа подлежат исполнению только после их утверждения комиссарами ВРК;

3) комиссары, как представители Совета рабочих и солдатских депутатов, являются лицами неприкосновенными, противодействие им приравнивается к противодействию Совету;

4) Советом приняты все меры к охране революционного порядка от контрреволюционных и погромных покушений, все граждане приглашаются оказывать поддержку комиссарам ВРК, в случае возникновения беспорядков гражданам надлежит обращаться к комиссарам ВРК в близлежащую воинскую часть.

По словам Троцкого, «акт 23 октября означал низложение властей прежде, чем будет низложено само правительство»[73].

В тот же день на сторону ВРК перешел гарнизон Петропавловской крепости. Надежной опорой ВРК в Петропавловке являлся пулеметный батальон Кольта, насчитывавший 1000 человек при 80 пулеметах. При поддержке солдат пулеметного батальона под контроль был взят Кронверкский арсенал, где хранились винтовки (более ста тысяч), револьверы и пулеметы. После этого за оружием начали приезжать делегации от заводов, флотских экипажей и отдельных воинских частей.

В ночь на 24 октября (6 ноября) А.Ф. Керенский дал указание начальнику штаба Ставки Верховного главнокомандующего генералу Н.Н. Духонину срочно двинуть с фронта на Петроград верные правительству войска, однако это ничего не дало, так как все распоряжения Ставки саботировались на местах.

Между тем по команде ВРК части Петроградского гарнизона и отряды Красной гвардии приводились в боевую готовность. В Петропавловской крепости был оборудован запасной штаб восстания. В Смольном на верхних этажах установили 24 пулемета, подходы к зданию охранялись броневиками.

К 16 часам мосты через Неву были заняты юнкерами, началась разводка мостов. Но ВРК уже отдал приказ взять под контроль стратегические объекты. В 17 часов солдаты и матросы захватили Центральный телеграф, чуть позже – Петроградское телеграфное агентство. К 19 часам все мосты, за исключением Дворцового и Николаевского, контролировали красногвардейцы. По прямому указанию члена ВРК А.Д. Садовского был взят гараж Временного правительства. В распоряжении восставших оказались 62 автомобиля, на которых производили патрулирование по городу, перевозили оружие, боеприпасы, продовольствие, топливо, арестованных контрреволюционеров, быстро доставляли ударные отряды Красной гвардии в наиболее кризисные районы.

Вечером 24 октября В.И. Ленин в сопровождении связного ЦК Эйно Абрамовича Рахьи пробрался в Смольный, в главный штаб восстания.

25 октября в 1 час 25 минут был занят Главпочтамт, примерно в то же время – Балтийский и Николаевский вокзалы, затем Центральная электростанция; в правительственные здания прекратили подачу электричества. В 3 часа 30 минут крейсер «Аврора» встал на якорь у Николаевского моста, неподалеку от Зимнего дворца. Мост был захвачен матросами крейсера и 2-го флотского экипажа. К 6 часам утра революционные матросы захватили главную контору Государственного банка и редакции центральных газет. Около 7 часов под контроль восставших перешла Центральная телефонная станция. К 12 часам был окружен и через час взят Мариинский дворец, где заседал Предпарламент. К полудню в руках восставших находился почти весь город, за исключением Дворцовой и Исаакиевской площадей. Керенский с адъютантами – не переодетый, как это принято считать, а в своем обычном полувоенном френче – покинул столицу на автомобиле в 10 утра. Он думал, что едет на встречу с войсками, которые идут спасать Петроград от большевиков. Дальнейшее читателям известно…

Здесь мы считаем необходимым уточнить некоторые детали. Штурма Зимнего дворца в военно-специальном понимании этого слова не было. Отряды ВРК, проникая во дворец через разные входы, постепенно разоружили охрану. Сопротивления они практически не встретили – имели место лишь локальные перестрелки. Общее число убитых 24–25 октября не превышает десяти человек, раненых – около пятидесяти человек. Правительственные здания занимали небольшие отряды Красной гвардии, солдат или матросов – по современной терминологии, отряды специального назначения. Командиры, возглавлявшие отряды, были хорошо информированы о том, какой объект предстоит взять под контроль и как его контролировать. Действия отрядов координировались, на многих объектах их уже ждали мобильные передовые группы либо специально подготовленные люди, помогавшие быстро (и часто незаметно для вооруженных сторонников Временного правительства) проникнуть в помещения. Этим можно объяснить незначительные для такого крупного города, как Петроград, жертвы. Четкое планирование, грамотное использование разведывательных, информационных и иных специальных структур (своих и привлеченных) позволили ВРК во главе с партией большевиков быстро заполнить властный вакуум, созданный недоверием Предпарламента фактически безвластному Временному правительству.

Среди отрядов, бравших город под контроль, были и специальные подразделения разведки германской армии и морской пехоты. По свидетельству очевидцев, немецкие моряки были одеты в русскую военно-морскую форму, но вооружены немецкими карабинами. Командовали ими офицеры с хорошим знанием русского языка. Сведения такого рода скупы, поскольку долгие десятилетия они были государственной тайной. Представители германских спецструктур действовали конспиративно, в точном соответствии с договоренностями, достигнутыми с руководством восстания. Данных о несогласованности, разногласиях или конфликтах между представителями российской и германской сторон нет. Каждая сторона знала и пунктуально выполняла взятые на себя обязательства. Все было проведено столь быстро и столь аккуратно, что большинство жителей города почти ничего не заметили. Отправившись спать 25 октября, наутро они проснулись уже в другой исторической эпохе…

Новая – советская – власть с первых же шагов столкнулась с сопротивлением оппозиционных сил, сначала спонтанным, а затем все более организованным. Противники большевиков получили клеймо контрреволюционеров, или «контры». Очень скоро в разряд контрреволюционеров были зачислены многие прежние союзники в борьбе против монархического режима, чьи взгляды на формы и методы политического переустройства России отличались от взглядов лидеров РСДРП(б). Кроме того, контроль требовался и за отдельными членами РСДРП, не прекращавшими фракционно-групповой работы внутри партии (из-за межличностных разногласий часто срывались важные решения).

Уже через несколько дней после Октябрьского переворота для борьбы с «контрой» и иных задач, связанных с защитой власти, начали налаживать свою деятельность специальные органы. Важно отметить, что большинство советских и ныне действующих российских специальных структур выросли из бывших специальных или чрезвычайных комиссий ЦК, Совнаркома, Всероссийского Центрального исполнительного комитета (ВЦИК) и наркоматов.

В официальной советской историографии ведущая роль в борьбе с контрреволюцией отводилась Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) при Совете Народных Комиссаров (СНК). Это во многом соответствует действительности. Однако опубликованные на Западе документы с большой долей вероятности позволяют считать, что первой секретной службой, действовавшей в интересах СНК (подчеркнем – действовавшей в интересах, а не созданной и структурно оформившейся как большевистская), было Разведывательное отделение (Nachrichten Buro) германского Генерального штаба, начавшее «легально-конспиративную» работу в Петрограде до известных событий октября 1917 года.

В подтверждение данной точки зрения мы можем сослаться на сборник «Немецко-большевистская конспирация», изданный в октябре 1918 года в Вашингтоне. В нашей стране сведения о советско-германском сотрудничестве в политической, военной и военно-специальных областях в период 1917–1941 гг. в основном были засекречены. После 1991 года некоторые из документов (незначительная часть) были опубликованы в отечественных изданиях. Возможно, со временем будут рассекречены все или почти все архивные данные. В этой связи хотим подчеркнуть, что рассмотрение вопроса о сотрудничестве специальных служб и политических структур различных стран требует прагматичности и здравой политической бесстрастности.

Руководители кайзеровской Германии и только что сформированного советского правительства нуждались друг в друге. Германии нужны были дивизии с Восточного фронта и продовольствие, новому правительству России – власть в стране и возможность реализации этой власти. Не стоит забывать, что Германия финансировала и осуществляла сотрудничество со всеми крупными партиями Российской империи. РСДРП в числе этих партий до осени 1917 года стояла лишь на третьем месте. Но активность большевиков, целостность их позиции в отношении многих важных для германской стороны вопросов в конце концов определила германские приоритеты.

Чтобы не допустить реставрации Временного правительства, В.И. Ленин и его сторонники шли на тактическое сотрудничество с любой реальной силой, даже если это была империалистическая держава. Отметим, что союз большевиков с буржуазным правительством Германии являлся именно тактическим. У нас нет сомнений, что и германский Генеральный штаб оказывал поддержку СНК, исходя из собственных тактических соображений, обусловленных множеством проблем на фронтах, а внутри Германии – сильнейшими потрясениями во всех сферах общественной жизни. Специалисты по военным и секретно-политическим вопросам долго – и зачастую безуспешно – старались убедить своего «безумного» кайзера, как называли Вильгельма в Германии, в гибельности ведения войны на два фронта и почти полного уничтожения всемирно известного германского промышленного и военного потенциала в угоду совершенно нереальным идеям. Ряд руководителей самостоятельных военно-секретных структур, имевших правовые и финансовые возможности, осуществляли поддержку СНК, опираясь лишь на общее согласование с высшим руководством Рейха и полагаясь больше на чутье и собственный профессионализм. В этом историческом альянсе каждая из сторон – и русская, и немецкая – четко выдерживала приоритет своих интересов.

29–31 октября (11–13 ноября) между большевиками, меньшевиками, интернационалистами, эсерами и представителями профсоюзов состоялись переговоры о возможности создания коалиционного социалистического правительства. Однако после провала экспедиции Керенского – Краснова и подавления сопротивления «контры» в Петрограде и Москве в ночь на 2 (15) ноября переговоры были прерваны.

К тому времени в Новочеркасске войсковой круг и правительство Дона во главе с атаманом Войска Донского генералом А.М. Калединым и его помощником М.П. Богаевским объявили о непризнании большевистского правительства. Захватив власть, они ввели на Дону (в Новочеркасске и прилегающих районах) военное положение. В такой ситуации по окончании уличных боев в Петрограде и Москве – 1 (14) и 2 (15) ноября соответственно – репрессировать П.Н. Краснова было рискованно. 3 (16) ноября популярного казачьего генерала с верным ему войском отпустили на Дон. Постепенно туда стали стекаться противники большевиков с разных концов России, в том числе и с Кавказа.

В Баку Октябрьский переворот был воспринят положительно, поскольку в городе и его окрестностях концентрировалось более трети закавказского пролетариата, а большинство бакинских рабочих симпатизировали левым эсерам и большевикам. 31 октября (13 ноября) 1917 по инициативе Бакинского комитета РСДРП(б) Бакинский совет рабочих депутатов первым в Закавказье вынес постановление о переходе власти в руки Бакинского совета. 2 (15) ноября был избран новый состав Исполнительного комитета Бакинского совета во главе с признанным руководителем большевиков Закавказья С.Г. Шаумяном. В Баку была провозглашена советская власть. В середине декабря декретом СНК Шаумян был назначен временным чрезвычайным комиссаром по делам Кавказа впредь до образования краевой советской власти.

8 (21) ноября Л.Б. Каменев покинул пост председателя ВЦИК, который тогда был многопартийным: 62 большевика, 6 меньшевиков-интернационалистов, 29 левых эсеров, 3 украинских социалиста, 1 эсер-«максималист». Новым председателем был избран Я.М. Свердлов.

В ноябре – декабре 1917 года состоялись выборы в Учредительное собрание. За эсеров проголосовали 58 процентов избирателей, за большевиков – 25 процентов, за кадетов – 13 процентов, за меньшевиков – 2,6 процента. Основным политическим вопросом в ноябре – декабре 1917 года стало отношение различных партий и объединений к Учредительному собранию.

СНК и ВЦИК не могли полностью контролировать ситуацию еще и потому, что существовало два центральных органа советской власти. Параллельно с ВЦИК, избранным на II Съезде рабочих и солдатских депутатов, работал также Исполком Всероссийского совета крестьянских депутатов во главе с эсером В.М. Черновым; этот орган был избран I Всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов в мае 1917 года. На первом же заседании ВЦИК был поставлен вопрос о необходимости объединения.

Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов открылся в Петрограде 11 (24) ноября 1917 года. Первоначально за предложение В.И. Ленина признать решения II Съезда рабочих и солдатских депутатов проголосовали лишь 45 человек; самому Ленину выступить не дали. Из 330 делегатов 195 представляли левых эсеров, 37 – большевиков, 65 – правых эсеров и эсеров центра, остальные являлись беспартийными.

В центре внимания был вопрос о создании правительства из всех социалистических партий, от народных социалистов до большевиков. После нескольких консультаций между большевиками и левыми эсерами делегаты съезда все-таки приняли решение о поддержке резолюций II Съезда рабочих и солдатских депутатов и об объединении советов. Большинство делегатов съезда поддерживали идею передачи власти Учредительному собранию и формирования коалиционного социалистического правительства.

15 (28) ноября 1917 года в Тифлисе вместо ОЗАКОМа было сформировано новое коалиционное правительство – Закавказский комиссариат. В его состав вошли: меньшевики Е.П. Гегечкори (председатель) и А.И. Чхенкели; эсеры Д.Д. Донской и А.В. Неручев; дашнаки Х.О. Карчикян, Г. Тер-Газарян и А.И. Оганджанян; мусаватисты Ф.-Х. Хойский, М.Ю. Джафаров, Х. бек Мелик-Асланов и Х. бек Хасмамедов; социалист-федералист Ш.В. Алексеев-Месхиев.

По отношению к Советской России Закавказский комиссариат занял откровенно враждебную позицию и готов был поддержать любые антибольшевистские силы. Опираясь на национальные вооруженные формирования, Комиссариат постепенно распространил свою власть на все Закавказье, кроме Баку, где установилась советская власть.

В декабре 1917 года Исполком Бакинского совета принял решение о создании Красной гвардии. Первые ее отряды были созданы в Черном городе и Балаханах. В феврале 1918 года в отрядах Красной гвардии в Баку насчитывалось уже 3500 человек.

Л.Д. Троцкий свидетельствовал, что почти сразу после Октябрьского переворота Ленин стал настаивать на отсрочке Учредительного собрания, эсеровско-меньшевистско-кадетского по составу. По словам Ленина, созыв Учредительного собрания – ошибка, поскольку власть уже завоевана большевиками и снова завоевывать ее незачем. Оказавшись в меньшинстве, он, тем не менее, начал подготовку к роспуску собрания. 26 ноября (9 декабря) 1917 года был подписан декрет «К открытию Учредительного собрания», в котором указывалось, что первое заседание МОЖЕТ состояться только при наличии 400 депутатов (то есть примерно половины от общего числа). Стало ясно, что в назначенный срок 28 ноября (11 декабря) заседание не состоится.

Большинство членов Временного бюро большевистской фракции Учредительного собрания (Л. Каменев, В. Милютин, А. Рыков и др.) выразили несогласие с Лениным. Потребовав переизбрания бюро, тот нашел союзников в лице левых эсеров.

На 1-м съезде Партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР), открывшемся 19 ноября (2 декабря) 1917 года, лидеры левых эсеров П.П. Прошьян, В.Е. Трутовский и Б.Д. Камков (Кац) поддержали Ленина. Прошьян заявил, что отдавать власть Учредительному собранию победители не должны. Руководство ПЛРС дало согласие на вхождение в правительство, и 9 (22) декабря семь представителей партии вошли в состав СНК.

20 декабря (2 января) Совнарком утвердил дату созыва Учредительного собрания – 5 (18) января 1918 года.

Изменившаяся государственная доктрина требовала создания нового государственного аппарата. Прежняя система управления подлежала реорганизации, а чаще – ликвидации. В области военного строительства все, однако, обстояло иначе. Главное управление Генерального штаба (ГУГШ) императорской армии вошло в состав вновь созданного Народного комиссариата по военным делам практически без изменений. Возможно, что такому решению руководства страны способствовал переход на сторону советской власти многих офицеров «корпуса Генерального штаба».

Мы уже упоминали о сотрудничестве генерал-лейтенанта Н.М. Потапова с военной организацией при Петроградском комитете РСДРП(б). Здесь же уместно вспомнить А.А. Игнатьева, А.А. Самойло, А.А. Свечина, Б.М. Шапошникова, принявших активное участие в военном строительстве СССР. Центральный орган военной разведки и контрразведки – Отдел 2-го генерал-квартирмейстера (Огенкварт) ГУГШ был сохранен и работал вплоть до мая 1918 года. Бывший командир Отдельного корпуса жандармов генерал-лейтенант В.Ф. Джунковский впоследствии стал одним из ведущих специалистов, помогавших Ф.Э. Дзержинскому в формировании структур ВЧК. А генерал русской разведки М.Д. Бонч-Бруевич до конца своей жизни преподавал специальные дисциплины в Советской России…

Вместе с тем руководители советского правительства понимали, что в борьбе с противниками власти нельзя рассчитывать исключительно на специалистов из служб Российской империи или на иностранных консультантов из числа «классово чуждых элементов». 7 (20) декабря 1917 года образована ВЧК – первая общегосударственная специальная военно-политическая структура советской власти. Ее задачами являлись борьба с контрреволюцией, саботажем, спекуляцией и должностными преступлениями. Членами коллегии ВЧК Совнарком назначил Д.Г. Евсеева, Н.А. Жиделева, И.К. Ксенофонтова и Я.Х. Петерса. Руководителем ВЧК (председателем) стал Ф.Э. Дзержинский, имевший большой опыт конспиративной работы, в том числе по борьбе с агентурой Департамента полиции. Заместителем председателя был назначен В.А. Александрович (П.А. Дмитриевский) – член ЦК партии левых эсеров, также имевший опыт работы по военно-конспиративной линии.

Таким образом, сложилась ситуация, при которой первые руководители ВЧК работали в условиях двойной системы подчиненности: формально-административной – правительству и неформально-политической – ЦК своих партий. В структурах РСДРП(б) и ПЛСР одновременно создается несколько специальных комиссий и подкомиссий, осуществляющих внутренний контроль и ведущих внутреннюю разведку.

Вообще говоря, идея завоевания власти трудящимися во всем мире была доминирующей в среде «пламенных» революционеров. Уже во время Первой мировой войны некоторые деятели германской социал-демократии (К. Либкнехт, Р. Люксембург и др.) высказывались за создание Социалистического интернационала. Октябрьский переворот 1917 года не только ускорил, как катализатор, процесс создания коммунистических партий в различных странах, но и стал для них примером для подражания.

Подавляющее большинство сторонников коммунистической идеологии в тот период искренне верили, что русская революция – первый этап международной социалистической революции. Руководители партий коммунистической направленности признавали правомерность революционной войны и революционного насилия со стороны эксплуатируемых классов.

Ф. Энгельс по этому поводу писал: «Революция есть, несомненно, самая авторитарная вещь, какая только возможна. Революция есть акт, в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков и пушек, то есть средств чрезвычайно авторитарных. И если победившая партия не хочет потерять плоды своих усилий, она должна удерживать свое господство посредством того страха, который внушает реакционерам ее оружие»[74].

Проигравшие в 1917 году члены Временного правительства, лидеры Белого движения и политических партий, оказавшиеся в эмиграции, неустанно обвиняли большевиков в беспринципности, в том числе в сотрудничестве с Германией. А после того как партию возглавил И.В. Сталин, его обвинили в беспринципности и бывшие (также проигравшие) вожди Октябрьского переворота.

Мы считаем, что в сложные годы Гражданской войны политической принципиальностью (как и общечеловеческой моралью) практически никто не руководствовался (впрочем, как и в любое другое время). Монархисты, анархисты, эсеры, кадеты, националисты – представители всех политических сил России, равно как и военно-политическое руководство стран Антанты, были не менее беспринципны при достижении своих целей, чем большевики. В этом смысле обвинять только руководство РСДРП(б) – РКП(б) во всех смертных грехах нам представляется абсолютно неверным. Все партии и движения в равной степени «были хороши», но большевики в итоге одержали победу.

В отличие от министров Временного правительства комиссары Совнаркома действовали решительно и быстро. Правые партии (кадеты, октябристы и др.) были объявлены врагами революции, соответственно, все организации при них подлежали роспуску, а газеты – закрытию. 2 (15) января 1918 года в Петроград нелегально прибыл Керенский, надеясь с помощью эсеров пройти в Таврический дворец и принять участие в работе Учредительного собрания, но эсеры отказали ему в содействии.

Накануне открытия Учредительного собрания оппозиционные большевикам силы допустили крупную ошибку. Сторонники собрания из Петроградского гарнизона предложили провести вооруженную демонстрацию в его защиту, а также взять на себя охрану Таврического дворца. Однако депутаты от победивших на выборах партий, в первую очередь эсеры, настояли на мирной демонстрации. 5 (18) января почти никто из солдат участия в демонстрации не принял, и отряд матросов под командованием А.Г. Железнякова и Н.А. Ховрина успешно отразил попытки манифестантов подойти к Таврическому дворцу. 6 (19) января в 4 часа 40 минут Учредительное собрание было распущено (матросу Железнякову, начальнику караула Таврического дворца, предложившему депутатам очистить зал, приписывают знаменитую фразу «Караул устал!», или, в более полном варианте: «Прошу прекратить заседание! Караул устал и хочет спать!»). Манифестации в поддержку собрания были разогнаны с помощью силы. С этого момента лидеры правых эсеров и меньшевиков окончательно перешли в лагерь оппозиции «красному» правительству.

Спустя несколько дней после описанных событий, 12 (25) января 1918 года, члены Закавказского комиссариата, обсудив вопрос о политическом положении, приняли решение о созыве Закавказского сейма как законодательного органа региона. 10 (23) февраля в Тифлисе прошло первое заседание Сейма, в состав которого вошли депутаты, избранные от Закавказья во Всероссийское Учредительное собрание.

После разгона Учредительного собрания Советское правительство внимательно следило за развитием событий в Закавказье. 22 января 1918 года в Тифлис прибыл С.Г. Шаумян. Его цель была очевидна – проводить курс на взятие власти большевиками. В ответ Закавказский комиссариат отдал приказ о немедленном аресте Шаумяна, и уже в феврале он был вынужден возвратиться в Баку, который в то время находился на самом острие противоборства различных политических сил. К тому же на бакинские нефтепромыслы с вожделением смотрели Великобритания, Германия, США, Франция и Турция.

В январе 1918 года турецкие войска, нарушив заключенное в декабре 1917 года перемирие, начали наступление на Закавказье. Не встретив серьезного сопротивления, так как Кавказский фронт к тому времени был фактически развален, 13 марта турки заняли Эрзерум. 3 марта 1918 года Советская Россия подписала «позорный», по определению Ленина, Брестский мир, по которому Турции отходили населенные армянами и грузинами области Ардагана, Батума и Карса.

Военно-революционный комитет Кавказского фронта под руководством Г.Н. Корганова переместился в Баку, где начал работу по созданию Кавказской Красной армии, то есть советских вненациональных вооруженных сил. В марте 1918 года Яков Серебрянский был назначен начальником отряда по охране продовольственных грузов на Владикавказской железной дороге. В его официальной биографии говорится, что это был отряд, подчинявшийся командованию Красной армии. Однако по другим данным отряд находился в подчинении Бакинского совета депутатов.

Формирование частей Красной армии Корганову завершить не удалось. 30 марта 1918 года в Баку начались вооруженные столкновения между подразделениями мусульманской Дикой дивизии и частями Бакинского совета. В тот же день на квартире большевика Н. Нариманова начались переговоры между руководителем Бакинского совета С.Г. Шаумяном и лидером «Мусавата» М.Э. Расул-заде. Стороны почти достигли соглашения о перемирии, когда поступила информация об обстреле конного отряда Красной армии на Шемахинской улице. По окончании боев Шаумян доложил в Москву:

«Мы должны были дать отпор, и мы воспользовались поводом – первой попыткой вооруженного нападения на наш конный отряд – и открыли наступление по всему фронту. Благодаря стараниям и местного Совета и перебравшегося сюда Военно-революционного комитета Кавказской армии (из Тифлиса и Сарыкамыша) у нас были уже вооруженные силы – около 6000 человек.

У „Дашнакцутюн“ имелось также около 3–4 тысяч национальных частей, которые были в нашем распоряжении. Участие последних придало отчасти гражданской войне характер национальной резни, но избежать этого не было возможности. Мы шли сознательно на это. Мусульманская беднота сильно пострадала, но сейчас она сплачивается вокруг большевиков и вокруг Совета. В промысловых районах никаких столкновений не было. Красная гвардия, состоявшая из рабочих армян, мусульман и русских, охраняла промыслы от нападений окружных мусульманских орд»[75].

По разным оценкам, во время боев 31 марта – 1 апреля в Баку и его окрестностях погибло от трех до двенадцати тысяч мусульман. Эти события привели к отчуждению мусульманских масс от Бакинской коммуны, власть которой, несмотря на первоначальные успехи, оказалась недолговечной.

В течение апреля 1918 года турецкая армия заняла Сарыкамыш, Карс и Батум. Военные неудачи вынудили Тифлис просить Стамбул о возобновлении мирных переговоров. Однако в качестве предварительного условия Турция потребовала официального объявления независимости Закавказья и выхода его из состава РСФСР.

22 апреля Закавказский сейм принял резолюцию о провозглашении независимой Закавказской Демократической федеративной республики (ЗДФР), а через четыре дня было сформировано новое правительство под руководством меньшевика Акакия Чхенкели.

В ответ на это 25 апреля 1918 года, на заседании Бакинского совета, в который кроме большевиков входили социалисты-революционеры, меньшевики и армянские социалисты, было принято решение о создании Совета Народных Комиссаров, который становился исполнительным органом Бакинского совета. Совнарком состоял из большевиков и левых эсеров. Председателем СНК стал С.Г. Шаумян.

За силовую составляющую в Бакинском Совнаркоме отвечали: народный комиссар по военным и морским делам Г.Н. Корганов; комиссар внутренних дел П.А. Джапаридзе; чрезвычайный военный комиссар СНК в Бакинском районе Г.К. Петров; чрезвычайный комиссар Морской коллегии В.Ф. Полухин; председатель Президиума Военно-революционного комитета М.Р. Коганов. Как оказалось впоследствии, все они были не столько военными специалистами, сколько пропагандистами и агитаторами, чья деятельность была хороша для развала царской армии. В новых условиях, когда требовалась ежедневная настойчивая организационная, а затем и боевая работа, эти люди проявили некомпетентность.

Нельзя не отметить, что для закавказских противников Советской России ситуация складывалась непростая. В результате начавшихся политических разногласий между национальными советами Грузии, Армении и Азербайджана ЗДФР просуществовала чуть более месяца. 26 мая 1918 года в Тифлисе была провозглашена Грузинская демократическая республика, а 28 мая – Республика Армения и Азербайджанская демократическая республика.

4 июня 1918 года правительство Азербайджанской демократической республики (АДР) заключило договор о дружбе и сотрудничестве с Турцией. На территории Азербайджана развернулась гражданская война, стороны в которой противостояли друг другу не только по политическому (большевики и их противники), но и по национальному принципу. На стороне большевиков выступали в основном армяне, русские и евреи, на другой стороне – в основном азербайджанцы при поддержке турецких войск.

АДР поддерживали войска Кавказской исламской армии под командованием турецкого генерала Нури-паши Киллигиля и национальные азербайджанские формирования (общая численность штыков и сабель – около 12–18 тысяч). В войсках находилось значительное число офицеров царской армии, которые выступали против большевиков, но вместе с тем делали все возможное, чтобы не допустить оккупации Баку немцами. Им противостояли вооруженные формирования Бакинской коммуны во главе с главнокомандующим Григорием Коргановым (15–18 тысяч штыков и сабель). Просоветская группировка имела на вооружении 3 бронепоезда, около 80 артиллерийских орудий, 7 броневиков, 13 самолетов и 160 пулеметов.

6 июня войска 1918 года защитники Бакинской коммуны получили приказ о наступлении на оккупированный турецкими войсками Елизаветполь (Гянджу). Через десять дней туда из Тифлиса переехало правительство АДР, а 19 июня на подконтрольной правительству АДР территории было введено военное положение. В боях под Геокчаем 27 июня – 1 июля 1918 года части Кавказской исламской армии разбили войска Кавказской Красной армии. Фронт начал откатываться к Баку. Правительство Советской России пыталось помочь Бакинской коммуне и с помощью Германии остановить наступление турецких войск. Ленин телеграфировал Сталину:

«Сегодня, 30 июня, получено сообщение от Иоффе из Берлина, что Кюльман имел предварительный разговор с Иоффе. Из этого разговора видно, что немцы согласны принудить турок прекратить военные операции дальше брестской границы, установивши нам точную демаркационную линию. Обещают не пускать турок в Баку, но желают получать нефть. Иоффе ответил, что мы будем строго придерживаться Бреста, но вполне согласны с принципом давать, чтобы получать. Обратите сугубое внимание на это сообщение и постарайтесь передать его Шаумяну поскорее, ибо теперь есть серьезнейшие шансы удержать Баку. Часть нефти, конечно, мы дадим»[76].

Но влияние Германии оказалось недостаточным, и турецкие войска продолжили наступление на Баку.

В это же время в Москве и Поволжье произошли события, едва не лишившие большевиков власти.

В Москве 6 июля 1918 года противоречия между большевиками и левыми эсерами привели к открытому вооруженному противостоянию. (Основные разногласия между недавними союзниками были по Брестскому миру и земельному вопросу.)

В Поволжье выступила подпольная организация Б.В. Савинкова «Союз защиты Родины и Свободы». (В числе савинковцев были монархисты, сторонники Временного правительства и сторонники Учредительного собрания.)

Синхронность выступлений объясняется тем, что в их подготовке принимали участие спецслужбы Великобритании и Франции.

Параллельно с мятежом левых эсеров британские спецслужбы планировали физическое устранение руководства РКП(б). Реализацию этого плана поручили «свободному агенту» С. Рейли. Согласно плану, завербованные латышские стрелки должны были блокировать Большой театр и взять под арест участников съезда Советов, а боевики из группы Рейли – ликвидировать Ленина, Троцкого и других большевистских лидеров прямо у стола президиума. План был выявлен ВЧК на стадии подготовки. Охрана съезда состояла из верных большевикам частей, и попасть в здание боевики не смогли.

Одну из главных ролей в событиях 6 июля 1918 года сыграл левый эсер Я.Г. Блюмкин[77], смертельно ранивший германского посла, графа Вильгельма фон Мирбаха. Именно Блюмкин (тезка нашего главного героя) впоследствии привлечет Якова Серебрянского к работе в советской разведке. Блюмкин служил в Отделе по борьбе с контрреволюцией начальником Секретного отделения по противодействию германскому шпионажу. Впоследствии Дзержинский показал, что «Блюмкин был принят в комиссию по рекомендации ЦК левых эсеров для организации в Отделе по борьбе с контрреволюцией контрразведки по шпионажу»[78].

Учитывая наличие «старших товарищей» в лице представителей германских спецслужб, у руководства РСФСР возникли серьезные проблемы, связанные как с утечкой важной партийной информации, так и с приоритетом интересов. Убийство германского посла и выход ВЧК из-под опеки германской разведки связаны между собой более тесно, чем принято считать. Косвенно это подтверждается тем, что Блюмкин, приговоренный революционным трибуналом за убийство Мирбаха к расстрелу, через год был амнистирован, продолжил службу и вскоре даже стал членом РКП(б).

Один из руководителей латышских стрелков, М.Ф. Целов, описал, однако, иную версию:

«Дзержинский приехал в Кремль, и через 10 минут прибыли грузовые машины и взяли около ста стрелков, вооруженных гранатами и пулеметами. Сразу отправились на место событий. Окружили этот особняк и другие дома, где должен был быть убийца Мирбаха. Мы делали то, что приказывал т. Дзержинский. После окружения всех мест, где находились левые эсеры, он потребовал выдать того, кто стрелял в Мирбаха. И так арестован был Блюмкин, который по распоряжению левых эсеров стрелял в Мирбаха.

После мы узнали, что он считался сотрудником ВЧК. Через несколько дней был вынесен приговор: Блюмкина расстрелять. Расстрел предлагали провести мне, но я отказался. Я могу застрелить сотни, когда идет сражение, на фронте или в уличных боях, а когда арестованного – я этого не могу. Тогда предложили моему товарищу, также члену нашего полкового комитета. Убийца был расстрелян в одном из подвалов Кремлевских стен. Так было покончено с убийцей Мирбаха»[79].

Так кто же был расстрелян?

В Москве шли яростные схватки между недавними «друзьями», а Яков Серебрянский в это время, как делегат от партии эсеров, находился на 1-м съезде советов Северного Кавказа, который проходил 5–7 июля 1918 года в Екатеринодаре (Краснодаре). 7 июля на съезде была учреждена Северо-Кавказская Советская республика, объединившая Кубано-Черноморскую, Ставропольскую и Терскую советские республики. Съезд принял резолюции о проведении в жизнь декретов Совнаркома РСФСР, о создании боеспособной армии, об оказании продовольственной помощи центральным районам страны и усилении борьбы с внутренней контрреволюцией. На съезде был избран ЦИК С.-К.С.Р. (председатель А.И. Рубин) и создан Реввоенсовет Северного Кавказа.

Нам неизвестно, возвратился ли Серебрянский после окончания съезда в Баку. В его официальной биографии значится: «В РККА: начальник отряда по охране продовольственных грузов 03.18–04.19». Пока не дают разъяснений и архивные материалы. Но можно сказать с уверенностью: в самое тяжелое для Советской России время (осень 1918 – весна 1919 г.) Яков Серебрянский служил в Красной армии.

В ночь с 11 на 12 июля 1918 года в столице Закаспийской области Асхабаде (Ашхабаде) началось антисоветское восстание, в результате которого власть перешла в руки Временного исполнительного комитета Закаспийской области: Ф.А. Фунтиков (эсер), В. Дорохов (меньшевик), А.И. Доррер (кадет). В подготовке восстания также принимали участие туркменские националисты, офицеры английской военной миссии в Мешхеде (Северный Иран) и американской консульской миссии в Ташкенте.

С лета 1918 года для борьбы с контрреволюционерами и иностранными войсками советское правительство широко использовало иностранных военных специалистов. Так, в боях против Чехословацкого корпуса (состоящего из чехов и словаков) были задействованы интернациональные бригады, сформированные из бывших военнопленных: австрийцев, венгров и немцев. Вероятно, военно-политическое руководство РСФСР учитывало исторически сложившиеся противоречия этих народов. Всего за годы Гражданской войны было создано свыше 250 интернациональных отрядов, рот, батальонов и полков. В рядах Красной армии сражались (по разным подсчетам) от трехсот до пятисот тысяч интернационалистов. Более двухсот из них за боевые заслуги были награждены орденом Красного Знамени.

Завершая разговор о Бакинской коммуне, отметим, что ее войска терпели одно поражение за другим. 27 июля 1918 года части Кавказской исламской армии подошли к Баку на расстояние 16 километров. 31 июля, после отставки Бакинского Совнаркома, власть в городе перешла в руки Временной диктатуры Центрального комитета Каспийской военной флотилии (Центрокаспий). К вечеру того же дня члены Бакинского Совнаркома и все поддерживающие их военные части погрузились на 17 пароходов для эвакуации в Астрахань, но были задержаны новой властью.

Следующая попытка эвакуации была предпринята 14 августа, а Баку от турок в это время защищали армянские и эсеровские боевые дружины, матросы и английские войска (около тысячи человек). Бакинские комиссары и ряд других большевиков и левых эсеров во главе с Шаумяном (всего 35 человек) были арестованы и заключены в тюрьму. Диктатура Центрокаспия решила предать их военно-полевому суду за дезертирство, и это решение поддержала конференция заводских комитетов. В конце лета 1918 года бакинский пролетариат отвернулся от коммунаров, посчитав их предателями и «врагами народа», которые в трудный момент бросили фронт.

Тем не менее 15 сентября, накануне вступления в Баку азербайджанских войск, арестованные были выпущены из тюрьмы и отплыли на пароходе в город Красноводск. Но это не означало свободы. В Красноводске бывшие члены Бакинского Совнаркома и некоторые другие лица из их окружения были арестованы местными властями, представлявшими интересы Временного исполнительного комитета Закаспийской области. 20 сентября 9 комиссаров и еще 17 человек были расстреляны по обвинению в сдаче Баку (!) туркам.

По воспоминаниям Д.Т. Шепилова, Сталин однажды сказал ему:

«Бакинские комиссары не заслуживают положительного отзыва. Их не нужно афишировать. Они бросили власть, сдали ее врагу без боя. Сели на пароход и уехали. Мы их щадим. Мы их не критикуем. Почему? Они приняли мученическую смерть, были расстреляны англичанами. И мы щадим их память. Но они заслуживают суровой оценки. Они оказались плохими политиками. И когда пишется история, нужно говорить правду. Одно дело чтить память. Мы это делаем. Другое дело – правдивая оценка исторического факта…»[80].

Отметим, что вопреки версии о расстреле бакинских комиссаров англичанами и белогвардейцами в Красноводске в тот период не было ни одного англичанина и ни одного белогвардейца! На самом деле одни социал-демократы и эсеры (правые) приговорили к расстрелу других социал-демократов и эсеров (левых).

Взятие Баку азербайджано-турецкими войсками сопровождалось массовыми убийствами армян. По разным оценкам, погибло от десяти до тридцати тысяч человек. Существует мнение, что сентябрьская резня представляла собой месть за убийства мусульман, совершенные отрядами дашнаков в марте 1918 года.

К концу 1918 года турецкая армия была вынуждена покинуть Закавказье в соответствии с условиями Мудросского перемирия, заключенного после поражения Османской империи в Первой мировой войне. После эвакуации турецких войск регион перешел под контроль англичан.

В декабре 1918 года в ВЧК создается Военный отдел, в ведение которого из Регистрационного управления передается контрразведывательная работа в вооруженных силах. В январе 1919 года был образован Особый отдел ВЧК для борьбы с контрреволюцией и шпионажем в армии и на флоте.

Решение о передаче контрразведывательной работы в армии чекистам стало следствием серьезной внутрипартийной борьбы в верхних эшелонах партии большевиков. Аппарат особых отделов не только выполнял контрразведывательные функции, но и надзирал за лояльностью командного состава. К тому времени Троцкий привлек на службу в Красную армию десятки тысяч офицеров, но не все из них служили большевикам из принципиальных соображений. Случаи измены военнослужащих, перехода на сторону белых целых подразделений были нередки. Ожесточенная борьба за «контрразведку» между группировками Троцкого и Дзержинского фактически являлась борьбой за информацию о настроениях в Красной армии. Мы разделяем мнение, что в форме особых отделов руководство РКП(б) постепенно восстановило в армии систему органов политической полиции, бездумно ликвидированную еще Николаем II.

В ноябре 1918 года в Германии и Австро-Венгрии произошли революции, не приведшие к тем результатам, на которые рассчитывали руководители РКП(б) и их сторонники из других стран. Однако к моменту окончания Первой мировой войны в Австрии, Венгрии, Германии, Нидерландах, Польше, Финляндии были образованы коммунистические партии. Наиболее революционно настроенной организацией в Европе считался немецкий «Союз Спартака», организационно оформившийся в ноябре 1918 года. Группы и кружки коммунистической направленности в 1918–1919 гг. сложились в Чехословакии, Румынии, Италии, Франции, Великобритании, Дании, Швейцарии, США, Канаде, Бразилии, Китае, Корее, Австралии, Южно-Африканском Союзе и некоторых других странах.

В январе 1919 года при ЦК РКП(б) создается Центральное бюро болгарских коммунистических групп. 24 февраля руководители ЦБ БКГ Б. Стомоняков и Х. Боев направили в ЦК РКП(б) план работы Бюро. Согласно этому плану в Екатеринославе формировался специальный центр по руководству нелегальной работой на Балканах.

В январе 1919 года германский пролетариат под руководством «Союза Спартака» предпринял попытку взять власть. Попытка оказалась неудачной во многом по вине социал-демократов, которые способствовали роспуску Советов рабочих депутатов и разоружению пролетарских отрядов. Благодаря этому сторонники правых (монархисты, националисты и др.) сумели консолидировать свои силы. После подавления революционных выступлений в Германии в Москве было принято решение о созыве международной конференции представителей коммунистических партий.

Конференция, на которую прибыли 52 делегата от 35 партий и групп из 21 страны, открылась 2 марта 1919 года и длилась пять дней. 4 марта делегаты приняли решение конституировать конференцию как I (Учредительный) конгресс Коммунистического Интернационала. Делегаты конгресса приняли решение о формировании руководящего органа, получившего название Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала (ИККИ). Поскольку на I конгрессе Исполком не избирался, ведение организационной работы возложили на Бюро Исполкома.

В первый состав Бюро (март – август 1919 г.) вошли Г.Е. Зиновьев, председатель; Н.И. Бухарин, представитель РКП(б); А.И. Балабанова, Я.А. Берзин (Зиемелис), секретари; Г. Клингер, управляющий делами; В.В. Воровский (Боровский), заведующий отделом международной пропаганды; члены Бюро М.М. Литвинов, Л.М. Карахан (Караханян), А.Г. Меньшой (Л. Левин), А. Руднянский, Ю. Мархлевский. 18 июля 1919 года из состава Бюро ИККИ было выделено Малое бюро: Я. Берзин (Зиемелис), Г. Клингер, А. Руднянский, Н. Бухарин (как представитель РКП(б)).

Для связи с иностранными компартиями была создана секретная Особая комиссия по связи ИККИ, руководителем которой стал В.Э. Кингисепп. Одним из основных направлений деятельности Особой комиссии стало нелегальное финансирование иностранных компартий, в основном осуществлявшееся за счет ценностей, реквизированных у представителей бывших правящих классов.

Параллельно с организацией Коминтерна, зимой – весной 1919 года, военно-политическое руководство Советской России предприняло первые попытки экспорта революции в Европу. 19 января Иосиф Станиславович Уншлихт представил в ЦК РКП(б) проект создания Революционного военного совета (РВС) Польши.

В целях конспирации Реввоенсовет Польши замаскировали под Реввоенсовет Западной стрелковой дивизии. В состав РВС вошли кадры польской социал-демократии левой ориентации, имевшие серьезный опыт нелегальной работы: С. Лазоверт, А. Славинский и С. Бродовский. Для создания Красной гвардии и формирования военного аппарата компартии на территорию Польши из России и Украины нелегально были направлены военные советники во главе с С. Жбиковским. Координация действий со стороны ЦК РКП(б) по подготовке вооруженного восстания и советизации Польши поручалась Дзержинскому и Уншлихту.

В середине марта в Киеве и Одессе началось формирование 1-й Интернациональной и 1-й Бессарабской стрелковых дивизий, состоявших из румын, болгар, чехов, словаков, сербов. На западе формировалась Белорусско-Литовская (впоследствии 16-я) революционная армия. Согласно плану «полевой революции», после захвата («освобождения») Польши и Бессарабии направлением главного удара интернациональных бригад должны были стать Австрия, Болгария, Венгрия, Германия, Чехословакия и Югославия. Революционная ситуация в этих странах благоприятствовала планам коммунистических лидеров: 21 марта в Венгрии, 13 апреля в Баварии, 16 июня в Словакии были провозглашены советские республики.

Вполне возможно, что уверенность руководителей РСФСР в неизбежности и, главное, успешности мировой революции была основана в том числе и на информации, полученной из западных стран разведывательно-информационными структурами Коминтерна. Но оказать необходимую военную поддержку европейским компартиям оказалось невозможным вследствие поражений Красной армии в Прибалтике, на Украине и юге России во время весенне-летней кампании 1919 года. Баварская Советская республика была разгромлена к 5 мая добровольческими подразделениями ветеранов Первой мировой войны. Лидер советского правительства Баварии Эйген Левине был расстрелян. Словацкая Советская республика пала 7 июля после отступления венгерской Красной армии за чехословацкую демаркационную линию. Падение Венгерской Советской республики произошло 1 августа в результате наступления румынских войск и подрывной деятельности правых социалистов.

После передачи функций военного контроля в ведение ВЧК основными задачами Регистрационного (Разведывательного) управления РККА (Региструпр) стали добывание и анализ информации военного характера. Со второй половины 1919 года Региструпр начал создание своих нелегальных резидентур не только на территории бывшей Российской империи, но и в некоторых странах Европы. Основными каналами переброски разведчиков стали каналы Коминтерна, а подавляющее большинство разведчиков и резидентов, работавших на Регистрационное управление РККА и впоследствии на Иностранный отдел ВЧК (ОГПУ, НКВД), были иностранными коммунистами. Эти люди знали языки, культуру, традиции и образ жизни в европейских странах и начинали карьеру разведчиков по линии Коминтерна по идеологическим соображениям. Именно они составили цвет советской разведки в 1920–1930-е гг., названные впоследствии «эпохой великих нелегалов».

Я.И. Серебрянский. 1920-е гг.

После поражения Баварской, Венгерской и Словацкой советских республик нелегальная деятельность Коминтерна распространилась на Афганистан, Китай, Корею, Палестину, Персию и Турцию.

В сентябре 1919 года В.И. Ленин принял решение создать в Берлине постоянную резидентуру Коминтерна (будущий Западноевропейский секретариат ИККИ) и назначить ее руководителем Я.С. Рейха. В октябре для содействия распространению революционных идей в Западной Европе создается Западное (Голландское) бюро ИККИ в Амстердаме.

Подготовительная конференция Западноевропейского секретариата состоялась в ноябре 1919 года. Курьеры Коминтерна, имевшие дипломатические паспорта, осуществляли финансирование европейских компартий, снабжали местных боевиков поддельными документами и оружием. Поскольку полицейские европейских стран обращали основное внимание на мужчин, в качестве курьеров Коминтерна часто использовались женщины.

В конце 1919 года по инициативе Уншлихта началось создание одной из самых секретных специальных служб в истории нашей страны – Нелегальной военной организации (НВО). Она вела диверсионную, террористическую и повстанческую деятельность на территории Белоруссии, оккупированной польской армией. О создании и задачах НВО знало только высшее военно-политическое руководство РСФСР (информацией не располагал даже командующий Западным фронтом М.Н. Тухачевский). В отрядах НВО основную силу составляли бывшие боевики Партии социалистов-революционеров, Коммунистической партии Литвы и Белоруссии и Еврейской социал-демократической партии «Поалей Цион». Деятельностью НВО руководили А.К. Сташевский, Б.Б. Бортновский, С.Г. Фирин. Впоследствии по опыту НВО строились аппараты нелегальных военных организаций компартий и в некоторых других европейских странах.

10 марта 1920 года в Германии произошел мятеж сторонников правых партий под руководством В. Каппа, В. Лютвица и Э. Людендорфа. После того как 13 марта путчисты захватили Берлин, в Германии началась всеобщая забастовка. Против путчистов единым фронтом выступили боевые отряды социал-демократов и коммунистов (в поддержку левых сил 15 марта ИККИ выпустил обращение к «Рабочим Германии, рабочим всего мира»), и 17 марта мятежники потерпели поражение.

На фоне «громких» немецких событий 25 марта тихо и незаметно в Палестину из Кракова эмигрировал агент Коминтерна Иосиф Бергер (Ицхак Желазник), который в 1922 году стал одним из основателей нелегальной компартии Палестины и ее генеральным секретарем под фамилией Барзилай.

Вероятно, немецкие события были расценены руководством РКП(б) как новая возможность организации революционных выступлений в Европе и Азии. «Левацкая» оценка международной обстановки, базирующаяся на чрезмерных революционных ожиданиях, характерных для многих лидеров коммунистических партий того времени, стала причиной многих дальнейших ошибок. В апреле Югославянское бюро при ЦК РКП(б) приняло решение направить лучших товарищей и курсантов агитационного курса на подпольную работу в Югославию. В мае аналогичное решение приняло Центральное Чехословацкое бюро агитации и пропаганды при ЦК РКП(б). Летом 1920 года были предприняты две попытки реализовать идею экспорта пролетарской революции – в Персии и Польше.

А Яков Серебрянский в это время проживал в персидском городе Решт, куда он переехал в мае 1919 года и где, спасаясь от всероссийской смуты, проживала с родителями его невеста Полина Беленькая. В Реште Серебрянский находился до августа 1920 года. По каким причинам он туда попал, доподлинно не известно. Возможно, спасался от репрессий. Возможно, был послан с заданием от партии эсеров. А может быть, разыскивая свою возлюбленную. Вопросы, вопросы…

Но кроме этих вопросов есть и более сложные. В биографии Серебрянского указывается, что всю вторую половину 1919 года (с июля месяца) он служил начальником Общего отдела Особого отдела Персидской Красной армии. На этой информации основано большинство публикаций о Якове Исааковиче, касающихся его жизни в указанный период. Мы же считаем, что здесь допущена (преднамеренно или нет?) еще одна ошибка в биографии нашего главного героя. На самом деле даты следует сдвинуть на год вперед.

7 апреля 1920 года в Тебризе происходит вооруженное восстание азербайджанских демократов под руководством шейха Мохаммеда Хиабани. 27 апреля в Баку началось восстание, организованное большевиками, а уже 28 апреля в город вошли бронепоезда Красной армии.

Когда советские войска вышли на азербайджанско-персидскую границу, события развивались следующим образом.

14 мая 1920 года командующий Волжско-Каспийской военной флотилией Ф.Ф. Раскольников отдает приказ о проведении десантной операции в городе Энзели (ныне г. Пехлеви, Иран) с целью захвата кораблей белой Каспийской флотилии. Через два дня отряд кораблей в составе двух вспомогательных крейсеров, четырех эсминцев, двух канонерских лодок, одного тральщика и трех транспортов с десантом в две тысячи человек вышел из порта Баку и взял курс на Энзели. Одновременно советский кавалерийский дивизион перешел азербайджанско-иранскую границу и форсированным маршем двинулся к городу вдоль Каспийского побережья. 19 мая английские и белогвардейские части отступили в глубь Персии. Советская флотилия возвратила в РСФСР 27 кораблей и судов, 4 гидросамолета, 50 орудий, 20 тысяч снарядов, 20 радиостанций.

Далее военные действия в Персии (май – сентябрь 1920 г.) напоминали современную специальную операцию с ограниченным использованием вооруженных сил РСФСР. Политической целью являлось уменьшение влияния Великобритании на Среднем Востоке путем создания Персидской Советской республики. Задача реализовывалась с помощью местных партизанских отрядов и специальных частей Красной армии, сформированных из мусульман Кавказа. Политическое руководство операцией осуществляли члены Кавказского бюро ЦК РКП(б) Г.К. Орджоникидзе, П.Г. Мдивани и А.И. Микоян. Многие командиры Красной армии, сотрудники ВЧК и военной разведки действовали под псевдонимами с учетом местной специфики: И. Кожанов – Ардашир, Г. Пылаев – Фатулла, В. Каргалетели – Шапур и др.

В их числе был руководивший специальными боевыми операциями Я.Г. Блюмкин – Якуб-заде. Одной из его задач было поддержание связи между Советским Азербайджаном и Гилянской республикой, провозглашенной 5 июня 1920 года в городе Решт. Правительство Гилянской республики возглавил лидер персидских партизан-дженгелийцев (от персидского дженгель – лес) М. Кучек-хан. Блюмкин был назначен военкомом штаба Гилянской Красной армии и членом ЦК Иранской компартии, созданной в июне 1920 на съезде Социал-демократической партии «Адалет» в Энзели.

Предоставим слово А.Я. Серебрянскому:

«Блюмкин очень интересная фигура, о нем много говорилось и много писали, но по-разному писали, тем не менее, при всех его недостатках, это был действительно, я бы сказал так, – с элементом авантюризма, но это был борец за Советскую власть. Активный причем борец за Советскую власть. Ну а, кстати, по поводу авантюризма маленькое отступление. Я считаю что, все, так сказать, крупные работники внешней разведки – это мое представление – должны, безусловно, иметь маленький хотя бы, но элемент авантюризма.

Потому что если они педантично выполняют то, что им приказано выполнить, и ни шагу влево, и ни шагу вправо, то, во-первых, они не смогут добиться тех успехов, которых они добивались, но а во-вторых, это, в общем, достаточно скучно. Поехать, выполнить, вернуться. Поэтому вот я думаю, что отца увлек авантюризм Блюмкина. Я думаю, что для отца были, так сказать, свойственны эти элементы какие-то, в общем, они нашли друг друга. Ну и первая их совместная деятельность была в составе Гилянской Красной армии»[81].

Во второй половине июня 1920 года судьба (рок, карма) сводит двух Яковов – Блюмкина и Серебрянского. Тут, по всей видимости, роль сыграло то, что с июня 1918 года в Баку начинает действовать Иранское бюро коммунистических организаций (Иранбюро), созданное Кавказским бюро РКП(б) для руководства персидской революцией. Заведующим Информационно-инструкторским отделом (одной из структур партийной разведки РКП) Иранбюро стал М.Н. Беленький, который и мог предложить Бюмкину кандидатуру Серебрянского. Кроме того, оба они, и Блюмкин, и Серебрянский, ранее были членами эсеровской партии, а в Реште было не так много профессиональных революционеров, знакомых с правилами конспирации.

В итоге Блюмкин порекомендовал Серебрянского для работы в Особый отдел Гилянской Красной армии. Затем Серебрянский стал начальником Общего отдела (отделения), входившего в состав Особого отдела. Уполномоченным Иранбюро по формированию персидских партизанских отрядов и групп особого назначения и начальником Особого отдела Гилянской (с мая 1921 г. Персидской) Красной армии был И.Г. Брегадзе[82].

Несмотря на первоначальные успехи, реализовать экспорт революции не удалось. В числе причин срыва далекоидущих планов можно назвать самодеятельность части руководства Иранской компартии (Б.Л. Абуков и М.О. Булле), а также ультралевых из Иранского бюро коммунистических организаций (Б. Мдивани, А. Микоян и В. Ломинадзе). Они не желали вдаваться в детали дипломатической игры Москвы с Тегераном и Лондоном и настаивали на немедленной советизации Персии. 10 июля под давлением Мдивани ЦК Иранской компартии принял секретное постановление, предписывавшее сменить правительство Кучек-хана, «переставшее быть вождем национально-освободительного движения». Блюмкин совершил переворот, в результате которого власть в Реште перешла в руки так называемого Революционного комитета Ирана, возглавляемого левым дженгелийцем Эхсануллой-ханом. При этом из союзников русские превратились в оккупантов…

На западе «полевая революция», осуществлявшаяся под лозунгом «Даешь Варшаву! Дай Берлин!», приняла характер открытой войны между Польшей и Советской Россией. В связи с наступлением Красной армии советское руководство надеялось на пролетарские выступления в Польше, а впоследствии и в других странах Европы.

19 июля – 7 августа года в Петрограде и Москве прошел II конгресс Коминтерна. Верх на нем одержали левые настроения, и коммунистическим партиям было предписано «ускорять революцию». Со второй половины 1920 года ИККИ становится одним из центров по подготовке военно-политических кадров для участия в будущих революциях и специальных операциях. В тот период при Коминтерне создается первая военная школа.

Во время советско-польской войны 1920 г. произошла во многом уникальная операция Особого отдела ВЧК (А.Х. Артузов, Р.А. Пиляр, Я.С. Агранов), в ходе которой была осуществлена массовая перевербовка разведчиков из Польской организации войсковой (ПОВ). ПОВ была опасным противником, ее агентура действовала в Москве, Петрограде, Киеве, Минске, Смоленске, Одессе, Житомире. Большинство членов ПОВ работали против РСФСР по идейным соображениям и действовали умело и бесстрашно. Например, командир красных инструкторских курсов Тригар одновременно являлся руководителем боевых отрядов ПОВ в районе Минск – Борисов. Один из его помощников Зенкевич служил в Минской ЧК. Своих людей поляки имели в особых отделах 15-й и 16-й армий, в Управлении южных железных дорог, в Комиссии по снабжению Красной армии. В плен члены ПОВ обычно не сдавались.

В борьбе с ПОВ сотрудники ВЧК взяли на вооружение проверенные временем методы агентурно-оперативной работы – период засад и облав уходил в прошлое. Постепенно оперативно-боевые группы Особого отдела и ВЧК очистили прифронтовую зону Западного фронта от польских партизанских отрядов, аресту подверглись несколько сот членов ПОВ и работающих на них агентов (в Киеве около двухсот человек, в Одессе более ста). Дзержинский дал слово отпустить в Польшу всех агентов после рассмотрения их дел в ВЧК. Это был достаточно умный, просчитанный ход. Известно, например, что агенты И.И. Добржинский и В.С. Стацкевич, имевшие левые убеждения, согласились работать на чекистов и склонили многих своих товарищей сложить оружие. Кстати, Дзержинский свое слово сдержал: из привлекавшихся к ответственности по делу ПОВ 1385 человек были освобождены под подписку, поручительство и т.п. Более десятка из них впоследствии стали кадровыми сотрудниками ВЧК и работали по линии контрразведки.

Но замыслам руководителей РКП(б) и Коминтерна относительно Польши не суждено было сбыться. В августе началось контрнаступление польских войск («Чудо на Висле»), которое закончилось для Красной армии катастрофой. Поражение Советской России в Польской кампании было не только военным, но и политическим. Польские рабочие и крестьяне поддержали не братьев по классу из России, а своих помещиков и капиталистов.

В итоге пришлось отказаться и от прямой военной поддержки Гилянской Советской республики.

Уже к концу августа 1920 года большая часть советских войск вынуждена была покинуть Персию. Эвакуировался и Особый отдел Гилянской Красной армии. Но Блюмкин своего влияния не утратил. В конце лета 1920 года ЦК Иранский компартии поручил ему возглавить комиссию по комплектованию делегации на 1-й съезд народов Востока, который состоялся в Баку с 1 по 8 сентября. В состав делегации вошел и сам Блюмкин. Вместе с ним в Баку вернулись Яков Серебрянский и Полина Беленькая.

В Саратове, где они были проездом, Яков и Полина сочетались законным браком. Для них начиналась новая, не менее беспокойная жизнь…

Глава 3. Трудности становления

В конце августа 1920 года Яков Серебрянский прибыл в Москву, где был зачислен в штат Особого отдела (ОО) ВЧК. Начальником отдела в тот период был В.Р. Менжинский[83], один из наиболее образованных и эрудированных руководителей советских спецслужб за всю их историю. Однако в Особом отделе Серебрянский проработал недолго – уже 21 сентября он был переведен на должность секретаря во вновь созданный Административно-организационный отдел (АОО) ВЧК. Начальником отдела был назначен И.А. Апетер[84]. АОО ведал разработкой структуры ВЧК, штатами, подбором и расстановкой кадров, изданием приказов, составлением смет, командированием и увольнением сотрудников, а также проверкой работы губернских ЧК.

В это же время Яков Блюмкин по личной рекомендации председателя ВЧК Ф.Э. Дзержинского вступил в РКП(б) и по направлению наркомата иностранных дел (довольно редкий случай!) был зачислен на Восточное отделение Академии Генерального штаба РККА. Указанное отделение готовило кадры для военно-дипломатической работы и для военной службы на восточных и юго-восточных границах РСФСР. Слушатели изучали основы стратегии, тактику родов войск, организацию работы Генштаба, военную географию, военное строительство, военную психологию. За время учебы в академии Блюмкин проштудировал огромное количество военной и общественно-политической литературы. Он также изучил турецкий, арабский, китайский и монгольский языки.

В этот период в структуре органов безопасности Советской России произошли заметные изменения.

Поражение в советско-польской войне заставило Политбюро ЦК РКП(б) в сентябре 1920 года принять специальное постановление о работе разведки. В нем говорилось:

«Слабейшим местом нашего военного аппарата является, безусловно, постановка агентурной работы, что особенно ясно обнаружилось во время польской кампании. Мы шли на Варшаву вслепую и потерпели катастрофу. Учитывая ту сложившуюся международную обстановку, в которой мы находимся, необходимо поставить вопрос о нашей разведке на надлежащую высоту. Только серьезная, правильно поставленная разведка спасет нас от случайных ходов вслепую»[85].

В первую очередь претерпела реорганизацию военная разведка (Регистрационное управление). В Положении о Региструпре указывалось, что Региструпр является самостоятельным органом стратегической агентурной разведки глубокого типа. Для подведомственных органов агентурной разведки штабов (округов, фронтов, отдельных действующих армий), которые не входили в состав фронтовых войсковых соединений, Региструпр стал центральным органом управления. В составе Региструпра был сформирован Оперативный отдел, который возглавил Ян Карлович Берзин (Петерис Кюзис).

В борьбе Троцкого и Дзержинского за контроль над спецслужбами разведка стала очередным яблоком раздора.

11 ноября было принято постановление Совета труда и обороны о подчинении Региструпра не только командованию Красной армии, но и ВЧК на правах отдела. Начальник Региструпра (согласно постановлению, его назначение и увольнение должно было производиться по согласованию между РВСР и ВЧК) включался в коллегию ВЧК с правом решающего голоса. Однако Троцкому удалось отстоять независимость военной разведки, и постановление в части включения Регистрационного управления в состав ВЧК (на правах отдела) выполнено не было.

1 декабря 1920 года Административно-организационный отдел был развернут в Административно-организационное управление (АОУ) ВЧК. Начальником управления стал И.А. Апетер, а заместителем – З.Б. Кацнельсон. Серебрянского назначили секретарем АОУ.

20 декабря Иностранный отдел (ИНО) Особого отдела[86] ВЧК был реорганизован в самостоятельный Иностранный отдел, курировавшийся начальником Особого отдела В.Р. Менжинским. Временно исполняющим должность начальника ИНО назначили Якова Христофоровича Давыдова (Акоп Давтян).

Приказ № 169 гласил:

«1. Иностранный отдел Особого отдела ВЧК расформировать и организовать Иностранный отдел ВЧК. <…>

5. С опубликованием настоящего приказа все сношения с заграницей, Наркоминделом, Наркомвнешторгом, Центроэваком и Бюро Коминтерна производить только через Иностранный отдел»[87].

В соответствии с инструкцией ВЧК, написанной еще для ИНО ОО, при каждой дипломатической и торговой миссии РСФСР создавалась резидентура. Резидент работал в миссии под прикрытием официальной должности, и его истинный статус знали только полпред или торгпред. Такие резидентуры позднее получили название легальных. В помощь резиденту выделялись один или два оперативных работника. Резидент был обязан отсылать в Центр сведения в шифрованном виде не реже одного раза в неделю. Эта же инструкция предусматривала создание нелегальных резидентур в тех странах, с которыми Советская Россия не имела дипломатических отношений. Со временем нелегальные резидентуры стали создаваться и там, где имелись резидентуры легальные. Для большей конспирации агент нелегальной резидентуры не имел права поддерживать контакты с легальной резидентурой.

На ИНО ВЧК было возложено выполнение следующих функций:

– организация резидентур за границей и руководство ими;

– проведение агентурной работы среди иностранцев на территории нашей страны;

– обеспечение паспортно-визового режима.

Перед отделом ставились две основные задачи:

1) получение сведений о подрывной деятельности контрреволюционных белогвардейских организаций за границей и их агентуры, засылаемой в нашу страну;

2) добывание секретной документальной информации, имеющей важнейшее значение для обеспечения безопасности государства.

Для координации деятельности оперативных подразделений 14 января 1921 года в составе ВЧК создается Секретно-оперативное управление (СОУ) под руководством В.Р. Менжинского. В состав управления вошли Особый (В.Р. Менжинский), Секретный (Т.П. Самсонов), Оперативный (Б.М. Футорян), Иностранный (Р.П. Катанян) и Информационный (с 10 апреля – И.Н. Стуков) отделы.

На Особый отдел возлагалась контрразведка в вооруженных силах РСФСР; на Секретный – выявление и борьба с антисоветской деятельностью монархистов, кадетов, меньшевиков, эсеров и т.п. элементов. Оперативный отдел занимался наружным наблюдением и установкой фигурантов розыска; Иностранный – внешней разведкой. Информационный отдел обеспечивал партийно-советское руководство информацией о политическом и экономическом положении страны.

Усиление конспирации в деятельности Коминтерна началось с того, что в начале января 1921 года под его крылом была создана секретная лаборатория по изготовлению фальшивых иностранных паспортов, виз и т.п. документов[88]. Она находилась в подчинении Отдела международной связи (ОМС), как теперь стал называться Конспиративный отдел.

Во второй половине января в Австрию и Германию была направлена первая группа выпускников партийной спецшколы Коминтерна.

Почту Коминтерна стали перевозить дипломатические курьеры. По международной конвенции багаж дипкурьеров не подлежал досмотру, к тому же они могли держать при себе огнестрельное оружие и, применяя его, находились под защитой закона. Внутри РСФСР лица, перевозящие грузы по военным литерам, также не подлежали досмотру и имели право приоритетного проезда по железным дорогам.

Пересылка печатных и других материалов осуществлялась исключительно ОМС. Эмиссары ОМС выполняли двойную задачу: обеспечивали конспиративность в деятельности Коминтерна на территории РСФСР и способствовали внедрению в практику работы зарубежных компартий конспиративных методов, использовавшихся членами российских революционных партий еще в царское время. Это было связано с тем, что большинство зарубежных коммунистических партий не имели собственного опыта нелегальной работы. Пункты связи (резидентуры) были отделены от аппаратов компартий и подчинялись непосредственно ОМС. В начале 1921 года на Запад было проложено несколько курьерских маршрутов, основные – через Мурманск, Ревель (Таллин), Ригу и Одессу.

В начале мая 1921 года Отдел международной связи ИККИ возглавил профессиональный революционер И.А. Пятницкий[89]. Назначение это не случайно. Необходимо было устанавливать контакты с зарубежными коммунистическими партиями и марксистскими организациями, а также решить целый ряд связанных с этим финансовых и кадровых вопросов. Пятницкого знали практически все лидеры международного коммунистического движения, но большая часть его деятельности находилась в тени, и об истинной сути его работы мало кто догадывался (и тогда, и сегодня).

Параллельно с нелегальной деятельностью Коминтерна по организации «полевых революций» схожей работой занималась и военная разведка Красной армии. В начале 1921 года, размышляя об итогах Гражданской войны, М.В. Фрунзе назвал действия партизан важнейшим видом борьбы с хорошо вооруженным противником. В статье «Единая военная доктрина и Красная армия» он писал:

«Опыт нашей Гражданской войны в этом отношении дает нам богатейший материал. Действия партизан в Сибири, борьба в казачьих областях, басмачество в Туркестане, махновщина и вообще бандитизм на Украине и пр. представляют необъятное поле для изучения и получения соответствующих обобщений теоретического порядка. Но обязательным условием плодотворности этой идеи „малой войны“ является заблаговременная разработка плана ее и создание всех данных, обеспечивающих успех ее широкого развития. Поэтому одной из задач нашего Генерального штаба должна стать разработка идеи „малой войны“ в ее применении к нашим будущим войнам с противником, технически стоящим выше нас»[90].

Весной 1921 года началась отработка теории и практики партизанской войны на территории Западной Белоруссии и Западной Украины. По линии Разведывательного управления РККА началось формирование и переброска в эти районы отрядов боевиков для организации массового вооруженного сопротивления польским властям. Предполагалось, что эти отряды станут центрами всенародного партизанского движения на белорусских и украинских землях, которые руководство РКП(б) и СНК считало временно оккупированными территориями советских Украины и Белоруссии. Между высшим руководством РВСР, Разведуправления РККА, ВЧК и ИККИ осуществлялась координация нелегальной деятельности на территории Польши. Кадры партизанских отрядов составляли боевики левых польских партийных организаций, которые находились под контролем структур Коминтерна.

Размышления М.В. Фрунзе и действия спецслужб РСФСР были особенно актуальны еще и потому, что в начале 1921 года бывший руководитель Боевой организации эсеров Б.В. Савинков из остатков «Русского политического комитета» создал очередную антисоветскую боевую организацию Народный союз защиты Родины и Свободы (НСЗРС). Польские власти активно поддерживали рейды боевиков из отрядов С.В. Петлюры, Б.В. Савинкова, Б.С. Перемыкина и С.Н. Булак-Балаховича, оказавшихся на территории Польши. Польша в тот период рассматривалась в качестве одного из основных потенциальных агрессоров. За зиму 1921 года бандгруппы НСЗРС произвели в Белоруссии до сорока налетов и погромов.

8 марта 1921 года в Москве открылся 10-й съезд РКП(б), на котором отмечалось крайнее обострение ситуации в РСФСР. Западные границы постоянно подвергались нападениям боевиков НСЗРС. Плюс ко всему в Кронштадте 28 февраля – 1 марта против власти коммунистов выступили около четырнадцати тысяч моряков и рабочих, требовавших признать многопартийность, вернуть гражданские свободы и провести новые выборы в Советы. Это выступление, как и восстание П.М. Токмакова и А.С. Антонова на Тамбовщине (август 1920 – июль 1921 гг.), проходило под сильным влиянием эсеров. В результате на съезде было принято решение о запрете фракционной деятельности в РКП(б).

В марте 1921 года В.И. Ленин объявил о переходе от военного коммунизма к новой экономической политике (НЭП), предусматривающей частичное восстановление частной собственности и свободы торговли. Основными задачами НЭП было завоевание доверия крестьянства путем передачи земли в собственность, подъем промышленности и восстановление товарооборота между городом и деревней; при этом Совнарком сохранял контроль над банками, транспортом, крупными промышленными предприятиями и внешней торговлей.

18 марта 1921 года Кронштадтский мятеж был подавлен войсками под личным руководством Л.Д. Троцкого. После мятежа было принято решение укрепить Части особого назначения (ЧОН): реорганизовать штаты, повысить боевую выучку, улучшить вооружение, привлекать кадры чоновцев к изучению пулеметного, автоброневого и артиллерийского дела. Отбор кандидатов в ЧОН с мая 1919 года осуществлялся только из коммунистов, преимущественно с дореволюционным стажем.

3 мая 1921 года Яков Серебрянский был переведен в кадровый резерв назначений Административно-организационного управления ВЧК. Возможно, это было связано с его собственным желанием, но, скорее всего, такое решение было принято в связи с обострением политической ситуации: Серебрянский – бывший правый эсер, и к тому же он не был членом РКП(б).

К июню 1921 года на территории советской Белоруссии действовало до сорока банд с постоянным составом до трех тысяч человек. 13–16 июня 1921 года в Варшаве состоялся съезд Народного союза защиты Родины и Свободы, на котором присутствовал 31 делегат. Среди них – офицеры американской, британской, итальянской и французской военных миссий в Польше, а также офицер связи польского военного министерства (фактически НСЗРС стал филиалом как польских, так и французских спецслужб); на съезд также приехали представители белорусских и украинских националистов.

Лидеры НСЗРС считали возможным поднять всеобщее вооруженное восстание на советской территории. Предварительно следовало деморализовать коммунистов и сочувствующих советской власти и максимально дезорганизовать жизнь на территориях советских республик. Для выполнения этих задач было решено широко использовать диверсии и террор против военных и гражданских объектов и советских граждан.

В этих условиях операции «активной разведки» на территории Польши стали адекватным ответом на аналогичные операции диверсионных групп, действовавших на территории советских Белоруссии и Украины. В 1921 году было выявлено и арестовано около пятидесяти активных членов НСЗРС. Открытый судебный процесс над ними подтвердил связь с иностранными спецслужбами, вскрыл подготовку мятежей и вторжения на территорию РСФСР.

Основной задачей советских подразделений специального назначения являлось обеспечение безопасности приграничной полосы путем проведения диверсионно-террористических операций на территории Западной Белоруссии и Западной Украины. Военно-конспиративная деятельность в Польше развивалась одновременно по линии РУ РККА и Коминтерна. Главным куратором обеих линий был И.С. Уншлихт.

Наибольшей эффективностью (широкую известность их деятельность получила только после 1993 г.) отличались партизанские отряды и группы под командованием таких специалистов «малой войны», как С.А. Ваупшасов[91], К.П. Орловский[92], В.З. Корж[93], А.М. Рабцевич[94], – под их отряды маскировались группы «активной разведки» РУ РККА.

В борьбе с петлюровско-савинковскими бандами в 1921 году начинал свою чекистскую деятельность Н.А. Прокопюк[95]. Все эти командиры впоследствии станут «золотым фондом» IV Управления НКВД – НКГБ в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Кадровый костяк партизанских отрядов в основном состоял из боевиков левых польских партий, в том числе и активных агентов Коминтерна.

Согласно концепции «полевой революции» действия партизанских отрядов являлись примером в части массового вооруженного сопротивления польским властям со стороны национальных меньшинств. По замыслу организаторов, отдельные диверсионно-террористические акции должны были перерасти в массовое партизанское движение на оккупированных Польшей белорусских и украинских землях. Итогом партизанского движения виделось всенародное восстание белорусов, евреев, литовцев, украинцев против польских панов и воссоединение Западной Белоруссии и Западной Украины с СССР.

В августе 1921 года было выработано и узаконено решение, благодаря которому РУ РККА и ИНО ВЧК могли обращаться за помощью к компартиям других стран исключительно через специальных представителей Коминтерна. Таким образом, к концу лета 1921 года возник так называемый оперативный триумвират, когда каналы политической (ИНО ВЧК) и военной (РУ РККА) разведок тесно переплелись с каналами международных партийных структур. Постепенно межпартийные связи позволили создать широчайшую агентурную сеть, способную решать практически любые задачи. Конечно, для этого требовались время и ежедневная напряженная работа.

Наряду с советскими гражданами, работавшими на спецслужбы Коминтерна, к оперативной и боевой работе привлекались коммунисты-иностранцы, выступавшие не только в роли источников информации, но и резидентов, агентов, разработчиков и исполнителей секретных операций. Агентура ОМС была внедрена в большинство стран мира; во всех странах, игравших весомую роль в мировой политике, были созданы множественные нелегальные резидентуры ОМС, не соприкасавшиеся с резидентурами ИНО ВЧК и РУ РККА.

К концу лета 1921 года закончился первый этап службы Серебрянского в органах госбезопасности: 26 августа он демобилизуется из центрального аппарата ВЧК. После «увольнения» Яков стал студентом Московского электротехнического института народной связи (МЭИНС) им. В.Н. Подбельского. Вероятнее всего, он принял решение продолжить образование по своей прежней специальности электрика, но на ином, более высоком уровне. МЭИНС был основан 31 января 1921 года на базе Электротехникума. Институт готовил инженеров радио-, телеграфной и телефонной связи и первоначально имел два факультета: телеграфно-телефонный и радиотелеграфный. Основной формой работы были лабораторные и практические занятия. Ряд будущих подчиненных Серебрянского в дальнейшем закончили именно этот вуз.

Вскоре после поступления в МЭИНС случилось неожиданное. Не успел Яков проучиться и одного семестра… как его арестовали бывшие коллеги. 2 декабря 1921 года Серебрянский зашел в гости к старому товарищу по правоэсеровской партии Давиду Моисеевичу Абезгаузу, где попал в засаду ВЧК. Почти четыре месяца он находился под следствием.

Полина Серебрянская (Беленькая) в 1920 гг. На нижней фотографии – с мужем, Яковом Серебрянским

Пока следователи ВЧК выясняли связи Серебрянского с правыми эсерами, И.А. Пятницкий в конце 1921-го – начале 1922 года лично объехал основные зарубежные нелегальные коминтерновские резидентуры (пункты связи) в Австрии, Германии, Италии, Латвии, Литве и Польше. По итогам поездки он подготовил доклад о положении дел и провел реорганизацию центрального аппарата ОМС, а также пунктов связи на территории РСФСР и за рубежом с целью совершенствования конспирации.

В связи с окончанием Гражданской войны постановлением ВЦИК от 6 февраля 1922 года ВЧК была реорганизована в Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД РСФСР. Председателем ГПУ стал нарком внутренних дел Ф.Э. Дзержинский. В мае Иностранный отдел ГПУ возглавил М.А. Трилиссер[96].

В этот период основными врагами политического руководства СССР были представители свергнутых классов Российской империи (как правило, члены многочисленных партий предреволюционной России), выступавшие против монополии РКП(б) на власть. С окончанием Гражданской войны угроза свержения советской власти силами внутренней контрреволюции была значительно снижена. Но оказавшиеся в эмиграции эсеры, октябристы, «трудовики» и прочие не отказались от попыток реванша. Они имели политическую, экономическую, информационную и военную поддержку от правительств и специальных служб ряда иностранных государств.

29 марта 1922 года постановлением Президиума ГПУ, рассмотревшего вопрос о принадлежности Серебрянского к правым эсерам, находившимся в Советской России под запретом, наш герой был освобожден из-под стражи. Однако его взяли «на учет с лишением права работы в политических, розыскных и судебных органах, а также в Наркомате иностранных дел».

После освобождения Серебрянский устроился на работу заведующим канцелярией нефтетранспортного отдела треста «Москвотоп».

А его приятель Блюмкин в это время делал блестящую карьеру. После окончания военной академии он стал адъютантом наркома по военным и морским делам Л.Д. Троцкого. Блюмкин выполнял особо важные и секретные поручения наркома и даже редактировал первый том книги своего шефа «Как вооружалась революция» (изд. 1923 г.). Влияние Троцкого на Блюмкина было так велико, что тот стал убежденным, последовательным сторонником его взглядов, троцкистом.

Особо отметим, что в борьбе за власть в партии и государстве высшие советские руководители опирались на лично преданных им людей в партийно-государственном аппарате и органах безопасности. Такие люди были и у И.В. Сталина. Но одной поддержки (силовой и информационной) ему было недостаточно. После избрания 3 апреля 1922 года Генеральным секретарем ЦК РКП(б) Сталин приступил к созданию собственной секретной службы внутри Секретариата и административных отделов ЦК. К середине 1920-х гг. наиболее закрытой структурой стало Бюро ЦК.

10 апреля – 19 мая 1922 года состоялась Генуэзская международная конференция по экономическим и финансовым вопросам. В конференции приняли участие представители 29 государств (в том числе РСФСР, Великобритании, Германии, Италии, Франции и Японии). Для РСФСР это была первая дипломатическая встреча такого уровня со странами западного мира. На первом пленарном заседании (10 апреля) советская делегация поставила вопрос о всеобщем сокращении вооружений. Однако ни этот вопрос, ни вопросы урегулирования взаимных финансово-экономических претензий разрешены не были. 16 апреля, в ходе конференции, Германия и РСФСР заключили Рапалльский договор, означавший признание Германией Советского правительства и положивший начало дипломатическим отношениям.

Обеспечение безопасности членов советской делегации В Генуе и Рапалло было одной из наиболее важных задач специальных структур ИНО ГПУ и Коминтерна. Во-первых, угроза исходила от эмигрантских организаций, таких как Народный союз защиты Родины и Свободы Бориса Савинкова. Во-вторых, опасность представляли боевые отряды итальянских фашистов, не всегда контролировавшиеся руководством партии. Агентам коминтерновской разведки удалось установить, что Савинков путем личных связей попытался под чужой фамилией внедриться в охрану советской делегации в городе Санта-Маргарита. Эта информация позволила 19 апреля арестовать лидера эсеровских террористов руками итальянской полиции. В результате группа Савинкова оказались нейтрализована. Для охраны членов советской делегации и мест их проживания были задействованы боевики ряда европейских коммунистических партий, в первую очередь итальянской. Одним из тех, кто выполнял задачу охраны советских дипломатов на конференции, был агент Коминтерна, а впоследствии известный авиаконструктор Р.Л. Бартини[97].

С весны 1922 года совместная секретная деятельность советских спецслужб и спецструктур ИККИ была направлена на разложение вооруженных сил белой эмиграции, организацию военной работы компартий в нелегальных условиях, подготовку вооруженных восстаний, обучение национальных партийных кадров в военно-специальной областях знаний. Отметим, что значительная (если не основная) часть резидентов и разведчиков, работавших на ИНО ГПУ–ОГПУ и РУ РККА в 1920–1930-х гг., начинала карьеру разведчиков именно по линии Коминтерна. Р. Зорге, Л. Треппер, Ш. Радо, А. Дейч, И. Григулевич (Григулевичус), В. Фишер, А. Шнеэ и многие другие убежденные сторонники коммунизма стали разведчиками по идеологическим соображениям.

С окончанием Гражданской войны угроза реставрации капитализма со стороны контрреволюционных сил была значительно снижена. Однако оказавшиеся в эмиграции члены «белого движения» не отказались от попыток реванша. Они имели политическую, экономическую, информационную и военную поддержку от правительств и специальных служб ряда иностранных государств.

ИНО ГПУ–ОГПУ решал за рубежом следующие задачи:

– выявление на территории сопредельных государств контрреволюционных террористических организаций, готовящих свержение советской власти;

– разработка разведывательных и контрразведывательных организаций противника;

– получение политической и экономической, в том числе документальной, информации за рубежом;

– осуществление мероприятий по расколу и дискредитации организаций белой эмиграции и их лидеров.

Резидентам ИНО предоставлялось право вербовать агентуру самостоятельно, не запрашивая Центр. Для связи с Москвой резидент использовал собственный шифр. Один раз в три месяца он отчитывался о расходовании валютных средств.

Структура ИНО ГПУ–ОГПУ была следующей:

– закордонное отделение;

– канцелярия закордонного отделения;

– бюро виз;

– стол выездов;

– стол въездов;

– стол въездов и выездов эшелонами;

– стол приема заявлений;

– общая канцелярия.

Для руководства разведывательной работой за рубежом в ИНО было создано шесть секторов.

1. Северный, включавший страны Прибалтики и Скандинавию.

2. Польский.

3. Центрально-Европейский (резидентуры в Берлине и Лондоне).

4. Южноевропейских и Балканских стран (резидентура в Вене).

5. Восточный (организацией закордонной разведки занимались Полпредства ГПУ–ОГПУ на Кавказе (Персия и Турция) и в Хабаровске (Китай и Япония)).

6. Американский (резидентуры в Нью-Йорке и Монреале).

Координатором специальной закордонной работы от Политбюро ЦК РКП(б) и Исполкома Коминтерна являлся заместитель председателя ОГПУ И.С. Уншлихт.

Со стороны ИККИ контакты с разведками ГПУ–ОГПУ и РККА осуществлялись по линии Оргбюро И.А. Пятницким.

Одним из направлений сотрудничества разведок было снабжение резидентов и их помощников заграничными документами, добыть или изготовить которые отечественные спецслужбы по тем или иным причинам не могли. Контакты между спецслужбами и ИККИ не были «улицей с односторонним движением». Получив сведения, интересующие Коминтерн, военная разведка и разведка ГПУ – ОГПУ информировали руководство ИККИ.

Недавно открытые архивные документы Коминтерна показывают, что конспиративная деятельность, связанная с подготовкой и практической боевой работой нелегальных военных организаций на территории иностранных государств, с 1923 года осуществлялась по линии как постоянных, так и временных комиссий ИККИ. Неслучайно член РВСР и заместитель председателя ОГПУ И.С. Уншлихт, начальник РУ РККА Я.К. Берзин, начальник ИНО ОГПУ М.А. Трилиссер и некоторые другие руководители специальных служб СССР являлись членами специальных комиссий Коминтерна. Сотрудники особых структур ИККИ, в свою очередь, действовали в тесном контакте с ОГПУ и РУ РККА, а зачастую и внутри специальных служб как прикомандированные специалисты или кадровые сотрудники. Методы и формы определялись конкретной ситуацией, политической и военно-оперативной обстановкой, концепцией организации каждой многоходовой операции.

Таким образом, была создана взаимодополняющая система, когда одни и те же люди «до обеда» числились в одной организации, а «после обеда» – в другой. Многие профессионалы спецслужб – большевики с дореволюционным стажем и опытом нелегальной работы – негласно совмещали важнейшие посты в различных организациях, создавая партийную касту особо доверенных лиц. Существование подобной системы позволяло высшему партийному руководству пользоваться наработками «формальных» спецслужб и в то же время не допускать их до принятия решений по особо важным внутрипартийным, межпартийным и международным вопросам.

Основной задачей ИНО ОГПУ в 1923–1925 гг. было создание сети легальных резидентур, состоявших из двух-четырех человек и действовавших под прикрытием советских дипломатических или торговых представительств.

Главными направлениями деятельности внешней разведки являлись:

– разработка российских эмигрантских групп и партий;

– внешняя контрразведка, дипломатическая разведка;

– экономическая разведка.

Одновременно сотрудники Особого, Контрразведывательного и Секретного отделов занимались борьбой с антисоветскими элементами, как в России, так и за рубежом. Для этого они использовали в своей работе специально образованные «подпольные антисоветские организации». По одной из версий, идея создания таких организаций принадлежала бывшему товарищу министра внутренних дел Российской империи, руководителю корпуса жандармов, а впоследствии одному из ближайших помощников Ф.Э. Дзержинского – генералу В.Ф. Джунковскому. Полагая, что розыск отдельных террористов и контрреволюционеров является малоэффективным, он предложил систему глобальной дезинформации противника.

Смысл дезинформации заключался в создании «легендированных» антисоветских организаций. В учебном пособии ОГПУ «Азбука контрразведчика» дано следующее определение «легенды»: вымысел, сообщаемый кому-либо, чтобы увеличить интерес к агенту и дать понять, что он или его «друзья» связаны с контрреволюционной организацией (существующей лишь в воображении). К «легенде» прибегали, чтобы вынудить противника искать контакт с действующей под крылом спецслужб организацией.

Целью операций с участием «легендированных» организаций было:

– остановить акты массового терроризма со стороны эмиграции;

– дезинформировать спецслужбы иностранных государств;

– отвлечь силы и средства эмиграции и иностранных спецслужб на контролируемые операции.

В 1922 году чекисты дебютировали в двух наиболее известных операциях: «Трест» и «Синдикат-2». В первой участвовала мнимая Монархическая организация Центральной России; ее реальная деятельность была направлена против правого крыла эмиграции и покровителей монархистов в иностранных спецслужбах. Вторая операция была «заточена» на левые антибольшевистские организации и их заграничных финансовых и политических «спонсоров». В обоих случаях чекисты получали выход на заграницу и антисоветское подполье в России (СССР), что давало широкие возможности для оперативной игры и передачи дезинформации.

Между тем Серебрянского продолжал преследовать какой-то злой рок. В конце 1922 года его арестовали по подозрению в получении взяток. Следствие не подтвердило предъявленных обвинений, и в 1923 году наш герой был освобожден под поручительство. В октябре 1923 года он устроился на работу в редакцию газеты «Известия», где подал заявление о приеме в РКП(б) и вскоре стал кандидатом в члены большевистской партии.

Произошли изменения и в судьбе Блюмкина. Весной 1923 года он был откомандирован в Коминтерн как имеющий опыт конспиративной работы в тылу противника. По некоторым данным, его пригласил на новую службу лично председатель Коминтерна Г.Е. Зиновьев. Связано это было с очередной подготовкой революции в Германии. (В 1923 году особое внимание в Коминтерне и спецслужбах уделялось тем странам, где внутриполитическая обстановка была осложнена, в первую очередь Италии, Болгарии, Германии, Венгрии, Польше, Чехословакии и Югославии.)

После прихода к власти Муссолини в 1922 году «засвеченные» активисты итальянской компартии, имевшие опыт нелегальной работы, выводились в СССР, где многие из них начинали работать в специальном аппарате ИККИ или советских разведывательных службах. Итальянская резидентура ИККИ (РУ РККА) не только успешно действовала в самой Италии, но и добывала сведения о сопредельных странах.

Колоссальным провалом ИККИ, ИНО О ГПУ и РУ РККА стал военный переворот Александра Цанкова, совершенный в Болгарии при поддержке частей Русской армии генерала Врангеля 9 июня 1923 года. Резидентуры не сумели проникнуть в планы заговорщиков (в том числе белогвардейцев), свергнувших демократическое правительство Александра Стамболийского. Через некоторое время после переворота правительство Болгарии нанесло удар по миссии Российского общества Красного Креста, в составе которой было много нелегальных сотрудников советской разведки. Всего высылке подверглись от 350 до 400 человек, по болгарским данным, или 687 – по советским. В конечном счете июньские события привели Болгарию в объятия нацистской Германии.

Одной из главных задачей ИККИ в 1923 году являлось обеспечение успеха планировавшейся революции в Германии. Для этого следовало не допустить, чтобы польские войска участвовали в подавлении вооруженных выступлений германского пролетариата. Легальные резидентуры ИККИ, РУ РККА и ГПУ–ОГПУ, действовавшие под «крышей» полпредства СССР в Варшаве, вели интенсивную разведку в вооруженных силах и государственных учреждениях Польши. Главной опорой советских разведслужб на территории Польши были польские коммунисты-коминтерновцы.

Сотрудник советского полпредства Г.З. Беседовский, ставший впоследствии невозвращенцем, в своих мемуарах писал:

«В это время, то есть в первой половине 1923 года, во главе отдела ЧК и военной разведки при посольстве стоял Мечислав Логановский. Это был поляк по происхождению, бывший член польской социалистической партии, перешедший затем к коммунистам. Во время Гражданской войны Логановский отличился на фронте, имел орден Красного Знамени и пользовался личным расположением Дзержинского. Дзержинский, любивший окружать себя польскими коммунистами, предложил Логановскому перейти на работу в Чека, и Логановский принял предложение. Одновременно с этим он принял также предложение Уншлихта быть резидентом Разведывательного управления (Разведупра) в Польше. Эта работа давала Логановскому большое политическое влияние, так как Уншлихт руководил тогда не только военной разведкой, но и польской секцией Коммунистического интернационала. От Уншлихта, а не от Наркоминдела зависело направление советской политики в отношении Польши»[98].

Подчеркнем вслед за Беседовским: основным координатором российских спецслужб в Польше был Уншлихт, поэтому очень трудно сказать, какая линия (ИККИ, РУ РККА, ИНО ОГПУ) преобладала в деятельности М. Логановского и его помощников. Еще раз подчеркнем, что сотрудничество внешней, военной разведок и Коминтерна по многим операциям 1920–1930-х гг. было теснейшим.

Сотрудник ИНО ОГПУ Г.С. Агабеков[99], оставшийся в 1930 году на Западе, в своих мемуарах о работе советской политической разведки писал:

«Почти до 1926 года отношения между ОГПУ и Коминтерном были самые дружеские. Начальник иностранного отдела Трилиссер был большим приятелем заведующего международной связью Коминтерна Пятницкого, и оба учреждения находились в теснейшей деловой связи. Да иначе и быть не могло, так как ОГПУ ведет работу за границей по обследованию контрреволюционных организаций, в которые входят все русские и иностранные антибольшевистские партии, начиная от социал-демократов и IV Интернационала и кончая фашистами. Этим материалом ОГПУ, естественно, должно делиться с Коминтерном, чтобы облегчить ему работу в борьбе с враждебными коммунизму влияниями. Кроме того, в иностранных компартиях, в особенности в восточных странах, имеется большой запас провокаторов, борьбу с которыми и выявление которых взяло на себя ОГПУ, так что, повторяю, деловая связь между ОГПУ и Коминтерном неизбежна.

На местах, за границей, эта связь, однако, приняла совсем другой характер. Резиденты ОГПУ, поддерживающие связь с представителями Коминтерна за границей, пошли по линии наименьшего сопротивления в своей работе. Вместо того чтобы самим рисковать и вербовать нужную агентуру, они стали пользоваться для шпионской работы местными коммунистами, что в конце концов стоило дешевле и было безопаснее как в идейном отношении, так и в отношении возможной провокации»[100].

В первой половине 1923 года военное крыло компартии Польши приступило к организации диверсионно-террористических акций против своих политических противников. Предполагалось, что это приведет к нарастанию революционной борьбы пролетариата. Боевую организацию («боёвку») возглавили офицеры-коммунисты: поручик В. Багинский и подпоручик А. Вечоркевич. Период весны – осени 1923 года журналисты назвали «бомбовым периодом». Тактика диверсантов была основана на принципе «маятника», то есть имитировала действия двух террористических организаций, действующих друг против друга. С определенной периодичностью взрывы самодельных бомб происходили в помещениях то правых, то левых общественных организаций и газет. Было несколько неудачных попыток покушения на «директора Польского государства» Пилсудского. Для 2-го отдела польского Генштаба (контрразведка) и Варшавской политической полиции поиск и обезвреживание террористов стали приоритетной задачей. Используя армейскую агентуру, польские спецслужбы сумели к сентябрю 1923 года задержать часть членов коминтерновской «боёвки».

В августе 1923 года Постоянная нелегальная комиссия ИККИ поручила Емельяну Ярославскому подготовить брошюры «О военной организации РКП в 1905–1906 годах» и «О военной организации РКП в 1917 году». В сентябре на заседании комиссии отмечалась необходимость обратить особое внимание на меры предосторожности как в ИККИ, так и в компартиях различных стран. Причина тревог крылась в том, что в 1923 году в Германии велась подготовка силового захвата власти, приуроченная к 5-й годовщине Ноябрьской революции (ноябрь 1918-го – январь 1919 гг.); аналогичная работа проводилась и в Болгарии.

По просьбе немецких коммунистов ИККИ направил в Германию своих эмиссаров. В так называемую «четверку» вошли высшие функционеры РКП(б): К.Б. Радек, Г.Л. Пятаков, В.В. Шмидт, Н.Н. Крестинский. Интернациональный «десант» насчитывал несколько десятков военных и гражданских советников, одним из которых был Яков Блюмкин. Уншлихту и Берзину поручили сформировать и вооружить «красные сотни», с помощью которых должна была осуществиться революция; после на их основе планировалось создать что-то вроде немецкого ОГПУ для борьбы с контрреволюцией.

Однако массовых выступлений немецких рабочих и болгарских крестьян не произошло. В сентябре 1923 года потерпело поражение восстание, организованное ЦК болгарской компартии против правительства Цанкова. Вооруженное выступление части рабочих Гамбурга в октябре 1923 года также было подавлено рейхсвером. В это же время случился крупный провал военной организации Компартии Германии (Militarishe Organisation) которую возглавлял П.А. Скобелевский. Ряд ее руководителей был обвинен в создании террористической «группы ЧК», арестован и предстал перед судом. Группа такая действительно существовала и предназначалась для ликвидации провокаторов в рядах партии, а также для организации террористических актов против видных политических деятелей, в том числе против генерала Ганса фон Секта, начальника Управления сухопутными войсками рейхсвера.

31 октября 1923 года в Польше было введено чрезвычайное положение и начали действовать военно-полевые суды. В ответ на это польская компартия призвала рабочих к всеобщей политической забастовке, которая началась 5 ноября. На следующий день в Кракове местные власти запретили проведение митинга у Дома профсоюзов (Рабочего дома). К месту сбора были стянуты полиция и войска, которые открыли огонь по рабочим и убили двух человек. В ответ на расстрел в городе началось вооруженное восстание. Повстанцы разоружили две роты пехоты, отбили атаку трех эскадронов кавалерии и захватили броневик. К вечеру 6 ноября рабочий район Кракова оказался в руках восставших. В город срочно были переброшены полицейские подразделения и войска из городов Кельце, Люблин и Познань.

Руководство Коминтерна потребовало от компартии Польши (КПП) возглавить руководство восстанием и начать создание Красной гвардии, с тем чтобы трансформировать Краковское восстание в революцию. В дело, однако, вмешался случай – из-за всеобщей забастовки железнодорожников эмиссары КПП не сумели попасть в Краков своевременно. 7 ноября лидеры социалистов заключили соглашение с правительством Пилсудского, а депутаты Сейма Марек и Бобровский уговорили повстанцев сложить оружие. Когда представители КПП прибыли наконец в Краков, о возобновлении вооруженной борьбы не могло быть и речи.

В связи с исчезновением надежд на скорую революцию в Европе и общим сокращением ассигнований Коминтерна работа нелегальных военных организаций была серьезно перестроена. При ИККИ стали создаваться разнообразные по структуре и разнонаправленные по видам специализации курсы военной и оперативной подготовки нелегалов из числа иностранных граждан. Преподавание велось на основе обобщенного опыта подпольной работы, в том числе международного. Решение о планомерной специальной подготовке иностранных коммунистов было принято в связи с изменением стратегической линии Коминтерна – переходом от немедленного штурма к планомерной осаде капиталистических стран.

Особые задачи на советскую разведку возлагались по проникновению в Палестину. Во многом это было связано с тем, что непримиримый враг Российской империи, а затем и Советского Союза – Великобритания в апреле 1920 года на заседании Верховного совета стран Антанты смогла получить мандат на управление территорией Палестины, которая включала в себя земли современных Израиля и Иордании.

Еще во время Первой мировой войны секретарь МИДа Великобритании Артур Джеймс Бальфур издал декларацию, в которой говорилось, что Британия «положительно смотрит на основание в Палестине национального дома для еврейского народа». Эта декларация способствовала формированию в 1918–1919 гг. добровольческого Еврейского легиона в составе трех батальонов, оказавших британским войскам значительную помощь в завоевании Палестины у Османской империи.

Во время Третьей алии (1919–1923 гг.) в Палестину из стран Восточной Европы и России прибыло еще около сорока тысяч евреев, знакомых с сельским хозяйством и способных участвовать в развитии экономики. Всего еврейское население Палестины к концу этого периода возросло до девяноста тысяч человек.

В декабре 1920 года в Хайфе был основан еврейский профсоюз Гистадрут (Всеобщая федерация труда). В 1920 году в его рядах насчитывалось 4400 человек, а через два года – 8394 человек, что составляло примерно половину тогдашнего еврейского рабочего класса в Палестине.

В начале марта 1920 года королем Сирии был провозглашен Фейсал I Хашимит. Он не замедлил объявить Палестину частью Великой Сирии, и в палестинских городах усилились протесты со стороны арабского населения против еврейской иммиграции, сопровождаемые многочисленными актами насилия. Британские военные и полицейские власти практически не препятствовали нападениям арабов, но при этом подвергали аресту и тюремному заключению евреев, оказывавших сопротивление. Это привело к вооруженным столкновениям между арабами и евреями из небольшой организации еврейской самообороны «Ха-Шомер» («Страж»). К примеру, 4–6 апреля 1920 года в Иерусалиме были убиты 5 евреев и 4 араба, более двухсот человек с обеих сторон получили ранения.

«Ха-Шомер» была основана в 1909 году иммигрантами Второй алии, состоявшими в России в нелегальных революционных партиях и отрядах самообороны. Тактика еврейских боевиков основывалась на тщательном изучении действий турецкой администрации и психологии арабского и бедуинского населения. Члены организации хорошо говорили по-арабски, носили одежду, принятую у арабов и черкесов, и имели на вооружении современное оружие. В рядах самообороны состояло около сорока членов и до шестидесяти помощников, а в периоды сбора урожая «Ха-Шомер» могла мобилизовать до трехсот человек, имевших начальную военную подготовку.

В июне 1920 года началось формирование нелегальной еврейской военной организации «Хагана» («Оборона»). Толчком к созданию организации послужила героическая гибель И. Трумпельдора[101] при обороне еврейского поселения Тель Хай (1 марта 1920 г.). Среди основателей «Хаганы» были члены «Ха-Шомер» и бывшие бойцы Еврейского легиона во главе с Э. Голомбом и Д. Хозом.

Постепенно все еврейские силы самообороны были объединены под эгидой Гистадрута. В марте 1921 года для координации действий был создан Оборонный комитет, в состав которого вошли И. Шохат, Э. Голомб и Л. Эшкол.

Беспорядки, начавшиеся 1 мая 1921 года, застали «Хагану» на стадии организационных преобразований. В ходе столкновений погибли 47 евреев и 48 арабов, 146 евреев и 73 араба были ранены. Эти события подтолкнули руководителей «Хаганы» направить своих представителей в Вену для налаживания нелегальных поставок оружия и амуниции; в этот же период были основаны курсы инструкторов по боевой подготовке.

Военная подготовка членов «Хаганы» обычно проводилась по вечерам и в субботу, несмотря на шабат и другие религиозные праздники. Основными видами оружия были револьверы и ручные гранаты. 2 ноября одна из групп «Хаганы» успешно отразила нападение арабов на еврейский квартал в Иерусалиме, таким образом состоялось ее боевое крещение.

К концу июля 1920 года король Фейсал I был изгнан из Дамаска французами, и реализация идеи о Палестине как части Великой Сирии стала невозможной: французские и английские оккупационные власти находились между собой в весьма и весьма напряженных отношениях. В этих условиях арабские националисты в Палестине начали собственную борьбу за независимость, считая своим основным врагом сионистов. Английский Верховный комиссар Г. Сэмюэл, еврей по национальности, по мнению арабов, поддерживал цели сионистов.

С самого начала деятельности «Хаганы» в ее руководстве возникли разногласия. Сторонники Э. Голомба рассматривали «Хагану» как организацию общенационального характера, а выходцы из «Ха-Шомер» и члены левого крыла рабочего движения хотели сделать ее инструментом социальной революции и вооруженной борьбы против британской власти. Вследствие этих разногласий в 1923 году группа членов «Хаганы» во главе с И. Шохатом выделилась в самостоятельную фракцию, получившую название «Кибуц». «Кибуц», по сути, создал подполье в подполье, организовав собственную сеть по приобретению оружия и создав независимые от «Хаганы» курсы военной подготовки.

В 1924 году руководство «Хаганы» сконцентрировалось в руках бывшего члена Еврейского легиона И. Хехта, который поддерживал контакты с секретарем Гистадрута Д. Бен-Гурионом. Структурно «Хагана» к тому времени состояла из больших отрядов в главных городах Палестины, в некоторых колониях и кибуцах. Жалованье командиры «Хаганы» получали из местных комитетов, остальным членам организации (нескольких сотен) денег не выдавали. В критические моменты отряды «Хаганы» занимали позиции в местах, где соприкасались арабские и еврейские территории. Время от времени проводились встречи старших командиров; в результате таких встреч в 1924 году был составлен устав «Хаганы». Подобные встречи и практические занятия служили не только для обучения, но и укрепляли личные связи.

В 1923 году году в Риге Владимир (Зеев) Жаботинский создал молодежную сионистскую организация, получившую название «Бейтар» («Бетар», «Брит Трумпельдор», «Союз имени Иосифа Трумпельдора»). Почти в то же время появились отделения «Бейтара» в других странах.

Военно-политическое руководство СССР, среди которого было немало евреев (при этом тот же Троцкий неоднократно подчеркивал, что он не еврей, а интернационалист), придавало Палестине большое значение. Одной из целей советских вождей в палестинском и афганском вопросах являлось снижения уровня антисоветской деятельности мусульманского населения Средней Азии. Руководство СССР и Коминтерна искало адекватный ответ действиям англичан по поддержке басмаческого движения в Советском Туркестане[102]. Наиболее результативным представлялся путь нелегального проникновения в боевое сионистское движение на Ближнем Востоке. Параллельно планировалось найти подходы к использованию сионистских кругов для поддержки интересов Советского Союза в странах Запада. Кроме того, в Палестине находились не менее пяти тысяч человек из белой эмиграции, которых британские спецслужбы стремились привлечь к антисоветской деятельности, и их надо было либо нейтрализовать… либо привлечь на свою сторону.

По некоторым данным, в 1923 году председатель ОГПУ Ф.Э. Дзержинский направил начальнику Иностранного отдела Трилиссеру секретную записку, в которой предписывал установить контакты среди еврейского населения Палестины. Осенью того же года Дзержинский предложил Якову Блюмкину перейти на службу в ОГПУ, возглавив новую нелегальную резидентуру ИНО в Палестине. Несомненно, Дзержинский учитывал не только национальность Блюмкина, но и его способности к нелегальной работе, а также опыт по организации боевых групп в тылу белогвардейцев в годы Гражданской войны.

Формируя костяк резидентуры и подыскивая надежного помощника, Блюмкин вспомнил о своем старом приятеле Серебрянском, свободно владевшем английским, французским и немецким языками. Последний, недолго раздумывая, дал согласие на работу в советской разведке.

В декабре 1923 года Яков Серебрянский был зачислен на службу в качестве особоуполномоченного Закордонной части ИНО ОГПУ. Так началась новая страница в биографии нашего главного героя.

О том, как велась подготовка резидента и его помощника к выезду за рубеж, можно представить по воспоминаниям Г. Агабекова, в мае 1924 года назначенного на должность легального резидента ИНО в Кабуле. Особо отметим, что на всю подготовку Блюмкина и Серебрянского было отведено меньше месяца. А поскольку они ехали создавать нелегальную резидентуру, их служба была намного трудней и опасней, чем работа резидента под прикрытием посольской должности.

«Приехав в Москву в начале мая 1924 года, – писал Агабеков, – я в тот же день был принят Трилиссером. <…>

Около недели я просидел в аппарате Иностранного отдела ОГПУ, знакомясь с делами и со всеми циркулярами по работе ОГПУ в Афганистане. В то время почти совсем не было материалов по Афганистану, если не считать сводок Ташкентского ОГПУ о положении в приграничной полосе. Мне сказали, что до сих пор фактически ОГПУ не вело работы в Афганистане. Обязанности резидента ОГПУ в Кабуле выполнял поверенный в делах СССР Вальтер, но от него пока ничего не поступало. Мне придется принять от него дела, если таковые имеются, и организовать самостоятельную агентуру, которая освещала бы деятельность афганского правительства и его отношение к англичанам. Особенное внимание, вслед за англичанами, предлагалось обратить на немцев, которые в то время усиленно приглашались афганским правительством на службу; советское правительство было этим обстоятельством обеспокоено. Кроме того, я должен был освещать внутреннее политическое и экономическое положение Афганистана, обратить серьезное внимание на бухарскую эмиграцию и на пограничные племена Северо-Западной Индии (о них мы тогда ничего не знали, но возлагали на них большие надежды для организации восстания в Индии). В циркулярном порядке мне предлагалось также наблюдать за положением и охраной полпредства, поведением сотрудников и т.д. Одновременно я знакомился с правилами связи с Москвой, составлением денежной отчетности, порядком учета агентуры и конспирации. О связи и денежной отчетности я уже рассказывал, остановлюсь на агентуре.

Вся тайная агентура должна иметь нумерацию. Ежемесячно резидент ОГПУ посылает в Москву список вновь завербованных агентов, их характеристики и перечень обязанностей с указанием вознаграждения. Кроме того, желательно иметь фотографическую карточку агента. Настоящие фамилии агентов посылаются в Москву отдельно, в зашифрованном виде. Копии агентурных донесений не должны храниться в архивах резидентуры во избежание возможного провала. Клички агентов не обязательны, но крупные агенты могут иметь, кроме номера, и кличку.

После ознакомления с делами в Иностранном отделе ОГПУ меня отправили в специальную лабораторию КРО (тогда еще не имелось своей лаборатории при Иностранном отделе) и научили там способу вскрывать запечатанные пакеты, познакомили с составом для изготовления печатей, снабдили химическими чернилами для секретной переписки и рецептом чернил. На этом приготовления закончились. В последний день меня снабдили специальным шифром ОГПУ и пятью тысячами долларов, и в конце мая вся миссия, в том числе и я, выехала из Москвы в Кабул».

Основные задачи в деятельности палестинской резидентуры были таковы:

– сбор информации о планах Великобритании и Франции на Ближнем Востоке;

– изучение всех местных революционных и национальных группировок;

– внедрение в сионистское движение, особенно в его нелегальные боевые организации;

– создание собственных антибританских подпольных (в том числе боевых) структур;

– работа в среде русской белогвардейской эмиграции.

Если исходить из смысла задач, можно предположить, что палестинская резидентура ИНО ОГПУ одновременно являлась и резидентурой Коминтерна. Это тем более вероятно, что Блюмкин совсем недавно был активным оперативником ИККИ.

Накануне отъезда обоих Яковов принял первый заместитель председателя ОГПУ Вячеслав Менжинский, который, напутствуя их, рекомендовал делать за границей «все, что будет полезно для революции». Тем самым разведчикам не только было оказано большое доверие, но и даны, по сути, неограниченные полномочия в выборе методов и средств работы. По воспоминаниям ветеранов, подобное доверие оказывалось и другим выдающимся разведчикам, сделавшим немало для Родины. Это одна из причин, почему состоялась «эпоха великих нелегалов».

В декабре 1923 года разведчики выехали из СССР в Палестину. До сих пор открытых данных о маршруте их следования нет. Известно только место прибытия – город Хайфа, главные морские ворота Палестины. Из Хайфы Блюмкин и Серебрянский направились в Яффу (Яффо), где тогда проживали около 35 тысяч человек, и треть из них составляли евреи. Пригородом Яффы считался новый еврейский квартал Тель-Авив, который представлял собой один из центров приема евреев, прибывающих в Палестину[103], главным образом выходцев из Польши и России. По документам на имя правоверного еврея Моисея Гурфинкеля (Гурсинкеля) Блюмкин открыл в Яффе прачечную, которая стала штаб-квартирой резидентуры. Оперативными псевдонимами Блюмкина были Джек и Живой. Сведениями о конкретной работе Блюмкина и Серебрянского в первой половине 1924 года авторы не располагают.

В описываемый период в результате всплеска антисемитизма в Польше и Венгрии началась очередная волна репатриации евреев в Палестину (Четвертая алия). В числе переселенцев из Польши был человек, который впоследствии станет одним из выдающихся советских разведчиков. Звали его Леопольд Треппер[104]. Позднее он вспоминал о доминирующем политическом климате в Палестине:

«В 1923 году трудящиеся Кракова восстали против нищенских условий своего существования, объявили всеобщую забастовку и заняли город. Правительство бросило против восставших подразделения конной полиции. Кровавые стычки продолжались несколько дней. Будучи одним из самых активных участников этих событий, я впервые, как говорится на собственной шкуре, в полной мере испытал жестокость полиции. И теперь, оказавшись в „черных списках“, я уж и вовсе не мог рассчитывать на получение работы. Я стоял перед выбором: либо уйти в подполье, либо уехать в Палестину в надежде построить там социалистическое общество, в котором уже не будет никакого „еврейского вопроса“. <…>

В апреле 1924 года, имея на руках вполне приличный паспорт, в составе группы из пятнадцати человек, которым, как и мне, было примерно по двадцать лет, я отправился в Палестину. У нас не было ни гроша за душой, и все наше убогое барахлишко мы везли в узлах, переброшенных через плечо. <… >

Молодой иммигрант, я прибыл в Палестину для строительства нового мира, но скоро понял, что сионистская буржуазия, дорожа своими привилегиями, хочет увековечить как раз те социальные отношения, которые мы страстно желали ликвидировать. Под прикрытием разглагольствований о национальном единстве евреев я обнаружил все ту же классовую борьбу… мой безмятежный идеализм начал испаряться»[105].

В некоторых современных публикациях, в том числе и в русскоязычной прессе Израиля, утверждается, что Блюмкин познакомился с Треппером в Палестине. Если это так, то история сотрудничества Треппера со спецслужбами СССР приобретает несколько иное содержание. По нашему мнению, знакомство Блюмкина с Треппером маловероятно в силу короткого промежутка времени – не более двух месяцев. Если же знакомство Треппера с представителями советских спецслужб все же состоялось, то, скорее всего, в лице Якова Серебрянского или сотрудника Коминтерна Иосифа (Ицхака) Бергера[106], и произойти это могло не ранее 1925 года, когда Треппер стал членом компартии. Это наиболее вероятно, поскольку Коммунистический университет национальных меньшинств Запада (КУНМЗ) им. Мархлевского, который в 1935 году окончил Треппер, являлся специальным учебным заведением Коминтерна. Сам Треппер в воспоминаниях этого периода достаточно скуп:

«Коммунистическая партия Палестины, основанная в 1920 году Иосифом Бергером, в 1924 году была официально признана Исполнительным комитетом Коммунистического интернационала. Большая часть членов этой новой партии эволюционировала от сионизма к коммунизму. Один из ее самых выдающихся руководителей, Даниэль Авербух, долгое время стоял во главе левой партии «Поалей Цион». Уже в 1922 году, на втором съезде Гистадрута, полемизируя с Бен Гурионом, Авербух отстаивал коммунистические взгляды. Замечательный оратор, он показал всю абсурдность намерения создать бесклассовое общество, сохраняя при этом законы капиталистического рынка. Его речь, выдержанная в духе неумолимой логики, произвела большое впечатление на съезд, однако в том, что сионизм заводит людей в тупик, убедила лишь некоторую часть делегатов. Ну а я в описываемый период не считал ни возможным, ни желательным создание еврейского государства. <…>

С первых же дней существования коммунистической партии перед ней встал вопрос: как вырвать массы трудящихся из плена сионистской идеологии? Я… был сторонником принятия какой-нибудь программы-минимум, содержащей такие реальные требования, которые, именно в силу их осуществимости, найдут отклик в сердцах еврейских рабочих. Но перед партией вскоре встал еще один немаловажный вопрос: англичане решительно не желали, чтобы у них под носом развивалась Коммунистическая партия Палестины. Сионистские и реакционные арабские организации, в свою очередь, помогали полиции выслеживать таких, как я. Нас было несколько сотен активистов и несколько тысяч сочувствующих. Мы были преданы своему делу, полны отваги и не боялись ни подполья, ни лишений. Со всех сторон мы чувствовали противодействие, враждебность. Как раз в этот момент коммунистическое меньшинство Гистадрута, так называемая „рабочая фракция“, была исключена из этого профсоюза и вступила в Профинтерн. Партия пыталась привлечь на свою сторону арабское население, однако ее усилия наталкивались на противодействие поддерживаемого англичанами Великого муфтия в Иерусалиме»[107].

Как перед резидентом, перед Яковом Серебрянским встала исключительная по сложности задача – создание глубоко законспирированной региональной агентурной сети, в первую очередь в боевом сионистском движении. И с этой задачей наш герой справился: он сумел создать сеть из тридцати нелегалов, в числе которых было несколько членов «Хаганы». Кроме того, в 1924–1925 гг. Яков сумел привлечь к работе на советскую разведку несколько человек из бывших белогвардейцев, осевших в Палестине: А.Н. Ананьева, Ю.И. Волкова, Р.Л. Рачковского, Н.А. Захарова, А.Н. Турыжникова. После вывода этих людей в СССР в 1927 году они стали его надежными помощниками и в последующей разведывательно-диверсионной деятельности, составив ядро руководимой Серебрянским специальной группы. Известно о них немного, но мы приводим эти данные.

Андрей Николаевич Турыжников родился в Астрахани в 1898 году. По анкете – сын кулака, воевал в белой армии. После Гражданской войны эмигрировал в Палестину. В Палестине работал по выявлению имущества, принадлежащего русским, принимал участие в изъятии переписки у митрополита Антония. После приезда в СССР в 1927 году – сотрудник Особой группы при председателе ОГПУ. С 1934 года сотрудник НКВД СССР (Специальная группа особого назначения, СГОН), лейтенант госбезопасности. В 1930 году участвовал в похищения генерала А.П. Кутепова. Репрессирован. Расстрелян 3 марта 1939 года. Место захоронения – полигон ВЧУ «Коммунарка».

Волков Ю.И.

Волкова П.А.

Ю.И. Волков родился в Херсоне в 1901 году, дворянин. В 1920 году ушел за границу вместе с отступающими войсками адмирала А.В. Колчака. До 1925 года работал шофером в Египте. После приезда в СССР в 1928 году – сотрудник Особой группы при председателе ОГПУ. На момент ареста – начальник транспортного отдела Ликлага НКВД. Арестован 16 ноября 1938 года по ордеру, подписанному Берией. На судебном заседании виновным себя не признал, заявив, что шпионом и двурушником никогда не был. Расстрелян.

Руперт Людвигович Эске (он же Рачковский Иван Иванович) также был белоэмигрантом. В Палестине участвовал в ликвидациях. После приезда в СССР в 1927 году – сотрудник Особой группы при председателе ОГПУ. В 1930 году участвовал в похищения генерала Кутепова. С 1934 года – сотрудник НКВД СССР (СГОН). Репрессирован. Расстрелян.

А.Н. Ананьев (он же И.К. Кауфман) – белоэмигрант, бывший прапорщик царской армии. После приезда в СССР в 1927 году – сотрудник Особой группы при председателе ОГПУ. Умер в 1935 году.

Относительно Н.А. Захарова сведений у авторов не имеется.

Хотим также напомнить читателю, что с 1924 года в системе безопасности Советского Союза основной структурой, отвечающей за борьбу с контрреволюцией, шпионажем и бандитизмом и за охрану границ, являлось ОГПУ. Сотрудники Секретно-оперативного управления (СОУ) ОГПУ добывали, обобщали, анализировали и реализовывали информацию о внешних и внутренних угрозах. Защиту СССР от интервенции и вторжения контрреволюционных войск обеспечивали Вооруженные силы. Для борьбы с вооруженными отрядами оппозиции внутри страны привлекались части особого назначения, войска ОГПУ и подразделения Красной армии. Реализация стратегических замыслов (победа пролетариата в других государствах) осуществлялась через Коминтерн.

Тогда же началось обучение функционеров иностранных компартий конспиративным, военным и военно-специальным знаниям и навыкам в рамках специальных школ и курсов ИККИ; названия большинства из них до сих пор засекречены. Формально эти учебные заведения подчинялись Отделу кадров ИККИ, но обучение контролировалось Орготделом и Отделом международной связи. Центральная военно-политическая школа размещалась под Москвой в поселке Баковка, имелся также ряд филиалов, пунктов, «точек». При школе функционировали различные специальные курсы. Курсанты изучали методы ведения и выявления слежки, ухода от нее, приобретали навыки пользования различными шифрами, кодами, симпатическими чернилами и т.п., проходили более или менее интенсивную, в зависимости от специализации работы, стрелковую подготовку из всех видов стрелкового оружия, включая автоматические стрелковые устройства, намного опередившие конструкторские идеи своего времени, знакомились с методами работы полиции по разработке подпольных организаций. Кроме того, изучались специальные, конспиративные, военные и политические дисциплины.

В конце 1924 года в Палестину приехала Полина Серебрянская. Разумеется, ее приезд был согласован «в инстанциях». В помощь супругу она была направлена по личному указанию начальника ИНО М. Трилиссера.

Ветеран разведки полковник в отставке, кандидат исторических наук Э.П. Шарапов пишет:

«В 1924 году, когда Серебрянский уже почти год был за границей, Трилиссер, бывший в то время начальником ИНО ОГПУ, вызвал к себе его жену – Серебрянскую Полину Натановну.

– Вам нужно ехать к мужу, – сказал Трилиссер. – Ему трудно. Вам надо быть рядом.

– Не поеду – боюсь.

Несколько затянувшаяся беседа Серебрянской и Трилиссера закончилась очень просто. После уговоров и объяснений Трилиссер положил свою ладонь на руку Серебрянской и мягко, но твердо сказал:

– Ну вот что, Полина Натановна. Или вы поедете за границу к мужу, или вам придется положить на стол партийный билет.

Для нее, члена партии с 1921 года, работницы Краснопресненского райкома партии, это было просто немыслимо, и она поехала. И была с мужем в Палестине, во Франции, в Германии, США и Бельгии, везде помогая ему в трудной и необходимой для страны работе»[108].

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Отец всегда спокойный, выдержанный, очень внимательный. Мама более эмоциональная. Не помню ни одной ссоры между родителями. Не помню повышенного голоса или раздраженного тона».

Примерно в это же время, 30 ноября 1924 года, в Эстонии была предпринята попытка очередного вооруженного восстания. Начало восстания оказалось удачным: боевики овладели Балтийским вокзалом и железнодорожной станцией Таллин–Вяйке, главпочтамтом, зданием Государственного собрания, военным аэродромом. Специальные группы взорвали два железнодорожных моста на участках Таллин – Тапа и Таллин – Тарту, что помешало правительству перебросить в Таллин бронепоезда из Тапы и кавалерийский полк из Тарту. В ряды восставших вступило несколько десятков солдат авиационного дивизиона.

Однако попытка захватить военное министерство, военные учебные заведения в Тонди, казармы батальона связи и резерва конной полиции не удалась. В результате в руках правительства остались «мозг армии», центр связи и наиболее боеспособные идеологизированные подразделения. Командование эстонских вооруженных сил не растерялось и сумело быстро организовать подавление восстания. Против повстанцев были брошены карательные отряды, составленные из офицеров (в том числе резервистов), кадетов военных училищ, курсантов школы унтер-офицеров, полицейских и добровольцев из восстановленного 1 декабря Союза защиты (Kaitseliit).

Рабочие массы восстание не поддержали, и в течение суток оно было подавлено. Отдельные разрозненные попытки сопротивления продолжались в течение двух недель.

После подавления восстания в Эстонии начался настоящий белый террор. В течение трех месяцев были расстреляны несколько сот участников событий, свыше двух тысяч человек арестовано. Коммунистическое движение в Эстонии было парализовано на полтора десятка лет. В сложной обстановке пришлось работать и советской разведке, чья деятельность затруднялась не только активностью контрразведки, но и потерей агентурных сетей.

В конце 1924 года попытки вооруженных выступлений предпринимались и в Польше, где «активная разведка» стимулировала развитие военных организаций компартий Западной Белоруссии (КПЗБ) и Западной Украины (КПЗУ).

30 ноября 1924 года на 2-й конференции КПЗБ был выдвинут лозунг свержения польского правительства и принято решение о подготовке вооруженного восстания. Несколько позже аналогичное решение приняла окружная организация КПЗУ на Волыни. Однако планам белорусских и украинских коммунистов не суждено было сбыться.

В ночь с 7 на 8 января 1925 года один из партизанских отрядов был прижат польскими войсками к советской границе и с боем прорвался на территорию СССР. При этом партизаны разгромили советскую пограничную заставу у местечка Ямполь. Поскольку некоторые из бойцов отряда были одеты в польскую военную форму, советские пограничники решили, что нападение совершило подразделение польской армии. Этот инцидент вызвал резкое недовольство военно-политического руководства СССР. Было назначено расследование.

Активность коминтерновских структур и специальных служб СССР в западных странах в 1923–1924 годах не осталась без внимания со стороны военно-политического руководства этих стран. Особую озабоченность проявляло руководство сопредельных с СССР государств. После подавления Эстонского вооруженного восстания усилилось взаимодействие этих государств. 16–17 января 1925 года в Гельсингфорсе (Хельсинки) состоялась конференция Латвии, Польши, Финляндии и Эстонии. На конференции было принято секретное соглашение о создании «единого фронта против большевизма».

По решению Политбюро ЦК РКП(б) в феврале 1925 года все вопросы организации нелегальной военной работы на территории иностранных государств были переданы в ведение иностранных компартий, для реализации их революционных целей. Коминтерн был обязан осуществлять помощь национальным компартиям по организации работы в государственных вооруженных силах и по созданию национальных боевых кадров.

В интересах СССР в сопредельных странах создавались конспиративные боевые организации (группы), не связанные с компартиями своих стран. В мирное время они должны были готовиться к диверсионной работе на территории своей страны в случае ее нападения на СССР. В период возможной революции (восстания) группы передавались в распоряжение компартии.

В марте 1925 года началось расформирование отрядов «активной разведки» в Польше. ЦК КПЗБ направил всем командирам партизанских отрядов циркуляр с приказом прекратить диверсионные и террористические операции. Членам компартии (в том числе и сотрудникам «военки») надлежало направить все усилия на организацию массовой агитационно-пропагандистской работы среди крестьян. Часть партизан вывели на территорию СССР, часть переехала на новое место жительство в другие районы Польши. Однако польские спецслужбы сумели выявить и арестовать более двух тысяч партизан и подпольщиков.

31 марта – 2 апреля 1925 года в Риге прошло совещание военных представителей Польши, Латвии, Румынии, Финляндии и Эстонии, которое стало развитием плана по созданию единого фронта против СССР. Ведущую роль в организации этого совещания играло военно-политическое руководство Польши, стремившееся придать своей стране роль восточноевропейского лидера. За кулисами военного совещания в Риге незримо присутствовали Великобритания и Франция, имевшие в этом регионе свои геополитические интересы.

Меры по расформированию отрядов «активной разведки» предпринимались Коминтерном и в Болгарии, но с большим опозданием. 16 апреля 1925 года в Софийском соборе Св. Воскресения, во время отпевания убитого генерала Георгиева, боевики из числа болгарских коммунистов произвели мощный взрыв. Целью теракта были члены болгарского правительства во главе с Александром Цанковым, присутствовавшие на отпевании. По замыслу организаторов теракта (Военный центр БКП при содействии советников ИНО ОГПУ, РУ РККА и Коминтерна) после ликвидации правительства в Болгарии должны были начаться вооруженные выступления рабочих и крестьян. Эти выступления компартии надлежало перевести в вооруженное восстание.

Однако все произошло с точностью до наоборот: погибло около 150 человек, но объекты покушения не пострадали. Болгарские рабочие и крестьяне (в большинстве своем православные!) не только не поддержали боевиков, но и отреагировали на теракт крайне негативно. Правительство приняло меры мгновенно – сразу после взрыва в Болгарии было введено военное положение. Полиция и спецслужбы начали облавы и аресты всех лиц, заподозренных в коммунистической деятельности, по заранее составленным спискам. Непосредственные участники покушения были казнены, большинство из тех, у кого находили оружие и взрывчатку, также получили смертный приговор, сочувствующие компартии подверглись аресту. Вооруженное восстание было подавлено, не успев начаться. Частично восстановить свои силы БКП сумела только к концу 1930-х годов.

Еще одним негативным последствием взрыва в соборе стало решение резидента РУ РККА в Вене (координатор работы на Балканах) В.С. Нестеровича[109] порвать с советской разведкой. Осведомленный об организаторах и истинных причинах теракта, Нестерович прибыл в Берлин, где предложил французскому консулу в обмен на секретную информацию предоставить ему французский паспорт и беспрепятственный проезд на территорию Французской Республики. Он стал первым сотрудником РУ РККА, оставшимся за границей «из-за политических разногласий с властью», что крайне обеспокоило советское руководство. 6 августа 1925 года по заданию начальника ИНО ОГПУ М. Трилиссера Нестерович был отравлен группой боевиков из состава военного аппарата КПГ в пивной немецкого города Майнц (ему подмешали яд в пиво).

14 августа 1925 года состоялось совещание представителей ОГПУ, РУ РККА, ИККИ и НКИД по вопросу о разведывательной работе в иностранных государствах и о работе с местными компартиями. Член коллегии НКИД С.И. Аралов в записке на имя Г.В. Чичерина докладывал о результатах совещания: «Из обмена мнениями выяснилось, что заинтересованные ведомства в настоящее время заинтересованы в максимальном вытеснении работы из пределов наших миссий. Полпредство пока должно являться лишь пунктом связи для передачи сведений о местной стране и Москвой. Вся работа должна делаться вне наших официальных учреждений. <…>

Также признано вредным и опасным работать с местной компартией или через нее и пользоваться ее аппаратом. В настоящее время (как это было в Праге) работа производилась, и производится все же, и местной партией, но работа каждого отдельного работника, который ведет ее с нашими органами, и особенно по линии Разведупра, производится с согласия ЦК местной партии, и ни один сотрудник не был взят без согласия Чешской партии. Но при обмене мнений выяснилась желательность и эту форму связи… сократить. Признано желательным там, где невозможно обойтись без помощи местной партии, это делать организованным порядком через ЦК и с согласия Коминтерна, т.е. что каждый работник должен быть тщательно проверен не только местной партией, но и Коминтерном (т. Пятницким). Признано желательным, что работники, которых будет давать местная партия, должны выходить из партии и в своей работе поступать в полное подчинение соответствующему органу, с которым они работают. Но чтобы товарищи, которые будут работать с нами и поэтому выйдут из партии, не теряли в будущем возможность вновь войти в партию, – под конспиративным именем список таких товарищей должен вестись в Москве у т. Пятницкого. Тов. Берзин указал, что невозможно обойтись без квартир и адресов местных партийных товарищей. Наше совещание указало, что только в крайних случаях можно пользоваться квартирами и адресами или неответственных работников, или людей, которые симпатизируют, но не состоят членами партии»[110].

Практическую работу спецслужб СССР и Коминтерна определяли не только внутренние и внешние угрозы, но и нараставшие (в том числе и личные) противоречия в высшем эшелоне военно-политического руководства РКП(б) – ВКП(б). Сын Пятницкого так писал о Сталине, его личной секретной службе и о ее роли в борьбе за влияние Генерального секретаря в Коммунистическом интернационале:

«До 1925 года Сталин серьезно делами Коминтерна не занимался. Но он прекрасно понимал, что для того, чтобы стать наследником Ленина, недостаточно стать руководителем своей партии и страны. Для этого необходимо стать признанным вождем мирового коммунистического движения. Вот почему с весны 1925 года Сталин начал активно участвовать в его работе.

Имеются данные, что после 1925 года он создал в своем Секретариате специальный сектор для контроля над работой Коминтерна, и в частности за деятельностью его Исполкома. Кто входил в его состав, до сих пор остается тайной. Но совершенно ясно, что в особом секторе Секретариата Сталина хранились копии всех документов ИККИ и досье на всех руководителей Коминтерна»[111].

В.М. Жухрай, бывший старший научный сотрудник Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, изложил свою версию о секретной службе Сталина:

«В конце 1925 года, в условиях враждебного капиталистического окружения, в условиях ожесточенной классовой борьбы в стране и партии, когда иностранными разведками плелись бесконечные заговоры против Советской власти, Сталин, в целях защиты завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции, был вынужден создать личную стратегическую разведку и контрразведку.

В задачу этой личной специальной службы Сталина входило изучение и регулярное освещение деятельности за рубежом наиболее важных и известных в мире политических деятелей (особенно закулисных сил, стоящих за их спиной и в действительности правящих капиталистическим миром), а также руководителей разведок ведущих капиталистических стран. Благодаря отличной конспирации о работе этой сталинской службы как внутри страны, так и за ее пределами ничего не было известно. Службу возглавляли два помощника Сталина, руководившие вместе с ним ее работой. Встречи и работу с ними он тщательно скрывал от своего официального окружения: Сталин много раз говорил, что „разведка лишь тогда работает успешно, если о ней никто ничего не знает“»[112].

Жухрай пишет, что в своей книге он опирался на личные беседы с руководителями сталинской спецслужбы. А его коллега В.В. Вахания приводит следующие данные о сталинской службе безопасности:

«Сталин понимал, что в данных условиях он не может полагаться на лояльность и объективность официальных органов государственной безопасности. Так возникла личная секретная служба Сталина.

Первоначально, после создания, секретную службу возглавлял Сергей Варламович Николаев – начальник Особого отдела Первой Конной армии. В последующем ее руководителями были генералы Александр Михайлович Лавров, Александр Михайлович Джуга и Юрий Михайлович Марков (псевдонимы). Сообщения поступали Сталину под псевдонимом „товарищу Иванову“. Особенностью личной секретной службы Сталина являлось то, что на территории собственной страны она действовала с соблюдением правил жесточайшей конспирации, что практически гарантировало отсутствие противодействия со стороны противников»[113].

В конце 1925 года вопрос о возможности мировой революции в Европе не поднимался. В совместной военно-конспиративной деятельности советских спецслужб и Коминтерна все большее значение приобретала задача защиты СССР от иностранной интервенции. В ноябре 1925 года по линии РУ РККА в Палестину был направлен один из наиболее опытных коминтерновских нелегалов В. Цайссер[114].

В декабре 1925 года Яков Серебрянский был отозван в Москву. О его первой командировке мало что известно – отчеты и иные материалы до сих пор хранятся в секретных архивах, – но, скорее всего, руководство ИНО и ОГПУ в целом было довольно ее результатами. В пользу этого свидетельствует назначение Якова Исааковича нелегальным резидентом в Бельгию. Вообще говоря, работа советской разведки в Палестине еще долгое время будет оставаться тайной за семью печатями, как и реальное сотрудничество спецслужб СССР с соответствующими еврейскими структурами. Поэтому выслушаем версию историков.

«С одной стороны, все происходило по нормам и правилам тайной войны. Американцы, вне всякого сомнения, были правы, предупреждая о том, что среди прибывающих в Израиль иммигрантов из Восточной Европы будет советская агентура. Более того, коммунистические агенты направлялись в Палестину чуть ли не с семнадцатого года; часть оседала в стране, а часть следовала далее, в страны своего окончательного назначения. До разрыва дипломатических отношений между СССР и Израилем в стране действовала мощная советская резидентура. Вообще, Советский Союз имел колоссальные разведывательные ресурсы: тут умели выжидать, складывать вместе мелкие детали головоломок, тщательным образом прорабатывать задания и действовать без эмоций. Короче говоря, русские были отличными разведчиками, и деятельность советских разведслужб представляла наибольшую угрозу и на Западе, и на Ближнем Востоке.

Эмигрантов из России в Израиле всегда было много, хотя далеко не все испытывали теплые чувства и к стране, прославившейся навсегда еврейскими погромами, и к пришедшему в ней к власти большевистскому руководству. Даже вполне левые политики Израиля были социалистами, но не коммунистами и вовсе не стремились к торжеству принципа „диктатуры партийных функционеров“, которая является действительным содержанием известного тезиса диктатуры пролетариата. Неслучайно известный и удачливый до поры (до той поры, пока не попал под очередную „чистку“ и не был расстрелян) агент ОГПУ Яков Серебрянский, фактический организатор нескольких компартий в странах Азии, после двух лет (1923–1925 гг.) работы в Палестине вернулся восвояси, не создав там форпост коммунизма. Контакты продолжались и в последующие годы, многие члены „Хаганы“ проходили военную и политическую подготовку в СССР, однако „рукой Коминтерна“ ни Палестина, ни „Хагана“ не стали. В предвоенные и особенно военные годы сотни молодых евреев, многие из которых были членами Компартии Западной Украины, проходили начальную военную подготовку и направлялись в Палестину. Были среди них, естественно, прямые „коминтерновские агенты“, были профессиональные разведчики, хотя в большинстве это были сторонники того или иного течения сионизма. Часть их вливалась в „Хагану“, боевые отряды „Пальмах“, часть – в военизированные группировки, прежде всего в „Иргун“. Еще более „коминтерновская“ леворадикальная направленность проявлялась в деятельности группировки ЛЕХИ, которая в 1937 году выделилась из „Иргун“. Они осуществляли вооруженную борьбу против „английских колонизаторов“ вплоть до того времени, когда Великобритания и СССР стали союзниками в антигитлеровской коалиции. Поддержка со стороны СССР была активной: здесь и обучение, и поставки оружия, и материальная поддержка; часть боевиков возвращалась, кто временно, а кто и навсегда, в СССР»[115].

Как видим, авторы вполне современной книги считают, что Я.И. Серебрянский был расстрелян. А бывший начальник сектора Среднего и Ближнего Востока ИНО ОГПУ Г. Агабеков даже не подозревал о существовании в Палестине нелегальных резидентур ИНО и ИККИ и о деятельности Серебрянского в этом регионе. Он писал:

«Иностранный отдел ОГПУ давно интересовался Палестиной. Эта страна представлялась нам пунктом, откуда можно вести разведывательную и революционную работу во всех арабских странах, для чего, по всем данным, можно было с успехом использовать еврейскую коммунистическую партию. Однако поступившие в распоряжение ОГПУ документы свидетельствовали, что англичане чрезвычайно осторожно относятся к палестинским гражданам. Почти с каждой почтой в Москву приходили копии циркуляров английского паспортного бюро, рассылаемых консульским представителям за границей со списками палестинских граждан, которые хотя и имеют английские паспорта, но не могут быть допущены на территорию английских доминионов. По отношению некоторых лиц прямо требовалось, в случае их появления в английских консульствах, отбирать у них паспорта и сообщать в паспортное бюро.

Эти сведения заставили ОГПУ воздержаться от широкого использования палестинских коммунистов.

Но если Москва вела себя в этом вопросе осторожно, то на местах агенты действовали с большей смелостью. Первым резидентом ОГПУ, связанным с Палестиной, был Доктор – Гольденштейн[116]. Собственно, на связях с Палестиной и с балканскими странами, куда он тайно перебрасывал оружие, он и составил себе карьеру. Македонские революционные группы постоянно снабжались оружием через Гольденштейна, который закупал военные припасы в Германии и тайно переправлял в Македонию. Будучи резидентом в Константинополе, он укрепил связь с Палестиной и продолжал затем поддерживать ее из Берлина.

Фамилии секретных агентов в Палестине мне неизвестны. Все они проходили у нас под номерами и условными кличками. Но в своем последнем докладе Гольденштейн сообщал, что в Палестине (главным образом в Яффе) у него имеется четыре агента[117]. Им ежемесячно посылается тысяча долларов в виде жалованья и на расходы по собиранию информационного материала»[118].

Свой первый экзамен в советской разведке Я.И. Серебрянский блестяще сдал.

Глава 4. Время «военной тревоги»

Серебрянский вернулся из Палестины в декабре 1925 года и в том же месяце был направлен в Бельгию в качестве нелегального резидента Иностранного отдела ОГПУ. Основные материалы о его деятельности в этой стране, как, впрочем, и большинство других документов, хранящихся в архивах нелегальных разведок (ИНО ОГПУ, РУ РККА и ОМС ИККИ), до сих пор несут на себе гриф секретности.

Во второй половине 1920-х гг. для СССР складывалась очень непростая внешнеполитическая обстановка. Например, 11 июля 1926 года Ф.Э. Дзержинский докладывал Сталину:

«Целый ряд данных говорит… что Польша готовится к военному нападению на нас с целью отделить от СССР Белоруссию и Украину. В этом заключается почти вся работа Пилсудского, который внутренними делами Польши почти не занимается, а исключительно военными и дипломатическими для организации против нас сил. В скором времени Румыния должна получить из Италии огромное количество вооружений, в том числе и подводные лодки. Одновременно оживилась деятельность и всех белогвардейцев в лимитрофах и против Кавказа. Неблагополучно у нас с Персией и с Афганистаном»[119].

С 1925 года ОГПУ стало одним из основных центров по подготовке специалистов тайной войны. Важно отметить, что закрытые школы и курсы выпускали специалистов, владеющих как методами сбора информации, так и навыками диверсионных операций. Иными словами, в задачу ИНО ОГПУ входило не только добывание сведений о намерениях противников СССР, но и ликвидация наиболее одиозных лидеров контрреволюционного движения, а также предателей и изменников из своей среды.

Не менее важным направлением было создание нелегальных сетей для проведения диверсий во враждебных СССР государствах после начала неминуемой, как считалось, войны.

Деятельность секретных структур Коминтерна, в свою очередь, была направлена на подрыв и разложение сил белогвардейской эмиграции, организацию работы компартий в нелегальных условиях, обучение национальных кадров в оперативной и военно-диверсионных областях, контроль над партийными и оперативными кадрами, а также на глубокую аналитическую работу.

ИККИ к этому времени обладал огромной самостоятельностью в принятии политических решений, а в структуре ОМС имелись собственные множественные разведывательные, секретные и диверсионные службы. Они создавались и работали конспиративно, прикрываясь как международными организациями: Профинтерном, КИМом, Крестинтерном, Спортинтерном, Международным союзом рабочих, Международным союзом портовиков и многими другими структурами, в том числе и «штатными» советскими спецслужбами – ИНО ОГПУ и РУ РККА. Более 90 процентов документов ОМС до настоящего времени засекречены, а часть ранее раскрытых документов возвращается под еще более строгий гриф секретности.

Генеральным секретарем Профинтерна был С.А. Лозовский[120], давно и тесно сотрудничавший с И.А. Пятницким. Именно Лозовский предложил на случай обострения международной обстановки усилить подготовку нелегального аппарата, политически и организационно связанного с секциями Коминтерна и Профинтерна.

Одной из совместных программ Коминтерна и Профинтерна явилась организация системы пролетарской самообороны. Подобные военизированные группировки разного уровня подготовки действовали на территории практически всех стран, где Коминтерн имел свои структуры, например в Германии – Союз красных фронтовиков, в Австрии – Арбайтервер, в Великобритании – Лига бывших солдат и т.п.

Нелегальные школы Коминтерна готовили боевые кадры под руководством признанных специалистов практически во всех областях тайной войны. С 1924–1925 гг. началось массовое обучение функционеров иностранных компартий конспиративным и военным знаниям.

При Коминтерне также развертывалась система собственных учебных заведений, включавшая Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ, 1921), Коммунистический университет национальных меньшинств Запада (КУНМЗ, 1922), Коммунистический университет трудящихся Китая (КУТК, 1925), Международную Ленинскую школу (МЛШ, 1925).

Кроме названных, существовали также глубоко законспирированные специальные школы, не имевшие официального названия и постоянно менявшие дислокацию. Обучение в таких школах проводилось по принципу временных трудовых коллективов. Большинство преподавателей знали только о месте и времени проведения своих занятий. Преподаватели и слушатели различных групп между собой не контактировали и не знали друг друга в лицо. Все нити и связи концентрировались в узких кругах закрытых партийных специальных комиссий или секретных подотделах и секторах ОМС.

Приведем пример эффективности деятельности таких партийных спецслужб.

В начале 1920-х гг. в Берлине были задержаны специальные курьеры Коминтерна, которые еще до революции были «под колпаком» австрийской тайной полицией. Вскоре в Вену поступил звонок с просьбой командировать в Берлин человека, курировавшего это дело. Через три часа нелегальная партийная резидентура в Германии получила приказ любой ценой не допустить приезда австрийского полковника вместе с сопровождающим офицером и документами в Берлин. Машина австрийцев, не доезжая двадцати километров до Берлина, «внезапно» выехала на встречную полосу и лоб в лоб столкнулась с другим автомобилем. Австрийский полковник, его сопровождающий и водитель погибли. Также погиб водитель встречной машины. Основные документы из портфеля австрийца исчезли. Дорожная полиция Германии признала виновным в ДТП австрийского водителя, грубо нарушившего правила движения. Через двое суток из-за недостаточности улик курьеры Коминтерна были выпущены и депортированы за пределы Германии.

Вот еще один характерный пример. В Германии действовали шесть коммунистических партий, наиболее крупными из которых были Германский «Союз Спартака», Германская коммунистическая партия и Коммунистическая партия Германии. В каждой их них функционировало от трех до пяти специальных (в том числе разведывательных) служб. При этом руководители и сотрудники одного подразделения ничего не знали о существовании другого.

В 1925–1927 гг. в подчинении ОМС ИККИ находилось пять специальных подотделов, занимавшихся основными видами секретной деятельности по всему миру. Постоянно расширялась сеть базовых пунктов нелегальной связи. Эти пункты не подчинялись ни руководству компартий, ни представителям ИККИ, а только непосредственно московскому руководству ОМС. При передвижении по территории СССР курьеры, нелегалы, а также грузы, приписанные к ОМС, полностью освобождались от паспортного и таможенного досмотра, они были вне контроля.

Хотим еще раз подчеркнуть, что значительное число выдающихся советских разведчиков и диверсантов являлись выходцами из специальных структур Коминтерна или длительное время проходили подготовку в них.

Позиции сталинской группировки в аппарате ВКП(б) постепенно упрочнялись. После смерти М.В. Фрунзе 31 октября 1925 года его посты председателя Реввоенсовета и наркомвоенмора занял близкий Сталину К.Е. Ворошилов. На место скоропостижно скончавшегося 20 июля 1926 года председателя ОГПУ Ф.Э. Дзержинского назначили Вячеслава Рудольфовича Менжинского, высокообразованного профессионального революционера с обширным оперативным опытом (отметим, что Менжинский не имел собственных политических амбиций). Июльский (1926 г.) пленум ЦК ВКП(б) вывел Г.Е. Зиновьева из состава Политбюро. На октябрьском (1926 г.) пленуме ЦК Л.Д. Троцкий и Л.Б. Каменев были исключены из Политбюро, а Зиновьев смещен с поста председателя Исполкома Коминтерна. Временное исполнение обязанностей председателя ИККИ было поручено Н.И. Бухарину.

Во второй половине 1926 года под контролем председателя ОГПУ Менжинского создается Особая группа, предназначенная для выполнения архиважных оперативных, диверсионных, военных и политических заданий, в том числе и стратегического характера. Группа была сверхзасекречена (ее создание не оформлялось приказом, то есть, по сути, она была нелегальной даже внутри ОГПУ); о существовании группы знали только Сталин, Менжинский и Пятницкий, предположительно, информацией располагал также Меер Трилиссер, начальник ИНО ОГПУ. Руководство группой осуществлял лично Менжинский; в работе она опиралась на кадры, рекомендованные ОМС ИККИ.

Первоначально Особая группа задумывалась как параллельный (независимый от ИНО ОГПУ и РУ РККА) разведывательный центр для выполнения специальных операций стратегического характера. Создание параллельных структур позволяло иметь каналы перепроверки информации, а в случае провала одной из линий разведки компенсировать неудачу активизацией другой. Очень скоро, однако, одной из приоритетных задач группы стало уничтожение политических противников СССР, в первую очередь из числа русских эмигрантов и перебежчиков.

В указанный период основную роль в проведении тайных операций против СССР играл начальник Боевого отдела Русского общевоинского союза (РОВС) генерал А.П. Кутепов. Ветеран русско-японской и Первой мировой войн, активный участник «белого движения», он пользовался огромным авторитетом среди белогвардейской офицерской эмиграции. Именно Кутепов был инициатором создания так называемой «Внутренней линии». Организационно оформившаяся в 1926–1927 гг. в Болгарии, она представляла собой одну из секретных спецслужб РОВС на Балканах. Ее сотрудники занимались не только разведкой и контрразведкой, но и осуществлением терактов в отношении руководителей СССР, чиновников партийных и советских учреждений.

По нашему мнению, Особая группа создавалась и как инструмент противоборства кутеповской «Внутренней линии».

Одним из первых оперативников Особой группы и будущим руководителем специальных операций стал С.М. Шпигельглаз[121]. Расскажем о нем более подробно.

Сергей Михайлович Шпигельглаз родился 29 апреля 1897 года в местечке Мосты Гродненской губернии в семье бухгалтера. В 1914 году он окончил 1-е реальное училище в Варшаве и поступил на юридический факультет Московского университета. Способный юноша владел польским, немецким и французским языками. Участвовал в революционном движении, подвергался аресту.

С третьего курса университета, в мае 1917 года, Сергей Шпигельглаз был призван на военную службу и направлен в школу прапорщиков в Петрограде. После ее окончания служил в 42-м запасном полку.

С апреля 1918 года – заведующий финансовой частью Московского губернского военного комиссариата.

В января 1919 года Шпигельглаз становится сотрудником Военного контроля, а после слияния последнего с Военным отделом ВЧК – начальником финансового отделения Особого отдела ВЧК.

В 1919 году Сергей Шпигельглаз вступил в РКП(б). С мая 1919 года работал в Вологде под началом особоуполномоченного ВЧК М.С. Кедрова, в 1919–1920 гг. в составе оперативных групп выезжал в различные области Южной, Западной и Центральной России.

В служебной характеристике, датированной февралем 1920 года, отмечалось:

«Тов. С.М. Шпигельглаз состоял сотрудником Особого отдела и членом фракции РКП(б), проявив себя честным и заслуживающим доверие работником».

В 1921 году Шпигельглаз был переведен на службу в Белорусскую ЧК.

В январе 1922 года начинается новый этап его биографии – он был назначен уполномоченным Контрразведывательного отдела ГПУ, из которого вскоре перешел на службу в Иностранный отдел. В том же году Ф.Э. Дзержинский направил его в специальную командировку в Монголию, где требовалась помощь в работе по выявлению и пресечению деятельности эмигрантских белогвардейских формирований. Успешно вербуя и используя агентуру, Шпигельглаз информировал Москву как об обстановке в Монголии, так и о планах японских и китайских милитаристских кругов на Дальнем Востоке.

В сентябре 1926 года С.М. Шпигельглаз был назначен помощником начальника ИНО ОГПУ. В этой должности, не требовавшей постоянной административной нагрузки, он оставался до 1936 года, но она была своего рода «прикрытием». С созданием Особой группы Менжинский включил Шпигельглаза в число ее сотрудников. Как «свободный» оперативный работник Сергей Михайлович неоднократно выезжал за рубеж, но о большинстве его командировок практически ничего не известно.

В феврале 1927 года Серебрянский вернулся из бельгийской командировки в Москву. Материалы о его пребывании в Бельгии также до сих пор засекречены, но, несомненно, работа оказалась результативной. Это косвенно подтверждается новым назначением – нелегальным резидентом ИНО в Париж.

К этому времени Серебрянский стал полноправным членом большевистской партии, что сыграло свою роль при отборе его кандидатуры в состав Особой группы, которая на тот момент насчитывала не более пяти человек.

Серебрянский получает личное задание Менжинского по созданию во Франции независимой от ИНО агентурной сети. Подтверждением этой версии служит тот факт, что именно в 1927 году привлеченные нашим героем к сотрудничеству в Палестине А.Н. Ананьев, Ю.И. Волков, Р.Л. Рачковский (Эске), Н.А. Захаров и А.Н. Турыжников были переброшены в СССР и по решению компетентных органов получили советское гражданство.

Инна Натановна Беленькая, сестра Полины Серебрянской, сотрудник «Группы Яши»

Полина Серебрянская. Брюссель, 1927 г.

По нашему мнению, ускоренное и в высшей степени секретное формирование Особой группы было напрямую связано с англо-советским конфликтом, получившим название «военная тревога 1927 года». Но вначале расскажем еще об одном оперативнике указанной группы, руководителе специальных операций Н.И. Эйтингоне.

Наум Исаакович Эйтингон родился 6 декабря 1899 года в Могилеве, учился в Могилевском коммерческом училище. После Февральской революции он стал членом боевой организации эсеров, под крылом которой прошел начальную диверсионно-террористическую подготовку. Однако связь Эйтингона с эсерами была недолгой. Осенью 1919 года он вступил в РКП(б), в годы Гражданской войны участвовал в боях с белогвардейцами, а его служба в органах ВЧК началась в мае 1920 года.

Вначале Эйтингон – уполномоченный Гомельского укрепрайона, затем – уполномоченный Особого отдела Гомельской ГубЧК. При ликвидации на Гомельщине террористических групп савинковского подполья в октябре 1921 года он был тяжело ранен в ногу.

Летом 1922 года Эйтингон участвовал в ликвидации банд националистов в Башкирии, затем, в мае 1923 года, его отозвали в Москву.

В центральном аппарате ОГПУ Эйтингон становится помощником начальника отделения Восточного отдела под руководством Я.Х. Петерса, одновременно он поступает на восточный факультет Военной академии РККА.

После окончания академии, в середине 1925 года, Эйтингона призывают на службу в ИНО ОГПУ. Уже в октябре он был направлен на работу в Китай, где находился до весны 1929 года. Именно там происходила шлифовка боевых навыков Наума Эйтингона как разведчика, диверсанта, великолепного аналитика, разработчика сложных оперативных комбинаций.

Обстановка в Китае беспокоила советское военно-политическое руководство. После окончания Гражданской войны в северных районах Китая, особенно в Маньчжурии, находившейся под контролем генерала Чжан Цзолиня, сосредоточилось большое количество белогвардейцев. Активной разведывательной и диверсионной деятельностью против СССР занимались антисоветские организации («Мушкетеры», «Черное кольцо» и др.). Серьезную угрозу представляли вооруженные отряды Анненкова, Глебова, Нечаева, Семенова которые, в случае агрессии против СССР со стороны Запада, могли стать ядром «восточной» армии.

Подробности большинства операций резидентур ИНО ОГПУ и РУ РККА, работавших в Китае в тесном контакте со специальными структурами Коминтерна, до сих пор засекречены. В число немногих известных совместных операций входит похищение и переправка в Советский Союз в апреле 1926 года атамана Б.В. Анненкова.

Имея за плечами боевой опыт, навыки оперативной и агентурной работы и хорошее военное образование, Наум Эйтингон эффективно работал легальным резидентом ИНО вначале в Шанхае и Пекине, а с 1927 года – в Харбине. Благодаря содействию Компартии Китая (КПК) его агенты проникли в круги белой эмиграции, органы местной власти и резидентуры иностранных спецслужб.

В тот же период советником Фен Юйсяна[122], а затем советником компартии Китая по диверсионным и партизанским операциям становится Х.И. Салнынь. Эйтингон знакомится с ним, а также с коминтерновцами И. Винаровым и Р. Зорге. Вероятно, именно Эйтингон заложил основы для деятельности Особой группы в Китае.

Правительство Великобритании, напуганное успехами китайской революции, стремилось сохранить в Поднебесной свои позиции. 23 февраля 1927 года министр иностранных дел О. Чемберлен направил правительству СССР ноту с требованием прекратить военную поддержку Гоминьдану и «антианглийскую пропаганду» в Китае под угрозой разрыва дипломатических отношений. Несколько позже антисоветски настроенные силы в Великобритании и Германии начали обсуждение плана англо-германского военного вторжения в СССР.

К этому следует добавить, что марте 1927 года заместитель председателя Русского общевоинского союза генерал А.П. Кутепов провел совещание в Финляндии с членами боевого крыла РОВС, на котором заявил о необходимости немедленно начать террористические акции на территории СССР.

21–22 марта 1927 года в Шанхае произошло вооруженное восстание, организованное профсоюзами и местным комитетом КПК. 21 марта восставшие заняли почти всю китайскую часть города, телефонную станцию и телеграф. На следующий день повстанцы захватили Северный вокзал, а вечером в город вошли части Восточной колонны Народно-революционной армии. В подготовке восстания активное участие принимал Военный отдел ЦК КПК под руководством А.П. Хмелева (Аппена). Примечательно, что «военка» КПК действовала под общим руководством Разведупра (Я.К. Берзин) и Коминтерна (Ф.Ф. Раскольников).

Шанхайское восстание стало детонатором, взорвавшим хрупкий мир между Гоминьданом и КПК. 12 апреля 1927 года войска Чан Кайши начали разоружение рабочих отрядов, а также аресты коммунистов и левых гоминьдановцев в Шанхае. Вслед за этим в Восточном и Южном Китае, занятыми чанкайшистами, произошли правые перевороты, которые сопровождались репрессиями против членов КПК. В мае – июле 1927 года аналогичные перевороты произошли в Центральном Китае. Чан Кайши и большинство китайских военачальников предпочли национальную революцию рабоче-крестьянской советского образца.

6 апреля 1927 года китайские власти совершили налет на советское полпредство в Пекине. Налет производили солдаты и полицейские Чжан Цзолиня; в апартаментах военного атташе и жилых помещениях служащих полпредства был произведен обыск. Чан Кайши и Чжан Цзолинь – по сути, политические противники – нанесли удар практически одновременно, что позволяет считать высоковероятным предположение о скоординированных действиях двух «заклятых друзей» против общего врага. Следует отметить, что налет на полпредство СССР в Пекине (оно находилось на территории дипломатического квартала) мог произойти только с личного разрешения посла Великобритании, являвшегося главой дипломатического корпуса в Китае.

По китайским данным, у военного атташе в Пекине Романа Лонгвы было захвачено свыше ста коробок секретных документов, в том числе документов КПК. Эти документы дали пекинскому правительству основания заявить, что СССР при помощи китайских коммунистов готовил в Китае восстание с целью установления советской власти. Китайские и иностранные СМИ начали публикацию изъятых документов, разоблачающих деятельность советских спецслужб в Китае, а также списки советских военных советников с указанием их оперативных псевдонимов. Все эти события в совокупности и стали катализатором «военной тревоги».

12 мая в Лондоне английская полиция провела обыск в помещении советско-английского акционерного общества «Аркос». Это еще более осложнило британско-советские отношения. В конце мая правительство Великобритании выпустило «Белую книгу», в которой содержался ряд документов (в том числе захваченных в Пекине и Лондоне), свидетельствующих о подрывной деятельности СССР против Великобритании.

27 мая британское правительство заявило о разрыве дипломатических отношений с СССР.

В отличие от фальсифицированного «письма Зиновьева» от 15 сентября 1924 года, якобы адресованного ЦК компартии Великобритании, документы из «Белой книги» представляли реальную угрозу для руководства ВКП(б) и Коминтерна. 28 мая 1927 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло специальное постановление «О мерах конспирации». В постановлении указывалось:

«а) Совершенно выделить из состава полпредств и торгпредств представительства ИНОГПУ, Разведупра, Коминтерна, Профинтерна, МОПРа.

б) Шифры менять каждый день, проверить состав шифровальщиков, послать специальное лицо с неограниченными правами по осуществлению строжайшей конспирации шифровальной работы <…>.

в) Проверить состав представительств ИНОГПУ, Разведупра, Коминтерна, Профинтерна, МОПРа.

г) Строжайше проверить состав сотрудников полпредств, торгпредств и прочих представительств за границей.

д) Безусловно отказаться от метода шифропереписки телеграфом или по радио по особо конспиративным вопросам. Завести систему конспиративных командировок и рассылки писем, каковые обязательно шифровать.

е) Отправителей конспиративных шифровок и писем обязать иметь специальные клички, воспретив им подписываться собственным именем.

ж) Отменить систему широкой информации полпредств через рассылку особых докладов.

з) Еще раз проверить архивы представительств с точки зрения строжайшей конспирации и абсолютного обеспечения от провалов.

и) Наблюдение за соблюдением вышеуказанных пунктов поручить специальной комиссии в составе тт. Косиора, Пятницкого и Ягоды.

к) Создать специальную комиссию в составе тт. Рыкова, Шейнмана и Рудзутака для приведения в порядок финансовых операций Госбанка по обслуживанию революционного движения в других странах с точки зрения максимальной конспирации»[123].

Перебежчик Агабеков, служивший в указанный период в советском посольстве в Персии, в своих мемуарах писал, каким образом выполнялись решения Политбюро о повышении конспиративности в работе:

«В середине 1927 года, после обысков, произведенных китайской полицией в советских консульствах в Шанхае и Кантоне, пришла циркулярная телеграмма для полпредства, торгпредства, Разведупра и ОГПУ с предписанием просмотреть архивы этих учреждений и уничтожить документы, которые могли бы компрометировать работу советской власти за границей. Полпредство и торгпредство немедленно приступили к разбору архивов. Отобрали колоссальные кипы бумаг, подлежащих сожжению. Целую неделю эти бумаги жгли во дворе полпредства. Пламя поднималось так высоко, что городское управление, думая, уж не пожар ли в советском полпредстве, хотело прислать пожарных.

Мы получили более строгое распоряжение. Москва предписывала уничтожить вообще весь архив и впредь сохранять переписку только за последний месяц, но и ее предлагалось хранить в таком виде и в таких условиях, чтобы, в случае налета на посольство, можно было немедленно уничтожить весь компрометирующий материал»[124].

Почти одновременно с налетом на советское представительство в Пекине в Европе произошел прокол по линии советской контрразведки. В апреле 1927 года агент ОГПУ Э.О. Опперпут-Стауниц, участвовавший в операции «Трест», бежал из СССР в Финляндию, откуда сообщил руководству РОВС о том, что Монархическая организация Центральной России создана чекистами. Генерал Кутепов, почувствовавший себя переигранным чекистами, поддержал предложение Опперпута, принявшего псевдоним Ринг, и М.В. Захарченко-Шульц (урожденной Лысовой) о создании при РОВС Союза национальных террористов. Также Кутепов отдал приказ по РОВС об усилении терактов в СССР.

В записке Э.О. Опперпута (май 1927) говорилось:

«После первых ударов по живым целям центр тяжести должен быть перенесен на промышленность, транспорт, склады, порты и элеваторы, чтобы сорвать экспорт хлеба и тем подорвать базу советской валюты. Я полагаю, что для уничтожения южных портов на каждый из них нужно не более 5–10 человек, причем это необходимо сделать одновременно, ибо после первых же выступлений в этом направлении охрана их будет значительно усилена. Сейчас же вообще никакой вооруженной охраны их нет. После первых же выступлений необходимо широко опубликовать и разослать всем хлебным биржам и крупным хлебно-фуражным фирмам сообщение Союза национальных террористов, в котором они извещают, что все члены СНТ, находящиеся в России, не только будут сдавать советским ссыпным пунктам и элеваторам свой хлеб отравленным, но будут отравлять и хлеб, сдаваемый другими. Я не сомневаюсь, что даже частичное отравление 3–4 пароходов, груженных советским хлебом, независимо от того, где это будет сделано, удержит все солидные фирмы от покупки советского хлеба. Конечно, о каждом случае отравления немедленно, весьма широко должна быть извещена пресса, чтобы не имели место случаи действительного отравления иностранцев. То же самое можно будет сделать с другими советскими экспортными съестными продуктами, например с сибирским маслом. При введении своих людей в грузчики, портовые и таможенные служащие это будет сделать не трудно; этим был бы нанесен Советам удар, почти равносильный блокаде. <…> Помимо этого, уничтожение элеваторов не только сильно удорожит хлеб, но и ухудшит его качество. Я совершенно не сомневаюсь, что на это нетрудно будет получить в достаточном количестве технические средства, вплоть до хорошо вооруженных моторных лодок. Если бы таковые были получены, то можно было бы развить и некоторое пиратство для потопления советских пароходов. <…> Ведь сейчас имеются моторные лодки, более быстроходные, чем миноносцы. При наличии моторного судна можно было бы устроить потопление долженствующего скоро возвращаться из Америки советского учебного парусника «Товарищ». При медленном его ходе настигнуть его в открытом океане и потопить так, чтобы и следов не осталось, не так уж было бы трудно. А на нем ведь исключительно комсомольцы и коммунисты. Эффект получился бы потрясающий. Потопление советских нефтеналивных судов могло бы повлечь к нарушению контрактов на поставку нефтепродуктов и колоссальные неустойки. Здесь мы найдем широкую поддержку от нефтяных компаний. Когда американские контрабандисты имеют свои подводные лодки и аэропланы, разве нам откажут в получении хороших моторных лодок, если мы докажем свое?

Надо немедленно начать отправку в Россию различными способами агитационной литературы с призывами к террору и к самоорганизации террористических ячеек, выступающих от имени СНТ. Я думаю, что применительно к советским сокращениям, организация могла бы сокращенно именоваться „Сент“ или „Сенто“, а члены – „сентоки“ или „сентисты“.

Необходимо, чтобы отправляемые террористы при выступлениях всегда бросали записки, что покушение или акт сделан такой-то группой СНТ, постоянно меняя нумерацию, чтобы создать иллюзию мощи СНТ и сбить с толку ГПУ. <…>

Для уничтожения личного состава компартии придется главным образом применить культуру микробов эпидемических болезней (холера, оспа, тиф, чума, сибирская язва, сап и т.д.). Этот способ, правда, наиболее безопасен для террориста, и если удастся наладить отправку в Россию культур болезней, то один террорист сумеет вывести в расход сотни коммунистов. <…> Организовать отправку культур микробов очень легко через дипломатов-контрабандистов. Очень многие дипломаты лимитрофных государств занимаются провозом в Москву контрабанды и возят ее сразу до 10 пудов (3–4 чемодана). За провоз берут от 150 до 300 долларов за чемодан. <…> При некоторой осторожности через них можно будет отправлять газы и взрывчатые вещества. Только всем этим предметам нужно придавать товарный вид, то есть чтобы дипломаты и посредники не знали, что они в действительности везут. Помимо того, чемоданы должны быть с особо хорошими замками, чтобы дипломат из-за любопытства не полез бы туда. <…>

Культуры бацилл отправлять лучше всего в упаковке от духов, одеколона, эссенции, ликеров и т.д. Газы под видом каких-либо лаков в жестяной или стальной упаковке. Взрывчатые вещества под видом красок, ванили, которая пересылается в жестяных коробках. <… >

При выборе целей для таких терактов надо иметь в виду только те учреждения, где все без исключения служащие, а также посетители являются коммунистами. Таковы: 1) все областные комитеты ВКП(б), все губернские комитеты ВКП(б), все партийные школы, войска ГПУ и органы ГПУ…»[125].

Далее следовал список из 75 учреждений с адресами в Москве и Петрограде.

3 июня в жилом доме сотрудников ОГПУ на улице Малая Лубянка в Москве боевики РОВС М. Захарченко-Шульц, Э. Опперпут-Стауниц и Н. Вознесенский заложили взрывное устройство весом в четыре килограмма и зажигательные бомбы.

6 июня Г. Радкевич бросил бомбу в бюро пропусков ОГПУ в Москве.

7 июня В. Ларионов, С. Соловьев и Д. Мономахов бросили две бомбы в здание Центрального партийного клуба на улице Мойка в Ленинграде.

В этот же день в Варшаве белогвардеец Б. Коверда убил полпреда СССР в Польше П.Л. Войкова.

В Минске в результате диверсии погиб начальник ОГПУ Белоруссии И. Опанский.

В конце июня при переходе турецко-советской границы был задержан эмиссар Парижского бюро ЦК СДПГ(м) И. Карцивадзе с директивами Н. Жордания о подготовке антисоветского восстания в Грузии.

22 августа недалеко от села Шуя в Карелии были арестованы два члена РОВС, направленные в СССР для совершения терактов…

Активизация антисоветской деятельности Великобритании и белоэмигрантских организаций крайне обеспокоила руководство страны. По мнению Политбюро ЦК ВКП(б), усиление диверсионной и террористической активности являлось показателем подготовки войны против СССР. Отметим, что во второй половине 1920-х гг. еще не существовало целостной системы обеспечения безопасности административных объектов и высшего военно-политического руководства в СССР. (Последних гласно или негласно охраняли небольшие группы вооруженных охранников, но и они сопровождали своих подопечных далеко не всегда.)

Возможно, именно совокупность указанных выше событий послужила причиной того, что 30 июля 1927 года Иностранный отдел был выведен из состава Секретно-оперативного управления и передан в прямое подчинение Коллегии ОГПУ.

Также вероятно, что именно в это время нелегальный резидент ИНО в Париже Яков Серебрянский получает задание обратить самое пристальное внимание к сбору информации о деятельности РОВС, в том числе используя возможности одной из нелегальных ячеек Особой группы.

Успехи были! Ведь недаром 18 декабря 1927 года Яков Исаакович награждается пистолетом системы «Браунинг» и грамотой ИНО ОГПУ.

В СССР в конце 1920-х гг. усилились разногласия в рядах правящей партии. Член президиума Центральной контрольной комиссии А.А. Сольц в 1927 году заявил, что ОГПУ, возможно, придется арестовать оппозиционеров во главе с Троцким. Один из троцкистов, бывший командующий Московским военным округом Н.И. Муралов, в частном разговоре сказал, что при таком накале внутрипартийной борьбы дело может дойти до перестрелки. Военно-политическое руководство СССР использовало сложившуюся ситуацию для ужесточения карательной политики и разгрома в ноябре – декабре троцкистско-зиновьевской оппозиции. 25 февраля 1927 года была введена в действие печально знаменитая 58-я статья УК, а 21 ноября принимается решение о приведении в исполнение смертных приговоров в течение трех (!) часов.

В конце 1927 года началась десятилетняя гражданская война между Гоминьданом и КПК, но она не положила конец конспиративной деятельности в Китае ИНО ОГПУ, РУ РККА и Коминтерна. Руководителем Военной организации КПК стал известный эсеровский боевик Г.И. Семенов, направленный в Китай в начале 1927 года. До этого он был руководителем боевой организации эсеров (1917 г.), боевой группы эсеров (1918 г.), организатором покушений на В.И. Ленина, В. Володарского (Моисея Марковича Гольдштейна) и Моисея Урицкого. Почему его не расстреляли в те годы? Ответ прост – раскаялся. В 1922–1924 гг. Семенов находился на нелегальной работе в Германии.

По линии Орготдела ИККИ на нелегальной работе в Китае в 1927–1928 гг. был Р. Штальман (А. Ильнер). В 1924 году он руководил Военной организацией компартии Германии. В 1927 году Штальман закончил спецшколу в Москве. Как и В. Цайссер (о нем мы писали в третьей главе), который также нелегально работал в 1927–1930 гг. в Маньчжурии, Штальман – один из создателей и руководителей системы государственной безопасности послевоенной демократической Германии.

Помощь «военке» КПК в снабжении оружием оказывал Х.И. Салнынь, являвшийся одним из ведущих боевиков Разведупра.

Все эти люди позднее окажутся в Испании.

Одной из совместных боевых операций Эйтингона и Салныня явилась ликвидация фактического главы пекинского правительства генерала Чжан Цзолиня. Через своего сына Цзолинь вел переговоры с японцами, стремясь при их поддержке создать в Северо-Восточном Китае независимую Маньчжурскую республику. Японцы поставили условия: «независимая» Маньчжурская республика будет находиться под протекторатом Японии, ее правительство должно бороться против коммунизма и вести агрессивную политику в отношении СССР.

О переговорах Цзолиня с японцами стало известно резиденту ИНО ОГПУ в Харбине Эйтингону, который немедленно доложил о них в Москву. В столице в этих переговорах усмотрели прямую угрозу дальневосточным границам СССР. В период 1927 – начала 1928 гг. бандгруппы белогвардейцев и хунхузов более пятидесяти раз проникали на советскую территорию через советско-китайскую границу. Было принято решение ликвидировать генерала. Проведение этой операции поручили Эйтингону и Салныню, на тот момент руководителю нелегальной резидентуры РУ РККА в Шанхае.

В ночь на 4 июня 1928 года бронированный вагон Чжан Цзолиня полетел под откос вместе с пассажирами. От полученных ранений Цзолинь скончался спустя две недели. Подозрение в теракте на несколько десятилетий легло на японские спецслужбы, поскольку мина была заложена в виадуке на стыке Пекин-Мукденской и Южно-Маньчжурской железных дорог, который охранялся японскими солдатами. Также была организована дезинформация, что японцы якобы были недовольны контактами генерала с Вашингтоном через его советника, американца Свайнхеда, поскольку опасались потерять контроль над Маньчжурией.

В Европе, в стане противников советской власти, происходили следующие события. 29 апреля 1928 года А.П. Кутепов возглавил РОВС.

В ночь с 30 на 31 мая советско-финскую границу пересекла боевая группа в составе Бубнова и Могилечича, с заданием уничтожить одного из руководителей ВКП(б), главного редактора газеты «Правда» Н.И. Бухарина.

17 июня было подписано соглашение между РОВС и Генеральным штабом румынской армии. Кутепов собирался сформировать в Румынии из эмигрантов стрелковый корпус, а румынская сторона обязалась предоставить для корпуса оружие и снаряжение.

В конце июня Бубнов, возвратившись в Финляндию, констатировал усиление охраны советских вождей. Но уже 6 июля в Москве боевая группа штабс-капитана Г.Н. Радковича организовала взрыв в бюро пропусков ОГПУ.

В 1928 года Яков Серебрянский вновь был награжден именным оружием (марка авторам неизвестна). Созданная им в Палестине агентурная сеть продолжала активно работать в интересах безопасности СССР.

Агабеков впоследствии писал:

«Палестинская агентура поддерживала связь с Берлином, но ОГПУ считало руководство Палестиной из Берлина нецелесообразным и заставило Гольденштейна [в 1928 г.] передать все связи нелегальному резиденту в Константинополе Блюмкину. Одновременно велено было проверить агентуру с точки зрения ее преданности и целесообразности ее сохранения. <…>

В 1928 году Москва командировала в Константинополь Якова Блюмкина на должность нелегального резидента ОГПУ на всем Ближнем Востоке. Одной из основных его задач была организация агентуры в Палестине и выяснение создавшегося там положения. Особенно интересовали Москву вопрос об отношении палестинских евреев к англичанам и внутренние арабо-еврейские отношения. Блюмкин побывал в Палестине, завербовал там для работы бухарского еврея Исхакова и еще одного еврея, содержавшего в Яффе пекарню и ею прикрывавшего свою работу, но воздержался от установления связи с местными коммунистами до более близкого с ними ознакомления.

Агенты Блюмкина направляли свои донесения в Бейрут, к тамошнему агенту, а тот уже от себя пересылал их Блюмкину в Константинополь»[126].

Период «военной тревоги» непосредственно сказался и на работе специальных служб ИККИ. VI конгресс Коминтерна, прошедший в Москве с 17 июля по 1 сентября 1928 года, определил теоретическую и политическую позицию компартий в вопросе о войнах и призвал коммунистов и пролетариев всех стран к усилению борьбы против угрозы новой мировой войны. В тезисах конгресса о борьбе с военной опасностью подчеркивалась: «Защита Союза Советских Социалистических Республик от международной буржуазии отвечает классовым интересам и является долгом чести международного пролетариата»[127].

Компартии были обязаны ориентировать рабочий класс на поддержку национально-революционных войн и революций, вести антивоенную работу в армиях империалистических государств, а в случае возникновения империалистической войны выдвинуть лозунг превращения ее в международную социалистическую революцию.

В ходе подготовки к возможной войне по линии ИККИ иностранные компартии получили совершенно секретную инструкцию о том, что им следует делать после объявления в данной стране мобилизации:

«1. Каждая партия должна в течение ближайшего времени (месяца) выработать мобилизационный план (что делать в случае объявления мобилизации и как к этому подготовляться).

2. Мобилизационный план должен включить:

а) Немедленную перестройку партработы с расчетом сосредоточить максимальное внимание на обслуживании пунктов, имеющих особое значение в деле подготовки войны (см. списки особых пунктов и др.), пункты, которые срочно должны быть установлены ЦК.

б) Создание при ЦК: 1) инф[ормационного] аппарата по изучению военных планов противника; 2) технич[еского] отдела для формирования кадров и наметки пунктов и мер индивидуального и массового саботажа в случае объявления войны; 3) создание школ для подготовки инструкторов по пункту второму.

в) Принятие необходимых мер в связи с предстоящими арестами руководящих работников и разгромлением легальных организаций партии при объявлении войны.

г) Принятие необходимых мероприятий, обеспечивающих бесперебойную и интенсивную нелегальную издательскую работу партии. В частности максимальное увеличение заводских газет.

д) Максимальное усиление аппарата по работе в армии (срочная организация, если такового аппарата еще нет). Снабжение аппарата возм[ожностью] издавать нелегальную аппаратуру. Издание (легальных и нелегальных) солдатских газет.

3. Мобилизационный план должен быть разработан как ЦК для всей партии, так и местными организациями под непосредственным руководством ЦК.

4. ЦК должен принять немедленные меры к усилению разъяснительной работы в массах об опасностях войны. Особенно важно сообщать самым широким массам обо всех конкретных фактах производимой подготовки к войне (соответствующая перестройка заводов, передвижение военных материалов, войск, постройка стратегических дорог и т.д.), а также широкая информация об СССР.

5. ЦК должен принять немедленные меры по установлению особых связей по линиям производства и передвижения военных материалов (связь между ячейками, между завкомами, профсоюзами, создание особых комитетов действия и т.д. с тем, чтобы все эти организации были связаны между собою по всему пути следования военного снаряжения, также и между соседними странами).

6. ЦК должен разработать немедленно мероприятия, которые должны применять организации, перечисленные в § 5 в случае передвижения военного снаряжения»[128].

В числе важнейших направлений работы специальных военно-конспиративных комиссий Коминтерна стала подготовка коммунистических партий Запада к оказанию помощи СССР в случае нападения на него со стороны их стран. Эта работа осуществлялась параллельно с подготовкой глубоко законспирированных диверсионных групп (по линии Особой группы ОГПУ и Разведупра РККА), члены которых не имели связи с компартиями. Подчеркнем, что указанные кадры Коминтерна вступали в действие по особому плану только после объявления войны СССР или после ее фактического начала.

В ИККИ были подготовлены методические материалы по организации деятельности компартий западных стран, в которых рассматривался широкий круг политических и военных вопросов.

В качестве примера приведем выдержку из записки «О задачах и формах активного содействия СССР на случай войны с западными сопредельными странами»:

«Политические задачи, стоящие перед компартиями и рабочим классом капиталистических стран в случае войны против СССР, в свое время были достаточно подробно сформулированы Исполкомом Коминтерна и, нужно надеяться, в настоящий момент твердо усвоены соответствующими партиями. В данной записке мы коснемся только тех задач, стоящих перед всеми друзьями СССР, особый характер которых определяется особым характером современной войны.

Последняя, как известно, представляет собой сочетание военных, экономических и политических факторов, вовлекающих в одно русло для одной цели – поражения противника – все ресурсы страны и все ее население. А потому общему напряжению противника недостаточно будет противопоставить напряжение только одного СССР: необходимо еще участие рабочего класса и крестьян воюющих с СССР стран в практической борьбе, напряжение которых совместно с напряжением Красной армии и всего населения СССР обеспечило бы победу в предстоящей вооруженной схватке.

Практическая работа такого характера должна иметь задачей, во-первых, нарушение оперативных планов и мобилизационного развертывания противника; во-вторых, подрыв его материально-технической базы и, в-третьих, максимальное содействие развязыванию внутренних противоречий в стране противника в социальном и национальном направлениях.

Ясно, что если непосредственным противником СССР, вероятнее всего, будут сопредельные западные страны, то более отдаленные страны вроде Англии, Франции, Чехословакии, Италии и даже Германии примут участие в войне посредственно, снабжая воюющие против нас государства военными и техническими припасами или оказывая содействие в перевозе этих припасов. А потому ниже приводимые конкретные данные о возможностях снабжения военными припасами, о путях подвоза таковых и о могущих быть использованными наиболее острых национальных противоречиях наряду с кратко изложенными мерами борьбы касаются совокупности всех этих стран.

Такими мерами считаем в первую очередь организацию забастовок и саботажа на военных и работающих на войну промышленных предприятиях и на всякого рода транспорте и средствах связи. Дальнейшими мерами считаем организацию порчи машин, разрушение путей сообщения и средств связи, взрывы складов военных припасов.

Наряду с мерами в тылу противника необходимо вести пропаганду в его армиях, полиции и среди низших чиновников и государственных служащих, разъясняя классовый характер войны и разоблачая правящую верхушку империалистов.

Для разложения противника необходимо использовать все элементы, недовольные существующим порядком или данным правительством вплоть до платящей высокие налоги мелкой буржуазии и крестьянства. Особенное внимание необходимо обратить на крестьян тех районов, где к моменту аграрного гнета присоединяется момент национального гнета.

В последнем случае необходимо подготовить и организовать партизанские отряды, особенно в тех районах, где географические условия благоприятствуют ведению „малой войны“. Задачей партизанских отрядов будут нападения на тылы и коммуникационные линии противника, правительственные учреждения и предприятия, помещичьи владения и частные крупные предприятия.

Работа по национальному вопросу должна идти по линии использования всяких национально-революционных движений, а в случае могущих возникнуть столкновений между национальными и классовыми факторами необходимо руководствоваться исключительно целесообразностью и оперативными выгодами.

ЗАДАЧИ В МИРНОЕ ВРЕМЯ. (Подготовительный период)

Выше мы указывали в общих чертах на те меры, которые придется принять для дачи отпора вооруженному удару противника против СССР. Но для того чтобы эти меры могли быть действительно осуществлены, необходима подготовительная работа еще в мирное время. Эта подготовительная работа должна идти по трем направлениям:

а) подготовки людского материала,

б) изучения объектов, на которых придется действовать,

в) подбора и нагромождения средств.

Подготовка людского материала должна вестись по трем направлениям:

1) использование классовых противоречий, классовой борьбы пролетариата для углубления и расширения этой борьбы на наиболее уязвимых для противника в военное время предприятиях и отраслях хозяйства (армия, военная промышленность, транспорт, связь, полиция, государственный аппарат управления);

2) использование крестьянского движения в странах, где аграрный вопрос не разрешен, опять-таки для углубления этого движения и расширения его – с задачей организационно втянуть возможно большие массы крестьянства в это движение (мы имеем в виду, что из крестьян главным образом набирается армия и полиция);

4) использование национальных противоречий и национального освободительного движения, на фоне которого нередко можно достигнуть моментальных больших результатов, чем на фоне классовой борьбы. Умелый подход к национальному вопросу в таких странах, где нацменьшинства играют крупную роль, как, например, в Польше, Румынии и Чехословакии, может создать, кроме возможности организации восстаний, базу для мобилизации людского материала для выполнения отдельных задач в военное время.

Изучение объектов, на которых придется действовать, должно вестись с точки зрения роли объектов в будущую войну. Таким образом, в первую очередь необходимо изучить:

1) предполагаемый театр военных действий;

2) важнейшие стратегические железнодорожные магистрали;

3) ту территорию данной страны, которая является центром расположения военной базы противника;

4) те военные заводы и склады, равно и те промышленные предприятия, которые будут играть главную роль в случае войны в деле снабжения армий и театра военных действий противника;

5) те страны и пути подвоза к ним, которые дополнительно будут снабжать противника, участвуя таким образом посредственно в военных действиях.

Мы не можем останавливаться конкретно на этих мерах по подготовке людского материала, для каждой страны отличных и разных для каждой отдельной обстановки. Также мы не можем ставить себе задачи определить, какими путями нужно вести изучение объектов. Эти задачи придется разрабатывать подробно для каждой страны в отдельности, сообразно ее особенностям и условиям момента.

Некоторые данные на поставленные выше вопросы относительно первоначального изучения объектов и людского материала мы приводим ниже, по странам.

Подбор средств, которыми придется пользоваться в военное время для активных выступлений, необходимо закончить в подготовительный период. В первую очередь необходимо остановиться на тех средствах, которые будут самыми целесообразными для предполагаемых действий и для данного района. В числе таких средств необходимо указать на мелкокалиберные маузера, весьма пригодные для уличных боев в городе, на винтовку для действия партизан, на гранату для действия налетами на здания, на ружье-автомат для обстрела издали движущихся колонн, адскую машину и другие подрывные средства, при помощи которых можно вывести из строя транспорт и затруднить перевозку воинских частей противника, уничтожить склады и телефонно-телеграфную связь.

Во вторую очередь необходимо сорганизовать накопление этих средств и ознакомление с применением их тех лиц, для которых в качестве орудия они предназначаются.

И наконец в третью очередь необходимо подготовить массовое распределение этих средств перед непосредственным выступлением.

ЗАДАЧИ В ВОЕННОЕ ВРЕМЯ. (Период действия)

С приближением войны необходимо будет организовать активные выступления. Как подготовительный шаг к выступлениям нужно считать организацию массовых протестов, демонстраций, забастовок. И только к моменту развертывания армий противника необходимо будет приступить к организации: 1) острых забастовок, 2) актов саботажа, 3) порчи машин, 4) крестьянских вооруженных выступлений, выливающихся в партизанские действия, 5) национальных революций.

Перечисленные выше формы активного содействия Красной армии являются основными формами, которые нужно заранее организационно подготовить и планомерно осуществить.

Конечно, предрешить план выступления для отдельных стран в настоящее время невозможно. Но подготовка мирного времени должна дать достаточно материала и опыта для успешного составления такого плана в нужный момент и проведения его в жизнь.

На основании прилагаемого ниже материала, явно недостаточного, особенно в области отсутствия данных относительно наличности уже в данный момент людского материала, трудно составить план возможных и вероятных выступлений. Но, в частности, вопрос о необходимости и возможности организации партизанского движения на восточных окраинах Польши – театре военных действий против СССР – ясен. То же самое относительно Бессарабии и Добруджи в Румынии. Ясна, по-видимому, также необходимость и возможность организации национально-революционного выступления Ирландии в случае войны Англии против СССР.

Нам кажется также, что путем определенной подготовительной работы можно добиться возможности успешной организации забастовок в Польше – в районах угольном и металлургическом – для срыва снабжения огнеприпасами польских армий и для срыва транспорта вообще.

В приводимых ниже данных для каждой страны в отдельности[129] мы старались учесть условия, благоприятствующие той или другой подготовительной работе для конечной цели выступления… и массовой крестьянской организации. Последнее послужило бы базой, на которой в будущем, в случае приближения военной опасности, можно было бы подготовить организацию партизанских отрядов.

Кроме того, необходимо обратить исключительное внимание на транспортных рабочих (Рига, Либава – портовые грузчики и по всей Латвии – железнодорожники) и на рабочих тех промышленных предприятий, которые перечислены выше как могущие работать на военные нужды»[130].

После окончания периода «военной тревоги» в нашей стране сложились объективные условия, позволявшие обобщить накопленный опыт нелегальной работы и начать более планомерную и профессиональную подготовку специалистов для «малой (тайной) войны». Появились новые и были значительно преобразованы не только международные военно-политические организации (Коминтерн, Профинтерн, МОПР и др.), но и внутренние специальные службы (ИНО ОГПУ и РУ РККА). Указанные структуры были объединены общей целью активного противодействия как внутренней оппозиции, так и иностранным, в том числе эмигрантским, организациям.

В составе многих международных организаций появились структуры, предназначенные для нелегальной работы в военной области. Например, под скромным названием «8-я база физкультурников Спортинтерна» числилась одна из специальных школ, занимавшаяся под контролем Орготдела ИККИ конспиративной подготовкой военных кадров для компартий европейских стран.

Преподаватели практически всех специальных и военно-политических организаций обладали огромным опытом подпольной, разведывательной, диверсионной и контрразведывательной работы. Имелись также лояльные новой власти специалисты, овладевшие методикой подготовки кадров еще в военных институтах Российской империи либо прошедшие школу оперативной службы в царское время. Солидную первичную основу для подготовки молодых сотрудников составляло колоссальное число опубликованных в открытой печати материалов по различным аспектам нелегальной работы.

К началу марта 1929 года Я.И. Серебрянский возвратился из командировки во Францию. По итогам успешной (материалы опять засекречены!) работы в этой стране он был награжден знаком «Почетный работник ВЧК–ГПУ» за № 644.

Наш главный герой успешно прошел партийную чистку, объявленную в апреле 1929 года по решению 16-й партийной конференции. Эта специальная политическая операция преследовала три главные цели:

– исключение из партии или значительное понижение влияния нелояльных Сталину и его линии партийных функционеров;

– подавление местнических и сепаратистских настроений, обеспечение безусловной власти центра над периферией;

– снятие социальной напряженности в обществе путем наказания «разложившихся» коммунистов.

Из воспоминаний Полины Натановны Серебрянской:

«Нужно было вывезти важные документы.

Факт их пропажи стал известен властям, и они организовали тотальную проверку всех выезжающих из страны. Осматривали они и купе вагона, в котором мы выезжали. Проверили чемоданы, а документы в это время просто лежали на столике, на который специально бросил их Яков».

Почти сразу же Серебрянский оказался вовлеченным в систему подготовки специалистов для «малой войны». 1 апреля 1929 года он был назначен начальником 1-го отделения ИНО, руководившего нелегальной разведкой. Эта должность позволила Серебрянскому иметь доступ к материалам нелегальных резидентур ИНО, оказывать влияние на подбор и расстановку резидентов и оперативников, изучать материалы, поступающие от агентуры.

Но официальная должность служила прикрытием еще более секретной (нелегальной внутри СССР) работы. По распоряжению Менжинского Серебрянский возглавил Особую группу при председателе ОГПУ. С этого времени среди людей посвященных она неофициально именуется «Группа Яши».

Первоначальной задачей независимого от ИНО разведывательно-диверсионного подразделения было глубокое внедрение агентуры на объекты военно-стратегического значения в Западной Европе, США и Японии, а также подготовка и проведение диверсионных операций в тылу противника в случае открытой войны этих стран с СССР.

За границей Особая группа действовала исключительно нелегально. Ее резиденты не могли использовать в качестве прикрытия официальные дипломатические или торговые представительства СССР. Опиралась она только на агентов, рекомендованных Коминтерном (из так называемого партийного спецназа) или завербованных членами группы, – это позволяло действовать практически автономно (подчеркнем еще раз, что даже в ОГПУ о существовании группы никто не знал).

В 1929 года в составе ИККИ создается Секретно-инструкторский подотдел. Работа по специальной военно-политической подготовке функционеров партийного спецназа в военных школах и на специальных курсах ИККИ организовывалась на основании Положения об особых курсах, разработанного в конце 1920-х гг. В Положении говорилось:

«1. Особые курсы военного типа создаются с задачей подготовки таких квалифицированных кадров для секций КИ, которые, будучи воспитаны в духе марксизма-ленинизма, преданные до конца делу Ленина – Сталина и будучи физически закаленными, были бы способны вести работу в армии и флоте, умели бы создавать антифашистские и антиимпериалистические боевые организации, руководить таковыми, могли бы играть роль инструкторов по созданию спец[иальных] кадров партии и, наконец, в случае резкого обострения борьбы народных масс против фашизма и империализма, могли бы руководить боевыми действиями, с успехом используя все наличные средства борьбы.

2. Подготовленные на курсах товарищи подлежат использованию, как правило, в крупных секциях в масштабе района – области, а в других – в масштабах страны.

3. Курсы комплектуются переменным (курсанты) составом, как правило, из состава студентов международных ВУЗов (МЛШ, КУН[М]З, КУТВ), отобрав лучших, показавших большой интерес к военным предметам и имеющим опыт борьбы. Для этой же цели во всех междунар[одных] ВУЗах [надлежит] вести обучение элементам военного дела (стрелк[овое] дело, топография, элементы организации и тактики РККА).

4. Подготовка курсантов ведется, как правило, в соответствующих национальных учебных группах, на особых на это отведенных загородных точках. На одной точке в один курс, как правило, обучаются курсанты одной национальности (секции).

Примечание. Вместе с тем курсы осуществляют и индивидуальную военную подготовку по особому на это заданию руководства ИККИ.

5. Подготовка на курсах проводится по следующим циклам предметов: а) политическим, б) партийно-техническим, в) военно-политическим, г) военно-тактическим, д) военно-техническим, е) физическим.

6. Срок обучения 4–6 месяцев.

7. Во главе курсов стоит назначенный КИ начальник, осуществляющий общее методическое руководство, обеспечивающий точки постоянным составом преподавателей, организующий через своего по[мощника] снабжение вещевое и прод[овольственным] довольствием, отвечающий перед органами РККА за хранение оружия и боеприпасов.

8. Во главе каждой точки стоит нач[альник] точки, непосредственно руководящий учебой, отвечающий за порядок и дисциплину, нормальный ход занятий и осуществляющий через своего нач[альника] хоз[яйственного] довольствия, опираясь на свой бюджет, мат[ериальное] обеспечение учебы.

9. Каждая точка имеет свой пост[оянный] и перем[енный] состав. Постоянный состав – преподаватели… и обслуживающий персонал. Перем[енный] состав – курсанты.

10. За каждым начальником точки закрепляется определенная точка. Вместе с тем к каждой точке прикрепляется определенная группа секций КИ, курсанты которых, по определенной очередности, устанавливаемой … (органом ИККИ) проходят подготовку согласно параграфам 1, 3, 4, 5, и 6»[131].

В качестве примера даем выдержку из воспоминаний Агабакева. Он пишет, что в 1929 году, «в период волнений в Палестине, Коминтерн энергично развил свою деятельность. Срочно были отправлены агенты-пропагандисты для руководства местными коммунистическими партиями и для проведения в жизнь решений Коминтерна по палестинскому вопросу. Агенты Коминтерна отправлялись из СССР преимущественно под видом членов враждебных советскому режиму еврейских партий, высылаемых в административном порядке из СССР. Между прочим, один из таких агентов ехал со мной на пароходе „Чичерин“ из Одессы в Константинополь, куда мы прибыли 27 октября 1929 года, и благополучно проследовал через Константинополь в Яффу. Вместе с ним ехала под видом его жены работница Коминтерна. Я знал этого агента еще по Туркестану, и поэтому нам незачем было скрываться друг от друга. Но все-таки он не хотел сказать мне, под какой фамилией он путешествует на этот раз. По его рассказам, из Москвы выехали вместе с ним в Палестину еще четыре человека, но те поехали через Берлин»[132].

На рубеже 1929–1930 гг. планомерная работа по обучению нелегальных партизанских и диверсионных (линия «Д») кадров РККА, ОГПУ и Коминтерна вышла на новый качественный уровень.

В РККА первый этап этой работы начался в рамках концепции М.В. Фрунзе, которая предусматривала подготовку страны и ее Вооруженных сил к будущей неизбежной войне. Согласно этой концепции обязательным условием успешности «малой войны» является заблаговременная разработка ее реального и по возможности усложненного плана, а также создание условий, обеспечивающих успех его выполнения.

Первый этап плана включал в себя несколько направлений. Одно из них содержалось в подготовке специальных заградительных команд (загражденцев), способных разрушать транспортные коммуникации в западных областях СССР. Именно на этой работе началось профессиональное становление одного из наиболее заслуженных теоретиков и практиков диверсионной работы И.Г. Старинова[133].

Старинов писал о подготовке загражденцев: «Работа связана с укреплением приграничной полосы. Нам предстоит обследовать железнодорожные участки на границе с Польшей и Румынией, подготовить их к разрушению и минированию в случае внезапного вражеского вторжения. <…> Комиссия объезжает приграничные участки на глубину до 250 километров. Мы осматриваем железнодорожные мосты, большие трубы, депо, водокачки, водонапорные башни, высокие насыпи и глубокие выемки. <… >

В конце 1929 года подготовка к устройству заграждений на границе была завершена. В округе[134] подготовили более шестидесяти специальных подрывных команд общей численностью 1400 человек. Заложили десятки складов с минно-взрывными средствами. На всех значительных мостах приграничной полосы отремонтировали минные трубы, колодцы, ниши и камеры. Припасли 1640 готовых сложных зарядов и десятки тысяч зажигательных трубок, которые можно было ввести в действие буквально мгновенно.

Помимо взрывных заграждений создавались и иные. Вся система увязывалась с системой укрепленных районов. <… >

Бойцы, охранявшие мосты (они же и подрывники), действовали слаженно и уверенно.

Шестидесятиметровый мост через реку Уборть под Олевском был, например, полностью подготовлен к разрушению при дублированной системе взрывания за две с половиной минуты.

Не знаю, как это конкретно делалось, но мне известно, что заблаговременная подготовка к устройству заграждений (разрушений) на железных дорогах в приграничной полосе проводилась и в других приграничных военных округах. Для этой цели были изданы специальные Наставление („Красная книга“) и Положение („Зеленая книга“). В Наставлении впервые подробно описывалось, как производить порчу железнодорожного пути, мостов и других объектов на железных дорогах. Оно сыграло большую роль в совершенствовании минно-подрывных работ.

„Зеленая книга“ – Положение – четко определяла варианты разрушения и порчи железнодорожных объектов в зависимости от того, на какой срок желательно вывести их из строя. Все расчеты сил и средств производились для полного и частичного разрушения. Необходимые запасы минно-подрывных средств создавались для полного разрушения дорог в полосе 60–100 километров от границы, и располагались они вблизи охраняемых объектов»[135].

Начиная с 1929 года на территории Белорусского, Украинского, Ленинградского и Московского военных округов работали специальные школы по подготовке партизанских кадров. Отбор в них осуществлялся тщательно: предпочтение отдавалось опытным кадрам либо лицам, имевшим нужную для диверсионной работы специальность. Наряду с базовой военно-политической подготовкой слушатели обретали навыки и по конкретной военной профессии: сапер, разведчик, снайпер, радист.

В приграничных областях параллельно с IV (Разведывательным) Управлением Штаба РККА ОГПУ также создавало свою боевую и агентурную сеть на случай вторжения иностранных войск. Подготовку активистов к переходу на нелегальное положение в случае войны вели и партийные органы. И.Г. Старинов, занимавшийся в 1929 году обучением диверсантов в киевской спецшколе, впоследствии вспоминал об этом периоде и о людях, с которыми работал:

«Якир[136] сказал… что минно-взрывные заграждения не могут на длительный срок вывести дороги из строя. Противник, обладая хорошей техникой, в состоянии восстановить их быстро. Поэтому будем готовить партизан для минирования восстанавливаемых противником дорог и других коммуникаций. Наша задача состоит в том, чтобы подготовить диверсантов, незаметных для противника, глубоко законспирированных. Когда противник окажется на нашей территории, партизаны должны превратить восстанавливаемые участки в ловушки. <…>

…Предстоит обучать людей опытных и заслуженных. Очень опытных! Стало быть, нужно преподавать им так, чтобы они не разочаровались. Азы им твердить не надо. Давайте побольше нового. Как можно больше нового! И учтите – в тактике самой партизанской борьбы они пока разбираются лучше вас. <… >

В партизанские отряды подбирались… различные специалисты. Помимо совершенствования в основной специальности они глубоко изучали и смежные военные профессии. Каждый минер был и мастером маскировки.

Должен заметить, что изучению оружия иностранных образцов наше командование уделяло самое серьезное внимание: ведь будущим партизанам обязательно пришлось бы пользоваться трофейным оружием. <… >

Я включился в подготовку партизанских кадров в 1929-м, но в 1932-м только понял, что подготовка к партизанской войне началась не в 1929-м. На самом деле она не прекращалась с Гражданской войны. При этом подготовка велась как по линии ОГПУ, так и по линии ГРУ.

ОГПУ готовило в основном диверсантов-подпольщиков, сильно законспирированных. По линии Народного комиссариата обороны готовили командиров, которые, попав с подразделением в тыл противника, могли перейти к сопротивлению. С этой целью в Западной Украине и Молдавии создавались скрытые партизанские базы с большими запасами минно-подрывных средств. Склады на побережье Дуная создавались даже в подводных резервуарах в непортящейся упаковке»[137].

Во второй половине 1929 года одной из главных задач Особой группы Я.И. Серебрянского стала организация специальных операций за рубежом, направленных против наиболее злостных врагов СССР, а также изменников Родины. В первую очередь это касалось Русского общевоинского союза, члены которого не прекращали террористической деятельности. Кутепов по-прежнему предпринимал активные усилия по заброске в СССР боевиков для убийства Сталина, Бухарина, Крыленко, Менжинского и других руководящих работников ВКП(б) и ОГПУ. В октябре 1929 года в СССР проникла боевая группа А.А. Анисимова, который при попытке ареста 10 октября застрелился. В ноябре в результате перестрелки были убиты боевики РОВС В.И. Волков и С.С. Воинов.

В этих условиях Сталин, потерявший терпение, приказал действовать против РОВС на опережение, «взять врага на замахе».

Чтобы предать Кутепова показательному судебному процессу, планировалось два варианта действий: 1) выманить его на территорию СССР, 2) похитить во Франции и доставить в Советский Союз. Операцию предполагалось провести силами ОГПУ.

Первоначально в игру вступила несуществующая (легендированная ОГПУ) Внутренняя русская национальная организация (ВРНО) под руководством А.Х. Артузова[138]. Поскольку прямого выхода на генерала Кутепова в ОГПУ не имелось, было решено направить на ВРНО внимание редактора журнала «Борьба за Россию» С.П. Мельгунова, поддерживавшего тесные связи с начальником канцелярии Кутепова князем С.Е. Трубецким.

Это сработало. В октябре 1929 г. в Москву для переговоров с руководством ВРНО прибыл представитель РОВС генерал Б.А. Штейфон. После возвращения в Париж он получил благодарность от Кутепова.

Но далее карты смешались. 27 октября 1929 года М. Трилиссера, обвинившего назначенного в тот же день первым заместителем председателя ОГПУ Генриха Ягоду[139] в сочувствии «правому уклону» в ВКП(б), сняли с поста начальника ИНО. Новым начальником политической разведки был назначен С.А. Мессинг[140]. (По подполью в Варшаве Мессинг был близко знаком с Дзержинским и Уншлихтом и имел большой опыт работы в ВЧК–ОГПУ.)

Далее ситуация еще более обострилась: в декабре 1929 года при попытке ареста был убит очередной боевик РОВС П.М. Трофимов, и вскоре было принято решение форсировать операцию против Кутепова.

В первых числах января 1930 года из Москвы в Берлин прибыли представители ВРНО – бывший полковник царской армии А.Н. Попов и полковник Н.А. де Роберти, в 1918 году служивший с Кутеповым в Новороссийске.

Одновременно в Париж приехали заместитель начальника Особого отдела ОГПУ С.В. Пузицкий[141] и начальник Особой группы Я.И. Серебрянский со своими сотрудниками Р.Л. Рачковским (Эске) и А.Н. Турыжниковым. Перед ними стояла задача подготовить запасной вариант похищения Кутепова, если миссия Попова и де Роберти окажется безрезультатной (операция «Заморские»). В Париже необходимую помощь им оказывал легальный резидент ИНО во Франции З.И. Волович[142], работавший под именем Владимира Борисовича Яновича в должности делопроизводителя генерального консульства СССР.

Вначале «эмиссары ВРНО» встретились с помощником Кутепова по секретной работе РОВС полковником Генерального штаба А.А. Зайцовым; в ходе переговоров с Зайцовым удалось договориться о приезде Кутепова в Берлин.

Первая личная встреча председателя РОВС с «гостями из СССР» состоялась 17 января 1930 года. На ней Попов и де Роберти предложили направить в Советский Союз несколько групп надежных офицеров РОВС для подготовки восстаний весной 1930 года. Однако на следующий день де Роберти, оставшись с Кутеповым наедине, сообщил генералу, что они с Поповым действуют по заданию ОГПУ и целью чекистов является похищение руководителя РОВС[143].

При общении с Поповым Кутепов не подал виду, что знает о планах чекистов, но по пути из Берлина в Париж сообщил об этом полковнику Зайцову, а по прибытии в столицу Франции – С.И. Трубецкому и поручику М.А. Критскому, исполнявшему обязанности секретаря. Удивительно, но Кутепов не предпринял никаких мер для обеспечения безопасности и даже на назначенные ему встречи предпочитал ходить без сопровождения. Это «гусарское» пренебрежение к опасности и сыграло с ним злую шутку.

В числе секретных агентов Якова Серебрянского был генерал П.П. Дьяконов[144]. В 1924 году этот человек лично, без всякого нажима со стороны обратился в советское полпредство в Лондоне с предложением о сотрудничестве. «Настоящим заявляю, – писал он, – что, будучи в прошлом человеком, враждебно настроенным по отношению к Советской власти, в настоящее время я решительно изменил свое отношение к ней. Желая доказать свою преданность Советскому правительству, я добровольно и сознательно беру на себя обязательство быть осведомителем Советского правительства о деятельности правых (антисоветских) партий. Равным образом обязуюсь сообщать своевременно о всех прочих контрреволюционных группах, что мне станет известно об их деятельности.

Все директивы, мною получаемые в связи с моей осведомительской работой, обязуюсь исполнять точно и своевременно. О своей деятельности и получаемых мною заданиях обязуюсь хранить полное молчание.

Лондон, 26 мая 1924 года. Павел Павлович Дьяконов»[145].

26 января 1930 года в 11.30, в православной церкви «Союза галлиполийцев», что на улице Мадемуазель в Париже, должна была состояться панихида по случаю смерти барона Каульбарса, на которой собирался присутствовать и генерал Кутепов. Поскольку церковь находилась в двадцати минутах ходьбы от его дома, генерал намеревался проследовать туда пешком.

Накануне, 25 января, Кутепов получил записку от Дьяконова с предложением о встрече, которая должна была состояться на трамвайной остановке, находящейся на улице Сэвр.

Не ожидавший подвоха, в 10.30 Кутепов вышел из своего дома № 26 на улице Русселе и… бодро зашагал навстречу своей гибели. Прибыв на трамвайную остановку в точно назначенное время, он никого не обнаружил и, прождав 15 минут, пошел дальше. К тому моменту оперативная группа Серебрянского уже заняла позиции на Т-образном перекрестке улиц Удино и Русселе[146].

С этого момента начинается детективная история. Когда Кутепов подошел к месту засады, его остановил одетый в униформу полицейский, который на самом деле был агентом Особой группы.

Он обратился к генералу со следующими словами:

– Господин Кутепов? Мы из полиции. Вам придется проехать с нами в префектуру. Вопрос крайне важный и не терпит отлагательства.

Генерал заколебался: с чего бы это парижская префектура приглашает его к себе столь экстравагантным способом? – ведь РОВС пытался поддерживать с ней добрые отношения…

Видя его сомнения, двое мужчин в штатском, представившись сотрудниками полиции, усадили Кутепова в автомобиль, который немедленно тронулся с места.

После того как жена генерала заявила о его исчезновении, французская полиция начала расследование, но оно ни к чему не привело. По горячим следам ничего не установил и начальник контрразведки РОВС полковник Зайцов. По предположению, выдвинутому французскими историками Р. Фалиго и Р. Коффером, дивизионный комиссар Прето и комиссар Синьяс (агенты ОГПУ?) делали все для того, чтобы запутать следствие.

Свидетель похищения Кутепова обнаружился только спустя несколько дней.

Некий Огюст Стеймец, уборщик из клиники Сент-Жана, расположенной на улице Удино, заявил, что около одиннадцати часов утра 26 января он видел на углу улицы Удино и улицы Русселе большой серо-зеленый автомобиль, возле которого стояли двое рослых мужчин в желтых пальто, а неподалеку от них – такси красного цвета, и там же, на углу, находился полицейский в форме. Когда человек, похожий по приметам на Кутепова, поравнялся с серо-зеленым автомобилем, люди в желтых пальто схватили его и втолкнули в автомашину. В нее же сел полицейский, до этого спокойно наблюдавший за происходящим. Автомобиль уехал в сторону бульвара Инвалидов, а за ним последовало и красное такси.

Стеймец счел это происшествие операцией полиции по задержанию преступника и никуда заявлять не стал.

Дальнейшая судьба Кутепова точно не известна. Несмотря на все усилия, криминальная полиция так и не обнаружила его труп. И даже награда в 100 тысяч франков (за такие деньги можно было купить небольшой отель), обещанная РОВСом за помощь в розыске Кутепова, успеха не принесли.

В среде русских белогвардейцев в Париже исчезновение Кутепова вызвало состояние, близкое к панике. Среди руководства РОВС начались взаимные подозрения и обвинения.

Только спустя несколько десятилетий завеса тайны над исчезновением генерала немного приподнялась. В серо-зеленом автомобиле находились Яков Серебрянский и Сергей Пузицкий. «Сотрудники полиции», посадившие Кутепова в автомобиль, являлись французами из числа боевиков-коминтерновцев Особой группы. «Полицейским» был либо французский коммунист Морис Онель, либо его брат, владелец гаража в пригороде Парижа Леваллуа-Перре. В красном такси, которое последовало за похитителями, находились Турыжников и Рачковский, готовые отсечь возможное преследование.

О дальнейшей судьбе Кутепова имеются как минимум три версии. Согласно первой, Кутепов был доставлен на советский корабль «Спартак» и скончался по пути в Новороссийск от сердечного приступа. Согласно второй, в автомобиле генералу был сделан укол хлороформа или морфия, от которого у него не выдержало сердце. По третьей версии, М. Онель, умирая, рассказал французскому историку Ж. Элленстайну, что в похищении Кутепова принимал участие его брат, переодетый в форму полицейского, и при борьбе в автомобиле он ударил генерала ножом в спину. По второй и третьей версиям тело Кутепова было спрятано в пригороде Парижа Леваллуа-Перре.

По мнению известного разоблачителя деятельности спецслужб Российской империи и СССР В.Л. Бурцева, к похищению Кутепова также были причастны Генеральный консул СССР в Париже Н.Н. Кузьмин[147] и нелегал ОГПУ А. Фихнер[148]. Соответствующей оперативной информацией группу Серебрянского снабжали сотрудники советского полпредства Л.Б. Гельфанд[149] и З.М. Якович[150].

6 марта 1930 года Я.И. Серебрянский был награжден орденом Красного Знамени «за отличие в бою против врагов Социалистического Отечества, за исключительную отвагу в борьбе против контрреволюции» – так руководство СССР оценило операцию по похищению генерала Кутепова. По словам сына нашего главного героя, Яков Исаакович был крайне недоволен тем, что указ о награждении был опубликован в советской прессе. Он считал, что для секретной работы публикации вредны и опасны, поскольку способствуют «засвечиванию» сотрудника.

Впереди у Якова Серебрянского был новый период нелегальной работы.

Приказ за подписью К.Е. Ворошилова о награждении Я.И. Серебрянского орденом Красного Знамени. 6 марта 1930 г.

Глава 5. На тихих фронтах тайной войны. 1930–1933 гг.

К моменту возвращения Я.И. Серебрянского в СССР Политбюро ЦК ВКП(б) на заседаниях 30 января и 5 февраля 1930 года рассмотрело работу Иностранного отдела ОГПУ. Были заслушаны доклады секретаря ЦК Л.М. Кагановича, зампреда ОГПУ Г.Г. Ягоды и начальника ИНО С.А. Мессинга.

В постановлении Политбюро от 5 февраля 1930 года основными зонами разведывательной деятельности ИНО ОГПУ указывались Великобритания, Франция, Германия, Польша, Румыния, Япония и страны-лимитрофы (Латвия, Литва, Эстония и Финляндия).

Перед политической разведкой Политбюро поставило следующие задачи.

1. Проникновение в центры вредительской эмиграции независимо от места их нахождения.

2. Выявление террористических организаций во всех местах их концентрации.

3. Проникновение в планы интервенции и выявление сроков выполнения этих планов, подготовляемых руководящими кругами Великобритании, Германии, Франции, Польши, Румынии и Японии.

4. Освещение и выявление планов финансово-экономической блокады в руководящих кругах упомянутых стран.

5. Добыча документов секретных военно-политических соглашений и договоров между указанными странами.

6. Борьба с иностранным шпионажем в организациях СССР.

7. Уничтожение предателей, перебежчиков и главарей белогвардейских террористических организаций.

8. Добыча для отечественной промышленности изобретений, технико-производственных чертежей и секретов, которые обычным путем получить невозможно.

9. Наблюдение за советскими учреждениями за границей и выявление скрытых предателей.

В 1930 году по штату в Иностранном отделе должно было состоять 121 человек; также был создан резерв, в котором в 1932 году числилось 68 человек.

Начальником отдела являлся С.А. Мессинг, его заместителем был А.Х. Артузов. Помощниками начальника отдела работали А.А. Слуцкий[151] и М.С. Горб[152].

Отделениями ИНО руководили:

1-м (нелегальная разведка) – Л.Г. Эльберт[153];

2-м (вопросы выезда и въезда в СССР) – И.А. Бабкин;

3-м (разведка в США и основных странах Европы) – М.Г. Молотковский;

4-м (разведка странах Прибалтики и в Финляндии) – А.П. Невский;

5-м (разведка по белой эмиграции) – А.П. Федоров;

6-м (разведка в странах Востока) – К.С. Баранский;

7-м (экономическая разведка) – А.А. Нейман;

8-м (научно-техническая разведка) – Л.Л. Никольский.

Кроме этих восьми отделений в составе ОГПУ, как вы уже знаете, нелегально существовала Особая группа под руководством Я.И. Серебрянского. В некоторых публикациях указывается, что группа являлась частью Иностранного отдела, но это во многом неверно. Еще раз подчеркнем, что о существовании и задачах Особой группы ни в ИНО, ни в ОГПУ за исключением доверенных лиц никто даже не подозревал. В начале 1930-х гг. о ней знали только Сталин, Менжинский, Пятницкий, Серебрянский, несколько сотрудников группы и, вероятно, М.А. Трилиссер и Г.Г. Ягода.

Из воспоминаний Полины Натановны Серебрянской:

«Накануне каждой важной встречи или операции Яша обязательно шел в кино. Ему нужно было хоть на время отвлечься».

Вернувшись из Франции, Серебрянский вплотную занялся созданием автономных агентурных сетей в различных странах для организации диверсий на случай войны. Его заместителем по Особой группе Менжинский назначил Н. Эйтингона (псевдоним в ОГПУ – Леонид Александрович Наумов). Эйтингон, с 1929 года работавший легальным резидентом в Стамбуле под прикрытием должности атташе советского консульства (Л. Наумов), был отозван в СССР после того, как 13 июня 1930 года нелегальный резидент в Турции Г. Агабеков бежал на Запад.

П.А. Судоплатов, легенда советской разведки, пишет: «На короткое время в 1930 году Эйтингон становится заместителем Серебрянского, начальника Особой группы при председателе ОГПУ. Этот самостоятельный и независимый от Иностранного отдела разведывательный Центр был создан Менжинским, преемником Дзержинского, в 1926 году как параллельная разведывательная служба для глубокого внедрения агентуры на объекты военно-стратегического характера и подготовки диверсионных операций в Западной Европе и Японии в случае войны. С этой целью [в 1931 г.] Эйтгингон ездил из Китая в США (Калифорнию) для организации там агентурной сети»[154].

Полина Серебрянская и Инна Беленькая. Франция

В Париже, в стане противников советской власти, события в это время развивались следующим образом. После похищения генерала Кутепова его место на посту председателя РОВС занял генерал-лейтенант Е.К. Миллер, который не был посвящен в тайны боевой работы своего предшественника. В конце апреля 1930 года Миллер предпринял инспекционную поездку по Югославии и Чехословакии. В Чехословакии в подчинение РОВС перешла группа генерал-майора В.Г. Харжевского. В октябре того же года в Париж для организации контрразведки РОВС прибыл начальник Петроградского охранного отделения генерал-майор К.И. Глобачев. Опираясь на его помощь, Миллер решил приступить к созданию в СССР собственных опорных пунктов.

Одновременно набирала силу «Внутренняя линия», секретная служба РОВС на Балканах под руководством капитана Н.Д. Закржевского. Весной 1930 года состоялась тайная встреча Закржевского с генералом П.Н. Шатиловым, руководителем 1-го (французского) отдела РОВС. Шатилов, как и руководитель 3-го (болгарского) отдела генерал Ф.Ф. Абрамов, находился в оппозиции к Миллеру.

Похищение Кутепова привело к тому, что многие чины генеральных штабов Франции и Польши (основных заказчиков антисоветской деятельности РОВС), а также сотрудники спецслужб указанных стран стали настороженно относиться к представителям Общевойского союза, о масштабном сотрудничестве с ними уже не было и речи. Такое отношение к белой эмиграции, исповедовавшей идею «единой и неделимой» России, было связано и с тем, что в Польше и во Франции интенсивно начала развиваться антисоветская программа (операция), получившая название «Организация „Прометей“».

Вдохновителем этого политического проекта был премьер и одновременно военный министр Польши Юзеф Пилсудский. В основе проекта лежала идея создания конфедеративного государства Междуморье в границах Адриатического, Балтийского и Черного морей, выдвинутая Пилсудским после окончания Первой мировой войны. Планировалось, что в состав конфедерации войдут Югославия, Чехословакия, Венгрия, Польша, Литва, Латвия, Эстония, Белоруссия, Украина и Румыния. Однако в реальности речь шла об учреждении Великой Польши в границах 1772 года. Из двух старинных геополитических противников Польши – Германии и России – основным для Пилсудского был, разумеется, Советский Союз.

Для того чтобы глубже понять суть геополитических процессов, происходивших на западе и юго-западе Советского Союза во второй четверти XX века, нам следует вернуться на полсотни лет назад.

В конце XIX века, после образования в 1879 году Двойственного союза между Австро-Венгрией и Германией, противоборство этих стран с Российской империей резко обострилось[155]. Противники России рассматривали Украину, Кавказ, Польшу, Прибалтику и Финляндию в качестве наиболее слабых звеньев Российской империи.

В Германии и Австро-Венгрии в начале XX века существовали несколько подходов к решению «российского вопроса». Наиболее жесткий германский вариант предусматривал полный разгром Российской империи и перенесение ее границ на восток. Этот подход отстаивали «Пангерманская лига» и «Партия Отечества», которые предлагали в рамках «жизненного пространства» Германии колонизировать Галицию и Черноморское побережье, включая Крым. Последовательным проводником этих планов впоследствии стал Гитлер.

Некоторые венские политики в «украинском вопросе» имели свое собственное мнение, поскольку Австро-Венгерская империя на тот момент владела Галицией, официально провозглашенной «украинским Пьемонтом» в борьбе против Российской империи. Их геополитическая цель заключалась в присоединении к Галиции других украинских земель. В этом мнения союзников не совпадали. Но и венские, и берлинские политики, заинтересованные в расчленении Российской империи, одинаково щедро финансировали различные сепаратистские группировки на территории Украины. Одним из идеологов и лидеров сепаратистов был униатский митрополит Андрей Шептицкий.

В ходе Первой мировой войны в Вене активизировался прозападный Союз освобождения Украины (СОУ). В поддержку украинских сепаратистов выступили Болгария и Турция, вступившие в войну против стран Антанты. «Профессиональные украинцы» («мазепинцы») выдвинули задачу присоединения к трехмиллионной Галиции тридцатимиллионного украинского народа. Естественно, Россия называлась «тюрьмой народов», а москали – душителями свободы «Великой Украины», территория которой должна была доходить до Волги, Черного моря и Кавказа.

В январе 1914 года во Львове создается военизированное объединение «Сечевые стрельцы», а в июле в Галиции – Центральная боевая управа. Последняя обратилась к австрийским властям с инициативой создания украинского национального формирования – Легиона украинских сечевых стрельцов. Легион участвовал в боях против русских войск на стороне Австро-Венгрии. Известно, что осенью 1914 года планировалось использовать 50 групп по 20 стрельцов для развертывания разведывательно-диверсионной деятельности в тылах русской армии, но эта попытка закончилась неудачей.

Идея борьбы с Российской империей для многих венских политиков выглядела весьма привлекательной, но они, вероятно, забыли хорошую пословицу: «Тот, кто сеет ветер, пожинает бурю». Своими действиями Австро-Венгрия дала мощный толчок к росту сепаратистских настроений внутри двуединой монархии. Венгерские, польские, словацкие и чешские националисты начали играть в свои геополитические игры, окончившиеся для Вены катастрофой после поражения в Первой мировой войне.

При покровительстве австрийских властей из членов военно-спортивных организаций «Стрелец», «Сокол» и других формировались Польские легионы под командованием Пилсудского. На Восточном фронте они сражались на стороне Австро-Венгрии и Германии. В 1918 году, в связи с обозначившимся перевесом стран Антанты, Пилсудский вышел из состава Временного государственного совета, созданного в 1917 году немецкой администрацией на оккупированной части Российской империи, и отдал распоряжение, чтобы польские солдаты не присягали на верность Австро-Венгрии и Германии. 11 ноября 1918 года, после триумфального возвращения в Варшаву, Пилсудский стал временным начальником (директором) Польского государства.

Заигрывания с украинскими и польскими националистами закончились полным провалом и для Берлина – потерей польских территорий, ранее принадлежавших Пруссии. Однако идея геополитического реванша в Германии с окончанием Первой мировой войны не исчезла. Одним из объектов будущего реванша стал, разумеется, Советский Союз, для которого эмигрантские и внутренние подпольные сепаратистские группы стали, пожалуй, наиболее реальной угрозой в период между двумя мировыми войнами.

Кроме РОВС, наиболее опасными для СССР являлись вооруженные формирования украинских националистов.

В первые бои с красными отряды Легиона украинских сечевых стрельцов вступили зимой 1918 года, во время оккупации Украины австрийскими и немецкими войсками. В тот же период бывший офицер австрийской армии Евгений (Евген) Коновалец начал формировать галицийско-буковинские отряды стрельцов. Одновременно в немецких лагерях в Вейцларе, Радштадте и Зальцведеле из пленных формируется 1-я дивизия синежупанников. Дивизия создавалась в качестве силовой опоры немецкого ставленника гетмана Скоропадского, но ею не стала и впоследствии была расформирована.

Потерпев поражение в Гражданской войне, часть руководства сечевиков оказалась в эмиграции. В 1920 году Е. Коновалец, А. Мельник и Р. Сушко создают там Украинскую военную организацию (УВО).

После 1921 года территория Украины оказалась раздробленной. Восточная Украина вошла в состав Советского Союза, Буковина отошла к Румынии, Закарпатье – к Чехословакии, Волынь, Галиция, Подляшье, Полесье и Холмщина стали частью Польши. Не было единства и в среде украинских националистов, некоторые из них выступала одновременно и против СССР и против Польши.

С 1921 году лидер УВО Коновалец устанавливает контакты со спецслужбами Веймарской республики, видя в ней противовес Польше, и в 1922 году вместе со своим штабом обосновывается в Берлине. В 1923 году, после признания странами Антанты Волыни и Галиции польскими территориями, руководство УВО полностью переориентируется на Германию. В том же году была налажена связь украинских националистов со спецслужбами Литвы. (Правительство и парламент последней предъявляли к Польше свои территориальные притязания, поскольку в 1920 году к Польше отошла часть литовской территории.) В частности, в Каунасе находилась база боевиков УВО, действовавших под прикрытием литовских документов.

С этого времени украинские националисты осуществляют разведку, саботаж и диверсии на польских территориях в интересах Германии. Главными направлениями деятельности УВО были террор против представителей польской власти и пропаганда идей «возрождения Украины». Убийства и покушения на польских чиновников, офицеров и жандармов происходили еженедельно. Поскольку УВО отчаянно нуждалась в средствах, боевики не гнушались грабежами банков, сберегательных касс и почтовых контор.

Польские власти отвечали террором на террор: боевиков вешали, приговаривали к пожизненному заключению, калечили в тюрьмах и концлагерях. (Аналогично поступали и с подпольщиками левой ориентации: белорусскими, польскими и украинскими.) В некоторых случаях жертвами боевиков УВО становились представители «умеренных» украинских националистических организаций, базировавшихся в Польше. Однако против террора и диверсий на территории советских Украины и Белоруссии сами «умеренные» не возражали.

Таким образом, сложилась довольно частая в политике ситуация, когда у каждой стороны была не одна, а иногда две, три, четыре правды… Польские власти, активно преследовавшие боевиков УВО, не менее активно поддерживали боевиков-антисоветчиков.

Еще в начале 1919 года поляками была создана разведывательно-диверсионная сеть на территории Белоруссии, Виленщины, России и Украины. Ее основу составляли боевики Союза активной борьбы и Польской организации войсковой (ПОВ).

Однако после того, как чекисты ликвидировали большинство диверсионных групп, а затем арестовали и перевербовали нескольких руководителей ПОВ, использование поляков, проживающих на советской территории и проходящих службу в Красной армии, для осуществления разведывательно-диверсионных операций стало крайне затруднительно. Тогда польские власти сделали ставку на боевиков из отрядов Петлюры, Савинкова и Булак-Балаховича.

Мы уже отмечали, что в тот период операции «активной разведки» на территории Польши явились адекватным ответом на аналогичные операции диверсионных групп, действовавших с польской территории. Основной задачей советского спецназа являлось обеспечение безопасности приграничной полосы СССР, включая проведение диверсионно-террористических операций на территории Западной Белоруссии и Западной Украины.

В 1928 году при активном участии и финансовой поддержке 2-го отдела польского Генштаба (разведка) в Польше учреждается клуб «Прометей»[156]. Официально клуб имел звучное название: Лига угнетаемых Россией народов: Азербайджана, Дона, Карелии, Грузии, Идель-Урала, Ингрии, Крыма, Коми, Кубани, Северного Кавказа, Туркестана и Украины. Главной целью «Прометея» являлось расчленение Советского Союза (говоря современным языком, «расселение» по «национальным квартирам») и, соответственно, уменьшение территории России до границ XVI века. По мнению Пилсудского это позволило бы расширить сферу геополитического влияния Польши на востоке путем вовлечения в ее орбиту Белоруссии, Украины, Балтийских государств, Финляндии, Крымского и Казаческого государств, а также Союза государств Кавказа.

В 1930 году оперативником Особой группы стал Иван Николаевич Каминский. Он родился 26 января 1896 года в селе Корни Сквирского уезда Киевской губернии. С десяти лет Каминский работал у помещика, посещал сельскую школу. С 1910 года проживал в Москве. Работая в издательстве «Агроном» и в ссудной кассе, сумел окончить гимназию. В 1915 году был призван на военную службу, окончил Иркутскую школу прапорщиков. Воевал на Румынском фронте, подпоручик (поручик) 40-го Сибирского стрелкового полка. С 1918 года Каминский – один из руководителей партизанского движения на Украине (1-я Волынская повстанченская революционная дивизия), командир полка Таращанской бригады (44-я дивизия Н.А. Щорса). Член РКП(б) с 1919 года. Был тяжело ранен, находился на излечении в Москве. В 1921 году, после выздоровления, направлен на работу в Особый отдел Московской ЧК. В 1921–1922 гг. служил начальником отделения Особого отдела Харьковского военного округа.

В начале 1922 года Каминский был переведен на работу в Иностранный отдел ГПУ. Первые пять его командировок были связаны с легальной резидентурой. В 1922–1924 гг. – помощник резидента в Польше, в 1924–1925 гг. – помощник резидента в Чехословакии, в 1925–1927 гг. – легальный резидент в Латвии, в 1927 году легальный резидент в Италии (по документам – второй секретарь полпредства И.Н. Красовский), в 1929–1930 гг. – резидент в Финляндии. За восемь лет работы за границей Красовский приобрел большой опыт, изучил языки стран пребывания.

В 1930 году И.Н. Каминский был направлен в Германию в качестве руководителя теперь уже нелегальной резидентуры ИНО ОГПУ, охватывающей Польско-Прибалтийский регион. В Центр от него поступала документальная информация о замыслах и практических действиях польских властей против СССР, о готовящихся на советской территории диверсионно-террористических действиях русских и украинских эмигрантских группировок, существовавших под покровительством польских спецслужб.

В 1920–1930-х гг. антисемитизм был частью государственной политики Польши, поэтому одним из вариантов противодействия программе «Прометей» стало создание адекватного ответа с использованием сионистских организаций. Одним из тех, кто активно участвовал в этом процессе, был наш герой, Яков Серебрянский. 20 июля 1930 года он был зачислен на особый учет в связи с отъездом в нелегальную заграничную командировку. В период отсутствия Серебрянского его функции в Особой группе выполнял Наум Эйтингон (Л. Наумов).

До сих пор точно не известно, в каких странах, кроме Румынии, Серебрянский находился в 1930–1931 гг. С высокой степенью вероятности можно предположить, что в их числе были Палестина и Польша. Косвенно это подтверждается в мемуарах П.А. Судоплатова.

«Еще с 1925 года, – писал Судоплатов, – по директиве Дзержинского мы активно разрабатывали и проникали в сионистские организации США, Западной Европы и Палестины. Особо разветвленную агентурную сеть в сионистском движении удалось создать в начале 1930-х годов Серебрянскому»[157].

Как указывается в биографии самого Серебрянского, в 1931 году он был арестован в Румынии, но вскоре освобожден властями.

В самом ОГПУ складывалась весьма непростая ситуация. 25 июля 1931 года с должности начальника ИНО был снят С.А. Мессинг. Вместе с ним лишились постов Л.Н. Бельский (полпред ОГПУ по Московской области), И.А. Воронцов (начальник Административно-организационного управления), Е.Г. Евдокимов (начальник Секретно-оперативного управления) и Я.К. Ольский (начальник Особого отдела). Все они критиковали Генриха Ягоду за фальсификацию доказательств по делу «Весна» (чистка Красной армии от бывших военспецов). Указанные выше лица были уволены из органов за «нетерпимую групповую борьбу против руководства ОГПУ», распространение «не соответствующих действительности разлагающих слухов о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является „дутым делом“», и, наконец, за расшатывание «железной дисциплины среди работников ОГПУ». Сталин, однако, еще не имел достаточной власти для ликвидации неугодных, поэтому устранение кадров в ОГПУ происходило путем их перемещения на хозяйственную и советскую работу.

В августа 1931 года начальником ИНО ОГПУ был назначен А.Х. Артузов, его заместителем – М.С. Горб, помощником – А.А. Слуцкий.

После возвращения в СССР Серебрянский продолжал привлекать в Особую группу наиболее талантливых оперативников, уже проявивших себя на нелегальной работе в рамках спецслужб Коминтерна или ИНО ОГПУ.

Наградной документ ОГПУ на Серебрянского Я.И. от 25 апреля 1931 г.

В связи со смертью подавляющего большинства участников предвоенных событий в 1937–1939 гг. в наши дни практически невозможно доказать, кто из большого числа оперативных сотрудников, так или иначе причастных к деятельности Серебрянского, являлся членом Особой группы. Однако ряд косвенных признаков дает нам возможность сделать некоторые предположения.

Во-первых, все уцелевшие члены группы с 1941 года работали в составе II и IV управлений НКВД–НКГБ.

Во-вторых, оперативники (секретные сотрудники) группы должны были отвечать следующим требованиям:

1) знать в совершенстве два (как минимум) иностранных языка;

2) иметь опыт нелегальной (в том числе агентурной и руководящий) работы за границей;

3) иметь опыт участия в боевых операциях;

4) владеть несколькими специальностями на высоком профессиональном уровне, иметь серьезное техническое и/или военное образование;

5) иметь родственные или близкие дружеские связи за границей;

6) быть чрезвычайно коммуникабельными, уметь располагать к себе людей;

7) иметь стремление к постоянному самосовершенствованию в различных областях.

В большей степени этим требованиям отвечали уроженцы западных губерний Российской империи либо этнические иностранцы, как правило прошедшие школу нелегальной работы в специальных структурах Коминтерна.

В 1970-е гг. ветераны советских спецслужб в частных беседах вспоминали, что координатор спецслужб Коминтерна Иосиф Пятницкий и Яков Серебрянский неоднократно встречались и долго беседовали, прохаживаясь по коридорам зданий, принадлежащих ИККИ.

К началу 1930-х гг. Коминтерн стал своего рода научно-практической лабораторией, проводившей эксперименты по созданию тайных обществ, и одновременно «международным военным профсоюзом» многих компартий. Мало кто знает, что при выполнении Рихардом (Иккой) Зорге рядового задания по проникновению в ряды нацистской партии (Национал-социалистической рабочей партии Германии, НСДАП) Коминтерн предотвратил несколько покушений со стороны спецслужб германских коммунистов на «партийного изменника», перешедшего на сторону врага. (В первой половине 1930-х гг. под псевдонимом Рамзай Зорге работал в Шанхае (Китай). За годы работы в Китае под видом немецкого журналиста – «истинного арийца» – Зорге хорошо зарекомендовал себя в нацистских кругах и в 1933 году вступил в НСДАП. Разумеется, сотрудники спецслужб германских компартий не могли знать, что это выполнялось по заданию Москвы, а вот информация из партийных разведок и служб ликвидации не могла пройти мимо московских руководителей, поскольку требовала соответствующего санкционирования, что позволяло неоднократно выводить Зорге и других разведчиков глубокого залегания из-под готовящихся ударов со стороны своих.)

Скорее всего, именно в 1931 году Серебрянский привлек к сотрудничеству В.Г. Фишера, более известного многим читателям как Рудольф Иванович Абель.

Фишер Вильям-Август Генрихович родился 11 июля 1903 года в городе Ньюкасл-эпон-Тайн, в Англии, в семье русских политэмигрантов. Его отец, уроженец Ярославской губернии, обрусевший немец Генрих Матвеевич Фишер, владел, кроме русского и немецкого, французским и английским языками. Есть сведения, что Генрих Фишер занимался нелегальной перевозкой оружия в Россию, был секретарем коммунистической ячейки в Ньюкасле, встречался с В.И. Лениным. Мать Вильяма Фишера, Любовь Васильевна, также участвовала в революционном движении.

С детства Вилли проявлял особый интерес к естественным наукам и языкам, был настойчивым и упорным в достижении поставленных целей. Учеба давалась ему легко, и в 1919 году он успешно сдал вступительные экзамены в Лондонский университет. Но…

В конце 1920 – начале 1921 года семья Фишеров переехала в Москву, где практически сразу все ее члены получили советское гражданство. Любовь Васильевна стала заведовать клубом Общества старых большевиков. Ее сын был привлечен к обучению русскому языку детей политэмигрантов.

В период подготовки к III конгрессу Коминтерна Вильям Фишер работал переводчиком в Отделе международной связи ИККИ. В 1924 году он поступил на индостанское отделение Московского института востоковедения и успешно окончил первый курс.

В 1925 году Фишера призывают на военную службу в спецроту 1-го радиотелеграфного полка Московского военного округа. В спецроту направляли лиц, хорошо знавших иностранные языки; срок службы в ней ограничивался одним годом.

К концу службы Вильям, получив специальность радиста, уверенно работал на ключе, мог устранить неисправности в работе радиостанций АЛМ и «Телефункен».

После демобилизации в 1926 году Фишер был принят на работу в Научно-исследовательский институт Военно-воздушных сил РККА. Через год по рекомендации Московского комитета комсомола (и при негласной поддержке ОМС ИККИ) он получил направление в органы госбезопасности. Его должность – помощник уполномоченного ИНО ОГПУ.

Знакомство Фишера с Серебрянским состоялось, скорее всего, в 1929 году, когда Серебрянский возглавил нелегальную разведку.

В 1931 году В. Фишер вместе с женой Е. Лебедевой выехал в свою первую зарубежную командировку, в Норвегию. Командировка готовилась заранее, под нее была разработана легенда. Следуя легенде, в апреле 1931 года Вильям Фишер явился в посольство Великобритании в Москве и заявил, что родился и вырос в Ньюкасле. На переезде в Россию настояли родители, но ему здесь не нравится и он хочет с женой и дочерью вернуться на родину. Проверка подтвердила факт рождения Фишера в Англии, и супруги получили британские паспорта. С этими документами они выехали из СССР как британские подданные и через Германию направились в Норвегию, где проработали (выезжая в ряд других стран) до 1935 года.

Дороги Фишера впоследствии пересекутся с дорогами Л.Л. Никольского. По нашему мнению, Лев Лазаревич Никольский также стал оперативником Особой группы в 1931 году. Его настоящее имя – Фельдбин Лейба Лазаревич, но в историю разведки он вошел как Александр Михайлович Орлов.

Лейба Фельдбин (Никольский, Орлов) родился 21 августа 1895 года в Бобруйске, в семье мелкого служащего по лесному делу. По окончании в 1915 году среднего учебного заведения (к этому времени семья жила в Москве) поступил на юридический факультет Московского университета и одновременно в Лазаревский институт восточных языков[158]. В 1916 году был призван в армию, служил рядовым 104-го пехотного полка на Урале.

В 1917 году Фельдбин был переведен в студенческий батальон в Царицыне, где служили неблагонадежные элементы. Затем он окончил школу прапорщиков и вступил в РСДРП (интернационалистов), а затем в группу, возглавлявшуюся С.А. Лозовским. В 1917–1918 гг. работал заместителем заведующего справочным бюро Высшего финансового совета, затем преподавал в школе.

В 1919 году Лейба вступил в Красную армию, служил следователем, уполномоченным по борьбе с контрреволюцией, старшим следователем в Особом отделе 12-й армии Юго-Западного фронта. Участвовал в раскрытии контрреволюционных организаций в Киеве. При отступлении армий возглавлял разведывательно-диверсионный отряд. Именно его отряд захватил в плен полковника Сеньковского, командовавшего польскими диверсионными группами. На счету Фельдбина захват резидента Польской организации войсковой И.И. Добржинского и разгром резидентур ПОВ на Украине.

В декабре 1920 года Фельдбин назначается начальником агентурно-следственного отделения Особого отдела ВЧК по охране северной границы. С этого времени по документам он проходит как Л.Л. Никольский. Вскоре последовали новые назначения – заместитель начальника Секретно-оперативной части (СОЧ) того же отдела, начальник Следственно-розыскной части и заместитель начальника СОЧ Архангельской ГубЧК[159].

С июля 1921 по декабрь 1922 года Фельдбин (Никольский) служит следователем Верховного трибунала при ВЦИК. Во время партийной чистки на шесть месяцев он был переведен из членов в кандидаты в члены РКП(б) «за незнание партийной программы».

В январе 1923 года Никольский становится помощником прокурора Уголовно-кассационной коллегии Верховного Суда РСФСР.

В 1924 году Фельдбин (Никольский) окончил Школу правоведения при Московском университете и перешел на службу в ОГПУ. С мая 1924 года – начальник 6-го отделения, с 1925 года – начальник 7-го отделения, помощник начальника Экономического управления ОГПУ. С конца 1925 по весну 1926 года служил командиром бригады погранохраны в Сухуми.

В 1926 году Никольский переходит на службу в ИНО ОГПУ. В 1926–1927 гг. под псевдонимом Лев Николаев работал в должности сотрудника торгпредства СССР в Париже, легальный резидент ИНО.

В 1928–1929 гг. Никольского направляют в берлинскую резидентуру ИНО под прикрытием должности торгового советника полпредства СССР в Германии (Лев Фельдель).

В 1930 году Никольский вернулся в СССР. В 1930–1931 гг. служил начальником 7-го (экономическая разведка), по другим данным – 8-го (научно-техническая разведка) отделения ИНО ОГПУ. Именно в это время состоялось его близкое знакомство с Я.И. Серебрянским.

В сентябре 1932 года Никольский выехал в командировку в США под прикрытием должности представителя «Льноэкспорта»; в Штатах он сумел приобрести подлинный американский паспорт на имя Уильяма Голдина.

«В начале 1930-х годов Орлов возглавлял отделение экономической разведки Иностранного отдела ОГПУ, был участником конспиративных контактов и связей с западными бизнесменами и сыграл важную роль в вывозе новинок зарубежной техники из Германии и Швеции в Союз. <…>

Александр Орлов отлично владел английским, немецким и французскими языками. Он весьма успешно играл на немецком рынке ценных бумаг. Им написан толковый учебник для высшей спецшколы НКВД по привлечению к агентурному сотрудничеству иностранцев. <…> Из числа своих осведомителей Орлову удалось создать группу неофициальной аудиторской проверки, которая выявила истинные доходы нэпманов. Этой негласной ревизионной службой Орлова руководил лично Слуцкий, в то время начальник Экономического отдела…»[160].

Еще одним сотрудником Особой группы, по нашему мнению, являлся Арнольд Генрихович Дейч, служивший в ИНО под псевдонимом Стефан Григорьевич Ланг. Он родился 25 мая 1904 года в Вене в семье учителя из Словакии. С 1915 года учился в гимназии, в 1920 году вступил в Социалистический студенческий союз, в 1922 году – в Австрийский коммунистический союз молодежи. Окончив гимназию, в 1923 году поступил на химический факультет Венского университета, одновременно изучал физику. В совершенстве владел немецким, английским, французским языками, а также итальянским, испанским и русским.

В 1924 году Арнольд Дейч вступил в Коммунистическую партию Австрии, в это же время он стал членом ЦК австрийского отделения Международной организации помощи борцам революции (МОПР).

В 1928 году окончил университет с дипломом доктора химии.

В 1928 году в составе австрийской рабочей делегации Дейч побывал в Москве, где был привлечен к сотрудничеству одной из коминтерновских спецслужб.

С декабря 1928 по октябрь 1931 года Дейч являлся сотрудником нелегального аппарата ОМС ИККИ в Вене (формально работал инженером-химиком на текстильной фабрике). Неоднократно выезжал в качестве курьера и связника в Германию, Грецию, Палестину, Румынию, Сирию, Чехословакию. Школу нелегальной коминтерновской работы (пароли, явки, обнаружение слежки, уход от нее и пр.) освоил блестяще – ни разу не провалился. Жена Дейча, Жозефина (Финни) Крамер, была для него надежным другом и помощником.

В декабре 1931 года, после захвата венской полицией «фабрики» по изготовлению поддельных паспортов, Арнольд Дейч выехал в Москву, где с декабря 1931 по август 1932 года числился сотрудником ОМС под именем С.Г. Ланг. По рекомендации Коминтерна был переведен из КПА в ВКП(б), в 1932 году принят на службу в ИНО ОГПУ.

Мы намеренно уделяем столь большое внимание работе специальных служб Коминтерна, поскольку именно там следует искать корни наиболее удачных (известных и неизвестных) операций Особой группы, боевые подразделения которой за рубежом практически на сто процентов состояли из коммунистов, прошедших обучение в коминтерновских спецшколах. Причем такие школы работали не только в СССР, но и в других странах.

На основе разведданных в военном секторе и в военно-конспиративном отделе ИККИ составлялись подробные и точные справки. В своей служебной деятельности сотрудники ИНО ОГПУ и РУ РККА с успехом использовали схемы расположения вооруженных сил, секретных служб и иных конспиративных структур других государств.

Летом 1931 года в рамках Международной Ленинской школы по согласованию с IV Управлением РККА и Спецотделом ОГПУ были разработаны три важнейших документа: «Программа по изучению опыта подпольной работы», «Программа практических работ по подпольной технике» и «Программа занятий по конспирации иностранных студентов, проживающих в СССР».

В объяснительной записке к этим программам отмечалось:

«В основу курса положено изучение опыта нелегальной работы, преимущественно РСДРП и друг. партий, работавших в царском подполье. Опыт же братских компартий изучается по мере возможности, т.е. поскольку мы можем пользоваться соответствующими материалами.

Безусловно, формы и методы работы в современных условиях несколько отличаются от форм и методов нелегальной работы РСДРП и друг. партий.

Но основные формы и методы едва ли существенно отличаются от старых. Многое из опыта подпольной работы нашей партии, безусловно, достойно самого внимательного изучения и применения его в современных условиях. Тщательное изучение этого опыта даст в руки товарищей прекрасное орудие для плодотворной нелегальной деятельности на месте.

Особенное внимание в курсе уделено провокации, так как проблема провокации в современных условиях приобретает особенную остроту в связи с большим и большим ожесточением классовой борьбы, в связи с большей поляризацией классов.

Другие вопросы конспиративной работы сжаты до необходимого минимума, без усвоения которого практическая нелегальная работа невозможна.

Прохождение данной программы может быть целесообразно растянуто на два года. Для того чтобы усвоение было наиболее полным и для того чтобы исключить дилетантский подход к этим важнейшим вопросам, программа рассчитана так, чтобы товарищи имели возможность ИЗУЧИТЬ опыт нелегальной работы и вооружиться необходимыми техническими (см. программу по изучению техники подпольной работы) навыками, для того чтобы стать подлинными профреволюционерами, способными не только хорошо конспиративно работать, но в свою очередь уметь воспитывать в соответствующем духе революционные кадры своей страны.

Данный курс в достаточной мере насыщен фактическим материалом – каждое положение программы иллюстрируется соответствующими фактами как во время занятий, так и во внеклассное время.

Что касается программы практических работ по подпольной технике, то тут положение несколько иное. Современная техника размножения и связи так далеко шагнула вперед, что применение старых способов может быть рекомендовано лишь в исключительных условиях. Поэтому в курсе особое внимание уделяется аппаратам и техническим способам, которые как в техническом, так и в конспиративном отношении являются наиболее пригодными для подпольной работы в современных условиях.

Оргкабинет. Я. Яранцев.

ПРИМЕЧАНИЕ. Ниже приложена также программа занятий (одно-два занятия) по конспирации студентов, учащихся в КУТВ. Эти занятия имеют целью УБЕДИТЬ ТОВАРИЩЕЙ КОНСПИРОВАТЬ СЕБЯ ДАЖЕ В СТРАНЕ ПОБЕДИВШЕГО ПРОЛЕТАРИАТА, ЧТО, К СОЖАЛЕНИЮ, СЕЙЧАС НЕ ВСЕГДА ВЫПОЛНЯЕТСЯ СТУДЕНТАМИ.

Программа построена так, чтобы товарищи УБЕДИЛИСЬ В НЕОБХОДИМОСТИ КОНСПИРАЦИИ – этим она и отличается от сухой инструкции, посвященной данному вопросу»[161].

Я.И. Серебрянский в московском дворике. Начало 1930-х гг.

Программа по изучению опыта подпольной работы была рассчитана на 60 часов: 30 часов классных занятий и 30 часов для самостоятельной работы. Она включала в себя следующие предметы (через косую черту – часы для аудиторной и самостоятельной работы).

1. Вводное занятие – 2/0.

2. Провокация, шпионаж и борьба с ними – 6/15.

3. Связь, транспорт и распространение – 4/3.

4. Организация и работа нелегальных типографий, паспортных бюро и т.д. – 6/4.

5. Конспирация в общепартийной организации и особо секретной работе – 2/4.

6. Конспиративные квартиры, явки, ночевки, пароли, «знаки», личная конспирация – 2/2.

7. Партийные клички, документы, переписка, библиотеки, архивы – 2/0.

8. Сбор средств, конспиративные собрания, демонстрации и их охрана – 4/0.

9. Провал, поведение товарищей на допросе и под следствием – 2/2.

В тезисах программы по изучению опыта подпольной работы указывалось следующее:

«Введение.

Цель конспирации работы организаций и отдельные товарищей.

Необходимость конспирации нелегальных организаций. Значение централизации конспиративных функций, как обычных, так и особо секретных. Различные степени конспирации отдельных отраслей партработы. Значение отделения различных отраслей партработы друг от друга. Значение разделения труда и роль руководителя. Ленин о профреволюционерах. Подготовка кадров партийных работников в области конспирации. Требования, предъявляемые к нелегальному партработнику, основные правила конспирации. Основные сведения о конспирации партаппарата. Роль партаппарата в нелегальной работе. Роль структуры организации партии в нелегальной работе. Вербовка в партию и конспирация. Воспитание новых членов.

Обзор нелегальной работы различных партий в России и друг. странах. Изменение структуры и методов работы партии на различных политических этапах и изучение соответствующих форм конспирации. Переход партии в подполье и обратно.

Особенности нелегальной работы в разных странах, дисциплина и ее роль в нелегальных организациях. Изучение и проверка партийного состава. Борьба за легальность. Борьба компартий за массы и целесообразное сочетание конспирации с этой борьбой.

Провокация и шпионаж.

I. Историческая справка о провокации в России. Ознакомление с методами вербовки провокаторов. Провокация и осведомление. Провокация добровольная, вынужденная, „идейная“, откровенные показания, доносчики и т.д. Типичные примеры методов вербовки в разных странах. Характеристики вербовщиков и их работы. Подготовка агентов-провокаторов к работе. Руководители провокаторов, органы классового врага. Краткие сведения о методах работы политической полиции.

II. Ознакомление с работой провокаторов и осведомителей. Конкретные примеры их работы. Групповая и единоличная провокация. Вред провокации для революц. организаций. Провалы, как следствия работы провокаторов и осведомителей. Методы работы провокаторов и осведомителей, женщины – провокаторы, осведомители и шпионы. Двойная игра провокаторов. Использование провокаторов в революционных целях (Малиновский, Дегаев и т.д.). Изучение отдельных провалов и роли в них провокации.

III. Необходимость борьбы с провокаций. Методы борьбы с провокацией. Проверка сочувствующих партий. Проверка членов партии. Отношение к вышедшим из тюрьмы. Отношение к подозрительным. Отношение к исключенным из партии. Отношение к намеченным к исключению. Отношение к давшим откровенные показания (выдаванцы). Отношение к проявившим покорность перед классовым врагом (подаванцы). Отношение к раскрытым провокаторам и их изоляция от партии, (убийство, увоз и т.д.). Отношение к родным провокатора или подозреваемого. Меры, принимаемые организацией на случай провала. Борьба с болтливостью и излишним любопытством. Размеры ознакомления отдельных членов партии с ее работой как способ борьбы с провалами – „Каждый член партии должен знать только то, что необходимо знать по роду его работы“. Опасность атмосферы всеобщей подозрительности. Изучение членов партии, их частной жизни, их настроений, интересов, наклонностей, связей и т.д. Кому и как сообщать о подозрениях в провокации. Обязательное изучение причин провалов. Следствие над подозреваемым и роль контрольных органов партии в борьбе с провокацией. Организация суда над провокаторами. Приведение в исполнение приговора.

IV. Необходимость борьбы с шпионами. Различные системы внешнего наблюдения и их оценка. Типичные примеры работы шпионов. „Хороший шпион стоит и иного провокатора“. Насколько опасен шпион для организации и когда он опасен. Различные формы слежки за революционными организациями и за отдельными членами. Методы борьбы со шпионами. Взаимная информация членов партии о замеченных шпионах. Типы шпионов. Способы распознавания шпионов. Как скрыться от шпиона. Молодежь в борьбе со шпионами. Поведение подпольщика на улице, в общественных местах и т.д. Насколько и когда действительно переодевание и изменение наружности. Значение примет, привычек и т.д. в смысле конспирации отдельных товарищей.

Связь в подполье.

Важность регулярной связи у партийных звеньев сверху донизу. Отсутствие связи – одна из важнейших причин поражения в революционных боях и одна из причин провалов в нелегальных организациях. Организация связи. Создание специального аппарата связи. Организация почтовой и живой связи. Специальные курьеры, почта, телеграф, радио, газетные объявления и т.д. и их использование для связи. Организация шифровальных отделов (шифры, код, тайнопись, фото и т.д.). Организация групп курьеров. Кто может быть курьером. Организация связи нелегальных организаций с нелегальными, нелегальных с полулегальными, с легальными и наоборот. Роль курьеров, не знающих друг друга, инструктирование курьеров и роль руководителей. Организация подставных адресов и их замена. Пароль на службе связи. Резервная связь на случай провала отдельных звеньев связи. Двойная связь. Встреча курьеров с адресатами. В каких случаях, в какой мере и как следует пользоваться телефоном, посыльными и т.д. Организация связи в городской организации с районами и ячейками. Техника и организация связи с заключенными т.т. в тюрьмах. Техника связи заключенных т.т. друг с другом. Что нужно и можно пересылать через партийных курьеров. Конспирация корреспонденции в шифровальных отделах (общие сведения). Внешний и внутренний вид письма, посылки и т.д. Необходимость четкости в работе связи. Связи в экстренных случаях. Организация связи с особо секретными звеньями партии (динамитные и оружейные мастерские, паспортное бюро, типография, боевые дружины и т.д.).

Транспорт литературы и оружия.

Организация специального аппарата. Структура аппарата. Подбор людей. Организация провоза по воде и жел. дороге. Различные виды упаковок. Адреса для накладных. Почтовые посылки с литературой. Провоз под видом вещей литературы и оружия. Использование непартийных лиц в качестве транспортеров литературы. Организация транспорта из-за границы. Использование контрабандистов в качестве транспортеров через границу. Приобретение средств передвижения (лошади, автомобили, пароходы). Способы перевозки и переноски оружия и литературы в городах с места на место.

Распространение литературы и листовок.

Центры хранения. Аппарат для распространения. Способы распространения. Рассылка в письмах. Посылка и т.д. Расклепка, разброска, личная раздача, продажа и т.д. Распространение среди кружков, на заводах, на улицах, среди солдат и т.д. Разнообразие способов распространения в разных условиях. Распространение в исключительных условиях, перед восстанием и т.д. Распространение на демонстрациях, собраниях, в театрах и т.д.

Организация и работа в нелегальных типографиях.

Роль нелегальной прессы, выбор помещения (улицы, района для нелегальной типографии). Большие типографии, малые, летучие типографии. Изоляция типографий от парторганизаций и от аппарата распространения. Портативность и бесшумность – основные требования к нелегальной типографии. Два вида конспирации типографии. Подбор людей для нелегальной типографии. Проверка работников нелегальной типографии. Организация связи с комитетом. Конспирация жизни в типографии. Организатор типографии и его роль. „Отпуска“ для работников нелегальной типографии. Добыча машин, шрифта, запасных частей, бумаги, краски и т.п. Организация доставки сырья и вывоз готовой продукции. Организация сети складов для продукции. Организация транспортных передаточных звеньев для вывоза готовой продукции. Конспирация техники печатания. Организация печатания во время восстания – захват легальных типографий и т.д. Виды множителей и их пригодность для нелегальной работы.

Конспирация в общепартийной организации и конспирация в особо секретной работе.

1. Конспирация в общепартийных организациях. Отделение различных отраслей работ друг от друга и разделение труда. Техника вербовки кандидатов и членов. Контрольные органы партии и организация проверки состава партии. Типы нелегальных организаций, их структура и соответствующие формы работы. Количественный состав первичных звеньев нелегальной организации. Взаимоотношения членов разных нелегальных партий между собой (с точки зрения конспирации). Взаимоотношения членов нелегальной партий между собою и личная конспирация.

Конспирация и работа проф. революционера. Конспирация выборов. Конспирация конференций, съездов и на конференциях и съездах. Специальные псевдонимы, маски и т.д. Формы голосования, кооптация в нелегальной организация.

2. Конспирация в военных организациях. Необходимость и значение работы среди солдат. Характер работы как части общепартийной работы. Создание специального аппарата и организация среди солдат. Руководство в/о и связь с ней. Особенности конспирации аппарата организации, членов партии и их работы. Методы работы. Работа в военное время. Работа среди интеллигентов. Вербовка в военных организациях. Отношения к офицерам и т.д.

3. Конспирация в организациях боевых дружин. Вербовка, структура первичных звеньев, проверка, когда возможны крупные соединения. Организация руководства боевыми дружинами. Конспирация внутри и от внешнего мира. Связь внутри и с парторганами. Места обучения. Добыча оружия. Хранение оружия. Выделка оружия и т.п. в собственных мастерских. Организация таких мастерских. Личное вооруженное сопротивление и организация защиты демонстраций, собраний и т.д. Конспирация перед выступлением, места хранения планов, карт и т.д.

Конспиративные квартиры.

Необходимость конспиративных квартир. Условия, которым должна удовлетворять к/кв. Хозяин к/кв. и его положение в партии. Внешний вид к/кв. Ходы, этаж, соседи и т.д. Конспирация хозяина к/кв., его повседневная жизнь и круг знакомств. Приход и уход из квартиры партийных работников. Кто пользуется конспиративной квартирой и кто должен знать ее адрес. Ликвидация конспиративной квартиры, связь конспиративной квартиры с комитетом. Как нужно пользоваться к/кв.

Явки, ночевки, пароли, „знак“.

Роль и значение явок. Лица, держащие явки. Конспирация явки. Роль и значение пароля. Пароли по степени доверия. Смена пароля. Места ночевок и их отличие от конспиративных квартир. Важность своевременного предупреждения от опасности. „Знак“ и его роль. Что может быть „знаком“. Место для „знака“. Способы употребления „знака“. „Знак“ в письмах как способ предупреждения об опасности.

Партклички, документы, переписка.

Для чего нужна кличка. Какие должны быть клички. Срок действия кличек. Перемена кличек. Кто, сколько и какие должен иметь клички. Псевдонимы для денежных расписок. Личные документы подпольщика. Приготовление паспортов. Хранение записок и переписки. Шифровка адресов, телеграмм, телефонов, фамилий и др. мелких секретных сообщений. В каких случаях необходимо шифровать. Составление протоколов совещаний, собраний и т.д. Списки членов нелегальных организаций и их хранение. Кто должен знать шифр. Характер шифров. Симпатические чернила и когда ими нужно пользоваться. Техника шифровки и расшифровки – процесс работы и место. Шифр для связи с различными лицами и организациями. Замена шифра. Записная книжка в конспиративной работе. Самообыски. Техника уничтожения секретной переписки, документов и т.д.

Места для встреч.

Необходимость мест встреч. Выбор удобных мест для встречи. В каких случаях для встречи нельзя пользоваться конспиративной квартирой. Конспирация встречи. Организация встречи. Как ходить на места встречи. Встреча с малознакомыми лицами. Способы распознавания своих товарищей при встречах – „знак“ и пароли.

Библиотека и архивы.

Организация партийных библиотек. Выбор места. Перевозка и переноска книг. Когда следует ликвидировать библиотеку и как. Места для хранения архивов. Что нужно хранить. Лица, заведующие партийной библиотекой и архивом.

Сбор средств.

Из чего составляются средства партии. Членские взносы, пожертвования, сборы на митингах, собраниях, вечерах, у частных лиц и т.д. Организация прибыльных предприятии. Хранение средств.

Конспиративные собрания.

Выбор места для собрания. Извещения о собраниях. Как ходить на собрания. Привод на собрания. Охрана собрания. Пароль. Ведение протокола. Маскировка собраний. Организация ухода с собрания. Поведение товарищей при провале собрания. Проверка состава собрания. Смена мест для собраний.

Демонстрации и их охрана.

Агитация за демонстрации. Секретность маршрута демонстраций. Изменения (неожиданные) маршрутов. Охрана демонстрации. Места для дружинников. Инструкции на случай нападения фашистов и полиции на демонстрантов. Организация отпора неожиданному нападению. Разведка пути следования демонстрации. Диверсионная разведка с целью отвлечения внимания полиции и фашистов от настоящего маршрута. Активное сопротивление. Пассивное сопротивление. Руководство демонстрацией его маскировка.

Провал.

Типы провалов. Поведение товарищей перед арестом и во время его. Уничтожение следов работы. Показания во время ареста. Локализация провала. Выяснение причин провалов и извещение о нем товарищей. Возобновление работы и меры, принимаемые комитетом после провала.

Поведение товарищей на допросе и под следствием.

Предварительный сговор товарищей на случаи ареста. Отказ от показаний как система защиты. Моральная поддержка слабых т.т. Изоляция сознавшихся. Вред излишнего бравирования. Права подследственного. Ответственность перед партией за поведение на следствии и суде. Руководство со стороны комитетов арестованными товарищами во время следствия и суда. Значение показаний на предварительном следствии и отказ от них на суде. Взятие на себя тяжести „преступления“ и выгораживание товарищей. Показания взятых с поличным. Когда следует признать себя членом партии. Вызов свидетелей. Подпись протокола. Показания под пыткой. Отношение к показаниям других товарищей, якобы сознавшихся. Значение настоящей фамилии арестованного. Связь с волей. Борьба с подсаживанием шпионов. Суд как трибуна. Подмена осужденных. Организация жизни в тюрьме. Голодовка и способы ее проведения. Когда следует решаться на голодовку. Организация бунта. Когда следует решаться на побег. Организация побега. Как скрыться после побега»[162].

Организовать диверсионные операции на территории иностранных государств, постепенно переходящие в партизанскую войну, можно было только при условии заблаговременной подготовки кадров. Такие кадры готовились по линии РУ РККА и ОГПУ (диверсанты на случай войны) и Коминтерна (члены военных организаций компартий). В 1932 году руководителем Центральной военно-политической школы ИККИ назначается поляк Кароль Сверчевский (Вальтер)[163].

Для практической подготовки специальных кадров литер «А» (активные действия) в конце 1920-х – начале 1930-х гг. было подготовлено несколько уникальных учебных пособий по вооруженным восстаниям и партизанской войне. К наиболее интересным следует отнести книги Н. Чужака «Идея вооруженного восстания и большевистская работа в армии» (1929 г.); Ф. Анулова «Вооруженное восстание» (1930 г.); А.Ю. Нейберга «Вооруженное восстание» (1931 г.); М.А. Дробова «Малая война. Партизанство и диверсии» (1931 г.).

В соответствии с ленинской теорией партизанской войны Дробов рассматривал партизанские действия как одну из форм вооруженной борьбы классов, вырастающую в ходе классовой борьбы. Исходя из такого понимания партизанства, основными задачами последнего являлись:

– развитие в народных массах правильного понимания вооруженного восстания и разъяснение тех условий, при которых вооруженное восстание может возникнуть, протекать и успешно завершиться;

– организация сознательных рабочих и крестьян, группирующихся вокруг революционной партии, с целью активных выступлений и руководства массами для всеобщего вооруженного восстания;

– втягивание широких масс на путь революционных действий, облегчая для них условия организации и общеполитической подготовки и ускоряя процесс классовой дифференциации общества;

– истощение сил противника нанесением урона правительственному, полицейскому и военному аппаратам, разрушением и порчей железнодорожных линий, телеграфа и складов, арсеналов, транспортных средств и т.п., террором, экспроприациями оружия, боеприпасов, нападением на войска (гарнизоны) и их разложением и т.п.

В качестве главнейшей формы ведения «малой войны» Дробов называл диверсии, применение которых, по его мнению, наиболее эффективно в период проведения мобилизации. Он полагал, что общая задача для диверсий периода мобилизации может быть сформулирована как расстройство основных процессов мобилизации, удлинение мобилизационных сроков и нанесение материального ущерба. Для этого следовало:

– помешать эвакуации промышленных предприятий, складов с запасами сырья и материалов и т.п. из приграничных районов;

– затруднить вызов по мобилизации людей, лошадей и обозов, погрузку и выгрузку предметов снаряжения армии и эвакуируемых предприятий, чтобы застопорить движение по железным дорогам;

– замедлить движение эшелонов и смять плановые графики, чтобы сорвать сроки мобилизации;

– дезорганизовать транспортные средства порчей или уничтожением паровозов, вагонов, цистерн, пароходов, автомобилей, аэропланов и др.;

– уничтожать объекты железнодорожного и водного сообщения: мосты, трубы, шлюзы, водокачки, стрелочные переводы, переводные круги, электростанции и т.п.;

– прекратить, хотя бы на время, телеграфную, телефонную и радиосвязь;

– уничтожить базы, арсеналы, казармы, водопроводы, подачу света, хлебозаводы, предприятия военной промышленности и др.;

– применить террор против военных и правительственных деятелей;

– дезорганизовать работу штабов и учреждений, проводящих мобилизацию.

Анкета Я.И. Серебрянского для отдела кадров

«В 1932 году, – писал И.Г. Старинов, – наша оборона на западных границах зиждилась на использовании формирований партизан. Войска противника, перейдя государственную границу и углубившись на нашу территорию на сотню километров, должны были напороться на укрепрайоны и увязнуть в позиционной войне. В это время на оккупированной территории партизаны начинают организованное сопротивление и перерезают противнику коммуникации. Через некоторое время, лишившись свежего пополнения, подвоза боеприпасов и продовольствия, войска неприятеля вынуждены будут отступать. Партизаны начинают отходить вместе с противником, все время оставаясь в его тылу и продолжая диверсии. Могут даже перейти государственную границу.

Это была очень хорошо продуманная система не только на случай оккупации части нашей территории. Базы закладывались и вне СССР. Очень важно было то, что готовились маневренные партизанские формирования, способные действовать как на своей, так и на чужой территории[164].

О размахе подготовки этих приготовлений можно судить по следующему факту – работали три партизанские школы. Две – в РУ и одна – в ОГПУ. Большая школа на Холодной горе в Харькове находилась в ведении ОГПУ. Школа в Куперске[165] готовила людей, пришедших на нашу сторону из районов Западной Украины и Белоруссии[166]. В каждой школе одновременно обучалось 10–12 человек, хорошо законспирированных. Они готовились около шести месяцев. Большая школа была в Киеве. Она готовила офицеров, которые уже имели опыт партизанской войны. Школа подчинялась непосредственно командующему киевским военным округом и находилась в местечке Грушки. Курсантов там даже обучали летать на самолетах!»[167].

Как следует из воспоминаний ветеранов, начальниками спецшкол в Харькове, Куперске (?) и Киеве были М.К. Кочегаров, И.Я. Лисицын и М.П. Мельников. Кадры для партизанских отрядов готовились по следующей программе: политическая, общевойсковая, техническая и специальная подготовка. Также шло формирование командных и специальных кадров. В подготовке диверсантов основными предметами были политическая, физическая и стрелковая подготовка, боевая тактика, конспирация, минно-подрывное дело, разведка и контрразведка. В зависимости от предстоящих задач и состава группы подготовка занимала от трех до шести месяцев. В спецшколах одновременно готовилось до 30–35 человек.

К началу 1930-х гг. Штаб РККА разработал, а затем в ходе маневров опробовал теорию «глубокой операции», в которую органично вписывались разведывательно-диверсионные действия в тылу противника. Одним из авторов этой теории был заместитель начальника Штаба РККА В.К. Триандафиллов[168]. Сторонник развития танковых и механизированных войск, «отец советского оперативного искусства» был автором фундаментальных трудов «Размах операций современных армий» (1926 г.) и «Характер операций современных армий» (1929 г.).

Практическое подтверждение высокой эффективности специальных подразделений было получено не только в ходе учений: после окончания Гражданской войны сотрудники ОГПУ и военные специалисты РККА имели не одну возможность проверить теоретические разработки на практике. Достаточно назвать операции по ликвидации басмачества (1922–1931 гг.), участие в боевых действиях в Китае (1924–1927 гг.), афганские события 1928–1929 гг.

Во время операции в Афганистане, направленной против Бачао Сакао, объявившего себя эмиром в начале 1929 года под именем Хабибуллы Гази и вынудившего отречься от престола просоветски настроенного короля Амануллу-хана, был приобретен первый опыт взаимодействия специальных подразделений с авиацией. В частности, был создан «воздушный мост» для материально-технического обеспечения диверсионных групп, организована штурмовая авиационная поддержка их деятельности. Как показала практика спецопераций второй половины XX века, авиационная поддержка боевых подразделений из состава сил специального назначения (материально-техническая, тактическая, огневая и спасательная) настолько важна, что многие из них имеют собственную боевую и транспортную авиацию.

На уровне военных округов подготовкой к партизанской войне занимались специально созданные 4-е отделы штабов военных округов. Они взаимодействовали с соответствующими структурами и отделами республиканских и территориальных органов ОГПУ. Например, в Белоруссии действовало Специальное бюро ОГПУ–НКВД, с 1930 по 1936 год осуществлявшее подготовку кадров к партизанской борьбе по своей линии. Уполномоченный этого Спецбюро А.К. Спрогис[169], служивший в тот период начальником спецшколы ГПУ, впоследствии вспоминал:

«В 1928 году меня направили на учебу в Высшую пограничную школу. Там проходили переподготовку командирские кадры. После окончания школы я стал совершенствовать свою квалификацию на специальных курсах, где мы, группа выпускников Высшей пограничной школы, изучали разведывательно-диверсионное дело, чтобы более эффективно бороться с нарушителями границы, распознавать все их приемы и уловки. Полученные знания мы продолжали совершенствовать на практике – в Белорусском пограничном округе, куда меня направили после курсов.

В этот период (начало 1930-х годов) по указанию ЦК проводились мероприятия по укреплению обороноспособности западных районов страны на случай нападения империалистического агрессора.

Мы осваивали методы партизанской борьбы, работали над созданием партизанской техники, обучали будущих партизан минно-подрывному делу. Заранее подбирались кадры организаторов военных действий в тылу врага (среди них были тогда такие товарищи, как Ваупшасов, Орловский и другие, ставшие в годы Отечественной войны героями партизанского движения). От партизан требовалась всесторонняя подготовленность, и я в числе других освоил парашютное дело, получил значок инструктора парашютизма. Все, чему мы научились в мирное время, оказало потом неоценимую помощь нам в борьбе с немецкими оккупантами…

В начале 1930 года небольшая группа слушателей Высшей пограничной школы (ВПШ) ОГПУ (в том числе и я) была вызвана в особый отдел центра, где имела соответствующий разговор с руководящими лицами. В частности, я хорошо помню товарища Гендина[170]. Его я знал и раньше.

Из нашей группы было отобрано 30 человек, в том числе и я. После прохождения месячных специальных курсов нас направили в три пограничных округа – Ленинградский, Украинский и Белорусский – для организации и подготовки диверсионно-партизанской работы.

Установка была такова, что к весне ожидается война. Война не началась, но все группы по округам, соответствующие отделения в составе округов продолжали начатую подготовительную работу…»[171].

В соответствии с секретным планом Штаба РККА, утвержденным наркомом по военным и морским делам К.Е. Ворошиловым, вдоль западных границ СССР были оборудованы десятки тайников с оружием (в том числе автоматами), боеприпасами, взрывчаткой. В приграничных округах на коммуникациях проводилась работа по подготовке к взрывам мостов, водокачек и других стратегически важных объектов на всю глубину полосы обеспечения укрепрайонов.

В 1932 году началось формирование специальных подразделений «ТОС» (техника особой секретности), на вооружении которых состояли мины, оснащенные радиоуправляемыми взрывателями «БЕМИ», а впоследствии «Ф-10». Они были созданы в Особом техническом бюро по военным изобретениям специального назначения (Остехбюро) под руководством В.И. Бекаури[172]. И.Г. Старинов вспоминал, что именно Бекаури впервые познакомил его с конструкцией радиоуправляемых мин.

Наряду с подготовкой кадров проходили и полномасштабные учения. Осенью 1932 года на общевойсковых учениях под Ленинградом работали около 500 выпускников партизанских спецшкол из Белорусского, Ленинградского и Украинского военных округов. Партизаны (диверсанты) были в гражданской одежде, вооружены японскими карабинами, учебными гранатами и минами. В ходе учений они проникали через условную линию фронта пешим порядком и по воздуху. Партизанские группы провели несколько успешных нападений из засад. Налеты на штабы «противника» оказались неудачными – охрана бдительности не теряла. Но на коммуникациях «противника» диверсионные группы действовали эффективно.

Я.И. Серебрянский. Начало 1930-х гг.

«На маневрах в ЛВО осенью 1932 года, – писал Старинов, – перед нами, партизанами, ставились в качестве главной задачи захват штабов и разрушение транспортных средств „врага“. Я, конечно, не упустил случая и добился разрешения устроить „крушение“ поездов с применением замыкателей и взрывателей.

Участок, отведенный для наших операций, тщательно охранялся. Охрана „противника“ успешно срывала нападения на железнодорожные станции и крупные мосты, но обеспечить безопасность движения поездов все же не смогла. На десятикилометровом отрезке железнодорожного пути партизаны-минеры установили десять мин. Девять из них сработали очень эффектно под учебными составами. А вот с десятой получился конфуз. Мы не успели снять ее до начала нормального пассажирского движения, и она грохнула под пригородным поездом»[173].

В том же году под Москвой, в Бронницах, прошли секретные маневры войск НКВД с участием комсостава партизанских соединений и партизан-парашютистов под командованием С.А. Ваупшасова. Роль условного противника выполняли бойцы дивизии особого назначения ОГПУ, курсанты Высшей пограничной школы, а также ряда академий и училищ Московского военного округа.

В 1933 году в ходе командно-штабных учений под Киевом оценивались возможности скоординированных действий диверсионных отрядов и авиации. По итогам учений был сделан вывод: заранее подготовленные подразделения при надлежащем управлении из единого центра в состоянии парализовать все коммуникации противника на территории Белоруссии и Украины. Всего к 1936 году в СССР было подготовлено около 10 000 специалистов по ведению «малой войны».

Совместная работа специальных структур ИККИ и ОГПУ–НКВД в 1930–1934 гг. развивалась по нескольким направлениям. В составе ОГПУ подготовкой и проведением специальных операций за рубежом занимались два подразделения: Иностранный отдел и Особая группа при председателе ОГПУ. Как следует из воспоминаний П.А. Судоплатова, в задачи ИНО, помимо разведки, входила ликвидация политических противников советской власти и предателей из своей среды. В большинстве подобных операций ИНО участвовали коминтерновские нелегалы. Главной задачей Особой группы с 1930 года было создание сети разведчиков-нелегалов, подготовленных для проведения диверсий во враждебных СССР государствах.

В 1932 г. в рамках поставленной задачи Серебрянский нелегально выезжал в США. По итогам этой командировки он был награжден знаком Почетного работника ВЧК–ГПУ (XV, № 520).

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Кузнецкий мост. Читальный зал ФСБ. Читаю дело №Р-31973 по обвинению Серебрянской Полины Натановны в „недонесении о преступлениях мужа“. Из документов дела, по большей части недоступных для ознакомления, я узнаю факты маминой биографии: 1925–1929 гг. – с мужем за границей, с 1930 по 1938 год – с мужем за границей (с небольшими перерывами). Гамма чувств: удивление, горечь, гордость за родителей. Сложно…»

Паспорт, выданный Я.И. Серебрянскому для работы в США

«В конце 1920-х – начале 1930-х годов Эйтингон и Серебрянский были посланы в Соединенные Штаты для вербовки китайских и японских эмигрантов, которые могли нам пригодиться в военных и диверсионных операциях против Японии. К этому времени японцы успели захватить центральные и северные районы Китая и Маньчжурию, и мы опасались предстоявшей войны с Японией. Одновременно Эйтингон внедрил двух агентов для длительного оседания – польских евреев, которых ему удалось привезти в США из Франции. <…>

Оба они [агенты Эйтингона] вели обычную, неприметную жизнь рядовых американцев: один – зубного врача, другой – владельца предприятия розничной торговли. Оба были еврейскими эмигрантами из Польши. Врач-стоматолог, известный лично Серебрянскому, в свое время получил от нас деньги, чтобы окончить медицинский колледж во Франции и стать дипломированным специалистом. Оба этих человека были внедрены на случай, если бы их услуги понадобились нам, будь то через год или через десять лет. Потребность в них возникла в 1941–1942 годах»[174].

Из воспоминаний А.Я. Серебрянского:

«Совершенно ничего не знаю, никакой информации, как и для чего он ездил в Штаты, знаю только, что есть паспорт, по-моему, Борух фамилия… Я знаю, что он там был, что сделал то, что должен был там сделать. А вот ситуация с аппендицитом в Штатах у него была. В Штатах он на самом деле заболел аппендицитом, был вынужден лечь на операцию, просил и договаривался, обещали ему, что операцию ему будут делать под местным наркозом, но, тем не менее, сделали общий наркоз, и медсестра сказала ему после операции: „Мы так боялись, что проглотите язык, потому что вы так сжали челюсти, что это внушало опасения“. Я так понимаю, это было для того, чтобы под наркозом вдруг там не заговорить по-русски, как-то нарушить тот имидж, с которым он приехал туда, ту легенду. Такая была история. Потом из центра ему прислали денег, чтобы после операции он там отдохнул в лучшем санатории. Как мама рассказывала, он приехал в самый дешевый пансионат, считая, что на себя он не имеет права тратить государственные деньги»[175].

В 1932 году, после того как лопнула финансовая пирамида И. Крегера, а сам он застрелился, положение Миллера в РОВС пошатнулось. Как оказалось, в эту пирамиду были вложены семь миллионов франков, принадлежащих Общевоинскому союзу, чему способствовал В.П. Багговут-Коломийцев, которого считали агентом ОГПУ. На этом фоне все большую силу набирала «Внутренняя линия». В 1932 году Н.Д. Закржевский, действовавший под именем журналиста В.М. Левицкого, имел солидную агентурную сеть и картотеку на эмигрантов в Бельгии, Германии, Люксембурге и Франции. Началось длившееся четыре года противостояние РОВС и «Внутренней линии». В 1933 году в совершенно секретной инструкции последней указывалось, что: «“Внутренняя линия“ не контрразведка РОВС, [а] политическая тайная и независимая от него организация»[176].

Для наиболее агрессивно настроенных молодых офицеров-эмигрантов участие в тайной боевой организации было весьма заманчивым, лестным делом. Идеология «Внутренней линии» отвечала взглядам многих сторонников активной борьбы с СССР. Вступление в организацию было добровольным, но каждый вступивший знал, что выхода из нее не существует.

Порядок привлечения во «Внутреннюю линию» новых членов, их цели, обязанности и образ действий определяли инструкции.

Каждый вступивший был обязан:

«1) Хранить в абсолютной тайне от друзей, родственников, знакомых, равно как и врагов, самый факт своего пребывания в Организации, имена чинов Организации, с которыми он связан, задания Организации, как выполненные, так и выполняемые, и вообще все, что имеет хоть малейшее, хотя бы и косвенное отношение к Организации и ее работе.

2) Быть точным и аккуратным в соблюдении часов и дней явок, дисциплинированным и исполнительным в работе, ему порученной.

3) Не иметь никаких тайн от своего начальника по связи, который для него является представителем Центра.

4) Аккуратно и точно давать донесения об исполнении данных ему поручений, избегая тщательно неверного и тенденциозного освещения фактов, им сообщаемых. Все должно соответствовать действительности, хотя бы и неприятной как для Организации, так и для него лично.

5) Помнить, что Организация и ее работа является для него главной осью его политической жизни, и его состояние и работа в других политических, экономических, культурных и т.д. организациях должна быть известна Центру и подчинена его указаниям.

6) Не пытаться узнавать больше того, что ему сообщается по работе и с чем он знакомится в порядке работы. Избегать всяких вопросов, не имеющих непосредственного отношения к данным ему поручениям. В этом отношении необходимо подавлять всякое проявление любопытства.

7) Помнить прежде всего, что Организация оставляет за собой право проверки КАЖДОГО чина в видах возможно большей страховки своей работы и излишних потерь и провалов. Каждый удобный случай проверки чина немедленно используется Организацией, хотя бы поведение такового ранее не давало поводов к сомнениям. Это необходимо для Центра как средство детально ознакомиться с качествами своих членов.

8) Избегать хранения при себе важных документов. <…> Все распоряжения в письменной форме, получаемые по связи, по миновании надобности аккуратно возвращать обратно тем же путем.

9) Немедленно сообщать в Центр о всех упущениях, промахах, предосудительном или подозрительном поведении чинов Организации, которых чин знает, давая, однако, беспристрастное освещение фактов и руководствуясь исключительно пользой дела. Дальнейшие меры принадлежат лишь Центру. <… >

10) Взаимоотношения между чинами Организации очерчиваются исключительно работой последней. Этот принцип положен в основу отношения Центра к чинам Организации. <… >

11) Работа каждого чина протекает под руководством Центра Организации. Распоряжения последнего обязательны и не подлежат никакой критике со стороны данного чина или группы таковых. <… >

16) Работа чина Организации не подлежит абсолютно никакой оплате, ибо она является следствием его бескорыстной готовности включиться в ряды бойцов за освобождение Родины.

Средства Организации отпускаются лишь для исполнения конкретных заданий и в размере, соответственном условиям самого задания, т.е. в размере тех расходов, которые должны сделать чины Организации для успешного выполнения порученной им работы»[177].

Основной целью «Внутренней линии» являлась борьба против III Интернационала (Коминтерна) и Советской России. Большее внимание уделялось также работе в эмигрантской среде. Эта работа состояла:

«а) В проникновении в чужие организации с целью внутреннего наблюдения за жизнью и работой таковых. Чины, работающие в чужих организациях, кроме дачи Центру вышеупомянутых сведений, проводят линии поведения в них сообразно директивам Центра, т.е. или укрепляют своей работой таковые, если работа чуждой организации полезна национальному делу, или, наоборот, разрушает ее, в случае вредной работы таковой.

б) В наружном наблюдении за отдельными лицами, организациями или учреждениями, интересующими почему-либо Центр, в целях выяснения их работы, связей, мест явок и т.п.

в) Во вхождении в связь с отдельными лицами, организациями или учреждениями, интересующими почему-либо Центр, с целью их освещения, дачи сведений о их работе, связях, образе жизни и т.п.

г) В информации Центра о всех фактах, имеющих какое-либо отношение к работе Организации.

д) В создании легенд с целью уловления в сферу влияния Организации лиц, враждебных Национальному движению, или же с целью помешать развитию организаций и союзов и т.п., деятельность которых и рост вредно отражаются на настроениях эмигрантских масс в смысле отрыва их от активных национальных образований.

е) В исполнении различных задач Центра осведомительно-разведывательного характера»[178].

С 17 февраля 1933 года Иностранному отделу ОГПУ предоставляется право самостоятельного ведения следствия по делам ИНО.

С апреля 1933 года структура ИНО выглядит следующим образом:

– 1-е отделение (нелегальная разведка) – Л.А. Наумов (Эйтингон);

– 2-е отделение (учет, вопросы въезда и выезда) – Я.М. Бодеско;

– 3-е отделение (политическая разведка в странах Запада) – О.О. Штейнбрюк;

– 4-е отделение (политическая разведка в «лимитрофах») – К.С. Баранский;

– 5-е отделение (белая эмиграция) – А.П. Федоров;

– 6-е отделение (разведка в странах Востока) – И.Г. Герт;

– 7-е отделение (экономическая разведка, безопасность совколоний) – Э.Я. Фурман;

– 8-е отделение (научно-техническая разведка) – П.Д. Гутцайт.

В начале 1930-х гг. сотрудники ИНО ОГПУ добились наибольших результатов в Великобритании, Германии, Франции и Китае; нелегальные резидентуры были созданы в Австрии, США, Турции, Чехословакии и некоторых других странах.

В поле притяжения Особой группы Я.И. Серебрянского оказываются еще несколько активных, разносторонне образованных и талантливых людей: Б.М. Атанасов, Т.С. Малли, С.М. Перевозников, Р. Аббия, и К.М. Кукин.

Борис Манойлович Атанасов родился 15 июля 1902 года в городе Лом (Болгария) в многодетной семье. Его отец умер в 1908 году, и с восьми лет мальчик был вынужден работать – сначала по дому, затем, с четырнадцати лет, на кирпичном заводе и на виноградниках. Параллельно он учился в средней педагогической школе.

В 1918 году Борис Атанасов вступил в Рабочий молодежный союз, в 1922 году стал членом Болгарской коммунистической партии. В этот период он занимался комсомольской, а потом военно-конспиративной работой в родном городе.

Нелегальная боевая организация БКП сформировалась к середине 1921 года. «Имела ли наша партия военные организации, готовилась ли она к вооруженному восстанию, к вооруженным действиям? Да, – докладывал 30 июля 1924 года на V конгрессе Коминтерна Васил Коларов, член Заграничного бюро ЦК компартии Болгарии. – Немедленно после русской революции, после заключения мира, когда революционная волна поднималась, партия приступила к военной подготовке, к созданию военной организации. Надо тут же прибавить, что опыта у партии не было никакого. Вообще, условия нашей страны исключали возможность всякого подобного опыта. Но все-таки партия приступила к этому.

Я должен прибавить, что план организации был нам дан русскими товарищами и болгарскими товарищами, работавшими во время революции и Гражданской войны в России, и этот план был принят. Он заключался в так называемых тройках: в центре тройка, затем в каждом округе – тройка, в каждом городе – тройка и т.д. иерархически, а затем тройки проводились до низших организаций, и вся партийная масса распределялась на десятки таким образом, что эти десятки подбирались, обучались и сводились в более высшие группировки. Это была самостоятельная военная организация. Она была совершенно отдельной, ее руководство на местах и в центре было отделено от общего партийного руководства. Только, конечно, в центре руководящая тройка находилась и действовала под контролем ЦК партии.

Эта организация имела задачей: 1) организовать партию военно, подготовить ее военно, 2) вооружить партию, 3) организовать разведку, 4) выработать план действий, и, наконец, последний момент – мобилизовать силы для действия»[179].

После III конгресса Коминтерна (22 июня – 12 июля 1921 г.), на котором было принято решение о недопустимости существования отдельных от компартий военных организаций, «военка» БКП была реорганизована. Военные структуры партии на местах передавались под руководство одного из секретарей местного партийного комитета. При ЦК БКП были созданы две спецкомиссии: техническая (оружие, боеприпасы, планирование, обучение кадров и т.п.) и комиссия по специальной пропаганде (армия, полиция, жандармерия и т.д.). Разведка была выделена в самостоятельную структуру и стала общепартийной. Ее центральные структуры подчинялись ЦК, а местные – партийным комитетам. Как указывают ветераны, только в Софии на нее работали более двухсот человек.

В 1922 году Борис Атанасов был арестован по обвинению в организации покушения на министра просвещения. В сентябре того же года, после освобождения, в соответствии с решением БКП по документам русского казака-репатрианта молодой человек эмигрировал в СССР, где получил фамилию Афанасьев. В 1923 году из БКП был переведен в РКП(б). В 1926 году Атанасов (Афанасьев) окончил факультет общественных наук Академии коммунистического воспитания им. Крупской. Кроме болгарского и русского, владел немецким и французским языками.

В сентябре 1926 года его назначают заместителем заведующего кабинетом Агитпропа Краснопресненского райкома партии. В марте 1927 года по направлению Московского горкома ВКП(б) Б.М. Афанасьев стал научным сотрудником Коммунистического университета им. Я.М. Свердлова. Преподавал историю ВКП(б) в университете, московских вузах и крупных промышленных предприятиях, с 1930 года – в Центральной школе ОГПУ. В 1931–1932 гг. был заместителем заведующего кафедрой истории Коммунистического университета.

В марте 1932 года по рекомендации Московского комитета ВКП(б) и спецслужб Коминтерна Б.М. Афанасьев становится сотрудником Иностранного отдела ОГПУ и секретным сотрудником Особой группы. В том же году его направляют на нелегальную работу в Австрию, где он успешно выполнял задания до 1936 года.

Теодор Степанович Малли родился в 1894 году в городе Темешвар (Австро-Венгрия) в семье чиновника Министерства финансов. После окончания гимназии вступил в католический монашеский орден. Учился на философском и богословском факультетах венской семинарии. Владел английским, немецким и сербско-хорватским языками.

С началом Первой мировой войны Малли поступил на службу в армию в качестве вольноопределяющегося. В декабре 1915 года окончил военное училище. В июле 1916 года в чине подпоручика попал в русский плен и до мая 1918 года содержался в лагерях для военнопленных в Полтаве, Харькове, Ростове, Пензе, Астрахани, Оренбурге, Челябинске. Являлся активным участником движения военнопленных-интернационалистов.

В 1918 году Теодор Малли вступил добровольцем в Красную армию, участвовал в боях с белочехами под Челябинском. В ноябре 1918 года попал в плен, был освобожден в декабре 1919-го. В составе 1-й бригады дивизии им. III Интернационала участвовал в боях с войсками Колчака, Врангеля, Махно. В 1920 году вступил в РКП(б).

В 1921 году Малли был направлен на работу в органы ВЧК. В 1921–1926 гг. служил в органах ЧК – ГПУ в Крыму в должностях регистратора, делопроизводителя, помощника уполномоченного по борьбе с бандитизмом, следователя по особо важным делам, секретаря секретно-оперативной части, начальника секретариата, начальника Восточного отдела.

С 1926 года Малли работал в отделе политэмигрантов ЦК МОПР в Москве, откуда по рекомендации Коминтерна его перевели на службу в центральный аппарат ОГПУ. В 1926–1938 гг. Малли сначала уполномоченный, затем помощник начальника отделения Контрразведывательного отдела ОГПУ. В 1930–1932 гг. служил оперуполномоченным Особого отдела ОГПУ.

В конце 1932 года он был переведен на работу в Иностранный отдел ОГПУ и назначен помощником начальника 3-го отделения и секретным сотрудником Особой группы. В 1932–1933 гг. выезжал в командировки в Австрию и Германию.

Самуил Маркович Перевозников (он же Семен Маркович Перов) родился 12 января 1904 года в селе Жагоры Ковенской губернии в мещанской семье. В 1905–1916 гг. проживал с родителями в местечке Росицо, Полоцкого уезда, Витебской губернии. В 1916–1919 гг. учился в реальном училище Витебска, подрабатывал репетиторством. В 1919 году уехал в город Двинск[180] на заработки. Владел польским и немецким языками.

В 1920 году, после захвата Двинска поляками, Самуил Перевозников оказался жителем Латвии. В Даугавпилсе он окончил единую трудовую школу 2-й ступени. В 1922 году выехал в Германию, где поступил в берлинский Коммерческий институт, который окончил в 1926 году по специальности «Кооперация и банковское дело».

1 июля 1924 года Перевозников вступил в Коммунистическую партию Германии; участвовал в немецком молодежном коммунистическом и профсоюзном движении. До осени 1925 года – организатор производственных ячеек в двух районах Берлина, член Бюро берлинских студенческих коммунистических фракций, ответственный секретарь исполкома Союза советских студентов в Германии. В 1925–1926 гг. член ЦК Союза коммунистических студентов Германии.

В октябре 1926 года Перевозников вернулся в СССР для прохождения службы в Красной армии и в том же году перевелся из КПГ в ВКП(б). После службы в РККА находился на руководящей работе в Профинтерне, многие специальные структуры которого являлись «крышей» коминтерновских спецслужб. С 1933 году по рекомендации Коминтерна его переводят на службу в Иностранный отдел ОГПУ, и вскоре он становится секретным сотрудником Особой группы.

Ролан Аббиа родился в 1904 году в Великобритании, в семье музыканта, подданного княжества Монако. В 1921–1928 гг. жил в Великобритании, Монако и США, перепробовал множество профессий в ресторанном и гостиничном бизнесе. Владел английским, русским и французским языками.

В 1929 году переехал во Францию и до 1932 года работал заместителем администратора, а затем администратором отеля «Альгамбра» в Ницце. В начале 1932 года, находясь в Белграде, стал секретным сотрудником ИНО ОГПУ под псевдоним Летчик. Несколько позже зачислен в кадровые сотрудники ИНО, работал под именем Владимира Сергеевича Правдина.

Константин Михайлович Кукин родился в 1897 году в Курске. Участник Гражданской войны. С 1918 по 1926 год находился в Красной армии на командной и политической работе. В ноябре 1918 года вместе с группой бойцов прибыл в белорусский город Речица, оккупированный кайзеровскими войсками. Его задачей было создание в Речицком уезде вооруженных отрядов для борьбы с германскими интервентами, а также налаживание связи между партизанскими отрядами. С этой задачей он успешно справился. В сентябре 1919 года К.М. Кукин был назначен заместителем командира полка в 12-й армии. В 1920 году – председатель Бахчисарайского ревкома. Вел активную борьбу с бандитизмом в Крыму. За мужество и героизм, проявленные в годы Гражданской войны, награжден орденом Красного Знамени.

После окончания Гражданской войны до 1926 года служил в Красной армии. В 1922 году был назначен на должность курского военкома.

После демобилизации из армии К.М. Кукина избирают секретарем парткома завода «Красный богатырь» в Москве. В 1929 году – член Московского горкома партии. В том же году он поступает в Институт красной профессуры, где одновременно с учебой усиленно изучает английский язык.

В 1931 году, после окончания института, Константин Кукин был рекомендован на работу во внешнюю разведку и осенью направлен в первую служебную командировку в Англию, где находился до 1932 года. Работая в резидентуре, показал умение быстро ориентироваться в сложной обстановке, проявил выдержку, собранность и целеустремленность.

В 1933 году Кукин направляется в харбинскую резидентуру. В 1930-е гг. перед советским разведчиками в Китае стояла важнейшая задача по освещению деятельности штаба Квантунской армии, дислоцированной в Маньчжурии и угрожавшей безопасности СССР. К.М. Кукин активно включился в работу, приобрел обширные связи и контакты в интересующих внешнюю разведку кругах. Однако в 1934 году в связи с серьезной болезнью он был вынужден прервать командировку и возвратиться в Москву.

В 1937 году, после работы в центральном аппарате разведки, К.М. Кукин командируется в США, где находился до 1940 года. Работая в Вашингтоне, добывал секретную информации о позиции администрации США по основным международным проблемам. Активно участвуя в выполнении поставленных Центром задач, проявлял умение находить общий язык с людьми, добиваться намеченной цели.

В 1940 году К.М. Кукин вернулся в Москву, где был назначен на руководящую должность во внешней разведке. В центральном аппарате работал до 1943 года. Учитывая накопленный Кукиным оперативный опыт, в 1943 году было принято решение сделать его резидентом внешней разведки в Лондоне.

Инна Натановна Беленькая с сыном Алексеем, впоследствии погибшим в первые месяцы Великой Отечественной войны

К моменту прибытия нового резидента в Британии успешно действовала эффективная агентурная сеть, налажена четкая работа со знаменитой «Большой пятеркой», которой непосредственно руководил резидент А. Горский. От агентурного аппарата были получены ценные документальные материалы о политике британского правительства, а также о начале работ по созданию ядерного оружия. К.М. Кукин сумел не только сохранить достигнутый уровень оперативной работы, но и обеспечить получение важных документальных материалов по всем интересующим Центр вопросам. Руководимая им резидентура регулярно информировала политическое руководство СССР о политике Великобритании, США и других стран, о послевоенных планах их правительств в отношении мирного устройства Европы.

В 1947 году, в связи с реорганизацией внешней разведки, К.М. Кукин по совместительству был назначен Чрезвычайным и Полномочным послом СССР в Великобритании.

После успешного завершения служебной командировки К.М. Кукин работал в центральном аппарате разведки, занимая пост начальника управления в Комитете информации.

В 1952 году К.М. Кукин уволился в запас по выслуге лет. Умер в 1979 году.

В 1929–1930 гг. одним из прикрытий группы Серебрянского в Париже была фабрика по изготовлению искусственного жемчуга. Семья Серебрянских снимала небольшой домик на окраине города.

А.Я. Серебрянский при встрече с Полиной Ароновной Волковой (супруга Николая Варсонофьевича Волкова и подруга П.Н. Серебрянской) в 2007 году (за год до ее смерти) решил уточнить, помнит ли она Полину Натановну и их жизнь в Париже в тот период.

«Конечно, – ответила пожилая женщина, – прекрасно помню, особенно то, что в доме было очень много искусственного жемчуга и изделий из него… »

На этой же фабрике работала Инна Натановна Беленькая, сестра Полины Серебрянской, в качестве одного из официальных представителей «владельца фабрики» и члена «семейного бизнеса». Однажды по «делам фабрики» Инна Натановна ехала в Китай через Москву, по документам – как гражданка Франции. В купе вместе с ней находились два сотрудника советского посольства в Париже. Полагая, что их попутчица ни слова не понимает по-русски, они воодушевленно обсуждали ее женские прелести, разглагольствуя о том, какое удовольствие могла бы им доставить прелестная «француженка», согласись она провести с ними ночь. Инна Натановна никак не показала, что понимает речь своих соседей по купе, хотя внутренне была готова надавать каждому из них приличных пощечин. Выдержка сотрудника нелегальной разведки должна сохраняться в любых условиях!

Небольшой фрагмент о И.Н. Беленькой можно прочитать в 3-м томе «Очерки истории российской внешней разведки»:

«На отчете Инны Натановны Беленькой о ее работе в Испании имеется пометка, сделанная в 1938 году: „Подлежала аресту. Не была арестована, т.к. покончила жизнь самоубийством“. Эта отважная разведчица многие годы находилась на нелегальной работе в Германии, Австрии и Китае. В Испании вела агентурную работу, оказывала помощь испанским коллегам… Отличалась принципиальностью, независимым характером и прямотой суждений»[181].

Глава 6. Тайная война накаляется. 1933–1938 гг.

Для деятельности Особой группы и для развития линии «Д» в РККА и Коминтерне 1933 год был достаточно успешным. Но в целом военно-политическая ситуация в мире ухудшалась. В Азии это было связано массированной экспансией Японии в Китае, а в Европе – с геополитическим изменением обстановки в Германии, где к власти пришли национал-социалисты. Это подтолкнуло руководство СССР к принятию военно-политического решения о создании на базе ряда нелегальных резидентур, действовавших в Австрии, Германии, Италии, Франции, Китае и некоторых других странах, особого нелегального аппарата для организации диверсионных актов в случае войны и проведения специальных акций против лидеров антисоветских организаций.

В том же, 1933 году Я.И. Серебрянский становится заместителем директора Международной Ленинской школы.

Мы уже отмечали, что к началу 1930-х гг. Коминтерн представлял собой своеобразную научно-практическую лабораторию, проводившую эксперименты по построению тайных обществ, и одновременно военным профсоюзом коммунистических партий. Члены «военпрофа» в процессе обучения и дальнейшей практической деятельности получали единое представление о технике, тактике и стратегии нелегальной работы. Исполком Коминтерна был базовым центром подготовки военно-политических кадров иностранных компартий.

Ряд военно-политических, военных, специальных и иных «особых» дисциплин изучались в рамках спецкурсов МЛШ, КУНМЗ, КУТВ и КУТК. Военные дисциплины изучались и в рамках спецшкол ИККИ. Наиболее способные курсанты направлялись для дальнейшего обучения в военные учебные заведения Советского Союза. Спецшколы и спецкурсы Коминтерна курировались Орготделом ИККИ.

21 июля 1933 года в кабинете Иосифа Ароновича Пятницкого состоялось закрытое заседание Политсекретариата ИККИ, на котором были рассмотрены предложения Серебрянского об изменении системы учебы в МЛШ. Суть предложений заключалась в следующем:

«1. Существующий в МЛШ основной двухгодичный курс упразднить.

2. Оставить в МЛШ только один курс. Срок обучения на нем установить в 14 месяцев.

3. Кроме указанного курса установить аспирантуру от важнейших компартий, работающую по двухгодичной программе. Контингенты аспирантуры устанавливаются каждый учебный год ПК. Аспирантура в основном должна составляться из б[олее] лучших студентов МЛШ, имевших по окончании МЛШ не менее одного года практической работы в своей стране. Кроме того, аспирантура подбирается из числа центральных и окружных работников, имеющих достаточную политическую и теоретическую подготовку. Аспиранты привлекаются к преподавательской работе и в особенности как бригадиры, организующие групповую учебу студентов годичного курса.

Зам. директора МЛШ Серебрянский»[182].

К этим предложениям прилагалась пояснительная записка:

«Дирекция МЛШ, внося на заседание П[олиткомиссии] от 3/VII предложение о реорганизации порядка комплектования на основном двухгодичном курсе, имела в виду сохранение и некоторое усовершенствование системы преподавания в МЛШ, установленной решением Политсекретариата от 11/IV-1932 года. Однако нынешняя обстановка и нежелательность длительного (двухгодичного) отрыва студентов от партий диктует нам необходимость изменений в самой системе МЛШ. Отсюда – предложение об упразднении двухгодичного курса.

В то же время Дирекция МЛШ просит удлинить на 2 месяца срок учебы основного контингента МЛШ. Необходимость и целесообразность такого удлинения вызывается следующим:

1. Время отъезда студентов, как показала практика, обычно растягивается, в силу нелегальных условий, на 1–2 и больше месяцев.

2. Подавляющая часть студентов – пролетарии, впервые работающие систематически над революционной теорией.

3. Физическое состояние студентов очень плохое. Они быстро переутомляются и многие заболевают от сверхинтенсивной умственной работы, обусловленной объемом и краткостью срока учебы. Необходимо поэтому произвести переход на 7-часовой рабочий день (вместо существующего 8-часового) и обеспечить студентам 1 1/2 месячный отдых.

4. При существующих, таким образом, реальных сроках учебы и наличии 1/ месячной практики учебный план крайне напряжен. Ряд важнейших тем прорабатываются в связи с этим недостаточно основательно.

Вот почему дирекция МЛШ просит одновременно с упразднением двухгодичного курса – установить 14-месячный срок обучения вместо существующего 12-месячного.

Зам. директора МЛШ Серебрянский»[183].

По окончании Первой мировой войны большинство политических и военных деятелей ведущих стран мира не оценили по достоинству боевой опыт небольших разведывательно-диверсионных воинских формирований. До конца 1930-х гг. вопросам подготовки спецподразделений не уделялось достаточного внимания, более того, под сомнение ставилась сама их необходимость. Кроме СССР, только в Германии адекватно оценили возможности спецназа и вели целенаправленную подготовку специалистов «малой войны». Начиная с 1933 года именно с этим противником вели смертельную борьбу боевые товарищи Я.И. Серебрянского, в том числе и курсанты МЛШ ИККИ.

Как и в СССР, спецслужбы Германии развивались параллельно по линии государственных и партийных структур. Особенно следует отметить великолепно развитую сеть армейских и полицейских спецслужб, обладавших богатейшим опытом оперативной работы в военной и политической сфере. После поражения в войне немецкие специалисты сохранили широчайшие оперативные связи, многочисленную агентурную сеть, но главное – имели сильнейшую мотивацию для личного и профессионального реванша.

Практически все ведущие политические организации Веймарской республики имели свои военизированные структуры. Этому способствовали следующие факторы: массовый рост патриотических настроений в обществе, обусловленный поражением в войне и ограничениями Версальского мира; наличие большого числа ветеранов Первой мировой, имеющих опыт нетрадиционных боевых действий; образование большого количества организаций, члены которых стремились к возрождению могущества Германии.

Поскольку иметь оружие в Веймарской республике официально могли только армия и полиция, создание силовых партийных подразделений осуществлялось под прикрытием землячеств, союзов ветеранов, спортивных, охотничьих и стрелковых обществ и т.п.

На создание военизированных организаций оказывал влияние как внутренний, так и международный аспект. Боевые подразделения правых и левых партий регулярно проверяли на прочность государственную власть Веймарской республики. В 1919–1923 гг. наиболее масштабные попытки силового захвата власти произошли в Берлине, Баварии, Гамбурге, Руре, Саксонии и Тюрингии.

Отдельные добровольческие части, состоявшие из офицеров и солдат штурмовых подразделений, сражались вне Германии. В Восточной Пруссии, Литве и Латвии, а также в Советской России до 1920 года действовала «Железная дивизия». В западных областях Польши вплоть до 1920 года проявляла активность Восточная пограничная охрана (Grenzschutz Ost). Военное формирование «Союз Оберланд», созданное в Баварии из офицеров-добровольцев, в 1921 году принимало участие в военном решении территориального спора Германии и Польши о части Верхней Силезии.

Еще в 1918 году для борьбы с коммунистическим движением использовались добровольческий Корпус стрелков и Кильская морская бригада. В дальнейшем политическая ситуация менялась настолько стремительно, что вчерашние противники нередко становились союзниками, выступавшими против правительства либо на его стороне. Но основными правительственными силовыми инструментами в политической борьбе оставались полиция и армия.

Формально политической полиции в Веймарской республике не существовало, однако в полициях всех германских земель имелись секретные политические подразделения. В полиции Пруссии, которая контролировала до двух третей германской территории, такой структурой был отдел IA. Аналогичные подразделения имелись и в большинстве других земель.

Структурно полиция подразделялась на:

1) полицию безопасности (Sicherheitspolizei, SIPO);

2) охранительную полицию отдельных земель (Schutzpolizei, SCHUPO);

3) сельскую жандармерию или жандармерию земских егерей (Landjager);

4) полицию особого назначения (Notzpolizei), призываемую на основании секретного общегерманского закона.

Задачи полиции и армии в единой «оборонительной системе» Веймарской республики распределялись следующим образом.

На полицейские подразделения, действующие в тесной связи с государственными учреждениями и предпринимательскими союзами, возлагалось подавление экономических проявлений классовой борьбы, а в военно-техническом отношении – подавление местных восстаний. При этом в своих действиях полицейские руководствовались специально разработанной Боевой доктриной полиции (Polizeikampflehre).

Общегерманским силовым институтом, на который опиралось федеральное правительство, являлись вооруженные силы (Reichswer).

Согласно условиям Версальского договора, вооруженные силы Германии ограничивались 100-тысячной сухопутной армией без танков и тяжелой артиллерии (плюс 15 тысяч на флоте), ей запрещалось иметь Военно-воздушные силы, подводные лодки и Генеральный штаб.

Руководство небольшого по численности рейхсвера могло позволить себе тщательный отбор офицерского и унтер-офицерского состава, который представлял собой достаточно самостоятельную политическую силу. В 1923 году на вопрос президента Фридриха Эберта «Кому подчиняется армия – правительству или мятежникам?» командующий рейхсвером генерал Ганс фон Сект ответил по-военному лаконично: «Армия подчиняется мне».

Предполагалось, что вооруженные силы должны были воздействовать на «особые» ситуации одним фактом своего присутствия, а при получении приказа – ликвидировать массовые восстания по всем правилам военной стратегии и тактики.

По условиям Версальского договора Германии запрещалось вести и разведывательную работу. Однако уже в сентябре 1919 года в составе Войскового управления (Truppeamt), под которое замаскировали «ликвидированный» Генштаб, был образован орган военной разведки и контрразведки – Абвер (Abwehr)[184]. Чтобы обойти ограничения Версальского мира, в качестве официальной сферы деятельности на Абвер возлагались задачи по контрразведывательному обеспечению в германских вооруженных силах. Но на практике разведка против стран-победительниц, в первую очередь Франции и Великобритании, началась сразу после негласного воссоздания военной разведки.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Один из перерывов в совместных служебных поездках папы и мамы был связан с тем, что меня укусила наша собака. Я, как мне сказали, решил поправить кость, которую она в этот момент грызла. Мне стали делать уколы, и в результате мама не смогла сопровождать отца в его поездке в Китай и Японию. Уже в моем зрелом возрасте мама об этом часто вспоминала».

Начальник военной разведки кайзеровской Германии Вальтер Николаи полагал, что прекращение военных действий в Европе в 1918 году не привело к окончанию тайной войны, которая продолжалась и в мирное время.

В начале 1920-х гг. он писал:

«К разведке идея разоружения определенно не относится, так как положительная часть ее, то есть пропаганда, стала бы вместо орудия военной борьбы оружием борьбы политической еще в большей степени, нежели в настоящее время. Разведка стоит, таким образом… на пороге новых заданий. <…>

„Война и в мирное время“ – таково лучшее определение теперешней роли разведки в конкуренции народов. <…> Общность интересов стран-победительниц исчезла. <…> Начнется невиданное доселе по интенсивности соревнование во всех областях разведки»[185].

Николаи профессионально и умело сумел сохранить архивы кайзеровской разведки, чем способствовал созданию новой германской секретной службы, тщательно скрываемой от глаз стран-победительниц.

В первые годы после создания Абвер представлял собой относительно небольшую организацию из трех кадровых офицеров, семи офицеров запаса и нескольких технических сотрудников; внутри Абвера существовали две группы: «Восток» и «Запад». Но и при таком микроскопическом штате механизм Абвера был великолепно отлажен. Сохранились не только архивы и единый центр разведки – сохранились традиции! В Абвере велся тщательный учет всех вышедших в отставку кадровых офицеров разведки и контрразведки, а также легендированных и доверенных лиц.

В целях дезинформации вероятного противника и общественного мнения в Германии никаких постов в разведке Николаи не занимал. Однако тень «молчаливого полковника» незримо витала в коридорах Цоссена до конца Второй мировой войны.

Украинские националисты находились под плотной опекой Абвера. С 1923 по 1928 год Украинская военная организация в обмен на свои услуги получила от спецслужб Веймарской республики свыше двух миллионов марок, оружие и взрывчатку. Евгений Коновалец в одном из своих писем к митрополиту Андрею Шептицкому писал:

«Пусть сегодня мы пребываем на служении немецким деятелям. Но завтра будет надежда, что с их помощью и под их руководством мы обретем собственную государственность»[186].

В 1929 году Коновалец возглавил Организацию украинских националистов (ОУН).

Идеология оуновцев базировалась на учении об интегральном национализме Д. Донцова. В его брошюре, вышедшей в 1929 году, говорилось:

«Нужна кровь – будет море крови! Нужен террор – сделаем его жесточайшим! Необходимо будет отдать материальные блага – не оставим себе ничего. Не постесняемся убийств, грабежей и поджогов. В борьбе нет этики!.. Каждая дорога, что ведет к нашей наивысшей цели, несмотря на то что зовется она некоторыми геройством или подлостью, – это наша дорога»[187].

Как видите, в плане человеконенавистничества эта идеология ничем не уступала людоедской идеологии гитлеровского национал-социализма.

Оуновцы установили с германскими нацистами самые тесные контакты. При штаб-квартире Национал-социалистической рабочей партии Германии (НСДАП) было открыто представительство ОУН – УВО, которое возглавляли Н. Свиборский и Р. Ярый. Глава штурмовиков Эрнст Рем благосклонно отнесся к просьбе оуновских боевиков о помощи в военной подготовке и предоставил им возможность проходить обучение вместе с его штурмовиками.

После прихода к власти Гитлера в Германии наметились контакты специальных структур ОУН – УВО с СД (Sicherheitsdienst SS) и гестапо. Естественно, руководство немецких спецслужб планировало использовать украинских националистов исключительно в собственных интересах, в первую очередь в качестве разведчиков и боевиков на территории Польши, Чехословакии и СССР.

С 1933 года в ОУН–УВО действовали специальные курсы и школы подготовки боевиков к ведению тайной войны. Для руководства деятельностью националистов на территории Западной Украины был создан специальный орган ОУН – Краевая экзекутива (КЭ). Постепенно этот орган под руководством С.А. Бандеры стал фактически неподотчетным ОУН и превратился в самостоятельную организацию.

Оуновцы активно действовали не только против Польши, но и против Советского Союза (с польской и чехословацкой территории). Более того, они пытались проводить террористические акты против официальных советских представителей и на территории третьих стран.

Органы государственной безопасности СССР вели против оуновцев нелегкую и жестокую борьбу. Чекисты неоднократно пресекали террористические акты. Например, осенью 1933 года была сорвана попытка покушения оуновцев на наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова, которое должно было состояться во время его прибытия в США. Благодаря действиям нелегального резидента ИНО ОГПУ И.Н. Каминского и легального резидента ИНО в США Б.Ш. Эльмана преступный план был своевременно раскрыт. Переговоры Литвинова с президентом США Ф.Д. Рузвельтом прошли успешно, и 18 ноября 1933 года между СССР и США были установлены дипломатические отношения.

Однако действовать на опережение советской разведке удавалось не всегда. 21 октября 1933 года в консульстве СССР во Львове оуновский боевик Н. Лемек совершил террористический акт против сотрудника внешней разведки А. Майлова, работавшего в Польше под дипломатическим прикрытием. На одном из приемов террорист подошел к дипломату и в упор расстрелял его из пистолета.

После этого и ряда других случаев по распоряжению военно-политического руководства СССР (как тогда говорили – руководящей инстанции) в органах госбезопасности началась разработка активных мер по нейтрализации террористических акций украинских националистов. Именно в это время сотрудником Иностранного отдела ОГПУ становится П.А. Судоплатов, в будущем коллега, а затем и начальник Я.И. Серебрянского.

Еще одним важным неофициальным направлением работы Абвера было поддержание контактов с полувоенными организациями проимперской направленности. В составе Абвера было учреждено Розыскное бюро для сбора материалов о политических силах, оппозиционных руководству Веймарской республики (это касалось как коммунистов, так и национал-социалистов). Анализом информации о политической ситуации в стране занимались специальные люди. К работе по сбору информации привлекались наиболее надежные офицеры и солдаты из ветеранов Первой мировой войны.

После того как 30 января 1933 года президент Веймарской республики Пауль фон Гинденбург назначил Адольфа Гитлера рейхсканцлером[188], в Германии начался рост численности НСДАП, а также ее штурмовых (Sturmabteilung, SA) и охранных (Schutzstaffel, SS) отрядов. Несмотря на меньшую, чем у оппонентов, численность[189], боевые отряды нацистов были более агрессивны, идеологизированы, лучше организованы и вооружены наступательной тактикой. Сотрудники Абвера, нравилось им это или нет, были вынуждены перейти к более тесному сотрудничеству с правящей партией и вскоре стали работать под ее четким руководством, хотя до конца Второй мировой войны большинство абверовцев не состояли в НСДАП.

В 1933–1934 гг. в ряды штурмовиков вступили многие бывшие бойцы КПГ и СДПГ, что привело к созданию «красных» полков SA и появлению афоризма: «Штурмовики похожи на бифштексы – коричневые снаружи и красные внутри». Вероятно, одной из причин перехода на сторону национал-социалистов стало разочарование в деятельности коммунистических и социал-демократических лидеров. Сыграли свою роль и непрекращающиеся межличностные конфликты между руководителями левых партий. Причиной могло быть и то, что Гитлер назвал свою партию национал-социалистической, с учетом традиций социал-демократии в Европе (и Германии, в частности). Ориентируясь на слова «рабочая» и «социалистическая», многие сторонники КПГ и СДПГ предпочли национальный социализм интернациональному.

В начале 1930-х годов в вольном городе Данциг[190] состоялась секретная встреча президента данцигского сената Г. Раушнинга, начальника городской тайной полиции А. Ферстера и А. Гитлера. Последний, по воспоминаниям Раушнинга, заявил о будущей войне следующее:

«Нужен новый способ ее ведения… совершенно новый. Стратегия должна быть такой, чтобы она позволила победить врага его же собственными руками… А для этого нужны надежные люди, которые, не надевая военной формы, сумеют проникнуть всюду и в нужный момент забрать в свои руки все ключевые пункты во вражеских столицах, во всех органах, куда мы будем готовы вступить с оружием в руках. <… >

Когда я поведу войну… я сделаю так, что мои войска однажды появятся средь бела дня прямо на улицах Праги или Варшавы, Парижа или Лондона. На них будет чешская, польская, французская или английская форма. И никто их не остановит. Они войдут в здания генштаба, министерств, парламента. В течение немногих минут Франция ли, Польша ли, Австрия или Чехословакия окажутся лишенными своих руководителей. Все политические лидеры будут обезврежены. Смятение будет беспрецедентным. <… >

У меня найдутся такие люди, которые сформируют новые правительства, угодные мне. Мы сумеем заключить мир, даже не начав войны. <… > Невероятное всегда удается легче. Самое необычное оказывается самым надежным. Я знаю людей. Это просто смешно, когда думают, что не найдется добровольцев. У нас их будет достаточно – молчаливых, упорных, готовых на все. <…>

Мы перебросим их через границы еще в мирное время… Туристы, коммивояжеры, технические специалисты и мало ли еще кто! Нас не сдержат никакие линии обороны. Наша стратегия будет заключаться в том, чтобы уничтожить врага изнутри…»[191].

События Второй мировой войны полностью подтвердили все вышесказанное. В советской литературе к Гитлеру намертво приклеился штамп «бесноватый». К сожалению, идеологические штампы нередко укореняются в сознании не только среднестатистических обывателей, но и профессионалов. На практике это приводит к тому, что мы, в очередной раз недооценив противника, «умываемся» кровью, а потом начинаем ломать ему хребет всем миром. Надо знать – наш враг (в данном случае Гитлер) был храбр, умен, опытен, хитер и коварен. Применительно к спецслужбам хитрость и коварство – это скорее достоинство, чем недостаток. А теперь по порядку…

После прихода к власти НСДАП приступила к налаживанию связей с партиями, близкими по взглядам к национал-социализму. По сути, это был первый шаг к созданию Нацинтерна. Практическая деятельность велась партийными и государственными спецслужбами Третьего рейха по ряду направлений.

Часть работы проводилась по линии Абвера, ибо на орган военной разведки и контрразведки Германии возлагалось осуществление специальных операций военного, политического, экономического, диверсионного и иного характера.

По итогам Первой мировой войны немецкие военные стратеги сделали вывод, что пропаганда – первостепенный инструмент в психологической обработке населения вероятного противника. Следующей фазой тайной войны является работа агентуры, которая своими действиями создает благоприятные для оккупации политические, экономические и военные условия. После успешной реализации двух первых этапов скрытой агрессии наступает время для операций специальных диверсионных подразделений с целью парализовать вражескую военно-промышленную инфраструктуру. Заключительная стадия – открытое вторжение основных сил оккупационной армии для завершения разгрома неприятеля. По мнению немецких аналитиков, открытые военные действия следует начинать, когда тайная война проиграна противником.

Важным направлением распространения идей национал-социализма явилась работа с этническими немцами (Volksdeutsche), проживавшими за границей. Координировал эту работу созданный в 1933 году Иностранный отдел НСДАП (Aussenpolitisches Amt) под руководством рейхсляйтера Альфреда Розенберга. Организация заграничных немцев (Auslandsorganisation) была приравнена по статусу к административно-территориальной единице – гау (так назывались партийные округа нацистской Германии), возглавил ее гауляйтер Э.В. Боле. В число задач Организации заграничных немцев, наряду с политической работой среди фольксдойче, входило ведение разведки в странах пребывания и сбор информации о деятельности немецких политэмигрантов. Аналогичные задачи решались в рамках Имперского управления колониальной политики под руководством рейхсляйтера Франца фон Эппа.

«Возможно, что рост национал-социалистских групп, состоящих только из немцев, прошел бы почти незамеченным, если бы одновременно не развертывали свою деятельность национал-социалистские и фашистские группы из коренного населения. Многие из таких групп были организованы еще в 1920-х годах, но в то время их появление не привлекло почти никакого внимания. Положение изменилось после победы, одержанной немецкой национал-социалистской партией на выборах 1930 года, когда стены германского рейхстага услышали гулкий шаг более чем сотни вновь избранных депутатов-нацистов»[192].

Ассоциация немцев за границей (Verein fur das Deutschtum in Ausland) имела связи более чем с 8000 заграничных немецких школ и насчитывала в своем составе более 24 000 местных отделений. Параллельно с идеологической подготовкой осуществлялась и специальная подготовка проживающих за рубежом. В европейских странах партийные боевые подразделения местных ячеек НСДАП были замаскированы под спортивные объединения (Sportabteilung), пролетарские сотни (Hundertchaften), отряды самообороны (Heimwehr).

Первой страной, испытавшей на себе агрессивное действие военизированных структур Нацинтерна, стала Австрия.

К январю 1933 года в рядах австрийской НСДАП насчитывалось более сорока тысяч человек. Эта ситуация крайне обеспокоила правящую верхушку, и в марте 1933 года парламент был распущен. Правительство Энгельберта Дольфуса провозгласило установление в стране «авторитарной системы правления» и приняло закон «Об особых военно-хозяйственных полномочиях». Запрещались собрания, была введена цензура печати. 30 марта был издан правительственный декрет о роспуске Шуц-бунда (боевых отрядов левых) и включении Хеймвера (боевых отрядов правых) в состав австрийской полиции.

В мае 1933 года Компартия Австрии была вынуждена уйти в подполье. 19 июня правительство Дольфуса запретило деятельность австрийской НСДАП и связанных с ней отрядов Хеймвера. 21 сентября правительство учредило «лагеря интернирования», где без судебного приговора содержались политические противники правительства, в первую очередь коммунисты и национал-социалисты.

1 февраля 1934 года Э. Дольфус объявил о роспуске всех политических партий, кроме правящего Отечественного фронта. Отряды Шуцбунда подлежали разоружению. Руководство Социал-демократической рабочей партии (СДРП), как всегда, выступило с соглашательских позиций, предложив рабочим не оказывать сопротивления, но массы уже не доверяли партийным агитаторам. 10 февраля КПА призвала рабочих к вооруженной борьбе против фашизма и реакции. 12 февраля, после нападения отрядов Хеймвера на Рабочий дом в Линце, начались бои отрядов Шуцбунда с правительственными войсками. Повстанцы установили контроль в рабочих жилкоммунах им. К. Маркса, им. Гёте и столичном предместье Флорисдорф.

Австрийские нацисты, насчитывавшие в своих рядах до пятидесяти тысяч человек, в те дни публично заявили, что не желают участвовать в схватке «капиталистов с марксистами». Руководство СДРП пыталось предотвратить сопротивление снизу, но рабочие в других городах Австрии пришли на помощь своим товарищам. Коммунисты вместе с шуц-бундовцами и беспартийными пролетариями выступили в феврале 1934 года с оружием в руках и в течение нескольких дней сражались в Вене, Линце, Штейре, Граце и других городах с правительственными войсками, жандармерией и полицией.

Однако выступления рабочих были спонтанными, отдельные очаги сопротивления не были связаны друг с другом, и большая часть оружия была потеряна. Последние очаги сопротивления были подавлены правительственными войсками и отрядами Хеймвера к 18 февраля. За время боев погибли 12 тысяч человек, ранения получили четыре тысячи, аресту подверглись около 10 тысяч человек.

О том, как проходили бои в Флорисдорфе, рассказали оставшиеся в живых участники, прорвавшиеся в Чехословакию.

«Подобно тому, как Прага стала центром социал-демократической эмиграции, так город Брно, находящийся на расстоянии трех часов езды от Вены, стал центром эмиграции австрийской социал-демократии.

Здесь начало функционировать организованное Бауэром и Дейчем „заграничное бюро австрийской с.-д. партии“, начала выходить в виде еженедельного органа „Арбайтер цейтунг“. Бауэром и Дейчем утвержден здесь же с.-д. эмигрантский центр, который производит тщательную сортировку приезжающих из Австрии участников героических боев австрийского пролетариата. Проверяется главным образом социал-демократическая „благонадежность“ прибывающих эмигрантов под углом зрения их нынешнего отношения к партийному руководству.

Ваш корреспондент был свидетелем следующей сцены, разыгравшейся в кафе, прилегающем к рабочему клубу.

В зал входят трое молодых возбужденных дружинников.

– Вы послушайте, ребята, – обращается один из дружинников к остальным, – что сделали со мной наши бонзы. Вчера вечером меня вызывают в секретариат и заявляют: „Фриц, возьми свои вещи и сматывайся из Рабочего дома. Эмигрантский центр сказал, что наказание, которое тебя ожидает в Австрии, не столь велико, чтобы ты имел право рассчитывать на эмигрантскую помощь. Мы тебе даем 19 чешских крон (около 80 копеек) на билет до австрийской границы. А там пойдешь пешком. Впрочем, жандармы довезут тебя даром“.

– За что же они ополчились на тебя, Фриц? Ведь сначала они тебя так хорошо приняли! Не ругал ли ты вождей?

– Конечно, я их ругал, и все их ругают. Да и как их не ругать, когда они виноваты в нашем поражении и в том, что мы вынуждены были бежать из Австрии, бросив семьи на произвол судьбы. Я говорил все, что о них думаю. А вчера в секретариате я швырнул им в лицо их подлые деньги и сказал, что считаю для себя позором иметь с ними дело. „Вы, бонзы, – сказал я им, – вы сами удрали сюда, когда бои не только еще не кончились, но когда они еще не начинались. И вы теперь будете решать нашу судьбу и сдавать нас полиции? Не бывать этому!“ Я, – продолжал Фриц, – ушел из дома и бродил по улицам, пока не натолкнулся на одного подходящего парня. Он мне устроил ночевку, а сегодня сведет с коммунистами.

Особо тщательной изоляции от „коммунистической заразы“ подвергаются переведенные сюда из Братиславы героические защитники Флоридсдорфа. Их 70 человек. Они размещены в Рабочем доме, причем австрийское с.-д. руководство ввело для них казарменный режим. В то время как чехословацкие власти предоставили всем эмигрантам свободу передвижения, флоридсдорфцам запрещено выходить куда бы то ни было.

Подробности, сообщенные мне активными участниками флоридсдорфских боев, имена которых по понятным причинам пока не могут быть названы, еще раз подтверждают, что, если бы не предательский саботаж всеобщей стачки с.-д. лидерами и не пораженческая оборонительная тактика руководства шуцбунда, вооруженная борьба австрийских рабочих имела бы совершенно другой исход.

– Мы в Флоридсдорфе, – заявили мои собеседники, – в отличие от других районов Вены придерживались с самого начала не оборонительной, а наступательной тактики, вопреки официальной директиве руководства. Мы потому так упорно дрались все четыре дня – даже тогда, когда уже было ясно, что дело в военном отношении проиграно, – что до последней минуты надеялись на то, что наш пример увлечет остальные районы, что и они перейдут от обороны к наступлению. А переход к наступлению неизбежно вызвал бы огромный подъем масс. Весь пролетариат слился бы воедино в общем порыве – победить во что бы то ни стало. Дралась бы вся масса, а не только шуцбунд.

– Когда мы в Флоридсдорфе получили 11 февраля телеграмму от линцских дружинников о том, что они начали борьбу против хеймверов и требуют нашего немедленного выступления и объявления всеобщей стачки, мы сказали себе: „Час пробил. Все к оружию! К черту переговоры с правительством! Они позволяют ему выиграть время и стянуть против нас войска. Австрийская пролетарская революция началась, ее исход может быть решен только оружием!“

В своем районе мы постарались вооружить возможно больше рабочих. 12 февраля, когда была объявлена всеобщая стачка, мы вышли на улицу, захватили все полицейские участки и разоружили полицию. Наши отряды заняли все стратегически важные здания и участки. Согласно официальной директиве, мы во Флоридсдорфе, как и всюду, должны были ограничиться лишь защитой жилищного комбината. Мы сами расширили свои стратегические задачи. Мы создали не одну, а три линии обороны.

Не дожидаясь подхода правительственных войск, мы старались выдвинуться далеко вперед на подступы к Флоридсдорфу, чтобы вести бой на возможно более широком фронте и сжать противника в кольце, если он начнет сосредотачиваться.

Как вы знаете, в первый же день нам на помощь выступила пожарная дружина во главе с тов. Вейсселем. Их было немного – всего 60 человек. Но они прекрасно дрались. Эта дружина была нашим заслоном и приняла первый бой с правительственными войсками. Дружина в течение целого дня выдержала бой с превосходящими ее в десять раз силами противника. Мы поддерживали ее, открыв огонь по противнику из наших пулеметных гнезд, и, несомненно, она не сдалась бы, если бы правительственные войска не пустили в ход удушливые газы – факт, который Дольфус и Штаремберг пытаются скрыть. Дружина Вейсселя дрогнула. Преследовавший ее по пятам противник не пощадил никого. Войска и жандармы зверским образом закалывали отравленных газом дружинников.

Несмотря на газовую атаку, правительственные войска продвинулись в этот день всего лишь на 120 шагов.

За ночь правительственные войска подвезли артиллерию, и начался обстрел домов. Бомбардировка продолжалась целый день без желательного для правительства эффекта.

Особую роль в этом сыграли наши снайперы. Когда под прикрытием артиллерийского огня правительственные войска пытались приблизиться к нашим позициям, снайперы задержали их продвижение. Это позволило нам сделать обходной маневр.

В ночь на 14-е мы имели перевес над противником. Наше упорное сопротивление деморализовало правительственные войска, и находившиеся на флоридсдорфском фронте воинские части были отозваны и заменены к утру свежими.

Но и подошедшие части не решались вступить в бой с нами. Не захватив нас в открытом бою, командование правительственных войск прибегло к следующему чудовищному приему: оно выставило на передовую линию нашего огня пролетарских женщин и детей, пригнанных из других районов, прекративших борьбу, а за ними выстроило свои войска. Таким образом, если бы мы продолжали стрельбу, то в первую очередь бы пали женщины и дети рабочих. Одновременно было подвезено еще несколько артиллерийских орудий, и начался новый обстрел домов. Мы не могли стрелять по женщинам и детям и решили рассыпаться по флангам и начать фланговую атаку.

Учтите, что к этому времени мы находились в бою уже 60 часов, не имея во рту маковой росинки. Мы сконцентрировались в Едлерсдорфе и там начали новую атаку правительственных войск. Против нас были двинуты два броневика. После упорного боя мы вывели оба броневика из строя и овладели ими, использовав их для баррикад.

Так прошло 14 февраля. 15-го начался ураганный артиллерийский обстрел наших домов. Начались пожары. Женщин и детей мы направили через подземные каналы в другие районы, а сами отошли на последнюю линию обороны – на газовый завод.

В течение дня мы получили несколько ультиматумов от командования правительственных войск – очистить газовый завод. Мы неизменно их отвергали.

Утром 16-го командование прибегло к следующему приему: оно вывело на линию нашего огня закованных в цепи дружинников, взятых в плен в других районах Вены. Они несли плакат: „Бои в районах Вены закончились. Прекратите бесцельную борьбу. Если вы не очистите газовый завод, начнется артиллерийский обстрел. Не стреляйте, пощадите нас!“

Мы собрали совещание и решили прекратить борьбу. Но мы тут же решили ни в каком случае не сдаваться войскам и хеймверам, а отступить в боевом порядке к чехословацкой границе.

Небольшой группой, имея три пулемета, ручные гранаты и карабины, мы с боем двинулись к границе. Вдогонку нам правительство распространило сообщение: „Вооруженная банда грабителей и убийц двинулась из Вены. Долг каждого честного австрийца – убивать на месте этих грабителей“.

Мы шли лесами. За нами были посланы полицейские самолеты и броневики. Мы прошли 70 километров до границы в непрерывном бою и, лишь прибыв на территорию Чехо-Словакии, бросили в пограничную речку оружие.

Всего нас, защитников Флоридсдорфа, было 800 человек. Часть пала в боях, часть ранены, часть не успела выбраться из домов. Силы противника, действовавшие против нас, составляли не менее 5 тыс. человек. Но если бы у нас было хоть только два орудия, Флоридсдорф был бы тогда в полном смысле неприступной крепостью.

Особо мы хотим отметить, заявили в заключение мои собеседники, поведение коммунистов, которые дрались геройски до конца.

О нынешнем умонастроении флоридсдорфцев можно судить по нескольку раз высказанному ими в беседе желании поехать в Москву. При слове Москва глаза у моих собеседников особенно заблестели.

„Пройти 1 мая с парадом по Красной площади вместе с победоносными русскими рабочими, пример которых нас вдохновлял в борьбе, – вот о чем мы мечтаем!“»[193].

Мы привели столь пространную цитату по нескольким причинам. Во-первых, чтобы наши читатели смогли оценить: горстка мотивированных, имеющих хорошую огневую и тактическую подготовку «пролетарских спецназовцев» уже в первой половине 1930-х гг. смогла противостоять многократно превосходящим по численности войскам. Во-вторых, в течение весны – лета 1934 года в СССР из Чехословакии прибыло более четырехсот участников австрийского восстания, и многие из них стали «золотым фондом» советской разведки и Коминтерна в период Гражданской войны в Испании.

В-третьих, лучшие боевики, подходящие для нелегальной работы в Европе, впоследствии усилили резидентуры Особой группы.

В 1934 году при РОВС была создана военизированная молодежная организация «Белая идея» (ОБИ) под руководством капитана В.А. Ларионова. Подготовка членов ОБИ сочетала военно-спортивный и политический элементы. Программа занятий включала в себя стрельбу, бокс, другие виды спорта и начала военной теории.

Тем временем в органах государственной безопасности СССР произошла очередная глобальная перестройка. 10 мая 1934 года скончался В.Р. Менжинский, а ровно через два месяца, 10 июля, Постановлением ЦИК СССР был образован Народный комиссариат внутренних дел СССР (НКВД СССР), включивший аппараты ОГПУ и НКВД РСФСР. Наркомом был назначен Г.Г. Ягода. На базе ОГПУ было создано Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. Его куратором стал Я.С. Агранов.

Внешнюю разведку в ГУГБ, как и ранее, осуществлял Иностранный отдел под руководством А.Х. Артузова. С мая 1934 года Артузов по совместительству был назначен на должность заместителя начальника IV (Разведывательного) Управления Штаба РККА, и до мая 1935 года он фактически сидел на двух стульях. Основную часть работы в ИНО вел заместитель начальника отдела А.А. Слуцкий.

Через три дня после образования НКВД СССР, 13 июля 1934 года, «Группа Яши» была напрямую подчинена наркому внутренних дел и получила официальное название Специальная группа особого назначения (СГОН). Группа была сверхзасекречена и опиралась исключительно на собственную (в основном коминтерновскую) агентуру. Сам Серебрянский в 1934 году нелегально выезжал во Францию. Возможно, это было связано с нацистским путчем, произошедшем в Вене 25 июля 1934 года.

В этот день нацисты из 89-го штандарта (полка) СС под командованием Отто Планетта, переодетые в австрийскую военную и полицейскую форму, захватили радиостанцию и резиденцию канцлера. Среди путчистов был и Отто Скорцени, будущий организатор ряда специальных операций Второй мировой войны. Во время захвата канцелярии был тяжело ранен глава австрийского правительства Энгельберт Дольфус. В обмен на подпись под указом о воссоединении Австрии с Германией ему пообещали лечение, но он отказался и умер от большой кровопотери. К вечеру того же дня мятеж был подавлен правительственными войсками.

«Причастность германского рейха к мятежу была совершенно очевидной. Иностранные корреспонденты, находившиеся в немецкой столице накануне венского мятежа, слышали о том, что в Австрии что-то готовится. Через несколько дней после путча они показывали друг другу экземпляры немецкого пресс-бюллетеня (Deutsche Presseklischeedienst), выпущенного 22 июля 1934 года, то есть за три дня до событий в Вене. В нем уже имелись снимки, изображавшие „народное восстание в Австрии“. Там же сообщалось: „В ходе боев за дворец правительства канцлер Дольфус получил серьезные ранения, приведшие к смертельному исходу“.

Скрупулезная немецкая организованность! Еще не успели зарядить револьверы, а текст к портрету жертвы был уже отпечатан»[194].

Наш «основной противник» усиленно работал. В 1934 году для ведения подрывной работы против государств, признанных руководством Третьего рейха враждебными, на территории нейтральных и союзных стран были созданы военные организации Абвера (Krigsorganisation). Для координации действий военных атташе, изучения иностранной прессы, радиопередач и литературы в центральном аппарате Абвера был создан отдел Ausland, взаимодействующий с Министерством иностранных дел.

В Гросс-Лихтерфельде появилась лаборатория по изучению научных методов диверсий на военных и промышленных объектах. Ее задачей являлось снижение риска и удешевление стоимости диверсий, а также изобретение технологий и оборудования, неизвестных противнику. Скорее всего, при создании этого центра учитывалась информация о деятельности в СССР Остехбюро.

В середине 1930-х гг. для внедрения новых методов подбора и подготовки разведывательных кадров была создана Психологическая лаборатория имперского Военного министерства. Там впервые в мире была разработана система тестов для определения профессиональной пригодности кандидатов в разведчики.

1 января 1935 года руководителем Абвера был назначен кадровый разведчик, капитан 1-го ранга Фридрих Вильгельм Канарис. Одним из его первых шагов стало назначение на пост советника по партизанским операциям капитана Теодора фон Хиппеля, ветерана специальных подразделений, воевавшего в Африке под руководством Пауля Леттов-Форбека.

Хиппель не без оснований полагал, что тактика ведения боевых операций малыми группами, опробованная немцами в Африке во время Первой мировой войны, может найти применение в Европе и позволит наносить неожиданные удары по стратегическим объектам противника. Отсюда он делал вывод: в рамках концепции тайной войны существует необходимость в создании элитных частей, бойцы которых, прошедшие специальную подготовку, будут в состоянии проникать через вражеские границы до начала наступления своих войск или даже до объявления войны. Канарис с пониманием воспринял идеи своего подчиненного, учитывая, что операции немецких подразделений в Кении и Танганьике были высокоэффективны как с военной, так и с политической точки зрения, при малых потерях собственных войск.

По линии СС в феврале 1937 года было создано Главное управление по работе с этническими немцами в соседних с Германией странах (Volksdeutsche Mittelstelle), которое возглавил обергруппенфюрер Вернер Лоренц. Управление занималось проникновением в зарубежную прессу с целью формирования позитивного мнения о национал-социализме и идеологической работы с населением. В сопредельных государствах создавалась агентурная сеть, осуществлялась нелегальная боевая подготовка партийных функционеров, проводились активная подрывная деятельность против правительств тех стран, территории которых подлежали включению в состав Третьего рейха.

Летом 1934 года, во исполнение соответствующего распоряжения ЦК ВКП(б), руководство ИНО ГУГБ приняло решение о внедрении в среду украинских националистов П.А. Судоплатова.

«Слуцкий, к тому времени начальник Иностранного отдела, – вспоминал Судоплатов, – предложил мне стать сотрудником-нелегалом, работающим за рубежом. Сначала это показалось мне нереальным, поскольку опыта работы за границей у меня не было и я ничего не знал об условиях жизни на Западе. К тому же мои знания немецкого, который должен был мне понадобиться в Германии и Польше, где предстояло работать, равнялись нулю.

Однако, чем больше я думал об этом предложении, тем более заманчивым оно мне представлялось. И я согласился. После чего сразу приступил к интенсивному изучению немецкого языка – занятия проходили на явочной квартире пять раз в неделю. Опытные инструкторы обучали меня также приемам рукопашного боя и владению оружием. Исключительно полезными для меня были встречи с заместителем начальника Иностранного отдела ОГПУ – НКВД Шпигельглазом. У него был большой опыт работы за границей в качестве нелегала – в Китае и Западной Европе. В начале 1930-х годов в Париже „крышей“ ему служил рыбный магазин, специализировавшийся на продаже омаров, расположенный возле Монмартра»[195].

Куратором и одним из основных наставников П.А. Судоплатова в период его подготовки к нелегальной заграничной работе стал опытный разведчик Петр Яковлевич Зубов – вероятно, еще один из оперативников СГОН. Он родился в 1898 году в Тифлисе в рабочей семье. В 1917-м окончил железнодорожное училище и поступил техником на Закавказскую железную дорогу. В 1918 году Петр Зубов вступил в партию большевиков, а в 1919-м стал членом большевистской боевой дружины в Грузии. С 1920 года работал в органах ЧК – ГПУ в Закавказье. В 1928–1930 гг. – сотрудник легальной резидентуры ИНО ОГПУ в Стамбуле, работал под прикрытием должности сотрудника консульского отдела полпредства СССР (Петр Иванович Гришин). В 1930–1931 гг. участвовал в ликвидации бандформирований в Абхазии и Грузии. В 1931–1933 гг. – оперативник легальной резидентуры ИНО ОГПУ в Париже. В 1933 году вернулся в Москву, служил оперативным уполномоченным в Иностранном отделе ОГПУ.

Параллельно с ИНО ОГПУ–ГУГБ Центральная диверсионная школа ИККИ Кароля Сверчевского осуществляла совместные программы с IV (Разведывательным) Управлением РККА. В структуре управления существовал спецотдел (особо засекреченный даже от сотрудников РУ) под руководством М.Ф. Сахновской[196].

«В этот период [1933–1934 гг.], – вспоминал И. Старинов, – я работал в Москве, в отделе Мирры Сахновской. Это была опытная, энергичная, мужественная женщина, награжденная в числе первых орденом Красного Знамени. За сравнительно небольшой промежуток времени мне удалось подготовить две группы китайцев и ознакомить партийное руководство некоторых зарубежных стран – Пальмиро Тольятти, Вильгельма Пика, Александра Завадского и других – с применением минной техники»[197].

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Мама не просто сопровождала отца. Будучи с ним рядом, она выполняла его оперативные поручения. Более того, читаю в ее деле, что, хотя мама в то время официально не числилась работником группы отца, она по его поручению самостоятельно, как нелегал, выезжала во Францию».

В январе 1934 года начальник Штаба РККА А.И. Егоров издал директиву, предписывавшую создание штатных диверсионных подразделений в Красной армии. В целях секретности такие подразделения формировались при дивизионных саперных батальонах и назывались саперно-маскировочные взводы. Формирование и обучение было настолько секретным, что о существовании диверсионных подразделений даже в IV Управлении РККА (а впоследствии в Главном разведывательном управлении) было известно лишь ограниченному кругу лиц. Так, после Великой Отечественной войны полковнику Н.К. Патрахальцеву[198] с огромными сложностями пришлось доказывать своему руководству, что он командовал диверсионным подразделением.

«В 1935 году, – вспоминал Патрахальцев, – меня пригласил к себе начальник штаба дивизии и приказал срочно передать взвод другому командиру. Мне была поставлена задача из лучших старослужащих солдат дивизии сформировать команду в составе 44 человек.

Начштаб объяснил, что я выхожу из подчинения не только полкового, но и дивизионного командования и буду действовать по распоряжениям из Москвы. Мне предстоит готовить свою команду самостоятельно, по специальной программе, присланной из РУ.

Через несколько дней в Одессу, в наш полк, приехал офицер по фамилии Досик и объявил мне, что моя команда будет легендироваться под названием «саперно-маскировочный взвод». На самом же деле я обязан готовить разведывательно-диверсионное подразделение для действий в тылу противника.

Вскоре из Москвы на мое имя пришла программа подготовки подразделения. На ней стоял гриф „Секретно“»[199].

Личный состав армейского спецназа отбирался из бойцов, прослуживших не менее двух лет и имевших соответствующие данные, после тщательной проверки органами госбезопасности. Обучение велось по самым высоким стандартам физической и специальной подготовки того времени. После прохождения службы в составе взвода диверсанты увольнялись и компактно расселялись вдоль границы.

Указанные подразделения имели двойное назначение: могли действовать в наступлении и в обороне, в составе взвода и малыми группами. В 1935 году они появились практически во всех дивизиях на границе с Прибалтикой, Польшей и Румынией, а также на Дальнем Востоке. Оружие и снаряжение для них хранились в ближайших воинских частях, а на территории сопредельных государств сотрудники нелегальных резидентур (в основном коминтерновцы) создавали опорные базы для диверсантов. В создании таких баз в Европе участвовали и оперативники «Группы Яши».

В некоторых публикациях указывается, что в 1935 году по поручению наркома Ягоды Серебрянский содействовал организации токсикологической лаборатории НКВД. Считается, что создание лаборатории было вызвано неудачной попыткой отравления Л.Д. Троцкого при помощи приобретенного за границей яда.

29 ноября 1935 года Я.И. Серебрянскому было присвоено специальное звание старшего майора госбезопасности, что соответствовало армейскому званию «комдив» (первоначально две золотые звездочки, а с июля 1937 года – два ромба в петлицах).

В 1934–1936 гг. Серебрянский, побывавший в спецкомандировках во Франции, Китае и Японии, значительно расширил нелегальную сеть резидентур. Резидентуры СГОН были на Балканах, в Германии, Палестине, Прибалтике, Румынии, Скандинавии, США, Франции и на оккупированной японцами территории Китая. Обаяние Якова Исааковича привлекало к нему многих противников итальянского фашизма и германского национал-социализма. И это были не только коммунисты – в работе Серебрянскому помогали люди разного вероисповедания, разных национальностей и часто совершенно противоположных социальных и политических взглядов, в том числе просоветски настроенные русские эмигранты. В составе шестнадцати разведывательно-диверсионных резидентур Специальной группы особого назначения насчитывалось не менее 212 человек.

Также Серебрянский продолжал активную работу по обучению «спецконтингента» ИККИ. В октябре 1934 года Яков Исаакович непосредственно руководил «производственной практикой» группы курсантов спецшкол ИККИ в Подмосковье. В целях конспирации группа была замаскирована под группу интернациональной пропаганды.

В удостоверении № 746/СС от 22 октября 1934 года (фамилия Серебрянского вписана от руки) за подписью заведующего Отделом кадров ИККИ А. Краевского указывалось:

«Дано сие в том, что тов. Серебрянский действительно является руководителем группы интернациональной пропаганды при Коминтерне.

По специальной договоренности с МК ВКП(б) группа тов. Серебрянского будет работать в пределах г. Москвы и Московской области (как на предприятиях, так и в МТС и совхозах).

Просьба ко всем партийным и общественным организациям оказывать тов. Серебрянскому и его группе всемерное содействие в их работе, а равно во время передвижения по Московской области»[200].

Удостоверение Исполкома Комитерна за подписью Антона Краевского (Владислава Штейна), выданное Я.И. Серебрянскому

Осенью 1936 года состоялась первая встреча Якова Серебрянского и Павла Судоплатова.

«В кабинете Слуцкого, – вспоминал П.А. Судоплатов, – где я [в сентябре 1936 г.] докладывал в деталях о своей поездке, меня представили двум людям: один из них был Серебрянский, начальник Особой группы при наркоме внутренних дел – самостоятельного и в то время мне неизвестного Центра закордонной разведки органов безопасности, – а другой, по-моему, Васильев, сотрудник секретариата Сталина. Ни того, ни другого я прежде не знал»[201].

Возможно, Павел Анатольевич имел в виду Б.А. Васильева[202], одного из помощников И.А. Пятницкого в Коминтерне. До 1934 года в ИККИ, а затем в ЦК ВКП(б) Васильев курировал разработку и осуществление ряда военно-конспиративных программ и тесно сотрудничал в этой области с руководством Иностранного отдела ОГПУ–ГУГБ НКВД и Разведывательного управления Штаба РККА.

В 1934–1936 гг. в составе СГОН появились новые яркие личности, в частности Э.Ф. Волльвебер, А.И. Сыркин (Бернарди), В.Я. Сыркина, Г.Н. Косенко.

Эрнст Фридрих Волльвебер родился 29 октября 1898 года в Ганновере. Во время Первой мировой войны служил в военно-морском флоте Германии, к осени 1918 года стал одним из признанных лидеров в матросской среде. Вступил в «Союз Спартака», во главе которого стояли известные лидеры немецкого левого движения Карл Либкнехт и Роза Люксембург. В ноябре 1918 года был активным участником Кильского восстания на флоте и первым поднял красный флаг на линкоре «Гельголанд».

В 1919 году Фридрих Волльвебер вступил в Коммунистическую партию Германии, а через два года стал членом ЦК КПГ. В 1921–1924 гг. руководил Военной организацией КПГ (аппарат «М») в Гессене, Тюрингии и Силезии. В 1922 году представлял «военку» КПГ на IV конгрессе Коминтерна. В 1924 году подвергся аресту в Германии, два года провел в тюрьме.

В 1928–1932 гг. был депутатом ландтага Пруссии, а параллельно – координатором службы безопасности КПГ (аппарат «С»).

В 1930 году Волльвебер становится одним из руководителей Интернационала моряков и портовых рабочих (ИМПР), дочерней структуры коминтерновского Профинтерна.

Отделения ИМПР находились в 22 странах и в 15 английских и французских колониях. Клубы ИМПР в Амстердаме, Гамбурге, Бремене, Данциге, Копенгагене, Осло, Риге, Роттердаме, Таллине служили отличным прикрытием для нелегальных резидентур Коминтерна, созданных по линии «Д».

В 1932 году Эрнст Фридрих был избран депутатом германского рейхстага. В 1933 году, после прихода к власти нацистов, ему пришлось перейти на нелегальное положение, затем эмигрировать в Данию, а спустя год – в СССР.

В Ленинграде Волльвебер возглавил Международный клуб моряков и прошел дополнительный курс специальной подготовки, после чего был включен в состав группы Серебрянского.

В 1936 году вернулся в Данию, где у него в качестве «крыши» была коммерческая фирма.

Альберт Иоахимович Сыркин родился в Вильно в октябре 1895 года, в семье владельца крупного книжного издательства. По линии матери – двоюродный брат писателя-пушкиниста Ю.Н. Тынянова.

Окончив гимназию, Альберт Сыркин поступил на юридический факультет Петроградского университета, где проучился два курса. В 1917 году вступил в Партию социал-демократов (интернационалистов) и был избран секретарем Совета фабрично-заводских комитетов Петроградской стороны.

С 1918 года – член РКП(б), в июне того же года назначен секретарем Иностранного отдела Комиссариата внутренних дел Союза коммун Северной области (СКСО); председателем ЦИК и Совета комиссаров СКСО являлся Г.Е. Зиновьев. Под началом Зиновьева Сыркин проработал до февраля 1919 года (по решению 3-го областного съезда Советов СКСО был упразднен).

В марте 1919 года по линии партии Сыркин командируется в Вильно, где становится членом коллегии и секретарем Наркомата просвещения Литовско-Белорусской Советской Социалистической Республики. Одновременно он занимает должности главного редактора газеты «Звезда», и.о. начальника политотдела Наркомпроса и начальника отдела печати. После оккупации Вильно поляками несколько месяцев был в польском плену. Освободившись, заведовал секцией политотдела Балтийского флота в Петрограде.

С установлением дипломатических отношений между РСФСР и Турцией в июне 1920 года Сыркин недолгое время служил секретарем Военной миссии РККА в Анатолии. С 1921 года – заместитель заведующего личным архивом наркома иностранных дел Г.В. Чичерина, затем – дипкурьер НКИД.

В 1921–1922 гг. – заместитель начальника политотдела 5-й дивизии в Витебске, секретарь чрезвычайной миссии в Хиве.

В 1923 году Альберта Сыркина назначают заместителем заведующего Иностранным отделом Главного управления по делам литературы и издательств Наркомпроса СССР. (Главлит ведал вопросами идеологии и цензуры.) В этом же году умирает его отец, и Сыркин, получив крупное наследство, передает его в ЦК ВКП(б).

В 1924–1926 гг. Сыркин работал в Италии – заместителем заведующего отделом печати полпредства СССР.

В мае 1926 года его принимают на работу в органы ОГПУ и в июне зачисляют на должность уполномоченного Иностранного отдела. В июле Альберт Сыркин принимает фамилию Бернарди, а в ноябре едет в первую заграничную командировку по линии ИНО.

В 1927–1936 гг. Альберт Сыркин (Бернарди) служит уполномоченным, затем старшим уполномоченным Закордонной части ИНО ОГПУ–НКВД. В течение десяти лет работал как нелегал в специальных командировках в Германии, Италии, Китае и Франции.

С 1936 года Альберт – секретный сотрудник СГОН, а с 11 сентября 1937-го – помощник Я.И. Серебрянского.

Вера Яковлевна Сыркина родилась в 1900 году в городе Друя, Дисненского уезда, Виленской губернии, в купеческой семье. В 1921 году вышла замуж за А.И. Сыркина. В 1925–1933 гг. совместно с мужем проживала за границей: в Италии, Франции и Германии, участвовала в нелегальной работе мужа. Секретный сотрудник СГОН.

Георгий Николаевич Косенко родился 12 мая 1901 года в Ставрополе, в семье служащего. В 1918 году окончил Ставропольское реальное училище и поступил на первый курс Ставропольского сельскохозяйственного института. Осенью 1918 года его отец и старшая сестра были убиты белогвардейцами. В 1918–1920 гг. Георгий работал на различных должностях в родном городе.

В 1920 году Г.Н. Косенко – ответственный секретарь Ставропольского укома РКСМ, затем начальник отделения военной цензуры при управлении полевого штаба РВСР в Ставрополе. В 1921 году его призывают на службу в Ставропольский дивизион войск ВЧК, красноармеец.

В 1922–1924 гг. Косенко – начальник Особого отделения, уполномоченный Контрразведывательного отделения, начальник Секретного отделения Ставропольского отдела ГПУ. Принимал личное участие в уничтожении белогвардейских банд на Северном Кавказе.

В 1924–1927 гг. Георгий Косенко возглавлял контрразведывательное отделение Черноморского (Новороссийского) окружного отдела ОГПУ, по совместительству – начальник Сочинского пограничного пункта. В 1927 году по линии КРО находился в Лондоне. С декабря 1927 года – начальник Контрразведывательного отделения Владикавказского объединенного отдела ОГПУ.

В апреле 1929 года Косенко назначают начальником 1-го отделения Контрразведывательного отдела Полномочного представительства ОГПУ на Северном Кавказе (Ростов). С декабря 1929 года возглавлял Контрразведывательный отдел Полномочного представительства ОГПУ на Урале (Свердловск). С октября 1930 года – начальник Особого отдела Полномочного представительства ОГПУ на Урале.

В октябре 1931 года Косенко переводят в Москву и назначают старшим инструктором Отдела кадров ОГПУ. В октябре 1932 года его зачисляют в особый резерв ОГПУ с прикомандированием к Иностранному отделу. С 1933 года – сотрудник разведки.

В апреле 1933-го Георгий Косенко – заместитель резидента в Харбине. В столице оккупированной японцами Маньчжурии работал под именем Георгия Кислова (легальное прикрытие – секретарь советского генконсульства). С июня 1935 года – легальный резидент ИНО в Харбине. Принимал активное участие в борьбе с эмиграцией, выявил десять белогвардейских групп, сформированных японцами для заброски на советскую территорию, раскрыл их связи с антисоветским подпольем.

В январе 1936 года по болезни вернулся в Москву, но уже в мае выехал легальным резидентом ИНО в Париж. Скорее всего, именно в этого время Георгий Косенко стал секретным сотрудником СГОН.

Деятельность «Группы Яши» постепенно набирала обороты, а вот многие программы по подготовке спецкадров с 1934 года стали постепенно сворачиваться либо консервироваться.

Предоставим слово очевидцам, которые в то время даже не догадывались, какие нравственные испытания ждут их впереди.

«Именно в столице, – вспоминает И.Г. Старинов, – я вдруг обнаружил, что подготовка к будущей партизанской борьбе не расширяется, а постепенно консервируется.

Попытки говорить на эту тему с Сахновской ни к чему не приводили. Она осаживала меня, заявляя, что суть дела теперь не в подготовке партизанских кадров, что их уже достаточно, а в организационном закреплении проделанной работы. Позже я узнал, что она острее меня переживала недостатки в нашей работе. Все ее предложения отвергались где-то наверху.

Нерешенных организационных вопросов действительно накопилось множество. Но решали их не в нашем управлении.

Будущий легендарный герой республиканской Испании Кароль Сверчевский успокаивал: сверху, мол, виднее.

Я тоже верил в это. Но все труднее становилось примирять с этой верой растущий внутренний протест. Состояние было подавленное»[203].

Коллега И.Г. Старинова Артур Спрогис так писал об этом периоде:

«В БССР всякими правдами и неправдами [в 1934–1935 гг.] ушли такие работники, как Гринвальд (Муха), Орлов (Аршинов), Ваупшасов (Смольский), – люди, которые имели богатый партизанский опыт в прошлом. Именно они руководили такой идеально проведенной операцией, как налет на город и станцию Столбцы (Западная Белоруссия). Тогда 60 человек за ночь разгромили полицию, жандармерию, казармы пехотного полка, тюрьму, освободили арестованных, на рассвете за городом приняли бой с кавалерийским полком и прорвались через границу к своим.

Эти люди ушли не потому, что они выдохлись или переродились. О противном говорит тот факт, что, как только в 1936 г. стало известно, что для работы „Д“ есть возможность уехать в страну „X“, они стали рваться туда добровольцами. О том, как они себя там проявили, можно судить по тем наградам, которыми их награждали партия и правительство.

Я на этой работе остался до последнего момента, ибо верил в ее целесообразность, но в конце концов ушел, обещая себе вернуться к ней тогда, когда начнутся активные действия. Так и получилось. Через три месяца я опять вернулся на эту работу и уехал в страну „X“, а по возвращении пишу эту докладную записку. Ответить на вопрос, почему так происходит, в высшей степени трудно. Причина кроется в существующей обстановке, а также в отношении высшего руководящего состава к работникам этой отрасли. Отношение, которое трудно поддается критике, но в то же время имеет огромное значение. Пояснить свою мысль я постараюсь на личном примере.

Мы привыкли, что наш труд ценим. Я не ошибусь, если скажу, что этого не было не только в БССР, но и на Украине и в Ленинграде. Наша работа стала считаться второстепенной. Наши работники использовались не по прямому назначению: производство обысков, арест, конвоирование арестованных, нагрузка дежурствами и т.д. и т.п. Это была система, продолжавшаяся из года в год. Не трудно понять, что это отражалось в аттестации по присвоению званий.

В 1936 г., во время моего разговора с бывшим начальником Особого отдела Карелиным, последний заявил, что моя работа с 1930 по 1936 г. в качестве помощника, а потом уполномоченного Особого отдела по работе „Д“ – это не оперативная работа. И вот результат. Хотя я в рядах РККА и ВЧК–ОГПУ–НКВД беспрерывно с начала 1919 г. и имею соответствующую подготовку: военную школу ВЦИК и ВПШ ОГПУ, я был аттестован с присвоением звания младший лейтенант госбезопасности.

Мои рапорты о пересмотре остались без каких-либо последствий. Кроме того, имелся и другой момент, который отразился на нашей работе. До 1937 г. систематически из года в год уменьшались средства, отпускаемые на работу „Д“. Она свертывалась…»[204].

Страна «Х», о которой писал Спрогис, – это Испания, где 17 июля 1936 года разразилась гражданская война. Первые дни вооруженных столкновений не принесли решающего успеха ни одной из сторон. Как оказалось впоследствии, и мятежники, и республиканцы недооценили потенциальные возможности друг друга. Силовые структуры Испании изначально оказались расколоты на два лагеря в пропорции 60 на 40 в пользу республиканцев. Не имея реального материального и численного преимущества, противоборствующие стороны предприняли попытки к привлечению на свою сторону иностранной помощи. Началась интернационализация внутреннего конфликта.

Полина Серебрянская и ее сестры – Инна и Роза Беленькие. Москва, Серебряный Бор, 1936 г.

22 июля 1936 года генерал Франсиско Франко, возглавивший мятеж после случайной (?) гибели в авиакатастрофе генерала Хосе Санхурхо-и-Саканеля, обратился к правительствам Германии и Италии с просьбой оказать военную помощь. В свою очередь премьер-министр Испании Хосе Хираль обратился с просьбой о помощи к правительству Франции. Через три дня правительство Леона Блюма заявило о нейтралитете Франции и запретило ввоз в Испанию вооружения и иной военной продукции.

25 июля руководитель организации заграничных немцев гауляйтер Э.В. Боле передал Гитлеру письмо Франко. К письму прилагались рекомендации марокканской организации НСДАП. Гитлер и Муссолини немедленно направили в Марокко (резиденция Франко) 20 транспортных самолетов «Юнкерс-52» и 12 бомбардировщиков «Савойя-81». 28 июля началась переброска на Пиренейский полуостров Иностранного легиона и Африканского корпуса мятежников. 30 июля один из итальянских бомбардировщиков совершил вынужденную посадку в Алжире, после чего тайна военной помощи Германии и Италии испанским мятежникам превратилась в секрет полишинеля.

Вмешательство Москвы в испанские события сначала ограничивалось указаниями руководства ИККИ для КПИ. Руководство СССР не имело достоверной информации об истинном положении дел в южной стране. Вероятно, именно этот фактор послужил причиной того, что 20 июля 1936 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение направить руководителем аппарата НКВД в Испании А.М. Орлова.

26 июля в Праге состоялось заседание Бюро Профинтерна, на котором было принято решение о формировании для помощи республиканцам одной или нескольких бригад из иностранных добровольцев. Планировалось набрать пять тысяч бойцов и оснастить их необходимым снаряжением и оружием. Практическая (в первую очередь агитационная) работа по созданию интернациональных бригад началась несколько позже.

В конце августа в Испанию прибыли сотрудники советского посольства во главе с послом М.И. Розенбергом, генеральным консулом в Барселоне В.А. Антоновым-Овсеенко и торгпредом А.К. Сташевским. (В.А. Антонов-Овсеенко и А.К. Сташевский ранее имели самое непосредственное отношение к деятельности Коминтерна по организации мировых революций.) Вместе с ними приехали и первые военные советники. Главным военным советником был начальник РУ РККА Я.К. Берзин, военным советником КПИ по линии Коминтерна – Манфред Штерн[205], работавший в Испании под псевдонимом Эмиль Клебер.

В сентябре премьер-министром Испании и одновременно военным министром правительства Народного фронта стал социалист Франсиско Ларго Кабальеро. Он обратился к руководству СССР с просьбой об оказании военной помощи и дополнительном направлении военных советников.

Решение об оказании военной помощи Испании («Операция Х») было принято Политбюро ЦК ВКП(б) в сентябре 1936 года. Первые пароходы с военной техникой (танки Т-26, самолеты СБ, И-15), оружием и советскими специалистами прибыли в порт Картахена в октябре 1936 года. Основным ведомством, ответственным за поставки вооружений в Испанию, было Разведуправление Красной армии, возглавляемое С.П. Урицким. Однако еще до этого Политбюро приняло решение о нелегальных закупках оружия для республиканского правительства в Европе, США и Канаде через резидентуры ИНО НКВД и РУ РККА.

Члены группы Якова Исааковича Серебрянского также участвовали в поставках оружия в Испанию. Еще в сентябре 1936 года сотрудники СГОН с помощью агента под оперативным псевдонимом Бернадет «по заказу» некоей нейтральной страны Хиджас[206] закупили у французской авиационной фирмы «Dewoitine» 20 новых истребителей D.500/D.510[207]. Под предлогом летных испытаний самолеты доставили на один из аэродромов на юге Франции, откуда испанские пилоты перегнали их в Барселону. Этот случай спровоцировал международный скандал. Президента Франции Блюма и военного министра Пернэ обвинили в покровительстве республиканской Испании.

В начале октября 1936 года генерал Эмилио Мола заявил, что франкистские войска, наступающие на Мадрид четырьмя колоннами, будут поддержаны ударом пятой колонны сторонников генерала Франко, находящихся в самом городе. С этого времени термином «пятая колонна» стали обозначать скрытую до поры военную и оперативную агентуру, враждебную существующему политическому строю.

В ноябре 1936 года по плану, разработанному Серебрянским, группе секретных сотрудников под руководством оперативника СГОН Б.М. Афанасьева удалось похитить часть архива Международного секретариата троцкистов в Париже. Эта операция была проведена с помощью агента М. Зборовского[208], внедренного в окружение сына Л.Д. Троцкого Льва Седова. После удачного завершения операции ящики с бумагами были переданы легальному резиденту ИНО в Париже Г.Н. Косенко (Кислову), а затем дипломатической почтой отправлены в Москву. Документы из архива Международного секретариата позволили советской разведке развернуть в западной прессе пропагандистскую компанию, значительно подорвавшую авторитет Троцкого.

31 декабря 1936 года Я.И. Серебрянский был удостоен ордена Ленина «за особые заслуги в деле борьбы с контрреволюцией». Но в этой истории было еще одно действующее лицо, о котором рассказал П.А. Судоплатов.

Постановление ЦИК СССР о награждении Серебрянского Я.И. орденом Ленина. 31 декабря 1936 г.

«Был у нас и еще один важный агент под кодовой кличкой Гарри – англичанин Моррисон, не известный ни Орлову, ни Шпигельглазу. Гарри работал по линии Особой группы Серебрянского и сыграл ключевую роль в похищении в декабре 1936 года архивов Троцкого в Европе. (По моей подсказке этот архив был затребован Дмитрием Волкогоновым и использован им в его книге „Троцкий“, 1992.) Гарри… имел прочные связи в седьмом округе управления полиции Парижа. Это помогло ему раздобыть для нас подлинные печати и бланки французской полиции и жандармерии для подделки паспортов и видов на жительство, позволявших нашим агентам оседать во Франции»[209].

Павел Анатольевич либо ошибался, либо сознательно исказил информацию об этом человеке. Под псевдонимом Гарри скрывался Генри (Анри) Робинсон, более известный в Коминтерне и Разведупре РККА как Арнольд Шнеэ.

Генри Робинсон родился 8 мая 1897 года в Брюсселе, в семье евреев, эмигрировавших из Российской империи. Отец – Давид Робинсон, мать – Анна Черханновская. В начале XX века семья переехала в Германию. Генри поступил в Гейдельбергский университет, где изучал филологию. Во время Первой мировой войны Давид Робинсон и два его сына были интернированы. Генри, заболевший туберкулезом, был отправлен в Швейцарию, где прошел курс лечения и окончил юридический факультет Цюрихского университета. Свободно владел английским, немецким, итальянским, французским и русским языками.

После окончания войны молодой человек переехал во Францию и получил французское гражданство. Вероятно, там он и приобрел документы на имя Арнольда Шнеэ. В 1920 году Генри Робинсон (Арнольд Шнеэ) вступил в Компартию Франции. С 1921 года работал в аппарате Коммунистического интернационала молодежи (КИМ) в Москве. По линии Коминтерна был направлен в оккупированную Францией Рурскую область, где вел подпольную антивоенную работу, за что заочно был приговорен к десяти годам тюрьмы.

В 1923–1925 гг. Шнеэ – сотрудник Военной организации Компартии Германии, его имя становится известно спецслужбам Веймарской республики и впоследствии попадает в «Бюллетень розысков» немецкой полиции.

В 1925–1928 гг. Шнеэ работал референтом (инструктором) Орготдела ИККИ под псевдонимом Гарри. С 1923 года он начал оказывать помощь Разведупру РККА.

В 1933 году по рекомендации ИККИ Арнольд Шнеэ переходит на службу в военную разведку и, вероятно, с этого времени становится секретным сотрудником Особой группы Якова Серебрянского. В 1935 году его назначают помощником нелегального резидента РУ РККА в Париже, где он работал под видом журналиста Анри Робинсона. Параллельно Шнеэ вел работу по линии СГОН.

В 1937-м Арнольд Шнеэ стал шефом нелегальной резидентуры Разведупра во Франции.

Женой Шнеэ в 1921 году стала немка Клара Шабель, родившаяся в Берлине в 1894 году. Она была членом Коммунистической партии Германии, сотрудником журнала «Югенд интернационал». В 1922 году у них родился сын Лео. В 1924-м Клара по линии ИККИ прибыла в Москву. В 1924–1925 гг. работала стенографисткой в Разведупре Штаба РККА, в 1925–1926 гг. – стенографисткой в Коминтерне, затем в советском торгпредстве в Германии. Многие годы была хозяйкой явочной квартиры и верной помощницей своего мужа.

Тем временем гражданская война в Испании набирала обороты. Наиболее вероятно, что, направляя ограниченный военный (национальный и международный) контингент в эту страну, военно-политическое руководство Германии, Италии и СССР преследовало следующие военно-политические и специальные задачи:

1) приобретение стратегического союзника в случае победы;

2) «обкатка» новых направлений в тактике боевых действий;

3) проверка авиационной, танковой, зенитной и другой техники в боевых условиях;

4) приобретение боевого опыта личным составом, в том числе по организации взаимодействия с иностранными союзниками;

5) отработка механизма планирования и организации материально-технического обеспечения боевых подразделений вдали от собственной территории;

6) организация и проведение разноплановых специальных операций в тылу противника в период ведения боевых действий;

7) организация и развитие параллельных нелегальных резидентур, разнообразных специальных и политических ведомств, решающих как сиюминутные тактические, так и глобальные стратегические задачи в условиях смешанной гражданской и интернациональной войны.

Каждая сторона стремилась вынести как можно больше из сложившейся ситуации, чтобы сполна реализовать свои политические и военные интересы.

Для Франко и его сторонников война с республиканцами являлась средством восстановления традиционных для испанцев консервативно-католических ценностей. Для большинства республиканцев победа над франкистами означала необратимость процессов политической и экономической модернизации общества. Для Германии, Италии и СССР Пиренеи были прекрасным полигоном для испытания политических, тактических, оперативных и технических наработок в реальных военных условиях. Для большинства коминтерновцев гражданская война в Испании была ареной идеологической и военной борьбы с итальянским фашизмом и немецким национал-социализмом.

Первый доклад А.М. Орлова, легальным прикрытием которого была должность советского атташе, от 15 октября 1936 года был неутешителен. Он писал в Москву:

«Общая оценка: единой службы безопасности нет. Каждая партия создала свою службу безопасности. В том учреждении, что есть у правительства, много бывших полицейских, настроенных профашистски. Нашу помощь принимают любезно, но саботируют работу, столь необходимую потребителям страны»[210].

Полномочия Орлова как представителя НКВД в Испании были весьма широкими. Распространялись они и на разведку, и на контрразведку, и на партизанские операции. Но одной из главных его задач было создание тайной полиции по советскому образцу для борьбы с политическими противниками республиканского правительства. Именно эта деятельность А.М. Орлова вызывала недовольство и ненависть в рядах тех, кто при более умелой и тонкой игре мог бы стать союзником в борьбе с франкистами.

«В своих мемуарах министр образования коммунист Хосе Эрнандес задним числом резко и со знанием дела критиковал представителя НКВД за его зловещую роль в создании и руководстве СИМ (сокращение от Servicio de Investigation Militar) – внушающей страх Службы военных расследований. По его мнению, она предназначалась для того, чтобы стать механизмом… насильственного создания в Испании тоталитарного государства. Согласно утверждениям Вальтера Кривицкого, в марте 1937 года генерал Берзин направил конфиденциальный доклад военному комиссару Ворошилову, в котором сообщал о возмущении и протестах по поводу репрессивных операций НКВД, высказываемых высокопоставленными республиканскими официальными лицами. В нем утверждалось, что агенты НКВД компрометируют советскую власть непомерным вмешательством в дела и шпионажем в правительственных кругах и что они относятся к Испании как к колонии. Занимающий высокую должность генерал Красной армии заключал свой доклад требованием немедленного отзыва Орлова из Испании»[211].

Возможно, именно этот доклад Берзина стал впоследствии одним их факторов для его репрессирования органами НКВД.

На территории Испании диверсии на коммуникациях противника организовывались с помощью советских специалистов, значительная часть которых являлись высококлассными мастерами «малой войны». Заместителем резидента по линии советской внешней разведки, отвечавшим за партизанские операции, включая диверсии на железных дорогах и аэродромах, являлся Л.А. Котов (Н. Эйтингон). Значительный вклад в организацию работы по линии «Д» внесли Л.П. Василевский, Г.С. Сыроежкин, С.А. Ваупшасов, В.З. Корж, К.П. Орловский, Н.А. Прокопюк, А.М. Рабцевич, Х.И. Салнынь, А.К. Спрогис и И.Г. Старинов.

Приказ о присвоении звания лейтенанта государственной безопасности Серебрянской П.Н. 21 марта 1937 г.

Закупку оружия и военного снаряжения на Западе обеспечивали коминтерновские кадры. Под эгидой Коминтерна для перевозок оружия во Франции 15 апреля 1937 года специально была создана пароходная компания «Франс-Навигасьон». Коминтерновцы не только входили в состав республиканской регулярной армии, но и участвовали в партизанских и диверсионных операциях. С Коминтерном и Профинтерном так или иначе была связана большая часть советских военных советников, специалистов «малой войны».

«Уже в конце 1936 года при республиканских органах безопасности была организована школа по подготовке командного состава разведывательно-диверсионных групп и отрядов для действий в тылу противника. Позднее были созданы еще три таких закрытых учебных заведения. Отбор испанцев и добровольцев других национальностей для обучения проводился довольно тщательно. Наибольший вклад в организацию работы по линии „Д“ внесли сотрудник резидентуры [НКВД] Лев Петрович Василевский и военный инженер Илья Григорьевич Старинов. <…>

Помимо НКВД работу по линии „Д“ проводили также представители Разведывательного управления Генерального штаба Красной армии. Они приступили к диверсионной деятельности несколько позже, и ее масштабы были меньшими»[212].

И.Г. Старинов впоследствии писал:

«У испанцев, в последний раз партизанивших во время наполеоновских войн, не было ни навыков, ни специалистов-диверсантов, способных решать специфические задачи партизанской борьбы в тылу современной регулярной армии. Увидев это, старший военный советник Яков Берзин добился направления в Испанию хорошо подготовленных, опытных командиров и специалистов – выпускников спецшкол в СССР. Они начали свою деятельность в роли советников и инструкторов небольших разведгрупп, которые затем превратились в диверсионные группы. <…>

Мне довелось быть советником в одном из таких формирований, которым командовал капитан Доминго Унгрия»[213].

Резидент НКВД А.М. Орлов, в свою очередь, отмечал:

«Партизанские операции в Испании начались весьма скромно, с организации двух школ диверсантов, в каждой из которых обучалось примерно 200 человек; одна была расположена в Мадриде, а другая – в Бенимамете, неподалеку от Валенсии. Впоследствии к ним добавились еще четыре школы, в одной из которых, в Барселоне, обучалось 500 человек. <… >

Республиканские партизанские силы быстро росли, и к лету 1937 года их операции стали более сложными. Партизанские „коммандос“ получали задание не только выводить из строя линии связи, но и изматывать противника в глубине его территории, нападая на оружейные склады и устраивая засады на движущиеся колонны войск и автоконвои с военным снаряжением»[214].

Весной 1937 года учебные центры диверсантов имелись в Архене, Валенсии, Барселоне и Бильбао. В спецшколах проходили подготовку добровольцы-испанцы, коммунисты из интернациональных бригад и несколько офицеров Российской императорской армии. В процессе подготовки курсанты изучали подрывное дело, теорию и практику стрельбы, тактику налетов и засад, совершали марш-броски. По отдельным программам готовились две группы: танкистов (на трофейной технике) и парашютистов.

В 1937 году Лев Седов, полностью разделявший политические взгляды своего отца (в материалах ОГПУ–НКВД он проходил под псевдонимом Сынок), приступил к работе по организации 1-го съезда IV Интернационала, который должен был открыться летом 1938 года в Париже. Немедленно после получения этой информации в Москве было принято политическое решение о похищении Седова и доставке его в СССР. Возможно, Сталин планировал использовать Седова как заложника при «торге» с Троцким. Подготовка и проведение этой операции были поручены Я.И. Серебрянскому, находившемуся в начале 1937 года во Франции.

Связь с легальной парижской резидентурой НКВД не поддерживал. В подготовке операции участвовали семь сотрудников СГОН, в том числе и Полина Натановна Серебрянская. План похищения Седова предусматривал захват на одной из парижских улиц. Путем наружного наблюдения были установлены время и постоянные маршруты передвижения Сынка в городе. На месте была проведена репетиция захвата.

Предусматривались два варианта доставки Седова в Москву.

Для осуществления первого в середине 1937 года во Франции было приобретено небольшое рыболовецкое судно, приписанное к одному из северных портов страны, нанят экипаж. Вблизи порта был снят домик, в котором поселилась супружеская пара (возможно, Сыркины). Капитану суденышка сообщили, что ему с группой пассажиров предстоит совершить переход в Ленинград, чтобы взять там снаряжение для республиканской Испании. В ожидании рейса судно совершало регулярные тренировочные выходы в море.

Второй вариант предусматривал вывоз Седова по воздуху. Группа располагала собственным самолетом, базировавшемся на одном из аэродромов под Парижем. Летчиком был агент Серебрянского. В целях маскировки в авиационных кругах распространили слух, что готовится спортивный перелет по маршруту Париж – Токио. Пилот начал тренировки, доведя время пребывания в воздухе до двенадцати часов, что в то время превышало время беспосадочного перелета из Парижа в Киев на четыре часа.

Однако похищение Седова так и не состоялось – в феврале 1938 года он умер после операции по удалению аппендицита. Споры о причинах его смерти не прекращаются и сейчас. Некоторые историки считают, что Седов был отравлен сотрудниками или агентами группы Серебрянского.

С учетом испанского опыта летом 1937 года при СГОН начала работу спецшкола разведчиков-нелегалов диверсионного профиля. Руководил школой непосредственно Я.И. Серебрянский, секретарем была В.Я. Сыркина. Многие из выпускников школы в годы Великой Отечественной войны стали крупными специалистами по диверсиям в тылу врага. Один из них – К.К. Квашнин[215].

Здание одной из школ специального назначения, работавшей в Москве под началом Я.И. Серебрянского

«В середине 1937 года, – рассказывает он, – мне через партком института передали, что меня вызывают в НКВД, в дом 2 на Дзержинку (теперь Лубянку), что было неожиданностью. В то время аббревиатура НКВД звучала достаточно серьезно. Я воспринял сообщение с некоторым беспокойством, но и с интересом.

В назначенное время я явился в указанный мне кабинет. Меня встретил высокий, стройный, почти спортивной выправки человек в военной форме с двумя ромбами в петлицах. Помнится его крупное, умное, волевое лицо, серьезный взгляд, а особенно „ромбы“, означавшие очень высокий военный ранг. Он поздоровался со мной и неожиданно спокойно, негромким, почти добрым голосом представился – Серебрянский. Кратко поговорив со мной о моих делах в институте, самочувствии, жизненных планах, он без особых переходов сказал, что есть решение партии об укреплении органов безопасности и усилении борьбы с происками империалистов и что-то еще в этом же роде, и [спросил], готов ли я выполнять такое решение.

Для меня, коммуниста, ответ был однозначен: конечно да. Так началось новое время в моей жизни.

Так состоялось знакомство с Яковом Исааковичем Серебрянским, встреченным мною первым среди замечательной плеяды советских разведчиков, о которых говорят, что это люди „широко известные в узком кругу“. И это действительно так. Чем меньше известно об их реальных делах – тем они талантливее.

Я.И. Серебрянский, в прошлом член ЦК партии эсеров, пришел в ВЧК в первые годы Советской власти. Личность в разведке легендарная. Теперь известны некоторые его блестяще проведенные разведывательные операции, но очень скупо описан их характер и масштаб. Известно, например, что ему принадлежит операция по краже в Париже руководителя белогвардейской организации генерала Кутепова; нелегальное приобретение во Франции и контрабандная перевозка республиканцам крупной партии, что-то около сорока единиц, боевых самолетов. Сам он, насколько мне известно, мемуаров не писал и о своей работе особенно не распространялся. Многое еще находится под семью замками.

Ко времени вызова меня к нему Серебрянский – это уже имя, это уважение, это авторитет и, по-моему, большое влияние. Его лично знал Сталин. <…>

С тех пор прошло много времени. До сегодняшнего дня в моем представлении он относится к той группе честнейших людей, талантливых чекистов первых лет Советской власти, которые фанатично были преданы своей стране и любили свою профессию. Прекрасный был человек. Красивый, большой.

Лучшую характеристику как человеку, мне кажется, он дал себе сам. Однажды его, после первого освобождения из заключения, в коридоре дома 2 на Лубянке встретил молодой сотрудник, бывший его воспитанник Павел, и, вероятно от неожиданности, поздоровавшись, сказал: „А вы – умный человек, Яков Исаакович“, на что Серебрянский ответил: „Паша, мало быть умным, надо быть честным“.

Серебрянский, вероятно, был одним из тех руководителей разведки НКВД, которые уже в 1937–1938 годах начали готовить кадры на случай войны. В Особой группе при наркоме, которую возглавлял Серебрянский, была создана школа по подготовке специалистов по диверсионным операциям в народном хозяйстве страны возможного противника. Он же являлся и начальником школы. В этой школе и началось приобщение небольшой группы молодых людей и меня к новой профессии. Серебрянский, одновременно со школой, организовал разработку технологических методов разрушения производственных объектов. Для этого он привлек крупных специалистов, руководителей технических служб некоторых наркоматов – химиков, транспортников, машиностроителей, горняков и др. На основании анализа и изучения аварий и катастроф, происходящих в нашем народном хозяйстве, специалисты выявляли слабые места в технологиях и определяли возможности искусственного создания таких слабых мест. Их выводы служили учебным материалом в нашем обучении. Многие из этих же специалистов вели занятия и в школе по так называемой „спецдисциплине“.

Нельзя не вспомнить также почти дотошного, но доброго внимания самого Якова Исааковича к слушателям. Один или два раза в неделю, в послеобеденные часы, он приезжал в школу, приглашал в кабинет двух-трех слушателей и беседовал по разным вопросам – изучал, оценивал и воспитывал нас.

Вспоминая сейчас об этой школе, можно предположить: мы – школа – были небольшим звеном в большой государственной работе по укреплению обороноспособности страны, которую выполнял Серебрянский. Небольшим, но важным. Косвенным признаком важности можно посчитать тот факт, что для школы был предоставлен особняк бывшего Генерального прокурора Акулова, а под общежитие 6–8 человек – особняк бывшего секретаря ВЦИК Енукидзе. Изучали языки, автовождение, подрывное дело, занимались стрелковой подготовкой и серией специальных дисциплин. Ознакомительную практику с промышленными объектами проходили на машиностроительном и химическом заводе в Макеевке и на шахтах Горловки в Донбассе.

Время пребывания в школе казалось мне самым приятным временем – относительно беззаботным и по жизненным условиям, по тем временам даже роскошным.

Я.И. Серебрянский. Вторая половина 1930-х гг.

У нас был распорядок: с утра для всех специальные и гуманитарные дисциплины – обед – отдых – язык четыре часа ежедневно в группах по 3–4 человека – свободное время до утра. Нас приодели – сшили гражданскую одежду. Кормили завтраком, обедом и ужином по рецептам французской кухни. За нами надзирала и учила нас „хорошему тону“ строгая дама-иностранка – жена одного из разведчиков-нелегалов. Не дай бог во время трапезы почесаться или вытереть рот рукой – получишь нотацию. При выездах на загородный полигон нас сопровождало питание в виде пирожков, пирогов и других съедобных и вкусных вещей»[216].

В личной беседе с авторами этой книги Константин Константинович рассказывал:

«Мы были на практике в Донбассе: бродили по химзаводу, по шахтам лазали. И когда мы практику закончили, на каком-то полустанке по команде из Москвы для нас была остановлена „скорая помощь“ – для того, чтобы посадить на поезд нас, 10–12 человек, чтобы доставить в Москву. Была дана команда забрать такую-то группу. И скорый поезд был остановлен. Я хочу сказать о реальном влиянии этого человека.

Ведь это же надо было – человек с двумя ромбами каждого из нас, из двенадцати человек, лично принимал для того, чтобы зачислить себе в команду, потом лично, в течение всего срока нашего обучения, все время за каждым следил, по существу. Не следил, а наблюдал, потому что в школе был его заместитель Ваксман, который непосредственно командовал школой. Вот в течение всего нашего обучения интересовался каждым, успехами каждого по существу… Он старался с каждым в какой-то степени побеседовать, но беседы эти были не выяснение, кто я такой и что я из себя представляю, а своеобразный рассказ о разведывательной работе. Посвящение, такое погружение в работу – в результате этого появлялись какие-то взаимные вопросы, он отвечал на них. Собеседование шло одновременно, мы отвечали ему, он делал свои заключения, что кто соображает или ничего не соображает, мыслит или не мыслит. И когда он к нам приходил, то вызывал нас не поодиночке, а по два-три человека в кабинет своего заместителя.

К нам приходили контрразведчики, которые нас стращали, что не надо за границей попадаться, потому что там если шпиона поймают, то повесят. Вот на таком уровне нас воспитывали. На уровне начальников отделов приходили не рядовые, а какие-то руководящие товарищи.

Кроме того, нам преподавали спецтехнику, это значит технология на химических заводах, технология на металлургических заводах, технология производства на угольных шахтах. <…> Практику проходили на полигоне пожарного института, он был рядом с нашей школой.

В качестве взрывных веществ использовали тол. Нам рассказывали, что могут быть искусственные смеси, которые могут быть приготовлены и использоваться как взрывчатые вещества.

Дальше к нам приходили специалисты отдельных отраслей, по технологии отдельных производств, также приходили на уровне главных инженеров из министерств и прочих – те, кто знал это дело, отчего наши заводы рушатся. Все сводилось к тому, чтобы влиять на все не путем подрыва, а путем нарушений технологий. И вот в этом направлении нас учили, что нужно подкрутить, что нужно отвернуть, где перегреть, где недогреть можно. Вот в таком духе.

Занимались достаточно интенсивно, мы начинали в девять утра, сначала были спецдисциплины, до обеда. Часа в два нас кормили французской кухней, как я отметил. Строгая дама за нами смотрела, чтобы мы как надо сидели, как надо вилки брали, чтоб не сморкались во время принятия пищи и прочее, и прочее. Вот такой этикет, и она за этим следила во время принятия пищи, потом мы часов до пяти отдыхали, у нас был перерыв, а потом начинались языковые занятия в группах по три-четыре человека.

У нас были английский, немецкий, французский, испанский»[217].

Испанский опыт также анализировался. О некоторых итогах диверсионной работы в Испании говорится в докладе резидента НКВД в Центр от 9 декабря 1937 года:

«Проводимая в тылу „Д“-работа привела к серьезному расстройству отдельных участков тыла франкистов и значительным материальным убыткам и людским потерям. Беспрерывные и последовательные действия наших „Д“-групп, применение самых разнообразных, быстро меняющихся и постоянно совершенствующихся методов, охват нами почти всех решающих участков фронта, продвижение „Д“-действий в глубокий тыл вызвали большую панику в фашистских рядах. Об этом говорят все донесения разведки и нашей агентуры, это подтверждается также и рядом известных нам официальных материалов (газетные статьи, приказы фашистов, радиопередачи).

Это состояние фашистского тыла, пребывание франкистов в постоянном напряжении, беспрерывно преследующий их страх перед „проделками красных динамитчиков, подчас преувеличенный и раздуваемый всевозможными слухами, мы считаем основным достижением в „Д“-работе.

Нам точно известно, что для борьбы с диверсиями фашисты вынуждены держать в тылу значительные воинские силы и вооруженные группы фалангистов. Все, даже незначительные, объекты усиленно охраняются. В августе 1937 года командующий Южным фронтом фашистов генерал Кьяппо де Льяно издал приказ, объявляющий на военном положении провинции Севилья, Уэльва и Бадахос. Мероприятия фашистского командования, связанные с реализацией этого приказа, предусматривают отвлечение с фронта значительных воинских сил»[218].

И.Г. Старинов так оценил итоги деятельности группы Д. Унгрия:

«За десять месяцев эта диверсионная группа, численностью в 12 бойцов, превратилась в XIV партизанский корпус, в котором сражалось около трех тысяч человек. Мы совершили около двухсот диверсий и засад, и ориентировочные потери противника составили более двух тысяч человек. Безвозвратные потери XIV корпуса за все время боевых действий составили всего 14 человек – причем одного убили в Валенсии анархисты, одного нечаянно подстрелили свои при возвращении из тыла противника, один погиб при установке мины, один погиб при переходе линии фронта (шальная пуля попала в рюкзак с динамитом), а 10 сложили голову в боях»[219].

В штабе Франко, несомненно, оценили угрозу, исходящую от диверсионных подразделений республиканцев. Действуя через агентуру влияния в правительстве и вооруженных силах республики, франкисты сумели «притормозить партизанщину». Вместо эффективных действий на коммуникациях республиканские «силы специальных операций» были направлены на действия в прифронтовой зоне. Это снижало эффективность диверсионных операций и увеличивало потери. А крупные отряды, постоянно базирующиеся в тылу франкистов, вообще не были созданы.

«Надо отметить, что и „пятиколонники“, действовавшие в тылу республиканцев, были неплохо организованы, их операции отличались дерзостью и беспощадностью. Например, летом 1937 года в Картахене был подорван и затонул линейный корабль „Хайме I“ республиканских ВМС. 10 января 1938 г. уничтожен склад артиллерийских боеприпасов, размещавшийся в подземном тоннеле Мадридского метрополитена. Взрыв огромной силы полностью разрушил объект, погибли 173 человека, в том числе все служащие и рабочие склада. <…>

Обыденным явлением стали снайперская стрельба „пятиколонников“ с крыш домов по военнослужащим, сигнализация ракетами в ночное время при бомбежке франкистской авиацией советских судов, стоящих под разгрузкой в Картахене и Аликанте»[220].

В 1937 году Александр Орлов начал подготовку коминтерновцев по плану «Новый набор». Этот план предусматривал отбор и обучение диверсантов (50–100 человек, немцы, итальянцы и др.) из числа интербригадовцев. Предполагалось, что после обучения они будут нелегально переброшены в Германию, Италию и другие европейские страны, где станут частью глубоко законспирированного агентурного резерва. Их активное использование предусматривалось в случае войны СССР со странами, являвшимися членами Антикоминтерновского пакта (Германия, Япония, Италия). Однако в ноябре 1938 года этот план был свернут, поскольку многие из его организаторов и участников к тому времени числились «врагами народа».

А вот другой секретный проект Орлова по использованию членов интернациональных бригад в советской разведывательной деятельности был успешно реализован. Тщательно отобранные кандидаты проходили обучение на территории Испании в нелегальной разведывательной школе под условным названием «Строительство». Существование этой разведшколы 7-го отдела ГУГБ (или школы СГОН Я.И. Серебрянского?) тщательно скрывалось от испанских властей – в отличие от лагерей, где велось обучение партизан и диверсантов.

Правила конспирации были настолько строгими, что курсанты, дабы исключить установление их личности, были зарегистрированы в разведшколе только под номерами. Их настоящие имена были известны крайне ограниченному кругу людей. Все курсанты обеспечивались документами прикрытия, получаемыми из Москвы. После обучения лучшие из выпускников «Строительства» были признаны слишком ценными кадрами, чтобы продолжать воевать в Испании. Вместо этого их вывели через Францию в Западную Европу, а затем они, получив разведывательные задания, разъехались по всему миру.

Учебный план «Строительства» контролировался лично Орловым, который стал «крестным отцом» для многих агентов. Существование нелегальной разведывательной школы, организованной им в Испании, как и имена завербованных ранее в Европе и Америке агентов, были секретом, который Орлов тщательно скрывал от американцев после своего ухода на Запад.

Скажем, что в школе проходили подготовку Вильгельм Феллендорф и Альберт Хесслер – впоследствии они стали радистами берлинского отделения знаменитой «Красной капеллы». Выпускник школы американец Морис Коэн входил в агентурную сеть, которая помогла советской разведке получить в США секреты производства ядерного оружия.

Наум Эйтингон (Л.А. Наумов) также уделял большое внимание агентурной разведке в интересах республиканской армии. В частности, его людьми была проведена глубокая разведка тылов фашистских войск на арагонском фронте. Однако полученные данные не были использованы должным образом. Неожиданный контрудар республиканцев в сражении на реке Эбро в 1938 году задержал наступление войск Франко, но военное командование не сумело перевести тактический успех своих войск в успех оперативный.

Специалисты по диверсионным операциям из группы Серебрянского работали не только в Испании. Под руководством Волльвебера в Германии, Дании, Норвегии, Франции и Швеции действовало сетевое диверсионное подразделение СГОН («Лига Волльвебера»), срывавшее поставки вооружения и военной техники для франкистов. Костяк «Лиги…» составляли немцы, бельгийцы, датчане, поляки, французы и шведы, входившие в клубы Интернационала моряков. Сам Волльвебер постоянно перемещался между Антверпеном, Гамбургом, Копенгагеном и Марселем, руководя проведением операций.

Клубы Интернационала моряков были прекрасной базой и одновременно прикрытием для диверсантов. В специально оборудованных помещениях клубов были устроены тайные штаб-квартиры, в которых планировались диверсии, инструктировались боевики и связные, а в мастерских изготавливались фальшивые документы и самодельные взрывные устройства. Кроме того, клубы служили «почтовыми ящиками», через которые в различных направлениях передавалась разведывательная информация.

Конспирация в «Лиге Волльвебера» (как и в других резидентурах «Группы Яши») соблюдалась строжайшая. У каждого члена «Лиги…» было несколько псевдонимов, боевики действовали через связников, которые ничего не знали ни о Волльвебере, ни о его подчиненных. По всей Европе были разбросаны тщательно скрытые тайники со взрывчаткой и другими материалами, которые могли бы понадобиться в нужный момент. В переписке члены «Лиги…» пользовались специальным кодом, в котором слово «мясо» означало динамит, а слово «нож» – бомбу с часовым механизмом. О планируемой операции знал лишь один из помощников Волльвебера, который и отвечал за ее проведение. Легенды агентов и курьеров тщательно продумывались, чтобы при задержании достоверность сведений ни у кого не вызывала сомнений.

В «Лигу…» входили примерно двадцать хорошо подготовленных специалистов, изготовлявших и устанавливающих мины на транспортных судах, следовавших с военными грузами в Испанию. Только во Франции было заминировано семь кораблей, впоследствии затонувших открытом море. Каждое пятое судно, плывшее из Германии в Испанию, было потоплено.

К середине 1937 года Волльвебер стал лакомым кусочком немецких спецслужб. После обнаружения немецкими спецслужбами минной лаборатории в Гамбурге ему с большинством членов немецкой группы удалось уйти в Норвегию.

«По пути [весной 1938 г.]… я проверил работу сети наших нелегалов в Норвегии, в задачу которых входила подготовка диверсий на морских судах Германии и Японии, базировавшихся в Европе и используемых для поставок оружия и сырья режиму Франко в Испании. Возглавлял эту сеть Эрнст Волльвебер, известный мне в то время под кодовым именем Антон. Под его началом находилась, в частности, группа поляков, которые обладали опытом работы на шахтах со взрывчаткой. Эти люди ранее эмигрировали во Францию и Бельгию из-за безработицы в Польше, где мы и привлекли их к сотрудничеству для участия в диверсиях на случай войны. Мне было приказано провести проверку польских подрывников. Волльвебер почти не говорил по-польски, однако мой западноукраинский диалект был вполне достаточен для общения с нашими людьми. С группой из пяти польских агентов мы встретились в норвежском порту Берген. Я заслушал отчет об операции на польском грузовом судне „Стефан Баторий“, следовавшем в Испанию с партией стратегических материалов для Франко. До места своего назначения оно так и не дошло, затонув в Северном море после возникшего в его трюме пожара в результате взрыва подложенной нашими людьми бомбы.

Волльвебер произвел на меня сильное впечатление»[221].

Подчеркнем еще раз, что разведывательно-диверсионная деятельность была не единственным направлением работы «Группы Яши». В числе личных врагов Сталина числились не только лидеры антисоветских эмигрантских организаций, но и перебежчики из числа служащих советских учреждений за рубежом, такие как Г.З. Беседовский, оставшийся во Франции, или нелегальный резидент Иностранного отдела ОГПУ в Турции Г.С. Агабеков, бежавший в 1930 г. из Стамбула в Марсель.

Агабеков был первым невозвращенцем, который не только предал свою страну, но и опубликовал в 1931 году в Нью-Йорке книгу под названием «ОГПУ: русский секретный террор». В ней он подробно описал известные ему сведения о деятельности советской разведки в ряде стран Ближнего и Среднего Востока. Эта книга стала смертным приговором для многих друзей Советского Союза. Только в Персии (Иране) в июле – августе 1932 года были арестованы более четырехсот человек; четверо из них были казнены. Власти полностью разгромили коммунистическое и национально-освободительное движения в Иране. Кроме того, Агабеков сдал всю известную ему агентурную сеть на Ближнем Востоке, в Центральной Азии и на Балканах.

Руководству ИНО ОГПУ пришлось незамедлительно принимать меры, чтобы минимизировать ущерб от предательства. Во все резидентуры были направлены шифровки с перечнем оперативников и секретных сотрудников, которым следовало отбыть в Москву или перейти на нелегальное положение. Тогда же было принято политическое решение о ликвидации предателя. Для этого в Париж выехали сотрудники Особой группы во главе с Серебрянским, но Агабеков, имевший большой нелегальный опыт и знавший методы своих коллег, сумел от них ускользнуть.

Возмездие настигло его в конце августа 1937 года. По версии, распространенной среди западных историков, Агабеков был убит при переходе испано-французской границы; тело предателя сбросили в пропасть. (Якобы его заманили участием в выгодной сделке по перепродаже вывозимых из Испании произведений искусства.) Однако, по мнению П.А. Судоплатова, Агабеков был убит в Париже.

«Сообщалось, – писал Судоплатов, – что Агабеков исчез в Пиренеях на границе с Испанией. Но это не так. На самом деле его ликвидировали в Париже, заманив на явочную квартиру, где он должен был договориться о тайной сделке по вывозу бриллиантов, жемчуга и драгоценных металлов, принадлежащих богатой армянской семье. Армянин, которого он встретил в Антверпене, был подставкой. Он-то и заманил Агабекова на явочную квартиру, сыграв на национальных чувствах. Там, на квартире, его уже ждал бывший офицер турецкой армии. Это был боевик, вместе с которым находился молодой нелегал Александр Коротков, позднее (уже в 1950-е годы) ставший начальником нелегальной разведки КГБ СССР. Турок убил его [Агабекова] ножом, после чего тело запихнули в чемодан, который вывезли и выкинули в море. Труп так никогда и не был обнаружен»[222].

По другой, третьей, версии, сотрудники специальной группы выследили и ликвидировали Агабекова в Берлине, где он внезапно исчез, не оставив никаких следов. Просачивались отрывочные сведения, что могилой Агабекова стали мутные воды Шпрее или бетонный фундамент строящегося здания в самом центре тогдашнего Берлина.

Как бы то ни было, возмездие нашло предателя, и совершенно не важно, каким был его конец, ведь истинная информация об операции по его ликвидации была строжайше засекречена. Важно, что возмездие было неотвратимым!

В июле 1937 года во Франции остался нелегал И.Г. Порецкий (Рейс, Рейсс), который направил в Москву письмо с критикой Сталина и проводимой им в Испании политики. Порецкий был крайне опасен в силу его информированности о нелегальных сетях Иностранного отдела в странах Западной Европы. Во Францию с заданием ликвидировать предателя прибыл С.М. Шпигельглаз, а также сотрудники СГОН Б.М. Афанасьев и В. С. Правдин. 4 сентября приговор, вынесенный предателю, был приведен в исполнение.

«Рейсс, – писал Судоплатов, – вел довольно беспорядочный образ жизни, и агентурная сеть Шпигельглаза в Париже весьма скоро его засекла. Ликвидация была выполнена двумя агентами: болгарином (нашим нелегалом) Борисом Афанасьевым и его зятем Виктором Правдиным. Они обнаружили его в Швейцарии и подсели к нему за столик в маленьком ресторанчике в пригороде Лозанны. Рейсс с удовольствием выпивал с двумя болгарами, прикинувшимися бизнесменами. Афанасьев (Шарль Мартиньи. – Авт.) и Правдин (Франсуа Росси. – Авт.) имитировали ссору с Рейссом, вытолкнули его из ресторана и, запихнув в машину, увезли. В трех милях от этого места они расстреляли Рейсса, оставив труп лежать на обочине дороги»[223].

Еще одной известной операций, осуществленной под руководством Шпигельглаза, является похищение в 1937 году руководителя Русского общевоинского союза Е.К. Миллера, сменившего на этом посту Кутепова. Миллер считал бессистемные покушения, нападения на советские учреждения, поджоги складов и т.п. мелкими булавочными уколами, хотя и не отрицал их. В начале 1930-х гг. он приступил к реализации «стратегической задачи» – подготовке кадров для развертывания партизанских действий в тылу Красной армии в случае войны с СССР. Для этого в Париже и Белграде под руководством генерала Н.Н. Головина были созданы курсы по переподготовке офицеров РОВС и обучению военно-диверсионному делу новых членов Общевоинского союза из числа эмигрантской молодежи.

Однако планы руководства РОВС, как и практические шаги по их реализации, вскоре стали достоянием советской разведки. С помощью агента ИНО ОГПУ С.Н. Третьякова[224] в штаб-квартире РОВС в Париже была установлена техника слухового контроля (микрофоны). Аренда помещение под канцелярию РОВС на рю Казимир Перье стоила дорого, и, желая сократить расходы, в 1933 году Миллер стал подыскивать что-нибудь другое. Узнав об этом, Третьяков предложил генералу квартиру, расположенную под его квартирой в доме № 29 на рю дю Колизе.

Благодаря этому удалось захватить и обезвредить не менее семнадцати боевиков РОВС и Народно-трудового союза (НТС), а также вскрыть в СССР одиннадцать явок. Советская разведка предотвратила готовившиеся РОВС террористические акты против наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова в Европе и его заместителя Л.М. Карахана в Иране.

Во второй половине 1930-х гг. Миллер через своего представителя в Берлине генерала Лампе установил тесные контакты со спецслужбами гитлеровской Германии. После этого в Москве было принято решение о проведении операции по его похищению и вывозу в СССР. Главным исполнителем операции стал бывший начальник Корниловской дивизии, помощник Миллера по разведке генерал Н.В. Скоблин[225], который вместе с женой, известной певицей Н.В. Плевицкой, сотрудничал с советской разведкой. С помощью Скоблина была ликвидирована значительная часть боевиков РОВС. (Одно время в Москве считали, что РОВС следует взять под полный контроль, заменив Миллера на Скоблина.)

За председателем РОВС было установлено постоянное наружное наблюдение, вести которое поручили нелегальным парижским агентам Якова Серебрянского. В частности, за Миллером следила Мирей Аббиа (псевдоним Авиаторша). Для аудио-контроля использовались микрофоны, установленные в штаб-квартире РОВС.

Однако, поскольку сам Серебрянский и большая часть его парижской резидентуры в это время готовили похищение Л. Седова, руководство операцией поручили С.М. Шпигельглазу (Дед). В начале сентября 1937 года Шпигельглаз прибыл в Париж. На месте ему помогал легальный резидент 7-го отдела ГУГБ НКВД в Париже С.М. Глинский (Петр)[226], работавший под прикрытием должности атташе посольства. В похищении Миллера также участвовали Г.Н. Косенко (Финн), М.В. Григорьев (Александр)[227] и В.С. Гражуль (Белецкий)[228]. План операции предусматривал похищение Миллера на конспиративной квартире РОВС.

22 сентября 1937 года в 11 часов утра Миллер вышел из штаб-квартиры, оставив у начальника канцелярии генерала П. Кусонского конверт, попросив вскрыть его в том случае, если он не вернется. В сопровождении Скоблина он направился на виллу под Парижем, где якобы должна была состояться встреча с представителями спецслужб Третьего рейха. На самом деле на вилле Миллера подожидала оперативная группа внешней разведки.

Косенко и Гражуль вкололи Миллеру наркотик, после чего генерала поместили в деревянный ящик и на грузовике «форд» советского полпредства перевезли в порт Гавра. Там ящик, опечатанный дипломатическими печатями, погрузили на пароход «Мария Ульянова», стоявший под разгрузкой партии бараньих шкур. Не дожидаясь окончания разгрузки, пароход немедленно отплыл из Гавра, взяв курс на Ленинград.

29 сентября 1939 года Миллер был доставлен в Москву и помещен во внутреннюю тюрьму НКВД как заключенный № 110. После проведенного в Москве следствия он был предан суду и 11 мая 1939 года расстрелян.

Анатолий Серебрянский. Москва, пора счастливого детства

Но операция не прошла чисто. Как вы помните, уходя на встречу со Скоблиным, Миллер оставил конверт с запиской, в которой подробно описал, куда и по чьей инициативе идет. Скоблину пришлось бежать, и помог ему в этом Третьяков, укрывший генерала в своей квартире. Скоблин нелегально был переправлен на самолете в Испанию, где, по одной версии, в октябре 1937 года погиб во время бомбежки Барселоны. Согласно другой версии, самолет приземлился в Испании без пассажира.

Устранение Миллера позволило дезорганизовать работу РОВС и подорвать авторитет Общевоинского союза в среде белой эмиграции. Советская разведка лишила гитлеровскую Германию и ее союзников возможности активно использовать в разведывательно-диверсионных целях против нашей страны около двадцати тысяч членов РОВСа, а это почти две дивизии!

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«До ареста 1938 года мы жили на Гоголевском бульваре. Отца я практически не видел, но каждое утро первым делом лез под подушку и находил там то книжку-малышку, то кусочек сахара, из которого, если растворить его в воде, выплывает маленькая игрушечная рыбка. Счастливые мгновения безмятежного детства!»

Глава 7. Огонь по своим и работа противника. 1929–1941 гг.

Хотим мы или не хотим, но в этой главе мы просто вынуждены перейти к болезненной для авторов – да и для всех нормальных людей в нашей стране – теме политических репрессий 1930-х годов. Писать о них страшно, горько и обидно. Когда осознаешь, какую цену заплатил наш народ в годы Великой Отечественной, в душе возникает чувство бессильной злобы. Бессильной оттого, что изменить уже ничего нельзя, а очень хотелось бы. Но у истории, как известно, нет сослагательного наклонения, а потому мы должны помнить о тех, кто ушел до срока по злой воле вождей или ретивых исполнителей, старавшихся выполнить и перевыполнить план по подлости и человеконенавистничеству. Это наш долг – сохранять память о тех, кто принял на себя удар от «своих» и по этой причине не сумел встать в боевой строй, когда жестокий и умный враг пришел на нашу землю. А они знали, где, когда и как надо бить этого врага, знали и умели делать это. Но очень многим оперативным сотрудникам не пришлось применить свои знания и умения на практике…

Процесс устранения нелояльных по отношению к Сталину кадров НКВД, РККА и Коминтерна происходил постепенно, начиная с 1929 года (!). Именно в этом году против ряда польских коммунистов, проживавших в СССР, были выдвинуты обвинения в принадлежности к Польской организации войсковой (ПОВ). «Дело ПОВ» впоследствии стало инструментом дискредитации и уничтожения членов Компартии Польши, в том числе начальника Иностранного отдела ОГПУ С.А. Мессинга и начальника Особого отдела ОГПУ Я.К. Ольского.

В марте – апреле 1933 года по обвинению в примиренческом отношении к оппозиционерам из состава республиканских, краевых и областных коллегий были исключены 23 члена, 58 руководящих работников краевых и областных управлений ОГПУ подлежали немедленному увольнению.

Авторы хотят еще раз напомнить читателям, что старт репрессиям был дан еще в конце 1920-х гг., и к приснопамятному 1937 году маховик уже успел достаточно раскрутиться…

В середине 1931 года произошла цепочка событий, о которых мы не можем не сказать. 25 августа в Сочи машину со Сталиным и Ворошиловым задел грузовой автомобиль, которым управлял пьяный водитель. В середине сентября, во время поездки Сталина на озеро Рица, один из автомобилей сопровождения упал в реку вместе с мостом. 23 сентября катер, на борту которого находился Сталин, был обстрелян с берега бойцами пограничного поста.

Одни историки утверждают, что два последних происшествия инспирировал секретарь Закавказского крайкома партии Л.П. Берия, другие – что это были неудавшиеся террористические акты, третьи списывают все на случайность.

Вполне возможно, что после указанных событий у Сталина и его ближайшего окружения (Ворошилов, Каганович, Молотов и др.) значительно усилились подозрения в отношении некоторых членов Политбюро и ЦК ВКП(б). Как следует из различных источников, неприязнь к Сталину действительно имела место, отражая как политические противоречия в среде высшего и среднего руководящего состава партии, вооруженных сил и органов госбезопасности, так и личные амбиции.

Мы считаем, что в конце 1933 – начале 1934 года у Сталина могла появиться, а затем и усилиться мания преследования. После того как на «съезде победителей» (26 января – 10 февраля 1934 г.) против вождя было подано 292 голоса из 1218, подсознательный страх перед утратой власти или даже перед физическим устранением мог стать доминирующим фактором, определившим многие поступки «рябого горца». Несомненно, Сталин знал, что за день до выборов в ЦК на квартире Г.К. Орджоникидзе собрались оппозиционные делегаты съезда, пытавшиеся убедить С.М. Кирова в необходимости отставки Сталина.

Вскоре после убийства Кирова (1 декабря 1934 г.) Сталин и его сторонники из числа партийной верхушки принимают решение о применении мер физического воздействия к врагам партии и государства во время проведения следственных действий. В первую очередь это относилось к арестованным контрреволюционерам, отказывающимся давать показания, большинство из которых вождь воспринимал в качестве своих личных врагов. Оглядываясь назад, мы можем с уверенностью сказать, что странную смерть Кирова группировка Сталина использовала как повод для расправы со своими политическими противниками в ходе очередной «партийно-фракционной войны».

Убийство первого секретаря Ленинградского губкома ВКП(б) стало поводом к началу так называемой «большой чистки» в партии, органах безопасности, армии, советских и хозяйственных органах. Один из ее начальных этапов – так называемое «Кремлевское дело» 1935 года.

В июне 1935 года на пленуме ЦК ВКП(б) с докладом «О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе» выступил секретарь ЦК ВКП(б) Н.И. Ежов. В докладе говорилось, что при попустительстве Енукидзе на территории Кремля была создана террористическая сеть с целью убийства «товарища Сталина». По этому делу были осуждены 110 человек: 30 – Военной коллегией Верховного Суда и 80 – Особым совещанием при НКВД.

Согласно официальной версии, в «заговоре» участвовали четыре контрреволюционные террористические группы: группа служащих правительственной библиотеки во главе с Н.А. Розенфельдом (племянником Л.Б. Каменева); троцкистская группа комендатуры Кремля; троцкистская группа военных работников во главе с начальником отделения РУ РККА М.К. Чернявским; белогвардейская группа Г.Б. Синани-Скалова (сотрудник спецслужбы Коминтерна). Идеологом покушения назывался находившийся в ссылке Л.Б. Каменев (Розенфельд).

Согласно другой версии, «Кремлевское дело» инспирировал Г.Г. Ягода с целью взять под контроль НКВД охрану Кремля, которая находилась в ведении Наркомата обороны. В пользу этой версии говорит то, что в числе осужденных были дежурные помощники коменданта Кремля В.Г. Дорошин и И.Е. Павлов, секретарь коменданта Кремля А.И. Синелобов, бывший комендант Большого Кремлевского дворца И.П. Лукьянов, бывший начальник административно-хозяйственного отдела комендатуры Кремля П.Ф. Поляков. При этом Ягода обвинил Енукидзе в противодействии органам госбезопасности.

Действия Сталина показывают, что он не доверял никому. Чтобы получить компрометирующие сведения на тех или иных высокопоставленных лиц или проверить их, генсек использовал возможности так называемого «особого сектора» – личной секретной службы, надежно замаскированной в структуре аппарата ЦК ВКП(б). В большинстве мемуаров (особенно сотрудников спецслужб, напрямую общавшихся со Сталиным) отмечается поразительная глубина и точность информированности вождя по большинству оперативных вопросов. Были заговоры или нет – в любом случае генсек преследовал цель установить личный контроль над всеми силовыми структурами государства.

Сталин руководствовался принципом «Разделяй и властвуй!», не позволяя чрезмерно усилиться ни одному из конкурирующих ведомств и почти всегда действуя по одной схеме. Путем кадровых перестановок он изолировал своих противников друг от друга и, опираясь на одни группировки, уничтожал членов других. При этом он создавал такие условия, при которых для одних его противников открывались перспективы карьерного роста – за счет других, сходивших с политической арены.

К сожалению, многие «товарищи по партии» с большим удовольствием использовали предоставляемый Сталиным шанс для устранения своих друзей-соперников. Именно самые низменные свойства человеческой натуры: подлость, предательство, трусость, стяжательство – стали основным оружием в борьбе за партийную кормушку. Можно без конца упрекать В.И. Ленина во всех «смертных грехах» – нынче модно пинать мертвого льва, – но упрекнуть его в репрессиях по отношению к своим соратникам или партийным оппонентам даже в самые критические моменты политической деятельности никто не сможет. И тем более никто не найдет примеров стравливания Лениным партийцев между собой ради укрепления собственной власти.

В декабре 1935 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о закрытии особых переправ на границе, организованных НКВД для Коминтерна (компартий Польши, Западной Белоруссии, Западной Украины и Финляндии). «Окна» стали рассматриваться руководством ВКП(б) как каналы проникновения в СССР шпионов и диверсантов. Большинство представителей указанных компартий, оказавшихся на территории СССР (в том числе почти все их руководство), уже не могли покинуть пределы Советского Союза.

В середине 1936 года начались аресты политэмигрантов, в первую очередь из КП Польши. Около 35 процентов (1275 из 3669) арестованных в СССР за шпионаж обвинялись в принадлежности именно к польским спецслужбам.

Негативное отношение к выходцам из иностранных компартий нашло отражение в «чистке» не только аппарата Коминтерна, но и аппарата НКВД. В шифротелеграмме № 44 от 25 сентября 1936 года, направленной членам Политбюро ЦК, И.В. Сталин и А.А. Жданов заявили, что ОГПУ в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока опоздал на четыре года. 26 сентября 1936 года Г.Г. Ягода был отстранен от руководства НКВД и назначен наркомом связи, на его место пришел Н.И. Ежов.

Последний привел с собой до трехсот новых сотрудников, которые стали помощниками начальников отделов в центральном аппарате НКВД, республиканских и областных управлениях. Это мотивировалось необходимостью выполнить требование Политбюро о повышении уровня работы НКВД. Однако большинство пришедших были партийными бюрократами, не обладавшими профессиональными знаниями и опытом.

С 25 декабря 1936 года отделы ГУГБ «в целях конспирации» стали номерными, Иностранный отдел получил «счастливый» седьмой номер, его начальником оставался А.А. Слуцкий.

А затем наступил небезызвестный 1937 год, в котором ключевым стало словосочетание «враг народа».

На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года Сталин сказал:

«Не ясно ли, что, пока существует капиталистическое окружение, будут существовать у нас вредители, диверсанты, шпионы и убийцы…»[229].

После назначения Ежова изменения в структуре НКВД сопровождались не только кадровыми перестановками, но и «чистками» в центре и на местах. Ежовские «назначенцы» знакомились со своей новой профессией, рьяно участвуя в подготовке показательных судебных процессов (в январе 1937 года – дело параллельного антисоветского троцкистского центра, в июне – дело Тухачевского), а затем продвигались по службе, постепенно заменяя «людей Ягоды».

В течение 1937–1938 гг. практически все руководители оперативных подразделений в РККА, НКВД и во многих структурах Коминтерна в центре и на местах были арестованы. В том числе и те, кто по долгу службы отвечал за подготовку к диверсионной работе за рубежом и возможной партизанской войне на своей территории. Подавляющее большинство из них были подвергнуты жесточайшим пыткам и издевательствам, а затем объявлены «врагами народа» и расстреляны либо сосланы в концентрационные лагеря, которые с середины 1930-х гг. «более гуманно» стали именовать «лагерями трудового воспитания».

Автобиография Я.И. Серебрянского, написанная 9 мая 1937 г.

Некоторые известные специалисты в области нелегальной, оперативной и диверсионной работы в преддверии неминуемого ареста покончили с собой, защищая свое честное имя, профессиональную репутацию и, что для большинства было особенно важно, спасая своих близких от неминуемого ареста как ЧСВН – членов семьи «врага народа» или ЧСИР – членов семьи «изменника родины».

Репрессии не обошли стороной и семьи авторов. Дед одного из нас, сотрудник областного управления НКВД, покончил с собой в 1936 году, хотя по официальному заключению «умер от инфаркта». Дед другого по ложному обвинению был брошен в лагерь, где пробыл до осени 1941 года, пока его знания и опыт вновь не понадобились вождю.

Сотрудники Коминтерна, НКВД и РККА, объявленные в августе 1937 года членами Польской организации войсковой, обвинялись в следующем:

1) в подготовке в 1918 году совместно с левыми эсерами и бухаринцами свержения правительства РСФСР, срыва Брестского мира и в провоцировании войны РСФСР с Германией;

2) в подрывной работе на Западном и Юго-Западном фронтах во время советско-польской войны 1920 года с целью поражения РККА и отторжения Белоруссии и Украины;

3) в массовой фашистско-националистической работе среди польского населения СССР в целях подготовки базы и местных кадров для диверсионно-шпионских и повстанческих действий;

4) в шпионской работе в военной, экономической и политической областях;

5) в диверсионно-вредительской работе в оборонной промышленности, в текущем и мобилизационном планировании диверсий на транспорте и в сельском хозяйстве, в создании диверсионной сети на случай войны;

6) в контактах и совместных диверсионно-шпионских и иных антисоветских действиях с троцкистским центром, с белорусскими и украинскими националистами для совместной подготовки свержения советской власти и расчленения СССР;

7) в соглашении с «руководителем военно-фашистского заговора Тухачевским» в целях срыва подготовки РККА к войне и для открытия фронта полякам во время войны;

8) во внедрении участников организации в компартию Польши, захвате руководящих органов КП Польши и польской секции ИККИ, в работе по разложению КП Польши, в использовании партийных каналов для внедрения шпионов и диверсантов в СССР;

9) в захвате и парализации всей разведывательной работы СССР против Польши путем проникновения членов ПОВ в ВЧК – ОГПУ – НКВД и РУ РККА.

В письме ГУГБ НКВД, подписанным Ежовым, говорилось, что главной причиной «безнаказанной антисоветской деятельности» ПОВ является то, что в течение почти двадцати лет в ВЧК – ОГПУ – НКВД и РУ РККА находились польские шпионы: Уншлихт, Мессинг, Пиляр, Медведь, Ольский, Сосновский, Маковский, Логановский, Баранский и другие.

Политические процессы 1937 года были шоком для всех военных специалистов, воевавших в то время в Испании.

«В двадцатых числах июня [1937 г.], – вспоминает И.Г. Старинов, – я возвратился из Хаена и зашел к нашему военному советнику Кольману.

Поговорили о том о сем. Я заметил, что Кольман мнется, словно хочет и не решается сказать о чем-то потаенном.

– Что случилось? – напрямик спросил я.

– Ты давно не читал газет?

– Где же я мог их читать?

– А радио тоже не слушал?.. И ничего не знаешь?..

Кольман огляделся, будто опасаясь, что нас подслушивают.

– Одиннадцатого числа состоялся суд над Тухачевским, Уборевичем, Корком, Якиром… Они вели вредительскую работу, пытались подготовить наше поражение в будущей войне. Хотели восстановить власть помещиков и капиталистов.

– Что?!

Кольман подал газету за 13 июня:

– Вот здесь…

Строчки прыгали у меня перед глазами:

„…Двенадцатого июня сего года суд приговорил подлых предателей и изменников к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение“.

Как наяву, я увидел перед собой лицо Якира.

„Вам поручается важнейшее партийное дело, товарищ Старинов. Надеюсь, вы оправдаете наши надежды…“

Увидел лес под Олевском, аэродром под Харьковом, ночные учения, где Якир с гордостью говорил о советской военной технике.

Этот человек – предатель и изменник?!

А маршал Тухачевский – бонапартист?!

Эйдеман, Уборевич, Примаков, Путна – прославленные герои Гражданской войны, и все они тоже враги народа?!

Кольман осторожно взял у меня газету.

– Как же это? – только и мог выговорить я.

– Чудовищно, – согласился советник. – Невозможно поверить. Но ты же видел…

– А какая им была корысть предавать Советскую власть? Власть, которую они сами устанавливали?! За которую кровь проливали?!

– Тише… Конечно, дикость какая-то… Сам не понимаю, на что они рассчитывали… Что им могли дать капиталисты?

– Ничего! Их бы первыми расстреляли, попадись Примаков или Якир в лапы фашистам.

– Видишь, пишут о попытке захвата власти…

– Так они же и были властью!

– Тем не менее факт налицо…

Да, чудовищный факт был налицо. И Кольман, и я не могли не верить Сталину, не верить суду.

Не могли не верить, а в сознании не умещалось случившееся…

Читая в газетах, что Вышинский награжден орденом Ленина „за укрепление социалистической законности“, натыкаясь на имя Ежова и на карикатуры, изображающие „ежовые рукавицы“, в которых корчатся враги народа, я испытывал острые приступы тоски.

Ни на минуту не забывалось, что работал с Якиром, что неоднократно сопровождал Примакова и Тухачевского.

А что ответишь ты, когда спросят, знал ли Якира и Примакова? Что ждет тебя по возвращении на Родину? – не раз спрашивал я самого себя. Что ответишь? <…>

В 1937 году многие высшие военачальники были арестованы и преданы суду по делу о „военно-фашистском заговоре“. Среди них оказались и авторы плана возможной партизанской войны – Уборевич, Якир, Примаков. Прошедшие по этому плану подготовку отряды бойцов ежовский карательный аппарат именовал не иначе как „бандами“. В немыслимом виде предстала и цель нашей будущей работы. Она велась будто бы для того, чтобы осуществить покушение на членов правительства, изменить в стране государственный строй, уступить в пользу иностранных держав целые республики. Такого никому из нас не могло привидеться и в самом кошмарном сне. <… >

Тайники с оружием, боеприпасами в приграничных районах были ликвидированы. Органы НКВД организовали настоящую облаву на тех, кто проходил подготовку по плану Уборевича – Якира – Примакова. В течение года изловили и расстреляли почти всех. <… > Не избежали гибели и сотрудники ОГПУ, также занимавшиеся подготовкой партизан…»[230].

Илья Григорьевич Старинов чудом остался жив.

Политическая установка на разоблачение «вредителей, диверсантов, террористов и шпионов» позволяла следователям НКВД трактовать деятельность обвиняемых по своему усмотрению. На фоне борьбы с «врагами народа» термин «диверсант» стал применяться исключительно в отрицательном смысле – применительно к врагам партии, единственным «вождем и учителем» которой был Сталин. Исходя из этого, обучение диверсантов и партизан в спецшколах и на спецкурсах легко можно было трактовать как «подготовку антисоветского заговора и террористических актов против руководства страны с целью изменения государственного строя в интересах контрреволюционных организаций и/ или иностранных государств». А большинство кадровых сотрудников Коминтерна, ИНО НКВД и РУ РККА можно было обвинить в принадлежности к той или иной иностранной разведке и/или в подготовке покушения на Сталина либо других руководителей СССР. Ревнителей зловещей политики, да и просто людей беспринципных, желавших выслужиться на разоблачении мнимых заговоров, хватало.

Во всем этом действе трагикомичным было то, что «табуреточные» следователи и оперативники, «шившие» дела на «врагов народа», через недолгий промежуток времени сами попадали в ту же категорию. После этого они в полной мере на своей собственной шкуре могли испытать все ужасы унижения и политического произвола, которые ранее творили сами.

За физическим уничтожением теоретиков и практиков диверсионного дела последовало уничтожение их трудов и учебных пособий. Титаническими усилиями некоторых людей, рисковавших жизнью (причем не только своей, но и членов своих семей) были сохранены ценнейшие экземпляры ряда изданий, которые позже позволили использовать накопленный бесценный опыт в подготовке новых поколений специалистов, так необходимых стране в обеспечении государственной безопасности.

Репрессиям подверглись ученые Остехбюро, занимавшиеся разработкой секретной техники для специальных подразделений. В специальных хранилищах и спецбиблиотеках были выпотрошены многие фонды. Книги уничтожались почти так же, как нацисты уничтожали труды мировых классиков. Фанатичное ослепление, массовый психоз в своих проявлениях отвратительны, и неважно, в каких странах и при каких режимах они культивируются…

Репрессии сопровождались целенаправленной обработкой общественного мнения. Так, в октябре 1937 года тиражом один миллион экземпляров вышла брошюра заместителя наркома внутренних дел Л.В. Заковского (Г.Э. Штубиса) «Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца!». Автор – чекист с декабря 1917 года, после убийства С.М. Кирова – начальник Управления НКВД по Ленинградской области.

О разгроме Особого технического бюро Заковский писал:

«…В одной технической лаборатории, изготовляющей сложные приборы оборонного значения, работал сын расстрелянного Каменева – Александр Каменев. По прямым заданиям отца, заклятого врага советского народа, в этой лаборатории Александром Каменевым была создана диверсионно-вредительская группа. Она всячески тормозила производство нужных для Красной армии приборов, кое-что выпускала из производства, а потом снова переделывала, нанося, таким образом, вред обороноспособности Советской страны. По заданию А. Каменева участники группы разработали план взрыва лаборатории в случае начала войны. Так троцкистско-зиновьевские бандиты пытались нанести удар во время войны на одном из важнейших участков оборонного значения, но они были разоблачены и обезврежены»[231].

Было ликвидировано уникальное воинское подразделение – Карельская егерская бригада, ее командный состав почти полностью был уничтожен, остальные отправились на лесоповал. Разгром мотивировался тем, что «финская разведка и „оппозиция“, которая вела борьбу против финской секции Коминтерна, были теснейшим образом друг с другом связаны. Эта так называемая „оппозиция“ финской секции Коминтерна имела большие возможности. Финские коммунисты, находившиеся в Карелии на советской работе, создали Карельскую егерскую бригаду. Вследствие отсутствия бдительности в эту бригаду на командные должности попадали так называемые „политэмигранты“ из Финляндии. Финская охранка искусственно создала такое положение, как будто бы этих „коммунистов“ преследуют, и переправляла их через границу. Некоторые из них попали в пехотную школу им. Склянского, обучались, а потом направлялись в Карельскую бригаду. Карельская егерская бригада, с точки зрения финской разведки, должна была стать первой вооруженной силой во время войны и преградить путь Красной армии на Север с той целью, чтобы отрезать Кольский полуостров и Карелию и, создав территорию для оккупационной армии, парализовать Кировскую железную дорогу и выступить против советской власти. Кроме того, из контрреволюционно настроенных элементов было создано несколько националистических групп, которые были бы резервом во время объявления войны»[232].

Но ни чудовищная ложь, переворачивающая с ног на голову реальные факты, ни «заслуги» перед партией и государством не спасали. 29 августа 1938 года сам Заковский был приговорен к высшей мере наказания и буквально через час после вынесения приговора расстрелян. Подобная участь, повторим, постигла многих оперативных работников и следователей, разоблачавших «контру» в собственной среде.

Сын И.А. Пятницкого, Владимир Иосифович Пятницкий, лично знавший многих функционеров ИККИ, работавших по военно-специальным линиям, полагает, что разгром Коминтерна и его спецслужб произошел вследствие следующих причин:

«Во-первых, когда стало ясно, что идея „всемирной пролетарской революции“, причем революции немедленной… всего лишь бредовая фантазия – и, похоже, одним из первых это понял Сталин, – он в своей международной политике сделал другую ставку – ставку на союз с Гитлером. <…> В этой ситуации Коминтерн только мешал. <…> Во-вторых, развернувшийся в тридцатых годах в Советском Союзе террор против ленинских партийных кадров не мог не затронуть Коминтерн: в его руководящих органах работало немало коммунистов из других стран, которых тоже по праву следует причислить к ленинской гвардии»[233].

Имел место еще один важный момент – смена политических ориентиров. В марте 1936 года Сталин дал интервью американскому журналисту Р. Говарду. Отвечая на вопрос, отказалось ли руководство СССР от планов мировой революции, Сталин ответил:

«Таких планов и намерений у нас никогда не было. <…> Экспорт революции – это чепуха. Каждая страна, если она этого захочет, сама произведет свою революцию, а если не захочет, то революции не будет…»[234].

Хоть и беспринципный, но прагматичный политик, Сталин решил сменить (или замаскировать?) идею «мировой революции» на традиционную для России идею великодержавности. На обеде у К.Е. Ворошилова 7 июля 1937 года он заявил, что русские цари грабили и порабощали народ, вели войны и захватывали территории в интересах помещиков, но они сделали одно хорошее дело – сколотили огромное государство до Камчатки.

Сталинский курс на возрождение великой державы, названный Троцким «национал-социализмом», автоматически отодвигал Коминтерн на второй план, подчиняя интересы любой зарубежной компартии интересам СССР. Поэтому готовить кадры для работы в новых условиях должны были люди, во всем поддерживающие новый курс. Уже летом 1936 года началась ликвидация специальных школ ИККИ, а к 1938 году в СССР были официально закрыты почти все основные учебные заведения Коминтерна, в том числе и готовившие специалистов для нелегальной военной работы.

В этот период в НКВД, РККА, Коминтерне и в большинстве иностранных компартий уничтожили едва ли не каждого первого из тех, кто имел отношение к подготовке партизан и специальных кадров (литер «А», линия «Д»), и из тех, кто составлял агентурную основу нелегальных резидентур РУ РККА и ИНО НКВД. Эффективно опережать и реагировать на возможные действия серьезного и сильного противника на дальних и ближних подступах стало практически некому. Тем не менее – и это очень важно! – подготовка национальных и международных кадров по различным направлениям политической и военной разведывательной деятельности продолжалась, будучи скрытой под вывесками различных государственных и общественных организаций.

«Партийная война» 1936–1939 гг. смела практически все, что «старая гвардия» десятилетиями (с 1860-х годов!) собирала и накапливала по крупицам. Многократная смена партийной верхушки, репрессии и «чистки», под которые подпадали ветераны партии и военспецы, сотрудничавшие с нелегальными партийными структурами задолго до событий октября – ноября 1917 года, ликвидировали профессиональную основу для широкомасштабной целенаправленной конспиративной деятельности на большинстве направлений.

Революция в очередной раз «пожрала» собственных «детей». Уцелели немногие: часть перешедших в состав Главного управления пограничных и внутренних войск НКВД, воздушно-десантные войска, подразделения морской пехоты или находившиеся за границей. Небольшое количество подготовленных кадров удалось спрятать в партийных структурах. Многие спецструктуры, создававшиеся под флагом Коминтерна и/или родственных ему организаций, были ликвидированы, заморожены – то есть перешли на положение, практически схожее с нелегальным, причем в условиях собственной страны.

Репрессиям подверглись коммунисты из тридцати одной страны. Наибольшие потери понесли компартии Болгарии, Венгрии, Германии, Италии, Латвии, Литвы, Польши, Румынии, Финляндии, Эстонии и Югославии. В конце XX в. ветераны вспоминали, что высококлассных специалистов в области партизанской войны и диверсионных операций накануне войны оставалось в живых не более пятидесяти человек.

Борьба с «вредителями, диверсантами, террористами и шпионами», проводимая в силовых структурах с одобрения высшего военно-политического руководства СССР, значительно ослабила потенциал государства в военной и военно-специальной областях. Анафеме была предана сама мысль о возможности ведения войны на своей территории в случае внезапной агрессии противника, в связи с чем была разрушена создававшаяся свыше десяти лет соответствующая инфраструктура. В 1937–1938 гг. расформированию подверглись саперно-маскировочные взводы; минно-взрывные заграждения в полосе обеспечения всех укрепленных районов, расположенных на западной границе, были демонтированы. Закрылись учебные центры по подготовке диверсантов, секретные базы на территории сопредельных с СССР государств подлежали ликвидации. Шапкозакидательская концепция «малой кровью и на чужой территории» создавала страшную предпосылку для вскоре разразившейся катастрофы. И те самые беспринципно-принципиальные исполнители стали, по сути, первыми жертвами катастрофы, в которую был вовлечен весь народ.

Что имеем – не храним, потерявши – плачем…

22 августа 1938 года первым заместителем наркома внутренних дел СССР был назначен Л.П. Берия. В отличие от Ежова, Берия хорошо разбирался в специфике работы НКВД, поскольку в 1921–1931 гг. работал на руководящих постах в органах ЧК – ГПУ – ОГПУ.

«Моя первая встреча с Берией, – писал впоследствии П.А. Судоплатов, – продолжалась, кажется, около четырех часов. <…>

Особенное впечатление на Берию произвела весьма простая на первый взгляд процедура приобретения железнодорожных сезонных билетов, позволивших мне беспрепятственно путешествовать по всей Западной Европе. Помню, как он интересовался техникой продажи железнодорожных билетов для пассажиров на внутренних линиях и на зарубежных маршрутах. В Голландии, Бельгии и Франции пассажиры, ехавшие в другие страны, подходили к кассиру по одному – и только после звонка дежурного. Мы предположили, что это делалось с определенной целью, а именно: позволить кассиру лучше запомнить тех, кто приобретал билеты. Далее Берия поинтересовался, обратил ли я внимание на количество выходов, включая и запасной, на явочной квартире, которая находилась в пригороде Парижа. Его немало удивило, что я этого не сделал, поскольку слишком устал. Из этого я заключил, что Берия обладал опытом работы в подполье, приобретенным в закавказской ЧК. <…>

Берия проявил большой интерес к диверсионному партизанскому отряду, базировавшемуся в Барселоне. Он лично знал Василевского, одного из партизанских командиров, – в свое время тот служил под его началом в контрразведке грузинского ГПУ. <…>

Будучи близоруким, Берия носил пенсне, что делало его похожим на скромного совслужащего. Вероятно, подумал я, он специально выбрал для себя этот образ: в Москве его никто не знает, и люди, естественно, при встрече не фиксируют свое внимание на столь ординарной внешности, что дает ему возможность, посещая явочные квартиры для бесед с агентами, оставаться неузнанным. Нужно помнить, что в те годы некоторые из явочных квартир в Москве, содержавшихся НКВД, находились в коммуналках. Позднее я узнал: первое, что сделал Берия, став заместителем Ежова, это переключил на себя связи с наиболее ценной агентурой, ранее находившейся в контакте с руководителями ведущих отделов и управлений НКВД, которые подверглись репрессиям»[235].

Маховик репрессий набрал столь чудовищные обороты, что это стало опасным даже для тех, кто его запустил. 25 ноября Н.И. Ежов был снят с поста наркома НКВД, а на его место назначен Л.П. Берия. После назначения Берии Ежов и его заместители (кроме В.В. Чернышева) были арестованы и расстреляны как «лица, допустившие перегибы в вопросах чистки».

С приходом в НКВД Берии репрессии несколько стихли, но цепную реакцию было уже не остановить: как Ежов устранял «людей Ягоды», так и Берия устранял «людей Ежова». В частности, по делу соратника Дзержинского Е.Г. Евдокимова (в 1920-х гг. он возглавлял Секретно-политический отдел, занимавшийся борьбой с политическими противниками) были арестованы и расстреляны три десятка руководителей областных, краевых и республиканских управлений НКВД. Большинству из них инкриминировалось участие в заговорах с целью убийства представителей высшего руководства страны.

Что касается разведки НКВД, то там, как и везде, происходила кадровая чехарда. 17 февраля 1938 года А.А. Слуцкий скоропостижно скончался в кабинете 1-го заместителя наркома внутренних дел СССР М.П. Фриновского, а уже в сентябре того же года начальник отдела оперативной техники НКВД М.С. Алёхин на допросе показал, что Слуцкий умер не от острой сердечной недостаточности, а был отравлен путем инъекции цианистого калия; укол якобы сделал сам Фриновский при содействии Л.М. Заковского. К тому времени Заковского уже расстреляли, но показания Алёхина стали весомым «кирпичом» при вынесении смертных приговорах Ежову и Фриновскому.

«В 1938 году, – пишет П.А. Судоплатов, – репрессии докатились и до Иностранного отдела. Жертвами стали многие наши друзья, которым мы полностью доверяли и в чьей преданности не сомневались. Мы думали тогда, что это стало возможным из-за преступной некомпетентности Ежова, которая становилась очевидной даже рядовым оперативным работникам. <…>

В 1938 году атмосфера была буквально пронизана страхом, в ней чувствовалось что-то зловещее. Шпигельглаз, заместитель начальника закордонной разведки НКВД, с каждым днем становился все угрюмее. Он оставил привычку проводить воскресные дни со мной и другими друзьями по службе. В сентябре секретарь Ежова, тогдашнего главы НКВД, застрелился в лодке, катаясь по Москве-реке. Это для нас явилось полной неожиданностью. Вскоре появилось озадачившее всех распоряжение, гласившее: ордера на арест без подписи Берии, первого заместителя Ежова, недействительны»[236].

После смерти Слуцкого исполняющим обязанности начальника 7-го отдела ГУГБ НКВД был назначен С.М. Шпигельглаз. В марте 1938 года во главе 5-го отдела (ИНО) I Управления НКВД (после очередной реорганизации) был поставлен З.И. Пассов, а Шпигельглаза назначили его заместителем. 28 октября 1938 года Пассов был арестован. 2 ноября арестовали и Шпигельглаза.

Неизбежным результатом «партийной войны» стало резкое ухудшение деятельности нелегальных резидентур. Многие агентурные сети так и не были восстановлены. Показательно, что в 1938 году из разведки НКВД в адрес руководства страны в течение 127 дней (уникальный случай в истории не только отечественной, но и мировой разведки!) вообще не поступало никакой информации.

В начале ноября 1938 года к временному исполнению должности начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД приступил П.А. Судоплатов.

«За три недели своего пребывания в качестве исполняющего обязанности начальника отдела, – вспоминал он, – я смог узнать структуру и организацию проведения разведывательных операций за рубежом. В рамках НКВД существовали два подразделения, занимавшиеся разведкой за рубежом. Это Иностранный отдел, которым руководили сначала Трилиссер, потом Артузов, Слуцкий и Пассов. Задача отдела – собирать для Центра разведданные, добытые как по легальным (через наших сотрудников, имевших дипломатическое прикрытие или работавших в торговых представительствах за рубежом), так и по нелегальным каналам. Особо важными были сведения о деятельности правительств и частных корпораций, тайно финансирующих подрывную деятельность русских эмигрантов и белогвардейских офицеров в странах Европы и в Китае, направленную против Советского Союза. Иностранный отдел был разбит на отделения по географическому принципу, а также включал подразделения, занимавшиеся сбором научно-технических и экономических разведданных. Эти отделения обобщали материалы, поступавшие от наших резидентур за границей – как легальных, так и нелегальных. Приоритет нелегальных каналов был вполне естествен, поскольку за рубежом тогда было не так много советских дипломатических и торговых миссий. Вот почему нелегальные каналы для получения интересовавших нас разведданных были столь важны.

В то же время существовала и другая разведывательная служба – Особая группа при наркоме внутренних дел, непосредственно находящаяся в его подчинении и глубоко законспирированная. В ее задачу входило создание резервной сети нелегалов для проведения диверсионных операций в тылах противника в Западной Европе, на Ближнем Востоке, Китае и США в случае войны. Учитывая характер работы, Особая группа не имела своих сотрудников в дипломатических и торговых миссиях за рубежом. Ее аппарат состоял из двадцати оперработников, отвечавших за координирование деятельности закордонной агентуры. Все остальные сотрудники работали за рубежом в качестве нелегалов. В то время, о котором я веду речь, число таких нелегалов составляло около шестидесяти человек. Вскоре мне стало ясно, что руководство НКВД могло по своему выбору использовать силы и средства Иностранного отдела и Особой группы для проведения особо важных операций, в том числе диверсий и ликвидации противников СССР за рубежом.

Особая группа иногда именовалась „Группа Яши“, потому что более десяти с лишним лет возглавлялась Яковом Серебрянским. Именно его люди организовали в 1930 году похищение главы белогвардейского РОВС в Париже генерала Кутепова. До революции Серебрянский был членом партии эсеров. Он принимал личное участие в ликвидации чинов охранки, организовавших еврейские погромы в Могилеве (Белоруссия). „Группа Яши“ создала мощную агентурную сеть в 1920–1930-х гг. во Франции, Германии, Палестине, США и Скандинавии. Агентов они вербовали из коминтерновского подполья, тех, кто не участвовал в пропагандистских мероприятиях и чье членство в национальных компартиях держалось в секрете»[237].

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Мы живем на ведомственной даче в Серебряном Бору. Отец не в отъезде. Каждое утро, уезжая на работу, он сажает меня в машину у крыльца и высаживает у ворот дачи. Это называется „В Москву до ворот“».

23 ноября 1938 года над головой П.А. Судоплатова сгустились зловещие тучи политического недоверия. Именно в этот день состоялось заседание партийного комитета 5-го партколлектива ГУГБ, на котором слушалось его персональное дело. 2 декабря Судоплатов был отстранен от исполнения обязанностей начальника отдела, но не арестован и продолжал ходить на службу, ежедневно ожидая ареста. Начальником 5-го отдела ГУГБ НКВД стал В.Г. Деканозов.

К этому времени Яков Серебрянский уже около месяца сидел во внутренней тюрьме на Лубянке, чему предшествовали следующие события.

13 июля 1938 года из Франции исчез один из ближайших помощников Серебрянского, главный резидент НКВД в Испании А.М. Орлов (он же Фельдбин, он же Никольский). Отозванный из Испании в Москву, Орлов понял, что там его, скорее всего, ожидают арест и высшая мера, поэтому предпочел бежать с семьей в Америку. Некоторые работники специальных служб и до него пытались укрыться в разных странах мира от смерти, инспирированной «своими» же, но вели они себя там по-разному. В отличие от Агабекова, Рейсса, Кривицкого, Люшкова (самые известные из перебежчиков), Орлов не выдал спецслужбам США никаких сведений о деятельности советской разведки. А известно ему было более чем достаточно – одна «кембриджская пятерка» чего стоила!

Здесь возникают две версии. Во-первых, как свидетельствовал сам Орлов, его бегство действительно было продиктовано страхом за жизнь жены и дочери. Во-вторых, это могла быть операция прикрытия для глубокого внедрения Орлова в США. Однако вторая версия все же вызывает сомнение. Тот, кто организовывал подобную операцию (если она вообще была), не мог не понимать, что уход Орлова на Запад станет очередным поводом для репрессий против всего руководства разведки НКВД.

Так вскоре и получилось. Бегство Орлова дало Ежову повод заподозрить в измене не только все руководство 5-го (Иностранного) отдела, но и весь оперативный состав «Группы Яши». 10 ноября 1938 года сержант государственной безопасности Порохин получил ордер № 2210 на арест Серебрянского Якова Исааковича и производство обыска в доме по адресу Гоголевский бульвар, 31«а». Одновременно с Серебрянским была арестована и его жена Полина Натановна. В тот же день на Лубянку доставили А.И. и В.Я. Сыркиных. В течение ноября – декабря 1938 года под следствием оказались И.Н. Каминский, Г.Н. Косенко, А.Н. Турыжников, Ю.И. Волков, Р.Л. Эске (Рачковский). Т.С. Малли был арестован еще 7 марта 1938 года, С.М. Перевозников позднее – 2 сентября 1939 года.

В конце ноября наркомом стал Берия. Ознакомившись с деятельностью Спецгруппы ГУГБ и ее руководителя, он, как и Ежов, усомнился в преданности Серебрянского. Особое сомнение вызывал пресловутый «еврейский вопрос». Из числа более чем двухсот агентов СГОН значительную часть составляли евреи (что и понятно – после прихода нацистов к власти евреи активно сотрудничали с советскими спецслужбами). В одной из бесед с Деканозовым Берия даже сказал: «Серебрянский устроил на казенное жалованье еврейскую родню, которая оказались ни к чему не годной, и теперь должен понести за это ответственность».

Следствие по делу Серебрянского было поручено начальнику 2-го отделения 2-го (Секретно-политического) отдела ГУГБ В.С. Абакумову. Первый раз Яков Исаакович был допрошен 13 ноября 1938 года, однако необходимых признательных показаний от него добиться не смогли. На протоколе допроса имеется резолюция Л.П. Берии: «Тов. Абакумову! Хорошенько допросить!» После этого к Якову Исааковичу стали применять «интенсивные методы» дознания. Как позднее рассказывал сам Серебрянский, 16 ноября 1938 года на допросе у Абакумова с участием начальника 2-го отдела ГУГБ Б.З. Кобулова и наркома Берии его жестоко избили и, спасая жизнь, он вынужден был дать ложные показания о своей «антисоветской деятельности». На допросах Яков Исаакович называл вымышленные фамилии – это позволяло тянуть время и не бросать тень подозрения на тех, кто действительно работал с ним.

С 5 декабря 1938 года, после назначения Виктора Абакумова начальником Управления НКВД Ростовской области, следствие по делу Серебрянского поочередно вели С.Р. Мильштейн, П.И. Гудимович и П.А. Перепелица. 25 января 1939 года Якова Исааковича перевели из Лубянки в Лефортовскую тюрьму. До 13 февраля 1939 года, то есть более трех месяцев после ареста, он содержался под стражей без санкции прокурора! Еще через две недели, 21 февраля, Серебрянский был уволен из органов НКВД «по факту ареста».

Полина Серебрянская впервые была допрошена 28 февраля 1939 года (!). Ее обвиняли в недонесении на собственного мужа.

Тем временем реальный, а не придуманный с подачи «вождя и учителя» враг не дремал. В сообщении ТАСС от 27 января 1939 года говорилось:

«25 января погранвойска Грузинской ССР уничтожили трех человек, пытавшихся перейти границу со стороны Турции. Эти трое – троцкисты, пользовавшиеся поддержкой фашистов. У убитых были найдены пистолеты, ручные гранаты и подробные карты местности. Целью преступной группы было убийство Иосифа Виссарионовича Сталина, находящегося в Сочи. Однако пограничники заблаговременно узнали о преступном плане и истребили злоумышленников»[238].

Сообщение в газете «Правда» использовалось как дезинформация для введения в заблуждение истинных организаторов покушения, каковыми в данном случае выступали специальные службы Японии. Спецоперация готовилась с помощью бывшего высокопоставленного сотрудника госбезопасности Люшкова, 13 июня 1938 года бежавшего из СССР и предложившего свои услуги японским спецслужбам.

Начальник управления НКВД по Дальнему Востоку Генрих Люшков был одним из доверенных лиц Ежова. Он участвовал в следствии по делу об убийстве Кирова, а также в расследовании нескольких «заговоров» против Сталина. Его побег нанес ощутимый урон органам государственной безопасности Советского Союза. Люшков сообщил японской разведке совершенно секретные сведения об обороноспособности СССР на Дальнем Востоке, раскрыл известные ему данные о советской агентуре, о «засвеченных» и перевербованных агентах противника и другие факты.

В августе 1936 – июле 1937 года Люшков служил начальником Управления НКВД Азово-Черноморского края и, соответственно, обладал секретными сведениями об организации охраны Сталина во время пребывания вождя на отдыхе в Сочи и прилегающих районах. Для врага это представляло особый интерес.

После поражения у озера Хасан (29 июля – 11 августа 1938 г.) японские спецслужбы начали готовить операцию по ликвидации Сталина, получившую кодовое название «Медведь». Осуществить покушение путем открытого нападения силами небольшой (до десяти человек) диверсионной группы было практически невозможно. Во внутренней охране Сталина числилось около двухсот сотрудников, на вооружении у которых были пистолеты-пулеметы ППД образца 1934 года. Группы сопровождения также были вооружены автоматическим оружием. Внешнюю охрану в лесной местности осуществлял отряд пограничников. За три часа до приезда Сталина проверке подвергались все объекты, вплоть до коммуникаций. Район Мацесты с прилегающим лесом прочесывался (на территории Большой Мацесты находилась дача Сталина, в Малой Мацесте Сталин принимал сероводородные ванны – лечил полиартрит). Все подозрительные, на взгляд охраны, лица проверялись и при необходимости задерживались.

Повторим, расчеты японских спецслужб строились на показаниях Люшкова, который отлично знал систему охраны вождя, поскольку принимал участие в ее разработке.

В результате рассмотрения различных вариантов покушения был принят следующий план. Ночью боевики должны были проникнуть в подвальное помещение водолечебницы по трубе большого диаметра, снабжавшей лечебницу минеральной водой. В ночное время напор воды уменьшался, и труба заполнялась водой лишь наполовину. По трубе нужно было добраться до водосборника и там дождаться приезда Сталина, после чего через люк проникнуть в помещение операторов, регулировавших подачу и температуру воды. Ликвидировав операторов, диверсантам следовало проникнуть в смежную комнату – склад инвентаря для уборки помещений. Дверь комнаты выходила в коридор, где дежурили несколько охранников. Они были последним препятствием перед помещением, где вождь принимал лечебные ванны.

Операция готовилась скрупулезно. Были составлены подробные планы Мацесты и здания водолечебницы. На секретной базе в Чанчуне (а точнее, в Синьцзине – оккупированный в 1931 году город Чанчунь был объявлен столицей марионеточного государства Маньчжоу-Го и переименован) по этим планам в масштабе один к одному было построено здание водолечебницы. Боевики из числа белоэмигрантов прошли тщательный отбор и проверку по каналам японских и эмигрантских спецслужб. На вооружении группы было самое современное автоматическое оружие того времени, снабженное разрывными пулями. (В том числе компактный гранатомет особой конструкции; оружие подобного типа гитлеровцы разработали и пытались использовать в покушении на Сталина лишь в 1944 году.) Тренировки продолжались несколько месяцев, в итоге из десяти контрольных попыток девять оказались успешными. Отход боевиков планом операции не предусматривался: отойти против тока воды, поступавшей в трубу под большим давлением, или прорваться через несколько колец внешней охраны не представлялось возможности. Исполнители операции сознательно обрекали себя на верную смерть.

На пароходе «Азия-мару» диверсионная группа прибыла в Неаполь. Во время плавания режим секретности обеспечивали сотрудники японской разведки. Пищу боевикам подавали в каюты, на стоянках окна кают были зашторены. В Неаполе вся группа пересела на пароход «Талес», следовавший в Стамбул, а оттуда на катере сразу же направилась в пограничный с СССР район Турции.

24 января 1939 года боевики под видом научной экспедиции сошли на берег, проверили оружие и экипировку и двинулись к границе. Известны следующие (возможно, оперативные) имена диверсантов: Герман Люшков, Борис Безыменский, Исаак Зеленин, Николай Лебеденко, Леонид Малхак, Виталий Смирнов, Михаил Сурков.

После перехода границы группа, пробиравшаяся по ущелью в глубь СССР, неожиданно попала в засаду. На месте были убиты Лебеденко, Малхак и Сурков, остальным удалось уйти.

Как оказалось впоследствии, органы госбезопасности СССР были проинформированы о подготовке покушения советским агентом, работавшим под псевдонимом Лео. Японский историк Х. Есиаки в книге «Японские планы покушения на Сталина» предполагает, что им являлся переводчик МИД Маньчжоу-Го Борис Бжеманский. Не исключено, что Бжеманский и боевик Безымянский – одно и то же лицо.

Советской разведкой также была получена информация о подготовке японцами другой диверсионной группы – для взрыва бомбы на Красной площади во время демонстрации 1 мая 1939 года. Мы не вправе раскрывать истинные имена сотрудников, внедренных в тот период в секретные службы Японии. Можем только констатировать: источники советских спецслужб имелись в различных структурах военных и политических организаций этой страны, что позволяло быть в курсе сверхсекретных даже для большинства высокопоставленных японских чиновников событий и планов. Особенность нелегальной работы такова, что даже через много десятилетий (а порой и веков) истинные имена специалистов тайной войны остаются засекреченными…

«В марте 1939 года, когда я стал заместителем начальника разведки НКВД, – вспоминает П.А. Судоплатов, – одной из моих главных задач было внедрение нелегалов в Западной Европе и создание агентурной сети, связанной с немцами, имевшими дипломатическое прикрытие. Особенно это касалось Германии, являвшейся центром внимания всей нашей работы. После репрессий 1937–1938 гг. германскими делами в разведке стали заниматься новые люди, и наши контакты с агентами оказались временно прерванными. Было принято решение резко активизировать эти контакты. Бегство Александра Орлова в 1938 году бросило подозрение на руководящие кадры Иностранного отдела; арестовали Шпигельглаза, Малли, Белкина, Серебрянского и других сотрудников, контролировавших наши агентурные сети в Западной Европе, что существенно затруднило получение разведывательной информации. Когда я возглавил этот участок, мне пришлось посылать за рубеж новых и зачастую неопытных людей. В результате с ноября 1938-го по март 1939-го поступление разведданных из Западной Европы резко сократилось»[239].

Возможно, это покажется парадоксальным, но спасением для Павла Анатольевича Судоплатова стал именно арест Я.И. Серебрянского и почти всех членов его группы, находившихся в СССР. Опытных кадров, способных грамотно организовать диверсионную или террористическую операцию за рубежом, катастрофически не хватало! В этих условиях Л.П. Берия решил поручить руководство операцией по ликвидации Троцкого человеку, имевшему удачный опыт ликвидации Е. Коновальца. После приема у Сталина в марте 1939 года Судоплатов был утвержден заместителем начальника разведки НКВД и приступил к подготовке операции «Утка».

Мало кто знает, что в течение 1936–1939 гг. в рамках гражданской войны в Испании шла еще одна, не менее жестокая война. Войну между республиканцами (интернационалистами) и их противниками (консерваторами, националистами) смело можно назвать войной межвидовой и даже первой межблоковой идеологической войной. Недаром поддержку генералу Франко оказывали Гитлер и Муссолини, а республиканцам – СССР и международные структуры Коминтерна.

Параллельно внутри республиканского лагеря шла война, которую условно можно назвать внутривидовой. На этой, в основном тайной, войне не на жизнь, а на смерть бились прежние соратники: с одной стороны выступал Сталин, а с другой – Троцкий. Каждый из них желал предстать перед миром в качестве единственного гаранта международного революционного и антифашистского движений.

Для Сталина «проблема Троцкого» приобрела уже не личный, как в конце 1920-х гг., а исключительно политический характер. Вопрос встал ребром: кто кого? Именно это противостояние и послужило основой для позитивных изменений в судьбе П.А. Судоплатова.

Судоплатов привлек к работе участников спецопераций в гражданской войне в Испании, а его заместителем при подготовке операции «Утка» стал Н. Эйтингон.

По настоянию Эйтингона в операции следовало использовать только тех агентов из Западной Европы, Латинской Америки и США, которые никогда не участвовали ни в каких операциях против Троцкого и его сторонников. В соответствии с планом Эйтингона были созданы две самостоятельные группы: группа «Конь», под руководством одного из организаторов мексиканской компартии художника Альфаро Сикейроса, и группа «Мать», под руководством Кармен Меркадер. Механизм был запущен.

Для международного коммунистического движения март 1939 года – трагический месяц, связанный с падением республиканской Испании. 31 марта были подавлены последние очаги сопротивления республиканцев. При этом личный состав специальных партизанских подразделений вышел из гражданской войны достойно.

«После поражения республиканцев часть личного состава XIV корпуса, захватив судно, перебралась в Алжир, оттуда в Советский Союз. Часть бойцов перешла испано-французскую границу и была интернирована. Когда французские власти приняли решение о выдаче их фалангистам, бойцы в полном составе совершили побег из концлагеря и ушли в горы. На базе их партизанских отрядов были созданы 27 бригад, сведенных в 9 партизанских дивизий.

Они повесили Дуче и освобождали от фашистов Марсель и Париж. Четверо бойцов XIV корпуса впоследствии вместе с Фиделем Кастро высаживались на Плайя Хирон…»[240].

Война в Испании явилась убедительным доказательством реальных возможностей спецслужб и спецподразделений, в том числе и специальных структур Коминтерна. Однако позитивный опыт не был адекватно оценен Сталиным. Испанская кампания послужила одним из поводов для окончательного разгрома «диверсионных» структур в СССР в конце 1930-х гг. Политические решения высшего руководства Советского Союза были направлены не на изучение объективных причин поражения Испанской республики, а на поиск виновных в этом поражении.

Но в ряду трагических событий были и светлые моменты. В «несчастливый» день 13 мая 1939 года во внешней разведке НКВД произошло очередное, и на этот раз весьма благоприятное, изменение: начальником 5-го (Иностранного) отдела ГУГБ был назначен П.М. Фитин[241].

А основной противник СССР – Германия – усиленно наращивал «мускулы». Для непосредственного осуществления операций разведывательно-диверсионного характера и ведения психологической войны в 1937 году в составе военной разведки был создан отдел Абвер-II, который изначально возглавил Г. Гросскурт, а с 1939 года – Эрвин фон Лахузен. Объединение разных (взаимно дополняющих) аспектов спецопераций под единым управлением, на наш взгляд, можно объяснить лозунгом, которому следовал адмирал Канарис: «Внедряйся. Разлагай. Деморализуй». (Комплексный подход включал разведывательные операции, психологическое воздействие, силовые мероприятия и прочие действия, позволяющие ослабить противника.)

Во время испанской войны сотрудники спецслужб Третьего рейха, действовавшие в составе легиона «Кондор», получили наглядное представление о тактике и реальных возможностях партизанской войны. По сути, испанская война стала катализатором нового этапа в развитии немецких секретных служб и специальных подразделений.

Во второй половине 1938 года, когда у руля Организации украинских националистов встал бывший полковник «Сечевых стрельцов» А.А. Мельник, расширились контакты между ОУН, с одной стороны, и Абвером и СД – с другой. С украинскими националистами спецслужбы нацистской Германии усиленно работали на перспективу. Гитлеровцы видели в оуновцах прежде всего «пятую колонну», способную дезорганизовать польский тыл в начале боевых действий.

В конце 1938 года начальник 2-го (диверсионного) отдела Абвера Гельмут Гросскурт провел встречу с А. Мельником, который к этому времени уже переехал из Польши в Третий рейх. На этой встрече Мельник был завербован и получил оперативный псевдоним Консул-1. Он являлся резидентом абверштелле (отдела) «Берлин» и состоял на связи с гауптманом Пухертом. Интересующую немецкую разведку информацию Мельник получал как от оуновских организаций, действовавших на территории Чехословакии, так и от оуновского подполья в Польше.

В конце 1938 – начале 1939 года также активизировалось сотрудничество германских и эстонских спецслужб. Бывший начальник 2-го отдела эстонского Генерального штаба (военная контрразведка) полковник Маасинг прибыл в Германию для координации совместной разведывательной работы. Контрразведка и политическая полиция Эстонии фактически превратились в заграничные филиалы Абвера. Фридрих Вильгельм Канарис и начальник Абвер-I (разведка) Ганс Пикенброк, посетив Эстонию, провели инструктаж по разведывательной и диверсионной деятельности против СССР. Началась совместная работа абверовцев с эстонскими коллегами по заброске на территорию СССР разведывательно-диверсионных групп. Канариса особо интересовала информация о численности и типах самолетов советских ВВС.

Располагая данными о шпионской деятельности «вероятного противника» советское правительство в 1938 году приняло решение о закрытии консульств Германии во Владивостоке, Ленинграде, Новосибирске, Киеве, Одессе, Тбилиси и Харькове.

В 1938–1939 гг. Теодор фон Хиппель организовал боевые группы «Эббингхауз» (Ebbinghaus) для действия в Силезии, Судетах и Поморье. К формированию подразделений «профессиональных партизан» в Абвере приступили в условиях строжайшей секретности. В лагерях на озерах Химзее, под Берлином, и Квинцзее, под Бранденбургом, открылись учебные центры по подготовке «пятой колонны» для возможных действий в Польше из числа польских и украинских фольксдойче и отдельных эмигрантов не немецкого происхождения.

Отбор кандидатов проходил по высоким требованиям: хорошая физическая и военная подготовка, интеллектуальный уровень выше среднего, знание иностранных языков, наличие актерских способностей и т.п. Преимущество отдавалось этническим немцам, ранее проживавшим на территории других государств, в первую очередь в Африке и Латинской Америке. В дальнейшем система боевой подготовки была усовершенствована настолько, что адмирал Канарис приказал каждому офицеру военной разведки пройти обязательный курс обучения на «Опытном поле» в Квинцзее.

В декабре 1938 года в Фельдафинге (Австрия) началась подготовка украинских офицерских кадров из числа членов ОУН – УВО в Офицерской школе ОУН под руководством полковника Р. Сушко, бывшего офицера Австро-Венгерской армии. Военному делу в этой школе обучались галичане, в основном студенты австрийских и немецких вузов, и несколько уроженцев Волыни, всего двадцать пять человек. (Отметим, что среди выпускников школы – будущий командующий Украинской повстанческой армией Роман Шухевич.) В целях конспирации курсанты выдавали себя за румын из Бессарабии. Преподавание вели австрийские и германские офицеры.

Весной 1939 года часть курсантов отправили в Берхтесгаден для прохождения горнострелковой и воздушно-десантной подготовки. Затем они были переведены в Берлин, где постигали основы партизанской войны, осваивали тяжелое и легкое оружие, совершенствовали навыки вождения автомобиля и мотоцикла.

В начале мая оуновских офицеров перевезли в замок Зауберсдорф (в ста километрах от Вены), специально выкупленный руководством ОУН у местных властей. Именно здесь началась подготовка первого национального (специального) подразделения, которое в немецких документах значилось как Горная строительная помощь (Bergbauernhilfe). Сами националисты называли себя бойцами Легиона полковника Сушко.

Название «Горная строительная помощь» появилось не случайно. Во-первых, оно маскировало истинную сущность спецназа под «рабочей» вывеской. Во-вторых, учитывая характер местности в Юго-Восточной Польше, слово «горная» имело прикладное значение. Учитывая, что личный состав Бергбауэрнхильфе набирался из числа членов Организации национальной обороны «Карпатская Сечь» (ОНОКС), можно предположить, что абверовско-оуновский спецназ предназначался для действий в горно-лесистой местности Карпат и Бескид.

Всего в Бергбауэрнхильфе было двести боевиков, объединенных в две роты, каждая из которых состояла из двух взводов. В дальнейшем на основе легиона планировалось сформировать отдельный полк трехбатальонного состава.

Обучение личного состава продолжалось до середины августа 1939 года. В курс обучения входили топография, конспирация, диверсионная и строевая подготовка. Кроме военных дисциплин, боевикам читались лекции по географии и истории Украины. По окончании обучения они были обмундированы в стандартную униформу вермахта без знаков различия и вооружены, в числе прочего, новейшими пистолетами-пулеметами «МП-38».

Благодаря активной работе фольксдойче, объединенных в Австрийский легион под руководством эсэсовцев (А. Роденбюхер, Ф. Гласс, Э. Кальтенбруннер), был осуществлен молниеносный захват (аншлюс) Австрии в марте 1938 года – фактически без использования вооруженных сил. Оккупация Судетской области в октябре 1938 года, Богемии и Моравии в марте 1939 года решалась комплексно: по линии МИД велась активная политическая работа; по линии НСДАП и СС использовались возможности чешских немцев; по линии Абвера проводились боевые операции с использованием диверсантов. Вторжение вермахта в Чехословакию практически не встретило сопротивления. Стратегия тайной войны, разработанная немецкими военными экспертами, получила практическое подтверждение.

18 августа 1939 года заместитель начальника Абвер-II полковник Эрвин Штольце в доверительной беседе с А. Мельником сообщил ему о возможном благоприятном для украинских националистов развитии ситуации в Польше. Руководство Абвера вело в этой ситуации свою игру, несколько отличную от позиции германского МИД, а следовательно, и Гитлера. Последнего независимое украинское государство на польских землях интересовало значительно меньше, чем приобретение союзника (пусть и временного) и поставщика стратегического сырья в лице Советского Союза.

Подписание 23 августа 1939 года пакта Молотова – Риббентропа ненадолго поставило крест на совместных планах абверовцев и оуновцев. 25 августа 1939 года легионеры, сосредоточенные в районе Медзилаборце – Выдрань – Полота, были готовы к бою, однако Верховное командование вермахта отдало приказ об отводе в тыл. Руководство нацистской Германии справедливо опасалось, что легион может начать боевые столкновения с частями Красной армии, которые, согласно секретным протоколам, готовились вступить на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины.

Нападение гитлеровской Германии на Польшу 1 сентября 1939 года ознаменовало начало Второй мировой войны. 7 сентября (через две недели после подписания германо-советского договора о ненападении) состоялась встреча И.В. Сталина с В.М. Молотовым, А.А. Ждановым и Г. Димитровым. В отношении Польши Сталин заявил: ее уничтожение означает, что одним буржуазным государством стало меньше, что в результате разгрома Польши СССР может распространить социалистическую систему на новые территории и население. А по поводу разразившейся мировой войны было сказано: «Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран, в особенности Англии. Гитлер, сам этого не понимая и не желая, подрывает капиталистическую систему»[242]. По мнению Сталина, во время мировой войны существовавшее ранее деление империалистических стран на фашистские и демократические теряло прежний смысл. В новых политических условиях Советский Союз получал возможность маневрировать между воюющими сторонами и подталкивать противников к выгодным для СССР действиям. В свою очередь, коммунисты капиталистических стран должны были выступить (как предполагалось) не только против войны, но и против своих собственных буржуазных правительств. Официальный отказ Сталина от идеи мировой революции на деле оборачивался стремлением к распространению своего влияния на иностранные государства при условии безоговорочной поддержки только его линии и концепции развития мирового порядка…

Тем временем в Германии продолжалась игра Абвера с украинскими националистами. В самом начале польской кампании А. Мельник был приглашен в МИД Германии на встречу с государственным секретарем Вильгельмом Кеплером. Мельнику дали понять, что немецкие власти не собираются давать какие-либо обещания относительно использования оуновцев в войне.

11 сентября в Абвере рассматривался вопрос об использовании украинских националистов в боевых действиях против поляков. Однако препятствием для их участия в боевых действиях была отрицательная позиция политического руководства Третьего рейха.

12 сентября Гитлер рассмотрел варианты дальнейшей судьбы польского государства в присутствии В. Кейтеля, А. Йодля (представители Верховного главнокомандования), И. фон Риббентропа (МИД), В. Канариса и Э. фон Лахузена. Канарис и Лахузен предлагали такой раздел восточных территорий Польши, при котором Литва получила бы район Вильно, Галичина и Западная Волынь образовали независимое украинское государство, а остальные территории отошли бы к СССР. Именно с учетом последнего варианта Абвер и готовил боевые подразделения украинских националистов (в тренировочном лагере под Дахштайном под руководством инструкторов Абвер-II обучались еще 250 добровольцев).

Гитлер и его генералы обоснованно опасались реакции на подобное решение со стороны Советского Союза. Воевать на два фронта им пока не хотелось.

Позднее Канарис встретился с Мельником в Вене, где обговаривался вариант провозглашения независимой Западной Украины в том случае, если Сталин откажется от вступления в Польшу. Но 17 сентября советские войска перешли польскую границу, и вопрос о территориальной принадлежности Западной Украины был закрыт.

Раздел Польши в сентябре 1939 года между Германией и СССР, в результате которого к Советскому Союзу были присоединены Западная Белоруссия и Западная Украина, произошел без участия военных специалистов Коминтерна. Вероятно, именно в этот период у Сталина и его ближайшего окружения начало складываться убеждение, что для экспансии «мировой революции» вполне достаточно сил и средств Красной армии и проводимой «вождем всех народов» «безошибочной политики».

Особенный интерес руководства ВКП(б) в этой области вызывали Прибалтийские страны. В секретном дополнительном протоколе о разграничении сфер интересов Третьего рейха и Советского Союза было зафиксировано:

«1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Литва, Латвия, Эстония, Финляндия), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы относительно Виленской области признаются обеими сторонами»[243].

В период с 28 сентября по 10 октября 1939 года с правительствами Латвии, Литвы и Эстонии были заключены договоры о взаимопомощи. В договорах предусматривалось размещение на территории Прибалтийских стран советских военных баз.

Правительство Финляндии от подписания подобного договора отказалось, и во второй половине октября 1939 года финские войска были частично отмобилизованы. Впоследствии выяснилось, что деятельность компартии Финляндии была парализована финской полицией и контрразведкой, поэтому реальной поддержки Красной армии коммунисты не оказали.

В то же время активную помощь Финляндии по части организации секретных операций оказывали немецкие специалисты из аналогичных служб Третьего рейха, особенно из Военной организации «Финляндия» («Бюро А. Целлариуса»).

С разведкой Германии многие финские офицеры сотрудничали с 1914 года, когда в составе кайзеровской армии воевали против Российской империи. Именно «Финляндия» первой получила сведения о боевых возможностях советских разведывательных, диверсионных и пограничных подразделений в условиях «незнаменитой» зимней войны 1939–1940 гг.

Поскольку правительство Финляндии отказалось от подписания договора с СССР по типу договоров с Прибалтийскими странами, подготовка к войне с Финляндией в Советском Союзе вступила в завершающую стадию. Не последнюю роль в окончательном решении руководства ВКП(б) начать очередной «освободительный поход» сыграли победа советских войск на реке Халхин-Гол в сентябре 1939 года и быстрый разгром польской армии. Тем более что войска Красной армии имели многократное численное превосходство над противником: в людях – в 1,7 раза, в артиллерии – в 3 раза, в авиации – в 10 раз, в танках – в 80 раз.

В свою очередь, финское командование готовилось компенсировать подавляющее численное превосходство «русских» высокой боевой выучкой финских военнослужащих, их стойкостью и умением вести бой на сильно пересеченной местности в условиях зимы. На Карельском перешейке планировалось вести жесткую оборону на «Линии Маннергейма», которая тогда считалась непроходимой. Предполье между государственной границей и главной оборонительной линией составляло от 12 километров в восточной части Карельского перешейка до 65 километров в его западной части. По плану обороны в предполье должны были действовать небольшие финские разведывательно-диверсионные группы (РДГ).

Севернее Ладожского озера финны собирались вести маневренную оборону. Здесь их расчеты строились не только на нанесении местных контрударов по прорвавшимся советским частям, но и на действиях на флангах и в тылу частей Красной армии. Силы прикрытия состояли из частей пограничной охраны, нескольких батальонов егерей, отдельных кавалерийских отрядов и частей местной самообороны.

Хорошее знание местности, прекрасная лыжная и стрелковая подготовка, а также правильно выбранная тактика позволили финским войскам на этом направлении перехватить инициативу у советских войск и на отдельных участках удерживать ее вплоть до конца войны.

Советско-финляндская война, начавшаяся 30 ноября 1939 года, потребовала активной работы в тылу противника военной разведки Красной армии. На практике эта заранее спланированная работа обернулась полным провалом. На совещании начальствующего состава 14–17 апреля 1940 года в ЦК ВКП(б) начальник РУ РККА И.И. Проскуров, в частности, сказал:

«Разведотдел допустил большую ошибку. Рассчитывали, что движение войск будет похоже на то, которое было во время западной кампании, и посылали туда агентов, давали явку не на нашу территорию, а на пункты, находящиеся на территории противника. Через десять дней, мол, придем в такой-то пункт, и доложишь материал. А выхода наших частей в эти пункты не состоялось»[244].

Помощь со стороны Коминтерна военной разведке была совсем не той, какой могла бы быть. В первую очередь это объясняется разгромом сетей Военной организации КП Финляндии. А кадры, способные эти сети восстановить, были к тому времени практически полностью уничтожены в результате «партийных войн». За небольшим исключением разведгруппы создавали в экстренном порядке и забрасывали на территорию противника без подготовки и соответствующего обеспечения, поэтому большинство из них выполнить задания не смогли, а многие погибли. После окончания войны во время опросов работниками НКВД военнопленных красноармейцев выяснилось, что они встречали в плену от 20 до 25 советских разведчиков, одетых в финскую военную форму.

Подготовленные люди были в Разведупре, но и они, точно так же, как их коллеги из Коминтерна и ИНО НКВД, сгорели в пламени «партийных войн». К началу советско-финляндской войны четыре начальника РУ РККА – Я.К. Берзин, С.П. Урицкий, С.Г. Гендин и А.Г. Орлов – были расстреляны. Счет их подчиненных, попавших под репрессии, шел на десятки. Кроме того, с началом войны разведотдел Ленинградского военного округа в полном составе был передан в 7-ю армию. Остальные армии не получили из округа ничего и никого и, по свидетельству И.И. Проскурова, стали набирать в свои разведотделы «кого попало». При этом подготовленных командиров разведки в штабах армий было всего по одному-два человека. По этой причине некоторые армии налаживали работу своей разведки в течение двух месяцев. Эти справедливые признания о допущенных недостатках стоили Проскурову сначала поста, а в последующем и жизни.

Полностью провалились и военно-политические мероприятия по созданию «народного правительства» и «народной армии» Финляндии. Согласно заявлению ТАСС 1 декабря 1939 года, в городе Териоки восставшие солдаты финской армии и члены левых партий Финляндии провозгласили создание Финляндской Демократической Республики (ФДР). Ими было сформировано Народное правительство, главой которого стал член Президиума и Секретариата ИККИ Отто Куусинен, министром обороны – А. Анттила, министром внутренних дел – Т. Лехен. 2 декабря был заключен договор о дружбе и взаимопомощи между ФДР и Советским Союзом.

С этого момента политические установки Коминтерна были направлены на организацию поддержки Народного правительства со стороны европейских компартий и недопущение помощи Финляндии со стороны Великобритании и Франции. Реализовать эти установки на практике европейским компартиям не удалось, и СССР, как страна-агрессор, был исключен из Лиги Наций.

Не была доведена до конца и попытка создания Финляндской народной армии (ФНА). 23 ноября 1939 года в Петрозаводске началось формирование Особого горнострелкового корпуса, позже переименованного в 1-й горнострелковый корпус ФНА. Набор личного состава (призывников и резервистов до сорока лет) осуществлялся в Карельской АССР и Ленинградской области. Командиром корпуса, а затем командующим ФНА стал А. Анттила, бывший помощник начальника штаба Карельской егерской бригады. Финнов, карелов и ингерманландцев для укомплектования частей не хватало, поэтому в корпусе служили бойцы и других национальностей, которым для маскировки давали финские фамилии. Некоторые части ФНА участвовали в локальных боях, но ни военной, ни политической (парад в Хельсинки) задач Народная армия не выполнила и весной 1940 года была расформирована.

К началу войны с Советским Союзом финская разведка располагала подготовленным кадровым аппаратом, способным решать сложные задачи. Кроме того, в течение нескольких лет активно готовились резервисты для работы с ингерманландцами и карелами. На специальных курсах военной разведки обучались активисты Карельского академического общества. Летом 1939 года для разведки были определены три уровня задач: в мирное время, в кризисный период и в условиях войны. Основные направления разведдеятельности были: на Карельском перешейке – до Ленинграда, в Карелии и на Кольском полуострове – до Мурманской железной дороги.

В период с 10 июня по 17 ноября 1939 года Рованиемским разведотделением в Мурманскую область и Карельскую АССР были направлены 18 разведгрупп, которые провели там в общей сложности 126 дней. Последняя разведгруппа из состава Сортавальского разведотделения с боем прорвалась в Финляндию 28 ноября.

14 октября 1939 года в Генштабе на базе Иностранного отдела создается Управление военной разведки и призываются резервисты. В этом же месяце финская радиоразведка получила первые данные о подготовке СССР к нападению на Финляндию. 9 ноября Оперативный отдел Генштаба поставил перед агентурной разведкой специальную задачу: в случае начала военных действий развернуть диверсионную деятельность в Восточной Карелии. Первоочередными объектами диверсий были определены электростанции, крупные промышленные предприятия и предприятия связи, продовольственные склады, а также южная часть Мурманской железной дороги. Одновременно было принято решение о создании партизанского (разведывательно-диверсионного) батальона, состоящего из жителей Восточной Карелии и Ингерманландии, эмигрировавших в Финляндию после Гражданской войны.

Стратегия и тактика действий финских войск при отходе к «Линии Маннергейма» была очень схожа с той, которую планировали применить в случае агрессии советские военачальники, к тому времени расстрелянные либо сидевшие в лагерях. Во-первых, финны первыми на практике использовали тактику «выжженной земли». Все гражданское население с оставляемой территории эвакуировалось, а дома и постройки сжигались, чтобы в них не могли разместиться советские войска. Во-вторых, противник с первых дней боев широко применял простые мины и мины-ловушки.

Лишение красноармейцев обжитых, теплых мест ночлега и минная война были первыми этапами финской маневренной оборонительной стратегии. Затем в дело вступили финские разведывательно-диверсионные группы. Эти группы действовали в тылу советских войск эффективно: сказалась заблаговременная политическая, организационная и специальная военная подготовка.

«В первой половине декабря 1939 года на участке Карельского пограничного округа развернулись ожесточенные бои. <…> Здесь диверсионные группы и отряды финнов не только нападали на тыловые учреждения действующей армии, но и нарушали государственную границу, совершали налеты на пограничные подразделения, пытались вести разведку нашей территории и т.п.»[245]. Основной тактический прием финских диверсионных групп («пластичный контакт») был отработан до совершенства.

Большие потери в личном составе советские войска понесли и от огня снайперов, прозванных красноармейцами «кукушками». Всего в финской армии насчитывалось около двухсот стрелков, вооруженных винтовками с оптическим прицелом. Из них мало кто погиб, и ни один (!) не был взят в плен. Финские снайперы действовали в одиночку на заранее подготовленных позициях либо в составе небольших мобильных диверсионных групп. По уровню индивидуальной подготовки финские снайперы и егеря являлись едва ли не лучшими специалистами своего времени.

Случалось, что в засаду попадал старший командный состав Красной армии. Так, на Карельском перешейке 6 декабря 1939 года в засаде оказалась 6-я рота 168-го полка 24-й стрелковой дивизии. В бою с финскими диверсантами был убит командир этой дивизии комбриг П.Е. Вещев. В Заполярье 28 декабря 1939 года финскими диверсантами была уничтожена ехавшая без охраны штабная автомашина, в которой погибли начальник Автобронетанкового управления 14-й армии полковник А.В. Ворсин и воентехник 2 ранга З.Д. Левинзон. По воспоминаниям ветеранов 163-й стрелковой дивизии, воевавших на ухтинском направлении, в одну из засад попал даже Лев Захарович Мехлис! Начальник Главного политического управления РККА остался жив только благодаря умелым действиям охраны, отбившей нападение.

После «незнаменитой войны» появилась легенда, что финские снайперы сидели на деревьях – потому и назывались «кукушками». Эта легенда не соответствует действительности. В рассказах участников боевых действий, с которыми нам удалось ознакомиться в ходе работы над книгой, имеется множество упоминаний о стрелках, действительно стрелявших с деревьев, но не из снайперских винтовок, а из ручных пулеметов или пистолетов-пулеметов. Однако в большинстве своем финские снайперы применяли прием, впоследствии названный «финским сугробом».

Герой Советского Союза лейтенант Н. Толмачев так писал об этой тактике:

«Любопытно, что и после того, как фланги наших соединений и частей сошлись вплотную, все же наблюдалось, хотя и не в такой степени, просачивание мелких снайперских групп белофиннов в наши тылы. Где они могли проходить, оставалось неизвестным до тех пор, пока мы не обнаружили под снегом норы, в которые при подходе наших частей зарывались белофинские снайперы. Они сидели там, пока наши части не продвигались вперед, а потом открывали огонь с тыла»[246].

На вооружении финнов находились модернизированные под русский патрон 7,62х54R винтовки 1927 года и позднее винтовки Мосина (М-27 – М-39). Оптические прицелы типа CIGEE (Берлин) устанавливались над стволом слева, что позволяло заряжать винтовку из обоймы. Рукоятка затвора у всех снайперских винтовок была отогнутой, на прикладе имелась деревянная двусторонняя «щека». Эффективным оказалось и противотанковое ружье VKT, сконструированное на основе авиационной пушки. Оно весило 42 килограмма, имело магазин на 10 патронов (калибр 20 мм, прицельная дальность 1400 м, начальная скорость пули 825 м/с). На дистанции 175 метров такое ружье пробивало 30-миллиметровую броню. Его можно считать прообразом современных крупнокалиберных винтовок (12,7 мм и более), предназначенных для точной стрельбы на дистанциях свыше одного километра.

Советско-финляндская война наглядно продемонстрировала возможности компактного автоматического оружия, которого бойцам РККА и НКВД, особенно разведчикам и диверсантам, катастрофически не хватало. В условиях дефицита автоматического оружия (пистолетов-пулеметов ППД) со складов были извлечены и поставлены на вооружение автоматы Федорова. Советские разведчики и диверсанты использовали трофейные пистолеты-пулеметы «суоми» и пистолеты «маузер». Соответствующие зимнее обмундирование и снаряжение (особенно маскхалаты и лыжи) появились у наших войск также с большим опозданием.

Эффективность обычных пехотных подразделений в борьбе с белофиннами была низкой: иногда при уничтожении одного снайпера погибало до взвода пехоты. Только понеся значительные потери (от одного к трем и до одного к десяти) и осознав ошибочность избранной тактики, командование Красной армии стало формировать мобильные оперативные (лыжные) отряды из добровольцев. В них набирали пограничников, спортсменов и избежавших репрессий немногочисленных специалистов по ведению «малой войны».

Одним из таких специалистов был С.А. Ваупшасов, который впоследствии писал:

«Умный и коварный противник оставлял на занятой нами земле многочисленные подразделения стрелков и автоматчиков, целые лыжные батальоны с задачей дезорганизовать функционирование войсковых тылов, рвать коммуникации, нападать на госпитали, штабы, склады. Легкие, подвижные группы шюцкоровцев[247] были мастерами такой вот „малой войны“ и доставляли нашему командованию много хлопот»[248].

На указанном выше совещании начсостава РККА в ЦК ВКП(б) Х-У.Д. Мамсуров[249] докладывал о своем диверсионном отряде:

«Я имел человек десять лейтенантов из Тамбовского училища. <…> Хотя они были хорошо вымуштрованы, добровольцам – ленинградским физкультурникам – далеко было до них, но в боевой обстановке они даже не знали хорошо компаса, не знали карты. В бою они боялись, а в тылу были хорошими командирами. <…>

Послали группу в 50 человек восточнее Кухмониеми на помощь 54-й дивизии. Эта группа в 50 человек погибла, причем должен сказать, что эта группа была целиком из красноармейцев»[250].

Весь отряд Мамсурова (300 человек) был обмундирован в форму финской армии, что являлось нарушением Конвенции о правилах ведения сухопутной войны. Одетых таким образом диверсантов финны в плен обычно не брали.

После понесенных потерь в тактическом и оперативном звеньях РККА началось тщательное изучение тактики противника. Изобретенные финскими снайперами приемы («финский сугроб», «тюлевый эффект», заглушающий выстрел пиропатрон) вскоре вошли в арсенал советских снайперов. К сожалению, опыт финской войны адекватно оценили только те члены командного состава, которые испытали все «прелести» егерской тактики на себе. Специальные подразделения егерского типа, способные действовать в особых климатическо-географических условиях, в составе РККА так и не были созданы.

Во время советско-финляндской войны репрессии в отношении коминтерновцев продолжались, принимая порой весьма неожиданные формы. Например, такие:

«Пакт Сталина и Гитлера и по сей день остается самой болевой точкой в истории коммунистического движения. <…> Среди последствий этого пакта есть одно, упоминание о котором долго заставляло сгорать со стыда: это проходившая с конца 1939-го по июнь 1940 г. выдача советскими властями примерно 500 немецких и австрийских коммунистов-эмигрантов нацистам. <…> Этим актом Сталин хотел доказать, насколько серьезно он воспринимает эту дружбу; широким жестом он предоставил Гитлеру возможность самому рассчитаться с пятьюстами ярыми противниками.

Я тоже была в этой группе, после того как в 1938 г. была арестована и приговорена к пяти годам принудительных работ. <…>

Сталин и Гитлер были едины во мнении, что песенка Коммунистического Интернационала уже спета. За два года советско-нацистского сотрудничества о Коминтерне ничего не было слышно; его жизнь беззвучно угасала»[251].

После установления общей границы Германии и СССР абверовцы приступили к реорганизации разведывательной деятельности против Советского Союза. Наиболее интенсивную работу вели абверштелле (АСТ) «Вена», «Кёнигсберг», «Краков» и КО «Финляндия».

В октябре Вильгельм Канарис посетил Варшаву, где вскоре возникло местное отделение Абвера – абвернебенштелле (АНСТ) «Варшава», первоначально подчиненное АСТ «Кёнигсберг». Одновременно создается абверштелле «Краков», которому были подчинены абвернебенштелле «Люблин» и «Радом». В декабре 1939 года АНСТ «Варшава» перешло под подчинение АСТ «Краков».

Основными объектами разведывательной деятельности АСТ «Кёнигсберг» были Литва, Латвия и Белоруссия. В его состав входили три отдела: разведывательный, контрразведывательный и диверсионный. В приграничной полосе «Кёнигсберг» имел передовые разведывательные пункты (мельдекопфы) в Мемеле (Клайпеда) и Штейнлуппене.

Абверштелле «Краков» специализировался на Украине и Белоруссии и имел в своем составе два отдела: разведывательный и диверсионный. К началу 1940 года у «Кракова» были мельдекопфы в Белзеце, Грубешове и Томашеве (через них велась связь с украинскими националистами). Абвернебенштелле «Варшава» разместила свои мельдекопфы в Бяла-Подляске, Влодаве и Тересполе.

«Бюро А. Целлариуса» отвечало за разведку и диверсии в Мурманской и Ленинградской областях, в Карелии и в Эстонии.

15 октября 1939 года личный состав немецких диверсионных групп, прошедший боевое крещение в Чехословакии и Польше, свели в Учебно-строительную роту для специальных заданий «Бранденбург 800» (Lehr und Bau Kompanie zur besonderung Vermendung «Brandenburg 800»). В январе 1940 года на базе роты был сформирован батальон, а в октябре – Строительный учебный полк для специальных заданий «Бранденбург 800» (Bau-Lehr Regiment z.b.V. «Brandenburg 800»), впоследствии ставший одним из наиболее известных разведывательно-диверсионных подразделений Третьего рейха. В Абвере это подразделение неофициально именовали «домашним войском Канариса»; на его счету были молниеносно проведенные операции в Дании, Норвегии, Бельгии, Голландии, Греции, Югославии. (В указанных странах тактика диверсионных действий малых групп в тылу деморализованного противника в условиях внезапного нападения полностью оправдала себя.)

В течение зимы – весны 1940 года тайная война спецслужб продолжала набирать обороты. На территории Западной Украины продолжались террористические акты польского и украинского националистического подполья против советских служащих и активистов из местного населения. Основной территорией, являвшейся своеобразным трамплином для заброски агентов в западные районы СССР, стала оккупированная Германией Польша. В абверштелле «Вена» интенсивно готовились к заброске в Советский Союз разведчики из числа австрийцев, выдававших себя за дезертиров из германской армии. В абверштелле «Краков» осуществлялись вербовка агентов-диверсантов из ОУН и их подготовка для последующей заброски в пограничную зону СССР. Абвернебенштелле «Люблин» вело разведку против частей Красной армии на участке Ковель – Львов. АНСТ «Радом» занималось уточнением карт западных районов СССР.

В марте 1940 года Повстанческий штаб ОУН, используя возможности Абвера, отправил свои диверсионные группы в Львовскую и Волынскую области для организации саботажа и акций гражданского неповиновения. В самом Кракове подготовка абверовцами наиболее квалифицированной оуновской агентуры велась на конспиративных квартирах.

В 1940 года при абверштелле «Краков» была организована специальная школа по подготовке разведчиков и диверсантов. Курсанты для школы вербовались из украинцев с помощью функционеров ОУН во всех крупных городах «генерал-губернаторства»[252] и приграничных с СССР районах. Под городами Бяла-Подляска и Холм и существовали лагеря для украинских беженцев, где сотрудники абверштелле опрашивали их, а затем вербовали добровольцев в разведывательно-диверсионные школы. Обучением занимались в основном офицеры разведки австрийской армии, ставшие после аншлюса сотрудниками Абвера.

Для осуществления практической подготовки диверсантов спецшкола была разбита на четыре филиала; филиалы располагались в лагерях, находящихся в 100–150 километрах от Кракова. В местечках Барвинек, Дукла и Каменица проходили обучение бандеровцы, в местечке Криница – мельниковцы. В каждом лагере насчитывалось от ста до трехсот боевиков, общее количество курсантов составляло примерно восемьсот человек. В целях маскировки филиалы спецшколы везде проходили как «Украинские трудовые лагеря», а курсанты выезжали на работы по корчевке леса, сельскохозяйственные работы, участвовали в строительстве дорог.

Боевики занимались военной подготовкой и изучали специальные предметы: разведку, диверсионное дело и организацию повстанческого движения. Курс специальной военной и диверсионной подготовки вели инструкторы из «Бранденбурга-800». После окончания школы часть выпускников направлялась на прежние места работы и использовалась в качестве агентов контрразведки. Другие заступали на охрану заводов на территории Польши в составе «Индустриальной охраны». Некоторые боевики совместно с немецкой тайной полевой полицией участвовали в операциях по ликвидации польского подполья.

Используя аэродромы оккупированных Чехословакии и Польши, военно-воздушные базы в Финляндии, Венгрии, Румынии и Болгарии, увеличивала число разведывательных полетов над территорией СССР эскадрилья особого назначения «Ровель». Перед воздушной разведкой стояли следующие цели: сбор информации о местоположении советских промышленных объектов; составление навигационных схем сети автомобильных и железных дорог (железнодорожных узлов, мостов, морских и речных портов); получение сведений о дислокации советских войск и строительстве аэродромов, пограничных укреплений, долговременных позиций ПВО, казарм, депо и предприятий оборонной промышленности.

В рамках операции «Ольденбург» проводилась инвентаризация источников сырья и центров его переработки в районах нефтедобычи Баку, на Украине, в Белоруссии, Московской и Ленинградской областях.

В мае 1940 года один из офицеров связи Абвер-II вылетел на секретное совещание в Эстонию. В конце июня Абвер помогает сотрудникам 2-го отдела эстонского Генерального штаба (Военная контрразведка) перейти на нелегальное положение и перебраться в Штеттин[253] на немецком пароходе. Тогда же абверовцы переправили завербованных эстонских эмигрантов в Финляндию для установления связи с эстонской диаспорой. В сорока километрах западнее Хельсинки оборудуется учебный центр по подготовке агентов-диверсантов и радистов.

Находясь в тюрьме, Яков Серебрянский… продолжал работать. В его голове хранилось столько данных об агентуре и оперативных комбинациях, что «английского и французского шпиона» неоднократно вывозили на Лубянку для консультаций по особо важным вопросам нелегальной разведки. Более того, в тесной камере он написал «Наставление для резидента по диверсии». Яков Исаакович рассматривал нелегальную боевую работу как важнейший участок обороны страны, позволяющий ослабить противника после его нападения на СССР за счет уничтожения важных военных и промышленных объектов врага.

«Только тот имеет право посылать товарищей на опасную для жизни работу, кто сам готов подвергнуть себя этой опасности. Ты должен быть счастлив, что партия доверяет тебе такой ответственный участок работы»[254] – писал в тюрьме Я.И. Серебрянский.

Летом 1940 года в результате политических маневров и силового давления, предпринятого высшим руководством ВКП(б), в состав СССР вошли Бессарабия, Буковина, Латвия, Литва и Эстония.

Присоединение территорий бывшей Российской империи было осуществлено без использования специальных структур Коминтерна. Красная армия десантировала 201-ю и 204-ю воздушно-десантные бригады в районе городов Болград и Измаил. С этого момента именно воздушно-десантным войскам отводилась роль подразделений, обеспечивающих в случае войны блокирование коммуникаций противника. Как оказалось, это было ошибкой. А ведь могло быть и по-другому.

«В начале и середине 1930-х годов, – вспоминал П.А. Судоплатов, – Берзину, Урицкому, Артузову, Боровичу (по линии Разведупра Красной армии), Слуцкому, Шпигельглазу, Серебрянскому, Каминскому, Парпарову, Эйтингону (по линии ОГПУ–НКВД) удалось создать в Западной Европе и на Дальнем Востоке (Китай – Япония) мощный агентурно-диверсионный аппарат, располагавший более чем 300 источниками информации. Особую роль в создании этого аппарата сыграли так называемые специальные агенты-нелегалы: Арнольд Дейч (Ланг), австриец, привлекший к сотрудничеству известную пятерку Кима Филби и других в Англии; Теодор Малли, венгр, бывший католический священник, работал в Англии и Франции; Богуславский, поляк, бывший сотрудник разведки Генштаба Польши; Шандор Радо, Леопольд Треппер, Рихард Зорге, Эрнст Волльвебер»[255].

После присоединения к СССР новых территорий с враждебно настроенным населением наибольшая нагрузка легла на плечи пограничников и сотрудников органов контрразведки. Членов антисоветских националистических организаций, ушедших в подполье, использовали спецслужбы Германии для проведения разведывательной, агитационно-политической и диверсионной работы против нашей страны. Советским органам безопасности в предвоенный период не удалось полностью парализовать деятельность подпольных организаций. В начальный период Великой Отечественной войны боевики нелегальных национальных организаций оказали существенную поддержку немецкой армии.

К середине 1940 года руководству ВКП(б), и в первую очередь И.В. Сталину, стало ясно, что надежды на затяжную войну Германии с западными странами не оправдались. После разгрома Германией союзников, оккупации Франции и появившейся возможности перемирия Германии с Великобританией наиболее неблагоприятным вариантом для СССР была война с Третьим рейхом один на один. В этих условиях приобретение военно-политических союзников для руководства СССР стало приоритетной задачей.

20 августа 1940 года на своей вилле в Мексике был убит самый сильный противник Сталина Лев Троцкий (Бронштейн). За операцию по ликвидации лидера IV Интернационала отвечал, как мы писали выше, Павел Анатольевич Судоплатов.

Согласно воспоминаниям Судоплатова, Сталин говорил:

«В троцкистском движении нет важных политических фигур, кроме самого Троцкого. Если с Троцким будет покончено, угроза Коминтерну будет устранена. <… >

Без устранения Троцкого мы не можем быть уверены – в случае нападения на Советский Союз – в поддержке наших союзников по международному коммунистическому движению. Им будет очень трудно выполнить свой интернациональный долг по дестабилизации тылов противника, развернуть партизанскую войну»[256].

Троцкого убил Рамон дель Рио Меркадер. Однако первоначально ликвидация «самого выдающегося и способного человека в составе ЦК», как охарактеризовал Троцкого В.И. Ленин, поручалась группе боевиков под руководством ветерана испанских интербригад художника Альфаро Сикейроса. Нападение группы Сикейроса на виллу Троцкого в Койоакане (предместье Мехико). 24 мая 1940 года оказалось неудачным. Не имея достаточной подготовки в организации подобных терактов, боевики не удостоверились в смерти Троцкого после обстрела его комнаты из автоматического оружия.

В майском покушении принимал участие один из выдающихся советских разведчиков И.Р. Григулевич (подобным образом его группа действовала в Испании).

Иосиф Ромуальдович Григулевич (Юозас Григулевичус) родился 5 мая 1913 года в Вильно, в семье Ромуальда Григулевичуса и Надежды Лаврецкой, литовских караимов. В 1922 году поступил в гимназию города Паневежис. В 1924-м отец Григулевича эмигрировал в Аргентину, а Юозас с матерью переселились сначала в Тракай, а затем в Вильно, где в 1926 году тринадцатилетний подросток вступил в нелегальный Коммунистический союз молодежи. В 1930 году Григулевич стал членом Коммунистической партии Польши, с 1931-го вошел в состав Литовского бюро КП Западной Белоруссии. В 1931–1933 гг. находился в тюрьме по обвинению в принадлежности к КПЗБ.

В 1933 году Иосиф Григулевич эмигрировал во Францию, где поступил на учебу в Высшую школу социальных наук при Сорбоннском университете. Одновременно он начал работать во французском отделении Международной организации помощи борцам революции (филиал Коминтерна). Вероятно, именно там он прошел первичную подготовку в одной из нелегальных коминтерновских спецшкол.

В 1934 году Григулевич командируется Коминтерном в Аргентину (Буэнос-Айрес) для работы по линии МОПР; там он пробыл до сентября 1936 года. За это время Мигель – его подпольный псевдоним – сумел заложить основы нелегальной инфраструктуры и создать костяк будущей боевой группы. Прикрытием для него являлась организационная работа в Компартии Аргентины по линии «Красной помощи».

Осенью 1936 года Григулевич был направлен в Испанию; там он служит адъютантом по международным поручениям, у комиссара 5-го полка В. Видали. Затем становится адъютантом генерала В. Рохаса в штабе Мадридского фронта. Вскоре, по ходатайству посла Розенберга, Григулевич поступает на службу в советское посольство. Именно там он попадает в поле зрения резидента НКВД Орлова (Фельдбина) и его заместителя Котова (Эйтингона) и не колеблясь становится агентом советской разведки. Мы не располагаем достоверными данными, однако ряд косвенных признаков позволяет предположить, что одновременно Григулевич стал секретным сотрудником группы Серебрянского.

В Испании под руководством Орлова Григулевич участвовал в подавлении Барселонского мятежа и ликвидации ряда активистов Рабочей партии марксистского единства (ПОУМ), в том числе и Андреса Нина. В одной из служебных характеристик Григулевича говорится, что он «проявил себя как смелый и находчивый боевик в операциях по ликвидации агентуры „пятой колонны“ в Испании»[257].

В конце 1937 года Иосиф Григулевич был вызван в Москву, где на одной из загородных спецдач прошел дополнительный курс специальной подготовки под руководством Сергея Шпигельглаза. В это время уже работало несколько спецшкол Серебрянского, поэтому нельзя исключить, что Серебрянский был одним из кураторов подготовки молодого разведчика.

В апреле 1938 года Фелипе (новый псевдоним Григулевича) вместе с Э. Санчесом (Марио) были направлены в Мексику с целью ликвидации Л. Троцкого. В конце 1939 года Григулевича вызвали в Москву для отчета о ходе операции.

В феврале 1940 года он возвратился в Мексику и 24 мая 1940 года принял участие в нападении на виллу Троцкого.

В июле 1940 года Григулевич был назначен резидентом в Южной Америке. Он выехал из Мексики в США и в декабре появился в Аргентине. Перед ним стояла цель создания агентурной сети в Бразилии, Аргентине, Уругвае и Чили, а также формирования диверсионных групп в Аргентине для действиях на судах Германии. Эта сеть фактически была копией знаменитой «Лиги Волльвебера».

С осени 1940 до лета 1941 года советские органы госбезопасности вели ожесточенную тайную войну на два фронта. На одном из них противниками были профессионалы высокого класса из разведслужб Германии, Финляндии, Румынии, Болгарии и Японии. Не меньшую опасность представляли и «коллеги» из разведок Великобритании и Франции. (Мало кто знает, что в 1939–1940 гг. в этих двух странах вполне серьезно рассматривался вопрос о бомбардировке бакинских нефтепромыслов.) На другом фронте борьба велась против буржуазного националистического подполья в Прибалтике, Западной Белоруссии, Западной Украине и Бессарабии. Большинство подпольных националистических организаций имели самую тесную связь с разведками гитлеровской Германии и ее союзников.

В преддверии большой войны с Советским Союзом немецкое военное руководство привлекало под свои знамена всех, кто по каким-либо причинам имел свои счеты с Советской властью. Армянские, азербайджанские, грузинские, латышские, литовские, румынские, эстонские и другие националистические группировки рассматривались руководством Абвера и СД в качестве основы для формирования «пятой колонны» на территории СССР. Спецслужбы Третьего рейха, используя в своем «хозяйстве» всех противников нашей страны, руководствовались древним принципом: «В разведке нет отбросов, в разведке есть только кадры».

А тем временем следствие по «делу врага народа» Я.И. Серебрянского было завершено. 4 октября 1940 года следователь Следственной части ГУГБ НКВД лейтенант ГБ П.А. Перепелица составил два обвинительных заключения.

Первое касалось самого Якова Серебрянского:

«10 ноября 1938 г. органами НКВД СССР был арестован подозреваемый в шпионской деятельности СЕРЕБРЯНСКИЙ Яков Исаакович.

Проведенным по делу следствием установлено, что СЕРЕБРЯНСКИЙ в прошлом активный эсер, дважды арестовывался органами ОГПУ и при содействии разоблаченных врагов народа проник в органы советской разведки.

В 1924 г., будучи в Палестине, был завербован эмигрантом ПОКРОВСКИМ для шпионской деятельности в пользу Англии.

В 1927 г. СЕРЕБРЯНСКИЙ по заданию английской разведки перебросил из Палестины в СССР группу шпионов-террористов в лице ТУРЫЖНИКОВА, ВОЛКОВА, АНАНЬЕВА, ЗАХАРОВА и ЭСКЕ, которых впоследствии в лаборатории спецгруппы ГУГБ подготовлял к диверсионной и террористической деятельности на территории СССР. Через ТУРЫЖНИКОВА СЕРЕБРЯНСКИЙ передавал английской разведке шпионские сведения о политическом и экономическом положении Советского Союза.

В 1933 г. СЕРЕБРЯНСКИЙ был завербован разоблаченным врагом народа ЯГОДОЙ в антисоветскую заговорческую организацию, существующую в органах НКВД.

По заданию ЯГОДЫ СЕРЕБРЯНСКИЙ установил шпионскую связь с французской разведкой, которую информировал о деятельности советской разведки за кордоном, добывал сильнодействующие яды для совершения террористического акта над руководителями партии и советского правительства.

В предъявленном обвинении виновным себя признал. <…>

На основании изложенного обвиняется СЕРЕБРЯНСКИЙ Яков Исаакович… в том, что

1) с 1924 являлся агентом английской разведки,

2) с 1933 г. по день ареста являлся активным участником антисоветского заговора в НКВД и проводил шпионскую работу в пользу Франции, т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. 58 п. Iа и II УК РСФСР».

Второе касалось Полины Серебрянской:

«10 ноября 1938 г. органами НКВД СССР была арестована за соучастие во враждебной деятельности своего мужа СЕРЕБРЯНСКАЯ Полина Натановна.

Проведенным по делу следствием установлено, что муж СЕРЕБРЯНСКОЙ – СЕРЕБРЯНСКИЙ Я.И. являлся активным участником контрреволюционного заговора в НКВД и проводил шпионскую деятельность в пользу английской и французской разведок.

СЕРЕБРЯНСКАЯ, работая вместе с ним на закордонной работе по линии ИНО ОГПУ–НКВД, знала о его шпионской деятельности в пользу английской и французской разведок, но не донесла об этом, чем способствовала ему в проведении враждебной деятельности. <… >

В 1930 г. СЕРЕБРЯНСКОЙ стало известно, что ее муж, СЕРЕБРЯНСКИЙ Я.И., по заданию английской разведки перебросил из-за кордона в СССР группу бывших белогвардейцев в лице ТУРЫЖНИКОВА, АНАНЬЕВА, ЗАХАРОВА, ВОЛКОВА и ЭСКЕ для шпионской и террористической деятельности на территории Советского Союза. <… >

В 1937 г. ей стало известно о сотрудничестве СЕРЕБРЯНСКОГО с французской разведкой. <…>

В предъявленном обвинении виновной себя признала.

На основании изложенного обвиняется СЕРЕБРЯНСКАЯ Полина Натановна… до ареста сотрудница спецгруппы ГУГБ НКВД, в том, что являлась соучастницей во враждебной деятельности своего мужа, б. начальника спецгруппы ГУГБ НКВД СЕРЕБРЯНСКОГО Я.И., шпиона английской и французской разведок, т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. 17-58 п. Iа и II УК РСФСР».

Однако до суда оставалось еще долгих девять месяцев.

Наибольшую силу для формирования «пятой колонны» в 1940–1941 гг. представляли украинские националисты. Выходцы из западных областей УССР проходили дополнительный четырехнедельный курс обучения при батальоне «Бранденбург-800» в местечке Алленцзее, после окончания которого перебрасывались с разведывательными заданиями в Советский Союз. Полк особого назначения «Бранденбург-800» имел в своем составе украинскую (мельниковскую) роту, проходившую обучение в австрийском Бадене. В 1941 году эта рота стала основой для формирования оуновского батальона «Роланд» («Rolland»).

3 февраля 1941 года указом Президиума Верховного Совета СССР НКВД был разделен на два комиссариата: Внутренних дел и Государственной безопасности. Последний (НКГБ) возглавил В.Н. Меркулов, его заместителями стали И.А. Серов (1-й заместитель), Б.З. Кобулов и М.В. Грибов. Начальником I Управления (разведка) НКГБ являлся П.М. Фитин. 25 февраля его заместителем был назначен П.А. Судоплатов.

15 февраля 1941 года Гитлер отдал приказ о проведении широкомасштабной операции по дезинформации руководства Советского Союза об обстановке на германо-советской границе. Было принято решение, что наилучшим прикрытием операции «Барбаросса» по вторжению в СССР должно стать распространение дезинформации о подготовке к высадке на Британские острова (операция «Морской лев»). С этой целью на германские авиабазы во Франции планировалось перебросить несколько авиагрупп люфтваффе, а в порты на германском и французском побережье Северного моря отправить эскадры кригсмарине. Специально для советского главнокомандования следовало организовать «утечку информации», согласно которой передислокация крупных контингентов вермахта к восточной границе объяснялась бы отвлекающим маневром в рамках проведения операции «Морской лев».

В марте 1941 года в Германии началось создание особых украинских подразделений батальонов «Роланд» и «Нахтигаль» («Nachtigal», «Соловей»). Батальон «Роланд» был сформирован Венским бюро ОУН(м) под контролем абверштелле «Вена». Его основу составили боевики украинской роты полка специального назначения «Банденбург-800». Подготовка личного состава (350 человек) проходила в городе Зауберсдорф близ Вены. Подготовку вели немецкие офицеры Абвера и инструкторы-«бранденбуржцы». Командный состав батальона состоял из кадровых немецких офицеров из полка «Банденбург 800».

Батальон «Нахтигаль» формировался краковским бюро ОУН(б) под контролем абверштелле «Краков». Обучение боевиков (также 350 человек) проходило на полигонах полка спецназначения «Бранденбург 800». Политическое и военное руководство батальоном осуществляли Т. Оберлендер и «бранденбуржец» обер-лейтенант А. Херцнер. С украинской стороны командование осуществлял Р. Шухевич, заместитель С. Бандеры по военной работе в ОУН(б). Батальон был разделен на четыре роты, которыми командовали офицеры-абверовцы.

В мае 1941 года по указанию «Бюро А. Целлариуса» и в тесном взаимодействии с финскими спецслужбами в Хельсинки создается Эстонский комитет освобождения (ЭКО) во главе с Х. Мяэ. Комитет начал формирование боевых групп из эмигрантов эстонского происхождения, участников советско-финляндской войны 1939–1940 гг. и перебежчиков для подрывной работы на территории Эстонской ССР. Подготовка велась на базах в Стаффани и Мунккиниеми под руководством германских инструкторов из полка «Бранденбург 800». Вооружение, обмундирование и снаряжение было финским.

Выше мы уже говорили, что в 1939–1940 гг. у военно-политического руководства СССР окрепла уверенность в возможности ведения войны исключительно на чужой территории. В этих условиях альтернативные предложения не рассматривались, их авторы подвергались репрессиям. Тем не менее находились люди, которые высказывали точку зрения, отличную от мнения большинства. Одним из них был комдив Г.С. Иссерсон, с 1939 года – начальник кафедры оперативного искусства Академии Генерального штаба. В опубликованной в 1940 году книге «Новые формы борьбы. (Опыт исследования современных войн)» он дал анализ боевых действий в Испании и Польше.

Иссерсон считал, что мобилизация и сосредоточение войск вероятного противника будут осуществляться постепенно и скрытно:

«Нужно, чтобы эффект неожиданности был настолько ошеломляющим, чтобы противник был лишен материальной возможности организовать свою оборону… Иными словами, вступление в войну должно приобрести характер оглушительного подавляющего удара. <…> В тех или иных размерах о сосредоточении становится известно. Однако от угрозы войны до вступления в войну всегда остается еще шаг. Он порождает сомнение, подготовляется ли действительное военное выступление или это только угроза. И пока одна сторона остается в этом сомнении, другая, твердо решившаяся на выступление, продолжает сосредоточение, пока наконец на границе не оказывается развернутой огромная вооруженная сила. После этого остается только дать сигнал, и война сразу разражается в своем полном масштабе»[258].

На совещании высшего командного состава РККА в Москве 23–31 декабря 1940 года книга Иссерсона была подвергнута критике, а сам он понижен в звании до полковника и уволен из армии. 10 июня 1941 года его арестовали, и он получил 10 лет лагерей и 5 лет поражения в правах.

В прижизненных мемуарах маршал Г.К. Жуков написал:

«Внезапный переход в наступление… сразу всеми имеющимися и притом заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами… нами не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники – Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков – и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов…»[259].

Для координации деятельности органов разведки и контрразведки в русской кампании в июне 1941 года Абвер создает специальный орган, получивший название Штаб «Валли». Штаб, размещенный под Варшавой в местечке Сулеювек, возглавил майор Баум. Штабу подчинялись абверкоманды, приданные группам армий «Север», «Центр» и «Юг». В подчинении каждой абверкоманды имелось от трех до восьми абвергрупп. Расчет был на блицкриг, но этот расчет оправдался только частично.

Накануне вторжения в СССР Иностранный отдел Абвера осуществлял массированную вербовку агентов в среде армянских («Дашнакцутюн»), азербайджанских («Муссават») и грузинских («Шамиль») политэмигрантов.

К началу июня 1941 года Абвер перебросил к границам Советского Союза и расположил на важнейших направлениях следующие диверсионные подразделения из состава полка «Бранденбург 800»:

1-й батальон – в районе Перемышля; два взвода из 1-го батальона – в районе Сувалки; 8-я рота 2-го батальона – на северо-западной границе Восточной Пруссии; 9-я рота 3-го батальона – в составе ударной группировки группы армий «Центр»; 15-я легкая рота 4-го батальона – в районе Рованиеми в составе армии «Норвегия».

7 июня 1941 года батальон «Роланд» прибыл из Вены в город Кимполунг в Румынии и был включен в состав 11-й немецкой армии.

18 июня батальон «Нахтигаль», передислоцированный к границе в районе Перемышля, поступил в подчинение командира 1-го батальона полка «Бранденбург 800».

В составе НКГБ специальное разведывательно-диверсионное подразделение, вновь получившее название Особая группа, начало воссоздаваться только 17 июня 1941 года по личному распоряжению Л.П. Берии. Этому предшествовала встреча Меркулова и Фитина со Сталиным.

Нынешнему поколению, живущему в условиях постоянного оболванивания средствами массовой информации, трудно понять позицию высшего военно-политического руководства СССР в предвоенный период. Об этом времени с высоты прожитых лет беспристрастно и со знанием дела рассказывают руководители внешней разведки Советского Союза.

«16 июня 1941 года, – вспоминает П.М. Фитин, – из нашей берлинской резидентуры пришло срочное сообщение о том, что Гитлер принял окончательное решение напасть на СССР 22 июня 1941 года. Эти данные тотчас были доложены в соответствующие инстанции.

Поздно ночью с 16 на 17 июня меня вызвал нарком и сказал, что в час дня его и меня приглашает к себе И.В. Сталин. Многое пришлось в ту ночь и утром 17 июня передумать. Однако была уверенность, что этот вызов связан с информацией нашей берлинской резидентуры, которую он получил. Я не сомневался в правдивости поступившего донесения, так как хорошо знал человека, сообщившего нам об этом. <… >

Несмотря на нашу осведомленность и твердое намерение отстаивать свою точку зрения на материалы, полученные Управлением, мы еще пребывали в состоянии определенной возбужденности.

Это был вождь партии и страны с непререкаемым авторитетом. А ведь могло случиться и так, что Сталину что-то не понравится или в чем-то он усмотрит промах с нашей стороны, и тогда любой из нас может оказаться в весьма незавидном положении. <… >

С такими мыслями мы вместе с наркомом в час дня прибыли в приемную Сталина в Кремле. После доклада помощника о нашем приходе нас пригласили в кабинет. Сталин поздоровался кивком головы, но сесть не предложил, да и сам за все время разговора не садился. <…>

Подойдя к большому столу, который находился слева от входа и на котором стопками лежали многочисленные сообщения и докладные записки, а на одной из них сверху был наш документ. И.В. Сталин, не поднимая головы, сказал:

– Прочитал ваше донесение… Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?

Мы молчим. Ведь всего три дня назад – 14 июня – газеты опубликовали заявление ТАСС, в котором говорилось, что Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского Пакта о ненападении, как и Советский Союз.

И.В. Сталин продолжал расхаживать по кабинету, изредка попыхивал трубкой. Наконец, остановившись перед нами, он спросил:

– Что за человек, сообщивший эти сведения?

Мы были готовы к ответу на этот вопрос, и я дал подробную характеристику нашему источнику. В частности, сказал, что он немец, близок нам идеологически, вместе с другими патриотами готов всячески содействовать борьбе с фашизмом. Работает в Министерстве воздушного флота и очень осведомлен. Как только ему стал известен срок нападения Германии на Советский Союз, он вызвал на внеочередную встречу нашего разведчика, у которого состоял на связи, и передал настоящее сообщение. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации.

После окончания моего доклада вновь наступала длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес:

– Дезинформация! Можете быть свободны.

Мы ушли встревоженные. Многое пришлось передумать, напряженное состояние не покидало ни на минуту. А вдруг наш агент ошибся? А ведь я от имени Управления внешней разведки заверил И.В. Сталина в том, что информация не вызывает сомнений»[260].

«В тот день, когда Фитин вернулся из Кремля, – вспоминает П.А. Судоплатов, – Берия, вызвав меня к себе, отдал приказ об организации Особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении. Она должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны. В данный момент нашим первым заданием было создание ударной группы из числа опытных диверсантов, способных противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе как предлог для начала войны. Берия подчеркнул, что наша задача – не дать немецким провокаторам возможности провести акции, подобные той, что была организована против Польши в 1939 году, когда они захватили радиостанцию в Гляйвице на территории Германии. <…>

Я немедленно предложил, чтобы Эйтингон был назначен моим заместителем. Берия согласился, и в канун войны мы стали искать людей, способных составить костяк специальной группы, которую можно было бы перебрасывать по воздуху в районы конфликта на наших европейских и дальневосточных границах. Военный опыт Эйтингона был значительно больше моего, и поэтому в этом вопросе я в значительной степени полагался на его оценки – именно он выступал связующим звеном между нашей группой и военным командованием. Вместе с ним мы составляли планы уничтожения складов с горючим, снабжавших немецкие моторизованные танковые части, которые уже начали сосредоточиваться у наших границ.

20 июня 1941 года Эйтингон сказал мне, что на него произвел неприятное впечатление разговор с генералом Павловым, командующим Белорусским военным округом. Поскольку они с Эйтингоном знали друг друга по Испании, он попросил дружеского совета у Павлова, на какие пограничные районы, по его мнению, следовало бы обратить особое внимание, где возможны провокации со стороны немцев. В ответ Павлов заявил нечто, по мнению Эйтингона, невразумительное, он, казалось, совсем ничего не понимал в вопросах координации действий различных служб в современной войне. Павлов считал, что никаких особых проблем не возникнет даже в случае, если врагу удастся в самом начале перехватить инициативу на границе, поскольку у него достаточно сил в резерве, чтобы противостоять любому крупному прорыву. Одним словом, Павлов не видел ни малейшей нужды в подрывных операциях для дезорганизации тыла войск противника»[261].

До нападения Германии на СССР оставался один день.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Я живу у маминой сестры на Тверском бульваре.

– Где мама и папа?

– В командировке.

Это меня не удивляет. Странно только то, что мы переехали с Гоголевского бульвара».

Глава 8. Суровые годы Великой Отечественной

Деятельность Я.И. Серебрянского во время Великой Отечественной войны практически не изучена, и этому есть несколько причин. Во-первых, Яков Исаакович ушел из жизни, находясь под следствием, и оставить воспоминаний не мог. Во-вторых, большинство документов о разведывательно-боевой деятельности специальных структур НКВД – НКГБ СССР и Коминтерна в 1941–1945 гг. вплоть до недавнего времени хранились под грифом «Особой важности» или «Совершенно секретно». Даже сейчас значительная часть архивных материалов засекречена. В-третьих, о некоторых аспектах деятельности советских и коминтерновских спецслужб по организации партизанского движения на оккупированных фашистами территориях СССР и проведении оперативно-боевой работы в странах Восточной Европы до августа 1991 года писать не разрешалось по идеологическим соображениям. Интерес к этой теме, однако, не иссякал, и поэтому реальные факты тайной войны зачастую заменялись мифами и легендами, художественным вымыслом. Лишь в последние годы она стала находить объективное освещение в отечественной и зарубежной историко-публицистической литературе. К сожалению, подавляющее число специалистов, занимающихся историей спецслужб, об участии нашего главного героя в операциях 2-го отдела и IV Управления НКВД – НКГБ в годы войны почти ничего не знают. Самого Серебрянского давно нет, поэтому на страницах этой книги о нем говорят его боевые товарищи. И разумеется, документы из архивов Коминтерна и компетентных ведомств нашей страны.

Давайте вернемся к тому дню, когда П.А. Судоплатов получил распоряжение Берии об организации Особой группы. При выполнении этого распоряжения ему пришлось столкнуться с некоторыми трудностями. Основной проблемой являлось отсутствие координации деятельности различных советских спецслужб, поскольку, как мы уже говорили, 3 февраля 1941 года во время очередной реорганизации органов госбезопасности НКВД был разделен на два наркомата: Внутренних дел и Государственной безопасности. Особые отделы были переданы из Наркомата внутренних дел в подчинение Наркомата обороны и Наркомата ВМФ.

«Получив указания Берии (17 или 18 июня 1941 г.) об организации разведывательно-диверсионного аппарата на случай начала войны, – писал П.А. Судоплатов, – я столкнулся с исключительно сложным вопросом: каким образом самостоятельная служба диверсий и разведки будет действовать в прифронтовой полосе и ближайших тылах противника во взаимодействии с военной контрразведкой? Ведь в прифронтовой полосе именно она олицетворяла действия органов госбезопасности. <… >

Сразу же возник вопрос: как создаваемый аппарат должен взаимодействовать с остальными оперативными подразделениями? Ведь Берия, возглавляя НКВД, не являлся наркомом государственной безопасности, а указание о создании аппарата он давал как заместитель председателя Совета Народных Комиссаров, то есть заместитель руководителя правительства. Имелось в виду, что опираться этот специальный аппарат должен как на НКГБ, так и на НКВД, поскольку именно в его прямом подчинении находились пограничные и внутренние войска, то есть основные воинские части, которые предполагалось задействовать в диверсионных операциях»[262].

На плечи Судоплатова и его заместителя Эйтингона легли нелегкие задачи, связанные с передачей в распоряжение Особой группы (ОГ) агентуры различных спецслужб НКВД, НКГБ и РККА. Необходимо было в крайне сжатые сроки свести воедино информацию из III (Особые отделы) Управления Наркомата обороны, II (Контрразведывательного) и III (Секретно-политического) управлений НКГБ, Главного управления погранвойск НКВД и т.п. Административно-оперативному аппарату ОГ следовало наладить прямую связь как с центральными аппаратами этих ведомств, так и с их территориальными органами. Агентуру, предназначенную для дальнейшего использования против немецких спецслужб, надо было срочно изучить и проверить на предмет ее пригодности к действиям в условиях военного времени.

«Речь шла не только о предотвращении широкомасштабных провокаций на всей границе от Белоруссии до Черного моря, – вспоминал Судоплатов, – но и развертывании разведывательно-диверсионной работы в ближайших тылах немецких соединений, если они перейдут границу. Сразу же стало очевидным, что агентуры, которой мы располагали, было недостаточно.

Кроме того, специальных воинских подразделений, к которым можно было бы подключить агентурно-оперативные боевые группы для партизанской войны в тылу противника, не существовало. Правда, мы могли рассчитывать на особый резерв Коминтерна, имевший боевой опыт партизанской войны в Испании.

Эйтингон занялся координацией будущих действий с Генштабом и с командованием Красной армии в приграничных округах. Контакта с командующим войсками Западного Особого военного округа Д. Павловым у него не получилось. Но наладились хорошие рабочие отношения с организатором спецназа и партизанских отрядов в период финской войны полковником Разведупра Красной армии Х.-У.Д. Мамсуровым.

Сразу же возник главный, имеющий политическое значение вопрос: кто будет отдавать приказ о конкретных, неотложных боевых действиях в тылу противника по линии НКВД в случае начала войны? Не менее важно было и то, кто должен давать санкцию на развертывание диверсионной работы в Польше, Германии и Скандинавии. К сожалению, из опыта испанской и финской войн выводов было сделано маловато. Успех диверсий в тылу противника во многом зависел от ограничения маневренных возможностей танковых группировок немцев путем уничтожения складов с горючим и срывом их снабжения. Это чисто теоретически прорабатывалось Мамсуровым и Эйтингоном на встрече с Голиковым в здании Разведупра на Гоголевском бульваре.

Утром в субботу 21 июня Берия согласился с предложениями Эйтингона, которые я активно поддержал, о том, что мы должны располагать специальным боевым резервом в 1200 человек из состава пограничников и внутренних войск. У Эйтингона была идея создать четыре батальона диверсионного назначения. Три предполагалось развернуть на Украине, в Белоруссии и Прибалтике, а четвертый оставить в резерве в Подмосковье»[263].

Накануне вторжения в СССР Абвер объявил готовность номер один штабам «Валли-1», «Валли-2» и «Валли-3». Командиры спецподразделений фронтовой разведки групп армий «Север», «Центр» и «Юг» доложили руководству Абвера о выдвижении на исходные позиции у германо-советской границы. В каждую из трех абвергрупп входили от 25 до 30 диверсантов из числа местного населения (русских, поляков, украинцев, финнов, эстонцев) под командованием офицера-немца. После заброски в глубокий тыл (от пятидесяти до трехсот (!) километров от линии фронта) диверсанты подразделений «фронтовой разведки», переодетые в военную форму бойцов Красной армии, в ночь с 21 на 22 июня приступили к акциям диверсий и террора.

22 июня 1941 года «бранденбуржцы» под командованием лейтенанта Катвица, проникнув на двадцать километров в глубь территории СССР, захватили стратегический мост через реку Бобр (левый приток Березины) под Липском и удерживали его до подхода подразделений вермахта.

Рота батальона «Нахтигаль» просочилась в район Радимно. Около полуночи на участке фронта 123-й пехотной дивизии вермахта «бранденбуржцы» расстреляли советский пограничный наряд, обеспечивая немцам прорыв пограничных укреплений.

На рассвете диверсионные группы Абвера нанесли удар в районе Августов – Гродно – Голынка – Рудавка – Сувалки и захватили 10 стратегических мостов (Вейсеяй – Поречье – Сопоцкин – Гродно – Лунно – Мосты).

Сводная рота 1-го батальона «Бранденбург 800», усиленная ротой батальона «Нахтигаль», форсировала реку Сан и захватила плацдарм под Валавой.

После этого мобильные, прекрасно обученные, связанные единой системой связи и управления гитлеровские войска в считаные часы смяли оборону потерявших боевое управление бригад, дивизий и целых корпусов Красной армии.

Нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года застало руководство СССР врасплох, принудив действовать в условиях цейтнота и управленческой неразберихи. В первые дни войны части Красной армии получили совершенно абсурдный, не соответствующий реальной обстановке приказ выбить немецкие войска за пределы Советского Союза. В самых неблагоприятных условиях пришлось действовать и органам государственной безопасности.

«В первый же день войны, – вспоминает Судоплатов, – в нашей работе стало чувствоваться большое напряжение. Нас особенно тревожило развитие событий на границе. Сведения поступали самые противоречивые. Днем 22 июня Берия вызвал меня, Масленникова, командующего пограничными войсками, и предложил, чтобы Эйтингон срочно вылетел в Минск. А потом, подумав, сказал, что, пожалуй, имеет смысл вылететь в Проскуров, где будут разворачиваться события на Юго-Западном направлении, и решить, что можно сделать по линии диверсионной службы для всемерной поддержки Красной армии.

Однако Эйтингон никуда не уехал. Вызванный к Берии, он вместе со мной спорил, доказывая, что есть смысл выехать на место только для того, чтобы разобраться в обстановке. Потому что реально нами не были подготовлены ни силы, ни средства для развертывания диверсионных подразделений и партизанской войны. Надо было сначала получить информацию о том, что там происходит. Нехотя Берия согласился»[264].

24 июня диверсанты из «Бранденбурга 800» совершили ночное десантирование со сверхмалой высоты (50 метров) между Лидой и Первомайским. Им удалось захватить и, несмотря на жестокие потери, удерживать в течение двух суток, до подхода немецких танков, железнодорожный мост на линии Лида – Молодечно.

26 июня, после бомбардировки советскими самолетами территории Финляндии, правительство последней объявило СССР войну. Подразделения финского спецназа стали проникать в советский тыл через разрывы между частями Красной армии. Для систематизации и экспертизы финские спецслужбы передавали донесения, полученные от групп «дальней разведки», в Берлин.

28 июня диверсанты 8-й роты полка «Бранденбург 800» в красноармейской форме захватили и разминировали подготовленный советскими войсками к взрыву мост через реку Даугава под Даугавпилсом. В ходе ожесточенных боев был убит командир роты обер-лейтенант Кнак, но рота удержала мост до подхода рвущихся в Латвию «роликов» 4-й танковой группы генерала Э. Гепнера.

Как известно, усилия Красной армии остановить наступление немцев контрударами успехом не увенчались, и советские войска понесли колоссальные потери. Удар фашистов оказался настолько сильным, а наступление настолько стремительным, что уже в первую неделю войны подразделения 2-й танковой группы генерала Гудериана захватили столицу советской Белоруссии – город Минск. Между тем ситуация в Белоруссии могла сложиться совсем по-другому!

«В первой половине 1930-х годов, – вспоминал С.А. Ваупшасов, – мы участвовали в подготовке партизанских отрядов на территории Белоруссии. Тогда высшее военное руководство не исключало возможности вторжения империалистических захватчиков на советскую землю и в мудром предвидении такого оборота дел заранее готовило во многих пограничных республиках и областях базу для развития партизанской борьбы. В Белорусской ССР было сформировано шесть отрядов: Минский, Борисовский, Слуцкий, Бобруйский, Мозырский и Полоцкий. Численность их устанавливалась в 300–500 человек, у каждого имелся свой штаб в составе начальника отряда, его заместителя, заместителя по политчасти, начальника штаба, начальника разведки и помощника начальника отряда по снабжению.

Бойцы и командиры отрядов были членами и кандидатами партии, комсомольцами, участниками Гражданской войны. Весь личный состав был обучен методам партизанских действий в специальных закрытых школах. В них готовились подрывники-минеры, пулеметчики и снайперы, парашютисты и радисты.

Кроме основных формирований для борьбы в тылу врага, в городах и на крупных железнодорожных узлах были созданы и обучены подпольные диверсионные группы.

В белорусских лесах для каждого партизанского отряда были сделаны закладки оружия и боеприпасов. Глубоко в землю зарыли надежно упакованные толовые шашки, взрыватели и бикфордов шнур для них, патроны, гранаты, 50 тысяч винтовок и 150 ручных пулеметов. Разумеется, эти склады рассчитывались не на первоначальную численность партизанских подразделений, а на их бурный рост в случае войны и вражеской оккупации.

Орловский, Корж, Рабцевич и я были назначены командирами четырех белорусских отрядов и вместе с их личным составом деятельно готовились к возможным военным авантюрам наших потенциальных противников. <…>

В конце 1930-х годов, буквально накануне Второй мировой войны, партизанские отряды были расформированы, закладки оружия и боеприпасов изъяты. <…>

В те грозные предвоенные годы возобладала доктрина о войне на чужой территории, о войне малой кровью… Однако проверку реальной действительностью эта доктрина не выдержала и провалилась уже в первые дни Великой Отечественной войны. <…>

Нет слов, шесть белорусских отрядов не смогли бы своими действиями в тылу врага остановить продвижение мощной немецкой армейской группировки, наступающей на Москву. Но значительно замедлить его сумели бы! Уже в первые недели гитлеровского вторжения партизаны и подпольщики парализовали бы коммуникации противника, внесли дезорганизацию в работу его тылов, создали бы второй фронт неприятелю. Партизанское движение Белоруссии смогло бы быстрей пройти стадию организации, оснащения, накопления опыта и уже в первый год войны приобрести тот могучий размах, который оно имело в 1943–1944 годах»[265].

Действительно, в тех областях, где активное местное руководство не было деморализовано успехами наступающего противника, эфективная работа по организации партизанских отрядов началась уже 22–23 июня. Одним из организаторов был бывший командир Слуцкого партизанского отряда В.З. Корж, работавший перед войной заведующим сектором Пинского обкома компартии Белоруссии.

«С мая 1926 года по ноябрь 1929-го, – писал в автобиографии Василий Захарович, – будучи на должности председателя колхоза, я одновременно состоял на спецучете и вел большую специальную подготовительную работу, каждый год проходил военную спецподготовку… С 15 мая 1931 года меня отозвали на постоянную работу в НКВД по специальной работе, я секретно числился командиром партизанского отряда с постоянным жительством в Слуцке…»[266].

Именно опыт нелегальной боевой работы в 1921–1925 гг. по линии активной разведки в Западной Белоруссии и специальная подготовка помогли товарищу Комарову (партизанский псевдоним Коржа) развернуть свой отряд в Пинское партизанское соединение и в 1943 году стать генерал-майором Красной армии.

В 1946 году, во время учебы в Академии Генерального штаба, В.З. Корж изложил свои соображения по организации партизанского движения в рапорте И.В. Сталину. В те годы этот рапорт мог привести его автора на плаху. В частности, он писал:

«В это тяжелое для партизан время, особенно 1941 года, когда нужны были люди, организаторы, руководители, командиры, специалисты, знающие свое партизанское дело, то, к большому сожалению, этих людей не было. Если и были кое-где партийные товарищи, которые были посланы после Ваших указаний для организации партизанского движения, то эти люди не были подготовлены к партизанской борьбе, они боялись своей тени, они не знали, куда им притулиться, откуда что начать, и зачастую в большинстве своем погибали, а то и совсем попрятались, никакой деятельности среди народа не ведя…

<…> Я глубоко убежден, что если бы та работа, которая проводилась нами до 1937 г. в Спецбюро НКВД по подготовке партизанских кадров, продолжалась до самой войны, то эти кадры и их вооружение сыграли бы решающую роль в развертывании всенародного партизанского движения…»[267].

А ведь гитлеровские стратеги небезосновательно опасались ситуации, при которой использование заранее подготовленных для отражения вражеского вторжения советских диверсантов было бы наиболее эффективным. Еще 15 сентября 1940 года Верховным командованием вермахта был утвержден малоизвестный широким кругам читателей 30-страничный проект военной кампании против СССР (план «Фриц», или «Этюд Лоссберга»[268]). В нем говорилось, что в войне против Германии у СССР есть три возможности:

«I. Русские захотят нас упредить и с этой целью нанесут превентивный удар по начинающим сосредоточиваться у границы немецким войскам.

II. Русские армии примут на себя удар немецких вооруженных сил, развернувшись вблизи границы, чтобы удержать в своих руках новые позиции, захваченные ими на обоих флангах (Балтийское и Черное моря).

III. Русские используют метод, уже оправдавший себя в 1812 г., т.е. отступят в глубину своего пространства, чтобы навязать наступающим армиям трудности растянутых коммуникаций и связанные с ними трудности снабжения, а затем, лишь в дальнейшем ходе кампании, нанесут контрудар.

Относительно этих трех вариантов можно сказать следующее.

Вариант I.

Представляется невероятным, что русские решатся на наступление крупных масштабов. <…>

Вариант II.

Это решение представляется наиболее вероятным, поскольку нельзя предположить, что столь сильная военная держава, как Россия, без боя уступит свои богатейшие, в том числе и недавно завоеванные, области. <…>

Вариант III.

Если русские будут заранее строить свой план ведения войны на том, чтобы сначала принять удар немецких войск малыми силами, а главную свою группировку сконцентрировать в глубоком тылу, то рубежом расположения последней севернее Припятских болот может быть, скорее всего, мощный водный барьер, образуемый реками Двина (Даугава) и Днепр. Этот барьер имеет разрыв шириною всего приблизительно в 70 метров – в районе южнее Витебска.

Такое неблагоприятное для нас решение следует также учитывать как возможное. С другой стороны, совершенно невероятно, что южнее Припятских болот русские без боя оставят почти незаменимые для них области Украины…»[269].

Действительно, трудно отказать прагматичным германским аналитикам и стратегам в адекватности восприятия действительности, в умении точно прогнозировать возможное развитие готовящихся военных действий… А профессиональные партизаны из полка «Брандербург 800», абверкоманды и абвергруппы фронтовой разведки, состоявшие при «Валли-2», имели за плечами богатейший опыт проведения разведывательных, диверсионных и психологических операций в Польше, Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии, Франции, Югославии, Греции на Ближнем Востоке и на Крите. Из анализа разведывательно-диверсионных операций противника в начале войны видно, что немецкий спецназ был великолепно подготовлен для действий в тылах Красной армии с учетом тогдашней специфики военного строительства в СССР.

Успехи немецких войск в западных областях Украины объяснялись еще и тем, что незадолго до начала боевых действий украинская «пятая колонна» поступила в распоряжение армейской разведки. В преддверии крупномасштабных военных действий Абвер начал вооружение групп оуновцев и завербованных фольксдойче на советской территории, переправляя им оружие через границу.

Согласно архивам Службы безопасности Украины, весной 1941 года в составе националистического подполья в Западной Украине было около двадцати тысяч человек. Каждый оуновский подпольщик заранее знал, к какому отряду он принадлежит, кто его командир, где следует получать оружие, где находится место сбора, но главное – он имел представление о характере и направлении предстоящих действий. Оуновцы скрывались небольшими группами в труднодоступных местах (в горах и лесах). Лица, официально служившие в органах власти и управления, имели индивидуальные задания по организации саботажа, диверсий и антисоветской агитации.

Боевые действия оуновцев против советских войск развивались с опережением линии фронта с запада на восток. Первыми выступили националисты Львовской, Дрогобычской, Волынской и Ровенской областей. Они перерезали линии связи, нападали на пограничников, вели бои с отдельными частями Красной армии и войск НКВД. Оуновцы совершали налеты на мелкие гарнизоны и проводили удары из засад по армейским колоннам. После короткого внезапного обстрела войск, используя все тот же метод пластичного контакта, боевики отходили в леса, где занимали заранее подготовленные позиции. В таких городах, как Львов, боевики (как и франкисты в Испании) обстреливали красноармейцев из винтовок и пулеметов с чердаков и крыш домов. Также они помогали немецким войскам ликвидировать остаточные группы красноармейцев, пограничников и сотрудников НКВД – НКГБ.

Одновременно велась разведка укрепленных районов, сведения о передвижениях войск немедленно передавались немецкому командованию. Неоднократно при перевесе сил националисты занимались разоружением деморализованных красноармейцев и даже небольших воинских подразделений. В некоторых районах, например в Луцке, Сарнах, Олевске, боевики сумели захватить мосты и транспортные узлы и удерживали их до подхода механизированных немецких частей. К приходу немцев многие районы уже полностью находились под полным контролем ОУН.

В конце июня 1941 года выступили оуновцы Тернопольской области. Захваченные ими райцентры Козовое и Теребовля удерживались до подхода немцев. Они же прервали сообщение между Тернополем и Теребовлей. Отсутствие связи и слухи, распускавшиеся оуновцами, посеяли панику в райцентрах, и утром 5 июля города были взяты. В боях были захвачены сотни единиц стрелкового оружия, грузовики, снаряжение.

Когда имелась возможность, оуновцы координировали свои действия с наступающими немецкими частями. Так, 2 июля боевики заняли Коломыю, захватили склады РККА, довооружились и затем захватили переправы через реку Прут. Среди отходящих, часто деморализованных красноармейцев легко было сеять панику и срывать планы организованного отхода частей.

В это же время в Полесье выступили боевики Т. Бульбы-Боровца, проводившие акции с августа 1940 года. Отряды «Полесского лозового казачества», созданные во второй половине 1930-х гг., уже имели опыт боевых действий. Во время германо-польской войны они орудовали в тылах польских войск и смогли захватить значительное количество оружия. После установления в западных Украине и Белоруссии советской власти часть «лозовиков» эмигрировала, другие ушли в подполье. Нельзя исключить, что в отрядах Бульбы-Боровца находились бывшие боевики активной разведки РУ РККА, распущенной на территории Полесья еще в 1925 году. В июле 1941 года «лозовики» захватили значительную часть Полесья и создали там свою Олевскую республику.

Ущерб от совместных действий немецких диверсантов, а также украинских, белорусских и прибалтийских националистов в июне – июле 1941 года был значительным. Боевые группы противника разрушали коммуникации и линии проводной связи[270], захватывали переправы, наводили авиацию и танки на маршевые колонны, уничтожали командный состав Красной армии, передавали ложные приказы и сообщения, сеяли панику среди отступающих бойцов. О значительных затруднениях в управлении войсками писали впоследствии многие советские полководцы. Такое признание с их стороны показывает не локальный, а действительно стратегический характер действий германских диверсионных подразделений летом 1941 года.

Удары немецких диверсантов в начальный период войны были весьма эффективными, и это нельзя замолчать. Против Советского Союза действовали профессионалы, которых поддерживало государство, у которых была мотивация, основанная на четкой идеологической и политической доктрине. Мощный интеллектуальный, технический и великолепно подобранный людской потенциал сыграл свою роль. Что же касается попытки некоторых авторов представить действия германских диверсионных и диверсионно-разведывательных структур на начальном этапе войны как малоэффективные, то она, на наш взгляд, является ошибочной. Как ни печально писать об этом, но в первые недели войны германские спецслужбы имели значительное преимущество перед практически обезглавленными, политически загнанными в угол спецслужбами нашей страны.

В первые две-три недели войны «тевтонский меч» эффективно разрезал советские тылы. А большинство специальных разведывательно-диверсионных групп НКВД, РУ РККА и Коминтерна по воле партийных вождей были по большей части ликвидированы в 1936–1939 гг. Нервические попытки мгновенной реанимации разрушенной системы, предпринятые буквально накануне войны и в ее первые дни, не могли дать никакого серьезного результата. Приходилось пожинать плоды деятельности самодовольно-подобострастной конъюнктуры, взращенной обстановкой всеобщей подозрительности, нетерпимости и шпиономании, в которой страна по воле своего тогдашнего лидера пребывала достаточно долгое время.

Созданные Я.И. Серебрянским в крупных морских портах и на железнодорожных узлах ряда стран Западной Европы нелегальные диверсионные группы из числа коминтерновцев и бойцов интербригад («Лига Волльвебера») в результате репрессий против руководства СГОН утратили связь с Центром или «залегли на дно», чтобы не быть ликвидированными своими. Сам Волльвебер в мае 1940 года бежал из Дании в Швецию, но был арестован с фальшивым паспортом и вскоре приговорен к шести месяцам тюремного заключения.

Однако, несмотря на временное отсутствие Волльвебера, его сеть продолжала функционировать. Начальник Главного имперского управления безопасности (РСХА) Рейнхард Гейдрих в июне 1941 года докладывал рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру:

«Наряду с созданными английской секретной службой группами саботажников, целью которых еще в мирное время было уничтожение немецких судов, существовала еще более разветвленная, созданная Коминтерном террористическая организация, главной задачей которой было уничтожение судов тех государств, которые в свое время примкнули к Антикоминтерновскому блоку.

Доказано, что члены этой организации до конца 1940 года действовали в Дании и оттуда пытались снова перенести свою деятельность на территорию рейха. Руководителем этой организации был немецкий эмигрант Эрнст Волльвебер. <…> Он в значительной степени несет ответственность за организацию и активную деятельность созданных по указанию из Москвы групп саботажников в Германии, Норвегии, Швеции, Дании, Голландии, Бельгии, Франции и бывших Прибалтийских государствах-лимитрофах. Он осуществлял в широких масштабах закупку и транспортировку взрывчатых веществ и других материалов для саботажа и располагал большими денежными средствами, ассигнованными Коминтерном для финансирования этой организации и для оплаты агентов. После вступления немецких войск в Осло в мае 1940 года Волльвебер бежал в Швецию. <… >

Главные опорные пункты организации находятся в портах Гамбург, Бремен, Данциг, Роттердам, Амстердам, Копенгаген, Осло, Ревель и Рига.

Созданными в Голландии, Бельгии и Франции группами коммунистических саботажников руководил голландский коммунист Иозеф Римбертус Схаап, который был также руководителем Интерклуба в Роттердаме и имел самые тесные связи с главными активистами организации в Скандинавских странах. Ему непосредственно подчинялся бывший руководитель гамбургского „Рот-фронта“ Карл Баргштедт, который ведал во всей организации техникой устройства взрывов. Необходимые для актов саботажа взрывчатые вещества поставлялись из рудников на севере Скандинавского полуострова группам коммунистических саботажников в Голландии, Бельгии и Франции голландскими моряками через норвежский порт Нарвик и шведский форт Лулео»[271].

Отметим, что в тот период между немецкими и шведскими спецслужбами осуществлялись самые тесные контакты. Уже в январе 1941 года двое норвежцев – членов «Лиги Волльвебера», М. Расмуссен-Хьельмен и Ф.Б. Петтерссон, были выданы шведами в Норвегию. Там они немедленно попали в руки фашистов и после пыток были казнены в мае 1944 года. 4 июня 1941 года (перед самым нападением Германии на СССР) шведская полиция произвела массовые аресты членов «Лиги…». В Лулео были арестованы восемь человек, в том числе Г. Эгрен и Р. Самуэльссон; в Кируне – девять человек, в том числе Ю.Э. Нюберг; в Гётеборге – Г.В. Петтерссон и Ю.Х. Острем. Позже в Лулео арестовали К.Э. Ристо и Е. Андерссона. Все они были выявлены в результате тщательной слежки, которую стали вести после добровольной явки в полицию и предательства в 1939 году члена «Лиги…» Г.А. Седера. К тому времени гестапо, СД и Абвер-3 разгромили сеть Волльвебера в Германии, Дании, Голландии и Норвегии и Франции.

По нашему мнению, одна из важнейших первопричин краха «Лиги Волльвебера» – репрессии против руководства СГОН, предпринятые в 1938 году. Мы более чем уверены, что Яков Серебрянский, Сергей Шпигельглаз, Александр Орлов и их помощники сумели бы предотвратить или по крайней мере локализовать потери. Ведь аналогичная разведывательно-диверсионная сеть одного из немногих уцелевших оперативников СГОН И.Р. Григулевича успешно действовала в Аргентине в 1940–1944 гг. (конечно, в более благоприятных для диверсантов условиях). Значительная часть грузов, предназначенных для отправки из Буэнос-Айреса в Германию, в результате пожаров на судах и в складских помещениях была либо повреждена, либо уничтожена.

В этом месте авторы считают нужным сделать небольшое отступление. В последнее время появились критические статьи по поводу организации подготовки к партизанской войне в СССР в 1920–1930-х гг. Например, полковник-сапер в отставке Ю.Г. Веремеев в статье «„Линия Сталина“ и подготовка партизанской войны» от 24 января 2010 года, цитируя Судоплатова, пишет следующее:

«„Необходимо внести ясность и в еще один принципиальный вопрос. Речь идет о якобы широкой подготовке к партизанской войне… в конце 1920-х – начале 1930-х годов. Действительно, подготовительные меры для организации партизанской войны на западе страны осуществлялись в этот период. Однако тогда просчитывались варианты ведения диверсионной работы в связи с возможным осложнением социально-политической обстановки в Польше, Румынии, Прибалтийских государствах, но никак не ведение ее на нашей территории“.

Т.е. Судоплатов фактически дезавуирует совершенно все тезисы Старинова и Боярского относительно того, что в двадцатые годы на основании доктрины Фрунзе оборона государства якобы основывалась на сочетании борьбы на фронте и борьбы в тылах противника, оккупировавшего часть нашей территории.

Вообще, опора энтузиастов партизанства на идеи Фрунзе смотрится притянутой за волосы. Фрунзе высказывал идеи использования партизанства в обороне страны в 1924-м, когда ни о каких укрепрайонах в системе обороны страны речи не шло, умер он в 1925-м.

Военное руководство страны задумало строительство укрепрайонов в 1928-м: планировать в 1929-м, строить в 1929–1931-м.

Вероятнее всего, использование партизан Фрунзе задумывал как паллиативную меру в условиях, когда явно РККА не могла противостоять агрессорам и в этих условиях, как говорится, „хваталась за соломинку“. Разворачивание же строительства укрепрайонов указывает на то, что экономика страны была уже в состоянии справиться с этими расходами, а численность личного состава армии уже позволяла выделять некоторые формирования для гарнизонов УРов. Думается, что идея привлечения партизан к обороне страны утрачивала свою актуальность, и по мере того, как цепочка укрепрайонов становилась реальностью, партизанская подготовка сворачивалась. Руководство все меньше хотело тратить ресурсы и средства на сомнительные мероприятия.

От автора [Ю.Г. Веремеева]. Если говорить об обороне страны с разворачиванием боевых действий не на своей территории, а на территории сопредельных государств, то эта доктрина применялась нашим военным руководством после окончания Второй мировой войны и до гибели СССР в 1991 году. Правда, в несколько ином варианте. Тогда в Польше, Чехословакии, Венгрии, ГДР, где правили режимы, лояльные СССР, размещались советские войска (Северная группа войск, Группа Советских войск в Германии, Центральная группа войск, Южная группа войск). Официально эти группы войск решали задачи по защите братских стран социализма от агрессии блока НАТО, но фактически, в случае военного конфликта, бои бы развернулись в этих странах, тогда как территория СССР оставалась в неприкосновенности. Стратегия очень верная, умная и эффективная. И с использованием эффективного инструмента – полевых войск.

И еще у Судоплатова:

„Когда в 1941 году мы с участием ветеранов этих партизанских действий, будущих Героев Советского Союза С. Ваупшасова, Н. Прокопюка, К. Орловского проанализировали эти планы, то оказалось, что они были совершенно неадекватными обстановке, которая сложилась к тому времени. Изменилась конфигурация границ. И самое, пожалуй, главное – в районах Западной Белоруссии, Прибалтики и на бывших территориях Польши, отошедших к нам, сложилась неблагоприятная социально-политическая обстановка. Здесь сильны были антисоветские настроения и оппозиция“»[272].

Предположения Ю.Г. Веремеева оригинальны и как версия конечно же имеют право на существование. Однако в его рассуждениях, на наш взгляд, есть некоторые серьезные натяжки. Для начала приведем первую цитату из книги П.А. Судоплатова полностью (пропущенный Веремеевым текст выделен курсивом; вторая цитата, а в оригинале это неразрывный текст, приведена полностью и не повторяется):

«Необходимо внести ясность и в еще один принципиальный вопрос. Речь идет о якобы широкой подготовке к партизанской войне по линии партийных органов в пограничных районах Советского Союза в конце 1920-х – начале 1930-х годов. Действительно, подготовительные меры для организации партизанской войны на западе страны осуществлялись в этот период. Однако тогда просчитывались варианты ведения диверсионной работы в связи с возможным осложнением социально-политической обстановки в Польше, Румынии, Прибалтийских государствах, но никак не ведение ее на нашей территории. Генштаб и командование Красной армии (об этом, кстати, говорится в записках на имя М. Тухачевского) отдавали распоряжения закладывать в тайники оружие и боеприпасы для успешного ведения партизанских действий, имея в виду, что главным противником на Западном фронте будет Польша, к которой, возможно, присоединится Германия. Для складирования запасов в расчет брался опыт партизанского движения и диверсионных операций, проводимых в 1920-е годы на территории Восточной Польши»[273].

Нам представляется, что ключевыми в первом предложении П.А. Судоплатова являются слова «по линии партийных органов», пропущенные Ю.Г. Веремеевым. И в этом мы полностью согласны с П.А. Судоплатовым. Действительно, никакой широкой подготовки к возможной партизанской войне по линии партийных органов в 1920–1930 гг. не велось. Из партийных функционеров о данной программе знали только первые секретари республиканских ЦК и первые секретари приграничных обкомов, и то «в части, касающейся». Вся практическая работа велась по линии особо закрытых секторов ЦК ВКП(б) и специальных структур внутри ОГПУ–НКВД, РУ РККА и спецслужб ИККИ. Более того, последним предложением первого абзаца П.А. Судоплатов, на наш взгляд, не дезавуирует, а подтверждает воспоминания И.Г. Старинова, С.А. Ваупшасова, В.З. Коржа, А.К. Спрогиса и других ветеранов.

Что же касается второго приведенного отрывка из книги Павла Анатольевича, то тут, по нашему мнению, нет никаких противоречий. Анализ предвоенных планов партизанской войны с участием С.А. Ваупшасова и Н.А. Прокопюка мог состояться не ранее сентября 1941 года, когда они стали подчиненными П.А. Судоплатова. Ну а Кирилл Прокофьевич Орловский вообще пришел в IV Управление НКВД только в июне 1942 года. Вполне естественно, что военно-политическая ситуация и осенью 1941 года, и тем более летом 1942 года существенно отличалась от ситуации в 1925-м или в 1935 году.

При всем уважении авторов данной книги к личности и деятельности П.А. Судоплатова никакого отношения к системе подготовки органов госбезопасности к партизанской войне в период 1920–1930-х гг. как внутри СССР, так и за его пределами он не имел. Но его утверждение, что диверсионная работа в случае осложнения обстановки планировалась не на нашей территории, а в Польше, Румынии и Прибалтике, абсолютно правильно. Подчеркнем, именно диверсионная работа. Но кроме нее при нападении на Советский Союз планировалось развернуть и партизанскую войну, которая по своим задачам значительно шире чисто диверсионных операций. И вот эту партизанскую войну предполагалось вести на территории СССР, в том числе с участием армейский частей, оставшихся на оккупированных землях. Кстати, вести ее предполагалось вне зависимости от наличия или отсутствия укрепленных районов.

А теперь о главном. Авторы внимательно изучили карту 1930-х гг. всей западной границы СССР и приграничных районов Финляндии, Прибалтики, Польши и Румынии, на которой были обозначены основные стратегические объекты, подлежавшие ударам диверсантов. В подавляющем большинстве диверсанты были не граждане СССР, а коминтерновцы из европейских стран. И если в 100–150-километровой приграничной зоне иностранных государств (т.е. в оперативном тылу вероятного противника) эти боевые группы находились в подчинении диверсионного спецотдела РУ РККА, то в более глубоком тылу диверсии должны были осуществляться боевиками СГОН ГУГБ под руководством Я.И. Серебрянского и аналогичных (еще более засекреченных) боевых групп компартий европейских стран. Но, к великому сожалению, на 22 июня 1941 года Яков Серебрянский числился в списке арестованных «врагов народа, пробравшихся в советскую разведку». Судьба членов большинства партийных спецгрупп была не менее трагичной.

Исходя из вышесказанного, мы считаем версию Ю.Г. Веремеева ошибочной. Наша точка зрения на причины ликвидации партизанско-диверсионной системы обороны СССР изложена в предыдущей главе. Вернемся, однако, в 1941 год …

26–27 июня был отдан приказ НКВД о формировании войск Особой группы при наркоме внутренних дел СССР для выполнения специальных заданий в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. К этому времени гитлеровские войска уже взяли столицу советской Белоруссии, а вожди советского государства, потрясенные вероломством Гитлера и мощью удара подвижных соединений Германии, находились в растерянности. Они не могли объяснить своему народу, что произошло «с непобедимой и легендарной Красной армией».

П.А. Судоплатов и его коллеги были вынуждены, что говорится, «с колес» предпринимать быстрые и энергичные меры в борьбе с захватчиками.

«В формировании войск и оперсостава этой группы, – вспоминает П.А. Судоплатов, – мы опирались на кадры внутренних войск и соответствующих оперативных подразделений НКВД. Первоначально, наряду с Эйтингоном, мне без официального приказа в качестве заместителя был придан Ш. Церетели[274], занимавшийся отбором добровольцев-спортсменов на стадионе „Динамо“. Он был организатором успешно закончившейся борьбы с бандитизмом на Кавказе в 1920-е годы. <…>

При наборе людей мы пошли по пути, подсказанному опытом финской войны, – задействовали спортивно-комсомольский актив страны. ЦК ВЛКСМ принял постановление о мобилизации комсомольцев для службы в войсках Особой группы при НКВД. Мы мобилизовали выпуски Высшей школы НКВД и разведчиков Школы особого назначения, а также молодежь из органов милиции, пожарной охраны. <…> В наше распоряжение по решению ЦК ВКП(б) перешел весь резерв боеспособных политэмигрантов, находящихся на учете в Коминтерне»[275].

Первым начальником войск Особой группы при наркоме НКВД стал комбриг П.М. Богданов[276], один из руководителей Управления пожарной охраны НКВД. Заместителем П.М. Богданова был назначен полковник М.Ф. Орлов[277], до мая 1941 года занимавший должность начальника Себежского (Псковская обл.) военного училища НКВД[278]. На должности комиссара находился инженер, впоследствии офицер-чекист А.А. Максимов[279]. Начальником штаба войск Особой группы стал подполковник В.В. Гриднёв[280]. Формирование войск, повторим, велось в Москве, на стадионе «Динамо».

Комплектование спецназа происходило из состава наркоматов внутренних дел и государственной безопасности, из курсантов Высшей школы НКВД СССР и курсов усовершенствования НКГБ СССР, из НКВД–НКГБ республик и УНКВД–УНКГБ краев и областей, из представителей саперных подразделений Дивизии особого назначения НКВД СССР им. Ф.Э. Дзержинского и 3-го полка МПВО НКВД СССР, из служащих милиции и пожарной охраны НКВД СССР, из спортсменов Центрального института физической культуры и добровольных спортивных обществ, из комсомольцев по разверстке ЦК ВЛКСМ и, наконец, из спецконтингента Коминтерна.

В специальный отряд при Особой группе уже на пятый день после нападения на СССР были откомандированы 140 слушателей основного отделения Высшей школы НКВД. 27 июня 1941 года его пополнили 156 слушателей курсов усовершенствования руководящего состава Высшей школы, 17 июля – 148 слушателей литовского, латвийского, польского, чехословацкого и румынского курсов.

На момент формирования подразделение спецназа организационно состояло из пяти отрядов по сто человек в каждом, а также саперно-подрывной роты (90 человек). Через несколько дней войска Особой группы были переформированы в две бригады: 1-ю (командир – полковник М.Ф. Орлов) и 2-ю (командир – подполковник Н.Е. Рохлин).

1-я бригада была сформирована 6 июля в составе четырех батальонов:

1-го – из личного состава слушателей учебных заведений НКВД и НКГБ;

2-го – из спецрезерва Коминтерна, костяк которого составляли бывшие бойцы и командиры испанских интернациональных бригад;

3-го и 4-го – из спортсменов Центрального института физкультуры и спортивных обществ Москвы, а также добровольцев из числа рабочей молодежи.

2-я бригада была сформирована 16 июля 1941 года. Ее костяк составили сотрудники органов госбезопасности и внутренних дел, в том числе милиции и пожарной охраны, и добровольцы из числа студентов московских вузов.

Батальоны 2-й бригады делились на отряды, отряды – на спецгруппы.

В штатах войск Особой группы числились также три отдельные роты: саперно-подрывная, связи и автомобильная. Напрямую группе подчинялась школа специалистов (разведчиков и диверсантов).

К концу июня советским вождям стало ясно, что на фронтах складывается крайне неблагоприятная для Красной армии ситуация. Через неделю после начала войны, 29 июня 1941 года, вышла совместная директива ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков». В ней, в частности указывалось:

«В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т.д. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия»[281].

Из текста директивы можно сделать вывод, что организация партизанских и диверсионных действий в тылу немецких войск высшим военно-политическим руководством СССР рассматривалась не только как задача вооруженных сил, но и как одна из важнейших задач партийных и советских органов. Несомненно, что с чисто военной точки зрения данный документ был пропагандистским лозунгом, поскольку никакой руководящей партийной или государственной структуры, предназначенной «для разжигания партизанской войны», летом 1941 года не существовало. Но с другой стороны, директива имела колоссальное политическое значение. В тяжелейших условиях, когда многие местные органы власти в прифронтовых районах были деморализованы, она мобилизовала всех, чей дух не сломился перед лицом наступающего врага, кто, даже оказавшись за линией фронта, мог собрать силы для ведения борьбы с противником.

После выхода указанной директивы в различных военных и политических структурах началась (а кое-где и продолжилась) работа по организации партизанских отрядов. Несмотря на многочисленные конъюнктурные искажения в 1980–1990-е гг. роли органов государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне, следует признать, что ведущую роль в начальный период войны играли структуры НКГБ – НКВД.

«Именно на первом трагическом этапе войны, – вспоминает П.А. Судоплатов, – органы госбезопасности и внутренних дел сыграли одну из ведущих, а в ряде районов главную роль в развертывании партизанского движения. И это было естественно, поскольку в отличие от партийно-хозяйственного актива органы НКВД и их агентурный аппарат уже более двух лет действовали в сложной оперативной обстановке на приграничных территориях, широко используя методы конспиративной работы. Их можно было гораздо быстрее переориентировать на борьбу с противником, сбор разведданных, действия на его коммуникациях, базах и т.п.

Это утверждение ни в коей мере не противоречит и не опровергает укоренившегося тезиса о руководящей роли Коммунистической партии в развертывании партизанской войны. В реалиях советских условий 1941–1945 гг. иначе и быть не могло. ВКП(б) была не только политической партией, но и главной управляющей структурой в механизме политической и военной власти в стране, осуществляющей руководство и координацию действий частей Красной армии, органов НКВД и партийно-хозяйственного актива, оказавшихся в тылу германских войск»[282].

В тех областях, где местное руководство не было деморализовано успехами наступающего противника, работа по организации партизанских отрядов началась еще до указанной директивы. Так, на территории Белоруссии, в районах, частично занятых противником и прилегающих к фронтовой полосе, формирование отрядов из числа работников центральных аппаратов НКГБ – НКВД БССР и курсантов спецшкол началось 26 июня 1941 года. Перед ними стояла задача еще до прихода противника в контакте с местными органами власти создать базы партизанского движения. В условиях оккупации партизанские отряды должны были уничтожать технику и людской состав немецкой армии, проводить диверсионные акты против объектов инфраструктуры.

За несколько дней удалось собрать 14 партизанских отрядов общей численностью 1162 человека (539 сотрудников НКГБ, 623 сотрудника НКВД). Личный состав был вооружен винтовками, пистолетами, двумя-тремя ручными пулеметами и гранатами.

Одновременно из числа руководящего оперативного состава НКГБ и партийных работников создавались организаторские группы (10 групп по 8–9 человек). Они направлялись в сельские районы Полесской, Витебской, Минской и Гомельской областей для формирования на их базе новых партизанских отрядов.

Но в целом это была импровизация партизанской борьбы.

Как отмечалось впоследствии в докладной записке НКВД БССР, при организации партизанских отрядов в июне – августе 1941 года были допущены серьезные ошибки. Большинство отрядов формировались исключительно из сотрудников НКГБ – НКВД, без привлечения местных жителей, хорошо знавших местность. Бойцы не имели гражданской одежды, что затрудняло разведывательную и агентурную работу в районах, занятых противником. Отсутствовала связь с партийно-советским активом, оставленным для подпольной работы в населенных пунктах, а также с вышестоящим командованием. Запас автономности по боеприпасам и продовольствию составлял всего две-три недели, резервных складов оружия, боеприпасов, одежды и продовольствия не имелось.

На встрече Георгия Димитрова, генерального секретаря ИККИ (эту должность он занимал с 1935 г. до самороспуска Коминтерна в 1943 г.) и В.М. Молотова 30 июня 1941 года последний сказал:

«Каждый час дорог. Коммунисты должны предпринять везде самые решительные действия в помощь советскому народу. Главное – дезорганизовать тыл врага и разлагать его армию»[283].

Перед руководством Коминтерна ставились три основные задачи:

– организация саботажа, диверсий и партизанского движения в тылу противника;

– разложение его войск, особенно войск союзников Германии;

– организация разведывательной работы в странах Европы.

К началу войны с Советским Союзом гитлеровские спецслужбы и их коллеги из стран – сателлитов фашистской Германии почти полностью уничтожили коммунистическое подполье и ликвидировали агентурную сеть III Интернационала в Болгарии, Румынии, Венгрии, Словакии и Польше. Те немногие, кто смог уцелеть после репрессий, ушли в глубокое подполье и потеряли связь с советской разведкой и Коминтерном. Скрыться от преследований немецких спецслужб и полиции своих государств, а затем через третьи страны добраться до СССР удалось единицам. Между тем связь с коммунистическим подпольем была нужна как воздух. Поэтому П.А. Судоплатову и его подчиненным ничего другого не оставалось, как осуществлять комплектование первых резидентур из числа бывших бойцов интербригад, воевавших с фашистами в Испании, и коминтерновцев, проживавших в СССР и чудом избежавших массовых чисток и репрессий.

К сожалению, основная работа специальных структур Коминтерна по организации партизанского движения в странах Европы после 22 июня 1941 года строилась на сиюминутной импровизации. Так, заброшенная в Болгарию первая разведывательно-диверсионная резидентура Особой группы «Братушки»[284] и аналогичная резидентура, создававшаяся по линии Разведупра Генштаба РККА, формировались в условиях цейтнота. Их подготовка сопровождалась рядом ошибок, и уже во время высадки в Болгарии в августе – сентябре 1941 года погибли или были схвачены полицией 37 человек из 53-х (70 процентов личного состава).

Подчеркнем еще раз: создававшаяся с 1926 года и существовавшая на случай войны западных стран с СССР партизанская и диверсионная сеть после 1936 года была разрушена. Перебросить разведывательно-диверсионные группы (а также оружие, снаряжение, медикаменты, продовольствие, питание для раций и т.п.) в тыл противника гораздо сложнее, чем активизировать заранее подготовленных, обученных, идеологически мотивированных агентов, имеющие на секретных базах необходимые запасы, но этим пришлось заниматься. (К слову, на начальном этапе войны тактику активизации подпольных групп успешно использовали специалисты Абвера, фактически перехватив наработки ИККИ и успешно применив их против создателей.)

Военно-политическая и морально-психологическая обстановка изменилась не только в странах – сателлитах Германии, но и в западных областях СССР. Во многом необоснованные репрессии против крестьянства (раскулачивание и коллективизация), гонения на духовенство и интеллигенцию, политические репрессии 1934–1940 гг. подтолкнули значительную населения Западной Белоруссии, Западной Украины и Прибалтики к националистам и более того – к сотрудничеству с гитлеровцами. Жители указанных регионов не понимали (а многие не хотят признавать этого и сегодня), что вся их «свобода» закончится после капитуляции Советского Союза. На деле большинство коренного населения, по замыслам врага, подлежало уничтожению, меньшинство ждала участь рабов (впрочем, был еще вариант стать карателем). И только те, кого признавали фольксдойче – этническими немцами, – могли претендовать на лучшую участь.

5 июля 1941 года конспиративное существование Особой группы было легализовано приказом наркома внутренних дел СССР. Новый (старый) руководитель группы – майор государственной безопасности П.А. Судоплатов и его заместители Н.И. Эйтингон и Ш.О. Церетели продолжили работу в условиях жесточайшего лимита времени и кадров.

П.А. Судоплатов отмечал, что в деле подбора, изучения и проверки будущих партизанско-диверсионных кадров летом 1941 года ему активно помогали Н.Д. Мельников[285], В.А. Дроздов[286], А.Ф. Камаева-Филоненко[287] и А. Кочергина[288]. Здесь мы также видим негативные результаты «партийных войн». Все указанные лица, кроме Кочергиной, пришли в разведку в 1938–1941 гг. и – при всем уважении к ним! – не успели накопить личный опыт работы в разведывательно-диверсионных подразделениях.

В условиях жесточайшего дефицита кадров 7 июля 1941 года состоялись закрытые судебные заседания Военной коллегии Верховного Суда СССР над Я.И. и П.Н. Серебрянскими.

В протоколе судебного заседания по делу Я. И Серебрянского значится:

«Председательствующий объявляет судебное заседание открытым, а также о том, что подлежит рассмотрению дело по обвинению СЕРЕБРЯНСКОГО Якова Исааковича в преступлениях, предусмотренных ст. 58-Iа и 58-II УК РСФСР.

Удостоверившись в самоличности подсудимого, председательствующий спрашивает его, вручена ли ему копия обвинительного заключения. Подсудимый отвечает утвердительно.

Подсудимому разъяснены его права и объявлен состав суда. Ходатайств и отвода составу суда подсудимым не заявлено.

Председательствующий зачитывает резолютивную часть обвинительного заключения и спрашивает подсудимого, понятно ли предъявленное ему обвинение и признает ли он себя виновным.

Виновным себя не признал. На предварительном следствии признал себя виновным после того, как к нему были применены физические методы воздействия. Изобличают его ВОЛКОВ, СЫРКИН, АЛЕХИН, УСПЕНСКИЙ, БУЛАНОВ, ПЕРЕВОЗНИКОВ и др. В 1924 г. он действительно был в Палестине, но его никто для шпионской работы там не вербовал. О его политических настроениях можно судить по конкретной работе, которую, если бы следствие пожелало, могло бы проверить.

Судебное следствие по делу объявлено законченным.

В последнем слове подсудимый СЕРЕБРЯНСКИЙ заявил, что суду он доверяет и просит объективно разобраться в его деле.

Суд удалился на совещание.

По возвращении суда из совещательной комнаты председательствующий оглашает приговор и разъясняет осужденному о порядке подачи им ходатайства о помиловании.

Судебное заседание объявлено закрытым»[289].

На бланке текст протокола занимает 31 строку. Сравнивая его с аналогичными документами, в которых иногда указывалось время начала и окончания заседания, мы можем утверждать, что суд продолжался не более тридцати минут. Приговор был предопределен заранее, и решение принималось совсем не в совещательной комнате. Но в тот день, 7 июля, Военная коллегия Верховного Суда, в составе председательствующего, диввоенюриста Дмитриева, бригвоенюристов Климина и Наумова и секретаря, военного юриста 1-го ранга Чумало, подписалась под следующим вердиктом:

«В закрытом судебном заседании в гор. Москве 7 июля 1941 г. рассмотрела дело по обвинению:

СЕРЕБРЯНСКОГО Якова Исааковича, 1892 г. р., быв. начальника специальной группы ГУГБ НКВД СССР, – в преступлениях, предусмотрен. ст. ст. 58-Iа, 58-II УК РСФСР.

Предварительным и судебным следствием установлено, что СЕРЕБРЯНСКИЙ с 1933 года [был] участником антисов. заговорщической организации, существовавшей в органах НКВД, куда был завербован врагом народа ЯГОД[ОЙ].

Одновременно СЕРЕБРЯНСКИЙ являлся агентом английской и французской разведок, которые снабжал секретными материалами, составляющими государственную тайну, чем он и совершил преступление, предусмотренное ст. ст. 58-Iа, 58-II УК РСФСР.

На основании изложенного и руководствуясь ст. ст. 319 и 320 УПК РСФСР, Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР

ПРИГОВОРИЛА

СЕРЕБРЯНСКОГО Якова Исааковича подвергнуть высшей мере уголовного наказания – с конфискацией лично ему принадлежавшего имущества.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит»[290].

Примечательно, что текст протокола по делу П.Н. Серебрянской занимает 42 строки, значит, по времени заседание длилось несколько дольше.

«Председательствующий объявляет судебное заседание открытым, а также о том, что подлежит рассмотрению дело по обвинению СЕРЕБРЯНСКОЙ Полины Натановны в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 17–58-Iа, 58-II УК РСФСР.

Председательствующий удостоверяется в самоличности подсудимой, которая сообщила о себе нижеследующие биографические данные: СЕРЕБРЯНСКАЯ Полина Натановна, 1899 года рождения, урож. гор. Баку, состояла чл. ВКП(б) с 1924 г., до ареста являлась сотрудницей спецгруппы ГУГБ НКВД. Арестована 10 ноября 1938 г.

Приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР в отношении Серебрянского Я.И. от 7 июля 1941 г.

Приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР в отношении Серебрянского Я.И. от 7 июля 1941 г. (Продолжение.)

Председательствующий опрашивает подсудимую, вручена ли ей копия обвинительного заключения. Подсудимая отвечает утвердительно.

Подсудимой разъяснены ее права и объявлен состав суда. Ходатайств и отвода составу суда подсудимой не заявлено.

Председательствующий зачитывает обвинительное заключение и спрашивает подсудимую, понятно ли предъявленное ей обвинение и признает ли она себя виновной.

Подсудимая СЕРЕБРЯНСКАЯ показала: Я виновной себя не признаю. Я следователю и пом. нач. след-части заявляла, что о шпионской деятельности моего мука СЕРЕБРЯНСКОГО я узнала только в 1940 году на следствии, когда мне зачитывали его показания.

Председательствующий: Но вы ведь на предварительном следствии давали иного рода показания.

Подсудимая: Да, на предварительном следствии я оклеветала себя, так как устала от допросов.

Председательствующий: Вы где работали с мужем – СЕРЕБРЯНСКИМ Я.И.?

Подсудимая: Я работала вместе с мужем во Франции по линии ИНО ОГПУ НКВД.

Председательствующий: Значит, вы свои показания, которые давали на предварительном следствии, не подтверждаете?

Подсудимая: Нет, не подтверждаю.

Председательствующий объявляет судебное следствие оконченным и предоставляет последнее слово подсудимой.

Последнее слово подсудимой: Я прошу суд учесть все то, что я показала на суде.

Суд удаляется на совещание.

По возвращении суда из совещательной комнаты председательствующий оглашает приговор и разъясняет приговор, после чего судебное заседание объявляется закрытым.

Мера пресечения осужденной СЕРЕБРЯНСКОЙ оставлена прежней: содержание под стражей»[291].

Военная коллегия Верховного Суда, в составе председательствующего, военюриста 1-го ранга Буканова, двух членов коллегии и секретаря, военного юриста 3-го ранга Шур, зачитала приговор:

«В закрытом судебном заседании в гор. Москве 7 июля 1941 года рассмотрела дело по обвинению:

СЕРЕБРЯНСКОЙ Полины Натановны, 1899 года рождения, быв. сотрудницы спецгруппы ГУГБ НКВД, – в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 17-58-Iа, 58-II УК РСФСР.

Предварительным и судебным следствием установлено, что СЕРЕБРЯНСКАЯ, будучи сотрудницей спецгруппы ГУГБ НКВД, являлась соучастницей по к/р. деятельности своего мужа, быв. начальника спецгруппы ГУГБ НКВД СЕРЕБРЯНСКОГО Я.И. – шпиона английской и французской разведок, т.е. совершила преступление по ст. ст. 17-58-Iа, 58-II УК РСФСР.

На основании изложенного и руководствуясь ст. ст. 319 и 320 УПК, Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР

ПРИГОВОРИЛА

СЕРЕБРЯНСКУЮ Полину Натановну подвергнуть лишению свободы на 10 лет, с поражением в избирательных правах на 5 лет, с конфискацией имущества.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит»[292].

В тот же день были приговорены к расстрелу ближайшие сотрудники Серебрянского: С.М. Перевозников и В.Я. Сыркина. Еще раньше, 20 сентября 1938 года, расстреляли Т.С. Малли, 20 февраля 1939 года – Г.Н. Косенко, 3 марта 1939 года – А.Н. Турыжникова, 29 января 1940 года С.М. Шпигельглаза, 9 марта 1940 года – А.И. Сыркина (Бернарди).

Однако приговор, вынесенный Серебрянскому, не был приведен в исполнение.

18 июля 1941 года, когда немецкими войсками уже были оккупированы почти вся Белоруссия, Западная Украина, Прибалтика, вышло Постановление ЦК ВКП(б) «Об организации борьбы в тылу германских войск». В подготовке Постановления участвовали Г.М. Маленков (председатель), Л.П. Берия, В.Н. Меркулов, первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии П.К. Пономаренко, представители ЦК компартий Латвии, Литвы и Эстонии и П.А. Судоплатов. В нем, в частности, указывалось:

«Задача заключается в том, чтобы создать невыносимые условия для германских интервентов, дезорганизовать их связь, транспорт и сами воинские части, срывать все их мероприятия, уничтожать захватчиков и их пособников, всемерно помогать созданию конных и пеших партизанских отрядов, диверсионных и истребительных групп, развернуть сеть наших большевистских подпольных организаций на захваченной территории для руководства всеми действиями против фашистских оккупантов…»[293].

Конечно, это политическое, подчеркиваем – политическое, постановление можно критиковать с военно-прикладной точки зрения. Что, собственно, и делают многие современные историки и военные. Грешат этим в своих мемуарах, вышедших после 1991 года, иногда и те, кто в годы Великой Отечественной войны неукоснительно его исполнял.

На наш взгляд, основная задача данного документа заключалась в мобилизации партийного актива на местах, и в этом смысле оно свою задачу выполнило. Кроме того, в постановлении совершенно четко указывались основные направления кадровой работы, кроме того, жестко звучало требование о личном примере партийных руководителей. А решение практических вопросов осуществлялось через совершенно секретные приказы наркомов обороны, внутренних дел и подчиненных им структур.

Через два дня после принятия «партизанского» постановления органы государственной безопасности вновь подверглись реорганизации. 20 июля 1941 года указом Президиума Верховного Совета СССР НКВД и НКГБ объединили в единый Народный комиссариат внутренних дел. Народным комиссаром внутренних дел СССР остался Л.П. Берия, нарком госбезопасности В.Н. Меркулов стал его 1-м заместителем. Ведущие управления возглавили: I (Разведывательное) – П.М. Фитин, II (Контрразведывательное) – П.В. Федотов, III (Секретно-политическое) – Н.Д. Горлинский, Управление особых отделов – В.С. Абакумов. Особая группа (П.А. Судоплатов) находилась в непосредственном подчинении Берии.

Во исполнение постановления по приказу РУ Генштаба РККА в конце июля – начале августа 1941 года при разведотделах штабов фронтов создаются оперативные спецгруппы (ОС) для формирования армейских разведывательно-диверсионных групп (РДГ). По сути, это было возвращение к хрестоматийным, хотя уже почти забытым идеям Д. Давыдова, Ф. Гершельмана и В. Клембовского. Однако подготовка и заброска разведывательно-диверсионных групп в основном строились на личном опыте, а часто и просто на импровизации их руководства. Особенно плохо дело обстояло с качеством профессиональной подготовки личного состава.

Командиры разведывательно-диверсионных групп в 95 процентах случаев не имели предварительной специальной подготовки. Отбор личного состава осуществлялся без учета моральных и профессиональных качеств бойцов, их психологической совместимости, степени физической тренированности. Многие группы формировались по принципу «как можно быстрее», чтобы просто выполнить приказ и отрапортовать об исполнении. Часто просто не было времени и возможности более детально проработать кандидатуры. Военная горячка и отсутствие должных кадровых резервов сказывались на каждом шагу. На обучение (минно-взрывное дело, методы маскировки, стрелковая подготовка, боевое взаимодействие) затрачивалось всего от трех до десяти суток. Оперативную обстановку во вражеском тылу армейские диверсанты совершенно не знали, а противодействовать немецким спецслужбам не умели. И хотя за полтора месяца Оперативная спецгруппа Западного фронта сформировала и отправила в тыл противника 52 РДГ, их боевые возможности были невелики, а потери – огромны.

Жестокая практика войны показала явную слабость партийных и военных органов по подготовке и переброске партизанских отрядов в тыл противника. Руководить боевыми действиями партизан из городов, находящихся под контролем германских спецслужб, партийное подполье при отсутствии надежных каналов связи не могло. Также невозможно было организовать снабжение партизанских отрядов оружием, боеприпасами, минно-взрывными средствами и т.п.

Некоторые конкретные действия, осуществляемые партийными дилетантами в области разведки, диверсий и оперативной работы, не только не оказывали существенного влияния на организацию партизанских и диверсионных действий в тылу немецких войск, но и вели к чудовищным провалам и, как следствие, – к неоправданным массовым потерям. Так, один из секретарей Николаевского обкома КП(б)У Яров, имевший при себе списки некоторых подпольных организаций юга Украины, был захвачен абверовцами. В результате значительная часть партийного актива и подпольщиков еще до начала работы оказались в руках врага.

Не было и адекватного понимания роли подразделений специального назначения. В начале войны даже П.А. Судоплатов полагал, что наиболее подготовленных бойцов пограничных и внутренних войск можно в течение короткого времени перенацелить на решение разведывательно-диверсионных задач в тылу противника. Но у этих бойцов не было специальной подготовки для действий на территории, занятой врагом, тем более в конспиративных условиях.

Примерно такая же тяжелая ситуация складывалась и при организации партизанского движения в странах Восточной Европы. Руководители Советского Союза и Коминтерна были вынуждены вновь пользоваться методом проб и ошибок, расплачиваясь за «разрушенное до основания» сотнями тысяч человеческих жизней. Подготовленных организаторов в военно-конспиративной области катастрофически не хватало. Чтобы решить этот вопрос, в июле 1941 года с участием уцелевших инструкторов началось восстановление специальных школ ИККИ по подготовке военных кадров: разведчиков, подрывников, снайперов, радистов и др. Такие школы заработали в дачных поселках под Москвой (в том числе и на старых «точках» Орготдела ИККИ), в Иваново, Уфе, Горьком (Нижний Новгород), Свердловске (Екатеринбург), Самаре и многих других городах. Перед заброской в тыл противника в них проходили подготовку одиночки и небольшие группы болгар, немцев, поляков, словаков, чехов, итальянцев, испанцев, представителей других национальностей.

Партизанская война в Югославии – убедительный пример того, что даже после оккупации страны захватчикам не удалось установить полный контроль. Наличие подготовленных и решительных кадров, владевших тактикой партизанских действий, позволило руководству компартии Югославии в течение 1941–1942 гг. сковать на территории Югославии 32 итальянские, болгарские и немецкие дивизии, не считая войск правительства Анте Павелича. А ведь в этих дивизиях так остро нуждалось германское командование на Восточном фронте!

Еще раз подчеркнем: наиболее слабым звеном в цепи подготовки разведывательно-диверсионных групп и партизанских отрядов, создававшихся местными партийными органами, территориальными управлениями НКГБ – НКВД и разведотделами штабов РККА, был острейший недостаток квалифицированных кадров – организаторов, разведчиков, контрразведчиков и боевиков-диверсантов.

Особая группа, формировавшаяся на базе I (Разведывательного) Управления НКГБ – НКВД находилась в этом отношении в несколько лучшем положении. Ее костяк составили оперативники, имевшие большой опыт разведывательной и контрразведывательной работы, а также партизанских действий во время гражданской войны в Испании. Но опытных людей все равно катастрофически не хватало. В этих условиях П.А. Судоплатов и Н. И. Эйтингон пошли на беспрецедентный шаг, который еще три месяца назад мог стоить им жизни.

«В начале войны, – вспоминает П.А. Судоплатов, – мы испытывали острую нехватку в квалифицированных кадрах. Я и Эйтингон предложили, чтобы из тюрем были освобождены бывшие сотрудники разведки и госбезопасности. Циничность Берии и простота в решении людских судеб ясно проявились в его реакции на наше предложение. Берию совершенно не интересовало, виновны или невиновны те, кого мы рекомендовали для работы. Он задал один-единственный вопрос:

– Вы уверены, что они нам нужны?

– Совершенно уверен, – ответил я.

– Тогда свяжитесь с Кобуловым, пусть освободит. И немедленно их используйте.

Я получил для просмотра дела запрошенных мною людей. Из них следовало, что все были арестованы по инициативе и прямому приказу высшего руководства – Сталина и Молотова. К несчастью, [С.М.] Шпигельглаз, [Ф.Я.] Карин, [Т.С.] Малли и другие разведчики к этому времени были уже расстреляны»[294].

Берия отдал распоряжение освободить из заключения более двадцати человек из числа осужденных сотрудников советской разведки. В воспоминаниях К.К. Квашнина, который в 1941–1943 гг. работал бок о бок с Судоплатовым и неоднократно общался с ним после 1968 года, отмечено:

«По свидетельству другого замечательного разведчика и человека, Судоплатова П.А., бывшего в начале войны одним из руководителей внешней разведки, события развивались так: на срочном совещании в Кремле у Сталина по вопросам мероприятий разведки в сложившейся обстановке, в котором принимал участие и Берия, Сталин вспомнил о Серебрянском и задал вопрос: „А где у вас Серебрянский?“ Берия отрапортовал, что он осужден к расстрелу и сидит в Лефортово. На что якобы Сталин бросил реплику: „Что это у тебя, Лаврентий, творится, идет война, а у тебя разведчики сидят по тюрьмам?“ В течение часа Серебрянский был освобожден и доставлен в наркомат на работу. Талантливо, в его стиле он проработал всю войну, очень много сделал в организации активной разведки на оккупированной немцами территории, руководстве партизанским движением»[295].

Согласно постановлению Президиума Верховного Совета СССР от 9 августа 1941 года супруги Серебрянские были амнистированы и освобождены из заключения. 22 августа 1941 года, рассмотрев ходатайство НКВД, Секретариат Президиума Верховного Совета СССР (протокол № 97) постановил:

«1. Возвратить Серебрянскому Якову Исааковичу ордена Ленина и Красного Знамени с орденскими документами;

2. Ввиду того, что принадлежащие Серебрянскому орден Ленина № 3363 и орден Красного Знамени за № 20171 сданы в переплавку на Монетный двор, разрешить отделу по учету и регистрации награжденных взамен их выдать Серебрянскому ордена из фонда очередного вручения;

3. Выдать Серебрянскому Я.И. орденские документы, книжку денежных купонов – с VIII. 1941»[296].

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Эвакуация. Вместе с тетей, бухгалтером Наркомзема, уже несколько месяцев мы живем на окраине Омска. Внезапно, в декабре 1941 года, приходит машина, и тетю отвозят в НКВД. Попрощавшись на всякий случай со всеми, она уезжает. Возвращается взволнованная. Оказывается, вышедший из тюрьмы (а для меня – вернувшийся из командировки) отец меня разыскивает. Вскоре приезжает мама, и зимой, в начале 1942 года, мы возвращаемся в Москву. Нам навстречу быстрым шагом идет – да нет, скорее почти бежит – высокий человек в длинном кожаном пальто и в кепке. Отец! Сильные руки подхватывают меня и поднимают высоко-высоко… Счастье!»

Так Я.И. Серебрянский был возвращен в органы НКВД и восстановлен в специальном звании старшего майора госбезопасности. 3 октября 1941 года, после почти двухмесячного лечения и отдыха, он был назначен начальником группы во 2-й отдел НКВД СССР, в который к тому времени была преобразована Особая группа. В судьбе нашего героя циничность политики сыграла позитивную роль. Будучи арестованными по беспринципному обвинению, он и его супруга также беспринципно были освобождены системой.

Кроме Серебрянского в НКВД вернулись еще двое его бывших сослуживцев по Спецгруппе ГУГБ: один из организаторов партизанского движения И.Н. Каминский и специалист по белой эмиграции П.Я. Зубов.

Ходатайство о возвращении Серебрянскому Я.И. орденов Ленина и Красного Знамени. 22 августа 1941 г.

Иван Николаевич Каминский был зачислен в штат 2-го отдела, а затем направлен резидентом в Житомир. Там в 1942 году он погиб в момент прихода на явку, выданную гитлеровцам его связным.

Петр Яковлевич Зубов получил назначение на должность начальника отделения 2-го отдела, а затем IV Управления. Руководил заброской в тыл противника разведывательно-диверсионных групп. В 1943 году получил звание полковника. С 1946 года в отставке. В 1948 году в составе спецгруппы выезжал в Прагу, чтобы убедить Эдуарда Бенеша, президента Чехословакии, бескровно передать власть Клементу Готвальду. Скончался в 1952 году.

В сентябре 1941 года завершили свое формирование войска Особой группы – будущий элитный спецназ НКВД – НКГБ. Уточним, что до этого времени диверсионного спецназа как войскового подразделения в органах госбезопасности не было. Планы Я.И. Серебрянского по созданию в 1938 году такого соединения на базе школы по подготовке диверсантов при Спецгруппе ГУГБ остались нереализованными. Курсанты спецшколы были либо отстранены от этой работы, либо репрессированы.

К счастью, в Отделе оперативной техники чудом уцелела существовавшая до войны спецгруппа по подготовке диверсионных приборов во главе со старшим лейтенантом госбезопасности А.Э. Тимашковым[297]. В числе тех, кто сыграл большую роль в обеспечении отечественного спецназа совершенными диверсионными приборами и техникой, был курсант спецшколы Серебрянского К.К. Квашнин.

Для работы с агентурой в тылу противника привлекались лучшие из оставшихся в живых после репрессий разведчики и контрразведчики. Среди них следует отметить Д.Н. Медведева, Е.П. Мицкевича, П.М. Журавлева, З.И. Рыбкину, Г.И. Мордвинова, П.И. Гудимовича, Е.Д. Морджинскую, А.Ф. Камаеву, В.Н. Ильина, М.С. Ярикова, М.Б. Маклярского, П.Я. Зубова, Л.И. Сташко, В.А. Дроздова, С.И. Волокитина, Н.С. Киселева, С.Л. Окуня, Ф.К. Парпарова.

По инициативе Я.И. Серебрянского на должность начальника отделения связи во 2-м отделе был назначен еще один его соратник, уволенный в 1938 году член СГОН коминтерновец В.-А.Г. Фишер.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«1943 год. Мы едем в служебной машине. Впереди с шофером сидит отец. На заднем сиденье – Вилли Фишер, у которого я сижу на коленях, и Рудольф Абель».

А.В. Абель, племянник Р.И. Абеля, говорит: «В 1939-м арестовали самого Якова Серебрянского, руководителя особой разведывательной группы при наркоме внутренних дел. Его содержали в камере смертников. Схемы вербовки различных агентов Яков держал в голове, и потому его из этой камеры вызывали для консультаций по особо важным вопросам. В том же году без объяснений освободили от работы в органах Фишера. И какое-то время он вкалывал инженером на авиазаводе.

Когда началась война, Серебрянского вдруг освободили, дали кабинет на Лубянке и велели составить группу. Из резерва он вытянул Абеля и Фишера»[298].

Чтобы не запутывать читателей, внесем ясность в этот вопрос.

Вильям-Август Генрихович Фишер в 1942–1944 гг. руководил радиотехническим обеспечением оперативных радиоигр, в том числе «Монастырь» и «Березино». В 1945 году он стал сотрудником нелегальной разведки НКГБ – МГБ. С 1948 года работал в США (атомные секреты). Получил широкую известность после выхода на экраны в 1968 году фильма Саввы Кулиша «Мертвый сезон». Именно тогда о нем заговорили как о советском разведчике-нелегале, полковнике Рудольфе Абеле (в своеобразном комментарии к фильму он давал краткий комментарий; прототипом главного героя, разведчика Константина Ладейникова, прекрасно сыгранного Донатисом Банионисом, стал полковник Конон Молодый, в 1964 г. обмененный на британского разведчика Вина). Скончался Вильям Фишер в 1971 году.

Настоящий Рудольф Иванович Абель, уволенный в 1938 году из НКВД в связи с арестом брата, В. И Абеля, также был возвращен в разведку и воевал в составе РДГ ОМСБОН. Участник обороны Кавказа. Скончался в 1955 году.

3 октября 1941 года Особая группа при наркоме внутренних дел была преобразована во 2-й Отдел (зафронтовой работы) НКВД СССР: разведка, диверсии и террор в тылу противника. Начальником 2-го Отдела утвердили старшего майора госбезопасности П.А. Судоплатова, его заместителями стали Н.И. Эйтингон, Н.Д. Мельников и В.А. Какучая. Начальниками ведущих направлений и групп были назначены Я.И. Серебрянский, М.Б. Маклярский, В.А. Дроздов, П.И. Гудимович, М.Ф. Орлов, Н.С. Киселев, П.И. Масся, В.Е. Лебедев, А.Э. Тимашков, Г.И. Мордвинов.

В тот же день, 3 октября, Я.И. Серебрянский интенсивно включился в работу, возглавив 3-е отделение 2-го отдела НКВД и одновременно особо засекреченную Группу «<Я». Он лично курировал вербовку агентуры для глубинного оседания в странах Западной Европы, а также отвечал за перепроверку разведывательной информации и за дополнительный контрразведывательный контроль в подразделениях НКВД в тылу противника. Таким образом, Группа «Я» внутри 2-го отдела IV Управления выполняла задачи, аналогичные тем, что когда-то решал СГОН НКВД. Все вернулось на круги своя…

Яков Исаакович работал в тесном контакте с М.Б. Маклярским, который возглавил специальное отделение по негласному штату. Отделение курировало спецагентов, проходивших строго индивидуальную подготовку и затем переходивших из разряда секретных сотрудников в оперативники. Одним из них был Н.И. Кузнецов.

В составе спецгруппы Серебрянского был Ю.А. Колесников[299]. Предоставим ему слово.

«Что это за спецподразделение – Группа „Я“?

– Многого даже до сих пор сказать не могу. В кодексе Группы, который, кстати, никто не отменял, было записано, что нигде, никогда, ни при каких условиях и обстоятельствах я не буду ни писать, ни говорить, ни… Если же я нарушу данную клятву, пусть меня постигнет суровая кара… Для членов Группы не существовало понятий „не могу“ или „невозможно“. Любое задание командования должно быть выполнено, и выполнено в срок, чего бы это ни стоило…»[300].

«Наркомат госбезопасности в то время (осенью 1941 г. – Авт.) был уже эвакуирован в Куйбышев. Пришлось ехать туда. Вот там-то я впервые познакомился с Яковом Исааковичем Серебрянским, начальником особой Группы „Я“, которая подчинялась лично Сталину. Позже я узнал, что до этой встречи Яков Исаакович провел несколько лет в тюрьме. Его и освободили с началом войны, потому что в таких людях нуждалась армия. Он был одним из немногих, кого Сталин в беседах с руководством НКВД называл просто Яша. Железный был человек.

Беседа с ним, конечно, меня потрясла. Оказывается, за мной давно уже наблюдали, знали обо мне буквально все. Перечислил Яков Исаакович даже некоторые мои недостатки. Но все же я, видимо, подходил по своим данным для работы в его особой группе.

– Даже с недостатками?

– С ними пришлось бороться. Сначала меня отправили в спецшколу в Уфу. Там тогда находился и эвакуированный Коминтерн. Многие из его членов стали курсантами этой же школы. Подготовку здесь проходили люди самых разных национальностей»[301].

Условия обучения в спецшколе были напряженные. Подъем в пять утра. Рабочий день начинался в шесть и продолжался до полуночи. Юрий Колесников обучение проходил в составе немецкой группы курсантов. Все его сокурсники, офицеры вермахта, принимали участие в гражданской войне в Испании. Там они, убежденные коммунисты, перешли на сторону республиканцев и после поражения эмигрировали в СССР. Опытные коминтерновские кадры учили молодого разведчика конспирации, а также чисто немецким качествам: организованности и пунктуальности, что и сослужило ему в дальнейшем добрую службу.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Военные годы. Отец вместе с П.А. Судоплатовым и Н.А. Эйтингоном занимается организацией партизанского движения. Уже много позже от Юрия Антоновича Колесникова, работавшего с отцом в военные годы, я услышал некоторые рассказы об этой работе».

К зиме 1942 года семья Серебрянских собралась вместе, но, к сожалению, не вся.

«Моя мама – маленькая хрупкая женщина, – вспоминает А.Я. Серебрянский. – Ну, наверное, метра шестидесяти у нее не было, ниже, чем метр шестьдесят. В результате репрессий тридцать восьмого года она оказалась в Карелии на лесоповале. Можно представить, что она могла сделать с деревом, даже с сучком, на этом лесоповале. Меня взяла к себе мамина сестра, которой я тоже бесконечно благодарен. Она воспитывала меня, кормила, поила, я для нее был сыном все то время, когда мои родители были в заключении. <…> Во время войны мы оказались в эвакуации в Омске. Жили там, и вдруг тетушку вызывают в НКВД, а что такое для того времени вызов в НКВД, можно себе представить. Она на всякий случай собрала вещи, мы на всякий случай попрощались с ней, и она пошла. И когда пришла туда, выяснилось, что отца освободили – это сорок первый год – и он меня разыскивает. Это было для нее неожиданно, слава богу, что ничего страшного этот визит не повлек за собой. Потом приехала мама за мной, и я уехал в Москву, это было начало 1942 года, мы жили в гостинице „Москва“. Я помню, у мамы тяжелейший ревматизм, все суставы болят, заплывшие глаза, запах мази Вишневского в номере… Это была маленькая мужественная женщина. Как она боролась тогда за реабилитацию отца, царство ей небесное…

Вы знаете, когда первый раз арестовали родителей, я не ощущал это совершенно, тетушка, с которой я жил, говорила, что они в командировке, и мне в голову не приходило, что они арестованы. Когда в 1941 году я увидел отца, который пришел на вокзал встречать меня в кожанке, я так и понял, что он просто вернулся из командировки. <…>

Я помню, 646-й номер гостиницы «Москва» выходил как раз на Госплан, нынешнюю Думу. Через три комнаты от нас, где-то в 650-м, жили Дмитрий Медведев с Кулаковым, Кулагиным. Я у них бывал время от времени. <… >

Дедушку, отца моего отца, я помню очень смутно. Он жил на даче у нас в Серебряном Бору. Называли его тогда „кабинетный дедушка“. Перед самой войной он отправился в Минск и там погиб во время очередной немецкой облавы. Брат мне рассказывал историю о том, как это было… Он жил у двоюродной сестры отца, у родственницы, в доме. На территории гетто. И когда начиналась облава, а это так или иначе становилось известным, вся семья пряталась в туалете, а туалет был расположен так, что входная дверь, будучи открытой, перекрывала вход, и поэтому врывались – а там никого нет. После окончания они, естественно, выходили. И в какой-то момент дед сказал, что он не может так жить и остался. Его забрали, и, естественно, он погиб»[302].

Анатолий Серебрянский с двоюродной сестрой Валей. 1946 г.

Битва под Москвой стала хорошей школой для руководителей и оперативников 2-го отдела НКВД СССР, командиров и бойцов ОМСБОН. Эффективность разведывательно-диверсионных операций постепенно нарастала. Масштаб решаемых отделом задач перерос те рамки, что были очерчены приказом наркома внутренних дел СССР в октябре 1941 года.

18 января 1942 года Л.П. Берия подписал приказ № 00145, гласивший:

«Для проведения специальной работы в тылу противника, а также организации и осуществления мероприятий по выводу из строя и уничтожения промышленных предприятий и других важнейших сооружений на территории, угрожаемой противником, приказываю:

1. Организовать IV Управление НКВД СССР.

2. Расформировать 2-й отдел НКВД СССР, обратив его штабы и личный состав на укомплектование IV Управления НКВД СССР.

3. Передать в IV Управление НКВД СССР 9-е отделение 4-го спецотдела со всем личным составом и техническим оборудованием».

Перед IV Управлением стояли следующие задачи.

1. Организация и проведение диверсий на коммуникациях, промышленных предприятиях, сооружениях и аэродромах противника.

2. Сбор военной, экономической и политической информации в интересах руководства страны и Красной армии.

3. Организация партизанских отрядов, помощь партийным и советским органам в развитии партизанского движения.

4. Учет, выявление и уничтожение представителей оккупационных властей, германской агентуры, предателей, пособников оккупантов.

5. Борьба против антисоветских националистических формирований.

6. Инженерно-саперные и иные работы на «угрожаемых территориях».

Начальником Управления стал старший майор госбезопасности П.А. Судоплатов, его заместителями – старший майор госбезопасности Н.Д. Мельников и майор госбезопасности В.А. Какучая. Впоследствии, 20 августа 1942 года, после возвращения из Турции, заместителем Судоплатова был также назначен старший майор госбезопасности Н.И. Эйтингон.

Структура IV Управления состояла из руководства, секретариата, финансовой группы, информационно-учетного отделения, четырех отделов, отдельных подразделений. Штат был определен в 113 человек.

1-й (Зарубежный) отдел состоял из четырех отделений:

1-е – европейское;

2-е – Африка, Дальний Восток;

3-е – Афганистан, Иран, Турция, Иран, Ближний Восток;

4-е – работа по военнопленным и интернированным.

2-й отдел (Оккупированные и угрожаемые территории СССР) состоял из девяти отделений:

1-е – г. Москва и Московская область;

2-е – Украина, Молдавия, Крым;

3-е – Белоруссия;

4-е – области РСФСР, Карело-Финская ССР;

5-е – Литва;

6-е – Латвия;

7-е – Эстония;

8-е – вербовка спецагентуры из числа заключенных лагерей;

9-е – учетное.

3-й отдел состоял из трех отделений:

1-е – технической подготовки;

2-е – оперативное;

3-е – материально-технического снабжения – и двух отрядов взрывников.

4-й отдел состоял из четырех отделений:

1-е – «Д»;

2-е – «ТН»;

3-е – подготовки;

4-е – материально-техническое.

В составе Штаба истребительных батальонов и партизанских отрядов было два отделения:

1-е – истребительные батальоны;

2-е – партизанские отряды.

Войсковые подразделения IV Управления:

Отдельная рота саперов;

Отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН).

Организационно ОМСБОН состоял из управления; политотдела; двух мотострелковых полков: 1-го, четырехбатальонного состава, и 2-го, трехбатальонного состава (организационно батальоны состояли из трех мотострелковых рот, а те, в свою очередь, – из трех мотострелковых и одного пулеметного взводов); двух батарей: минометной и противотанковой; инженерно-саперной роты (в ряде случаев именуется саперно-подрывная рота); роты парашютно-десантной службы; роты связи; автомобильной роты; школы младшего начальствующего состава; подразделений материально-технического обеспечения.

Этими подразделениями руководили настоящие профессионалы своего дела, смелые, яркие и неординарные личности: Я. Серебрянский, М. Маклярский, В. Дроздов, П. Гудимович, М. Орлов, Г. Мордвинов и др.

Яков Серебрянский оставался на прежней должности, а затем возглавил отделение в негласном штате IV Управления. Вот один из эпизодов его работы.

«В конце марта 42-го, – вспоминает Ю.А. Колесников, – меня снабдили портативной радиостанцией и вместе с двумя помощниками заслали в составе группы в расположение одного из белорусских партизанских округов в глубоком тылу противника.

Накануне, когда Серебрянский и начальник IV Управления НКВД старший майор ГБ Павел Анатольевич Судоплатов давали мне последние наставления, в кабинет вошел стройный военный с ромбом в петлицах – начальник разведки группы, в которой мне предстояло действовать. Знакомство было мимолетным. Едва он ушел, Серебрянский почему-то спросил мое мнение о нем.

Что мог я ответить? Сказал, что по всему видно – человек серьезный и, надо полагать, приятный.

– Да, это так, – подтвердил Серебрянский. – К тому же сильный агентурщик! Однако есть „нюансик“…

Судоплатов перебил:

– Человек он действительно серьезный. Но и „нюансик“ у него не менее серьезный.

И Серебрянский рассказал, что начальник разведки, в недавнем прошлом возглавлявший отдел контрразведки в одном из крупных городов на севере страны, благодаря своему „усердству“ предстал перед судом и был осужден к высшей мере…

Однако недавно он обратился к товарищу Берии с покаянной просьбой отправить его на самый тяжелый участок военных действий, чтобы искупить свою вину. Ему пошли навстречу. Но, учитывая его прошлое, обязаны постоянно держать в уме тот самый „нюансик“. Всякого можно от него ожидать…

Честно признаться, все услышанное плохо укладывалось в моей башке.

Серебрянский, видимо угадав мое состояние, вдруг добавил:

– Вплоть до того, что он может перейти к немцам.

– Да, да! – подтвердил Судоплатов.

– В таком случае, – обращаясь ко мне, добавил Серебрянский, – придется идти с ним.

– Мне?! – с трудом произнес я, ошеломленный. – К фашистам? Да я…

Серебрянский не дал мне договорить:

– Но если, скажем, возникнет реальная опасность и ты сумеешь предотвратить ее, будешь героем…

И все же на случай, если вдруг я окажусь у гитлеровцев и они заставят меня выходить в эфир на связь с Москвой, мы оговорили едва заметный, вполне естественный для радиста, работающего на ключе „Морзе“, сигнал, дающий понять, что работаю я под диктовку врага. Прекрасная, прямо скажем, перспектива!

18 месяцев мы проработали вместе с… назовем начальника разведки Семиным. Помимо его некоторых чисто человеческих качеств, которые мне претили, ничего особенного, что могло бы свидетельствовать о его намерении изменить своему долгу, не замечал. Однако „нюансик“ – тот, о котором предупреждали Судоплатов и Серебрянский, – постоянно заставлял меня быть начеку»[303].

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«1942 год. Отец лежит с инфарктом в стационаре на Варсонофьевском. Мы с мамой его навещаем. По радио на столике у кровати передают сообщение об освобождении нашими войсками Наро-Фоминска».

Яков Исаакович Серебрянский прошел всю Великую Отечественную войну, участвовал в организации многих разведывательных операций за линией фронта, в радиоиграх «Монастырь», «Березино» и других. О некоторых эпизодах работы Я.И. Серебрянского во время войны рассказывает П.А. Судоплатов:

«К августу 1942 года „Красная капелла“ в Берлине, включавшая агентов военной разведки и НКВД, была уничтожена. Но в Германии уцелел ряд важных источников информации и агентов влияния. Некоторые агенты гамбургской группы, созданной Серебрянским и Эйтингоном, не связанные с группой Харнака – Шульце-Бойзена и осевшие в концернах „Фарбен индустри“ и „Тиссен“ в гамбургском порту, уцелели и ушли в подполье. <… >

Операцию „Березино“ [в 1944 г.] разработал начальник 3-го отдела IV Управления полковник Маклярский, я поддержал идею операции. Планировалась заманчивая радиоигра с немецким Верховным командованием. О ее замысле во исполнение указания Ставки было доложено лично Сталину, Молотову, Берии. Санкция на проведение операции была получена.

Для непосредственного руководства этой операцией в Белоруссию на место событий выехали мой заместитель Эйтингон, Маклярский, Фишер, Серебрянский и Мордвинов»[304].

Как свидетельствует А.Я. Серебрянский, его отец в те годы был очень близок с полковником Л.И. Сташко[305].

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Лето 1942-го. Я живу в Малаховке на даче, где размещается отряд, который готовят для заброски в тыл фашистам. Венгры, австрийцы. Среди венгров выделяется Андрей Залка – сын легендарного Матэ Залки».

Весной 1943 года, после отмены 9 февраля прежних специальных званий, в органах госбезопасности была проведена переаттестация сотрудников. Я.И. Серебрянский имел звание старшего майора госбезопасности, такое же, как у П.А. Судоплатова и Н.И. Эйтингона. Он должен был получить звание комиссара госбезопасности, но до июня 1943 года числился в старом звании и ходил без погон. Вероятно, это было связано с тем, что Серебрянский, как приговоренный к расстрелу, вызывал сомнения у ряда руководителей НКВД, а с апреля 1943 года НКГБ и СМЕРШ. Отметим, что его «заклятый друг» В.С. Абакумов в 1941–1942 гг. был начальником Управления особых отделов НКГБ – НКВД, а с 1943 года – Главного управления контрразведки НКО СМЕРШ. И только через четыре месяца Серебрянскому было присвоено звание полковника.

6 ноября 1943 года Я.И. Серебрянский был переведен в особый резерв IV Управления по должности руководителя группы на правах начальника отделения. Он лично подготовил и перебросил в тыл противника несколько оперативных групп и агентов-одиночек, которые успешно справились с возложенными на них задачами. Яков Исаакович щедро делился опытом разведывательной работы со своими более молодыми коллегами, в том числе с Н.И. Кузнецовым. А некоторые начатые им тогда операции еще долгое время будут храниться под грифом «Особой важности».

За заслуги в борьбе с фашистскими захватчиками, кроме уже имевшихся наград, Я.И. Серебрянский был удостоен орденов Ленина и Красного Знамени, а также медалей «За оборону Москвы», «Партизану Отечественной войны» 1-й степени и «За победу над Германией».

После окончания войны всем казалось, что теперь наступят новые, более светлые времена! Но нашего главного героя ждали суровые испытания…

Глава 9. Бои после Победы

После окончания Великой Отечественной войны Я.И. Серебрянский принял самое активное участие в ряде специальных программ IV Управления НКГБ – МГБ СССР. Одной из известных ныне операций является привлечение к сотрудничеству бывшего начальника Верховного командования ВМФ Германии (OKL) гросс-адмирала Эриха Редера, который, находясь с 1943 года в отставке, в мае 1945-го попал в советский плен. Яков Исаакович выступил в роли немецкого бизнесмена, интернированного в СССР и проживавшего «под домашним арестом» на даче П.А. Судоплатова. Ему удалось убедить Редера, чтобы тот восстановил свои знакомства и связи среди высших политических, военных и промышленных кругов послевоенной Германии. В обмен на это советская сторона гарантировала гросс-адмиралу отсутствие обвинений от СССР как военному преступнику на Нюрнбергском процессе. Подчеркнем, что это было стратегически взаимовыгодное сотрудничество, а не банальная вербовка осведомителя из числа генералитета.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Праздник. Май. Мы идем с отцом на Красную площадь смотреть парад. Это всегда большое событие. Всеобщее воодушевление, улыбающиеся лица. Атмосфера настоящего торжества».

Вторая известная операция с участием Я.И. Серебрянского связана с Палестиной, и произошла она уже после реорганизации наркоматов в министерства и образования МГБ СССР 15 марта 1946 года.

В 1920–1930-е гг. наш главный герой создавал агентурную сеть в боевом сионистском движении на Ближнем Востоке. Однако в 1938 году, в связи с арестом почти всего оперативного состава «Группы Яши», агентурные позиции советской разведки в Палестине были свернуты. Отчасти Якову Исааковичу удалось восстановить их во время Великой Отечественной войны через Еврейский антифашистский комитет. А в апреле 1946 года старые контакты оказались срочно востребованы.

В этом месяце заместители министра иностранных дел А.Я. Вышинский и В.Г. Деканозов направили в правительство докладную, в которой говорилось, что создание еврейского государства в Палестине может произойти без участия Советского Союза. Этот факт был крайне нежелателен. Предложения двух опытных «царедворцев» заключались в том, чтобы одним махом «убить сразу двух зайцев». Во-первых, усилить советское влияние на Ближнем Востоке (напрямую – через участие в создании нового государства). Во-вторых, подорвать британские позиции: а) в создаваемом государстве, б) в арабских странах – противниках появления еврейского государства на политической карте мира.

IV Управление МГБ получило указание забросить разведчиков, имеющих боевой опыт, в Палестину (через Румынию). Там они должны были создать нелегальную агентурную сеть, которую можно было бы использовать в диверсионных и террористических операциях против англичан.

Я.И. Серебрянский. Вторая половина 1940-х гг.

Я.И. Серебрянский начал разрабатывать план операции, но в дело вновь вмешался его величество случай.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«До 1946 года – года отставки отца – я видел папу очень мало. Причина банальная – режим папиной работы. Отец возвращался домой в 4–5 часов ночи, перед самым рассветом, несколько часов спал и в 10–11 часов утра вновь уезжал на работу. Иногда приезжал домой на час к обеду, чаще всего к 17 часам».

4 мая 1946 года по формальному обвинению в «беспринципности» был снят с должности министр госбезопасности Всеволод Николаевич Меркулов, которому вскоре было предъявлено новое обвинение – в том, что во время Великой Отечественной войны было прекращено преследование троцкистов. На место Меркулова Сталин поставил бывшего начальника контрразведки СМЕРШ В.С. Абакумова. На первых порах этот человек являлся выдвиженцем Берии, но затем превратился в его соперника. Именно он в страшные предвоенные годы вел уголовное дело Я.И. Серебрянского, применяя к нему меры «физического воздействия», а попросту избивая. В аппарате МГБ начался очередной виток «охоты на ведьм». Забегая вперед, скажем, что час Абакумова тоже придет и он на себе лично испытает все то, что испытывали его подследственные. Арестованный в 1951 году, на протяжении трех лет он будет подвергаться изощренным издевательствам. Итог вполне предсказуем – пуля. Такова была жестокая реальность этого непростого времени…

«Через неделю Эйтингона и меня, – вспоминает П.А. Судоплатов, – вызвали к Абакумову. „Почти два года назад, – начал он, – я принял решение никогда с вами не работать. Но товарищ Сталин, когда я предложил освободить вас от выполняемых вами обязанностей, сказал, что вы должны продолжать работать в прежней должности. Так что, – заключил новый министр, – давайте срабатываться“.

Сперва мы с Эйтингоном почувствовали облегчение – подкупила его искренность. Однако последующие события показали, что нам не следовало слишком предаваться благодушию. Через несколько дней нас вызвали на заседание специальной комиссии ЦК КПСС, на котором председательствовал новый куратор органов безопасности, секретарь ЦК А. Кузнецов.

Комиссия рассматривала „преступные ошибки“ и случаи служебной халатности, допущенные прежним руководством Министерства госбезопасности. Это было обычной практикой: всякий раз при смене руководства в министерствах (обороны, безопасности или иностранных дел) Центральный Комитет назначал комиссию для рассмотрения деятельности старого руководства и передачи дел.

Неожиданно всплыли мои и Эйтингона подозрительные связи с известными „врагами народа“ – руководителями разведки ОГПУ–НКВД в 1930-х годах. Абакумов прямо обвинил меня и Эйтингона в „преступных махинациях“: мы вызволили своих „дружков“ из тюрьмы в 1941 году и помогли им избежать заслуженного наказания.

Сказанное возмутило меня до глубины души: речь шла о клевете на героев войны, людей, преданных нашему делу. Охваченный яростью, я резко оборвал его.

„Не позволю топтать сапогами память героев, погибших в войне, тех, кто проявил мужество и преданность своей Родине в борьбе с фашизмом. В присутствии представителя Центрального Комитета я докажу, что дела этих чекистов были сфабрикованы в результате преступной деятельности Ежова“, – заявил я в запальчивости.

Кузнецов (он знал меня лично – мы встречались на соседней даче, у вдовы Емельяна Ярославского), вмешавшись, поспешил сказать, что вопрос закрыт. Обсуждение на этом закончилось, и я ушел.

Вернувшись к себе, я тут же вызвал в кабинет Серебрянского, Зубова, Прокопюка, Медведева и других сотрудников, подвергавшихся арестам и увольнениям в 1930-х годах, и предложил им немедленно подать в отставку. Особенно уязвимым было положение Зубова и Серебрянского, чьи дела вел в свое время Абакумов»[306].

Нашему главному герою ничего не оставалось, как покинуть службу в «добровольно-принудительном» порядке. 29 мая 1946 года полковника Серебрянского отправили на пенсию «по состоянию здоровья». Не согласившись с подобной формулировкой, Яков Исаакович обратился в Управление кадров министерства с просьбой уволить его в отставку, однако Управление формулировку не изменило. Конечно, все это негативно сказались на настроении и самочувствии Серебрянского.

Между тем операция в Палестине развивалась по подготовленному Яковом Исааковичем сценарию. Для работы по «палестинскому направлению» Судоплатов привлек трех оперативников IV Управления, имевших большой опыт нелегальной, в том числе и боевой, работы: уже известного читателям Ю.А. Колесникова, И.М. Гарбуза[307] и А. Семенова[308]. Косвенные данные позволяют ассоциировать причастность двух последних, как и Колесникова, к Группе «Я».

По свидетельству Судоплатова, «Семенов и Колесников обосновались в Хайфе и создали две агентурные сети, но участия в диверсиях против англичан не принимали. Колесников сумел организовать доставку из Румынии в Палестину стрелкового оружия и противотанковых гранат, захваченных у немцев. Семенов, со своей стороны, попытался возобновить контакт с нашим агентом в организации „Штерн“. Это была антибританская террористическая группа, куда Серебрянскому в 1937 году удалось заслать своего человека. Гарбуз оставался в Румынии, отбирая там кандидатов для будущего переселения в Израиль»[309].

Примечательно, что 4 мая 1946 года, одновременно с назначением Абакумова министром госбезопасности, в МГБ создается Отдел «ДР», предназначенный для развертывания в случае войны разведывательно-диверсионной работы против военных баз, расположенных вокруг СССР, захвата за рубежом и доставки в СССР новейших образцов вооружения, техники и ликвидации перебежчиков.

Однако IV Управление МГБ и его ударная сила – разведывательно-диверсионные резидентуры, которые могли бы стать основой профессионального спецназа, были расформированы 15 октября 1946 года. Многие бывшие руководители и сотрудники аппарата IV Управления получили назначения в различные структуры МГБ по всей стране, кто-то был перемещен под начало Министерства юстиции, МВД и прочих учреждений. Опытных организаторов диверсионно-разведывательной и партизанской работы «переквалифицировали» в угоду воле вождя. Как сказал один из ветеранов, попавший в конвойные части: «Нас вновь посадили, только по другую сторону колючей проволоки».

П.А. Судоплатову на время удалось избежать очередной чистки в органах и продолжить службу в центральном аппарате МГБ. 15 февраля 1947 года он возглавил Отдел «ДР».

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«1949 год. Папа уже три года на пенсии. Друзья помогли получить заказ на перевод, и отец переводит с французского для издательства Иностранной литературы справочники „Канада“ и „Португалия“».

Однако уже 9 сентября 1950 года произошла очередная реорганизация разведывательно-диверсионного аппарата. Вместо Отдела «ДР» постановлением Политбюро № 77/309 создается Бюро № 1 МГБ СССР по диверсионной работе за границей (на правах управления). 28 сентября Бюро было сформировано и приступило к работе под руководством Судоплатова.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Единственная слабость отца – курение. Пережив два инфаркта, он так и не смог бросить курить. Лето 1950 года. Мы снимаем дачу в Ильинском. После завтрака отец уходит гулять, чтобы подальше от маминых глаз тайком выкурить папироску».

В июле 1951 года был снят с поста и арестован В.С. Абакумов как не проявивший должной активности в разработке «дела врачей». Министром госбезопасности Сталин назначил С.Д. Игнатьева.

В 1952 году Игнатьев отдал приказ о разработке в Бюро № 1 совместно с ГРУ Генштаба плана диверсионных операций на американских военных объектах – на случай «большой войны» и на случай ограниченного военного конфликта вблизи границ Советского Союза. В основу плана были положены идеи, разработанные специалистами Спецгруппы Серебрянского еще в середине 1930-х гг.

«Мы, – вспоминает П.А. Судоплатов, – определили сто целей, разбив их на три категории: военные базы, где размещались стратегические военно-воздушные силы с ядерным оружием; военные сооружения со складами боеприпасов и боевой техники, предназначенные для снабжения американской армии в Европе и на Дальнем Востоке; и наконец, нефтепроводы и хранилища топлива для обеспечения размещенных в Европе американских и натовских воинских частей, а также их войск, находящихся на Ближнем и Дальнем Востоке возле наших границ.

К началу 1950-х годов мы имели в своем распоряжении агентов, которые могли проникнуть на военные базы и объекты в Норвегии, Франции, Австрии, Германии, Соединенных Штатах и Канаде. План заключался в том, чтобы установить постоянное наблюдение и контроль за стратегическими объектами НАТО, фиксируя любую их активность. Фишер, наш главный резидент-нелегал в Соединенных Штатах, должен был установить постоянную надежную радиосвязь с нашими боевыми группами, которые мы держали в резерве в Латинской Америке. В случае необходимости все эти люди были готовы через мексиканскую границу перебраться в США под видом сезонных рабочих.

В Европе между тем князь Гагарин, наш давнишний агент, выдававший себя за антисоветски настроенного эмигранта и в годы Второй мировой войны служивший в армии Власова, переехал из Германии во Францию. В его задачу входило создание базы для диверсионных действий в морских портах и на военных аэродромах, а также групп боевиков, которые в случае войны или усиления напряженности вдоль наших границ были бы в состоянии вывести из строя систему коммуникаций и связь штаб-квартиры НАТО, находившейся в Фонтенбло – пригороде Парижа.

Важную роль в созданной нами агентурной сети играл также один из политических деятелей Франции, завербованный в 1930-х годах Серебрянским, когда он работал в канцелярии тогдашнего премьер-министра Деладье. В Москве мне передали группу специалистов по нефти, нефтепереработке и хранению топлива, с которыми мы обсуждали технические характеристики и расположение основных нефтепроводов в Западной Европе. Затем мы дали своим офицерам задание вербовать агентов-диверсантов из числа обслуживающего персонала нефтеперерабатывающих заводов и нефтепроводного хозяйства»[310].

Анатолий Серебрянский с родителями. Послевоенные фотографии

5 марта 1953 года умер И.В. Сталин. В этот же день МВД и МГБ вновь были слиты в единое Министерство внутренних дел СССР. Министром внутренних дел и заместителем председателя Совета Министров СССР был назначен Л.П. Берия. С 21 марта П.А. Судоплатова назначают заместителем начальника I Главного управления (Контрразведка) МВД СССР. А 30 мая он становится начальником 9-го (Разведывательно-диверсионного) отдела МВД СССР, созданного на базе Бюро № 1. В мае 1953 года перед 9-м отделом была поставлена задача нейтрализации стратегических наступательных сил ВМС и ВВС США.

«Я, – вспоминает П.А. Судоплатов, – доложил план создания специальных резидентур, которые смогут вести регулярное наблюдение примерно за ста пятьюдесятью основными западными стратегическими объектами в Европе и Соединенных Штатах Америки. Адмирал Кузнецов представил на наше рассмотрение другой вариант действий. По его мнению, специальные операции и диверсии должны разрабатываться в соответствии с требованиями ведения современной войны. Нынешние военные конфликты скоротечны, сказал он, они должны заканчиваться быстрым и решительным исходом. Кузнецов предложил обсудить возможность нанесения упреждающих ударов, рассчитанных из-за ограниченности наших ресурсов на уничтожение трех-четырех авианосцев США, что дало бы нашим подводникам большие преимущества при развертывании операций против морских коммуникаций противника. Имело бы смысл, продолжал он, провести диверсии на военно-морских базах и в портах Европы, чтобы предотвратить прибытие подкреплений американским войскам в Германии, Франции и Италии. Генерал армии Захаров, позднее начальник Генштаба, заметил, что вопрос об упреждающем ударе по стратегическим объектам противника является принципиально новым в военном искусстве и его нужно серьезно проработать.

Маршал Голованов не согласился с нами. Он отметил, что в условиях войны при ограниченных ресурсах было бы реалистичнее предположить, что мы сможем нанести противнику не более одного-двух ударов по стратегическим сооружениям. И в этом случае следует атаковать не корабли на базах противника, а прежде всего уничтожить на аэродромах часть его мощных военно-воздушных сил, способных нанести ядерный удар по нашим городам.

Я поддержал Захарова, приведя примеры из практики Второй мировой войны и нашего небольшого опыта, полученного в корейской войне, – тогда наши легальные резидентуры имели возможность лишь вести наблюдения за военными базами США на Дальнем Востоке. Что касается опыта прошлой войны, то он ограничивался захватом отдельных объектов, а также лиц, владевших важнейшей оперативной и стратегической информацией. Новые требования в условиях предполагаемой ядерной войны вызывали к жизни необходимость пересмотра всей нашей системы диверсионных операций. Я сказал, что мы нуждаемся не только в индивидуально подготовленных агентах, но также в мобильных ударных группах, которые могли бы быть задействованы всеми основными нелегальными резидентурами. В их задачу должно входить нападение на склады ядерного оружия или базы, где находятся самолеты с ядерным оружием. Наша тактика нападений хорошо срабатывала против немцев в 1941–1944 годах. Однако наши успехи объяснялись отчасти тем, что немцы действовали на враждебной им территории, а в нашем распоряжении была сильная агентурная сеть. Я указал также, что опыт Второй мировой и корейской войн показывает: нарушение линий снабжения противника, особенно когда они растянуты на большие расстояния, может оказаться в оперативном плане куда более важным, чем прямые удары по военным целям. Правда, при прямых ударах возникает паника в рядах противника, и внешне это весьма эффективно, но разрушение линий снабжения является более значительным, а воздействие его – долгосрочным. К тому же военные объекты находятся под усиленной охраной, и при нападении не приходится рассчитывать на выведение из строя более двух-трех сооружений.

Выдвинутый мною план использования диверсионных операций вместо ограниченных нашими возможностями воздушных и военно-морских ударов показался военному руководству убедительным. Все присутствовавшие на совещании в кабинете Берии со мною согласились.

Берия внимательно выслушал меня. Но он еще не представлял, как реорганизованная служба диверсий с более широкими правами должна построить свою работу. Может быть, спросил он, речь идет о комбинированной разведывательно-диверсионной группе всех родов войск? Если так, то не будет ли это такой же неудачей, как созданный Комитет информации? В 1947–1949 годах Комитет, разрабатывая операции, исходил прежде всего из потребностей внешнеполитического курса и упускал военные вопросы.

Во время обсуждения генерал Захаров предложил, чтобы диверсионные операции спецслужб проводились по линии всех видов Вооруженных сил и Министерства внутренних дел. Однако, по его мнению, приоритет в агентурной работе должен принадлежать моей службе. В то же самое время должна существовать для координации постоянная рабочая группа на уровне заместителей начальников управлений военной разведки, МВД и служб разведки ВМФ и ВВС.

Берия согласился и закрыл совещание. Через месяц мы должны были представить детальный план с предложениями по координации диверсионной работы за границей. Мне обещали помочь ресурсами и кадрами, особенно экспертами в области вооружений, нефтепереработки, транспорта и снабжения.

На следующий день Берия вызвал Круглова и меня и распорядился выделить мне дополнительные штаты и средства. Мы решили сформировать бригаду особого назначения для проведения диверсий. Такая же бригада находилась под моим командованием в годы войны и была распущена Абакумовым в 1946 году. Берия и Круглов одобрили мое предложение привлечь наших специалистов по разведке и партизанским операциям к активной работе в органах. Василевский, Зарубин и его жена, Серебрянский, Афанасьев, Семенов и Таубман, уволенные из органов, вновь были возвращены на Лубянку и заняли высокие должности в расширенном 9-м отделе МВД…»[311].

Таким образом, профессиональный опыт Я.И. Серебрянского в очередной раз потребовался органам госбезопасности. 30 мая 1953 года Яков Исаакович вернулся на службу в центральный аппарат МВД на должность оперативного работника негласного штата 1-й категории в 9-й отдел, который, по сути, стал преемником IV Управления НКВД НКГБ. Однако уже 31 июля функции 9-го отдела были переданы II Главному управлению МВД СССР, и через несколько месяцев судьба Якова Исааковича снова изменилась.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«1953 год. Судоплатов приглашает отца на работу. Отец очень рад – ведь это то, чему он отдал все зрелые годы своей жизни. Мама очень беспокоится».

Политические амбиции Л.П. Берии вызывали панический страх у его партийных «соратников» – бывших «верных сталинцев». А там, где есть страх, всегда присутствует и ненависть. Отсутствие у Берии надежных союзников в высшем партийном руководстве привели в итоге к его падению. 26 июня 1953 года во время очередного заседания Президиума ЦК ВКП(б) Берия был арестован военными. Н.С. Хрущев объявил собравшимся, что Берия намеревался совершить государственный переворот и арестовать весь состав Президиума ЦК.

Я.И. Серебрянский. Начало 1950-х гг.

Крушение некогда всесильного министра бумерангом ударило и по Я.И. Серебрянскому, а вместе с ним – по многим другим специалистам тайной войны, которым по роду служебной деятельности вольно или невольно приходилось выполнять приказы Берии. Новый хозяин Кремля Н.С. Хрущев даже после ареста самого сильного из противников смертельно боялся его грозной тени и потому спешил избавиться от всех, кого считал людьми «хитрого мингрела». Началась очередная «партийная война», как всегда сопровождающаяся чисткой. 21 августа 1953 года по ложному обвинению в причастности к «заговору Берии» были арестованы П.А. Судоплатов и Н.И. Эйтингон. Через три месяца после ареста Павла Анатольевича всех принятых им на службу бывших «врагов народа» снова уволили, а 8 октября Я.И. Серебрянский в четвертый раз был арестован. Причем роковую роль в его судьбе сыграло ходатайство Судоплатова о восстановлении своего подчиненного в ВКП(б) в 1941 году. Якова Исааковича обвинили в том, что он избежал высшей меры наказания в начале войны только благодаря заступничеству «изменника». А тому инкриминировались преступные связи с «врагами народа» – Серебрянским, Малли, Сосновским, Шпигельглазом и другими великими нелегалами!

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Вечером 7 октября 1953 года я, как всегда, пожелал отцу и маме спокойной ночи. Я не мог предположить, что отца я больше никогда не увижу, а с мамой буду разлучен на долгие три года.

Днем 8 октября возвращаюсь из института. В прихожей меня встречает незнакомый человек в штатском. Дверь в кабинет отца, выходившая в прихожую, открыта. В ней слышатся звуки падающих на пол книг.

„Ваши родители арестованы. Заканчивается обыск“.

„За что?“

(Абсолютно нелепый вопрос.)

„Надо будет – вам объяснят“.

В голове пусто. Молча наблюдаю, как с полок снимают книги, бегло просматривают и бросают на пол.

Через некоторое время все уходят, опечатав в квартире две комнаты из трех».

В процессе следствия по уголовному делу, возбужденному в 1953 году против Я.И. Серебрянского, никаких доказательств его вины как участника «заговорщической деятельности Берии» добыто не было. Однако и выпускать таких людей, как Серебрянский, Судоплатов и Эйтингон, партийная верхушка не собиралась. Профессионалы тайной войны, никогда не участвовавшие в борьбе партийных кланов за власть, тем не менее, знали «слишком много» об участии Хрущева, Кагановича, Маленкова, Молотова и других «верных соратников Сталина» и «друзей Берии» в политических репрессиях 1930-х гг. И тогда был сделан следующий подлый шаг: следуя указаниям партийных инстанций, следствие реанимировало старое уголовное дело за № Н-15222. «Служители Фемиды» вновь признали осуждение четы Серебрянских в 1941 году законным и обоснованным. Двуличие и подлость «политической изнанки» проявились в полном объеме!

На основании преставления Генеральной прокуратуры СССР Президиум Верховного Совета СССР 27 декабря 1954 года отменил свое собственное постановление от 9 августа 1941 года об амнистии Я.И. и П.Н. Серебрянских. На Полину Натановну также решили завести уголовное дело. И это при том, что уже началась реабилитация граждан, незаконно репрессированных в 1930-е гг. Старое дело было поднято из архива и направлено в Верховный Суд СССР с предложением заменить Серебрянскому высшую меру наказания 25 годами лишения свободы с отбыванием срока в исправительно-трудовом лагере.

Но и после этого интенсивные допросы Серебрянского (теперь уже у следователей Генеральной прокуратуры СССР) продолжались. Меры физического воздействия к арестованному не применялись, однако на него постоянно оказывали психологическое давление с целью получения нужных признательных показаний. Сердце много повидавшего разведчика-нелегала не выдержало: 30 марта 1956 года в Бутырской тюрьме на очередном допросе у следователя Военной прокуратуры генерал-майора Цареградского Яков Исаакович скончался от сердечного приступа на 64-м году жизни. Точное место его захоронения до настоящего времени не известно.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«1956 год. Приходит вызов из Военной коллегии Верховного Суда. Приезжаю. Большой кабинет. За столом какой-то важный чин. Сухо сообщив мне о смерти отца, он неожиданно спрашивает:

„А вы знаете, что ваш отец был эсером?“

„Знаю“, – автоматически отвечаю я.

Немая пауза. Пустота».

Борьба за реабилитацию Якова Исааковича и Полины Натановны Серебрянских была невероятно тяжелой.

Справка о реабилитации Серебрянской П.Н., выданная 8 августа 1966 г.

Только 4 августа 1966 года Военной коллегией Верховного Суда Союза ССР, в составе председательствующего генерал-майора юстиции Терехова, полковника юстиции Курбатова и подполковника юстиции Смирнова, в порядке статей 337 и 388 УПК РСФСР уголовное дело по обвинению П.Н. Серебрянской было пересмотрено. Заслушав доклад подполковника юстиции Смирнова и выступление заместителя Главного военного прокурора генерал-майора юстиции Викторова, Военная коллегия Верховного Суда СССР вынесла решение:

«Согласно приговору, Серебрянская признана виновной в том, что, будучи сотрудницей спецгруппы ГУГБ НКВД, являлась соучастницей контрреволюционной деятельности своего мужа – бывшего начальника Спецгруппы ГУГБ НКВД Серебрянского Я.И., являвшегося шпионом английской и французской разведок.

В заключении Главного военного прокурора предлагается приговор в отношении Серебрянской по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело прекратить за недоказанностью ее участия в совершении преступления.

В обоснование этого предложения в заключении приводятся следующие доводы:

Серебрянская была арестована 10 ноября 1938 г. без санкции прокурора по ордеру, подписанному Берия, а допрошена впервые только 28 февраля 1939 г., то есть более чем через три с половиной месяца.

На допросе 4 июня 1940 г. и в написанном в тот же день собственноручном показании (как это установлено следствием по другому делу на Серебрянскую), то есть более чем через полтора года после ареста, Серебрянская признала, что примерно в 1930 г. узнала со слов мужа о его принадлежности к английской разведке и о том, что он по заданию английской разведки перебросил в Советский Союз группу террористов и диверсантов в составе Турыжникова, Волкова, Ананьева, Захарова и Эске.

Серебрянская также утверждала, что в 1937 г. со слов мужа она узнала о принадлежности его и к французской разведке.

В судебном заседании Серебрянская виновной себя не признала и показала, что о шпионской деятельности своего мужа узнала только в 1940 г. на следствии, когда ей были оглашены показания мужа. Она также пояснила, что на предварительном следствии оклеветала себя, так как устала от допросов.

Иных доказательств преступной деятельности Серебрянской в материалах ее дела не имеется.

Приобщенные к делу выписки из протоколов допроса арестованных сотрудников НКВД СССР Сыркина А.И. и Серебрянского Я.И. не содержат конкретных сведений о преступной деятельности Серебрянской.

Расследованием вновь открывшихся обстоятельств установлено, что Сыркин А.И. и Серебрянский Я.И. полностью отказались в судебных заседаниях по своим делам от показаний об их преступной деятельности.

Указанные выше лица – Турыжников, Волков, Ананьев и Эске прибыли в СССР на основании официальных разрешений компетентных советских органов.

Об обстоятельствах прибытия в СССР Захарова документальных данных найти не представилось возможным.

Показания Турыжникова на предварительном следствии и в суде… о шпионской деятельности Серебрянского Я. И… не могут быть признаны достаточными доказательствами для признания Серебрянской П.Н. виновной в соучастии в этих преступлениях.

Осужденный Волков в суде отказался от своих показаний на предварительном следствии о шпионской деятельности Турыжникоза, Серебрянского и Сыркина.

Ананьев и Эске к уголовной ответственности не привлекались; установить, был ли судим Захаров, не представилось возможным.

Произведенным в 1953–1955 гг. предварительным следствием в отношении Серебрянской П.Н. в связи с неисполнением к ней приговора от 7 июля 1941 г. каких-либо других объективных доказательств ее преступной деятельности не установлено. Вместе с тем выяснено, что Серебрянская П.Н. до 1942 г. сотрудницей НКВД не являлась, а поэтому утверждение суда в приговоре об этом является необоснованным.

Второе дело на Серебрянскую П.Н. прекращено 11 августа 1955 г. на основании ст. 204, п. „б“ УПК РСФСР (1926 г.).

Рассмотрев материалы дела и дополнительного расследования, Военная коллегия Верховного Суда СССР, соглашаясь с заключением и руководствуясь ст. 50 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик,

ОПРЕДЕЛИЛА:

Приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 7 июля 1941 года в отношении Серебрянской Полины Натановны по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело прекратить за недоказанностью ее участия в совершении преступления»[312].

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Примерно через месяц-другой после возвращения в СССР Вилли Фишер разыскал меня.

Телефонный звонок:

„Здравствуй, Толя, это Фишер. Помнишь?“

Забыть я не мог, тем более что газеты ежедневно рассказывали о „богатыре с Волги“ – полковнике Абеле, а я уже знал, кто на самом деле под этой фамилией.

„Можешь приехать ко мне в Челюскинскую?“ – называет адрес.

„Конечно“.

Вот и дача. Очень волнуюсь. Конечно, я его узнаю, но с некоторым трудом. Это потом его портреты появились, сначала в кинофильме, затем и в газетах.

„Я узнал про отца, – говорит он. – Ужасная несправедливость. На днях меня принимал Конотоп (в ту пору – секретарь Московского обкома партии), и я ему рассказал об отце. Может быть, поможет“.

А что, собственно, в то время в деле моего отца мог сделать Конотоп? Разговаривали долго. Фишер расспрашивал о том, как я живу, есть ли какие-нибудь проблемы. От него я услышал, почему он назвался Абелем. Больше я его не видел».

Получив 8 августа 1966 года справку о реабилитации, Полина Натановна с неиссякаемой энергией повела борьбу за восстановление честного имени своего мужа.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Август 1966 года. Маму приглашают в ГВП на Кировскую, чтобы выдать справку о реабилитации. Вручающая справку – майор административной службы ГВП Юрьева – говорит: „Мы подготовили справки не только для вас, но и для Якова Исааковича. В последний момент Руденко не разрешил“.

До реабилитации отца оставались еще долгие пять лет».

Но как же тяжела была эта борьба одного человека против тех представителей партийно-государственной машины, которые ни при каких обстоятельствах не желали признавать, а тем более исправлять совершенные преступления! Так, 12 ноября 1968 года Полина Натановна получила ответ за номером 4в-23053-39 из Главной военной прокуратуры, подписанный старшим помощником главного военного прокурора полковником юстиции Н. Зарубиным:

«Ваша жалоба от 28 октября 1968 г. по делу СЕРЕБРЯНСКОГО Якова Исааковича, адресованная в Главную военную прокуратуру, рассмотрена и оставлена без удовлетворения. Оснований для реабилитации Серебрянского Я.И. не имеется»[313].

Отклонение просьбы о реабилитации Серебрянского Я.И. Главной военной прокуратурой СССР. 12 ноября 1968 г.

Крайне прискорбно, но ни руководство разведки, ни иные компетентные органы нашей страны даже после XX съезда КПСС в течение полутора десятков лет не предпринимали никаких усилий для реабилитации организатора выдающихся операций, «поскольку разыскать рабочее дело Серебрянского и установить, какую пользу он принес советской разведке, не представлялось возможным». Однако затем ситуация изменилась.

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Мама и после выхода из заключения в 1956 году не потеряла своей женственности и привлекательности. Ее даже звали замуж, но она всегда отказывала. Как она мне говорила потом, она не могла изменить памяти отца».

В марте 1971 года П.Н. Серебрянская направила жалобу в адрес XXIV съезда КПСС. Примерно в то же время в Комитете госбезопасности шла подготовка первого учебника по истории советской внешней разведки. Председатель КГБ СССР Ю.В. Андропов, узнав о героической и вместе с тем трагической судьбе Я.И. Серебрянского, распорядился провести серьезное дополнительное расследование. По нашим данным, проверку по поручению Андропова проводил Ф.Д. Бобков, и он представил Юрию Владимировичу положительный отзыв. Слово Андропова, в то время кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС, имело большой вес. Результаты не заставили себя ждать. Уже 12 апреля 1971 года П.Н. Серебрянская получила ответ из Верховного Суда СССР за подписью заместителя председателя Верховного Суда С. Банникова (№ 4в-02854/55):

«Сообщаю, что ваша жалоба от 3 марта 1971 года, адресованная XXIV съезду КПСС, передана для рассмотрения в Верховный Суд СССР, откуда она вместе с уголовными делами в отношении Вашего мужа, СЕРЕБРЯНСКОГО Я.И., возбуждавшимися в 1938 и 1953 гг., направлена для дополнительной проверки Генеральному Прокурору СССР с просьбой сообщить о результатах Вам»[314].

Справка из Верховного Суда СССР от 12 апреля 1971 г.

Уже 3 мая Главной военной прокуратурой дело в отношении Я.И. Серебрянского, возбужденное 7 октября 1953 года, было прекращено на основании п. 2 ст. 208 УПК РСФСР, то есть за недоказанностью участия обвиняемого в совершении преступления (справка ГВП № С-52600-38 от 05.05.1971). Мы полагаем, что столь стремительное и позитивное решение было принято при личном участии Ю.В. Андропова.

Между тем компания по реабилитации продолжала набирать обороты. 4 мая 1971 года и.о. Главного военного прокурора генерал-майор юстиции Н. Занчевский утвердил заключение по делу Я.И. Серебрянского.

«Военный прокурор отдела Главной военной прокуратуры подполковник юстиции Герасимов, рассмотрев архивно-следственное дело № Н-15222 по обвинению СЕРЕБРЯНСКОГО Я.И. и материалы дополнительного расследования,

УСТАНОВИЛ:

7 июля 1941 г. Военной коллегией Верховного Суда СССР по ст. ст. 58-I „а“ и 58-II УК РСФСР осужден к расстрелу, с конфискацией лично принадлежащего ему имущества,

СЕРЕБРЯНСКИЙ Яков Исаакович, 1892 года рождения, уроженец г. Минска, еврей, гражданин СССР, бывший член КПСС с 1927 г., исключен в связи с данным дедом, до ареста – 10 ноября 1938 г. – начальник Специальной группы ГУГБ НКВД СССР.

Судом Серебрянский признан виновным в том, что с 1933 г. являлся участником антисоветской заговорщической организации, существовавшей в органах НКВД, куда был завербован врагом народа Ягодой. Одновременно Серебрянский являлся агентом английской и французской разведок, которые снабжал секретными материалами, составляющими государственную тайну (дело № Н-15222 л. 411).

Указанный выше приговор в отношении Серебрянского в исполнение не был приведен в связи с тем, что 9 августа 1941 г. Президиумом Верховного Совета СССР Серебрянский был амнистирован, а после отмены 27 декабря 1954 г. решения об амнистии Серебрянского последний, находясь под стражей в связи с арестом по другому делу, 30 марта 1956 г. умер (дело 0087, т. 3, л.д. 275–291).

В качестве доказательств вины Серебрянского Я.И. к делу приобщены выписки из протоколов допросов арестованных по другим делам Абезгауза Д.М., Сыркина А.И., Буланова П.П., Алехина М.С., Волкова Ю.И., Турыжникова А.Н., Успенского А.И., Перевозникова С.М., Ярикова М.С., Серебрянской П.Н. и выписка из протокола очной ставки между арестованными Реденсом С.Ф. и Ежовым Н.И. (дело Н-15222 л.д. 275–359).

Материалы уголовного дела на Серебрянского и данные дополнительного расследования, проведенного в связи с жалобой его жены, свидетельствуют о том, что обвинение Серебрянского в антисоветской деятельности объективными доказательствами не подтверждено, ввиду чего приговор о нем подлежит отмене, а дело прекращению по следующим основаниям.

Серебрянский, как это видно из материалов дела, на допросе в судебном заседании Военной Коллегии Верховного Суда СССР виновным себя в шпионской и иной изменнической деятельности не признал, показания, данные им на допросах в процессе предварительного следствия, где говорилось о признании им своей вины, отрицал и заявил, что вынужден был себя оговорить в результате применения мер физического воздействия (дело №-15222 л.д. 410).

Отрицал Серебрянский обвинение его в принадлежности к заговорщической организации, якобы существовавшей в органах НКВД, а также в шпионаже и в процессе следствия, проводившегося по его делу в 1953–1956 гг. (дело 0087, том 1, л.д. 48, 130–131, 142, 153, 167).

Осмотром архивно-следственного дела по обвинению Ягоды Г.Г., якобы завербовавшего Серебрянского в заговорщическую организацию, установлено, что Серебрянский Я.И., по показаниям Ягоды, как участник такой организации не проходит (дело 0087, том 3, л.д. 222).

Показания арестованных по другим делам – Буланова П.Д., Алехина М.С., Успенского А.И. и Ярикова М.С., выписки из протоколов допросов которых приобщены к данному деду, не могут быть положены в основу обвинения Серебрянского в антисоветской деятельности, поскольку они не содержат конкретных сведений о заговорщической или иной преступной деятельности Серебрянского Я.И. (дело Н-15222, л.д. 281, 344–348, 287–290, 319, 324–333).

Буланов, как усматривается из протокола осмотра его уголовного дела, на допросе в суде в числе участников заговора, возглавляемого Ягодой, Серебрянского не назвал (дело 0087, том 3, л.д. 227).

Проверкой уголовного дела Ярикова М.С. установлено, что в антисоветской деятельности он обвинен необоснованно и в настоящее время реабилитирован (дело Н-15222 л.д. 446).

Ежов Н.И., заявивший на очной ставке с арестованным по другому делу Реденсом С.Ф. о своем намерении использовать яды (закупленные Серебрянским за границей) в террористических целях, на допросе в судебном заседании от показаний, данных на предварительном следствии, отказался как от вымышленных. В процессе проверки уголовного дела на Реденса С.Ф. принадлежность его к антисоветскому заговору в органах НКВД не подтвердилась. Дело Реденса производством прекращено (дело Н-15222 л.д. 334–337, 440–441; дело 0087 т. 3, л.д. 221).

Волков Ю.И., записанный в протоколах допросов Серебрянского на предварительном следствии в числе агентов английской разведки, якобы заброшенных Серебрянским в Советский Союз, и признававший себя в этом виновным на предварительном следствии, в суде от своих показаний отказался, а показания Серебрянского назвал оговором (дело 0087, т. 3, л.д. 153–159).

Ответ из Главной военной прокуратуры СССР по поводу прекращения уголовного дела в отношении Серебрянского Я.И. от 4 мая 1971 г.

Справка о прекращении уголовного дела в отношении Серебрянского Я.И., выданная Главной военной прокуратурой СССР 5 мая 1971 г.

Сыркин А.И., Перевозников С.М. и Серебрянская П.Н., в протоколах допросов которых имелись указания на антисоветскую деятельность Серебрянского Я.И., проводившуюся якобы в ряде случаев совместно с ними, как установлено в процессе дополнительного расследования, проведенного по их уголовным делам, антисоветской деятельностью не занимались и были обвинены в этом необоснованно. Ныне указанные лица реабилитированы (дело Н-15222 л.д. 279–286, 320–323, 437–439, 447).

Прекращены также производством с реабилитацией осужденных уголовные дела на Москвина-Трилиссера М.А., являвшегося в 1924–1926 гг. начальником ИНО, когда Серебрянский впервые был послан на нелегальную работу за границу, и Артузова (Фраучи) А.Х., руководившего работой Серебрянского в 1932–1935 гг., обвинявшихся в принадлежности к антисоветскому заговору в органах НКВД и шпионской деятельности (дело Н-15222 л.д. 442, 445).

Показания арестованного по другому делу Турыжникова А.Н. о том, что он знал Серебрянского Я.И. как шпиона, который по заданию английской разведки в 1927 г. перебросил в Советский Союз белоэмигрантов Ананьева, Волкова, Захарова, Эске и его, Турыжникова, а также занимался антисоветской деятельностью, вызывает серьезные сомнения в их достоверности, поскольку они находятся в противоречии с… данными дополнительного расследования (дело Н-15222 л.д. 305–318).

Названные выше Ананьев А.Н. (он же Кауфман И.К.), Волков Ю.И., Эске-Рачковский Руперт Людвигович (он же Иван Иванович) и сам Турыжников А.Н., как установлено проверкой, в Советский Союз прибыли на основании официальных разрешений советских органов. При этом Ананьев и Эске к уголовной ответственности не привлекались. Установить, был ли судим Захаров Н.А., а также найти документальные данные об обстоятельствах прибытия его в Советский Союз при проверке не представилось возможным (дело 0087, т. 3, л.д. 84–85).

Волков Ю.И., с которым Турыжников якобы был связан по антисоветской деятельности, а также Серебрянский Я.И., о принадлежности которого к английской разведке показал Турыжников на допросе, в суде виновными себя в шпионаже и другой антисоветской деятельности не признали, а показания Турыжникова отрицали как ложные. Серебрянский отрицал показания Турыжникова и в процессе следствия по своему делу в 1953–1956 гг. и ссылался на то, что Турыжников оговорил его ввиду того, что основанием для ареста самого Турыжникова послужили ложные показания Серебрянского, которые от него были получены в 1938 г. под принуждением (дело Н-15222 л.д. 410; дело 0087 т. 3, л.д. 153–159; т. I, л.д. 191–198).

В архивах соответствующих советских органов материалов, свидетельствующих о принадлежности Серебрянского Я.И. к агентуре иностранных разведок и в частности о его связях с английской и французской разведками, в процессе проверки не обнаружено (дело 0087, т. 3, л.д. 228).

Имеющиеся в архивах отрывочные сведения об отдельных лицах, носивших фамилии Покровского, Томсона, Вильямса, Жант и некоторых других, среди которых якобы имелись и агенты иностранных разведок, не могут быть положены в основу обвинения Серебрянского в шпионаже и шпионских связях с английской и французской разведками, поскольку никакими объективными данными преступная связь Серебрянского с указанными лицами не подтверждена. Нельзя не учитывать и того, что фамилии представителей иностранных разведок, записанные в протоколах допросов Серебрянского, по словам последнего, были им вымышлены под воздействием незаконных методов следствия (дело 0087 т. 3, л.д. 228–242; т. I л.д. 168).

Не могут служить достаточным доказательством вины Серебрянского в шпионаже и показания арестованного по другому делу Герцовского А.Я., который на допросе в 1953 г. со ссылкой на Берия заявил, что якобы Серебрянский работал „на нас и против нас, больше против нас“. Берия Л.П. на допросе в суде этого не подтвердил (дело 0087, л.д. 3–4, 44).

Из материалов дела и дополнительного расследования видно, что Серебрянский в дооктябрьский период и даже после 1917 года принадлежал к партии эсеров, в связи с чем по решению президиума ОГПУ в 1922 г. был взят на учет и ему запрещалось работать в политических, розыскных и судебных органах, а также в наркоминделе.

Однако эти обстоятельства при решении вопроса о привлечении Серебрянского для работы в ИНО советским органам были известны. Примененные к Серебрянскому в 1922 г. ограничения в установленном порядке были отменены (дело 0887, т. 3, л.д. 188–192).

Доводы Серебрянского о том, что расследование по его уголовному делу велось необъективно, с нарушением законности, не лишены оснований и находят подтверждение в материалах дела и проверки.

Справка о посмертной реабилитации Серебрянского Я.И. от 18 мая 1971 г.

Серебрянский, как это видно из материалов дела, был арестован 10 ноября 1938 г. по ордеру, подписанному Берия, и до 13 февраля 1939 г. содержался под стражей без санкции прокурора.

На первом протоколе с собственноручными показаниями Серебрянского, датированными 12 ноября 1938 г., имеется резолюция Берия: „тов. Абакумову! Крепко допросить“. Именно после этого на допросе 16 ноября 1938 г., в котором участвовали Берия, Кобулов и Абакумов, как заявил Серебрянский, он был избит и вынужден был дать не соответствующие действительности показания о своей преступной деятельности.

На допросе в 1954 г. Серебрянский показал, что еще до суда, т.е. на предварительном следствии, он отказывался от показаний, в которых признал себя виновным и оговаривал других.

Это обстоятельство отражено в общей форме лишь в постановлении о принятии дела к производству следователем Кочновым 20 декабря 1939 г. и в постановлении о продлении срока следствия, датированном тем же числом. Однако протоколы допросов Серебрянского, во время которых он отказывался от ранее данных показаний и отрицал свою вину, по неизвестным причинам в деле отсутствуют (дело Н-15222 л.д. 264, 267).

Проведенным в 1953–1956 гг. предварительным следствием в отношении Серебрянского Я.И. достаточных доказательств, подтверждающих его участие в антисоветской заговорщической деятельности Берия, не было собрано, ввиду чего второе уголовное дело на него производством было прекращено на основании п. „б“ ст. 208 УПК РСФСР (дело Н-15222 л.д. 448–449).

Учитывая, что в процессе дополнительного расследования установлены новые обстоятельства, не известные суду при рассмотрении дела, руководствуясь ст. 387 УПК РСФСР,

ПРОШУ:

Приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 7 июля 1941 г. в отношении Серебрянского Якова Исааковича по вновь открывшимся обстоятельствам отменить, а дело о нем за недоказанностью обвинения производством прекратить»[315].

13 мая 1971 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела приведенное выше заключение. Выслушав доклад председательствующего в суде генерал-майора юстиции Долотцева и выступление прокурора отдела Главной военной прокуратуры подполковника юстиции Рыгалина в обоснование выводов заключения, Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР установила:

«По приговору Серебрянский признан виновным в том, что с 1933 года являлся участником антисоветской заговорщической организации, существовавшей в органах НКВД, куда был завербован врагом народа Ягодой. Одновременно Серебрянский являлся агентом английской и французской разведок, которые снабжал секретными материалами, составлявшими государственную тайну.

В заключении предлагается приговор в отношении Серебрянского по вновь открывшимся обстоятельствам отменить, а дело о нем за недоказанностью обвинения производством прекратить.

Как видно из материалов дела, говорится в заключении, в основу обвинений Серебрянского положены приобщенные к его делу выписки из протоколов допросов арестованных по другим делам Волкова Ю.И., Сыркина А.И., Перевозникова С.М., Турыжникова А.Н., Серебрянской П.Н., выписка из протокола очной ставки между арестованными Реденсом С.Ф. и Ежовым Н.И., а также противоречивые показания самого Серебрянского, данные им на предварительном следствии.

В судебном заседании Серебрянский отказался от показаний, данных на предварительном следствии, и пояснил, что никаких преступлении он не совершал, а на следствии оговорил себя и других под воздействием незаконных методов следствия.

Дополнительной проверкой по делу установлено, что на предварительном следствии Серебрянский допрашивался с нарушением требований закона, поэтому его показания не могут служить доказательством его виновности в совершении тяжких государственных преступлений.

В ходе дополнительного расследования установлено, что Ягода Г.Г., который якобы завербовал Серебрянского в заговорщическую организацию, никаких показаний на Серебрянского как участника антисоветской организации не дал.

При проверке дела Реденса С.Ф. выяснилось, что он был необоснованно обвинен в совершении государственных преступлений и в настоящее время реабилитирован, поэтому ранее данные им показания о совместной с Серебрянским преступной деятельности не заслуживают доверия.

Показания Сыркина А.И., Перевозникова С.М., Серебрянской П.Н. и Волкова Ю.И. также не могут служить доказательством вины Серебрянского, поскольку дополнительной проверкой установлено, что Сыркин, Перевозников и Серебрянская были необоснованно обвинены в совместной с Серебрянским преступной деятельности и в настоящее время они реабилитированы, а Волков в судебном заседании по своему делу отказался от данных на предварительном следствии показаний как не соответствующих действительности.

Справки о посмертной реабилитации в партии Серебрянского Я.И. и Серебрянской П.Н., выданная 2 ноября 1989 г.

Показания арестованного по другому делу Турыжникова А.Н. о том, что он знал Серебрянского как шпиона, который по заданию английской разведки в 1927 году перебросил в СССР белоэмигрантов Ананьева, Волкова, Захарова, Эске и его, Турыжникова, и что Серебрянский занимался и другой антисоветской деятельностью, вызывают серьезные сомнения в их достоверности, т.к. они находятся в противоречии с материалами дела и данными дополнительной проверки.

Проверкой установлено, что Ананьев, Волков, Эске-Рачковский и сам Турыжников прибыли в СССР на основании официальных разрешений органов Советской власти. Ананьев и Эске-Рачковский к уголовной ответственности вообще не привлекались, Волков Ю.И., с которым Турыжников якобы был связан по антисоветской деятельности, в суде не признал себя виновным в шпионаже и показания Турыжникова отрицал как ложные.

В архивах соответствующих советских органов не обнаружено материалов, свидетельствующих о принадлежности Серебрянского Я.И. к агентуре иностранных разведок и в частности о его связях с английской или французской разведками.

Таким образом, говорится в заключении, дополнительным расследованием по деду Серебрянского установлены новые, ранее не известные суду обстоятельства, свидетельствующие о том, что Серебрянский осужден без достаточных к тому оснований.

Рассмотрев материалы дела и соглашаясь с доводами, приведенными в заключении, Военная коллегия Верховного Суда СССР руководствуясь ст. 50 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик,

ОПРЕДЕЛИЛА:

Приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 7 июля 1941 года в отношении СЕРЕБРЯНСКОГО Якова Исааковича по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело о нем за недоказанностью обвинения производством прекратить»[316].

18 мая 1971 года Военная коллегия Верховного Суда выдала П.Н. Серебрянской справку за № 1/4н-02854/55 об отмене приговора от 07.07.1941 и о посмертной реабилитации Я.И. Серебрянского.

28 января 1972 года была изменена формулировка увольнения Серебрянского из органов: он стал числиться уволенным в отставку «по возрасту».

Справка о выплате единовременного пособия Серебрянской П.Н. в связи со смертью мужа. 7 февраля 1972 г.

7 февраля 1972 года Управление КГБ по Московской области выплатило П.Н. Серебрянской «громадное» единовременное пособие – 333 рубля 33 копейки – «в связи со смертью мужа».

Из воспоминаний Анатолия Яковлевича Серебрянского:

«Каждый раз, уезжая в командировку, я ежедневно посылал маме открытку. Она отвечала большими подробными письмами. Время от времени я перечитываю эти письма, полные тепла и любви».

Только 31 октября 1989 года Президиум Контрольно-ревизионной комиссии Московского горкома КПСС принял решение о посмертной партийной реабилитации Я.И. и П.Н. Серебрянских.

Справка о посмертной реабилитации Серебрянского Я.И. и Серебрянской П.Н., выданная 19 апреля 1993 г.

22 апреля 1996 г. Указом Президента РФ Б.Н. Ельцина Я.И. Серебрянский был восстановлен в правах на изъятые при аресте государственные награды. Их возвратили сыну великого нелегала Анатолию Яковлевичу Серебрянскому.

Вечная слава героям…

Приложение Список лиц, входивших или имевших отношение к работе оперативного состава СГОН

Литература

Агабеков Г.С. Секретный террор: Записки разведчика. – М., 1996.

Беседовский Г.З. На путях к термидору. – М., 1997.

Бои в Финляндии. Воспоминания участников. – М., 1941.

Болтунов М.Е. Диверсанты ГРУ. – М., 2004.

Борисов А.Н. Особый отдел империи: История заграничной агентуры российских спецслужб. – СПб.; М., 2001.

Боярский В.И. Партизаны и армия. История утерянных возможностей. – Минск., 2003.

Бубер-Нейман М. Мировая революция и сталинский режим: Записки очевидца о деятельности Коминтерна в 1920–1930-х годах. – М., 1995.

Ваупшасов С.А. На тревожных перекрестках: Записки чекиста. – М., 1971.

Вахания В.В. Личная секретная служба И.В. Сталина (стратегическая разведка и контрразведка): Сборник документов. – М., 2004.

Веремеев Ю.Г. «„Линия Сталина“ и подготовка партизанской войны». // -stalina.php

Герасимов А.В. На лезвии с террористами. – М., 1991.

Германский институт зарубежных исследований: Борьба против Востока. 1941. [Обработал материалы д-р Ганс Фольц, 1944] / Ч. 1. – Берлин: Изд. Юнкер унд Дюннхаупт Ферлаг. [Русский перевод: ]

Гусев В. Юрий Колесников: Я – из Группы «Я». // Красная Звезда, 20 апреля 1995 г.

Дашичев В.И. Банкротство стратегии германского фашизма. Исторические очерки, документы и материалы: В 2 т. / Т. 2. – М., 1973.

Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. – М., 1969.

Жухрай В.М. Роковой просчет Гитлера. Крах блицкрига (1939–1941). – М., 2000.

Заковский Л. Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца! – М., 1937.

Иссерсон Г.С. Новые формы борьбы. – М., 1940.

История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. – Ростов-на-Дону, 1996.

де Йонг Л. Пятая колонна в Западной Европе. – М., 2004.

Квашнин К.К. Воспоминания ветерана. – М, 2002.

Керсновский А.А. История русской армии. – М., 1999.

Коминтерн и Вторая мировая война. [Документы]: в 2 ч. / Ч. I: до 22 июня 1941 г. – М., 1994.

Коминтерн и Вторая мировая война. [Документы]: в 2 ч. / Ч. II: после 22 июня 1941 г. – М., 1997.

Коммунистическая партия в Великой Отечественной войне (июнь 1941 г. – 1945 г.): Документы и материалы. – М., 1970.

Коммунистический Интернационал в документах: 1919–1932. – М., 1933.

КПСС о Вооруженных Силах Советского Союза: Документы, 1917–1981. – М., 1981.

Красная книга ВЧК: в 2 т. / Т. 1. – М., 1990.

Красная Пресня в 1905–1917 гг.: Сборник воспоминаний дружинников Красной Пресни 1905 г. и красногвардейцев 1917 г. – М., 1930.

Лубянка, 2. Из истории отечественной контрразведки. – М., 1999.

Лубянка: Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД: Январь 1922 – декабрь 1936: Документы. – М., 2003.

Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг.: в 2 т. / Т. 2. – М., 1924

Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту (Заговоры перед революцией 1917 года). – Париж, 1931.

Мосолов А.А. При дворе последнего императора: Записки начальника канцелярии Министерства императорского двора. – М., 1993.

На страже границ Отечества. Пограничные войска России в войнах и вооруженных конфликтах XX в.: в 3 т. / Т. 3. – М., 2000.

Национальный вопрос на Балканах через призму мировой революции: В документах центральных российских архивов начала – середины 1920-х годов: в 2 ч. / Ч. 2: Июнь 1924 – декабрь 1926 гг. – М., 2003.

Немировская М. На грани катастрофы. // Русский Базар. – №18(524). – 4–10 мая 2006 г.

Неподаев Ю. Спецназ адмирала Канариса. – М., 2004.

Николаи В. Тайные силы. Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время. – М., 1925.

Очерки истории российской внешней разведки: в 6 т. / Т. 2: 1917–1933 годы. – М., 1997.

Очерки истории российской внешней разведки: в 6 т. / Т. 3: 1933–1941 годы. – М., 2003.

Очерки истории российской внешней разведки: в 6 т. / Т. 4: 1941–1945 годы. – М., 2003.

О военной деятельности В.И. Ленина. (Из воспоминаний Н.И. Подвойского.) // Коммунист. – 1957. – № 1.

Певзнер Ю., Чернер Ю. И на щите Давидовом начертано «Моссад». – М., 2001.

Первая боевая организация большевиков. 1905–1907 гг.: Статьи, воспоминания и документы. – М., 1934.

Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б) и Коминтерн. 1919–1943: Документы. – М., 2004.

Политическая полиция и политический терроризм в России (вторая половина XIX – начало XX вв.): Сборник документов. – М., 2001.

Прокофьев В. Внешняя разведка: боевое содружество. – Минск, 2002.

Прянишников Б. Незримая паутина. – Нью-Йорк, 1979.

Прянишников Б. Незримая паутина: ВЧК – ГПУ – НКВД против белой эмиграции. – М., 2004.

Пятницкий В.И. Заговор против Сталина. – М., 1998.

Пятницкий В.И. Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории. – М., 2004.

Рязанов О.Е. История снайперского искусства. – М., 2004.

Смирнов Н. Партизан первого часа. // Советская Белоруссия. – № 61. – 2 апреля 2009 г.

Соколов Б.В. Тайны финской войны. – М., 2000.

Спиридович А.И. Революционное движение в России. / Вып. 2: Партия Социалистов-Революционеров и ее предшественники. – Пг., 1916.

Старинов И.Г. Записки диверсанта. – М., 1997.

Судоплатов П.А. Победа в тайной войне. 1941–1945 годы. – М., 2005.

Судоплатов П.А. Разведка и Кремль. – М., 1996.

Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль: 1930–1950 годы. – М., 1997.

Треппер Л. Большая игра. – М., 1990.

Троцкий Л.Д. История русской революции: в 2 т. / Т. 2: Октябрьская революция. – Ч. 2. – М., 1997.

Фрунзе М.В. Единая военная доктрина и Красная армия. // Красная Новь. – 1921. – № 1.

Хрусталева С. Рудольф Абель никогда не был в Америке, однако блестяще сработал там на нашу разведку. // Комсомольская правда, 10 января 2000 г.

Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. Из архивов КГБ: дело Орлова, сталинского мастера шпионажа. – М., 1995.

Черномордик С. (П. Ларионов). Московское вооруженное восстание в декабре 1905 года. – М.; Л., 1926.

Чудодеев А. Человек из Группы «Я». // Итоги. – №18(256). – 8 мая 2001 г.

Чуев С. Украинский легион. – М., 2006.

Шарапов Э. Судоплатов против Канариса. – М., 2004.

Шаумян С. Письма. 1896–1918. – Ереван, 1959.

Шварёв Н.А. Нелегалы внешней разведки. – М., 2008.

Шварёв Н. Охота за генералами. // Родина. – 2006. – № 3.

Шепилов Д. Непримкнувший [Воспоминания]. – М., 2001.

1905. Боевая группа при ЦК РСДРП(б). (1905–1907 гг.): Статьи и воспоминания. – М.; Л., 1927.

Названия работ В.И. Ленина, И.В. Сталина и Ф. Энгельса даются в тексте.

Примечания

1

Даты до 31 января 1918 г., кроме особо оговоренных, даются по старому стилю (в соответствии с Декретом СНК РСФСР от 24 января 1918 г. после 31 января указанного года в связи с переходом России к григорианскому календарю сразу шло 14 февраля). – Здесь и далее примеч. авт.

(обратно)

2

Из архива семьи Серебрянских. Расшифровка кассеты № 323. – С. 6.

(обратно)

3

Так в Российской империи, а затем в СССР до 1940-х гг. именовались Соединенные Штаты Америки.

(обратно)

4

В ряде источников сионизм оценивается как национально-освободительное движение еврейского народа. Критики сионизма расценивают его как форму расизма и расовой дискриминации.

(обратно)

5

Былое. – 1907. – № 10. – С. 193.

(обратно)

6

Под ликвидацией до 1917 г. понимали арест революционеров, а также захват типографии, транспорта, нелегальной литературы, оружия или лаборатории по производству взрывчатых веществ и снаряжению бомб.

(обратно)

7

Спиридович А.И. Революционное движение в России. / Вып. 2: Партия Социалистов-Революционеров и ее предшественники. – Пг., 1916. – С. 10.

(обратно)

8

Там же. – С. 123–124.

(обратно)

9

Цит. по: Борисов А.Н. Особый отдел империи: История заграничной агентуры российских спецслужб. – СПб. – М., 2001. – С. 228.

(обратно)

10

История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. – Ростов-на-Дону, 1996. – С. 211.

(обратно)

11

Лубянка, 2. Из истории отечественной контрразведки. – М., 1999. – С. 134.

(обратно)

12

Там же.

(обратно)

13

Заложенные тогда идеологические, информационные, технологические и организационные основы террористической деятельности не потеряли своей актуальности и до настоящего времени.

(обратно)

14

На идиш – союз; полное название Алгемэйнэр йидишэр арбэтэр бунд ин Литэ, Пойлн ун Русланд.

(обратно)

15

Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 2. – С. 468.

(обратно)

16

Там же. – Т. 7. – С. 17; Т. 6. – С. 109–110.

(обратно)

17

Там же. – Т. 2. – С. 469.

(обратно)

18

Там же. – Т. 46. – С. 230.

(обратно)

19

Там же. – Т. 7. – С. 17.

(обратно)

20

Ныне г. Днепропетровск (Украина).

(обратно)

21

РГАСПИ. Ф. 271. Оп. 1. Д. 142. Л. 1.

(обратно)

22

Там же. Ф. 283. Оп. 1. Д. 156.

(обратно)

23

Там же. Ф. 34. Оп. 1. Д. 102. Л. 1.

(обратно)

24

Там же. Ф. 34. Оп. 1. Д. 40. Л. 38.

(обратно)

25

Там же. Ф. 34. Оп. 1. Д. 1. Л. 16а.

(обратно)

26

Там же. Ф. 34. Оп. 1. Д. 28.

(обратно)

27

Там же. Ф. 17. Оп. 1. Д. 25.

(обратно)

28

Цит. по брошюре «В. Ленин. О еврейском вопросе в России», изданной в 1924 г.

(обратно)

29

Колокольцев Н. Как мы дрались. // Красная Пресня в 1905–1917 гг.: Сборник воспоминаний дружинников Красной Пресни 1905 г. и красногвардейцев 1917 г. – М., 1930. – С. 76–77.

(обратно)

30

Ныне г. Зеленогорск Ленинградской области.

(обратно)

31

Виноградов М. Миусовка. // Там же. – С. 104–106.

(обратно)

32

Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 11. – С. 339–341.

(обратно)

33

1905. Боевая группа при ЦК РСДРП(б). (1905–1907 гг.): Статьи и воспоминания. – М.–Л., 1927. – С. 101–102.

(обратно)

34

Первая боевая организация большевиков. 1905–1907 гг.: Статьи, воспоминания и документы. – М., 1934. – С. 145–147.

(обратно)

35

Герасимов А.В. На лезвии с террористами. – М., 1991. – С. 43–45.

(обратно)

36

Там же. – С. 51.

(обратно)

37

Черномордик С. (П. Ларионов). Московское вооруженное восстание в декабре 1905 года. – М.; Л., 1926. – С. 221–222.

(обратно)

38

Цит. по: Спиридович А.И. Революционное движение в России. / Вып. 2. – С. 216–217.

(обратно)

39

Спиридович А.И. Революционное движение в России. / Вып. 2. – С. 272–273.

(обратно)

40

Ныне г. Турку в Финляндии.

(обратно)

41

Политическая полиция и политический терроризм в России (вторая половина XIX – начало XX вв.): Сборник документов. – М., 2001. – С. 295.

(обратно)

42

В мае 1898 г. всеобщая стачка миланских рабочих переросла в баррикадные бои с войсками.

(обратно)

43

См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 12. – С. 219.

(обратно)

44

Там же. – Т. 14. – С. 7.

(обратно)

45

Ныне г. Львов (Украина).

(обратно)

46

Политическая полиция и политический терроризм в России. С. 270.

(обратно)

47

Судоплатов Павел Анатольевич (1907–1996). Генерал-лейтенант. Участник Гражданской войны, в РККА с 1919 г. В 1921–1923 гг. служил на канцелярских должностях в Особом отделе 44-й дивизии, затем в губотделе ГПУ на Волыни и в погранвойсках. В 1923–1925 гг. на комсомольской работе. В 1925 г. направлен в органы ГПУ Украины. В 1925–1930 гг. сотрудник ГПУ в Мелитополе и Харькове, участвовал в операциях против националистов. В 1930–1932 гг. – в резерве назначения ГПУ УССР, заведующий культурно-воспитательной частью коммуны ГПУ УССР. В 1932–1933 гг. сотрудник Отдела кадров ОГПУ. В 1933–1935 гг. оперативный уполномоченный Иностранного отдела ОГПУ–НКВД. В 1935–1938 гг. находился на закордонной работе. В 1937–1939 гг. помощник начальника 4-го отделения 7-го отдела ГУ ГБ НКВД. В 1939–1941 гг. заместитель начальника 5-го отдела ГУГБ. В 1941 г. заместитель начальника I Управления НКГБ, заместитель начальника штаба истребительных батальонов НКВД, заместитель начальника I Управления и начальник Особой группы НКВД. В 1941–1942 гг. начальник 2-го отдела (управления) НКВД. В 1942–1945 гг. начальник IV Управления НКВД–НКГБ. В 1945–1946 гг. начальник Особого бюро НКВД – НКГБ, по совместительству начальник отделов «Ф» и «С» НКВД–НКГБ (МГБ). С 1950 г. начальник Бюро № 1 МГБ по диверсионной работе за границей. В 1953 г. назначен заместителем начальника ПГУ (разведка) МВД, с мая 1953 г. начальник 9-го (Разведывательно-диверсионного) отдела МВД СССР. 21 августа 1953 г. был арестован как «пособник Берии». В 1958 г. осужден на 15 лет лишения свободы. Освобожден в 1968 г. Реабилитирован в 1992 г.

(обратно)

48

Судоплатов П.А. Спецоперации. Разведка и Кремль: 1930–1950 годы. – М., 1998. – С. 94.

(обратно)

49

Из архива семьи Серебрянских. № 340 Вит. ГЖУ. Ксерокопия. – С. 1–2.

(обратно)

50

Из архива семьи Серебрянских. № 68 Минск. ГЖУ. Ксерокопия. – С. 1–2.

(обратно)

51

Из архива семьи Серебрянских. № 732 Минск. ГЖУ Ксерокопия. – С. 1–2.

(обратно)

52

Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 2. – С. 469.

(обратно)

53

Керсновский А.А. История русской армии. – М., 1999. – С. 499–500.

(обратно)

54

Участники национально-освободительных и революционных движений в странах Ближнего и Среднего Востока; от перс. федаины и арабск. фидаины – жертвующие собой.

(обратно)

55

Напомним, что татарами до революции называли азербайджанцев.

(обратно)

56

Нариманов являлся активным членом организации «Гуммет» («Энергия»), созданной в 1904 г. при Бакинском комитете РСДРП для политической работы среди трудящихся мусульман.

(обратно)

57

Мосолов А.А. При дворе последнего императора: Записки начальника канцелярии Министерства императорского двора. – М., 1993. – С. 114–115.

(обратно)

58

Там же. – С. 34.

(обратно)

59

Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту (Заговоры перед революцией 1917 года). – Париж, 1931. – С. 102.

(обратно)

60

Там же. – С. 6.

(обратно)

61

Беленький Марк Натанович (1891–1938). Род. в Баку. Член ПСР с 1905 г. Дважды подвергался аресту, около девяти лет провел в эмиграции. Получил медицинское образование в Париже, врач-невропатолог. Во время Первой мировой войны работал во французском госпитале. Прибыл в Баку в августе 1917 г. В 1918 г. работал в Комиссариате здравоохранения. В августе 1918 г. бежал с семьей в Персию. В 1919/1920 гг. вернулся в Баку и работал в подполье. Член РКП(б) с 1920 г. С июня 1920 г. начальник отдела, управляющий делами и секретарь Иранбюро. В 1937 г. заместитель наркома пищевой промышленности СССР Арестован 9 ноября 1937 г. Расстрелян 8 февраля 1938 г. Реабилитирован.

(обратно)

62

Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг.: в 2 т. / Т. 2. – М., 1924. – С. 89.

(обратно)

63

Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 24. – С. 144.

(обратно)

64

Керсновский А.А. Указ. соч. – С. 762.

(обратно)

65

Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 34. – С. 239, 240, 241.

(обратно)

66

Там же. – С. 382–383.

(обратно)

67

Бакинский рабочий, 27 октября 1917 года.

(обратно)

68

Троцкий Л.Д. История русской революции: в 2 т. / Т. 2: Октябрьская революция. – Ч. 2. – М., 1997. – С. 87–88.

(обратно)

69

О военной деятельности В.И. Ленина. (Из воспоминаний Н.И. Подвойского). // Коммунист. – 1957. – № 1. – С. 34.

(обратно)

70

Троцкий Л.Д. Указ. соч. – С. 102–103.

(обратно)

71

Там же. – С. 103–104.

(обратно)

72

Там же. – С. 109–110.

(обратно)

73

Там же.

(обратно)

74

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 18. – С. 305.

(обратно)

75

Шаумян С. Письма. 1896–1918. – Ереван, 1959. – С. 64–65.

(обратно)

76

Ленин В.И. Полн. собр. соч. – Т. 50. – С. 109.

(обратно)

77

Блюмкин Яков Григорьевич (1898/1900–929). Член ПСР с 1917 г. В январе – мае 1918 г. участник боев на юге России. В июне – начале июля 1918 г. заведующий отделением по борьбе с немецким шпионажем Отдела по борьбе с контрреволюцией ВЧК. В сентябре 1918 г. бежал на Украину, где участвовал в повстанческом движении. В апреле 1919 г. явился с повинной в Киевскую ЧК и был амнистирован Президиумом ВЦИК. С 1920 г. в РККА, с того же года – член РКП(б). Летом 1920 г. комиссар штаба Гилянской Красной армии. В 1920–1922 гг. слушатель Академии Генштаба РККА. В 1922–1923 гг. в секретариате председателя РВСР Л.Д. Троцкого, одновременно секретный агент Коминтерна. С 1923 г. сотрудник Иностранного отдела (ИНО) ГПУ – ОГПУ, резидент ИНО в Палестине. В 1924–1925 гг. помощник полномочного представителя ОГПУ в Закавказье. В 1925–1926 гг. ответственный сотрудник Наркомата торговли. В 1926–1927 гг. главный инструктор Государственной внутренней охраны Монголии. В 1928–1929 гг. нелегальный резидент ИНО на Ближнем Востоке. В апреле 1929 г в Константинополе встречался с Троцким. В середине октября 1929 г. арестован. Расстрелян.

(обратно)

78

Цит. по: Красная книга ВЧК: в 2 т. / Т. 1. – М., 1990. – С. 256.

(обратно)

79

РГАСПИ. Ф. 71. Оп 15. Д. 305. Т. 1 Л. 27.

(обратно)

80

Шепилов Д. Непримкнувший [Воспоминания]. – М., 2001. – С. 120.

(обратно)

81

Из архива семьи Серебрянских. Расшифровка кассеты № 323. – С. 4–5.

(обратно)

82

Брегадзе Иосиф Георгиевич (1885–1937). Род. в г. Кутаиси, член РСДРП с 1903 г. В 1905 г. руководил Батумской боевой дружиной. Приговорен к пожизненной ссылке в Сибирь. В октябре 1917 г. начальник боевой дружины в Самаре. В 1918–1919 гг. начальник разведывательного отряда 4-й армии, член Реввоенсовета Туркестанской республики, председатель Реввоенсовета Северо-Восточного (Актюбинского) фронта, главком войск Туркестанской республики, уполномоченный РВС Туркестанского фронта в Фергане. С 1920–1921 гг. уполномоченный Иранского бюро ЦК РКП(б) по организации персидских партизанских отрядов и групп особого назначения в Реште, начальник особого отдела Гилянской (Персидской) Красной армии. В 1925–1929 гг. нарком внутренних дел Аджарской АССР. На момент ареста в 1937 г. пенсионер. Расстрелян.

(обратно)

83

Менжинский Вячеслав Рудольфович (1874–1934). В революционном движении с 1895 г., член РСДРП с 1902 г. В 1905 г. входил в Военную организацию при Петербургском комитете РСДРП. В 1906 г. арестован, в 1907 г. бежал за границу. Во время эмиграции жил в Бельгии, Швейцарии, Франции, Америке, участвовал в работе заграничных организаций РСДРП. В июле 1917 г. возвратился в Россию, член Бюро военных организаций при ЦК РСДРП(б). После Октябрьского переворота первый нарком финансов. В 1918–1919 гг. генконсул РСФСР в Берлине. В 1919 г. возглавлял Рабоче-крестьянскую инспекцию Украины. С 1919 г. в ВЧК, зам. начальника Особого отдела (ОО). В 1920–1922 гг. начальник ОО, член Коллегии ВЧК. С января 1921 г. – начальник Секретно-оперативного управления ВЧК – ГПУ. В 1923–1926 гг. первый зампред ОГПУ. В 1926–1934 гг. председатель ОГПУ.

(обратно)

84

Апетер Иван Андреевич (1890–1938). Из рабочих, член СДКПиЛ с 1906 г. Участник Первой мировой войны, унтер-офицер. С 1917 г. член РСДРП(б). С 1918 г. в ВЧК. В 1919–1920 гг. начальник Особого отдела 12-й армии, начальник Особого отдела Западного фронта. С сентября 1920-го по сентябрь 1922 г. начальник Административно-организационного отдела, затем начальник Административно-организационного управления ВЧК. С 1922 г. полпред ГПУ по Западному краю, с 1924 г. – по Уралу, в 1926–1928 гг. – по Крыму, в 1930 г. – по Центрально-Черноземной области. В 1931–1934 гг. начальник конвойных войск НКВД СССР. С 1934 г. в центральном аппарате НКВД СССР. В 1937–1938 гг. начальник Соловецкой тюрьмы. Расстрелян.

(обратно)

85

Очерки истории российской внешней разведки: в 6 т. / Т. 2: 1917–1933 годы. – М., 1997. – С. 10.

(обратно)

86

В начале 1920 г. в составе Особого отдела ВЧК было создано Иностранное осведомительное бюро для организации закордонной агентуры по выявлению контрреволюционеров, засылаемых на территорию РСФСР. В апреле 1920 г. оно было преобразовано в Иностранное отделение Особого отдела ВЧК под руководством Л.Ф. Скуйскумбре.

(обратно)

87

Очерки истории российской внешней разведки. / Т. 2: 1917–1933 годы. С. 160.

(обратно)

88

Эта лаборатория просуществовала в структурах ЦК КПСС до августа 1991 г.

(обратно)

89

Пятницкий (наст. Таршис) Иосиф Аронович (1882–1938). Член РСДРП с 1898 г., занимался изданием и распространением партийной литературы, агент «Искры». В 1908–1913 гг. за границей. В 1914 г. арестован, выслан в Енисейскую губернию. С апреля 1917 г. член Московского комитета РСДРП(б). В 1918–1922 гг. член Исполкома Моссовета и член ВЦИК, одновременно, в 1919–1920 гг., председатель профкома железнодорожников. В 1920 г. секретарь МК РКП(б). В 1921–1922 гг. заведующий ОМС ИККИ, в 1922–1935 гг. секретарь Коминтерна, член Оргбюро и Президиума ИККИ. В 1935–1937 гг. заведующий Политико-административным отделом ЦК ВКП(б). В 1937 г. арестован и выведен из состава ЦК. Расстрелян.

(обратно)

90

Фрунзе М.В. Единая военная доктрина и Красная армия. // Красная Новь. – 1921. – № 1. – С. 104–105.

(обратно)

91

Ваупшасов (наст. Вайпшас) Станислав Алексеевич (1899–1976). Герой Советского Союза (05.11.44), полковник. В 1918 г. вступил в Красную гвардию, затем в РККА, окончил курсы политруков. В 1920–1925 гг. находился на нелегальной работе по линии активной разведки в Западной Белоруссии и Литве, командир партизанского отряда. Затем работал в органах ОПГУ. В 1927 г. окончил Курсы комсостава РККА. В 1930–1935 гг. участник подготовки к партизанской войне в Белорусском военном округе, командир Минского партизанского отряда. В 1936–1937 гг. начальник участка на строительстве канала Москва – Волга. В 1937–1939 гг. организатор диверсионной и партизанской работы в Испании, старший советник 14-го (партизанского) корпуса. В 1939–1940 гг. командир пограничного батальона в Карелии. В 1940–1941 гг. на нелегальной разведработе в Швеции и Финляндии. С сентября 1941 г. командир батальона Отдельной мотострелковой бригады особого назначения (ОМСБОН), с марта 1942 г. командир партизанского отряда специального назначения «Местные». Осенью 1945 г. командир опергруппы НКГБ в Маньчжурии. С декабря 1945 г. начальник разведотдела НКГБ – МГБ Литовской СССР, руководил борьбой с националистическим подпольем. С 1954 г. на пенсии.

(обратно)

92

Орловский Кирилл Прокофьевич (1895–1968). Герой Советского Союза (20.09.43). Участник Первой мировой войны, унтер-офицер. В июне 1918 г. создал партизанский отряд, действовавший в районе Бобруйска. В 1918–1919 гг. сотрудник Бобруйской ЧК, окончил Курсы комсостава РККА. В 1920–1925 гг. на нелегальной работе по линии активной разведки в Западной Белоруссии, командир партизанского отряда. В 1930 г. окончил КУНМЗ. В 1930–1935 гг. участник подготовки к партизанской войне в Белорусском военном округе, командир Бобруйского партизанского отряда, уполномоченный Особого отдела ОГПУ БССР по линии «Д». В 1936–1937 гг. начальник участка на строительстве канала Москва – Волга. В 1937–1938 гг. организатор партизанской, диверсионной работы в Испании. В 1939–1940 гг. слушатель специальных курсов НКВД в Москве, помощник директора сельскохозяйственного института в Чкалове (ныне Оренбург). С марта 1941-го по май 1942 г. находился в Китае по линии НКВД. Затем работал в IV Управлении НКВД СССР. С октября 1942 по август 1943 г. командир партизанского отряда специального назначения «Соколы», был тяжело ранен. С августа 1943-го по декабрь 1944 г. сотрудник НКГБ Белоруссии. После войны – на хозяйственной работе.

(обратно)

93

Корж Василий Захарович (1899–1967). Герой Советского Союза (15.08.44), генерал-майор. В 1921–1925 гг. находился на нелегальной работе по линии активной разведки в Западной Белоруссии. В 1926–1931 гг. председатель ряда колхозов. В 1931–1936 гг. участник подготовки к партизанской войне в Белорусском военном округе, командир Слуцкого партизанского отряда. В 1936–1937 гг. организатор партизанской и диверсионной работы в Испании. В 1938 г. проходил подготовку для поездки в Китай в Москве. Летом 1938 г. арестован в Слуцке местными органами НКВД. Освобожден осенью 1938 г. В 1939–1940 гг. директор совхоза, с 1940 г. заведующий финансовым сектором Пинского обкома КП(б)Б. 22 июня 1941 г. начал формирование истребительного (партизанского) отряда. В 1942–1944 гг. командир Пинского партизанского соединения. В 1946 г. окончил Академию Генштаба, затем в запасе. В 1949–1953 гг. замминистра лесного хозяйства БССР, в 1953–1963 гг. председатель колхоза.

(обратно)

94

Рабцевич Александр Маркович (1898–1961). Герой Советского Союза (05.11.44), полковник. Участник Первой мировой войны, унтер-офицер. В 1918–1920 гг. боец партизанского отряда в Бобруйском уезде, затем в РККА. Окончил Курсы комсостава РККА, командир пешей разведки 29-го с.п. В 1921–1924 гг. на нелегальной работе по линии активной разведки в Западной Белоруссии, командир партизанского отряда. С 1925 г. сотрудник ОГПУ. В 1920–1935 гг. участник подготовки к партизанской войне в Белорусском военном округе, командир партизанского отряда. В 1937–1938 гг. организатор партизанской и диверсионной работы в Испании, командир разведотряда 18-й бригады. В 1939–1941 гг. сотрудник НКВД БССР. В 1941–1942 гг. командир роты и батальона ОМСБОН. С июля 1942 г. командир партизанского отряда специального назначения «Храбрецы». В 1945–1952 г. сотрудник МГБ БССР.

(обратно)

95

Прокопюк Николай Архипович (1902–1975). Герой Советского Союза (05.11.44), полковник. С 1918 г. в Красной гвардии, участник восстания против поляков в Каменец-Подольской губернии. С 1920 г. в РККА, с 1921 г. в органах ВЧК – ОГПУ, секретный сотрудник, уполномоченный по борьбе с бандитизмом. В 1924–1931 гг. служил в Славутском и Могилевском погранотрядах. В 1931–1935 гг. участник подготовки к партизанской войне в Украинском военном округе, командир партизанского отряда, уполномоченный Особого отдела ОГПУ УССР по линии «Д». С 1935 г. сотрудник ИНО ГУГБ НКВД. В 1937–1938 гг. организатор партизанской и диверсионной работы в Испании, советник 14-го (партизанского) корпуса. По возвращении в Москву был исключен из парии и понижен в должности. В мае 1940 г. уволен в запас. С октября 1940-го по июнь 1941 г. на разведработе под прикрытием хозяйственной должности в посольстве СССР в Финляндии. В конце лета 1941 г. по рекомендации бывшего резидента в Финляндии Е.Т. Синицына был направлен в Особую группу НКВД СССР. С сентября 1941 г. командир 4-го батальона 2-го полка ОМСБОН. В ноябре 1941-го – январе 1942 г. старший оперуполномоченный 16-го отделения 2-го отдела НКВД. С августа 1942 г. командир партизанского отряда (затем соединения) специального назначения «Охотники». С декабря 1944-го по июль 1946 г. участник национально-освободительной войны в Китае. В 1948–1950 гг. заместитель начальника 8-го и 1-го отделов Главного управления по борьбе с бандитизмом МВД СССР. С 1950 г. в запасе.

(обратно)

96

Трилиссер Меер Абрамович (1883–1940). Член РСДРП с 1901 г., в 1907 г. – руководитель Финляндской военной организации. В том же году приговорен к пяти годам каторги и сослан в Сибирь. После февраля 1917 г. на партийной работе в Сибири и на Дальнем Востоке. С августа 1921 г. – начальник Закордонной части ИНО ВЧК, одновременно заведующий Дальневосточным отделением ИККИ. В 1922–1929 гг. начальник ИНО ГПУ – ОГПУ, заместитель наркома РКИ РСФСР, член Президиума и кандидат в члены Секретариата ИККИ (под псевд. Москвин). Куратор спецслужб Коминтерна. Расстрелян.

(обратно)

97

Бартини (наст. ди Бартини Роберто Орос) Роберт Людвигович (1897–1974). В 1916 г. окончил офицерскую школу, попал в русский плен. В 1920 г. вернулся в Италию, где окончил летную школу и политехнический институт. С 1921 г. член КПИ. В 1923 г. по решению ЦК КПИ нелегально отправлен в СССР. Выдающийся советский авиаконструктор.

(обратно)

98

Беседовский Г.З. На путях к термидору. – М. 1997. – С. 63–64.

(обратно)

99

Агабеков Георгий Сергеевич (1895–1937). Род. в Ашхабаде, в семье кузнеца. Участник Первой мировой войны, прапорщик. С марта 1918 г. в Красной армии. Член РКП(б) с 1920 г. В 1920–1922 гг. командир батальона Войск внутренней охраны республики (ВНУС) в Екатеринбурге, помощник уполномоченного в Екатеринбургской ЧК. В 1922–1924 гг. сотрудник ЧК Туркестанского фронта. С апреля 1924 г. сотрудник ИНО ОГПУ. В 1924–1926 гг. легальный резидент ИНО в Афганистане на должности помощника завбюро печати Полпредства СССР в Кабуле. В 1926–1928 гг. резидент ИНО в Иране. В 1928–1929 гг. начальник сектора Среднего и Ближнего Востока ИНО ОГПУ. С октября 1929 г. резидент ИНО в Турции. В 1930 г. бежал во Францию. Сотрудничал со спецслужбами Англии, Бельгии, Болгарии, Германии, Голландии, Румынии, Франции. Ликвидирован по приговору советского суда.

(обратно)

100

Агабеков Г.С. Секретный террор: Записки разведчика. – М. 1996. – С. 21–22.

(обратно)

101

Труммельдорф Иосиф (1980–1920). Бывший русский подданный, в 1902 г. поступил вольноопределяющимся в 27-й Восточно-Сибирский стрелковый полк. Отличился при обороне Порт-Артура. Потерял кисть левой руки, но остался в строю. Георгиевский кавалер. С 1906 г. прапорщик. В 1911 г. выехал в Палестину. Один из создателей Еврейского легиона.

(обратно)

102

В Российской империи Туркестан включал пять областей, расположенных к востоку от Каспийского моря по границе империи с Персией, Афганистаном и Китаем: Закаспийскую, Самаркандскую, Ферганскую, Сырдарьинскую и Семиреченскую, а также Бухарское и Хивинское ханства. В апреле 1918 г. на территории Туркестана была образована Туркестанская АССР. В 1924–1925 гг. на территории Туркестана были созданы советские республики. Со временем вместо Туркестана стали употребляться термины Центральная Азия или Средняя Азия.

(обратно)

103

В ноябре 1949 г. города Тель-Авив и Яффа были объединены.

(обратно)

104

Треппер Леопольд (1904–1982). С 1918 г. член левой сионистской молодежной организации «Ха-Шомер ха-цаир», с 1925 г. член компартии Палестины. В 1924 г. репатриировался из Польши в Палестину. Профсоюзный деятель, секретарь секции компартии в Хайфе. В 1927–1928 гг. подвергался арестам. В конце 1929 г. прибыл во Францию, где работал в контакте с компартией. В 1932 г. прибыл в СССР. В 1932–1936 гг. учился в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада (КУНМЗ). В 1936–1937 гг. выполнял задания Коминтерна и РУ РККА во Франции. В 1938–1940 гг. резидент РУ РККА в Бельгии. С 1940 г. один из руководителей «Красной капеллы». В 1942 г. арестован немцами, в 1943 г. бежал. В январе 1945 г. был арестован СМЕРШ, в 1947 г. приговорен к пятнадцати годам заключения. Освобожден в мае 1954 г. В 1957 г. переехал на жительство в Польшу. В 1973 г. эмигрировал во Францию, затем в Израиль.

(обратно)

105

Треппер Л. Большая игра. – М., 1990. – С. 17–18, 21.

(обратно)

106

Бергер-Барзилай Иосиф (наст. Ицхак Желазник) (1904–1978) – секретный сотрудник Коминтерна. В 1920 г. вступил в Польше в сионистское молодежное движение «Ха-Шомер ха-цаир» и в скором времени уехал в Эрец-Исраэль. Один их создателей нелегальной компартии Палестины и ее секретарь. Несколько раз тайно посещал Москву, в марте 1929 г. имел пятичасовую беседу со Сталиным. В 1931–1932 гг. секретарь Антиимпериалистической лиги в Берлине. В 1932–1934 гг. начальник Ближневосточного отдела ИККИ. В 1936 г. исключен из партии, арестован и осужден за «троцкистскую агитацию». В 1956 г. реабилитирован. Уехал вместе с семьей в Польшу, оттуда в 1957 г. – в Израиль.

(обратно)

107

Треппер Л. Указ. соч. – С. 22, 23.

(обратно)

108

Шарапов Э. Судоплатов против Канариса. – М., 2004. – С. 164–165.

(обратно)

109

Нестерович Владимир Степанович (1895–1925). Участник Первой мировой войны, штабс-капитан. Член РСДРП(б) с 1917 г., в Красной армии с 1918 г., начдив 42-й сд и 9-й кд. Окончил Военную академию РККА, Высшие академические курсы. С 1924 г. сотрудник РУ РККА, резидент в Австрии.

(обратно)

110

Национальный вопрос на Балканах через призму мировой революции: В документах центральных российских архивов начала – середины 1920-х годов: в 2 ч. / Ч. 2: Июнь 1924-го – декабрь 1926 гг. – М., 2003. – С. 509–510.

(обратно)

111

Пятницкий В.И. Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории. – М., 2004. – С. 571.

(обратно)

112

Жухрай В.М. Роковой просчет Гитлера. Крах блицкрига (1939–1941). – М., 2000. – С. 61–62.

(обратно)

113

Вахания В.В. Личная секретная служба И.В. Сталина (стратегическая разведка и контрразведка): Сборник документов. – М., 2004. – С. 5.

(обратно)

114

Цайссер Вильгельм (1893–1958). Участник Первой мировой войны, лейтенант. С 1918 г. член «Союза Спартака» и КПГ. В 1918–1920 гг. руководитель Красной армии Рура. В 1923 г. руководитель Военной организации КПГ в Руре. В 1924 г. закончил спецшколу в Москве. В 1925–1926 гг. на нелегальной работе в Палестине и Сирии, в 1927–1930 гг. – в Маньчжурии. В 1932–1936 гг. – инструктор Орготдела ИККИ, преподаватель Международной Ленинской школы (МЛШ) и КУНМЗ. В 1936–1937 гг. в Испании, командир 13-й интербригады. Один из создателей и первый министр госбезопасности ГДР (1950–1953 гг.).

(обратно)

115

Певзнер Ю, Чернер Ю. И на щите Давидовом начертано «Моссад». – М., 2001. – С. 112–114.

(обратно)

116

Гольденштейн Эфроим Соломонович (1882–1938). Член РСДРП с 1900 г., меньшевик. Неоднократно арестовывался. В 1906–1915 гг. жил за границей. В 1911 г. окончил медицинский факультет Венского университета. В 1915–1917 гг. служил военным врачом в действующей армии. После Февральской революции 1917 г. председатель Совета рабочих и солдатских депутатов и городской голова в г. Ровно. С 1918 г. на подпольной работе на Западной Украине, трижды подвергался аресту. В 1921 г. бежал в РСФСР С 1921 г. сотрудник полпредства РСФСР в Польше. В 1924–1926 гг. резидент ИНО (псевдоним Доктор) в Турции на должности второго секретаря полпредства СССР. В 1927–1930 гг. на аналогичной должности в Германии. С 1930 г. сотрудник Коминтерна. В 1932 г. исключен из ВКП(б) и арестован. Расстрелян.

(обратно)

117

Вероятно, люди, привлеченные Я.И. Серебрянским.

(обратно)

118

Агабеков Г.С. Указ. соч. – С. 323–324.

(обратно)

119

Лубянка: Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД: Январь 1922 – декабрь 1936: Документы. – М., 2003. – С. 118.

(обратно)

120

Лозовский (наст. Дридзо) Соломон Абрамович (1878–1952). Член РСДРП с 1901 г. Участник революции 1905–1907 гг. в Казани. Неоднократно подвергался аресту, четыре года провел в тюрьмах. В 1909–1917 гг. находился в эмиграции во Франции, член Французской социалистической партии. В 1917 г. возвратился в Россию, большевик. Участник Демократического совещания, член Предпарламента. В декабре 1917 г. вышел из состава РСДРП(б), восстановлен в декабре 1919 г. В 1919–1920 гг. ответственный секретарь профсоюза текстильщиков, затем профсоюза железнодорожников. В 1921–1937 гг. генеральный секретарь Профинтерна. В 1937–1938 гг. директор Гослитиздата. В 1939–1946 гг. заместитель наркома иностранных дел СССР С июля 1941 г. заместитель начальника, в 1945–1948 гг. начальник Совинформбюро. Расстрелян.

(обратно)

121

Во многих публикациях фамилия пишется как Шпигельглас, но в доступных авторам документах она дается с окончанием на букву «з».

(обратно)

122

Фен (Фын) Юйсян (1882–1948). Род. в провинции Чжили (Хэбэй) в семье каменщика. Окончил Баодинскую военную школу, служил в армии. После Синхайской революции 1911–1913 гг. занимал различные командные должности в войсках северокитайских милитаристов. В октябре 1924 г. вошел с войсками в Пекин, фактически совершив государственный переворот (из Запретного города был изгнан последний император Китая Пу И). Выказывал лояльное отношение к революционным силам Юго-Восточного Китая. Приступив к реорганизации своих войск (гоминь-цзюнь), в качестве советников пригласил советских военных специалистов. В 1926 вступил в Гоминьдан. Во время Северного походя 1926–1927 гг. поддерживал Национально-революционную армию Китая. Однако к середине 1927 г. его политические пристрастия изменились, и он открыто выступил против революции. В 1937–1945 гг., во время войны с Японией, снова сотрудничал с коммунистами. После войны эмигрировал в США. Погиб на палубе пассажирского судна «Победа», направлявшегося в СССР, в результате несчастного случая.

(обратно)

123

Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б) и Коминтерн. 1919–1943: Документы. – М., 2004. – С. 462.

(обратно)

124

Агабеков Г.С. Указ. соч. – С. 225.

(обратно)

125

Цит. по: Прянишников Б. Незримая паутина: ВЧК – ГПУ – НКВД против белой эмиграции. – М., 2004. – С. 180–182.

(обратно)

126

Агабеков Г.С. Указ. соч. – С. 324–325.

(обратно)

127

Коммунистический Интернационал в документах: 1919–1932. – М., 1933. – С. 810.

(обратно)

128

РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 25. Д. 1350. Лл. 34–35.

(обратно)

129

Приложения не приводятся.

(обратно)

130

РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 25. Д. 1350. Лл. 55–60.

(обратно)

131

РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 25. Д. 1349. Лл. 77–78 об.

(обратно)

132

Агабеков Г.С. Указ. соч. – С. 326.

(обратно)

133

Старинов Илья Григорьевич (1900–2000). Участник Гражданской войны, член РКП(б) с 1924 г. В 1925–1932 гг. готовил подрывников в Украинском ВО. В 1933–1934 гг. на службе в РУ РККА. В 1935 г. окончил Военно-транспортную академию. В 1936–1937 гг. военный советник в Испании. Участник советско-финляндской войны 1939–1940 гг. В 1941–1945 гг. на боевой работе по линии «Д», полковник. После войны на преподавательской работе в высших военно-учебных заведениях.

(обратно)

134

Украинский военный округ.

(обратно)

135

Старинов И.Г. Записки диверсанта. – М., 1997. – С. 20, 23, 26–27.

(обратно)

136

Якир Иона Эммануилович (1896–1937). Член РСДРП(б) с 1917 г., в РККА с 1918 г., начдив (1919 г.). В 1921–1924 гг. командующий войсками Крымского и Киевского военных районов и Киевского военного округа. В 1924–1925 гг. начальник Главного управления военно-учебных заведений РККА. В 1925–1937 гг. командующий Украинским (Киевским) ВО. В 1930–1934 гг. член Реввоенсовета СССР, с 1935 г. командарм 1-го ранга, с 1936 г. член Военного совета НКО СССР. Расстрелян.

(обратно)

137

Старинов И.Г. Указ. соч. – С. 28–29, 31, 36–37.

(обратно)

138

Артузов Артур Христофорович (наст. Фраучи Артур-Евгений-Леонард) (1891–1937). Член РСДРП(б) с 1917 г. В 1918 г. инспектор снабжения на северо-восточном участке Восточного фронта, комиссар и начальник отделения органов контрразведки РВСР. В 1919–1922 гг. сотрудник Особого отдела ВЧК. В 1922–1927 гг. начальник Контрразведывательного отдела ГПУ – ОГПУ. В 1927–1931 гг. помощник начальника Секретно-оперативного управления ОГПУ. 1931–1935 гг. начальник Иностранного отдела ОГПУ – НКВД. В 1934–1937 гг. заместитель начальника Разведывательного управления РККА. Расстрелян.

(обратно)

139

Ягода Генрих Григорьевич (наст. Ягода Енох Гершонович) (1891–1938). В 1905–1906 гг. член боевой дружины, с 1907 г. в РСДРП. В органах ВЧК с 1919 г. В 1919–1920 гг. сотрудник Особого отдела ВЧК, в 1921–1922 гг. заместитель начальника Особого отдела. В 1922–1929 гг. начальник Особого отдела ГПУ – ОГПУ. В 1927–1929 гг. начальник Секретно-оперативного управления ОГПУ. В 1929–1934 гг. заместитель председателя ОГПУ. В 1934–1936 гг. нарком НКВД. В 1936–1937 гг. нарком связи. Расстрелян.

(обратно)

140

Мессинг Станислав Адамович (1890–1937). Род. в Варшаве в семье музыканта. Член СДКПиЛ с 1908 г. В 1908–1911 гг. в эмиграции в Бельгии. После возвращения в Варшаву в 1911 г. арестован. В 1913–1917 гг. служил в царской армии в Туркестане. В октябре 1917 г. секретарь Сокольнического совета г. Москвы и председатель районной ЧК. С декабря 1918 г. член коллегии и заведующий Секретно-оперативным отделом Московской ЧК. С июля 1920 г. член Коллегии ВЧК. С января 1921 г. председатель Московской ЧК. С ноября 1921 г. председатель Петроградской ЧК. С октября 1922 г. командующий войсками ГПУ Петроградского округа, председатель Петроградского (Ленинградского) ОГПУ. С сентября 1929 г. заместитель председателя ОГПУ. С 27 октября 1929 г. по 31 июля 1931 г. начальник ИНО ОГПУ. С августа 1931 г. член коллегии Наркомата внешней торговли СССР. В 1930–1934 гг. член ЦКК. В 1934–1937 гг. руководитель Советско-монголо-тувинской торговой палаты. Расстрелян.

(обратно)

141

Пузицкий Сергей Васильевич (1895–1937?). Род. в г. Ломжа Привислинского края в семье учителя. В 1912 г. поступил на юридический факультет Московского университета. В 1915 г. окончил Александровское военное училище, прапорщик. С 1917 г. в Красной армии. В 1918–1920 гг. следователь Революционного трибунала республики. В 1921–1922 гг. начальник 16-го спецотделения Особого отдела ВЧК. С 1923 г. помощник начальника Контрразведывательного отдела ОГПУ. С 1930 г. заместитель начальника Особого отдела ОГПУ. В 1931–1935 гг. заместитель Полпреда ОГПУ в Северо-Кавказском крае. В 1935–1937 гг. комиссар строительства канала Волга – Москва в г. Дмитрове. В 1937 г. арестован обвинению в принадлежности к «троцкистско-зиновьевскому блоку». Расстрелян.

(обратно)

142

Волович Захар Ильич (1900–1937). Род. в г. Кобеляки Полтавской губернии в семье торговца. Руководил боевой дружиной большевистского подполья в Крыму. Член РКП(б) с 1919 г. В 1919–1922 гг. служил в Красной армии, комиссар батареи, дивизии. В 1922–1923 гг. помощник инспектора артиллерии. С 1924 г. сотрудник ИНО ОГПУ. В 1924–1925 гг. и.о. резидента в Турции. В 1926–1928 гг. уполномоченный Закордонной части ИНО. В 1928–1930 гг. легальный резидент ИНО ОГПУ в Париже. С 1930 г. начальник отделения ИНО, с 1932 г. помощник, с 1935 г. заместитель начальника Оперативного (затем 1-го) отдела ГУГБ НКВД СССР. Старший майор госбезопасности (1936 г.). Арестован 22 марта 1937 г. Расстрелян.

(обратно)

143

Предательство де Роберти было выявлено, он был арестован и после непродолжительного следствия расстрелян в мае 1930 г.

(обратно)

144

Дьяконов Павел Павлович (1878–1943). С 1895 г. вольноопределяющийся в 5-м гренадерском Киевском полку. Участник русско-японской войны. Служил на различных должностях в Главном управлении Генерального штаба. С 1914 г. на военно-дипломатической службе. С 1916 г. командир полка 2-й Особой бригады во Франции. С 1917 г. генерал-майор Генерального штаба. В 1917–1920 гг. военный атташе в Лондоне. С 1929 г. проживал в Париже. В 1924–1940 гг. секретный сотрудник разведки, к сотрудничеству пришел на идеологической основе. В 1940 г. в Париже был арестован гестапо, освобожден после предоставления советского гражданства. В 1941 г. возвратился в СССР, где также был арестован, но по ходатайству разведки освобожден. Скончался от простуды.

(обратно)

145

Цит по: Шварёв Н. Охота за генералами. // Родина. – 2006. – № 3. – С. 57.

(обратно)

146

Далее реконструкция.

(обратно)

147

Кузьмин Николай Николаевич (1883–1937). Род. в Санкт-Петербурге в семье унтер-офицера. Воспитывался в приюте. В 1901 г. окончил гимназию и поступил в Петербургский университет, откуда был исключен за неблагонадежность. Член РСДРП с 1903 г. Подвергался аресту, находился в ссылке. Во время революции 1905–1906 гг. член Петербургского комитета РСДРП(б). В 1906 г. член военной и боевой организаций Петербургского комитета РСДРП(б). В 1909–1914 гг. в эмиграции, близко общался с В.И. Лениным. В 1914–1917 гг. на подпольной работе в России. С июня 1917 г. член Петроградской военной организации РСДРП(б). С 7 ноября 1917 г. временный комиссар Гатчинского и Царскосельского дворцов. В 1917–1918 гг. комиссар штаба Юго-Западного фронта. Участник Гражданской войны. В 1921 г. комиссар Балтийского флота. В 1922–1923 гг. начальник Управления учебных заведений Ленинградского военного округа. В 1924–1925 гг. старший помощник прокурора Верховного суда СССР по военной прокуратуре. В 1925–1926 гг. начальник Политуправления Туркестанского фронта Средне-Азиатского военного округа. В 1927 г. прокурор Военной коллегии Верховного суда СССР, затем начальник Управления Высших военно-учебных заведений РККА. В 1929–1931 гг. генеральный консул СССР в Париже. В 1931–1932 гг. начальник Политуправления Сибирского военного округа. С 1932 г. на руководящей работе в Главсевморпути. Расстрелян.

(обратно)

148

Фихнер (Фехнер) Андрей (псевдоним Афанасий). По мнению В. Бурцева, резидент ОГПУ в Берлине, «разоблачивший» похищение Кутепова. Сообщил Бурцеву имена четырех лиц, руководивших похищением Кутепова, из которых главными были названы Л. Гельфанд и В. Янович. Невозвращенец.

(обратно)

149

Гельфанд Лев Борисович (1900–?). Племянник А.Л. Гельфанда-Парвуса, известного революционера-меньшевика, впоследствии сблизившегося с Троцким. С 1918 г. в РККА. Участник Гражданской войны, политработник. С 1922 г. на хозяйственной работе. С 1925 г. на дипломатической службе, работал в центральном аппарате НКИД СССР. Одновременно сотрудник ИНО ОГПУ – НКВД СССР В 1930 г. второй секретарь полпредства СССР во Франции. В 1933–1937 гг. первый секретарь, советник полпредства СССР в Италии. В 1938–1939 гг. поверенный в делах СССР в Италии. С 1940 г. невозвращенец. Умер в США под фамилией Мур.

(обратно)

150

Якович Захар Моисеевич. (?–1937). В 1930 г. сотрудник советского полпредства в Париже. После возвращения в СССР работал в ОГПУ–НКВД. Расстрелян в 1937 г. как троцкист и немецкий шпион.

(обратно)

151

Слуцкий Абрам Аронович (1898–1938). Сын железнодорожного кондуктора. С 1914 г. работал учеником слесаря, конторщика в Андижане (Узбекистан). В августе 1916 г. призван в армию, воевал на Юго-Западном фронте. В августе 1917 г. вернулся в Андижан. Член РСДРП(б) с 1917 г. В 1918 г. работал в советских и партийных органах в Андижане, в 1919 г. – председатель ревтрибунала. С 1920 г. в органах ВЧК. В 1921 председатель Пишпекского уездного ЧК, начальник Пишпекского, Скобелевского и Андижанского уездного политбюро ЧК. В 1921–1922 гг. начальник секретно-оперативной части в Ташкентской и Ферганской ОблЧК. С июня 1922 г. заместитель председателя Верховного трибунала Туркестанской АССР. С января 1923 г. секретарь Ташкентского горкома РКП(б). Окончил экстерном юридическое отделение факультета общественных наук Среднеазиатского университета. В июне 1923 г. переведен в Москву, председатель Военного трибунала 2-го стрелкового корпуса. С октября 1925 г. председатель ревизионной комиссии Госрыбсиндиката. С июня 1926 г. сотрудник Экономического управления (ЭКУ) ОГПУ: помощник начальника, начальник 6-го отделения, с декабря 1927 г. – начальник 1-го отделения, с декабря 1928 г. – начальник 2-го отделения, с июля 1929 г. – помощник начальника. С января 1930 г. в ИНО, с августа 1931 г. – заместитель начальника ИНО. В 1931–1933 гг. главный резидент ИНО по странам Европы. Под прикрытием должности сотрудника торгпредства СССР в Берлине выезжал в спецкомандировки, в том числе в США, лично принимал участие в спецоперациях в Германии, Испании, Франции, Швеции. В 1934–1935 гг. заместитель начальника ИНО. В 1935–1938 гг. начальник ИНО 7-го отдела ГУГБ НКВД. С 1936 г. член Военно-технического бюро при Комиссии обороны, с 1937 г. член Комиссии ЦК ВКП(б) по заграничным командировкам. Комиссар госбезопасности 2-го ранга (1935). 17 февраля 1938 г. скоропостижно скончался от острой сердечной недостаточности, похоронен на Новодевичьем кладбище. В 1939 г. посмертно исключен из партии как «враг народа».

(обратно)

152

Горб (наст. Горбунов) Михаил Савельевич (?–1938). Род. в местечке Чуднов Волынской губернии. Учился в 1-й житомирской гимназии, затем в Петроградском психоневрологическом институте и на медицинском факультете Киевского университета; образование не закончил. С 1914 г. участвовал в революционном движении, член партии эсеров. После революции примкнул к большевикам. В РКП(б) вступил в апреле 1920 г. С 1919 г. член президиума исполкома Киевского совета. При белогвардейцах работал в подполье (в Киеве, Харькове и Одессе), член Зафронтового бюро (разведка). Член Одесского ревкома, в феврале – марте 1920 г. заместитель председателя одесской ГубЧК. С марта 1920 г. секретарь Киевского губернского ревкома. С апреля 1920 г. уполномоченный Особого отдела 12-й армии на Западном фронте, участник польской кампании. После Гражданской войны – заведующий учетно-распределительным отделом и помощник секретаря Киевского губкома. С января 1921 г. в ИНО ГПУ. В 1922–1924 гг. легальный резидент в Германии, работал под прикрытием должности сотрудника советского полпредства. С апреля 1924 г. – в ИНО ОГПУ. В 1933–1943 гг. начальник 4-го отделения, помощник начальника Секретно-политического отдела ОГПУ–ГУГБ НКВД СССР. С августа 1934 г. заместитель начальника Особого отдела ГУГБ НКВД, затем заместитель начальника 3-го (контрразведовательного) отдела (КРО) ГУГБ. В начале апреля 1937 г. назначен начальником Центрального управления мер и весов НКВД СССР, 29 апреля 1937 г. арестован. Через четыре месяца приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян.

(обратно)

153

Эльберт (наст. Эльберейн?) Лев Гилярович (1898–1946). Род. в семье приказчика мануфактурного магазина, окончил гимназию, учился в Варшавском университете. Во время Первой мировой войны служил в студенческом батальоне. В 1917 г. секретарь Союза совторгслужащих г. Перми. С 1918 г. в Красной армии, воевал на Восточном фронте. В 1919 г. служил в Особом отделе Западного фронта. В 1920 г. работал в Главном политическом управлении путей сообщения. В 1921–1922 гг. сотрудник Наркомата иностранных дел (вероятно, прикомандирован от ВЧК). В 1922–1923 гг. сотрудник Секретного отдела ГПУ–ОГПУ. С 1923 г. сотрудник ИНО ОГПУ. Работал под дипломатическим прикрытием в Греции (резидент, 1926 г.) и Дании. В 1929–1930 г. сотрудник полпредства СССР в Париже. Умер в Германии от сердечной недостаточности.

(обратно)

154

Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль: 1930–1950 годы. – М., 1997. – С. 58.

(обратно)

155

Первая статья договора устанавливала взаимную помощь в случае нападения России на одну из договаривающихся сторон. При нападении третьей страны (не России) Германия и Австро-Венгрия обязывались соблюдать нейтралитет. При поддержке нападающей страны Россией в силу вступала первая статья.

(обратно)

156

С 1926 г. в Париже издавался журнал с аналогичным названием. Идеологи программы «Прометей» намеревались использовать национальную эмиграцию и сепаратистские круги в СССР, отводя Польше роль координатора в будущей федерации государств-лимитрофов.

(обратно)

157

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 465.

(обратно)

158

В 1920–1954 гг. Московский институт востоковедения.

(обратно)

159

В Архангельске и в Закавказье Никольский работал под руководством своего двоюродного брата З.Б. Кацнельсона. В 1920–1921 гг. З.Б. Кацнельсон служил заместителем начальника Административно-организационного управления, в котором тогда же секретарем работал Серебрянский.

(обратно)

160

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 74, 75.

(обратно)

161

РГАСПИ. Ф. 532. Оп. 1. Д. 114. Л. 35.

(обратно)

162

РГАСПИ. Ф. 532. Оп. 1. Д. 114. Лл. 37–38 об.

(обратно)

163

Сверчевский Кароль (1897–1947). Род. в семье рабочего. С 1909 г. ученик токаря. Во время Первой мировой войны эвакуирован в Москву. В 1917 г. доброволец Лефортовского отряда Красной гвардии, участник Октябрьского восстания в Москве. С 1918 г. член РКП(б). Участник Гражданской войны. В 1927 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. В 1932–1936 гг. руководитель Центральной военно-политической школы ИККИ. С 1936 г. в Испании (генерал Вальтер), командовал 14-й интербригадой, затем 35-й интернациональной дивизией. В 1941–1943 гг. сражался в рядах Красной армии. В 1944–1945 гг. командующий 2-й армией Войска Польского. С февраля 1946 г. заместитель министра обороны Польши. Убит националистами.

(обратно)

164

Подчеркнуто авторами, имеется в виду совместная работа РККА и ИККИ.

(обратно)

165

Возможно, в Купянске.

(обратно)

166

Спецшкола РУ РККА и ИККИ по подготовке кадров КПЗБ и КПЗУ.

(обратно)

167

Старинов И.Г. Указ. соч. – С. 37–38.

(обратно)

168

Триандафиллов Владимир Кириакович (1894–1931). Участник 1-й Мировой войны, штабс-капитан, с 1918 г. в РККА. Член РКП(б) с1919 г. В 1918–1920 гг. командовал батальоном, полком, бригадой. В 1923 г. окончил военную академию. В 1923–1931 гг. начальник отдела и начальник Оперативного управления Штаба РККА, командир и комиссар стрелкового корпуса, заместитель начальника Штаба РККА. Погиб в авиакатастрофе.

(обратно)

169

Спрогис Артур Карлович (1904–1980). Член РКП(б) с 1920 г. В 1919–1922 гг. разведчик 7-го Латышского сп, сотрудник Особого отдела МЧК. В 1922 г. окончил 1-ю Советскую объединенную школу при ВЦИК. В 1922–1928 гг. служил на западной границе. В 1930 г. окончил Высшую пограничную школу ОГПУ. В 1930–1936 гг. уполномоченный Спецбюро ОГПУ – НКВД. В 1936–1937 гг. участник войны в Испании. В 1940 г. окончил разведфакультет Военной академии им. М.В. Фрунзе. В 1941–1942 гг. один из организаторов партизанского движения в Подмосковье и Белоруссии, начальник школы по подготовке партизан и диверсантов. В 1943–1944 гг. начальник Латвийского штаба партизанского движения. В 1944–1945 гг. заведующий военным отделом ЦК КП(б) Латвии. В 1946–1949 гг. заведующий военной кафедрой Института иностранных языков. С 1949 г. в отставке.

(обратно)

170

Гендин Семен Григорьевич (1902–1939). В РККА с 1918 г., участник Гражданской войны. С 1921 г. в органах ВЧК. С 1925 г. сотрудник КРО ОГПУ, участник операции «Синдикат-2». В 1929–1930 гг. начальник 7-, 9– и 10-го отделений Контрразведывательного отдела (КРО). В 1931–1933 гг. помощник начальника 1-го и 2-го отделений. В 1933–1934 гг. начальник 2-го отделения Особого отдела (ОО) ОГПУ. В 1935–1936 гг. начальник 4-го отделения ОО ГУГБ НКВД. В 1937–1938 гг. и.о. начальника РУ Штаба РККА. Расстрелян.

(обратно)

171

Цит. по: Боярский В.И. Партизаны и армия. История утерянных возможностей. – Минск., 2003. – С. 54, 61–62.

(обратно)

172

Бекаури Владимир Иванович (1882–1938). В 1905 г. с отличием окончил Михайловское техническое железнодорожное училище в Тифлисе. В 1905 г. сконструировал пушку для защиты демонстрантов. В конце 1920 г. вместе с академиком В.Н. Ипатьевым организовал Экспериментальную мастерскую по новейшим изобретениям при Государственном научно-техническом институте. В 1921–1937 гг. начальник Остехбюро. В 1932 г. «за исключительную самоотверженность, энергию и энтузиазм в деле укрепления обороноспособности страны» награжден орденом Красной Звезды. Расстрелян.

(обратно)

173

Старинов И.Г. Указ. соч. – С. 36.

(обратно)

174

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 128, 132.

(обратно)

175

Из архива семье Серебрянских. Расшифровка кассеты № 323. – С. 5–6.

(обратно)

176

Прянишников Б. Незримая паутина. – Нью-Йорк, 1979. – С. 190.

(обратно)

177

Там же. – С. 192–194.

(обратно)

178

Там же. – С. 195.

(обратно)

179

Национальный вопрос на Балканах через призму мировой революции: В документах центральных российских архивов начала – середины 1920-х годов. / Ч. 2: Июнь 1924 г. – декабрь 1926 г. – С. 41.

(обратно)

180

Ныне г. Даугавпилс (Латвия).

(обратно)

181

Очерки истории российской внешней разведки: в 6 т. / Т. 3: 1933–1941 годы. – М., 2003. – С. 144.

(обратно)

182

РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 3. Д. 296. Л. 109.

(обратно)

183

РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 3. Д. 296. Л. 110.

(обратно)

184

Abwehr (нем.) – защита, оборона, сопротивление.

(обратно)

185

Николаи В. Тайные силы. Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время. – М., 1925. – С. 140.

(обратно)

186

Цит. по: Чуев С. Украинский легион. – М., 2006. – С. 104.

(обратно)

187

Там же. – С. 107.

(обратно)

188

Мы не будем уделять внимание тому, почему и каким образом к власти в Германии пришли национал-социалисты. Эти события достаточно широко и разносторонне описаны во множестве научных, публицистических и художественных произведений.

(обратно)

189

К 1933 г. в рядах партийных подразделений находилось: у социал-демократов – 3,5 млн человек, у коммунистов – 3 млн человек, у монархистов – 3 млн человек, у национал-социалистов – 0,5 млн человек.

(обратно)

190

С января 1920 по сентябрь 1939 г. Данциг (ныне польский Гданьск) имел статус особой экономической зоны и совместно контролировался польскими и немецкими властями.

(обратно)

191

H. Rauschning. Gesprache mit Hitler. – Stuttgart, 1939. // Цит. по: Неподаев Ю. Спецназ адмирала Канариса. – М., 2004. – С. 11–13.

(обратно)

192

Де Йонг Л. Пятая колонна в Западной Европе. – М., 2004. – С. 23.

(обратно)

193

«Правда», 5 марта 1934 г.

(обратно)

194

де Йонг Л. Указ. соч. – С. 20.

(обратно)

195

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 22–23.

(обратно)

196

Сахновская (Флерова, Чубарова) Мирра Филипповна (1897–1937). Член РКП(б) с 1918 г., участник Гражданской войны. В 1924 г. окончила Военную академию РККА. В 1924–1926 гг. военный советник в Китае, в 1926–1928 гг. в распоряжении РУ РККА. В 1928 г. была обвинена в троцкизме, но через год, в 1929-м, восстановлена в ВКП(б). В 1932–1934 гг. начальник спецотдела Разведупра РККА по подготовке партизан и военных кадров ИККИ. Репрессирована. Расстреляна.

(обратно)

197

Старинов И.Г. Указ. соч. – С. 40.

(обратно)

198

Патрахальцев Николай Кириллович (1908–1998). Генерал-майор. В РККА с 1931 г., в 1932 г. окончил курсы комсостава. В 1933–1934 гг. командир взвода и роты. В 1935–1936 гг. командир саперно-маскировочного взвода. В 1937–1938 гг. старший военный советник в Испании. В 1939–1940 гг. заместитель начальника отделения «А», отделов «А» и 5-го Разведывательного управления Генштаба РККА. В 1940–1941 гг. находился в специальной командировке в Румынии. В 1942–1943 гг. начальник диверсионного отдела Главного разведывательного управления (ГРУ). В 1944–1945 гг. работал в Югославии и Греции. После окончания Высших академических курсов находился в зарубежной командировке. В 1949–1951 гг. руководил подготовкой специалистов для диверсионно-партизанских формирований. С 1952 г. на преподавательской работе. С 1953 г. начальник агентурно-диверсионного направления ГРУ. В 1958–1968 гг. начальник направления специальной разведки ГРУ. С 1968 г. на преподавательской работе.

(обратно)

199

Цит. по: Болтунов М.Е. Диверсанты ГРУ. – М., 2004. – С. 116–117.

(обратно)

200

РГАСПИ. Ф. 531. Оп. 1. Д. 250. Л 52.

(обратно)

201

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 35.

(обратно)

202

Васильев (наст. Гольберг) Борис Афанасьевич (1889–1937). Член РСДРП с 1904 г., член ЦК Воронежской с.-д. группы учащихся. Подвергался аресту в 1905, 1906 и 1907 гг. В 1908 г. выслан в г. Вельск Вологодской губернии. Из ссылки бежал, нелегально работал в Крыму и в Юзово-Петровском районе в Донбассе. В 1909 г. арестован в Юзовке. В 1909–1911 гг. находился в заключении. В 1911 г. эмигрировал за границу, жил в Женеве и Париже. В 1917–1918 гг. председатель Тамбовского губкома РСДРП(б). В 1918–1920 гг. председатель Тамбовского губпрофсовета. В 1920–1921 гг. заведующий Агитпропотделом Донбасского губкома. В 1921–1922 гг. член комиссии ВЦИК по борьбе с бандитизмом. В 1922–1925 гг. заведующий Орготделом Уралбюро ЦК (Уралобкома) и председатель Уральских ЧОН. В 1925–1926 гг. секретарь Восточного отдела ИККИ. В 1927–1928 гг. заместитель заведующего Орготделом ИККИ, в 1928–1934 заведующий Орготделом. В 1926–1934 гг. руководитель Постоянной комиссии ИККИ. С 1935 г. сотрудник аппарата ЦК ВКП(б). Расстрелян.

(обратно)

203

Старинов И.Г. Указ. соч. – С. 40.

(обратно)

204

Цит. по: Боярский В.И. Указ. соч. – С. 62–63.

(обратно)

205

Штерн Манфред (1896–1954). Офицер австрийской армии, с 1916 г. в русском плену. С 1918 г. в РККА, с 1920 г. член РКП(б). В 1921–1923 гг. военный советник ЦК КПГ, в 1926 г. окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. В 1927 г. работал в Китае. В 1930–1931 гг. нелегальный резидент в РУ РККА в США, в 1932 г. резидент в Маньчжурии. В 1931–1934 гг. главный военный советник в Китае. В 1935–1936 гг. сотрудник Восточного секретариата ИККИ. В 1936–1937 гг. в руководстве интербригад в Испании, с 1938 г. – в ИККИ. Репрессирован в 1938 г., умер в лагере.

(обратно)

206

Так до 1932 г. называлась часть территории Саудовской Аравии.

(обратно)

207

Самолет имел максимальную скорость: 442 км/ч, практическую дальность 860 км, практический потолок 11 000 м, скороподъемность 14,85 м/с. Вооружение: 1x20 мм пушка Hispano-Suiza HS.9; 2x7,5 мм пулемета MAC 1934 в крыле. Выпускался в 1934–1938 гг.

(обратно)

208

Зборовский Марк (1908–1990). Род. в г. Умань Киевской губернии. С 1921 г. проживал в Польше, где вступил в компартию. За организацию забастовки был арестован, год провел в тюрьме. Затем эмигрировал во Францию, где получил высшее образование. Летом 1933 г. агентом ИНО ОГПУ Александром Адлером (оперативные псевдонимы Б-138, Юнкер) был привлечен к сотрудничеству с советской разведкой (оперативные псевдонимы Б-187, Тюльпан, Мак, Кант). В 1934 г. вступил в группу парижских троцкистов, в 1935 г. стал ближайшим помощником Л.Л. Седова. Имел доступ ко многим троцкистским документам, включая нелегальную информацию из Советского Союза. С 1941 г. проживал в США. После войны порвал отношения с советской разведкой. В 1955–1957 гг. давал показания комиссии Сената США по внутренней безопасности. Профессор антропологии. Работал в больнице Маунт-Сион в Сан-Франциско.

(обратно)

209

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 110.

(обратно)

210

Цит. по: Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. Из архивов КГБ: дело Орлова, сталинского мастера шпионажа. – М., 1995. – С. 289.

(обратно)

211

Там же. – С. 302.

(обратно)

212

Очерки истории российской внешней разведки. / Т. 3: 1933–1941 годы. – С. 136, 137.

(обратно)

213

Старинов И.Г. Указ. соч. – С. 122.

(обратно)

214

Цит. по: Царев О., Костелло Дж. Указ. соч. – С. 305, 307.

(обратно)

215

Квашнин Константин Константинович (1913–2007). Родился в Омске в крестьянской семье. Там же получил начальное образование. С четырнадцати лет работал в Новосибирске на лесопильном заводе, сначала был учеником электромонтера, затем электромонтером. В 1929 г. вступил в комсомол, с 1931 г. кандидат в члены ВКП(б). В 1932 г. поступил в Государственный электромашиностроительный институт Москве. В 1933 г. институт был закрыт, а его здание и студенты переданы Московскому электротехническому институту народной связи им. Подбельского (МЭИС). В 1937 г. окончил МЭИС. В 1937–1938 гг. курсант спецшколы СГОН. С 1939 г. в НКВД. В 1939–1941 гг. заместитель начальника Радиоцентра контроля за эфиром, заместитель начальника отделения механических и пиротехнических аппаратов и устройств Отдела оперативной техники. С началом Великой Отечественной войны помощник начальника инженерной службы Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД (ОМСБОН). В 1942–1943 гг. сотрудник IV Управления НКВД – НКГБ. В 1943 г. находился в спецкомандировке в Англии. В апреле – июне 1944 г. был в Югославии у партизан И.Б. Тито. В 1945–1967 гг. преподаватель в Высшей разведывательной школе. С 1967 г. на научной и преподавательской работе в МЭИС.

(обратно)

216

Квашнин К.К. Воспоминания ветерана. – М, 2002. – С. 21–24.

(обратно)

217

Запись беседы с К.К. Квашниным. Из архива авторов.

(обратно)

218

Цит. по: Очерки истории российской внешней разведки. / Т. 3: 1933–1941 годы. – С. 136–137.

(обратно)

219

Старинов И.Г. Указ. соч. – С. 122–123.

(обратно)

220

Очерки истории российской внешней разведки. / Т. 3: 1933–1941 годы. – С. 134–135.

(обратно)

221

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 41.

(обратно)

222

Там же. – С. 80.

(обратно)

223

Там же.

(обратно)

224

Третьяков Сергей Николаевич (1882–1944). Из семьи московских текстильных фабрикантов. С 1915 г. товарищ председателя Московского Военно-промышленного комитета. С марта 1917 г. товарищ председателя Всероссийского союза торговли и промышленности, с июля 1917 г. министр торговли и промышленности Временного правительства. С ноября 1919 г. заместитель председателя Совета министров в Омском правительстве, в январе 1920 г. эмигрировал. С 1929 г. агент ИНО ОГПУ. В августе 1942 г. арестован немцами и впоследствии казнен как советский агент.

(обратно)

225

Скоблин Николай Владимирович (1893–1937). Род. в семье отставного полковника в городе Нежин. В 1914 г. окончил Чугуевское военное училище и в чине прапорщика был направлен на фронт. В середине 1917 г. в звании штабс-капитана вступил в 1-й Ударный (впоследствии Корниловский) отряд 8-й армии. В ноябре 1918 г. командир Корниловского полка, полковник. В Русской армии Врангеля начальник Корниловской дивизии, генерал-майор. В июне 1921 г. в Галлиполи женился на певице Надежде Васильевне Плевицкой. В эмиграции вступил в РОВС. В 1931–1937 гг. агент ИНО ОГПУ, псевдонимы «Фермер», «Еж/13». Сам Скоблин полагал, что работает на Разведупр Штаба РККА.

(обратно)

226

Глинский Станислав Мартынович (1894–1937). Род. в Варшаве в семье рабочего-железнодорожника (отец – член СДКПиЛ). После окончания училища работал модельщиком на заводе. Член РСДРП с 1911 г. С 1918 г. в РККА, воевал на Урале. В 1918–1920 гг. оперуполномоченный по информации, начальник Особого отдела Екатеринбургской ЧК. В 1920–1922 гг. помощник начальника по агентурной работе Особого отдела 16-й армии; начальник Особого отдела при Белорусской ЧК, уполномоченный ударной группы по разработке иностранных миссий в Белоруссии, начальник Заславльского пограничного Особого отделения. С 1924 г. сотрудник ИНО ОГПУ. В 1926 г. помощник резидента в Данциге. В 1927 г. легальный резидент в Польше. В 1928 г. – легальный резидент в Финляндии. В 1930 г. легальный резидент в Латвии. В 1931–1933 гг. легальный резидент в Чехословакии. В 1934–1937 гг. легальный резидент во Франции. Репрессирован. Расстрелян.

(обратно)

227

Григорьев (Александров?) Михаил Васильевич. Разведчик-нелегал. Работал во Франции. Других сведения у авторов не имеется.

(обратно)

228

Гражуль Вениамин Семенович (наст. Гражуль Вениамин Соломонович) (1899–1965). Род. в Вильно в семье рабочего. В 1914 г. окончил два класса Виленского начального училища, затем выехал на заработки в Германию. В 1916 г. поступил плотником в полевую строительную организацию 12-й германской армии. С 1917–1918 гг. член Союза Спартака. В 1918 г. курьер Немецко-венгерской центральной хозяйственной комиссии в Киеве. Член РКП(б) с 1919 г., работал по снабжению в 12-й армии. В 1920–1921 гг. секретный сотрудник Особого отдела 12-й армии, начальник агентуры Особого отдела 1-й Конной армии, начальник Особого отдела 19-й кавалерийской дивизии. В 1922 г. начальник пограничного отделения на румыно-советской границе. По болезни откомандирован в распоряжение Киевского губкома КП(б)У. С августа 1922 по июнь 1924 г. на партийной работе. С июля 1924 г. уполномоченный Киевского губотдела ОГПУ. В 1926–1930 гг. начальник Секретного отделения Киевского и Днепропетровского окружных отделов ОГПУ. В 1930-х гг. нелегал ИНО в Голландии, Франции и Германии. В 1943–1946 гг. на преподавательской работе в Школе особого назначения. С 1946 г. в отставке по болезни.

(обратно)

229

Цит. по: Заковский Л. Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца! – М., 1937. – С. 4.

(обратно)

230

Старинов И.Г. Указ. соч. – С. 116–117.

(обратно)

231

Заковский Л. Указ. соч. – С. 14.

(обратно)

232

Там же. – С. 17–18.

(обратно)

233

Пятницкий В.И. Заговор против Сталина. – М., 1998. С. 339.

(обратно)

234

Сталин И.В. Соч.. – Т. 14. – С. 126.

(обратно)

235

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 65–66, 67.

(обратно)

236

Там же. – С. 68–69, 90.

(обратно)

237

Там же. – С. 92–94.

(обратно)

238

«Правда», 27 января 1939 г.

(обратно)

239

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 214–215.

(обратно)

240

Старинов И.Г. Указ. соч. – С. 123.

(обратно)

241

Фитин Павел Михайлович (1907–1971). Генерал-лейтенант (с 1945 г.). Род. в селе Ожогино Ялуторовского уезда Тобольской губернии в крестьянской семье. После окончания средней школы работал в сельхозкоммуне, возглавлял комсомольскую ячейку. В 1932 г. окончил инженерный факультет Института механизации и электрификации сельского хозяйства. В 1932–1934 гг. заведующий редакцией в издательстве «Сельхозгиз». В 1934–1935 гг. служил в РККА. После службы вернулся в издательство, в 1936–1938 гг. заместитель главного редактора. В марте 1938 г. по партнабору направлен в органы НКВД, окончил ускоренные курсы Школы особого назначения. С ноября 1938 г. стажер, затем оперуполномоченный 9-го отделения 5-го отдела ГУГБ (разработка троцкистов и правых за кордоном). С 1 ноября 1938 г. заместитель начальника отдела, с 13 мая 1939 г. начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД. С 26 февраля по 31 июля 1941 г. начальник I (Разведывательного) Управления НКГБ. С 31 июля 1941 г. по 12 мая 1943 г. начальник I Управления НКВД. С 12 мая 1943 г. по 15 июня 1946 г. начальник I Управления НКГБ – МГБ. В 1946–1947 гг. заместитель уполномоченного МГБ в Германии. В 1947–1951 гг. заместитель начальника Управления МГБ Свердловской области. В 1951–1953 гг. министр госбезопасности Казахстана. С 16 марта по 16 июля 1953 г. начальник Управления МВД Свердловской области. В ноябре 1953 г. уволен из МВД по служебному несоответствию. В 1954–1963 гг. работал на гражданских должностях.

(обратно)

242

Цит. по: Коминтерн и Вторая мировая война. [Документы]: в 2 ч. / Ч. I: до 22 июня 1941 г. – М., 1994. – С. 10–11.

(обратно)

243

Там же. – С. 72.

(обратно)

244

Цит. по: Болтунов М.Е. Диверсанты ГРУ. – С. 142.

(обратно)

245

На страже границ Отечества. Пограничные войска России в войнах и вооруженных конфликтах XX в.: в 3 т. / Т. 3. – М., 2000. – С. 201, 202.

(обратно)

246

Бои в Финляндии. Воспоминания участников. – М., 1941. – С. 156.

(обратно)

247

Шюцкор (от швед. skyddsker – охранный корпус). Создан в 1921 г. на основе добровольческих отрядов. В 1927 г. объявлен вспомогательной частью национальной обороны. В 1939 г. насчитывал свыше 100 тыс. человек. Распущен в 1944 г.

(обратно)

248

Цит. по: Рязанов О.Е. История снайперского искусства. – М., 2004. – С. 33.

(обратно)

249

Мамсуров Хаджи-Умар Джиорович (1903–1968). Герой Советского Союза (29.05.1945). Генерал-полковник (с 1962 г.). С 1918 г. в РККА, участник Гражданской войны. В 1923 г. окончил КУТВ. В 1923–1935 гг. на командных, политических и преподавательских должностях в кавалерийских частях РККА. В 1935 г. окончил Курсы комсостава по разведке при РУ Штаба РККА. В ноябре 1935-го – феврале 1936 г. в распоряжении Разведупра. В феврале 1936-го – апреле 1938 г. секретный уполномоченный Специального отделения «А» (активная разведка) РУ. В авусте 1936-го – октябре 1937 г. военный советник Штаба республиканской армии и 14-го (партизанского) корпуса в Испании. В апреле 1938-го – августе 1940 г. начальник специального отделения (с мая 1939 г. отдела) «А» РУ. Во время советско-финляндской войны 1939–1940 гг. заместитель начальника Оперативной группы Генштаба на Северо-Западном фронте, командир Особой лыжной бригады. В августе 1940-го – июне 1941 г. начальник 5-го отдела РУ Генштаба Красной армии. В июне 1941-го – январе 1942 г. специальный уполномоченный по руководству партизанским движением, начальник Особой оперативной группы РУ Генштаба Красной армии. В январе – августе 1942 г. командир 114-й кавалерийской дивизии, заместитель командира 7-го кавалерийского корпуса, начальник Южного штаба партизанского движения (Кавказ, Крым). В ноябре 1942-го – марте 1943 г. начальник Оперативного отдела и помощник начальника Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД). С апреля 1943 г. в действующей армии. В 1946–1957 гг. командир бригады, дивизии, корпуса, командующий армией. В 1957–1968 гг. начальник Центра особого назначения, заместитель начальника ГРУ Генштаба ВС.

(обратно)

250

Цит. по: Соколов Б.В. Тайны финской войны. – М., 2000. – С. 173, 175.

(обратно)

251

Бубер-Нейман М. Мировая революция и сталинский режим: Записки очевидца о деятельности Коминтерна в 1920–1930-х годах. – М., 1995. – С. 258, 259.

(обратно)

252

В 1939–1944 г. Краков считался центром гитлеровского генерал-губернаторства.

(обратно)

253

Немецкое название польского города Щецин.

(обратно)

254

Цит. по: Прокофьев В. Внешняя разведка: боевое содружество. – Минск, 2002. – С. 137.

(обратно)

255

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 192.

(обратно)

256

Там же. – С. 105.

(обратно)

257

Шварев Н.А. Нелегалы внешней разведки. – М., 2008. – С. 27.

(обратно)

258

Иссерсон Г.С. Новые формы борьбы. – М., 1940. – С. 29–30.

(обратно)

259

Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. – М., 1969. – С. 263.

(обратно)

260

Цит. по: Очерки истории российской внешней разведки: в 6 т. / Т. 4: 1941–1945 годы. – М., 2003. – С. 18–21.

(обратно)

261

Судоплатов П.А. Указ. соч. – С. 184–185.

(обратно)

262

Судоплатов П.А. Победа в тайной войне. 1941–1945 годы. – М., 2005. – С. 189, 190.

(обратно)

263

Судоплатов П.А. Победа в тайной войне. – С. 191–192.

(обратно)

264

Там же. – С. 193.

(обратно)

265

Ваупшасов С.А. На тревожных перекрестках: Записки чекиста. – М., 1971. – С. 201–202, 203.

(обратно)

266

Цит. по: Смирнов Н. Партизан первого часа. // Советская Белоруссия. – № 61. – 2 апреля 2009 г.

(обратно)

267

Там же.

(обратно)

268

Лоссберг Бернхард, фон (1899–?). Выдающийся немецкий военный аналитик. С 1916 г. участник Первой мировой войны, с 1917 г. лейтенант. С 1939 г. оберст-лейтенант (подполковник), сотрудник Управления планирования Верховного командования вермахта (OKW). Один из авторов наиболее рационального плана единой структуры командования вооруженными силами, отвергнутого Гитлером. Участник разработки планов нападения на Польшу, Норвегию и др. Его проект «Фриц» лег в основу оперативного плана «Барбаросса», разработанного Верховным командованием сухопутных войск. Зимой 1941/42 г. вновь высказал идею о необходимости срочно сформировать единый орган управления вооруженными силами вместо четырех. Поддержки не нашел. С 1944 г. генерал-майор. С 1945 г. в отставке.

(обратно)

269

Дашичев В.И. Банкротство стратегии германского фашизма. Исторические очерки, документы и материалы: в 2 т. / Т. 2. – М., 1973. – С. 76–77.

(обратно)

270

Несмотря на то что на начало января 1941 г. в РККА числилось 40 фронтовых, 845 армейских, 768 корпусных и 5909 полковых радиостанций, пользоваться ими в должной мере не умели и не любили, опасаясь пеленгации радиостанциями противника и возможных арт– и авиаударов.

(обратно)

271

Германский институт зарубежных исследований: Борьба против Востока. 1941. [Обработал материалы д-р Ганс Фольц, 1944] / Ч. 1. – Берлин: Изд. Юнкер унд Дюннхаупт Ферлаг. [Русский перевод: ].

(обратно)

272

Веремеев Ю.Г. «„Линия Сталина“ и подготовка партизанской войны». // -stalina.php

(обратно)

273

Судоплатов П.А. Победа в тайной войне. – С. 242–243.

(обратно)

274

Церетели Шалва Отарович (1894–1955). Генерал-лейтенант (с 1945 г.). В 1920 г. в Кутаисской тюрьме познакомился с Л.П. Берией, в дальнейшем стал его доверенным лицом. В 1921 г. начал службу в милиции, работал начальником Отдела по борьбе с бандитизмом, начальником милиции Грузинской ССР. В 1938 г. переведен в Москву в составе «команды» Берии. С января 1939 г. заместитель начальника 3-го спецотдела НКВД СССР. Арестовывал бывшего наркома Н.И. Ежова. Участник убийства посла СССР в Китае И.Т. Бовкун-Луганца и его жены. С апреля 1941 г. заместитель начальника Главного управления милиции и начальник Отдела по борьбе с бандитизмом НКВД СССР В июле – августе 1941 г. заместитель начальника Особой группы при НКВД, возможно, контролировал деятельность П.А. Судоплатова. С 15 августа 1941 г. 1-й заместитель наркома внутренних дел Грузии. В 1943–1953 гг. заместитель наркома/министра НКГБ – МГБ ГССР. С 1953 г. на пенсии. Расстрелян.

(обратно)

275

Судоплатов П.А. Победа в тайной войне. – С. 194.

(обратно)

276

Богданов Павел Михайлович (1901–1973). Генерал-лейтенант. Участник Гражданской войны. Окончил Высшую пограничную школу и Военную академию механизации и моторизации РККА. В 1930-х гг. занимал различные должности в Пограничных войсках Среднеазиатского округа. В июне – октябре 1941 г. начальник войск Особой группы при НКВД СССР. После 1945 г. на командных должностях в системе пожарной охраны и в органах госбезопасности СССР.

(обратно)

277

Орлов Михаил Федорович (1903–1983). Полковник. Род. в Тульской губернии, в семье рабочего-слесаря. В 1919 г. вступил в РКСМ, работал уполномоченным укома комсомола, председателем райкома комсомола. В 1920 г. добровольцем вступил в РККА, участник подавления антисоветских мятежей. Окончил Объединенную военную школу им. ВЦИК. В 1930–1931 гг. участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа, в борьбе с бандитизмом в Азербайджане и с басмачеством в Средней Азии. Служил в войсках НКВД, окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе. До мая 1941 г. начальник Себежского военного училища НКВД. С 16 октября 1941 г. командир ОМСБОН, с октября 1943 г. командир Отдельного отряда особого назначения (ОСНАЗ) НКГБ. После 1945 г. на различных должностях в органах КГБ и МВД; занимался преподавательской деятельностью.

(обратно)

278

В Себежской военной школе (затем военном училище) НКВД в 1920–1930-е гг. осуществлялась подготовка будущих партизан и диверсантов.

(обратно)

279

Более полными сведениями об этом человеке авторы не располагают.

(обратно)

280

Гриднёв Вячеслав Васильевич (1898–1991). Генерал-майор (с 1944 г.). В 1917 г. – рядовой Запасного электротехнического батальона. С 1918 г. в РККА, участник Гражданской войны. С сентября 1921 г. сотрудник МЧК, уполномоченный декретной оперативной части. В 1924 г. окончил Высшую пограничную школу ОГПУ. С 1924 г. комендант погранучастка, начальник погранотряда на советско-иранской границе. В 1931–1932 гг. учился на курсах усовершенствования ВПШ ОГПУ. В октябре 1932–1936 гг. инструктор погранохраны в Монголии. В 1936–1939 гг. начальник погранотряда на советско-иранской границе. В 1939–1941 гг. начальник отделения в Главном управлении погранвойск НКВД СССР, затем начальник Волковысского горотдела НКВД БССР С июня 1941 г. в Особой группе при наркоме НКВД. В 1941–1942 гг. командир 1-го полка ОМСБОН. В 1942–1943 гг. командир ОМСБОН. С ноября 1943 г. по январь 1949 г. советник министра госбезопасности МНР, участник войны с Японией. В 1949 г. начальник отдела Комитета информации (КИ) при СМ СССР С 1950 г. начальник Высшей разведывательной школы МГБ–КГБ. С 1960 г. в отставке по здоровью.

(обратно)

281

КПСС о Вооруженных Силах Советского Союза: Документы, 1917–1981. – М., 1981. – С. 298.

(обратно)

282

Судоплатов П.А. Победа в тайной войне. – С. 224–225.

(обратно)

283

Коминтерн и Вторая мировая война. [Документы]: в 2 ч. / Ч. II: после 22 июня 1941 г. – М., 1997. – С. 9.

(обратно)

284

Более подробно о резидентуре «Братушки», а также о боевой деятельности Особой группы и IV Управления НКВД – НКГБ см.: Линдер И.Б., Чуркин С.А., Абин Н.Н. Диверсанты: Легенда Лубянки – Павел Судоплатов. – М.: РИПОЛ классик, 2008; Они же: Диверсанты: Легенда Лубянки – Павел Судоплатов. 40-летию КУОС КГБ СССР посвящается.: 2-е изд. – М.: РИПОЛ классик, 2009.

(обратно)

285

Мельников Николай Дмитриевич (1905–1944). Комиссар госбезопасности (с 1943 г.). С 20 марта по 1 июня 1939 г. старший помощник начальника 3-го отделения 1-го отдела Главного управления погранвойск НКВД. С 1 июня по 14 декабря 1939 г. начальник 14-го отделения 5-го отдела ГУГБ. С 14 декабря 1939 г. по 27 февраля 1941 г. заместитель начальника 5-го отдела ГУГБ. С 27 февраля по 1 сентября 1941 г. начальник 2-го отдела I Управления НКГБ. С 3 октября 1941 г. по 16 января 1942 г. зам. начальника 2-го отдела НКВД СССР. С 18 января 1942 г. заместитель начальника IV Управления НКВД НКГБ, начальник 1-го отдела IV Управления. С 6 марта по 3 августа 1943 г. заместитель начальника II Управления НКВД СССР. С 3 августа 1943 г. по 7 апреля 1944 г. 1-й заместитель начальника Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД. Покончил с собой.

(обратно)

286

Дроздов Виктор Александрович (1902–1966). Генерал-майор (с 1945 г.). В РККА с 1920 г. В 1921–1935 гг. в органах ВЧК – ОГПУ на Украине. В 1935–1940 гг. на службе в милиции на Украине и Сталинградской области. С апреля 1941 г. заместитель начальника Управления милиции Московской области. С августа 1941 г. помощник начальника Особой группы при НКВД. С октября 1941 г. помощник начальника 2-го отдела НКВД. С января 1942 г. начальник 2-го, затем 3-го отдела IV Управления НКВД. С апреля 1943 г. начальник Отдела по борьбе с бандитизмом (ОББ) НКВД. С сентября 1943 г. нарком внутренних дел Чечено-Ингушской АССР, с апреля 1944 г. начальник УНКВД по Грозненской области. С августа 1945 г. начальник отдела военнопленных Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) НКВД. С февраля 1946 г. начальник 1-го отдела II Управления ГУПВИ НКВД – МВД СССР С февраля 1947 г. начальник Управления «2-Н» (борьба с националистическим подпольем) и замминистра МГБ УССР. С января 1951 г. начальник Бюро № 2 МГБ СССР С 1952 г. начальник отдела II Главного управления МГБ СССР. В марте 1953 г. снят с работы и в сентябре 1953 г. уволен по состоянию здоровья.

(обратно)

287

Камаева-Филоненко Анна Федоровна (1918–1998). Подполковник. Жена разведчика Михаила Ивановича Филоненко. С 1938 г. сотрудник ИНО НКВД (комсомольский набор). Вела оперативные дела нелегалов в европейских государствах. В 1941–1945 гг. сотрудник Особой группы, 2-го отдела НКВД, IV Управления НКВД – НКГБ, находилась в партизанских отрядах. В 1944–1946 гг. участник подготовки операции по вооруженному освобождению Р. Меркадера. В 1946–1960 гг. вместе с мужем находилась на нелегальной работе в Китае, Аргентине, Бразилии, Колумбии, Парагвае, Уругвае, Чили, США и Португалии.

(обратно)

288

Кочергина Александра (?–?). Старший оперуполномоченный ИНО ОГПУ – НКВД. Оперативная «жена» Н.И. Эйтингона.

(обратно)

289

Из архива семьи Серебрянских. Ксерокопия.

(обратно)

290

Там же.

(обратно)

291

Там же.

(обратно)

292

Там же.

(обратно)

293

Коммунистическая партия в Великой Отечественной войне (июнь 1941 г. – 1945 г.): Документы и материалы. – М., 1970. – С. 50.

(обратно)

294

Судоплатов П.А. Победа в тайной войне. – С. 203.

(обратно)

295

Квашнин К.К. Воспоминания ветерана. – С. 22.

(обратно)

296

Из архива семьи Серебрянских. Ксерокопия.

(обратно)

297

Тимашков Александр Эрастович. Подполковник. В 1930-е гг. начальник Отделения оперативной техники ИНО ОГПУ – ГУГБ НКВД. В 1938 г. отвечал за организацию технической подготовки при ликвидации лидера ОУН Е. Коновальца. В 1941–1942 гг. один их ведущих разработчиков оперативной техники. С 1943 г. начальник Отдела технического обеспечения НКВД СССР. В 1945 г. советник МГБ СССР при руководстве греческого партизанского движения.

(обратно)

298

Хрусталева С. Рудольф Абель никогда не был в Америке, однако блестяще сработал там на нашу разведку. // Комсомольская правда, 10 января 2000 г.

(обратно)

299

Колесников Юрий Антонович (наст. Гольдштейн Иойна Тойвович). Герой России (с 1995 г.), полковник. Род. 17 марта 1922 г. в Болграде (Бессарабия), в семье портного. Окончил начальную школу и лицей Короля Кароля II. Работал автомехаником в авиационной школе, откуда был изгнан как еврей. С 1940 г. работал в Одесском областном управлении НКВД. С июня 1941 г. в составе спецгруппы НКВД при штабе Кагульского пограничного отряда и штабе Южного фронта. В июле – августе 1941 г. выполнял задание в Румынии. По возвращении участвовал в диверсионных рейдах в тылу противника. В ноябре 1941 г. зачислен в ОМСБОН. Окончил спецшколу Коминтерна в Уфе. Сотрудник Группы «Я». В марте 1942 – октябре 1943 г. в составе РДГ воевал в южных районах Белоруссии. В ноябре 1943-го – июле 1944 г. в 1-й Украинской партизанской дивизии: помощник командира полка по разведке, командир батальона, командир 1-го полка. С 1944 г. на оперативной работе в I Управлении НКГБ. В 1946–1948 гг. на нелегальной работе в Румынии и Палестине. В 1948 г. отозван из-за границы и уволен из МГБ, работал автомехаником. После 1953 г. сотрудничал с I Главным управлением КГБ СССР до 1995 г. Член Союза писателей.

(обратно)

300

Чудодеев А. Человек из группы «Я». // Итоги. – №18(256). – 8 мая 2001 г.

(обратно)

301

Гусев В. Юрий Колесников: Я – из Группы «Я». // Красная звезда, 20 апреля 1995 г.

(обратно)

302

Из архива семьи Серебрянских. Расшифровка кассет № 323–324. – С. 2, 9, 18–19.

(обратно)

303

Немировская М. На грани катастрофы. // Русский Базар. – №18(524). – 4–10 мая 2006 г.

(обратно)

304

Судоплатов П.А. Спецоперации. – С. 221, 263.

(обратно)

305

Сташко Лев Ильич. Полковник (с 1945 г.). В 1932 г. помощник резидента в Париже по украинскому направлению. В 1938 г. сотрудник 5-го отдела (Внешняя разведка) ГУГБ. С 1941 г. в Особой группе при НКВД, организатор диверсионной работы на Украине. С июня 1942 г. заместитель начальника 3-го отдела IV Управления НКВД – НКГБ СССР, руководитель подготовки Н.И. Кузнецова. С июля 1944 г. начальник 4-го отдела IV Управления НКГБ СССР, куратор резидентуры в Венгрии. С июня 1945 г. заместитель начальника Отдела «Ф» НКВД СССР. С сентября 1945 г. начальник 4-го отдела IV Управления НКГБ СССР В апреле 1947 г. уволен на пенсию.

(обратно)

306

Судоплатов П.А. Спецоперации. – С. 391–392.

(обратно)

307

Гарбуз Иосиф Михайлович (1923–2004). Подполковник. Выпускник школы «Динамо». С 1941 г. боец ОМСБОН. В 1942–1946 гг. сотрудник IV Управления НКВД – НКГБ. Участник обороны Москвы и Сталинграда. Участвовал в операциях «Монастырь», «Березино» и «Басмачи». С 1945 г. на оперативной работе в Варшаве. С 1946 г. сотрудник Отдела «ДР» МГБ СССР. В 1946–1951 гг. на нелегальной работе в Румынии и Палестине. С 1952 г. в запасе по состоянию здоровья.

(обратно)

308

Семенов Александр (наст. Таубман Эйл) (1916–1974). Род. в Париже в семье эмигранта-бундовца из Ковно (Каунаса). После 1922 г. семья вернулась в Литву. С первой половины 1930-х гг. сотрудник МОПР. Возможно, оперативник одной из спецслужб Коминтерна. Работал против троцкистов. В 1938 г. участвовал в ликвидации Рудольфа Клемента, секретаря Л.Д. Троцкого, в Париже. С 1940 г. в центральном аппарате НКВД – НКГБ – МГБ. С 1946 г. сотрудник Отдела «ДР» МГБ СССР. В 1946–1951 г. на нелегальной работе в Румынии и Палестине. После ареста Л.П. Берии уволен из органов МВД СССР без пенсии.

(обратно)

309

Судоплатов П.А. Спецоперации. – С. 472.

(обратно)

310

Судоплатов П.А. Спецоперации. – С. 403.

(обратно)

311

Судоплатов П.А. Спецоперации. – С. 559–560.

(обратно)

312

Из архива семьи Серебрянских. Ксерокопия.

(обратно)

313

Там же.

(обратно)

314

Там же.

(обратно)

315

Там же.

(обратно)

316

Там же.

(обратно)

Оглавление

«Он никогда не считал себя героем. Он просто честно делал свою работу…»

Предисловие

Глава 1. Начало пути

Глава 2. В огне Гражданской войны

Глава 3. Трудности становления

Глава 4. Время «военной тревоги»

Глава 5. На тихих фронтах тайной войны. 1930–1933 гг.

Глава 6. Тайная война накаляется. 1933–1938 гг.

Глава 7. Огонь по своим и работа противника. 1929–1941 гг.

Глава 8. Суровые годы Великой Отечественной

Глава 9. Бои после Победы

Приложение Список лиц, входивших или имевших отношение к работе оперативного состава СГОН

Литература X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?